В. В. Воровский. Фельетоны
Издательство Академии наук СССР, Москва, 1960
Прочтя вчера новые утешительные известия из Константинополя1, я поспешил к Фанкони2.
У меня была тайная мысль порадовать моего приятеля Павла Крокодилуса, убежденного младотурка, который обыкновенно выпивал в это время свою чашку кофе.
Но каково было мое удивление, когда я увидел его на обычном месте бледным, осунувшимся, со следами слез на лице. Сигара его потухла. Даже бородка куда-то исчезла.
Я окаменел, газета с радостным известием выпала из моих рук.
— Что с тобою, Крокодилус? Сожгли твою виллу на Босфоре? Перерезали твоих жен? Лишили тебя казенной субсидии?
— Что виллы! что жены! что субсидии! — голосом отчаянья воскликнул мой приятель. — Красота гибнет! Понимаешь? Красота!
И, махнув рукой, он застонал.
— Прощай, город-сказка!
Я все еще не понимал.
— Помилуй, Крокодилус, что ты говоришь! Ведь твои младотурки победили. Повсюду идут реформы. Рушится старая гниль. Очищается Турция от грязи, варварства, от дичи. Читал ты, например, что пытки отменены?
— Пытки! пытки! Тебе бы только громкие, либеральные слова! — возмущался он.
А помолчав, начал говорить притишенным, таинственным голосом:
— Ты должен это понять, ты, ведь, любишь искусство, красоту… Подумай только: человек вздернут на кол… Это жестоко, дико, конечно. Но какая линия тела! какая игра мышц!.. И все это пропадет!
— Крокодилус! Крокодилус! — с ужасом завопил я. — Да ты людоедом стал!
Но он не слушал меня и продолжал, весь поглощенный своими мыслями:
— Помню, бывало, едешь лунной ночью по Босфору на легком ялике. Тишина, блаженство, сказка… Вдруг мимо тебя промчится большая ладья с какими-то мрачными фигурами. Вот она замедлила ход. Исполинский евнух поднимает со дна какую-то ношу, бросает с размаха в море… Это какой-нибудь паша казнит неверную жену…
— Ну, брат, это уж ты, кажется, из Байроновского «Дон-Жуана» хватил…
Но Крокодилус говорил дальше, как бы в забытьи:
— А то идешь по улицам Истамбула. Яркое солнце заливает все расплавленным золотом. Какая игра тонов и красок! Какие дивные красочные пятна! Эти рыжие, тощие собаки на кучах мусора, эти сомнительные подтеки на домах… и все это на солнце, на жгучем, ярком, божественном солнце!!
Крокодилус грустно поник головой.
— А теперь, — продолжал он после минутного молчания, — теперь придет «правовой» строй и начнет все нивелировать под один ранжир. Пойдут дома наподобие тюрем-сотов. Пойдут городовые, судебные следователи, обязательные постановления. Распустят гаремы, исчезнут евнухи, вырубят сады, разрушат виллы, а на их место построят отели для американцев. Перестреляют славных рыжих собак, очистят улицы, побелят дома и на каждом выступе напишут: «Здесь останавливаться запрещается».
— Эх, прощай, город-сказка! — с отчаяньем воскликнул он и замолчал.
И вдруг я понял.
— Послушай, Крокодилус, — закричал я с ужасом. — Да ты, кажется, старотурком стал.
Крокодилус сконфуженно опустил голову и молчал. Потом он посмотрел мне в глаза и ударил себя кулаком в грудь.
— Друг мой, — сказал он, — я был верен молодой Турции. Я и сейчас сочувствую ее политической программе. Но когда я увидел, что она посягает на самое святое для меня, что она стремится превратить живописную грязь в неживописную чистоту, романтического евнуха просто в человека, а гаремную женщину в добрую жену и мать семейства… Нет, нет! Пусть лучше все будет по-старому, лишь бы жила удивительная красота старой Турции!
«Одесское обозрение»,
8 августа 1908 г.
1 Воровский имеет в виду известия о победах, одержанных младотурками в период буржуазной революции 1908 г.
Напуганные этими победами, размахом народной борьбы, особенно после провозглашения конституции, многие младотурки стали усиленно ратовать против «крайностей революции», пытались ограничиться половинчатыми мерами.
Турецких либералов, напоминавших во многом своих русских собратьев, и подвергает Воровский осмеянию в лице Крокодилуса (см. также прим. к фельетону «Турецкие дела» (№ 41).
2 Фанкони — модный одесский ресторатор.