ТРЕТІЙ АКТЪ ИЗЪ ДРАМЫ Ф. ПОНСАРА «HALILÉE» 1).
править1) Первыя два дѣйствія понсаровской драмы «Галилей» не заключаютъ въ себѣ никакого особеннаго интереса, и такъ какъ вся сила и главныя достоинства этой пьесы сосредоточиваются въ послѣднемъ дѣйствіи, которое имѣетъ характеръ совершенно отдѣльнаго и цѣльнаго эпизода, то переводчикъ ограничится переводомъ только послѣдняго акта этой исторической драмы. Исторія осужденія и отреченія Галилея настолько всѣмъ извѣстна, что нѣтъ надобности къ предлагаемымъ сценамъ дѣлать какія либо поясненія. Во всѣхъ же остальныхъ подробностяхъ третій актъ «Галилея» отвѣчаетъ самъ за себя: все дѣлается понятнымъ изъ самаго хода дѣйствія. Примѣч. переводчика.
ГАЛИЛЕЙ.
ЛИВІЯ, жена Галилея.
АНТОШИ, дочь его.
ТАДДЕО, женихъ Антоніи.
ВИВІАНЪ, одинъ изъ учениковъ Галилея.
ПОМПЕЙ, старый ученый-- Фанатикъ.
НИККОЛИНИ, тосканскій посолъ.
Коммиссаръ-инквизиторъ св. судилища.
Президентъ инквицзиціоннаго трибунала.
Инквизиторы, монахи, римляне и римлянки.
Галилей, Таддео, Вивіанъ, Никколини, Антонія и Ливія.
правитьУчитель добрый нашъ!..
Чтобъ руку мнѣ пожать,
Мой юный другъ, ты очутился въ Римѣ…
И но одинъ, какъ можешь ты понять:
Я здѣсь съ друзьями вѣрными твоими,
Которыхъ ты, учитель, просвѣтилъ,
Которымъ знанья далъ и мыслить научилъ.
Гвидуччи здѣсь, здѣсь Пери, Нарди, Торичелли,
Сагредо и…
Но гдѣжь они теперь?
Вонъ тамъ!.. Они сюда пробраться по успѣли
И только я проникъ сквозь эту дверь —
При помощи посла, котораго старанья
Мнѣ помогли…
Сдержите жь обѣщанье
Въ отплату за услугу…
Короли
Должны завидовать такой прекрасной свитѣ,
Какая есть у плѣнника… Друзья мои! Живите,
Да будетъ съ вами Богъ!… Они сюда пришли,
Я думаю, за тѣмъ, чтобъ убѣдиться,
На сколько можно имъ учителемъ гордиться;
Они пришли узнать, съумѣю ль говорить
Я также гордо и свободно
Передъ костромъ, зажженнымъ всенародно,
Какъ нѣкогда, на кафедрѣ…
Да, можетъ быть,
Когда бы во Флоренціи мы были,
Тебѣ, учитель нашъ, мы всѣ бы говорили:
«Будь твердъ, сопротивляйся до конца!»
Восторженно тебя тамъ любитъ, какъ отца,
Все молодое поколѣнье;
Тамъ Данта родина; восторгъ и вдохновенье
Тамъ въ сердцѣ пылкихъ юношей живетъ.
Я за тебя тамъ поднялъ бы народъ
И вырвалъ бы тебя изъ заключенья,
Съ учениками вынесъ изъ тюрьмы.
Но вспомни ты о томъ, что въ Римъ попали мы,
Гдѣ инквизиторы, тебя не сожалѣя,
И день и ночь темницу стерегутъ,
Гдѣ черни дѣла нѣтъ до жизни Галилея,
Гдѣ незнакомъ невѣжеству твой трудъ,
И все, что насъ волнуетъ и тревожитъ,
Здѣсь возмутить спокойствія не можетъ.
Таковъ весь Римъ, таковъ его народъ…
Понятна-ль мысль съ открытьями науки
Толпѣ рабовъ, которая реветъ:
«Мнѣ нуженъ хлѣбъ и зрѣлища весь годъ!»
