ВЛ. ЖАБОТИНСКІЙ
правитьФЕЛЬЕТОНЫ
править1913
правитьВЪ ТРАУРНЫЕ ДНИ
править…Вотъ уже сколько прошло погромовъ, а я никакъ не могу себя пропитать внутреннимъ интересомъ къ событіямъ этого рода. Конечно, я не умаляю ихъ разрушительной силы, не обезцѣниваю человѣческаго горя, что они приносятъ, но внутреннее интереса не могу въ себѣ вызвать. Какъ я ни стараюсь себя расшевелить, мнѣ все кажется, что надъ нами совершается большая кровавая безсмыслица, по поводу которой можно плакать, кто еще не разучился, но не стоитъ и не о чемъ размышлять. Я писалъ объ этомъ недавно — въ погромахъ есть ведра крови и пуды человѣческаго мяса, но нѣтъ въ нихъ для еврейскаго сознанія того сокрытаго урока — mussar Elohim, который возвысилъ бы ихъ до степени трагедіи. Въ трагедіи обязательно должна содержаться нѣкая невѣдомая правда, новое слово, которое познается въ этихъ мукахъ и открываетъ народу новые пути. А что и кому изъ насъ открыли эти погромы, кого изъ насъ и чему могли научить? Только кишиневская рѣзня сыграла крупную роль въ нашемъ общественномъ сознаніи, потому что мы тогда обратили вниманіе на еврейскую трусость. Но остальные погромы свелись просто къ огромной, животной и безсмысленной уголовщинѣ — больше ничего.
Мы истекаемъ кровью и не знаемъ, во имя чего, и какіе выводы сдѣлать изъ нашихъ страданій. Въ октябрѣ 1905 г. насъ громили разные слои русскаго общества и народа, но мы и раньше знали, что мы окружены врагами; къ этому знанію ни октябрь, ни Бѣлостокъ ничего не прибавили. Въ Сѣдлецѣ насъ громили оффиціально, повидимому безъ участія общественныхъ элементовъ, — но вѣдь даже хасиды Сѣдлеца давно знаютъ цѣну пану уряднику. Такъ мѣняется обстановка погромовъ, списокъ участниковъ и форма ранъ, но по существу остается одно и то же — остается вѣщее слово Бялика: «нѣтъ смысла въ вашей смерти»…
Когда мнѣ разсказываютъ подробности погромовъ, мое вниманіе помимо воли отрывается и ускользаетъ на другіе пути. Мнѣ хочется уяснить себѣ вопросъ: хорошо, допустимъ, что я дослушаю до конца и буду знать, гдѣ, какъ и кого они убили, но вѣдь не въ этомъ дѣло, а вотъ какъ бытъ дальше, что можно сдѣлать противъ погромовъ?
Самооборона — врядъ ли объ этомъ можно говоритъ серьезно. Она не принесла намъ въ итогѣ никакой пользы: вначалѣ страхъ передъ нею дѣйствительно предотвратилъ нѣсколько погромовъ, но теперь, когда ты ее испытали на дѣлѣ и сравнили количество убитыхъ евреевъ и погромщиковъ, кто съ ней считается?
Итоги самообороны надо подводить по общимъ результатамъ, и эти итоги ясно говорятъ: когда имъ угодно, они устраиваютъ погромъ и убиваютъ столько евреевъ, сколько имъ нужно, а самооборона тутъ не при чемъ. Конечно, въ самооборонѣ есть утѣшеніе. Но ея практическій итогъ равенъ нулю и нулемъ останется, и пора спокойно признать это вслухъ, чтобы люди даромъ не надѣялись.
Нѣкоторые господа въ послѣднее время придумали новое средство — антипогромную пропаганду. Одна моя знакомая дѣвочка увѣряетъ, что бѣлокъ ловятъ очень просто: надо къ ней подойти на полшага разстоянія и насыпать ей соли на хвостъ, и готово — бѣлка въ плѣну. Я всегда объ этомъ вспоминаю, когда мнѣ говорятъ объ антипогромной агитаціи. Старая пѣсня, давно знакомая иллюзія — эти люди будутъ печатать статьи и брошюры, устраивать лекціи, и они думаютъ, что русскіе станутъ ихъ читать или слушать. Еще бы, держите карманъ. Я помню жалкій восторгъ евреевъ, когда въ 1905 г. въ «Сынѣ Отечества» появилась большая и скверная статья «Трагедія шестимилліоннаго народа». Имъ казалось, что вся Россія читаетъ и умиляется. А на самомъ дѣлѣ только евреи одни и расхватали этотъ знаменитый номеръ газеты, памятникъ нашей глупости, и на русскихъ она никакого впечатлѣнія не произвела просто потому, что у каждаго есть свои заботы и ему не до чужихъ, особенно въ наше время. Еще ярче выказалась наша глупость, когда послѣ октября въ Петербургѣ устроили отъ имени союза союзовъ «русскій» митингъ протеста и приложили всѣ старанія, чтобы евреи сидѣли дома, а русскіе пришли; оказалось, конечно, что русскіе остались дома, а ораторамъ пришлось ломать комедію передъ сплошной еврейской публикой, призывая ее протестовать отъ благороднаго русскаго сердца. И это вполнѣ понятно — русскіе не пришли вовсе не по злобѣ, а изъ самаго законнаго равнодушія, потому что каждый человѣкъ, въ особенности серьезный и дѣльный человѣкъ, естественно удѣляетъ вниманіе своимъ насущнымъ интересамъ и не обязанъ его удѣлять интересамъ другихъ.
