В. В. Розанов
В нашем училищном мире
править— Он испортил мне все школы!..
Я оглянулся на говорившего. Это был средних лет господин, в тужурке ведомства министерства просвещения… Светлые пуговицы и что-то около воротника нашито. Неопределенного цвета волосы, неопределенного цвета бородка, лицо не глупое и не умное; скорее, впрочем, умное или скорее чем-то озабоченное. Но все являло тот «обыкновенный вид», к которому как-то не зацепишься ни умом, ни пальцем; который не возбуждает вопроса и не оставляет недоумения. «На что бы он был похож?» — спросил я себя мысленно и мысленно же ответил, что он похож на зачерствевшую просфору, которую не скушали после обедни, а положили к образам, и через неделю она обратилась во что-то, чего нельзя ни скушать, ни разломить и даже нельзя размочить ее в чае и скушать в чае, приходится оставлять «так, как есть», Бог знает для чего и Бог знает на сколько времени. Я сообразил, что вообще такой вид имеют почти все чиновники низших и средних ярусов службы.
— Отчего же он испортил ваши школы? и кто это испортивший? и о каких школах вы говорите, что они «ваши школы»?..
— «Мои школы» — это те, которые я ревизую по обязанности инспектора народных училищ нашего уезда. Они открыты министерством народного просвещения, суть «министерские». А испортил их этот член земской управы, N. N. Он, видите ли, «любитель народного просвещения» и, приезжая в школу, ласково говорит с учительницею, ласково говорит с учениками и этим нарушает субординацию и вообще правила службы и страх ответственности… Я приезжаю на экзамен, замечаю какое-то «близкое и доверчивое» к себе отношение, в котором нисколько не нуждаюсь, а когда задал диктант, то… оказалось тогда даже пишут «е» в дательном падеже, «мне» вместо «мн[ять]», — а в общем имеют самое нетвердое представление о размещении букв е и [ять]…
Он помолчал.
— И этот член земской управы, и помещик, в поместье которого я ревизовал на этих днях школу, оба говорят: "Нельзя удержать ребятишек в школе, когда начинаются полевые работы, и также нельзя загнать в школу, пока хлеб еще не убран и фрукты не собраны. Таким образом, на классные занятия остается шесть или семь месяцев, а пять месяцев — они в поле и работают около отцов!! В таком случае понятно, что они не умеют размещать букв е и [ять] и даже не умеют перечислить порядок ветхозаветных пророков и также царей порознь Израильского царства и порознь Иудейского царства. Я буду вынужден написать самый печальный отчет о своем уезде директору народных училищ, — что же касается учеников, то кроме 3-4, получивших «3», я всем остальным поставил двойки и единицы на экзамене и оставил всех в том же классе на другой год.
Голос был так сух, а вид и мундир так формален, что я не решился возражать. Скажу более: я сам почувствовал некоторую оторопь и даже какую-то и в чем-то вину свою перед этим строгим ревизором; может быть, вину за свои «распущенные мысли», которые втайне питал. Воображаю, если чувствовал себя «смущенным» я, независимый человек, то как должны были чувствовать себя вполне зависимые в службе и в поведении, в карьере и в… жалованье — учительница и ученики. У учеников он распоряжался «льготою по отбыванию воинской повинности», т. е. сроком солдатской службы, а учительницу мог и вовсе «уволить»…
Одно меня задевало и мучило: это — «мои школы»… И это — «испортил».. . И буква «[ять]». Я знаю, что писать надо правильно, — но это мне, писателю… Я замечал, что в мелочных, овощных и табачных лавочках «мальчики» за прилавком, от 12 до 16 лет, очень миловидные в личике и до того необходимые в лавке, что без них и «торговля бы не шла», пишут не только без буквы [ять], но и вообще пишут совершенно невообразимо, ни для какого экзамена не годно, — и, однако… живут, трудятся, полезны в своем деле!
— Ах, вот это сказать бы инспектору школ! Забыл в смущении. Ведь какой аргумент: в торговлю нельзя взять вовсе безграмотного, ибо он должен написать (в яичной лавке): «яца 5 десятков рупь», — а между тем [ять] вовсе от него не требуется. Безграмотный — он никуда не нужен, ничего не получает и есть хулиган на улице или нищий на улице; но с возможностью написать: «яц на руль» — он нужен, глазенки сияют, умыт, одет от хозяина и еще в дом родителям приносит три или два рубля в месяц своего жалованья. Он есть важная единица социального строя и вполне уважаемый член городского общества.