Которая, сложивъ благоговѣйно руки,
Безсмысленно сберется посмотрѣть,
Какъ будешь на кострѣ ты огненномъ горѣть.
Чтожь хочешь ты сказать?
Что нужно покориться.
Ты-ль это говоришь?
Учитель, видитъ Богъ,
Какъ дорога мнѣ часть твоя. Кто могъ
Въ моей любви къ наукѣ усомниться?
Такъ выслушай меня. Когда бы хоть на мигъ
Свою идею ты унизилъ подчиненьемъ
И торжество ея замедлилъ отреченьемъ,
То у меня не повернулся бы языкъ,
Я въ выборѣ не сталъ бы колебаться:
Пусть гибнетъ человѣкъ, а мысль должна остаться.
Но мысль твоя сіяетъ ярко такъ,
Что запугать ее ужо не можетъ мракъ,
Ей никакое пораженье не опасно.
Въ твоихъ ученикахъ она живетъ
И ими вносится въ народъ
Неутомимо, смѣло, ежечасно…
Къ чему жъ тебѣ упорствовать напрасно?
Отречься долженъ ты, ты долженъ отдохнуть
И предоставить намъ свѣтильникъ свой безцѣнный,
А мы, — повѣрь тому, — свершая длинный путь
Распространимъ твой свѣтъ по всѣмъ угламъ вселенной.
Живи жъ, учитель, вырви поскорѣй
Ты жертву у бездушныхъ палачей,
Избавь несчастный Римъ отъ злодѣянья,
Отъ вопля ужаса и страха — цѣлый свѣтъ,
А все свое семейство — отъ страданья
И траура… Для міра пользы нѣтъ
Въ напрасныхъ истязаньяхъ и, готовый
Идти на казнь, надѣть вѣнокъ терновый,
Ты этимъ только можешь доказать
Не уваженье къ истинѣ, а гордость;
Упрямствомъ могутъ люди называть
Холодную такую твердость:
Въ ней самолюбья больше, чѣмъ любви
Къ наукѣ… Нѣтъ, безъ униженья
Предъ судьями склонись и объяви,
Полнѣйшее, прямое отреченье:
На нихъ же упадетъ, какъ приговоръ,
Такого отреченія позоръ…
Друзей твоихъ потъ искреннее мнѣнье;
Его передаю, какъ порученье,
И именемъ друзей молю тебя:
Учитель! уступи, жизнь даромъ но губя.
Да, Галилей, сказалъ тебѣ онъ — дѣло,
Ты долженъ уступить, дать отреченье смѣло.
Великій Герцогъ толю заявилъ:
Онъ пишетъ мнѣ посланье за посланьемъ
И проситъ, чтобъ тебя я убѣдилъ
Не подвергаться страшнымъ истязаньямъ.
Онъ повелѣлъ тебя предостеречь:
Одно твое движенье или слово
Всесильны потушить или зажечь
Теперь костеръ… Для казни все готово…
Судилища ужаснаго совѣтъ
Тамъ собрался теперь для разсужденья
И, выслушавъ послѣдній твой отвѣтъ,
Положитъ неизмѣнное рѣшенье.
Сеньоры, да поможетъ вамъ Христосъ
Его спасти отъ мукъ безславной смерти.
Онъ къ преступленью не способенъ, — мнѣ повѣрьте, —
Ему, быть можетъ, довелось
По простотѣ лишь только провиниться.
Мечтатель старый и простякъ
Онъ ни на что худое не рѣшится;
Съ нимъ слѣдуетъ всѣмъ обращаться такъ,
Какъ съ маленькимъ ребенкомъ. По доведите,
Онъ сдѣлаетъ вамъ все, что вы хотите…
Не правда ли? Скажи имъ, что просить
Готовъ пощады ты безъ замедленья,
Готовъ отдаться въ ихъ распоряженье:
Имъ предоставь себя руководить, —
Они обсудятъ дѣло это строже, —
И изъ себя духъ злобный изгони…
Вѣдь я въ учености не много смыслю тоже…
Спаси и сохрани,
Насъ правый Боже…
Твоихъ костей ученость не спасетъ,
Когда они, какъ пепелъ, распадутся,
Тебя съ костра наука не сведетъ.
