Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том первый
Государственное издательство «Художественная литература», 1934
ГИНДЕНБУРГ править
Шло великое сражение миллионных масс. На Западе германская армия, отразив французское наступление и перешагнув крепости Бельгии, мерялась силами в дикой схватке над Марной с французской армией, защищавшей, казалось, последним напряжением сил территорию Французской республики. На Востоке Ренненкампф и Самсонов ворвались в Пруссию. Ужас охватил немцев. Тихо шептались в Берлине, что, может быть, он скоро увидит казаков. Что происходит, никто не знал. Шептались о самоубийстве командующего германскими войсками на Востоке, любимца кайзера — генерала Притвица.
Вдруг в жарком воздухе августовских дней, как ракета, взвились два слова: Танненберг и Гинденбург. Великая победа над русскими армиями под Танненбергом! Россия разгромлена, сотни тысяч русских потонуло в Мазурских болотах! Восточная Пруссия освобождена! Ежедневно передавали новые подробности о небывалой победе. Гинденбург вырос до размеров какого-то полумифического витязя, какого-то «доброго духа» германского народа. Рассказывали друг другу, что Гинденбург в продолжение десятков лет подготовлял этот удар против России, что он исколесил область Мазурских озер задолго до войны, выискивая способ, как вернее загнать в болото русскую армию. Имя Гинденбурга сделалось любимым: в честь его украсились флагами даже рабочие предместья Берлина. Чем хуже было положение на Западе, чем сильнее застывал и каменел западный фронт, тем громче прославлялось имя спасителя от русской опасности. Иллюстрированные журналы забросали Германию его портретами. Громадный, тяжелый, широкоплечий мужчина с неподвижным лицом истукана, лицом, как пергамент, на котором жизнь уже не может поместить ни одной новой строчки, он казался олицетворением старых заветов монархии, защиты отечества. Он казался идолом прошлого, вставшим из гроба для защиты страны.
… И шел месяц за месяцем. Войска Гинденбурга и Людендорфа наносили царской армии один удар за другим. После тяжелых поражений австрийской армии, после прорыва русского фронта у Горлиц Макензеном, после очищения Галиции, немецкие армии врываются в Царство Польское, разбивают одну крепость за другой. Падает Аомжа, падает Ковно, падают Новогеоргиевск, Брест-Литовск. Вся Польша в руках германских войск. Гинденбург стал национальным героем в буквальном смысле это-то слова. Немцы ненавидели французов, но они в тысячу раз больше боялись русских, ибо русская сила казалась им бесконечной. Уничтожишь сотню тысяч, уничтожишь миллион, — а русская степь выбросит новые сотни тысяч, новые миллионы. Но теперь над Неманом стоит старик Гинденбург, тяжело опершись на свой меч. Он их не пропустит больше, добрый дух-хранитель германского народа.
На Западе положение без перемен. Под дождем снарядов, под морем огня люди зарылись, как кроты, в землю, ища спасения от смерти в окопах. С той и другой стороны поезда подвозили новое снаряжение и пищу для окопников. Люди привыкают ко всему. Начало даже развиваться искусство более уютного устройства окопов. Но Германия не может ждать: у нее нет достаточно ни хлеба, ни меди, ни хлопка, чтобы брать измором противника, которому по морю корабли привозят все, что ему нужно, из Англии и Америки. И вот на западном фронте генерал Фалькенгейм решается сорвать дверь вместе с петлями. Месяц за месяцем он бомбардирует Верден. Никогда не падало на один кусок земли столько железа и огня, как во время этих бешеных штурмов на Верден. На гранитных скалах Вердена скопилось столько геройства, что если бы половина его была употреблена на спасение человечества от капитализма, то сегодня красное знамя реяло бы над Европой.
Франция бросала в пасть Вердена одну сотню солдат за другой. Верден — это насос, выкачивающий французскую кровь, — заявлял Фалькенгейм представителям германского парламента, — Франция скоро окажется обескровленной, и тогда за нами будет победа. Но скалы Вердена пили не только французскую кровь. Германия изнемогла в штурмах Вердена. Фалькенгейм обанкротился. На устах всей Германии были имена Гинденбурга и его начальника штаба Людендорфа. Они спасут дело и на Западе.
