В. Е. Жаботинский:
Очень трудно сказать, кому из нас двух — М. М. Марголину или мне — досталась более неблагодарная задача. Говорить так поздно по вопросу, который, насколько ясно из настроения собрания, решен в утвердительном смысле, — говорить как за, так и против, ставить в одинаково затруднительное положение говорящего. Тем не менее я буду говорить. Надо высказать все то, что мы думаем по этому кардинальному вопросу. Это важно, так сказать, для протоколов съезда — не в смысле того, конечно, что будут записаны бессмертные речи, а для того, чтобы протоколы свидетельствовали о вдумчивости, с которою съезд принял столь важное решение.
Поэтому, считаясь вполне с вашим и моим утомлением, я все-таки постараюсь совершенно добросовестно вникнуть в этот вопрос и, насколько сумею, в самой сжатой форме, но все-таки более или менее полно осветить его так, как я его понимаю. В содержательной речи М. М. Марголина было одно указание на историю Союза, и я также воспользуюсь этой историей. Принято полагать, что Союз наш основан в Вильне, но фактически начало ему было положено еще раньше в Петербурге. Здесь он возник совершенно стихийно и, если он возник, то в этом играла первую роль именно мысль о большом еврейском съезде, который создал бы всероссийскую еврейскую организацию и выработал программу ее действия. Случилось так, что вместо большого выборного съезда был созван наскоро известный вам Виленский, и составил Виленскую платформу. Эта платформа, по-моему, могла иметь только временное значение, впредь до выработки новой, окончательной, на новом и более полном съезде. Программу действий для целого народа может дать только такой съезд, в котором приняли бы участие выборные от крупных народных масс. Я хорошо помню, что и на первых собраниях в Петербурге, когда мы созывали здесь небольшие группы людей, совершенно случайных, отдельные лица очень часто приставали с ножом к горлу: «дайте нам программу!» но инициаторы в ответ указывали на тот разброд, который существует в еврействе. Предложить свою программу нетрудно, но это будет программа той партии, к которой случайно принадлежит предлагающий, а не программа Союза, выражающего некоторое обще-еврейское настроение. Весь вопрос в том, чтобы найти такую программу Союза, а чтобы ее найти, надо раньше собраться и сговориться выборным от больших и разнообразных народных масс… Тогда мы робко мечтали о том, чтобы когда-нибудь можно было собрать съезд, собрание, совещание, что-нибудь, что давало бы суррогат еврейского парламента и где могли бы встретиться люди различных направлений на одной арене. Теперь мы съехались, думали быть на большом съезде — и попали на маленький, и колебались, можно ли принимать важные решения; но если бы был большой съезд, — было бы то же самое. дело в том, что наступил момент, когда надо созывать уже не суррогаты или большие или маленькие съезды, а действительно созвать настоящий еврейский парламент. Виленский съезд выработал свою платформу, принял известные меры, поставил себе определенную цель, но с самого возникновения нашего Союза у многих из нас, если не у всех, была мысль о том, что этого недостаточно, что надо от всего еврейского народа получить директивы, так как никто, кроме еврейского народа, дать нам директив не может. Наше нынешнее настроение ясно характеризуется словами: бессилие и безвыходность. Г. Марголин говорил о задачах полноправия. Я отвечу: «Вы, уважаемый товарищ, не знаете, как „достигнуть“ полноправия», и никто не знает. Все средства, которые мы друг другу предлагали, подчеркивали только наше страшное бессилие. Первый день говорили о том, что надо, чтобы мир возопил, а потом говорили о неплатеже податей. Но ведь теперь даже еврейская революция бессильна — она никого уже не пугает в сравнении с общерусским пожаром; ваш неплатеж не играет никакой роли против общерусского краха. Вы в России бессильны; вы не можете добиваться полноправия, так как не знаете, каким путем его добиваться. Выхода никто из нас не знает и знать не может. Единственное настоящее слово, которое мы можем сказать еврейскому народу — это «соберись и реши сам свою судьбу». Это будет лучший ответ на то, чего ждет от нас весь народ без исключения. Я говорю «без исключения», потому что оделяю от народа его отщепенцев, его моральных выкрестов, — но те люди, взор которых обращен на еврейство (такие люди есть среди всяких партий и вне партий) — эти люди все откликнутся, как один человек, на призыв, чтобы еврейство собралось, познакомились друг с другом, столковалось и нашло выход. это главная задача момента, главнее достижения полноправия, того полноправия, которое — позвольте высказать мое глубокое убеждение — используют только или главным образом верхние классы еврейства, но не народные массы. Внешняя политика нас не должна поглощать. Положите руку на сердце и скажите, велика ли будет наша роль в этой политике? Теперь история России выразится в огромных переворотах, в которых вы, да и все еврейство будет играть лишь самую ничтожную роль. В этом отношении мы совершенно бессильны. Если еврейский народ может что-нибудь сделать, то только внутри себя. Нам необходимо на внутренней политике сосредоточить все главные силы. Я не буду настаивать на термине «учредительное» собрание- не буду настаивать из-за тактических соображений, но буду настаивать на том, что действительно мы теперь должны постановить о созыве не суррогата, а настоящего всеобщего — в пределах России — еврейского собрания. Мы должны использовать имеющуюся в этом деле практику, произвести созыв согласно последнему слову избирательной науки. Я не отрицаю, что в исполнении возможны будут недочеты, что первое собрание все-таки может оказаться в некотором роде суррогатом. Но как задачу — мы должны поставить перед собою созыв настоящего всенародного собрания. Никакие трудности технические и внешние не должны приниматься в расчет. Единственное затруднение — это затруднение внутреннее. Оно изойдет, главным образом, от Бунда. Есть конечно, другие еврейские пролетарские партии и их сравнительная сила и влияние далеко не так незначительна, как это иным кажется, но в данном случае для нас, я согласен, более важно отношение именно Бунда.