Когда подъ нимъ дрова зажгутся…
Какая же за то награда ждетъ?
Не слава ли? Не много счастья, право,
Когда по смерти будетъ слава,
А человѣкъ сгоритъ, какъ головня…
Быть можетъ, въ будущемъ, поступокъ твой цѣня,
Тебя поднимутъ внуки въ мнѣньи свѣта,
Да легче ли отъ этого тебѣ-то?..
За этимъ призракомъ напрасно не гонись,
Чтобъ не истлѣть въ огнѣ, предъ судьями смирись,
Актъ подпиши безъ всякаго раздумья
И хоть однажды въ жизни докажи
Свое благоразумье…
О, Ливія…
Отецъ мой! О, скажи
Что сердцу твоему доступно сожалѣнье!..
Я вся отъ ужаса и страха замерла.
Моя восторженность прошла
При ожиданьи жертвоприношенья.
Мнѣ издали кровавый эшафотъ
Въ сіяніи какомъ-то представлялся,
Но чѣмъ скорѣй часъ страшный приближался,
Чѣмъ ближе ты къ погибели, и вотъ —
Когда тебя здѣсь, рядомъ ожидаетъ
Суровое судилище, — вступаетъ
Природа, наконецъ, въ своя права;
Теперь — я только дочь твоя родная.
Отъ ужаса, отецъ, я чуть жива.
Отъ страшной мысли, что должна я
Смотрѣть, какъ ты начнешь горѣть въ огнѣ,
Проходитъ бодрость всякая во мнѣ.
Отецъ! я трепещу, я силъ своихъ лишаюсь,
Къ твоимъ ногамъ, цалуя ихъ, бросаюсь,
Молю тебя: о, отрекись отецъ,
Чтобъ этою цѣной купить себѣ прощенье!
Послушайся меня ты, наконецъ,
Какъ нѣкогда, въ минуты умиленья,
Когда, прильнувъ щекой къ твоей щекѣ,
О чемъ нибудь въ ребяческой тоскѣ
Малютка дочь тебя не разъ просила
И каждое ея желанье было
Святынею, закономъ для тебя…
Мнѣ, какъ тирану милому, любя
Повиноваться съ нѣжностью когда-то,
Не откажи теперь… Иль нѣтъ уже возврата
Твоей любви?..
Но ты, отецъ, молчишь?
На дочь свою ты больше не глядишь?
Тадео я люблю любовью безконечной,
Неслыханной, неодолимой, вѣчной,
Его лишаясь, жизни я лишусь,
Но знай, отецъ, — я въ томъ тебѣ клянусь, —
Твое упорство дочь твою осудитъ,
Развѣетъ наше счастье и покой
И собственной твоей рукой
Нашъ бракъ разстроенъ будетъ.
О, дочь моя!..
Не откажи! Могу
Я клятву дать тебѣ и обѣщанье,
Что счастьемъ окружу и сберегу (указывая на Антонію)
Я это чистое, небесное созданье.
Упорство брось, отецъ; благослови
Своихъ дѣтей обоихъ и позволь намъ,
Счастливымъ, благодарнымъ и довольнымъ —
Тебя согрѣть заботами любви
До склона дней твоихъ…
Учитель! Соглашайся!
Упорствовать напрасно не старайся!
Иль у тебя не сердце, а гранитъ,
Что просьба ихъ тебя не шевелитъ?
Вамъ не понять, чего вы всѣ хотите,
Какой вы жертвы ждете отъ меня!
Вы просите уступки, по поймите —
Въ той жертвѣ все: страсть полная огня,
Причина моего существованья,
Моя мечта, опора, упованье,
Моя душа и кровь моя. Когда
Есть въ жизни цѣль, она стоитъ надъ нами,
Какъ путеводная звѣзда,
И руководитъ нашими умами,
Когда же въ жизни цѣли больше нѣтъ, —
То жизнь разбита, тьма смѣняетъ свѣтъ.
