Сергей Федорович Ольденбург
Германн Ольденберг
править
Германн Ольденберг занимал среди санскритистов исключительное положение: никто из них не сделал так много, как он, для распространения в широких кругах интереса к Индии, ее верованиям и литературе; он был удивительно умелым и талантливым популяризатором. Он сделался популяризатором благодаря, с одной стороны, обширности своих специальных знаний, с другой — благодаря той определенности в обладании этими знаниями и той убежденности, которые его всегда отличали. Ольденберг подходил к решению научной задачи с большой осторожностью, тщательно и обстоятельно обрабатывал подобранный им научный материал и затем принимал тот или другой ответ на поставленный им вопрос и этого ответа держался уже, почти никогда не отступая. Эта удивительная определенность его действовала всегда очень сильно, особенно в личном общении; вы чувствовали ее большую обоснованность и продуманность, громадное количество фактов, собранных, проверенных и объединенных определенной теорией. Всякое несогласие, всякое возражение Ольденбергу требовало поэтому большой самостоятельной работы.
Ольденберг живо интересовался чужими мнениями, умел мастерски их изложить, разобрать и представить на них свои возражения. Как на образец подобного изложения с проверочной критикой я укажу на его книгу «Religion des Veda». Его суждение о результатах проделанной работы весьма пессимистическое: история ведических исследований, по мнению Ольденберга, в значительной мере лишь история страстной полемики о правильности и неправильности методов работы и ее достижений. Почти всю жизнь Ольденберг сам занимался ведами и принадлежал, по общему признанию, к числу глубочайших знатоков этой области индийской филологии, и потому, естественно, что он определенно защищает и выявляет свою точку зрения, ибо, как он справедливо заканчивает свое введение: «Как можем мы иначе служить объективному познанию, как не тем, что непрестанно будем проверять свое субъективное понимание, и в том, где эта проверка, по всей видимости, говорит за нас, станем отстаивать свое понимание». Ольденберг всю жизнь проверял свои взгляды и отстаивал их решительно и настойчиво, поскольку был в "их уверен.
Еще на две статьи Ольденберга хотелось бы мне указать, так как в них блестяще проявилось его понимание чужих мнений и их критика. Первая — «Der vedische Kalender und das Alter des Veda» — является критикой теории Якоби относительно возможности на основании некоторых астрономических данных Ригведы установить глубокую древность ведического периода индийской истории. Ольденбергу удается путем, с одной стороны, подробной и деятельной аргументации поколебать положения Якоби, с другой — выставить чрезвычайно трудно опровергаемое положение, что ночной путь луны мимо 27 накшатр легко установить простым наблюдением, в то время как этот же путь для солнца таким образом не устанавливается, так как простым глазом звезды днем не видны; между тем именно этот путь солнца и играет роль в доказательствах Яжоби.
Другая критическая статья Ольденберга совсем иного рода, она носит заглавие: Taine’s Essay über den Buddhismus. Мне пришлось присутствовать при том, как Ольденберг произнес эту речь на съезде ориенталистов в Париже в сентябре 1897 г.: необыкновенное изящество изложения и самый выбор темы, сделанный явно из желания оказать внимание хозяевам съезда — французам, обратили на себя общее внимание, и речь имела большой успех. Для нас она любопытна тем, что в ней чрезвычайно ярко сказывается отношение крупного специалиста к мнению о предмете его специальности [человека] большого ума — неспециалиста. Статья Тэна о буддизме написана, по-видимому, около 1880 г. и возникла по поводу известной книги о буддизме Кеппена. Ольденберг указывает, что статья Тэна на самом деле не реферат о Кеппене, а самостоятельный подход Тэна к одному из крупнейших, по его мнению, явлений в истории Азии; и здесь всецело выявляется присущее ему рассмотрение предмета. Тэн стремится найти […] и к нему подыскать формулу; рядом с этой формулой стоят другие, и все вместе они указывают на высшую формулу, которая всеми ими управляет; так мы приходим к целой системе, к […], в которой, с одной стороны, обнаруживается внутреннее построение истории отдельного человека, с другой — построение истории целого народа: […]. В этих формулах большая сила мысли, но вместе с тем и слабость, говорит Ольденберг: ведь человек в действительности не есть воплощенная математическая формула, история народа не есть система таких формул. Казалось бы, что именно буддизм, буддийский монах ближе всего подходят к тэновскому представлению о […]. На самом деле это все-таки не то. Широкой кистью Тэн набрасывает картину жизни индийского народа, в среде которого возник буддизм — «[…]». И здесь является тот, кто скажет великое слово спасения, — Будда: нет бытия, нет и страдания, так говорит отвлеченная мысль, но нужно и живое слово, и оно произнесено: милосердие. Стройное превосходное построение, замечает Ольденберг, но — основы его непрочны, и все построение падает. По мнению Ольденберга, не таковы основы буддизма: буддизм не говорят, что истинное бытие — ничто, он говорит, что сущность всякого существования — страдание, всегда страдание. И милосердие буддийское рисуется Ольденбергу иным: не милосердие к чужому страданию, а забота о собственном спасении; холодом веет от этого сострадания, а не той любовью и теплом, о которых говорит Тэн. Слишком уже философ положился на то, что […]. И все-таки мы пленены его умением проявлять силу даже в ошибках, его умением найти за случайным великие двигающие силы.