Гинденбург и Людендорф принимают командование над всеми германскими армиями и начинают непосредственно руководить операциями на западном фронте. И проходят снова месяцы за месяцами. Как огни, вспыхивают надежды на то, что на этот раз наверно удастся прорвать фронт, что. Людендорф и Гинденбург выдумали такой план, от которого не поздоровится ни французам, ни англичанам. Но огни этих надежд вскоре гаснут.
С каждым днем все больше и больше выясняются основные проблемы войны. Молот германской промышленности разбил крестьянскую Россию, но он бессилен был раздробить наковальню, созданную промышленностью Франции, Англии и Америки. Шнейдер-Крезо, Викерс и Армстронг, Вифлеем Стилькорпорейшен — эти гиганты французской, английской и американской тяжелой промышленности оказались сильнее Круппа и заводов Шкоды. И вторая проблема войны дает себя чувствовать: реакционная прусская монархия оказалась сильнее гнилой царской монархии, ибо она представляла собою объединение мощного капиталистического класса с современными аграриями, в то время как царизм представлял собою объединение одичалого помещика и тупого бюрократа с финансовыми жуликами. Но если помещичье-капиталистический абсолютизм в Германии, прикрытый фиговым листом конституционализма, давал все-таки больше простора для развития буржуазной культуры, чем царизм, если он сумел цепями этой буржуазной культуры лучше, чем царизм, связаться с народными массами, то западно-европейская буржуазная демократия оказалась средством в десять раз более сильным для того, чтобы выжать из народных масс последнюю каплю энергии для защиты! буржуазного отечества. Клемансо, Ллойд-Джордж, а позже Вильсон сумели повести лучшую политику, чем прусские юнкера и прусская буржуазия, которые в момент величайших опасностей не выдвинули никого, кроме таких елейных бездарностей, как Бетман-Гольвег. Армии Гинденбурга не сумели прорвать фронт французов, а политика прусского юнкерства и буржуазии не сумела спасти внутренний фронт от разложения.
Германия исчерпывает свои силы изо дня в день. Несмотря на вес усилия, врачебные комиссии, поставляющие пушечное мясо на фронт, уже не в состоянии выполнять свои задачи. Сорт поставленного мяса с каждым днем становится все хуже и хуже. И количество бойцов уменьшается. Уменьшается и ухудшается снабжение армии. Голод в стране растет, растет недовольство. Лицо Гинденбурга свирепеет и каменеет с каждым днем. Это уже не лицо духа-хранителя, это лицо вампира, который пьет народную кровь.
Когда «вычесывают» способных к военной службе мужчин и молодежь из фабрик, то новобранец произносит с проклятием два имени: Гинденбург и Людендорф. Они губят народ, они решили воевать до последней капли крови. Когда рейхстаг принимает законы, вводящие каторжные порядки на фабриках, дабы увеличить производство снарядов, то работница, которую заставляли работать двенадцать часов, с проклятием называет имена Гинденбурга и Людендорфа. Когда почта приносит известия о смерти отца или сына, то вдовы или сироты, плача, проклятья свои посылают Гинденбургу и Людендорфу. Когда эпидемии косят сотни тысяч людей, на устах всех имена Гинденбурга и Людендорфа.
Германия надорвала свои силы. Последний проблеск надежды — мир с Востоком. Но тупоумие титулованной солдатчины, управляющей Германией, гасит и этот луч надежды. В Брест-Литовске умирающий германский империализм находит в себе еще последние силы, чтобы вырезать куски из тела России для своего прокормления. Ее кровавые раны показали миру, что такое «германский мир», — и, как от лица медузы, отвернулись от него в ужасе французские и английские народные массы. Вся печать союзников подхлестывала параграфами Брестского миpa, как плетьми, настроение истекающих кровью рабочих и крестьянских масс Англии, Франции и молодых, только-что вступивших в бой масс Америки: «Вот какую участь готовит вам Германия, если ей удастся одержать победу!» И, напрягаясь, как стальная пружина, массы рождали из. себя новые и новые силы. Людендорф и Гинденбург в последний раз ищут счастья, в последний раз идут на штурм. Их наступление обрывается; оно уже носит на лице черты смерти. Полкам, идущим в наступление, кричат другие полки, отступающие: «Вы срываете забастовку, штрейкбрехеры!» Народная масса в железных касках, одетая в шинели, бастует. Англо-французы и американцы переходят во встречное наступление. Танки их широкой волной заливают германские окопы и прорывают германскую линию на тринадцать верст. Людендорф является утром к Гинденбургу с докладом: «Мы не в состоянии выиграть войну», — говорит он Гинденбургу. «Я это хотел вам вчера сказать», — отвечает Гинденбург.
