К. Бальмонт В раздвинутой дали Поэма о России 1929 ---------------------------------------------------------------------------- Бальмонт К. Д. Избранное. Стихотворения. Переводы. Статьи М., "Художественная литература", 1980 ---------------------------------------------------------------------------- Содержание Уйти туда Хочу Надпись на коре платана Здесь и там Я русский Тринадцать Одной Осень Мать Отец Я Судьба Летучий дождь В звездной сказке УЙТИ ТУДА Уйти туда, где бьются струи, В знакомый брег, Где знал впервые поцелуи И первый снег. Где в первый раз взошел подснежник На крутоем, Где, под ногой хрустя, валежник Пропел стихом. Где звук жужжанья первой мухи В конце зимы, Как луч в дивующемся слухе, Разъял все тьмы. Где ярким сном былинной были Нам громы вдруг Молниеносно тучу взрыли, Как черный луг. Из тучевого луга книзу, Решив: "Пора!", Метнули злата в божью ризу И серебра. Уйти - уйти - уйти - в забвенье. В тот вспев святой, Уйти туда - хоть на мгновенье, Хотя мечтой. ХОЧУ Хочу густого духа Сосны, берез и елей. Хочу, чтоб пели глухо Взвывания метелей. Пастух пространств небесных, О ветер далей русских, Как здесь устал я в тесных Чертах запашек узких. Давно душа устала Не видеть, как цветками Дрема владеет ало Безмерными лугами. Пойти по косогору, Рекою многоводной, Молиться водам, бору, Земле, ни с чем не сходной. Узнай все страны в мире, Измерь пути морские, Но нет вольней и шире, Но нет нежней - России. Все славы - мне погудки. В них душно мне и вязко. Родные незабудки - Единственная сказка. Ребячьи мне игрушки - Красоты, что не наши. Напев родной кукушки - Вино бездонной чаши. Уютной, ветхой няни Поет жужжанье прялки. Цветут в лесном тумане Ночные нам фиалки. От севера до юга, С востока до заката - Икона пашни, луга, Церковность аромата. Пасхальной ночи верба - Раскрывшаяся тайна, Восстанье из ущерба Для жизни, что бескрайна. Лишь тот, кто знал морозы И вьюжное круженье, Войдет в такие грозы, Где громы - откровенье. Лишь нами - нами - нами Постигнуто в пустыне, Как петь колоколами От века и доныне. Кто жаждет благолепий, В чьем сердце звучны хоры, Тому - от бога - степи, Ему - леса и горы. Хочу моей долины И волей сердца знаю, Что путь мой соколиный - К Единственному Краю. НАДПИСЬ НА КОРЕ ПЛАТАНА Платан, закатный брат чинара, Что ведал всполох наших дней, Когда была полнее чара И кахетинское пьяней. Ты в Капбретоне знаменито Простер шатром свою листву. Но помню дальнего джигита И мыслью о моем живу. Мое - кинжал, копье и пушки, Набег, где пленник мой - Шамиль, И на Кавказе - юный Пушкин, Чей каждый возглас - наша быль. Мое - над Пятигорском тучи И котловина диких гор, Певучий Лермонтов над кручей, Поэта - с небом разговор. Мое - средь сумрачных ущелий, Гость солнца в Грузии, я - сам, Моя любовь, Тамар Канчели, Чье имя отдаю векам. Мое - от моря и до моря Луга, поля, и лес, и степь, И в перезвоне, в переборе, Та молвь, где в каждом звуке лень. О, русский колокол и вече, Сквозь бронзу серебра полет! В пустыне я - лишь всклик предтечи, Но божий сын к тебе идет. ЗДЕСЬ И ТАМ Здесь гулкий Париж и повторны погудки, Хотя и на новый, но ведомый лад. А там на черте бочагов - незабудки, И в чаще - давнишний алкаемый клад. Здесь вихри и рокоты слова и славы, Но душами правит летучая мышь. Там в пряном цветенье болотные травы, Безбрежное поле, бездонная тишь. Здесь в близком и в точном - расчисленный разум, Чуть глянут провалы, он шепчет: "Засыпь". Там стебли дурмана с их ядом и сглазом, И стонет в болотах зловещая выпь. Здесь вежливо холодны к бесу и к богу, И путь по земным направляют звездам. Молю тебя, вышний, построй мне дорогу, Чтоб быть мне хоть мертвым в желаемом там. Я РУССКИЙ Я русский, я русый, я рыжий. Под солнцем рожден и возрос. Не ночью. Не веришь? Гляди