В мире случайностей (Хоуэллс)/ДО

В мире случайностей
авторъ Уильям Дин Хоуэллс, пер. Э. Каменцевой

Оригинал: язык неизвестен, A Chance Acquaintance, опубл.: 1873. — Источникъ: az.lib.ru •
Текст издания: журнал «Русское Богатство», №№ 7-11, 1898.

Въ мірѣ случайностей.

Романъ Вилліама Д. Гоуэльса. Перев. съ англійскаго Э. Каменцевой.

I.

Изъ клуба, гдѣ въ его честь былъ устроенъ прощальный обѣдъ, Рэй вмѣстѣ со своимъ другомъ отправился на вокзалъ. Они прохаживались по платформѣ, разговаривая о своей жизни, привязанностяхъ, пока оба какъ-то сразу не почувствовали себя очень сонными. Но они старались скрыть это. Другъ Рея дѣлалъ видъ, что не намѣренъ оставить его раньше двухъ часовъ, когда долженъ прибыть курьерскій поѣздъ, къ которому прицѣпятъ спальный вагонъ, ожидавшій на запасномъ пути, а Рэй, съ своей стороны, силился показать, что онъ охотно продолжалъ бы разговоръ.

Наконецъ, они отдѣлались другъ отъ друга. Рей поспѣшилъ въ спальный вагонъ и вскочилъ на свою койку, торопливо сбросивъ сюртукъ и сапоги. Но оказалось, что сонъ у него пропалъ. Первое опьяняющее дѣйствіе шампанскаго прошло, но кровь все еще стучала въ вискахъ и шумѣла въ ушахъ, когда онъ лежалъ, съ улыбкой вспоминая объ оказанной ему чести и томъ расположеніи, которое выразили ему сограждане. Въ отраженномъ свѣтѣ этихъ воспоминаній ему рисовалось и блестящее будущее. Теперь ему уже не казалась непріятной необходимость оставить Мидлэндъ, потому что онъ лишился мѣста при газетѣ «Эхо», и онъ вовсе не завидовалъ своему другу, съ которымъ только что простился и который остался въ газетѣ. Но, помимо своей воли, Рэй все-таки питалъ какое-то непріязненное чувство къ этимъ братьямъ Гэнксъ, которые, пріобрѣтя газету, сочли нужнымъ сократить составъ редакціи ради полученія дохода. Онъ не могъ пожаловаться на ихъ отношеніе къ нему; они были съ нимъ очень откровенны и приняли во вниманіе его интересы; но онъ не могъ не думать, что если бы они дѣйствительно цѣнили его, то поняли бы, что имъ гораздо выгоднѣе было оставить его членомъ редакціи. Онъ придавалъ своему отдѣлу извѣстный престижъ и авторитетность; онъ это зналъ и съ улыбкой думалъ о Джоу Гэнксѣ, къ которому перешелъ теперь его отдѣлъ. Онъ надѣялся, что сегодня, когда такъ ясно обнаружилось уваженіе, которое питаютъ къ нему его сограждане, эти Гэнксы поняли свою ошибку; они всѣ трое были на обѣдѣ и Мартинъ Гэнксъ даже произнесъ спичъ, въ которомъ звучало и сожалѣніе, и уваженіе, но который, впрочемъ, не примирилъ его съ ними. Вспоминая не разъ слышанныя слова, что онъ губитъ свой талантъ, работая въ ежедневной газетѣ, Рэй охотно склонялся къ признанію, что Гэнксы во всякомъ случаѣ не причинили ему вреда. Онъ и самъ часто чувствовалъ своего рода несообразность въ томъ, что умственныя способности человѣка, поэмы котораго помѣщались въ «Century Bric à Вгас» и въ «Ящикѣ Гарнера», разсказъ котораго нѣсколько лѣтъ тому назадъ былъ принятъ, — хотя еще не напечатанъ, — въ журналѣ «Atlantic», — что эти способности растрачиваются на мелкія газетныя замѣтки или даже на передовыя статьи. Имѣя въ портфелѣ рукопись повѣсти и около 400—500 долларовъ, которые ему удалось скопить изъ жалованья, онъ не считалъ нужнымъ тотчасъ-же приступить къ газетной работѣ. Онъ долженъ раньше потерпѣть окончательное фіаско въ литературѣ, и уже тогда прибѣгнуть къ журналистикѣ, куда доступъ для него всегда будетъ открытъ.

Въ минуты радужнаго настроенія Рэй сильно разсчитывалъ на свою повѣсть. Онъ не отрицалъ, что въ ней много слабыхъ мѣстъ, которыя не поддавались передѣлкѣ, потому что онъ мало зналъ жизнь, въ чемъ очень неохотно сознавался, но она имѣла и свои достоинства, и онъ вѣрилъ, что она будетъ имѣть успѣхъ, если ему удастся найти издателя.

Онъ читалъ отрывки изъ нея своему другу, Сандерсону, и тотъ ихъ одобрилъ. Конечно, Сандерсонъ не могъ быть компетентнымъ судьей: онъ созданъ исключительно для газетной работы, хотя съ тѣхъ поръ, какъ Рэй покинулъ «Эхо», и онъ заговорилъ о намѣреніи тоже бросить газету и посвятить себя литературѣ. Рэй боялся, что его другъ встрѣтитъ неудачу въ Нью-Іоркѣ, но все-таки поощрялъ его, потому что былъ очень привязанъ къ нему. Онъ теперь думалъ о томъ, какой Сандерсонъ добрый, преданный парень: Сандерсонъ похвалилъ повѣсть не только ея автору, но и своимъ знакомымъ. Теперь всѣ знали, что Рэй написалъ повѣсть, и многія изъ дѣвицъ говорили, что умираютъ отъ нетерпѣнія увидѣть ее. Одной изъ нихъ онъ далъ прочесть. Его нѣсколько покоробило, когда она сказала, что повѣсть немного напоминаетъ ей Тэккерея; онъ дѣйствительно подражалъ Тэккерею, но притворялся, что этого не замѣчаетъ, и надѣялся, что и никто другой не замѣтитъ. Она узнала нѣкоторыя черты, срисованныя имъ съ самого себя, и это ему не понравилось; онъ также старался скрыть, что описалъ въ повѣсти самого себя. Но, въ общемъ, ея слова придали ему много вѣры и въ свои силы, и въ успѣхъ повѣсти. Ему казалось, что если оттѣнки мысли и красоты слога понравились такой дѣвушкѣ, какъ она, а человѣкъ, подобный Сандерсону, увлекся замысломъ, то въ повѣсти есть два главныхъ элемента, обезпечивающихъ успѣхъ. Онъ думалъ, какъ изящна и очаровательна эта дѣвушка и вмѣстѣ съ тѣмъ сознавалъ, что не влюбленъ въ нее. Онъ вообще думалъ о томъ, какъ милы дѣвушки; въ Мидлэндѣ было много красивыхъ и, вѣроятно, онъ давно бы влюбился, если бы не старая юношеская страсть, которая, казалось, лишила его способности влюбляться еще раньше, чѣмъ онъ пріѣхалъ въ Мидлэндъ. Онъ даже нѣсколько гордился этимъ.

Ничто не связывало его и ничто не мѣшало ему въ жизни. Въ поискахъ за счастьемъ ему не приходилось заботиться ни о комъ. Послѣ долгихъ лѣтъ упорныхъ усилій отцу его удалось, наконецъ, очень хорошо устроиться въ томъ маленькомъ захолустномъ городкѣ, изъ котораго Рэй пріѣхалъ въ Мидлэндъ; его братья отправились далеко на западъ, одна изъ его сестеръ выходила замужъ, другая еще училась. Никто изъ нихъ не нуждался въ его помощи. Раздумывая обо всемъ, снъ пришелъ къ заключенію, что онъ большой счастливецъ, и съ увѣренностью рѣшилъ, что достигнетъ своего, если будетъ настойчиво добиваться. Онъ лежалъ съ улыбкой надежды и самодовольства и прислушивался къ разнообразнымъ звукамъ на станціи: къ шуму шаговъ на платформѣ, къ голосамъ, къ звону колоколовъ на локомотивахъ^[1], къ стуку, дребезжанію и грохоту поѣздовъ, которые прибывали и отбывали, а его вагонъ все еще стоялъ на запасномъ пути. Рэй испытывалъ чувство легкаго равнодушія къ городу, который онъ собирался покинуть, но въ тоже время и нѣкоторую нѣжность, потому что, хотя городъ и не былъ Нью-Іоркомъ, но ему тамъ жилось хорошо, его тамъ цѣнили, а Рэй не былъ неблагодаренъ. Въ общемъ онъ былъ доволенъ, что согласился писать письма для «Эхо», о чемъ братья Гэнксъ попросили его на прощаніе. Онъ зналъ, что они это сдѣлали подъ давленіемъ общественнаго мнѣнія и потому, что другіе считали его отъѣздъ значительной потерей для газеты. Ему улыбалась мысль, что онъ будетъ напоминать о себѣ читателямъ «Эхо»; если ему не удастся устроиться въ Нью-Іоркѣ, онъ можетъ вернуться въ Мидлэндъ. Хотя Рэй надѣялся, что его повѣсть будетъ имѣть успѣхъ, но до тѣхъ поръ, не смотря на незначительность пяти долларовъ въ недѣлю, которые братья Гэнксъ предложили ему за письма, они будутъ далеко не лишними. Къ тому же онъ вправѣ отказаться отъ этой работы, когда ему вздумается. Правда, онъ мечталъ о славѣ и богатствѣ, но это пока только мечты; зачѣмъ же выпускать синицу изъ рукъ изъ-за журавля въ небѣ.

Яркій лучъ электрическаго фонаря изъ-подъ черной крыши вокзала проникъ въ его окно, не совсѣмъ плотно задернутое занавѣской, и онъ почувствовалъ, что вагонъ толкнуло назадъ. Онъ, вѣроятно, задремалъ, такъ какъ не замѣтилъ прибытія курьерскаго поѣзда, къ которому уже прицѣпляли спальный вагонъ. Его охватила легкая тоска, когда изъ освѣщеннаго города поѣздъ двинулся въ темную даль. Онъ приподнялъ занавѣску, чтобы взглянуть на послѣдніе огни: Мидлэндъ медленно отступалъ назадъ въ безвозвратное прошлое.

II.

Къ вечеру слѣдующаго дня поѣздъ приближался къ Нью-Іорку по длинному, низкому мосту, перекинутому черезъ устье рѣки возлѣ Нью-Джерси.

Чтобы сократить расходы, Рэй послѣ завтрака перешелъ изъ спальнаго вагона въ обыкновенный. Хотя онъ вообще охотно тратилъ свои доллары, пока они были ему не особенно нужны, но теперь считалъ безуміемъ выбросить даже одинъ на то, чтобы имѣть спальный вагонъ на всю дорогу. Удовольствіе, испытанное при мысли, что долларъ остался въ карманѣ, послужило ему наградой за добродѣтель. Онъ развлекался сочиненіемъ романовъ о пассажирахъ, которые входили и выходили; прочелъ большую часть книги, взятой съ собою, и мысленно составилъ рецензію на нее. По временамъ онъ разговаривалъ со своими случайными сосѣдями. Онъ съ жадностью поѣлъ на станціи, гдѣ поѣздъ остановился на двадцать минутъ для обѣда, и въ теченіе дня нѣсколько разъ, засыпалъ, вознаграждая себя такимъ образомъ за недостаточный сонъ ночью. Въ послѣдній разъ онъ проснулся съ чувствомъ какой-то безотчетной тревоги, которую онъ потомъ объяснилъ себѣ естественнымъ безпокойствомъ при мысли о приближеніи къ большому чужому городу, гдѣ должна была рѣшиться его судьба. Теперь онъ уже не былъ такъ полонъ надеждъ, какъ при прощаніи съ Мидлэндомъ, хотя зналъ, что рѣшительно нѣтъ основаній терять ихъ именно въ эту минуту.

Поѣздъ стоялъ на какой-то станціи. Раньше, чѣмъ онъ тронулся, въ вагонъ вошелъ кондукторъ и заявилъ:

— Поѣздъ идетъ въ Джерси-Сити. Пересадка для желающихъ остановиться на пригородныхъ станціяхъ. Поѣздъ идетъ въ Джерси-Сити безъ остановокъ.

Кондукторъ вышелъ, заперевъ за собою дверь.

— Ахъ, Боже мой, что онъ сказалъ? — воскликнула какая-то женщина съ ребенкомъ на рукахъ и вскочила съ своего мѣста.

Другая, тоже съ ребенкомъ на рукахъ, встала и молча оглянулась вокругъ. Она сидѣла напротивъ первой, видно было, что онѣ ѣхали вмѣстѣ. Наблюдая ихъ съ тѣмъ интересомъ, какой возбуждали въ немъ всѣ молодыя женщины, какъ необходимый элементъ въ романѣ, Рэй замѣтилъ, что онѣ очень похожи другъ на друга. Волненіе первой, казалось, передалось ея золотисто-каштановымъ волосамъ: одна прядь ихъ выбилась изъ прически и повисла сбоку. Ребенокъ капризничалъ, и она неустанно качала его, качала даже въ моментъ испуга, который поднялъ ее на ноги. Ея вопросъ былъ брошенъ какъ бы всему вагону, но одинъ старый господинъ отвѣтилъ за всѣхъ:

— Онъ сказалъ, что этотъ поѣздъ не остановится до Джерси-Сити.

Молодая женщина опять сѣла и попробовала открыть окно вагона. Ребенокъ мѣшалъ ей, и господинъ, отвѣтившій на ея вопросъ, поспѣшилъ къ ней на помощь. Поблагодаривъ его, она откинулась назадъ, а ея спутница нагнулась къ ней и шепнула что-то. Та подняла руку и поправила выбившуюся прядь волосъ. Пока она занималась этимъ, ребенокъ овладѣлъ ея кошелькомъ и пересталъ капризничать; онъ дергалъ его, стараясь открыть; ударялъ имъ то въ спинку скамейки, то по лицу матери; дитя все болѣе и болѣе увлекалось забавой и начало смѣяться. Вдругъ, когда поѣздъ былъ уже на половинѣ моста, ребенокъ повернулся къ окошку и, потянувшись за парусомъ проходившей мимо шлюпки, выронилъ кошелекъ. Мать опять вскочила съ воплемъ, раздавшимся на весь вагонъ:

— О, что мнѣ теперь дѣлать? Онъ выбросилъ мой кошелекъ… тамъ всѣ мои деньги до послѣдняго цента. О, нельзя-ли остановить поѣздъ?

Ребенокъ снова заплакалъ. Всѣ пассажиры выглянули въ онно. Рэй видѣлъ, какъ кошелекъ погрузился въ воду, и какъ затѣмъ прислужникъ, явившійся на крикъ, прошелъ по вагону и, насмѣшливо улыблясь, заговорилъ съ кондукторомъ, вошедшимъ съ другого конца; Кондукторъ покачалъ головой. Поѣздъ продолжалъ двигаться, и, конечно, было невозможно и безполезно останавливать его. Обѣ женщины наклонились другъ къ другу и возбужденно шептались. Онѣ отдали кондуктору свои билеты и разсказали, какъ все случилось. Тотъ опять покачалъ головой.

Когда онъ подошелъ къ Рэю за билетомъ, молодой человѣкъ сталъ разспрашивать о происшествіи.

— Да, я думаю, она говоритъ правду, — сказалъ кондукторъ. — Въ кошелькѣ были всѣ ея деньги, десять долларовъ и немного мелочи, и, конечно, она сама дала его ребенку поиграть… какъ разъ возлѣ открытаго окна. Совсѣмъ по-женски! Онѣ обращаются съ деньгами, какъ дѣти! Было бы иначе, если бы имъ самимъ приходилось добывать ихъ. Я увѣренъ, что тамъ былъ недѣльный заработокъ какого нибудь бѣдняги. Судя по виду, онѣ не принадлежатъ къ тѣмъ людямъ, которые могутъ выбрасывать деньги за окна.

— Не знаете-ли, куда онѣ направляются? — спросилъ Рэй. — Ѣдутъ дальше отсюда?

— О, нѣтъ! Онѣ живутъ въ Нью-Іоркѣ, гдѣ-то далеко въ восточной части.

— Какъ же онѣ доберутся туда съ малютками? Не могутъ же онѣ идти пѣшкомъ.

Кондукторъ пожалъ плечами.

— Я думаю, придется попробовать!

— Послушайте, — сказалъ Рэй. — Онъ вынулъ долларъ и далъ его кондуктору. — Узнайте, осталось-ли у нихъ что нибудь; если нѣтъ, скажите, что одинъ изъ пассажировъ просилъ ихъ принять это на конку. Не говорите только, — кто именно.

— Ладно, — сказалъ кондукторъ и направился въ слѣдующій вагонъ. Только вернувшись оттуда, онъ остановился и заговорилъ съ молодыми женщинами. Прежде чѣмъ подойти къ Рэю, онъ нарочно опять прошелъ черезъ весь вагонъ и потомъ уже какъ бы случайно наклонился къ нему и съ разсѣяннымъ видомъ проговорилъ:

— Всѣ ихъ деньги, до послѣдняго цента, были въ кошелькѣ. Удивительно, какъ еще билеты не были тамъ. Онѣ сперва не хотѣли брать вашего доллара, но, видно, нужда заставила. Онѣ живутъ наверху Третьей и Сто первой улицы; та, которая дала ребенку деньги, глядитъ совсѣмъ измученной. Онѣ не могли бы дойти туда пѣшкомъ. Я имъ сказалъ, что деньги дала пассажирка. Кажется, имъ такъ легче было принять.

— Несомнѣнно, — согласился Рэй, довольный политикой кондуктора.

III.

Когда поѣздъ остановился въ Джерси-Сити, Рэй поспѣшно вышелъ изъ вагона, чтобы не потерять изъ виду своихъ незнакомокъ и быть поближе къ нимъ во время переправы на паромѣ. Онѣ сидѣли сперва въ каютѣ, потомъ стали у носа чтобы сойти на берегъ первыми. Онѣ держали на рукахъ дѣтей и молчаливо любовались нью-іоркскимъ берегомъ, изрѣдка обмѣниваясь словами.

Рэй тоже любовался своеобразной красотою берега, сложившейся страннымъ образомъ изъ самыхъ грубыхъ деталей Двигавшіеся туда и назадъ паромы; громадныя баржи, перевозившія товарные поѣзда; катеры на буксирѣ рѣчныхъ пароходовъ; снующія мимо жалкія шлюпки, съ легко надутыми слабымъ вѣтеркомъ парусами; стоящія на якорѣ суда, наполняющія весь берегъ лѣсомъ своихъ мачтъ, сквозь который прибрежные пароходы кажутся какими-то фантастическими виллами на колесахъ; безобразныя крыши и фасады домовъ, огромныя неуклюжія массы десяти-этажныхъ зданій, удобныхъ для торговли, но приводящихъ въ отчаяніе артиста, — все это вмѣстѣ было нелѣпо, чудовищно и въ то же время невѣроятно живописно. Рэй ни въ чемъ не замѣчалъ недостатковъ. Его не отталкивала эта дисгармонія формъ, выражавшая въ слабой степени борьбу внутреннихъ интересовъ. Его ничто не пугало. Онъ только крѣпко сжималъ ручку своего дорожнаго мѣшка въ которомъ лежала рукопись, какъ бы не желая разставаться съ нею ни на минуту, пока она не очутится подъ покровительствомъ какого нибудь издателя. Онъ не рѣшился оставить ее въ сундукѣ, сданномъ въ багажъ, и теперь, увидавъ этотъ сундукъ нагруженнымъ на возъ вмѣстѣ съ другими вещами, невольно пощупалъ мѣшокъ, какъ бы желая лишній разъ убѣдиться въ цѣлости рукописи. Все время онъ не упускалъ изъ виду женщинъ, которыя всячески старались занять своихъ дѣтей, то обращая ихъ вниманіе на воду, то на суда, то на лошадей, находившихся въ отгороженномъ для возовъ мѣстѣ парома. Но дѣти капризничали, теребили женщинъ за волосы, вцѣплялись въ ихъ шляпы, вызывая неодобрительные взгляды пассажировъ. Отъ времени до времени женщины уныло обмѣнивались словами. Та, ребенокъ которой выбросилъ кошелекъ съ видомъ безнадежнаго отчаянія раскачивалась всѣмъ тѣломъ взадъ и впередъ, чтобы хоть какъ нибудь успокоить ребенка. Обѣ были хороши собою, но на одной лежалъ отпечатокъ блѣдности и худобы, свойственный молодымъ матерямъ; другая, тоже худощавая, по свѣжести и по сложенію, могла быть скорѣе принята за дѣвушку; она была менѣе печальна, и вмѣстѣ съ тѣмъ и болѣе серьезна. Замѣтивъ, что Рэй смотритъ на нее, она скромно отвернулась, успѣвши, безъ сомнѣнія, сразу разглядѣть его изящную фигуру, правильное лицо съ темными глазами и рѣзко очерченными бровями, его пробивающіеся черные усы и темный цвѣтъ лица съ небольшимъ количествомъ веснушекъ.

Рэй принадлежалъ къ числу тѣхъ мужчинъ, которые не обращаютъ вниманія на свою наружность; онъ зналъ, что красивъ, но мало этимъ интересовался; его занимали другіе вопросы. Конечно, когда эти мягкіе женскіе глаза остановились на немъ на секунду, онъ желалъ понравиться ихъ обладательницѣ, но при этомъ не думалъ о своей внѣшности и о томъ, какое впечатлѣніе онъ производитъ на нее. Онъ ужъ вообразилъ себѣ, что они на столько близко знакомы, что онъ ей декламируетъ стихи или читаетъ вслухъ любимаго автора, и она раздѣляетъ его восхищенье. Не смотря на предположеніе, что она замужемъ, Рэй могъ, конечно, позволить своей фантазіи эту вольность, такъ какъ ихъ воображаемая интимность была столь же далека отъ дѣйствительности, какъ царство сна отъ реальной жизни. Онѣ обѣ имѣли изящный видъ, хотя были бѣдно одѣты и, казалось, никогда не одѣвались лучше. Онѣ не походили на столичныхъ жительницъ, но не походили и на женщинъ простого класса; на нихъ не было того отпечатка щегольства, который Рэй замѣчалъ на другихъ независимо отъ стоимости костюма; ихъ шляпы отзывались домашнимъ издѣльемъ, фасонъ ихъ простыхъ платьевъ былъ, казалось, придуманъ и сдѣланъ ими самими, безъ подражанія господствующей модѣ, по ихъ личному вкусу, который ему очень понравился. Онъ началъ мысленно описывать ихъ и придалъ имъ что-то трогательно-идиллическое. Фраза вышла нѣсколько неопредѣленная, но достаточно ясная для него. Ребенокъ, выбросившій кошелекъ, дошелъ до полнаго недовольства всѣмъ окружающимъ, и мать его разсѣянно повернулась, отыскивая ему новое развлеченіе. Въ этотъ моментъ изъ дамской каюты послышался мягкій свистъ, похожій на щебетаніе птицы, такой низкій и полный, что онъ, казалось, вытѣснилъ всѣ другіе звуки. Нѣкоторые изъ толпы направились въ каюту, другіе стояли и съ удовольствіемъ прислушивались къ безхитростному мотиву. Рэй послѣдовалъ за своими «идиллическими сестрами» въ каюту и увидѣлъ тамъ негра, сидѣвшаго на полу, со шляпой въ одной рукѣ; его толстыя губы извлекали пріятные звуки, поразительно напоминавшіе пѣніе дроздовъ въ густомъ лѣсу. Когда эта лѣсная музыка прекратилась и старый негръ, тряхнувъ своей большой головой, началъ ковылять вокругъ образовавшейся группы слушателей, каждый бросилъ что нибудь въ его шляпу. Рэй замѣтилъ, что сестры, стоявшія напротивъ него, о чемъ-то совѣщались. Младшая держала въ рукахъ его долларъ. Она что-то сказала негру, и онъ, вынувъ часть серебра изъ своей шляпы, размѣнялъ ей бумажку. Тогда она дала ему какую-то монету. Онъ низко поклонился и, сказавъ: «благодарю васъ, барышня», пошелъ дальше.

Эта своеобразная сдѣлка разсмѣшила нѣкоторыхъ пассажировъ, и Рэй слышалъ, какъ кто-то замѣтилъ:

— Н-да, я въ первый разъ вижу подобную штуку. Я бы скорѣе ужъ осмѣлился попросить сдачи у сторожа, когда онъ обходитъ съ тарелкой въ церкви. Да, разные бываютъ люди!

Говорившаго можно было принять за провинціальнаго купца, который въ первый разъ пріѣхалъ по дѣламъ въ столицу: его спутникъ, имѣвшій спокойный и самоувѣренный видъ бывалаго человѣка, сказалъ:

— Много всякихъ людей въ Нью-Іоркѣ. Вы увидите здѣсь еще болѣе странныя вещи. Я окажусь плохимъ знатокомъ человѣческой природы, если допущу, что тотъ черный выигралъ отъ этой сдѣлки.

— Какъ, неужели вы думаете, что онъ получилъ фальшивую бумажку?

Говорившіе потерялись въ толпѣ, которая теперь тѣснилась у дверей каюты. Паромъ приближался къ пристани. Толкаясь то носомъ, то бокомъ, онъ, наконецъ, остановился. Послышался лязгъ тяжелой цѣпи, которой его причаливали; толпа хлынула и раздался глухой топотъ копытъ и шумъ колесъ съѣзжающихъ фургоновъ. Рэй оглянулся, чтобы въ послѣдній разъ посмотрѣть на женщинъ съ дѣтьми; но онѣ уже исчезли изъ виду.

IV.

Сойдя съ высокой насыпи, Рэй самъ понесъ свой мѣшокъ, отказавшись отъ услугъ маленькаго итальянца, который терся у его локтя, предлагая теперь донести его вещи послѣ неудавшейся попытки вычистить ему сапоги. Молодой человѣкъ остался доволенъ своей бережливостью въ ущербъ мальчику, у котораго босыя ноги выглядывали изъ рваныхъ башмаковъ; онъ глядѣлъ на его лохмотья съ безучастіемъ, внушаемымъ неопытностью: провинціальное воспитаніе пріучило его считать бережливость добродѣтелью. Грязь улицъ, по которымъ онъ шелъ, не оскорбляла его глазъ, такъ же какъ страшный грохотъ и шумъ не дѣйствовали непріятно на его слухъ; его крѣпкіе, молодые нервы были въ силахъ вынести всѣ невзгоды, какія ему готовила столичная жизнь, а сердце было переполнено лишь сладостными надеждами. По рекомендаціи, онъ направился въ гостиницу, гдѣ можно устроиться по европейски, т. е. нанять комнату за семьдесятъ пять центовъ въ сутки, а ѣсть гдѣ угодно. Когда онъ въ первый разъ былъ въ Нью-Іоркѣ, онъ жилъ въ американскомъ отелѣ, теперь же рѣшилъ устроиться экономнѣе. Зданіе гостиницы было красиво снаружи, но внутренность ея не соотвѣтствовала наружному великолѣпію и, когда клеркъ потребовалъ деньги впередъ, гордость Рэя была даже возмущена. Клеркъ сказалъ, что на эту ночь онъ не можетъ дать ему номера съ окнами на улицу, но завтра постарается перемѣнить его. Распорядившись заранѣе, чтобъ сундукъ доставили въ этотъ отель, Рэй волей-неволей попросилъ показать ему комнату. Она оказалась большимъ шкафомъ въ стѣнѣ корридора; но въ ней было окно около кровати, комодъ, умывальный столикъ — и Рэй не видѣлъ, почему бы онъ не могъ здѣсь выспаться. Все же онъ былъ радъ, что мидлэндскіе друзья не могутъ увидѣть его въ этой конурѣ, и рѣшилъ завтра же покинуть эту гостиницу. Это было не подходящее мѣсто для человѣка, которому въ Мидлэндѣ были оказаны самыя высокія почести, какія только могутъ быть оказаны молодому человѣку. Отправляясь ужинать, онъ поспѣшно прошелъ черезъ контору, чтобы не быть замѣченнымъ какимъ нибудь мидлэндцемъ, если бы таковой случайно оказался тамъ, и спустился въ нижній этажъ, гдѣ, по словамъ клерка, находился ресторанъ. Покончивъ со своимъ супомъ изъ устрицъ, онъ направился было къ двери, ведущей на улицу, но былъ остановленъ на порогѣ лакеемъ, догнавшимъ его словами:

— Господинъ! вы не заплатили за ужинъ.

— Ахъ, я забылъ объ этомъ! — воскликнулъ Рэй и, взявъ со стола счетъ, расплатился у кассы. Многочисленными извиненіями онъ старался доказать свою честность, но тщетно: въ этомъ ресторанѣ слишкомъ привыкли къ подобнымъ продѣлкамъ. Кассиръ, конечно, ничего не сказалъ, но имѣлъ такой видъ, какъ будто не вѣрилъ, и Рэй, смущенно прокравшись въ свой номеръ, чтобы забыть непріятность, принялся за чтеніе своей повѣсти. Онъ то и дѣло исправлялъ ее; переписывалъ и перекраивалъ предложенія, стараясь довести слогъ до совершенства своего идеала; его идеалъ нѣсколько колебался между Тэккереемъ и Hamthorne’омъ. Просматривая теперь эти давно знакомыя страницы, онъ почувствовалъ тоску по родинѣ: страницы воскресили въ его памяти Мидлэндъ и жителей этого милаго города. Отъ нихъ еще вѣяло то легкимъ запахомъ сигары Сандерсона, то нѣжнымъ ароматомъ духовъ той дѣвушки, которая узнала его самого въ этой повѣсти… вѣдь онъ былъ принятъ въ лучшемъ мидлэндскомъ обществѣ… какая разница между гостиными, гдѣ онъ навѣщалъ этихъ милыхъ дѣвушекъ, и жалкой каморкой въ дешевомъ нью-іоркскомъ отелѣ! Его повѣсть какъ бы раздѣляла съ нимъ его униженіе: она ему показалась слабой и негодной; онъ теперь не надѣялся найти издателя для нея. Ему стало совѣстно при мысли, съ какимъ пренебреженіемъ онъ думалъ ночью о предложеніи братьевъ Гэнксъ, и теперь радовался, что у него есть, на что опереться… Какъ бы узнать, можно ли прожить въ Нью-Іоркѣ на пять долларовъ въ недѣлю? Онъ не можетъ позволить себѣ тратить изъ накопленныхъ денегъ, а между тѣмъ, пожалуй, придется. Въ Мидлэндѣ прекрасный столъ и квартира стоятъ пять долларовъ въ недѣлю.

Онъ рѣшилъ сейчасъ же приняться за письмо въ «Эхо». Но предварительно, чтобы подышать свѣжимъ воздухомъ, онъ попробовалъ открыть окно; оказалось, — оно не открывается. Тогда, чтобы не задохнуться въ этой духотѣ и жарѣ, онъ открылъ окошечко надъ дверью, — и вдругъ какіе-то голоса, которые раньше едва были слышны, донеслись къ нему совсѣмъ явственно, и ему пришлось невольно подслушать происходившій тамъ разговоръ.

Разговаривало двое, одинъ говорилъ съ безнадежнымъ отчаніемъ, а другой дѣлалъ по временамъ безуспѣшныя попытки пріободрить перваго. Утѣшитель говорилъ глубокимъ низкимъ голосомъ и его словъ часто нельзя было разобрать; упавшій духомъ человѣкъ говорилъ нервно высокимъ фальцетомъ, который звучалъ, какъ надтреснутый колокольчикъ.

— Нѣтъ, — сказалъ онъ, — ужъ лучше объявить себя банкротомъ, Безполезно тянуть такимъ образомъ. У меня довольно хорошія условія: меня всѣ знаютъ и всѣмъ извѣстно, что я сдѣлалъ все, что могъ. Я заплачу около пятидесяти центовъ за долларъ; наврядъ ли кто-нибудь изъ купцовъ платитъ больше, при ликвидаціи; если я когда нибудь опять стану на ноги, я заплачу долларъ за долларъ, — они это знаютъ.

Человѣкъ съ низкимъ голосомъ возразилъ что-то, чего Рэй не могъ разобрать. Его собесѣдникъ, очевидно, тоже не разслышалъ и спросилъ: — «Что вы сказали?». Послѣ того, какъ тотъ повторилъ свои слова, купецъ отвѣтилъ:

— О, да! я знаю. До сихъ поръ у насъ былъ и просторъ, и раздолье, а теперь приходится мельче плавать, и я думаю, что мнѣ лучше всего убраться. Мы, дѣйствительно, преуспѣвали нѣкоторое время, и наше мѣстечко съ проведеніемъ желѣзной дороги собиралось уже стать большимъ городомъ. Но когда она прошла, она не оправдала нашихъ ожиданій. Казалось, намъ теперь гораздо легче выплыть на свѣтъ Божій, мы получали всѣ удобства транспортировки, какихъ только могли желать. И что же? Большинство потребителей стали ѣздить для закупокъ въ большіе города, и легкость перевозки подорвала наши промыслы. Судьба была противъ насъ. Мы поставили очень высокую ставку, въ разсчетѣ на то, что для насъ должна была сдѣлать желѣзная дорога, и проиграли. Мы потратили всѣ наши средства, чтобъ добиться проведенія дороги, а она пришла и убила насъ. Мы разобрали ея акціи и все сидимъ съ ними — видно, никто за ними не гонится; мы бы теперь уступили ихъ безъ борьбы. Одно время мы хлопотали, чтобы вагонныя мастерскія построили у насъ, но ихъ построили дальше по линіи, и мы даже не пикнули! Что-жъ такое? Да, но видите ли, я вѣдь часть нашего города. Я всю свою жизнь работалъ и не разъ бывали времена, когда мнѣ грозило разореніе; я кое-какъ изворачивался, но, кажется, мнѣ не извернуться теперь. Да и для чего? Почти каждый изъ торговцевъ, которыхъ я знаю, раньше или позже объявлялъ себя несостоятельнымъ; нѣкоторые продѣлывали это по три-по четыре раза, а затѣмъ, собравъ кое-какія крохи, опять принимались за дѣла. Я думаю, что мнѣ остается только поступить такимъ же образомъ. Мою жену и меня удерживала отъ этого какая-то гордость, но, видно, и намъ не миновать. Иногда мнѣ кажется, будто кто-то нарочно это подстроилъ. Я потерпѣлъ большіе убытки, — для такого мелкаго торговца, какъ я, — на матеріи «Веселые глазки» — у меня на рукахъ остался огромный запасъ ея. Она была въ модѣ. Женщины постоянно спрашивали «Веселые глазки», точно каждая изъ нихъ собиралась и жить, и быть похороненной въ этой матеріи. Вдругъ — никто изъ нихъ и притронуться не хочетъ!.. Вотъ съ этого, да съ масла все и началось. Вы знаете, провинціальный купецъ принужденъ принимать все масло, которое къ нему приносятъ, и ему большей частью приходится платить за него, какъ за сливочное, а продавать по цѣнѣ сала. Вы скорѣе можете осмѣлиться предупредить женщину насчетъ поведенія ея дочери, чѣмъ сказать ей, что она приготовляетъ дурное масло; скажите — и будьте увѣрены, что видите эту покупательницу въ послѣдній разъ. Но въ конецъ убило меня паденіе цѣнъ на bric-à-brac. Если бы не это, я, пожалуй бы, еще какъ нибудь пробился. Тогда былъ большой спросъ на японскія бездѣлушки и держался съ такимъ постоянствомъ, что я накупилъ ихъ массу во время своего послѣдняго пребыванія въ Нью-Іоркѣ; а теперь ихъ никто и въ руки на беретъ: хоть даромъ отдавай… Да, все это не больше, какъ игра, и нельзя угадать, на чью сторону выпадете счастье. Тутъ нельзя съ большей увѣренностью держать пари, чѣмъ на скачкахъ. Охъ-хо-хо! какъ бы я хотѣлъ умереть.

Человѣкъ съ низкимъ голосомъ опять что-то пробормоталъ.

— Что вы сказали? О, да! проповѣдывать легко; я давно слышалъ про законъ спроса и предложенія. Но во всемъ этомъ такъ же мало закона, какъ и въ азартной карточной игрѣ. Если-бъ не моя бѣдная жена, я бы наложилъ на себя руки. Право!

Человѣкъ съ низкимъ голосомъ, очевидно, поднялся; послышалось шарканье ногъ и вслѣдъ затѣмъ разговоръ у дверей объ обыденныхъ вещахъ; оба собесѣдника обмѣнялись прощальными привѣтствіями, и все стихло. Рэю жаль было своего несчастнаго сосѣда, но онъ не нашелъ ничего особеннаго въ томъ, что услышалъ. Разсказъ не возбудилъ его любопытства: обыденное явленіе и, съ точки зрѣнія драматизма, оно ни въ какомъ случаѣ не могло сравниться, напримѣръ, съ разочарованіемъ первой любви, которое онъ такъ тщательно изучалъ для своей повѣсти на основаніи своего личнаго горькаго опыта. Все-таки разсказецъ могъ пригодиться для начала перваго письма изъ Нью-Іорка для мидлэндскаго «Эхо». Рэй воспользовался имъ, чтобы иллюстрировать огромность Нью-Іорка и показать, изъ какихъ странныхъ случайностей и столкновеній складывается тамъ жизнь. Онъ нѣсколько юмористически описалъ предстоящее банкротство лавочника, вызванное излишнимъ запасомъ японскихъ издѣлій: вѣдь это было не настоящее, не сердечное горе, и причина его, казалось, находилась въ странномъ несоотвѣтствіи съ результатомъ. Описывая этотъ случай, какъ нѣчто подслушанное въ отелѣ, онъ постарался нѣсколькими штрихами придать отелю больше великолѣпія, чѣмъ то было въ дѣйствительности.

Начало письма вышло очень удачно и, когда онъ улегся спать, торчавшіе изъ тонкаго тюфяка волосы не помѣшали ему крѣпко заснуть.

V.

Утромъ Рэй рѣшилъ не завтракать въ ресторанѣ отеля, отчасти потому, что ему непріятно было встрѣчаться съ тѣми, которые вчера заподозрили его въ намѣреніи улизнуть, не заплативъ за ужинъ, а отчасти потому, что ресторанъ посѣщался, повидимому, больше всего купцами изъ провинціи, а ему хотѣлось увидѣть настоящій Нью-Іоркъ. Онъ давно слышалъ объ иностранныхъ ресторанахъ, гдѣ за дешевую цѣну подается завтракъ въ нѣсколько блюдъ, и отправился на поиски. Въ одной изъ боковыхъ улицъ онъ замѣтилъ отель съ дугообразной вывѣской надъ дверями, на которой золотыми буквами было написано: «Restaurant Franèais». По обѣ стороны входа стояли живыя растенія въ большихъ кадкахъ; отъ этихъ кадокъ къ косякамъ двери тянулись шнурки и проволоки, по которымъ подымались вьющіяся растенія, образуя нѣчто вродѣ бесѣдки; мальтійскій котъ, въ позѣ сфинкса, дремалъ въ густой зелени. Сердце Рэя забилось сильнѣе при видѣ этой обстановки, давно знакомой по книгамъ его воображенію. Несходство предметовъ возбуждало лишь поэтическое настроеніе, и онъ заглянулъ въ окно съ такимъ чувствомъ, какъ-будто находился, въ самомъ дѣлѣ, у входа въ парижскій ресторанъ: рисовались даже веселыя, легкомысленныя сценки. Въ то время, когда онъ мысленно уже сидѣлъ тамъ у одного изъ и аленькихъ столиковъ, vis-à-vis съ хорошенькой актрисой, только что сочиненной имъ для этого случая, онъ стоялъ на тротуарѣ и раздумывалъ, получитъ ли завтракъ такъ рано, въ восемь часовъ утра, и не обнаружитъ ли такимъ раннимъ появленіемъ свой провинціализмъ. Въ ресторанѣ Рэй не нашелъ никого, кромѣ кельнера, снимавшаго стулья со стола, которые онъ туда поставилъ, пока подметалъ полъ. Кельнеръ сейчасъ же подошелъ къ столику Рэя, съ салфеткой, ножомъ и вилкой и, привѣтливо пожелавъ ему добраго утра, накрылъ для него столъ. Затѣмъ онъ принесъ съ полъярда длиннаго французскаго хлѣба, маленькій кружокъ свѣжаго американскаго масла и спросилъ, что желаетъ онъ къ своему кофе: котлету или бифштексъ? Бифштексъ былъ убранъ вѣточкой креса, а кофе поданъ въ котелкѣ. Кельнеръ, одинъ глазъ котораго былъ устремленъ на Рэя, а другой имѣлъ неопредѣленное направленіе, налилъ кофе въ чашку и сталъ не вдалекѣ съ выраженіемъ сочувствія къ аппетиту молодого человѣка. Въ эту минуту изящная dame de comptoir, — Рэй сразу узналъ, что это именно dame de comptoir, хотя онъ до сихъ поръ еще не видѣлъ ни одной, — заняла свое мѣсто за маленькой конторкой, и дѣловой день во французскомъ ресторанѣ начался.

Рэй чувствовалъ, что тутъ настоящая жизнь, и нарочно сидѣлъ дольше за завтракомъ, медленно допивая вторую чашку кофе. Хорошо бы и Сандерсону показать, какова дѣйствительно жизнь въ Нью-Іоркѣ. Сандерсонъ обѣдалъ въ ресторанѣ того отеля, который Рэй намѣревался немедленно покинуть. Если бы кто-нибудь изъ участвовавшихъ въ прощальномъ обѣдѣ увидѣлъ его здѣсь, ему не было бы стыдно. Онъ уже чувствовалъ себя гражданиномъ огромной богемы, о которой слышалъ и читалъ такъ много. Онъ былъ увѣренъ, что сюда непремѣнно приходятъ артисты и актеры, но, конечно, гораздо позже. Онъ боялся лишь одного, не превышаютъ-ли здѣшнія цѣны его платежную способность, и нѣсколько тревожно спросилъ счетъ у кельнера. Съ него слѣдовало всего сорокъ центовъ, и его честолюбивыя мечты вдругъ поднялись до того, что онъ рѣшилъ постоянно тутъ обѣдать. Воспользовавшись тѣмъ, что онъ оставилъ косоглазому кельнеру сдачу съ половины доллара, Рэй рискнулъ спросить, можно ли у нихъ пользоваться столомъ понедѣльно. Кельнеръ отвѣтилъ утвердительно и сообщилъ, что это будетъ стоить 6 долларовъ: въ полдень подается то же, что къ завтраку, только съ прибавленіемъ супа и вина, а къ обѣду — рыба, два мясныхъ блюда, овощи, сласти и кофе.

— По воскресеньямъ у насъ великолѣпные обѣды. У насъ есть и комнаты: вѣдь это отель, — добавилъ кельнеръ.

— Да, я знаю, что это отель, — сказалъ Рэй.

Расходъ въ шесть долларовъ не показался ему слишкомъ большимъ; но онъ рѣшилъ, что не долженъ тратить больше десяти долларовъ въ недѣлю, чтобы его денегъ хватило на продолжительный экспериментъ въ Нью-Іоркѣ, или до тѣхъ поръ, пока онъ не пріищетъ себѣ какое-нибудь выгодное занятіе. Въ немъ какъ-то уживались осмотрительность и любовь къ поэзіи; ему невыносима была мысль о безполезной тратѣ денегъ даже на самого себя, не смотря на то, что онъ сильно любилъ свою особу и очень желалъ доставить себѣ всевозможныя развлеченія. Онъ намѣревался такъ устроиться, чтобы ему надолго хватило его денегъ; на свои 500 долларовъ онъ могъ прожить цѣлый годъ въ Нью-Іоркѣ, если издержки на одежду и случайные расходы будутъ покрываться изъ гонорара за корреспонденціи въ «Мидлэндское Эхо». Онъ сейчасъ посмотрѣлъ бы комнату въ отелѣ, но боялся, что еще слишкомъ рано, и рѣшился сдѣлать это, когда вернется сюда къ обѣду. На обратномъ пути къ себѣ домой онъ быстро сосчиталъ предстоящіе расходы и рѣшилъ испробовать новую обстановку хоть на короткое время. Запершись въ своей каморкѣ, онъ принялся въ послѣдній разъ пересматривать нѣкоторыя страницы рукописи съ тѣмъ спокойствіемъ, какое обыкновенно является послѣ принятаго рѣшенія, будь оно даже неправильное.

Идти къ какому-нибудь издателю было еще рано, и онъ могъ цѣлый часъ поработать надъ рукописью. Онъ накладывалъ послѣдніе штрихи и, сознавая, что это дѣйствительно въ послѣдній разъ, жалѣлъ, что заглянулъ въ нее. Она подверглась какой-то дезинтеграціи въ его умѣ. Она разбилась на безсмысленные, отвратительные осколки, и потерявъ всю красоту и связность, такъ что ему становилось и страшно, и стыдно за нее, и онъ никакъ не могъ вспомнить, каковъ былъ ея первоначальный смыслъ, когда-то представлявшійся ему такимъ яснымъ. Онъ боялся, что ни одинъ издатель не дотронется до рукописи съ серьезными намѣреніями, даже сомнѣвался, захочетъ-ли кто нибудь ее прочесть или хоть просмотрѣть. Ему казалось почти безумнымъ предлагать ее кому-нибудь, и онъ долженъ былъ призвать на помощь дерзко-циничное мужество, чтобы заставить себя это сдѣлать. Конечно, было бы лучше сначала напечатать эту повѣсть въ одномъ изъ журналовъ, которые отнеслись благосклонно къ его мелкимъ литературнымъ опытамъ: но Рэй это уже испробовалъ. Рукопись побывала во многихъ редакціяхъ, и каждый разъ, возвращалась послѣ болѣе или менѣе продолжительныхъ скитаній, нося на поляхъ разные гіероглифическіе значки или цифры, свидѣтельствовавшіе, что рукопись прошла черезъ руки чтеца. Рэй въ своей невинности воображалъ, что, срѣзывая ножницами эти значки, ему удается скрыть это обстоятельство отъ другихъ; но теперь даже и онъ не могъ обмануться на этотъ счетъ, когда осматривалъ рукопись: она имѣла ужасно поношенный и истрепанный видъ; всѣ углы были загнуты, измяты… Все-таки оставалась еще надежда какъ-нибудь пристроить ее, такъ какъ изъ всѣхъ отказовъ явствовало, что каждый редакторъ дѣйствительно дочелъ ее до конца: если такъ, то, вѣроятно, повѣсть занимательна или обладаетъ какимъ-нибудь качествомъ, которое привлечетъ средняго читателя, если она когда-нибудь появится въ печати.

Отчасти это была правда: повѣсть дышала свѣжестью и новизной и, не смотря на безсознательное подражаніе слогу и замыслу чужихъ разсказовъ, въ ней была душа первой любви. Онъ думалъ, что ему удалось скрыть это обстоятельство непроницаемымъ покровомъ, но ошибался: всякій, кто умѣетъ читать между строкъ, могъ узнать правду и опредѣлить мѣсто дѣйствія, — что именно Рэй и старался прикрыть заимствованными пріемами и въ манерѣ, и въ конструкціи. Теперь, при послѣднемъ просмотрѣ рукописи, ему показалось, что если бы удалось искоренить въ повѣсти все, что было въ ней отечественнаго, самобытнаго, онъ могъ бы сдѣлать изъ нея сильное и совершенное произведеніе. Ему пришло въ голову написать ее съизнова, измѣнить при этомъ цвѣтъ волосъ героини, придать характеру героя другой оттѣнокъ и измѣнить мѣсто дѣйствія; но онъ уже столько разъ переписывалъ и передѣлывалъ ее, что ему все это надоѣло; къ тому же, крупнымъ передѣлкамъ она какъ то и не поддавалась. Онъ рѣшилъ, что какъ только ему удастся собрать матеріалъ, онъ напишетъ новую повѣсть изъ нью-іоркской жизни. Герой пріѣзжаетъ изъ Мидлэнда и привозитъ съ собой только что оконченную драму. Планъ новой повѣсти началъ уже складываться, но прежде нужно было освободиться отъ старой, т. е. представить ее на судъ публики.

VI.

Онъ взялъ рукопись подъ мышку и вышелъ. Нѣтъ, надо попробовать счастья у всѣхъ издателей и не терять мужества, пока останется хоть одинъ, у котораго онъ еще не былъ. Изъ сношеній съ редакторами журналовъ, Рэй зналъ, что такія дѣла требуютъ очень много времени и что слѣдуетъ вооружиться терпѣніемъ. Нѣкоторые, если и не заглядывали въ рукопись, все-таки держали ее цѣлые дни или даже недѣли, намѣреваясь или дѣлая видъ, что намѣреваются прочесть, а если дѣйствительно читали, то, конечно, нуждались въ болѣе или менѣе опредѣленномъ срокѣ. Онъ и не ожидалъ, что раньше шести мѣсяцевъ его рукопись обойдетъ всѣхъ нью-іорскихъ издателей. При возможности, онъ постарается поторопить, для чего даже намѣренъ воспользоваться своими связями въ журнальномъ мірѣ. Онъ готовъ былъ отдать все, кромѣ чести, чтобы сдѣлать извѣстнымъ свое имя въ «Harper'ѣ» и «Century». Но онъ увѣрялъ себя, что не желаетъ, чтобы его повѣсти было оказано предпочтеніе лишь потому, что онъ писалъ для этихъ журналовъ, за то былъ бы не прочь, чтобы участіе въ мидлэндскомъ «Эхо» содѣйствовало болѣе быстрому разсмотрѣнію его рукописи. Въ концѣ концовъ, онъ рѣшилъ записаться въ журналисты раньше, чѣмъ въ беллетристы.

Мысленно придумывая выраженія, въ которыхъ онъ представится въ качествѣ газетнаго сотрудника, онъ шелъ вверхъ по Броадвэю съ тѣмъ трепетомъ сердца, какое испытываетъ молодой человѣкъ, идя по этой улицѣ въ ясное октябрьское утро. Солнце весело освѣщало фасады зданій, испещренные разными вывѣсками, изображеніями, эмблемами всевозможныхъ видовъ и цвѣтовъ, отъ карниза до самаго основанія; выставка товаровъ заняла даже тротуаръ, оттѣсняя публику къ мостовой или заставляя ее держаться вдоль стѣнъ, гдѣ, впрочемъ, тоже было немного свободнаго мѣста, такъ какъ магазины, находившіеся въ подвальныхъ помѣщеніяхъ, запрудили тротуары своими товарами. Это неистовое, крикливое стремленіе вызвать любопытство и обратить на себя вниманіе публики смѣшивалось въ нѣчто цѣлое, образуя гармонію калейдоскопа. Разнообразные звуки отъ лошадиныхъ копытъ, колесъ, людскихъ шаговъ и говора сталкивались и скрещивались между собою, отдаваясь сплошнымъ ревомъ въ ушахъ. Нашъ герой не чувствовалъ себя смущеннымъ среди всей этой сутолоки. Онъ тоже поставилъ ставку въ этой огромной игрѣ, въ которой всѣ принимали участіе, играя, кто честно, кто безчестно, и заявляя о своей ставкѣ пронзительнымъ крикомъ; онъ былъ такъ увѣренъ въ выигрышѣ, что не боялся риска. Яркое утреннее солнце глядѣло внизъ съ безоблачнаго синяго неба на шумную людную улицу, обрисовывая съ необыкновенной ясностью всѣ детали; Рэй не замѣчалъ дисгармоніи. Неправильность зданій то низкихъ, то высокихъ, какъ части зубчатой стѣны, производила на него такое же впечатлѣніе, какъ прекрасная остроконечная колокольня церкви Милосердія, возносившаяся кверху.

Онъ шелъ впередъ, думая, не встрѣтитъ ли тѣхъ женщинъ, которыя его такъ заинтересовали вчера. Онъ когда-то слышалъ, что стоитъ только выйти на Броадвэй, какъ непремѣнно встрѣтишь знакомаго, и началъ рисовать себѣ встрѣчу съ ними. Онъ рѣшилъ вставить ихъ въ свою повѣсть изъ ньюіоркской жизни и старался вообразить, какую роль онъ назначитъ имъ, или, вѣрнѣе, той, которая дала монету старому негру. Рэй не зналъ только, что сдѣлать съ ребенкомъ; будь онъ постарше, имъ можно было бы воспользоваться, но съ такимъ малюткой очень трудно справиться въ повѣсти, какую онъ задумалъ. Онъ еще не зналъ, выйдетъ ли удачно, если онъ представитъ ее въ видѣ молодой женщины, брошенной мужемъ, въ которую влюбляется герой, молодой литераторъ, вовсе не похожій на него самого; они затѣмъ оба умрутъ, когда на сцену явится ея мужъ, негодяй, какъ разъ во время, чтобы предупредитъ ихъ бракъ. Такой замыселъ давалъ большой просторъ для описанія сильныхъ страданій; Рэй представилъ себѣ сцену разлуки, когда они отказываютъ себѣ даже въ прощальномъ поцѣлуѣ, и почувствовалъ, какъ что-то сжало ему горло. Это можно было бы изобразить очень сильно.

На томъ основаніи, что она проявила щедрость на паромѣ, онъ приписалъ ея характеру черты большого великодушія. Подъ спокойной, холодной наружностью онъ заставилъ ее скрывать страстную, увлекающуюся натуру. Онъ не зналъ, заставить ли супруга умереть подъ конецъ, а влюбленныхъ жениться, или устроить такъ, чтобы они были убиты по несчастному случаю., Въ послѣднемъ случаѣ эффектъ былъ бы сильнѣе; счастливая свадьба слишкомъ ужъ обыкновенна, но читатель любитъ романъ, который хорошо кончается. Если бы удался побѣгъ, то вышло бы и сильно, и соотвѣтствовало бы вкусу публики. Можетъ быть, въ самомъ дѣлѣ лучше всего заставить ихъ бѣжать? Было нѣчто очаровательное въ этой преступной мысли, онъ могъ бы очень увлекательно изобразить побѣгъ; но чувствовавъ, что не долженъ этого дѣлать по той же причинѣ, почему самъ не захотѣлъ бы бѣжать съ чужой женой.

Пока все это проходило въ его умѣ, онъ продолжалъ идти по Броадвэю, держа крѣпко подъ мышкой свою рукопись, которую уже затмѣвала другая… Въ то время, какъ онъ внутреннимъ окомъ созерцалъ лицо женщины, такъ запечатлѣвшееся въ его памяти, глаза его внимательно разсматривали проходившихъ мимо женщинъ. Онъ дѣлалъ выборъ между ними, и его фантазія сплетала романы относительно, тѣхъ изъ нихъ, чьи лица были хороши или достаточно интересны, чтобы привлечь его вниманіе. Большею частью они носили то глупое и жадное выраженіе, какое бываетъ у женщинъ, когда онѣ идутъ за покупками; на нихъ отражались чувства, вызываемыя погоней за лентой извѣстнаго оттѣнка или желаніемъ получить какую-нибудь дорогую, модную вещь за безцѣнокъ. Но молодость или не вдается въ тонкости, или глазъ ея болѣе проницателенъ, только Рэй видѣлъ много прекрасныхъ, изящно одѣтыхъ дѣвушекъ тамъ, гдѣ наблюдатель средняго возраста не увидѣлъ бы ничего, кромѣ заурядныхъ молодыхъ женщинъ. Онъ восхищался ихъ нью-іоркскимъ тикомъ. Онѣ отличались и наружностью, и манерами отъ дѣвушекъ Мидлэнда; ему хотѣлось знать, какими онѣ показались бы ему, будь онъ съ ними знакомъ. Онъ чувствовалъ свое одиночество, но утѣшался тѣмъ, что скоро заведетъ знакомства. Онъ мысленно видѣлъ себя уже принятымъ въ блестящемъ обществѣ, и вдругъ — осложненіе, котораго онъ не предвидѣлъ за минуту до этого: ему предстояло выбрать между блестящей женитьбой на богатой дѣвушкѣ хорошаго происхожденія и вѣрностью къ героинѣ своей новой повѣсти. Эта неожиданность внушила ему мысль о другомъ концѣ: Мужъ умеръ, а влюбленные, только-что собравшіеся жениться, узнаютъ, что богатая дѣвушка влюблена въ героя. Они отказываются другъ отъ друга, онъ женится на богатой дѣвушкѣ, а героиня умираетъ.

Рэй очутился въ толпѣ, внезапно собравшейся на углу, къ которому онъ приближался. Толпа смотрѣла на что-то черезъ дорогу и Рэй тоже посмотрѣлъ туда. Сундуки, чемоданы и саквояжи изъ подвальнаго помѣщенія перебрались на тротуаръ и заняли часть стѣны; на этомъ фонѣ выдѣлялись двѣ мужскія фигуры. Одинъ былъ прилично одѣтый молодой человѣкъ въ круглой шляпѣ и въ очкахъ, которыя придавали ему ученый видъ. Онъ оставался совершенно спокоенъ въ рукахъ второго, вѣроятно, продавца, блѣднаго отъ волненія, который крѣпко вцѣпился ему въ плечо, какъ будто плѣнникъ дѣлалъ невѣроятныя усилія убѣжать. Высокій молодой полисменъ пробрался черезъ толпу и выслушалъ жалобу купца, поминутно указывавшаго на свои товары. Затѣмъ онъ повернулся къ молодому человѣку, и Рэй услышалъ звяканіе наручниковъ; полисмэнъ взялъ арестованнаго за руку и повелъ за собою…

Вторженіе грубаго факта дѣйствительности въ трагическую атмосферу грезъ подѣйствовало непріятно на молодого поэта, за то молодой журналистъ жадно ухватился за него. Поэту и не снилось бы воспользоваться подобнымъ инцидентомъ, но журналистъ сейчасъ же увидѣлъ необходимость вплести это въ общій планъ письма, которое готовилось въ «Эхо», и гдѣ описывались внѣшніе контрасты нью-іоркской жизни, какъ они представлялись новоприбывшему. Имъ овладѣло радостное изумленіе передъ обиліемъ матеріала; если такъ будетъ продолжаться, онъ не будетъ имѣть никакихъ затрудненій; онъ сдѣлаетъ свои письма просто необходимыми для газеты; ихъ будутъ цитировать, перепечатывать, и онъ станетъ получать болѣе высокую плату за нихъ отъ братьевъ Гэнксъ.

Рэй перешелъ на другой уголъ, гдѣ въ центрѣ постепенно уменьшавшейся толпы находился продавецъ сундуковъ, бывшій, очевидно, не прочь остаться подольше предметомъ общаго вниманія.

Онъ разсказывалъ, что воръ прицѣнивался ко многимъ саквояжамъ въ магазинѣ внизу и, взбираясь наверхъ, схватилъ одинъ и хотѣлъ убѣжать; но онъ налетѣлъ на него съ быстротой молніи. Торговецъ показывалъ Рэю мѣшокъ, поворачивая его во всѣ стороны, и какъ бы переживалъ снова нравственное удовлетвореніе, связанное съ возвращеніемъ своего саквояжа. Онъ сказалъ, что ему придется представить его въ судъ и отложить поэтому въ сторону, чтобы не смѣшать съ другими.

— Я полагаю, — сказалъ высокій пожилой господинъ, прислушивавшійся къ разговору Рэя съ продавцемъ, — вы не захотите продать этотъ мѣшокъ? — Онъ говорилъ медленно, густымъ мягкимъ голосомъ.

— Никакія деньги не купятъ этого саквояжа, нѣтъ! — отвѣтилъ продавецъ какъ-то тревожно.

— На судѣ, — продолжалъ господинъ, — вы могли бы показать другой такой же мѣшокъ.

— Тогда я не могъ бы дать присягу, что это тотъ саквояжъ, — сказалъ продавецъ, видимо успокаиваясь.

— Это вѣрно, — замѣтилъ незнакомецъ, — но вы могли бы поклясться, что это точно такой же. Впрочемъ, я долженъ признаться, вы совершенно правы: гораздо лучше представить corpus delicti, если возможно.

Онъ взглянулъ на Рэя, какъ бы ища подтвержденія. Рэй улыбнулся и они ушли вмѣстѣ, оставивъ продавца, который продолжалъ разсматривалъ свой саквояжъ. Онъ зачѣмъ-то открылъ его и что-то внимательно разглядывалъ внутри.

VII.

Незнакомецъ быстро шагалъ рядомъ съ Рэемъ, чего, казалось, нельзя было ожидать отъ человѣка его возраста. Изъ-подъ мягкой поярковой шляпы падали шелковистые серебристаго цвѣта волосы, настолько длинные, что они касались его прекрасной бѣлой бороды. Онъ не стригъ ее, какъ бы съ преднамѣреннымъ желаніемъ показать, что если она не соотвѣтствуетъ нью-іоркской модѣ, за то вполнѣ гармонируетъ съ его вкусомъ, и онъ предоставляетъ каждому примирить это несоотвѣтствіе, какъ угодно. Очевидно, по той же причинѣ, его хорошо сидѣвшій сюртукъ сдѣланъ былъ изъ старомоднаго тонкаго сукна; черный шелковый платокъ, повязанный свободнымъ узломъ вокругъ шеи, высовывался изъ-подъ бороды, такой же волнистой, какъ и волосы; на немъ были черные брюки, пестрые гамаши и широкіе, низкіе башмаки. Въ рукахъ его, закинутыхъ за спину, болталась трость; его манеры отличались непринужденностью, которая нѣсколько увеличивалась, благодаря тому, что ему приходилось наклоняться къ молодому человѣку, ниже его ростомъ, и тому, что онъ, повидимому, не желалъ повышать голоса, каковъ бы ни былъ шумъ на улицѣ. Рэй почти выкрикивалъ, незнакомецъ же говорилъ своимъ обычнымъ тономъ, предоставляя Рэю улавливать слова.

— Я бы не принялъ этого человѣка за вора, — нерѣшительно началъ Рэй, минуту спустя, не зная, слѣдуетъ ли поддержать разговоръ съ незнакомцемъ.

— Вы развѣ вѣрите въ физіогномику? — спросилъ незнакомецъ съ философской серьезностью. У него самого былъ прекрасный цвѣтъ лица и веселые глаза; губы, вѣроятно, когда-то красивыя, складывались въ капризную улыбку подъ его густыми, длинными усами.

— Нѣтъ, — сказалъ Рэй. — Я его видѣлъ не достаточно близко, чтобы разглядѣть лицо. Но онъ имѣлъ такой спокойный и приличный видъ и держался съ такимъ достоинствомъ. Можетъ быть, ему придавали такой видъ очки.

— Очки могутъ многое сдѣлать для измѣненія наружности, — сказалъ незнакомецъ, — даже, если портретъ человѣка находится въ галлереѣ мошенниковъ. Я не говорю, что вы неправы; я только боюсь, что вы никогда не удостовѣритесь въ этомъ. Я бы предпочелъ разсмотрѣть эти факты съ другой стороны. Какъ вы замѣтили, онъ имѣетъ благородную наружность; я это тоже замѣтилъ; онъ похожъ — какъ бы это сказать? — на деревенскаго простака съ учеными склонностями. Допустимъ, что это какой нибудь юноша съ фермы, живущій своимъ трудомъ, учился въ коллэджѣ и обладаетъ даромъ, который обезпечилъ бы ему широкую газетную славу въ качествѣ злостнаго банкрота въ его дальнѣйшей жизни. Онъ въ первый разъ очутился въ большомъ городѣ и былъ пораженъ выставкой товаровъ. Ему показалось, что представился благопріятный случай для пріобрѣтенія изящнаго дорожнаго мѣшка; вѣроятно, онъ никогда не обладалъ такимъ, или просто желалъ преподнести его предмету своей страсти или своей больной матери. Онъ могъ имѣть самыя благородныя намѣренія, но его понятія такъ ограничены, что онъ не можетъ разобраться въ разницѣ между кражей дорожнаго мѣшка и захватомъ, скажемъ, чужой земли. Я думаю, напримѣръ, что мистеръ Шарпъ купилъ Броадвэй именно у тѣхъ, кому онъ не принадлежалъ и которые поэтому продали его по низкой цѣнѣ. Это вамъ можетъ служить иллюстраціей моей мысли. Если бы молодой человѣкъ захватилъ улицу, его бы не арестовали и не отвели въ тюрьму полицейскаго участка Джефферсонъ-Маркезъ, — я полагаю, что это ближайшая тюрьма отсюда, хотя и не совсѣмъ увѣренъ, — онъ долго бы фигурировалъ въ газетахъ, имѣлъ бы адвоката, и его дѣло переходило бы изъ одной инстанціи въ другую, пока онъ, наконецъ, и самъ бы не могъ рѣшить: что онъ такое — уголовный преступникъ или благодѣтель общества? Все его горе въ томъ, что онъ не былъ достаточно осмотрителенъ.

Философствующій незнакомецъ поднялъ голову и поглядѣлъ поверхъ головы Рэя; онъ остановился одновременно съ молодымъ человѣкомъ.

— Итакъ, сударь, — проговорилъ онъ торжественно и вмѣстѣ съ тѣмъ мягко, — я долженъ пожелать вамъ добраго утра. Наши пути теперь расходятся; запомнимъ же сегодняшній урокъ, и если уже красть, такъ будемъ красть большими кушами.

Онъ протянулъ руку, и Рэй охотно пожалъ ее, не зная, какъ иначе выразить свое удовольствіе отъ бесѣды съ нимъ. Онъ чувствовалъ, что долженъ сказать ему что нибудь умное, но не могъ ничего придумать.

— Я увѣренъ, что не забуду вашихъ комментаріевъ по этому поводу, — было все, что онъ могъ сказать.

— Ну, положимъ, не слѣдуйте этому уроку безъ предварительнаго размышленія, — сказалъ незнакомецъ и многозначительно еще разъ пожалъ руку Рэя. — Боже мой! — прибавилъ онъ, замѣтивъ, что. Рэй не двигается впередъ. — Неужели мы оба направляемся сюда — два паука въ убѣжище ничего не подозрѣвающей мухи? Но, можетъ быть, вы только покупатель, а не авторъ книгъ? Я за вами, сударь.

У подъѣзда между ними завязался вѣжливый споръ: одинъ уступалъ дорогу другому. Незнакомецъ положилъ ему конецъ, взявъ молодого человѣка подъ руку и отворивъ дверь, у которой они оба остановились. Съ обѣихъ сторонъ у входа были круглыя металлическія досчечки съ надписью: «Г. С. Чапли и Комп. Издатели». Войдя туда, онъ съ вѣжливымъ поклономъ предоставилъ Рэя самому себѣ. Онъ отошелъ къ прилавку обширнаго помѣщенія магазина съ низкимъ потолкомъ и занялся книгами; Рэй пошелъ впередъ и заговорилъ съ приказчикомъ, вышедшимъ къ нему на встрѣчу. Онъ спросилъ, можно-ли видѣть мистера Чапли, и приказчикъ отвѣтилъ, что тотъ еще не явился — онъ очень рѣдко приходитъ такъ рано, — но что они ожидаютъ мистера Брандрета съ минуты на минуту. Когда Рэй сказалъ, что у него есть письмо къ хозяину и что онъ желалъ бы подождать, клеркъ предложилъ ему посидѣть въ кабинетѣ мистера Брандрета.

Рэй невольно подумалъ, что эта вѣжливость оказывается воображаемому покупателю, а не скрытому автору, но воспользовался ею, усѣвшись въ ему комнатѣ и заглядывая оттуда въ помѣщеніе магазина съ его прилавками, загроможденными книгами, и полками вдоль стѣнъ. «Чапли и Комп.» принадлежали къ небольшому числу тѣхъ издателей, которые еще занимались и продажей книгъ. Большинство же издательскихъ фирмъ принимали заказы лишь отъ частныхъ и общественныхъ библіотекъ, или отъ иногородныхъ покупателей, полагавшихся на ихъ совѣты. Въ небольшихъ городахъ было много книгопродавцевъ, получавшихъ книги черезъ ихъ посредство. Книгопродавецъ въ Мидлэндѣ, который торговалъ также писчебумажными и музыкальными принадлежностями, тоже былъ ихъ постояннымъ покупателемъ и далъ Рэю письмо къ этой фирмѣ.

— Если вы когда-нибудь пожелаете издать книгу, — сказалъ онъ, задѣвая чувствительную струнку автора, — они самые подходящіе для васъ люди.

Эта фирма и ея значеніе были гораздо лучше извѣстны Рэю, чѣмъ мидлэндскому книгопродавцу; и теперь, когда онъ сидѣлъ въ изящномъ маленькомъ кабинетѣ младшаго компаніона, мысль о томъ, чтобы предложить ей свою книжку для изданія, показалась ему до того сумасбродной, что онъ рѣшилъ не упоминать объ этомъ, а представиться лишь въ качествѣ газетнаго сотрудника, каковымъ былъ отрекомендованъ въ письмѣ. Въ ожиданіи прихода мистера Брандрета, у него оказалось достаточно времени, чтобы нѣсколько разъ принять и перемѣнить это рѣшеніе. Часы показывали нѣсколько минутъ десятаго и прошло еще около четверти часа, а никто не являлся. Приказчики собрались кружкомъ и толковали между собою. Бухгалтеры за своими высокими рѣшетками открыли книги и работали при свѣтѣ газовыхъ рожковъ, защищенныхъ абажурами, такъ какъ въ магазинѣ былъ полумракъ. Рэй видѣлъ, какъ его новый знакомый внимательно разсматривалъ книги на верхнихъ полкахъ, покачиваясь изъ стороны въ сторону, причемъ ряды книгъ то подымались, то опускались, какъ-будто онъ напѣвалъ какой-то мотивъ и размахивалъ ими въ тактъ.

VIII.

Наконецъ, дверь, съ улицы отворилась, и вошелъ хозяинъ. Его появленіе вызвало между приказчиками движеніе, обычное при встрѣчѣ патрона. Новый знакомый Рэя обернулся.

— А, здравствуйте, здравствуйте, — не отходя отъ полокъ, воскликнулъ онъ, на что вошедшій отвѣтилъ: «Здравствуйте, мистеръ Кэйнъ» и направился къ двери, которая вела въ комнату, смежную съ той, гдѣ сидѣлъ Рэй. Приказчикъ остановилъ его, и послѣ короткаго разговора онъ подошелъ къ молодому человѣку. Ему было около пятидесяти лѣтъ, борода то слегка серебрилась, а вокругъ висковъ и угловъ рта были складки и морщинки; увядшій румянецъ на щекахъ напомнилъ тѣ плотныя, годныя къ сохраненію яблоки, которыя называютъ зимними. Теперь это былъ худощавый человѣкъ, съ благородной осанкой и съ нѣсколько озабоченнымъ видомъ.

— Мистеръ Брандретъ? — спросилъ Рэй, вставая.

— Нѣтъ, — отвѣтилъ вошедшій, — я мистеръ Чапли.

— Простите, — сказалъ Рэй, — меня ввели въ комнату мистера Брандрета, и я подумалъ…

— О, это ничего, ничего, — успокоилъ его мистеръ Чапли. — Мистеръ Брандретъ долженъ придти очень скоро, если вы желаете видѣть его лично. — И мистеръ Чапли взглянулъ на пакетъ въ рукахъ Рэя.

— О, нѣтъ; я имѣю письмо на имя фирмы. — Рэй подалъ его мистеру Чапли. Послѣдній прочелъ письмо и пожалъ руку Рэя, сказавъ, что радъ съ нимъ познакомиться. Онъ предложилъ нѣсколько обычныхъ дружескихъ вопросовъ относительно автора письма и проговорилъ съ свойственной, казалось, ему грустью:

— Итакъ, вы пріѣхали, чтобы принять участіе въ огромной игрѣ, которая тутъ происходитъ. Если я чѣмъ-нибудь могу вамъ услужить, я буду очень радъ.

Рэй поспѣшно отвѣтилъ согласно своему плану:

— Вы очень любезны, мистеръ Чапли. Я собираюсь писать корреспонденціи въ газету, въ которой работалъ въ Мидлэндѣ, и желалъ-бы придать имъ, главнымъ образомъ, характеръ литературныхъ обозрѣній. Я вамъ буду очень обязанъ за сообщеніе новостей изъ литературнаго міра.

Казалось, мистеръ Чапли освободился отъ тайнаго страха. Маленькая складка безпокойства вокругъ его глазъ изгладилась; хотя онъ еще не рѣшился снять пальто, но положилъ шляпу на письменный столъ Брандрета и поставилъ трость, которую до сихъ поръ крѣпко сжималъ въ рукѣ.

— Съ удовольствіемъ, съ удовольствіемъ, но мистеръ Брандретъ больше занимается этой стороной дѣла. По правдѣ сказать, онъ гораздо чаще сталкивается съ молодыми людьми и со всѣмъ, что происходитъ, чѣмъ я. Онъ можетъ разсказать вамъ все, что касается нашихъ небольшихъ дѣлъ, и поможетъ мъ войти въ сношенія съ другими издателями.

— Весьма благодаренъ, — началъ, было, Рэй.

— О, не стоитъ, я увѣренъ, что это для нашей же пользы. Мы были бы рады сдѣлать гораздо болѣе для друга нашихъ друзей (мистеру Чапли пришлось взглянуть на заголовокъ письма раньше, чѣмъ онъ могъ вспомнить имена своихъ старыхъ друзей)… Шмуккеръ и Вильсъ. Я надѣюсь, что они преуспѣваютъ, не смотря на трудныя времена?

Рэй отвѣтилъ, что, какъ ему кажется, дѣла ихъ идутъ хорошо.

— Многіе изъ здѣшнихъ книгопродавцевъ, — продолжалъ мистеръ Чапли, — страдаютъ отъ конкурренціи большихъ магазиновъ-базаровъ, которые теперь стали торговать книгами наряду со всякими товарами, какіе только можно вообразить. Насколько мнѣ извѣстно, они внесли полный хаосъ въ книжную торговлю небольшихъ городовъ, — да, полный хаосъ! забираютъ въ руки какую-нибудь книгу, — «Робертъ Эльсмеръ» напримѣръ, — какъ будто бы это кусокъ шелку извѣстнаго рисунка, выдѣлку котораго они контролируютъ, и продаютъ по цѣнѣ положительно разорительной; кромѣ того, они ведутъ торговлю разными книгами вообще, доводя ихъ цѣны до те что совершенно устраняютъ конкурренцію настоящихъ книгопродавцевъ. Но, можетъ быть, вы въ Мидлэндѣ еще не страдаете отъ этихъ чудовищъ торговаго міра?

— Мы имѣемъ своихъ мѣстныхъ Стюартовъ и Мэйси, сказалъ Рэй, — каковы бы ни были ихъ имена; и я думаю, что Шмуккеръ и Вильсъ терпятъ отъ нихъ, особенно во время праздниковъ.

Ему никогда не приходилось самому покупать книги, потому что ему всегда присылали ихъ въ «Эхо» для рецензіи и теперь, изъ уваженія къ мистеру Чапли, онъ былъ радъ, что самъ не принималъ участія въ этой деморализаціи книжной торговли.

— Но я думаю, — прибавилъ Рей весело, — что они очень хорошо выдерживаютъ борьбу.

— Я очень радъ, дѣйствительно очень радъ слышать это, сказалъ мистеръ Чапли. — Если бы намъ только удалось провести международный законъ о литературной собственности и пріостановить у самаго источника это движеніе въ пользу дешевыхъ изданій, которое такъ подрываетъ книжную торговлю, мы могли бы надѣяться, что намъ удастся поставить ее на прежнюю высоту. Но пока дѣла продолжаются такимъ образомъ, мы всячески стараемся ограничить наши издательскія предпріятія. Мы теперь почти не помышляемъ о томъ, чтобы заглянуть въ рукопись неизвѣстнаго автора.

Мистеръ Чапли посмотрѣлъ на рукопись неизвѣстнаго автора, какъ будто догадался о ея присутствіи, не смотря на то, что она была завернута въ толстую бумагу. Рэй не имѣлъ никакого основанія предполагать, что, говоря это, мистеръ Чапли намекалъ на него, но, конечно, это заставило прекратить дальнѣйшіе разспросы насчетъ конкурренціи большихъ магазиновъ-базаровъ. Онъ видѣлъ возможность составить изъ этого цѣлое письмо въ «Эхо», но разговора уже не не продолжалъ. Онъ сидѣлъ смущенный, устремивъ пристальный взглядъ на ласковое, задумчивое лицо мистера Чапли, не зная, убраться ли ему сейчасъ же, не повидавшись съ мистеромъ Брандретомъ, или дождаться и, обмѣнявшись холодными и формальными выраженіями почтенія, разъ навсегда отряхнуть съ ногъ своихъ прахъ издательской фирмы «Чапли и К», когда дверь съ улицы опять отворилась, и въ магазинъ быстро вошелъ человѣкъ небольшого роста съ стройной фигурой, напомнившей Рэю его собственную. Услышавъ его шаги, мистеръ Кэйнъ такъ же весело привѣтствовалъ его появленіе, какъ и раньше приходъ Чапли:

— А, здравствуйте, здравствуйте!

— Здравствуйте, мистеръ Кэйнъ! Великолѣпная погода, — сказалъ господинъ въ блестящемъ цилиндрѣ, съ лучезарной улыбкой на лицѣ, быстро подходя къ Рэю и мистеру Чапли. Его пальто висѣло на рукѣ; у него былъ свѣжій видъ, вѣроятно, отъ продолжительной прогулки. — А, здравствуйте, — проговорилъ онъ, обращаясь къ мистеру Чапли. — Какъ вы себя сегодня чувствуете? — Онъ вопросительно поклонился въ сторонy Рэя, пока мистеръ Чапли успѣлъ познакомить:

— Это мистеръ… гм… Рэй, который привезъ съ собою письмо отъ нашихъ старыхъ друзей… Шмуккеръ и Вильсъ изъ Мидлэнда.

— О, Мидлэндъ, да, — воскликнулъ мистеръ Брандретъ. Рэй догадался, что это именно онъ. — Очень радъ видѣть васъ, мистеръ Рэй. Когда вы уѣхали изъ Мидлэнда? Не угодно ли вамъ сѣсть? А вы, мистеръ Чапли?

— Нѣтъ, нѣтъ, — нервно сказалъ мистеръ Чапли: — я собирался пойти въ свою комнату. Какъ себя чувствуетъ бѣдная Бэлла?

— Замѣчательно хорошо, замѣчательно! Я нарочно дождался прихода доктора, чтобы дать достовѣрный отчетъ; по его словамъ, все идетъ какъ нельзя лучше. Онъ обѣщаетъ, позволить ей выйти недѣли черезъ двѣ или около того, если будетъ хорошая погода.

— Вы должны быть очень осторожны, главное, не спѣшите! — предостерегъ мистеръ Чапли, — А ребенокъ?

— Великолѣпный! Онъ спалъ, какъ убитый, всю ночь, и мы его съ трудомъ разбудили къ завтраку.

— Бѣдненькій! — сказалъ мистеръ Чапли, подавая руку Рэю и выражая надежду видѣть его часто. — Заглядывайте къ намъ, когда будете проходить мимо. Мистеръ Рэй, — объяснилъ онъ, — пріѣхалъ поселиться здѣсь, въ Нью-Іоркѣ. Онъ сотрудникъ одной изъ газетъ въ Мидлэндѣ; я ему посовѣтовалъ обратиться къ вамъ за литературными новостями и тому подобнымъ. .

