Театральная критика Власа Дорошевича / Сост., вступ. статья и коммент. С. В. Букчина.
Мн.: Харвест, 2004. (Воспоминания. Мемуары).
В последний раз с Георгом Парадизом я встретился, — извините за декольте воспоминаний, — в купальне.
Он выходил из воды, и я не удержался от восклицания:
— Наконец-то вижу вас, Herr Director, в настоящем костюме антрепренера!
Георг Парадиз разразился хохотом:
— Охо-хо-хо! Ха-ха-ха-ха-ха!
Когда человек может даже хохотать над собственным несчастием, — дело плохо.
Сильно должен болеть зуб, прежде чем «замрет».
Он претерпел все.
Сначала верил в немецкую колонию.
Но решил:
— Немецки публикум — свинь!
Потом верил в русскую публику.
Но пришел к убеждению:
— Русски публикум тоже свинь!
Верил в немецкую трагедию, — разуверился. Верил в русскую оперетку, — разочаровался.
Когда играла немецкая труппа, он ходил за кулисы и ругательски ругался… по-русски.
Когда играли русские, — являлся за кулисы и ругательски ругался… по-немецки.
Чтоб хоть отвести душу!
И однажды перепутал.
Когда играл великолепный Эрнст Поссарт, — герр Парадиз явился за кулисы и принялся ругаться по-немецки.
— Актеры болваны, скоты, телячьи головы! Актрисы не актрисы…
Немцы методически доиграли спектакль.
Но на следующий день собрались на репетицию и заявили:
— Нас ругают, — и мы не играем!
Герр директор должен был надеть самый парадный из своих сюртуков. Бия себя в грудь, произнести целую извинительную речь. Перецеловать руки всем немкам и бритые щеки всем немцам.
После этого он уже не ошибался.
Такой же промах случился у герра Парадиза и с русской труппой.
Во время представления оперетки герр директор явился за кулисы и принялся ругаться по-русски.
Вся труппа моментально разошлась по уборным.
Двери уборных громко хлопнули, — словно антрепренера расстреляли.
Герр директор схватился за волосы.
Через минуту его попросил в уборную г. Икс.
— Герр директор, я должен сказать, что вы были совершенно правы. Есть никуда не годные актеры. Например, Игрек! Откажите ему, возьмите меня в режиссёры, и все, увидите, пойдет великолепно.
Когда герр директор вышел от Икса, его пригласил в уборную Игрек.
— Герр директор! Вы были совершенно правы, когда ругались нехорошими словами. Грустно, — но правда превыше всего! Есть актеры, которые только получают большое жалованье и ничего не делают. Например, Икс. Выгоните его, возьмите режиссёром меня — и все пойдет как по маслу!
В коридоре его ждала примадонна.
— Герр директор! Наконец-то нашелся человек, который сказал правду! Действительно, у нас не актрисы, а черт знает что! Прогоните всех, прибавьте мне жалованья, и я буду у вас за всех!
Герр директор был поражен и ошибался каждый день.
Это был презабавный тип.
Для вечера у него был фрак, два сюртука и пиджак.
Глядя по сбору.
Когда билеты были проданы все до одного, — он надевал фрак и, стоя у кассы, любезно раскланивался даже с незнакомыми.
Если в кассе еще оставалось несколько билетов, он надевал сюртук получше и приказывал вывесить аншлаг «билеты все проданы».
Donnerwetter![1]
Если сбор был все-таки порядочный, — он ограничивался сюртуком похуже и кланялся только знакомым.
Если сбора не было никакого, — он надевал самый старый из своих пиджаков, стоя у кассы, свистал, ругался, хватал за лацканы друзей, рассказывал, как он разорен, и, в конце концов, предлагал:
— Пойдем в буфет и пропьем весь сегодняшний сбор!
Самой любимой его фразой, — при всяком сборе, — однако, было:
— Ah, wiessen Sie, mien Freund! Ich habe fünfrig Tausend verloren![2] Ко второму антракту «fünfrig» вырастало в «sechzig»[3], а к концу спектакля оказывалось, что герр директор потерял 100 тысяч!
Собеседник спрашивал обыкновенно:
— Чьих?
Но герр директор делал вид, что не понимает по-русски.
Во что ни кидался этот человек!
Возил по России трагедию и летающий балет, выписывал мейнингенцев и держал русскую оперетку, был антрепренером то Поссарта, то Шарля Леру.
А я помню его, трагического и исступленного, за кулисами, на представлении русской оперетки.
Из зала доносился хохот, в зале слышалось хлопанье пробок шампанского.
Во всякой кулисе стояла хористка. У всякой хористки стоял поклонник. И всякой парочке лакей с треском откупоривал бутылку шампанского.
