В синеву уходящие рельсы
правитьЕгор Иванович Пырерко трое суток готовился к торжественной встрече почтальона. Он почистил мягким речным песком ствол своего двадцатифунтового кремневого ружья. Съездил к соседям в гости и, прощаясь с ними, говорил:
— Слышали молву?
— Слышали, Егор Иванович, — почтительно отвечали охотники, складывая в мешок, лежащий на его нартах, по шкуре лисицы или песца, — подари и от нас. Там народ не гордый будто, раз и тебя в гости зовут.
— Там народ очень хороший, — отвечал Егор Иванович. — Я наркома в гости звал, а ему разве есть когда, он о всей земле думает. Ну я и не обижаюсь, может, когда и приедет на праздники. Вина и мяса у меня до конца жизни хватит. Охотиться захочет, свое ружье подарю. Павел Иванович сказал мне, что такого ружья даже ни в одном музее не найдешь… Вот что…
Егор Иванович задумался. Он сел на нарты, и ему стало жаль расставаться с друзьями. Он закурил трубочку и вспомнил молву.
Она говорила о том, что Егор Иванович Пырерко, охотник, приглашается на Всесоюзное совещание стахановцев в Москву, в Кремль.
— В молве не все говорится, — сказал равнодушно Егор Иванович. — Почтальон везет мне еще письмо от народного комиссара, и он просит зайти к нему в гости. Я хотел Нанук с собой взять, но ей некогда. Она сдает экзамены и вступает в комсомол. Это очень важно — быть комсомольцем? — с тайной гордостью спрашивает Егор Иванович.
— Еще бы! — говорили охотники с завистью. — И у тебя дружба с наркомом, да еще дочь на доктора учится. Хорошо тебе!
— Стахановцем быть тоже не легко, — не торопясь рассуждал Егор Иванович. — Стахановец — это все одно что учитель. Учитель все буквы знает, а я все приметы да хитрости зверя выучил. Потом и заклинания надо знать против злых шаманов, сердитых тадебциев из болот. Худой ветер кто умеет отогнать лучше меня? Нет такого человека. Меня отец научил этому, а то я не стал бы стахановцем. Правда?
— Правда, — отвечали охотники и после этого до седьмой сопки проводили своего товарища.
Ожидая вечером почтальона, Егор Иванович осмотрел нарты. Поправил копылья. Починил мешок из нерпичьей кожи и пожалел, что в него не входит патефон с пластинками — премия от наркома.
«В Красный чум отдам, пусть там играет», — решил Егор Иванович, ложась спать.
Но спать не хотелось. Тревожили сомнения. То казалось, что почтальон запил и потерял по дороге сумку с письмом из Красного города, а может быть, по ошибке передал письмо другому человеку, который теперь поедет в Москву и выдаст себя за Егора Ивановича Пырерко.
Только к утру пришла дремота, но завозилась во сне собака у входа в чум. Егор Иванович увидел в мокодане ясное бледно-голубое небо и надел малицу.
С медным чайником в руке он сходил к ручью и, зорко всматриваясь вдаль, улыбнулся солнцу как старому знакомому. Сомнения его рассеялись, и он уверенно начал укладываться в далекий путь. Аккуратно связав шкуры, он долго осматривал свое ружье, старательно прикрутил его к нартам, но, попив чаю, со вздохом отвязал и спрятал в чуме.
«Зачем оно в Москве? Там охотиться, поди, не полагается», — подумал он и решил расспросить об этом почтальона. Но почтальон, как назло, не ехал. И когда Егор Иванович уже решил ехать, не дожидаясь бумаги, почтальон показался на горизонте. Вскоре усталая упряжка остановилась у чума. Вошел почтальон и поздоровался с хозяином.
— Издалека, знать, едешь, — сказал Егор Иванович, старательно хмурясь, — олешки-то сустуйны стали.
И когда почтальон сказал, что едет специально к нему, Егор Иванович сделал испуганно-недоумевающее лицо:
— Ко мне? Что у меня делать? Я простой охотник. Мои ученики меня давно обогнали.
— В том-то и дело, — сказал почтальон, вынимая из сумки письмо, — таких, как ты, охотников немало в тундре, а вот на тебе! В Москву едешь, со всем правительством сидеть будешь за одним столом.
Егор Иванович обиделся. Он взял письмо из рук почтальона, надорвал конверт и сказал:
— А кто первый-то начал? Глупого человека в Москву тоже не пошлют. Надо сознательным быть. Понял?
— Понял, — сказал почтальон. — Собирайся, что ли. Из Красного города на самолете полетишь до Архангельска, как архиерей какой-нибудь.
— Я стахановец, а не архиерей, — окончательно обиделся Егор Иванович. — Несознательные теперь почтальоны пошли. Везет важную бумагу, а в каждом чуме о ней болтает…
Почтальон нахмурился и, чтобы скрыть смущение, осмотрел внутренность чума. На шкурах у постели лежало кремневое ружье Егора Ивановича.