— Хорошо, хорошо, — перебилъ мистеръ Брандретъ. Онъ разсмѣялся послѣ ухода мистера Чапли и сказалъ: — Извините, мистеръ Рэй. Не обращайте вниманія на то, что я улыбаюсь такъ не кстати. На этой недѣлѣ въ моемъ домѣ совершилось великое событіе, а именно, у меня родился мальчикъ.

— Въ самомъ дѣлѣ! — сказалъ Рэй. Онъ смотрѣлъ на это съ тѣмъ пренебреженіемъ, какое питаютъ молодые люди къ событіямъ домашняго характера, но скрылъ это отъ счастливаго отца, который по виду былъ едва ли старше его.

— Восьми-фунтовый, — снова заговорилъ мистеръ Брандретъ — Я довольно таки безпокоился послѣднія недѣли. Вы женаты или нѣтъ, мистеръ Рэй?

— Нѣтъ.

— Ну, такъ вы не поймете. — Рэю показалось, что мистеръ Брандретъ неохотно прерываетъ свои изліянія. — Но вы когда-нибудь поймете, когда нибудь поймете, — прибавилъ онъ весело, — и тогда вы будете знать, что значитъ, когда подобная исторія сходитъ благополучно. Все является въ новомъ свѣтѣ…

Вошелъ приказчикъ съ кипой писемъ и положилъ ихъ на письменный столъ Брандрета; нѣкоторыя изъ нихъ были еще нераспечатаны; Рэй опять поднялся.

— Нѣтъ, не уходите. Вы, надѣюсь, не будете имѣть ничего противъ того, чтобы я ихъ просмотрѣлъ, пока мы разговариваемъ. Я не знаю, что сообщилъ вамъ мистеръ Чапли, — онъ, знаете, мой тесть.

Рэю это было неизвѣстно.

— Я присоединился къ фирмѣ и сталъ членомъ этого семейства нѣсколько болѣе года тому назадъ. Но если я вамъ могу быть полезнымъ, я весь къ вашимъ услугамъ.

— Благодарю васъ, — сказалъ Рэй. — Мистеръ Чапли разсказывалъ мнѣ о значеніи конкурренціи большихъ магазиновъ-базаровъ.

Мистеръ Брандретъ разрѣзалъ тонкимъ ножомъ конвертъ и быстро пробѣжалъ письмо.

— Да, это маленькій вопросъ, въ которомъ мы расходимся съ мистеромъ Чапли. Конечно, я понимаю, что онъ долженъ чувствовать, будучи воспитанъ въ старыхъ традиціяхъ. Ему кажется, что мы непремѣнно должны разориться оттого, что наши книги будутъ продаваться за прилавкомъ, бокъ-о-бокъ съ жестяными товарами, духами и разными эссенціями или bric-à brae. Я другого мнѣнія. Я думаю, что самое главное — продавать; я бы желалъ предоставить какому-нибудь изъ этихъ крупныхъ магазиновъ книгу нашего изданія и былъ бы радъ такому случаю. Намъ пришлось бы сдѣлать крупную уступку, но поглядите, сколько мы должны уступать и теперь! Сорокъ процентовъ и десять центовъ сверхъ того, при уплатѣ чистоганомъ, такъ что книга въ полтора доллара, изданіе которой обходится въ двадцать пять или тридцать центовъ, приноситъ намъ всего около семидесяти центовъ. Затѣмъ, если вы платите автору десять процентовъ за его авторское право, сколько останется, принимая во вниманіе расходы на объявленія, наемъ помѣщенія, приказчиковъ и разныя разности? Если же вы хотите продавать черезъ газетныя компаніи, то вы должны имъ сдѣлать уступку въ шестьдесятъ процентовъ при уплатѣ наличными.

— Неужели это возможно? — спросилъ Рэй. — Я понятія не имѣлъ объ этомъ!

— Никто себѣ этого не представляетъ. Думаютъ, что издатели утопаютъ въ барышахъ и богатѣютъ насчетъ автора и читателя. И даже многіе издатели-книгопродавцы воображаютъ, что если бы имъ удалось удержать за собою львиную долю при системѣ долгосрочнаго кредита,, то ихъ благополучіе было бы обезпечено. Я съ этимъ не согласенъ. Получи мы хорошую, свѣжую, захватывающую повѣсть, я бы съ удовольствіемъ попробовалъ на ней счастья при посредствѣ какого-нибудь магазина-базара.

Сердце Рэя затрепетало. Его повѣсть ему часто казалась и хорошей, и захватывающей; была ли она оригинальна или нѣтъ, — онъ никогда не думалъ объ этомъ. Ему бы хотѣлось знать, что именно мистеръ Брандретъ подразумѣваетъ подъ этимъ терминомъ. Его рука нервно теребила рукопись, лежавшую у него на колѣняхъ, и онъ робко спросилъ:

— Не будетъ-ли неудобно, если я воспользуюсь нѣкоторыми изъ этихъ фактовъ — они мало извѣстны — въ моихъ корреспонденціяхъ? Не упоминая именъ, конечно.

— О, вовсе нѣтъ! Я буду радъ, если они станутъ достояніемъ печати, — сказалъ Брандретъ.

— А каковы виды на дѣла зимою, мистеръ Брандретъ?

— Какъ нельзя лучше. Я ожидаю, что мы будемъ имѣть хорошія дѣла. Нашъ списокъ нынче такъ длиненъ, какъ не былъ уже многіе годы. Дѣло въ томъ, — сказалъ Брандретъ, взглянувъ на Рэя съ тѣмъ довѣріемъ, какое онъ внушалъ большинству людей, юношеской серьезностью своего лица, — дѣло въ томъ, что Чапли и Комп. — начали уже слишкомъ исчезать изъ виду въ качествѣ издателей, и я чувствую, — пора какъ слѣдуетъ напомнить публикѣ, что мы не только книгопродавцы и коммиссіонеры. Я хочу, чтобы наша фирма заняла свое прежнее мѣсто. Я не думаю этимъ сказать, что она когда-нибудь дѣйствительно спускалась со своей высоты, или что она потеряла то значеніе, какое имѣла лѣтъ двадцать назадъ. Я вамъ сейчасъ покажу нашъ списокъ, если вы можете подождать минутку.

Мистеръ Брандретъ пожалъ кнопку въ видѣ клюва, лежавшую на его столѣ; гдѣ-то вдали раздался электрическій звонокъ, и на зовъ явился мальчикъ.

— Пойдите къ миссъ Хюзъ и спросите ее, готовъ ли у нея списокъ новыхъ изданій.

Мальчикъ вышелъ, а мистеръ Брандретъ взялъ одну изъ карточекъ фирмы.

— Если вы пожелаете навѣстить какія-либо другія фирмы, мистеръ Рэй, я дамѣ вамъ нашу карточку, — и, написавъ на ней: «Симъ рекомендую мистера Рэя, сотрудника мидлэндскаго „Эхо“. П. Б.», подалъ ему: — Не Петръ, а Перси, — сказалъ онъ, улыбаясь своей собственной шуткѣ. — Но въ дѣловыхъ сношеніяхъ лучше, чтобы принимали за Петра.

Рэй со смѣхомъ замѣтилъ, что онъ и самъ часто испытывалъ неудобство носить имя Шелли: слишкомъ долго подписываться: П. Б. Ш. Рэй, и приходится ставить просто: Ш. Рэй.

— Какъ? въ такомъ случаѣ мы носимъ одно и тоже имя, — промолвилъ мистеръ Брандретъ. — Къ тому же это очень рѣдкое имя. Я очень радъ быть вашимъ тезкой, мистеръ Рэй.

Казалось, это обстоятельство какъ бы еще усилило ихъ взаимную симпатію, вызванную отчасти тѣмъ, что они оба были молоды. — Мнѣ хотѣлось-бы, — снова заговорилъ издатель, — имѣть возможность пригласить васъ къ себѣ, но, знаете-ли, теперь мой домъ превратился въ настоящую дѣтскую.

— Вы очень любезны, — сказалъ Рэй, — я бы не смѣлъ и думать о томъ, чтобы обезпокоить васъ теперь.

Этотъ обмѣнъ любезностей былъ остановленъ приходомъ мальчика, который заявилъ, что миссъ Хюзъ приготовитъ списокъ черезъ нѣсколько минутъ.

— Такъ попросите ее принести его сюда, слышите? — окликнулъ Брандретъ. — Я хочу поговорить съ нею по поводу нѣкоторыхъ изъ этихъ писемъ.

— Я отнимаю у васъ слишкомъ много времени? — замѣтилъ Рэй.

— Вовсе нѣтъ, вовсе нѣтъ. Я устроилъ себѣ нѣчто вродѣ праздника на этой недѣлѣ. Я сильно взволнованъ. — И мистеръ Брандретъ такъ добродушно улыбнулся, что Рэй не могъ удержаться, чтобы не воспользоваться его хорошимъ настроеніемъ.

Желаніе сообщить о своей повѣсти такъ сильно овладѣло имъ, что онъ и самъ не замѣтилъ, какъ привелъ его въ исполненіе; ему казалось, что онъ успѣлъ подавить его, но въ то же время проговорилъ сухимъ неестественнымъ голосомъ:

— Я принесъ свою повѣсть, которую желалъ бы предложить вашему усмотрѣнію.

IX.

— Я принесъ свою повѣсть, которую желалъ бы предложить вамъ, — повторилъ Рэй.

— О, въ самомъ дѣлѣ, — произнесъ мистеръ Брандретъ такимъ тономъ, который возбудилъ въ Рэѣ разочарованіе и обиду. — Дѣла въ настоящее время, знаете, очень вялы, мистеръ Рэй.

— Да, я знаю, — проговорилъ Рэй, думая про себя, что ему только что сказали обратное. Ему стало противно, онъ почувствовалъ себя виноватымъ, кровь ударила ему въ голову, лицо горѣло.

— Нашъ списокъ для осени уже заполненъ, какъ я вамъ говорилъ, и мы положительно не можемъ ни къ чему прикоснуться до весны.

— Я и не думалъ, чтобы повѣсть вышла къ осеннему сезону, — сказалъ Рэй, чувствуя, какъ установившаяся, было, между ними симпатія внезапно исчезла; онъ не былъ въ состояніи больше настаивать.

Вѣроятно, и мистеръ Брандретъ замѣтилъ это охлажденіе, потому что сказалъ, какъ бы извиняясь:

— Конечно, мы всегда беремся разсматривать рукописи для изданій, и я надѣюсь, что мы будемъ издавать все больше и больше; но американская повѣсть неизвѣстнаго автора, въ то время, когда намъ приходится конкуррировать съ даровыми перепечатками англійскихъ… О! если бы намъ только удалось провести законъ объ авторскомъ правѣ — все было бы ладно.

Рэй молчалъ, обвиняя себя въ томъ, что злоупотребилъ любезностью мистера Брандрета.

— Каковъ характеръ вашей повѣсти? — спросилъ Брандретъ скорѣе для того, чтобы положить конецъ тяжелому молчанію, чѣмъ изъ желанія получить отвѣтъ.

— Обычный характеръ: исторія любви, — отвѣтилъ Рэй съ безучастіемъ, которое молодой издатель могъ принять за небрежную самоувѣренность и которое тѣмъ не менѣе возбудило его любопытство.

— Ну, разумѣется. А каковъ конецъ? Успѣхъ такъ часто отъ него зависитъ.

— Я полагаю, что конецъ скверный, скверный, насколько лишь возможно, — сказалъ авторъ, чувствуя, какъ онъ увлекается. — Это непрерывная трагедія.

— Иногда это не такъ дурно, — сказалъ мистеръ Брандретъ, — т. е., если трагедія достаточно сильная. Публикѣ нравится, если любовь описана хорошо и сильно. Рукопись съ вами?

— Вотъ она, на моихъ колѣняхъ, — проговорилъ Рэй съ безнадежной улыбкой.

Мистеръ Брандретъ взглянулъ на папку.

— Какъ называется повѣсть? Вѣдь и это важно.

— Мнѣ приходило въ голову много заглавій, напримѣръ, назвать именемъ героя или героини. Затѣмъ я подумалъ, что лучше всего подошло бы: «Современный Ромео». Она во многомъ напоминаетъ драму.

— Въ самомъ, дѣлѣ? — воскликнулъ Брандретъ съ живымъ интересомъ, воскресившимъ надежды Рэя. — Это очень любопытно. Я однажды принималъ участіе въ любительскомъ спектаклѣ, мы давали «Ромео». Сцена была на открытомъ воздухѣ и производила очень хорошее впечатлѣніе.

— О, я думаю, — сказалъ Рэй и поспѣшилъ прибавить: — Въ моей повѣсти описывается, конечно, американская жизнь, и дѣйствіе происходитъ въ деревушкѣ, въ которой я выросъ!

— Нашъ спектакль, былъ устроенъ въ дачной мѣстности въ Массачусетсѣ — продолжалъ мистеръ Брандретъ. — Одна изъ дамъ уступила свою площадку для игры въ теннисъ и кулисами служилъ намъ росшій вокругъ кустарникъ. Вы себѣ представить не можете, какъ красиво выглядѣла средневѣковая одежда при электрическомъ освѣщеніи.

— Воображаю, какъ это красиво! — поспѣшилъ согласиться Рэй. — Моя Юлія — дочь деревенскаго врача, а мой Ромео — молодой адвокатъ, который едва не убиваетъ ея кузена послѣ одного столкновенія.

— Это хорошо, — одобрилъ мистеръ Брандретъ. — Я самъ исполнялъ роль Ромео, а миссисъ Брандретъ — тогда еще миссъ Чапли — была предоставлена роль Юліи, но другая дѣвушка, которая раньше отказалась отъ этой роли, вдругъ измѣнила свое рѣшеніе и потребовала ее для себя. Намъ съ большимъ трудомъ удалось все это уладить. Виноватъ, я васъ перебилъ.

— О, нѣтъ, — сказалъ Рэй. — Должно быть, было очень трудно уладить… Въ моей повѣсти оба семейства враждуютъ изъ-за земельныхъ границъ, и оба стараются разлучить влюбленныхъ.

— Какъ это ни странно, — снова перебилъ Брандретъ, — но изъ-за этого спектакля едва не прекратилось наше знакомство съ миссисъ Брандретъ. Конечно, она была разсержена — всякій на ея мѣстѣ разсердился бы — ей пришлось отказаться отъ роли послѣ того, какъ она такъ много работала надъ ней. Но когда она увидѣла, сколько мнѣ пришлось мучиться съ ея замѣстительницей, которая не знала и половины роли, исполняя ее, какъ деревянная кукла, она мнѣ простила. «Ромео» моя любимая пьеса. Видѣли-ли вы когда нибудь Юлію Марину въ ней?

— Нѣтъ.

— Значитъ, вы никогда не видѣли настоящей Юліи. Я раньше считалъ Маргаретъ Мазеръ приличной Юліей, и въ ней дѣйствительно много страсти…

— Моя Юлія, — перебилъ Рэй, — представляетъ одну изъ такихъ страстныхъ натуръ. Убѣдившись въ томъ, что старики неумолимы, она хватается за предложеніе обвѣнчаться тайно. Молодые уѣзжаютъ, вѣнчаются, потомъ возвращаются и живутъ врозь. Вскорѣ они встрѣчаются на пикникѣ, куда Юлія приходитъ со своимъ двоюроднымъ братомъ; послѣдній ищетъ ссоры съ молодымъ мужемъ и, наконецъ, оскорбляетъ его. Случайно они оказываются одни на берегу рѣки, и мужъ, человѣкъ тихій, но страшный въ гнѣвѣ, внезапно сбрасываетъ кузена съ утеса. Остальные танцуютъ.

— Мы тоже ввели менуэтъ въ наше представленіе, — вмѣшался мистеръ Брандретъ, — и всѣмъ это очень понравилось… Виноватъ…

— Пожалуйста! Вѣроятно, это было очень живописно… Кузена считаютъ безнадежнымъ, а молодой скрывается, пока не выяснится состояніе пострадавшаго. Мужа ищутъ повсюду, и отцу дѣвушки, который увлекался гипнотизмомъ и иногда продѣлывалъ опыты надъ своей дочерью, приходитъ въ голову подвергнуть ее гипнотическому сну и такимъ образомъ вывѣдать, гдѣ онъ находится. Опытъ не вполнѣ удается и, вслѣдствіе того, что дѣвушка сохраняетъ слабое сознаніе, она страшно страдаетъ отъ борьбы, которая въ ней происходитъ. Въ это время сообщаютъ, что больной при смерти. Отецъ уходитъ къ нему, оставляя дочь, которая впадаетъ въ каталептическое состояніе. Мужъ въ это время бродитъ вокругъ дома, намѣреваясь явиться, въ случаѣ дурного конца. Онъ подкрадывается къ открытому окну, — я забылъ сказать, что опытъ съ гипнотизмомъ происходитъ въ кабинетѣ, конечно, въ первомъ этажѣ, — и видитъ, что она лежитъ, вся вытянувшись, неподвижная; онъ думаетъ, что она умерла.

Мистеръ Брандретъ разразился смѣхомъ.

— Я вспомнилъ, что сказалъ нашъ Меркуціо — это очень остроумный парень, тамошній адвокатъ, мѣстный уроженецъ и превосходный Меркуціо. Онъ сказалъ, что наша Юлія была великолѣпна въ гробу и, если бы она могла все время исполнять свою роль въ качествѣ мертвой, она превзошла бы всѣхъ насъ!

— Превосходно, — расхохотался Рэй.

— Прошу васъ, продолжайте, — сказалъ мистеръ Брандретъ.

— Итакъ… мужъ влѣзаетъ въ окошко, бросается къ ней на грудь и старается привести ее въ чувство. Она не обнаруживаетъ никакихъ признаковъ жизни, хотя все время сознаетъ, что происходитъ вокругъ, и дѣлаетъ усилія заговорить и успокоить его. Но она приходитъ въ себя въ ту минуту, когда онъ вынимаетъ пистолетъ и стрѣляетъ себѣ въ самое сердце. Выстрѣлъ заставляетъ отца кинуться въ кабинетъ и, когда онъ входитъ туда, дочь подымается, дико оглядывается и падаетъ мертвая на тѣло мужа.

— Очень сильная сцена, — сказалъ мистеръ Брандретъ.

— Вы находите? — спросилъ Рэй, покраснѣвъ и нѣсколько польщенный. — Иногда мнѣ казалось, что это невѣроятно и слабо. Это, въ сущности говоря, не повѣсть, и скорѣе можетъ быть отнесено къ области романтизма.

— Тѣмъ лучше. Я думаю, что всѣмъ пріѣлись обыкновенныя фотографическія описанія. Публикѣ хочется чего-нибудь фантастическаго, — замѣтилъ мистеръ Брандретъ.

— Можно сказать, что разсказъ построенъ на психологической почвѣ. Я вамъ далъ только самую грубую схему его, отчего онъ, понятно, много проигралъ.

— Да, говорятъ, что во Франціи психологическій романъ вытѣсняетъ теперь реалистическій. Вы позволите?

Онъ протянулъ руку, и Рэй, поспѣшно развернувъ рукопись, подалъ ему. Брандретъ перевернулъ нѣсколько страницъ.

— Вотъ что мы сдѣлаемъ, мистеръ Рэй. Вы это оставьте у насъ, наши чтецы просмотрятъ, дадутъ намъ отчетъ о ней, и мы васъ извѣстимъ. Вашъ адресъ?

— У меня еще нѣтъ, — но я зайду сюда и сообщу, какъ только устроюсь. — Рей всталъ.

— Загляните когда-нибудь, — сказалъ издатель. — Мы всегда будемъ рады васъ видѣть. Конечно, я не могу обѣщать, что мы дадимъ вамъ немедленно отвѣтъ.

— О нѣтъ, я этого и не жду. Я не тороплю. Не могу выразить, какъ я цѣню вашу любезность.

— Очень радъ.

Вошелъ мальчикъ, неся въ рукахъ исписанный листъ бумаги. Мистеръ Брандретъ взялъ листъ и подалъ его Рэю.

— Вотъ вы можете получить представленіе о томъ, что мы собираемся издавать. У насъ много экземпляровъ, возьмите этотъ съ собою. Загляните къ намъ, когда будете проходить мимо.

Они пожали другъ другу руки. Мистеръ Брандретъ проводилъ Рэя въ магазинъ и предложилъ ему нѣсколько экземпляровъ новыхъ изданій. Распорядившись, чтобы приказчикъ завернулъ книги, онъ сказалъ:

— Я бы хотѣлъ познакомить васъ съ однимъ изъ нашихъ авторовъ. Мистеръ Кэйнъ! — обратился онъ къ кому-то, и Рэй узналъ господина, съ которымъ встрѣтился на улицѣ.

Мистеръ Кэйнъ обернулся и пошелъ къ нимъ на встрѣчу. — Я хочу васъ познакомить съ мистеромъ Рэемъ.

— Фортуна уже сблизила насъ, — проговорилъ мистеръ Кэйнъ, видимо, наслаждаясь звукомъ своего собственнаго голоса, — мы приняли участіе въ одномъ заблудшемся ближнемъ, хотѣвшемъ украсть дорожный мѣшокъ. До вашего прихода мы уже пять минутъ были друзьями на улицѣ и вмѣстѣ пришли въ вашъ храмъ музъ. Но я очень радъ познакомиться вторично съ моимъ дорогимъ другомъ и узнать его имя. — Онъ пожалъ руку Рэя мягкой, холодной рукой. — Мое, безъ сомнѣнія, знакомо вамъ, мистеръ Рэй, хотя правописаніе его мы нѣсколько измѣнили со времени несчастнаго происшествія съ Авелемъ^[2]; но несомнѣнно это то же имя и, слѣдовательно, я принадлежу къ очень древнему роду. Не правда ли? — Онъ все еще жалъ руку молодого человѣка, иронически поглядывая на мистера Брандрета, какъ бы ожидая, что тотъ возразитъ. — Полагаю, мистеръ Рэй писатель? Я былъ увѣренъ въ этомъ съ перваго момента, — прибавилъ Кэйнъ, отпуская, наконецъ, руку Рэя, — признаки благороднаго званія литератора на лицо.

— Мистеръ Рэй, — пояснилъ Брандретъ, — намѣренъ поселиться теперь въ Нью-Іоркѣ; онъ состоитъ сотрудникомъ одной изъ мидлэндскихъ газетъ.

— Въ такомъ случаѣ онъ опасный человѣкъ: его слѣдуетъ уважать, но избѣгать. Однако не говорите мнѣ, что у него нѣтъ болѣе священныхъ и нѣжныхъ узъ съ литературой, кромѣ грѣховной газетной связи.

Это польстило самолюбію Рэя.

— Мистеръ Брандретъ былъ такъ любезенъ, что согласился просмотрѣть мою рукопись, — сказалъ онъ, смѣясь.

— Поэма?

— Нѣтъ, повѣсть.

— Большая? конечно, изъ американской жизни?

— Это мы увидимъ, — весело проговорилъ молодой издатель.

— Да, пріятно наблюдать возрожденіе старыхъ литературныхъ традицій во всей ихъ свѣжести: молодой геній изъ провинцій является въ Нью-Іоркъ съ рукописью подъ мышкой, какъ онъ приходилъ въ Лондонъ и, безъ сомнѣнія, нѣкогда въ Мемфисъ и Ниневію. Впрочемъ, черепки, на которыхъ тогда писали, были довольно тяжеловѣсны и ихъ доставляли, вѣроятно, на волахъ, а не подъ мышкой. А не сказалъ вамъ мистеръ Брандретъ, когда вы предложили ему свою рукопись, что книжныя дѣла очень вялы?

— Нѣчто въ этомъ родѣ, — отвѣтилъ Рэй со смѣхомъ. Мистеръ Брандретъ тоже разсмѣялся.

— Меня это радуетъ, — продолжалъ мистеръ Кэйнъ, — безъ этого было бы какъ-то странно. Они всегда такъ говорятъ. Я убѣжденъ, что мемфискіе и ниневійскіе издатели въ свое время говорили то же самое — обычный пріемъ по отношенію къ авторамъ, заставляющій считать за огромное счастіе, что нашелся издатель на какихъ бы то ни было условіяхъ. Оно, пожалуй, вполнѣ правильно. Итакъ, вы спущены на воду, мой дорогой другъ, и вамъ остается только двигаться. Можетъ быть, изъ васъ выйдетъ быстроходный океанскій пароходъ… въ началѣ мы никогда не ожидаемъ меньшаго. Въ такомъ случаѣ позвольте мнѣ, старому заброшенному судну, носящемуся по волѣ волнъ, привѣтствовать васъ и пожелать вамъ благополучнаго пути къ Островамъ Счастья. — Мистеръ Кэйнъ мягко улыбнулся и протянулъ руку, какъ бы благословляя.

— О, ваша книжка еще пойдетъ, мистеръ Кэйнъ, — поспѣшно сказалъ Брандретъ, желая его утѣшить. — Вкусы публики измѣнятся, и настанетъ очередь для серьезной литературы.

— Будемъ надѣяться, — благоговѣйно произнесъ мистеръ Кэйнъ, — будемъ молиться, чтобы средній читатель оставилъ свой ложный путь, отказался отъ романовъ и возлюбилъ бы размышленія о морали… но не раньше, конечно, чѣмъ будетъ имѣть успѣхъ повѣсть нашего дорогого друга. — Онъ опять поклонился въ сторону Рэя. — Впрочемъ, можетъ быть, она съ тенденціей? — предположилъ онъ почему-то.

— Едва ли… — началъ, было, Рэй, но мистеръ Брандретъ уже пришелъ къ нему на помощь.

— Психологическій романъ… и, какъ мнѣ кажется, вполнѣ въ духѣ времени.

— Въ самомъ дѣлѣ? — сказалъ мистеръ Кэйнъ. — Я начинаю думать, что вы, мистеръ Рэй, попали къ нашему другу въ такую минуту, когда онъ, въ качествѣ молодого отца, весь растаялъ отъ счастья, и воспользовались его благоволеніемъ ко всему человѣчеству исключительно въ свою пользу.

— Нѣтъ, нѣтъ! ничего подобнаго, увѣряю васъ, — весело запротестовалъ мистеръ Брандретъ. — У меня все ведется на строго дѣловыхъ основаніяхъ. Всегда!.. Но я желалъ бы, чтобы вы видѣли моего мальчугана, мистеръ Кэйнъ. Конечно, смѣшно говорить это о ребенкѣ, которому всего восемь дней, но, увѣряю васъ, онъ начинаетъ уже кое что замѣчать.

— Обратите его вниманіе на ваши книги, и особенно на мои произведенія. Онъ рано начинаетъ, но, можетъ быть, не слишкомъ рано для критика, — проговорилъ мистеръ Кэйнъ и, круто повернувшись, ушелъ. Мистеръ Брандретъ добродушно разсмѣялся шуткѣ на свой счетъ.

— Это одинъ изъ самыхъ странныхъ чудаковъ, — сказалъ онъ послѣ ухода Кэйна. — Если бы онъ могъ вложить въ свои произведенія самого себя, они бы дали ему цѣлое состояніе. Никто не знаетъ, чѣмъ онъ живетъ, но, вѣроятно, у него есть небольшія средства: мы продаемъ не больше пятидесяти экземпляровъ его книги въ годъ. Что такое упоминалъ онъ о саквояжѣ?

Рэй разсказалъ.

— Это на него похоже. Вы, разумѣется, бросились ему въ глаза. Онъ ничего не дѣлаетъ и бродитъ по улицамъ цѣлыми днями. По его словамъ, Нью-Іоркъ для него та книга, которую онъ читаетъ и перечитываетъ безъ конца. Если бы онъ только могъ разработать эту мысль. Вѣдь, дѣйствительно, такая вещь пошла бы на-расхватъ. Это одинъ изъ тѣхъ, чей разговоръ заставляетъ думать, что человѣкъ мастеръ писать, но его книжка до невозможности суха. Она вамъ попадалась когда-нибудь? «Афоризмы». Итакъ, до свиданія! Какъ бы мнѣ хотѣлось пригласить васъ къ себѣ, но вы видите, какъ сложились обстоятельства.

— О, да! я вижу, — сказалъ Рэй, — вы и такъ слишкомъ добры.

X.

Голосъ Рэя дрогнулъ, но онъ надѣялся, что мистеръ Брандретъ этого не замѣтилъ; ему хотѣлось остаться наединѣ со своими ощущеніями, и онъ торопливо вышелъ на улицу. У него кружилась голова: наконецъ-то къ нему повернулось колесо фортуны! Онъ былъ уже далеко отъ магазина, когда очнулся. Онъ никогда и не мечталъ, чтобъ такъ скоро просмотрѣли его рукопись, какъ обѣщалъ мистеръ Брандретъ. Вѣдь онъ разсчитывалъ, что ему придется таскаться съ ней отъ издателя къ издателю, ждать отвѣта недѣлями, а, можетъ быть, и цѣлыми мѣсяцами! Вѣдь онъ представлялъ себѣ, какъ многіе вовсе отказываются заглянуть въ рукопись и приготовился къ холоднымъ пріемамъ! Нельзя, разумѣется, не отдать тутъ должное личной добротѣ мистера Брандрета и его семейной радости. Конечно, онъ нѣсколько смѣшонъ со своими разговорами о ребенкѣ. Рэй рѣшилъ, что если это даже и естественно, онъ не позволитъ себѣ, когда будетъ самъ отцомъ, изливаться такимъ образомъ передъ первымъ встрѣчнымъ. Ему не понравилось, что мистеръ Брандретъ разсказомъ о любительскомъ спектаклѣ прерывалъ изложеніе содержанія его повѣсти; но вѣдь, въ сущности, это показываетъ, что онъ былъ заинтересованъ. Если бы не это случайное обстоятельство, исполненіе роли Ромео, онъ, можетъ быть, и не обратилъ бы особеннаго вниманіи на «Современнаго Ромео». Мысль о томъ, не было ли глупо съ его стороны такъ подробно передавать сюжетъ повѣсти, помогла ему простить слабости мистера Брандрета, которыя совершенно не гармонировали съ серьезнымъ отношеніемъ къ дѣлу. Все, что молодой издатель говорилъ о книжной торговлѣ и новыхъ условіяхъ для нея, было очень разумно: въ томъ, что касается его интересовъ, онъ, вѣроятно, не глупый человѣкъ. Рэю было непріятно подшучиванье Кэйна надъ счастливымъ отцомъ, но онъ былъ въ восторгѣ отъ его манеры выражаться. Его можно превосходно описать; но къ его насмѣшливости нужно прибавить что-нибудь трагическое, напр., неудачную любовь въ ранней молодости: женщина, которую онъ любилъ, умерла или разбила его сердце. Онъ можетъ явиться въ качествѣ друга героя въ какой нибудь важный моментъ, напримѣръ, въ ту минуту, когда герой хочетъ разрушить свое счастье собственными руками: мистеръ Кэйнъ спасаетъ его отъ необдуманнаго шага, разсказавъ исторію своей жизни. Мысли Рэя вернулись къ рукописи, оставленной у Брандрета: самъ ли онъ будетъ ее читать, узнаетъ ли портретъ автора? По временамъ ему становилось неловко за сцену съ гипнотизмомъ, но разъ она понравится публикѣ — будетъ большое счастье. Рэй лично уже настроился въ ея пользу: если «Чапли и К°» примутъ повѣсть, онъ перепишетъ всю эту часть вновь, усиливъ краски.

Но отъ этой неожиданной удачи онъ не долженъ терять головы или воображать себѣ счастье большимъ, чѣмъ оно есть въ дѣйствительности: вѣдь, въ концѣ концовъ, ему только удалось быть выслушаннымъ. Онъ инстинктивно старался остановить колесо фортуны, которое поднимало его вверхъ, но съ котораго онъ неминуемо долженъ свалиться, если залетитъ слишкомъ высоко. Съ чувствомъ суевѣрія, свойственнымъ каждому изъ насъ, Рэй обѣщалъ своему богу быть благодарнымъ и покорнымъ за чудо, если онъ удержится на достигнутой имъ высотѣ. Въ своемъ эгоизмѣ онъ воображалъ, что достаточно сдѣлать надъ собой сознательное усиліе, чтобъ получить награду свыше: тяжело, напр., трудиться, непріятно себѣ въ чемъ нибудь отказывать, но онъ откажется. И онъ спѣшилъ избавиться отъ своего радостнаго настроенія, какъ будто оно могло вызвать какое-нибудь неудовольствіе и повести за собой наказаніе.

Онъ зашелъ въ ресторанъ, гдѣ завтракалъ, чтобъ условиться насчетъ квартиры и стола. Оказалось, что это обойдется вовсе не такъ дешево. Уступчивый съ виду хозяинъ настаивалъ на долларѣ въ недѣлю за комнату, и, такимъ образомъ, Рэй нарушалъ свою смѣту: вмѣсто десяти долларовъ въ недѣлю долженъ будетъ платить двѣнадцать. Онъ все-таки попробовалъ рискнуть — въ разсчетѣ какъ нибудь пополнить дефицитъ. Его комната помѣщалась въ четвертомъ, самомъ верхнемъ этажѣ. Напротивъ возвышался десятиэтажный домъ, но такъ какъ окна были на югъ, то солнце ухитрялось въ нихъ заглянуть на одинъ часокъ, прокравшись невѣдомыми путями между высокими зданіями и башней съ часами. Когда Рей стоялъ у окна, ему была видна только остроконечная крыша желѣзнодорожнаго вокзала, но стоило высунуться подальше — и передъ нимъ открывалась, правда, съ птичьяго полета, часть улицы: онъ видѣлъ головы, кареты, повозки. Вмѣстѣ съ нимъ любовались этой картиной только воробьи, которые вели свои безконечные споры на карнизѣ окна, да кошка, изъ-за трубы слѣдившая за ними жадными глазами.

Потолокъ внутри, параллельный откосу крыши, одной стороной устремлялся въ высоту. Меблировка въ американскомъ вкусѣ: на полочкѣ у стѣны часы, по внѣшности французскаго издѣлія. Они, къ сожалѣнію, были испорчены и опредѣлить ихъ акцентъ по тиканью не удалось. Въ углу, вблизи окна, стоялъ маленькій письменный столъ краснаго дерева. Рэй разложилъ свои книги на полку, рядомъ съ часами. Все это мало напоминало его квартирку въ Мидлэндѣ, гдѣ онъ за меньшую плату имѣлъ прекрасную гостиную и спальню въ лучшемъ boarding housed городка. Но здѣсь все-таки не стыдно принять даже и мидлэндскихъ знакомыхъ: это типичная нью-іоркская комнатка, особенно для космополитической фазы, въ которую онъ вступилъ. Рэй попробовалъ присѣсть къ столику и нашелъ, что за нимъ очень удобно. Отчасти потому, что считалъ себя обязаннымъ, а отчасти для того, чтобы доказать, какъ можно владѣть собой при всякихъ настроеніяхъ, онъ докончилъ корреспонденцію въ «Эхо» и остался ею очень доволенъ. Она была написана живо, легко и вмѣстѣ съ тѣмъ носила мѣстами поэтическій колоритъ; въ описаніяхъ, какъ ему казалось, передалась даже свѣжесть и прозрачность воздуха, вся прелесть яснаго дня, которую онъ ощущалъ. Онъ представилъ себѣ, какъ мидлендскіе друзья, развертывая утромъ газету, ищутъ его подпись, вспомнилъ, какъ добры были къ нему тѣ, кого онъ оставилъ, и опять почувствовалъ тоску по родинѣ.

XI.

Рэю хотѣлось въ тотъ же день и лично отнести свой адресъ мистеру Брандрету, но онъ побоялся, какъ бы это не показалось слишкомъ большой поспѣшностью и дурно не повліяло на успѣхъ дѣла. Ему удалось настолько овладѣть собою, что онъ не пошелъ и на слѣдующій день, а послалъ записку. Но это его уже испугало: какъ бы не подумали, что онъ совершенно равнодушенъ. Онъ старался увѣрить себя, что можетъ получиться такое впечатлѣніе, хотя въ дѣйствительности жалѣлъ лишь о томъ, что упустилъ случай повидаться съ мистеромъ Брандретомъ. Но не бѣжать же ему вслѣдъ за запиской. И Рэй принялъ геройское рѣшеніе: до извѣстнаго срока не подходить къ дому «Чапли и К°». Но, протомившись нѣсколько времени, онъ сталъ разгуливать по Броадвэй; сначала — какъ можно дальше отъ магазина, потомъ — все ближе и ближе, и, наконецъ, уже медленно прохаживался мимо, заглядывая въ окна. Его надежды увидѣть или встрѣтить издателей не осуществились, и онъ началъ предчувствовать тяжелое разочарованіе. Вѣдь точно также и съ такими же результатами, обманывая себя надеждами, ходилъ онъ мимо дома своей первой страсти. Ему оставалось единственное утѣшеніе — придумывать разговоры то съ мистеромъ Чапли, то съ мистеромъ Брандретомъ: издатели пришли въ восторгъ отъ его повѣсти и предлагаютъ ему невѣроятно выгодныя условія. Голосъ добраго старичка, мистера Чапли, дрожитъ отъ волненія, когда онъ называетъ его вторымъ Готорномъ; мистеръ Брандретъ зоветъ его на обѣдъ и знакомитъ съ женой; его приглашаютъ въ крестные отцы… Но ничего подобнаго не было, и Рэю дѣлалось все тоскливѣе. Онъ ежедневно выигрывалъ у самого себя пари, что не получитъ сегодня письма отъ мистера Чапли или Брандрета. Наконецъ, онъ вспомнилъ о сожалѣніяхъ, которыя высказывалъ мистеръ Брандретъ, говоря о семейномъ событіи, препятствующемъ приглашенію гостей. Не зная точно, сколько должно пройти времени, чтобы миссисъ Брандретъ, принесшая такое счастье своему супругу, могла вернуться къ обязанностямъ гостепріимной хозяйки, Рэй утѣшалъ себя, что онъ можетъ быть слишкомъ нетерпѣливъ. Во всякомъ случаѣ, онъ благодаренъ за эти сожалѣнія — безъ нихъ угасли бы послѣднія его надежды.

Чтобы какъ нибудь сократить томительное ожиданіе, Рээ съ рекомендательной карточкой мистера Брандрета сдѣлалъ визиты къ нѣсколькимъ издателямъ. Ему казалось, что онъ иногда замѣчалъ тѣнь безпокойства на ихъ лицахъ, не смотря на любезность пріема. Но тѣнь пропадала, какъ только онъ произносилъ слово «журналистъ». Увидя, что имъ не грозить предложеніе рукописи, они сразу успокаивались. Они охотно говорили о положеніи книжной торговли въ настоящемъ, предугадывали его въ будущемъ, и Рэй ничего не имѣлъ противъ оцѣнки, въ качествѣ ходкаго или неходкаго товара, произведеній литературы. Издательство разсматривалось, какъ ставка въ игрѣ, какъ извѣстный рискъ, какъ какое нибудь пари, гдѣ успѣхъ зависитъ отъ случайностей.

— Знаете ли, это именно такъ, — объяснялъ одинъ, — никто не можетъ сказать, пойдетъ ли книга. У насъ были вещи, которыя мнѣ очень нравились, для которыхъ я особенно охотно дѣлалъ все, чтобъ обезпечить ихъ распространеніе. О нихъ были даны самые лучшіе отзывы самыми извѣстными критиками отъ Атлантическаго до Тихаго океановъ; на нихъ обратили вниманіе образованнѣйшіе люди, а мы не продали и полуторы тысячи экземпляровъ. Тогда мы попробовали выпустить дешевый лубочный романъ — приличный, конечно: мы всегда помнимъ о стыдливомъ румянцѣ юности. Мы были увѣрены, что издаемъ ходкую книжку, которая будетъ продаваться десятками тысячъ. И что же? дѣтище наще оказалось мертворожденнымъ. Мы не можемъ найти причины: почему однѣ книги имѣютъ успѣхъ, другія — нѣтъ. По моимъ наблюденіямъ, тутъ какая-то счастливая или несчастная случайность. Десять книгъ осуждены на гибель, двадцать — едва покрываютъ расходы, и одна — выдерживаетъ безконечное число изданій. И никто не скажетъ — почему. Не послать ли вамъ по экземплярчику нашихъ новыхъ книгъ?

Книги лежали грудами на столѣ, возлѣ котораго сидѣлъ Рэй, и, пока шелъ разговоръ, приказчикъ приготовилъ связку. Новыми изданіями его надѣляли вообще столь щедро, что если бъ онъ вздумалъ посвятить свои корреспонденціи въ «Эхо» одной литературѣ, матеріала хватило бы на нѣсколько недѣль.

За послѣдніе дни пришли письма изъ Мидлэнда: отъ матери, заботливое и нѣжное. Она разспрашивала о нью-іоркской жизни, объ удобствахъ, просила беречься простуды. Отъ отца — дѣловито-серьезное, рекомендующее откладывать еженедѣльно хоть маленькую сумму «про черный день». Отъ Сандерсона — веселое, съ перечисленіемъ всѣхъ событій; онъ, конечно, жалѣлъ объ отсутствіи друга и ничего не упоминалъ о планахъ переѣзда въ Нью-Іоркъ. Подъ впечатлѣніемъ прочитаннаго Рэя охватила тоска: ему такъ не доставало здѣсь общества женщинъ, которое онъ считалъ самымъ пріятнымъ и которымъ дорожилъ больше всего на свѣтѣ послѣ литературы. Если бы еще осуществились его мечты объ успѣхѣ, онъ могъ бы примириться съ потерей преимуществъ, которыми пользовался въ Мидлэндѣ. Тамъ онъ могъ каждый вечеръ проводить у какой-нибудь милой дѣвушки, засиживаясь сколько угодно. Сообщеніе Сандерсона о нѣсколькихъ помолвкахъ заставило Рэя еще сильнѣе почувствовать свою оторванность и отчужденность: неужели ему одному суждено прожить всю жизнь безъ любви, безъ подруги?

Женщинъ онъ встрѣчалъ пока только въ отелѣ. Но когда прошло романтическое любопытство и первое впечатлѣніе, вызванное ихъ свободнымъ разговоромъ на своихъ языкахъ, онъ не могъ понять — какой представляютъ интересъ эти южныя блондинки съ матовыми лицами, говорящія по-французски, или тѣ брюнетки съ большими подведенными глазами; онѣ словно выкашливали свои испанскіе гортанные звуки и нѣсколько напоминали бѣлокъ. Рэю, какъ пансіонеру, обѣдъ подавали въ столовой, и онъ съ любопытствомъ заглядывалъ въ ресторанъ, минутами готовый просить, чтобы его перевели туда, хотя ему нравились порой завистливые взоры, которые бросались на него изъ ресторана. Въ столовой было нѣкоторое неудобство — лакей, съ черной лоснящейся кожей, едва понимавшій по-англійски. Женщины въ ресторанъ не заходили, но за то Рэй видѣлъ тамъ молодыхъ людей, съ которыми ему хотѣлось иногда поговорить. До него доносились споры объ искусствѣ, литературѣ, или, вѣрнѣе, отрывочныя фразы, по которымъ онъ догадывался, о чемъ идетъ рѣчь. Собирались и цѣлыми компаніями поздно, часовъ въ семь, когда онъ допивалъ свой кофе. Разъ, позже обыкновеннаго, пришло очень много молодежи: они заняли большой столъ у окна, которое выходило въ садикъ, и, усаживаясь, осыпали другъ друга вопросами. Изъ нихъ Рэй могъ заключить, что они нѣкоторое время не видѣлись другъ съ другомъ. Въ ожиданіи обѣда, всѣ жадно набросились на закуску — редиску, маслины, анчоусы. За столомъ оставалось только одно свободное мѣсто — предсѣдательское. Нѣкоторые уже выражали неудовольствіе, что до сихъ поръ не подаютъ обѣда. Между двумя собесѣдниками загорѣлся яростный споръ, въ которомъ скоро приняли участіе и остальные. Изъ нападокъ и возраженій, отдѣльныхъ словъ и восклицаній Рэй понялъ, что разбираются вопросы эстетики и морали. Въ пылу увлеченія противники говорили разомъ, перебивая и стараясь перекричать другъ друга; но вдругъ всѣ смолкли и успокоились: обѣ стороны сдѣлали неожиданное открытіе, что они, въ сущности, одного и того же мнѣнія. Во время наступившаго затишья кто-то вошелъ и занялъ свободный стулъ.

То былъ мистеръ Кэйнъ. Сердце Рэя забилось: у него мелькнула надежда, что его увидятъ и узнаютъ. Самъ онъ — изъ гордости — сдѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ вошедшаго. Теперь все стало ясно: это товарищескій обѣдъ литераторовъ. Рэй не могъ не желать — быть между ними, но именно поэтому съ безпощадною жестокостью подавлялъ свое желаніе. Онъ глядѣлъ въ свою тарелку, избѣгая проницательныхъ взглядовъ мистера Кэйна, которые, какъ воображалъ Рэй, долженъ тотъ кидать въ столовую. Онъ старался заставить себя устыдиться этого подслушиванія разговоровъ, происходившихъ въ ресторанѣ. Въ своемъ одиночествѣ Рэй озлоблялся все больше и началъ рисовать себѣ, какъ высокомѣрно будетъ третировать Кэйна, когда «Современный Ромео» надѣлаетъ шума. Ему не было никакой надобности проходить мимо обѣдавшихъ, но онъ, не смотря на это и на предстоящее униженіе мистера Кэйна, прошелъ такъ близко отъ него, что тотъ невольно поднялъ голову и воскликнулъ:

— А, добрый вечеръ, добрый вечеръ! — Они обмѣнялись рукопожатіями, Кэйнъ спросилъ: какъ онъ сюда попалъ? Узнавъ, что онъ здѣсь живетъ, Кэйнъ удивился, сказавъ, что это совсѣмъ «chic». Затѣмъ онъ представилъ товарищамъ своего молодого друга, мистера Рэя изъ Мидлэнда, пріѣхавшаго искать счастья и раздѣлить съ ними ихъ судьбу. Съ тѣми, которые сидѣли ближе, онъ познакомилъ лично. Это были молодые люди, имена которыхъ Рэй зналъ: для начинающаго автора они блистали, какъ яркія звѣзды, для болѣе же опытныхъ глазъ — были простыя туманныя пятна. Мистеръ Кэйнъ предложилъ Рэю кофе, но тотъ отказался, сказавъ, что пилъ уже. Всѣ стали доказывать, что это ничему не мѣшаетъ — можно выпить и еще. Онъ стоялъ между ними и, чуть не скрежеща зубами, мысленно называлъ себя дуракомъ. Онъ бормоталъ о какихъ-то неотложныхъ дѣлахъ и, наконецъ, откланялся, когда ему такъ хотѣлось остаться. Расхаживая по улицамъ, Рэй старался убѣдить себя, что, поступивъ такимъ образомъ, онъ произвелъ гораздо лучшее впечатлѣніе. Ему стало томительно скучно, когда, возвращаясь обратно, онъ услышалъ оживленные голоса: его тянуло туда, онъ едва удерживался, чтобъ не пойти и не попросить позволенія посидѣть.

Войдя въ свою комнату, онъ чуть не заплакалъ. Ему теперь хотѣлось вернуться домой, какъ бы это ни отразилось на его судьбѣ, и даже не домой, а въ ту маленькую деревушку, откуда онъ когда-то такъ рвался и гдѣ былъ такъ несчастенъ, пока не уѣхалъ. Всякое мѣсто казалось ему лучше, чѣмъ Нью-Іоркъ, среди сотенъ и тысячъ жителей котораго для него не нашлось ни друга, ни даже врага.

XII.

На слѣдующій день Рэй проснулся съ твердой рѣшимостью сбросить апатію, охватившую его съ того дня, какъ онъ отдалъ рукопись мистеру Брандрету. Сегодня онъ пойдетъ знакомиться съ друзьями своихъ мидлэндскихъ друзей, которые снабдили его и карточками, и рекомендательными письмами. По крайней мѣрѣ, онъ не будетъ страдать отъ одиночества. Его смущало только, — удобно ли идти въ воскресенье. Онъ обдумывалъ этотъ вопросъ все время за завтракомъ. Но только что онъ вернулся къ себѣ, на верхъ, какъ кто-то постучалъ въ дверь.

— Войдите, — окликнулъ Рэй. Дверь осторожно отворилась, и на порогѣ показался мистеръ Кэйнъ.

— Я полагаю, вы знаете, — сказалъ онъ, не отвѣчая на привѣтствіе Рэя, — или, если не выходили еще, не знаете, что сегодня воскресенье, тотъ день, который благословенъ и освященъ больше другихъ дней недѣли. Впрочемъ, — прибавилъ онъ, уже входя, — магометане чувствуютъ то же самое, особенно въ хорошую погоду, и по пятницамъ.

Онъ оглядѣлъ комнату и попросилъ позволенія заглянуть въ окно.

— А, воробьи! — обратился онъ къ птицамъ на карнизѣ, какъ будто они были его старые знакомые; затѣмъ похвалилъ открывавшійся видъ. Стоя спиной къ Рэю, Кэйнъ вслухъ восхищался игрой свѣтовыхъ тѣней на зданіяхъ. Солнце освѣщало его волосы, и они сверкали, какъ серебро. Онъ обернулся и спросилъ:

— Вы показывали кому-нибудь этотъ видъ? Нѣтъ? Такъ позвольте мнѣ первому высказать большую глупость: если что вдохновитъ васъ здѣсь, то непремѣнно эта картина. — Онъ опять высунулся за окно, поглядѣлъ вверхъ и задумчиво замѣтилъ: — Да, облачное небо безъ сомнѣнія лучше. Почему вы вчера не остались съ нами? Я видѣлъ, что вамъ хотѣлось.

Онъ проговорилъ это кротко, съ едва замѣтной насмѣшкой въ глазахъ.

Рэй почувствовалъ, что лучше всего быть откровеннымъ.

— Да, мнѣ ужасно хотѣлось. Я слышалъ обрывки вашихъ разговоровъ, но не могъ принять приглашенія. Я зналъ, что для меня это счастливый случай, но не могъ.

— А вы знаете, — сказалъ мистеръ Кэйнъ, — счастливые случаи не повторяются. Тѣ люди и настроенія, можетъ быть, никогда уже не сойдутся вмѣстѣ. Вамъ не слѣдовало упускать момента.

— Знаю, но я долженъ былъ…

Мистеръ Кэйнъ откинулся на стулѣ и пробормоталъ словно про себя:

— Ахъ, молодость, молодость! Да, она должна упускать шансы. Терять ихъ — условіе жизни. Иначе мы погибли бы отъ изобилія. Но можете ли вы, — обратился онъ уже прямо къ Рэю, — безъ ущерба для внутренняго міра, святость котораго неприкосновенна у каждаго, можете ли вы мнѣ сказать, почему вы должны были отказаться отъ нашего общества?

— О, да! — проговорилъ Рэй, на котораго такъ подѣйствовалъ тонъ Кэйна, что онъ не прочь былъ даже посмѣяться надъ собою. — Я столь упалъ духомъ, что не могъ ухватиться за руки, хотѣвшія вытащить меня изъ бездны отчаянія. Я чувствовалъ, какъ отъ малѣйшаго усилія погрузился бы туда съ головой. Въ такія минуты лучше оставаться одному.

— Я понимаю это, но почему человѣкъ вашихъ лѣтъ такъ падаетъ духомъ?

— Почему? Я думаю, этого никто не съумѣетъ объяснить. Мнѣ кажется, меня подавляетъ мысль, что шансы на успѣхъ моей книги не особенно-то велики…

— И это все?

— Нѣтъ, еще я тоскую о домѣ. Но недостаточно ли и первой причины?

— Не съумѣю отвѣтить: давно уже я вышелъ изъ вашего возраста. Но сказать вамъ, что я подумалъ, когда вы сознались, что чувствуете себя несчастнымъ?

— Пожалуйста!

— Право, не рѣшаюсь… Мнѣ показалось, что такои несчастья причинить мужчина не могъ. Вы извините меня… Онъ, улыбаясь, продолжалъ глядѣть на молодого человѣка, и въ этой улыбкѣ сквозило желаніе, чтобъ его слова не приняли за дерзость. — Не знаю, впрочемъ, зачѣмъ я это говорю… Можетъ быть потому что мнѣ дѣйствительно пришло въ голову такое объясненіе. Если это правда, то я былъ несправедливъ, недоумѣвая, отчего вы не договариваете.

— Ну, эту несправедливость я могу простить: она такъ далека отъ дѣйствительности, — началъ, было, Рэй.

— А, вы успѣли уже это замѣтить? — перебилъ его Кэйнъ.

— Что именно?

— Что мы легче прощаемъ нежелательныя догадки, когда онѣ не вѣрны, чѣмъ тогда, когда онѣ вѣрны.

— Нѣтъ, я не замѣтилъ, — признался Рэй и прибавилъ: — это невозможно для меня здѣсь, я не разговаривалъ еще ни съ одной женщиной.

Если мистеръ Кэйцъ и уловилъ какую-нибудь горечь въ этихъ словахъ, которыя Рэй постарался произнести со смѣхомъ, то не подалъ вида.

— Это было необдуманное предположеніе, — сказалъ Кэйнъ: — я его не защищаю и радъ отъ него отдѣлаться. Когда я былъ вашихъ лѣтъ, то пренебреженіе, оказанное мнѣ женщиной, было единственной причиной, которая заставляла меня отказываться отъ удовольствій. Но я вижу, нынче молодежь другая.

— Я не нахожу, — сказалъ Рэй, подавляя промелькнувшее желаніе обнажить свои раны.

— Современное общество, говорятъ мнѣ, находитъ столько способовъ утѣшеній въ несчастной любви, что подобнаго горя для молодыхъ людей больше не существуетъ. Если они и страдаютъ, то не глубоко.

Рэй чувствовалъ, что нескромность мистера Кэйна можетъ быть оправдана лишь его дружескимъ расположеніемъ.

— Возможно, что въ Нью-Іоркѣ это такъ, — сказалъ онъ, — но я слишкомъ здѣсь недавно, чтобъ судить объ этомъ.

— А въ Мидлэндѣ все идетъ по старому? Разскажите мнѣ что нибудь о немъ. Почему вы промѣняли его на Нью-Іоркъ?

— Я могу сказать, — отвѣтилъ Рэй, испытывая удовольствіе отъ настойчивости мистера Кэйна: — виноватъ Мидлэндъ.

И Рэй охотно разсказалъ ему ту часть своей біографіи, которая касалась перемѣнъ въ составѣ редакціи «Эхо». Затѣмъ онъ набросалъ картину жизни мидлэндскаго молодого человѣка, если онъ принятъ въ обществѣ. Рэй старался быть объективнымъ и счелъ нужнымъ, во имя справедливости, дать понятіе о роли, которую игралъ самъ въ этомъ обществѣ. Для иллюстраціи, конечно, послужило описаніе прощальнаго обѣда.

— Да, — замѣтилъ Кэйнъ, — я понимаю, какъ вамъ всего этого не хватаетъ, и не думаю, чтобъ Нью-Іоркъ могъ доставить много пріятнаго. Между Нью-Іоркомъ и Мидлэндомъ огромная разница. Вы тамъ кажетесь мнѣ какими-то идиллическими пастушками и пастушками; вашъ милый маленькій мірокъ, какъ сонъ, воскрешаетъ мою юность, когда Бостонъ былъ еще только просто большой городъ, а не нынѣшнія Аѳины.

— Сперва я чуть, было, не направился со своей рукописью въ Бостонъ, — снова заговорилъ Рэй, — но мнѣ почему-то казалось, что въ Нью-Іоркѣ легче ее пристроить.

— Здѣсь, безъ сомнѣнія, больше издателей. Но больше ли шансовъ на успѣхъ — вопросъ. Все зависитъ отъ того, на сколько, они самостоятельны въ своихъ мнѣніяхъ. Они вамъ показались разсудительными людьми?

— Я не совсѣмъ васъ понимаю.

— Найдется ли между ними хоть одинъ, который отнесется безъ предубѣжденій къ вашей повѣсти и прочтетъ ее послѣ того, какъ вы объявите, что другими она отвергнута?

— Нѣтъ, я этого не могу сказать. Да я и самъ не знаю, какъ бы поступилъ въ такомъ случаѣ, будь на ихъ мѣстѣ. Я, конечно, обвинить бы ихъ не могъ. А вы?

— Я? я никого не виню, мой дорогой другъ. Этимъ путемъ я сохраняю спокойствіе духа. Я бы васъ не порицалъ, если бъ послѣ отказа «Чапли и К°» вы отправились къ другимъ издателямъ, тщательно скрывая отъ каждаго, что онъ не первый, кому вы предлагаете свою рукопись.

Рэй разсмѣялся, но почувствовалъ себя нѣсколько задѣтымъ.

— Полагаю, что мнѣ и придется это сдѣлать, хотя Чапли и К° пока не отказывались.

— А! очень радъ… не потому, что вы дѣйствительно могли бы кого-нибудь обмануть: на вашей рукописи останутся несомнѣнные признаки, которые васъ выдадутъ: истрепанный видъ, замѣтки и примѣчанія предыдущихъ чтецовъ, запахъ различныхъ сортовъ табаку, духовъ…

— Я не хочу обманывать кого бы то ни было, — сказалъ Рэй, покраснѣвъ сперва отъ негодованія, потомъ отъ стыда. — Но что сдѣлали бы вы при такихъ обстоятельствахъ?

— Мой дорогой другъ, мой дорогой юноша, — запротестовалъ мистеръ Кэйнъ, — я васъ не осуждаю. Говорятъ, даже Бисмаркъ нашелъ выгоднымъ ввести правду въ политику. Онъ сдѣлалъ открытіе, что ничто такъ не обманываетъ, какъ правда, и никто ему не вѣрилъ. Многіе испробовали это на торговыхъ рекламахъ. Нельзя требовать, чтобъ я сказалъ, какъ поступлю въ такихъ обстоятельствахъ, — они не могутъ быть такими же. Я не беллетристъ, имѣющій десятки тысячъ читателей, а только авторъ томика опытовъ, который расходится въ опредѣленномъ количествѣ экземпляровъ. Полагаю, что мистеръ Брандретъ употребилъ именно это роковое слово, говоря о моей книжкѣ?

— Нѣтъ, мнѣ что-то не помнится.

— Онъ добрѣе, чѣмъ я ожидалъ. Это смертельный ударъ, когда издатель говоритъ, что книга будетъ расходиться въ такомъ-то количествѣ. На торговомъ языкѣ, это значитъ, что для нея не существуетъ «счастливыхъ случайностей», удачнаго стеченія обстоятельствъ, она мертва. Въ качествѣ автора такой книги, я считаю себя свободнымъ отъ объясненій: какъ бы я поступилъ на вашемъ мѣстѣ. Но мнѣ пріятно, что вы еще до этого не дошли. Будемъ надѣяться, чта даого и не случится. Будемъ ждать, что «Чапли и К°» оцѣнятъ выгодный случай и ухватятся за него.

Рэй разсмѣялся, хотя понималъ, что надъ нимъ иронизируютъ. Онъ инстинктивно чувствовалъ цинизмъ въ замѣчаніяхъ Кэйна, но этотъ цинизмъ ему нравился, какъ теорія, еще не перешедшая въ практику.

Рэй подумалъ, что мистеръ Кэйнъ напоминаетъ Варрингрона въ Пенденисѣ, а также Ковердэйля въ «Блисдэйльскомъ романѣ». Это усилило его уваженіе; ему почему-то казалось, что исторія его жизни должна быть очень интересна. И когда тотъ всталъ, Рэй съ сожалѣніемъ спросилъ:

— Какъ, вы уже уходите?

— Я думалъ прихватить васъ съ собой. Мнѣ хочется пройтись въ паркъ и навѣстить моего стараго друга… человѣка, съ которымъ насъ когда-то связывали общія надежды на переустройство міра. Я думаю, вы заинтересуетесь имъ, какъ типомъ, если онъ вамъ и не понравится.

Рэй отвѣтилъ, что очень радъ, и они отправились.

XIII.

Улицы имѣли праздничный видъ, отличавшій ихъ отъ будничной суеты. Вмѣсто шума и грохота, стояла почти деревенская тишина. По дорогѣ къ вокзалу Рэй съ радостью слѣдилъ за воробьями, которые весело чирикали и сновали межъ зелеными вѣтками вьющимся растеній, которыя свѣшивались то тутъ, то тамъ съ крыши, или со стѣны сада. Звонъ церковныхъ колоколовъ, сливаясь въ одинъ гулъ, уносился къ высокому синему небу.

Въ промежуткахъ между отрывочными замѣчаніями Рэй подбиралъ фразы для описанія развертывавшейся картины и, когда они съ Кэйномъ заняли мѣста въ вагонѣ, два-три эпитета были уже готовы. Пассажировъ было множество, и по преимуществу все рабочіе, которые стремились воспользоваться послѣднимъ яснымъ праздничнымъ днемъ. Поѣздъ направлялся въ верхнюю часть города.

— Человѣкъ, къ которому мы ѣдемъ, — заговорилъ Кэйнъ, — принадлежитъ къ тому сорту людей, о которыхъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ можно было сказать, что ихъ время безвозвратно миновало. Но теперь, кажется, снова наступаетъ ихъ очередь. Любопытны эти повторенія. Вы ненависти къ альтруизму не питаете?

Рэй улыбнулся отъ удовольствія, доставленнаго ему — можетъ быть, не безъ умысла со стороны Кэйна — этимъ вопросомъ!

— Не могу, по крайней мѣрѣ, сказать, чтобъ чувство этой ненависти было сильно.

— Молодыхъ людей альтруизмъ обыкновенно отталкиваетъ, — продолжалъ Кэйнъ, — и ваша ненависть къ нему была бы мнѣ понятна. Мой другъ былъ альтруистомъ въ теченіе всей жизни. Ему безполезно говорить, что міръ достаточно хорошъ для тѣхъ, кто его населяетъ; онъ навѣрное хочетъ сдѣлать людей достойными лучшей жизни и, можетъ быть, началъ бы съ васъ. Вы, вѣроятно, слышали о Брукской фермѣ^[3].

— Конечно, — отвѣтилъ Рэй, нѣсколько обиженный подобнымъ вопросомъ. — «Блисдэйльскій романъ», я думаю, — лучшее произведеніе Готорна.

— Блисдэйль, — сказалъ Кэйнъ, — имѣетъ такъ же мало общаго съ Брукской фермой, какъ… Но не будемъ отклоняться. Альтруистическая карьера моего друга началась тамъ, и съ тѣхъ поръ не было ни одного коммунистическаго эксперимента съ капиталомъ или безъ онаго, въ которомъ онъ не принялъ бы участія и съ которымъ не порвалъ бы впослѣдствіи.

— Мнѣ очень интересно увидѣть человѣка съ Брукской фермы! Онъ зналъ Голлинсворта и Зиновію, Присциллу и Ковердэйля? Вы встрѣчались съ ними на Брукской фермѣ?

Кэйнъ покачалъ головой.

— Мнѣ кажется, ихъ никто не встрѣчалъ, кромѣ Готорна. Я, положимъ, этого не утверждаю — ферма была до меня, иначе и я бы туда попалъ. Но мнѣ говорили, что такихъ лицъ тамъ не существовало.

— Значитъ, еще меньше вѣроятія, — подумалъ Рэй, — чтобы Кэйнъ послужилъ Готорну прототипомъ Майльса Ковердэйля. Рэю пришлось отказаться отъ гипотезы, которая въ одну минуту создалась было въ его умѣ подъ вліяніемъ авторитетнаго тона, которымъ говорилъ Кэйнъ о Брукской фермѣ. Но что еще хуже — нельзя было и думать о романѣ подъ заманчивымъ заглавіемъ «Послѣдніе дни Майльса Ковердэйля», уже мелькнувшемъ, было, въ воображеніи молодого беллетриста.

— Я встрѣтилъ Давида Хюза, — продолжалъ Кэйнъ, — послѣ окончательнаго распаденія Брукской общины. Я въ то время жилъ въ окрестностяхъ Бостона и занимался изученіемъ трансцендентализма. Хюзъ звалъ меня дальше на западъ — для основанія новой общины. Онъ только въ нынѣшнемъ году отказался отъ этой общины, устроенной на совершенно правильномъ принципѣ, столь непоколебимомъ передъ логикой, метафизикой и фактами, что, мнѣ кажется, онъ самъ только могъ ее разрушить. На шестьдесятъ девятомъ году онъ убѣдился, что въ теченіе сорока восьми лѣтъ всѣ его усилія осчастливить ближнихъ были ложно направлены. Это небольшое время для жизни цѣлаго народа, но я не могу сказать, чтобъ это открытіе застало моего друга юнымъ и бодрымъ. Впрочемъ, его вѣра и воля такъ же непоколебимы, какъ и прежде.

— Это очень трогательно, — замѣтилъ Рэй.

— Почему? Я не понимаю… Онъ нашелъ, что путь былъ неправильный, но вѣдь не безъ того, чтобъ не найти одновременно правильнаго… И онъ глубоко въ него вѣритъ, не смотря на свою старость, на болѣзнь. Разумѣется, онъ бѣденъ. Такіе люди ничего не дѣлаютъ вполовину, и, когда распадались его коммуны, онъ раздавалъ своимъ послѣдователямъ почти все, что имѣлъ. Онъ теперь убѣдился, что единственный путь къ достиженію всеобщаго благополучія — это путь политическій, и, если бъ онъ могъ еще долго прожить, а съ нимъ вмѣстѣ и мы, — мы увидѣли бы его въ конгрессѣ. Онъ хочетъ облегчить этотъ путь путемъ печати и теперь занятъ своей книгой.

Кэйнъ продолжалъ разсказывать о Хюзѣ, какъ, внезапно посмотрѣвъ въ окно, воскликнулъ:

— А, вотъ мы и пріѣхали. Надо скоро сходить.

Улица, по которой шла линія, давно измѣнила свой первоначальный характеръ: трехъ и четырехъ-этажныя зданія, съ жильемъ надъ магазинами, имѣли какой-то поношенный, потрепанный видъ. Боковыя улицы съ домами, отдающимися въ наймы, пронеслись мимо и исчезли. Теперь тянулся рядъ невысокихъ построекъ, окруженныхъ дворами. Полотно желѣзной дороги поднималось все выше и выше. Поѣздъ точно мчался въ воздухѣ, не обращая вниманія на мѣста, которыя оставлялъ за собою. Кэйнъ и Рэй спустились съ высокой желѣзной лѣстницы станціи и подошли къ деревянному двухъэтажному домику. Гдѣ-то далеко внутри раздался слабый звонъ колокольчика, но дверь оставалась запертой. Мистеръ Кэйнъ позвонилъ опять. На лѣстницѣ послышались торопливые шаги, дверь быстро распахнулась. Передъ ними стоялъ молодой человѣкъ въ красивымъ блѣднымъ лицомъ. Его густые бѣлокурые волосы тяжелой массой падали на нависшія брови; синіе мрачные глаза глядѣли уныло и безучастно.

— А, Дэнтонъ! — проговорилъ мистеръ Кэйнъ. — Здравствуйте, здравствуйте! Это мой другъ, мистеръ Рэй.

Молодой человѣкъ поклонился съ оффиціальной вѣжливостью. — Всѣ вы дома? — спросилъ мистеръ Кэйнъ.

— Да, пока, — отвѣтилъ тотъ, — я иду сейчасъ съ дѣтьми, но отецъ будетъ радъ васъ видѣть. Войдите.

У него былъ низкій голосъ, который вырывался изъ горла какими-то нервными толчками. Онъ оглянулся на лѣстницу, какъ бы приглашая ихъ подняться. Они замѣтили у входа колясочку съ двумя дѣтьми, посаженными друга противъ друга.

Дэнтонъ вытащилъ ее на тротуаръ, не обращая больше вниманія на пришедшихъ, и закрылъ за собою дверь. Они поднялись наверхъ. На послѣдней площадкѣ показалась женщина.

— Миссисъ Дэнтонъ! Какъ поживаете? — весело спросилъ Кэйнъ.

— Мистеръ Кэйнъ! — также весело воскликнула женщина и, тюгда онъ представилъ Рэя, отворила дверь въ комнату.

— Отецъ вамъ будетъ очень радъ.

Рэй очутился, вѣроятно, въ пріемной. Оба окна выходили прямо на линію желѣзной дороги, полотно которой приходилось въ уровень съ подоконниками. Въ простѣнкѣ между оконъ стоялъ высокій худощавый старикъ; изъ-подъ его сѣдыхъ бровей сверкали синіе глаза; его безпорядочно росшая, съ сильной просѣдью борода отливала цвѣтомъ стали. Онъ разговаривалъ съ какимъ-то господиномъ, лица котораго Рэй не могъ разсмотрѣть, такъ какъ онъ сидѣлъ спиной къ свѣту.

— Нѣтъ, Генри, нѣтъ! — говорилъ старикъ: — Толстой ошибается. Я ничего не имѣю противъ теоріи «непротивленія»; квакеры примѣняли ее въ теченіе двухъ столѣтій и находили это практичнымъ. Но я говорю, что, уклоняясь отъ нравственной борьбы и опрощаясь до крестьянина, онъ также мало рѣшаетъ вопросъ, какъ и монахъ, ушедшій изъ міра. Онъ высказалъ много великихъ истинъ, я этого не отрицаю: его изслѣдованіе условій цивилизаціи — такое основательное изученіе фактовъ, какое когда либо было произведено соціологами. Но его заключенія такъ же ошибочны, какъ вѣрны посылки. Если бы я могъ вернуть тѣ годы, которые растратилъ на совершенно безплодныя попытки рѣшить задачу нашего времени, я бы не имѣлъ ничего общаго съ отшельничествомъ въ какой бы то ни было формѣ — ни въ коллективной, какъ мы это пробовали въ нашихъ коммунистическихъ общинахъ, ни въ индивидуальной, которую, очевидно, рекомендуетъ Толстой.

— Но я не вижу, чтобы онъ рекомендовалъ отшельничество, — началъ, было, господинъ у окна.

— Это ведетъ къ тому же самому, — возразилъ хозяинъ, глухо раскашлявшись. — Онъ хочетъ, чтобы мы удалились отъ міра, какъ будто міръ не вездѣ вокругъ насъ, гдѣ бы мы ни были.

— Бѣдный Толстой, — сказалъ, здороваясь, мистеръ Кэйнъ, — ему, кажется, остается только репетировать свою роль, но не исполнять ее…

— Насмѣхаться очень легко, — замѣтилъ господинъ у окна поднимаясь.

— Я не насмѣхаюсь, — возразилъ мистеръ Хюзъ, — онъ научилъ меня, по крайней мѣрѣ, одному, — что презрѣніе происходитъ отъ дьявола… Простите меня, мистеръ Кэйнъ, я очень цѣню нравственную высоту этого человѣка, но не слѣдую ему на практикѣ. Ибо нельзя спасти міръ, поставивъ себя внѣ его законовъ. Политическій организмъ излѣчивается политическими средствами. Добиться золотого вѣка можно только путемъ австралійской баллотировки. Пусть народъ вотируетъ за то, чтобы стать собственникомъ своихъ предпріятій; пусть экономическія дѣла будутъ поручены той же власти, которая ведетъ войны, заключаетъ миръ, издаетъ законы и отправляетъ правосудіе. Мнѣ не нравится въ Толстомъ его непрактичность. Я не могу простить человѣку, какъ бы онъ ни былъ добръ и великъ, если онъ не соразмѣряетъ средствъ съ цѣлью. Если есть въ моей жизни что-нибудь, такъ это то, что каждый свой шагъ я сообразовалъ съ здравымъ смысломъ. Чтобы ни говорили мои враги, они не скажутъ, что я былъ не практиченъ. Мечтатели внушаютъ мнѣ отвращеніе — для нихъ нѣтъ мѣста въ мірѣ мысли и дѣйствія.

Кэйнъ поднялъ брови и прервалъ Хюза, опять начавшаго, было, говорить.

— Я хочу васъ познакомить съ моимъ другомъ, мистеромъ Рэемъ.

Старикъ сжалъ горячими ладонями руку Рэя и поднялъ на него добродушно-изумленный взоръ:

— А-а! — протянулъ онъ.

— А съ мистеромъ Чапли вы, кажется, знакомы, — спросилъ Кэйнъ.

— Мистеръ Рэй, — проговорилъ тотъ съ страдальческимъ видомъ, стараясь припомнить.

— Если вы такъ быстро забываете своихъ молодыхъ авторовъ, что же будетъ, когда они состарятся? — вздохнулъ Кэйнъ.

Издателя что-то озарило:

— Ахъ, да, да, да! Конечно! Мистеръ Рэй — изъ… изъ…

— Изъ Мидлэнда, — подсказалъ Рэй, покрываясь потомъ.

— Ну да, конечно! — мистеръ Чапли пожалъ его руку, точно прося прощенія. — Ну, мнѣ пора уходить, — обратился онъ къ старику Хюзу. — Очень радъ, что вы сегодня чувствуете себя гораздо лучше.

— О, я совсѣмъ молодецъ!

— Вы всегда были имъ, — съ нѣкоторою нѣжностью замѣтилъ мистеръ Чапли и вздохнулъ: — Я бы хотѣлъ знать вашъ секретъ.

— Останьтесь, и пусть онъ откроетъ его намъ всѣмъ, — предложилъ Кэйнъ. — Я не сомнѣваюсь, что онъ это сдѣлаетъ.

— Нѣтъ, я долженъ идти. До свиданья, — простился Чапли съ хозяиномъ и мистеромъ Кэйномъ. — Доброе утро, мистеръ… мистеръ Рэй. Загляните когда нибудь въ свободное время и къ намъ.

Рэй пробормоталъ нѣсколько безсвязныхъ фразъ, въ которыхъ упоминалось, между, прочимъ, объ избыткѣ свободнаго времени. Но мистеръ Чапли, очевидно, не разслышалъ. Рэй видѣлъ, какъ онъ ощупью спускался съ лѣстницы. Встрѣча съ нимъ здѣсь ободрила молодого автора, она придала какую-то солидность его визиту къ мистеру Хюзу. Онъ любилъ при.ключенія и неожиданности, но съ условіемъ, чтобы они были вполнѣ благопристойны. Его пугала всякая странность, и онъ не скрывалъ, что окружающая обстановка мало гармонировала съ его привычками. Онъ никогда не бывалъ въ наемныхъ квартирахъ, а тѣмъ болѣе въ такой невзрачной. Всѣ его мидлэндскіе знакомые жили въ собственныхъ домахъ, и большинство — даже въ роскошныхъ, съ лужайками, садами. Но если мистеръ Чапли называетъ этого старика просто по имени, — значитъ, бывать здѣсь не унизительно.

XIV.

Въ тотъ моментъ, какъ онъ думалъ объ этомъ, мистеръ Хюзъ спросилъ:

— А какого характера ваша работа, изданная Чапли? Надѣюсь, она можетъ принести пользу не только вамъ, но и обществу? не только дастъ вамъ богатство и славу, но что-нибудь внесетъ и въ жизнь другихъ? Изъ всѣхъ безсовѣстно-эгоистическихъ вещей меня ничто такъ не поражаетъ, какъ литературная карьера. Я не удивляюсь, что искусство пало такъ низко: его стремленія находятся на уровнѣ простого гешефта.

Рэй видѣлъ, что мистеру Кэйну этотъ вопросъ доставилъ величайшее удовольствіе: онъ могъ прервать его на полусловѣ, но молчалъ, забавляясь неловкимъ положеніемъ другого. Но прежде, чѣмъ Рэй успѣлъ отвѣтить, Кэйнъ уже вмѣшался:

— Я не думаю, чтобъ мистеръ Рэй былъ лучше насъ, хотя, можетъ быть, онъ и лучше. Во всякомъ случаѣ ваше обвиненіе и осужденіе должны быть условны: онъ авторъ еще in petto, — мистеръ Чапли, можетъ быть, никогда и не издастъ его книги.

— Такъ почему же, — запальчиво произнесъ старикъ, — вы говорите о немъ съ Чапли такимъ образомъ? Это вводитъ въ заблужденіе.

— Вы увидите, что въ мірѣ, въ который вы вернулись, нѣтъ времени останавливаться на мелочахъ. Приходится давать понятіе о вещи лишь въ общихъ чертахъ. Возможно, что моимъ преждевременнымъ признаніемъ авторства мистера Рэя я хотѣлъ выставить его въ выгодномъ свѣтѣ передъ Чапли, давъ почувствовать равнодушному издателю, какъ нетерпѣливо ждутъ книги мистера Рэя.

— Это было бы нечестно, Кэйнъ, — воскликнулъ старикъ. — Но я долженъ извиниться передъ мистеромъ Рэемъ.

— Можетъ быть, вы будете думать иначе, когда прочтёте мою повѣсть, — нашелся, наконецъ, Рэй.

— О, повѣсть! у меня нѣтъ времени на беллетристику: я человѣкъ практики, — сказалъ мистеръ Хюзъ.

— Нѣтъ времени и на томы философскихъ изслѣдованій, — проговорилъ Кэйнъ, беря со стола книгу. — Я положительно долженъ разрѣзать страницы, по крайней мѣрѣ, хоть тѣхъ экземпляровъ, которые дарю. Это мѣра самозащиты. Ради тщеславія можно пожертвовать самолюбіемъ: я не буду знать, что получившіе отъ меня книгу не открывали ея.

— У меня нѣтъ времени ни на какія книги, — началъ, было, старикъ.

— Въ такомъ случаѣ вамъ слѣдуетъ нанять рецензента.

— Я въ вашу книгу, Кэйнъ, заглянулъ тамъ и сямъ. Ея содержаніе соотвѣтствуетъ внѣшности этихъ необрѣзанныхъ краевъ: нѣчто совершенно устарѣлое и ненужное. Оно также неумѣстно, какъ и требованіе, чтобы читатель исполнялъ работу переплетчика — разрѣзывалъ страницы.

— Знаете, я дѣйствительно оскорбленъ, но не за себя, а за васъ. Вы спускаетесь до уровня какого-нибудь Брандрета, говоря о необрѣзанныхъ краяхъ.

— Брандрета? какого Брандрета?

— Зятя и компаніона Чапли.

— А! да, да.

— Я потратилъ нѣсколько часовъ, — жалобно проговорилъ Кэйнъ, — отстаивая ихъ. Брандретъ увѣрялъ, что это повліяетъ на продажу книги, но я ему отвѣтилъ, что это обстоятельство послужитъ мнѣ утѣшеніемъ, если она не пойдетъ по другимъ причинамъ. Я оказался правъ — эти края избавляютъ меня отъ большихъ страданій. Какъ жаль, дорогой мой другъ, что вы не ограничились въ своихъ замѣчаніяхъ только необрѣзанными краями книги. Я бы согласился съ вами

— Въ выводите меня изъ терпѣнія. Человѣкъ вашего возраста смотритъ на жизнь исключительно съ диллетантской точки зрѣнія: отыскиваетъ въ ней любопытные факты, дѣлаетъ остроумныя замѣчанія, вмѣсто того, чтобы трудиться для человѣчества, страдать за него.