же В волну золотистых волос. Я русский, я рыжий, я русый. От моря до моря ходил. Низал я янтарные бусы, Я звенья ковал для кадил. Я рыжий, я русый, я русский. Я знаю и мудрость и бред. Иду я - тропинкою узкой, Приду - как широкий рассвет. ТРИНАДЦАТЬ Леониду Тульпе В тайге, где дико все и хмуро, Я видел раз на утре дней, Над быстрым зеркалом Амура, Тринадцать белых лебедей. О нет, их не тринадцать было, Их было ровно двадцать шесть. Когда небесная есть сила, И зеркало земное есть. Все первого сопровождая И соблюдая свой черед, Свершала дружная их стая Свой торжествующий полет. Тринадцать цепью белокрылой Летело в синей вышине, Тринадцать белокрылых плыло На сребровлажной быстрине. Так два стремленья в крае диком Умчалось с кликом в даль и ширь, А солнце в пламени великом Озолотило всю Сибирь... Теперь, когда навек окончен Мой жизненный июльский зной, Я четко знаю, как утончен Летящих душ полет двойной. ОДНОЙ Чую, сердце так много любило, Это сердце терзалось так много, Что и в нем умаляется сила И не знаю, дойду ли до бога. Мне одно с полнотой не безвестно, Что до Черного нет мне дороги, Мне и в юности было с ним тесно, И в степях размышлял я о боге. Гайдамак необузданной мысли, Я метался по дикому полю. И в лазури лампады повисли, В безрассудную глянули долю. До какой бы ни мчался я грани И в какое б ни ринулся место, Мне Звезда засвечалась в тумане, Весь я помнил, что видит Невеста. Отшумели, как в сказке, погони, Больше нет мне вспененного бега. Где мои распаленные кони? У какого далекого брега? По желанным пройду ли я странам? Под пророческим буду ли древом? По моим задремавшим курганам Только ветер летает с напевом, И вращенье созвездий небесных Подтверждает с небесного ската, Что в скитаньях моих повсеместных Лишь к Одной я желаю возврата. ОСЕНЬ Я кликнул в поле. Глухое поле Перекликалось со мной на воле. А в выси мчались, своей долиной, Полет гусиный и журавлиный. Там кто-то сильный, ударя в бубны, Раскинул свисты и голос трубный. И кто-то светлый раздвинул тучи, Чтоб треугольник принять летучий, Кричали птицы к своим пустыням, Прощаясь с летом, серея в синем. А я остался в осенней доле, На сжатом, смятом, бесплодном поле. МАТЬ Птицебыстрая, как я, И еще быстрее. В ней был вспевный звон ручья И всегда затея. Чуть ушла в расцветный сад, С нею я, ребенок, Вот уж в дом пришла назад, Целый дом ей звонок. Утром, чуть в лугах светло, Мне еще так спится, А она, вскочив в седло, На коне умчится. Бродят светы по заре, Чада ночи древней. Топот брызнул на дворе, Он уж за деревней. Сонной грезой счастье длю, Чуть дрожат ресницы. "Ах, как маму я люблю, Сад наш - сад жар-птицы!" Долгий, краткий ли тот срок, Сны всегда - обновы, А к крыльцу уж - цок-цок-цок, Скок и цок подковы. Вся разметана, свежа, Все в ней - воскресенье. Разве только у стрижа Столько нетерпенья. "Ты куда же в эту рань, Мама, уезжала?" В губы чмок - и мне, как дань, Ландышей немало. "Ну, скорее день встречай", Я бегу веселый. Как хорош душистый чай, На сирени пчелы. Мать веселия полна, Шутками прекрасна. С ней всегда была весна Для зимы опасна. Только вздумаешь взгрустнуть, - У нее лекарство: Мысль послать в лучистый путь, В радостное царство. "Ты чего там приуныл? Морщить лоб свой рано". И смеется, смех тот мил, Плещет фортепьяно. Знал я в ранних тех мечтах, Как без слов любовен Храмовой ручьистый Бах, Вещий дуб Бетховен, Как возносит в высоту, Уводя из плена, Шуман, нежащий мечту, Лунный взлет Шопена. Как пленительно тонуть В Моцарте и Глюке. И обнять кого-нибудь Странно жаждут руки. Как в родную старину Мчит певучий Глинка. С ними к творческому сну Льну и я, былинка. Сладко в память заглянуть, В глубь такой криницы, Где подводный виден путь К сказке Царь-Девицы. Так предвидя, угадать Сказ о