— Где ты такое откопал? — спросил почтальон, поднимая ружье. — Таким и стрелять не надо. Стукнул медведя по черепу — и снимай шкуру. Это не ружье, а зенитная батарея.
— Эту винтовку я на сто почтальонов не сменяю, — ответил Егор Иванович. — Из такого стрельнешь, так сутки плечо болит, потому что дробь может лететь до самого Нарьян-Мара, а то и дальше. Если бы не это ружье, не быть бы мне самым хорошим охотником в тундре. Ну, сколько ты заработал в год?
— Четыре тысячи.
— А я шесть раз по десять тысяч рублей, да еще нарком мне из Москвы музыку в подарок прислал. Не веришь? — Егор Иванович торопливо порылся за пазухой и достал шкурку пыжика, в которую была завернута синяя книжечка. — Читай.
Почтальон недоверчиво посмотрел в книжечку и смущенно ответил:
— Правда. — И, помолчав немного, добавил: — Только ты на меня не сердись. Мне в окружкоме сказывали, чтоб я тебя доставил в город потому, что ты едешь в Москву, а письма-то я не читал. Я только люблю авторитет создавать.
И он прочел вслух письмо.
Председатель окружного исполнительного комитета просил Егора Ивановича скорее ехать в Красный город.
— Так и пишет — «прошу»? — спросил Егор Иванович.
— Так и пишет.
— Хороший человек. Уважает меня. Правда?
— Это в бумагах полагается так писать. Для вежливости.
— Вот я и думаю: нельзя ему со мной или с другими охотниками худо разговаривать, потому что мы тогда другого человека в председатели выберем. Так мне в Красном чуме сказали. Поедем?
И, поймав оленей, Егор Иванович свернул свой чум, нагрузил нарты, и маленький аргиш двинулся вслед за ясовеем. К нартам Егора Ивановича были привязаны патефон, ящик с пластинками и кремневое ружье с поблескивающим курком, похожим на петушиную голову.
Первый вопрос, который задал Егор Иванович председателю окрисполкома, это — сколько в городе магазинов.
— Пять, — сказал председатель, — только ты не забывай, что завтра утром на аэродром.
— А что носит на себе товарищ Стаханов?
Председатель в недоумении посмотрел на Егора Ивановича.
— Шляпу такую, шахтерскую, костюм, галстук.
— Понимаю, — сказал Егор Иванович, — шляпу.
И, выйдя на улицу, пошел искать магазин. Все свое имущество он оставил на хранение в Доме колхозника, и теперь следовало запастись необходимым для поездки в такой славный город, как Москва.
В первом магазине, попавшемся ему на пути, он купил шесть буханок белого хлеба и попросил продать ему шляпу.
— Это в другом магазине, — ответил ему продавец.
Понадобилось полчаса, прежде чем Егор Иванович нашел магазин, в котором продавали галстуки и шляпы. Он долго выбирал шляпу и трижды спросил, сколько стоит она.
— Сорок рублей.
Егор Иванович посмотрел на себя в зеркало.
— А нельзя ли, товарищ, подешевле?
— Нельзя, — сказал продавец.
Егору Ивановичу так понравилась фетровая шляпа, что он полчаса примеривал ее, ожидая, когда продавец снизит на нее цену. Не дождавшись скидки, он заплатил в кассу и сказал:
— Худые теперь продавцы пошли. Даже поторговаться не хотят. Раньше купец трое суток спорил, а все-таки цену сбавлял.
Но, выйдя на улицу, Егор Иванович успокоился, подумав: «Шляпа, верно, очень хорошая, раз цену не сбавляет. Так оно и надо».
Рано утром Егор Иванович, откинув капюшон малицы, надел шляпу и пришел на аэродром. Пилот заправлял машину.
— Поедем?
— Прогноз жду, погода что-то неважная. Может, и не полетим.
Егор Иванович задумался. Он вспомнил, как обмороженные пастухи оленесовхоза по трое суток спасали исхлестанное тундровыми вьюгами стадо и шли вновь на работу, не боясь смерти, а тут человек с такой умной машиной боится ехать. Видно, что не стахановец.
Однако через час принесли прогноз.
Заревел пропеллер, летчик подсадил Егора Ивановича в машину, накинул вокруг его поясницы ремень и снял с него шляпу.
— Замерзнешь ведь, — сказал он.
«Не полагается, верно, в машине», — покорно кивнул головой Егор Иванович и положил шляпу на колени.
Когда на горизонте показалось солнце, самолет принял на борт почту и, мягко попрыгивая по аэродрому, поднялся в воздух.
Егор Иванович посмотрел на землю. Город с высоты казался очень маленьким и смешным. Даже магазины трудно было узнать. Белой лентой тянулась под самолетом Печора с коричневой ниткой дороги.
«Хорошо, — подумал Егор Иванович, — как на олешках, даже спать можно».
Он поглубже надвинул на голову капюшон малицы и задремал.