— Мнѣ кажется, и такъ достаточно трудятся и страдаютъ. Посмотрите на бѣдныхъ милліонеровъ, старающихся удержать своихъ рабочихъ за работой. Если вы вернулись сюда, чтобы въ томъ же направленіи прибавить еще вашу настойчивость и вашъ трудъ, я предпочелъ бы, ради васъ самихъ, чтобъ вы остались въ одной изъ вашихъ общинъ или во всѣхъ сразу, какъ хотите…

Старикъ повернулся на своемъ стулѣ и посмотрѣлъ въ улыбающееся лицо Кэйна.

— У васъ самый легкомысленный характеръ, и онъ всегда былъ такимъ! Пора перемѣниться. Неужели вы намѣрены оставаться пустымъ фразеромъ до конца вашихъ дней? Вся ваша книга — наборъ фразъ и этикетокъ фактовъ. Когда-нибудь же надо стать хоть чѣмъ-нибудь!

— Я буду ангеломъ — въ вѣчности. Но вамъ не приходило въ голову, что ваши надежды — истребить эгоизмъ столь же неосуществимы, какъ измѣненіе человѣческаго организма, этой основы души.

— Что вы этимъ хотите сказать?

— Въ свою очередь, позвольте мнѣ задать вопросъ.

— Это постоянный вашъ пріемъ.

— Я спрашиваю васъ, — продолжалъ Кэйнъ, — почему вы думаете, что альтруистическое начало не обусловлено эгоистическимъ, точно также, какъ духовное обусловлено животнымъ?

— Что за жаргонъ! — гнѣвно воскликнулъ мистеръ Хюзъ, нагибаясь впередъ и потирая колѣно.

— Это — гармонія мірозданія, мой дорогой Давидъ, это — метафизическая варіація на мотивъ, который пѣли всѣ утреннія звѣзды вмѣстѣ, это — сама истина. Какъ духъ не можетъ освободиться отъ тѣла, такъ альтруизмъ не сброситъ съ себя эгоизма. Какъ только человѣкъ перестанетъ ѣсть три раза въ день, такъ перестанетъ поѣдать и своего ближняго.

— Въ томъ, что вы сказали — и пошлость, и несчастіе. Вы, очевидно, не понимаете, что вашъ парадоксъ обвинительный актъ противъ Творческаго разума.

— Употребите другое слово. Скажите: «Природа» и — въ чемъ тогда несчастіе?

— Но я отказываюсь отъ другого, — возразилъ Хюзъ.

— А я настаиваю на немъ, и долженъ. Я обвиняю природу не божественную и не человѣческую, а ту безсмысленную и жестокую, которая, послѣ безчисленныхъ вѣковъ слѣпого эмпиризма, все еще уничтожаетъ миріады типовъ для созданія такого несовершеннаго существа въ физическомъ отношеніи, какъ человѣкъ. Когда разумъ овладѣетъ тѣломъ, когда мы перестанемъ быть голодными три раза въ день, — не будетъ и эгоизма. Вмѣсто грубаго желудка, который мы унаслѣдовали почти безъ измѣненія отъ пещернаго жителя, намъ бы слѣдовало имѣть болѣе усовершенствованный аппаратъ, отвѣчающій современнымъ условіямъ жизни и эмоціямъ филантропіи. Но, увы! желудокъ девятнадцатаго вѣка по прежнему во власти первобытной природы. Какъ и Бурбоны, онъ ничему не научился и ничего не забылъ. Этотъ аппаратъ, въ лучшемъ случаѣ, принаровленъ къ воззрѣніямъ дикаря — требовательный, грубый и столь несовершенный, что, не смотря на тщательный уходъ, отказывается служить вамъ на полдорогѣ жизни. Нѣтъ, Давидъ! Вашей филантропіи придется ждать, пока человѣкъ не получитъ контроля надъ желудкомъ и не направитъ свою изобрѣтательность на устраненіе его недостатковъ. Тогда, и только тогда вы будете имѣть альтруиста. До тѣхъ же поръ люди будутъ ѣсть другъ друга… не всегда, правда, переваривая эту пищу, если можно такъ выразиться.

Рей однимъ ухомъ слушалъ споръ, а другимъ улавливалъ мягкіе звуки женскаго голоса, доносившагося съ другого конца маленькой квартирки; говоръ прерывался по временамъ смѣхомъ. Его интересовалъ и этотъ смѣхъ, и этотъ голосъ.

— Нѣтъ, Давидъ, — продолжалъ Кэйнъ, — золотой вѣкъ наступитъ лишь въ тотъ день, когда вы вырвете человѣка изъ когтей природы. Я, конечно, ничего не имѣю противъ золотого вѣка, кромѣ того, что онъ никогда во-время не является. Я даже готовъ простить ему эту неаккуратность, но вы не заставите меня вѣрить въ него — онъ слишкомъ часто разочаровывалъ. Вы — другое дѣло. Вы много разъ видѣли его приходъ и еще чаще — уходъ.

— Молодой человѣкъ, — окликнулъ старикъ Рэя такъ рѣзко, что тотъ вздрогнулъ, — сходите, пожалуйста, въ ту комнату и скажите одной изъ моихъ дочерей, чтобъ мнѣ дали молока и виски. Мнѣ пора пить. — Онъ положилъ обратно часы, лежавшіе около него на столикѣ, и указалъ головой на занавѣску, отдѣлявшую корридоръ.

Рэй пошелъ туда послѣ того, какъ Кэйнъ утвердительно ему улыбнулся. Женскіе голоса смолкли, и онъ увидѣлъ ихъ обладательницъ: онѣ смущенно вскочили съ мѣста, стараясь скрытъ свое замѣшательство. Одна была миссисъ Дэнтонъ, встрѣтившая ихъ на площадкѣ, другая… но Рэй въ обѣихъ узналъ героинь инцидента съ кошелькомъ на поѣздѣ.

Его охватила внутренняя дрожь, онъ поклонился и произнесъ:

— Извините… Вашъ отецъ желаетъ, чтобъ я попросилъ у васъ… — Онъ запнулся при мысли о странномъ совпаденіи обстоятельствъ.

— Я сейчасъ принесу, все уже готово, — серьезно и просто сказала младшая изъ сестеръ. Она взяла бокалъ, стоявшій на печкѣ въ маленькой, но очень удобно устроенной кухнѣ, которая была рядомъ съ той комнатой, въ которой онѣ сидѣли.

Рэй не зналъ, что ему дѣлать, или, вѣрнѣе, какъ сдѣлать то, что ему хотѣлось. Онъ не уходилъ и смотрѣлъ на миссисъ Дэнтонъ.

— Не хотите ли присѣсть, если вамъ здѣсь не жарко? — предложила она.

XV.

— О, совсѣмъ не жарко! — воскликнулъ Рэй. Въ открытое окно, уставленное цвѣтами, дулъ прохладный, свѣжій воздухъ. Онъ сѣлъ, какъ бы желая доказать, что ему дѣйствительно не жарко. Другой причины оставаться здѣсь у него не было — ему слѣдовало вернуться къ Кэйну и мистеру Хюзу.

— Съ этой стороны окна можно оставлять открытыми, — сказала миссисъ Дэнтонъ, — но въ переднихъ комнатахъ слишкомъ шумно отъ желѣзной дороги. Когда мы сюда пріѣхали, погода была жаркая и просто можно было задохнуться при запертыхъ окнахъ. А если откроешь, сходишь съ ума отъ грохота поѣздовъ. Намъ иногда казалось, что они тутъ, у насъ. Теперь прохладнѣе и тамъ можно не отворять, такъ что здѣсь очень пріятно.

Рэй согласился и спросилъ:

— Значитъ, вы въ Нью-Іоркѣ недавно?

— Всего съ начала сентября. Мы сперва предполагали поселиться въ Нью-Джерси и даже, было, сняли домъ, но это оказалось слишкомъ далеко отъ мѣста занятій мужа. Да и для отца здѣсь удобнѣе: онъ хочетъ встрѣчаться съ людьми…

Во время разговора миссисъ Дэнтонъ глядѣла на свой передникъ, разглаживая его рукой; иногда она взглядывала искоса на Рэя, и лицо ея начинало улыбаться.

— Мы недавно ѣздили продать вещи, которыя нельзя было перевезти сюда. Купили сосѣди, — она разсмѣялась, — но оказалось, что часть ихъ они забрали уже раньше нашего пріѣзда. Ужъ лучше бы все забрали — мы такіе пустяки выручили. Я никогда не предполагала, чтобы подержанныя вещи такъ обезцѣнивались. Мы въ первый разъ взялись за хозяйство, такъ какъ раньше приходилось жить въ коммунѣ, и неудивительно, что надѣлали ошибокъ.

Она быстро взглянула на Рэя, стараясь угадать, какъ онъ къ этому отнесся.

— Мистеръ Кэйнъ мнѣ кое-что расказывалъ, — проговорилъ онъ.

— Здѣсь все иначе. А вы никогда въ коммунѣ не жили?

— Нѣтъ.

— Да, намъ пришлось не мало перенести съ тѣхъ поръ, какъ мы вернулись къ обыкновенной жизни. Я въ первый же день услыхала въ вагонѣ разговоры о томъ, какъ здѣсь трудно просуществовать. Всѣ эти разговоры казались такими странными и вмѣстѣ съ тѣмъ ужасными. Я положительно была испугана.

— Въ первый разъ это, конечно, должно поражать, но для большинства перваго раза не существуетъ вовсе, — сказалъ Рэй.

Онъ былъ очень заинтересованъ: вѣдь какой матеріалъ для его литературныхъ работъ!

— Разумѣется. Въ коммунѣ намъ не было надобности думать объ одеждѣ и пищѣ, какъ и о воздухѣ, которымъ мы дышали. Отецъ вѣритъ, что всякій могъ бы жить, какъ жила наша семья, если только человѣкъ не отказывается отъ работы.

Она снова бросила любопытный взглядъ на Рэя, какъ бы спрашивая, что онъ думаетъ объ этомъ.

— Я недостаточно знакомъ съ теоріей вашего отца, — замѣтилъ Рэй.

— Ему кажется, что вся суть въ терпѣніи. По моему же, нужны и деньги. Иначе рискуешь умереть съ голоду, не смотря на все терпѣніе.

Миссисъ Дэнтонъ разсмѣялась. Рэй глядѣлъ на нее со смѣшаннымъ чувствомъ удовольствія и недоумѣнія: сидѣвшій въ немъ поэтъ смѣялся вмѣстѣ съ нею; благоразумный же практикъ порицалъ ея наивность. Будь она дѣвушка, она была бы только забавна, но это — женщина, мать семейства. Впрочемъ, ея голосъ былъ такъ гармониченъ, что Рэй примирялся съ ея дѣтской безпомощностью.

— Всего труднѣе привыкать къ деньгамъ и къ заботѣ о нихъ. Мало ихъ, много ли, а о нихъ надо думать, чего не приходилось тамъ, въ семьѣ. Мы денегъ почти не видѣли, за исключеніемъ тѣхъ, кто завѣдывалъ продажей и закупками.

— Да, это все очень странно, — сказалъ Рэй, думая, какъ бы утилизировать ея разговоръ для повѣсти.

Онъ былъ очарованъ красотой молодой женщины, но нѣсколько досадовалъ, что не возвращается ея сестра: къ нему доносился ея звонкій серебристый голосъ, который иногда покрывался смѣхомъ Кэйна или хриплымъ басомъ отца.

— Мнѣ кажется, что на мнѣ это отзывается сильнѣе, чѣмъ на мужѣ: мы оба должны зарабатывать деньги, а я одна — экономить и стараться, чтобъ на все хватало. Порой это положительно можетъ свести съ ума, особенно если забудешься и надѣлаешь какихъ-нибудь глупостей.

Миссисъ Дэнтонъ многозначительно замолчала.

— Ну, такія вещи случаются и съ нами, не смотря на весь нашъ опытъ, — сказалъ Рэй.

— Да, ужъ эти заботы! — воскликнула она. — Мы поѣхали: въ Нью-Джерси съ дѣтьми — у меня близнецы — оставить ихъ съ отцомъ, было неудобно. Довольно и того, что пришлось оставить его въ одиночествѣ. Вѣдь мой мужъ очень занятъ. Дѣти въ дорогѣ раскапризничались, я дала имъ поиграть кошелькомъ, а они его спустили за окно, прямо въ воду — поѣздъ какъ разъ былъ на мосту. Мы всегда говоримъ, потому что не успѣешь замѣтить — который: они такъ похожи другъ на друга. Это были всѣ мои деньги, до послѣдняго цента. Понятно, что я страшно испугалась и крикнула на весь вагонъ.

Рэй сидѣлъ смущенный; онъ чувствовалъ себя какъ будто подслушивающимъ и не зналъ, что дѣлать: сообщить ли, что онъ былъ свидѣтелемъ этой сцены, или умолчать? Послѣ минутнаго колебанія онъ остановился на послѣднемъ.

— А сестра еще говоритъ, — продолжала миссисъ Дэйтонъ, — ты точно обращаешься къ сожалѣнію публики. Я тоже подумала, что мой крикъ могъ произвести такое впечатлѣніе. Врядъ ли человѣкъ, привыкшій къ деньгамъ, далъ бы ихъ въ руки ребенка.

Рэй рѣшилъ открыться: едва ли честно дѣлать видъ, что ничего не знаешь! — пробѣжало въ его головѣ.

— По мнѣнію кондуктора того поѣзда, — сказалъ онъ, — всякая женщина поступила бы такимъ же образомъ.

Миссисъ Дэнтонъ радостно засмѣялась.

— Значитъ, это были вы? Сестра васъ сразу узнала, какъ только вы вошли къ Чапли…

— Къ Чапли?

— Да, въ магазинъ. Она вѣдь тамъ работаетъ. Вы ея не замѣтили, а она васъ видѣла.

Рэй вспомнилъ, что мистеръ Брандретъ посылалъ къ какой-то миссъ Хюзъ за спискомъ новыхъ книгъ.

— Мы видѣли, что вы на насъ смотрите въ вагонѣ, и обратили вниманіе на вашъ разговоръ съ кондукторомъ. Онъ ничего больше не прибавилъ?

Рэй уловилъ новый оттѣнокъ въ ея тонѣ и слегка покраснѣлъ.

— Я не знаю, что вы хотите сказать?

— Какже… — начала, было, она и смолкла, увидѣвъ сестру, которая вернулась съ пустой кружкой и прошла въ сосѣднюю комнату.

— Піа! — позвала миссисъ Дэнтонъ.

Рэю показалось, что дѣвушка пришла на зовъ неохотно.

— Моя сестра, мистеръ Рэй, — познакомила ихъ миссисъ Дэнтонъ. — Вѣдь это, дѣйствительно, былъ мистеръ Рэй! — весело воскликнула она.

Рэй церемонно раскланялся. Миссъ Хюзъ, въ противоположность сестрѣ, выглядѣла смущенно.

— Кондукторъ сказалъ ему, что всякая женщина поступила бы такъ же на моемъ мѣстѣ. Слѣдовательно, не такъ ужъ было глупо. Но мнѣ въ такихъ случаяхъ всегда кажется, будто наступаетъ конецъ міра, и я долго не могу успокоиться. И это еще не все: кто-то изъ пассажировъ прислалъ намъ долларъ на конку. Мы были вынуждены его взять, — у насъ бы не хватило силъ тащиться сюда пѣшкомъ съ дѣтьми. Я въ первый разъ испытала, какъ больно принимать милостыню. Это просто ужасно!

— Почему же «милостыню»?! Потерять деньги могъ всякій.

— Это несовсѣмъ вѣрно, — вмѣшалась миссъ Хюзъ, — если это не милостыня, то деньги слѣдовало предложить такъ, чтобъ ихъ можно было вернуть. Мы, къ сожалѣнію, очень растерялись и сдѣлали большую ошибку: не заставили кондуктора сказать — отъ кого онѣ.

— Тутъ виноватъ тотъ, кто далъ ихъ: онъ долженъ былъ вмѣстѣ съ долларомъ прислать и свой адресъ. Но, можетъ быть, и онъ растерялся, — сказалъ Рэй.

— Кондукторъ заявилъ, что деньги прислала дама, — проговорила миссисъ Дэнтонъ, врасплохъ посмотрѣвъ на Рэя.

Всѣ трое разразились смѣхомъ, а дѣвушка даже вскочила и убѣжала въ другую комнату. Она вернулась оттуда съ долларомъ въ рукахъ.

— Но я вѣдь виновнымъ себя еще не призналъ, — протестовалъ Рэй.

— Это правда, но мы увѣрены, что безъ васъ тутъ дѣло не обошлось. Піа это твердитъ все время. Теперь вы въ нашихъ рукахъ и должны покориться.

— Но вы, поступили такъ же, какъ я, давши старому негру — это тоже милостыня.

— Нѣтъ, онъ свои деньги заработалъ. Вѣдь и вы ему дали.

— Дѣйствительно, онъ превосходно свиститъ. Но какъ вы догадались попросить у него сдачи? вамъ слѣдовало бы отдать ему весь долларъ.

Женщины весело разсмѣялись.

— Намъ это приходило въ голову, но мы не смогли бы тогда вернуться домой.

— Я начинаю убѣждаться, что мнѣ слѣдуетъ взять деньги. Рэй потянулся, было, къ доллару, но снова отдернулъ руку.

— Но вотъ въ чемъ дѣло: вѣдь если я его возьму, то истрачу на себя. А между тѣмъ, онъ явился результатомъ экономіи, безъ которой я врядъ ли бы могъ его вамъ предложить.

Онъ разсказалъ о своемъ путешествіи и о томъ удовольствіи, какое испыталъ, подвергая себя лишеніямъ. Женщины весело смѣялись.

— О, я знаю, какое это хорошее чувство, — замѣтила миссисъ Дэнтонъ.

— Но вы не можете представить себѣ моихъ ощущеній, когда я вручилъ этотъ долларъ кондуктору. Слово «хорошее чувство» въ данномъ случаѣ слишкомъ слабо — я просто наслаждался. Миссъ Хюзъ, оставьте эти деньги у себя и отдайте ихъ тому, кто будетъ въ нихъ нуждаться.

Тутъ не было ничего особеннаго, но сестры, казалось, были поражены оригинальностью его предложенія.

Миссъ Хюзъ съ минуту глядѣла въ лицо Рэя своими ясными глазами, а миссисъ Дэнтонъ воркующимъ голоскомъ выразила удовольствіе по поводу того, какъ отлично все кончилось.

— Я и тогда не повѣрила, что тутъ замѣшана дама. Тѣмъ болѣе, что кондукторъ заявилъ намъ объ этомъ не сразу, а вернувшись.

— Хорошо, я сдѣлаю такъ, какъ вы хотите, — сказала миссъ Хюзъ и унесла долларъ обратно.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласила миссисъ Дэнтонъ все еще стоявшаго Рэя.

Сдѣланное открытіе какъ-то сразу ихъ сблизило.

— Мы страшно взволновались, — продолжала она, — когда сестра передала, что видѣла васъ у Чапли.

Миссъ Хюзъ не протестовала, но когда миссисъ Дэнтонъ вслѣдъ затѣмъ спросила: — «Вы писатель?» она воскликнула: «Дженни»!

— Я желалъ бы имъ быть, — отвѣтилъ Рэй, — но это еще зависитъ отъ того, приметъ ли мистеръ Чапли мою книгу.

Онъ рѣшился на такую откровенность въ виду того, что миссъ Хюзъ, работая въ магазинѣ, могла знать отъ издателей объ участи его повѣсти. Но она не подала вида — извѣстно это ей или нѣтъ.

— Мистеръ Чапли даетъ сестрѣ всѣ свои новыя изданія, — сказала миссисъ Дэнтонъ. — Правда, это хорошо? И, кромѣ того, она можетъ брать изъ магазина какую ей угодно книгу. А съ семействомъ мистера Чапли вы ужъ познакомились?

— Нѣтъ, я только знаю его зятя, мистера Брандрета.

— Сестра говоритъ, что онъ очень милый человѣкъ, его всѣ любятъ. Мистеръ Чапли старый другъ отца. Я думала, что кто-нибудь изъ нихъ сегодня зайдетъ къ намъ, — самъ мистеръ Чапли не въ счетъ, онъ бываетъ очень часто.

Рэй былъ нѣсколько ошеломленъ безпрерывнымъ потокомъ сообщеній: миссисъ Дэнтонъ переходила отъ одного предмета къ другому, какъ будто они имѣли между собой непосредственную связь. Такъ, послѣ разсказа о Чапли она заявила:

— Мы теперь читаемъ Броунинга, но моему мужу Шелли нравится больше. Какой вашъ любимый поэтъ?

Рэй улыбнулся.

— Вѣроятно, долженъ быть Шелли, такъ какъ я ношу его имя. — Онъ сказалъ и испугался, что это можетъ показаться глупо, и поспѣшилъ прибавить: — Мой отецъ въ молодости постоянно его читалъ. И на мнѣ отразилось благотворное вліяніе его вкуса, если его можно назвать благотворнымъ

— Почему же нѣтъ? Развѣ вамъ непріятно носить имя Шелли?

— О, нѣтъ! но я одинаково не желалъ бы носить имя и Шекспира, чтобъ не вызывать сравненія.

— Да, но это очень красивое имя. — И, какъ будто тутъ была какая-нибудь связь съ именемъ ея мужа, миссисъ Дэйтонъ прибавила: — Мой мужъ какъ разъ собирался гулять съ дѣтьми, когда вы пришли съ мистеромъ Кэйномъ. Онъ отправился въ паркъ. А вы любите кошекъ? — Она перегнулась и потащила къ себѣ на колѣни огромнаго мальтійскаго кота. — Сестра ихъ не любитъ за то, что они ѣдятъ воробьевъ.

— Ему слѣдуетъ переселиться ко мнѣ: у меня подъ окномъ цѣлая воробьиная колонія, — засмѣялся Рэй.

Миссисъ Дэнтонъ прижалась щекой къ головѣ своего любимца.

— О, ихъ достаточно и здѣсь. А вы гдѣ живете? Въ нижней части города? Мистеръ Кэйнъ живетъ тамъ.

Рэй сдѣлалъ картинное описаніе своего отеля, но чувствовалъ, что слушательницы не могутъ оцѣнить его оригинальности: для нихъ, какъ и для дѣтей, все было одинаково ново и странно. Ихъ такъ же удивили разсказы его о Мидлэндѣ, какъ и о Нью-Іоркѣ. Разговоръ продолжался безъ всякой послѣдовательности, говорили обо всемъ, даже о снахъ. Рэй прочиталъ отрывокъ поэмы, сочиненный имъ во снѣ. Миссисъ Дэнтонъ нашла его очень удачнымъ. Ея сестра больше молчала. Она сидѣла въ тѣни, что еще сильнѣе увеличивало впечатлѣніе таинственности, которое она производила на Рэя. Рѣзкій контуръ ея маленькой головы былъ прекрасенъ, въ ея высокомъ нѣжномъ голосѣ звучала дѣтская невинность. Миссисъ Дэнтонъ ворковала низкими; глубокими нотами. Ей, видимо, хотѣлось заставить сестру говорить больше. Она вовсе не казалась робкой или застѣнчивой, ее можно было назвать только серьезной.

Разговоръ нѣсколько разъ возвращался къ литературѣ, и Рэй одну минуту думалъ, что миссъ Хюзъ знаетъ о судьбѣ его рукописи.

— А какъ заглавіе вашей повѣсти? — спросила миссисъ Дэнтонъ и сейчасъ же добавила: — ахъ да, вспомнила!

Рэй больше не сомнѣвался: очевидно о его повѣсти говорили здѣсь. Какъ бы онъ хотѣлъ знать, читала ли ее миссъ Хюзъ!

— Разъ рѣчь зашла объ именахъ, — сказала Дэнтонъ, — то, по моему, сестра носитъ самое странное имя: Піа. Неправда ли, мистеръ Рэй?

— Прекрасное имя! Мнѣ кажется, что оно очень употребительно у испанцевъ.

— Неужели? Оно очень нравилось моей матери. Но она никогда его не встрѣчала, хотя тамъ много было Faiths, Hopes и Charities^[4]. Она умерла вскорѣ послѣ рожденія Піи, и отецъ далъ ей это имя.

Рэй былъ слишкомъ молодъ, чтобъ почувствовать скрытый трагизмъ факта, сообщеннаго ему съ такой легкостью, и только повторилъ:

— Это прекрасное имя.

— Да, но слишкомъ коротко — ужъ уменьшительнаго изъ него не сдѣлаешь. Короче Peace^[5] ничего не можетъ быть.

— А Fruce^[6], — подсказалъ Рэй.

Всѣ разсмѣялись.

Миссъ Хюзъ подошла къ окну и стала осматривать цвѣточныя банки. Рэй набрался смѣлости и подошелъ къ ней.

— Вы любите цвѣты? — серьезно спросила она, какъ бы требуя правдиваго отвѣта.

— Право, не знаю: я никогда не задавалъ себѣ такого вопроса, — отвѣтилъ онъ, любуясь ею.

Піа была типичная хорошенькая американка съ темнорусыми волосами. Больше всего обращали на себя вниманіе ея красивые глаза. Когда она смѣялась, то изъ-подъ верхней, немножко короткой губы сверкали бѣлые зубы, одинъ изъ которыхъ былъ слегка обломанъ. Это послѣднее обстоятельство, кажется, сильнѣе всего очаровывало Рэя. Но она рѣже смѣялась, чѣмъ миссисъ Дэнтонъ. Она производила впечатлѣніе старшей снисходительной сестры, хотя на самомъ дѣлѣ была моложе миссисъ Дэнтонъ.

Молодые люди говорили о какихъ-то пустякахъ, которыми замаскировывался возбужденный ими другъ къ другу интересъ. Очутившись въ обществѣ интелигентной дѣвушки, Рэй снова почувствовалъ атмотферу нѣжности, его тоска по дому и страданія одиночества сразу исчезли. Ему казалось, что они бесѣдуютъ о литературѣ, о цвѣтахъ, о городѣ, о деревнѣ, въ то время, какъ на самомъ дѣлѣ они говорили лишь о себѣ. Это были совсѣмъ не мидлэндскіе салонные разговоры. Но они еще меньше походили и на тѣ нью-іоркскіе, какими онъ ихъ рисовалъ себѣ въ Мидлэндѣ. Рэй вспомнилъ невольно о тѣхъ временахъ, когда онъ не былъ еще своимъ человѣкомъ въ мидлэндскомъ высшемъ обществѣ. Его мать и сестры такъ же, какъ и эти женщины, вели сами хозяйство, строили планы на лучшее будущее, развлекаясь шутками и остротами. Впослѣдствіи онъ боялся, какъ бы эта простота его домашней обстановки не стала извѣстной тѣмъ фешенебельнымъ господамъ, среди которыхъ онъ старался казаться совершенно comme il faut.

Отъ времени до времени миссисъ Дэнтонъ сбрасывала со своихъ колѣнъ кошку и бѣгала открывать дверь. Рэй слышалъ привѣтствія вновь приходившихъ гостей. Наконецъ, раздался стукъ колесъ дѣтской коляски о ступеньки лѣстницы, но на этотъ разъ миссисъ Дэнтонъ не встала, а вмѣсто нея пошла сестра. Она скоро вернулась, держа на рукахъ спящаго ребенка, за ней показался и мистеръ Дэнтонъ съ другимъ. Онъ, очевидно, усталъ отъ возни съ коляской, и его блѣдное лицо покрылось румянцемъ. Уложивъ ребенка, мистеръ Дэнтонъ вернулся. Жена представила его Рэю.

— О, мы ужъ знакомы: я встрѣтилъ васъ съ Кэйномъ при входѣ. Становится невыносимо жарко, — сказалъ онъ, высовываясь въ окно.

— Много народу въ паркѣ? — спросила жена.

— Масса. Каждый хочетъ захватить послѣдніе хорошіе дни.

— Я думаю, вамъ это было не особенно пріятно?

— Конечно, — отвѣтилъ мистеръ Дэнтонъ, все еще подставляя вѣтру свое разгоряченное лицо. Наконецъ, онъ сѣлъ и терпѣливо выслушалъ замѣчаніе на свой счетъ своей супруги:

— Мужъ здѣсь скучаетъ: мы раньше жили въ очень красивой мѣстности, и стоитъ ему придти въ паркъ, чтобъ няахлынули воспоминанія. Вы тоже тоскуете по дому, мистеръ Рэй?

— Не могу сказать только, чтобъ я скучалъ о деревенской жизни: Мидлэндъ городъ.

— Мидлэндъ? — повторилъ мистеръ Дэнтонъ. — Я въ немъ былъ. Мнѣ кажется, что маленькіе города еще хуже Нью-Іорка. Они всячески стараются отдѣлаться отъ деревни, а Нью-Іоркъ хоть отчасти старается возстановить ее у себя. Если бъ отъ меня зависѣло, то не было-бъ ни большихъ, ни маленькихъ городовъ на всемъ континентѣ. Кто у насъ? — обратился онъ къ женѣ.

Она назвала десять или двѣнадцать именъ.

— Такъ пойдемте туда, — предложилъ Дэнтонъ и вышелѣ, не дожидаясь остальныхъ.

XVI.

Маленькое общество въ гостиной напоминало собраніе секты. Простота костюмовъ соотвѣтствовала серьезности лицъ. Тамъ была дѣвушка, съ короткими волосами, въ черной поярковой шляпѣ и кофточкѣ, застегнутой до самаго горла. На ней не было ни ленточки, ни кружевца, что еще больше увеличивало ея сходство съ атлетически-сложеннымъ мальчикомъ. Она сидѣла, заложивъ руки, въ карманы и вытянувъ ноги. Кромѣ нея, было нѣсколько человѣкъ, повидимому, иностранцевъ и одинъ американецъ, смахивавшій на школьнаго учителя; когда онъ говорилъ, его ротъ скашивался въ улыбку. Онъ сидѣлъ рядомъ съ совсѣмъ лысымъ господиномъ. Остальные ничѣмъ не выдѣлялись изъ обыкновеннаго ряда людей. Они были одѣты бѣдно, но опрятно, за исключеніемъ одного, сюртукъ котораго блестѣлъ по швамъ и на жилетѣ виднѣлись слѣды супа и кофе. Его выпуклые глаза глядѣли напряженно-близорукимъ взглядомъ.

Кэйнъ держался поодаль, съ видимымъ интересомъ наблюдая каждаго. Когда вошелъ Рэй, всѣ внимательно слушали молодого человѣка, защищавшаго теорію единаго налога, съ увѣренностью и жаромъ, какъ нѣчто такое, что должно освободить индивидуальную энергію, предоставивъ ей свободу конкурренціи.

— Съ этимъ именно я и не соглашаюсь въ вашей теоріи, — перебилъ его Хюзъ. — Я желаю освобожденія этого дьявола. Конкурренція — это тотъ Афритъ, котораго цивилизація связала послѣ долгой борьбы, и онъ постоянно даетъ обѣщанія сдѣлать для васъ все, если только вы его выпустите. Но онъ ничего не сдѣлаетъ, кромѣ зла, потому что зло въ его натурѣ. Онъ — Вельзевулъ; онъ — сатана. Въ произведеніи Мильтона онъ сдѣлалъ попытку соперничать съ Всемогущимъ изъ-за господства надъ природой, и съ тѣхъ поръ начались страданія падшихъ ангеловъ. Монополія — единственный источникъ благоденствія. Тамъ, гдѣ конкурренція, — несчастье и пораженіе которой нибудь изъ сторонъ, въ концѣ концовъ, неизбѣжны. Это само собой очевидно. Ничто не можетъ имѣть успѣха, пока не станетъ монополіей. Это вѣрно по отношенію ко всѣмъ начинаніямъ, съ самыхъ низшихъ до самыхъ возвышенныхъ, отъ торгаша до артиста. Пока, напримѣръ, писатель молодъ и бѣденъ, — Рэй невольно опустилъ глаза, почувствовавъ на себѣ взглядъ мистера Хюза, — онъ долженъ конкуррировать, соперничать, и его трудъ уродуется отъ этой борьбы; но вотъ онъ дѣлается извѣстностью, монополизируя тотъ или другой родъ литературы, ея формы, и расцвѣтаетъ пышнымъ цвѣткомъ, осуществляетъ вполнѣ свой идеалъ. Конкурренція — порабощеніе, монополія — свобода. Поэтому, мы должны желать какъ можно больше монополій, или одну такую, которая соединяла бы въ себѣ весѣ народъ въ экономическомъ отношеніи, какъ теперь онъ объединенъ въ политическомъ. Попробуйте себѣ представить тазсую же конкурренцію въ администраціи, какъ въ промышленности. Этого нельзя даже допустить, это мы видимъ только въ азіатскихъ государствахъ, гдѣ налоги отдаются на откупъ тому, кто больше дастъ, и откупщикъ выжимаетъ изъ населенія всѣ сокй.

— Я думаю, — сказалъ господинъ, напоминавшій школьнаго учителя, — что мы всѣ сознаешь это инстинктивно. Тресты и синдикаты исполняютъ за насъ эту работу съ такой быстротой, какую только можно пожелать,

— Но они ее дѣлаютъ не для насъ и останавливаются какъ разъ тамъ, гдѣ трестъ сталъ бы всенароднымъ, — заговорилъ иностранецъ съ сильнымъ, нѣмецкимъ акцентомъ. — Мы ожидали уже со времени Луи-Наполеона, что ростъ промышленныхъ, корпорацій приведетъ къ осуществленію нашихъ цѣлей. Но между такими корпораціями и колективностью лежитъ цѣлая пропасть, пучина, черезъ которую никому еще не удалось перешагнуть.

— Если нельзя перешагнуть, надо перекинуть мостъ! — воскликнулъ мистеръ Хюзъ.

Молодой человѣкъ, повидимому, англичанинъ, спросилъ:

— Почему же не заполнить пропасть капиталистами?

— Нѣтъ, — сказалъ мистеръ Хюзъ, — мы не должны считатъ врагомъ какой бы то ни было классъ.

— Я думаю, имъ безразлично, какъ мы къ надъ относимся, разъ мы предоставляемъ полную свободу дѣйствій, — замѣтилъ другой молодой человѣкъ, судя по пропуску гласныхъ и придыхательныхъ, плебейскаго происхожденія.

— Мы можемъ предоставить имъ свободу дѣйствій развѣ только въ томъ случаѣ, если за это выскажется большинство, — возразилъ Хюзъ. — Съ моей точки зрѣнія, капитализмъ такая же составная часть даннаго момента, какъ и пролетаріатъ.

— Главное-то затрудненіе въ томъ и состоитъ, чтобъ заставить ихъ принять вашу точку зрѣнія, — проговорилъ кто-то.

— Я не вижу въ этомъ необходимости, — отвѣтилъ Хюзъ, — хотя нѣкоторые уже совершенно со мной согласны. Среди нашихъ лучшихъ членовъ многіе капиталисты. Между предпринимателями найдется не мало сторонниковъ націонализаціи телеграфа, желѣзныхъ дорогъ и транспортнаго дѣла.

— Это только первые шаги, которые неизвѣстно куда еще приведутъ, — настаивалъ его оппонентъ.

— Да, первые шаги, — сказалъ мистеръ Хюзъ, — но ихъ нельзя дѣлать по человѣческимъ тѣламъ. Мы должны идти впередъ рука объ руку, какъ братья, подъ музыку біенія нашихъ сердецъ.

— Прекрасно, — замѣтилъ Кэйнъ.

Рэй не могъ опредѣлить, что это иронія или, дѣйствительно, одобреніе. Стриженая дѣвушка тоже обратила вниманіе и оглянулась; она сидѣла впереди Кэйна.

— Мы въ Россіи, — заговорилъ другой иностранецъ, — убѣдились въ безплодности принудительныхъ мѣръ. Единственная сила, которая одерживаетъ верхъ — это любовь, и мы должны примѣнять ее прежде всего къ тѣмъ, кто ее сильно чувствуетъ, т. е. къ дѣтямъ. Міръ взрослыхъ безнадеженъ. Однако, мы кое-что можемъ сдѣлать, пожалуй, все — съ подрастающимъ поколѣніемъ. Учительская профессія самая высокая; но если мы хотимъ учить дѣтей, мы должну походить на нихъ, ибо имъ принадлежитъ царствіе небесное. И намъ слѣдуетъ начать учиться у нихъ.

— Это какъ-то сложно, — весело сказалъ молодой англичанинъ.

Рэй слышалъ, какъ фыркнулъ Кэйнъ, стараясь подавить смѣхъ.

— Христосъ приходилъ спасти грѣшниковъ, — началъ господинъ въ запачканномъ жилетѣ. — Очевидно, Онъ не терялъ, надежды на ихъ спасеніе, если они перестанутъ дѣлать зло.

— И многіе изъ Его учениковъ были пожилые люди, — вставила стриженая дѣвушка.

— Идея нашего русскаго друга напоминаетъ нашу тактику съ индѣйцами, — вмѣшался Кэйнъ: — взрослые хороши, когда они въ могилѣ.

— Нѣтъ, нѣтъ! вы не понимаете, никто изъ васъ не понимаетъ, — началъ русскій, но Хюзъ его перебилъ:

— Какъ бы вы поступали съ дѣтьми?

— Основалъ бы для нихъ общины здѣсь, въ самомъ корнѣ зла, а также и на западѣ, гдѣ они легко могутъ стать независимыми.

— Я не вѣрю въ общины, — сказалъ Хюзъ, — если что-нибудь на свѣтѣ потерпѣло полное фіаско, такъ это именно коммуны. Это фіаско тѣмъ болѣе печально, чѣмъ значительнѣе ихъ успѣхъ въ экономическомъ отношеніи, такъ какъ онъ зависитъ отъ конкурренціи съ внѣшнимъ міромъ. Община есть увеличенный индивидуумъ, т. е. распространеніе эгоистическаго начала на большую семью, которая, преслѣдуя свое личное благо, точно также попираетъ интересы другихъ семей, какъ эти, въ свою очередь, — интересы другъ друга. Съ меня довольно этихъ общинъ! Семья, которую мы хотимъ теперь основать, должна захватить всѣхъ трудящихся; для нея нѣтъ чужихъ, кромѣ трутней, а трутни не могутъ быть терпимы. Они исчезнутъ, потому что волей-неволей примутся за трудъ, или Смерть покончитъ съ ними. Но эта великая, настоящая семья не можетъ быть простой федераціей тредъ-юніоновъ: она должна вырости естественнымъ путемъ и постепенно вытѣснить частныя и корпоративныя предпріятія, распространить свои корни и вѣтви такъ, чтобы другимъ не осталось ни мѣста для роста, ни воздуха для дыханія. Тогда она, хотя и медленно, овладѣетъ всей областью производства и распредѣленія.

— Очень медленно, — засмѣялся англичанинъ.

Споръ все разгорался; казалось, тамъ было столько же мнѣній, сколько присутствующихъ. По временамъ Рэй заинтересовывался, затѣмъ ему становилось скучно, но онъ не переставалъ думать о томъ, что эти странные фанатики предоставляютъ забавный матеріалъ.

Отъ духоты Хюзъ часто и мучительно кашлялъ. Пришлось открыть окна. Но ворвался оглушительный шумъ поѣздовъ, и ихъ снова пришлось закрыть. Вдругъ Рэй услышалъ, что мистеръ Хюзъ говоритъ кому-то тѣмъ же тономъ, какъ просилъ его пойти за виски съ молокомъ:

— Молодой человѣкъ, неужели вы ничего не имѣете сказать по поводу всѣхъ этихъ вопросовъ?

Рэй взглянулъ и увидѣлъ, что вопросъ обращенъ къ нему. На мгновеніе онъ былъ ошеломленъ, но потомъ откровенно и рѣшительно отвѣтилъ:

— Нѣтъ, я никогда о нихъ не думалъ.

— Пора, пора! имъ должны подчиняться всѣ другіе интересы. До тѣхъ поръ не будетъ истиннаго искусства, настоящей литературы, науки, достойной этого имени, пока съ нихъ не будетъ стерта печать эгоизма — матеріальный разсчетъ, когда успѣхъ будетъ почитаться, но не оплачиваться.

Всѣ уставились на Рэя; Кэйнъ, поднявъ брови, смотрѣлъ широко раскрытыми глазами и сжималъ губы, какъ бы боясь расхохотаться; миссисъ Дэнтонъ закрыла ротъ рукой, ея мужъ глядѣлъ мрачно, а миссъ Хюзъ потупилась.

— Я, — продолжалъ хозяинъ, — легче прощу враждебность, чѣмъ индифферентность; тотъ, кто не съ нами — противъ насъ, въ самомъ дурномъ смыслѣ этого слова. Наше дѣло имѣетъ священное право на вниманіе всѣхъ просвѣщенныхъ людей. Но они малодушны, имъ пренебрегаютъ. Мы, конечно, должны относиться терпѣливо даже и къ индифферентизму: какъ ни трудно его перенести, бороться съ нимъ нельзя. Меня больше всего поразило, когда я вернулся въ свѣтъ, что люди продолжаютъ жить такъ же, какъ жили до моего ухода, въ тупомъ равнодушіи къ самымъ животрепещущимъ вопросамъ. Политиканъ по прежнему толкуетъ о тарифѣ: низкій тарифъ — и дешевая одежда для рабочаго, высокій тарифъ — и высокая заработная плата. Какой бы онъ ни былъ, а рабочій все оказывается въ проигрышѣ. Что-то его благоденствія не замѣтно: онъ бѣденъ, плохо одѣтъ, у него скверное жилище; когда онъ сидитъ безъ работы, то голодаетъ въ своей лачугѣ, пока его, не выгонятъ за неплатежъ квартирныхъ денегъ, съ безпощадностью, неизвѣстной даже ирландцамъ. Ни одна партія не думаетъ о рабочемъ, а самъ онъ до сихъ поръ еще не доросъ до требованія болѣе высокой платы и сокращенія рабочихъ часовъ.

— Чтобъ думать, нужно время, а пища — необходима сейчасъ. Мы не можемъ ждать ее до завтра, — сказалъ человѣкъ съ печальными глазами, сидѣвшій въ углу.

— Это правда, — отвѣтилъ Хюзъ. — Многіе должны погибнуть на пути… надо имѣть терпѣніе.

— У меня нѣтъ больше силъ, — началъ его зять, мрачное лицо котораго стало еще мрачнѣе. — Когда я вижу, какъ гибнутъ люди, я говорю себѣ: надо спасти ихъ не когда-нибудь, а сейчасъ! Кто-нибудь виноватъ въ ихъ страданіи, и чѣмъ искупить эту вину?

Его голосъ дрожалъ.

— Нужно терпѣть, — повторилъ Хюзъ. — Мы всѣ виноваты.

— Хорошо бы было, — сказалъ нѣмецъ, — если бы дѣйствительно понизили пошлины. Сторонники высокаго тарифа не повышаютъ заработной платы вслѣдствіе того, что пользуются покровительственной пошлиной, но они, навѣрное, урѣжутъ ее, когда уменьшенный тарифъ не будетъ давать прежнихъ выгодъ. Тогда повсюду начнутся волненія рабочихъ.

— Да, — перебилъ его Хюзъ, — но это, кажется, заставило бы меня возненавидѣть наше дѣло: какъ можно думать, что изъ зла выйдетъ добро? Нѣтъ, всегда только добро, добро за зло, чтобъ добра было все больше и больше. Мы должны добиться истинно-американскаго и американскимъ путемъ, — путемъ доводовъ, голосованія законовъ, не иначе.

Чувство, которое онъ такъ порицалъ, какъ будто возбудило дремавшія страсти: споръ принялъ, бурный характеръ. Рэю представилось, что старикъ окруженъ непріятелемъ; голова лысаго человѣка, который старался всѣхъ слышать и отвѣчать, раскачивалась, какъ бакенъ среди буруновъ. Но возбужденіе вдругъ упало, въ комнатѣ наступила тишина. Одинъ посмотрѣлъ на часы и всѣ поднялись другъ за другомъ.

— Я не думаю, чтобъ хорошее время было такъ далеко, какъ намъ это кажется въ минуты негодованія на несправедливости. Оно скоро наступитъ; уже одно его приближеніе облегчитъ страданія. Но надо быть мужественными, и терпѣливыми, — говорилъ на прощаніе Хюзъ,

Рэй и Кэйнъ уходили вмѣстѣ. Миссисъ Дэнтонъ глядѣла на новаго знакомаго робкимъ вопросительнымъ взглядомъ; Піа — спокойно, а мистеръ Хюзъ, забравъ въ свою широкую ладонь маленькую руку Рэя, говорилъ:

— Приходите, молодой человѣкъ, приходите!

XVII.

— «Если я опять когда нибудь приду сюда, такъ не безъ основательной причины», — подумалъ Рэй, выходя на улицу.

Онъ питалъ отвращеніе ко всякой грубости, неотесанности; уравновѣшенная респектабельность всегда была его мечтой. Если онъ соглашался теперь жить жизнью богемы, то лишь въ роли писателя, подчиняясь традиціямъ, существовавшимъ споконъ вѣка. Но смѣшаться съ толпой воинственныхъ дервишей, въ родѣ этихъ господъ, ему казалось невыносимымъ. Онъ страдалъ отъ чувства личнаго оскорбленія при мысли, что Хюзъ хотѣлъ втянуть его въ споръ, и его еще больше сердило, что пришлось подавить досаду въ присутствіи Кэйна. Онъ сдѣлалъ это ради молодой дѣвушки, которая, повидимому, тоже огорчилась, не подавая вида. Онъ былъ теперь связанъ съ ней узами одолженія, которое оказалъ ей, и не хотѣлъ, чтобы оно причинило ей страданіе.

Быстро спускаясь внизъ по улицѣ, гдѣ стоялъ грохотъ проносившихся поѣздовъ, звонъ конокъ и говоръ праздничной толпы, Рэй угадывалъ, что Кэйнъ смѣющимися глазами ищетъ его взгляда. Рэй упорно смотрѣлъ подъ ноги, не находя въ въ своемъ положеніи рѣшительно ничего смѣшного. Онъ былъ увѣренъ, что Кэйнъ нарочно молчитъ, чтобъ заставить его заговорить первымъ, и далъ себѣ слово тоже молчать. Такъ они дошли до боковой улицы, ведущей въ паркъ. Кучи досокъ и бочки съ цементомъ передъ недостроенными домами, разѣвавшими свои глубокія пасти, мѣстами совсѣмъ загромождали дорогу. Всюду играли дѣти — на доскахъ, между бочками, даже на скалистомъ пригоркѣ, выступавшемъ позади построекъ, гдѣ стоялъ паровикъ, бездѣйствовавшій по случаю воскресенья. Громадныя козлы вытягивали съ пригорка свои, сегодня праздныя руки. Каменныя громады домовъ спокойно и невозмутимо глядѣли съ вершины холма на эту картину разрушенія.

— Милый видъ, не правда ли? — не вытерпѣлъ, наконецъ, Кэйнъ. — Кажется, будто Афритъ Хюза вырвался изъ бутылки, гдѣ онъ былъ закупоренъ, и поработалъ здѣсь въ свое удовольствіе; не дожидаясь поднятія цѣнъ, онъ, очевидно, занялся спекуляціей на постройкахъ. Но, можетъ быть, объ этомъ рано судить, разъ мы находимся въ переходной стадіи? Во что все это превратится, когда и здѣсь такъ же тѣсно застроятъ, какъ и въ нижней части города!

Онъ притянулъ руку Рэя и ласково къ нему прижался.

— Итакъ, мой молодой дорогой другъ, что вы скажете о моемъ старомъ дорогомъ другѣ? — спросилъ онъ послѣ короткой паузы, послѣдовавшей за замѣчаніемъ объ Афритѣ.

— О мистерѣ Хюзѣ?

— О немъ и объ его друзьяхъ.

— Я думаю, что его друзья — сборище сумасбродовъ, — выпалилъ Рэй.

— Да? очень хорошо, очень хорошо! Это дѣйствительно сборище сумасбродовъ. Вы съ ними съ первыми столкнулись въ Нью-Іоркѣ?

— Мнѣ кажется, весь городъ полонъ ими.

— Начиная съ пожилого господина, котораго вы встрѣтили въ то утро?

— Начиная съ молодого человѣка, который встрѣтилъ пожилого господина.

Кэйнъ одобрительно улыбнулся.

— Хорошо, не будемъ строги ни къ кому, не станемъ называть и тѣхъ сумасбродами. Они философы или вдохновенные мечтатели, если угодно. По моему, мы всѣ мечтатели. Когда мечта человѣка намъ нравится, мы называемъ его пророкомъ; не нравится — онъ чудакъ, сумасбродъ. Но что же дурного въ мечтахъ моего стараго друга и его друзей, взятыхъ отдѣльно и вмѣстѣ? Можете ли вы съ увѣреностью сказать, что каждое изъ прописываемыхъ ими лѣкарствъ, если принимать ихъ, по рецепту, не вылѣчитъ міръ отъ его страданій?

Этотъ вопросъ далъ Рэю возможность вылить досаду, не задѣвая личностей.

— Что такое случилось съ міромъ? — разразился онъ. — Я не вижу, чтобъ онъ былъ такъ серьезно боленъ. Какія особенныя бѣдствія? Я не понимаю, о чемъ весь разговоръ? Я не знаю, на что можно жаловаться? Человѣкъ только имѣетъ право желать, чтобъ ему данъ былъ случай выказать свои способности. А затѣмъ — призъ достанется достойнѣйшему. Въ чемъ дѣло? Гдѣ тутъ несправедливость?

— Ахъ, — воскликнулъ Кэйнъ, — какая жалость, что вы не высказали этихъ мыслей, когда Хюзъ спросилъ о вашемъ мнѣніи!

— Чтобъ эта шайка на меня набросилась? благодарю васъ!

— По вашему, это шайка? Положимъ, можетъ быть… Я не понимаю, почему реформаторъ непремѣнно бываетъ смѣшнымъ; но это такъ, и потому онъ становится легкой добычей каррикатуры. Я не могъ не думать сегодня о томъ, какъ настоящій реформаторъ похожъ на водевильнаго. И они всегда одинаковы, изъ поколѣнія въ поколѣніе. Не смотря на внѣшнее различіе, всѣ эти господа, не исключая женщинъ, очень походили на старинныхъ аболиціонистовъ, которые сознательно подвергали себя опасности быть вымазанными смолой и осыпанными перьями. Вы не любите, вѣроятно, когда съ вами заговариваютъ на митингахъ?

— Нѣтъ, не люблю, — рѣзко отвѣтилъ Рэй.

— Мнѣ показалось, что вамъ это не нравится. Но я не допускаю, чтобы бѣдный Давидъ хотѣлъ вамъ сдѣлать непріятность. Онъ проповѣдуетъ терпѣніе, но втайнѣ, вѣроятно, опасается, что врядъ-ли ему дождаться на землѣ царствія небеснаго: понятно, если онъ у каждаго ищетъ поддержки.

Тотъ же инстинктъ, который не позволилъ Рэю выразить негодованіе прямо противъ Хюза, заставилъ его скрыть и свою жалость къ нему; онъ только сухо спросилъ:

— Развѣ для всего этого нельзя найти лучшаго мѣста, гдѣ бы, по крайней мѣрѣ, не было этого оглушительнаго шума и не приходилось бы задыхаться отъ жары?

— Я не знаю, возможно ли иначе, — проговорилъ Кэйнъ съ такой задушевностью, какая рѣдко у него замѣчалась. — Всякая помощь означаетъ зависимость, а Давидъ Хюзъ гордъ.

Они прошли мимо цѣлаго ряда величественныхъ зданій и приближались къ полотну сѣверныхъ желѣзныхъ дорогъ. Скоро передъ ними развернулась великолѣпная арка, напоминавшая городскія ворота. Съ обѣихъ ея сторонъ тянулись насыпи, высокія, какъ стѣны, которымъ пришлось выдержать на своемъ вѣку не одну сотню осадъ. За аркой разстилались открытыя поля, обнесенныя по деревенски старыми каменными заборами, хотя они давно принадлежали городу. Рядомъ съ низкой цѣпью какихъ-то навѣсовъ стояли большіе дома съ мелкими квартирами для найма. Нѣсколько старыхъ клячъ щипало еще уцелѣвшую кое-гдѣ траву; группы куръ и индѣекъ бродили во дворѣ возлѣ конюшни. Неуклюжій коттэджъ, выходившій фасадомъ на улицу, совсѣмъ склонился на бокъ. Его стѣны были покрыты запыленными виноградными лозами, листва которыхъ уже опала.

— Онъ могъ бы поселиться здѣсь, не увеличивая своихъ расходовъ и имѣя гораздо больше покоя и удобствъ, по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока Афритъ и тутъ не началъ бы своей работы, — замѣтилъ Кэйнъ.

— Но жизнь здѣсь, пожалуй, походила бы на отшельничество, противъ котораго онъ такъ возстаетъ, — сказалъ Рэй равнодушно.

— Можетъ быть, можетъ быть, — согласился Кэйнъ, когда они перешли улицу по направленію къ парку.

Здѣсь трава еще была зеленая, но попадалась мѣстами и совсѣмъ желтая. Опавшіе во время октябрьскихъ дождей листья потеряли свою яркую окраску и, сметенные въ кучки, коричневыми пятнами покрывали края дорожекъ и углубленія скалъ. Только дубъ сохранилъ свой, правда, уже поблекшій нарядъ; на ясеняхъ и липахъ кой-гдѣ лишь трепетали рѣдкіе листочки, такъ непохожіе на то, чѣмъ они были въ лѣтніе дни.

— Зятю, какъ я понялъ, хочется именно отшельничества и, вѣроятно, кооперативнаго? — продолжалъ Рэй. Онъ не счелъ нужнымъ щадить зятя и говорилъ нѣсколько презрительно.

— Ахъ, да! что вы думаете о немъ? — вспомнилъ Кэйнъ.

— Право, трудно сказать. Это какое-то очень мрачное существо. Чѣмъ онъ занимается? Жена его говорила, что у него много работы.

— Тутъ цѣлый романъ. Дэнтонъ былъ совсѣмъ юношей, когда по дорогѣ въ какое-то мѣстечко заѣхалъ въ общину. Онъ отправился собственно на поиски работы — его профессія — гравированіе по дереву. Какъ мнѣ кажется, онъ всегда носился съ мыслью, что не все на свѣтѣ ладно, и, попавъ въ семью Хюза, разумѣется, заинтересовался попытками «наладить». Тамъ онъ вскорѣ заболѣлъ; Хюзы за нимъ ухаживали; затѣмъ, оправившись, онъ сдѣлалъ предложеніе, но не той, которой бы слѣдовало.

— Почему не той? — спросилъ Рэй съ непонятной грустью.

— Право, не знаю. Но неужели вы не видите, что миссисъ Дэнтонъ не годится въ подруги такому человѣку?

Рэй не пожелалъ продолжать разговоръ на эту тему.

— По его мнѣнію, — сказалъ онъ, — для спасенія міра необходимо прежде всего уничтожить города.

— Ну, это плохое средство. Города, конечно, зло, но теперь они нужны — намъ безъ нихъ не обойтись. Можетъ быть, они-то насъ и спасутъ. Но время отъ времени очень хорошо возвращаться къ природѣ.

— А вы еще недавно весьма нелестно выражались о природѣ? — не утерпѣлъ Рэй, поддавшись непріязненному чувству къ Кэйну и свойственному молодымъ людямъ желанію — уличить старшихъ въ непослѣдовательности.

— О, да, о первобытной природѣ, но я не имѣю ничего противъ той, которую человѣкъ контролируетъ и направляетъ. Я только противъ природы, находящейся внѣ закона, противъ дикаго хаоса, въ родѣ землетрясеній, циклоновъ, мятелей и несвоевременныхъ морозовъ, наводненій, а также — несваренія желудка. Но урегулированная природа: перемѣна временъ года, дня и ночи, посѣвъ и жатва…

— Времена года! — насмѣшливо перебилъ Рэй — его досада еще не остыла, — они, нарушая свое правильное теченіе, перевертываютъ все вверхъ дномъ почти такъ же часто; какъ биржевыя паники, и фермеръ, который на нихъ разсчитываетъ, иной разъ такъ же мало собираетъ, какъ и тотъ, кто сѣетъ и жнетъ на Воллъ-стритѣ^[7].

— Ахъ! — вздохнулъ Кэйнъ. — Прекрасная мысль! Какъ жаль, что я не придумалъ ея для моей второй серіи «Афоризмовъ».

— Можете воспользоваться.

— Развѣ вы такъ богаты парадоксами? Но я какъ нибудь изловчусь приписать его даровитому автору «Современнаго Ромео». Такъ заглавіе вашей повѣсти?

Рэй покраснѣлъ и засмѣялся.

— Это немножко внѣ фактовъ, — продолжалъ Кэйнъ, — но приближается къ истинѣ. Я не совсѣмъ оправдываю природу: она несвободна отъ маленькихъ слабостей и капризовъ; можетъ быть, поэтому мы и говоримъ о ней. Во всякомъ случаѣ, не смотря на всѣ недостатки, она не такъ дурна, какъ коммерческія предпріятія, которыя заимствовали ея недостатки. Зачѣмъ подражать ея слабости и вѣроломству? Почему, кладя зачатки цивилизаціи, не заимствовать у природы постоянства, ея порядка, ея покорности! Вѣдь мы-же не ищемъ въ ней оправданія для убійства, кровосмѣшенія, разбоя, обжорства, хотя вы все это въ ней найдете. Мы питаемъ предубѣжденіе противъ всѣхъ этихъ пороковъ, и оно, вѣроятно, явилось помимо того, что мы называемъ природой. Почему бы не пойти къ этому неизвѣстному для отысканія законовъ экономической жизни? Но, — весело прервалъ самого себя Кэйнъ, — давайте лучше болтать о зеленыхъ поляхъ. Что касается Бога, я, надѣюсь, намъ пока еще нѣтъ надобности вспоминать Его. Слава небесамъ, наши носы для этого еще недостаточно обострились. Я не удивляюсь, что вы находите міръ прекраснымъ, хотя наши друзья тамъ не совсѣмъ имъ довольны. — Кэйнъ нѣжно обнялъ Рэя. — Вы сердитесь на меня за это знакомство?

— О нѣтъ, — началъ, было, Рэй.

— Я, право, не собирался досидѣть до сходки, — сказалъ Кэйнъ. — Чапли поступилъ умно, уйдя рано: ему не пришлось испытать дикой прелести этихъ мечтателей. Мнѣ тоже они невыносимы, но я не могъ уйти, когда они уже явились. Къ тому же я совсѣмъ забылъ, что «золотой вѣкъ» для юности не нуженъ — она вполнѣ довольствуется и девятнадцатымъ. У меня совсѣмъ вышло изъ головы, что вы тутъ, а когда вспомнилъ, — было слишкомъ поздно.

Онъ разсмѣялся, Рэй тоже, хотя нѣсколько натянуто.

— Я часто думалъ, — продолжалъ Кэйнъ, — какимъ образомъ мы утрачиваемъ юношескую точку зрѣнія. Вотъ вчера еще она была, а сегодня уже нѣтъ, и мы даже съ трудомъ представляемъъ себѣ ее. Вы, навѣрное, не съумѣли-бъ сказать, какова она въ настоящее время. А я, кажется, вижу ту же самую, что была сорокъ лѣтъ тому назадъ. Я…

Онъ замолчалъ, увидѣвъ кавалькаду всадниковъ. Гулко стучали подковы по твердому грунту дороги, но вотъ кавалькада свернула въ аллею, отведенную для верховой ѣзды, и звуки затихли. Это были здоровые, рослые юноши на прекрасныхъ выхоленныхъ скакунахъ, круглыя бедра которыхъ вздрагивали при каждомъ шагѣ.

— Можетъ быть, это и есть нынѣшняя юношеская точка зрѣнія: здоровье, крѣпкость, матеріальное обезпеченіе? Въ такомъ случаѣ, прежняя лучше, какъ ни блѣденъ былъ нашъ идеальный человѣкъ, какъ ни пустъ былъ его кошелекъ. Наглая власть денегъ далеко рѣзче выражается такимъ всадникомъ, чѣмъ самымъ блестящимъ экипажемъ. Если бъ я могъ ненавидѣть своихъ ближнихъ, то возненавидѣлъ бы раньше всего подобныхъ наѣздниковъ. Но у меня нѣтъ этой ненависти. Меня не ждетъ впереди нужда, и я не болѣе голоденъ, чѣмъ подобаетъ джентельмэну, который собирается позавтракать у дамы, живущей въ Манданъ-Флэтсъ. Кстати, почему бы вамъ не пойти со мной? Тамъ были бы въ восторгѣ. Не каждый день удается сидѣть за однимъ столомъ съ блестящей молодой вдовой и съ ея хорошенькой падчерицей, а за радушный пріемъ я ручаюсь.

Рэй высвободилъ свою руку.

— Мнѣ жаль, что я не могу воспользоваться вашимъ предложеніемъ, но я, право, не могу. Вы должны меня извинить.

— Вы мнѣ не довѣряете уже?

— Совсѣмъ нѣтъ! Просто я не расположенъ сейчасъ встрѣчаться съ новыми людьми. Я нѣсколько усталъ, и мнѣ хочется домой. До свиданья.

Кэйнъ удержалъ его руку.

— Я хотѣлъ бы знать истинную причину: что тутъ — досада, гордость, юношеская застѣнчивость?

— Ни то, ни другое, ни третье, а костюмъ: я не могу идти въ этихъ брюкахъ и такихъ грязныхъ сапогахъ.

— А, теперь вы откровенны и приводите настоящую причину, Можетъ быть, вы и правы. Вѣроятно, въ былое время я такъ же бы поступилъ.

XVIII.

Рай въ этотъ день никуда больше не пошелъ: онъ рѣшилъ, что отправиться съ рекомендательными письмами въ воскресенье — признакъ дурного тона, и занялся попытками выразить на бумагѣ пережитыя впечатлѣнія, но эта работа не удалась ни въ прозѣ, ни въ стихахъ. За то образъ героини «Современнаго Ромео» принялъ новыя очертанія, мало напоминавшія простую миловидность его «первой любви». Если ему удастся получить рукопись отъ Чапли для поправокъ, то онъ непремѣнно кое-что передѣлаетъ. Онъ всегда чувствовалъ какой-то недостатокъ въ характерѣ героини и теперь понялъ, что ей надо придать прелесть таинственности. Рай не совсѣмъ ясно формулировалъ это, такъ же, какъ и свое убѣжденіе, что у него теперь двойная причина избѣгать мистера Брандрета и миссъ Хюзъ. Онъ геройски прождалъ еще цѣлую недѣлю. Но въ субботу ему пришла мысль навести справку, какъ отнесется Брандретъ къ его фантазіи въ стихахъ. На самомъ дѣлѣ ему хотѣлось узнать о судьбѣ повѣсти, не обнаруживая этого мистеру Брандрету. Но Рэй опоздалъ: мистеръ Брандретъ приводилъ уже въ порядокъ свой столъ, собираясь уходить. Онъ очень обрадовался гостю и выразилъ желаніе, чтобъ тотъ проводилъ его до дому, такъ какъ ему надо съ нимъ поговорить.

Слово «домъ» какъ будто разбудило въ немъ подавленное чувство гостепріимства, и мистеръ Брандретъ прибавилъ:

— Мнѣ бы хотѣлось, чтобы вы навѣстили меня, когда у насъ водворится порядокъ. Миссисъ Брандретъ уже чувствуетъ себя прекрасно, а мальчикъ… о! сударь, это настоящій Титанъ! Я желалъ бы, чтобъ вы видѣли его голенькаго. Онъ тогда совсѣмъ малютка-Геркулесъ, душащій змѣю, которая схватила палецъ мамки. Я знаю, вамъ покажется смѣшнымъ, но увѣряю васъ: онъ узнаетъ и меня, и мать. Я, напримѣръ, вхожу въ шляпѣ нарочно, чтобъ испытать… нѣтъ, да это надо видѣть, какъ онъ двигаетъ рученками!

Отцовскіе восторги продолжались и на улицѣ. Рэй слушалъ съ дѣланной улыбкой и безучастнымъ смѣхомъ, зорко слѣдя, не удатся-ли ему улучить минуту, чтобъ заговорить о дѣлѣ. Но издатель вспомнилъ самъ:

— Ахъ, кстати, намъ уже доставленъ отчетъ о вашей рукописи.

— Уже? — только и могъ произнести Рэй.

— Я еще не успѣлъ внимательно просмотрѣть его, но, кажется, въ общемъ онъ благопріятенъ. Есть совѣты сдѣлать кой-какія перемѣны, что именно — точно сказать не могу. Ну, да это вы увидите въ понедѣльникъ. По субботамъ миссъ Хюзъ уходитъ рано и обыкновенно беретъ на домъ какую нибудь работу. На этотъ разъ я далъ ей для приведенія въ надлежащій видъ отчетъ о вашей повѣсти. Мнѣ кажется, вамъ будетъ не безполезно познакомиться съ разнообразными мнѣніями, когда они сгруппируются въ одно цѣлое.

— Конечно, — проговорилъ Рэй, обуреваемый надеждой и страхомъ. Улица кружилась передъ его глазами, и онъ едва-ли сознавалъ, гдѣ теперь находится. Онъ пробормоталъ что-то очень несвязное, прежде чѣмъ сказать:

— Я тоже признаю необходимость системы. Очень жаль, что нельзя получить отчетъ сегодня же: я могъ бы въ воскресенье обдумать совѣты и попробовать воспользоваться ими.

— Да, это жаль. Она ушла до васъ не больше какъ за полчаса. Я не предвидѣлъ, что вы зайдете! Впрочемъ, и до понедѣльника не долго. У нея къ этому времени все будетъ готово. А я положилъ себѣ за правило: съ двухъ часовъ въ субботу и до девяти утра понедѣльника забывать о всякихъ дѣлахъ. Вы не находите этого правила хорошимъ? Я не только не занимаюсь, но не говорю, не думаю ни о какихъ дѣлахъ. Я придерживаюсь того мнѣнія, что воскресенье должно быть посвящено отдыху и семейнымъ удовольствіямъ. Мы обѣдаемъ рано, а затѣмъ жена читаетъ что нибудь вслухъ или играетъ. Теперь же, когда у насъ ребенокъ, мы забавляемся съ нимъ.

Рэй принудилъ себя сказать, что и онъ по воскресеньямъ не работаетъ, а пишетъ обыкновенно письма, и вдругъ неожиданно для самого себя спросилъ:

— Имѣетъ-ли смыслъ пойти сейчасъ къ миссъ Хюзъ и просмотрѣть отчетъ, не дожидаясь его обработки?

Мистеръ Брандретъ засмѣялся.

— Вы очень нетерпѣливы! Вы знаете, гдѣ она живетъ?

— Да, мы были у нихъ съ мистеромъ Кэйномъ въ прошлое воскресенье и встрѣтили тамъ мистера Чапли.

— О! — произнесъ Брандретъ съ такимъ выраженіемъ, какъ будто хотѣлъ сказать что-то другое, но сообщеніе этого факта ему помѣшало. — Значитъ, вы познакомились и съ отцомъ миссъ Хюзъ?

— Да, и съ его друзьями, — отвѣтилъ Рэй такимъ тономъ, который поощрилъ Брандрета продолжать разспросы.

— И что же вы о нихъ думаете?

— Я полагаю, что большинство изъ нихъ совершенно безвредно, но одного или двухъ не мѣшало-бы помѣстить въ палату буйныхъ.

— И мистеръ Чапли ихъ засталъ?

— Нѣтъ, онъ ушелъ раньше. Меня привелъ мистеръ Кэйнъ, и я вынужденъ былъ остаться.

Къ Брандрету вернулось благодушное настроеніе, исчезнувшее, было, при имени мистера Чапли въ связи съ Хюзомъ.

— Мистеръ Чапли и Хюзъ — старые друзья.

— Да, я такъ и думалъ.

— Ихъ дружба завязалась на Брукской фермѣ.

— Мистеръ Хюзъ очень подходитъ къ типу Голлингворта и не понравился мнѣ, — сказалъ Рэй, желая дать понять, что онъ совершенно не сочувствуетъ дикимъ теоріямъ Хюза. Съ одной стороны, онъ, дѣйствительно, не вѣрилъ въ нихъ, а съ другой — ему казалось, что и въ интересахъ отношеній въ Брандрету выгоднѣе въ нихъ не вѣрить.

— Я вѣдь его никогда не видалъ, — продолжалъ Брандретъ. — Мнѣ нравится постоянство мистера Чапли въ дружбѣ: это одна изъ лучшихъ чертъ его характера. Но для себя я не вижу необходимости завязывать съ ними знакомство. Онъ каждое воскресенье навѣщаетъ Хюза и толкуетъ съ нимъ о политической экономіи. Одно время мистеръ Чапли очень интересовался его альтруистической агитаціей.

— Да?

— Да. Вѣдь совершенно отдѣлаться отъ этого весьма трудно. Я и самъ когда-то принималъ участіе. Лѣтомъ мы живемъ въ Массачуссетсѣ, и вотъ однажды устраивали спектакль — давали «Ромео и Джульету» — въ пользу союза рабочихъ. Сборъ превысилъ двѣсти долларовъ. Мистеръ Чапли былъ послѣдователемъ Джорджа въ 86 году. Нельзя сказать, чтобъ онъ безусловно съ нимъ соглашался; но онъ вполнѣ присоединился къ его протесту противъ существующаго порядка. Тогда многіе лучшіе люди шли тѣмъ же путемъ. Я ничего противъ этого не имѣю, если не заходягь слишкомъ далеко. Заіѣмъ мистеръ Чапли на дачѣ встрѣчался очень часто съ какимъ то чудакомъ-священникомъ, понимавшимъ новыя идеи въ довольно превратномъ видѣ. Потомъ онъ заинтересовался графомъ Толстымъ, который оказалъ на него вліяніе. Мистеръ Хюзъ служитъ для него предохранительнымъ клапаномъ. Я это прямо говорю его семейству. Мистеръ Чапли не глупъ и всегда умѣетъ разобраться, что выгодно, что нѣтъ.

Рэй догадался, что Брандретъ своими пространными объясненіями хочетъ предупредить возможность обидныхъ заключеній на счетъ своего тестя.

— Я не удивляюсь привязанности мистера Чапди, — сказалъ Рэй: — мистеръ Хюзъ является лучомъ свѣта и разума среди тѣхъ блуждающихъ огней, которые собираются вокругъ него. И онъ вовсе не толстовецъ.

— Онъ джентельмэнъ по рожденію и воспитанію и когда-то, до своихъ коммунъ — богатый человѣкъ. А миссъ Хюзъ — благовоспитанная дѣвица въ полномъ смыслѣ этого слова. Она очень образованна и много читаетъ. Я больше довѣряю ея литературному вкусу, чѣмъ мнѣнію большинства критиковъ, такъ какъ знаю, что всегда услышу честное и вмѣстѣ съ тѣмъ здравое сужденіе… Если вы пойдете къ ней, то вамъ слѣдуетъ перейти эту улицу, — сказалъ Брандретъ и прибавилъ: — Вы, конечно, не должны считать вопросъ о повѣсти уже рѣшеннымъ: изданіе книги — коммерческій рискъ, и мы должны еще посовѣтоваться, чтобы принять обязательство… Вы понимаете?

— О! да, понимаю я постараюсь не питать обманчивыхъ надеждъ, — отвѣтилъ Рэй, хотя сердце его дрогнуло отъ радости.

— Прекрасно, — улыбнулся мистеръ Брандретъ и, пожимая ему руку на прощанье, проговорилъ съ отчаянной рѣшимостью: — Кстати. Почему бы вамъ не зайти и не пообѣдать вмѣстѣ съ нами?

XIX.

Рэю такъ хотѣлось заглянуть въ отчетъ и въ то-же время неловко было отказать и мистеру Брандрету. Онъ долженъ добиться его расположенія ради повѣсти и вдругъ испортитъ все какой нибудь мелочью!

— Я боюсь… не будетъ ли это неудобно? Миссисъ Брандретъ… въ такое время… — пробормоталъ онъ.

— Что жъ тутъ неудобнаго? — проговорилъ издатель съ тѣмъ же видомъ рѣшимости. — Пойдемте. Я не увѣренъ, что миссисъ Брандретъ будетъ въ состояніи васъ принять, но я хочу, чтобъ вы видѣли моего мальчугана. А перекусить можно и на холостой манеръ.

Рэй покорился, и мистеръ Брандретъ вернулся къ своимъ разсказамъ о ребенкѣ. Рэй испытывалъ невыразимое мученье, разрываясь между догадками о судьбѣ повѣсти и отвѣтами издателю. Онъ перебралъ все, стараясь угадать, чѣмъ остались недовольны чтецы.

— Да, сударь, — говорилъ между тѣмъ Брандретъ, — я думаю, что этотъ ребенокъ такъ же хорошо отличаетъ свою бабушку отъ няньки, какъ меня отъ матери. У него есть уже свои симпатіи и антипатіи: онъ плачетъ, если бабушка беретъ его на руки… Кстати: я надѣюсь, что миссисъ Чапли выйдетъ къ обѣду. Она сегодня весь день у насъ.

— О, я буду очень радъ, — сказалъ Рэй, думая, какъ его критики отнеслись къ сценѣ съ гипнотизмомъ.

— У нея прекрасный характеръ, — говорилъ мистеръ Брандретъ, — но устарѣлые взгляды насчетъ воспитанія дѣтей. Я хочу, чтобъ мой мальчикъ съ ранняго дѣтства пріучался полагаться на самого себя. Для меня нѣтъ ничего лучше мужественнаго мужчины, развѣ только женственная женщина. Мнѣ ненавистно мужское въ дѣвушкѣ — дѣвушка должна быть кротка и покорна. Я придерживаюсь того мнѣнія, что мужъ — глава въ домѣ; его воля — законъ, и я именно въ этомъ духѣ хотѣлъ бы воспитать своего мальчугана. Миссисъ Чапли считаетъ необходимымъ, чтобы въ дѣтской горѣлъ ночью огонь. А по моему, слѣдуетъ пріучать мальчика къ темнотѣ, и я это сдѣлаю, какъ только мнѣ удастся устроить такъ, чтобъ мои дѣйствія не казались деспотическими. Миссисъ Чапли добрѣйшая душа въ мірѣ, и я вовсе не желаю съ ней ссориться.

— Конечно, — откликнулся Рэй. Онъ вспомнилъ кузена въ своей повѣсти и подумалъ, что лучше бы было его не убивать: кажется, вообще тамъ слишкомъ много кровопролитія!

Они повернули въ переулокъ и остановились передъ хорошенькимъ домикомъ съ черной дверью и мѣдной дощечкой на ней. Какъ и всѣ подобные дома, онъ стоялъ нѣсколько особнякомъ отъ сосѣднихъ зданій.

Мистеръ Брандретъ вынулъ ключъ и отворилъ дверь.

— Здѣсь всего три квартиры, и мы чувствуемъ себя совершенно свободво. Женѣ было бы неудобно ходить сверху внизъ, и я настоялъ — занимать одинъ этажъ.

Въ полумракѣ — обыкновенной принадлежности входовъ въ такія квартиры — они поднялись по лѣстницѣ, устланной ковромъ. За дверями, пока мистеръ Брандретъ вставлялъ ключъ, слышался шумъ удаляющихся шаговъ, а когда онъ отворилъ, — въ переднюю донесся дѣтскій плачъ.

— Слышите? — восторженно улыбнулся Брандретъ, оглядываясь на Рэя. — Здравствуйте! Что случилось? Что случилось? — крикнулъ онъ по направленію, откуда раздавался плачъ. — Вы присядьте тутъ, — указалъ онъ на хорошенькую гостиную и по дорогѣ схватилъ какую-то тряпку, висѣвшую передъ каминомъ. — Эта скверная нянька! Сколько ей ни говори, все-таки лѣзетъ сюда. Я сейчасъ вернусь. Эй! что болитъ у маленькаго человѣка? — крикнулъ онъ, исчезая въ концѣ длиннаго узкаго корридора.

Къ Рэю долетали подавленные голоса — гдѣ-то горячо спорили, потомъ громко хлопнула дверь, прорвались чьи-то saлобы, упреки, наконецъ, показался мистеръ Брандретъ съ ребенкомъ на рукахъ; сзади бѣжала нянька, торопливо расправляя длинное платье малютки.

— Ну, что вы думаете о насъ? — спросилъ отецъ.

Рэй приблизился, чтобъ посмотрѣть, что тутъ можно думать. Его точно кто вдохновилъ сказать:

— Да, онъ славный парень!

Эта фраза доставила мистеру Брандрету величайшее удовольствіе. Продолговатая, съ пушистыми волосиками головка «славнаго парня» безсильно качалась на тоненькой шеѣ и маленькія рученки безтолково двигались передъ лицомъ.

— Теперь дайте ему вашъ палецъ и посмотрите, не устроитъ ли онъ такой же штуки, какъ малютка-Геркулесъ?

Рэй охотно взялся за роль змѣи, но Геркулесъ не пожелалъ разжать своего кулачка.

— Попробуйте другимъ пальцемъ, — посовѣтовалъ отецъ.

Рэй подставилъ другой, но съ одинаковымъ успѣхомъ.

— Ну, онъ сегодня не въ ударѣ; онъ это сдѣлаетъ для васъ въ слѣдующій разъ. Довольно, маленькій человѣкъ. — Мистеръ Брандретъ передалъ ребенка нянѣ, и та унесла его.

— Садитесь, садитесь, — весело приглашалъ Брандретъ. — Сейчасъ выйдетъ миссисъ Чапли… Это удивительно, что такія маленькія существа имѣютъ свои настроенія, какъ и взрослые. Этотъ мальчуганъ такъ же отлично знаетъ, какъ и мы съ вами, чего отъ него хотятъ. Но если онъ не расположенъ въ данный моментъ, то ни за что не исполнитъ. Жаль, что я не продѣлалъ съ нимъ опыта со шляпой — вы бы тогда убѣдились, какъ онъ понимаетъ.

Мистеръ Брандретъ перешелъ къ теоріи воспитанія, разсказывалъ анекдоты изъ дѣтской психики, а Рэй слушалъ, то бормоча какія-то похвалы, то выжимая изъ себя выраженія восторга въ видѣ неопредѣленныхъ восклицаній.

Онъ былъ избавленъ отъ своего невыносимаго положенія только приходомъ миссисъ Чапли и миссисъ Брандретъ. Дамы привѣтствовали его съ нѣкоторой суровостью, которая, какъ догадывался Рэй, относилась больше въ мистеру Брандрету. Впрочемъ, если послѣдній не казался сегодня «главой дома», то и его теща не исполняла этой почетной роли.

Миссисъ Брандретъ, поздоровавшись, оглядѣла комнату и переставила кой гдѣ мебель. Это еще болѣе усилило впечатлѣніе ея строгой дисциплины. Затѣмъ она сѣла напротивъ Рэя, въ ожиданіи, что онъ начнетъ разговоръ. Ему показалось, что его собрались судить, и что онъ долженъ сказать что нибудь въ свое оправданіе. Онъ принялся расхваливать ребенка, говорилъ объ его красотѣ, о ростѣ, упомянулъ о поразительномъ сходствѣ съ отцомъ.