Представь, что герцогъ трона вдругъ лишился;
Представь и ты, что разлучился
Съ Антоніей на долго, на всегда…
И вотъ всѣ муки тайнаго стыда,
Отчаянья, изгнанника волненье,
И жениха забытаго томленья,
Теперь въ себѣ одномъ испытываю я,
Во мнѣ одномъ живетъ двойная мука.
Есть царство у меня священное — наука,
Она — невѣста чистая моя;
Предъ пей склоняюсь я съ безмолвнымъ обожаньемъ,
И вдругъ хотятъ, чтобъ ей я измѣнилъ
И святотатственно невѣсту осквернилъ!
Съ какимъ лицомъ, съ какимъ же оправданьемъ
Я въ люди покажусь, явлюсь ученикамъ,
Когда ее безстыдно я предамъ,
Публичному подвергну оскорбленью.
И скажутъ всѣ съ проклятіемъ: «вотъ тотъ,
Который измѣнилъ наукѣ и ученью,
Который, увидавши эшафотъ,
Измѣной посрамилъ свои сѣдины,
И продалъ истину, чтобъ избѣжать кончины…
Ботъ онъ, отступникъ жалкій и бѣглецъ,
Предательства постыдный образецъ…
Прочь съ глазъ долой, старикъ! Не выходи на встѣчу!»
Такъ крикнутъ люди мнѣ, и что имъ я отвѣчу?..
Я буду подписью своею уличенъ…
Извѣстно-ль вамъ, что буду принужденъ
Я подписать? Могли-ль вы догадаться,
Въ чемъ долженъ я, какъ трусь и рабъ сознаться?
«Я, Галилей… колѣнопреклоненный предъ вами… отрекаюсь и проклинаю заблужденья упомянутой ереси…»
И это — заблужденье въ ихъ глазахъ!..
Но тайны этихъ чудныхъ заблужденій
Я прочиталъ въ безмолвныхъ небесахъ.
Какъ истины столпы, для новыхъ поколѣній
Останутся они и астронома геній
На ихъ основѣ смѣло водрузитъ
Свой монументъ…
Отецъ мой бѣдный!
Пытка
Такихъ въ себѣ страданій не таитъ.
Но мало этого. Я долженъ до избытка,
До самаго конца испитъ ужасный стыдъ: (читаетъ)
«…и я клянусь, если узнаю какого нибудь еретика, то донесу на него святому судилищу..-»
Измѣнникъ вѣроломство довершаетъ!..
Отлично! Трибуналъ жестокій знаетъ,
Какъ до конца безчестье довести.
Онъ чашу полную мнѣ хочетъ поднести,
Чтобъ я до дна испилъ всю эту чашу.
Будь твердъ, отецъ! Любовь припомни нашу,
Когда ты этотъ актъ начнешь читать!..
Я, кажется, готова закричать:
«Нѣтъ, не читай!» Но онъ сгоритъ, несчастный!…
Будь твердъ! Настанутъ времена,
Когда тебя за этотъ часъ ужасный
Мы нашей нѣжностью вознаградимъ сполна.
За что жъ меня преслѣдуютъ, мой Боже?
Что сдѣлалъ я? Кто скажетъ мнѣ за что же
Клевещутъ и травятъ, какъ бѣшеныхъ волковъ,
Палятъ огнемъ, подъ тяжестью оковъ
Какъ кровопійцъ, злодѣевъ, изнуряютъ,
Людей, которые всѣ силы посвящаютъ
Величью знанья, подвигамъ труда….
За что ихъ гонятъ, мучаютъ?
Не потому-ль, что истина опасна
Для всѣхъ друзей невѣжества и тьмы?…
О, да, все это поняли прекрасно
Ихъ жалкіе, ничтожные умы.
Схоластики, педанты дряхлыхъ мнѣній,
Защитники всѣхъ отсталыхъ системъ!
Вамъ нужны заблужденія за тѣмъ,
Чтобъ жить на счетъ всеобщихъ заблужденій…
Гонители передовыхъ идей!
Вамъ выгодно невѣжество людей;
Міры вы изучаете по книгамъ
И давите науку вашимъ игомъ.
Друзья! довольны будьте! Понимать
Я начинаю въ этомъ мірѣ
Что дважды два есть пять,
А не четыре,
Что бѣлое черно, что знанье тотъ же ядъ…
Я все теперь скажу, что мнѣ велятъ.