дивном зелье В жизни может только мать, Мудрая в веселье. И поздней, как дни, созрев, Меньше дали света, Превращать тоску в напев Кто учил поэта? Был иным я утолен, Знал иные жажды, Но такой лучистый сон Снится лишь однажды. ОТЕЦ О мой единственный, в лесных возросший чащах До белой старости, всех дней испив фиал, Средь проклинающих, среди всегда кричащих, Ни на кого лишь ты ни разу не кричал. Воспоминания, как зерна светлых четок, Перебираю я, сдвигая к кругу круг, И знаю, что всегда ты божески был кроток, Как тишь твоих полей, как твой зеленый луг. Но, угли шевеля в полупотухших горнах, Припоминая все, душой, за часом час, Я вижу, как в глазах в твоих, как полночь, черных, В молчании пылал огнепалимый сказ. Ты наложил печать, нет, крепких семь печатей, На то, что мучило, и ясным был всегда, Как зыбь листвы ясна в лесу, на срывном скате, Как ясной зрится нам глубокая вода. И я горю сейчас тоской неутолимой, Как брошенный моряк тоской по кораблю, Что не успел я в днях, единственный, любимый, Сказать тебе, отец, как я тебя люблю. Я В мои глаза вошли поля, моря, леса, Мои зрачки - огонь, в них солнце задремало. Люблю Вселенную. Я верю в чудеса. Они во всем, что ширь и что предельно-мало. Мы загораемся сквозь сумрак голубой, Когда, незримые, вступаем в мир зачатий, И благо, если кто отмечен так судьбой, Что он в себе самом хранит ее печати. Какой из дальних звезд залюбовалась мать? В какое из светил взглянул отец когда-то? Об этом можем мы лишь мыслить и гадать, Но в нас мерцает след рассвета и заката. Есть смысл в речении старинной из примет, Что в рыжих волосах всегда костер ярится. Я быстро обогнул пролет горячих лет, Но седина ко мне не смеет подступиться. Чуть-чуть лишь по вискам от полносчетных зим Неясно проступил осенний свежий иней, Но все еще лесным пожаром я гоним Куда-то, где найду цветок мечтанья синий. До головы моей, когда родился я, Коснулся светлый луч зари июньской, нежной, Пребудь лобзаемой, господь, рука твоя, Дозволь мне полностью пройти твой мир безбрежный. Ты жаворонка мне явил среди полей, Окутал ночь мою всей страстью соловьиной, Дал зиму белую, в ней звоны хрусталей, Упругий, гулкий лед и лунный луч над льдиной. Внушив, когда искал я золотых ключей, Что, красоту любя, свершаешь божье дело, Ты мне велел желать, хотеть все горячей, Внутри и вне искать, не знать ни в чем предела. Я полюбил простор всех царств и многих вод, От Скандинавии, где я скользнул сквозь шхеры, Как зерна в океан, за годом бросил год, Морями южными поил мои размеры. Звучали песни мне. Я сам их пел везде. От Семизвездия далеко уплывая До Южного Креста, молился той звезде, Что где-то в снах ночей, у самого их края. Красивая земля дарована земным, Красиво в неземном отыскивать земное И видеть, что земной мой сельский белый дом Восходит к небесам в пространство голубое. Узорная мечеть, где кличет муэззин, Багряно-желтые в лучах пески Сахары, Священный Бенарес - не тот же ли один Все это сон земли, людского сердца чары? На южных островах, где вечная весна, К ребенку наклонясь, с напевом, самоанка - Не та же ли все мать? Не так же ли она Божественно ясна, как русская крестьянка? Но, мир поцеловав и весь его крестом В четырекратности пройдя, необозримый, Не как заморский гость вступаю в Отчий Дом, И нет, не блудный сын, а любяще-любимый. Когда в младенчестве я шел в дремучий лес, Я пропадал весь день, до самого заката, И на опушке ждал, чтоб крайний луч исчез, Чтоб был вдвойне, втройне желанным миг возврата. Я меру яблок взял от яблонь всех садов, Я видел Божий Куст. Я знаю ковы Змия. Но только за одну я все принять готов, - Сестра моя и мать! Жена моя! Россия! СУДЬБА Судьба мне даровала в детстве Счастливых ясных десять лет И долю в солнечном наследстве, Внушив: "Гори!" - и