Миссисъ Брандреть видимо смягчалась.

— Онъ очень здоровый ребенокъ, — проговорила она съ великодушнымъ безпристрастіемъ.

— Но даже и здоровыя дѣти причиняютъ много заботъ, — со вздохомъ замѣтила миссисъ Чапли.

Дочь, вѣроятно, нашла это замѣчаніе неумѣстнымъ.

— О, я пока еще не вижу, чтобъ Перси причинялъ много хлопотъ, — сказала она.

— Онъ вполнѣ вознаграждаетъ за нихъ, — съ сіяющей улыбкой вставилъ мистеръ Брандретъ и тотчасъ же спохватился: — по крайней мѣрѣ, мы не знали бы, что дѣлать безъ него.

— Вопросъ едва-ли въ этомъ, — сухо произнесла жена, давая понять, что его слова очень некстати. — Давно вы въ Нью-Іоркѣ? — обратилась она къ Рэю.

— Всего нѣсколько недѣль, — отвѣтилъ Рэй, раздумывая, что бы прибавить для ея успокоенія.

— Мнѣ, деревенскому человѣку, здѣсь все интересно и любопытно, — нашелся онъ, рѣшивъ принести себя въ жертву.

Эти слова какъ будто подѣйствовали.

— Но вы не хотите сказать, что вы, въ самомъ дѣлѣ, изъ деревни? — болѣе мягко спросила миссисъ Брандреть.

— Я изъ Мидлэнда, который, по сравненію съ Нью-Іоркомъ, конечно, деревня.

Миссисъ Чапли справилась, не зналъ-ли онъ тамъ Мэйквэйстовъ. Рэй старался отыскать въ своей памяти такую фамилію, но миссисъ Чапли уже вспомнила, что Мэйквейсты были изъ Гитчигюли въ штатѣ Мичиганъ. Они обмѣнялись нѣсколькими ничего незначущими фразами, прежде чѣмъ она спросила:

— Мистеръ Брандретъ говорилъ мнѣ, что вы встрѣтили моего мужа?

— Да; я имѣлъ удовольствіе познакомиться съ нимъ раньше, чѣмъ съ мистеромъ Брандретомъ.

— Вы знаете и мистера Кэйна?

— Да, это мое первое знакомство въ Нью-Іоркѣ.

— Мистеръ Брандретъ говорилъ мнѣ.

Она улыбнулась при мысли о Кэйнѣ, какъ о безвредномъ чудакѣ, и спросила:

— Васъ водили и на поклоненіе его пророку, къ этому странному мистеру Хюзу?

— Я не думаю, чтобъ онъ былъ пророкомъ для мистера Кэйна, — отвѣтилъ съ сочувственной улыбкой Рэй. — Онъ въ пророкахъ, кажется, не нуждается. А мистера Хюза я не только видѣлъ, даже слышалъ. — И онъ снова улыбнулся, вспомнивъ свой испугъ, когда къ нему обратился Хюзъ съ вопросомъ объ его личномъ мнѣніи. Ему пришло въ голову описать это приключеніе, благо миссисъ Чапли дала новый поводъ:

— Да? — спросила она съ скрытымъ безпокойствомъ. — Пожалуйста, разскажите мнѣ о немъ.

Рэй поспѣшилъ исполнить ея просьбу.

— Значитъ, онъ не послѣдователь Толстого? — съ глубокимъ вздохомъ проговорила миссисъ Чапли.

— Какъ мнѣ кажется — наоборотъ, совершенная противоположность.

Она разсмѣялась, но было ясно, что этимъ смѣхомъ маскируется какой-то тайный страхъ.

— А я полагала, что онъ шьетъ никуда негодные башмаки. Не понимаю, чѣмъ этотъ мистеръ Хюзъ такъ очаровалъ моего мужа!.. По крайней мѣрѣ, онъ дѣйствительно желалъ бы уйти въ деревню и заняться полевыми работами?

Миссисъ Чапли, казалось, почувствовала въ Рэѣ близкаго знакомаго и забросала его вопросами:

— Какъ они живутъ? Что изъ себя представляетъ его семейство? Я не говорю о младшей дочери — мы ее знаемъ.

Рэй сообщилъ все, что могъ, а также, что Хюзы живутъ въ apartament.

— О-о! — воскликнула она, — а я воображала себѣ несчастную квартирку въ tenement'ѣ.

— Кстати, — предложилъ мистеръ Брандретъ, — не хотите ли посмотрѣть наше помѣщеніе… — Жена остановила его взглядомъ, и онъ прибавилъ: — когда нибудь…

Рэй поблагодарилъ. Дамы дѣлались все любезнѣе.

— Не останетесь-ли вы у насъ отобѣдать, мистеръ Рэй? — предложила, наконецъ, миссисъ Брандретъ.

Онъ взглянулъ на мужа и понялъ, что приглашеніе сдѣлано помимо его участія. Такъ какъ мистеръ Брандретъ промолчалъ, то Рэй счелъ за лучшее, сославшись на неотложное дѣло, откланяться.

Миссисъ Чапли на прощанье пригласила его на свои четверги, а миссисъ Брандретъ сказала, что всегда будетъ рада его видѣть. Хозяинъ проводилъ гостя до самыхъ дверей и, съ благодарностью пожимая его руку, проговорилъ:

— Я вижу, съ какимъ нетерпѣніемъ стремитесь вы познакомиться съ отчетомъ. Но вы когда нибудь придете?

XX.

Силу своего нетерпѣнія Рэй измѣрилъ лишь тогда, когда вышелъ на улицу. Только теперь онъ почувствовалъ — какой пыткой былъ бы этотъ обѣдъ. Онъ не только не досадовалъ на поведеніе мистера Брандрета, но даже не интересовался — чѣмъ оно было вызвано. Минутами, — во время визита, когда на сцену появился ребенокъ, а также при разспросахъ миссисъ Чапли о Хюзахъ, — ему казалось, что онъ забывалъ объ отчетѣ, на самомъ же дѣлѣ его мысль мучительно, хотя и незамѣтно, работала надъ вопросомъ: къ чему сводятся отзывы? и когда она проникала въ его сознаніе, у него кружилась голова. Очутившись за дверями дома Брандретовъ, Рэй пустился бѣгомъ. Онъ надѣялся застать миссъ Хюзъ и выпросить отчетъ; если мнѣнія чтецовъ окажутся неблагопріятными, то, можетъ быть, она хоть что нибудь ему скажетъ въ утѣшеніе. Если-бъ только удалось говорить съ ней наединѣ!

Его встрѣтила миссисъ Дэйтонъ и не замедлила сообщить, что ея мужъ уже поправилъ звонокъ, который былъ въ не исправности, когда они были съ Кэйномъ. Рэй разсказалъ о цѣли своего посѣщенія. Оказалось, что миссъ Хюзъ куда-то ушла, но скоро вернется. Миссисъ Дэнтонъ прибавила, что отецъ будетъ очень радъ его видѣть.

Рэй покорился судьбѣ. Старикъ сидѣлъ у окна, выходившаго на желѣзную дорогу, и кашлялъ. Онъ сразу узналъ гостя:

— Здравствуйте, молодой человѣкъ! Очень радъ васъ видѣть. Ну, какъ вы поживаете? — Хюзъ поздоровался, не поднимаясь съ мѣста, и укавалъ Рэю на стулъ, стоявшій по другую сторону окна.

— Какъ ваше здоровье? — спросилъ Рэй.

— Понемногу поправляюсь отъ этого противнаго кашля — силы прибываютъ съ каждымъ днемъ. Да, я чувствую себя очень хорошо, но все еще приходится сидѣть дома, а это очень скучно. Правда, есть время для работы: я теперь суммирую впечатлѣнія, которыя производитъ на меня ваша цивилизація — пишу книжку подъ заглавіемъ «Свѣтъ, посѣщенный вновь».

Рэй не совсѣмъ понялъ, почему Хюзъ сказалъ ваша цивилизація, когда не Рэй ее насаждалъ, но онъ не возразилъ, и старикъ могъ продолжать безъ перерывовъ.

— Я надѣюсь уговорить моего стараго друга Чапли издать книгу для меня, если примирю его съ моими крайними мнѣніями. Онъ робокъ, а моя книга смѣла.

Рэй невольно подумалъ о своей книгѣ, стараясь вспомнить — не было ли и тамъ чего нибудь слишкомъ смѣлаго для робкаго издателя или его робкихъ редакторовъ? Онъ механически слушалъ автора, довольнаго, что удалось поймать человѣка, передъ которымъ можно распространяться о своемъ произведеніи.

— Моя книга, — говорилъ Хюзъ: — это критика современной жизни и всѣхъ ея сторонъ. Разумѣется, въ виду обширности такой темы, нѣкоторыхъ вопросовъ приходится касаться только поверхностно. Возьмемъ, напримѣръ, этотъ архитектурный кошмаръ построекъ въ городѣ. Я придерживаюсь того мнѣнія, что средній человѣкъ, не обладающій вкусомъ, не имѣетъ права строить себѣ домъ. Выставлять такимъ образомъ свои идеи на показъ — неприлично и не должно быть терпимо. Я смотрю на всѣ эти постройки, которыя, почти безъ исключенія, сплошь безобразны и безсмысленны, какъ на безнравственность, безуміе и безразсудство, недопустимыя въ цивилизованномъ государствѣ. Городъ долженъ строиться городомъ и для каждаго человѣка должно найтись подходящее и красивое жилище, гдѣ онъ могъ бы и работать, и отдыхать.

— Я боюсь, — сказалъ Рэй, стараясь оторваться отъ своей повѣсти и сосредоточиться на словахъ Хюза, — что подобная идея можетъ показаться слишкомъ ошеломляющей.

— Какъ ошеломляющей? почему ошеломляющей?

— Не задѣваетъ ли она частныя права? не отзывается ли она немножко тираніей?

— Какія частныя права можетъ имѣть человѣкъ внѣ своего дома? Внутреннее убранство можетъ быть предоставлено въ жертву его невѣжества и безвкусія. Но внѣшность моего дома не для меня, а для другихъ. Публика видитъ ее десятки разъ въ то время, какъ я — одинъ разъ. Если я дѣлаю ее грубой и нелѣпой, тогда я тиранъ, я притѣснитель — я, индивидуумъ.

У Рэя были на этотъ счетъ кое-какія сомнѣнія, но онъ не высказалъ ихъ, всецѣло занятый своими думами.

— Да, — продолжалъ Хюзъ, вспомнивъ, что передъ нимъ сидитъ литераторъ, — вы написали повѣсть. Но что вы скажете въ свое оправданіе? Вѣдь оно необходимо для человѣка, сочиняющаго повѣсти въ то время, когда мы дрожимъ въ ожиданіи всякихъ кризисовъ.

— Оправданіе? — переспросилъ Рэй, запинаясь.

— Да. Чѣмъ она оправдывается? Какъ она можетъ служить Богу, поддержать человѣка? Не посвящена ли она любви, этому, якобы, главному занятію мужчинъ и женщинъ? Затронуты ли въ ней истинные интересы жизни, вопросы, которые настойчиво требуютъ отвѣта и которые столь важны, что всякій отдаетъ имъ все свое вниманіе?

— Моя повѣсть не только любовная исторія, хотя въ ней и трактуется о любви. Я сдѣлалъ попытку дать этому чувству психологическое основаніе, — скатолъ Рэй, обрадованный возможностью поговорить о своемъ дѣтищѣ.

— Какого рода?

— Ну, напримѣръ, гипнозъ.

— Старая игрушка, извѣстная со временъ увлеченія месмеризмомъ! Ее пускали въ ходъ и Поэ, и Готорнъ и, вѣроятно, многіе другіе.

— Я не совсѣмъ такъ пускаю ее въ ходъ.

— О, я увѣренъ, что вы употребляете новые пріемы, сообразно съ тѣмъ, чего достигли въ этой области ученые. Но какъ вы можете жить спокойно, когда передъ вами раскинуты два лагеря, когда враждующіе стоятъ въ боевомъ порядкѣ другъ противъ друга, когда есть роскошь и нищета, когда всякій долженъ отдать свое сердце, свой умъ для pasрѣшенія задачи, которая обращаетъ людей въ изступленныхъ, вовстановляетъ брата на брата? Какъ можете вы жить и довольствоваться художественнымъ изображеніемъ исторіи?

Суровыя слова старика, въ которыхъ звучало волненіе, Рэй оцѣнилъ только съ эстетической стороны, но примѣнить лично къ себѣ не могъ. Ему было даже нѣсколько забавно, когда онъ проговорилъ:

— Я не такъ ужъ плохъ, какъ вы думаете, мистеръ Хюзъ. Эта повѣсть написана нѣсколько лѣтъ тому назадъ, и я не думаю, чтобы могъ написать нѣчто подобное теперь.

Это оправданіе остановило потокъ словъ мистера Хюза. Онъ сидѣлъ, сверкая глазами изъ подъ нависшихъ косматыхъ бровей на ясное, красивое лицо Рэя, и, казалось, собирался съ силами для новаго нападенія, когда вошла миссъ Хюзъ и молча остановилась.

— Ну! — воскликнулъ старикъ, не давъ ей даже поздороваться съ гостемъ, — въ какомъ положеніи эта бѣдная женщина?

— Она умерла.

— Хорошо, пока хорошо. А кто остался въ живыхъ?

— Нѣсколько человѣкъ дѣтей. Сосѣди о нихъ позаботятся.

— Конечно. Вотъ молодой человѣкъ, психологическая задача, болѣе достойна изученія, чѣмъ гипнотизмъ: готовность бѣдняка помочь нуждающимся, не смотря на свои собственныя лишенія. Чудо съ хлѣбомъ и рыбою совершается ежедневно въ tenement-houses. Тѣ, которые ничего не имѣютъ для себя, находятъ все-таки кое-что для другихъ. Какъ бы бѣднякъ ни нуждался, онъ всегда готовъ подѣлиться своей сухой коркой съ другимъ, у кого нѣтъ даже корки; и для всякаго хоть что-нибудь найдется, какъ будто Христосъ благословилъ хлѣбъ и роздалъ его всѣмъ голоднымъ. Не находите ли вы, молодой человѣкъ, что эта странная тайна заслуживаетъ вниманія и является довольно интересной темой для романиста?

Мысль Хюза показалась Рэю удачной: ее дѣйствительно можно утилизировать. Нужно только увидѣть случай проявленія христіанскаго милосердія въ tenement-housed. Это промелькнуло въ головѣ Рэя, пока онъ соображалъ, какъ начать разговоръ объ отчетѣ. Вмѣшательство старика освободило его отъ обычныхъ привѣтствій, и онъ прямо началъ:

— Миссъ Хюзъ, мистеръ Брандретъ сказалъ мнѣ, что я могу получить отъ васъ мою повѣсть «Современный Ромео» съ отзывами о ней. Я думаю… Я хотѣлъ бы ихъ посмотрѣть и… и…

— Я не успѣла еще переписать. Мистеръ Брандретъ говорилъ мнѣ, что хотѣлъ бы вамъ показать. Но мы не сообщаемъ — кто читалъ, и поэтому отзывы должны быть переписаны другой рукой.

— Я почерковъ вѣдь не знаю. Кромѣ того, мистеръ Брандретъ разрѣшилъ мнѣ видѣть ихъ въ томъ видѣ, какъ они есть.

— Хорошо, я сейчасъ принесу.

Рэй остался опять со старикомъ. Онъ больше не заговаривалъ и смотрѣлъ въ окно. Голова его выдѣлялась темнымъ пятномъ на яркомъ фонѣ залитой свѣтомъ улицы.

Миссъ Хюзъ вернулась съ пакетомъ и проводила Рэя до самой лѣстницы.

— Я полагаю, — робко сказала она, — что вамъ будетъ интересно знать о судьбѣ вашего доллара: я отдала его этимъ дѣтямъ. Вы довольны?

Рэй такъ былъ занятъ отчетомъ, что разсѣянно проговорилъ:

— Моего доллара? — но тотчасъ же вспомнилъ: — Ахъ, да! конечно, отлично! я очень радъ, что вы поступили такъ. Но простите меня, миссъ Хюзъ… я хочу васъ спросить: вы не просматривали мою повѣсть?

— Да, я ее прочла, — отвѣтила она послѣ минутнаго колебанія.

— О, тогда, — заторопился Рэй, хотя почувствовалъ, что это смѣшно и глупо, но уже не могъ удержаться, — раньше чѣмъ читать эти отзывы, я бы предпочелъ лучше… Не скажете ли вы мнѣ, я бы такъ хотѣлъ знать, что вы… Но, можетъ быть, я не имѣю права задавать такой вопросъ?

Онъ старался быть какъ можно сдержаннѣе, но на самомъ дѣлѣ, въ порывѣ авторской страсти, которая такъ же сильна и разнообразна въ своихъ проявленіяхъ, какъ и любовь, готовъ былъ пристать съ этимъ вопросомъ къ умирающему.

— Собственно, я не имѣла права ее читать, такъ какъ меня объ этомъ не просили.

— Нѣтъ, имѣли! Я очень радъ, что вы читали.

— Отзывы были такъ различны, и я не удержалась — заглянула въ нее, а потомъ ужъ и дальше…

— Неужели такъ различны? — воскликнулъ онъ, дрожа отъ обиды. Въ тоже время косвенная похвала, скрытая въ этомъ «дальше» — вновь воскресила его безумныя надежды. — Вы продолжали? значитъ, она нѣсколько заинтересовала васъ?

Она уклонилась отъ прямого отвѣта.

— Ни одинъ отзывъ не сходится съ другимъ. Но вы увидите сами.

— Нѣтъ, нѣтъ! скажите, что думаете вы?

Миссъ Хюзъ колебалась.

— Нѣтъ, я не должна говорить, мнѣ не слѣдовало сообщать, что я ее читала.

— Она вамъ не понравилась?

— Мѣстами понравилась, но я не скажу больше ни слова.

— А какія мѣста? — настаивалъ онъ.

— Не спрашивайте… Мнѣнія чтецовъ…

— Я дорожу только вашимъ, — упрямо проговорилъ Рэй. — Что вы хотѣли сказать словомъ «такъ различны»? Конечно, я надоѣдаю… Но отъ этой повѣсти такъ много зависитъ. И не потому, чтобъ она была единственной крупной вещью, которую я написалъ. Но если ее отвергнутъ… Я уже давно жду, и вдругъ опять поиски за издателемъ… Какъ по вашему: можно ее передѣлать или она безнадежно плоха? Что именно вамъ не понравилось? не гипнотизмъ ли? Признаюсь, я не могъ придумать другой развязки, а эта оказалась слишкомъ мелодраматичной. Но «Ромео и Джульета» вѣдь также мелодраматичны… Надѣюсь, вы не думаете, что я всегда такъ безумствую, когда идетъ рѣчь о моемъ произведеніи? — спросилъ онъ, самъ удивляясь своей несдержанности. — Видите ли, я долго писалъ эту повѣсть, я очень много въ ней передѣлывалъ, передѣлывалъ до тѣхъ поръ, пока, наконецъ, совсѣмъ не запутался. Я боюсь, что не съумѣю разобраться въ этихъ отзывахъ, и поэтому хотѣлъ бы узнать ваше мнѣніе.

— Но я не должна… Это значитъ вмѣшиваться не въ свое дѣло, что неудобно по отношенію къ мистеру Брандрету, — сказала она.

— Я понимаю, — мнѣ это не пришло въ голову. Вы совершенно правы, прошу прощенья. Спокойной ночи!

Войдя въ вагонъ, Рэй положилъ рукопись поближе къ себѣ, чтобы не забыть. Но когда онъ заглянулъ въ отчетъ, то сталъ желать, чтобъ она сгинула и пропала: ему казалось, что болѣе неудачной вещи нельзя было и написать — на-ряду съ какими-то неопредѣленными достоинствами масса всякихъ недостатковъ! Онъ долженъ былъ сознаться, что разборъ сдѣланъ вполнѣ добросовѣстно; у него не осталось даже жалкаго утѣшенія — возможности обвинить чтецовъ въ небрежности или невниманіи. Каждый изъ нихъ дѣйствительно прочелъ всю повѣсть и судилъ о ней, какъ въ частности, такъ и вообще. Каждый находилъ ее непригодной по различнымъ основаніямъ, и всѣ вмѣстѣ рекомендовали забраковать ее. Они, въ сущности, не противорѣчили другъ другу, а только отмѣчали разные недостатки. Одинъ порицалъ грубый реализмъ и рабскую вѣрность картинкамъ провинціальной жизни. Другой — упрекалъ за юношескій романтизмъ въ изображеніи страсти. Третій — указывалъ на полную невѣроятность подобной завязки при современныхъ условіяхъ. Четвертый — возставалъ противъ гипнотизма, какъ неудачной «выдумки» въ повѣсти, съ одной стороны, и желанія поддѣлаться подъ вкусы публики — съ другой. Пятый — коснулся явнаго подражанія Готорну въ психологическомъ анализѣ. Шестой — прямо обвинялъ въ копированіи манеры Теккерея при совершенно несоотвѣтствующемъ этой манерѣ матеріалѣ.

Каждый изъ отзывовъ причинялъ Рэю острую боль обиды, а взятые всѣ вмѣстѣ заставляли его испытывать чувство полнаго униженія, хотя въ общемъ они не были такъ вѣрны, какъ каждый въ отдѣльности. Въ глубинѣ своего оскорбленнаго, болѣвшаго сердца онъ долженъ былъ признать ихъ справедливость. Но все-таки въ его повѣсти было нѣчто, чего никто не замѣтилъ — это жизнь, жизнь, которая являлась отраженіемъ его собственной. Рэй видѣлъ самъ, и далеко раньше, что въ повѣсти есть грубые промахи, неестественныя положенія, но ему казалось, что въ ней было и нѣчто новое, свѣжее. Поэтому онъ такъ и добивался отвѣта миссъ Хюзъ. Теперь онъ совсѣмъ запутался въ этихъ отзывахъ и страдалъ далеко больше, чѣмъ могъ когда-нибудь себѣ представить. Его охватило сомнѣніе и насчетъ миссъ Хюзъ: дѣйствительно ли она нашла въ повѣсти болѣе достоинствъ, чѣмъ критики «Чапли и К.»? Эта мысль усиливала его страданія. Онъ проворочался всю ночь, перевертывая свою подушку и обдумывая передѣлки «Современнаго Ромео» соотвѣтственно указаніямъ то одного, то другого критика, но ничего не выходило: если нельзя сохранить ту форму, въ которую вылилось его произведеніе, то какъ создать другую, когда оно въ нее не укладывается? Значитъ, остается одно: уничтожить эту повѣсть и приняться за другую. Вѣдь было бы безуміемъ ожидать, что Брандретъ согласится издать забракованную вещь. А новаго ничего нѣтъ: Рэй такъ ушелъ въ надежды на своего «Ромео», что въ послѣднее время ни за что не могъ приняться. Его беллетристическая карьера, очевидно, кончилась: надо искать газетной работы и надо радоваться, если она найдется.

XXI.

Заснувъ лишь подъ утро, Рэй проснулся поздно, съ отчаяньемъ въ душѣ. Но когда онъ вымылся, какъ будто смылась и часть его отчаянья: онъ почувствовалъ голодъ и съ большимъ аппетитомъ позавтракалъ.

Впрочемъ, физическая реакція продолжалась недолго: какъ только вернулся онъ въ свою комнату и увидѣлъ «Ромео» и отзывы, его охватилъ прежній ужасъ. Если бъ онъ могъ хоть съ кѣмъ нибудь подѣлиться, поговорить, ему было бы легче. Только теперь онъ убѣдился, что, не смотря на всю свою осторожность и недовѣрчивость — онъ не только надѣялся, но былъ увѣренъ въ принятіи повѣсти Брандретомъ. Между тѣмъ ни одному изъ чтецовъ, повидимому, и не снилось рекомендовать ее издателямъ. И нѣтъ ничего удивительнаго, если миссъ Хюзъ не пожелала высказать горькую правду. Какимъ дуракомъ онъ долженъ былъ показаться ей!

Оставался еще Кэйнъ, но Рэй не зналъ его адреса, да и неизвѣстно — хватитъ ли у него мужества заговорить съ нимъ о своей неудачѣ. Теперь онъ даже не разсчитывалъ, чтобъ Кэйнъ повторилъ свой воскресный визитъ. Рэй побился съ собой объ закладъ, что этого не случится. Часы тянулись, и онъ думалъ ужъ, что выигралъ пари, какъ вдругъ къ его великой радости послышались шаги и раздался стукъ въ дверь.

Рэй отворилъ. При видѣ Кэйна у него навернулись слезы и онъ не могъ произнести ни слова.

— Что такое, мой дорогой другъ? — воскликнулъ Кэйнъ. — Что случилось?

Рэй молчалъ, пока не получилъ возможности холодно произнести:

— Ничего. Все уже прошло.

— Если вы не отвергнуты любимой женщиной, то, значитъ, отвергнута ваша повѣсть, — сказалъ Кэйнъ, входя и снимая шляпу. — Это единственныя вещи, которыя уничтожаютъ человѣка. Я думаю, второе хуже. Человѣкъ никогда не бываетъ абсолютно и исключительно влюбленъ въ одну женщину: онъ всегда знаетъ другую, тоже достойную любви. Это мудрая предусмотрительность природы. Но когда рукопись находится у издателя, она единственная въ цѣломъ мірѣ. Вы легко можете разработать далѣе это сравненіе. Надѣюсь, вы потерпѣли фіаско только въ любви, мой дорогой юноша?

Рэй грустно улыбнулся:

— Боюсь, что хуже.

— «Чапли и К.» не приняли вашей повѣсти?

— Прямого отказа еще нѣтъ, но отзывы неблагопріятны. Я провелъ за ними всю ночь и знаю ихъ наизусть. Хотите? я передамъ? — спросилъ Рэй съ холоднымъ презрѣньемъ къ самому себѣ.

Кэйнъ бросилъ сочувственный взглядъ.

— Боже упаси! я могъ бы самъ передать ихъ, не читавши: они обыкновенно не очень разнообразны, моихъ повѣстей было не мало.

— Въ самомъ дѣлѣ? — спросилъ Рэй, запинаясь и раскаиваясь, что приписалъ исключительно одному себѣ подобную неудачу.

— Да. И это было одной изъ причинъ, побудившихъ меня приняться за «Афоризмы». Но если вы позволите мнѣ предложить вамъ другую страничку моего опыта, то найдете для издателей не мало смягчающихъ обстоятельствъ. Изъ всѣхъ повѣстей у меня приняли только одну и послѣ того, какъ всѣ другіе издатели ее отвергли.

— Неужели? — дрожащимъ голосомъ спросилъ Рэй.

— Да, — вздохнулъ Кэйнъ. — Вотъ почему Чапли такъ привязанъ ко мнѣ: онъ простилъ мнѣ смертельное оскорбленіе. — Кэйнъ подождалъ, чтобы Рэй вникнулъ въ смыслъ этой фразы и затѣмъ спросилъ, кивнувъ на кровать, гдѣ валялась рукопись и отзывы: — Можно?

— О, конечно, — разсѣянно сказалъ Рэй, углубленный въ свои мысли.

Кэйнъ потянулся къ отчету.

— Да, они производятъ до странности знакомое впечатлѣніе — точно эхо моего прошлаго. Вы думаете, что они вѣрны?

— Да, совершенно вѣрны. То есть…

— О, то-есть! Значитъ, есть еще надежда.

— Какъ надежда! — возразилъ Рэй. — Можетъ ли мое мнѣніе вліять на результаты?

— Для изданія — нѣтъ, лично для васъ — навѣрное. Тутъ такая же разница, какъ между оглушеннымъ и убитымъ. Конечно, непріятно и оглушеніе, но его дѣйствіе не столь гибельно, какъ убійство. Какой сюжетъ вашей повѣсти?

Рэй былъ пораженъ, замѣтивъ, до какой степени этотъ вопросъ оживилъ его вѣру и мужество: его неизмѣнный интересъ къ своему произведенію былъ также несокрушимъ, какъ и материнская любовь. Онъ передалъ содержаніе повѣсти въ сжатомъ видѣ и тамъ, гдѣ не могъ точно воспроизвести подробности, читалъ по рукописи. Внезапно онъ швырнулъ ее съ восклицаніемъ:

— Какой я дуракъ!

Кэйнъ разсмѣялся своимъ мягкимъ густымъ смѣхомъ, закрывая глаза и показывая прекрасные мелкіе бѣлые зубы.

— О, нѣтъ, нѣтъ! Я читалъ вещи похуже этой. Я самъ писалъ хуже. Послушайте, вамъ нечего отчаяваться. Я, конечно, сомнѣваюсь, чтобъ Чапли поступилъ вопреки отзывамъ: ихъ опытъ со мной дѣлаетъ маловѣроятнымъ такое предположеніе. Но, вѣдь, есть и другіе издатели — въ Нью-Іоркѣ и въ Филадельфіи. Говорятъ, очень падки на книги въ Чикаго. Почему бы этому «психологическому роману», — если, какъ думаетъ мистеръ Брандретъ, онъ стоитъ на очереди, — почему бы ему не стать на ноги въ Чикаго и не придти затѣмъ въ Нью-Іоркъ?

— Не знаю, — сказалъ Рэй, безцѣльно поднимаясь со стула, — имѣетъ-ли какой нибудь смыслъ навѣстить сегодня мистера Брандрета? Эта неизвѣстность… Онъ очень религіозенъ?

— Право, не знаю. Я не всегда могу отвѣтить на такой вопросъ даже относительно самого себя. Сегодня — да, завтра — нѣтъ. Но мистеръ Брандретъ нѣсколько формалистъ и врядъ-ли найдетъ приличнымъ въ воскресенье бесѣду съ нетерпѣливымъ авторомъ…

— А мнѣ показалось, что онъ не очень чопорный, — сказалъ Рэй, не давъ Кэйну закруглить періодъ. — Но нѣтъ, это не годится! Какой я оселъ.

— Мы всѣ ослы, — вздохнулъ Кэйнъ. — Это великія узы братства. Когда вы получили эти «вердикты»?

— Мистеръ Брандретъ сказалъ мнѣ, что они у миссъ Хюзъ, и я до тѣхъ поръ не могъ успокоиться, пока не добился разрѣшенія взять ихъ на домъ.

— Такъ. Если мы знаемъ, что къ намъ приближается несчастье, мы не ждемъ его прихода, а отправляемся къ нему на встрѣчу и торопимся его обнять… А какое впечатлѣніе на этотъ разъ произвелъ на васъ мой другъ Хюзъ, если вы его видѣли?

— Да, я видѣлъ и, конечно, все еще предпочитаю его друзьямъ.

— Вполнѣ естественно. Немного найдется такихъ даже на вашей столь перенаселенной планетѣ, которые могли бы сравниться съ Давидомъ Хюзомъ. Главнымъ образомъ онъ заставляетъ меня питать уваженіе къ людскому роду. Конечно, онъ нѣсколько смѣшонъ. Человѣкъ, который такъ полонъ иллюзій, какъ Хюзъ — это reductio ad absurdum современныхъ понятій. Какъ можетъ жить надежда тамъ, гдѣ только бѣдность и смерть? Правда, Хюзъ разсчитываетъ уничтожить первую и измѣнить значеніе второй. Вы знаете, онъ думаетъ, и совершенно искренно, что въ его золотомъ вѣкѣ исчезнетъ всякое желаніе промѣнять землю на небеса; оно уже не будетъ побуждать людей къ самоубійству. Но вмѣстѣ съ тѣмъ исчезаетъ и ужасъ смерти: люди удостоятся познать, что какъ жизнь, такъ и смерть — одинаковое благо. Не правда-ли, красивая мысль?

Рэй, по своей юношеской неопытности, не съумѣлъ оцѣнить эту красоту.

— Какъ вы думаете, — воскликнулъ онъ, — не лучше ли мнѣ перенести мѣсто дѣйствія въ Нью-Іоркъ? — Онъ вспомнилъ замѣчаніе одного изъ чтецовъ. — Провинція не такъ интересуетъ публику. Виноватъ!.. вы что-то говорили? Я просто не могу оторваться отъ своей несчастной повѣсти.

Кэйнъ разсмѣялся:

— Не извиняйтесь. Я испыталъ это на себѣ. Можетъ быть перемѣна обстановки была бы хороша. Это предписываютъ довольно часто. — Онъ опять разсмѣялся, а за нимъ и Рей, хотя довольно грустно.

— О, неужели вы уходите? — спросилъ онъ, когда Кэйнъ поднялся.

— Да. Вамъ лучше остаться одному: когда человѣкъ страдаетъ, онъ все равно одинъ. Если несчастіе влечетъ къ обществу, то общество не любитъ несчастія. Я могу перенести свои невзгоды, но не чужія. До свиданія! Мы увидимся опять въ счастливый для васъ день.

XXII.

Мистеръ Брандретъ употребилъ всевозможныя усилія, чтобы сгладить послѣдствія отзывовъ о повѣсти Рэя. Благодаря его дружескому оптимизму, они приняли въ глазахъ Рэя чуть ли не благопріятный оттѣнокъ. Онъ доказывалъ, что въ нихъ нѣтъ ничего такого, что абсолютно осуждало бы повѣсть, что каждый «вердиктъ» заключалъ въ себѣ указанія на смягчающія «для виновнаго» обстоятельства. Его личное расположеніе зашло очень далеко, но принять, въ ущербъ интересамъ дѣла, отвергнутую книгу онъ не могъ. Онъ сказалъ, что еще разъ просмотритъ ее.

Черезъ недѣлю Рэй получалъ рукопись обратно и письмо, въ которомъ Брандретъ, выражая свои сожалѣнія, обѣщалъ, что «Чапли и К°» съ удовольствіемъ перечитаютъ ее снова, если будутъ сдѣланы измѣненія соотвѣтственно указаніямъ ихъ редакторовъ.

Рэй говорилъ себѣ, что другого отвѣта онъ и не ждалъ, хотя на самомъ дѣлѣ — лелѣялъ въ глубинѣ своего сердца самыя безразсудныя мечты. Пока рукопись была у Брандрета, ему казалось, что передѣлки пойдутъ довольно удачно. Но какъ только она очутилась снова въ его рукахъ, Рэй убѣдился, что она не поддается никакимъ исправленіямъ она точно застыла, окаменѣла въ своихъ первоначальныхъ формахъ — внѣшность нисколько не мѣняла ея сущности.

Онъ поблагодарилъ Брандрета и извинился, что не попробовалъ еще разъ измѣнить рукопись: онъ желалъ попытать счастья у другихъ издателей. На его вопросъ: не лишится ли онъ благосклонности «Чапли и К°», если вновь получитъ отказъ, ему отвѣтили весьма любезно, что желаніе видѣть повѣсть въ другой обработкѣ рѣшительно ничѣмъ не обусловлено. Мистеръ Брандретъ и въ это письмо, очевидно, вложилъ свою душу. Оно оканчивалось приглашеніемъ навѣстить ихъ.

Рэй бы не повѣрилъ, что можно найти столько причинъ для непринятія книги, сколько нашлось для его повѣсти. Большинство издателей отказывались даже отъ прочтенія рукописи. По ихъ словамъ, никогда еще книжная торговля не доходила до такого упадка; все точно сговорилось вредить ей; на ней отзывались самымъ неожиданнымъ образомъ даже политическія событія: неопредѣленность положенія дѣлъ въ Европѣ, рядъ неудачныхъ сезоновъ на Западѣ, а приближеніе президентскихъ выборовъ уже, само собой разумѣется, отзовется крайне неблагопріятно на этой чувствительной отрасли торговли. Но главная бѣда — выжидательное положеніе, которое вызывается неопредѣленной судьбой закона объ интернаціональномъ авторскомъ правѣ. Пока съ нимъ такъ или иначе не покончатъ, каждое предпріятіе будетъ рискомъ. Тѣ самые люди, которые только что были увѣрены въ проведеніи этого билля, впадали въ полное отчаяніе относительно шансовъ на успѣхъ его, когда Рэй заговаривалъ о своей повѣсти. Нѣтъ, они потеряли всякую надежду, пока англійскія лубочныя изданія будутъ заполнять рынокъ! Они вполнѣ сочувствуютъ Рэю, они точно такъ же страдаютъ, какъ и онъ, и не видятъ другого исхода, кромѣ пропаганды въ пользу билля: нужно оказать давленіе на конгрессъ. Рэю оставалось только ждать, что самъ конгрессъ издастъ его «Ромео» въ видѣ государственнаго документа, а сенаторы и члены палаты раздадутъ его своимъ избирателямъ…

На его долю выпало грустное развлеченіе — подмѣчать, какъ онъ постепенно превращается въ какое-то пугало: прежде, въ качествѣ корреспондента, его прежде встрѣчали весело и радушно; теперь, какъ автора, навязывающаго рукопись, — холодно и серьезно. Нѣкоторые пробовали шутить, другіе — еле говорили. Легче всего было съ тѣми, которые прямо отказывались отъ просмотра: они, по крайней мѣрѣ, не сомнѣвались въ достоинствахъ его произведенія и вѣрили въ его успѣхъ. Тѣ же, что соглашались познакомиться съ «Современнымъ Ромео», или такъ долго держали рукопись, что Рэй снова строилъ воздушные замки, или возвращали такъ скоро, что онъ оскорблялся — ему сдалось, что они и не заглядывали въ рукопись. Иногда ему предлагали произвести столь же радикальныя и невозможныя измѣненія, какъ «Чапли и К^о». Нашелся одинъ, который согласился издать, если Рэй приметъ на себя всѣ издержки. Отыскался даже и такой, который предложилъ, конечно, за счетъ Рэя, отпечатать стереотипомъ. Онъ, очевидно, считалъ это выгоднымъ для автора. Рэй нашелъ, что это лучше полнаго отказа и принялся за цифровыя выкладки. Но онъ плохо понималъ техническую сторону и обратился за совѣтомъ къ Кэйну, который на основаніи своего печальнаго опыта оказался, дѣйствительно, знающимъ человѣкомъ. Въ «Современномъ Ромео» выходило больше четырехсотъ страницъ, стереотипъ на которыя, по самой низкой расцѣнкѣ, долженъ былъ стоить слишкомъ триста долларовъ. У Рэя захватило дыханіе. Одна мысль о такой суммѣ дѣлала его бѣднякомъ. Онъ прожилъ изъ своихъ сбереженій уже сто долларовъ, не считая тѣхъ пяти, которые получалъ отъ мидлендскаго «Эхо» за письма. Если онъ выброситъ триста, у него останется всего девяносто долларовъ.

— Но, — сказалъ Кэйнъ, поднимая брови, — такая ничтожная сумма, которой вы рискуете на изданіе «Современнаго Ромео», можетъ быть, принесетъ вамъ цѣлое богатство.

— Или убытокъ?

— Конечно, есть и рискъ. Но о чемъ же вы просили всѣхъ этихъ господъ? Одинъ изъ нихъ предлагаетъ вамъ раздѣлить этотъ рискъ пополамъ. Онъ даже беретъ на себя больше, чѣмъ вы. Неужели вы откажетесь отъ такихъ великодушныхъ условій?

— Издавать не мое дѣло, мое дѣло писать, — холодно проговорилъ Рэй.

— А--а! совершенно вѣрно. Это прочная позиція. Но для того, чтобы сдѣлать ее неприступной, надо писать такъ, чтобъ на вашу книгу другіе набрасывались съ жадностью, чтобъ они охотно брали на себя рискъ по изданію. Очевидно, вы это упустили изъ виду.

Кэйнъ съ удовольствіемъ наблюдалъ за выраженіемъ лица Рэя.

— Я боялся, что ваше нежеланіе риска покоится за нравственномъ основаніи — что вы по принципу не хотѣли ставить такую ставку.

— Я боюсь, — уныло отвѣтилъ Рэй, — что я вовсе не задавался вопросами нравственности. Если бъ таковые въ данномъ случаѣ могли играть какую нибудь роль, книжная торговля не могла бы существовать.

— Ш-шъ! — прошепталъ Кэйнъ, съ комическимъ страхомъ оглядываясь по сторонамъ и прижимая къ губамъ палецъ. — Это явное возстаніе! Это обвиненіе всей коммерческой системы всей цивилизаціи. Продолжайте! вы доставляете мнѣ величайшее наслажденіе. Но будьте осторожны, чтобъ васъ не подслушали.

— Я васъ не понимаю, — съ досадой сказалъ Рэй. — Я говорю то, что всѣмъ извѣстно.

— А-а! но то, что всѣмъ извѣстно — это, о чемъ никто не говоритъ. Будь иначе — общество распалось бы, какъ карточный домъ.

Рэй молчалъ, — онъ слишкомъ былъ далекъ отъ этихъ обобщеній и весь ушелъ въ свое личное горе.

— Значитъ, вы не считаете возможнымъ рискнуть?.. Простите я хотѣлъ смягчить выраженія, но, кажется, это не удалось.

— Нѣтъ, рискъ слишкомъ великъ!

— Также думаетъ, очевидно, и большинство издателей… Вы ничего не имѣете противъ, если я возьму рукопись на домъ? Мнѣ хотѣлось бы, если позволите, просмотрѣть ее внимательнѣе, — съ изысканной вѣжливостью спросилъ Кэйнъ.

— Позволить вамъ?! — началъ, было, Рэй въ порывѣ благодарности, но Кэйнъ его остановилъ:

— Нѣтъ, нѣтъ! не ждите ничего, не строите на этомъ никакихъ надеждъ. Я беру ее, какъ любитель беллетристики. Въ издательскомъ дѣлѣ я не имѣю никакого вліянія и не сильнѣе слабѣйшаго кролика. До свиданья, до свиданья! И не удерживайте меня: одному Богу извѣстно, надолго ли хватитъ моего благороднаго намѣренія, если я тотчасъ же не приведу его въ исполненіе.

Рэй провелъ еще день надъ постройкой своего воздушнаго замка, который былъ такъ непроченъ, что не устоялъ бы даже отъ напора слабѣйшаго вѣтерка. Вечеромъ пришелъ Кэйнъ.

— Ну, мой молодой другъ, — сказалъ онъ, — ваша повѣсть, дѣйствительно, столь необыкновенна, что должна приводить въ отчаяніе господъ редакторовъ. Я не удивляюсь разнообразію отзывовъ, но не понимаю, какъ можно разсматривать ее съ одной какой-нибудь точки зрѣнія. Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ это самая неудачная вещь, какая когда либо мнѣ попадалась; но… все-таки она приковала меня къ себѣ. Я буду теперь откровененъ: у меня была тайная надежда убѣдить моего бѣднаго друга Чапли издать ее… Но оказалось, что это было бы съ моей стороны вѣроломствомъ. Я имѣю лишь право сказать ему: вотъ вещь, которая могла бы васъ обогатить, но двадцать противъ одного, что она потерпитъ неудачу. Хотя это и обычная цифра удачъ и пораженій въ торговой жизни, но врядъ ли кто захочетъ увеличивать рискъ. Такъ видите, какъ дѣло обстоитъ.

— Да, вижу, — отвѣтилъ Рэй, стараясь скрыть вновь поднявшуюся горечь обиды.

Въ душѣ — онъ обвинялъ Кэйна въ непослѣдовательности и едва ли не въ зависти. Ему начинало казаться, что чуть ли не по винѣ самого Кэйна онъ лишенъ возможности выпустить въ свѣтъ свою повѣсть. Иногда онъ стыдился этой мысли, но потомъ, когда вспоминалъ холодный цинизмъ Кэйна, который порой такъ отталкивалъ, ему представлялось, что такое противодѣйствіе вполнѣ гармонируетъ съ теоріями этого человѣка. Развѣ онъ не можетъ найти удовольствія въ изученіи страданій? Мнѣніе Рэя о безсердечіи Кэйна нашло еще подкрѣпленіе въ странномъ поведеніи Брандрета, который вдругъ прислалъ за рукописью, обѣщая вернуть ее черезъ нѣсколько дней, а вернулъ въ тотъ же день. Рэй гордо прострадалъ цѣлую недѣлю и отправился къ Брандрету объясняться.

— Я буду говорить откровенно, — нѣсколько смущенно улыбнулся Брандретъ. — Вы помните нашъ первый разговоръ, когда я сообщилъ вамъ, что съ удовольствіемъ издалъ бы какую-нибудь повѣсть? И хотя я не читалъ вашей, но вы меня познакомили съ ея содержаніемъ, и оно показалось мнѣ увлекательнымъ. Я рѣшилъ посовѣтоваться съ однимъ вашимъ другомъ — говорю «другомъ», потому что это былъ человѣкъ, скорѣе расположенный въ пользу вашей повѣсти, чѣмъ противъ нея. Если-бъ мы сошлись съ нимъ во мнѣніяхъ, я бы уговорилъ мистера Чапли приступить къ изданію. Но оказалось, что эта особа… уже читала ее.

— И не одобрила?

— По крайней мѣрѣ, не вполнѣ.

— Ну, это не дѣлаетъ разницы, — съ горькой улыбкой сказалъ Рэй. — Дѣло не въ точности выраженій.

Онъ съ минуту не могъ произнести ни слова, въ его горлѣ словно что-то застряло, но затѣмъ онъ протянулъ Брандрету руку и проговорилъ:

— Благодарю васъ! Я увѣренъ, что вы относитесь ко мнѣ, какъ другъ, и не забуду вашей доброты.

XXIII.

Рэй страшно страдалъ и послѣ первой неудачи, но тогда его надежды то вспыхивали, то угасали. Теперь пришлось опять разочароваться, и испытаніе стало еще тяжелѣе. Его муки нашли, наконецъ, исходъ, вылившись въ формѣ новыхъ поэмъ и разсказовъ, темой которыхъ служилъ его собственный горькій опытъ. Одна изъ этихъ поэмъ ему такъ понравилась, что явилась потребность кому нибудь ее показать, и не столько для того, чтобъ получить правдивый отзывъ, сколько для того, чтобъ услышать похвалу… въ особенности Кэйна. Но, не смотря на то, что они встрѣчались, какъ будто, по прежнему — дружески, между ними замѣчалась молчаливая отчужденность. Рей дошелъ до того, что съ удовольствіемъ рисовалъ себѣ картину мести: Кэйна, слушающаго ту часть поэмы, гдѣ говорится о невѣрномъ другѣ, въ рукахъ котораго находилась судьба поэта и который холодно отъ него отвернулся. «Невѣрный другъ», разумѣется, не могъ бы не узнать себя и не могъ бы не почувствовать упрека, хотя и время, и мѣсто дѣйствія были измѣнены. Черезъ нѣсколько дней почему-то Рэю стала противна именно эта часть поэмы, и онъ ее уничтожилъ. То, что отъ нея осталось, представляло трогательный разсказъ о поэтѣ, который является ко двору какого-то восточнаго монарха и, послѣ тщетныхъ попытокъ быть услышаннымъ, умираетъ въ неизвѣстности и нищетѣ, не получая славы даже и послѣ смерти. Рэй и самъ не съумѣлъ бы объяснить, почему онъ выбралъ восточную обстановку. Но она лучше замаскировывала факты и давала богатый матеріалъ для фантазіи иллюстратора, если-бъ поэму удалось пристроить въ какой-нибудь журналъ.

Рѣшивъ, что совѣтоваться съ Кэйномъ невозможно и отогнавъ промелькнувшую, было, мысль о Брандретѣ, Рэй сталъ думать о миссъ Хюзъ. На самомъ дѣлѣ, она была единственной, къ кому бы онъ хотѣлъ обратиться, хотя Рэй и старался увѣрить себя, что. это не такъ. По отношенію къ ней въ его памяти сохранилось впечатлѣніе какой-то неловкости, отъ котораго онъ могъ бы освободиться гораздо скорѣе, не будь у него вообще такъ много непріятныхъ впечатлѣній. Воспоминаніе о грубой настойчивости, съ какой онъ требовалъ, чтобы миссъ Хюзъ высказала свое мнѣніе, оставляло въ душѣ Рэя острое и жгучее ощущеніе стыда. Онъ уже рисовалъ себѣ, какъ будетъ извиняться, но въ дѣйствительности этого не случилось — его намѣреніе послужило лишь предлогомъ показать ей свое новое произведеніе. Впрочемъ, Рэй не хотѣлъ сознаться въ этомъ даже и въ тотъ моментъ, когда положилъ рукопись въ карманъ.

Хюзы сидѣли за обѣдомъ. Дэнтонъ отворилъ дверь, а старикъ вышелъ къ Рэю въ гостиную и пригласилъ его къ столу.

— По словамъ моихъ дѣтей, я не исполнилъ требованій гостепріимства въ прежнія ваши посѣщенія и слишкомъ обременялъ васъ своими размышленіями. Желая убѣдить другихъ, я забываю, что никому еще не удалось убѣдить меня… Если вы хотите доказать, что не сердитесь, то должны раздѣлить съ нами хлѣбъ-соль.

— Тутъ еще осталось немножко картофеля, съ которымъ можно ѣсть соль, — весело крикнула миссисъ Дэнтонъ изъ столовой.

Когда вошелъ туда Рэй, Піа поставила ему приборъ возлѣ отца. Напротивъ сидѣли дѣти на высокихъ стульяхъ, по обѣ стороны мистера Дэнтона, который по временамъ отодвигалъ отъ нихъ то ножъ, то вилку, то блюдечко, то чашку, оставляя въ ихъ распоряженіи только маленькіе мягкіе кулачки, которыми они стучали по столу.

Кромѣ картофеля, нашлись горячіе бисквиты и чай. Рэй когда-то частенько такъ обѣдалъ въ домѣ своихъ родителей, и, не смотря на избалованный вкусъ, развитый многолѣтнею жизнью въ городахъ, остался очень доволенъ трапезой Хюзовъ.

— У насъ долженъ быть сегодня и бифштексъ, — сказала миссисъ Дэнтонъ, дразня мужа взглядомъ, — но Ансель, идя домой, увидѣлъ нѣчто такое, что совершенно лишило его аппетита, и онъ рѣшилъ, что мы тоже не захотимъ бифштекса.

Хюзъ извинился за скудость обѣда и разсѣянно спросилъ:

— Что онъ видѣлъ?

— Цѣлую семью, вытолканную на улицу за неплатежъ квартирныхъ денегъ. Я думаю, что Анселю слѣдуетъ ходитъ по западной части, если онъ идетъ пѣшкомъ — на Пятой улицѣ^[8] выброшенныхъ на улицу онъ не увидитъ.

Рэй разсмѣялся, а Піа улыбнулась, бросивъ сочувственный взглядъ на Дэнтона.

Хюзъ, казалось, не обратилъ вниманія на этотъ разговоръ, Дэнтонъ же замѣтилъ:

— Чѣмъ чаще мы сталкиваемся съ окружающей насъ нуждой, тѣмъ лучше. Если же мы закрываемъ глаза и живемъ въ роскоши…

— О, я совсѣмъ не считаю роскошью картофель съ солью, — перебила его жена.

Онъ мрачно замолчалъ и вдругъ засмѣялся съ той непринужденностью, которая характеризуетъ меланхоликовъ, когда они выйдутъ изъ своего обычнаго состоянія печали.

— Я хотѣлъ бы, — проговорилъ онъ, — видѣть кого-нибудь изъ обитателей Пятой улицы выброшеннымъ на мостовую. — Онъ снова разсмѣялся и опять внезапно умолкъ.

Рэй, желая прекратить непріятную сцену, высказалъ замѣчаніе, что не всегда слѣдуетъ довѣрять заявленіямъ о крайней нуждѣ. Такъ, напримѣръ, сегодня утромъ одинъ нищій встрѣчался съ нимъ въ разныхъ мѣстахъ и все говорилъ, что онъ въ первый разъ протягиваетъ руку за милостыней.

— Я ему напомнилъ, — прибавилъ Рэй, — что онъ ужъ получилъ отъ меня. Тогда онъ разсыпался въ извиненіяхъ и всякихъ пожеланіяхъ.

— Развѣ онъ производилъ впечатлѣніе, что успѣлъ уже разбогатѣть, занимаясь нищенствомъ? — спросилъ Дэнтонъ.

— Нѣтъ; но онъ, вѣроятно, скорѣй бы разбогатѣлъ, если-бъ взялся за работу, — отпарировалъ Рэй.

Миссисъ Дэнтонъ засмѣялась, но ея смѣхъ не доставилъ удовольствія Раю. Онъ предпочелъ бы видѣть улыбку Піи.

— Вы такъ думаете? А какъ вы полагаете, сколько можетъ скопить изъ своего заработка средній рабочій, имѣющій семью? — спросилъ Дэнтонъ.

Слово «скопить» вывело Хюза изъ задумчивости:

— Бережливость — одинъ изъ пороковъ, который надо стараться уничтожить, — сказалъ онъ. — Это самая низкая форма себялюбія, которую можно защищать только потому, что мы живемъ въ измаэлитскихъ условіяхъ.

— Но вы, конечно, хотѣли бы, чтобы нищіе могли скопить на старость? — подсмѣялась миссисъ Дэнтонъ.

— Нѣтъ, пусть и они раздѣляютъ судьбу остальныхъ, — отвѣтилъ отецъ, не замѣчая ироніи ея словъ.

— Ихъ такая масса, что врядъ ли всѣ могутъ обезпечить себя подъ старость. Я, по крайней мѣрѣ, встрѣчаю нищихъ на каждомъ шагу, — сказалъ Рэй.

— А для меня и этого мало, — страстно воскликнулъ Дэнтонъ. — Я хотѣлъ бы, чтобы они всѣ повылѣзли изъ своихъ чердаковъ и подваловъ и выстроились на лучшихъ улицахъ. Пусть городъ кишитъ ими, пусть сидятъ они на крыльцѣ каждаго богача, чтобъ показать имъ, на чемъ основано это богатство.

— Все это совершенно безполезно — одна сантиментальность, — возразилъ Хюзъ. — Ну, подали бы двумъ-тремъ, да и будетъ. Всякій понимаетъ, что если надѣлять всѣхъ нищихъ, такъ останешься самъ не причемъ. Какъ теперь, такъ и тогда никто не захочетъ облегчать чужія страданія на счетъ счастья своей семьи. Все могло бы отлично устроиться на болѣе высокомъ нравственномъ основаніи, — сказалъ Хюзъ.

— Въ семьѣ, — въ первый разъ заговорила Піа, — никто не страдалъ.

— Да. Но это благодаря тому, что община уединилась отъ міра. Она тоже была себялюбива. Истинная семья должна заключать въ себѣ весь свѣтъ. Въ томъ, что я сегодня написалъ, есть кое-что по этому вопросу. Я вамъ прочту отрывокъ.

Мистеръ Хюзъ поднялся, было, со стула. Но Піа его предупредила:

— Я принесу рукопись.

Хюзъ читалъ безпощадно долго, и Рэй терялъ надежду дождаться очереди для своей поэмы. По его мнѣнію, было очень неделикатно со стороны Хюза отнимать столько времени. Когда онъ, наконецъ, кончилъ и удалился, Піа принялась убирать посуду, а миссисъ Дэнтонъ продолжала болтать, довольствуясь собственнымъ смѣхомъ. Дѣти заснули на своихъ высокихъ стульяхъ, и она предоставила супругу самому укладывать ихъ въ постель. Онъ осторожно снялъ ихъ и, прижавшись щекой къ сонному мальчику, забралъ его пальчики въ ротъ. Его нѣжная привязанность къ дѣтямъ тронула даже Рэя, хотя онъ весь былъ поглощенъ своими наблюденіями за Піей.

— Вашъ мужъ все еще тоскуетъ? — спросилъ Рэй, когда мистеръ Дэнтонъ вышелъ изъ столовой.

— Да, и еще больше прежняго, — отвѣтила Дженни. — Онъ не раздѣляетъ надеждъ отца на золотой вѣкъ, которыя могли бы его поддержать. Онъ съ радостью бы отсюда уѣхалъ, если бъ было куда.

Піа, ходившая взадъ и впередъ съ посудой, остановилась и, словно боясь, что въ словахъ сестры Рей усмотритъ недовольство или пренебреженіе къ мужу, сказала:

— Онъ наталкивается на такія вещи, которыя приводятъ его въ уныніе. Теперь все производится машиннымъ способомъ, машины проникли и въ гравированье: скоро средній гравировщикъ съ трудомъ будетъ доставать работу. Ансель видитъ, какъ, благодаря новымъ открытіямъ, граверы постепенно теряютъ заказы. Особенно его печалитъ то обстоятельство, что эти новые способы дѣйствительно даютъ лучшіе рисунки, чѣмъ исполняемые гравировкой отъ руки; это дѣлаютъ жизнь тяжелѣе въ нравственномъ смыслѣ! Ансель никогда не допускалъ, чтобъ артистъ могъ обратить свое искусство въ источникъ существованія.

— Въ такомъ случаѣ я не понимаю, почему онъ возстаетъ противъ новыхъ способовъ гравированія, — замѣтилъ Рэй съ тѣмъ безсердечіемъ, которое сходитъ иногда за остроуміе.

Піа посмотрѣла на него съ изумленіемъ.

Миссисъ Дэнтонъ разсмѣялась, наклоняясь къ кошкѣ, которая вскочила къ ней на колѣни.

— Я ему тоже самое говорю, но это его не успокаиваетъ.

— Вы знаете, — тономъ упрека сказала младшая сестра, и Рэй почувствовалъ себя виноватымъ, — что, по его убѣжденію, искусство должно быть свободнымъ, чтобъ быть истиннымъ искусствомъ, а гдѣ нужда, тамъ нѣтъ свободы.

— Да, — проговорила миссисъ Дэнтонъ, отклоняя голову, чтобъ видѣть позу кошки съ другой стороны, — но въ семыѣ не было нужды и все-таки — не было искусства…

Рэй испытывалъ искушеніе засмѣяться, но ему еще больше хотѣлось прочесть свою поэму и поэтому онъ отказалъ себѣ въ удовольствіи похохотать съ миссисъ Дэнтонъ. Онъ рѣшилъ — безъ дальнѣйшаго отлагательства направить такъ бесѣду, чтобъ можно было заговорить о поэмѣ.

— Я полагаю, что опытъ эмансипаціи производился въ коммунѣ слишкомъ въ небольшихъ размѣрахъ? — спросилъ онъ.

— Такъ именно думаетъ и отецъ. Поэтому онъ и хотѣлъ бы, чтобъ весь свѣтъ составилъ одну семью, — отвѣтила Піа.

— Можетъ быть это время настало бы скорѣе, если бъ каждый художникъ высказалъ свои взгляды, — непослѣдовательно замѣтилъ Рэй, чувствуя, что Піа смягчилась.

— Я себѣ не представляю, какъ можно выразить ихъ въ картинѣ или, напримѣръ, въ статуѣ? — спросила миссисъ Дэнтонъ.

— Это вѣрно. — Рэй увидѣлъ, что попалъ въ глухой переулокъ, и сталъ выбираться оттуда: — Я сдѣлалъ попытку изобразить въ поэтической формѣ перенесенное мной маленькое разочарованіе, — сказалъ онъ, обращаясь больше въ Піѣ, чѣмъ къ ея сестрѣ, и прибавилъ: — Вы знаете, «Чапли и К°» отказались принять мою повѣсть.

— Да, — застѣнчиво отвѣтила она.

— Можетъ быть, вы позволите, — Рэй вытащилъ рукопись, — прочесть вамъ нѣкоторые отрывки изъ моей поэмы.

Миссисъ Дэнтонъ съ горячностью изъявила свое согласіе Піа болѣе сдержанно, но все-таки выказала настолько интереса что Рэй былъ удовлетворенъ. Прежде чѣмъ онъ приступилъ въ чтенію, миссисъ Дэнтонъ успѣла наговорить множество вещей, совершенно не относящихся къ дѣлу. Затѣмъ она извинилась и вышла, прося подождать ея возвращенія. Пока продолжалось чтеніе, она нѣсколько разъ вставала и уходила и даже не дослушала конца.

XXIV.

— Какъ видите, это только отрывокъ, — сказалъ Рэй, вытирая выступившій на лбу потъ.

— Конечно, — отвѣтила дѣвушка со вздохомъ. — Развѣ разочарованіе можетъ быть выражено иначе? — печально прибавила она.

— Что вы этимъ хотите сказать?

— Счастье — это всегда что-то цѣльное; а разочарованіе мнѣ представляется обломкомъ. Разсказъ, который хорошо кончается, производить впечатлѣніе полноты. Грустный конецъ вызываетъ неудовлетвореніе, вы чего-то еще ждете, какъ это бываетъ послѣ смерти близкаго человѣка.

— Такъ поэтому вамъ не нравится и моя повѣсть? — неосторожно спросилъ онъ и поспѣшно прибавилъ, замѣтивъ ея смущеніе: — О, я не намѣренъ увеличивать свою вину! Я былъ слишкомъ настойчивъ въ первый разъ и пришелъ просить у васъ прощенія.

— Совсѣмъ нѣтъ.

— Нѣтъ, да!.. Я не имѣю никакого права разсчитывать на вашу откровенность. Я понималъ это и тогда, но не съумѣлъ удержаться. Но вы, быть можетъ, выскажете свое мнѣніе относительно только что прочитаннаго — это не предназнается для изданія.

Рэй ждалъ похвалы. Піа заговорила о содержаніи поэмы, и онъ увидѣлъ, что она ничего не пропустила и вполнѣ поняла его намѣренія. Она разбирала поэму, какъ будто передъ ней не было автора. Рэй невольно воскликнулъ:

— Ахъ, если бы вы критиковали мои планы прежде, чѣмъ я ихъ осуществлю, я бы не дѣлалъ столько глупостей!

Въ это время вернулась миссисъ Дэнтонъ.

— Я убѣжала нарочно, чтобъ не слышать критики Піи. Она всегда такъ строга!

— Но не на этотъ разъ, — сказалъ Рэй.

— Я не понимаю, какъ бы она могла быть строгой: все, что я слышала — просто великолѣпно.

— Это только отрывокъ. — Рэй остался доволенъ ея лестью.

— Вамъ слѣдуетъ кончить и прочитать намъ всю поэму.

Рэй посмотрѣлъ на Пію и вдругъ сказалъ:

— Я никогда ее не кончу, она не стоитъ того.

— Это говоритъ Піа?

— Нѣтъ, я.

Миссисъ Дэнтонъ разсмѣялась:

— Очень на нее похоже: она всегда заставляетъ другихъ произносить за себя неіріятяыя слова.

— Какая необыкновенная способность! Что это? — гипнотическое внушеніе? — шутливо спросилъ Рэй, обращаясь больше къ Піѣ, но за нее отвѣтила сестра:

— О, этотъ домъ полонъ всякихъ тайнъ! Вы, напримѣръ, не знаете, что мой мужъ имѣетъ голосъ.

— Голосъ? Что же тутъ таинственнаго?

— Да это не простой, а внутренній голосъ, указывающій, какъ и что дѣлать.

— Какъ демонъ Сократа?

— Ну, это не демонъ!

— Все зависитъ отъ того, каковы его совѣты, — продолжалъ Рэй. — Во времена Сократа семейный демонъ могъ быть вовсе не злымъ. Вы должны гордиться, что и въ вашей семьѣ есть нѣчто подобное.

— Не думаю: иногда онъ представляетъ и неудобства… въ особенности, когда совѣтуетъ то, что мнѣ непріятно.

— Но подумайте и о выгодахъ! — настаивалъ Рэй. — Это вѣдь равносильно провидѣнію.

— Да, это своего рода привидѣніе, — Рэю показалось, что миссисъ Дэнтонъ произнесла эти слова съ какой-то гордостью, которую нѣкоторымъ внушаетъ мысль о возможности сношеній съ сверхъ-чувственнымъ міромъ. — Вы вѣрите въ сны? — отрывисто спросила она.

— Въ дурные, пожалуй. Вѣдь мы всегда ожидаемъ, что дурные сны и скверныя предзнаменованія оправдаются, не правда ли? — засмѣялся Рэй.

— Не знаю. Но мой мужъ вѣритъ. У него, кромѣ, есть и сонъ.

— Неужели? Т. е., я понимаю — онъ съ «голосомъ» разговариваетъ «во снѣ»?

Эта фраза разсмѣшила миссисъ Дэнтонъ; но тѣнь страданія, промелькнувшая на лицѣ Піи, заставила Рэя покончить съ семейными «тайнами» — вѣдь, можетъ быть, она сама вѣритъ въ нихъ или, наоборотъ, стыдится.

— Интересно, почему мы иначе относимся къ нашимъ дневнымъ сновидѣніямъ, т. е. къ мечтамъ? — проговорилъ онъ.

— Вѣроятно потому, что они не бываютъ дурные, или потому, что мы сочиняемъ ихъ сами.

— Должно быть такъ! Но развѣ мы всегда ихъ «сочиняемъ»? Развѣ они не приходятъ сами собой, помимо нашей воли? Мнѣ, по крайней мѣрѣ, они иногда надоѣдаютъ до смерти — какіе-то настоящіе кошмары.

— Если вы хотите отъ нихъ отдѣлаться, то лучше всего — лечь и заснуть.

— Ну, заснуть не такъ легко, какъ проснуться. Человѣкъ можетъ встать для того, чтобъ пойти на казнь, быстро же засыпаютъ только счастливцы.

— Въ такомъ случаѣ слѣдуетъ выѣзжать въ свѣтъ, — сказала миссисъ Дэнтонъ съ лукавой усмѣшкой, которую тотъ, какъ мужчина, не замѣтилъ. — Конечно, вы часто бываете въ обществѣ? — прибавила она.

Піа сдѣлала неодобрительное движеніе, но промолчала, а Рэй простодушно воскликнулъ:

— Я бываю въ обществѣ?! Съ тѣхъ поръ, какъ я здѣсь, я былъ только въ одномъ домѣ, или, вѣрнѣе, въ одной квартирѣ.

— Какъ? — воскликнула миссисъ Дэнтонъ и что-то хотѣла прибавить, но удержалась, поймавъ взглядъ сестры, и предоставила договаривать Рэю. Онъ объяснилъ, что былъ только у Брандрета, и, замѣтивъ пробивавшееся въ нѣкоторыхъ фразахъ любопытство миссисъ Дэнтонъ, описалъ ихъ обстановку.

— У меня есть рекомендательныя письма изъ Мидлэнда, — прибавилъ онъ, — но я все не могу собраться отнести ихъ по назначенію. Брандреты — единственные люди изъ общества, съ которыми я знакомъ.

— О, вы знаете о нихъ гораздо больше, чѣмъ мы, и вашъ разсказъ звучитъ, какъ волшебная сказка, — мило подсмѣивалась миссисъ Дэнтонъ. — Я иногда воображала, когда мы покидали семью, что и намъ удастся такъ устроиться. Многимъ въ Нью-Іоркѣ и наша жизнь можетъ казаться волшебнымъ сномъ, хотя бы тѣмъ, кто ютится въ одной комнатѣ. Ансель всегда мнѣ на это указываетъ, если я вздумаю роптать.

Она опять занялась кошкой, вскочившей къ ней на колѣни.

— Да, — сказалъ Рэй, — что бы мы ни сдѣлали, намъ всегда кажется, что мы могли бы сдѣлать лучше.

При помощи этой фразы онъ собирался перейти къ разсказу о собственныхъ разочарованіяхъ, но миссисъ Дэнтонъ ужъ говорила:

— О, я не жалѣю о семьѣ, если вы подразумѣваете ее. Тутъ — случайности, тамъ — все правила: мы имѣли опредѣленную работу и знали въ точности, что ежедневно насъ ожидаетъ. И, сознаюсь, я нерѣдко желала даже чего-нибудь дурного, лишь бы хоть что-нибудь случилось. Я склонна думать, что именно эта причина и отца заставила уйти оттуда. — Она посмотрѣла на сестру.

— А мнѣ показалось, — но, можетъ быть, я ошибаюсь, — что вашъ отецъ хотѣлъ бы передѣлать весь свѣтъ по образцу коммуны, — возразилъ Рэй.

— Онъ, вѣроятно, не прочь бы былъ позабавиться — испробовать и это. Конечно, онъ хочетъ передѣлать міръ на свой ладъ, но, на самомъ дѣлѣ, ему недурно живется и при данныхъ условіяхъ. Я очень рада, что заставила его вернуться сюда. Тамъ онъ не имѣлъ даже возможности примѣнять свои идеи.

— Значитъ, это вы заставили его уйти изъ коммуны?

— По крайней мѣрѣ, для этого я сдѣлала все, что могла. Но не скажу, чтобы я одна была причиной.

— Вы тоже помогали? — обратился Рэй къ Піѣ.

— Я хотѣла, чтобы онъ поступилъ такъ, какъ считаетъ нужнымъ. Онъ сомнѣвался насчетъ полезности жизни въ коммунѣ… т. е. дѣйствительно ли она сдѣлаетъ что-нибудь для человѣчества вообще.

Она произнесла это слово просто, безъ всякой рисовки.

— Васъ не тянетъ туда обратно? — спросилъ Рэй.

— Благодаря небесамъ, возвратъ невозможенъ: семьи больше нѣтъ! — радостно воскликнула миссисъ Дэнтонъ. — Вы развѣ этого не знали?

— Я забылъ. — Рэй улыбнулся и продолжалъ: — Ну, а вы, миссъ Хюзъ, хотѣли бы вернуться, если бы община еще существовала?

— Я не могу стать опредѣленно, — взволнованно отвѣтила дѣвушка. — Когда я дурно себя чувствую, мнѣ хочется быть тамъ. И когда я вижу, какую тяжелую борьбу здѣсь ведутъ, какія терпятъ неудачи, не смотря на всѣ усилія выбиться, мнѣ хочется, чтобъ эти люди очутились въ такомъ мѣстѣ, гдѣ нѣтъ ни неудачъ, ни борьбы, ни лишеній. Въ семьѣ мы были обезпечены и не имѣли заботъ.

— Но у насъ не изъ чего было также и выбирать, — возразила сестра.

— А какой выборъ здѣсь, когда не знаешь — найдешь работу завтра или нѣтъ?

Рэй оглянулся и увидѣлъ въ дверяхъ Дэйтона. Онъ все время сидѣлъ въ сосѣдней комнатѣ у окна и могъ слышать весь разговоръ. Его безмолвное присутствіе непріятно поразило Рэя, но сестры какъ будто не обратили на это вниманія.

— Ахъ, вы здѣсь, — сказала миссисъ Дэнтонъ, не поворачивая головы. — Да, этотъ вопросъ возникаетъ все чаще и чаще. Слыхали ли вы, мистеръ Рэй, о болѣе ужасномъ положеніи, чѣмъ то, въ которомъ находится мой мужъ? Ему удалось сдѣлать открытіе, которое должно обогатить насъ и оставить безъ работы всѣхъ другихъ граверовъ…

Лицо мужа омрачилось, но миссисъ Дэнтонъ продолжала:

— Ихъ единственная наделсда на спасеніе заключается въ томъ, что изобрѣтеніе можетъ оказаться неудачнымъ. Вы, надѣюсь, не имѣете такихъ осложненій въ вашей работѣ? не правда ли, мистеръ Рэй.

— Нѣтъ, — отвѣтилъ Рэй, думая о томъ, какой хорошій матеріалъ для беллетриста представляетъ подобное положеніе. — Если бы моя повѣсть была напечатана и разошлась въ пятидесяти тысячахъ экземпляровъ, то ни одинъ авторъ не впалъ бы отъ этого въ нищету. Но врядъ ли я отказался бы отъ изданія, если бъ даже оно направо и налѣво лишало авторовъ ихъ заработка. Я предпочелъ бы лучше оказать помощь ихъ семействамъ.

— Да; вѣдь это въ самомъ дѣлѣ можно было бы сдѣлать, Ансель, — замѣтила жена съ кривой усмѣшкой. — Намъ представляется такой случай… Но, быть можетъ, изобрѣтеніе также трудно примѣнить, какъ пристроитъ книгу?

— Это совсѣмъ не относится къ дѣлу, — вырвалось у Дэнтона. — Вопросъ въ томъ, не лучше ли убить творческую мысль, какъ змѣю, разъ она создаетъ для кого-нибудь опасность, разъ она лишаетъ заработка тѣхъ, кто жилъ безбѣдно. Вотъ о чемъ рѣчь.

— А отецъ, — капризно проговорила миссисъ Дэнтонъ, — придерживается такихъ высокихъ принциповъ, что не позволяетъ намъ способствовать наступленію милленіума^[9]. Если бъ удалось устроить пандемоніумъ^[10], Ансель могъ бы успокоить свою совѣсть размышленіями, что чѣмъ больше онъ обездолитъ своихъ товарищей по ремеслу, тѣмъ скорѣе наступятъ лучшія времена. Я не вижу, чѣмъ плохъ этотъ планъ! Только дѣлайте все такъ скверно, чтобъ, наконецъ, лопнуло всякое терпѣніе. Авось, тогда люди переустроятъ міръ къ общему удовольствію. Не такъ ли, мистеръ Рэй?

— О, я не знаю, — отвѣтилъ онъ.

Всѣ эти мысли, чувства и термины, составлявшіе часть ежедневнаго обихода семьи Хюзовъ, были ему совершенно чужды. Онъ усваивалъ ихъ слабо и неохотно, и не могъ, да и не желалъ, выводитъ какія бы то ни было заключенія ни изъ ироническихъ словъ миссисъ Дэнтонъ, ни и изъ фанатически-страстныхъ рѣчей ея мужа.

— Нѣтъ, нѣтъ! это не годится, — сказалъ Дэнтонъ. — Я обдумывалъ этотъ путь, — онъ не годится. Имѣй мы дѣло съ теоріей, другой разговоръ; но тутъ живые люди, отъ которыхъ зависятъ женщины и дѣти.

— Мнѣ пріятно это слышать отъ васъ, Ансель, — мягко сказала Піа.

— Да, — говорилъ онъ съ горечью, — куда бы я ни повернулся, всѣ дороги закрыты; за что бы ни взялся — руки связаны. Но кто нибудь долженъ искупить, отвѣтить! Кто-жъ это будетъ?

— Оказывается, что все слишкомъ близко затрагиваетъ личность, — заговорила миссисъ Дэнтонъ съ выраженіемъ комическаго отчаянія. — Я думала, что, вернувшись въ свѣтъ, мы получимъ больше свободы и подадимъ подавляющее большинство голосовъ противъ всѣхъ этихъ затрудненій.

Рэй задумчиво процитировалъ:

— «The world is out of joint: — О cursed spite! That ever I was born to set it right»!

— Да? Кто это сказалъ?

— Гамлетъ.

— О, да! Я такъ же это чувствую, какъ Гамлетъ.

Дэнтонъ дико разсмѣялся дерзкой шуткѣ жены, а она продолжала уже съ раздраженіемъ:

— Я думаю, что если этотъ вопросъ васъ такъ сильно безпокоитъ, то почему бы вашему голосу не придти на помощь!

Дэнтонъ вскочилъ; его глаза были опущены, брови сдвинуты. Онъ, молча, повернулся и вышелъ.

Жена разсмѣялась ему вслѣдъ:

— Очевидно, иногда голосъ знаетъ не больше насъ самихъ.

Піа глядѣла на нее серьезно и строго. Немного погодя, она ушла въ ту же комнату, гдѣ былъ Дэнтонъ.

Миссисъ Дэнтонъ принялась разспрашивать Рэя о миссисъ Брандретъ и ея матери: что это за люди? горды онѣ иль нѣтъ? Она удивлялась, что онѣ не хотятъ сдѣлать ей визитъ и пр.

Все это звучало бы вульгарно, если бъ не говорилось такъ просто, почти по-дѣтски. Рэй даже нѣсколько растрогался, когда вспомнилъ, что тѣ дамы больше всего старались выяснить себѣ вопросъ — насколько дурно можетъ отозваться на мистерѣ Чапли сумасбродство ея старика-отца.

Въ то же время онъ прислушивался въ разговору въ сосѣдней комнатѣ — въ тонѣ Піи слышались желаніе и мольба, чтобъ Дэнтонъ не волновался. Она засидѣлась съ нимъ такъ долго, что Рэй хотѣлъ уже прощаться. Онъ надѣялся улучить минуту и возобновить свои извиненія, ради которыхъ будто бы и явился, но присутствіе сестры связывало его языкъ, лишало его слова нѣжности — при миссисъ Дэнтонъ все какъ-то обращалось въ шутку. При третьемъ лицѣ Рэй не могъ сообщить ни о таинственной запискѣ Брандрета, ни о коварномъ «другѣ», ни о мукахъ послѣдняго разочарованія. Ему казалось, что Піа нашла бы для него утѣшеніе, но миссисъ Дэнтонъ не оставляла ихъ на-единѣ, и онъ удалился — не удовлетвореннымъ.

XXV.

Въ томъ, что Кэйнъ былъ послѣдней инстанціей, куда было направлено безконечное «дѣло» о повѣсти, Рэй нисколько не сомнѣвался. И онъ считалъ съ его стороны большой жестокостью — отказаться просмотрѣть рукопись лишній разъ. Навѣрное, не такъ же она безнадежно плоха, чтобъ «другъ» не нашелъ въ ней ничего, изъ-за чего бы стоило ее перечитать. Очевидно, тутъ вина только друга, и Рэй употреблялъ всѣ усилія отдалиться отъ Кэйна. Выступать противъ него открыто было неудобно — онъ могъ только обходиться съ нимъ все холоднѣе и холоднѣе, предоставивъ ему объяснять это скрытымъ сознаніемъ его некорректнаго поступка. Но до того ли ужъ очерствѣлъ Кэйнъ, что считалъ себя правымъ, или находилъ себѣ какое нибудь извиненіе, — онъ совершенно явственно не понималъ причинъ такой перемѣны къ нему.

— Мой молодой дорогой другъ, — не вытерпѣлъ однажды старикъ, — развѣ насъ раздѣляетъ еще что нибудь, кромѣ разницы лѣтъ? Она вѣдь была и въ первый день нашего знакомства. Я иногда утѣшалъ себя мыслью, что мы можемъ быть образцовыми друзьями: вы бы съ годами дѣлались старше к мудрѣе, а я моложе и менѣе мудръ, однимъ словомъ, какъ два духа Сведенборга. Но, очевидно, произошло что-то такое, что внесло въ вашу душу разладъ. Вы не можете мнѣ сказать, какое изъ моихъ свойствъ придало нашей дружбѣ этотъ непріятный оттѣнокъ?

Рэю сдѣлалось стыдно, онъ, разумѣется, не могъ сказать правды. Онъ отвѣтилъ, что ничего особеннаго не случилось, даже сдѣлалъ видъ, что не понимаетъ, о чемъ идетъ рѣчь. Это объясненіе обязывало къ большей сердечности, и Рэй постарался проявить ее. А когда онъ еще пораздумался — его чувства къ Кэйну стали снова почти дружескими. Вмѣстѣ съ тѣмъ поднялась и досада на собственное поведеніе: да, Кэйнъ поступалъ вполнѣ правильно! Если должна существовать честная критика, то ее не только надо выслушать — надо желать, и истинный другъ — тотъ, кто говоритъ открыто и прямо. Рэй геройски сознался во всемъ самому себѣ и рѣшилъ на будущее время не дѣлать такихъ промаховъ.