…Да что «мальчик в лавке»: Ярослав Мудрый написал Русскую Правду, но написал, тоже не зная употребления буквы «[ять]», и не выдержал бы экзамена у этого строгого инспектора, и не получил бы льготы по воинской повинности… А он есть мудрость и честь и украшение русской истории, чем этот инспектор не имеет никакой надежды сделаться. Мне кажется, инспектор чего-то не понимает… Именно он не понимает русской истории и всей русской жизни. Например, эта неудержимость ребят к полевым работам в мае и в августе, даже в апреле и в сентябре, т. е. в месяцы, которые министерство просвещения потребовало для училищных занятий в деревне и в селе уравнительно с тем, как эти месяцы оно взяло для гимназий и в городах… Ведь между городом и селом, детьми чиновника и детьми крестьянина никакого нет «уравнительно», и дети явно поступают хорошо, что убегают к работе! к полю!! Крестьянские дети, учась зиму в школе, на все рабочее время, полевое и садовое (в местности было много садов, — у крестьян), становятся в ряды с крестьянством, смешиваются с ним… И слава Богу: крестьянский строй не разбивается школою, что было бы безмерно Жаль, что вредительствовало бы всей России, как червь вредительствует яблоне…
Разве можно же, через школы, выбирать, как щипчиками, из деревни всю молодежь, все отрочество, — и переносить его…
— Куда?
Инспектор не знает. Не интересуется. «Не мое дело, — мое дело — школа». Позвольте: но ведь школа — в России, а не на крыше страсбургского собора, не в отвлечении, не в мозгу германского педагога, с его гордою глупостью: «Я победил Францию». Конечно, для поощрения учеников это было можно сказать и это было искусно сказано… Но в общем мы едва ли «еще раз отразим Европу» или «дадим отпор желтокожим», если наша деревня расшатается через то, что ученики решительно всех министерских школ, т. е. школ уже в каждом селе, будут:
1) разучиваться мужицкому делу, — мужицкой работе, мужицкому хозяйству;
2) но — знать букву «[ять]» и у себя записывать без ошибки: «цена папирос „Зефир“ 10 копеек и за модную шляпку ей 6 рублей».
Бэкон (в «Великом восстановлении наук»), исчисляя специфические ошибки и иллюзии, присущие уму человеческому, не назвал одной, потому что, пожалуй, в то время ее и не было, — по неразвитости государственной и социальной жизни. Это — ошибки и слепота «своей профессии», — иллюзионность вообще специализации. Специалист видит глубоко, вернее, подробно, но только узенькое поле своей работы, и не видит, так сказать, географического и исторического положения этой работы в общей ткани народного организма. С этою общею тканью он обычно не сообразуется. Он ширит «свое дело», прободая, перерывая соседние ткани. Получается социальная болезнь, напоминающая историю и сущность рака. Рак, как известно, представляет собой неудержимый рост («опухоль») эпителиальной клетки, — того крошечного «щитка», из каковых состоит наша кожа, особенно когда ее рассматривать в увеличительное стекло. В отдельности и «росте» вполне нормально, — и эпителиальная клетка сама по себе есть вполне нормальный, здоровый, законный элемент человеческого тела. «Злокачественность» и потом смерть получается оттого, что эта «законная часть» разрастается на «незаконном месте», вторгаясь туда, куда ей вторгаться не следует… И в этом одном заключается существо рака, именуемого поэтому «а-типическим новообразованием».
Смертельная болезнь, неизлечимая… Ею-то и страдают во множестве государственные учреждения, рвущиеся в каждом месте «перерасти себя», выйти «за естественные свои границы»… Как в раке помогает только хирургический нож, так эти перерастающие самих себя учреждения, ведомства, министерства нуждаются в энергичном «стопе» со стороны; в останавливающем голосе, в останавливающем приказании… какового сами себе они никогда не смогут сказать по специализации своей и потому, что не видят «всего»…
Пример. Инженеры строят железные дороги. Превосходно строят. Существо дела в том, чтобы «хорошо построить» и чтобы самых дорог было все «больше и больше». Вдруг они начали проводить железные дороги, оканчивающиеся не у русских гаваней, а у германских гаваней (Кенигсберг); проводить дороги не через большие города, а мимо — верст на пять, на семь -большого города. И — проводить дороги по таким бестоварным местам, что в сумме своей они начали давать убыток. Извозчик на лошадях зарабатывает чистого барыша два рубля в сутки, а железные дороги, все в России, давали отечеству миллионов 70 убытку в год. Это — «рак железнодорожного хозяйства», его «а-типическое развитие».
«Развитие» -то все-таки есть; но оно «вредно всему государству».
Пришлось во главе ведомства поставить человека со стороны; не инженера, а юриста (г. Рухлов).
Исторически обер-прокуроры Синода суть «люди со стороны» около духовенства, которое явно начало врываться не в свое дело (Никон), получило а-типическое, «раковое» развитие. Они должны приводить людей к Богу, научать их молитве, а вместо этого начали требовать «власти себе», вмешиваться в «государственные дела» (он же), требовать «власти под обществом»; теперь — власти над семьей, браком, семейной жизнью.
