«Аполлонъ», № 7, 1910
Я все видѣлъ. Я лежалъ на длинныхъ жердяхъ, брошенныхъ на нижней палубѣ, и все видѣлъ… Ночь была тихая; море, какъ стальной щитъ, искрилось подъ лучами полной луны; шхуна шла быстро, слегка потрескивая деревянной обшивкой каютъ. Береговъ не было.
Высоко висѣло черно-синее небо, все въ бѣлыхъ звѣздахъ; кругомъ колебалось море. Наверху шагалъ вахтенный помощникъ; иногда слышалась команда.
— Такъ держать!..
И, какъ эхо, вторилъ штурвальный:
— Есть, такъ держать!.. Внизу и въ каютахъ всѣ спали.
Я смотрѣлъ на луну, на звѣзды, на море и мечталъ, когда поблизости услыхалъ шорохъ. Тогда я обернулся и увидѣлъ высокую тѣнь человѣка въ мохнатой шапкѣ.
Это былъ персъ. Онъ приподнялся съ циновки, на которой лежалъ, и оглядывался. Мнѣ захотѣлось знать, что онъ будетъ дѣлать, и я продолжалъ лежать неподвижно.
Оглядѣвшись, онъ медленно поползъ по жердямъ къ носу. Тамъ спало еще нѣсколько персовъ. Между ними лежалъ и тотъ молодой амбалъ[1], что такъ весело смѣялся, скаля свои бѣлые зубы.
Онъ былъ совсѣмъ безусый мальчикъ — стройный и красивый, какъ бронзовое изваяніе Аполлона, но уже таскалъ тяжелые тюки съ парохода на пристань и обратно.
Сегодня онъ насмѣшилъ всѣхъ насъ. Когда мы таскали хлопокъ въ Бендеръ Гязѣ подъ адскими лучами солнца, одному амбалу сдѣлалось дурно, и онъ упалъ подъ тяжестью тюка. Это былъ пожилой персъ, умудренный годами, и борода его была выкрашена сурьмой. Смѣшно было смотрѣть на него, какъ онъ лежалъ — блѣдный на пескѣ. Тогда къ нему подбѣжалъ тотъ молодой безусый персъ, повязалъ ему лобъ платкомъ, такъ, какъ повязываютъ себѣ женщины чадру, потомъ захлопалъ въ ладоши и, прыгая вокругъ, кричалъ:
— Вотъ, какая красивая ханумъ!
И намъ всѣмъ показалось это очень забавнымъ, мы много смѣялись. А послѣ, пожилой персъ оправился и снова забѣгалъ съ ношей съ пристани на киржимъ и обратно.
Мы ѣли на ходу свои чуреки, кричали, шутили и дѣлали свое дѣло.
Вечеромъ всѣ легли спать.
Мнѣ не спалось, потому что съ непривычки я слишкомъ переутомился, а потому я все видѣлъ.
Персъ осторожно ползъ къ носу. Туда какъ разъ падалъ лунный свѣтъ, и я узналъ въ ползущемъ того пожилого амбала, которому сегодня днемъ было дурно.
Достигнувъ спящихъ, онъ остановился, потомъ приподнялся и разомъ упалъ плашмя на полъ. Трудно было различить, что онъ дѣлаетъ, но видно было, какъ онъ работалъ руками.
У меня сжалось сердце, но я не шевелился, я даже не вскрикнулъ.
Затѣмъ персъ опять всталъ. Въ рукахъ у него было что-то большое и темное. Это былъ человѣкъ, — онъ старался вырваться, но почему-то молчалъ.
Тогда персъ дотащилъ его до борта, сбросилъ на жерди, сталъ на грудь его колѣномъ и, обмотавъ ему голову длиннымъ кушакомъ, который носятъ амбалы вокругъ бедеръ, привязалъ къ другому концу кушака лотъ и бросилъ все въ море.
Я слышалъ, какъ слабо всплеснула вода у борта…
Мы шли быстро, и за нами оставалась чистая, искрящаяся дорога.
Море попрежнему было пустынно. На востокѣ бѣлѣла заря.
Персъ пошелъ обратно къ своей циновкѣ, вынулъ оттуда коврикъ, разложилъ его на жердяхъ, сѣлъ на корточки и началъ громко молиться.
Голосъ его звучалъ ровно, торжественно и спокойно…
Я продолжалъ лежать, не мѣняя положенія, не сводя съ него глазъ…
- ↑ Амбалъ по-персидски — грузчикъ.