— Да ведь поймите, что это невозможно! Это невозможно! Здесь театр! — по-немецки орал герр директор своему alter ego[4] Кисилевичу.
Кисилевич стоял смущенный:
— Но ведь поймите, герр директор, что иначе невозможно! Это публика первых рядов, и к тому же покупают ложи!
Герр директор завыл и упал на грудь ко мне, первому попавшемуся:
— А, мой друг! По этой стране надо держать не театр!!!
А между тем на что, в сущности, ему было жаловаться? Второстепенный немецкий актер, он приехал к нам. Ему выстроили театр. Он задолжал столько, сколько в Германии самому счастливому банкроту задолжать не удается. В конце концов, он недурно прожил жизнь.
Но таковы требования немецких «культуртрегеров».
Если он осчастливил нас своим прибытием, — дайте ему не только кусочек хлеба, но и с маслицем. Не только с маслицем, — но и положите кусок сыра, и хорошего, непременно швейцарского.
И он скажет:
— Вот неблагодарный народ.
А все-таки мне жаль его.
Все-таки это был культуртрегер.
Этот заблудившийся в искусстве человек.
Приехавший насаждать высокую драму, а насаждавший, по нравам нашим, спившуюся оперетку.
Невысокого полета был этот импрессарио, готовый хвататься за что угодно.
Но и он оказался высок для нашего времени и нашей публики.
Он все-таки был артист, мечтавший о театре, о настоящем театре.
Держал по обстоятельствам и Эрнста Поссарта, и Прециозу Греголастис, и Людвига Барная, и Шарля Леру.
Но их не смешивал.
А теперь время г. Щукина, который говорит:
— В загранице какие же теперь артисты? Помилуйте! Только три знаменитые артистки и есть: Сарра Бернарт Дузэ да госпожа Отеро!
Только бывший лакей и может теперь как следует угодить публике.
Потому что и публика на три четверти состоит из «молодых лакеев».
Театральные очерки В. М. Дорошевича отдельными изданиями выходили всего дважды. Они составили восьмой том «Сцена» девятитомного собрания сочинений писателя, выпущенного издательством И. Д. Сытина в 1905—1907 гг. Как и другими своими книгами, Дорошевич не занимался собранием сочинений, его тома составляли сотрудники сытинского издательства, и с этим обстоятельством связан достаточно случайный подбор произведений. Во всяком случае, за пределами театрального тома остались вещи более яркие по сравнению с большинством включенных в него. Поражает и малый объем книги, если иметь в виду написанное к тому времени автором на театральные темы.
Спустя год после смерти Дорошевича известный театральный критик А. Р. Кугель составил и выпустил со своим предисловием в издательстве «Петроград» небольшую книжечку «Старая театральная Москва» (Пг. —М., 1923), в которую вошли очерки и фельетоны, написанные с 1903 по 1916 год. Это был прекрасный выбор: основу книги составили настоящие перлы — очерки о Ермоловой, Ленском, Савиной, Рощине-Инсарове и других корифеях русской сцены. Недаром восемнадцать портретов, составляющих ее, как правило, входят в однотомники Дорошевича, начавшие появляться после долгого перерыва в 60-е годы, и в последующие издания («Рассказы и очерки», М., «Московский рабочий», 1962, 2-е изд., М., 1966; Избранные страницы. М., «Московский рабочий», 1986; Рассказы и очерки. М., «Современник», 1987). Дорошевич не раз возвращался к личностям и творчеству любимых актеров. Естественно, что эти «возвраты» вели к повторам каких-то связанных с ними сюжетов. К примеру, в публиковавшихся в разное время, иногда с весьма значительным промежутком, очерках о М. Г. Савиной повторяется «история с полтавским помещиком». Стремясь избежать этих повторов, Кугель применил метод монтажа: он составил очерк о Савиной из трех посвященных ей публикаций. Сделано это было чрезвычайно умело, «швов» не только не видно, — впечатление таково, что именно так и было написано изначально. Были и другого рода сокращения. Сам Кугель во вступительной статье следующим образом объяснил свой редакторский подход: «Художественные элементы очерков Дорошевича, разумеется, остались нетронутыми; все остальное имело мало значения для него и, следовательно, к этому и не должно предъявлять особенно строгих требований… Местами сделаны небольшие, сравнительно, сокращения, касавшиеся, главным образом, газетной злободневности, ныне утратившей всякое значение. В общем, я старался сохранить для читателей не только то, что писал Дорошевич о театральной Москве, но и его самого, потому что наиболее интересное в этой книге — сам Дорошевич, как журналист и литератор».