Германия разбита. Вихрем несутся дальнейшие события. Германия просит перемирия и переговоров о мире. Вильсон затягивает ответ, дабы союзные армии могли доконать противника. Он намекает на необходимость отставки кайзера. Людендорф и Гинденбург в последний раз пытаются собрать силы, чтобы защищаться. Людендорф получает отставку. Гинденбург отправляется на фронт для ликвидации дел. Вильсон требует открыто отставки кайзера. Об этом кричат солдаты, об этом кричат рабочие массы. Гинденбург хочет отправить часть армии для подавления начинающейся революции, но генералитет отвечает ему, что для этого армию употребить нельзя. Часть генералитета примыкает к требующим отставки кайзера. Кайзер бежит в Голландию, оставляя Гинденбургу армию. Революция побеждает в Берлине.
Новое правительство подписывает с согласия Гинденбурга тяжелейшие условия перемирия. Армия распадается. Возникают солдатские советы. Гинденбург со спокойствием, с которым он бросал в огонь сотни тысяч солдат, дает тайный приказ: не сопротивляться созданию солдатских советов, а позаботиться о том, чтобы в эти советы вошли популярные унтеры и офицеры. Надо избежать во что бы то ни стало революционизирования армии, надо хладнокровно ее разоружить и разослать по домам. Тогда, быть может, удастся еще спасти Германию от революции, т. е. спасти германскую буржуазию. Это дело спасения германской буржуазии Гинденбург проводит в полном согласии с Эбертом. «Мне говорили друзья, что вы истинно-немецкий человек», — пишет Гинденбург Эберту в письме, в котором обязуется исполнить приказы нового правительства. В согласии с Эбертом он доводит дело до конца. И Эберт с своей стороны смотрит за тем, чтобы с голов Гинденбурга и Людендорфа не упал ни один волос. Людендорфа «правительство народных уполномоченных» снабжает паспортом, устраивает ему побег в Швецию, чтобы он там переждал бурю. Вся ненависть народных масс сосредоточивается на Людендорфе. Гинденбург может спокойно вернуться в свой дом в Магдебурге, дабы там ожидать конца дней своих.
Германию потрясают бури революции. Социал-демократия делает все, чтоб вернуть страну в «законные» берега. Она заставляет первый съезд советов согласиться на созыв учредительного собрания, она распускает советы, она разоружает рабочих, создает белую армию. Людендорф может вернуться из Швеции. В декабре 1919 г., год спустя после начала революции, он выступает перед следственной комиссией парламента, разбирающей вопрос о виновниках затягивания войны. Это уже не беженец в синих очках, спасающийся в Швецию. Он стучит кулаком по столу, обвиняет социал-демократию, что она ударила кинжалом в тыл армии. Он бросается в гущу политической борьбы, организует первый националистический заговор. Бригада Эрхардта выгоняет правительство из Берлина. Только всеобщая забастовка рабочих спасает правительство, но никто не смеет тронуть Людендорфа. Он удаляется в Мюнхен, где дача его делается центром фашистских нелегальных организаций. Гинденбург не принимает участия в этой суете. Он живет в Магдебурге, откуда выезжает только в дни национальных праздников, когда показывается националистической толпе, как идол, как символ восстановления могущества старой Германской империи.
Германская буржуазия оправляется. Всеми средствами она уклоняется от уплаты контрибуций Антанте, всеми средствами она грабит народную массу и выжатыми из нее богатствами восстанавливает промышленность. После потрясения 1923 г. она заручается поддержкой англо-американской буржуазии в качестве оплота против большевистской буржуазии в Центральной Европе.
