Гора (Юшкевич)/ДО

 См. также одноимённые страницы.

Гора
авторъ Семенъ Соломоновичъ Юшкевичъ

Источникъ: Юшкевичъ С. С. Собраніе сочиненій. Томъ IV. Очерки дѣтства. — СПб.: «Знаніе», 1907. — С. 1.

Отецъ — Павелъ Сергѣевичъ Костылевъ — былъ строгій, суровый человѣкъ, и нашимъ воспитаніемъ почти не занимался. Онъ вѣчно былъ занятъ дѣлами, всегда хлопоталъ о чемъ-нибудь, и мы иногда по цѣлымъ днямъ не видѣли его. Но въ тѣ дни, когда онъ оставался дома, я и старшій братъ Коля становились самыми несчастными существами. Не то, чтобы онъ не любилъ насъ, — но привычка властвовать, стягивать — была такъ сильно развита въ немъ, что помимо собственнаго желанія вливала ядъ въ самыя лучшія его намѣренія. Малѣйшее свободное наше движеніе, громкій разговоръ, смѣхъ, — все это раздражало его такъ, что мы не смѣли шелохнуться при немъ. Время для насъ тянулось тогда особенно долго, тоскливо и вмѣстѣ съ нимъ все казалось какимъ-то другимъ, точно и комнаты, и прислуга, и мать, и большой, поросшій травой дворъ нашъ, гдѣ мы такъ чудесно проводили время послѣ ученья или во время каникулъ, — испытывали на себѣ тягость отъ его присутствія. Но лишь только онъ уѣзжалъ по дѣламъ, всѣ оживали снова: мы, мама, прислуга… Комнаты принимали своей обычный привѣтливый видъ, мать звонкимъ голосомъ распоряжалась по хозяйству, а слуги весело сновали по дому…

Лѣто въ этомъ году было очень жаркое, пышное, и нашъ просторный широкій дворъ утопалъ въ зелени, а бесѣдка, стоявшая по срединѣ его, въ самую душную пору была полна прохлады: такъ густо разрослись въ ней кусты дикаго винограда. Дворъ задней своей стороной переходилъ въ гору (мы жили въ нижней части города), разбитой на три площадки, расположенныхъ на разной высотѣ. Хотя гора была не особенно велика, но намъ она казалась самой высокой горой въ мірѣ. На вторую площадку мы рѣдко взбирались, и когда это случалось, то серьезно думали, что совершили большое путешествіе и видѣли красоты другого міра. На третьей площадкѣ мы никогда не были и даже не осмѣливались думать объ этомъ. Съ горы этой, — зеленой и душистой, полной непередаваемой привлекательности, таинственной своими ложбинами, углубленіями, тропинками, мелкими деревьями и пышной травой, очаровательной своими бабочками, осами, кузнечиками, лягушками, спавшими подлѣ мшистыхъ большихъ камней, — съ горы этой открывался восхитительный видъ на море, гдѣ съ правой стороны дремали огромныя баржи, плавали пароходы и сновали парусныя лодочки. Въ сильный зной, послѣ долгой охоты за бабочками, стрекозами, кузнечиками, одно шуршаніе крыльевъ которыхъ приводило насъ въ счастливый восторгъ, уставшіе, мы, — напившись воды изъ «ключа», открытаго однимъ изъ насъ въ горѣ, — усаживались на первой площадкѣ, и лицами, обращенными къ морю, зарывались въ траву. Въ это время тѣнь отъ второй площадки совершенно закрывала насъ отъ солнца, и мы всѣмъ существомъ впитывали въ себя радость отдыха, погружаясь глазами въ безграничный просторъ, открытый передъ нами. Въ лѣвой сторонѣ морского берега, тамъ, гдѣ вода была мелка и знакома намъ, мы различали купавшихся, которые казались похожими на маленькихъ фарфоровыхъ куколъ, не то прыгавшихъ, не то танцовавшихъ. Напротивъ виднѣлась линія сосѣдняго берега, — или, какъ мы называли ее, цѣпь горъ, красныхъ при закатѣ солнца, бѣлыхъ, какъ-бы высѣченныхъ изъ мрамора въ полдень, и такихъ свѣжихъ, сиреневыхъ, чуть зеленоватыхъ раннимъ утромъ. На вершинѣ цѣпи виднѣлся бѣлый домикъ, бывшій когда-то предметомъ вѣчныхъ нашихъ думъ о немъ, — такъ поражалъ онъ насъ своей одинокостью и таинственностью. Направо отъ насъ кипѣла жизнью старая гавань со своими гигантскими пароходами, свистки которыхъ доносились и до насъ, когда вѣтеръ былъ съ моря. Цѣлый лѣсъ мачтъ, за которыми виднѣлось странное, изрѣзанное на части небо, дымъ отъ трубъ и ни одного звука человѣческаго голоса, заставляли работать воображеніе на самыя фантастическія темы. Далеко на водѣ тянулась тонкая каменная линія волнорѣза, казавшаяся крохотной лѣстничкой въ морѣ, на которой — мы думали — отдыхаютъ большія рыбы по ночамъ. Это было удивительное зрѣлище, вѣчно новое, вѣчно нѣжно настраивавшее нашу душу.