Но неудачи не прошли безслѣдно: онъ пересталъ жить будущимъ, какъ живетъ и должна жить молодость, и зажилъ настоящимъ — небрежно и расточительно. Ничего уже не ожидая, онъ не обращалъ вниманія на то, куда уходятъ и его время, и деньги; мысль о сбереженіяхъ исчезла. Рэй забросилъ начатую поэму и не принимался за новыя работы.

Это безцѣльное прозябаніе было нарушено письмомъ братьевъ Гэнксъ, въ которомъ они просили разнообразить корреспонденціи сообщеніями свѣтскихъ новостей. Они прибавляли, что публика всегда интересуется высокопоставленными лицами. Рэй насмѣшливо отнесся къ такому требованію: какъ онъ можетъ сообщать свѣтскія новости, зная въ Нью-Іоркѣ только фасады домовъ? — и написалъ саркастическій отвѣтъ, давая понять, что вовсе отказывается отъ сотрудничества, если господа издатели не довольны его корреспонденціями. Гэнксы не упустили случая и увѣдомили, что впредь будутъ пользоваться услугами газетнаго синдиката.

Этотъ ударъ явился кстати — онъ пробудилъ энергію Рэя, вывелъ его изъ состоянія апатіи. Если онъ потерпитъ новыя неудачи, то онѣ пройдутъ передъ лицомъ всѣхъ друзей, которые вѣрили въ него, въ его успѣхъ… Вспыхнувшая жажда борьбы была простымъ эгоистическимъ побужденіемъ самозащиты, но Рэй не хотѣлъ этого сознавать: ему казалось доблестью кинуть вызовъ — и онъ отправилъ свою повѣсть въ Бостонъ въ томъ видѣ, въ какомъ она была возвращена послѣднимъ отвергнувшимъ ее издателемъ въ Нью-Іоркѣ.

Затѣмъ Рэй отправился къ мистеру Брандрету — просить какихъ ни будь литературныхъ или конторскихъ занятій. Духъ американской предпріимчивости и изворотливости заговорилъ и въ немъ. Онъ не только охотно, даже нетерпѣливо рвался къ непріятному положенію, обращаясь съ такой просьбой къ человѣку, передъ которымъ прежде выступалъ въ роли писателя. Его главной заботой была теперь мысль — изложить свою просьбу коротко и ясно.

Мистеръ Брандретъ встрѣтилъ его такъ радушно, что Рэй растерялся, забылъ даже — зачѣмъ пришелъ. У него опять мелькнула надежда: не хотятъ ли «Чапли и К°» издать его «Ромео»?

— А-а! — воскликнулъ Брандретъ, — а я только что собирался писать вамъ. Присядьте на минутку. Сейчасъ здѣсь былъ издатель газеты «Каждый Вечеръ» и говорилъ, что ему нуженъ рецензентъ для одной книги, присланное на дняхъ изъ Европы. Возможно, что она представляетъ интересъ въ связи съ пріѣздомъ сюда Боклена, такъ какъ это разборъ игры французскихъ комиковъ, начиная съ Мольера. Я подумалъ о васъ — вы вѣдь знаете французскій языкъ?

— Какже, да… Благодарю васъ… Я читаю совершенно свободно. Это большая любезность, что вы вспомнили обо мнѣ…

— Ну, полноте… я очень радъ… Я не знаю, случалось ли вамъ исполнять такія работы, какая требуется «Каждому Вечеру», и есть ли у васъ свободное время; но мнѣ пришло въ голову, что не мѣшаетъ заручиться… такой удобный случай..

— Я возьмусь очень охотно…

— Я объясню вамъ, почему такъ поступилъ, — перебилъ мистеръ Брандретъ, весь сіяя. — Мнѣ передавали, что въ литературномъ департаментѣ «Каждаго Вечера» произойдутъ перемѣны, и я подумалъ, что если статья ваша понравится, если увидятъ ваши способности, то… Понимаете?!

— Да, и я буду вамъ вѣчно…

— Пожалуйста! не стоитъ, не стоитъ! — Мистеръ Брандретъ досталъ изъ конверта карточку и протянулъ ее Рэю. — Вотъ рекомендація къ редактору «Каждаго Вечера». Вы его теперь застанете.

Рэй въ восторгѣ схватилъ руку Брандрета.

— Я не нахожу словъ… Я вамъ безгранично обязанъ… Я сейчасъ же туда пойду. — Онъ направился къ двери и вернулся. — Надѣюсь, миссисъ Брандретъ здорова и… и… ребенокъ?

— Все великолѣпно! Вы непремѣнно должны придти, какъ только мы устроимся. А отчего вы не бываете у миссисъ Чапли? Развѣ вы не получали отъ нея приглашенія?

— Нѣтъ, получилъ. Но за послѣднее время я не представлялъ изъ себя пріятнаго собесѣдника, и, конечно, не хотѣлъ, чтобъ это стало всюду извѣстно.

— Я васъ понимаю! Теперь вы должны воспрянуть духомъ. До свиданья! желаю успѣха!

Всѣ средства передвиженья показались Рэю слишкомъ медленными, и онъ пошелъ пѣшкомъ. По дорогѣ въ бушующему и кипящему водовороту всякаго рода предпріятій, могучіе потоки котораго неслись мимо конторы редакціи «Каждаго Вечера», онъ рисовалъ себѣ будущее, когда сдѣлается сотрудникомъ этого органа: онъ похоронилъ собственника газеты, воздвигъ ему памятникъ въ Паркъ-скверѣ гораздо быстрѣе, чѣмъ миновалъ это пространство и повернулъ въ переулокъ.

Рэй привыкъ къ помѣщеніямъ редакцій газетъ и нисколько не удивился, увидѣвъ рядъ сообщающихся между собой каморокъ, окна которыхъ выходили, впрочемъ, на улицу. До поры до времени онъ соглашался оставить все это безъ перемѣны. Но не успѣлъ еще прислуживавшій въ конторѣ мальчикъ донести письмо Брандрета до кабинета главнаго редактора, какъ передъ Рэемъ выросъ уже будущій собственный домъ «Каждаго Вечера», такой же громадный и безобразный, какъ любая изъ сосѣднихъ башень-домовъ. Вмѣсто редактора, онъ попалъ сперва къ двумъ сотрудникамъ, изъ которыхъ одинъ взглянулъ на него и что-то проревѣлъ съ непонятной скорбью; другой — не поднимая головы, кивнулъ на крайнюю комнату. Рэй очутился на стулѣ, рядомъ съ самимъ редакторомъ, хорошенько не понимая, какъ онъ сюда попалъ. Въ продолженіе нѣсколькихъ мгновеній не понималъ этого какъ будто и редакторъ; по крайней мѣрѣ, онъ продолжалъ глядѣть на свой письменный столъ, на все, что было передъ нимъ, кромѣ рекомендательнаго письма. Но и когда увидѣлъ его, то все-таки не взглянулъ на Рэя. Во время разговора онъ точно забывалъ, что тутъ кто-то есть. Кровь Рэя кипѣла отъ негодованія. Ему хотѣлось такъ встать и уйти, чтобы редакторъ замѣтилъ его уходъ. Но онъ чувствовалъ себя обязаннымъ остаться ради мистера Брандрета. Наконецъ, редакторъ взялъ книгу, лежавшую на безпорядочномъ ворохѣ газетъ и рукописей, и сказалъ:

— Мы хотимъ получить сжатое и обстоятельное resumé этой книги, причемъ нужно упомянуть спеціально о Коклэнѣ и о томъ мѣстѣ, которое занимаетъ онъ въ искусствѣ и на сценѣ. Мы желали бы напечатать отзывъ въ субботнемъ номерѣ. Посмотрите, что вы можете сдѣлать и принесите рецензію завтра около десяти часовъ. Размѣръ — не меньше тысячи и не больше двухъ тысячъ словъ.

Онъ передалъ книгу и такъ рѣшительно нагнулся къ своимъ рукописямъ, что Рэю оставалось только уйти, что онъ и сдѣлалъ, отвѣсивъ полный достоинства поклонъ. Впрочемъ, ни самаго поклона, ни его достоинства редакторъ не замѣтилъ. Даже мальчикъ-посыльный и тотъ не обратилъ должнаго вниманія на Рэя. Рэй стиснулъ зубы отъ злобы и далъ клятву отмстить, представивъ замѣчательное произведеніе вмѣсто простого resumé. Онъ принялся за него немедленно: просмотрѣлъ книгу дорогой и составилъ планъ работы раньше, чѣмъ добрался до своего отеля. На разсвѣтѣ, когда раздался жалобный крикъ перваго разносчика молока, статья была уже готова. Сердце Рэя освободилось отъ горечи — ему точно передалась легкость этихъ нѣсколькихъ листочковъ, за которые автору не стало стыдно и потомъ, когда онъ перечиталъ ихъ вновь. Рэй былъ увѣренъ, что статья обратитъ на себя вниманіе, и направился въ редакцію безъ того волненія, какое испытывалъ наканунѣ.

Редакторъ взялъ длинныя полоски и перелисталъ ихъ, придерживая лѣвой рукой.

— Почему, чортъ возьми, вы не переписали поразборчивѣй! — воскликнулъ онъ и, прежде чѣмъ Рэй успѣлъ что нибудь отвѣтить, такъ же грубо крикнулъ: — Почему, чортъ возьми, вы начинаете не съ факта? — и углубился въ чтеніе статьи, не слушая, что говоритъ въ свою защиту оскорбленный авторъ.

Дочитавъ, редакторъ отбросилъ длинныя полоски и взялъ узенькую книжку, вродѣ чековой, написалъ въ ней что-то и, вырвавъ оттуда страничку, протянулъ Рэю. Это былъ ордеръ на пятнадцать долларовъ.

Рэя охватило такое бѣшенство, что онъ съ трудомъ овладѣлъ собой: ему хотѣлось разорвать этотъ ордеръ и швырнуть его въ лицо редактору. Онъ тутъ же далъ себѣ клятву, что никогда не воспользуется имъ, никогда не предъявитъ въ контору, если бъ даже умиралъ съ голоду.

Когда онъ выходилъ, редакторъ крикнулъ:

— А вашъ адресъ?

Рэй сказалъ и вышелъ, не поклонившись на прощанье.

Труднѣе всего было выравить признательность мистеру Брандрету, не давая понять, какъ мало удовольствія доставила его рекомендація. Рэй сообщилъ, что работа принята, и умолчалъ объ остальныхъ подробностяхъ. Брандретъ пришелъ въ восторгъ:

— Это отлично! — воскликнулъ онъ. — Это можетъ повести къ постоянному сотрудничеству, вамъ могутъ поручить завѣдывать цѣлымъ отдѣломъ. По моему, эта газета будетъ имѣть успѣхъ. Она вполнѣ чистая, приличная и вмѣстѣ съ тѣмъ — живая. Попасть туда — очень важно!

Рэй скрылъ свой гнѣвъ передъ мистеронъ Брандретомъ, потому что тотъ, по его мнѣнію, вполнѣ этого заслуживалъ своей любезностью, но не удержался въ присутствіи Кэйна, съ которымъ встрѣтился въ столовой отеля.

— Ужъ, не знаю, слѣдуетъ ли мнѣ сидѣть рядомъ съ вами, — отвѣтилъ онъ на приглашеніе Кэйна пересѣсть за его столъ. — Мнѣ только что выпало на долю величайшее униженіе, какое когда либо приходилось выносить. Оно покрыло меня такимъ толстымъ слоемъ позора, что я боюсь — какъ бы не запачкать и другихъ. И въ данномъ случаѣ — не моя вина, а моя бѣда.

— Можно страдать отъ своихъ несчастій, — мечтательно произнесъ Кэйнъ, — но страдать изъ-за своихъ ошибокъ — было бы невыносимо. Какъ тогда сохранить уваженіе къ самому себѣ? Не правда ли? Сознаніе же, что мы страдаемъ незаслуженно, является утѣшеніемъ; оно даже льститъ!

— Мнѣ жаль лишать васъ афоризма, — возразилъ Рэй, — а, кажется, придется: случай со мной говоритъ противъ васъ.

— Факты должны подчиняться разуму, — началъ, было, Кэйнъ, но Рэй не могъ уже удержаться: знакомство съ редакціей «Каждаго Вечера» вдругъ представилось ему въ новомъ — юмористическомъ свѣтѣ, и онъ артистически изобразилъ его, не щадя ни своихъ смѣшныхъ надеждъ, ни своихъ смѣшныхъ страданій. При каждомъ мастерскомъ штрихѣ разсказа Кэйнъ восклицалъ: "Это очаровательно, это великолѣпно!

Когда Рэй кончилъ, Кэйнъ сказалъ, вздохнувъ:

— Я его знаю; онъ недурной человѣкъ, очень недурной.

— Недурной? Но почему же онъ держалъ себя, какъ животное? Это единственный человѣкъ въ Нью-Іоркѣ, который отнесся во мнѣ грубо. Рѣшительно всѣ издатели, къ кому я обращался, были со мной вѣжливы, всѣ вели себя прилично, хотя никто изъ нихъ, — шутъ ихъ возьми, — не желалъ печатать мою книгу.

— А-а! — воскликнулъ Кэйнъ, — онъ живетъ въ другихъ условіяхъ. Всѣ издатели имѣютъ хоть немного свободнаго времени, а онъ — это видно и изъ вашихъ словъ, — онъ его вовсе не имѣетъ. Я не могу себѣ представить болѣе трогательной картины, чѣмъ та, которую вы сейчасъ нарисовали: человѣкъ долженъ охватить всѣ подробности своей и чужой работы, а тутъ новая мелочь. Это ужасно! развѣ вы не чувствуете, что это ужасно?

— Никто не долженъ ставить себя въ такія условія. Онъ самъ виноватъ, — настаивалъ Рэй.

— Да кто же добровольно создаетъ условія: всякій попадаетъ въ нихъ случайно, — они являются результатомъ процесса общественной жизни. Обстоятельства дѣлаютъ человѣка тѣмъ, что онъ есть, и, когда подъ давленіемъ этихъ обстоятельствъ, онъ принимаетъ извѣстную форму, то инстинктивно чувствуетъ, что уже не подойдетъ къ другимъ условіямъ. Вы говорите, что редакторъ «Каждаго Вечера» долженъ стряхнуть съ себя ярмо во что бы то ни стало, что онъ долженъ идти куда-то въ другое мѣсто и начать другую жизнь цивилизованнаго человѣка. Но онъ этого не можетъ сдѣлать, не доломавъ себя на части, которыя придется потомъ склеивать. Почему я, напримѣръ, не вернулся къ прошлому? Я оглядываюсь на свою жизнь — она скучна и пуста. Но я положительно не сумѣю отвѣтить, — зачѣмъ я здѣсь остался. Я ничего не жду, и ничего не могу отмѣнить. А редактору «Каждаго Вечера» есть чего издать: онъ надѣется на успѣхъ и, какъ кажется — уже имѣетъ его. Эти условія создались не сразу, не внезапно, и развязаться съ ними такъ быстро, какъ происходитъ развязка на сценѣ, немыслимо. Они должны измѣняться медленно, постепенно, и также медленно будетъ мѣняться и самъ человѣкъ. Конечно, существуютъ рѣдкіе случаи переворотовъ: люди, напр., отрекались отъ престоловъ и дѣлались монахами. Но, повторяю, — рѣдкіе случаи. Смѣю думать, что если бъ стала извѣстна вся правда, то эти монахи никогда не были бы тѣмъ, чѣмъ ихъ считали до отреченія, или не дѣлались бы такими праведниками, какими имъ хотѣлось быть. Если вы возьмете самый выдающійся примѣръ… по крайней мѣрѣ, нашего времени, если вы возьмете графа Толстого, вы увидите, какъ трудно освободиться отъ условій своей среды. Толстой глубоко вѣритъ въ необходимость труда, простоты образа жизни. Но онъ не можетъ раздать свои деньги бѣднымъ, онъ защищенъ отъ нужды обычными источниками дохода, и его существованіе представляетъ пародію на его намѣренія. Его исторія — предостереженіе для всѣхъ; она показываетъ всю тщетность индивидуальныхъ попытокъ вырваться отъ созданныхъ судьбой условій. Я это часто говорю моему старому другу Чапли, который совершенно помѣшался на Толстомъ и тоже хочетъ «опроститься» — переселиться въ деревню.

— Неужели это правда? — спросилъ съ улыбкой Рэй.

— А почему бы и нѣтъ? Толстой убѣждаетъ разсудокъ, трогаетъ сердце. Его логика безукоризненна, въ его чувствахъ нѣтъ фальши. Я думаю, что не будь Толстой лидеромъ, онъ имѣлъ бы множество послѣдователей.

Этотъ парадоксъ доставилъ Кэйну величайшее удовольствіе. Онъ радостно смѣялся и, потрепавъ Рэя по плечу, потребовалъ себѣ похвалы. Его смѣхъ и радость были такъ искренни, что Рэя снова охватила чарующая прелесть дружбы этого человѣка.

XXVI.

Исторія съ его повѣстью подала Рэю мысль и внушала ему смѣлость спросить Брандрета, не можетъ ли онъ поручить ему чтеніе нѣкоторыхъ рукописей. Ему казалась заманчивой роль судьбы относительно другихъ, если уже онъ такъ мало могъ сдѣлать для себя. Хотя у Чапли и К° и не было много работы такого рода, однако они все-таки направили къ нему нѣсколько повѣстей, которыя Рэй принялся читать съ ревнивымъ любопытствомъ. Ему прежде всего хотѣлось убѣдиться, что другіе пишутъ не лучше его. Большинство, дѣйствительно, писали хуже; это укрѣпило его противъ неоднократно являвшагося желанія сжечь свою рукопись. Изъ нѣкоторыхъ прочитанныхъ имъ повѣстей онъ, впрочемъ, извлекъ и пользу: приходилось обращать вниманіе на ихъ конструкцію, а это невольно заставляло его перебирать въ умѣ слабыя стороны своего произведенія и думать о томъ, какъ ихъ можно исправить.

Много заработать на этомъ было нельзя, — хотя все-таки Рэй получалъ пятнадцать долларовъ за чтеніе рукописи и за отзывъ, — но это занятіе спасало его отъ безцѣльнаго ожиданія, пока колесо фортуны повернется въ его сторону. Теперь онъ уже не ждалъ ничего. Онъ работалъ безпрерывно, — въ промежуткахъ между поручаемой ему работой онъ писалъ самъ. Писалъ онъ и статьи, и повѣсти, и очерки, и стихотворенія, разсылая ихъ редакціямъ журналовъ, газетъ и по издательскимъ фирмамъ. Когда издатели и редакторы долго не отвѣчали, онъ шелъ къ нимъ и спрашивалъ рѣшительнаго отвѣта. Порой на него находили минуты отчаянной храбрости, — тогда онъ самъ относилъ рукопись и настаивалъ на немедленномъ отвѣтѣ. Если рѣчь шла о стихотвореніи или короткомъ очеркѣ, это ему иногда удавалось. Но отвѣты устные и письменные — въ большинствѣ были неблагопріятны, хотя всегда очень любезны: о статьяхъ отзывались очень лестно, но онѣ оказывались «не подходящими». Впрочемъ, другіе издатели, навѣрное, примутъ ихъ съ большой готовностію. Иногда нѣкоторыя вещицы печатались. Кэйнъ, который, по собственнымъ словамъ, съ отеческимъ интересомъ слѣдилъ за его борьбой, былъ пораженъ совпаденіемъ: какъ у всѣхъ дѣловыхъ людей, изъ ста попытокъ Рэю не удавались 95. По мнѣнію Кэйна, — это норма. Но Рэю казалось, что несоотвѣтствіе между потраченнымъ трудомъ и результатами слишкомъ велико, тѣнь болѣе, что нѣкоторыя рукописи потерпѣли по нѣскольку отказовъ, — ихъ преслѣдовало какое-то особенное несчастіе.

Помимо этихъ регулярныхъ аттакъ на литературные журналы, Рэй пускалъ еще въ ходъ всевозможныя мелкія операціи. Онъ продавалъ юмористическимъ листкамъ анекдоты и шутки по два доллара за штуку. Иногда это ему казалось мало; но за то журналы платили одинаково какъ за хорошій, такъ и за плохой анекдотъ; цѣна на этотъ товаръ на рынкѣ стояла крѣпко. Немного болѣе получалъ онъ за заказываемыя объясненія въ забавнымъ картинкамъ, къ которымъ у издателя не находилось подходящаго текста. Совершенно неожиданно для себя онъ открылъ въ себѣ талантъ придумывать подобные тексты и, если объясненіе требовалось къ большой гравюрѣ, Рэй бралъ на себя смѣлость требовать пять долларовъ за одинъ текстъ.

Совершенно случайно онъ открылъ еще новый источникъ заработка. Однажды какой-то джентльменъ остановилъ его около лѣстницы, ведущей къ воздушной желѣзной дорогѣ, и, попросивъ у него извиненія въ томъ, что принялъ его за члена Великой Арміи, объявилъ себя журналистомъ въ затруднительномъ положеніи.

— Я обыкновенно посылаю свои сочиненія въ «Воскресную Планету», — сказалъ онъ, — но моя послѣдняя поэма была слишкомъ серьезна для ихъ «З. С.», и съ тѣхъ поръ меня преслѣдуютъ неудачи. Да, конечно, теперь я отлично вижу, что вы не могли быть на войнѣ, — продолжалъ «журналистъ въ затруднительномъ положеніи». — Съ перваго взгляда я васъ принялъ за моего стараго товарища. Но если вы пожелаете дать мнѣ вашъ адресъ… благодарю васъ, сэръ! благодарю!

Рэй сунулъ ему четверть доллара въ руку и подумалъ, что имѣетъ послѣ этого право предложить вопросъ:

— Я знаю, — сказалъ онъ, — что мнѣ можно дать вдвое противъ моихъ лѣтъ, когда у людей двоится въ глазахъ…

— Замѣчательно! — воскликнулъ ветеранъ. — Великолѣпно! — онъ хлопнулъ Рэя по плечу и оперся на него на столько, чтобы не потерять равновѣсія.

— Но не будете ли вы добры объяснить мнѣ, что вы подразумѣваете полъ «З. С.» «Воскресной Планеты»?

— О! «З. С.» — это «Забавная страничка», т. е. та, на которой редакція помѣщаетъ анекдоты и шуточныя стихотворенія. Ее называютъ «З. С.» для краткости. Краткость, знаете, это душа остроумія.

Рэй поспѣшилъ домой, собралъ нѣкоторыя стихотворенія, возвращенныя ему юмористическими листками, и послалъ ихъ въ «Воскресную Планету». Онъ уже научился не понижать оцѣнку своихъ произведеній лишь потому, что они были кѣмъ либо отвергнуты; однако и издатель «Планеты» не много выигралъ въ его глазахъ, когда принялъ всѣ его стихи, забракованные другими. Только плата въ этой газетѣ была до смѣшного мала, и Рэй чуть было не согласился на предложеніе одного сочинителя рекламныхъ объявленій. Этотъ джентльменъ, геній котораго совершенно опустилъ крылья отъ переутомленія, выразилъ готовность подѣлиться съ молодымъ человѣкомъ частью своихъ выгодъ и своей славы…

Впрочемъ, этотъ соблазнъ предсталъ передъ нимъ лишь въ минуту совершеннаго упадка духа. Вообще же, какъ бы круто ему ни приходилось, Рэй старался оставаться вѣрнымъ своему идеалу человѣка и художника. Извѣстныя вещи онъ не могъ бы сдѣлать даже въ послѣдней крайности, изъ за куска хлѣба. Онъ могъ продавать все, что писалъ, и могъ писать для продажи все, что не выходило изъ предѣловъ честности; но продать свое перо или отдать его въ полную кабалу нанимателя, — этого онъ не могъ. Нельзя сказать, чтобы его воззрѣнія въ этомъ отношеніи достигали высочайшихъ ступеней литературной этики; очень можетъ быть даже, что различіе, которое онъ дѣлалъ между строго честнымъ и вполнѣ нечестнымъ, было лишь воображаемое; но какъ бы то ни было, онъ отказался отъ предлагаемаго ему сотрудничества въ рекламахъ, хотя предложеніе сопровождалось самымъ лестнымъ признаніемъ его литературныхъ талантовъ и необыкновенной пригодности къ этому роду творчества.

Онъ познакомился со многими молодыми людьми, которые, такъ же, какъ и онъ, пробивали себѣ дорогу, пробуя счастье то въ большихъ ежемѣсячныхъ журналахъ, куда они предлагали свои разсказы и стихотворенія, то въ мелкой ежедневной печати, куда они направляли плоды своего досуга. Они выказывали въ своихъ попыткахъ много смѣлости и веселой беззаботности, которыя сообщались и Рэю. Его забавлялъ веселый цинизмъ, съ которымъ они философствовали насчетъ газетной стороны ихъ ремесла. Они отлично изучили шансы успѣховъ и неудачъ, и каждый изъ нихъ обладалъ въ игрѣ на благосклонность издателя секретомъ, въ родѣ тѣхъ, какими профессіональные игроки пытаются срывать банкъ въ Монако…

— Не надо вовсе быть серьезнымъ, — внушалъ одинъ изъ этихъ жизнерадостныхъ юношей Рэю въ минуту его неудачи; — надо смотрѣть на вещи съ веселой и свѣтлой точки зрѣнія. Представимъ себѣ, напримѣръ, что пожарный погибъ при тушеніи горящаго зданія… Избѣгайте прямыхъ воззваній въ состраданію читателя; обратитесь лучше къ его художественному чувству. Назовите замѣтку такъ: «Побѣжденный въ борьбѣ съ огнемъ» или какъ нибудь еще въ томъ же родѣ и затѣмъ разсказывайте происшествіе въ тонѣ патетическаго юмора. Если рѣчь идетъ о случаѣ самоубійства черезъ утопленіе, озаглавьте отчетъ такимъ образомъ: «Еще одинъ несчастный отправился въ дальнее плаваніе» — и, увѣряю васъ, редакторъ въ вашихъ рукахъ. Ходите по городу и изучайте цивилизацію нашей столицы. Пишите «Минуты досуга кондуктора воздушной желѣзной дороги», или «Разговоры съ билетнымъ контролеромъ». Сдѣлайтесь, наконецъ, мусорщикомъ-любителемъ и опишите «Тайны главной мусорной ямы».

Чѣмъ дальше, тѣмъ болѣе расширялся кругъ знакомствъ Рвя, такъ что онъ вскорѣ пересталъ уже чувствовать тѣ приливы тоски по родинѣ, которые овладѣвали имъ прежде каждый разъ, какъ онъ получалъ письма изъ Мидлэнда. Онъ даже забросилъ переписку съ Сандерсономъ; извѣстія о пикникахъ, о катаньяхъ въ саняхъ, о помолвкахъ и свадьбахъ, сообщаемыя ему другомъ, отзывались въ немъ теперь лишь отдаленнымъ эхомъ давно прошедшаго. Онъ начиналъ чувствовать, что чистогородская жизнь овладѣваетъ имъ совершенно, тогда какъ прежде впечатлѣнія только скользили по немъ, оставляя какое-то смутное, летучее ощущеніе, подобное тѣмъ снамъ, которые посѣщаютъ насъ въ полудремотномъ состояніи. Ему казалось прежде, что всѣ эти люди ѣдутъ куда-то, сами не зная хорошенько куда и зачѣмъ; одни изъ нихъ отправились въ путь, чтобы расточать, другіе, чтобы накоплять, тѣ и другіе встрѣчаются и сталкиваются случайно, между ними завязываются поверхностныя, удивленно-дружелюбныя отношенія. Ихъ связываетъ общее невѣдѣніе конечной цѣли всей этой кутерьмы, и они невольно цѣпляются другъ за друга, радуясь случайнымъ успѣхамъ и огорчаясь неудачами среди этого бурнаго вихря… А вихрь все кружитъ ихъ, производя въ головахъ нѣчто вродѣ пріятнаго опьянѣнія, которое заставляетъ ихъ забывать, что они никогда не отдыхаютъ и никогда не достигаютъ цѣли… Но эта иллюзія исчезала, и Рэй снова видѣлъ кругомъ себя людей, одушевленныхъ сознательной цѣлью, полныхъ неустанной энергіи и даже самодовольства. Онъ зналъ, что многіе, подобно ему, жаждали увидѣть свой разсказъ, свою повѣсть, свою статью или свое стихотвореніе въ журналѣ, въ газетѣ или въ отдѣльномъ изданіи. На долю всякаго, какъ и на его долю, выпадало изъ ста попытокъ 95 неудачъ; но всѣ они были смѣлы и бодры, если не всѣ веселы. Многіе, какъ и онъ, считали процентъ неудачъ чрезмѣрнымъ, однако, они старались не говорить объ этомъ. Не то, чтобы они скрывали свои неудачи, — они только предпочитали разсказывать объ успѣхахъ, самая рѣдкость которыхъ дѣлала ихъ болѣе достойнымъ предметомъ разговора.

XXVII.

Какъ только Рэй выкарабкался изъ трясины отчаянія и почувствовалъ въ своемъ стремленіи впередъ болѣе твердую почву подъ ногами, въ немъ начали пробуждаться инстинкты общественности. Онъ сталъ разносить свои рекомендательныя письма. Онъ появился однажды на одномъ изъ четверговъ миссисъ Чапли и затѣмъ сталъ переходить изъ одного дома въ другой. У миссисъ Чапли онъ познакомился съ Мейквейстами, тѣмъ семействомъ изъ Гитчигуми, о которомъ она его спрашивала ранѣе; а у нихъ уже встрѣтилъ даму, настолько старше его лѣтами, что она могла, не стѣсняясь, дать ему понять, какъ сильно онъ ей нравится. Впослѣдствіи Мейквейсты проложили себѣ дорогу въ самый центръ общества; но въ то время они еще вращались на периферіи, и дамѣ, о которой идетъ рѣчь, видимо страшно не хотѣлось смѣшиваться со сборищемъ этихъ богатыхъ отверженцевъ. Вѣроятно она нашла въ симпатичной наружности умнаго юноши нѣчто такое, что могло вознаградить ее за это общество. Какъ только его представили ей, она тотчасъ же забросала его разспросами о хозяйкѣ дома и о ея гостяхъ, увѣряя, что находится здѣсь совершенно случайно, вслѣдствіе общаго участія въ одномъ благотворительномъ дѣлѣ: для этого дѣла и устраивался вечеръ. Можетъ быть именно благодаря своей сдержанности, показавшей, что онъ не желаетъ принимать активнаго участія въ высмѣиваніи этого общества — хотя, съ другой стороны, чувствовалось, что ея иронія ему нравится, — красивый юноша еще болѣе понравился дамѣ. Онъ разсказалъ ей, какимъ образомъ попалъ сюда… Не потому, чтобы она спросила его объ этомъ, — она не спрашивала, — но онъ все-таки угадалъ ея желаніе знать его біографію и ему было пріятно говорить съ ней о себѣ… Затѣмъ онъ далъ понять, что сочувствуетъ ея порицанію, и самъ былъ польщенъ тѣмъ, что она какъ будто выдѣляла его изъ этой среды. Между ними какъ будто устанавливалось равенство, и онъ поспѣшно принялъ ея приглашеніе посѣтить ее. Благодаря ея протекціи, онъ началъ посѣщать разные завтраки и обѣды и танцовалъ на балахъ, иногда съ совершенно пустымъ карманомъ, такъ что ему приходилось съ бала отправляться домой пѣшкомъ. Но бѣдность его была беззаботна и не грызла его за сердце, такъ какъ никто не раздѣлялъ ея съ нимъ. Ужасные призраки нужды и позора, которые бродятъ ночью по улицамъ большихъ городовъ, а иногда и съ наступленіемъ дня продолжаютъ стоять передъ очами, проплакавшими всю безсонную ночь напролетъ, — эти призраки исчезали въ радостномъ сіяніи его молодости въ то время, какъ онъ бѣжалъ домой еще съ тактами вальса въ крови. Какое-то смутное, очень смутное чувство чего-то нехорошаго, неладнаго минутами пробуждалось въ немъ среди удовольствій; порой ему даже начинало казаться, что онъ дѣлаетъ что-то дурное. Но чувство это разсѣявалось, когда онъ пытался схватить его разсужденіемъ: онъ не могъ понять, что онъ дѣлаетъ дурного. Проводить часы досуга въ обществѣ хорошо воспитанныхъ, хорошо одѣтыхъ, богатыхъ и красивыхъ людей было такъ очевидно хорошо и прилично, что, казалось, и задумываться надъ этимъ было нелѣпо. А онъ видѣлся большею частью съ тонко-образованными людьми, у которыхъ были возвышенные взгляды, а иногда и альтрюистическія чувства. Онъ очутился въ кружкѣ молодыхъ людей, любящихъ искусство, литературу, музыку, и могъ, сколько душѣ угодно, болтать съ хорошенькими дѣвушками о картинахъ, книгахъ и театрахъ. Онъ даже удивлялся, что, при этихъ условіяхъ, ни разу еще не влюбился; послѣ самаго свободнаго и живого обмѣна симпатическихъ взглядовъ и мнѣній, онъ уходилъ подъ пріятнымъ впечатлѣніемъ, но съ холоднымъ сердцемъ. Одна дѣвушка, какъ ему казалось, охотно дозволила бы ему въ себя влюбиться; но, углубляясь въ себя, онъ находилъ, что не желаетъ или не можетъ влюбиться. Онъ увѣрялъ себя, что въ этомъ случаѣ мѣшаютъ ея деньги; она была красива, умна и богата… если бы не богатство, онъ непремѣнно бы влюбился. Родные дѣвушки, — дядя и тетка, съ которыми она жила, — прекрасно относились къ нему и, повидимому, путь былъ свободенъ. Молодые люди начали разсказывать другъ другу о самихъ себѣ, и однажды онъ сильно заинтересовалъ ее повѣствованіемъ о приключеніяхъ при своемъ прибытіи въ Нью-Іоркъ.

— И вы никогда не встрѣчали потомъ этихъ двухъ молодыхъ женщинъ? — спросила она.

— Встрѣчалъ. Вотъ это-то всего интереснѣе, — отвѣчалъ онъ и, слегка раздосадованный тѣмъ, что она назвала ихъ «двѣ молодыя женщины», сталъ разсказывать ей о Хюзахъ, которыхъ представилъ ей въ самомъ привлекательномъ свѣтѣ. Она слушала внимательно и даже своими вопросами поощряла къ дальнѣйшему разсказу. Но, когда онъ кончилъ, она не сказала ни слова, и послѣ этого въ ея обращеніи съ нимъ произошла какая-то неуловимая перемѣна. Онъ подумалъ, было, что ее шокировало его знакомство съ такими странными людьми, — она была очень горда… Между тѣмъ родные ея принимали его также привѣтливо, казалось, все остаюсь по прежнему, кромѣ какого-то оттѣнка въ обращеніи дѣвушки… Этотъ-то едва замѣтный оттѣнокъ означалъ для него потерю счастливаго случая. Впрочемъ, пострадало только тщеславіе молодого человѣка. Не смотря на потерю ея расположенія, которое она отняла у него такъ незамѣтно, жизнь его все еще была богата тѣмъ, чѣмъ онъ прежде былъ такъ бѣденъ. Не смотря на свою матеріальную бѣдность, онъ пользовался такимъ вліяніемъ и такимъ успѣхомъ, которыхъ никогда не могли бы дать ему однѣ только деньги. Порой онъ принималъ все это, какъ нѣчто должное, и вообще относился къ своему счастію съ крайней неблагодарностію. За то онъ расплачивался минутами унынія и уничиженія, особенно, когда ему приходило въ голову, что, въ сущности, онъ обязанъ своими успѣхами капризу свѣтской старухи, которую онъ къ тому же не особенно уважалъ.

Выѣзжая въ большой свѣтъ, онъ не забывалъ и своихъ прежнихъ друзей. Онъ даже какъ будто гордился своимъ постоянствомъ, думая про себя, что не всякій поступилъ бы такимъ образомъ; за неимѣніемъ другихъ, и это служило утѣшеніемъ. Ему доставляли удовольствіе, отчасти, такъ сказать, чисто литературнаго свойства, переходы отъ своихъ понятій о мірѣ, каковъ онъ есть, къ мечтѣ Хюза о мірѣ, какимъ онъ долженъ быть, и ему было лестно, что онъ такъ полюбился старику. Хюзъ спрашивалъ его мнѣнія, какъ мнѣнія человѣка съ совершенно инымъ взглядомъ на жизнь, и цѣнилъ его, какъ практическій умъ, равный его собственному уму, если не по направленію, то по качеству. Старикъ прочелъ ему всю свою книгу; онъ страстно спорилъ съ нимъ о тѣхъ страницахъ, которыя Рэй критиковалъ въ самомъ основаніи, однако все-таки согласился сдѣлать нѣкоторыя, указанныя ему Рэемъ, измѣненія.

Для миссисъ Дэнтонъ молодой человѣкъ представлялъ собой цѣлый міръ веселья и радости. Онъ разсказывалъ ей всѣ событія своей свѣтской жизни. Она разспрашивала его о малѣйшихъ подробностяхъ, о платьяхъ, о кушаніяхъ, о манерахъ. Вмѣстѣ съ ней онъ переживалъ всю свою жизнь въ обществѣ болѣе сознательно даже, нежели въ дѣйствительности, и терпѣливо переносилъ взрывы ея досады, которыми всегда кончались его разсказы. Онъ рѣшилъ про себя, что ни въ какомъ смыслѣ на долженъ слишкомъ серьезно относиться къ миссисъ Дэнтонъ, и видѣлъ, что, въ сущности, Піа благодарна ему за его снисходительность и любезность. Она также слушала, когда онъ описывалъ ея сестрѣ обѣды и балы, и ея участіе еще увеличивало въ его глазахъ интересъ собственныхъ разсказовъ. Передъ нимъ ярче выступала странная двойственность его жизни, и тотъ міръ, въ который онѣ не могли слѣдовать за нимъ, получалъ оттѣнокъ чего-то нереальнаго. Иногда и отецъ прислушивался къ его описаніямъ, стараясь уловить факты для своей теоріи морали, въ чемъ Рэй однажды и упрекнулъ его.

— Нѣтъ, нѣтъ! — протестовалъ Хюзъ. — Мнѣ очень интересно видѣть, насколько, въ сущности, люди лучше тѣхъ условій, въ которыхъ они находятся. Соревнованіе, насквозь проникающее условія нашей жизни, характеризуетъ не только дѣловую, но и остальныя ея стороны. И однако — дѣловые люди и свѣтскія женщины, въ сущности, гораздо добрѣе, чѣмъ можно бы было это предположить. По теоріи — слабаго всегда должны бы прижимать къ стѣнѣ, на дѣлѣ же бываетъ и иначе.

— Однако изъ разсказовъ мистера Рэя видно, что на балахъ много дѣвушекъ сидятъ у стѣнъ, — сказала миссисъ Дэнтонъ.

Хюзъ не обратилъ вниманія на ея легкомысленное замѣчаніе и продолжалъ:

— Это показываетъ, какими чудными существами могли бы быть мужчины и женщины, если бы они были поставлены въ правильныя условія. Въ человѣческой природѣ цѣлый рай небеснаго милосердія и доброты, который только ждетъ случая раскрыться; мы и теперь уже знаемъ отчасти, чего можно ожидать, когда мужчина или женщина становятся выше условій и обстоятельствъ и осмѣливаются сказать хорошее слово или сдѣлать хорошее дѣло среди эгоистическаго міра. Тогда передъ нами на минуту является представленіе о томъ, чѣмъ могла бы быть настоящая жизнь человѣчества.

— Ну, а я хотѣла бы хоть на минуту поглядѣть, какова не настоящая жизнь человѣчества, — сказала миссисъ Дэнтонъ, когда отецъ ушелъ къ себѣ. — Я дала бы цѣлый годъ золотого вѣка, чтобы провести недѣлю въ хорошемъ обществѣ.

— Ты сама не знаешь, что говоришь, — сказалъ ея мужъ, который въ мрачномъ молчаніи слушалъ разсказъ Рэя и теперь повернулся къ женѣ. — Я скорѣе желалъ бы видѣть тебя мертвою, нежели въ подобномъ «хорошемъ обществѣ».

— Что жъ, — отвѣчала она, — у тебя и то больше шансовъ увидѣть меня мертвою. Если я хорошо поняла мистера Рэя, то гораздо легче попасть въ рай, чѣмъ въ хорошее общество.

Она подошла къ мужу и отвела его волосы отъ лица.

— Если бы ты носилъ волосы вотъ такъ, Ансель, — сказала она, — то люди видѣли бы, какой у тебя красивый лобъ. Такъ, ты кажешься вдвое умнѣе.

Онъ схватилъ ея руку и съ сердцемъ отшвырнулъ ее отъ себя.

— Ансель начинаетъ не хуже меня сознавать, какъ трудно и тяжело исправлять міръ, — сказала она. — У него никогда не было такой вѣры въ золотой вѣкъ, какъ у отца; онъ думаетъ, что прежде всего должна быть принесена какая-то жертва; но до сихъ поръ еще не рѣшилъ, какая именно.

Дэнтонъ, не говоря ни слова, вышелъ, и черезъ нѣсколько минутъ Рэй услышалъ его голосъ въ другой комнатѣ. Рэй подумалъ, что онъ съ кѣмъ нибудь разговариваетъ, но его жена сказала:

— Ансель мало говоритъ въ обществѣ, но онъ становится очень разговорчивъ, когда остается наединѣ съ собой.

XXVIII.

Когда Рэй пришелъ въ слѣдующій разъ, онъ засталъ Дэнтона мечтательно перебирающимъ струны скрипки, лежавшей у него на колѣняхъ. Близнецы ухватились за его ноги и раскачивались въ тактъ подъ музыку.

— Вы не знали, что Ансель музыкантъ? — сказала его жена. — Онъ только что досталъ себѣ новую скрипку, т. е. она, въ сущности, подержанная, но очень еще хороша, и онъ купилъ ее такъ дешево!

— Я воспользовался несчастьемъ другого человѣка, — сказалъ Дэнтонъ. — Такимъ только способомъ мы и пріобрѣтаемъ вещи по дешевой цѣнѣ.

— Ну, хорошо, только теперь ужъ лучше объ этомъ не думай. Сыграй-ка «Сонъ негра», Ансель, пожалуйста! Я бы желала, чтобы здѣсь былъ старый негръ, который свистѣлъ на паромѣ!

Сначала онъ какъ будто не обратилъ вниманія на ея слова, потомъ приложилъ скрипку къ подбородку и началъ играть дикую и нѣжную мелодію. Дѣтишки, казалось, опьянѣли отъ восторга: они раскачивались въ тактъ, держась за колѣни отца, а онъ нѣжно смотрѣлъ на ихъ поднятыя къ нему личики. Когда онъ пересталъ играть, мать протянула руку къ одному изъ нихъ, но ребенокъ только крѣпче ухватился за отца.

— Одолжите мнѣ вашу скрипку на минуту, — сказалъ Рэй. Онъ немного умѣлъ играть на банжо и сталъ наигрывать на струнахъ скрипки пѣсенку, которой научила его одна молодая дѣвушка въ Мидлэндѣ. Дѣти смотрѣли на него неодобрительно и тревожно. Они успокоились лишь тогда, когда отецъ опять взялъ отъ него скрипку. Дэнтонъ посадилъ ихъ каждаго къ себѣ на одно колѣно и положилъ скрипку между ними; они колотили рученками по струнамъ и смотрѣли ему въ лицо, чтобы видѣть, какое это производитъ на него впечатлѣніе. Піа встала съ мѣста и хотѣла взять у нихъ скрипку, такъ какъ отецъ, казалось, совсѣмъ забылъ, что они дѣлаютъ, но они разсердились на нее, и въ одинъ голосъ громко закричали, протестуя противъ ея вмѣшательства.

— Оставь ихъ, — ласково сказалъ отецъ, и она отошла.

— Ты совсѣмъ избалуешь дѣтей, Ансель, если будешь позволять имъ дѣлать все, что они хотятъ, — сказала жена. — Они выростутъ у тебя капиталистами.

Онъ смотрѣлъ на нихъ съ меланхолично-мечтательнымъ выраженіемъ, потомъ началъ какъ-то безпомощно смѣяться и продолжалъ хохотать до тѣхъ поръ, пока жена его не сказала:

— Мнѣ кажется, ты ужъ слишкомъ не въ мѣру смѣешься. Правду я говорю, мистеръ Рэй?.. Ансель обыкновенно совсѣмъ не смѣшливъ.

Когда дѣти, наконецъ, выпустили скрипку, и она соскользнула на полъ, Дэнтонъ всталъ и, посадивъ ихъ себѣ на плечи, началъ плясать, дѣлая самые фантастическіе прыжки и сохраняя при этомъ совершенно серьезное выраженіе лица.

Хюзъ, привлеченный шумомъ, просунулъ голову въ дверь.

— Нашъ Ансель снова сталъ прежнимъ оригиналомъ, отецъ! — крикнула миссисъ Дэнтонъ, ударяя въ ладоши и пробуя подпѣвать для танца, но это ей не удалось, и она разсмѣялась сама надъ собой.

Когда запыхавшійся Дэнтонъ остановился, Піа взяла у него дѣтей и унесла ихъ въ другую комнату. Жена осталась.

— Ансель воспитывался у шэкеровъ, — сказала она, — поэтому-то онъ и умѣетъ такъ хорошо танцовать.

— А! это былъ шэкерскій танецъ? — небрежно спросилъ Рэй.

— Нѣтъ. Шэкерскій танецъ есть религіозный обрядъ, — сердито отвѣчалъ Дэнтонъ, — и это было бы все равно, что вышучивать молитву.

— Ахъ, извините! — воскликнулъ Рэй, — я, право, въ этомъ ничего не понимаю. Но Дэнтонъ вышелъ, очевидно, не принявъ его извиненія.

— При Анселѣ надо осторожно говорить о шэкерахъ, — объяснила его жена. — Мнѣ кажется, онъ охотно возвратился бы опять къ нимъ, если бы зналъ, куда дѣвать дѣтей и меня.

— Если бы не ихъ невыполнимое ученіе о безбрачіи, — сказалъ Хюзъ, — то шэкеры, какъ религіозная секта, могли бы выполнить весьма полезную миссію для перехода отъ настоящаго положенія вещей къ лучшимъ условіямъ жизни. Они не эгоистичны, а этого нельзя сказать о многихъ другихъ общинахъ.

— Мы могли бы всѣ вернуться туда вмѣстѣ съ Анселемъ, — сказала миссисъ Дэнтонъ, — они размѣстили бы насъ по разнымъ семьямъ. Желала бы я знать, виситъ ли еще быкъ Анселя въ молотильномъ сараѣ Южной Семьи? Онъ, знаете ли, нарисовалъ на дощечкѣ краснаго быка однажды, когда красили молотильный сарай, и приколотилъ его къ стѣнѣ. Затѣмъ Ансель покинулъ общину и ушелъ въ свѣтъ. Но говорятъ, что если кто разъ былъ шэкеромъ, такъ шэкеромъ и останется навсегда, и мнѣ кажется — его съ тѣхъ поръ постоянно мучитъ совѣсть.

Нѣсколько времени спустя, Рэй зашелъ къ нимъ одѣтый для танцовальнаго вечера, и миссисъ Дэнтонъ нѣсколько минуть оставалась съ нимъ одна до прихода Піи. Она разспросила его, куда онъ идетъ, и кто тѣ люди, которые даютъ вечеръ, и какъ тамъ все будетъ — какъ будутъ убраны комнаты, какіе будутъ костюмы и каковъ ужинъ.

— И вы не чувствуете себя потеряннымъ и несчастнымъ въ такихъ мѣстахъ? — спросила она.

— Право, не знаю, — сказалъ Рэй. — Я не могу постоянно помнить о томъ, что я бѣдный цыганъ, у котораго всего два цента въ карманѣ, а иногда даже воображаю себя дѣйствительно и богатымъ, и важнымъ. Но сегодня, благодаря вамъ, миссисъ Дэнтонъ, я этого не буду думать.

Она разсмѣялась, понявъ, что онъ почувствовалъ ея маленькій уколъ.

— Значитъ, вы не отказались бы придти и къ намъ, если бы мы были достаточно богаты, чтобы дать вечеринку? — спросила она.

— Разумѣется, пришелъ бы немедленно.

— И привели бы своихъ модныхъ друзей?

— Ну, на это понадобилось бы больше времени. Когда же вы дадите вашу вечеринку?

— Какъ только Ансель покончитъ съ своимъ изобрѣтеніемъ.

— А онъ продолжаетъ имъ заниматься?

— Да, онъ, наконецъ, сообразилъ, что оно принесетъ больше добра, нежели зла.

— Конечно, намъ не трудно заманить нашу совѣсть на путь собственнаго интереса.

Это понравилось миссисъ Дэнтонъ, и она сказала:

— Это похоже на мистера Кэйна.

Піа вошла въ это время и подала руку Рэю, бросивъ бѣглый взглядъ на великолѣпіе его костюма и на его изящную манеру держать свой клякъ у бедра.

— Кто тебѣ сказалъ, что мистеръ Кэйнъ боленъ? — спросила миссисъ Дэнтонъ.

— Мистеръ Чапли, — отвѣчала Піа.

— Кэйнъ? Кэйнъ боленъ? — переспросилъ Рэй. — Я долженъ навѣстить его.

Онъ сталъ разспрашивать Пію о Кэйнѣ, но она ничего не знала, кромѣ того, что ей сказалъ мистеръ Чапли, т. е. что Кэйнъ боленъ и что мистеръ Чапли хотѣлъ зайти къ нему по дорогѣ домой.

Рэй вспомнилъ досаду, которую онъ одно время чувство, валъ относительно Кэйна, и былъ очень радъ, что и слѣда этой досады теперь не оставалось у него въ сердцѣ.

— Сегодня уже поздно, — сказалъ онъ, — но я пойду къ нему завтра утромъ. Онъ обыкновенно эаходитъ ко мнѣ по воскресеньямъ; это воскресенье онъ, правда, не былъ; но мнѣ и въ голову не пришло, что онъ можетъ быть боленъ.

Онъ сталъ хвалить Кэйна и, какъ будто это было однимъ изъ его достоинствъ, сказалъ:

— Онъ отнесся ко мнѣ очень хорошо. Онъ прочиталъ мой романъ послѣ того, какъ Чапли отказался отъ него, и старался найти въ немъ достоинства, которыя позволили бы ему рекомендовать его другому издателю. Я не сержусь за то, что ему это не удалось; но меня обидѣло, что онъ не захотѣлъ пересмотрѣть его еще разъ. Меня это одно время очень смущало.

Онъ обращался въ Піи, какъ будто она была замѣшана какимъ-либо образомъ въ этомъ инцидентѣ.

— Я говорю о томъ случаѣ, когда мистеръ Брандретъ прислалъ опять за рукописью уже послѣ того, какъ она была забракована.

— Да, — коротко отвѣчала Піа… — Онъ замѣтилъ, что она сохраняла молчаніе всякій разъ, какъ только разговоръ переходилъ на личную почву. За то миссисъ Дэнтонъ всегда была довольна, когда затрагивались личные интересы. Она съ большимъ любопытствомъ разспрашивала его о всѣхъ подробностяхъ его жизни.

— Зачѣмъ онъ присылалъ за рукописью? — спросила она. — На что же она ему понадобилась?

Рэй охотно отвѣтилъ, такъ какъ ему самому хотѣлось разъяснить это обстоятельство.

— Онъ хотѣлъ предложить ее на разсмотрѣніе одного расположеннаго ко мнѣ лица и, если бы это лицо дало благопріятный отвывъ, то онъ, пожалуй, готовъ былъ измѣнить свое первое рѣшеніе. Но онъ возвратилъ мнѣ рукопись въ тотъ же день съ очень странной запиской, изъ которой я могъ заключить, что расположенное ко мнѣ лицо уже читало романъ и онъ ему не понравился. Я зналъ, что это былъ Кэйнъ, и одно время возненавидѣлъ его. Но затѣмъ, обдумавъ все это хорошенько, простилъ ему.

— Это было довольно низко съ его стороны, — сказала миссисъ Дэнтонъ.

— Нѣтъ, нѣтъ! онъ имѣлъ полное право поступить такимъ образомъ, и мнѣ не на что жаловаться, но я не скоро пришелъ къ этому сознанію.

Миссисъ Дэнтонъ обратилась къ Піи:

— Ты знала объ этомъ? — спросила она.

Въ эту минуту Дэнтонъ внезапно вбѣжалъ въ комнату и остановился, разсѣянно глядя по сторонамъ, словно искалъ чего-то.

— Что тебѣ, Ансель? — спросила Піа.

— Цинковую доску.

— Она на письменномъ столѣ, — отвѣчала его жена.

Онъ бросился, было, вонъ, но она позвала его.

— Ты видишь, мистеръ Рэй здѣсь.

Онъ обернулся и съ нетерпѣніемъ поглядѣлъ на Рэя, какъ будто торопясь къ своей работѣ. Его обычное мрачное выраженіе исчезло, и теперь глаза его выражали лишь сосредоточенную мысль и заботу, черезъ которую просвѣчивала порою радость.

— О да, — отвѣчалъ онъ и, взявъ Рэя за руку повыше локтя, повернулъ его кругомъ. — Вотъ такимъ ты желала бы меня видѣть?

— Какъ только твое изобрѣтеніе удастся, я желаю, чтобы ты всегда имѣлъ такой видъ. А я буду цѣлый день ходить по дому и работать въ платье декольте, и у насъ будетъ шампанское за обѣдомъ и ужиномъ. У меня будетъ журъ-фиксъ, и я буду задавать обѣды. Затѣмъ мы будемъ посѣщать лучшее общество.

Дэнтонъ спустилъ свою руку до кисти руки Рэя и, продолжая держать ее въ своей горячей рукѣ, сталъ торопливо разспрашивать, для чего онъ такъ одѣлся? Казалось, онъ въ первый разъ въ жизни имѣлъ случай узнать что-нибудь о свѣтской жизни и объ ея удовольствіяхъ.

— И эти люди ничего другого не дѣлаютъ? — спросилъ онъ, наконецъ.

— А развѣ этого мало? — возразилъ Рэй. — Они думаютъ, что дѣлаютъ очень много.

Дэнтонъ засмѣялся какимъ-то страннымъ, нервнымъ смѣхомъ, какъ-то захлебываясь и продолжая хохотать противъ воли.

— Да, слишкомъ много, — сказалъ онъ. — Мнѣ ихъ жалко.

— Хорошо, — сказала его жена. — Вотъ и я хочу сдѣлаться какъ можно скорѣе предметомъ такой жалости. Не теряй же времени, Ансель, и оканчивай работу.

Свѣтъ снова угасъ въ его взглядѣ; онъ выпрямилъ голову и, уставившись на жену, насторожился, словно прислушиваясь къ чему-то.

— Пожалуйста, не принимайся опять за свои чудачества, Ансель, — сказала она.

XXIX.

Утро, слѣдующее за баломъ, никогда не начинается рано. Рэй проснулся поздно съ какимъ-то смутнымъ чувствомъ; сначала онъ подумалъ, что это обыкновенное ощущеніе послѣ разныхъ неловкостей и глупостей, сдѣланныхъ и сказанныхъ въ теченіе вечера; но вдругъ это чувство опредѣлилось въ формѣ тоски, не имѣвшей никакого отношенія къ вечеру и съ которой онъ не въ силахъ былъ бороться. Чувство это было довольно смутно, онъ не былъ еще въ состояніи оцѣнить его значеніе, но оно навязчиво преслѣдовало его все время, пока онъ шелъ навѣстить Кэйна.

Кэйнъ лежалъ въ постели, поправляясь послѣ остраго гастрическаго припадка. Онъ подалъ Рэю лежавшую на одѣялѣ мягкую, слегка влажную руку и весело привѣтствовалъ его. Его пальто и шляпа висѣли на двери стѣнного шкафа, и на нихъ до такой степени отражалось что-то, свойственное ихъ владѣльцу, что они, казалось, составляли часть его самого, какъ волосы и борода, тщательно расчесанные и отдѣлявшіеся отъ подушки нѣжнымъ, серебристымъ оттѣнкомъ. На рѣшеткѣ камина тлѣли угли, и огонь слабо мерцалъ, затмѣваемый обильнымъ солнечнымъ свѣтомъ, вливавшимся въ длинное южное окно и освѣщавшимъ стѣны, заставленныя отъ потолка до полу книгами.

— Да, — сказалъ онъ въ отвѣтъ на похвалы Рэя его комфортабельной обстановкѣ, — я такъ сжился съ этой комнатой что начинаю съ удовольствіемъ думать о томъ, какъ отлично я здѣсь умру. Но развѣ вы дѣйствительно въ первый разъ здѣсь?

— Въ первый разъ, — отвѣчалъ Рэй. — Мнѣ представился этотъ случай лишь въ виду вашей болѣзни.

— Ахъ нѣтъ, ахъ нѣтъ! Я совсѣмъ не такъ виноватъ. Мнѣ часто хотѣлось позвать васъ къ себѣ, если бы представился поводъ, но повода никогда не представлялось; я такъ долго жилъ здѣсь одинъ, что полюбилъ мое одиночество, и мнѣ ни съ кѣмъ не хочется дѣлиться имъ. Но я все-таки очень радъ васъ видѣть; это очень мило съ вашей стороны, что вы вздумали придти ко мнѣ.

Онъ ласково посмотрѣвъ въ красивое лицо молодого человѣка.

— Ну что, какъ попрыгиваетъ этотъ веселый міръ? — спросилъ онъ.

— Ужъ будто міръ такъ легкомысленъ, чтобы прыгать? — спросилъ Рэй въ шуточномъ тонѣ самого Кэйна. — Мнѣ всегда кажется, что веселый міръ, въ сущности, очень серьезенъ, хотя и имѣетъ порой свои минуты отдыха и веселья.

Онъ откинулся на спинку стула и съ минуту вертѣлъ своей тростью. Затѣмъ онъ разсказалъ Кэйну, что былъ вчера на танцовальномъ вечерѣ. Онъ описалъ съ большимъ юморомъ нѣкоторыхъ изъ бывшихъ тамъ лицъ.

— А которая изъ вашихъ легкомысленныхъ бабочекъ сказала вамъ, что я боленъ? — спросилъ Бэйнъ.

— Самая легкомысленная изъ всѣхъ: миссисъ Дэйтонъ.

— О, ужъ не она ли давала вечеръ?

— Нѣтъ. Я зашелъ къ Хюзамъ по дорогѣ туда, но, можетъ быть, она и устроитъ скоро нѣчто въ этомъ родѣ. Они, должно быть, скоро страшно разбогатѣютъ. Ея мужъ изобрѣлъ какой-то новый способъ гравированія, который дастъ имъ много денегъ. Онъ-то, повидимому, не очень этому радуется; за то она страшно довольна. Онъ какой-то чудакъ. Сначала я очень строго судилъ ее, какъ мы вообще судимъ легкомысленныхъ людей. Но теперь думаю, что легкомысліе вовсе ужъ не такой большой порокъ, по крайней мѣрѣ, оно все-таки лучше, чѣмъ суровость; по моему, и то, и другое — дѣло темперамента. Мнѣ нравится миссисъ Дэнтонъ, хотя она, кажется, больше заботится о кошкѣ, чѣмъ о своихъ дѣтяхъ. Можетъ быть, она сознаетъ, что они сохраннѣе на его рукахъ… Но какъ онъ ихъ любитъ, это просто трогательно! Смѣшно только, что онъ заботится о нихъ гораздо больше, чѣмъ мать. Онъ кормитъ ихъ за столомъ, носитъ ихъ на рукахъ и укладываетъ спать собственноручно, — разсказывалъ Рэй съ презрѣніемъ холостяка къ отеческой нѣжности.

— Я думаю, — сказалъ Кэйнъ, — что у нихъ въ общинѣ мужчины помогали женамъ въ ухаживаніи за юными отпрысками. Мы видимъ то же самое у нѣкоторыхъ птицъ. Въ процессѣ соціальной эволюціи самецъ-птица, по всей вѣроятности, совершенно предоставитъ дѣтеныша матери; самка же, какъ скоро она пріобрѣтетъ достаточно ума и денегъ, найметъ себѣ какую нибудь бѣдную птицу для ухода за дѣтьми. Эволюція нашей миссисъ Дэнтонъ, очевидно, направилась въ сторону полнаго предоставленія и заботъ о птенцахъ — птицѣ-отцу.

— За то она взялась говорить за него. Слышали ли вы, — спросилъ Рэй по естественной ассоціаціи идей, — о «Голосѣ» ея мужа?

— Что это значитъ?

— Видите, у мистера Дэнтона есть, повидимому, какой-то внутренній двигатель, подобный демону Сократа, который онъ называетъ Голосомъ и который даетъ направленіе его жизни. Такъ, по крайней мѣрѣ, я понимаю. Должно быть, Голосъ позволилъ ему разрабатывать его новый способъ; прежде онъ на этотъ счетъ долгое время сомнѣвался, такъ какъ если изобрѣтеніе удастся, то оно лишитъ работы множество людей. Такъ вы никогда ничего не слыхали о его Голосѣ?

— Нѣтъ, — отвѣтилъ Кэйнъ. — Я полагаю, — прибавилъ онъ, — что это одна изъ тѣхъ психическихъ ненормальностей, которымъ они подвержены во всѣхъ ихъ общинахъ. А Хюзъ, — спросилъ онъ, немного помолчавъ, — что онъ теперь дѣлаетъ?

— Мнѣ кажется, онъ очень занятъ своимъ писаніемъ, и я не каждый разъ его вижу. Онъ славный старикъ, хотя и продолжаетъ игнорировать мое имя, называя меня просто: молодой человѣкъ. Миссисъ Дэнтонъ пробовала поправлять его; но онъ говоритъ, что имена — это наиболѣе внѣшняя изъ всѣхъ вещей, и что я, въ сущности, столько же Рэй, сколько Хюзъ. Въ этомъ есть доля правды, и мнѣ кажется, изъ этого можно бы построить разсказъ.

Кэйнъ лежалъ въ молчаливой задумчивости, потомъ съ улыбкой спросилъ:

— А какъ теперь поживаетъ Піа? Видаете вы ее?

— Да; кажется, она здорова, — коротко отвѣтилъ Рэй и всталъ.

— О, вы уже уходите? — спросилъ Кэйнъ. Онъ ласково удержалъ руку Рэя, какъ будто не желая разставаться съ нимъ.

— Я радъ, что вы не забываете Хюзовъ среди вашихъ увеселеній. Это показываетъ, что у васъ есть характеръ, если вы не обращаете вниманія на чудачества. И вы не раскаетесь въ этомъ. Ваше посѣщеніе большое утѣшеніе для нихъ, — я это знаю. Я боялся, что вы не пересилите непріятнаго впечатлѣнія перваго воскресенья, и никогда не былъ увѣренъ, что вы простите мнѣ то, что я повелъ васъ туда.

— О да, я простилъ, — сказалъ Рэй съ той улыбкой, которая у насъ бываетъ, когда намъ приписываютъ какое нибудь благодѣяніе. — Я вамъ простилъ гораздо худшія вещи.

— Правда? Это меня радуетъ, но что же, напримѣръ?

— То, что вы отказались просмотрѣть мой романъ вторично, — выпалилъ Рэй.

— Я васъ не понимаю, — сказалъ Бэйнъ, выпуская его руку.

— Брандретъ предложилъ вамъ просмотрѣть его, въ надеждѣ, что онъ вамъ понравится и вы посовѣтуете напечатать его.

— Брандретъ никогда не предлагалъ мнѣ просматривать его; я только и видѣлъ рукопись, когда вы сами давали мнѣ ее на домъ. Что вы хотите этимъ сказать?

— Брандретъ написалъ мнѣ, что хочетъ узнать о романѣ мнѣніе одного расположеннаго ко мнѣ лица; но прислалъ рукопись въ тотъ же день обратно съ запиской, въ которой говорилъ, что лицо это уже знакомо съ романомъ, — отвѣчалъ Рэй съ изумленіемъ, которое вполнѣ раздѣлялъ Кэйнъ.

— Такъ вотъ отчего вы были такъ холодны со мной одно время? Теперь я этому не удивляюсь! Вы, конечно, были правы, предполагая, что я замолвлю словечко въ вашу пользу. И мнѣ кажется, что я бы это сдѣлялъ. Но мнѣ не представлялось этого соблазна. Можетъ быть Брандретъ раздумалъ… Можетъ быть онъ не счелъ возможнымъ вполнѣ положиться на меня.

— Можетъ быть… — какъ-то беззвучно отвѣчалъ Рэй.

— Кто же бы это могъ быть еще? Вы не догадываетесь?

— Стоитъ-ли догадываться? — отозвался Рэй. — Теперь это все кончено. Романъ умеръ, и я желалъ бы, чтобы онъ былъ похороненъ. Не безпокойтесь объ этомъ и постарайтесь простить меня за то, что я подозрѣвалъ васъ.

— Это было очень естественно. Только… вы должны бы знать, что я васъ слишкомъ люблю, и принесъ бы вамъ въ жертву издателя, если бы онъ былъ у меня въ рукахъ.

— О, благодарю васъ и — прощайте! Не думайте больше объ этомъ — я тоже не стану думать.

XXX.

Если отбросить догадку Кэйна, будто мистеръ Брандретъ возвратилъ рукопись Рэя, не показывая ее никому, — то оставалось лишь одно предположеніе. Кромѣ Кэйна, издатель могъ говорить, какъ о расположенномъ къ Рэю лицѣ, только о миссъ Хюзъ, и становилось очевиднымъ, что именно она отказалась пересмотрѣть рукопись. Она играла съ нимъ въ двойную игру; она допустила его сыграть глупую роль, позволяя ему приходить къ ней читать свои сочиненія и сдѣлать ее своей литературной повѣренной. Онъ скрежеталъ зубами отъ стыда при мысли, что спрашивалъ ея совѣта и радовался ея похваламъ.

Дѣло было, однако, даже не въ правдивости, не въ мнимомъ ея расположеніи къ нему самому, а въ справедливости относительно Кэйна. Онъ говорилъ ей о своей досадѣ противъ Кэйна, она знала, что онъ продолжаетъ подозрѣвать Кэйна въ томъ, что въ дѣйствительности сдѣлала она. И она все-таки оставила его въ этомъ подозрѣніи! Это было хуже, чѣмъ все остальное, въ чемъ онъ могъ бы обвинить ее.

Онъ не пошелъ въ этотъ день къ Чапли, потоку что ему не хотѣлось встрѣчаться съ ней въ подобномъ настроеніи. Онъ рѣшилъ, что не долженъ видѣться съ нею до тѣхъ поръ, пока она не выкажетъ желанія избавиться отъ фальшиваго положенія, въ которое попала по своей же винѣ. Подъ вечеръ онъ услыхалъ, что кто-то постучалъ въ дверь. Когда онъ отворилъ, передъ нимъ стоялъ, улыбаясь своему собственному приходу сюда, мистеръ Брандретъ въ своемъ блестящемъ цилиндрѣ, легкомъ пальто и перчаткахъ. Рэй отпустилъ по этому поводу нѣсколько шутокъ, а затѣмъ они, по выраженію мистера Брандрета, «перешли къ дѣлу».

— Послушайте, — шутливо улыбаясь, началъ издатель, поглядывая на Рая изъ глубины своего кресла, между тѣмъ какъ молодой человѣкъ присѣлъ на край своей кровати. — Не правда ли, вы подумали, что я хотѣлъ показать вашь романъ старику Кэйну, когда я отослалъ вамъ его назадъ?

— Да, — сказалъ Рэй и уже не могъ сказать ничего больше, предчувствуя то, что будетъ сейчасъ.

— Ну, такъ я хотѣлъ показать вовсе не ему, — продолжалъ мистеръ Брандретъ. — Если бы я только зналъ, что вы его заподозрите, я бы давно сказалъ вамъ. Лицо, къ которому я обращался, желаетъ, чтобы вы узнали, что это былъ не Кэйнъ. И вотъ мнѣ казалось болѣе удобнымъ придти самому сказать вамъ объ этомъ. Этой своей запиской я вызвалъ только путаницу. Если вамъ это было непріятно, то Кэйнъ могъ, конечно, сказать вамъ, что это былъ не онъ.

— Кэйнъ сказалъ мнѣ объ этомъ сегодня, — отвѣчалъ Рэй, — но я давно уже пересталъ досадовать на него.

— Разумѣется! Вѣдь это вопросъ чисто дѣловой.

Давши обстоятельству такое освѣщеніе, мистеръ Брандрег замѣтилъ какъ бы мимоходомъ:

— Мнѣ дано разрѣшеніе сказать вамъ, кто это былъ, если вы пожелаете узнать.

Рэй покачалъ головой.

— Нѣтъ, — сказалъ онъ, — я не хочу знать. Къ чему?

— Разумѣется. Я очень радъ, что вы смотрите на дѣло съ такой точки зрѣнія. Это будетъ большимъ утѣшеніемъ для… для той особы.

— Ну, и прекрасно.

Съ первой же минуты, какъ мистеръ Брандретъ заговорилъ, Рэй невольно старался оградить себя отъ всякихъ посягательствъ на конфиденціальность. Они заговорили о другомъ; но, въ концѣ концовъ, издатель снова вернулся къ книгѣ Рэя и съ тяжелымъ вздохомъ сказалъ:

— Вы вѣроятно еще ничего не сдѣлали съ вашимъ романомъ?

— Нѣтъ, — отвѣтилъ Рэй.

Мистеръ Брандретъ съ минуту колебался, но затѣмъ ушелъ, не сказавъ больше ни слова. Даже этотъ вопросъ о судьбѣ его книги не могъ отвлечь Рэя отъ предположеній о мотивахъ, заставившихъ Пію послать къ нему Брандрета. Было ясно только одно: она сдѣлала это ради Кэйна, чтобы оказать ему справедливость. До справедливости же относительно Рэя ей, повидимому, не было дѣла. Среди этихъ запутанныхъ ощущеній положеніе казалось ему столь унизительнымъ, что нужно было во что бы то ни стало найти выходъ. Въ этотъ же вечеръ онъ рѣшился во что бы то ни стало найти случай поговорить съ ней наединѣ.

Она сама отворила ему дверь и стояла передъ нимъ въ какомъ-то оцѣпененіи, которое онъ могъ принять за испугъ. Это не внушило ему храбрости, и онъ не нашелъ ничего лучшаго, какъ начать такимъ образомъ:

— Я пришелъ поблагодарить васъ, миссъ Хюзъ, за ваше вниманіе въ мистеру Кэйну. Я, конечно, не могъ и ожидать отъ васъ ничего другого, разъ вы узнали о моихъ подозрѣніяхъ… въ отвагѣ просмотрѣть мою рукопись во второй разъ.

Его жесткій тонъ, полный сдержанной досады, произвелъ именно то впечатлѣніе, котораго онъ желалъ. Онъ видѣлъ, какъ она вздрогнула и отвѣтила смущенно:

— Я сказала мистеру Брандрету и онъ обѣщалъ мнѣ передать вамъ, что это былъ не мистеръ Кэйнъ.

— Да, — холодно отвѣчалъ Рэй, — онъ приходилъ ко мнѣ, чтобы сказать мнѣ это.

Она помолчала и потомъ спросила:

— Онъ сказалъ вамъ, кто это былъ?

— Нѣтъ, но я зналъ.

Если она ждала, что онъ скажетъ еще что нибудь, — то она ошиблась. Онъ оставилъ ей всю горечь впечатлѣнія, которую, при другихъ обстоятельствахъ, онъ такъ охотно раздѣлилъ бы съ нею или всецѣло взялъ бы на себя.

Услышавъ легкій шумъ, она вздрогнула и, какъ бы возвращаясь по его желанію къ тяжелой обязанности, заговорила:

— Когда онъ сказалъ, что взялъ у васъ рукопись обратно, я не могла допустить, чтобы онъ далъ ее мнѣ.

Она остановилась, и Рэй убѣдился, что она, почему-то, не можетъ сказать ничего болѣе, по крайней мѣрѣ безъ внѣшняго понужденія… Но онъ не въ состояніи былъ оставить это такъ.

— Разумѣется, — съ горечью сказалъ онъ, — мнѣ нечего и спрашивать васъ, почему.

— Я не могла взять на себя рѣшенія… — едва слышно отвѣчала она.

— Да, конечно, — согласился онъ, — взять на свои руки судьбу другого человѣка не шутка. Однако вы все-таки знали, — съ усмѣшкой прибавилъ онъ, — что у васъ въ рукахъ мое счастье.

— Я этого тогда не сознавала, — отвѣчала она и какъ-то разсѣянно стала смотрѣть кругомъ.

Это обидѣло его, такъ какъ онъ подумалъ, что она не придаетъ никакого значенія этому инциденту.

— Впрочемъ, въ сущности, совершенно безразлично, согласились вы или не согласились пересмотрѣть рукопись. Вѣдь результатъ былъ бы во всякомъ случаѣ тотъ же, — сказалъ онъ.

Она подняла на него взглядъ, полный какого-то смущенія.

— Я не говорила… — начала она, но вдругъ остановилась и снова отвела глаза въ сторону.

— Но если, — продолжалъ онъ, — я и не могу поблагодарить васъ за то, что вы избавили меня отъ ясно выраженнаго приговора, — то все-таки я цѣню ваше вниманіе въ Кэйну и берусь передать ему все, что вамъ угодно будетъ поручить мнѣ.

Съ этими словами онъ всталъ.

— Я удивляюсь все-таки твердости вашего характера — прибавилъ онъ. — Вы удержали при себѣ ваше мнѣніе даже въ то время, когда я такъ экспансивно высказывался передъ вами о моей книгѣ… Должно быть это васъ очень забавляло!

Разъ поддавшись желанію мстить, онъ уже не могъ остановиться и продолжалъ высказывать все, что передумалъ самъ съ собою. Она пассивно выслушивала его сарказмы, не пытаясь ни отвѣчать, ни протестововать. Ему даже казалось иногда, что она не слушаетъ его, и это еще болѣе его злило. Его оскорблялъ разсѣянный видъ, съ которымъ она выслушала его до конца.

— И все-таки я не могу понять, — продолжалъ онъ, — почему вы это все допускали, хотя, правда… это бываетъ соблазнительно. Я готовъ даже допустить, что потеря моего знакомства будетъ для васъ нѣкоторымъ лишеніемъ: вы теряете случай заставлять меня разыгрывать передъ вами шута… Но вѣдь вамъ можно еще долго смѣяться: — матеріала достаточно. Я не спрашиваю также, почему вы сообщили мнѣ это черезъ третье лицо. Вы стѣснялись сказать мнѣ это прямо, да и писать тоже не совсѣмъ удобно.

— Я должна была написать, — тихо сказала она. — Теперь я это сознаю; но сегодня я не могла этого сдѣлать. Есть одна вещь… — онъ самъ вызвался пойти… ему этого хотѣлось и… я согласилась. Я была не права — я не подумала, какъ это можетъ показаться…

— О, въ этомъ случаѣ вамъ нечего было думать обо мнѣ. Я радъ только, что вы подумали о Кэйнѣ — больше я ничего не требую.

— Вы не поняли, — начала, было, она, — вы не знаете…

— Нѣтъ, я отлично понимаю и знаю все, что мнѣ надо знать. Какое вы имѣли основаніе защищать меня противъ моей собственной глупости? Я получилъ по заслугамъ, а если мнѣ это пришлось не по вкусу — вина не ваша. Прощайте.

Когда онъ повернулся къ выходу, она подняла на него глаза. Онъ могъ бы замѣтить, что они были полны слезъ.

Онъ вышелъ изъ дома и сталъ ходить взадъ и впередъ, чувствуя, что самый некрасивый предметъ на этой длинной и некрасивой улицѣ — онъ самъ. Подъ шумъ и грохотъ, раздражавшій его нервы, онъ старался не думать о томъ, что, не смотря на всѣ горькія слова, которыя онъ наговорилъ ей, онъ все-таки убѣжденъ, что она сама доброта и правда. Онъ сознавалъ, что всѣ его упреки истекали изъ оскорбленнаго самолюбія, а въ сущности онъ убѣжденъ, что она не сдѣлала ему никакого вреда. И все, что сейчасъ произошло — одна комедія съ его стороны. Реальна только боль, которую онъ причинилъ. Передъ его глазами и теперь еще стоялъ ея милый, страдающій образъ. Желаніе вернулся и сознаться ей во всемъ неотразимо завладѣло имъ, и онъ снова очутился у ея двери.

Онъ позвонилъ и долго ждалъ, пока щелкнетъ задвижка; потомъ позвонилъ опять. Черезъ нѣкоторое время дверь отворилась, и онъ увидѣлъ на верху лѣстницы Хюза, державшаго лампу надъ головой.

— Кто тамъ? — закричалъ старикъ своимъ хриплымъ голосомъ.

— Это я, мистеръ Хюзъ, — отвѣчалъ Рэй, который, не смотря за волновавшія его чувства, залюбовался живописной покой старика и его косматой львиной головой, — Рэй, — пояснилъ онъ.

— А! — воскликнулъ Хюзъ! — Очень радъ васъ видѣть. Взойдите!

Рэй поднялся по лѣстницѣ и, когда они вмѣстѣ вошли въ комнату, старикъ сказалъ:

— Я совсѣмъ одинъ дома: обѣ мои дочери ушли. Присядьте.

Рэй сѣлъ въ полномъ разочарованіи. Хюзъ или не зналъ о его первомъ приходѣ, или забылъ о немъ.

— Онѣ скоро придутъ, — сказалъ онъ. — Піа сейчасъ была дома; но когда Ансель и Дженни вернулись домой, они опять ушли всѣ вмѣстѣ.

Онъ впалъ въ какое-то раздумье и разсѣянно глядѣлъ на Рэя е сьоего обычнаго мѣста у окна. Наконецъ, онъ какъ бы вспомнилъ о чемъ-то, но обратился къ нему со словами, на имѣвшими никакого отношенія къ данному моменту.

— Что дѣлаетъ многихъ новаторовъ смѣшными и ничтожными и навлекаетъ презрѣніе и гибель на многія добрыя начинанія, — сказалъ онъ, — это попытка выказывать альтрюистическія стремленія въ такихъ условіяхъ, гдѣ дѣйствуетъ конкурренція. Тутъ всегда слѣдуетъ ожидать неудачи или чего нибудь еще хуже.

Онъ сталъ пространно пояснять свое мнѣніе.

— Возьмите вотъ хоть моего зятя, — сказалъ онъ, наконецъ, какъ бы иллюстрируя только что изложенныя имъ общія понятія. — Онъ все свое свободное время въ эту зиму посвятилъ изобрѣтенію въ области своего искусства и, наконецъ, нѣсколько дней тому назадъ, окончилъ работу. Все время онъ мучился сомнѣніями относительно нравственнаго значенія своего изобрѣтенія, такъ какъ важное подобное усовершенствованіе лишаетъ многихъ людей работы. Поэтому его безпокоила совѣсть, хотя я и старался разсѣять его сомнѣнія всѣми возможными аргументами.

— Я думалъ, — вставилъ свое слово Рэй, когда Хюзъ остановился на минуту, — я думалъ, что онъ теперь измѣнилъ свой взглядъ на это.