Школьный мир, учебный мир, — не только в России, но и всюду, — давно принял это «а-типическое», «злокачественное» развитие и течение, не сообразуясь в росте своем и в устроении своем (программы и дух преподавания) — 1) с местностью, 2) классом и сословием, 3) с физическими силами, физическим состоянием, физическим здоровьем и 4) даже с нравственным строем, нравственною устойчивостью той среды, где педагоги или где чиновники министерства просвещения: а) множат свои школы, б) удлиняют свои программы, в) дробят число предметов — все это как бы действуя в каком-то безвоздушном пространстве или планируя на чистом листе бумаги и не только не зная, но и не интересуясь, не спрашивая, нужно ли все это тем определенным семьям и тем определенным ученикам, над которыми они производят свои манипуляции. Инспектор народных училищ, сказавший, что кто-то «портит его школы», когда он сам «портит ту деревню», в которой стоит его школа, — типичный образчик этого «рокового», «злокачественного» хода педагогики; и будьте уверены, что он только очень удачно сказал свою формулу, а в сущности формула эта совершенно применима к деятельности учебного ведомства на всем его протяжении, во всех его разветвлениях. В бытность учителем гимназий и прогимназий в уездных городах Орловской и Смоленской губерний, я бывал всякий раз поражен тем, что такое делают эти гимназии в этих городах. Они везде росли по типу «рака», разрушая ткань города, жизнь города, смысл города, — который был и в своем очерке был прекрасен и нужен. Нет ведь города, самого маленького, — нет местности, уезда, в которых не было бы своего «излюбленного дела», вытекающего из особенностей края и отчасти из сложения души местных жителей. Но гимназия даже не знает всего этого; она высокомернейшим образом «ничем на своем месте не интересуется», — и учит отнюдь не «жителей этого города», а учит «вообще человека» например американца, а еще вернее, «общечеловека из Жан-Жака Руссо» или «благородного немецкого мальчика из Киссингена», которому случится о ту пору и в тамошних местах называться «Васей Красновым». Она даже не пытается преобразовать «Васю Краснова» во «Фридриха Шиллера», а прямо учит «Фридриха Шиллера», готовит его к написанию «Колокола» и «Маркиза Позы» и чтобы он в «Маркизе Позе» расставил везде, где следует, букву «[ять]». «Маркизу Позе» мы учили в Вельском уезде и «Маркизу Позе» учили в Елецком уезде, и еще ничему, кроме «Маркиза Позы», не учили. Т. е. говоря аллегорически и переносно, говоря в смысле уподобления, по уподобления полного. В начале учительства, когда я был еще очень неопытен и не понимал смешного дела, которое мы все учителя делали возле учеников, я был поражен замечанием старого доктора, прожившего всю жизнь в городе Брянске, где была наша четырехклассная прогимназия. У нас был очень важничавший, торжественный учитель чистописания, молодой. Он очень старался, а в учительском совете жаловался, что ученики недостаточно у него «пишут», т. е. не ставят красиво буквы. Мы, учителя греческого языка, учителя латинского, французского и немецкого языков, учителя алгебры, пелопоннесских войн и американских рек, над ним посмеивались потихоньку, — и этот тихий смех я передал и лысому доктору. Но он закашлялся и сказал: «Учитель чистописания прав в своей строгости и требованиях… Ведь большинство ваших учеников размещается по разным службам в уезде, — в конторы, в канцелярии, на почту, в лавки. И им все предметы не будет случая припомнить и ими воспользоваться, а окажется нужным и крайне полезным одно чистописание».