Я знаю, теперь эта идея многихъ увлекаетъ, и образовались даже нарочитыя книгоиздательства для печатанія классическихъ апологій, надъ которыми сами евреи зѣваютъ, а не-евреямъ, безъ сомнѣнія, даже и зѣвать не приходится. Образовались также въ разныхъ мѣстахъ досужія комиссіи, которыя разсылаютъ такую словесность направо и налѣво, по случайнымъ адресамъ, или даже при газетахъ… Сыпьте, сыпьте бѣлкѣ соль, на хвостъ! Получитъ еврей брошюрку — позѣваетъ, но прочтетъ; получитъ русскій — посмотритъ: а, это про евреевъ? — и отложитъ въ сторону. У него своихъ хлопотъ довольно. Что, — онъ, по вашему, обязанъ досконально знать и про армянъ, и про чукчей?
Всѣ эти вѣрующіе господа думаютъ, что если русская масса охотно читаетъ юдофобскую литературу, она столь же охотно будетъ читать и юдофильскую. Большая и наивная ошибка. Прежде всего надо помнить о тѣхъ элементахъ, которые въ данномъ случаѣ стоятъ на первомъ планѣ — о черной сотнѣ въ простѣйшемъ смыслѣ, которая хочетъ погрома ради грабежа и обѣщанной мзды: имъ не нужна даже погромная литература, а пронять ихъ еще антипогромной проповѣдью — вѣдь это была бы совсѣмъ ужъ глупая мечта. Наши проповѣдники, несомнѣнно, имѣютъ въ виду другую часть массы — среднюю, обывательски-честную, ту самую, которую дѣйствительно почти такъ же легко будетъ въ надлежащую минуту послать на баррикады, какъ и на погромъ. Но эта масса и есть именно та, которая психологически не можетъ заняться чтеніемъ брошюръ о еврейскихъ добродѣтеляхъ. Погромную брошюру она жадно читаетъ по той самой причинѣ, почему она жадно читаетъ и летучій листокъ революціонеровъ — если онъ, конечно, изложенъ понятнымъ языкомъ: здѣсь ей говорятъ о причинахъ ея собственныхъ страданій, указываютъ ей средства къ облегченію ея собственныхъ бѣдъ. Разница только въ томъ, что погромная брошюра во всемъ винитъ жида, революціонный листокъ — урядника, но и здѣсь, и тамъ ей прежде всего говорятъ не о жидахъ и не объ урядникахъ, а о ней самой, объ ея кровныхъ интересахъ. Совершенно другое дѣло — антипогромная литература. Въ самомъ ея назначеніи коренится абсолютная невозможность ея успѣха: она вся посвящена доказательству именно того, что къ страданіямъ русской массы жидъ нисколько не причастенъ, что не онъ виноватъ, не въ немъ причина — словомъ, что ей, русской массѣ, отъ еврея ни тепло, ни холодно… Но тогда съ какой же стати будетъ она тратить время на чтеніе о томъ, отъ чего ей ни тепло, ни холодно? Массовому человѣку чтеніе дается нелегко; онъ -не умѣетъ «пробѣгать» строки, онъ вчитывается и вникаетъ. И именно поэтому онъ беретъ въ руки только ту книжку, о которой ему доподлинно извѣстно, что тутъ — вѣрно или невѣрно, другой вопросъ — объяснены причины его нужды и горя. Не можетъ онъ, органически не можетъ и по совѣсти даже не обязавъ интересоваться какими-то евреями, какъ таковыми. Съ того самаго момента, какъ они перестаютъ быть причиной его бѣдъ, они для него теряютъ всякій интересъ. Сказать ему, что въ этой брошюрѣ доказывается невинность евреевъ, значитъ сказать ему, что эта брошюра до него не касается. Русская масса глотаетъ и будетъ глотать погромную литературу, потому что это литература о ней, и не будетъ читать антипогромныхъ брошюръ, потому что это литература о евреяхъ.
Моя знакомая дѣвочка очень наивная дѣвочка. Она не соображаетъ, что прежде чѣмъ насыпать бѣлкѣ соли на хвостъ, надо подойти къ бѣлкѣ, а въ этомъ и вся загвоздка.
