В глуши (Дорошевич)/ДО
| Въ глуши : Приключеніе юмориста |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Папильотки. — М.: Редакція журнала «Будильникъ», 1893. — С. 106. |
Хорошо, знаете-ли, въ жаркій майскій полдень очутиться верстъ за восемьсотъ отъ всякихъ редакцій, кредиторовъ, отъ всѣхъ этихъ цивилизацій, эмансипацій, злобъ дня, конокъ… По крайней мѣрѣ, Андрей Ивановичъ Закаталовъ былъ доволенъ.
Андрей Ивановичъ ѣхалъ къ тетенькѣ… Что за прелесть кругомъ!.. И среди этакой-то прелести прожить цѣлое лѣто на сытныхъ, вкусныхъ «родственныхъ» харчахъ, безъ заботъ, безъ думъ, самой разумной — растительной жизнью! Святая простота… Не дастъ-ли тетенька въ простотѣ душевной кстати и деньжонокъ… Хорошо-бы… Тетка, чай, сильно постарѣла. Вотъ-то обрадуется! Восемь лѣтъ словечка не писалъ и вдругъ какъ снѣгъ на голову: «тетенька, милая, здравствуйте, гостить пріѣхалъ». — Что долго не писалъ? — «Да чего писать, все равно не отвѣчаете. Зачѣмъ вашъ покой письмами возмущать».
Съ самымъ счастливымъ видомъ узнавалъ Андрей Ивановичъ старыя, съ дѣтства знакомыя мѣста. Вотъ «Барскій прудокъ», гдѣ онъ чуть было не утонулъ, купаясь какъ-то въ жару. Его вытащилъ тогда буфетчикъ Доримедонтъ Аѳанасьевичъ. Живъ-ли теперь старикъ? А вотъ и рощица, гдѣ Андрея Ивановича послѣ спасенья сѣкли.
А вотъ и усадьба. Все та же, только постарѣла.
Таратайка остановилась у потемнѣвшей террасы. Изъ дома выскочила старая дѣвушка Аксинья, нѣсколько секундъ, вытаращивъ глаза, смотрѣла на Андрея Ивановича и, наконецъ, узнавъ, всплеснула руками и, крикнувъ: «ахти мнѣ!» — кинулась назадъ въ домъ.
Въ домѣ поднялась бѣготня, но на террасу не выходили. Андрею Ивановичу надоѣло ждать; онъ отворилъ было дверь, но на порогѣ его встрѣтилъ старый, степенный буфетчикъ:
— Пожалте-съ, покамѣстъ, баринъ, во флигирь…
— А тетушка что? нездорова?
— Нездоровы-съ! — съ подавленнымъ вздохомъ отвѣчалъ буфетчикъ и съ какимъ то убитымъ видомъ повелъ Андрея Ивановича во флигель.
— Доримедонтъ Аѳанасьевичъ, да что ты такой странный? Что съ тетушкой? очень она больна?
— Эхъ, сударь! — махнулъ рукой буфетчикъ, — невры вы ей повредили! — и, смахнувши набѣжавшую слезу, вышелъ изъ комнаты.
А въ домѣ сутолока не прекращалась. Тетушка Анна Ѳедоровна, придя по-немножку въ себя, охала и металась, поминутно требуя Доримедонта:
— Доримедонтъ, что-же это такое? а? Зачѣмъ онъ пріѣхалъ? Нѣтъ, это не спроста!.. Мало имъ столицы мутить, они здѣсь еще хотятъ Богъ знаетъ что дѣлать!.. А? Вѣдь, кажется, ясно было: какъ только онъ мнѣ отписалъ, что въ эти… въ писатели пошелъ, — я отъ него отреклась, писать даже ему перестала… А онъ все-таки взялъ да пріѣхалъ… Доримедонтъ, есть съ нимъ оружіе?
— Цѣлыхъ два ружья, сударыня.
— Цѣлыхъ два?.. Ахъ, ахъ, ахъ!.. Зачѣмъ ему два ружья? Очевидно, очевидно, мужиковъ хочетъ снабжать оружіемъ… Доримедонтъ! съѣзди скорѣе за становымъ.
Становой пріѣхалъ къ вечеру, онъ долго сидѣлъ и однимъ ухомъ слушалъ жалобы Анны Ѳедоровны, а другимъ — стукъ тарелокъ въ сосѣдней комнатѣ. Когда Анна Ѳедоровна кончила, онъ сильно потянулъ воздухъ носомъ и проговорилъ:
— Мда!.. Если дѣйствительно молодой человѣкъ имѣетъ преступные виды, — то я обязанъ… Мда!.. Если не ошибаюсь — въ сосѣдней комнатѣ вашъ маститый буфетчикъ Доримедонтъ Аѳанасьевичъ нѣчто соорудилъ… Подкрѣпивъ свои силы, — немедленно произведу наблюденіе и разслѣдованіе… Мда!..
— Вы, вѣдь, то поймите, — убѣждала его Анна Ѳедоровна за закуской, — вѣдь. онъ пишетъ… А что пишетъ — неизвѣстно… Можетъ быть, онъ такое пишетъ…
— Мда, бываетъ-съ… — философски замѣчалъ приставъ.
— Можетъ быть, онъ бѣжалъ сюда! — догадывалась Анна Ѳедоровна.
— Мда, и это тоже не безъ возможности! — соглашался приставъ.
Послѣ закуски приступили къ разслѣдованію. Приставъ, принявъ строгій видъ, отправился во флигель и первымъ долгомъ задалъ Андрею Ивановичу вопросъ:
— Имѣете узаконенный видъ на жительство?