Тэн повлиял на Ольденберга — мы видим в его определениях те же формулы Тэна, только в другом облике, и, всматриваясь в них, мы скажем: другой исследователь буддизма даст другие формулы и не согласится с Ольденбергом. Это неизбежная судьба всех формул, которые нам необходимы, чтобы идти вперед, без которых никто не обходится, даже критикующий их Ольденберг, стремящийся к объективности, и которые отметаются, как только мы прошли вперед, чтобы смениться новыми формулами, и так постоянно, пока жива и работает научная мысль.
За сравнительно незначительными исключениями, Ольденберг в край угла своих занятий положил изучение вед, с одной стороны, с другой — буддизма. Почему именно так пошли его занятия, с уверенностью теперь не скажешь, но некоторое объяснение напрашивается само собой. Для Ольденберга лучшее время жизни индийского народа — это период ведический, когда сильный и бодрый народ, пришедший с северо-запада, приступает к занятию и завоеванию Индии; скоро климат и культура автохтонов-дравидов начинают оказывать свое пагубное влияние на арийцев, вся дальнейшая история которых, по мнению Ольденберга, становится историей постепенного упадка. Только в один исторический момент, при зарождении буддизма, проявляется еще мощь великого, но вырождающегося народа. И оба эти периода увлекают Ольденберга. В ведическом периоде его манит еще трудность понимания и истолкования источников. В буддизме его привлекает стройность и законченность палийского канона буддийских священных книг, который для него становится представителем древнейшего буддизма.
За сорок с лишним лет, которые Ольденберг занимался буддизмом, его основная точка зрения на буддизм оставалась без перемены: буддизм — это учение палийского канона. Ему принадлежит ряд ценнейших изданий палийских текстов. Еще в 1914 г. мне пришлось беседовать с ним на тему о палийском каноне и убедиться, что вся та полоса изучения санскритски-тайско-японских памятников, которая так сильно видоизменила наши взгляды на буддизм и его историю, не убедила его и не поколебала его мнений. Его замечательная по ясности и талантливости книга «Будда, его жизнь, его учение, его община», вышедшая первым изданием в Берлине в 1881 г. и седьмым в 1920 г., почти не подверглась никакому изменению; я не видел, правда, седьмого издания и говорю о первых шести, но я убежден, что и в седьмое издание Ольденберг вряд ли внес какие-нибудь существенные изменения. Уже в описании жизни учителя точка зрения и метод построения Ольденберга совершенно ясны, и мы никак не можем с ними согласиться. Реагируя на крайнюю мифологическую постановку вопроса Сенаром в его известной «Essai sur la légende du Buddha. Son caractére et ses origine», Ольденберг впадает в другую крайность и не останавливается вовремя на почве осторожного «мы этого не знаем». Ольденберг берет за основу кажущийся простым рассказ палийстаго предания, отстраняет чудеса, и вот к чему он приходит: «Если мы отвлечемся от преданий указанных категорий, которые все неисторичны или историчность которых может, во всяком случае, быть заподозрена, то у нас останется, как ядро рассказов о Будде, ряд положительных фактов, которые мы вправе принять как скрытое, но вполне надежное историческое достояние». Так ли обстоит на самом деле, как себе это представляет Ольденберг? По отношению к Будде мы имеем исключительно буддийские источники, проверить достоверность которых мы совершенно не можем. Таким образом, по отношению к жизнеописанию Будды мы должны признать, что никакие факты для нас не являются исторически достоверными, допуская вместе с тем и возможность того, что даже большая часть сообщаемого преданием действительно имела место. Практически такое положение нас не должно смущать, ибо «историчен» именно Будда предания, этот Будда жил в сознании сотен миллионов людей, другими Словами, исторический Будда — это Будда легенды.