На смѣну отдыху шла работа, трудная и важная. Подлѣ насъ, въ наскоро и грубо вырытой ямѣ, лежала «дичь», пойманная въ сегодняшнюю охоту. Здѣсь были бабочки, крылышки которыхъ утратили уже свою нѣжность и блескъ, благодаря тому, что на пальцахъ нашихъ осталась бархатистая пыль, когда мы доставали ихъ руками. Изъ бабочекъ любимицами нашими были желтыя, лимоннаго цвѣта, и въ особенности черно-красныя, расцвѣченныя сѣроватыми пятнами по краямъ. Эти послѣднія были очень рѣдки, хитры и удивительно увертливы, такъ что поймать ихъ считалось у насъ большимъ искусствомъ. Что же касается плебеевъ-бабочекъ, — бѣлыхъ, голубоватыхъ и, въ особенности, сѣрыхъ, то онѣ были у насъ въ загонѣ, и мы относились къ нимъ равнодушно, скучая даже при самой охотѣ на нихъ. Имъ мы безжалостно отрывали крылья и небрежно бросали въ коробочку, которую каждый изъ охотниковъ носилъ за пазухой… Навалившись на бабочекъ, сидѣли зеленые, длинноногіе, шустрые кузнечики, съ большими глазами на-выкатѣ, и пошевеливали тонкими усиками… Три огромные паука присосались внутри къ стеклу, которымъ мы накрывали ямку, и внимательно выглядывали въ него, какъ бы ища выхода. Всю эту массу добычи нужно было разсортировать, затѣмъ приготовить для нея квартиру и позаботиться о томъ, чтобы никто не погибъ отъ голода. Коля, искусный во всякаго рода постройкахъ, принимался за работу, а я помогалъ ему. Перво-наперво требовалось вырыть нѣсколько ямокъ, имѣющихъ форму ящика, гдѣ наши плѣнники должны были быть замурованы… Съ какимъ вниманіемъ и прилежаніемъ дѣлалось дѣло! Въ горѣ у насъ была небольшая кладовка, гдѣ были припрятаны всякаго рода инструменты, — небольшая лопатка, желѣзныя грабли, топорикъ, нѣсколько сломанныхъ ножей разныхъ величинъ, черепки отъ посуды, ножницы, куски разбитаго стекла, а также кой-какія игрушки, которыя могли понадобиться каждую минуту. Коля доставалъ самый большой ножъ, служившій въ этихъ случаяхъ ломомъ, я бралъ лопату и работа закипала.

— Павка, срѣжь траву, — командуетъ Коля.

Нѣсколько ударовъ лопатой дѣлаютъ мѣсто чистымъ и гладкимъ, какъ ладонь руки. Тогда Коля тщательно набрасываетъ чертежъ земляного ящика и начинаетъ копать ножомъ. Я помогаю лопатой и отношу землю къ ближайшему ровику. Сработать четыре ящика занимаетъ у насъ много времени. Съ насъ градомъ катится потъ, и хочется пить до смерти. Солнце становится надъ большимъ рвомъ, раздѣлявшимъ гору на двѣ части, и теперь невыносимо жжетъ спину. Но пойти напиться — некогда и мы продолжаемъ работать. Вотъ, наконецъ, помѣщенія вырыты, приглажены. Требуется еще высушить квартиры, чтобы въ нихъ не завелось сырости. Эту работу Коля не довѣряетъ никому, даже самымъ закадычнымъ друзьямъ. Я стою въ сторонѣ и съ завистью смотрю, какъ онъ аккуратно накладываетъ бумагу въ ямки и зажигаетъ ее. Показывается черный дымъ, который лѣниво поднимается надъ горой и я начинаю прыгать отъ радости, когда замѣчаю блѣдные желтые языки огня, вырывающіеся подъ дымомъ. Когда просушка готова, я вычищаю вновь помѣщенія и начинается сортировка «дичи». Въ первую ямку идутъ пауки, и для пищи мы имъ набрасываемъ обезкрыленныхъ бабочекъ. Сверху Коля прилаживалъ стекло, чтобы можно было наблюдать, какъ они живутъ, а я укрѣпляю его клейкой кашицей изъ муки, смѣшанной съ водой. Въ двухъ другихъ помѣщеніяхъ мы устраивали кузнечиковъ съ желтыми бабочками, а послѣднее предназначалось спеціально для черно-красныхъ, для которыхъ ложемъ служилъ сложенный листъ лопуха, а пищей — голубенькіе васильки. Устроивъ нашихъ плѣнниковъ, довольные, мы ложились на землю и слѣдили черезъ стекло, какъ они живутъ, что дѣлаютъ, ѣдятъ ли, какъ держатъ себя. Межъ тѣмъ день подвигался впередъ. Бездѣлье начинало утомлять насъ. Забава теряла свой интересъ и уставшее вниманіе требовало новыхъ впечатлѣній. Постепенно появлялись товарищи и начиналась охота на лягушекъ, отъ которыхъ потомъ наши руки пахли такъ, точно ихъ вымазали сокомъ отъ травы. Шумъ, крикъ, пѣсни сопровождали охоту, пока кому-нибудь не приходило въ голову крикнуть: «купаться!»

Охота моментально бросалась; всѣ сбрасывали парусиновыя рубашки, устраивали ихъ въ видѣ ранцевъ на спинѣ, закрѣпляли кушаками, и торжественнымъ шагомъ шли стороной къ морю. А вечеромъ счастливые, утомленные здоровой усталостью, съ мечтами и пріятными заботами о завтрашнемъ днѣ, мы засыпали, какъ мертвые, почти равнодушные къ ужину, къ упрекамъ матери, къ воркотнѣ дорогой бабушки.