Пока-что германской буржуазии надо создать внутри политические условия, способствующие ее реставрационной политике. Социал-демократия помогла спасти германскую буржуазию от пролетарской революции. Но социал-демократия есть массовая рабочая партия. В каком направлении будут развиваться массы рабочих, идущих еще за социал-демократией, буржуазия не может сказать с полной определенностью. Нельзя с точки зрения буржуазии доверять судьбы государства социал-демократии. Власть должна вернуться в руки старого господствующего класса, в руки помещиков, королей угля и железа, старого генералитета и старой бюрократии. Только последние в состоянии будут, маневрируя теперь с Антантой, подписывая всякие договоры о признании границ, установленных Версальским миром, подготовлять будущую борьбу. Только правительство старого блока помещиков и тяжелой промышленности в состоянии держать пролетариат в повиновении. Если понадобится помощь социал-демократии, то достаточно будет свистнуть, — и она прибежит. Только старый блок помещиков и тяжелой промышленности сумеет увенчать процесс реставрации возвратом монархии.
Но мелкобуржуазные массы далеко не все за реставрацию. Пять миллионов голосов получили кандидаты в президенты католического центра и демократов. Эти пять миллионов мелких буржуа, наравне с восемью миллионами социал-демократических избирателей, боятся реставрации монархии, реставрации ига помещиков и капиталистов. Они дали совместно кандидатам в президенты, выступающим под флагом республики, тринадцать миллионов голосов. Монархический кандидат Яррес получил только десять миллионов голосов. Совместно с голосами, поданными за других монархических кандидатов, знамя монархии собрало одиннадцать миллионов голосов. Но дело еще не проиграно. Десять миллионов избирателей не голосовало, не голосовали, понятно, наиболее отсталые — женщины, мелкая буржуазия городов и деревень. Блок помещиков и капиталистов не сдается. Надо поднять на ноги все, что только возможно. Старый Гинденбург, получив разрешение кайзера, соглашается выступить кандидатом в президенты 23 апреля. Ему теперь 78 лет!
Когда в боях с маврами пал Сид Кампеадор, испанские рыцари, теснимые мавританскими войсками, привязали труп его к коню, дабы одушевить войска и оттеснить неприятеля. Германский капитализм сажает на коня семидесятивосьмилетнего Гинденбурга, национального героя старой Германии, дабы перейти в бешеное наступление против рабочего класса и масс мелкой буржуазии, которые далеко не все еще способны бороться под знаменем советской республики и сражаются под загрязненным знаменем буржуазной республики. Не исключено, что победит старик Гинденбург под старым кайзерским знаменем. Это не исключено, хотя это знамя не может закрыть миллионов жертв войны, спящих в земле, не может закрыть миллионов инвалидов, просящих милостыню, не может вытереть слезы вдов и сирот. Все «величие» преступления германской социал-демократии в том, что это старое знамя может быть еще опасным новым знаменам Германии. Ибо кого согрела, кого вскормила, чье сердце прояснила германская буржуазная республика? Из какого источника должны потечь струи энтузиазма для борьбы со старым вампиром, восстающим из гроба? Даже те рабочие массы, которые хотят бороться за буржуазную республику, правильно считая, что она лучше монархии, — разве они не должны спросить себя: а какие гарантии, обеспечивающие прочность республиканского строя, дает демократический кандидат в президенты Маркс, вождь католического центра, который всегда принадлежал к свите кайзера?
«Дикая волна политических страстей и фраз залила наши старые государственные воззрения и, кажется, уничтожила все святые традиции. Но эта волна исчезнет. Тогда из вечно движущегося моря народной жизни выступят снова утесы, на которых росли надежды наших отцов и на которых полвека назад нашей силой было построено будущее отечества: восстанет снова германская кайзерская власть», — так кончает Гинденбург свои мемуары. Бои, которые переживает в этом месяце Германия, не решат еще вопроса о восстановлении монархии Гогенцоллернов. Но тот факт, что буржуазная республика должна защищаться изо всех сил против этой опасности, показывает лучше, чем что-либо другое, в какой мере оправдала социал-демократия свое обещание: если нет возможности дать рабочему классу социализм, обеспечить ему хотя бы республику!
12 апреля 1925 г.