Разрешите мне небольшую экскурсию в психологию этой партии для того, чтобы выяснить, насколько действительно серьезны внутренние затруднения к созыву еврейского национального собрания. Здесь, конечно, может возникнуть вопрос относительно моей беспристрастности, как принципиального противника Бунда. Так как здесь этого вопроса уже касались, я хочу заранее избавить себя от подозрения в партийном пристрастии. Здесь не раз об этом говорилось, что мы, сионисты, считаем себя не партией, а выразителем всего еврейского народа. Всякий новый шаг еврейского народа, всякий новый опыт его истории ведет к тому, чтобы рано или поздно привести его в наш лагерь — сионистов: в этом мы уверены, с этой точки зрения мы видим известную долю пользы для себя в деятельности почти каждой партии, и смотрим на них скорее как на сознательных или бессознательных помощников, чем как на конкурентов. Этот взгляд луча гарантия моего беспристрастия.
Был момент, когда Бунд показал нам свое умение считаться с жизнью — это момент, когда они включили национальный пункт в свою программу, и в особенности тот момент на втором съезде российской партии, когда ему пришлось решать вопрос: остаться ли ему в партии, отказавшись от своего «организационного» национализма, или уйти, сохранив свою самостоятельность. Бунд принял второе решение и доказал этим две вещи: во 1), что у него есть некоторое здоровое чутье, заставляющее его прислушиваться к настроению масс (ибо главное отличие Бунда от русских социалдемократов заключается в том, что за ним действительно стоит масса, тогда как они, по собственному признанию представляют из себя интеллигентские группы); во 2), он доказал, что в еврейском пролетариате живет сильный зародыш национального самосознания. Оба эти момента ручаются нам за то, что и в этом вопросе о национальном собрании — Бунд в конце концов подчинится голосу жизни. Надо помнить, что Бунд не поглощает еврейского пролетариата. Есть другие рабочие партии, которые несомненно будут содействовать созыву национального собрания. Бунд, собственно, тоже должен бы присоединиться к этому делу, так как родственная нашему проекту идея сейма впервые была выказана именно Бундом. Но есть и разница: Бунд не допускает добровольного национального союза. То, что мы хотим устроить — это добровольный национальный союз, тогда как Бундовская теория требует, чтобы его учреждение было заранее санкционировано государственной конституцией. Это разногласие не может, однако, служить принципиальным доводом против учредительного собрания. Я положительно не представляю себе никаких логических аргументов, с чьей бы то ни было стороны, в доказательство того, что учредительное собрание не нужно. Правда, весьма возможно, что аргументация против этого проекта будет продиктована не логикой, а иными факторами — напр. , ложным самолюбием. Именно у Бунда все его критики давно констатировали «организационный патриотизм». Вожаки Бунда вам, пожалуй, не простят, что созыв учредительного собрания вышел отсюда, а не из его центрального комитета или от его шестого съезда. Но, ведь, кроме вожаков Бунда есть рабочая масса, и на ее здоровый инстинкт мы можем смело положиться. Если сама жизнь ведет к созыву еврейского собора они не останутся позади нас. Когда они услышат — настоящий призыв и узнают, что мы затевали не фальсификацию, и не выборы через молитвенные дома или через группы союза, а истинное представительство, когда они увидят, что вы взяли на себя действительно серьезную задачу, тогда здоровое чутье еврейского пролетариата потребует, чтобы все его организации приняли активное участие в этом деле — а что Бунд умеет подчиняться требованиям массы, это он доказал на втором съезде российской партии. Возьмите только это дело в твёрдые руки и поставьте его серьезно и вы увидите, что среди еврейского народа не останется ни одной сколько нибудь жизненной группы, которая не отозвалась бы на призыв. Только таким путем можем мы создать ту силу, отсутствие которой мы теперь так мучительно ощущаем. Только тогда мы вправе будем, если понадобится, принимать сильно действующие меры для защиты неприкосновенности нашего народа. Теперь мы не вправе, теперь мы не компетентны ни для каких решений от имени народа — кроме одного: кроме решения обратиться к народу. Правда, это — самое грандиозное решение из всех, какие мы могли бы принять, но наше право на него неоспоримо. Исходя из этого, я позволю себе настаивать, что в сущности нет союза для борьбы за полноправие еврейского народа — есть союз для объединения еврейского народа; и когда мы будем выбирать наши центральные органы и редактировать заново нашу платформу, то — я глубоко убежден — мы должны считаться с этим естественным характером союза и дать ему, наконец, его