Как обухом в голову ударило! Никогда не приходило на ум! Только лет через 50 можно надеяться, что эта очевидность для уездного врача, эта наглядность, которую он видел все годы своей практики в пятнадцатитысячном (число жителей) Брянске, с колоссальным рельсопрокатным заводом возле него, что эта истина понята министерством просвещения, как первейшая необходимая для него истина, и оно перестанет «формально печь булки», формально 1) для Петербурга и в Сибири на реке Амуре, 2) в Москве и в Туркестане, 3) на Кавказе и в городах Архангельской губернии — основывать одно-типные, одно-образные, одно-программные гимназии, прогимназии, городские училища, сельские школы первого и второго разряда; одни — для чиновников, дворян, купцов, мещан, ремесленников, крестьян…
Жизнь -разно-образна, школа — одно-образна: и школа, которая всемогуща, потому что она обязательна, потому что она с привилегиями по службе, потому что без нее «неприлично всем», входит через это однообразие и однотипность свою как рак в страну и съедает страну, съедает жизнь ее. Не говорите: «есть школы земледельческие», «есть школы ремесленные», «всякие» есть, и сколько школ перевидал и сколько перевидал учащихся мальчиков, девочек: ни одного и ни одной не видел учащимися какому-нибудь ремеслу или земледелию; ученики — везде отвлеченно, алгебраично, «Маркизу Позе», т. е. до «практической школы» — нужно ехать Бог знает куда, отыскивать ее Бог знает где: а везде «тут», по всем городам министерство насовало совершенно отвлеченные свои школы, можно сказать, предательски их подсунуло темным жителям уездов и далеких губерний, которые втемную и бессильно отдают и приводят детей своих в ту школу, какая «возле нас поближе». Ибо они (родители), кроме своего городка и уезда, вообще ничего не знают, — не знают, «как люди живут», «какие есть люди» и «чему на свете учатся»…
Только нечто, вне учебного ведомства стоящее, — стоящее выше его по точке зрения на страну, объединеннее и обобщеннее его видящее Россию, может «хирургически прекратить» дальнейшее продирание и разрушение русской исторической и бытовой ткани ведомственною школою. Кстати, почему «школа», а не «училище»? Почему латинская «schola» или немецкая «Schule»? В этом неумении, или пренебрежении, или нехотении назвать родное явление родным именем, народное обучение народным словом — уже сказывается все…
«Высший глаз» для России — это всегда глаз Государя. Он один видит Россию от Рюрика до нас и от Петербурга до Охотского моря. Можно сказать, что из всех обитателей Петербурга, гипнозу коего подчинены и министры, только у Государя не петербургский и не «ведомственный», а ум, и вкус, и глаз вообще «земли Русской». И вот отчего именно от него мы можем надеяться и ожидать отсеканий раковых «расползаний» рачных ведомств.
Так это и случилось недавно. С 80-х годов прошлого столетия, т. е. тридцать и более лет назад, министерству просвещения настойчиво указывалось, что физическое здоровье подрастающего поколения подсекается, подсушается непомерным разрастанием его программ, — прибавкою 8-го класса в гимназиях к бывшим дотоле 7-ми классам, занятием весенних месяцев, когда распускается и расцветает вся природа и воздух наиболее живителен, — самыми интенсивными занятиями (экзамены) и т. д., и проч. и проч. Министерство оставалось непробудно к этому. Его задача — «просвещение». «Здоровье» вовсе и не есть его задача; отнюдь не значится в предметах и задачах, так сказать, самого «учреждения министерства»…
С чувством великого удовлетворения, поэтому, русские люди всех классов, всех сословий, всех ярусов социального положения отнесутся к распоряжению Государя от 7 июня, в котором Государь придает особое значение правильной постановке делу физического развития подрастающего поколения, и в частности преподавания гимнастики и военного строя в мужских учебных заведениях всяких наименований и всех ведомств и признает необходимым ввести должное объединение в деятельность частных учреждений и обществ, преследующих цели физического развития населения.
Таким образом, вместо «кой-чего» в этом роде и даже только «кой-какой игры» около великой задачи поддержания на должном уровне физического здоровья населения, что с явным нерасположением, как «уступку», делали учебные заведения, — им придется покорно склониться перед волею Государя и впустить в себя широкие воды освежающих упражнений. Нужно не упустить из виду и частных учебных заведений, которых теперь развелось так же почти много, как и заведений казенных. Наконец, в высшей степени важно, чтобы, впуская воды обильной физической жизни в себя, учебные заведения, — т. е. министерства, в ведении коих они находятся, для освобождения досуга и времени на эти физические упражнения приступили к немедленному же освобождению своих программ от лишнего ученого балласта, который всегда чувствовался в этих программах как своеобразный продукт педагогического тщеславия и взаимного друг перед другом учебных заведений хвастовства. Все эти теории чисел (так называемая «теоретическая арифметика»), все эти подробности немецких географий и немецких историй должны быть беспощадно выгнаны из плана общеобразовательных учебных заведений, так как ничего «общеобразовательного» здесь нет, а есть только отсутствие всякого педагогического такта и всякого понимания, что такое «общее образование», «общее развитие». Это просто балласт непонятных ученикам слов, есть просто энциклопедический мусор, без всего в себе развивающего. Мы в высшей степени опасаемся, что желание Государя будет «обойдено», что самая главная цель — сохранение физического здоровья учеников — будет не только не достигнута, но, так сказать, подвергнется еще большему сжиманию, дети будут подвергаться еще большему изнурению: именно гимнастика будет лишь механически впущена в учебные заведения, но прочие все требования останутся в том же объеме, а ученики «пусть справляются с этим, как знают». Вообще, тут «беда ходит около дверей», и «да будут бодрствовать консулы», роль коих принадлежит в данном случае родителям.
Впервые опубликовано: «Новое Время». 1913. 1 июля. N 13398.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_v_nashem_uchilichnom_mire.html.