— Да, — отвѣчалъ старикъ, — онъ какъ будто и уступилъ разумнымъ доводамъ, но въ этомъ человѣкѣ есть ужъ такой анти-практичный элементъ! — И вотъ, сегодня утромъ, когда мы думали, что онъ дастъ послѣдніе штрихи своей работѣ, онъ просто на просто занимался тѣмъ, что уничтожалъ даже всякій слѣдъ достигнутаго имъ результата, все, что могло бы указать на него людямъ, интересующимся этимъ дѣломъ. Теперь рѣшительно не осталось ни малѣйшаго признака того, что у нею былъ въ рукахъ этотъ способъ!

— Неужели? — воскликнулъ глубоко пораженный Рэй. — Мнѣ ужасно жаль.

Старикъ не слыхалъ его или не обратилъ вниманія на его слова.

— Онъ былъ цѣлый день страшно возбужденъ, и мои дочери пошли погулять съ нимъ, чтобы немного успокоить его нервы. Онъ думаетъ, что дѣйствовалъ по внушенію внутренняго Голоса, руководящаго его дѣйствіями. Я въ этихъ вещахъ ничего не понимаю; но всѣ подобныя внушенія съ того свѣта, по моему мнѣнію, вредны. Интересовались ли вы когда нибудь явленіями такъ называемаго спиритизма?

Рэй отрицательно покачалъ головой.

— О нѣтъ! — съ отвращеніемъ сказалъ онъ.

— Ну, а у насъ въ общинѣ одно время втянулись, было, въ эти глупыя мистеріи, но я не поддержалъ этого направленія. Я не опровергаю мнѣній спиритуалистовъ, но не вижу отъ нихъ никакой практической пользы для дѣла. Поэтому я употребилъ все мое вліяніе на Анселя, чтобы предостеречь его противъ этого Голоса, который, очевидно, является остаткомъ какого-то необыкновеннаго событія во время его жизни у шэкеровъ. За послѣднее время Голосъ молчалъ, и мы только смѣялись надъ нимъ. Но Ансель человѣкъ болѣзненный и, во время его работы надъ усовершенствованіемъ аппарата, находился въ несовсѣмъ благопріятныхъ условіяхъ. Онъ сталъ думать объ искупленіи, о жертвѣ. Это по всей вѣроятности остатки пуританизма его предковъ. Мнѣ кажется, тяжелыя условія городской жизни дурно повліяли на него. Они дѣйствуютъ на его воображеніе. Ему бы хорошо было уѣхать куда нибудь въ деревню; хотя я и не знаю, какъ бы это можно было устроитъ.

Хюзъ снова задумался, и Рэй спросилъ:

— Что онъ подразумеваетъ подъ искупленіемъ?

Старикъ сдѣлалъ нетерпѣливое движеніе.

— Чистые пустяки, — сказалъ онъ, — обрывки и лохмотья изъ временъ дѣтства Человѣчества, изъ которыхъ оно давно выросло. Это — убѣжденіе въ томъ, что грѣхъ долженъ быть искупленъ какой-нибудь жертвой. Меня это раздражаетъ ужасно, и я послѣднее время мало обращалъ вниманія на его разговоры. Я воображалъ, что онъ успѣшно подвигается въ своей работѣ; самъ же былъ очень занятъ своей собственной. Такъ какъ мнѣ часто мѣшаетъ работать мое плохое здоровье, то я долженъ пользоваться всякой благопріятной минутой, чтобы писать. Кстати, у меня есть одно мѣсто, которое я только что окончилъ, когда вы позвонили, и относительно котораго я желалъ бы узнать ваше мнѣніе, если вы мнѣ позволите прочитать вамъ эти страницы. Это мнѣніе составляетъ совершенную противоположность тому, о чемъ мы сейчасъ говорили. Я сказалъ бы даже, что это объясненіе той истины, которую я всегда стараюсь внушить Анседю, а именно, что, находясь въ разгарѣ битвы, каждый долженъ сражаться и защищать себя, не теряя, конечно, изъ виду общей цѣли — утвержденія прочнаго мира.

Хюзъ порылся на столѣ, отыскивая сначала свои очки, а потомъ разбросанные листы своей рукописи.

— Да, на сторонникахъ соціальной реформы лежитъ особенная обязанность жить сообразно съ здравымъ смысломъ. Я разсматриваю этотъ вопросъ съ совершенно новой точки зрѣнія, мнѣ кажется, что вамъ это будетъ интересно.

Старикъ читалъ очень долго. Наконецъ, Рэй услышалъ, какъ звякнулъ запоръ и стукнула дверь съ улицы. Смѣшанный шумъ шаговъ и голосовъ остановилъ чтеніе, которое Хюзъ, очевидно, желалъ продолжать, и чьи-то легкіе шаги поднялись по лѣстницѣ, тогда какъ внизу въ темнотѣ раздался говоръ. Рэй узналъ высокій, мягкій голосъ Піи.

— Постарайся, постарайся увѣриться, что это не были слова того голоса, который ты слышалъ всегда прежде, и который всегда давалъ тебѣ добрые совѣты, — умоляющимъ тономъ говорила она. — Теперь это злой голосъ и ты долженъ повторять себѣ, что онъ злой и его не надо слушаться.

— Но слова, слова! Чьи это слова! Безъ пролитія крови: что это значитъ? Если я совершилъ грѣхъ, изобрѣтая новый способъ, то какъ я долженъ искупить этотъ грѣхъ?

— Опять эта отвратительная безсмыслица, — хриплымъ шопотомъ заговорилъ старый Хюзъ, заглушая дальнѣйшія слова Дэнтона. — Невозможно отвлечь его отъ этой мысли. Людямъ нечего заботиться объ искупленіи грѣховъ, они только обязаны перестать дѣлать зло… Но съ нимъ говорить все равно, что съ безсмысленнымъ существомъ!

Рэй жадно прислушался въ словамъ Піи, отрывками долетавшимъ до него. Онъ услышалъ:

— …справедливости, а не жертвы. Если ты постараешься быть справедливымъ и… и будешь добръ, тогда…

— Я постараюсь, Пія, я постараюсь. О, Боже, помоги мнѣ! — произнесъ низкій голосъ Дэнтона. — Повтори эти слова. Голосъ продолжаетъ говорить другія — но я буду повторять за тобой!

— Я хочу справедливости.

Въ голосѣ молодой дѣвушки послышалась нота, задѣвшая Рэя за самое сердце и заставившая его вскочить на ноги. Хюзъ остановилъ его ея руку.

— Я хочу справедливости, — повторилъ Дэнтонъ.

— А не жертвы, — произнесъ дрожащій голосъ дѣвушки.

— А не жертвы, — благоговѣйно повторилъ онъ. — Я хочу справедливости безъ пролитія крови — это смѣшивается въ одно — я не могу не слушать Голоса!.. а не жертвы. Что такое справедливость? Развѣ это не то же, что жертва?

— Да, это самопожертвованіе! Наши эгоистическія желанія…

— Я сжегъ ихъ въ огнѣ и пепелъ развѣялъ по вѣтру!

— И всѣ мрачныя и болѣзненныя мысли, которыя печалятъ другихъ людей…

— О, ты знаешь, я никого не хотѣлъ бы огорчать! Ты знаешь, какъ сердце мое страдаетъ отъ мірскихъ невзгодъ и несчастій.

— Оставьте ее! — своимъ густымъ шопотомъ сказалъ старый Хюзъ Рэю, почувствовавъ по движенію мускуловъ его руки, что онъ порывается туда. Она съ нимъ справится.

— Но повтори еще разъ эти слова! — умолялъ Дэнтонъ. — Голосъ выгоняетъ ихъ изъ моей головы.

Она сказала текстъ и заставила его повторить слово въ слово, какъ мать заставляетъ ребенка повторять за нею слова молитвы.

— Хорошенько постарайся, Ансель! Помни о дѣтяхъ и о бѣдной Джегни!

— Да, да, я постараюсь, Піа! Бѣдная Дженни! Мнѣ очень жаль ее! А дѣти — ты знаешь, я вѣдь ни за что на свѣтѣ не желалъ бы причинить вреда никому — вѣдь ты знаешь это Піа?

— Да, я знаю, Ансель, какой ты милый и добрый, и увѣрена, что ты скоро увидишь все это въ настоящемъ свѣтѣ. Теперь же ты слишкомъ возбужденъ.

— Ну, повтори же это еще разъ и тогда я уже хорошо запомню.

Она еще разъ сказала слова, а онъ повторилъ за ней совершенно вѣрно, не примѣшивая къ нимъ другихъ. Затѣмъ раздались его шаги по лѣстницѣ и дикій хохотъ.

— Дженни! Дженни! теперь все какъ слѣдуетъ, Дженни! — кричалъ онъ, входя въ квартиру и слышно было, какъ онъ колотилъ въ запертую отъ него дверь. Дверь, вѣроятно, отворилась, потому что слышно было, какъ она захлопнулась опять. Затѣмъ все стихло, и слышалось только чье-то тихое рыданіе внизу, въ сѣняхъ. Потомъ легкіе шаги поднялись по лѣстницѣ и пропали въ другой сторонѣ квартиры.

— Теперь, молодой человѣкъ, — сдавалъ Хюзъ, — вамъ лучше уйти. Піа сейчасъ зайдетъ сюда поглядѣть на меня, и ей будетъ непріятно увидѣть здѣсь посторонняго — теперь все въ порядкѣ.

— Не лучше-ли мнѣ остаться, мистеръ Хюзъ? Можетъ быть я чѣмъ нибудь могу быть полезенъ?

— Нѣтъ. Я отложу чтеніе до другого раза. Вы вѣкъ скоро опять зайдете къ намъ? Мы отлично справимся… Мы ужъ привыкли къ этимъ припадкамъ ипохондріи у Анселя.

XXXI.

Рэю оставалось только уйти. Онъ сошелъ внизъ и вышелъ на улицу, но не могъ отойти отъ дома. Онъ сталъ ходить взадъ и впередъ, раздумывая, не вернуться-ли и не позвонить ли опять. Когда онъ рѣшился сдѣлать это, то увидѣлъ, что огонь въ окнахъ на улицу погасъ. Это заставило его измѣнить рѣшеніе и уйти домой.

Онъ не спалъ всю ночь, а на другой день утромъ рано отправился къ издателямъ. Онъ увидѣлъ Пію, сидѣвшаго за работой въ комнатѣ мистера Чапли. Ему хотѣлось войти, поговорить съ ней и узнать отъ нея, что все у нихъ благополучно, но онъ не имѣлъ права сдѣлать это. Справившись нѣсколько со своей тревогой, онъ пошелъ къ Кэйну и разсказалъ ему о вчерашнемъ случаѣ.

— Обо всемъ этомъ я узналъ случайно, — пояснилъ онъ, — но я думалъ, что вы знаете.

— Конечно, знаю, — отвѣчалъ Кэйнъ; но онъ, очевидно, былъ менѣе встревоженъ, чѣмъ ожидалъ Рэй, или не показывалъ своего волненія.

— Каковъ бы ни былъ Дэнтонъ, — сказалъ онъ, — но вѣдь Хюзъ не сумасшедшій; эта исторія продолжается должно быть уже довольно долго и онъ знаетъ, до чего это можетъ дойти. Но я поговорю объ этомъ съ Чапли, ихъ нельзя предоставлять такъ самимъ себѣ.

Дни проходили, и Рэй постоянно видѣлъ Пію на обычномъ мѣстѣ въ конторѣ. Тревога о положеніи вещей въ ихъ домѣ уступила въ немъ мѣсто вопросу о его собственныхъ отношеніяхъ къ ней… Ему хотѣлось загладить свою вину и сознаться въ томъ, что онъ былъ не правъ. Послѣ долгой внутренней борьбы, онъ, наконецъ, снова пошелъ за совѣтомъ къ Кэйну. Но сначала они заговорили о состояніи Дэнтона. Затѣмъ Рэй, сдѣлавъ видъ, что упоминаетъ объ этомъ какъ бы случайно, сказалъ:

— Кстати, я, кажется, не говорилъ вамъ, что великая тайна относительно моей рукописи разъяснилась.

Кэйнъ не могъ сразу припомнить, въ чемъ заключалась эта тайна, и Рэю пришлось объяснить:

— Тотъ неизвѣстный пріятель мой, который отказался просмотрѣть мою рукопись вторично, былъ, повидимому… — миссъ Хюзъ.

Кэйнъ помолчалъ немного, потомъ произнесъ только: о! и затѣмъ спросилъ, какъ о самой незначительной вещи:

— Какъ же вы это узнали?..

— Какъ только она узнала, что я подозрѣваю васъ, — она послала мистера Брандрета сказать мнѣ, что это были не вы

— Ну, конечно. И онъ сказалъ вамъ, кто это былъ?

— Онъ долженъ былъ сказать мнѣ, если бы я этого захотѣлъ. Но я зналъ, что это не можетъ быть никто, кромѣ нея, и пошелъ къ ней объясниться по этому поводу.

— Ну и что же? — спросилъ Кэйнъ съ такимъ ожиданіемъ въ голосѣ и взглядѣ, что Рэю стало трудно продолжать.

— Ну, я разыгралъ дурака. Я представился, будто думаю, что она поступила дурно относительно меня. Однимъ словомъ… я не знаю… я постарался ее увѣрить въ этомъ.

— И вамъ удалось?

— Мнѣ удалось ужасно огорчить ее.

— Это тоже удача… своего рода, — сказалъ Кэйнъ и откинулся на спинку кресла, глядя пристально въ огонь, между тѣмъ какъ Рэй смущенно сидѣлъ по другую сторону камина.

— Она сказала вамъ, почему она не хотѣла просмотрѣть рукопись во второй разъ? — спросилъ, наконецъ, Кэйнъ.

— Нѣтъ, прямо не сказала.

— Вы спрашивали?

— Кажется, что нѣтъ.

— Но вы знали?

— Это очень просто, — сказалъ Рэй. — Она не хотѣла просматривать рукопись, потому что не стоило смотрѣть. Я это зналъ. Это-то и огорчило меня и… и заставило огорчить ее.

Кэйнъ не сдѣлалъ никакого замѣчанія, но черезъ минуту спросилъ:

— Все это случилось теперь? Вы теперь только узнали объ этомъ?

— О нѣтъ! я человѣкъ дурной, но не такъ ужъ дуренъ, какъ вы думаете, — сказалъ Рэй, принужденно засмѣявшись. — Однако, я все-таки постарался поступить какъ можно хуже. Я пошелъ объясняться съ ней какъ разъ въ тотъ вечеръ, когда услыхалъ тотъ разговоръ съ Дэнтономъ.

— О! и вы могли говорить съ ней послѣ этого?

Въ голосѣ Кэйна былъ упрекъ, который укололъ Рэя, и онъ отвѣтилъ:

— Нѣтъ, мистеръ Кэйнъ! я говорилъ съ ней до этого, а потомъ вернулся назадъ, чтобы сознаться ей, что я не правъ… — чтобы попросить у нея прощенія… — И тогда я уже увидѣлъ ея отца и услышалъ то, что я вамъ разсказывалъ.

— Ну, да, я не понялъ; я бы долженъ былъ представить себѣ, что такое предположеніе немыслимо, — сказалъ Кэйнъ.

Оба замолчали. Досада Рэя утихла, и ему стало стыдно.

— И вы хотите моего совѣта? — задумчиво спросилъ Кэйнъ.

— Да.

— Опредѣленнаго?

— Какъ можно опредѣленнѣе.

— Ну такъ, если вы дѣйствительно не знаете причины, почему такой добросовѣстный человѣкъ, какъ Піа, отказался просмотрѣть вторично вашу рукопись, когда судьба вашей книги была у нея въ рукахъ, то… вамъ лучше не ходить больше туда.

Кэйнъ говорилъ съ серьезностью, которая производила тѣмъ большее впечатлѣніе, что онъ рѣдко бывалъ серьезенъ. Рэй, почувствовалъ, какъ у него краснѣетъ подъ глазами.

— Вы говорите загадками, — началъ онъ.

— Нѣтъ, не думаю, — отвѣтилъ Кэйнъ, и оба замолчали.

Кто-то постучался въ дверь. Кэйнъ крикнулъ: «войдите», и вошелъ мистеръ Чапли.

Онъ поздоровался съ Кэйномъ и потомъ съ обычнымъ своимъ унылымъ видомъ подалъ руку Рэю.

— Я боюсь, что у бѣднаго Давида новое горе, Кэйнъ, — сказалъ онъ.

— Да? — спросилъ Кэйнъ, между тѣмъ какъ Рэй, затаивъ дыханіе, ожидалъ услышать, какое это было горе.

— Этотъ несчастный зять его, — хотя я и не знаю, за что бы я могъ осуждать его, — былъ гдѣ-то съ дѣтьми и заразилъ ихъ скарлатиной; а самъ лежитъ въ дифтеритѣ. Піа съ тѣхъ поръ все время дома и ухаживаетъ за ними.

— Они очень больны? — спросилъ Кэйнъ.

— Не знаю. Мнѣ не совсѣмъ-то удобно быть съ ними въ сношеніяхъ при подобныхъ обстоятельствахъ.

— Вы можете безъ всякой натяжки сказать, что это прямо невозможно, Генри, — сказалъ Кэйнъ.

— Я думалъ повидаться съ ихъ докторомъ, — продолжалъ Чаили съ обычной своей тихой грустью. — Ахъ, зачѣмъ Давидъ не остался тамъ, гдѣ онъ былъ!

— Мы обыкновенно думаемъ, что эти вещи происходятъ случайно, — сказалъ Кэйнъ, но развѣ скарлатина и дифтеритъ не являются всюду? Въ городѣ, по крайней мѣрѣ, эти болѣзни удобнѣе лѣчить. Кто, вы говорите, лѣчитъ ихъ?

— Господи! да я и этого не знаю. Я обѣщалъ Брандрету разузнать, въ чемъ дѣло, — сказалъ мистеръ Чапли. — Онъ ужасно боится за своего ребенка, и въ моей семьѣ всѣ такъ трусятъ, что трудно что нибудь сдѣлать. Я бы самъ очень желалъ навѣстить бѣднаго Давида, но они и слышать объ этомъ не хотятъ. На нихъ напалъ какой-то паническій страхъ.

— Они совершенно правы, охраняя себя отъ заразы, — сказалъ Кэйнъ. — Я бы желалъ, однако, слышать, — прибавилъ онъ, — какъ Давидъ философствуетъ по этому поводу. Могу себѣ представить, какъ онъ посмотритъ на усилія каждаго изъ насъ избѣжать послѣдствій того, за что, въ сущности, отвѣтственны всѣ мы, все общество.

— Виной всему цивилизація, — сказалъ мистеръ Чапли.

— Отлично, — отвѣчалъ Кэйнъ, — и однако мы видимъ, что наши индѣйцы тоже жестоко страдаютъ отъ зубной боли и отъ ревматизма. Вы слишкомъ далеко заходите съ вашимъ возвращеніемъ къ природѣ, Генри. Природа должна встрѣчать человѣка на полдорогѣ.

Глава Кэйна заблестѣли отъ удовольствія при удачной фразѣ, и Рэй замѣтилъ, что литературный интересъ начиналъ перевѣшивать въ его умѣ сердечное участіе.

— Земля опасная планета, — продолжалъ онъ, — большой вопросъ, какъ убраться съ нея по добру по здорову.

При этихъ словахъ все лицо Кэйна освѣтилось улыбкой. Онъ былъ глубоко доволенъ своимъ парадоксомъ.

Отъ равнодушнаго разговора двухъ стариковъ у Рэя похолодѣло на сердцѣ. Для него, по крайней мѣрѣ, было совершенно ясно, что дѣлать: полчаса спустя онъ стоялъ у дверей квартиры Хюзовъ и смотрѣлъ на мелькавшій въ освѣщенномъ окнѣ силуэтъ миссисъ Дэнтонъ.

— О, миссисъ Дэнтонъ, — закричалъ онъ, — какъ здоровье дѣтей?

— Я… а не знаю. Они очень больны. Докторъ боится…

— О! — простоналъ Рэй, — угадавъ, что она хотѣла сказать. — Могу я помочь? Могу я сдѣлать что нибудь! Можно мнѣ войти?

— О да, — машинально отвѣчала она, и Рэй двинулся, чтобы взойти по лѣстницѣ, когда увидѣлъ, что кто-то отвелъ миссисъ Дэнтонъ отъ окна, у котораго теперь вмѣсто нея стояла Піа.

— Не ходите наверхъ, мистеръ Рэй! — сказала она. — Вы все равно ничего не можете сдѣлать. Это опасно.

— Я не боюсь опасности, — началъ онъ. — Вѣдь кто нибудь долженъ же помочь вамъ. Вашъ отецъ…

— Мой отецъ не нуждается въ помощи, и мы также. Не стойте здѣсь, съ каждой минутѣй опасность ростетъ!

— Но вы, вы сами въ опасности! Вы…

— Это мое право. А вы этого права не имѣете. Ради Бога, уйдите!

Она заломила руки, и онъ слышалъ, что она заплакала.

— Благодарю васъ за то, что вы пришли. Я боялась, что вы не придете.

— Вы боялись! — радостно воскликнулъ онъ. — Какъ я радъ! Вы знаете, значитъ, что я почувствовалъ, когда обдумалъ то, что сказалъ вамъ.

— Да, но только теперь уходите!

— Какъ же я могу это сдѣлать? Мнѣ будетъ стыдно…

— Нѣтъ, вы не должны стыдиться, уйдите, — ужоляла она. — Вы подвергаете опасности другихъ. Вы должны уйти, — повторила она настойчиво.

— Хсрошо, но я приду опять. Я долженъ знать, что съ вами. Когда я могу придти опять?

— Я не знаю. Вы не должны входить въ домъ. — Она подумала съ минуту. — Когда вы придете, я буду говорить съ вами изъ того окна, надъ дверью. Если вы позвоните два раза, я буду знать, что это вы.

Она затворила дверь, и ему оставалось только удалиться. Это было не особенно героично, даже походило на трусость и онъ уходилъ неохотно.

Послѣ этого каждый день два раза, рано утромъ и поздно вечеромъ, онъ звонился у двери. Сосѣди понимали, что это былъ другъ, который служилъ для затворниковъ посредникомъ съ остальнымъ міромъ; но случайные прохожіе принимали эти печальныя встрѣчи за свиданья влюбленныхъ. Иныя останавливались, чтобы послушать, но тотчасъ же проходили мимо. Они слышали только озабоченные вопросы и безнадежные отвѣты. Когда Рэй пришелъ на третье утро, Піа сказала ему, что малютки умерли. Они оставили міръ вмѣстѣ, какъ и явились въ него. Рэй стоялъ рядомъ съ ихъ матерью около могилы, въ которую ихъ положили, и она опиралась на его руку, какъ на руку брата. Ея мужъ былъ слишкомъ боленъ, чтобы присутствовать на похоронахъ, а о присутствіи Хюза, очевидно, не было и рѣчи. Но Піа была здѣсь. Погода была такая, какая часто бываетъ въ концѣ марта: какъ будто грустная, какъ будто разочаровавшаяся въ своихъ надеждахъ на наступленіе весны. Рэй проводилъ Дженни и Пію до дому.

Мать все время говорила о малюткахъ, какъ будто бы онѣ все еще были живы.

— О, я очень хорошо знаю, что ихъ больше нѣтъ, — сказала она, отказываясь отъ всякихъ иллюзій, — и что я никогда не увижу ихъ; можетъ быть отецъ хочетъ думать иначе… Ну, чтожъ, мнѣ кажется, что я не такъ ужъ достойна порицанія… Вѣдь я не сама себя создала, я не просилась родиться на свѣтъ, такъ же, какъ и они.

У нея было на лицѣ то же растерянное, безнадежное выраженіе, которое Рэй видѣлъ у нея въ тотъ моментъ, когда одинъ изъ ея близнецовъ выбросилъ ея кошелекъ за окно: она словно оцѣпенѣла отъ изумленія.

Они почти не прерывали ее; только на ея послѣднія слова Піа сказала:

— Объ этомъ надо еще подумать, Дженни.

На это та задумчиво отвѣчала:

— Ты полагаешь, Піа? — ну хорошо!

XXXII.

Піа нѣсколько недѣль не возвращалась къ своей работѣ въ издательской конторѣ. Дѣлъ накоплялось все болѣе и болѣе, и мистеръ Брандретъ попросилъ Рэя помочь разобраться въ нихъ. Теперь они видѣлись такъ часто, что ихъ дружескія отношенія пріобрѣли характеръ интимности. Люди вообще сближаются быстро, даже и въ позднѣйшіе годы жизни, въ молодости же это сближеніе происходитъ скачками. Не прошло и недѣли, какъ Рэй уже узналъ, что миссисъ Чапли, (впрочемъ, добрѣйшее существо въ мірѣ и самая любящая изъ матерей и бабокъ) оказываетъ все-таки, по мнѣнію мистера Брандрета, дурное вліяніе на его жену, а черезъ нее и на сына. Она разстраиваетъ миссисъ Брандретъ своими нескончаемыми посѣщеніями, а разъ даже дала ребенку лѣкарство, котораго, очевидно, вовсе не слѣдовало давать.

— Право, бѣдный ребенокъ проглотилъ такъ много белладоны, которою его пичкаютъ въ предохраненіе отъ скарлатины, что, кажется, у него начинаетъ уже портиться зрѣніе. Зрачки у него ужасно расширены, и онъ не видитъ уже въ половину такъ ясно, какъ видѣлъ еще двѣ недѣли назадъ. Я ужъ и не знаю, когда миссисъ Чапли позволитъ миссъ Хюзъ опять приходить сюда. Конечно, я и самъ стою за мѣры предосторожности и никогда не простилъ бы себѣ, если бы что нибудь случилось; но я не желаю быть рабомъ своихъ опасеній или страховъ моей тещи — не правда ли?

При этомъ онъ пожелалъ знать мнѣніе Рэя относительно того, не лучше-ли нанять на лѣто дачку близь Нью-Іорка, вмѣсто того, чтобы ѣхать въ деревню въ Массачузетсъ, гдѣ Чапли имѣютъ домъ и гдѣ его мать живетъ круглый годъ. Когда же Рэй отказался дать свое мнѣніе относительно такого черезъ чуръ личнаго вопроса, Брандретъ предложилъ ему чисто отвлеченнымъ образомъ принять въ соображеніе, что обѣ бабки будутъ все лѣто грызться изъ-за ребенка, отъ котораго, въ концѣ концовъ, ничего не останется. И ужъ навѣрное онѣ разстанутся врагами.

— Я скажу вамъ и еще одну причину, по которой я желалъ бы не оставлять дѣла даже на время, — сказалъ мистеръ Брандретъ. И онъ весьма подробно и откровенно изложилъ Рэю — слушавшему его съ участіемъ, внушавшимъ довѣріе, — состояніе дѣлъ фирмы.

— Видите: ли, мистеръ Чапли нисколько не заботится о томъ, какія книги идутъ и какія нѣтъ… И мнѣ приходится все болѣе и болѣе забирать бразды правленія въ свои руки.

Мимоходомъ мистеръ Брандретъ распространился о своемъ собственномъ характерѣ и косвеннымъ образомъ воздалъ^- должную дань своимъ дѣловымъ талантамъ.

— Я, разумѣется, не могу утверждать, — сказалъ онъ, — что обладаю опытностью нѣкоторыхъ пожилыхъ людей; но я все-таки полагаю, что опытность не имѣетъ въ издательствѣ и половины того значенія, которое они ей приписываютъ. Я могу это доказать изъ ихъ же собственнаго примѣра. Всѣ они сознаются, что никто не можетъ предугадать судьбу книги. Разумѣется, если вы имѣете въ рукахъ книгу извѣстнаго автора, то уже можно кое-на что разсчитывать, но все-таки это не такой уже большой шансъ, какъ они полагаютъ. Бываетъ нерѣдко, что совсѣмъ неизвѣстный писатель удачно попадетъ въ струю общественнаго настроенія и продается въ десять разъ больше, нежели извѣстный. Это чистая лотерея!

— Удивительно въ такомъ случаѣ, какъ вамъ позволяютъ разсылать ваши объявленія по почтѣ, — замѣтилъ Рэй.

— Ну, это ужъ не такъ худо, какъ кажется, — отвѣчалъ Брандретъ, — хотя тамъ немало номеровъ совсѣмъ невыигрышныхъ. Мнѣ кажется, моральная разница между дѣловыми предпріятіями и азартной игрой заключается въ томъ, что въ предпріятіяхъ, работая изъ за средствъ къ жизни, вы не стремитесь, однако, пріобрѣсти нѣчто за ничто, хотя, конечно, стараетесь купить какъ можно дешевле и продать какъ можно дороже. Относительно книжной торговли дѣло стоитъ, пожалуй, еще лучше. Въ книгу вы вкладываете капиталъ и имѣете право ожидать, что получите отъ нея выгоду. Это я всегда и объясняю мистеру Чапли, когда на него нападаетъ порой одно изъ этихъ «толстовскихъ» настроеній. Тогда, знаете ли, онъ готовъ раздать свои деньги бѣднымъ и ѣсть свой хлѣбъ въ потѣ лица.

Оба молодые человѣка разсмѣялись этой странной концепціи долга, затѣмъ мистеръ Брандретъ продолжалъ:

— Да, вотъ если бы я могъ напасть на хорошій, солидный, жизненный романъ…

— Какъ, напримѣръ, «Современный Ромео», — подсказалъ Рэй.

Мистера Брандрета слегка покоробило…

— Ахъ, да, да… — сказалъ онъ, видимо желая поскорѣе оставить эту тему. — Такъ вотъ, я все спорю съ мистеромъ Чапли, такъ что это мнѣ даже надоѣло. Ну, чтожъ, можетъ быть, въ этомъ отчасти виноватъ его возрастъ. Каждый человѣкъ, доживая до лѣтъ мистера Чапли, стремится жить въ деревнѣ. Хотѣлъ бы я посмотрѣть, какъ онъ будетъ жить въ Хотборо, въ Массачузетсѣ. Гдѣ бы вы тамъ ни остановились, разъѣзжая въ кабріолетѣ, вы можете каждый разъ насчитать съ полдюжины покинутыхъ мызъ. Да, кстати, — сказалъ мистеръ Брандретъ, по ассоціаціи идей, которую не трудно было прослѣдить, — читали ли вы что нибудь изъ книги, которую пишетъ мистеръ Хюзъ? Заглавіе у нея хорошее: «Критика міроваго устройства». Навѣрное, первое изданіе разойдется мигомъ.

— Да, — прежде даже, чѣмъ люди раскусятъ, какая это сильная вещь. Онъ произноситъ смертный приговоръ всему современному строю общества; онъ читалъ мнѣ кое-что изъ нея.

— Ну чтожъ, ну чтожъ! — сказалъ нѣсколько смущенный Брандретъ, — это тоже можетъ пойти. Сильныя вещи нравятся, и публика любитъ, когда осуждаютъ общественный строй. Да и вообще, что грѣха таить, — всѣмъ нравится подрывать основы… Чортъ возьми! я бы охотно выпустилъ такую книгу на рынокъ. Только на нее посмотрятъ, пожалуй, какъ на проявленіе толстовскихъ идей мистера Чапли.

— А я полагалъ, что взгляды мистера Хюза совершенно противоположны взглядамъ Толстого. Онъ считаетъ его непрактикомъ, — сказалъ Рэй, улыбаясь про себя «практичности» Хюза.

— Это все равно. Публика стала бы называть книгу «толстовской» Изъ за мистера Чапли. Публика ничего не понимаетъ. Вотъ вышла книга Беллами «Въ 2000-мъ году». Публика проглотила ее разомъ и даже не разобрала, что это крайняя форма соціализма. Вотъ если бы выпустить что-нибудь въ родѣ этой «Въ 2000 году»!

— Мнѣ слѣдовало сдѣлать тайнымъ анархистомъ моего зловреднаго кузена въ «Современномъ Ромео». Можетъ быть это принесло бы ему счастіе, — пошутилъ Рэй.

Рэй могъ смѣяться надъ своимъ забракованнымъ романомъ, но онъ все-таки оставался дорогъ ему. Мѣстами онъ казался ему значительной вещью. Сравнивая его мысленно съ другими появляющимися въ печати романами, онъ находилъ его гораздо лучше. Онъ все не могъ понять, почему эти романы находятъ издателей, а его книга ихъ не находитъ, и долженъ былъ вернуться къ своей теоріи удачи, которая сначала такъ сильно ободряетъ, а потомъ озлобляетъ. Къ надеждѣ, которая все еще жила въ немъ, примѣшивался какой-то цинизмъ.

XXXIII.

Когда Піа возвратилась къ своимъ занятіямъ въ конторѣ, мистеръ Брандретъ съ нѣкоторымъ удивленіемъ разсказалъ Рэю, что она отказалась отъ платы за все время своего отсутствія и что ее ничѣмъ нельзя было убѣдить.

— Вѣдь они навѣрное вышли изъ бюджета, вслѣдствіе болѣзни, и мнѣ кажется, что зять-то ужъ цѣлый мѣсяцъ ничего не зарабатываетъ. Ну что тутъ подѣлаешь?

— Да, вы ничего тутъ не сдѣлаете, — сказалъ Рэй.

Ихъ нуждѣ, въ концѣ-концовъ, можно было какъ нибудь пособить, и не это безпокоило главнымъ образомъ Рэя въ его симпатіи въ Піи. Онъ видѣлъ, что она стояла совершенно одинокой въ виду заботъ, въ которыхъ онъ могъ принять такъ же мало участія, какъ и отецъ, постоянно витающій въ мечтахъ объ осуществленіи золотого вѣка. Общее горе, которое должно бы было по настоящему сблизить отца и мать умершихъ дѣтей, совершенно отдалило ихъ другъ отъ друга. Когда первые порывы печали миновали, миссисъ Дэнтонъ какъ будто не стала даже и замѣчать отсутствія дѣтей. Кошка, которую дѣти нерѣдко сгоняли съ мѣста, теперь уже окончательно поселилась у нея на колѣняхъ, и пустая болтовня Дженни по поводу всего и всѣхъ продолжалась по прежнему; но къ ней теперь примѣшивалось еще больше ироніи по поводу припадковъ унынія или экзальтаціи мужа. Хотѣла ли она возбудить его энергію, часто и съ полной безпощадностью вспоминая о томъ, какъ онъ уничтожилъ свое изобрѣтеніе; или просто она хотѣла его уязвить, — этого Рэй не могъ рѣшить. Дэнтонъ по большей части держался въ сторонѣ отъ всѣхъ и представлялъ изъ себя безмолвную тѣнь, на что, однако, прочіе не обращали вниманія. Иногда онъ вдругъ выпаливалъ какой нибудь вовсе неожиданный вопросъ или разрѣшался совсѣмъ неподходящимъ замѣчаніемъ, но большею частью онъ избѣгалъ даже отвѣчать, когда его о чемъ нибудь спрашивали. Когда жена начинала приставать къ нему, онъ уходилъ въ свою комнату и тамъ, по своей старой привычкѣ, говорилъ самъ съ собой. Иногда Рэю казалось, что онъ молится. Если онъ долго не возвращался, Піа шла за нимъ, и тогда слышно было, какъ она его уговаривала.

— Она одна только и можетъ справляться съ Анселемъ, — мимоходомъ замѣтила однажды миссисъ Дэнтонъ. — У нея такъ много терпѣнія съ нимъ, а у отца терпѣнія не больше, чѣмъ у меня; но Піа можетъ внушить ему почти все, что захочетъ, только вотъ не можетъ выбить у него изъ головы его идеи о жертвѣ.

— О жертвѣ? — переспросилъ Рэй.

— Да. Я не знаю, что онъ подъ этимъ подразумѣваетъ; но онъ убѣжденъ, что поступилъ очень дурно, изобрѣтая этотъ способъ, и что онъ можетъ получить прощеніе, только благодаря какой-то жертвѣ. Онъ нашелъ это гдѣ-то въ Ветхомъ Завѣтѣ. Я очень жалѣю, что онъ не жилъ во времена пророковъ; онъ навѣрное сошелъ бы тоже за пророка. Онъ все говорить, что долженъ принести жертву; но у насъ, мнѣ кажется, и жертвовать-то больше нечѣмъ. Развѣ только сжечь наши стулья въ отцовской печкѣ, такъ какъ уголь почти весь вышелъ.

Она остановилась и взглянула на Дэнтона, который вошелъ въ комнату съ книгой въ рукѣ. Піа вошла вслѣдъ за нимъ.

— А, ты хочешь прочитать намъ что нибудь, Ансель? — спросила его жена, какъ будто поддразнивая его своей улыбкой. — Я право не понимаю, почему бы тебѣ не завести публичныхъ чтеній. Ты вѣдь читаешь гораздо лучше тѣхъ проповѣдниковъ, которые читали у насъ въ Общинѣ. Къ тому же это ни у кого не отбиваетъ хлѣба. — Она повернулась къ Рэю. — Знаете, вѣдь Ансель отказался отъ мѣста, чтобы дать возможность получить его другому. Это самое меньшее, чѣмъ онъ могъ заплатить за нечестивое изобрѣтеніе, которое могло бы отнять заработокъ у такого множества людей.

Дэнтонъ, повидимому, не слышалъ ея. Онъ уставился своимы мутными глазами на Рэя.

— Знаете вы эту поэму? — спросилъ онъ его.

— О да, — отвѣчалъ Рэй.

— Это ошибка, — продолжалъ Дэнтонъ, — все одна ошибка. Я хотѣлъ бы написать объ этомъ Теннисону. Я догадался въ чемъ дѣло: истинная жертва, это когда отдаешь самое лучшее. Не самое дорогое, а самое лучшее.

Слѣдующій день былъ воскресенье, и погода, какъ часто въ капризномъ нью-іоркскомъ климатѣ, послѣ нѣсколькихъ пасмурныхъ дней, вдругъ засіяла теплымъ, яснымъ солнцемъ. Улицы переполнились народомъ. Одни шли въ церкви по равнымъ направленіямъ, другіе длинной вереницей устремлялись къ желѣзнодорожнымъ станціямъ, и поѣзда были биткомъ набиты мужчинами, женщинами и дѣтьми, отправлявшимися въ паркъ. Когда Рэй пріѣхалъ туда съ однимъ изъ этихъ поѣздовъ, онъ увидѣлъ, что аллеи парка были полны экипажей, а боковыя дорожки кишѣли гуляющими, тогда какъ на скамейкахъ не было ни одного свободнаго мѣстечка. Всѣ онѣ были заняты тѣми, которые пришли сюда раньше и сидѣли, изнемогая отъ жары, подъ еще безлиственными деревьями. Трава уже была совсѣмъ зеленая, нѣкоторые кусты уже покрылись зеленовато-оливковыми почками. Рэй ушелъ вглубь парка. Вскорѣ онъ увидѣлъ на тропинкѣ, близь выступа скалы, сидящаго на скамьѣ человѣка. Такъ какъ на скамейкѣ было достаточно мѣста для двоихъ, то Рэй направился къ ней. Человѣкъ сидѣлъ, нагнувшись впередъ, его густые бѣлокурые волосы свисли на лобъ и придавали ему видъ пьянаго. Вдругъ онъ выпрямился, и Рэй узналъ Дэнтона. Лицо его было красно оттого, что затекло кровью, но когда кровь отхлынула прочь, то лицо это показалось Рэю сильно похудѣвшимъ. Онъ смущенно глядѣлъ на Рэя, не узнавая его до тѣхъ поръ, пока тотъ не заговорилъ. Тогда онъ воскликнулъ: О! и протянулъ руку. Въ душѣ Рэя проснулась внезапная симпатія къ этому человѣку, котораго онъ всегда жалѣлъ, но котораго никогда не любилъ.

— Могу я сѣсть около васъ? — спросилъ онъ.

— Да, — отвѣчалъ Дэнтонъ. — Садитесь. — Онъ посторонился. — Скамья не моя; это одна изъ немногихъ вещей въ этомъ проклятомъ городѣ, которая принадлежитъ каждому.

— Ну что-жъ, — весело отвѣчалъ Рэй, — вѣдь мы всѣ владѣльцы этого парка, хотя намъ и не позволяютъ ходить по нашей собственной травѣ.

— Да, — только не заставляйте меня думать объ этомъ. — Всего этого было слишкомъ много въ моей жизни. Мнѣ хочется уйти — уйти отъ всего. Мы уѣзжаемъ въ деревню. Знаете вы что-нибудь о покинутыхъ фермахъ въ Новой Англіи? Можемъ ли мы поѣхать туда и поселиться въ одной нсъ нихъ?

— Право не знаю. Но что же вы сдѣлаете съ такой фермой? Вѣдь владѣльцы покинули эти мызы именно потому, что не могли существовать ими. Вамъ пришлось бы вести борьбу, которая вамъ не подъ силу. Подождите лучше, когда вы совсѣмъ оправитесь.

— Да, я боленъ, я никуда не гожусь. Но это было бы искупленіемъ.

Рэй помолчалъ немного. Затѣмъ, отчасти изъ желанія помочь бѣднягѣ ясно формулировать преслѣдующую его мысль, частью же изъ любопытства писателя проникнуть въ эту смущенную душу, — онъ сказалъ:

— Вы думаете, что это было бы искупленіемъ за ваше изобрѣтеніе? — спросилъ онъ.

— Нѣтъ, это не то. То было самое заурядное преступленіе.

— Я, конечно, не имѣю права разспрашивать васъ, — сказалъ Рэй, — но бѣда въ томъ, что во всѣхъ такихъ случаяхъ человѣкъ никогда не можетъ искупить одинъ, а заставляетъ и другихъ лицъ участвовать въ искупленіи вмѣстѣ съ собой.

— Да, даже и согрѣшить человѣкъ не можетъ одинъ. Въ этомъ-то и заключается проклятіе. Да, кромѣ того, невинные должны страдать изъ за грѣшниковъ. Я говорю о дѣтяхъ.

— О дѣтяхъ?

— Да, вѣдь это я ихъ заставилъ умереть.

Рэй подумалъ, что его мучила совѣсть за то, что онъ не уберегъ дѣтей отъ заразы.

— Я думаю, что вы въ этомъ не виноваты, — сказалъ онъ. — Такая вещь можетъ случиться со всякимъ и, ради вашей семьи, вы должны посмотрѣть на это съ настоящей точки зрѣнія. Вы столько же виноваты въ смерти вашихъ дѣтей, сколько и я.

Рэй замолчалъ, а Дэнтонъ пристально смотрѣлъ на него, какъ бы прислушиваясь къ чему-то.

— Какъ? что? — спрашивалъ онъ тономъ человѣка, который не разслышалъ хорошенько и старается уловить какіе-то звуки. — Вы слышали? — спросилъ онъ. — Они оба говорятъ заразъ. Это потому, что они близнецы.

Онъ помоталъ головой и съ облегченіемъ сдавалъ:

— Ну, теперь они кончили. Что вы сказали?

— Я ничего не сказалъ, — отвѣчалъ Рэй,

— Значитъ это былъ Голосъ! Видите, это была ошибка, что я не сдѣлалъ этого раньше, я долженъ былъ отдать ихъ, а не ждать, пока ихъ возьмутъ. Я не могъ этого понять, потому что при жизни они не умѣли говорить. Они могли получить способность говорить, только сдѣлавшись безплотными. Вотъ для этого-то они и умерли. Я думалъ, что если я убью богатаго человѣка, неправильно, жестоко нажившаго свои милліоны — понимаете? — то это удовлетворило бы справедливость и тогда началось бы царство мира и довольства. Но это было неправильно. Это заставило бы виновнаго пострадать за невиннаго, тогда какъ, наоборотъ, невинный долженъ пострадать за виновнаго. И всегда такъ: другого исхода нѣтъ. Теперь я это понимаю. О, моя душа, моя душа! Что? Нѣтъ! Да, да! Самое лучшее, самое чистое, самое кроткое? Это всегда такъ! Безъ пролитія крови нѣтъ отпущенія за грѣхи. Какъ вы думаете, кто въ Нью-Іоркѣ самая чистая, самая кроткая душа?

— Кто? — повторилъ Рэй.

— Да, — сказалъ Дэнтонъ. Потомъ перебилъ самъ себя: — Она сказала: Нѣтъ! нѣтъ! нѣтъ! — Онъ вскочилъ на ноги. — За ихъ жизнь! ихъ жизнь! ихъ жизнь! Вотъ въ этомъ-то и было зло! Все это было не такъ — всегда! О моя душа! моя душа! Каково же должно быть возмѣщеніе?

Онъ пошелъ прочь, но, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, пустился бѣжать. Рэй смотрѣлъ ему вслѣдъ до тѣхъ поръ, пока не потерялъ его изъ вида.

Онъ провелъ этотъ день въ безпокойствѣ и тревогѣ, а вечеромъ не выдержалъ и пошелъ къ Хюзамъ. Онъ засталъ ихъ всѣхъ дома и въ болѣе веселомъ настроеніи, чѣмъ за все послѣднее время со смерти дѣтей. Онъ попытался присоединиться къ легкомысленному подтруниванію миссисъ Дэнтонъ надъ мужемъ. Она была необычно ласкова съ нимъ и осыпала его комплиментами относительно его талантовъ и наружности; блѣдность, по ея мнѣнію, была ему очень въ лицу.

— Вы знаете, — спросила она Рэя, — что мы всѣ уѣзжаемъ въ Нью-Гэмпширъ и будемъ жить на покинутой фермѣ?

Она заставила Дэнтона достать скрипку, и онъ долго игралъ на ней. Вдругъ онъ остановился и видимо сталъ къ чемуто прислушиваться.

— Да! — крикнулъ онъ вдругъ и, ударивъ свою скрипку о спинку стула, разбилъ ее въ дребезги. Онъ вскочилъ на ноги, словно изумленный тѣмъ, что случилось. Затѣмъ, обращаясь къ Піи, сказалъ: «Я приводилъ васъ всѣхъ въ тревожное состояніе, не правда ли?»

— Долженъ же человѣкъ дѣлать хоть что-нибудь, чтобы жить, — смѣясь отвѣчала его жена.

Дэнтонъ только поглядѣлъ на нее съ какимъ-то изумленіемъ, затѣмъ, покружившись по комнатѣ, схватилъ со стѣны свою шляпу и бросился внизъ по лѣстницѣ, на улицу.

Хюзъ вошелъ въ комнату съ перомъ въ рукѣ и хриплымъ шопотомъ спросилъ:

— Что случилось?

Никто не отвѣчалъ, но осколки скрипки говорили сами за себя.

— Опять должно быть продѣлки этого сумасшедшаго. Это переходитъ, наконецъ, всѣ границы терпѣнія. Онъ и всегда-то отличался крайней непрактичностью, а теперь ужъ и совсѣмъ съ толку сбился. — Онъ продолжалъ шевелить губами, но изъ нихъ не вылетало ни звука.

Миссисъ Дэнтонъ разразилась неудержимымъ хохотомъ.

— Вотъ потѣха-то! — говорила она, — у Анселя цѣлыхъ два голоса, а у отца нѣтъ и одного!

Губы старика продолжали шевелиться, и онъ, наконецъ, произнесъ:

— Сумасшедшій! совершенно сумасшедшій!

— О, нѣтъ, отецъ! — сказалъ Піа, подходя къ нему. — Ты знаешь, что Ансель не сумасшедшій. Онъ перенесъ большое горе, и онъ добрый — ты знаешь, что онъ добрый! Онъ много работалъ для всѣхъ насъ, и я не могу выносить, когда его бранятъ.

— Ну, такъ пусть онъ будетъ поблагоразумнѣе, — отвѣчалъ отецъ. — Я его не осуждаю; но его безуміе выводитъ меня изъ себя. Если не для своей семьи, то для дѣла, которому онъ служитъ, онъ обязанъ быть благоразумнымъ и практичнымъ. Когда онъ придетъ, скажи ему, чтобы онъ зашелъ ко мнѣ, — я хочу поговорить съ нимъ, — прибавилъ онъ авторитетнымъ тономъ патріарха. — Давно ужъ мнѣ пора побесѣдовать съ нимъ. Эти сумасбродства въ семьѣ становятся очень утомительными. Я не могу ни на чемъ сосредоточиться.

Онъ ушелъ въ свою комнату, и они услышали, какъ онъ кашлялъ. Наступила тяжелая минута, въ которой не было, однако, того чувства достоинства, которое мы любимъ присоединять къ мысли о страданіи. Рэй не смѣлъ уйти, ему было страшно неловко. Онъ посмотрѣлъ на Пію, какъ бы ища у нея поддержки; но она сидѣла, закрывъ лицо руками. Онъ старался не глядѣть на миссисъ Дэнтонъ, которая между тѣмъ говорила:

— Мнѣ кажется, что отецъ правъ и, если Ансель не можетъ сдерживать себя, то пусть онъ лучше уйдетъ отъ насъ. Мнѣ кажется, онъ имѣетъ очень нехорошій видъ, — какъ вы находите, мистеръ Рэй?

Онъ не отвѣчалъ; онъ сидѣлъ и думалъ, что ему дѣлать.

Піа отняла руки отъ лица и взглянула на него. По этому ея взгляду онъ догадался о ея желаніи, чтобы онъ ушелъ. Онъ такъ и сдѣлалъ, но внизу, въ темныхъ сѣняхъ остановился на минуту, думая, къ кому бы обратиться за помощью. Онъ перебралъ въ умѣ мистера Чапли, Брандрета, Кэйна и не остановился ни на одного изъ нихъ. Потомъ ему пришелъ въ голову докторъ, лѣчившій Кэйна.

Онъ никогда не видалъ его, но представлялъ его себѣ самымъ умнымъ и самымъ знающимъ человѣкомъ. Да, конечно, надо договорить съ докторомъ; до надо разсказать ему это въ видѣ предположенія… тогда, если докторъ не сочтетъ это серьезнымъ, никто не будетъ скомпрометированъ. Этотъ докторъ долженъ быть человѣкомъ очень проницательнымъ, человѣкомъ съ большимъ умомъ и съ добрымъ сердцемъ. Впрочемъ, нѣтъ… можно обратиться и къ первому встрѣчному доктору — все равно.

Онъ шарилъ рукою, нащупывая впотьмахъ засовъ, запирающій входную дверь, когда снаружи кто-то всунулъ въ замокъ ключъ, и дверь распахнулась съ такой силой, что отбросила его къ стѣнѣ. Прежде чѣмъ дверь снова захлопнулась, онъ разглядѣлъ наклоненную впередъ фигуру Дэнтона, взбѣгавшаго по лѣстницѣ.

Рэй побѣжалъ за нимъ.

— Время настало! — закричалъ Дэнтонъ, когда они вмѣстѣ вломились въ комнату. — Время настало! Они зовутъ тебя, Піа! Ты не позволяла мнѣ отдать ихъ; но они примирили Его съ тобой, и Онъ принимаетъ тебя вмѣсто нихъ!

Старикъ Хюзъ вышелъ изъ своей комнаты и стоялъ, нахмуривъ брови болѣе съ неудовольствіемъ, нежели съ опасеніемъ.

— Перестань ты со своими глупостями! — повелительно закричалъ онъ. — Какую ты еще тамъ чепуху несешь?

Жена Дэнтона прижалась въ самый отдаленный уголъ, не выпуская, однако, кошку изъ рукъ. Піа стояла посреди комнаты и глядѣла на него. Онъ словно не замѣчалъ присутствія Хюза и только отстранилъ его рукой, когда онъ направился въ дѣвушкѣ.

Рэй проскользнулъ между ними, и Дэнтонъ поглядѣлъ на него мутными, словно пьяными глазами.

— О! вы все еще здѣсь? — Какое-то хитрое выраженіе блеснуло въ его глазахъ и голосъ его понизился. Онъ держалъ правую руку въ карманѣ и видѣлъ, что Рэй не упускаетъ эту руку изъ глазъ. Дэнтонъ прошелъ мимо него, лѣвой рукой отвелъ руки Піи, которыми она машинально закрыла себѣ лицо, и удержалъ ихъ въ своей рукѣ. Рэй подскочилъ къ нему и схватилъ его за кисть правой руки.

— Держите его крѣпче! — закричалъ Хюзъ, присоединяясь въ Рэю. — Онъ держитъ что-то въ карманѣ! Бѣги къ окну, Дженни, и зови на помощь!

— Нѣтъ, нѣтъ, Дженни, не зови! — умоляла Піа — Не зови! Ансель мнѣ не сдѣлаетъ зла! Я знаю, вѣдь онъ послушается меня, — да, Ансель? О! что же это ты хочешь дѣлать?

— Вотъ! — кричалъ Дэнтонъ, — прими это и въ одну секунду ты будешь съ ними — и грѣхъ будетъ отпущенъ! — Онъ старался достать до ея рта рукой, которую онъ до того держалъ въ карманѣ.

— Разожмите его руку, — закричалъ Хюзъ. — Разожмите! можетъ быть, у него ножъ!

— О, не дѣлайте ему вреда! — умоляла Піа, — онъ мнѣ ничего не сдѣлаетъ.

Дэнтонъ внезапно отпустилъ ее, и она упала на полъ бвзъ чувствъ. Рэй бросился къ ней и простеръ руки, защищая ее.

Дэнтонъ не смотрѣлъ на нихъ. Нѣсколько секундъ онъ къ чему-то прислушивался, затѣмъ съ дикимъ крикомъ бросился въ сосѣднюю комнату. Дверь съ трескомъ захлопнулась за нимъ, и тотчасъ же послышался звукъ тяжело падающаго тѣла. На улицѣ въ ночной тишинѣ явственно прошумѣлъ несущійся мимо поѣздъ. Какой-то острый, горькій запахъ мгновенно перенесъ Рэя въ раннее дѣтство, и онъ вспомнилъ, какъ во время грозы вѣтеръ сорвалъ цвѣты съ персиковаго дерева и развѣялъ ихъ вокругъ дома. Ѣдкій запахъ этихъ цвѣтовъ глубоко врѣзался тогда въ его дѣтскій мозгъ.

— Это синильная кислота, — прошепталъ Хюзъ. Онъ слабыми шагами подошелъ къ двери и отворилъ ее. Дэнтонъ лежалъ на полу, головой къ двери, и старикъ долго смотрѣлъ въ его мертвое лицо.

— Должно быть этотъ ядъ и былъ у него въ рукѣ, — сказалъ онъ.

ХXXIV.

— Послушайте-ка, голубчикъ, у меня есть хорошая новость для васъ, — сказалъ мистеръ Брандретъ, когда Рэй на слѣдующее утро показался въ дверяхъ маленькаго кабинета издателя. Рэю казалось, что у него на лицѣ отпечатано все, что случилось въ эту ночь, но Брандретъ не замѣтилъ въ немъ ничего особеннаго.

— Издатель «Каждаго Вечера» только что былъ здѣсь; онъ хочетъ предложить вамъ вести литературный отдѣлъ въ его газетѣ.

Рэй разсѣянно смотрѣлъ передъ собой. Мистеръ Брандретъ продолжалъ, видимо довольный за него:

— Онъ все не ладилъ съ сотрудникомъ, который велъ у него этотъ отдѣлъ, и вчера дѣло дошло до окончательнаго разрыва. Вотъ онъ и предлагаетъ вамъ попробовать. У него явились на этотъ счетъ новыя идеи. Ему хочется сдѣлать изъ субботняго номера нѣчто совершенно литературное — однимъ словомъ возобновить прежній фельетонъ. Если вы примете на себя эту должность, то вы можете помѣстить вашего «Современнаго Ромео» въ фельетонѣ, а если онъ будетъ имѣть успѣхъ въ фельетонѣ, мы напечатаемъ его отдѣльно! Лучше всего, ступайте къ нему сейчасъ. Какой странный оборотъ принимаютъ иногда обстоятельства! Онъ разсказываетъ, что ѣхалъ по Бродвэю и вдругъ ему бросилось въ глаза имя Коклена на столбѣ у театра. Это напомнило ему о васъ. Ему очень понравилась тогда статья, которую вы ему написали, и вотъ, проѣзжая мимо нашей конторы, онъ выскочилъ изъ экипажа, чтобы спросить о васъ. Я сказалъ ему по этому поводу нѣсколько очень внушительныхъ словъ, и онъ сгораетъ желаніемъ васъ видѣть.

Рэй выслушалъ пассивно и равнодушно это извѣстіе, которое въ другое время исполнило бы его надеждами и радостью. Мистеръ Брандрегь подумалъ, должно быть, что Рэй ошалѣлъ отъ счастья, и заговорилъ тономъ человѣка, который, чтобы доставить удовольствіе другому, забываете осторожность и готовъ зайти слишкомъ далеко въ обѣщаніяхъ.

— Дѣло въ томъ, что я самъ подумываю о вашемъ романѣ. Мнѣ хочется попробовать какой-нибудь романъ, и я хочу попросить васъ показать мнѣ его еще разъ. Теперь я прочту его самъ. Говорятъ, что издатель никогда не долженъ читать книгу, которую намѣревается издавать, но на этотъ разъ я сдѣлаю исключеніе ради васъ.

Лицо Рэя не измѣнилось, и мистеръ Брандрегь вдругъ замѣтилъ эту странность.

— Да что съ вами? Случилось съ вами что нибудь?

— Нѣтъ, нѣтъ, — едва выговаривая слова, отвѣчалъ Рэй, — нѣтъ, не со мной; но…

— Надѣюсь, что не съ Хюзами? — спросилъ встревоженный Брандрегь. — Миссъ Хюзъ должна была придти сегодня въ первый разъ въ контору, но до сихъ поръ ея еще нѣтъ. Неужели опять дифтеритъ? Но въ такомъ случаѣ, голубчикъ, и вамъ бы не слѣдовало приходить сюда… Вѣдь это было бы не хорошо по отношенію во мнѣ.

— Никакого дифтерита нѣтъ, — сказалъ Рэй. — Но у нихъ случилась бѣда. Я просто не знаю, какъ и сказать вамъ. Это несчастное созданіе, Дэнтонъ, убилъ себя. Онъ за послѣднее время совсѣмъ помѣшался, и я боялся… Я всю ночь былъ у нихъ. Онъ принялъ синильной кислоты и моментально умеръ. Мистеръ Хюзъ и я — мы боролись съ нимъ, чтобы помѣшать ему… ну да, помѣшать ему… Старикъ вывихнулъ себѣ руку, а потомъ у него пошла горломъ кровь. Онъ ужасно ослабъ; но теперь докторъ немного возстановилъ его силы. Миссъ Хюзъ просила меня пойти къ вамъ и разсказать вамъ все.

— Знаютъ уже другіе объ этомъ? — спросилъ мистеръ Брандретъ. — Извѣстно это репортерамъ?

— Оффиціально извѣститъ объ этомъ докторъ; но пока еще никто ничего не знаетъ.

— Какая досада, что это случилось! — сказалъ мистеръ Брандрегь, — это будетъ ужасный скандалъ!

У Рэя тоже былъ такой моментъ, когда онъ сознавалъ только, что это будетъ скандалъ.

— Да, — машинально отвѣчалъ онъ.

— Вы понимаете, — объяснялъ мистеръ Брандрегь, — эти господа будутъ всюду наводить справки, собирать свѣдѣнія, вѣрныя и невѣрныя, и по возможности раздуютъ фактъ, что миссъ Хюзъ работала здѣсь.

— Я понимаю, — сказалъ Рэй.

Мистеръ Брандрегь задумался о непріятности скандала; но потомъ ему показалось неприличнымъ такое отношеніе, и онъ, какъ бы упрекая себя, сказалъ:

— Это ужасно для нихъ, бѣдные люди!

— Это еще лучшее, что могло случиться при данныхъ обстоятельствахъ, — сказалъ Рэй съ такимъ хладнокровіемъ, которое удивило его самого. У него сохранилось еще чувство недоброжелательства къ Дэнтону, оставшееся, быть можетъ, въ нервахъ, какъ результатъ физической борьбы съ несчастнымъ.

— Если бы онъ не убилъ себя, то убилъ бы кого-нибудь другого. — продолжалъ онъ. — У него была манія искупленія, жертвы. Онъ кого-нибудь долженъ былъ принесть въ жертву. Онъ былъ сумасшедшій.

Рэю непріятно было выговорить это слово, какъ будто это было самое худшее, что можно сказать о человѣкѣ. Онъ помолчалъ и затѣмъ продолжалъ:

— Я долженъ разсказать вамъ все въ подробности, Брандретъ. — И онъ разсказалъ все сначала, не умолчавъ ничего.

Мистеръ Брандретъ слушалъ его съ широко раскрытыми глазами. Повидимому, добавленныя на этотъ разъ Рэемъ подробности смущали его.

— Я думаю, трудно будетъ устроить такъ, чтобы это не вышло наружу, — сказалъ онъ. — Это будетъ ужасный скандалъ! Разумѣется, я ихъ очень жалѣю, въ особенности миссъ Хюзъ. Удивительно, что они могли жить съ этой опасностью, висѣвшей надъ ними, какъ мечъ, въ теченіе недѣль, мѣсяцевъ… О они ничего не предпринимали, не заперли его въ сумасшедшій домъ…

— По словамъ доктора, — трудно представить, съ какимъ ужасомъ сживаются порой люди, — мрачно замѣтилъ Рэй. — Опасность не всегда на лицо, а надежда живетъ постоянно. И въ большинствѣ случаевъ ничего особеннаго не происходитъ. Докторъ говоритъ, что и здѣсь, вѣроятно, ничего бы этого не случилось, если бы онъ спокойно оставался въ деревнѣ, при обычной обстановкѣ. Но когда на него нагрянули впечатлѣнія совершенно новаго образа жизни, съ житейскими волненіями и заботами, когда онъ увидѣлъ кругомъ столько несчастныхъ, — его разсудокъ не выдержалъ. Я думаю, впрочемъ, — онъ никогда и не былъ у него особенно крѣпокъ.

— О, мнѣ кажется, и самымъ крѣпкимъ мозгамъ трудно выдержать въ этомъ водоворотѣ, — сказалъ мистеръ Брандретъ, словно намекая на самого себя. — Я просто не знаю, что я скажу моей женѣ, когда все это выйдетъ наружу. Мнѣ кажется, ее нужно будетъ какъ нибудь подготовить къ этому — ее и мать. Послушайте, не можете ли вы пойти со мной въ мистеру Чапли? Онъ былъ не совсѣмъ здоровъ вчера и сказалъ, что не придетъ сюда раньше середины дня. Моя жена пошла туда завтракать, и мы застанемъ ихъ тамъ всѣхъ вмѣстѣ, раньше, чѣмъ появятся вечернія газеты. Мнѣ кажется, мы могли бы представить имъ это дѣло въ надлежащемъ свѣтѣ. Какъ вы скажете?

— Я не вижу, почему мнѣ не пойти съ вами, если я могу быть вамъ полезенъ? — сказалъ Рэй, сожалѣя въ душѣ, что не имѣетъ предлога для отказа.

— Вы можете быть даже очень полезны, — сказалъ мистеръ Брандрегь.

Онъ позвалъ клерка и сказалъ, чтобы его не ждали все утро.

— Понимаете, — объяснялъ онъ Рэю на ходу, — если мы разскажемъ эту исторію миссисъ Брандретъ и ея матери прежде, чѣмъ она появится въ газетахъ, она и вполовину не покажется имъ такой страшной. Навѣрное какой-нибудь репортеръ эксплоатируетъ для себя этотъ случай. Онъ выкопаетъ всю подноготную мистера Хюза и выставитъ его въ роли философа и реформатора. Онъ разыщетъ всѣхъ, кто его знаетъ или кто когда либо приходилъ съ нимъ въ соприкосновеніе, и станетъ интервьюировать направо и налѣво. — Рэй принужденъ былъ согласиться, что это болѣе чѣмъ вѣроятно. Ему самому было досадно, что о немъ будутъ по этому поводу говорить въ газетахъ. Онъ вспомнилъ о Мидлэндѣ, и ему стало неловко: онъ начинаетъ пріобрѣтать извѣстность, но совсѣмъ не такого рода, какой отъ него ожидали.

— Поостерегитесь, съ своей стороны, а я предупрежу мистера Чапли и нашихъ дамъ, чтобы они не принимали репортеровъ и ничего имъ не сообщали. Кстати, — знаетъ объ этомъ мистеръ Кэйнъ?

— Я только что былъ у него, но не засталъ его дома и оставилъ ему записку.

— Не лучше ли намъ зайти къ нему и сказать?.. — Мистеръ Брандретъ съ минуту колебался, но потомъ продолжалъ: — Нѣтъ, онъ старый воробей, онъ не скажетъ ничего, что могло бы компрометировать кого-нибудь.

Съ минуту они шли молча, потомъ Брандретъ, какъ бы спохватившись, сказалъ:

— Во всякомъ случаѣ, я не желалъ бы возбуждать въ васъ слишкомъ много надеждъ на то, чтобы мы сдѣлали что-нибудь съ вашей книжкой въ этомъ году.

— Разумѣется, — возразилъ Рэй. — Я буду слишкомъ замѣшанъ въ это дѣло въ газетахъ, и мое имя будетъ недостаточно респектабельно для солидной фирмы въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, надолго, а можетъ быть и навсегда.

Въ эту минуту онъ былъ чистымъ эгоистомъ, чувствуя только горечь противъ этой новой насмѣшки фортуны. Все его участіе къ бѣдному существу, съ несчастіемъ котораго онъ пришелъ въ соприкосновеніе, теперь совершенно погасло.

— О, я не хотѣлъ этого сказать! — воскликнулъ Брандретъ, — но вѣдь это просто удивительно, какъ мы всѣ тутъ запутаны! Право, послѣ этого откажешься отъ всякаго сношенія съ своими ближними! Вѣдь мы попали въ эту кашу вмѣстѣ съ людьми, о существованіи которыхъ не знали еще шесть мѣсяцевъ тому назадъ. И все потому, что мистеръ Чапли старался помочь своему старому пріятелю. Навѣрное его теперь выставятъ передъ публикой какимъ-то толстовцемъ… Провинціалы, выписывавшіе черезъ насъ книги, подумаютъ, что мы имѣемъ сношенія съ анархистами, и не захотятъ имѣть дѣло съ нами, все равно какъ если бы мы напечатали «Крейцерову Сонату».

Рэй между тѣмъ думалъ, что онъ-то никого не знакомилъ съ Хюзами, и не былъ отвѣтственъ за нихъ даже и въ силу старой дружбы. Но, въ виду неприкрыто эгоистичныхъ опасеній Брандрета, ему было совѣстно показать свой собственный эгоизмъ. Онъ лишь замѣтилъ довольно цинично:

— Да, повидимому, сумасшедшій не можетъ даже убить себя, не причинивъ вреда другимъ. Его судьба опутываетъ всѣхъ и покрываетъ стыдомъ всякаго, кто его зналъ. Говорите послѣ этого о нравственномъ началѣ, руководящемъ міромъ.

— Да, — согласился Брандретъ, сочувствуя негодованію Рэя, насколько позволяла ему это его мягкая натура.

Придя къ Чапли, они узнали, что миссисъ Брандретъ привезла съ собой ребенка, чтобы провести цѣлый день у своей матери. Ея сестра, которую Рэй также зналъ, встрѣтилась съ ними въ дверяхъ. Она шла на завтракъ молодыхъ лэди и сказала, что они найдутъ отца въ библіотекѣ и что Кэйнъ также у него.

Брандретъ поглядѣлъ на Рэя, сказавъ, — вотъ это хорошо! — и, поднимаясь по лѣстницѣ, прибавилъ: — Онъ навѣрное посовѣтуетъ что нибудь путное.

Но Кэйнъ сначала воздержался отъ совѣтовъ. Онъ молча и безъ наружнаго волненія выслушалъ разсказъ Рэя.

— Господи! — стоналъ между тѣмъ мистеръ Чапли. — Ужасно! ужасно! Бѣдный Давидъ, должно быть, въ страшномъ огорченіи. А я даже не могу и пойти къ нимъ!

— Онъ, вѣроятно, и не ожидаетъ, чтобы вы къ нему пришли, — замѣтилъ мистеръ Брандретъ.

— Ну, не знаю.. Онъ навѣрное пришелъ бы ко мнѣ, если бы у меня было горе. Господи! Господи! Очень сильное было у него кровохарканіе, мистеръ, э… э… Рэй?

Рэй отвѣчалъ, что докторъ не предвидитъ близкой опасности, а мистеръ Брандретъ поторопился сообщить, что онъ хотѣлъ разсказать дамамъ обо всемъ прежде, чѣмъ это появится въ газетахъ, и предупредить ихъ, чтобы онѣ ничего не говорили, въ случаѣ если явятся репортеры.

— Это все хорошо, — сказалъ мистеръ Чапли, — но я, право, не вижу, въ чемъ можетъ повредить намъ эта исторія?

— Она не можетъ повредить намъ, если ея не исказятъ… въ связи съ вашими личными убѣжденіями, сэръ. Когда же господа репортеры пронюхаютъ про вашу старинную дружбу съ мистеромъ Хюзъ и про егь личныя убѣжденія, то нельзя и представить себѣ, чего они не выведутъ изъ этого.

Кэйнъ взглянулъ на Рэя, высоко поднявъ брови и поджавъ губы. Мистеръ Брандретъ также повернулся къ Рэю и вкрадчивымъ голосомъ спросилъ:

— Скажите, вы не обидитесь, если я зажгу одну изъ этихъ курительныхъ свѣчекъ? — Онъ указалъ на тоненькую свѣчку въ серебряномъ подсвѣчникѣ, стоявшую на каминѣ. — Конечно, теперь нѣтъ никакой опасности зараженія, но для моей жены будетъ спокойнѣе, въ особенности потому, что она привезла съ собой мальчика.

— Разумѣется, нѣтъ, — отвѣчалъ Рэй, и свѣчка закурилась тонкимъ, синеватымъ ароматичнымъ дымкомъ. Мистеръ Брандретъ пошелъ за женой и тещей.

— Мнѣ кажется, вамъ грозитъ опасность, Генри, — сказалъ Кэйнъ. — Пожалуй, вамъ придется отказаться отъ Толстого и его сочиненій, если вы благополучно выпутаетесь изъ этой исторіи. Я очень огорченъ за васъ. Это отнимаетъ у меня половину того удовольствія, которое я испытываю при мычъсли что бѣдный Давидъ избавился, наконецъ, отъ своего кошмара. А теперь мнѣ лучше уйти.

Онъ всталъ и пошелъ пожать руку Чапли, сидѣвшему въ покойномъ креслѣ. Мистеръ Чапли схватилъ его руку и слабымъ голосомъ заговорилъ:

— Нѣтъ, нѣтъ, Кэйнъ, не уходите. Намъ понадобится вашъ совѣтъ.

Пока Кэйнъ колебался, мистеръ Брандретъ вернулся съ дамами, у которыхъ былъ заинтригованный, нетерпѣливый видъ.

— Я думаю, что имъ лучше узнать все это отъ васъ, мистеръ Рэй, — сказалъ онъ, — и Рэй въ третій разъ разсказалъ трагическое происшествіе со всѣми подробностями. Ему казалось, что онъ произноситъ обвинительную рѣчь противъ самого себя.

Когда онъ кончилъ, миссисъ Чапли сказала:

— Этого слѣдовало давно ожидать. Если бы только это могло послужить предупрежденіемъ для мистера Чапли…

Миссисъ Брандретъ обратилась къ матери въ такомъ тонѣ, что Чапли, сидѣвшій въ позѣ покорнаго страданія, подперевъ подбородокъ рукой, перемѣнилъ положеніе и поднялъ голову.

— Я не вижу, какое можетъ быть предупрежденіе для папы въ этой ужасной исторіи. Развѣ вы думаете, что онъ способенъ принять синильную кислоту?

— Ты сама знаешь, что я этого не думаю, дитя, — возразила миссисъ Чапли. — Но я буду очень рада, если это положитъ конецъ всякому толстоизму въ нашемъ семействѣ.

— Это не имѣетъ никакого отношенія къ Толстому, — съ неожиданной энергіей отвѣчала миссисъ Брандретъ. — Если бы всѣ они спокойно жили въ деревнѣ, то мозгъ этого несчастнаго существа не разстроился бы отъ городской нищеты.

— Въ деревнѣ относительно больше сумасшедшихъ, чѣмъ въ городѣ, — начала миссисъ Чапли, но миссисъ Брандретъ не обратила вниманія на ея статистическое замѣчаніе.

— Для отца столько же шансовъ жить на фермѣ, какъ и отравиться, — сказала она. — И во всякомъ случаѣ эта исторія до него ничуть не касается. Онъ былъ только вѣренъ своему старому другу и давалъ работу его дочери. Мнѣ рѣшительно все равно, что объ этомъ будутъ говорить въ гавотахъ. Мы ничего дурного не сдѣлали!

Мистеръ Брандретъ съ явнымъ изумленіемъ смотрѣлъ на жену; а мать ея сказала только:

— Ну, и прекрасно, душа моя!

— Я думаю, что ты не такъ поняла твою мать, — мягко вступился ея отецъ. — Она смотритъ на жизнь съ другой точки зрѣнія, нежели я.

— О да, Генри, и я очень рада этому, — перебила его миссисъ Чапли. — Да я и не знаю никого, кто бы смотрѣлъ съ этой точки зрѣнія. Если бы я послѣдовала за тобой и за твоимъ пророкомъ, то у насъ не было бы и крыши надъ головой.

— У очень многихъ людей нѣтъ крыши надъ головой, — тихо замѣтилъ мистеръ Чапли.

— Это еще не причина, чтобы у насъ ея не было, — сказала жена.

— Нѣтъ, въ этомъ отношеніи ты права, дорогая моя. Въ томъ-то и есть безнадежность положенія. Можетъ быть бѣдный Давидъ правъ, и человѣкъ, пытающійся разрѣшить проблему альтрюизма въ собственной жизни…

Миссисъ Брандретъ не дала ему договорить:

— Вопросъ состоитъ теперь въ томъ, что мы можемъ сдѣлать для этихъ несчастныхъ?

Она взглянула на Рэя, который, чувствуя, что онъ здѣсь лишній, старался по возможности стушеваться и какъ бы занять самое маленькое и незамѣтное мѣсто. Онъ даже покраснѣлъ, когда миссисъ Брандретъ обратилась къ нему. Онъ рѣдко видалъ ее прежде, и она всегда производила на него, какъ и въ первый разъ, впечатлѣніе узкой, ограниченной домашними заботами натуры, всецѣло ушедшей въ свое материнство и не способной чувствовать симпатіи въ остальному міру.

— Когда вы видѣли ихъ въ послѣдній разъ? — спросила она.

Онъ сказалъ, и она продолжала:

— Я сейчасъ же пойду къ нимъ вмѣстѣ съ Перси.

— Да, и принесете оттуда скарлатину вашему ребенку! — крикнула ея мать. — Ни вы, ни Перси туда не пойдете, пока я еще имѣю право сказать свое слово по этому вопросу. А если вы пойдете, я не пущу васъ обратно въ этотъ домъ и буду держать у себя ребенка до тѣхъ поръ, пока будетъ хотя малѣйшая опасность зараженія. Сколько времени это можетъ продолжиться, — я не знаю…

Вся любовь бабки поднялась въ миссисъ Чапли; она возвысила голосъ и, въ своей тревогѣ и своемъ негодованіи по поводу своеволія дочери, обратилась какъ бы за помощью къ Кэйну.

— Какъ вы объ этомъ думаете, мистеръ Кэйнъ?

— Я затрудняюсь рѣшить этотъ вопросъ такъ быстро, это слишкомъ важная вещь, — отвѣчалъ своимъ мягкимъ, ласкающимъ голосомъ Кэйнъ. — Пока — я посовѣтовалъ бы миссисъ Брандретъ выразить имъ свое сочувствіе черезъ меня. Если вы раньше не имѣли обыкновенія посѣщать семью, то…

— Я никогда тамъ не была, къ моему сожалѣнію, — откровенно созналась миссисъ Брандретъ.

— Ну вотъ, видите, поэтому я и не знаю, что хорошаго можетъ выйти изъ этого теперь. Да, кромѣ того, тамъ дѣйствительно можетъ быть еще остатокъ заразы.

— Зараза переносилась нерѣдко мѣсяцы спустя, черезъ океанъ, въ платьяхъ, и даже въ письмахъ, — съ торжествомъ заявила миссисъ Чапли. Кэйнъ предоставилъ ей эту сторону вопроса и продолжалъ:

— Положеніе Хюзовъ могло принять гораздо худшій оборотъ, какъ я только что говорилъ Генри передъ вашимъ приходомъ. Власти не всегда бываютъ такъ снисходительны. Для меня совершенно ясно, что это лучшее, что могло съ ними случиться, по крайней мѣрѣ, что касается Дэнтона.

— Неужели вы одобряете самоубійство? — спросила миссисъ Чапли.

— Для счастливыхъ и здоровыхъ людей, — конечно, нѣтъ, — отвѣчалъ Кэйнъ шутливо. — Такіе люди за самоубійство должны бы быть наказываемы по всей строгости законовъ. Но въ данномъ случаѣ существуютъ, повидимому, нѣкоторыя смягчающія обстоятельства, и я надѣюсь, что коронеръ отнесется къ преступнику снисходительно. Я пойду и посмотрю, не могу ли быть чѣмъ нибудь полезенъ Давиду. По всей вѣроятности нѣтъ. Въ этихъ случаяхъ иногда только увеличиваешь горе неумѣстными утѣшеніями… Но все-таки мы обязаны попробовать.

— И вы дадите намъ знать, — сказала миссисъ Чапли, — не можемъ ли мы сдѣлать что нибудь для нихъ.

Миссисъ Брандретъ не настаивала на своемъ рѣшеніи идти въ Хюзамъ, она сказала:

— Да, конечно, дайте намъ знать.

Когда Кэйнъ ушелъ исполнять свою обязанность милосердія, — мистеръ Брандретъ проводилъ Рэя внизъ, до подъѣзда.

— Вы видѣли, какая она смѣлая женщина! — шепнулъ онъ, бросивъ взглядъ назадъ. — Я долженъ сознаться, что былъ чрезвычайно удивленъ, когда увидѣлъ, что она можетъ такимъ образомъ противоречить матери. А впрочемъ, это, пожалуй, и натурально. Когда я пришелъ къ нимъ наверхъ, онѣ какъ разъ спорили — давать ли мальчику белладону или прекратить… Должно быть миссисъ Брандретъ перенесла свое боевое настроеніе и на вопросъ о Хюзахъ. Конечно, намѣренія миссисъ Чапли самыя прекрасныя; но если бы миссисъ Брандретъ удалось избавиться отъ ея вліянія, то это была бы совершенно другая женщина. И мнѣ кажется, что она права касательно нашихъ отношеній къ Хюзамъ передъ публикой. Я думаю, въ этомъ никто не можетъ усмотрѣть ничего дурного, какъ бы ни повертывали вопросъ въ ту и другую сторону. Да, наконецъ, Хюзъ вѣдь вовсе и не принадлежитъ къ крайнимъ соціалистамъ. Старый членъ Брукской фермы — это нѣчто уже перешедшее въ область преданія, все равно, что прежніе аболиціонисты. Я постараюсь, если можно, поглядѣть его книгу, не компрометируя себя. Ну, а какъ ваши дѣла? Я бы, знаете, на вашемъ мѣстѣ не упускалъ этого шанса съ «Каждымъ Вечеромъ». Повидайтесь-ка съ редакторомъ! Чортъ бы побралъ газеты! Надѣюсь, что онѣ не впутаютъ насъ въ эту исторію!