Я соглашусь, что солнце также мало
Какъ колесо; я соглашусь впередъ,
Что на лупѣ, какъ чернь о томъ сказала,
Есть лобъ, глаза и ротъ.
Я мнѣніе старухъ убогихъ подтверждаю
И всѣхъ, кто не согласенъ съ нимъ,
За нарушителей порядка я считаю…
Конецъ всему! Все прошлое есть дымъ…
Ученый отжилъ вѣкъ свой, кончилъ цѣло…
На свѣтѣ жилъ когда-то Галилей, —
Чтожъ отъ него теперь осталось? Тѣло
Усталое, — лампада, гдѣ елей
Давно изсякъ, разбитая пружина,
И старый, изолгавшійся языкъ!..
О Боже! Ты привыкъ
Читать въ моей душѣ!.. Ни на единый мигъ
Публичнаго сожженія картина
Мнѣ не казалась страшной до сихъ поръ.
Взойду я, не шатаясь, на костеръ,
Но твердый предъ своими палачами,
Я слабымъ становлюсь передъ рѣчами,
Передъ слезами дочери моей.
О, Боже! Поддержи меня скорѣй,
Не допусти до горькаго паденья, —
Я утомленъ, я сдѣлалъ все, что могъ, —
Иль мнѣ прости, мой всемогущій Богъ,
Прости мнѣ вѣроломство отреченья,
Которое я дѣлаю, убитъ
Рыданьями ребенка дорогого…
Сцена вторая.
правитьПо обѣщанію къ тебѣ пришелъ я снова;
Окончимъ разговоръ нашъ. Порѣшитъ
Твою судьбу одно твое лишь слово:
Каковъ отвѣтъ — и приговоръ таковъ.
Готовъ-ли ты отречься?
Я готовъ.
Откройте!..
Вы жъ идите
И въ судъ большія двери отворите
Для христіанъ собравшихся сюда…
Пусть Рима торжество увидятъ всѣ…
Идите,
Смотрите и любуйтесь безъ стыда,
Какъ унижаетъ Римъ такого человѣка
Великаго… Проклятый, жалкій Римъ!
Постыднымъ подвигомъ своимъ
Смутишь ты гражданъ будущаго вѣка.
Сцена третья.
правитьВсему конецъ! Прощайте навсегда
Великія и славныя открытья.
Плоды упорной мысли и труда,
И генія могучаго наитье,
Который раскрывалъ передо мной
Безвѣстную, таинственную вѣчность
И уносилъ далеко въ міръ иной,
Въ разгаданную мною безконечность.
Прощайте всѣ мечты, надежды, знаній свѣтъ,
Все то, надъ чѣмъ трудился бѣдный разумъ:
Въ единый день должны изчезнуть разомъ
Дѣянія пятидесяти лѣтъ.
Иди за мной.
Позвольте, пропустите
Меня впередъ…
Вы тоже здѣсь, сеньоръ?…
Да, юноша. День нынѣшній — поймите —
Великій день. Прослушавъ приговоръ,
Могу сойти въ могилу я спокойно,
Когда за Аристотеля достойно
Наказанъ будетъ онъ…
Ну, погоди
Ты, бѣшеный старикъ!.. Съ тобой сведу я счеты.
Преступникъ! Ближе подойди
И отвѣчай намъ; кто ты
И гдѣ рожденъ?
Мнѣ имя — Галилей,
И родомъ — флорентинецъ я…
Лѣтъ сколько?
Семидесятый годъ.
Названіе твоей
Профессіи?
Философъ я — и только.
Ты лжешь! Софистъ ты и злодѣй!…
Не обучаешь ли ты молодыхъ людей?
Да, я наставникъ былъ…
Въ чемъ смыслъ твоей системы?
Лишь въ фактахъ. Говорилъ я: всѣ мы
Должны тетради старыя бросать,
Жить наблюденіемъ, природу созерцать,
Разгадывать стараясь во вселенной
Смыслъ каждой тайны сокровенной.