…Я прекрасно понимаю тѣ добрыя побужденія, которыя заставляютъ разныхъ господъ измышлять всѣ эти проекты спасенія, но ничего изъ этого не выйдетъ. Спасенія нѣтъ. Не злая воля подстрекателей, не темнота народной толпы, но сама объективная сила вещей, имя которой чужбина, обратилась нынѣ противъ нашего народа, и мы безсильны и безпомощны. Молодежь наша будетъ честно защищаться, но лавина разгрома съ хохотомъ погребетъ эти хрупкія дружины и даже не замедлитъ своего хода. Кратеры голуса разверзлись, буря сорвалась съ цѣпи, и чужбина сотворитъ надъ нами все, что ей будетъ угодно. Вы будете корчиться отъ бѣшенства и подымать яркія знамена борьбы, вы напряжете всѣ силы духа, чтобы найти тропинку спасенія, и сами себѣ повѣрите на мигъ, будто нашли ее, — но я не вѣрю и гнушаюсь утѣшать себя сказками, и говорю вамъ со спокойнымъ холодомъ въ каждомъ атомѣ моего существа: нѣтъ спасенія, вы въ чужой землѣ, и до конца свершится надъ вами воля чужбины!
Одинъ еврей-журналистъ воспользовался недавно Бѣлостокомъ, чтобы сунутъ мнѣ въ душу свои пальцы и пощупать тамъ, какова моя «погромная философія». И нашелъ, что я равнодушенъ къ еврейскому горю. Я ему не отвѣтилъ — я слишкомъ хорошо понимаю настроеніе людей этого типа, чтобы гнѣваться на нихъ за несправедливость или обиду. Здѣсь было повтореніе старой еврейской исторіи — человѣкъ отдалъ лучшіе соки своей жизни на то, чтобы распахать чужую ниву, и въ послѣднюю минуту хозяева убили его братьевъ и трупами ихъ удобрили свое поле; и человѣкъ пошатнулся отъ оскорбленія, и судорожно хватается за соломинки, и злится на всѣхъ людей за каждое слово правды, и хочетъ непремѣнно что-то такое кропотливо и мелочно доказать или опровергнуть — даже нельзя понять, что именно. Я не сталъ ему отвѣчать, да и нечего мнѣ было ему отвѣтить: у меня нѣтъ никакой погромной философіи…
У меня нѣтъ погромной философіи. Я не изъ тѣхъ, которымъ она необходима, чтобъ было чѣмъ заштопать прорѣхи, было за что ухватиться, когда чужой ураганъ опрокинетъ ихъ вмѣстѣ съ ихъ истуканами. Я ничему не учусь на погромахъ нашего народа, и ничего мнѣ сказать не могутъ они такого, чего бы я раньше не зналъ. И я не ищу понапрасну лекарственной травы противъ отдѣльныхъ нарывовъ голуса, потому что я въ нее не вѣрю. У меня нѣтъ ни погромной философіи, ни погромной медицины. Я люблю мой народъ и Палестину: это моя вѣра, это ремесло моей жизни, и ничего мнѣ на свѣтѣ больше не нужно. И когда разражается громъ, и рабскія души мечутся съ жалобнымъ воемъ и ищутъ пластыря для скорой помощи, я стискиваю зубы, собираю мои силы и дѣлаю дальше работу моего ремесла. Я хочу торговать шекелями среди погрома, я клею голубую марку на списокъ убитыхъ: въ этомъ моя гордость. Вы сунули пальцы въ мою душу и не нащупали въ ней ничего, кромѣ равнодушія — видно, толстая кожа стала на вашихъ пальцахъ отъ чуждой работы. Но что бы ни творилось у меня на душѣ, — никогда не приду я на страшное пожарище моего народа съ заплаканнымъ носовымъ платкомъ въ рукахъ, и ни его, ни себя не оскверню надругательствомъ жалкихъ утѣшеній. У меня нѣть лекарствъ отъ погрома — у меня есть моя вѣра и мое ремесло; не изъ погромовъ я вынесъ эту вѣру, и не ради погрома я оставлю даже на часъ это ремесло. Вѣра моя говоритъ, что пробьетъ день, когда мой народъ будетъ великъ и независимъ, и Палестина будетъ сверкать всѣми лучами своей радужной природы отъ его сыновняго рабочаго пота. Ремесло мое — ремесло одного изъ каменщиковъ на постройкѣ новаго храма для моего самодержавнаго Бога, имя которому еврейскій народъ. Когда молнія рѣжетъ насквозь черное небо чужбины, я велю моему сердцу не биться и глазамъ не глядѣть: я беру и кладу очередной кирпичъ, и въ этомъ мой единственный откликъ на грохотъ разрушенія.
1906