свет пропет. Судьба мне повелела, юным, Влюбляться, мыслить и грустить. "Звени!" - шепнула, и по струнам Мечу я звуковую нить. Судьба, старинной брызнув сагой, Взманила в тающий предел, И птицей, ветром и бродягой Весь мир земной я облетел. Судьба мне развернула страны, Но в каждой слышал я: "Спеши!" С душою миг познав медвяный, Еще другой ищу души. Судьба мне показала горы И в океанах острова. Но в зорях тают все узоры, И только жажда зорь жива. Судьба дала мне, в бурях страсти, Вскричать, шепнуть, пропеть: "Люблю!" Но я, на зыби сопричастий, Брал ветер кормчим к кораблю. Судьба, сквозь ряд десятилетий, Огонь струит мне злато-ал. Но я, узнав, как мудры дети, Ребенком быть не перестал. Судьба дает мне ведать пытки, На бездорожье нищету. Но в песне - золотые слитки, И мой подсолнечник - в цвету. ЛЕТУЧИЙ ДОЖДЬ Летучий дождь раздробными струями Ударил вкось по крыше и стенам, - Довольна ли ты прошлыми годами, И что ты видишь сердцем - в синем Там? Горит свеча. Пустынный дом, тоскуя, Весь замкнут в лике - Больше Никогда. - Ах, в полночь об одном лишь вспомяну я, Что мало целовал тебя тогда! В ЗВЕЗДНОЙ СКАЗКЕ Я видел ибиса в моем прозренье Нила, Фламинго розовых и сокола, что вьет Диск солнца крыльями, остановив полет, Являясь в реянье как солнечная сила. Тропическая ночь цикадами гласила, Что в древней Мексике сама земля поет. Пчела индийская мне собирала мед, И были мне цветы как пышные кадила. В Океании, в ночь, взносился Южный Крест. И птица-флейта мне напела в сердце ласку. Я видел много стран. Я знаю много мест. Но пусть пленителен богатый мир окрест. Люблю я звездную России снежной сказку И лес, где лик берез - венчальный лик невест. ПРИМЕЧАНИЯ Лесной Царевне - Литве (стр. 413). - Денница - утренняя заря, звезда, вечерница - вечерняя. Дайна - литовская народная песня (см. переводы дайн - наст, изд., с. 489). Перкун - литовский бог грома и молнии (у славян Перун). Гедимин (ум. в 1341 г.) великий князь Литовский, считается основателем Вильнюса; вступил в союз с русскими князьями. Его дочь была замужем за тверским князем Дмитрием Михайловичем. Димитрий Донской (1350-1389) - великий князь Московский, победитель войск Золотой Орды в Куликовской битве (1380 г.). Жребий великого (стр. 415). - Витовт (1350-1430) - великий князь Литвы, сын великого князя Кейстута (ум. в 1382 г.). Ягайла (1350-1434) - великий князь Литовский, король Польский, командовал польско-русско-литовским войском в Грюнвальдском сражении с войсками Тевтонского ордена. Перкун - см. примеч. к с. 413. Обручение (стр. 416). - Людас Гира (1884-1946) - литовский советский писатель и общественный деятель, ему принадлежит поэма "Бальмонт" (1928), написанная во время пребывания русского поэта в Литве. Руга - травянистое ароматическое растение; в литовских дайнах (народных песнях) венок из руты символизирует девичью чистоту, молодость. И Гедиминовою Вильною ты быть увенчана должна. - Гедимин - см. примеч. к с. 413. В 1920-1939 гг. Вильнюс был под властью Польши. Бальмонт сочувствовал стремлению литовского народа возвратить свою древнюю столицу. Северный венец (стр. 420). - Раскаты телеги пророка Ильи. - Когда гремел гром, в народе говорили, что это Илья-пророк едет по небу в своей телеге. Русский язык (стр. 422). - ...Та, что приняла... семь мечей в провидящее сердце. - Имеются в виду русские иконы XVIII-XIX вв. "Умягчение злых сердец" (или "семистрельные"), на которых богородица изображена без младенца, ее грудь пронзают семь стреловидных кинжалов. Жалейка - дудка. Доезжачий - старший псарь. Олег - древнерусский князь, в 907 т. осадил столицу Византии Константинополь (Царьград). ...дорогой Ермака. - Ермак положил начало присоединению Сибири к России. Вертеп - пещера. Янтарное море - Балтийское море.