XXXV.

Исторія самоубійства была передана въ вечернихъ газетахъ въ нѣсколькихъ строкахъ и съ измѣненными именами, а на слѣдующее утро появились лишь сокращенныя перепечатки мелкимъ шрифтомъ. Лица, менѣе всего причастныя къ этой исторіи, но болѣе всѣхъ трусившія скандала, были оставлены въ покоѣ. Самъ Рэй фигурировалъ, какъ свидѣтель, подъ именемъ Брэя. О прошломъ Хюзовъ, также какъ о настоящихъ обстоятельствахъ ихъ жизни, никто даже не справлялся. Репортеры не воспользовались ни одной изъ подробностей дѣла, способныхъ возбудить сенсацію, и вообще все происшествіе было передано въ видѣ самаго зауряднаго случая, какіе въ большихъ городахъ встрѣчаются ежедневно и немедленно же забываются. Земля сомкнулась надъ несчастнымъ, для котораго идея долга, преслѣдующая въ той или другой степени каждаго изъ насъ, превратилась въ страшный, мучительный кошмаръ, а люди, для которыхъ смерть его казалась опаснѣе его жизни, вздохнули съ облегченіемъ.

Мужество мистера Брандрета воспрянуло немедленно послѣ того, какъ миновала опасность. Одно время онъ даже готовъ былъ идти на встрѣчу самому худшему, но нужно сказать правду, что это настроеніе явилось уже тогда, когда возможность этого худшаго осталась позади. Теперь онъ держался съ достоинствомъ, не сознаваясь даже въ своихъ опасеніяхъ.

— Не станемъ смѣяться надъ нимъ! — философствовалъ по этому поводу Кэйнъ. — Идеалы великодушія и самопожертвованія были бы здѣсь совсѣмъ не у мѣста. Онъ былъ совершенно правъ, соблюдая осторожность и ограждая свою фирму и свой домашній очагъ отъ вторженія чужихъ бѣдъ… Кто же будетъ заботиться обо всемъ этомъ, если онъ самъ пренебрежетъ первой и прямой своей обязанностью? Онъ все время былъ очень внимателенъ и очень доброжелателенъ къ Піѣ, и я не могу осуждать его за то, что онъ не суется съ предложеніемъ помощи тамъ, гдѣ, въ сущности, ничѣмъ нельзя помочь.

Кэйнъ и самъ скромно оставался на заднемъ планѣ и не навязывался своимъ старымъ знакомымъ съ предложеніемъ услугъ. Онъ не былъ на похоронахъ Дэнтона, но послѣ того часто навѣщалъ Хюза, хотя и не признавалъ за собой никакихъ обязанностей, помимо простыхъ старинныхъ дружескихъ отношеній. Впрочемъ, и эти дружескія отношенія сильно пострадали отъ долгихъ лѣтъ разлуки и отъ крупныхъ разногласій въ мнѣніяхъ; поэтому можно было сомнѣваться въ томъ, что визиты его доставляли удовольствіе больному старику. Они всегда спорили, и Хюзъ иногда даже терялъ голосъ отъ волненія и усталости, тогда какъ низкій голосъ Кэйна оставался ровнымъ и спокойнымъ, что было физически невозможно для Хюза.

Мистеръ Чапли уѣхалъ къ себѣ въ имѣніе въ Массачузетсъ, чтобы оправиться послѣ болѣзни. Воскресныя сборища у Хюзовъ пришлось прекратить, такъ какъ Хюзъ не въ состояніи былъ руководить ими и не терпѣлъ, чтобы это дѣлалъ кто-либо другой. Единственнымъ его утѣшеніемъ и развлеченіемъ были посѣщенія Рэя, который былъ всегда терпѣливъ и ласковъ и не подчеркивалъ своего несогласія съ его мнѣніями.

Рэй уже не сердился болѣе на Кэйна за навязанное ему знакомство, можетъ быть потому, что оно не тяготило его болѣе. Онъ не могъ отказать старику въ своихъ посѣщеніяхъ, когда видѣлъ, что они составляютъ его единственное развлеченіе. Онъ дошелъ до того, что эти посѣщенія доставляли удовольствіе и ему самому. Когда онъ замѣтилъ, что старику остается жить все меньше и меньше, онъ сталъ приходить къ нему каждый день, и Піа обыкновенно заставала его у отца, когда возвращалась къ вечеру домой. Рэй могъ приходить раньше ея, потому что работа въ газетѣ не требовала его присутствія въ редакціи. Нерѣдко онъ приносилъ съ собой связку книгъ, чтобы просматривать и обсуждать ихъ вмѣстѣ съ Хюзомъ, для котораго онъ служилъ представителемъ литературнаго міра со всѣми его новыми явленіями и теченіями. Хюзъ очень заинтересовался отдѣломъ, который порученъ былъ Рэю въ «Каждомъ Вечерѣ», и совѣтовалъ ему не дѣлать изъ этого задачу чистой эстетики, но проводитъ этическія начала. Онъ утверждалъ, что литература должна быть проводникомъ реформы. Онъ сожалѣлъ о томъ, что не далъ своей книгѣ форму романа, которая сообщила бы ей прелесть, недостижимую въ чисто полемическомъ трактатѣ.

— Я убѣжденъ, что, если бы я придалъ ему эту форму, то живо нашелъ бы издателя и, мнѣ кажется, я примусъ передѣлывать книгу сызнова.

— Надѣюсь, что вы будете счастливѣе меня съ вашимъ романомъ, — сказалъ Рэй. — Ужъ не передѣлать ли мнѣ моего «Современнаго Ромео» въ полемическій трактатъ? Не помѣняться ли намъ съ вами, мистеръ Хюзъ?

— Что вы не принесете сюда вашъ романъ и не прочитаете его мнѣ? — сказалъ Хюзъ.

— Можетъ быть, это было бы злоупотребленіемъ вашей доброты, — сказалъ Рэй. — Къ тому же мой редакторъ взялъ его, чтобы посмотрѣть, не годится ли онъ для фельетона, который мы затѣваемъ. Романъ ему, конечно, не понадобится, но, пока онъ будетъ держать его у себя, вы все-таки будете отъ него избавлены.

Онъ зналъ, что Піа сказала бы то же самое относительно его книги. Очутившись съ ней на одну минуту наединѣ передъ тѣмъ, какъ уйти домой въ этотъ вечеръ, онъ заговорилъ опять объ этомъ предметѣ:

— Вы не сказали мнѣ еще, что простили мое дурное поведеніе по поводу моей книги, когда мы говорили о ней въ послѣдній разъ.

— Вы желаете, чтобы я это сказала? — кротко спросила она. — Я думала, что это лишнее.

— Да, скажите, — попросилъ онъ. — Вѣдь вы думали, что я неправъ?

— Да, — согласилась она.

— Такъ вотъ, такъ и скажите: — я вамъ прощаю.

Онъ ждалъ, но она молчала.

— Отчего вы не можете сказать этого?

Съ минуту она молчала, потомъ сказала:

— Я думаю, что вы имѣли основаніе…

— Быть неправымъ? Такъ зачѣмъ же вы это сдѣлали? Вы не можете сказать этого?

— Нѣтъ… не теперь.

— Такъ когда нибудь?

— Можетъ быть, — прошептала она.

— Ну, такъ я спрошу васъ въ другой разъ опять.

Она молча сидѣла у окна въ маленькой задней комнаткѣ, и голова ея неясными очертаніями выдѣлялась въ сумеркахъ Въ промежуткахъ между шумомъ мчащихся мимо поѣздовъ они слышали, какъ миссисъ Дэйтонъ, смѣясь и шутя, болтала съ отцомъ. Мы обыкновенно думаемъ, что трагическія происшествія совершенно измѣняютъ натуру человѣка, какъ будто посредствомъ нѣкотораго духовно-химическаго процесса всѣ нравственные элементы въ человѣкѣ переработываются въ новыя сочетанія Между тѣмъ эти событія — внѣшніе инциденты нашей жизни и производятъ не болѣе пертурбацій въ нашемъ существѣ, чѣмъ обыкновенная гроза въ матеріальномъ мірѣ. Чего гроза не разрушаетъ окончательно, то она оставляетъ неизмѣненнымъ. Слабое существо, которое она своей силой пригнула къ самой землѣ, поднимается вновь съ эластичностью камыша, который выпрямляется, какъ только гроза миновала.

Миссисъ Дэнтонъ осталась все той же, какой была прежде и даже Рэй, не смотря на свою строгую молодую мораль и свою малую опытность, увидѣлъ, что шокирующее его легкомысліе ея было облегченіемъ и развлеченіемъ для больного старика. Она сидѣла около него, болтая и шутя, и Рэй съ оттѣнкомъ негодованія подумалъ, что она и всегда должно быть была его любимицей. Вѣроятно эта легкость характера находила откликъ въ душѣ самого Хюза, и онъ искалъ въ ея душѣ отраду и утѣшеніе родственной натуры. Внѣшняго отличія между сестрами онъ не дѣлалъ, каждая принимала свою долю заботъ и любви, какъ нѣчто должное и справедливое: Піа заботилась объ ихъ маленькомъ хозяйствѣ, а сестра ухаживала за отцомъ.

Кипучій темпераментъ миссисъ Дэнтонъ оказывалъ большую услугу въ ихъ горѣ, нежели серьезная сосредоточенность Піи. Судя по всему, что Рэй читалъ или воображалъ себѣ относительно подобныхъ обстоятельствъ, потеря дѣтей и мужа должна бы по настоящему сдѣлать ее болѣе серьезной и сосредоточенной; поэтому онъ не могъ простить ей, что она, хотя бы ради приличія, не желала скрыть свое всегдашнее легкомысліе. Его шокировало даже и то, что Піа не останавливала сестру, но терпѣла ея болтовню и время отъ времени даже улыбалась на ея шутки. Онъ не могъ понять, что ея любовь разрѣшала легко тѣ вопросы, которые такъ мучаютъ безпомощный умъ и озлобляютъ насъ противъ чужихъ недостатковъ. Время отъ времени, однако, онъ чувствовалъ въ ней такую душевную красоту, передъ которой онъ долженъ былъ преклоняться. Въ сердцѣ мужчины есть нѣчто, что ставитъ женское очарованіе выше всего на свѣтѣ. Поэтому-то глупыя и дурныя женщины такъ часто находятъ себѣ мужей, между тѣмъ какъ умныя и добрыя умираютъ старыми дѣвами. Но въ душѣ неиспорченнаго юноши нерѣдко поднимается страстный протестъ противъ признанія этого инстинкта высшимъ чувствомъ. Идеалъ женственности кажется ему слишкомъ чистымъ и слишкомъ священнымъ даже для того, чтобы мечтать о любви къ нему. Нѣчто вродѣ этого чувства, какое-то мистическое уваженіе и восторженное поклоненіе отдаляли Рэя отъ Піи еще болѣе, чѣмъ въ день ихъ первой встрѣчи. Правда, одно время онъ мечталъ о ней, о чемъ она даже и не подозрѣвала, какъ мы не подозрѣваемъ о томъ, что кто нибудь насъ видѣлъ во снѣ. Но это были мечты литературнаго свойства и проходили въ его мозгу подобно многимъ другимъ созданіямъ его фантазіи, не имѣвшимъ реальныхъ основъ. Когда же эти первыя мечты разсѣялись, — а это непремѣнно должно было случиться, какъ только романтичность первой встрѣчи уступила мѣсто знакомству, — что замѣнило ихъ? Въ концѣ полугодія, въ продолженіе котораго странныя и печальныя событія такъ сблизили ихъ, онъ не чувствовалъ ничего, кромѣ состраданія, которое влекло его къ ней, и вмѣстѣ съ тѣмъ какого-то особеннаго уваженія, которое отдаляло его отъ нея. Къ чувству состраданія въ немъ примѣшивалась еще досада на ея отца и на самого себя. Когда онъ видѣлъ, что она такъ одинока вслѣдствіе предпочтенія, которое отецъ оказывалъ ея сестрѣ, онъ досадовалъ на себя столько же, сколько на него.

Піа не жаловалась ни на кого ни словомъ, ни взглядомъ; онъ даже сомнѣвался, замѣчаетъ ли она все это. Но однажды онъ рискнулъ заговорить съ ней о любви ея отца къ сестрѣ, и она отвѣчала, что отецъ всегда предпочиталъ видѣть около себя Дженни, чѣмъ кого-либо другого. Рэй возразилъ ей не особенно искренними общими мѣстами относительно того, что забота объ отцѣ служитъ миссисъ Дэнтонъ отвлеченіемъ отъ ея горя. Піа совершенно откровенно отвѣтила:

— Отецъ не хотѣлъ, чтобы она выходила замужъ за Анселя, и былъ совершенно равнодушенъ къ дѣтямъ. Онъ не виноватъ въ этомъ — онъ былъ уже слишкомъ старъ; а когда мы поселились здѣсь всѣ вмѣстѣ, дѣти стали ему въ тягость.

Она тихо вздохнула, а Рэй съ самодовольствомъ утѣшителей сказалъ:

— Я думаю, для нихъ лучше, что они умерли.

— Они родились для того, чтобы жить, — отвѣчала она.

— Да, — невольно согласился онъ.

Онъ видѣлъ, какъ искренно и глубоко скорбитъ она о малюткахъ, и безъ досады замѣтилъ также, что она жалѣетъ и объ ихъ несчастномъ отцѣ, къ которому питала простую и чистую привязанность. Рэю приходило иногда въ голову, какъ ужасно было бы для нея, если бы она любила Дэнтона такъ, какъ должна была бы любить его ея сестра. И его воображеніе создавало невозможныя положенія. Но онъ сознавалъ, что все это его фантазія и что-это такая же выдумка, какъ и то, что онъ представлялъ себѣ иногда, будто влюбленъ въ миссисъ Дэнтонъ и будто это то и есть причина, почему онъ не можетъ любить Пію. Въ обоихъ случаяхъ виноватъ былъ его эстетическій темпераментъ, который столь же часто дѣлается рабомъ, какъ и владыкой своихъ мечтаній.

Піа охотно уступала миссисъ Дэнтонъ свое мѣсто въ сердцѣ отца. Упадокъ физическихъ силъ старика обусловливалъ его переходъ отъ высшаго чувства къ низшему. Миссисъ Дэнтонъ сама смутно сознавала и даже по своему выражала это, когда хотѣла какъ бы оправдать отца въ томъ, что онъ отказывается отъ услугъ Піи и принимаетъ ихъ только отъ нея.

— Я ему теперь полезнѣе, Піа, потому что я отъ земли, я земная; ты ему понадобишься не здѣсь, а въ другомъ мірѣ.

Старикъ всѣми силами держался за жизнь и не допускалъ даже мысли о смерти. Онъ говорилъ, что, какъ только наступитъ настоящая весна и ему можно будетъ выходить, не боясь простуды, онъ понесетъ свою рукопись по издателямъ и будетъ лично предлагать ее. Онъ тщательно выработалъ себѣ планъ дѣйствій и обсуждалъ его съ Рэемъ, которому доказывалъ, что его неудача происходить единственно отъ неумѣнья разговаривать съ издателями. Онъ обѣщалъ Рэю, что, какъ только найдетъ издателя для своей книги, тотчасъ же позаботится объ его романѣ. При этомъ онъ еще разъ попросилъ его принести и прочесть ему свое сочиненіе. Рэй впослѣдствіи со стыдомъ сознавался себѣ самому, что, если бы Хюзъ настаивалъ, онъ согласился бы на это. Но просьба Хюза была, вѣроятно, простой любезностію и слѣдствіемъ его непоколебимой вѣры въ успѣхъ своего собственнаго произведенія.

По мѣрѣ того, какъ наступало лѣто, въ квартирѣ становилось невыносимо душно. Приходилось отворять окна, и тогда комната наполнялась адскимъ шумомъ, такъ что они не могли слышать другъ друга до тѣхъ поръ, пока окна снова не закрывались. Но шумъ поѣздовъ, топотъ лошадей конки, звонки, лязгъ тяжелыхъ фургоновъ, страшный стремительный грохотъ мчащагося на всѣхъ парахъ экспресса, звукъ шаговъ, крики разносчиковъ, хохотъ и ругань, также какъ и подымающіеся съ улицы запахи — все это, повидимому, гораздо менѣе безпокоило, менѣе раздражало нервы больного, чѣмъ здоровыхъ, которые предпочитали запирать окна и задыхаться отъ жары, нежели выносить этотъ содомъ. Тѣмъ не менѣе и онъ все-таки замѣчалъ его, и однажды, когда Рэй заговорилъ объ этомъ адскомъ шумѣ, онъ согласился, что это дѣйствительно ужасно.

— Но, — добавилъ онъ, — я все-таки радъ, что поселился здѣсь и могу такимъ образомъ собственнымъ опытомъ убѣдиться, какъ ужасна жизнь въ большихъ городахъ. Всѣ эти ужасы, поражающіе наше зрѣніе и нашъ слухъ, служатъ матеріальнымъ выраженіемъ того принципа, который лежитъ въ основѣ всего соціальнаго строя. Мнѣ все это послужило большимъ подспорьемъ для моей книги, не на столько, можетъ быть, сколько я бы хотѣлъ, но все-таки несравненно болѣе, чѣмъ я ожидалъ. Никто не можетъ представить себѣ всего ужаса, всей мерзости, всей жестокой и безсмысленной подлости, которыя выражаютъ собой эти явленія. Я только описывалъ существующіе факты и предоставилъ воображенію читателя создавать себѣ, по контрасту, идеальный городъ, съ его чистыми, тихими и мирными улицами, съ рядомъ прекрасныхъ зданій, съ благородными памятниками гражданской и религіозной архитектуры, съ сѣнью колоннадъ и деревъ, съ садами и парками… И все это распланированное и построенное безъ участія жадной и коварной спекуляціи, а лишь силой благороднаго и великодушнаго соревнованія, соединяющаго людей для благородной цѣли, а не разъединяющаго въ борьбѣ изъ-за денегъ… Представьте себѣ городъ, созданный наукой, какимъ долженъ быть каждый городъ въ наше время… безъ этихъ несчастныхъ животныхъ, порабощенныхъ дикарями и все еще употребляемыхъ въ нашемъ якобы цивилизованномъ обществѣ? Въ моемъ идеальномъ городѣ не будетъ ни одной лошади, — электричество будетъ безшумно подвозить людей и вещи къ домамъ… Дженни! подай мнѣ, пожалуйста, рукопись! Ту, что я писалъ сегодня… въ письменномъ столѣ, въ среднемъ ящикѣ… я бы желалъ прочесть…

Миссисъ Дэнтонъ сбросила кошку съ колѣнъ и побѣжала за рукописью. Когда она подала ее отцу, онъ дрожащими пальцами сталъ расправлять листы, но читать не могъ. Онъ съ трудомъ выговорилъ нѣсколько словъ, потомъ закашлялся и протянулъ рукопись Рэю.

— Онъ хочетъ, чтобы вы взяли ее съ собой, — сказала Піа. — Вы можете отдать мнѣ ее завтра утромъ.

Рэй взялъ рукопись и стоялъ, не зная, чѣмъ помочь имъ успокоить припадокъ кашля, и вмѣстѣ съ тѣмъ боясь, что онъ мѣшаетъ имъ. Когда онѣ успокоили, наконецъ, больного и Рэй снова растворилъ окно, чтобы впустить струю теплаго ночного вогдуха, который ворвался въ комнату вмѣстѣ съ бѣшенымъ шумомъ улицы, Піа послѣдовала за нимъ въ маленькую заднюю комнату, гдѣ они остановились на минуту.

— Скажите, ради Бога, — спросилъ Рэй, — зачѣмъ вы не переведете его куда нибудь, гдѣ бы ему было поспокойнѣе? Вѣдь тутъ и здоровый человѣкъ можетъ сойти съ ума.

— Онъ къ этому теперь не такъ чувствителенъ, какъ прежде, — отвѣчала она. — Мы пробовали уговорить его перенести кровать сюда, но онъ не хочетъ. Мнѣ кажется, — прибавила она, что онъ считаетъ перемѣну дурнымъ предзнаменованіемъ.

— Не можетъ быть, чтобы такой человѣкъ, какъ вашъ отецъ, поддавался такимъ нелѣпымъ предразсудкамъ, — сказалъ Рэй. — Какое же вліяніе можетъ имѣть перемѣна комнаты на…

— Въ этомъ случаѣ онъ не разсуждаетъ. Я вообще замѣчаю, что за послѣдніе дни онъ во многихъ отношеніяхъ сталъ похожъ на того, какимъ онъ былъ въ прежнія времена. Ужъ онъ давно не былъ такимъ, какъ сегодня.

— Что говоритъ докторъ?

— Онъ говоритъ, чтобы мы дѣлали все, чего хочетъ отецъ… Онъ говоритъ, что теперь… шумъ уже не можетъ вредить ему…

Въ комнатѣ было темно; но по ея голосу онъ замѣтилъ, что глаза ея полны слезъ. Онъ поискалъ впотьмахъ ея руку, чтобы проститься и, найдя ее, удержалъ на минуту въ своей, потомъ поцѣловалъ. Но въ его сердцѣ не было того сердечнаго трепета, который могъ оправдать этотъ поцѣлуй… Онъ могъ объяснить это движеніе только состраданіемъ…

XXXVI.

Редакторъ газеты «Каждый Вечеръ» возвратилъ Рэю его рукопись. Онъ, очевидно, надѣялся на то, что Рай можетъ быть безпристрастнымъ судіей своего произведенія или посмотритъ на него съ точки зрѣнія интересовъ газеты. Онъ самъ былъ совершенно безпристрастенъ въ томъ, что касалось газеты, и считалъ Рэя также способнымъ отрѣшиться отъ субъективнаго взгляда и чувства.

— Мнѣ кажется, это для насъ не годится, --сказалъ онъ. — Это очень хорошій романъ и я прочиталъ его весь до конца, но я думаю, что въ фельетонѣ онъ потеряетъ. Какъ вы думаете объ этомъ сами?

— Я? — переспросилъ Рэй. — Могу ли я имѣть по этому предмету безпристрастное мнѣніе?

— Почему же нѣтъ? Вы знаете, что намъ нужно, мы достаточно говорили съ вами объ этомъ, и вы должны знать, годится это или нѣтъ. Во всякомъ случаѣ это касается вашего отдѣла. Я лично думаю, что это не годится; но если вы другого мнѣнія, то я ничего не имѣю противъ. Вы должны взять на себя отвѣтственность. Предоставляю вамъ рѣшить это въ интересахъ дѣла.

Рэй подумалъ, какъ старикъ Кэйнъ посмѣялся бы, если бы узналъ, въ какомъ онъ находится положеніи, какъ бы онъ со всѣхъ сторонъ обсуждалъ и коментировалъ это положеніе и придумывалъ бы по этому поводу новые афоризмы. Онъ воображалъ себѣ, что ни одинъ писатель не былъ до сихъ поръ въ его положеніи; это было нѣчто романтичное, похожее на то, какъ если бы подсудимаго заставили самому себѣ произнести приговоръ. Редакторъ, повидимому, очень серьезно смотрѣлъ на это дѣло; онъ сдержанно и нѣсколько строго ожидалъ рѣшенія Рэя.

— Боюсь, что вы правы, — сказалъ Рай. — Я думаю, что это не годится для «Каждаго Вечера». Но даже если бы и годилось то мнѣ неловко было бы навязывать читателямъ свое сочиненіе съ самаго начала.

— Ну, это-то мнѣ было бы все равно, — замѣтилъ редакторъ, — если бы только мы дали имъ то, что нужно.

Рэя покоробило, но редакторъ этого не замѣтилъ. Теперь, какъ и всегда, главнымъ вопросомъ для него была газета. Онъ небрежно прибавилъ:

— Мнѣ кажется, что такой романъ долженъ бы имѣть успѣхъ отдѣльнымъ изданіемъ.

— Я бы желалъ, чтобы вы внушили это мнѣніе какому-нибудь издателю.

Редактору нечего было отвѣтить на это. Онъ открылъ свой пюпитръ и началъ писать.

Не смотря на то, что отвергнутая рукопись лежала передъ нимъ на столѣ, Рэй работалъ въ этотъ день очень успѣшно, а потомъ унесъ рукопись съ собой. Но онъ не вернулся тотчасъ же въ свой отель, а отправился къ Чапли, гдѣ надѣялся застать Пію до ея ухода домой, чтобы спросить ее объ отцѣ. Онъ не былъ у Хюзовъ уже нѣсколько недѣль, а потому и придумалъ для себя этотъ предлогъ. Въ сущности же, ему хотѣлось увидѣть молодую дѣвушку и постараться угадать, что она думаетъ о немъ. Онъ долженъ сдѣлать это теперь, хотя… если бы не было жестокостью совершенно покинуть старика, то лучше всего было бы никогда болѣе не видѣть никого изъ этой семьи.

Придя въ контору Чапли и узнавъ, что Піа ушла домой, онъ почувствовалъ облегченіе. Мистеръ Брандретъ былъ тамъ и привѣтствовалъ Рэя какъ-то еще сердечнѣе, чѣмъ обыкновенно.

— Послушайте-ка, — сказалъ онъ, затворяя дверь своей маленькой комнаты. — Можете ли вы мнѣ раздобыть вашъ романъ теперь же?

— Я могу достать его сію минуту, — сказалъ Рэй, дотрогиваясь до рукописи.

— О! — воскликнулъ нѣсколько смущенный Брандретъ. — Я не зналъ, что вы носите его съ собой!

— Обыкновенно не ношу, а только тогда, когда получаю его обратно отъ какого-нибудь издателя.

— Я думалъ, что онъ былъ уже у всѣхъ, — сказалъ, еще болѣе смущаясь, мистеръ Брандретъ.

— О, на этотъ разъ его отвергъ редакторъ газеты. Романъ только что былъ предложенъ мнѣ для фельетона въ «Каждый Вечеръ», но я забраковалъ его.

— Что вы хотите сказать? — улыбаясь, спросилъ озадаченный мистеръ Брандретъ.

— Именно то, что я говорю. — Рэй объяснилъ; въ чемъ дѣло. — Я чувствую себя Брутомъ и сыномъ Воута одновременно и сейчасъ пойду къ старику Кэйну, чтобы разсказать ему эту исторію. Я увѣренъ, что это позабавитъ его.

— Нѣтъ, постойте! Что редакторъ сказалъ о романѣ?

— О, онъ понравился ему. Онъ всѣмъ нравится, но никто его не беретъ. Онъ сказалъ, что романъ можетъ имѣть успѣхъ въ отдѣльномъ изданіи. Издатели газетъ и журналовъ всѣ думаютъ такъ, а издатели книгъ увѣряютъ, что онъ очень хорошъ для фельетона.

Рэй высказалъ это съ большой горячностью и радъ былъ, что произвелъ впечатлѣніе на Брандрета.

— Послушайте, — сказалъ тотъ, — оставьте-ка мнѣ вашу рукопись.

— Опять?

— Да. Я никогда еще не читалъ ее самъ.

— Берите и будьте счастливы! — съ драматическимъ паѳосомъ произнесъ Рэй, вручая ему рукопись.

— Нѣтъ, серьезно! — сказалъ мистеръ Брандретъ. — Мнѣ надо поговорить съ вами. Сядьте, пожалуйста. Помните, когда вы пришли сюда въ первый разъ, я сказалъ вамъ, что желалъ бы снова поставить Чапли и Б° на линію издательской фирмы. Мнѣ не нравилось, что мы все падаемъ въ этомъ отношеніи и превращаемся въ простыхъ книгопродавцевъ. Помните?

Рэй кивнулъ головой.

— Ну, такъ я никогда не упускалъ изъ виду этой мысли и все высматривалъ съ тѣхъ поръ хорошій романъ для начала. Я долженъ вамъ сознаться, что ничего не нашелъ. Всѣ авторы съ установившейся репутаціей находятся уже въ рукахъ другихъ издателей и ихъ нельзя переманить, не заплативъ сумасшедшихъ денегъ и не нарушивъ въ то же время правила торговой взаимности. Если мы возобновимъ свое издательство, — то мы должны начать съ новаго автора.

— Я, право, не знаю, новый я авторъ или нѣтъ, — сказалъ Рэй, — если рѣчь идетъ обо мнѣ. Иногда мнѣ кажется, что я ужъ порядочно устарѣлъ. Мнѣ представляется, что я пріѣхалъ въ Нью-Іоркъ чуть-ли не въ началѣ христіанской эры. Но «Современный Ромео» такъ же свѣжъ, какъ и прежде. На немъ все еще лежитъ утренняя роса — мѣстами, впрочемъ, стертая носами профессіональныхъ экспертовъ-нюхателей.

— Ну что жъ, — сталъ мистеръ Брандретъ, — онъ достаточно свѣжъ для практическихъ цѣлей. Дайте мнѣ его…

— Съ какимъ оркестромъ прикажете проводить васъ да вашихъ дверей? — спросилъ Рэй.

— Нѣтъ, нѣтъ! Не ожидайте слишкомъ многаго, — сказалъ мистеръ Брандретъ.

— Я ничего не ожидаю, — протестовалъ Рэй.

— Ну вотъ, такъ и надо — это единственная основа всякаго дѣла. Но если только романъ годится, то я думаю, что даже вы сами не будете болѣе рады, чѣмъ я.

— О, благодарю васъ…

— Я не фаталистъ…

— Но это было бы очень похоже на фатализмъ.

— Да, правда. Можно было бы подумать, что романъ дѣйствительно предназначенъ вернуться назадъ, послѣ того, какъ обошелъ всѣхъ издателей.

— Но если онъ былъ предназначенъ къ тому съ самаго начала, то отчего вы не взяли его сразу? Къ чему же тогда была вся эта возня?

— Да, конечно, вы можете сказать это, — согласился мистеръ Брандретъ.

Рэй вышелъ, словно подхваченный уже волной богатства и могущества. Онъ пошелъ въ Кэйну и пригласилъ его пообѣдать вмѣстѣ. Они рѣшили идти къ Мартину, гдѣ обѣдъ стоилъ вдвое дороже, но за то имѣлъ видъ болѣе гастрономическій, чѣмъ въ отелѣ, гдѣ жилъ Рэй. Они заняли столъ въ уголкѣ, и Рэй заказалъ бутылку шампанскаго.

— Да, — сказалъ Кэйнъ, — это какъ разъ вино для такихъ людей, которые хотятъ истратить деньги прежде, чѣмъ ихъ получили. Это настоящій напитокъ игроковъ.

— Вы можете не пить его, — сказалъ Рэй. — Пейте vin ordinaire, которое включено въ цѣну обѣда.

— Нѣтъ, я ничего не имѣю противъ бокала шампанскаго время отъ времени, въ особенности, когда самъ же заставилъ моего амфитріона заказать его, — сказалъ Кэйнъ.

— А я хочу облегчить сегодня мое сердце, — отвѣчалъ Рэй. — Завтра можетъ быть это уже мнѣ не удастся. Впрочемъ, что касается моей книги, то не я ставлю ее на карту, а Брандретъ. Я все еще не понимаю, зачѣмъ ему это понадобилось. Конечно, онъ не особенно рискуетъ.

— Я думаю, что ему даже необходимо рискнуть кое-чѣмъ, — многозначительно сказалъ Кэйнъ и, понизивъ свой мягкій голосъ на цѣлую октаву, продолжалъ:

— Я боюсь, что бѣдный Генри, преслѣдуя свое личное усовершенствованіе, немного запустилъ свои дѣла. Я не осуждаю его, — вы знаете, я вообще никого не осуждаю, — потому что въ подобныхъ вопросахъ всегда остаешься въ сомнѣнія, гдѣ собственно причина и гдѣ слѣдствіе. Можетъ быть, мой милый старый другъ запустилъ свое дѣло потому, что заботился о своей душѣ, а можетъ быть онъ именно обратился къ душѣ, потому что дѣла пошли худо. Во всякомъ случаѣ, очевидно, онъ, какъ и всѣ, увидѣлъ, что трудно служить одновременно Богу и Маммону. Только на этотъ разъ маммону пришлось хуже, и, я думаю, этому можно только порадоваться. Дѣло, въ сущности, въ томъ, что Генри потерялъ интересъ въ своей профессіи; онъ ее не уважаетъ, его мучаетъ совѣсть, и онъ хочетъ раздѣлаться съ нею. Я имѣлъ съ нимъ длинный разговоръ передъ его отъѣздомъ въ деревню и не могъ не пожалѣть его. Не думаю, чтобы женѣ и дочери удалось заманить его опять въ Нью-Іоркъ. Онъ сознаетъ, что съ его стороны эгоистично обрекать ихъ на скуку деревенской жизни и что такъ же эгоистично предоставлять молодому Брандрету нести одному тяжесть дѣла. Но что же вы хотите въ такомъ мірѣ, гдѣ человѣкъ не можетъ избавиться отъ одного грѣха, не впадая въ другой?

И Кэйнъ, довольный своимъ парадоксомъ, позволилъ Рэю наполнить свой стаканъ во второй разъ. Но вдругъ лицо его омрачилось, и Рэй угадалъ причину его неудовольствія.

— Вы выразили вашу мысль не такъ, какъ бы вамъ хотѣлось? — спросилъ онъ.

— Да. Это слишкомъ расплывчато. Скажемъ лучше, что при существующихъ обстоятельствахъ ни одинъ человѣкъ не можетъ дѣлать добро, не дѣлая въ то же время зла…

— Да, это будетъ опредѣленнѣе, — сказалъ Рэй. — Но развѣ вообще извѣстно, что они находятся въ затруднительномъ положеніи?

Кэйнъ, не отвѣчая на его вопросъ, продолжалъ:

— Я думаю, что Генри не правъ въ своемъ желаніи освободиться отъ узъ, связывающихъ всѣхъ насъ въ этой юдоли. Вотъ Давидъ въ этомъ отношеніи послѣдователенъ. Мы должны стоять или падать вмѣстѣ на той дорогѣ, до которой дошли, и не можемъ отдѣлаться отъ міра иначе, какъ оставаясь въ немъ.

Помолчавъ немного, онъ отвѣтилъ на вопросъ Рэя:

— Нѣтъ, никто не знаетъ, что они въ затруднительномъ положеніи, да и я этого не говорю. У нихъ только дѣла немножко запутались, а Генри предоставилъ ихъ одному Брандрету. Впрочемъ, Брандретъ на это не жалуется. Это даетъ ему свободу дѣйствій даже и въ томъ случаѣ, когда приходится хвататься за соломинку.

— За такую соломинку, какъ напримѣръ «Современный Ромео»? — спросилъ Рэй. — Я чувствую нѣкоторыя угрызенія совѣсти: хорошо ли, что я допускаю мистера Брандрета рисковать своими деньгами изъ за моей книги, когда такъ много шансовъ за то, что онъ ихъ потеряетъ?

— Будемъ надѣяться, что онъ, въ концѣ концовъ, не рискнетъ, — сказалъ Кэйнъ и улыбнулся, подмѣтивъ мимолетный протестъ въ глазахъ Рэя. — Но если онъ рискнетъ, то предоставимъ конецъ на волю Божію. Прежде люди чаще, чѣмъ теперь, предоставляли конецъ на волю Божію. Мнѣ помнится, что и я дѣлалъ это когда-то. Такъ было легче, и, мнѣ кажется, я опять вернусь къ этому. Въ нашихъ отношеніяхъ къ божественному началу есть нѣчто весьма любопытное — Богъ тамъ, гдѣ мы предполагаемъ, что онъ есть, и онъ, по нашему желанію, становится нашимъ провидѣніемъ. Люди обыкновенно видѣли его руку въ томъ, что было благопріятно для нихъ и что вредно другимъ. Теперь имъ должно быть стыдно думать такъ. Но мы можемъ возвратиться къ вѣрѣ при болѣе широкомъ взглядѣ на вещи и находить Бога также и въ томъ, что неблагопріятно для насъ — находить его не только въ счастіи, во и въ несчастіи. Можетъ быть, случайность есть ни что иное, какъ самый широкій изъ всѣхъ законовъ, простирающійся далеко за предѣлы тѣхъ мелкихъ законовъ, которые намъ доступны и по которымъ огонь всегда горитъ, а вода всегда находитъ свой уровень.

— Этотъ вашъ афоризмъ лучше перваго, — насмѣшливо замѣтилъ Рэй. — Выпейте-ка еще шампанскаго. А теперь поговоримъ о «Современномъ Ромео».

— Мы лучше выпьемъ за него, — тономъ уваженія сказалъ Кэйнъ.

XXXVII.

— Знаете, — сказалъ мистеръ Брандретъ Рэю, ожидавшему его на слѣдующее утро въ его маленькой комнатѣ. — Я всю ночь не закрывалъ глазъ.

Рэй и самъ не спалъ ни минуты и не могъ утерпѣть, чтобы не пойти къ Чапли, мучимый страхомъ и надеждой за свою книгу. Онъ надѣялся, что мистеръ Брандретъ прочелъ ее, и боялся, что не прочелъ. Онъ уже начиналъ терять мужество, но снова оживился при видѣ улыбающагося лица Брандрета.

— Это ваша книжка виновата. Я думалъ: просмотрю ее немножечко послѣ обѣда и прочитаю двѣ-три главы миссисъ Брандретъ; но я зачитался до одиннадцати часовъ, она легла спать, а я продолжалъ читать часовъ до трехъ. Потомъ цѣлыхъ полчаса кричалъ ребенокъ, — и моего сна какъ не бывало.

Рэй не зналъ, что сказать.

— Я горжусь тѣмъ, что вмѣстѣ съ мистеромъ Брандретомъ младшимъ нарушилъ покой его отца.

Издатель не обратилъ вниканія на эту попытку небрежной шутки.

— Я оставилъ рукопись для миссисъ Брандретъ, — сказалъ онъ… — Она даже вернула меня назадъ, когда я собрался уходить, и еще разъ спросила, оставилъ ли я рукопись… Если романъ понравится ей такъ же, какъ и мнѣ, до конца… Да, я увѣренъ, что ей понравится… Вы сами ей нравитесь, Рэй.

— Правда? — слабо переспросилъ онъ.

— Да, она и о васъ очень хорошаго мнѣнія и говоритъ, что къ вамъ въ извѣстномъ отношеніи были несправедливы и что вы великолѣпно держали себя во всей этой исторіи съ Дэнтономъ.

Рэй былъ въ нѣмомъ изумленіи отъ похвалъ миссисъ Брандретъ; онъ ихъ совсѣмъ не ожидалъ. Между тѣмъ мужъ ея съ улыбкой продолжалъ:

— Она тотчасъ же узнала, кто оригиналъ вашего героя.

Рэй покраснѣлъ, но не пытался опровергать предположеніе, что его герой — портретъ автора.

— Вотъ относительно героини, — продолжалъ мистеръ Брандретъ, — мы ничего не знаемъ. Но миссисъ Брандретъ ею не особенно интересуется.

И онъ принялся разсуждать о характерахъ дѣйствующихъ лицъ и перебирать съ авторомъ всѣ перипетіи романа. Авторъ конечно, пламенѣлъ отъ восторга, глядя на своихъ героевъ со стороны, въ лестномъ освѣщеніи чужой оцѣнки.

— Ну, такъ вотъ, — сказалъ, наконецъ, мистеръ Брандретъ, когда Рей нашелъ въ себѣ силу подняться подъ бременемъ всѣхъ этихъ похвалъ, — вы скоро услышите обо мнѣ, очень, очень скоро. Я-то съ своей стороны совсѣмъ рѣшилъ относительно романа… развѣ только онъ уже слишкомъ не понравится миссисъ Брандретъ… Странныя существа эти женщины, онѣ никогда не могутъ отрѣшиться отъ своихъ личныхъ взглядовъ… Мнѣ кажется, что моя жена оттого не любятъ вашу героиню, что смѣшиваетъ ее въ своемъ умѣ съ той дѣвушкой которая отняла у нея тогда роль Джульетты въ домашнемъ спектаклѣ. Я же говорю, что мы не только обаъ — Перси, но и оба Ромео. Ваша героиня кажется ей немного слабой, но вы, разумѣется, съ намѣреніемъ сдѣлали ее такой…

Рэй, конечно и не подозрѣвалъ въ себѣ такихъ намѣреній, но отвѣтилъ, что предположеніе миссисъ Брандретъ справедливо, даже сдѣлалъ видъ, что находитъ шутку о двухъ Ромео великолѣпной. Но тотчасъ же получилъ за свою угодливость должное возмездіе.

— О! — сказалъ мистеръ Брандреть, — я долженъ разсказать вамъ странную вещь. Какъ разъ въ ту минуту какъ я дошелъ до того мѣста, гдѣ онъ застрѣливается, знаете, а она пробуждается отъ гипнотическаго транса, нашъ мальчикъ страшно закричалъ, а миссисъ Брандретъ проснулась, воображая, что домъ горитъ. Я думаю, что ребенокъ видѣлъ дурной сонъ, — странно, право, какіе сны видятъ иногда маленькія дѣти! Но неправда ли, какъ удивительно, что это случилось какъ разъ въ тотъ моментъ, когда я находился въ возбужденномъ состояніи? Это нѣчто вродѣ телепатіи? Правда, что ребенокъ всегда у меня на умѣ. Кстати, если романъ пойдетъ, вы должны попробовать написать телепатическую исторію. Этого еще никто не дѣлалъ.

— Великолѣпно! — воскликнулъ Рэй. — Я такъ и сдѣлаю.

Они разстались, и Рэй пошелъ работать въ редакцію «Каждаго Вечера». Онъ долженъ былъ сдѣлать надъ собой усиліе вдвое больше противъ того, какое требовалось для работы въ состояніи мрачнаго и глубокаго отчаянія. Надежда прыгала у него передъ глазами, и пульсъ лихорадочнаго бился. Онъ старался внушить себѣ, что мистеръ Брандретъ не давалъ ему еще формальнаго обѣщанія. Онъ говорилъ себѣ также, что, если ребенокъ въ этотъ день будетъ очень безпокоенъ и испортитъ настроеніе миссисъ Брандретъ, то возможно, что издатель найдетъ весьма основательныя причины, чтобы отвергнуть его романъ. Онъ усиленно заставлялъ себя смотрѣть на дѣло именно съ этой точки зрѣнія: только этимъ онъ могъ привести свои нервы въ болѣе спокойное состояніе. Кромѣ того, у него была, смутная мысль, что только при помощи этого усилія воли онъ какъ бы умилостивлялъ судьбу и содѣйствовалъ обратному исходу дѣла.

Нельзя утверждать съ достовѣрностію, что это усиліе имѣло дѣйствительное вліяніе, — однако, въ тотъ же вечеръ мистеръ. Брандретъ пришелъ въ отель и сказалъ Рэю, что рѣшился издать его книгу.

— Мы говорили объ этомъ за обѣдомъ, а жена тотчасъ же послала меня сказать это вамъ. Она говоритъ, что вы и такъ уже достаточно измучены ожиданіемъ и она не желаетъ заставить васъ прождать еще цѣлую ночь. Это первая книга, за которую мы съ ней принимаемся, и мнѣ кажется, ее особенно интересуетъ это новое предпріятіе. Да, кстати, мы узнали, отчего ребенокъ кричалъ тогда. У него разстегнулась булавка и колола его сквозь простыню. На этихъ нянекъ никогда нельзя положиться. Но все-таки мнѣ кажется, что мысль о телепатическомъ романѣ недурна.

— Да, да, это правда, — сказалъ Рэй.

Теперь, когда онъ былъ увѣренъ, что романъ принятъ, онъ почувствовалъ себя какъ бы отрезвленнымъ и не могъ открыта выражать свою радость, хотя и боялся, что этимъ разочаровываетъ мистера Брандрета. Онъ могъ только сказать:

— Чрезвычайно любезно со стороны миссисъ Брандретъ, что она подумала обо мнѣ.

— У нея ужъ такой характеръ; — сказалъ мистеръ Брандеретъ и съ живостью продолжалъ: — Но перейдемъ теперь къ дѣлу. Какъ вы желаете печатать? Хотите заказать собственные стереотипы?

— Нѣтъ, — нерѣшительно отвѣчалъ Рэй, — я не въ состояніи взять этого на себя. Мнѣ одинъ разъ дѣлали такое предложеніе…

— Я такъ и думалъ, что вы не согласитесь, — прервалъ его мистеръ Брандрегъ, — но я все-таки долженъ былъ спросить. Хорошо, доски мы сдѣлаемъ сами и заплатимъ вамъ десять процентовъ съ продажной цѣны книги. Это уже установившееся условіе съ авторами, и мнѣ кажется, что оно недурно.

При этомъ онъ какъ-то поперхнулся, словно что-то застряло у него въ горлѣ, и прибавилъ:

— До извѣстной степени… Такъ какъ мы принимаемъ на себя весь рискъ, то мнѣ кажется, мы должны имѣть… — видите ли: съ одной стороны, это чистая лотерея, а съ другой — вѣрный убытокъ. На публику разсчетъ еще проблематиченъ, — а домовладѣлецъ, а приказчикъ, а бухгалтеръ, а типографъ и бумажный фабрикантъ уже тутъ. Мы несемъ всѣ расходы: аренда, жалованье клеркамъ, наборъ, печатанье, брошюровка, объявленія… авторъ не рискуетъ ничѣмъ…

Рэю пришло въ голову, что авторъ рискуетъ своимъ трудомъ, но вѣдь публика цѣнитъ время художника наравнѣ съ временемъ курицы, высиживающей цыплятъ, и художникъ безсознательно принимаетъ эту оцѣнку. Рэй подумалъ, что теперь не время высказывать это соображеніе, да если бы онъ и высказалъ его, то это ни къ чему бы не послужило. Ему страстно хотѣлось покончить съ Брандретомъ на какихъ бы то ни было условіяхъ, и послѣ того, какъ они пришли къ соглашенію, онъ даже испугался, что выговорилъ себѣ все еще слишкомъ много.

Когда все было кончено, онъ вдругъ сдѣлался совершенно равнодушенъ. Онъ такъ долго и такъ упорно мечталъ объ этомъ, что вѣроятно истощилъ въ себѣ даже возможность волноваться по этому поводу. Во всякомъ случаѣ, онъ замѣтно охладѣлъ къ этому вопросу. Онъ написалъ объ этомъ отцу и Сандерсону. Послѣдній, по всей вѣроятности, напишетъ о немъ замѣтку и, если только братья Гэнксъ не вычеркнутъ ее, то вѣсть эта наэлектризуетъ весь Мидлэндъ. Рэй представилъ себѣ даже форму и содержаніе замѣтки, но и это не волновало его.

— Что со мной случилось? — спросилъ онъ у Кэйна, которому поспѣшилъ сообщить новость. — Я долженъ бы быть въ восторгѣ, а между тѣмъ я не чувствую ничего подобнаго.

— Ага, это очень интересно, но вы еще безъ сомнѣній дойдете до этого. У меня былъ пріятель, который предложилъ руку и сердце предмету своей любви и получилъ согласіе. Первое время онъ чувствовалъ какую-то апатію, смѣшанную, — насколько я могъ судить, со страхомъ. Онъ началъ приходить въ восторгъ лишь некоторое время спустя и потомъ уже жилъ въ полной увѣренности, что онъ самый счастливый человѣкъ въ мірѣ. Но мнѣ кажется, что по отношенію къ важнѣйшимъ событіямъ въ жизни мы бываемъ жертвами условныхъ мнѣній. Намъ сказали, что мы должны чувствовать то-то и то-то относительно такихъ-то и такихъ-то предметовъ: относительно успѣховъ въ любви или въ литературѣ; относительно рожденія нашего первенца, относительно смерти. Но по всей вѣроятности никто въ этихъ случаяхъ не испытываетъ ожидаемыхъ ощущеній. Онъ находитъ эти случаи совершенно такими же, какъ и всѣ другіе въ жизни; имъ только придается большее или меньшее значеніе, но существенной разницы между ними нѣтъ. Можетъ быть, когда мы будемъ умирать, то мы найдемъ, что это такъ же просто и натурально, какъ… какъ…

— Какъ добиться того, чтобъ издатель принялъ вашу книгу, — подсказалъ Рэй.

— Совершенно вѣрно! — воскликнулъ Кэйнъ и засмѣялся своимъ низкимъ мягкимъ хохотомъ.

— Ну, хорошо, вы можете не продолжать, я достаточно уяснилъ себѣ это.

Рэй всталъ, а Кэйнъ спросилъ его, почему онъ такъ торопится и куда идетъ.

— Я пойду сказать Хюзамъ.

— A! такъ я не предлагаю себя въ спутники, — сказалъ Кэйнъ. — Я одобряю ваше постоянство, но у меня на этотъ счетъ свои взгляды. Я думаю, Давиду лучше остаться тамъ, гдѣ онъ былъ; я не говорю, что онъ наказанъ за то, что пришелъ реформировать міръ, но я могъ заранѣе сказать ему, что онъ будетъ побѣжденъ. Онъ мыслитель и мечтатель и въ общинѣ былъ какъ разъ на мѣстѣ. Тамъ онъ могъ ставить міръ, какъ ему было угодно, и освѣщать его съ какой угодно стороны. Здѣсь же онъ видитъ одни исключенія изъ своихъ правилъ и, когда я бываю съ нимъ, то не могу удержаться отъ искушенія указывать ему эти исключенія, хотя и знаю, что это его огорчаетъ. Это ужъ такъ всегда у меня выходить, а потому и считаю болѣе гуманнымъ воздерживаться отъ посѣщеній. Да и сдѣлаю я это, правду сказать, очень охотно, такъ какъ терпѣть не могу бывать съ больными. Конечно, я буду ходить къ нему такъ часто, какъ того требуетъ приличіе. А приличіе, — заключилъ Кэйнъ тономъ, которымъ. онъ высказывалъ свои афоризмы, — превышаетъ гуманность. Многіе реформаторы забываютъ это, — добавилъ онъ.

Дни стали теперь такъ длинны, что въ комнатѣ Хюза только что зажгли лампу, когда Рэй пришелъ къ нему въ началѣ восьмого часа. Сначала онъ обмѣнялся нѣсколькими словами съ Піей въ общей комнатѣ, и она сказала ему, что отецъ провелъ день очень плохо и что она не знаетъ, спитъ онъ или нѣтъ.

— Такъ я уйду, — сказалъ Рэй.

— Нѣтъ, нѣтъ, если онъ не спитъ, онъ радъ будетъ васъ видѣть. Онъ вамъ всегда радъ. А теперь ему уже скоро и совсѣмъ не придется васъ видѣть.

— О Піа! неужели вы думаете?..

— Докторъ говоритъ, что надежды нѣтъ.

Голосъ ея при этомъ не дрогнулъ, и ея твердость сообщилась Рэю, сознававшему, что въ эту минуту онъ такъ близокъ къ человѣку, который самъ такъ близокъ къ смерти.

— А онъ… вашъ отецъ… знаетъ?

— Не могу вамъ сказать. Онъ всегда такъ полонъ надежды… Дженни тоже и слышать не хочетъ о томъ, чтобы перестать надѣяться. Она больше меня бываетъ около него и говоритъ, что у него еще очень много силы. Онъ все еще можетъ понемногу работать надъ своей книгой. Каждая часть ея такъ ясна у него въ головѣ, что онъ можетъ высказать все, что предстоитъ сдѣлать, когда у него хватаетъ силы говорить. Хуже всего, когда у него не хватаетъ голоса… тогда онъ теряетъ терпѣніе. Это и было причиной кровохарканія сегодня.

— Піа! мнѣ стыдно сказать, зачѣмъ я пришелъ сегодня. — Я надѣялся, что ему будетъ интересно узнать…

— О вашей книгѣ?.. О да! Мистеръ Брандрегь сказалъ мнѣ объ этомъ. Я подумала, что вы сами захотите сказать ему.

— Благодарю васъ, — сказалъ Рэй.

Съ минуту онъ молчалъ. Она стояла противъ слабо освѣщеннаго окна, выдѣляясь на немъ темнымъ силуэтомъ, и онъ чувствовалъ себя такъ странно, какъ будто они были два духа, чуждые міру и всѣмъ его интересамъ. Онъ мысленно старался запечатлѣть это ощущеніе, чтобы когда нибудь имъ воспользоваться. Затѣмъ онъ сказалъ:

— Я думалъ тоже, что мнѣ будетъ пріятно сообщить это ему. Но, впрочемъ, я въ этомъ не совсѣмъ увѣренъ. Я не такой, какъ вы, Піа, и должно быть я наказанъ за свой эгоизмъ въ самый моментъ тріумфа. Это вовсе не похоже на тріумфъ… это просто… ничто. Я такъ долго ждалъ этого, такъ долго на это разсчитывалъ, я думалъ, что буду чувствовать словно весь міръ въ моей рукѣ. А между тѣмъ, я сжимаю руку, и въ ней ничего нѣтъ.

Онъ сознавалъ, что ищетъ ея сочувствія, и ожидалъ, что она отвѣтитъ именно такъ, какъ она ему отвѣтила:

— Это потому, что вы теперь не вполнѣ еще сознаете. Вотъ, когда вы придете въ полному сознанію факта, тогда онъ покажется вамъ крупнымъ событіемъ, какимъ и есть на самомъ дѣлѣ.

— А вы думаете, что это крупное событіе?

— Да, насколько имъ можетъ быть всякій успѣхъ.

— Вы думаете, что книга будетъ имѣть успѣхъ?

— Мистеръ Брандретъ думаетъ, что да. Онъ очень надѣется на успѣхъ.

— Иногда мнѣ хочется, чтобы мой романъ провалился. Я не считаю его достойнымъ успѣха. Мнѣ совѣстно за нѣкоторыя мѣста. Имѣю ли я право навязывать его публикѣ, если самъ не вполнѣ уважаю его? Вы бы этого не сдѣлали, если бы это было ваше сочиненіе!

Ему хотѣлось, чтобы она опровергла его слова, что романъ мѣстами не хорошъ; она сказала только:

— Я думаю, наша работа всегда кажется намъ такою, пока не кончена. Но приходитъ время, когда мы должны представлять ее на судъ другимъ; вѣдь она предназначена для нихъ, а не для насъ… почему же имъ не судить ее?

— Да, это правда! Какъ вы великодушны! Какъ можете вы говорить со мной о моей книгѣ… Но я думаю, — если уже я могу выносить этотъ разговоръ, то вы можете тѣмъ болѣе…

— Я пойду, — сказала Піа, не обращая вниманія на скрытое значеніе его словъ, — надо посмотрѣть, не проснулся ли отецъ.

Черезъ минуту она вернулась и тихо сказала:

— Войдите.

— Отецъ, мистеръ Рэй пришелъ, — сказала миссисъ Дэнтонъ.

Ей пришлось возвысить голосъ, чтобы больной услышалъ ее, такъ какъ окно было открыто, и отчаянный грохотъ улицы наполнялъ комнату. Хюзъ лежалъ на постели, вытянувшись во всю длину своего исхудавшаго тѣла, словно онъ былъ уже мертвый.

Онъ встрепенулся немного, услышавъ голосъ дочери; затѣмъ, увидѣвъ Рэя, сдѣлалъ знакъ закрыть окно. Уличные эапахи и горячій паръ поѣздовъ перестали проникать въ комнату; но тяжелый запахъ безполезныхъ лѣкарствъ наполнилъ воздухъ. При свѣтѣ лампы, загороженной отъ глазъ Хюза, Рэй увидѣлъ красныя пятна на его простынѣ и подушкахъ. Больной уже не могъ говорить; онъ только писалъ карандашомъ на отрывной книжкѣ, лежавшей на столикѣ передъ его кроватью.

Когда Піа стала ему: «Отецъ, мистеръ Рэй пришелъ сказать вамъ, что книгу его будутъ печатать Чапли и Компан.», — то лицо больного прояснилось.

Онъ махнулъ рукой въ сторону столика; миссисъ Дэнтонъ подала ему отрывную книжку съ карандашомъ и стала держать передъ нимъ лампу. Рэй взялъ книжку и прочиталъ то, что Хюзъ написалъ на ней слабой рукой:

— Хорошо. Вы должны уговорить ихъ взять мою «Критику мірозданія».

Больной улыбнулся, когда Рей перевелъ глаза отъ бумаги на него.

— Что это такое? — спросила черезъ минуту миссисъ Дэнтонъ. — Секретъ? Что это, отецъ? — продолжала она съ той веселостью, которая, очевидно, нравилась ему, такъ какъ онъ снова улыбнулся и какой-то внутренній свѣтъ блеснулъ въ его стеклянныхъ главахъ.

— Скажите, мистеръ Рэй.

Хюзъ, все еще улыбаясь, покачалъ головой, а Рэй положилъ бумажку въ карманъ. Затѣмъ онъ взялъ длинную руку старика, неподвижно лежавшую на постели.

— Я постараюсь, мистеръ Хюзъ, и сдѣлаю все, что будетъ въ моихъ силахъ.

XXXVIII.

Въ умѣ Рая внезапно возникъ планъ, который онъ рѣшился тотчасъ же привести въ исполненіе. Онъ старался представить его себѣ чѣмъ-то героическимъ и вмѣстѣ съ тѣмъ невыполнимымъ, но все-таки онъ чувствовалъ, что планъ этотъ тяготитъ его. И онъ принудилъ себя приступить къ его выполненію, частью съ энтузіазмомъ самопожертвованія, частью же съ неудовольствіемъ. Какъ ни дурно было осуждать просьбу умирающаго, онъ не могъ удержаться, чтобы не увидѣть въ ней отсутствіе такта и пониманія. Онъ не принималъ въ разсчетъ той надежды на улучшеніе міра, которую имѣлъ въ виду Хюзъ, прося его позаботиться объ его книгѣ; онъ смотрѣлъ на эту книгу лишь какъ на литературное произведеніе и судилъ о мотивахъ автора по своимъ собственнымъ, а эти послѣдніе, — онъ и самъ сознавалъ это, — были совершенно эгоистичны.

Тѣмъ не менѣе онъ тотчасъ же отправился въ Брандрету и разсказалъ ему, въ чемъ дѣло.

— Теперь я скажу вамъ нѣчто такое, — поспѣшно прибавилъ онъ, — что, можетъ быть, покажется вамъ смѣшнымъ, но я говорю это совершенно серьезно. Я читалъ книгу мистера Хюза, всю отъ начала до конца. Она очень хорошо написана, въ этомъ я могу васъ увѣрить. Относительно изложенныхъ въ ней принциповъ, не могу вамъ сказать ничего, но она чрезвычайно оригинальна, и авторъ становится на совершенно новую точку зрѣнія. Поэтому я думаю, что она должна имѣть большой успѣхъ.

Мистеръ Брандретъ слушалъ, видимо заинтересованный.

— Я не могъ бы сдѣлать этого теперь, такъ какъ рѣшилъ уже издать вашу книгу.

— Вотъ по этому-то поводу я и пришелъ къ вамъ. Но начинайте дѣла съ моей книгой, попытайте счастье съ его сочиненіемъ! Я глубоко убѣжденъ въ томъ, что съ его книгой вы рискуете меньше. Я думаю, что у него шансовъ вдвое противъ моего.

— Ну что-жъ, можно будетъ, посмотрѣть потомъ.

— Это будетъ слишкомъ поздно по отношенію къ Хюзу. Для него вопросъ долженъ рѣшиться теперь или никогда! Вы хотите выступить съ, книгой, которая обратила бы всеобщее вниманіе на вашу фирму, а вмѣстѣ съ тѣмъ и получить выгоду. Я же думаю, что книга Хюза должна имѣть громадный успѣхъ. Заглавіе у нея интересное, а содержаніе захватывающее и новое. О ней поднимутся толки безъ конца.

— Теперь слишкомъ поздно, — сказалъ мистеръ Брандретъ. — Я не могъ бы печатать такую книгу, не давъ ее прочитать поочередно всѣмъ нашимъ редакторамъ, а вы сами знаете, что это значитъ. Кромѣ того, я уже принялъ мѣры, чтобы издать вашу книгу какъ можно скорѣе. Времени терять нельзя. Я разослалъ массу замѣтокъ, которыя вы увидите завтра утромъ во всѣхъ руководящихъ газетахъ. Я хочу, чтобы книга мистера Хюза была тщательно разсмотрѣна и, если окажется возможно, — примусь за нее… Я увѣренъ, что изданіе «Современнаго Ромео» будетъ выгодно… Названіе нравится мнѣ съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе, и мнѣ кажется, что вы будете довольны тѣмъ, какъ я подготовилъ прессу. Я постарался избѣгнуть всякой вульгарной рекламы и тѣмъ не менѣе затронулъ, какъ мнѣ кажется, любопытство публики.

Онъ передалъ Рэю содержаніе нѣкоторыхъ изъ своихъ замѣтокъ, и Рэй слушалъ его съ тѣмъ смѣшаннымъ чувствомъ удовольствія и стыда, которое испытываетъ каждый художникъ, когда передъ нимъ раскрывается чисто коммерческая сторона его труда.

— Я довольно долго задержалъ сегодня миссъ Хюзъ, чтобы привести въ надлежащій видъ всѣ эти замѣтки и тотчасъ же разослать ихъ по редакціямъ. Я даю ей только главныя указанія, а ужъ она прекрасно умѣетъ составить все это.

Рэй разстался съ издателемъ съ облегченнымъ сердцемъ и съ чувствомъ благоговѣнія въ божественной благости; онъ принялъ на себя трудную обязанность и выполнилъ ее съ непоколебимымъ мужествомъ. Онъ сдержалъ свое слово Хюзу; онъ предлагалъ даже пожертвовать своей славой и своимъ счастьемъ. Жертва его не принята, и если онъ не могъ удержаться по этому поводу отъ радостнаго чувства, — кто можетъ осудить его? Онъ заслуживалъ похвалы и вознаграждалъ себя полнымъ признаніемъ своей добродѣтели. Онъ представилъ себѣ, какъ Піа, узнавъ объ его великодушіи, выразитъ ему свою признательность въ немногихъ, но краснорѣчивыхъ словахъ. Онъ надѣялся даже, что поступокъ, столь лестный для его характеристики, не ускользнетъ современемъ отъ вниманія его будущаго біографа. Онъ желалъ бы также, чтобы о его великодушной попыткѣ было сообщено Хюзу. Онъ представлялъ себѣ, какъ тронутый старикъ скажетъ, что поступокъ его молодого друга радуетъ его болѣе, нежели самое изданіе книги. Однако, не смотря на его восхищеніе самимъ собой, все время его мучилъ вопросъ о томъ, не думаетъ ли Піа, что онъ и самъ принимаетъ участіе въ этомъ рекламированіи его книги. Въ концѣ концовъ, это чувство всплыло на поверхность и завладѣло имъ окончательно. Оно не дало ему уснуть до самаго утра и отравило ему все удовольствіе, которое онъ испытывалъ по поводу благополучнаго исхода его самоотверженныхъ намѣреній. Наконецъ, ему удалось успокоиться на рѣшеніи — зайти въ контору издателя по дорогѣ въ редакцію «Каждаго Вечера», чтобы увѣрить молодую дѣвушку въ томъ, что онъ не принимаетъ никакого участія въ «подготовкѣ печати» и что онъ желалъ бы лучше ничего не знать объ этомъ.

Онъ пришелъ въ контору раньше мистера Брандрета и спросилъ миссъ Хюзъ. Клеркъ сообщилъ ему, что миссъ Хюзъ не будетъ; она прислала сказать, что отецъ ея очень боленъ и она не можетъ придти въ этотъ день.

— Кажется, что онъ очень плохъ, — замѣтилъ клэркъ.

— Я боюсь, что да, — отвѣчалъ Рэй.

Онъ попросилъ клерка позвать посыльнаго и отправилъ съ нимъ записку въ свою редакцію. Послѣ этого онъ пошелъ къ Хюзамъ.

— Вы получили нашу записку? — прежде всего спросила Піа.

— Нѣтъ, — отвѣчалъ Рэй, — какую записку?

— Которую мы послали вамъ въ редакцію. Онъ все спрашиваетъ васъ сегодня съ тѣхъ поръ, какъ проснулся утромъ. Я знала, что вы придете.

— Конечно. Я пошелъ къ Чапли, чтобы справиться о немъ, и, когда узналъ, что ему хуже, пришелъ, разумѣется, сюда. Онъ очень плохъ?

— Да, онъ не будетъ хоть… Докторъ сказалъ, что ничего больше нельзя уже сдѣлать. Онъ хочетъ видѣть васъ. Хотите, пойти къ нему?

— Піа! — нерѣшительно началъ Рэй, — скажите мнѣ: это насчетъ его книги?

— Да, что-то вродѣ этого. Онъ хочетъ говорить съ вами.

— О, Піа! Я сдѣлалъ все, что могъ. Я тотчасъ же отправился къ мистеру Брандрету и уговаривалъ его взять книгу; но я ничего не могъ сдѣлать. Что я скажу вашему отцу?

— Вы должны сказать правду, — печально отвѣчала молодая дѣвушка.

— Это мистеръ Рэй? — окликнула миссисъ Дэнтонъ изъ комнаты больного. — Войдите, мистеръ Рэй, отецъ васъ зоветъ.

— Сію минуту. Войдите сюда, миссисъ Дэнтонъ, — позвалъ въ свою очередь Рэй.

Она вышла, и Рэй повторилъ ей то, что сказалъ Піѣ. Она не сразу поняла все значеніе этого факта, но затѣмъ, сообразивъ и съ обычной своей экспансивностью выругавъ Брандрета за безсердечность, она съ какимъ-то отчаяніемъ сказала:

— Все равно, вы должны пойти къ нему теперь. Можетъ быть это и не насчетъ книги, а о чемъ нибудь другомъ… только онъ хочетъ васъ видѣть.

Ей пришлось будить отца. Онъ всталъ въ забытьи, словно мертвый. Когда она дала ему понять, кто пришелъ, онъ улыбнулся и умоляющими глазами посмотрѣлъ на Рея.

— Приложите ваше ухо къ его губамъ, — сказала миссъ Дэнтонъ, — онъ не можетъ больше писать, онъ хочетъ сказать вамъ что-то.

Рэй нагнулся и приложилъ ухо въ его подтянутымъ губамъ; но изъ нихъ съ усиліемъ вылетали только слабые безсвязные звуки, не смотря на стараніе умирающаго.

— Мнѣ очень жаль, но я не могу понять ни одного слова, — сказалъ Рэй.

Нѣмое отчаяніе выразилось въ глазахъ старика.

— Смотри на меня, отецъ, — сказала миссисъ Дэртонъ, — ты хотѣлъ спросить о книгѣ?

Лицо его озарилось блѣдной улыбкой.

— Ты хотѣлъ спросить мистера Рая, говорилъ ли онъ о ней съ мистеромъ Брандретомъ?

Улыбка появилась опять.

— Да, онъ говорилъ съ нимъ. Онъ ходилъ къ нему вчера вечеромъ и пришелъ сказать тебѣ… — Рэй вздрогнулъ и задержалъ дыханіе, — что мистеръ Брандретъ возьметъ твою книгу и сейчасъ же начнетъ печатать ее.

Невыразимая радость освѣтила все лицо Хюза, а Рэй глубоко вздохнулъ. Піа взглянула на сестру.

— Мнѣ все равно! — взволнованнымъ тономъ отвѣчала миссисъ Дэнтонъ, понижая голосъ. — У тебя свой свѣтъ въ глазахъ, а у меня свой!

XXXIX.

Рэй проводилъ Хюза до могилы, гдѣ уже лежали Дэнтонъ и его дѣти. Хотя и послѣ смерти старикъ не сталъ болѣе близокъ къ дочерямъ, чѣмъ былъ при жизни, но въ миссисъ Дэнтона проснулись при этомъ случаѣ запоздалыя чувства матери и супруги… Она не отказалась отъ первенствующей роли, которую играла въ семьѣ при жизни отца. Она рѣшила выѣхать изъ квартиры, какъ только окончится мѣсяцъ, и нашла маленькую квартирку въ три комнаты въ болѣе пріятной части города. Туда она и перебралась со своими скудными пожитками и своей кошкой.

Кэйнъ не былъ на похоронахъ, вслѣдствіе предубѣжденія, которое имѣлъ противъ подобныхъ церемоній. Давидъ Хюзъ, по его словамъ, первый одобрилъ бы его искренность въ этомъ отношеніи. Но онъ догадался, что въ этомъ случаѣ можно оказать другого рода помощь, и сдѣлалъ это щедро и деликатно. Онъ не допустилъ, чтобы мистеръ Брандретъ принялъ въ этомъ участіе, и настоялъ на томъ, что это было его исключительное право, какъ стараго друга Хюза. Теперь, когда Хюзъ умеръ, Кэйнъ сожалѣлъ объ его отсутствіи и сознался, что ему доставляетъ удовольствіе оплачивать похоронныя издержки друга.

Дочери Хюза приняли его помощь каждая по своему: миссисъ Дэнтонъ ввидѣ подарка, а Піа ввидѣ займа, который непремѣнно долженъ быть возвращенъ. Молодая дѣвушка вскорѣ возвратилась къ своей работѣ въ конторѣ и, когда Рэй зашелъ къ издателю, онъ увидѣлъ ее уже на обычномъ мѣстѣ за столомъ. Онъ не всегда заходилъ поговорить съ ней, потому что ощущалъ какую-то стыдливую боязнь узнать, что она все еще занята, по порученію Брандрета, составленіемъ рекламныхъ замѣтокъ по поводу «Современнаго Ромео». Онъ преувеличивалъ передъ самимъ собой старанія издателя въ этомъ направленіи и сначала стыдился этого искусственнаго возбужденія интереса публики къ новому роману. Затѣмъ онъ сталъ жадно искать этихъ замѣтокъ и даже обвинялъ про себя газеты, въ которыхъ онѣ не появлялись, въ зависти и въ личномъ недоброжелательствѣ. Ему было бы очень трудно объяснить, — откуда у нихъ взялась бы эта зависть; развѣ только потому, что эти литературныя замѣтки редактировались людьми, книги которыхъ были оставлены безъ вниманія или раскритикованы «Каждымъ Вечеромъ». Но эта теорія не выдерживала строгой критики. Большинство же газетъ, наоборотъ, печатало замѣтки съ той готовностью, которую журнализмъ выказываетъ по отношенію къ литературѣ. Рэй находилъ эти инспирированныя заявленія всюду. Лишь изрѣдка они были слегка измѣнены, но въ большинствѣ случаевъ печатались совершенно въ той формѣ, которую давалъ имъ мистеръ Брандретъ. Какъ бы то ни было, они всегда доставляли Рэю безумную радость. Даже замѣтки торговыхъ газетъ, сухія и дѣловыя, казалось ему, звучали искренней похвалой; даже объявленія, помѣщавшіяся рядомъ съ замѣтками, производили на него впечатлѣніе благопріятнаго мнѣнія. Его жажда къ рекламѣ стала неутолима, и въ сердцѣ своемъ онъ обвинялъ мистера Брандрета въ слишкомъ большой сдержанности

Издатель торопился покончить съ книгой къ лѣтнему сезону и главнымъ образомъ предназначалъ ее для отправляющихся на дачи или уже живущихъ тамъ. Ему казалось, что до сихъ поръ еще слишкомъ мало пользовались лѣтнимъ сезономъ по отношенію къ легкой литературѣ, и ему хотѣлось попробовать, даже если бы это стоило ему нѣкоторыхъ жертвъ, воспользоваться для продажи книги новыми желѣзнодорожными обществами. Онъ предлагалъ имъ разорительныя для себя условія и уговаривалъ Рэя взять только пять процентовъ съ этой продажи, если только это можно будетъ устроить. Онъ торопилъ типографію, и авторъ получалъ огромные листы корректуры съ просьбой возвратить ихъ какъ можно скорѣе. То окончательное исправленіе сочиненія, которое онъ мечталъ сдѣлать въ печати, оказывалось невозможнымъ. Корректурные листы выходили изъ его рукъ съ такими ошибками, которыя горѣли въ его безпокойномъ умѣ, пока новый наборъ не изглаживалъ ихъ. Онъ взвѣшивалъ недостатки и достоинства и надѣялся, что достоинства отвлекутъ вниманіе читателя отъ недостатковъ. Онъ зналъ, что книга мѣстами очень слаба; онъ представлялъ себѣ, какъ на нее могутъ напасть съ этой стороны; онъ самъ нападалъ на нее съ безжалостной насмѣшкой, ставя себя на мѣсто различныхъ рецензентовъ и страдалъ отъ ударовъ, которые самъ наносилъ себѣ. Когда послѣдняя корректура вышла изъ его рукъ, послѣдняя связь его съ книгой оборвалась и разсыпалась, словно это была веревка, свитая изъ песка.

Одно время поднялся вопросъ о томъ, не напечатать ли книгу подъ какимъ нибудь псевдонимомъ, и Рэй подвергъ этотъ вопросъ сужденію редактора «Каждаго Вечера», такъ какъ это отчасти касалось его. Необходимо было рѣшить, можетъ ли критикъ выступить, какъ авторъ, и не повліяетъ ли возможный провалъ книги на критическій отдѣлъ газеты. Редакторъ объявилъ, что для него это не имѣетъ никакого значенія, и самое худшее, что можетъ случиться, это — что Рэй станетъ на одну доску съ другими рецензентами, которые также потерпѣли фіаско, какъ авторы книгъ. По отношенію къ издателю дѣло было не такъ просто, и онъ много разсуждалъ о томъ, не слѣдуетъ ли книгу, какъ чисто-дѣловое предпріятіе, выпустить въ публику анонимно. Они были согласны относительно того, что имя автора П. Б. Ш. Рэй на обложкѣ представляетъ слишкомъ большое число начальныхъ буквъ и читателю будетъ не легко произносить ихъ, говоря объ авторѣ. Съ другой стороны, просто Шелли Рей походило на сантиментальный псевдонимъ. Они рѣшили, что лучше всего — анонимъ.

— Но тогда страдаютъ ваши денежные интересы, — если книга пойдетъ хорошо, — разсуждалъ мистеръ Брандретъ. — Вы имѣете право воспользоваться извѣстностью, которую вамъ даетъ книга, такъ что, если вы напишете другую…

— О, этого бояться нечего! — воскликнулъ Рэй, сидѣвшій, съ головой, опущенной на руки. Вдругъ онъ поднялъ ее и сказалъ:

— Какъ вы думаете насчетъ спартанскаго лаконизма?

— Ш. Рэй — пожалуй, будетъ хорошо, — задумчиво отвѣчалъ мистеръ Брандретъ, — вы ничего не имѣете противъ того, чтобы я спросилъ миссисъ Брандретъ, какъ ей это поправится?

— Разумѣется, ничего. Я буду очень радъ. Подпись воротка, непретенціозна и, кромѣ того, ни къ чему не обязываетъ. Я думаю, такъ будетъ хорошо.

Миссисъ Брандретъ была того же мнѣнія, и имя автора появилось на обложкѣ въ этой формѣ. Но и въ этомъ видѣ имя не избѣгло пересудовъ. Одинъ рецензентъ посвятилъ свою статью обсужденію значенія начальной буквы имени автора; другой видѣлъ въ немъ маску. Въ общемъ же простота и краткость имени возбудили любопытство и, по всей вѣроятности, способствовали до извѣстной степени успѣху книги.

Она не возбудила толковъ тотчасъ по выходѣ. Въ сущности, романъ былъ принятъ публикой и печатью такъ равнодушно, что авторъ сильно усомнился въ шансахъ успѣха, не смотря на тщательную «подготовку» умовъ читателей и рецензентовъ со стороны издателя. Правда, изъ темныхъ уголковъ газетнаго міра тотчасъ же получилось нѣсколько болѣе или менѣе благопріятныхъ отзывовъ о достоинствахъ романа, и эти отзывы были разосланы при каждомъ экземплярѣ изданія; однако, вліятельныя газеты сохраняли убійственное молчаніе относительно «Современнаго Ромео». Въ мидлэндскомъ «Эхо» появилась большая хвалебная статья, въ которой Рэй узналъ выраженіе дружбы Сандерсона; но какъ онъ ни жаждалъ похвалъ, онъ не могъ все-таки принимать въ разсчетъ эту статью. Къ тому же за статьей тотчасъ же слѣдовали весьма неблагопріятныя замѣтки, въ которыхъ онъ увидѣлъ желаніе братьевъ Гэнксъ вознаградить себя за то, что они такъ великодушно позволили Сандерсону напечатать свою статью. Онъ получилъ нѣсколько хвалебныхъ писемъ отъ лицъ, которымъ послалъ книгу; онъ читалъ ихъ съ жадностью, но все-таки не могъ убѣдить себя въ томъ, что эти отзывы заключали въ себѣ безпристрастное сужденіе. Онъ не могъ радоваться даже и письму молодой дѣвушки, которая узнала его самого въ героѣ романа. Она поздравляла его съ успѣхомъ, въ которомъ она какъ будто ни мало не сомнѣвалась. Одна изъ его сестеръ написала ему, по порученію отца и матери, что они всѣ вмѣстѣ читали романъ вслухъ и что отцу онъ нравится такъ же, какъ и всѣмъ имъ. Теперь они съ нетерпѣніемъ ожидаютъ, что скажутъ газеты; читалъ ли онъ длинную статью въ «Эхо» и не нашелъ ли онъ ее слишкомъ холодной и сдержанной для органа, съ которымъ онъ находился въ близкомъ соприкосновеніи? Онъ не могъ опредѣлить, что ему было непріятно: это проявленіе семейной гордости, или анонимное письмо, которое онъ получилъ изъ родной деревни и въ которомъ онъ тотчасъ же узналъ перо мѣстнаго аптекаря.

Авторъ письма, который также торговалъ книгами и считался весьма свободомыслящимъ человѣкомъ, осыпалъ романъ насмѣшками и бранью. Онъ обѣщалъ автору, что тѣ, которыхъ онъ вывелъ въ романѣ въ карикатурномъ видѣ, обольютъ его смолой и вываляютъ въ перьяхъ, если онъ когда нибудь вернется на родину. Затѣмъ Рэй рискнулъ преподнести экземпляръ той дамѣ, которая была его покровительницей въ свѣтскомъ обществѣ Нью-Іорка, и надѣялся на разумную похвалу съ ея стороны. Она спросила его, откуда онъ набралъ такую толпу чудаковъ, какихъ можно было встрѣтить развѣ только въ старинныя времена, когда приходилось останавливаться въ деревенской гостиницѣ. Она смѣялась надъ стараніями его героя, о героинѣ же сказала, что она вульгарна. Впрочемъ, онъ, вѣроятно, и хотѣлъ представить ихъ такими, и она признавала, что онъ очертилъ ихъ очень искусно. При этомъ она созналась, что никогда не читаетъ американскихъ романовъ, да и вообще, кромѣ французскихъ, никакихъ не читаетъ и даже не знаетъ, къ какому жанру отнести его произведеніе. Она, смѣясь, говорила, что должна чувствовать себя глубоко тронутой честью быть знакомой съ такимъ талантливымъ писателемъ.