настоящее имя. Тут разбирался вопрос — похожа ли наша платформа на к. — д. Мне кажется, что во всей нашей деятельности наша «платформа», в модном смысле этого слова, не может иметь серьезного значения. Еврейскому народу никто не может предписать платформы. Еврейскому народу, как всякой нации, нужна организация для организации — для того чтобы в едином стройном союзе развивать свою самодеятельность в том направлении, какое он сам тогда найдет для себя желательным. Разве у России есть «платформа»? Нет, Россия просто требует парламента. А что такое парламент? — это организация для организации. Население России желает иметь орган для управления своею судьбою, а как ею управлять и куда идти, это оно само потом решит. Если мы живая нация, то и нам нужна прежде всего организация для управления своими судьбами. Я высказываюсь против всякой платформы. Я высказываюсь за то, чтобы мы ушли — этого по моему глубокому убеждению, достаточно. Все остальное может, пожалуй, принести известную пользу, но оно на втором плане. Г. Б. Слиозберг советовал обратиться с манифестом, от которого дрогнуло бы Царское Село. Другие нас упрекали, почему мы не издали брошюру для вразумления недругов Израиля; теперь нам предлагают издать манифест т. е. Большую брошюру. В этом отношении поверьте моей «седой» опытности: не занимайтесь этим, не лейте воды в бочку Данаид; вас никто не услышит, вы не заставите никого заинтересоваться вашими нуждами. Даже когда России было скучно, она все-таки еврейским вопросом не интересовалась; теперь она поглощена своими делами. Что бы мы теперь ни делали, какие брошюры и статьи ни издавали бы — из этого ничего не выйдет. Если «Сын Отечества» еще раз напечатает «Трагедию 6-ти миллионного народа», ее опять, как в первый раз, прочтут… только евреи. Я читаю только то, что меня интересует: когда по заглавию вижу, что речь идет о юкагирах, я не читаю. Также и русские о нас. Вы находитесь в пустыне! Мы хотели, чтобы русские заинтересовались погромами, мы устроили от имени Союза союзов в СПБурге митинг протеста, — и что из этого вышло? Пришли евреи, — русских почти не было. Поймите безвыходность вашего положения и бросьте надежду на то, что вам кто-нибудь поможет. Вблизи нас тысячи людей, но когда мы заговорим о своих нуждах, они оглохнут, промолчат, они нас не услышат и не поймут. Только одна группа нас услышит — это еврейский народ. Если вы хотите делать еврейскую политику, повернитесь спиной ко всему внешнему и лицом к еврейскому народу, говорите только с ним. Поймите, что нигде ничего не сделаете, кроме как у него; к нему обратитесь с манифестом.
Еврейский народ — вот кто «дрогнет», вот на кого ваш манифест произведет «оглушительное» впечатление. Резюмируя мои предложения, я предлагаю следующую резолюцию, которую прошу баллотировать, в виду нашей усталости, не сегодня, а завтра:
1) Съезд постановляет вать Всероссийское Еврейское Национальное Собрание для решения всех вопросов, вытекающего из нынешнего положения еврейского народа в России.
2) Съезд возлагает на Центральное Бюро обязанность разработать технику этих выборов на строгих началах всеобщего и равного избирательного права с прямой и тайной подачей голосов, без различия пола, и требует от Центрального Бюро, чтобы оно приложило все свои усилия к осуществлению этой задачи в полном объеме на местах.
3) Съезд предлагает Центральному Бюро считать эту задачу первой и важнейшей из его работ и обратиться к еврейскому народу с манифестом, выясняющим значение предпринимаемого шага.
4) Съезд постановляет, что союз для достижения полноправия еврейского народа в России будет впредь называться «Национальным Еврейским Союзом».
5) Съезд предлагает Центральному Бюро продолжить борьбу за полноправие в тех же размерах и направлении, как она велась до сих пор, приняв во внимание те замечания, которые были сделаны при обсуждении отчета.
Еще два слова. Я старался апеллировать не к вашему чувству, а исключительно к разуму, но в заключение я хочу все-таки обратить ваше внимание на огромную историческую ценность, которую может получить предпринимаемый нами шаг. Мы выступили в роли собирателей разрозненной нации. Кто может предвидеть, какими путями, к каким идеалам направит свое шествие эта нация? Как человек определенного знамени, я твердо верю, что объединенный еврейский народ признает своим идеалом идеал сионизма. Для меня и моих одномышленников тот день, когда будет провозглашено это признание — будет великим праздником. Но для нас не с этого дня начнется новая эра еврейской летописи. Поворотным моментом в истории еврейства будет тот, когда в первый раз, после многих столетий, соберется — хотя бы в одной только России — парламент еврейского народа под девизом национальной самодеятельности.