Вотъ книга: "Діалоги трехъ друзей
О механической системѣ мірозданья, — "
Извѣстное, зловредное изданье,
Теперь распространенное по всей
Флоренціи. Кто авторъ сочиненья —
Ты знаешь-ли?
Да, знаю; авторъ — я!
О, этой подлой книгѣ отъ меня
Досталось очень больно, — нѣтъ сомнѣнья.
Я опровергъ ее и разгромилъ…
Молчи, дуракъ!..
Ты не скрываешь мнѣнья,
Которое ты въ книгѣ изложилъ,
Съ безуміемъ и ересью надмѣнной,
О томъ, что солнце- центръ для всей вселенной,
Что вкругъ него вращается земля?
Ты это говорилъ богохуля?
Я это говорилъ.
Теперь же мы узнали,
Что въ душу грѣшника запала благодать,
Что въ этотъ часъ готовъ ты — намъ сказали —
Всѣ заблужденья прошлыя признать,
Отречься здѣсь публично, безъ смущенья,
Отъ пагубнаго, вреднаго ученья?
Что это справедливо, Галилей?…
Да, да!
Я отъ всего готовъ отречься на всегда!
Да будетъ же исполненъ снисхожденья
Судъ надъ тобой…
Мы, представители верховнаго суда инквизиціи въ цѣлой христіанской республикѣ, призванные святымъ римскимъ престоломъ для искорененія преступной ереси, постановляемъ слѣдующее: Принимая въ соображеніе, что на тебя, Галилей изъ Флоренціи, поступилъ въ священное судилище доносъ о твоемъ ученіи, по которому солнце есть центръ міра и не двигается съ востока на занпдъ, а земля движется и не есть центръ міра, что составляетъ безсмысленное философское толкованіе и противозаконную ересь. Принимая въ соображеніе, что въ прошломъ году появилась во Флоренціи книга "Діалоги, " которой ты признаешь себя авторомъ и въ которой ты поддерживалъ упомянутыя выше мнѣнія, мы, разсмотрѣвши и зрѣло обсудивши твои поступки и въ то же время принимая въ соображеній твое сознаніе и обѣщаніе полнаго отреченія — присуждаемъ и объявляемъ, что ты, Галилей, обвиняемый и уличенный въ ереси, хотя и заслуживаешь строгаго наказанія, но отъ него нами освобождаешься съ условіемъ полнѣйшаго отреченія отъ своихъ заблужденіи и ереси но формулѣ, которую мы тебѣ представимъ. Но чтобы твое преступленіе не осталось совершенно безнаказаннымъ, повелѣваемъ: «Діалоги» Галилея подвергнуть запрещенію чрезъ посредство публичнаго эдикта, а тебя присуждаемъ къ заточенію въ тюрьмѣ нашего святого судилища, предоставляя себѣ право уменьшить, измѣнить или уничтожить все наказаніе или только часть его.
Погибло все! Не будетъ онъ сожженъ
Костра не будетъ!.. Что за снисхожденье!..
Передъ судилищемъ, колѣнопреклоненъ,
Публично прочитай актъ отреченья…
Я, Галилей, передъ лицомъ всего верховнаго судилища святой инквизиціи отъ искренняго сердца и съ истинной вѣрой отрекаюсь отъ упомянутыхъ заблужденій и еретическаго ученія и клянусь, что въ будущемъ я никогда ни письменно, ни словесно не дамъ никакого повода къ подозрѣнію и даже если узнаю какого нибудь еретика или заподозрѣннаго въ ереси, я…
(Останавливается, какъ бы не въ силахъ продолжать, но взглянувъ на дочь, продолжаетъ.)
… я его выдамъ священному судилищу. Если же когда либо, чего избави Богъ, мнѣ придется отступить словами отъ этихъ обѣщаній, увѣреній, клятвъ и присяги, я готовъ подвергнуться всѣмъ наказаніямъ святой инквизиціи и да поможетъ мнѣ Богъ!
Въ Ливорно, въ монастырь ты будешь заключенъ…
Съ тобой, отецъ, пойду и я, конечно.
А все-таки земля вкругъ солнца ходитъ вѣчно!