— Вы насъ всѣхъ, пожалуй, выставите въ вашемъ будущемъ романѣ!.. Но только, пожалуйста, ужъ представьте меня съ золотистыми волосами, еще не подернутыми серебромъ.

За неимѣніемъ другихъ выраженій сочувствія публики, Рэй жадно слѣдилъ за всѣмъ тѣмъ, что появлялось въ окнахъ и на прилавкахъ книжныхъ магазиновъ. Аншлаги съ объявленіями о другихъ романахъ кидались въ глаза при самомъ входѣ, но названія «Современный Ромео» между ними не было. Онъ тщетно искалъ свою книгу между тѣми новостями, которыя служатъ приманкой публики и, наконецъ, съ трудомъ отыскивалъ ее на прилавкахъ, гдѣ-то въ третьемъ или четвертомъ ряду книгъ, въ какомъ нибудь отдаленномъ уголкѣ. Всѣ точно сговорились прятать его романъ отъ публики. Его не было также ни на столахъ большихъ отелей, ни на станціяхъ городской желѣзной дороги. Рэй обошелъ всѣ главные вокзалы и нигдѣ не нашелъ ни одного экземпляра.

Онъ осуждалъ мистера Брандрета за недостатокъ дѣловой энергіи. Онъ желалъ бы, чтобы издатель прибѣгнулъ въ той самой хвастливой рекламѣ, которая прежде заставила бы его содрогнуться отъ стыда. Мистеръ Брандретъ еще вначалѣ предпріятія предложилъ ему устроить по городу процессію тамъ называемыхъ Sandwich men, которые ходили бы одинъ за другимъ, съ досками на спинахъ и слѣдующими надписями на доскахъ:

I.

Читатели-ли вы

II.

«Современнаго Ромео»?

III.

Всѣ читаютъ

VI.

«Современнаго Ромео».

V.

Почему?

VI.

Потому что

VII.

«Современный Ромео»

VIII.

Замѣчательный американскій романъ.

Тогда Рэй безусловно запретилъ подобную процессію; теперь же онъ готовъ бы былъ снять шляпу и стоять передъ ней съ непокрытой головой, если бы встрѣтилъ ее на Юніонъ-Скверѣ или на Двадцать третьей улицѣ.

XL.

Въ теченіе этого періода ожиданія Рэй не видѣлся со старикомъ Кэйномъ, такъ какъ не могъ бы вынести его замѣчаній. Онъ отлично зналъ, какого рода были волновавшія его чувства, и ему не хотѣлось, чтобы ихъ анализировали. Но онъ не могъ не послать Кэйну экземпляра и нѣкоторое время боялся заявленій его благодарности, а потомъ ему стало досадно, что онъ этого заявленія не получалъ. При частыхъ посѣщеніяхъ издателя ему стало казаться, что привѣтствія мистера Брандрета звучатъ холоднѣе, и онъ сталъ ходить рѣже. Онъ упорно занимался своей работой въ «Каждомъ Вечерѣ»; но здѣсь абсолютное молчаніе редактора относительно его книги было для него такъ же тяжело, какъ и воображаемая холодность мистера Брандрета. Онъ не могъ объяснить себѣ, что это — жалость или неудовольствіе, и не понималъ, въ чемъ оно можетъ касаться его отношеній къ газетѣ. Хуже всего было то, что его несчастіе или отсроченный успѣхъ — начинали портить его характеръ. Вслѣдствіе состраданія къ самому себѣ онъ сталъ такъ мягко отзываться о совершенно ничтожныхъ книжкахъ, что не могъ ничего сказать въ свое оправданіе, когда редакторъ указалъ ему на громадную разницу его отзывовъ съ отзывами другихъ критиковъ. Иногда же, наоборотъ, когда онъ чувствовалъ себя глубоко уязвленнымъ жестокой судьбой, онъ критиковалъ лежащія передъ нимъ книги съ рѣзкостью, которая была такъ же несправедлива, какъ и его похвалы изъ жалости. Онъ чувствовалъ, что, если это состояніе продолжится, его фіаско, какъ романиста, повлечетъ за собой и его неуспѣхъ, какъ критика.

Не одна только холодность Брандрета удерживала его отъ посѣщеній; онъ чувствовалъ себя въ присутствіи издателя какъ бы отвѣтственнымъ и даже какъ будто виноватымъ, такъ какъ онъ былъ авторомъ книги, напечатанной вопреки совѣтамъ всѣхъ литературныхъ помощниковъ издателя. Правда, что онъ не просилъ мистера Брандрета печатать ее, но онъ отдалъ ее ему съ большой готовностью. Онъ сохранялъ нелѣпую вѣру въ свое произведеніе, и его упорство по всей вѣроятности подѣйствовало на убѣжденіе мистера Брандрета; онъ зналъ, кромѣ того, что въ принятій его книги участвовало также и личное расположеніе къ нему издателя. Брандреть, хотя и былъ весьма вѣжливъ, — не смотря на всѣ свои слабости, онъ былъ все-таки джентльменъ, — въ душѣ навѣрное проклиналъ его за неудачу. Эта мысль сдѣлалась невыносимой и однажды въ субботу, спустя три недѣли послѣ выхода книги, онъ пришелъ въ контору Чапли, чтобы объясняться съ Брандретомъ. Работа для субботняго номера газеты была всегда чрезвычайно тяжелая, и нервы Рэя къ тому же напряжены какъ личной заботой, такъ и умственными занятіями этого утра. Онъ собирался идти къ издателю, чтобы смиренно сознать свою неудачу и объявить ему, что беретъ всю вину на себя; но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ рисковалъ жестоко поссориться съ Брандретомъ, если тотъ приметъ его заявленіе не такъ, какъ слѣдуетъ.

Онъ прошелъ прямо въ комнату мистера Брандрета, твердый въ своемъ намѣреніи, и молча стоялъ съ нахмуреннымъ лицомъ, когда увидѣлъ здѣсь также Кэйна.

Можетъ быть, старикъ угадалъ опасное настроеніе Рэя; можетъ быть, ему было жаль его; можетъ быть, его дѣйствительно интересовала книга, о которой они говорили съ издателемъ… Какъ бы то ни было, онъ тотчасъ же заговорилъ съ Рэемъ безъ всякаго предварительнаго подшучиванія.

— Мы говорили объ успѣхахъ книги вообще: какъ книга начинаетъ идти, почему и когда?

— Это по поводу «Современнаго Ромео»? — рѣзко спросилъ Рэй.

— Пожалуй, по поводу «Современнаго Ромео».

Рэй взялъ стулъ, который мистеръ Брандретъ приказалъ клерку принести изъ другой комнаты. Кэйнъ продолжалъ:

— Очень любопытно бываетъ прослѣдить иногда исторію нѣкоторыхъ книгъ, и я это дѣлаю иногда. Обыкновенно судьба книги опредѣляется сразу: она или идетъ съ самаго начала, или вовсе не идетъ. Это можно сказать почти о всѣхъ романахъ, которые печатались въ фельетонахъ; но что касается романа, который прямо выходитъ въ формѣ книги, шансы успѣха бываютъ болѣе капризны. Первый большой успѣхъ имѣла у насъ «Хижина дяди Тома», и въ успѣхѣ этомъ не было уже сомнѣнія прежде еще, нежели романъ былъ оконченъ въ «Національной Эрѣ». Но онъ имѣлъ громадные шансы, потому что затрогивалъ жизненный вопросъ, касающійся всей націи.

— Я, должно быть, явился слишкомъ поздно для жизненныхъ вопросовъ, — сказалъ Рэй.

— О нѣтъ! О нѣтъ!.. ихъ остался еще непочатый уголъ. Есть, напримѣръ, промышленное рабство, которое гораздо болѣе распространено по всему міру, нежели простое невольничество. Это рабство все еще ожидаетъ своего романиста.

— Или своей компаніи романистовъ, — мрачно замѣтилъ Рэй.

— И очень хорошо, и прекрасно! Дѣйствительно, можетъ быть только цѣлый синдикатъ и былъ бы въ силахъ справиться съ задачей такихъ громадныхъ размѣровъ.

— Это возстановило бы противъ писателей большую часть публики, — сказалъ мистеръ Брандретъ. Видно было, однако, что онъ въ умѣ отмѣчаетъ про себя намѣреніе не упускать изъ виду рукописей, относящихся къ промышленному рабству..

— Тѣмъ лучше! тѣмъ лучше! — воскликнулъ Кэйнъ. — «Робертъ Эльсмеръ» возстановилъ противъ себя болѣе половины своихъ читателей, благодаря постановкѣ религіознаго вопроса.. Но я не то собственно имѣлъ въ виду. Я думалъ о томъ, какъ нѣкоторыя книги, имѣвшія чудовищный успѣхъ, вначалѣ совсѣмъ не шли.

— Ага! вотъ это интересуетъ меня, какъ автора книги, которая пока все еще не идетъ, — вздохнулъ Рэй.

Кэйнъ одобрительно улыбнулся на его попытку пошутить надъ своимъ горемъ и продолжалъ:

— Вы знаете, что романъ «Ворота настежь», который продавался сотнями тысячъ, въ первыя три недѣли разошелся только въ тысячѣ пятистахъ экземпляровъ.

— Вотъ какъ! — сказалъ Рэй. — Ну, а «Современный Ромео» въ первыя три недѣли разошелся еще только въ количествѣ пятнадцати экземпляровъ.

Онъ засмѣялся, мистеръ Брандретъ тоже; но этотъ фактъ придалъ храбрости Рэю, и онъ замѣтилъ, что издатель такъ же ободрился.

— Не будемъ говорить о «Мистерѣ Барнсъ изъ Нью-Іорка»…

— О нѣтъ, ради Бога! — закричалъ Рэй.

— Ну, въ извѣстномъ отношеніи вы были бы очень рады, если бы написали его, мой милый юноша, — сказалъ Кэйнъ.

— Вы читали его?

— Да, но дѣло совсѣмъ не въ этомъ. «Маленькаго Лорда Фаунтельроя» я и въ глаза не видалъ. Но я хотѣлъ поговорить о книгѣ Бэллами «Черезъ 100 лѣтъ». Четыре мѣсяца послѣ того, какъ она вышла въ свѣтъ, не разошлось еще и первое скромное изданіе.

Кэйнъ всталъ.

— Я зашелъ именно для того, чтобы сообщить эти факты вашему издателю, на случай, если бы вы оба начали терять терпѣніе въ ожиданіи торжества, которое, дѣйствительно, нѣсколько какъ будто запоздало. Вы, конечно, оба уже это замѣтили. Этихъ маленькихъ непріятностей не скроешь.

— Такъ вы хотите сказать, что черезъ три-четыре мѣсяца «Современный Ромео» будетъ продаваться по пятисотъ экземпляровъ въ день? Я очень буду радъ за Брандрета, но самъ я успѣю умереть до этого времени.

— О нѣтъ! о нѣтъ! — мягко возразилъ Кэйнъ, взявъ руку Рэя своими руками. — Отъ литературнаго разочарованія, такъ же какъ и отъ разочарованія въ любви, не умираютъ. Это одинъ изъ многихъ сантиментальныхъ предразсудковъ… Въ сущности-же, мы отлично поправляемся почти отъ всѣхъ такихъ ударовъ и доживаемъ до идіотской старости. Помяните мое слово, милый юноша, вы переживете вашу книгу, по крайней мѣрѣ, на пятьдесятъ лѣтъ.

Кейнъ пожалъ руку Рэя и быстро удалился.

— Въ его словахъ, пожалуй, много правды, — весело началъ мистеръ Брандреть.

— Относительно того, что я переживу мою книгу? — спросилъ Рэй. — Покорно благодарю — это, дѣйствительно, кажется совершенно вѣрно.

— Я говорю совсѣмъ не о томъ. Я думаю, что мѣсяца черезъ три, пожалуй, и въ самомъ дѣлѣ книга можетъ быть пойдетъ…

— Вы разсчитываете на счастливую случайность?

— Да, разсчитываю. Я сдѣлалъ все, что могъ, чтобы подвинуть продажу книги, а теперь мы должны надѣяться на счастье. Въ книжной торговлѣ, какъ и во всякой другой, все зависитъ отъ счастья. Человѣкъ покупаетъ, надѣясь на удачу, которая поможетъ ему продать съ выгодой. Экономисты толкуютъ о какихъ-то законахъ въ торговомъ дѣлѣ… — такихъ законовъ нѣтъ. Кромѣ счастья, удачи — нѣтъ ничего другого, и никакая премудрость не можетъ предсказать или управлять ими. Осторожность — дѣло очень хорошее; но если будете всегда только осторожны, то умрете бѣднякомъ. «Смѣлѣе! смѣлѣе! только безъ крайностей!» — вотъ все, что можно сказать по этому поводу. Ну, а теперь я опять развеселился и по прежнему готовъ держать пари за «Современнаго Ромео».

Молодой издатель наклонился и, ласково потрепавъ Рэя по плечу, продолжалъ:

— Слушайте! Хотите держать пари, что романъ двинется черезъ двѣ недѣли? Я не требую, чтобы вы держали пари на деньги, но хотите рискнуть вашимъ авторскимъ правомъ на первую тысячу?

— Нѣтъ, я не хочу держать пари! — отвѣчалъ Рэй тономъ унынія, который, впрочемъ, не вполнѣ соотвѣтствовалъ его тайному чувству; это можно, по крайней мѣрѣ, заключить изъ его отказа рискнуть частью будущаго авторскаго гонорара. Однако, онъ счелъ благоразумнымъ не поддаваться надеждамъ. Ему казалось, что отъ этого судьба можетъ, пожалуй, обратиться противъ него. Своимъ стоицизмомъ онъ, случалась, уже покорялъ ее себѣ, а главное — онъ не располагалъ другими средствами для побѣды…

XLI.

Послѣ одинокаго и молчаливаго обѣда Рэй отправился посѣтить миссисъ Дэнтонъ и Пію на ихъ новой квартирѣ. Квартира эта находилась въ Гринвичъ-Виллэджъ, въ небольшомъ домикѣ, верхній этажъ котораго уступилъ имъ машинистъ, который самъ занималъ нижній. Въ лицѣ его Рэю съ перваго раза мелькнуло что-то знакомое, потомъ онъ узналъ въ немъ одного изъ посѣтителей воскресныхъ сходокъ у Хюза. Онъ предположилъ, что Рэй былъ единомышленникомъ Хюза и что онъ связанъ общими интересами съ его дочерьми. Послѣднія же не могли быть въ лучшихъ и болѣе заботливыхъ рукахъ, чѣмъ руки добродушной жены машиниста, которая, очевидно, вполнѣ раздѣляла мнѣніе мужа касательно отношеній Рэя къ нимъ. Она всегда встрѣчала его, какъ своего человѣка, съ признаками все возраставшей сердечности. Въ этотъ вечеръ, отворяя ему входную дверь, она сказала:

— Ступайте наверхъ, — вы вѣрно найдете ихъ тамъ…

Рэй послушно поднялся по лѣстницѣ, но на полпути встрѣтилъ миссисъ Дэнтонъ, спускавшуюся съ кошкой на рукахъ — Вотъ и хорошо, — сказала она, — вы найдете Пію наверху, а я вернусь сію минуту.

У него мелькнуло подозрѣніе, что миссисъ Дэнтонъ поддерживала мнѣніе машиниста и его жены относительно безмолвнаго соглашенія между нимъ и Піей, и подумалъ, что она навѣрно, будетъ теперь говорить объ этомъ съ ними. Онъ поднялся въ маленькую квартирку на самомъ верху и постучалъ въ широко отворенную дверь. Дѣвушка сидѣла у окна, и ея бюстъ и голова рѣзко выдѣлялись на прозрачномъ фонѣ яснаго весенняго вечера. Лицо ея было повернуто въ улицѣ. Она такъ и осталась, словно не слыхала его прихода. Одну секунду у него промелькнула даже мысль — уйти незалѣченнымъ. Но дѣвушка обернулась и поздоровалась съ нимъ.

Онъ вошелъ совсѣмъ въ комнату и сѣлъ противъ нея по другую сторону окна. Внизу былъ маленькій неправильный сквэръ, надъ верхушками деревьевъ рѣяли и щебетали ласточки. Уличный шумъ слегка заглушался листвой, это былъ какъ будто крошечный уголокъ лѣса посреди городского ада. Они заговорили о деревнѣ: какъ прелестно должно быть тамъ теперь.

— Да, — сказалъ онъ, — и я удивляюсь, какъ это мы можемъ разстаться съ деревней. Это первая весна, во время которой я не могу слѣдить за каждымъ шагомъ обновляющейся природы. Это большая потеря въ моей жизни. Иногда я называю себя безумцемъ за то, что остаюсь здѣсь. Вѣдь этого не вернешь. Я могъ поѣхать домой и обогатиться впечатлѣніями еще одной липшей весны. О, зачѣмъ я не сдѣлалъ этого!

— Можетъ быть, вы не могли бы тамъ заниматься вашей работой, — замѣтила она.

— О, моя работа! Люди обыкновенно жертвуютъ всѣмъ, что есть лучшаго въ жизни — своей работѣ. Стоитъ ли еще она такихъ жертвъ! къ тому же, если бы я не могъ работать тамъ для газеты, то могъ бы дѣлать что нибудь другое. Я могъ бы написать другой неудачный романъ.

— Развѣ вашъ романъ неудаченъ? — спросила она.

— А вы этого не знаете? Уже три недѣли какъ онъ вышелъ изъ печати, и до сихъ поръ еще никто, повидимому, не обратилъ на него вниманія. Теперь это мое горе, — когда нибудь, можетъ быть, это будетъ мнѣ утѣшеніемъ. Я не жалуюсь. Мистеръ Брандретъ все еще сохраняетъ свою героическую вѣру въ романъ, и даже старикъ Кэйнъ старался воспарить на крыльяхъ благопріятныхъ предсказаній, когда мы видѣлись сегодня передъ обѣдомъ. Но у меня нѣтъ никакой надежды. Кажется, мнѣ было бы легче переносить это, еслибы я самъ болѣе уважалъ мою книгу. Но потерпѣть неудачи съ плохой вещью — это очень горько.

Онъ остановился, чувствуя, что этими словами какъ бы выпрашиваетъ у нея ободренія и даже, если возможно — лести!

— Я снова прочитала книгу съ начала до конца, съ тѣхъ поръ, какъ она вышла изъ печати, — сказала она.

— Правда? — съ трепетомъ спросилъ онъ.

— И я давала ее нашимъ хозяевамъ, они тоже читали. Они неглупые люди, въ своемъ родѣ…

— Да?

— И они высказывали мнѣ свое мнѣніе, обсуждали характеры дѣйствующихъ лицъ. Имъ нравится книга, потому что, какъ они говорятъ, они могутъ представить себѣ, что чувствуетъ каждое изъ этихъ лицъ. Имъ нравится герой, и миссисъ Симпсонъ плакала надъ заключительной сценой. Она говоритъ, что вы прекрасно очертили характеръ героини. Мистеръ Симпсонъ спрашивалъ, неужели вы въ самомъ дѣлѣ вѣрите въ гипнотизмъ? Оба они говорятъ, что имъ казалось, будто они переживали эту исторію.

Рэй слушалъ съ смѣшаннымъ чувствомъ удовольствія и боли. Онъ отлично зналъ, что такіе люди, какъ Симпсоны, не могли судить о романѣ съ такимъ художественнымъ пониманіемъ, какъ та свѣтская старуха, которая сказала, что онъ вѣроятно нарочно представилъ характеры дѣйствующихъ лицъ такими смѣшными и ничтожными; поэтому его коробило отъ похвалы этихъ людей. Но затѣмъ онъ подумалъ, что они, можетъ быть, лучшіе судьи жизненной правды романа.

Если онъ написалъ книгу, которая находила отголосокъ въ чувствахъ и мысляхъ простой, необразованной, но глубоко чувствующей громадной массы американцевъ, представителями которой были Симпсоны, то его удача обезпечена. Онъ отбросилъ въ сторону вопросъ, который время отъ времени встаетъ передъ всякимъ художникомъ: что лучше, — нравиться тому меньшинству, которое презираетъ мнѣніе толпы, или же толпѣ, не обладающей развитымъ вкусомъ, но владѣющей зато непосредственнымъ чувствомъ, — этимъ пробнымъ камнемъ, опредѣляющимъ степень жизненнаго интереса въ каждомъ произведеніи, разсчитанномъ не на одно лишь праздное любопытство…. Рэй не сдѣлалъ еще своего выбора и задумчиво сказалъ:

— Если бы только мистеръ Брандретъ могъ найдти средство сдѣлать книгу доступной всѣмъ Симпсонамъ. Мнѣ кажется, что этого можно бы было достигнуть дешевымъ изданіемъ въ 25 центовъ. Я желалъ бы, чтобы вы передали мнѣ все, что сказали Симпсоны о книгѣ, и, если можете припомнить, скажите мнѣ не только то, что имъ нравится, но и то, что имъ не нравится въ ней. — Піа засмѣялась.

— О, имъ не нравились всѣ дурные люди. Они думаютъ, что жестокій старый отецъ героини ужасенъ и что онъ по справедливости наказанъ смертью дочери. Но въ то же время имъ кажется, что вы должны бы были оживить ее во-время, чтобы схватить руку героя, когда онъ готовится застрѣлиться, и удержать его отъ смертельнаго удара. По ихъ мнѣнію, хорошо бы также спасти кузена или хоть заставить его передъ смертью сознаться, что онъ намѣревался сбросить героя съ обрыва; такъ что бы его убійство являлось какъ бы средствомъ самозащиты. Миссисъ Симпсонъ полагаетъ, что это могло бы вполнѣ удовлетворитъ присяжныхъ.

Рэй засмѣялся также.

— Да, сказалъ онъ, романъ былъ бы несравненно популярнѣе, если бы у него было счастливое окончаніе.

— А можетъ быть и нѣтъ, — замѣтила Піа, — развѣ главный вопросъ не состоитъ въ томъ, чтобы заставить людей толковать о книгѣ? Если бы все кончалось хорошо, они и на половину не говорили бы такъ много, какъ теперь.

— Можетъ быть, — покорно согласился Рэй. — Но, Піа, что же вы сами скажете о ней? Вы еще никогда не говорили мнѣ объ этомъ. Неужели вы въ самомъ дѣлѣ до такой степени презираете ее?

— Я никогда не говорила, что презираю ее!

— Но вы и никогда не говорили противнаго, а въ вашихъ поступкахъ я видѣлъ осужденіе… Я знаю, — добавилъ молодой человѣкъ, — что я вызываю настроеніе и воспоминанія, которыя вамъ тяжелы. Для меня они еще тяжелѣе и, кромѣ того, удивительны… Но мнѣ все-таки кажется, что вы обязаны это сдѣлать для меня.

— Я обязана вамъ гораздо большимъ, — сказала молодая дѣвушка. — Неужели вы думаете, что я могу когда нибудь забыть — чѣмъ вы были для насъ?

— О, не говорите объ этомъ! — воскликнулъ Рэй. — Я вовсе не объ этомъ думалъ. Вы можете не говорить теперь, что вы думаете о книгѣ. Но когда нибудь вы это скажете, да?

Онъ немного придвинулся къ ней. Свѣтъ въ окнѣ начиналъ угасать.

— Когда нибудь, — продолжалъ онъ, — когда нибудь… когда я попрошу васъ позволить мнѣ быть самымъ лучшимъ другомъ, какой у васъ можетъ быть на свѣтѣ… лучшимъ другомъ, какимъ я только могу быть для кого-нибудь?

Онъ остановился, какъ бы ожидая отъ нея отвѣта.

— Никто, — сказала она, — не могъ быть лучшимъ другомъ, чѣмъ вы были для насъ съ самаго начала. Мы такъ втянули васъ во всѣ наши заботы и печали!

— О, нѣтъ! Но я желалъ бы, чтобы это давало мнѣ право приходить къ вамъ и къ миссисъ Дэйтонъ совершенно такъ, какъ прежде.

— Почему же нѣтъ? — отвѣчала она.

XLII.

Рэй ушелъ, недовольный собой. Онъ дурно провелъ ночь, и ему казалось, что онъ только что начиналъ забываться, какъ, стукъ въ дверь снова вернулъ его въ міръ тревогъ и заботъ. Онъ очнулся и спросилъ: — кто тамъ?

— Э! да вы еще не вставали? — послышался голосъ мистера Брандрета. — Можно мнѣ войдти?

— Разумѣется, — сказалъ Рэй и нагнулся впередъ, чтобы отодвинуть задвижку. Однимъ изъ преимуществъ его крошечной комнаты было то, что онъ могъ это дѣлать, не вставая съ постели.

Мистеръ Брандреть казался окруженнымъ однимъ сплошнымъ сіяніемъ, исходившимъ изъ его шелковой шляпы, его воротничка, его сапогъ, его шарфа, его сіяющихъ глазъ и его чисто выбритаго привѣтливаго лица.

— Вы, конечно, не видали еще «Метрополь»? — спросилъ онъ.

— Нѣтъ. Что такое съ «Метрополемъ»?

Мистеръ Брандретъ въ безукоризненныхъ перчаткахъ и не выпуская изящной тросточки изъ рукъ, развернулъ листокъ приложенія къ газетѣ и снова аккуратно сложилъ его такъ, чтобы сверху пришлись три первые столбца страницы. Затѣмъ онъ подалъ газету Рэю, деликатно отвернулся и сталъ смотрѣть въ окно. Рэй взглянулъ на указанное мѣсто и увидѣлъ, что оно занято рецензіей о «Современномъ Ромео». Здѣсь были мѣста, набранныя крупнымъ шрифтомъ для вступленія, коментаріевъ и заключенія, а между ними болѣе мелкимъ и убористымъ шрифтомъ шли цитаты изъ романа, въ которыхъ Рэй увидѣлъ свои собственныя слова въ преображенномъ и какъ бы прославленномъ видѣ.

Рецензентъ съ самаго начала взялъ ноту, которая проходила по всей статьѣ; это былъ крикъ восторга и ликованія по поводу того, что онъ считалъ, очевидно, началомъ совершенно новаго направленія въ романѣ. Онъ привѣтствовалъ неизвѣстнаго автора «Современнаго Ромео», какъ борца за идеализацію и фантазію противъ фотографическаго и плоскаго изображенія жизни. Критикъ выражалъ живѣйшую радость по поводу романа, который онъ считалъ смѣлымъ шагомъ по пути, ведущемъ на настоящую дорогу изъ трясины реализма. Вмѣстѣ съ тѣмъ авторъ статьи тономъ философа заявлялъ, что романъ, въ сущности, не представляетъ изъ себя абсолютно новаго начинанія, раскола или отпаденія отъ прежняго, — нѣтъ, это была, лишь естественная эволюція, это было развитіе духовнаго изъ матеріальнаго. Въ немъ была существенная доля реализма, но освобожденная отъ той грубости и мрака, съ которыми реализмъ до сихъ поръ былъ неразлученъ. Это — доля реализма, одаренная новой жизнью. Рецензентъ обращалъ вниманіе читателя на то, съ какой твердостью и какъ тонко авторъ очертилъ положеніе и изучилъ характеры, прежде чѣмъ приняться за ихъ изображеніе. Затѣмъ онъ просилъ читателя замѣтить, что авторъ, положивъ эту основу, пользовался ею уже какъ наблюдательнымъ пунктомъ, съ котораго, какъ съ «вершины пирамиды», фантазія автора могла предпринять смѣлый полетъ въ области, еще не затронутыя фотографіей и низменнымъ полетомъ реализма. Онъ восхвалялъ слогъ сочиненія, соотвѣтствовавшій, какъ онъ говорилъ, двойственной природѣ концепціи, и сравнивалъ автора съ Тэкереемъ по отношенію къ описанію людей и предметовъ и съ Готорномъ по выраженію идей и чувствъ. Въ этомъ отношеніи авторъ романа выказалъ такъ много тонкости и гибкости, что, въ сущности, здѣсь можно бы было заподозрѣть женскую руку, если бы, съ другой стороны, свободный и мужественный размахъ въ изображеніи страсти и движенія не убѣждалъ въ противномъ. Рецензентъ, приводилъ нѣсколько примѣровъ, и Рэй съ новымъ и усиленнымъ интересомъ перечитывалъ слова, которыя зналъ наизусть. Вся сцена, въ которой кузенъ свергается съ обрыва, была недопечатана цѣликомъ; но сцены, которыя рецензентъ осыпалъ наибольшими похвалами и о которыхъ распространялся болѣе всего, были тѣ, въ которыхъ изображался гипнотическій трансъ и трагическій финалъ романа. Это, по его словамъ, было самой животрепещущей современностью, и онъ приводилъ эти страницы въ примѣръ того, какъ воображеніе должно представлять дѣйствительную жизнь.

Ничто въ области плоскаго, фотографическаго, реалистическаго романа никогда еще не производило такого поразительнаго эффекта, какъ это примѣненіе научнаго открытія въ области идеальнаго. Какъ бы ни были сильны сомнѣнія относительно пользы гипнотизма, какъ лѣчебнаго средства, но относительно удивительнаго искусства, съ которымъ авторъ воспользовался имъ для поэтической фикціи «высокаго достоинства», — сомнѣнія быть не можетъ. Критикъ не говоритъ «высшаго достоинства», потому что книга не лишена также многихъ крупныхъ недостатковъ. Очевидно, — это еще первое произведеніе молодого писателя, жизненный опытъ котораго, повидимому, ограничивался сравнительно тѣснымъ и темнымъ полемъ наблюденія: своей провинціей — даже своимъ приходомъ. Но, можетъ быть, самая ограниченность горизонта и способствовала сосредоточенію мысли автора на непосредственно окружающей его сферѣ. Главное то, что онъ смотрѣлъ на жизнь глазами идеалиста, что онъ отыскалъ ея поэтическія стороны съ тонкимъ чутьемъ прирожденнаго художника и освѣтилъ ее «свѣтомъ, котораго никогда не было ни на морѣ, ни на сушѣ».

И многое еще въ этомъ родѣ говорилось въ рецензіи. Рецензентъ заканчивалъ статью обѣщаніемъ съ интересомъ слѣдить за появленіемъ будущаго произведенія писателя, который даетъ не однѣ только надежды, но и фактическое доказательство таланта. Его книга можетъ быть и не представляетъ еще того великаго американскаго романа, котораго мы такъ долго ожидаемъ, но она составляетъ замѣчательный шагъ впередъ въ желаемомъ направленіи. Авторъ романа предвѣстникъ лучшаго въ этой области, онъ тотъ Моисей, который, если мы послѣдуемъ за нимъ, поведетъ насъ отъ мясныхъ котловъ реализма къ обѣтованной землѣ Идеала.

Время отъ времени Рэй дѣлалъ изъ вѣжливости видъ, что только просматриваетъ рецензію; но мистеръ Брандретъ настаивалъ на томъ, чтобы онъ не торопился и прочиталъ ее всю. Ему хотѣлось поговорить съ нимъ объ этомъ. Но онъ началъ говорить прежде, чѣмъ Рэй окончилъ чтеніе… Въ сущности, онъ все время приставалъ къ нему съ разными вопросами и замѣчаніями и, когда Рэй, наконецъ, положилъ газету, онъ подошелъ и сѣлъ къ нему на кровать.

— Теперь я вамъ скажу, что я сдѣлаю. Я вѣдь не вѣрю въ то, что грѣхъ работать въ воскресенье и къ тому подобные пустяки; но въ данномъ случаѣ я вѣрю, что это было указаніе свыше. Моя жена думаетъ такъ же. Она говоритъ, что это награда за то, что мы такъ вѣрили въ книгу и что теперь было бы грѣшно терять хотя бы минуту времени. Если только надо что-нибудь сдѣлать, то надо дѣлать сейчасъ; мы не должны ждать, пока эффектъ этой рецензіи охладится: я стану ковать желѣзо, пока оно раскалено до красна.

Эти слова какъ будто воодушевили мистера Брандрета, и онъ съ подобающею случаю серьезностью прибавилъ:

— Просто на просто я выкрашу весь свѣтъ въ красную краску — вотъ увидите.

— Хорошо, хорошо, — сказалъ Рэй, — вы уже лучше не говорите мнѣ, какъ вы это сдѣлаете. Мнѣ кажется, я больше не въ состояніи этого вынести.

— Ну, если эта книжка не пойдетъ, — тономъ торжественнаго обѣщанія заявилъ мистеръ Брандретъ, — то ужъ не я буду виноватъ.

Онъ ушелъ, а Рэй впалъ въ тотъ трансъ, который уноситъ счастливаго любовника за предѣлы реальнаго міра. Но любовь была далѣе всего другого отъ его мыслей. Овладѣвшая имъ страсть была эготизмъ, доведенный до тѣхъ предѣловъ, гдѣ человѣкъ уже не видитъ ничего, кромѣ себя. Нѣтъ ощущенія болѣе нездороваго. Къ счастію, такое напряженное состояніе не можетъ держаться долго. Первымъ движеніемъ Рэя было бѣжать отъ всякаго, кто могъ помѣшать его сладостному сознанію своего успѣха. Онъ отлично зналъ, что рецензія «Метрополя» преувеличивала достоинства его книги, но ему нравилось это преувеличеніе. Онъ намѣренно возбуждалъ себя, читая и перечитывая статью за завтракомъ, затѣмъ въ вагонѣ, отправляясь въ паркъ, и, наконецъ, во всѣхъ уединенныхъ уголкахъ парка, гдѣ никто изъ знакомыхъ не могъ встрѣтиться съ нимъ и отвлечь его мысли отъ наслажденія самимъ собою. Сначала статья казалась ему невозможной, подъ конецъ она сдѣлалась, совершенно непонятной. Онъ бросилъ газету въ кусты; но потомъ, уже отойдя значительное пространство, снова вернулся, поднялъ ее и снова перечиталъ статью отъ начала до конца. Смыслъ теперь вернулся, похвалы снова зажгли свои огни, и онъ погружался умомъ въ ихъ яркое сіяніе. Вѣдь это былъ онъ, онъ, все это говорилось о немъ! Онъ постарался ясно представить себѣ это. Кто же онъ въ самомъ дѣлѣ? Этотъ вопросъ мучилъ его… ужъ не сходитъ ли онъ съ ума? Во всякомъ случаѣ ему необходимо теперь уйти отъ самого себя — это было его единственнымъ спасеніемъ. Онъ подумалъ: у кого ему искать убѣжища? У него было много знакомыхъ среди лучшаго общества, и онъ могъ получить чашку чаю изъ рукъ любой прелестной дѣвушки въ любомъ изъ этихъ знакомыхъ домовъ. Зналъ онъ также и многихъ молодыхъ людей, которые съ восторгомъ приняли бы его въ своихъ холостыхъ квартирахъ. Былъ также и старикъ Кэйнъ. Но всѣ они непремѣнно стали бы говорить съ нимъ объ этой рецензіи. Даже Піа сдѣлала бы то же самое. Онъ кончилъ тѣмъ, что пошелъ домой и началъ составлять какія-то замѣтки для слѣдующаго номера «Каждаго Вечера». Работа требовала отъ него большого усилія, чтобы сосредоточить вниманіе, и ему пришлось бороться противъ самого себя, какъ противъ враждебной личности. Но на слѣдующій день онъ нашелъ уже время, чтобы сходить къ мистеру Брандрету, не нанося ущерба своей работѣ, которая уже частью была исполнена. По дорогѣ онъ купилъ главныя утреннія газеты и увидѣлъ, что издатель перепечаталъ въ нихъ длинныя извлеченія изъ рецензіи «Метрополя» въ видѣ рекламы на страницѣ объявленій; въ самомъ же «Метрополѣ» онъ перепечаталъ всю статью отъ начала до конца.

— Эта статья будетъ въ главныхъ органахъ Филадельфіи, Бостона, Чикаго, Цинцинати и Сенъ-Луи, какъ только почта принесетъ туда мою перепечатку. Я думалъ сначала телеграфировать ее, но все это и такъ уже довольно дорого стоитъ, — сказалъ мистеръ Брандретъ.

— Вы увѣрены, что не выбрасываете вашихъ денегъ за окно? — спросилъ нѣсколько смущенный Рэй.

— Я увѣренъ въ томъ, что не выбрасываю за окно счастливаго случая, — съ веселымъ задоромъ возразилъ издатель.

Онъ изложилъ составленный имъ планъ кампаніи; Рэй слушалъ его съ напряженнымъ, жаднымъ вниманіемъ. Онъ взглянулъ въ сторону, гдѣ была комната мистера Чапли — и гдѣ, какъ онъ зналъ, усердно работала Піа, — въ надеждѣ, что она не знаетъ объ его присутствіи. Послѣдній разговоръ съ ней смѣшивался въ его умѣ съ сильнымъ впечатлѣніемъ, которое онъ испыталъ послѣ того и, казалось, оба слились въ одно въ высшей степени интенсивное и возбуждающее ощущеніе. Онъ пошелъ къ выходной двери въ сопровожденіи мистера Брандрета и даже не обернулся, чтобы взглянуть на Пію.

— Да, кстати, — сказалъ издатель, прощаясь съ нимъ, — если бы вы пришли чуть чуть пораньше, я познакомилъ бы васъ съ вашимъ рецензентомъ. Онъ только что забѣгалъ на минутку, спросить, кто такой Ш. Рэй, и мнѣ стоило много труда убѣдить его, что это ваше настоящее имя. Мнѣ даже кажется, что онъ все-таки не совсѣмъ повѣрилъ.

— Ну, а я не совсѣмъ-то вѣрю ему, — небрежно замѣтилъ Рэй, чтобы скрыть свою досаду. — Кто онъ такой?

— Видите ли, ихъ настоящій рецензентъ теперь въ отпуску по болѣзни, а этотъ молодой парень… Уоррель его фамилія, — нѣчто въ родѣ его помощника. Онъ разсказывалъ мнѣ, какъ онъ напалъ на вашу книгу… эти вещи всегда интересны. Онъ хотѣлъ взять домой совсѣмъ другую книгу, но по ошибкѣ ему попалась ваша, да еще нѣсколько книгъ о гипнотизмѣ. Онъ ихъ просмотрѣлъ и думалъ только заглянуть въ вашу, но открылъ ее какъ разъ на сценѣ гипнотическаго транса, именно въ ту минуту, когда умъ его былъ полонъ этимъ предметомъ… Ну, онъ и зачитался. Началъ читать сначала и прочиталъ до конца. Такимъ образомъ вы случайно воспользовались шансомъ другого писателя. Онъ очень хотѣлъ видѣть васъ… Удивительно, какъ все по большей части зависитъ отъ случайности!

— Да, удивительно, — разсѣянно отвѣчалъ Рэй.

— Я зналъ, что вы будете рады этому.

— О да!

XLIII.

Былъ ли шумъ, вызванный «Современнымъ Ромео», слѣдствіемъ рецензіи «Метрополя» или нѣтъ — этого никто изъ людей, знакомыхъ съ капризами книжной торговли, не могъ бы сказать. Въ «Метрополѣ» были восторженныя рецензіи о другихъ книгахъ, не надѣлавшихъ никакого шума, какъ насмѣшливо замѣтилъ Кэйнъ, убѣждая автора повѣрить, что книга обязана успѣхомъ — исключительно своимъ достоинствамъ.

— А чему же она обязана своимъ долгимъ неуспѣхомъ? — спросилъ Рэй, чувствуя колкость въ замѣчаніи Кэйна, но притворяясь, что не понимаетъ ея.

— Ея недостаткамъ.

Мистеръ Брандретъ сначала склоненъ былъ приписать успѣхъ — рецензіи; но затѣмъ рѣшилъ, что все это сдѣлала его собственная смѣлость и ловкость, съ которыми онъ воспользовался статьей для рекламы. Въ этомъ онъ видѣлъ настоящую счастливую случайность и въ минуты благодарности къ провидѣнію утверждалъ, что именно оно внушило, ему эту мысль. Дѣйствительно, другія благопріятныя рецензія начали появляться во вліятельныхъ журналахъ, какъ въ Нью-Іоркѣ, такъ и въ другихъ городахъ. Теперь Рэй видѣлъ свою книгу на «столѣ новостей» въ книжныхъ машинахъ, находилъ ее въ витринахъ; однажды онъ слышалъ, какъ о ней говорили въ вагонѣ воздушной желѣзной дороги. Однимъ словомъ, книга носилась въ воздухѣ; но какъ она туда попала, — этого никто не могъ хорошенько сказать, а онъ меньше, чѣмъ кто либо. Онъ могъ указать на нѣкоторыя осязательныя, грубыя причины, въ родѣ рекламъ мистера Брандрета, но онѣ давно уже были пущены въ ходъ, не производя никакого дѣйствія. Онъ не могъ опредѣлить, въ чемъ собственно состоитъ обаяніе романа даже тогда, когда его откровенно спросила объ этомъ очень живая молодая дѣвица, писавшая корреспонденціи изъ Нью-Іорка для какой-то южной газеты и пришедшая интервьюировать его. Онъ могъ сказать только, что романъ затрогивалъ общее настроеніе. Дѣвица была очень благодарна ему за эту мысль и распространилась о ней въ своей корреспонденціи. Но сдѣлать анализъ этого настроенія ей не удалось. Она могла только представить его, какъ общее пристрастіе къ психологическому роману со стороны публики, которой до тошноты надоѣлъ реализмъ и плоскость школы, фотографировавшей жизнь.

За то она гораздо опредѣленнѣе и подробнѣе описала личность автора. Она представила молодого писателя, какъ типъ мужественной красоты по отношенію лица и головы; но, къ сожалѣнію, ростъ его слишкомъ малъ, что, однако, не замѣчается, пока онъ сидитъ. Спеціально для дамской читающей публики она замѣтила, что у него волнистые черные волосы, раздѣленные проборомъ надъ серединой лба, нѣжнаго и чистаго, какъ у молодой дѣвушки. Прилагаемое воспроизведеніе фотографическаго портрета Рэя не давало полнаго сходства; но было, однако, столько же похоже на него, какъ и ея описаніе. Портреты Рэя начали появляться въ различныхъ мѣстахъ съ вымышленными біографіями его, въ которыхъ много говорилось объ его темномъ происхожденіи и объ его тяжелой жизни въ раннемъ дѣтствѣ. Когда же гдѣ-то сказано было, что онъ вышелъ изъ низшихъ классовъ народа, то мать написала ему полное негодованія письмо, въ которомъ напоминала, что отецъ его — докторъ и что семья ихъ съ обѣихъ сторонъ состояла изъ самыхъ почтенныхъ и образованныхъ людей. Она говорила, что онъ долженъ опровергнуть эти оскорбительныя замѣтки, и онъ никакъ не могъ втолковать ей, что это невозможно, какъ не могъ объяснить и того, что съ этой внезапно нахлынувшей извѣстностью онъ пересталъ уже принадлежать самъ себѣ. Интервьюеры осаждали его на каждомъ шагу: въ его отелѣ, о прелестяхъ и живописности котораго они распространялись въ своихъ замѣткахъ, въ редакціи «Каждаго Вечера», гдѣ ихъ посѣщенія вызывали насмѣшки другихъ сотрудниковъ газеты. Его редакторъ былъ слишкомъ простой и серьезный человѣкъ, чтобы обратить вниманіе на комичную сторону извѣстности Рэя. Но когда онъ замѣтилъ, какъ часто приходятъ его интервьюировать, онъ тотчасъ же заявилъ ему:

— Мнѣ ваша работа нравится, и я желалъ бы оставить васъ при редакціи. Такъ какъ вы, все равно, со временемъ потребуете прибавки гонорара, то я предпочитаю прибавить вамъ теперь же. Поэтому на слѣдующемъ вашемъ чекѣ будетъ выставлена та сумма, которую редакція въ состояніи платить вамъ.

Ничѣмъ другимъ онъ не выразилъ того, что признаетъ фактъ успѣха книги, и никогда не говорилъ о ней. Въ сравненіи съ его газетой произведеніе Рэя не имѣло для него ни малѣйшаго значенія.

Визиты интервьюеровъ всегда льстили самолюбію Рэя, однако его нѣсколько оскорбляло то, что большинство изъ нихъ не читали его книги: они всегда или только что получили ее, или сейчасъ купятъ и непремѣнно прочтутъ. Иногда они являлись къ нему, полные фантастическихъ представленій о немъ послѣ предварительныхъ свиданій съ мистеромъ Брандретомъ, и онъ ничѣмъ не могъ разубѣдить ихъ въ томъ, что даже его литературное прошлое полно эпизодовъ, гораздо болѣе удивительныхъ, чѣмъ это бываетъ въ романахъ.

— Мистеръ Брандретъ сказалъ, что, если бы можно было разсказать всю правду объ этой книжкѣ, — сказала ему молодая дѣвушка журналистка, устремляя на автора свои очаровательные голубые глаза, — то это составило бы одну изъ самыхъ драматическихъ страницъ во всей исторіи литературы. Не можете ли вы сводить мнѣ, въ чемъ дѣло, мистеръ Рэй?

— Право, я и самъ не знаю, въ чемъ тутъ дѣло, — отвѣчалъ Рэй.

— О, прелестно, восхитительно! — воскликнула молодая лэди. — Это я во всякомъ случаѣ помѣщу въ моей статьѣ! — И она продолжала очаровывать автора своими взглядами и своей необыкновенно умной лестью, пока не выпытала отъ него относительно мытарствъ его рукописи гораздо болѣе, чѣмъ онъ самъ считалъ себя способнымъ разсказать. Послѣ этого онъ пошелъ къ Брандрету съ непріятнымъ сознаніемъ, что сыгралъ дурака.

— Послушайте, Брандретъ, — сводахъ онъ ему, — что вы нашли такого драматичнаго въ исторіи романа, который шесть мѣсяцевъ безуспѣшно толкался на книжномъ рынкѣ?

Мистеръ Брандретъ уставился на него во всѣ глаза, потомъ словно вдругъ вспомнилъ что-то:

— Ахъ! это та дѣвица! — воскликнулъ онъ. — Она непремѣнно хотѣла узнать что нибудь особенное о книгѣ, и я вскользь бросилъ нѣсколько словъ. Я совсѣмъ не думалъ о васъ въ эту минуту. Рэй, вы добрый малый, и я не скрою отъ васъ, что, когда я рискнулъ съ вашей книгой, дѣла у насъ дошли до такого пункта, что необходимо было рискнуть на чемъ бы то ни было. Мистеръ Чапли сильно запустилъ издательское дѣло фирмы, и намъ приходилось плохо. Когда же мы поѣхали весной въ деревню, онъ ни подъ какимъ видомъ не хотѣлъ допустить, чтобы мы предпринимали какое-либо новое изданіе. Но мы съ женой много обсуждали этотъ вопросъ, и она убѣдилась, такъ же, какъ и я, что мнѣ оставалось только или дѣйствовать самостоятельно, или выйдти изъ товарищества. При такомъ положеніи дѣло не могло кормить двѣ семьи. Вотъ я и рѣшился рискнуть съ вашей книгой. Если бы попытка не удалась, я очутился бы въ страшномъ затрудненіи. Я не говорю, что не могъ бы выпутаться изъ него; но это было бы очень трудно.

— Да это чрезвычайно интересно! — сказалъ Рэй. — Мнѣ кажется, я скоро стану считать себя вашимъ спасителемъ.

— Ну, до этого дѣло бы не дошло, — весело протестовалъ мистеръ Брандретъ. — Да наконецъ, въ послѣднюю минуту могъ явиться кто нибудь другой. Я не вижу причины, почему не разсказать вамъ, что въ тотъ самый вечеръ, когда вы пришли ко мнѣ и просили взять книгу старика Хюза, — мы съ женой очень серьезно обсуждали этотъ вопросъ, рѣшили просмотрѣть книгу утромъ и… можетъ быть… отложить вашъ романъ. Наши разговоры разбудили ребенка, а затѣмъ онъ не давалъ намъ спать цѣлую ночь, такъ что утромъ мы уже не въ состояніи были заняться этимъ вопросомъ. Я принялъ это за указаніе и не остановилъ изданія вашей книги. Должно быть, все это всплыло у меня въ памяти въ то время, какъ я разговаривалъ съ этой дѣвицей, и я сказалъ ей то, что она передала вамъ.

— Ну что жъ, это достаточно драматично, — задумчиво сказалъ Рэй, — даже, пожалуй, трагично.

— О, да! — вздыхая, отвѣчалъ Брандретъ. — Я все боялся спросить васъ, какъ вы уладили дѣло съ мистеромъ Хюзомъ?

— О, это уладила миссисъ Дэнтонъ, — усмѣхнулся Рэй. — Я сказалъ ей, что вы не согласились на мою просьбу, а она пошла къ нему и сказала, что вы взяли книгу и тотчасъ же будете издавать ее.

Мистеръ Брандретъ былъ видимо огорченъ.

— Право, я не знаю, что и сказать на это. Но я все-таки доволенъ, что удержалъ вашу книгу. А книгу мистера Хюза я тотчасъ же велю тщательно просмотрѣть, и мнѣ кажется, что съ ней можно будетъ сдѣлать новую попытку. Кстети, — весело сказалъ онъ, — вамъ навѣрное, пріятно будетъ узнать, что «Современный Ромео» достигъ весьма почтеннаго возраста. Мы только что напечатали двадцать первую тысячу.

— Неужели? — воскликнулъ Рэй съ хорошо разыграннымъ восторгомъ. При томъ шумѣ, который надѣлала книга, онъ представлялъ себѣ, что она должна, была разойтись уже въ пятидесяти тысячахъ экземплярахъ.

На самомъ же дѣлѣ продажа не достигла этой цифры. Она дошла до 42 или 43 тысячъ, на этомъ остановилась и ничто уже не могло сдвинуть ее съ этой точки. Авторъ и издатель много толковали по этому поводу, но ни тотъ, ни другой не могли разрѣшить этой загадки. Невозможно было объяснить, почему книга, о которой столько писали и говорили, не продолжаетъ продаваться до безконечности; всѣ шансы были за это, а между тѣмъ этого не было. Можетъ быть, по какому нибудь закону естественнаго подбора она исчерпала какъ разъ то опредѣленное количество читателей, которымъ нравятся такого рода «психологическія» произведенія; они-то составили славу романа, но число ихъ не росло. Въ своихъ бесѣдахъ съ Кэйномъ и Брандретомъ, авторъ тщетно старался отыскать законъ, подъ который можно бы подвести этотъ фактъ. Наконецъ, Кэйнъ сказалъ:

— Зачѣмъ мы всегда ищемъ законовъ для разныхъ явленій? Развѣ есть законъ для насъ самихъ? Правда, намъ кажется, что есть, но вѣдь мы это постоянно упускаемъ изъ виду и дѣйствуемъ изъ чистаго каприза, по первому импульсу. Я прожилъ много лѣтъ на свѣтѣ, но я не могъ бы, положа руку на сердце, сказать, что видѣлъ болѣе двухъ-трехъ разъ случаи, когда слѣдствіе вытекало изъ причины. И это каждый разъ производило на меня впечатлѣніе театральнаго эффекта. Послѣдствій я видѣлъ иного, но причинъ не видалъ. Можетъ быть, наша жизнь есть просто заключеніе невѣдомыхъ намъ посылокъ… Въ доброе старое время мы льстили себѣ, воображая себя ужасными грѣшниками; мы думали, что своими словами и поступками здѣсь — готовимъ страшныя послѣдствія гдѣ-то въ другомъ мірѣ. А что, если все, что здѣсь происходитъ, само является лишь послѣдствіемъ чего-то, что было въ какомъ нибудь не здѣшнемъ мірѣ?

— Это очень забавное предположеніе, — сказалъ Рэй, — но оно не имѣетъ прямого отношенія къ уменьшенію продажи «Современнаго Ромео».

— Все на свѣтѣ имѣетъ отношеніе къ этой книгѣ, если бы мы только могли понимать все, какъ слѣдуетъ. Продажа превратилась, можетъ быть, потому, что вліяніе какой нибудь счастливой звѣзды, погасшей многія тысячелѣтія тому назадъ, перестало достигать до нашей планеты…

Кэйнъ, повидимому, отмѣтилъ сказанное въ своей памяти, а Рэй разсмѣялся.

— Вы, кажется, накопляете капиталы. Въ этихъ афоризмахъ — деньги, — сказалъ онъ.

— Нѣтъ, денегъ въ «Афоризмахъ» нѣтъ, — печально отвѣтахъ Кэйнъ, — въ нихъ есть только мудрость.

Рэй, впрочемъ, нисколько и не смущался тѣмъ, что не можетъ найдти причину остановки въ продажѣ книги. Въ душѣ онъ былъ вполнѣ удовлетворенъ ея успѣхомъ и охотно оставлялъ публику въ убѣжденіи, что романъ продался въ ста пятидесяти тысячахъ экземплярахъ. Мистеръ Брандретъ также былъ очень доволенъ. Онъ думалъ, что продажа снова подымется послѣ того, какъ дачники вернутся въ городъ. Онъ открылъ даже, что книга имѣетъ весьма солидныя достоинства. Но въ настоящее время возникалъ вопросъ: что Рэй напишетъ затѣмъ?

— Вамъ надо ковать желѣзо, пока оно горячо, знаете, — сказалъ издатель.

— Разумѣется; я уже думалъ объ этомъ, — согласился молодой человѣкъ, — и мнѣ кажется, что я нашелъ очень хорошую тему для романа.

— Вы не можете подѣлиться со мной?

— Нѣтъ, не могу: она еще не вполнѣ скристализовалась въ моемъ воображеніи, и мнѣ кажется даже, что она не можетъ опредѣлиться, пока я не найду настоящаго заглавія для романа.

— А вы уже придумали какое нибудь?

— Да, по крайней мѣрѣ съ полдюжины, но ни одно не подходитъ.

— Заглавіе это главное, — сказалъ издатель, — мнѣ кажется, оно-то и составило счастіе «Современнаго Ромео».

Рэй на минуту задумался.

— Какъ вамъ нравится: «Скрытая роза»?

— Что же, это, пожалуй, привлекательно, — сказалъ мистеръ Брандретъ. — Только помните, Рэй, что вы отдаете книгу намъ.

Рэй колебался.

— Да, — но только не на прежнихъ десятипроцентныхъ условіяхъ, Брандретъ.

— О, насчетъ условій мы сойдемся, — отвѣчалъ издатель.

— Потому что, знаете, я могъ бы получить гораздо больше.

— Ага! уже подъѣзжали издатели? — Рэй поднялъ кверху всѣ пальцы одной руки.

— Хорошо, — сказалъ Брандретъ, — ваша будущая книга принадлежитъ Чапли и К°. Вы должны держать ваши изданія въ одномъ мѣстѣ. Одна книга будетъ содѣйствовать продажѣ другой, «Скрытая роза», появившись на свѣтъ, разбудитъ «Современнаго Ромео»…

XLIV.

Для Піи Хюзъ и для ея сестры лѣто проходило однообразно. Молодая дѣвушка усиленно занималась, чтобы нагнать потерянное раньше время, и исполняла двойную работу, вслѣдствіе расширенія дѣлъ издательской фирмы. Успѣхъ «Современнаго Ромео» также прибавилъ ей дѣла, и новыя предпріятія, которыя этотъ успѣхъ внушилъ мистеру Брандрету, вызвали усиленную переписку, причемъ молодой дѣвушкѣ приходилось самой выработывать форму для идей, которыя Брандретъ бросалъ ей на лету, въ безформенномъ видѣ. Онъ вполнѣ довѣрялся ея уму и искусству, и она сдѣлалась теперь однимъ изъ редакторовъ, читавшихъ рукописи для фирмы Чапли и К°. Рэй узналъ это по множеству рукописей, которыя видѣлъ у нея дома, на столѣ. Онъ зналъ и о другихъ обстоятельствахъ, благодаря своему близкому знакомству, даже интимности съ Брандретомъ. Издатель постоянно восхвалялъ Пію.

— Вотъ тутъ и говорите о мужчинахъ! — выпалилъ онъ однажды. — Да у этой дѣвушки голова лучше, чѣмъ у половины дѣловыхъ людей въ Нью-Іоркѣ. Если бы она не была женщиной, то мы безъ всякаго сомнѣнія предложили бы ей современемъ войти въ товарищество, чтобы не потерять ее. Бѣда въ томъ, что женщинѣ можно предложить товарищества лишь въ одной формѣ.

Рэй вспыхнулъ, но не сказалъ ни слова, а мистеръ Брандретъ, очевидно по ассоціаціи идей, спросилъ:

— Вы часто видитесь съ ними въ ихъ новой квартирѣ?

— Да, я бываю тамъ приблизительно каждую недѣлю.

— Ну, какъ они поживаютъ?

— Повидимому, очень хорошо. — Онъ помолчалъ немного, потомъ продолжалъ:

— Если бы это не противорѣчило всѣмъ предвзятымъ понятіямъ относительно людей, которые переживаютъ то, что онѣ пережили недавно, то я сказалъ бы, что онѣ теперь гораздо счастливѣе, чѣмъ были раньше. Я думаю, что миссисъ Дэнтонъ не особенно любила дѣтей и мужа; но отецъ въ послѣднее время никого, кромѣ нея, около себя не терпѣлъ. Очень возможно, что она выйдетъ замужъ.

Мистеръ Брандретъ слушалъ, стараясь сдѣлать видъ, что возмущенъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ улыбался.

— Я ее не осуждаю, — продолжалъ Рэй. — Можетъ быть, обыкновеніе Кэйна — никого не осуждать заразительно. Она сама оправдывала себя однажды тѣмъ, что не она себя сотворила; но мнѣ кажется, это довольно опасная почва, если люди вообще станутъ пользоваться этимъ оправданіемъ. Но за то миссъ Хюзъ очень любила и двухъ бѣдныхъ малютокъ, и этого несчастнаго. Теперь заботы о нихъ не стало и наступилъ покой. Обѣ онѣ скучаютъ объ отцѣ: но вѣдь онъ былъ уже осужденъ на смерть… Кролѣ того, мнѣ иногда казалось, что его отеческая любовь стала менѣе и интенсивной, растворившись въ любви къ цѣлой общинѣ. Я не умѣю, этого хорошенько выразить, но мнѣ всегда кажется, что дѣтямъ человѣка, который занятъ какими бы то ни было міровыми вопросами, приходится очень плохо. А между тѣлъ, я сознаю, что міровые вопросы необходимы.

— Вы сказали это совершенно такъ, какъ старикъ Кэйнъ, — замѣтилъ мистеръ Брандретъ.

— Неужели? Вѣдь я только что замѣтилъ, что Кэйнъ заразителенъ. Очевидно, усвоивъ себѣ образъ его мыслей, я перенялъ также и его тонъ, хотя я не особенный поклонникъ ни того, ни другого. Я хотѣлъ только сказать, что миссъ Хюзъ и ея сестра живутъ очень комфортабельно и мило. У нихъ одинъ изъ самыхъ уютныхъ уголковъ въ Нью-Іоркѣ.

— Какъ только мы снова войдемъ въ курсъ городской жизни, — сказалъ Брандретъ, — такъ миссисъ Брандретъ сдѣлаетъ илъ визитъ. Теперь, когда мистеръ Чапли и мистеръ Хюзъ не стоятъ поперекъ дороги, нѣтъ никакой причины не оказать имъ вниманія. Миссъ Хюзъ, по крайней мѣрѣ — настоящая лэди. Я позабочусь о томъ, чтобы она не работала черезъ силу. Успѣхъ «Современнаго Ромео» почти всѣхъ насъ сбилъ съ ногъ. Я дамъ ей отпускъ на три недѣли къ концу августа.

Рэй нашелъ однажды вечеромъ къ Піѣ въ началѣ ея отпуска и засталъ ее за рукописью и за книгой, которыя лежали передъ ней. Миссисъ Дэнтонъ сидѣла съ Симпсонами на крыльцѣ и послала его къ Піѣ, когда онъ отказался присоединиться къ нимъ.

— Я думалъ, что застану васъ за чтеніемъ путеводителей, чтобы рѣшить выборъ между Нью-Портомь и Саратогой, — сказалъ онъ, — а между тѣмъ въ вашемъ образѣ жизни ничто не измѣнилось оттого, что вы не сидите въ конторѣ.

— Это книга, которую я принесла домой, потому что она интересовала меня, — оправдывалась молодая дѣвушка. — Мы никуда не уѣзжаемъ.

— Мнѣ кажется, я и самъ бы никуда не поѣхалъ, — сказалъ Рэй, — если бы мнѣ не хотѣлось повидаться со своими. Мой отпускъ начинается завтра.

— Завтра?

— Да, мнѣ хотѣлось бы провести свободное время въ экскурсіяхъ вокругъ Нью-Іорка. Но я уѣзжаю уже сегодня вечеромъ и пришелъ проститься съ вами. Я надѣюсь, что вы замѣтите мое отсутствіе.

— Очень даже замѣтимъ, — сказала она и потомъ прибавила: — я думаю, большая часть вашихъ свѣтскихъ друзей уѣхали изъ города?

— Развѣ?

— Мнѣ кажется, вы это должны лучше знать. Вѣдь мы узнавали о нихъ черезъ васъ.

— Да, эти! — сказалъ Рэй. — Да, они уѣхали, и я тоже уѣзжаю. Мнѣ очень тяжело разставаться съ вами. Что передать отъ васъ деревнѣ?

— Только мою любовь.

Она смотрѣла на рукопись, лежавшую передъ ней, и тихо покачивалась на стулѣ.

— Я чувствую словно тоску по родинѣ, когда думаю о ней, — съ трогательной грустью сказала она затѣмъ.

Онъ почувствовалъ тоску одиночества въ ея тонѣ, и его охватило сочувствіе къ ней. Если миссисъ Дэнтонъ выйдетъ опять замужъ, Піа будетъ совсѣмъ одна на свѣтѣ. Онъ глядѣлъ на нее, и она казалась ему слишкомъ маленькой и хрупкой, чтобы прокладывать себѣ дорогу въ жизни безъ посторонней помощи.

— Піа, — сказалъ онъ, и тонъ его голоса удивилъ его самого. — Я хотѣлъ сказать вамъ нѣчто… спросить васъ… — Онъ видѣлъ, что она слушала всѣмъ своимъ существомъ, хотя по внѣшности этого нельзя было замѣтить. Если онъ вообще хотѣлъ продолжать, то онъ долженъ былъ взять болѣе мягкій тонъ.

— Вы, я думаю, знаете, какой я буду богатый человѣкъ, когда получу свое авторское право на книгу. Это просто невѣроятно, но у меня дѣйствительно будетъ пять или шесть тысячъ долларовъ — цѣлое состояніе. Ну, такъ вотъ — я когда то просилъ васъ позволить мнѣ быть вашимъ другомъ, потому что неудачный авторъ не имѣлъ права просить большаго. Или нѣтъ! Это все не то! — прервалъ онъ себя, пораженный фальшивымъ оборотомъ, который принимали его слова.

— Я не знаю, какъ это сказать. Когда-то я былъ влюбленъ, страстно влюбленъ — такой любовью, какую я описалъ въ моемъ романѣ. Но то… то поклоненіе, которое я чувствую къ вамъ… я дѣйствительно поклоняюсь вамъ, Піа, — это не то. Это глубочайшее уваженіе къ вамъ когда-то тѣмъ чувствомъ, — но теперь я въ этомъ не увѣренъ. Я не могъ уѣхать, не предложивъ вамъ, чтобы вы приняли отъ меня это поклоненіе… на всю нашу жизнь, — или отвергли его, если вамъ этого мало. Понимаете вы меня?

— Я васъ понимаю, — отвѣчала молодая дѣвушка, нервно сжимая руку, которая схватила ея пальцы.

— Я не могъ оставить васъ, — продолжалъ онъ, — не сказавъ вамъ, что нѣтъ на свѣтѣ человѣка, котораго я уважалъ бы наравнѣ съ вами. Я уже давно стремился высказать вамъ это; но мнѣ казалось страннымъ остановиться на этомъ и не пойти дальше. Если бы я не считалъ васъ такой доброй и умной, то, мнѣ кажется, я не рискнулъ бы высказать вамъ это. Я увѣренъ, что все, что вы рѣшите, будетъ хорошо, будетъ самымъ лучшимъ для насъ обоихъ. Мнѣ тяжело было бы, если бы вы подумали, что я продолжалъ бы ходить къ вамъ, не высказавъ вамъ этого. Я давно бы сказалъ вамъ все; но все надѣялся, что въ состояніи буду предложить вамъ больше. Мнѣ двадцать шесть лѣтъ, и я уже никогда, можетъ быть, не буду любить такъ, какъ любилъ когда-то. Я убѣжденъ, что насъ соединяли бы высшіе интересы, и вы спасли бы меня отъ жизни исключительно для самого себя. Что вы скажете на это, Піа?

Онъ ждалъ, когда она прерветъ свое молчаніе, котораго онъ не умѣлъ себѣ объяснить. Наконецъ, она заговорила:

— Нѣтъ! — сказала она и, отодвинувшись, отняла у него руку. — Это было бы не хорошо. Я не боюсь довѣриться вамъ…

— Такъ почему же?..

— Я знаю, какой вы вѣрный другъ. Но мнѣ кажется — я увѣрена, — что не люблю васъ! А безъ любви это было бы святотатствомъ. Это само по себѣ ничто, но безъ этого все остальное было бы ничѣмъ.

Понявъ, что ея слова должны были уязвить его самолюбіе, она поспѣшила прибавить:

— Я любила васъ когда-то. Да! любила. И когда мистеръ Брандретъ просилъ меня прочитать вашу рукопись, я не согласилась потому, что боялась самой себя. Но потомъ… это прошло.

— По моей винѣ? — спросилъ Рэй.

— Ни по чьей винѣ, — отвѣчала Піа. — Если бы я не была тогда такъ несчастна, то все было бы иначе…

— О, Піа!

— Но у меня не хватило сердца на это… Я знаю, моя жизнь и впередъ должна идти именно такъ, какъ она идетъ теперь. Я все это обдумала. Я думала, что, можетъ быть, вы когда нибудь скажете мнѣ… то, что вы сказали, или иное… и старалась представить себѣ, какъ я должна поступить… Я никогда никого не полюблю и никогда не выйду замужъ. Не думайте, однако, что я буду несчастна. Я стою на ногахъ, умѣю работать, и мы съ Дженни никогда не будемъ чувствоватъ себя безпомощными. Даже если бы намъ пришлось съ нею разучиться, — у меня всегда будетъ свой уголокъ. Я не боюсь остаться старой дѣвой. На свѣтѣ и для меня найдется дѣло, и я съумѣю его дѣлать. Вамъ не странно, что я такъ говорю?

— Нѣтъ, нѣтъ. Это такъ хорошо.

— Я думаю, большинство дѣвушекъ, которыхъ вы знаете, не поступили бы такъ; но я иначе воспитана. Въ общинѣ не считали, что замужество самая лучшая вещь, а когда я увидѣла, какъ Дженни и Ансель… я не говорю, что это всегда бываетъ такъ!.. Но вы не должны думать, что моя жизнь будетъ тяжела или несчастлива. А вы… вы, навѣрное, найдете кого нибудь, къ кому вы можете чувствовать то, что чувствовали къ той, первой дѣвушкѣ…

— Никогда! Я никогда не буду болѣе любить никого! — воскликнулъ онъ. Въ глубинѣ сердца онъ чувствовалъ облегченіе, въ которомъ не хотѣлъ бы признаться, и въ то же время онъ не могъ не подумать, какой глубокій литературный интересъ представляетъ настоящее положеніе. Однако чувство облегченія заставило его спросить:

— А что вы думаете обо мнѣ, Піа? Вы осуждаете меня?

— Осуждаю? за что? за то, что я измѣнилась къ вамъ?

— Я чувствую, что достоинъ осужденія, — сказалъ молодой человѣкъ. — Какъ же будетъ теперь? Могу я приходить къ вамъ послѣ моего возвращенія?

— Разумѣется.

— Вы скажете миссисъ Дэнтонъ?

— Разумѣется.

— Она осудитъ меня.

— Она осудитъ меня, — сказала Піа. — Но я не стану этимъ смущаться и вы также не должны, — сказала она, слегка дотрогиваясь до него. — Это случилось именно такъ, какъ я хотѣла. Я боялась, что если это когда нибудь случится, у меня не хватитъ храбрости сказать то, что я сказала. Но вы помогли мнѣ, и я этому очень рада. Я боялась, что вы скажете мнѣ что нибудь такое, что отуманитъ меня и помѣшаетъ дѣйствовать такъ, какъ слѣдуетъ, а теперь — прощайте!

— Прощайте, — повторилъ Рэй задумчиво. — Могу я… мечтать о васъ во снѣ, Піа?

— Да, но только — до наступленія дня…

— О, днемъ я стану думать о васъ…

XLV.

Да, они объяснились, и Рэй освободился отъ того неявнаго чувства виновности, которое такъ долго тяготѣло надъ нимъ. Онъ зналъ, что, не будучи вполнѣ увѣренъ въ своей любви, — онъ не долженъ былъ поддерживать въ ней эту вѣру. Теперь же онъ выспался откровенно, онъ далъ и ей, и себѣ возможность оставаться друзьями, не боясь другъ за друга. Ея признаніе въ прежней любви къ нему льстило его самолюбію и смягчало сознаніе, что она перестала его любить. Это его утѣшало и какъ бы оправдывало въ собственныхъ глазахъ… Не онъ одинъ причиной того, что случилось… Какъ умно, какъ великодушно она поступила въ данномъ случаѣ!

Но теперь въ немъ поднимался вопросъ, не поступила ли она великодушнѣе, чѣмъ онъ заслуживалъ? Можетъ быть, она только притворялась, что не любитъ его болѣе. Онъ читалъ о женщинахъ, которыя жертвовали своей любовью ради любимаго человѣка, всю жизнь хранили свою любовь въ тайнѣ или даже лгали всю жизнь для того, чтобы не выдать этой тайны. Въ жизни онъ не встрѣчалъ ничего подобнаго; но въ книгахъ такіе случаи попадались на каждомъ шагу. Можетъ быть, это одинъ изъ нихъ. Но можетъ быть также, что она отвѣтила такимъ образомъ на его странное объясненіе только для того, чтобы не очень обидѣть его. Если это такъ, то теперь она уже, навѣрное, разсказала обо всемъ сестрѣ; миссисъ Дэнтонъ представила все положеніе въ глупѣйшемъ свѣтѣ, и теперь онѣ вмѣстѣ съ Піей хохочутъ надъ нимъ.

Холодный потъ выступилъ у него на лбу при этой мысли; но онъ тотчасъ же отбросилъ ее. Подобный поступокъ, очевидно, недостоинъ Піи. Имъ снова овладѣло чувство сострадательнаго восхищенія Піей въ то время, какъ онъ направлялся къ парому, чтобы пуститься въ обратный путь. Уже на паромѣ онъ оглянулся, и ему показалось, что это тотъ же самый паромъ, на которомъ онъ пріѣхалъ сюда почти годъ тому назадъ. Старый свистунъ негръ такъ же, какъ тогда, бродилъ по длинной общей каютѣ, оглядывая пассажировъ. Но онъ теперь не свистѣлъ, должно быть, ему казалось, что публики слишкомъ мало, или же онъ просто не расположенъ былъ увеселять ее своей музыкой. Рэю пришло въ голову, не свиститъ ли онъ только для пріѣзжающихъ въ Нью-Іоркъ? Онъ припомнилъ всѣ подробности своей первой встрѣчи съ Піей съ того момента, какъ она замѣтила его участіе, когда миссисъ Дэнтонъ вскрикнула по поводу выброшеннаго кошелька. Онъ вспомнилъ, какъ чувство участія стало понемногу переходить въ любовь къ ней и какъ эта любовь потомъ какъ-то вдругъ остановилась… Онъ не могъ объяснить себѣ, почему это случилось. Казалось, все способствовало ихъ сближенію, а между тѣмъ черезъ нѣкоторое время они опять отдалились другъ отъ друга. Ему не казалось страннымъ то, что онъ измѣнился самъ, — онъ мѣнялся уже не разъ, — но мы почему-то предполагаемъ въ другихъ постоянство чувства, котораго нѣтъ въ насъ самихъ. Рэй старался угадать, чѣмъ онъ могъ отвратить отъ себя любовь, которую она, по собственному признанію, чувствовала къ нему когда-то. Но онъ не въ состояніи былъ припомнить ничего, кромѣ развѣ того случая, когда онъ такъ жестко обошелся съ нею, узнавъ, что она была тотъ другъ, который отказался просмотрѣть его рукопись вторично. Она сказала, что простила его, но можетъ быть не простила? Можетъ быть она предположила въ немъ склонность къ деспотизму и побоялась довѣриться ему? Но послѣ этого жизнь сводила ихъ вмѣстѣ въ самыя тяжелыя и трудныя минуты, и она всегда выказывала полнѣйшее довѣріе къ нему. Онъ тщательно прослѣдилъ все свое поведеніе и нашелъ, что, кромѣ этого случая, ни въ чемъ не можетъ упрекнуть себя. Онъ могъ съ чистымъ сердцемъ сказать, что былъ вѣрнымъ другомъ для нея и для всей ея семьи, не смотря на свое предубѣжденіе противъ подобнаго типа людей. Констатируя этотъ фактъ, онъ на минуту почувствовалъ себя оскорбленнымъ. Это чувство еще усилилось, когда онъ вспомнилъ, что даже послѣ блестящаго литературнаго успѣха онъ готовъ былъ пожертвовать своею гордостію, предлагая руку дѣвушкѣ, работающей изъ за куска хлѣба. Его всегда коробило, что она занимаетъ мѣсто не многимъ выше дѣвицъ, пишущихъ на ремингтонѣ. Нѣтъ, проанализировавъ тщательно и многократно все свое поведеніе относительно нея, онъ пришелъ къ заключенію, что ему не въ чемъ упрекнуть себя. Тѣмъ не менѣе гдѣ-то въ глубинѣ души шевелилось нѣчто вродѣ угрызенія совѣсти, которое онъ старался объяснить себѣ и не могъ. Чувство это смѣшивалось также съ ощущеніемъ облегченія по поводу избѣгнутой опасности, — ощущеніемъ, котораго онъ стыдился. Большую часть ночи онъ пролежалъ безъ сна въ спальномъ вагонѣ, ворочаясь съ боку на бокъ и стараясь отыскать причину явленій, которыя никогда не имѣютъ опредѣленной причины, и стараясь найти аналогію между тѣмъ, что онъ представлялъ себѣ въ мечтахъ, и тѣмъ, что онъ испыталъ въ дѣйствительности. Въ головѣ его блеснула мысль, что на подобномъ взаимномъ положеніи дѣйствующихъ лицъ можно бы основать романъ. Едва ли только читатель пойметъ его. Публика любитъ, чтобы любовь завязывалась таинственнымъ образомъ, но развязка должна быть ясна, хотя въ дѣйствительной жизни и начало, и конецъ одинаково таинственны. Онъ подумалъ, что все-таки не мѣшаетъ попробовать. Романъ, который начинается съ обрученія, долженъ быть такъ же интересенъ, какъ и тотъ, который кончается свадьбой. Онъ долженъ хорошенько разобраться въ своемъ личномъ романѣ, когда время отдалитъ его отъ событій. Не было никакого сомнѣнія въ томъ, что, если легко было выдѣлить и выяснить тѣ обстоятельства, которыя способствовали возникновенію любви, то можно было также узнать и тѣ, которыя уничтожили ее. Это была чистая случайность, и такой ее слѣдовало показать.

Онъ сталъ спрашивать себя, не была ли вся его жизнь случайностью? Ничто (даже успѣхъ его книги — въ томъ освѣщеніи, въ которомъ онъ теперь смотрѣлъ на вещи) не было слѣдствіемъ разумной причины. Успѣхъ явился случайно и такъ же случайно исчезъ. Онъ самъ не заслуживалъ никакой похвалы за то, что было просто дѣломъ случая. Если бы этотъ родъ фатума распространялся лишь на матеріальную, экономическую сторону жизни, онъ охотно бы свалилъ вину на цивилизацію и, подобно другимъ, смѣло и тупо покорился бы своей судьбѣ. Но теперь онъ находилъ, что даже въ мірѣ мысли и чувства, въ мірѣ, который, по его мнѣнію, долженъ бы преимущественно управляться разумными законами, — царитъ тотъ же капризъ, та же случайность! Кто знаетъ, почему и какъ приходитъ такая-то мысль, возникаетъ такое-то чувство?

Мы должны сознаться, что часто видѣли добрыхъ несчастными, а злыхъ — окруженными всѣми благами жизни. Это, конечно, несправедливо, но это не мѣшало намъ чувствовать, признавать, что какая-то высшая справедливость управляетъ міромъ. То, что казалось случайностью, не всегда случайно. Это дѣйствіе какого-то закона, столь широкаго, что намъ лишь одинъ или два раза въ жизни удавалось схватить глазомъ его очертанія въ той или другой точкѣ. Это и было провидѣніе…

Вагонъ мчался среди ночи, безпрестанно и мягко покачиваясь. Мысль о старыхъ друзьяхъ, которыхъ онъ скоро увидитъ, начала мало по малу изгонять изъ его ума овладѣвшіе имъ вопросы и сомнѣнія. Воспоминаніе о нѣкоторыхъ мидлэндскихъ дѣвушкахъ тепло и сладостно всплыло въ его душѣ. Онъ представилъ себѣ, какъ разскажетъ той, которая прочла его романъ прежде другихъ, о Піѣ Хюзъ, и она скажетъ ему, что то была вовсе не любовь, потому что любовь вѣчна. Потомъ онъ задремалъ и услышалъ, какъ она говоритъ, что онъ получилъ понятія о «болѣе широкомъ законѣ» отъ старика Кэйна. Затѣмъ это были уже не онъ и не она… — все расплылось въ ничто.

КОНЕЦЪ

"Русское Богатство", №№ 7—11, 1898

---

1. Въ Америкѣ, при приближеніи поѣзда къ станціи, вмѣсто свистковъ, даютъ сигналъ ударомъ въ колоколъ, прикрѣпленный къ локомотиву. Пер.
2. Каинъ по-англійски произносится Кэйнъ. Прим. Перев.
3. Надѣлавшая въ свое время много шуму община, основанная въ 1811 г. группой интеллигентныхъ американцевъ. Знаменитый американскій писатель Готорнъ — одинъ изъ ея основателей. Цѣлью общины было самоусовершенствованіе. Въ этомъ отношеніи она приближалась къ ученію гр. Толстого, но просуществовала очень недолго.
4. Faith — вѣра, Hope — надежда, Charity — милосердіе.
5. Peace — миръ.
6. Fruce — перемиріе.
7. Wall-street — центръ финансоваго и биржевого міра Америки.
8. Пятая улица — самая аристократическая улица Нью-Іорка. На ней живутъ милліонеры, въ томъ числѣ Вандербильтъ.
9. Намекъ за распространенное въ средніе вѣка ученіе о предстоящемъ тысячелѣтнемъ царствованіи Христа на землѣ прежде наступленія конца міра. Оно основывалось на Апокалипсисѣ.
10. Пандемоніумъ — совѣтъ всѣхъ демоновъ, сборище негодныхъ людей.