В связи с этим перед составителем при включении в настоящий том некоторых очерков встала проблема: правила научной подготовки текста требуют давать авторскую публикацию, но и сделанное Кугелем так хорошо, что грех от него отказываться. Поэтому был выбран «средний вариант» — сохранен и кугелевский «монтаж», и рядом даны те тексты Дорошевича, в которых большую часть составляет неиспользованное Кугелем. В каждом случае все эти обстоятельства разъяснены в комментариях.
Тем не менее за пределами и «кугелевского» издания осталось множество театральных очерков, фельетонов, рецензий, пародий Дорошевича, вполне заслуживающих внимания современного читателя.
В настоящее издание, наиболее полно представляющее театральную часть литературного наследия Дорошевича, помимо очерков, составивших сборник «Старая театральная Москва», целиком включен восьмой том собрания сочинений «Сцена». Несколько вещей взято из четвертого и пятого томов собрания сочинений. Остальные произведения, составляющие большую часть настоящего однотомника, впервые перешли в книжное издание со страниц периодики — «Одесского листка», «Петербургской газеты», «России», «Русского слова».
Примечания А. Р. Кугеля, которыми он снабдил отдельные очерки, даны в тексте комментариев.
Тексты сверены с газетными публикациями. Следует отметить, что в последних нередко встречаются явные ошибки набора, которые, разумеется, учтены. Вместе с тем сохранены особенности оригинального, «неправильного» синтаксиса Дорошевича, его знаменитой «короткой строки», разбивающей фразу на ударные смысловые и эмоциональные части. Иностранные имена собственные в тексте вступительной статьи и комментариев даются в современном написании.
Старая театральная Москва. — В. М. Дорошевич. Старая театральная Москва. С предисловием А. Р. Кугеля. Пг. —М., «Петроград», 1923.
Литераторы и общественные деятели. — В. М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. IV. Литераторы и общественные деятели. М., издание Т-ва И. Д. Сытина, 1905.
Сцена. — В. М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. VIII. Сцена. М., издание Т-ва И. Д. Сытина, 1907.
ГА РФ — Государственный архив Российской Федерации (Москва).
ГЦТМ — Государственный Центральный Театральный музей имени A.A. Бахрушина (Москва).
РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).
ОРГБРФ — Отдел рукописей Государственной Библиотеки Российской Федерации (Москва).
ЦГИА РФ — Центральный Государственный Исторический архив Российской Федерации (Петербург).
Впервые — «Русское слово», 1901, 5 декабря, № 335.
Парадиз Георг (1846—1901) — немецкий драматический актер и антрепренер. Приехал в Россию в 1880 г., играл в немецкой труппе Михайловского театра. Затем переехал в Москву, где держал антрепризу в Солодовниковском пассаже. В 1886 г. выстроил здание собственного театра на Никитской улице, получившего известность как Театр Парадиза. В нем проходили гастроли лучших европейских артистов — Э. Росси, Л. Барная, Э. Поссарта, С. Бернар и др. Ныне в этом здании помещается Театр имени Владимира Маяковского. О Г. Парадизе Дорошевич писал в рубрике «Злобы дня» в газете «Новости дня» (№ 2154) в 1889 г.: «Москва не может не любить Георга Парадиза. Здесь этот предприимчивый Herr директор скромно начал свою антрепренерскую карьеру, в покойной солодовниковской театральной щели. Благодаря Москве он достиг „степеней известных“ и стал обладателем целого театрального замка на Никитской. Благодаря Москве же он из антрепренера таких артистов как Барнай и Поссарт стал импрессарио воздухоплавания».
Мейнингенцы — актеры немецкого театра, созданного в середине XIX в. в Мейнингене, столице Саксен-Мейнингенского герцогства. Его репертуар, в основном, составляла классическая драма, спектакли отличались высокой постановочной культурой. Главенствующим в режиссуре был принцип ансамбля. Театр постоянно гастролировал, в 1885 и 1890 гг. выступал в России.
Кисилевич, Киселевич Б. Н. — режиссёр.
Культуртрегер (от нем. kulturtrager) — ироническое наименование насадителя культуры, преследующего прежде всего собственные интересы.
Прециоза Греголастис, Греголатис — греческая танцовщица гастролировала в России в конце ХГХ в. с группой «воздушного балета».
Щукин Яков Васильевич — антрепренер, бывший лакей, владелец сада «Эрмитаж», открытого в Каретном ряду в 1894 г.
Сарра Бернарт Дузэ — безграмотно-произвольное соединение имен Сары Бернар и Элеоноры Дузе.
Отеро Каролина Августа (1875—1965) — испанская танцовщица, гастролировала в России в конце 1890-х годов.