Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936—1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
В дождливый день
править— Рано, должно быть, наступит осень, — говорил слуга и приятель мой, Василий Княжев, глядя в окно моего деревенского дома на сад. — Ишь как березы пожелтели, а ведь только август идет. Ненастного много времени было. И сейчас все дождь.
— Эпоха такая, — сказал Коля Курин.
— Позвольте, — заметил охотник Караулов, — эпоха к погоде не относится.
— Скажет Колька! — промычал, кушая яйцо всмятку, Василий Сергеич. — «Эпоха»! А еще университет кончил! Вообще, мы живем во время, когда никакой эпохи нет. И очень хорошо, что нет. Жить гораздо лучше и приятней.
— То есть как это — эпохи нет, — заспорил Коля. — Эпоха есть всегда. Вот министра Плеве убили — значит, мы живем в эпоху, когда его убили. Эпоху делает человек какой-нибудь выдающийся. Так и вся история делится и на эпохи…
— А я тебе говорю, никакой эпохи нет! И очень хорошо. А то явится какой-нибудь сорвиголова, вот и живи при этом милостивом государе. Явится этакий Александр Македонский и начнет создавать эпоху… Война, тревога, разная чертоколесица… Вот тогда узнаешь!..
— Ну, заврался, Вася, опять, — сказал медленно Коля. — Эпоха-то Петра Великого была какая! Петербург выстроил! Окно в Европу прорубил, бороды у всех пообрезал.
— А вот при Иване Грозном борода была почет. Попробовал бы он тогда бороду отрезать. Грозный бы тогда ему показал.
— А ведь, правду сказать, бородатый-то благообразней. Солидней много, — сказал Василий Княжев. — У нас в Москве, в Замоскворечье, купцы-то все бородатые. Важные. Пустого разговора нет. Жены тоже у них богомольные. В доме чистота, ни соринки. А помните, Константин Лисеич, мы в Архангельске были. По Белому морю-то ехали оттуда в Сароку Пундугу, семгу ловили на удочку, там поморы-то тоже все бородатые. Тоже в доме чисто. Ну, и жены у них красивые, большие, дебелые. Вот если бы Николай Василич посмотрел. И-х, бабы хороши. Поглядели бы, так слюна бы пошла.
— Это с какой стати ты смеешь со мной так разговаривать? «Слюна бы пошла»! У меня никогда слюна не шла, что это такое?..
— Вы не обижайтесь, Николай Васильевич. Вот вы бороду не отпускаете. У бритых у всех нрав один: всё с бабами… А бородатые как-то не так. В них смиреномудрие есть. Совсем другой народ.
— Заметьте, — продолжал Княжев, — бритые втрое более говорят, чем бородатые. Бородатый голову опустит, молчит и что-то думает. Заметьте, бородатые и менее ругаются. Я на Волге был, так очень это заметно. У бородатых завсегда деньги есть, а у бритых верно, что нет.
— А ведь правда, — засмеялся Василий Сергеевич, — я заметил, что вот бородатые рыбу на удочку не ловят.
— Это верно, бородатого не увидишь на реке, чтобы рыбу удил.
— А Петр-то Великий, — поморщившись, сказал приятель Коля Курин, — бороды брил, потому что неприятно смотреть на бородатых солдат. Каша застрянет в бороде — неопрятно. Вот в кружке профессор Лопатин ужинал, так всегда в бороде яичница застревала. А уж какой знаменитый философ был.
— Что это вы с утра чушь несете? — спросил Василий Сергеевич.
— Чушь-то чушь, да не очень, — отозвался доктор Иван Иванович. — Вот я кончил медицинский факультет, значит, на парадной двери написал: «Доктор медицины, внутренние болезни, прием от такого-то до такого-то часа». Жду. Два-три пациента, и то беднота. Бритый я. А мне жена-то и говорит: «Вот что, ты, Ваня, отпусти баки, к тебе солиднее пациенты пойдут». И что же? Отпустил я баки — совсем другое дело вышло. Прямо полна приемная. Жена и говорит: «Вот видишь, хотя на баки твои мне смотреть противно, но зато у тебя пациентов много». Я подумал: что же это такое — ей на баки смотреть противно!.. Взял да обрился. И что же?.. Пациентов все меньше и меньше. Что вы по этому поводу скажете?
— Это эпоха такая… — процедил Коля.
— Действительно, у тебя баки на мочалу похожи, — сказал Вася Кузнецов.
— То есть как — на мочалу? — обиделся Иван Иванович и посмотрел на себя в зеркало. — Ничего подобного!.. А у меня лучшие пациенты. Отбою нет. Живу на Тверской, квартира в шесть комнат, лошадь своя. Вот вам и мочала!..
Приятели мои все рассмеялись.
— А жена-то как же? Примирилась с баками?
— Вот тут-то и история. Ничего не говорит. Только раньше у нас спальня была общая, а потом, когда отсюда приехал прошлым летом, так постель в отдельную комнату мне поставила… Я сразу подумал — это, должно быть, баки… Но врешь, думаю, я больше не обреюсь. Она молчит — и я молчу. Смотрю: стала меня заедать. Что я ни сделаю — все не так. А мне хоть бы что! Не обреюсь! Нипочем! Вот и все…
— Вот, Вася, ты архитектор, — сказал Коля Курин, — тебе бы бороду отпустить, ты бы соборы строил, дома бы доходные. Деньги бы наживал.
— Чепуха! — засмеялся Василий Сергеевич. — У меня наоборот: Ольга недовольна — говорит: «Невозможно колется у тебя борода, бреешься плохо!..» А когда отпустишь бороду — смеются и бегут…
— Чудно до чего! — зашипел Василий Княжев. — Каждому — свое… А у меня когда борода была, так ни одна девка не глядела. «Старый черт», говорили. А как обрился, так полезли… Солдатом зовут, а то мужик и мужик — боле ничего. Обрился, картуз надел — сразу другой разговор. Заметьте, и водку бритому легче пить, как-то идет, и пьяницей не зовут. А с бородой сразу пьяницей выходишь. Оно хоша и солидней — а жить труднее. У нас в деревне парни тоже бреются, у которых борода показывается. За бородатого девки замуж не идут. А как женился — бороду отпускает, солидность наводит.
— Ведь это верно. В деревне-то так, а в городе плохо. До чего бабы там избаловались. В случае чего — ссора, прямо тебя за бороду. Я ведь и с женой из-за этого разошелся… — вздохнул Караулов.
— Борода тут ни при чем, — с мрачным упорством сказал Коля. — Это эпоха такая.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьВ дождливый день — Впервые: Возрождение. 1939. 11 августа. Печатается по газетному тексту.
…министра Плеве убили… — Плеве Вячеслав Константинович (1846—1904), министр внутренних дел (с 1902) и шеф отдельного корпуса жандармов. Активный сторонник русско-японской войны (1904—1905). Убит эсером Е. С. Созоновым.
По Белому морю-то ехали оттуда в Сароку Пундугу… — Пандога — ныне поселок в Тюменской области, в Ямало-Ненецком автономном округе.