До Архангельска Егор Иванович долетел без особых приключений. Выходя из самолета, он сказал летчику:
— Спасибо, товарищ! — И спросил: — А сколько стоит такой самолет?
— Тысяч сорок, — ответил пилот.
— Ладно, — сказал Егор Иванович, — это подходящая цена. Я подумаю об этом.
На аэродром приехали разные люди встречать стахановца Егора Пырерко. Журналисты с блокнотами в руках обступили его со всех сторон.
— Как доехали, товарищ Пырерко? — спрашивали они. — Что вам понравилось в пути?
— Самолет, — ответил Егор Иванович, — и все понравилось, только я спал.
— Разрешите вас сфотографировать, — подскочил какой-то человек в шляпе и навел аппарат.
— Подожди, товарищ, — сказал Егор Иванович и вернулся к самолету.
Со дна кабины он достал мешок с пушниной и шляпу. Откинув капюшон малицы, он натянул шляпу до ушей, торжественно улыбнулся и разрешил:
— Снимай.
Фоторепортер щелкнул аппаратом и сел на велосипед.
— Подожди, товарищ, — сказал Егор Иванович. — Сделай мне сто карточек, у меня ведь много знакомых, всем подарить надо.
— Хорошо, — ответил фоторепортер, — на обратном пути заходите в гости, и я вам сделаю.
— Вот и ладно, — согласился Егор Иванович и решил уже было идти в город, но подъехала автомашина, и человек, сидевший позади шофера, повез Егора Ивановича на вокзал. Там он его накормил жареной рыбой, сладким хлебом — тортом, напоил чаем, и Егор Иванович сказал: «Хорошо!..»
Потом он посмотрел на буфет и увидел бутылку с вином. Ему захотелось попробовать вина, но человек из крайкома стал расспрашивать его о стахановской работе, и Егор Иванович сказал:
— Зачем здесь спирт продают? Несознательный человек выпьет и побьет буфетчика.
— Ничего, — сказал человек из крайкома, — здесь есть милиция.
Егор Иванович помолчал, выпил два стакана чаю и вновь спросил:
— А паровоз… это страшно, если далеко ехать?
— Нет, — сказал человек из крайкома, — в Москве вас встретят, покажут музеи, театры, зоопарк, потом будете участвовать в совещании. Второй делегат от вашего округа выедет завтра. Вы посидите, а я билет достану.
Егор Иванович кивнул головой. Он посидел немного, потом взял мешок и вышел на перрон. У милиционера с длинными седыми усами он спросил:
— А где Москва, товарищ?
— Вон в той стороне, — сказал милиционер и показал рукой на восток.
В синеву уходящие рельсы терялись, запорошенные снегом. Из депо гукнул паровоз, и послышалось шипение пара.
— А паровоз — это страшно? — спросил Егор Иванович.
— Как для кого, — медлительно ответил милиционер. — Позавчера одного колхозника зарезало. Всяко бывает.
Егор Иванович с опаской посмотрел на депо.
— А далеко до Москвы, товарищ? Я тоже стахановец, и мне некогда.
— К обеду там будете. Завтра, значит, — сказал милиционер.
— Спасибо, товарищ, — сказал Егор Иванович и взвалил котомку на плечи. — Я тороплюсь на совещание, — добавил он.
И, оглянувшись еще раз на депо, он бодро зашагал с мешком за плечами по шпалам в Москву, туда, где терялись в синеву уходящие рельсы…
Километр за километром оставались позади Егора Ивановича, мимо него проползали товарные поезда, мчались скорые и экспрессы, но ни одного зарезанного человека на пути не валялось.
«Напугал меня милиционер будто», — смеялся Егор Иванович и еще веселее шагал по шпалам, еле занесенным снегом.
Наступили сумерки. Егор Иванович прислонился к столбику, на котором были написаны какие-то цифры, поел мяса.
Все темнее становилось небо. По-прежнему мчались мимо поезда, и Егор Иванович пожалел, что не спросил у летчика, можно ли было купить самолет, чтобы улететь на нем в Москву. Светлый огонек привлек его внимание — это не был паровоз, потому что огонек был маленький. Одинокий вагончик неожиданно стал замедлять ход и остановился, не доезжая до Егора Ивановича.
Из вагончика вышел человек и развел руками:
— Товарищ Пырерко! Что ж это вы? Зачем же вы пешком-то пошли? Меня телеграммами Архангельск из-за вас забил.
«И здесь меня знают!» — удивился Егор Иванович и пожал руку нового знакомого.
— Устал я, товарищ, — сказал он, — только никому не говори об этом, товарищ. Это милиционер меня напугал. Сказал, что поезд людей режет. Он в шутку сказал, а я и поверил. Сколько я прошел, ни одного зарезанного не видно. Поедем, товарищ. Я очень тороплюсь. — Егор Иванович потрогал покрасневшие уши и поглубже надвинул шляпу. — Уши замерзли, — добавил он виновато. — Первый раз надел. Привыкну, верно. Как ты думаешь, товарищ?