— Имѣю, но развѣ и здѣсь прописка необходима?
— Обязанности гражданина всегда и всюду равно необходимы! — строго замѣтилъ приставъ и внимательно принялся разсматривать паспортъ. Не найдя ничего подозрительнаго, онъ пристально посмотрѣлъ на Андрея Ивановича.
— Для какой, смѣю спросить, дѣли вы, такъ сказать, человѣкъ просвѣщенный, изъ самаго въ нѣкоторомъ родѣ центра наукъ и просвѣщенія изволили прибыть въ нашъ медвѣжій уголокъ?..
— А вамъ и это нужно?
— Весьма-съ…
— Пріѣхалъ я къ теткѣ, погостить…
— Значитъ, родственныхъ чувствъ семьи — такъ сказать — не отвергаете?..
— Нѣтъ, зачѣмъ-же.
— Весьма пріятно. Для чего, позволю себѣ спросить, ѣдучи къ почтенной родственницѣ, изволили захватить столько оружія? Вижу, если не ошибаюсь, два ружья?
— Одно — для себя захватилъ на охоту ходить, а другое для того, кто со мной пойдетъ.
— Если не ошибаюсь, вижу книги?..
— Совершенно вѣрно. А вы любитель? Если хотите, можете пользоваться. Возьмите почитать.
— Не имѣю свободнаго времени! — съ чувствомъ собственнаго достоинства отвѣтилъ приставъ и, не имѣя о чемъ еще спросить, всталъ и раскланялся. На прощанье онъ все-таки проговорилъ, покачавъ головой съ сожалѣніемъ:
— Не хорошо-съ, молодой человѣкъ, весьма не хорошо-съ.
— Не имѣю повода! — съ сожалѣніемъ отвѣчалъ приставъ на всѣ дальнѣйшія просьбы Анны Ѳедоровны, — съ этой стороны все обстоитъ благополучно. Но вотъ со стороны, такъ сказать, описанія васъ въ романѣ, на случай, если-бы вы пожелали изгнать вашего племянника, ручаться не могу-съ… Совѣтую вступить въ миролюбивую сдѣлку и объясниться непосредственно…
Всю ночь не спала Анна Ѳедоровна, долго плакала поутру и, наконецъ, рѣшилась: послала Доримедонта просить Андрея Ивановича къ себѣ.
— Наконецъ то! — обрадовался Андрей Ивановичъ.
Анна Ѳедоровна, блѣдная, изнеможенная, полулежала на диванѣ, когда Андрей Ивановичъ вошелъ въ комнату.
— Остановитесь! Остановитесь! — завизжала она, едва «страшный человѣкъ» переступилъ черезъ порогъ.
— Тетушка… что съ вами?.. — изумился Андрей Ивановичъ, но она снова закричала:
— Не подходите… не подходите… или я убѣгу… убѣгу…
Андрей Ивановичъ остановился у порога. Анна Ѳедоровна немножко отдышалась и разбитымъ совсѣмъ голосомъ простонала:
— Чего вы хотите отъ насъ, мирныхъ деревенскихъ жителей? Возмущайте вашими писаніями столицы…
— Тетушка… да что вы? какія возмущенія?.. Я юмористъ… Я ничего такого… Просто животики, такъ сказать, надрываю…
— А-ахъ! — взвизгнула Анна Ѳедоровна, — ахъ, какія страсти!.. Ахъ, ахъ!.. Уйдите… уйдите!.. Я боюсь васъ… уйдите…
И она опрометью кинулась въ сосѣднюю комнату.
Андрей Ивановичъ стоялъ, ничего не понимая. Въ комнату вошелъ Доримедонтъ Аѳанасьевичъ.
— Послушай, Доримедонтъ, скажи по правдѣ: тетушка не того?.. не повредилась въ умѣ? — спросилъ Андрей Ивановичъ.
Доримедонтъ Аѳанасьевичъ грустно покачалъ головой.
— Эхъ, сударь… напрасно я васъ тогда изъ Барскаго-то прудка… вытащилъ…
— Да ты, Доримедонтъ, тоже съ ума, кажется, сошелъ… Что ты говоришь?!..
— Простите, сударь, на глупомъ словѣ. — Пожалте во флигирь… Тетенька больны-съ…
Андрей Ивановичъ, ничего не понимая, шагалъ по своей комнаткѣ и ругался, — когда къ нему вошелъ Доримедонтъ.
Лицо «маститаго буфетчика» было заплакано, онъ остановился у порога и поклонился въ ноги:
— Сударь, Андрей Ивановичъ!.. Утѣшьте старика… Пожалѣйте тетеньку… Исполните недостойную просьбу…
— Что такое? въ чемъ дѣло?..
— Возьмите три тысячи и уѣзжайте отъ насъ…
Андрей Ивановичъ стоялъ оболдѣлый.
— Доримедонтъ, да ты это вправду…
— Въ сущую правду… Извольте денежки… Получите… Уѣзжайте, сударь… Покеда мы бѣды не нажили…
Доримедонтъ снова упалъ въ ноги.
Андрей Ивановичъ наскоро побросалъ въ чемоданъ вещи, вскочилъ въ троечный тарантасъ, весело хлопнулъ себя по сумкѣ, въ которой покоилось тридцать радужныхъ бумажекъ, и весело крикнулъ:
— Пшелъ!.. Цѣлковый на водку!..
Доримедонтъ низко поклонился и сконфуженно проговорилъ:
— И еще тетенька просили, чтобъ вы романовъ про нихъ не писали!..