Наше разногласие с Ольденбергом простирается и на вторую часть его книги — учение Будды, где опять он кладет в край палийский канон, совершенно игнорируя так называемое северное предание. Чему учил сам Будда, мы, при современном знании буддизма, еще сказать не можем, но ясно и теперь, что уже непосредственные ученики Будды восприняли его учение по-разному, что палийский канон отражает только одно течение и что для истинного понимания древнейшего буддизма надо обращаться к разнообразным источникам. И все-таки, несмотря на большие разногласия наши, мы признаем книгу Ольденберга выдающимся трудом, который даже недостатками своими влиял благотворно на развитие изучения буддизма, а достоинствами своими оказал этому изучению незаменимые услуги. Исходя из представления, что самое важное, что исследователь Индии может дать тем, кто ею интересуется, это представление о ее религиях, Ольденберг наряду с буддизмом изучал веды и вообще религию ведического периода; здесь он наблюдал великие процессы созидания определенных форм религиозного мышления, являвшиеся на смену туманным и путаным представлениям первобытного человека.
С величайшей осторожностью подходит Ольденберг к сложному материалу ведических гимнов, этой жертвенной литературе, где все вращается вокруг жертв богам, выразителя взаимоотношений богов и людей: на каждом шагу возникают препятствия, непонятные слова, неясные грамматические формы и, что еще труднее, за этимологически как будто ясными словами — неясные или часто недоступные понятия; одно и то же слово в разных контекстах манит к усиленной дифференциации понятий, и Ольденберг здесь усиленно предупреждает о крайней опасности субъективных толкований; только кропотливая работа тщательных сопоставлений помогает разобраться в сложных комбинациях неизвестных слов и понятий. В целом ряде интересных и поучительных специальных исследований Ольденберг, примыкая к незабвенному Бергэню в его «Religion Védique d’après les hymnes du Rigvedaa (1878—1883)», тщательно проверяет это значение слов, от которого зависят так часто сложные теории и широкие обобщения: эта мозаичная работа очень сложна и трудна, но всякий, кто когда-нибудь серьезно задумывался над тем, в какой сильной мере исследователь культуры зависит от словаря, оценит всю важность трудов Ольденберга в этой области и поймет, почему этот популяризатор и обобщатель тратил так много сил на эту мельчайшую работу. В двух больших работах Ольденберг свел свои многолетние изыскания над ведами, которые он продолжал и потом.
В последние годы Ольденберг, видимо, как продолжение своих ведических изысканий взялся за Упавишады, но его книгу «Die Lehre der Upanischaden und die Anfänge des Buddhismus», 1915 г., я знаю только по заглавию.
Наряду с занятиями ведами и буддизмом Ольденберг несколько раз отвлекался и в другие области, и каждый раз эти работы, часто даже небольшие по объему, являлись ценнейшим научным вкладом по строгости методов работы: укажу на «Die Literatur des Alten Indiens», появившуюся сперва на немецком языке в 1881 г.; интересны его переводы Griyasūtras — памятников домашнего ритуала; чрезвычайно важна была его статья историко-литературного характера 1885 г., такого же, видимо, характера его недавно вышедшая работа о древнейшей индийской прозе, которую, увы, по обстоятельствам времени, знаю только по заглавию; много обещает и заглавие вышедшей в 1919 г. работы Ольденберга «Zur Geschichte der altindischen Prosa».
Беглыми краткими чертами попытался я оттенить научную работу одного из крупнейших индианистов; позвольте мне в нескольких словах сказать и о человеке, с которым меня в течение ряда лет соединяли и научные интересы, я личные отношения. Ольденберг был человек чрезвычайно привлекательный и общительный, полный той […] и уважения к чужому мнению, которые встречаются нечасто. В последний раз я видел его за несколько месяцев до злосчастной войны в Париже в гостеприимном доме С. Леви — мы все трое не верили в войну и строили планы буддийской ученой конференции на 1915 г. Суровая действительность разрушила наши мечты: Ольденберга не стало, международные сношения прерваны… Доживем ли до буддийской международной — без исключения — конференции? Если да, то одно из первых имен, которое мы помянем, будет имя Германна Ольденберга.
Текст издания: Ольденбург С. Ф. «Культура Индии.» М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1991.
Дополнительная информация: Википедия.