Выписка из завещания холостого старика
правитьЯ всячески старался распорядить дела свои в небольшом уединенном жилище таким образом, чтобы провести старость в возможнейшем удовольствии, и никогда не мог достигнуть до совершения своего желания: мой дом, мой сад, мое имение, казалось, не принадлежали мне, потому что не было живого существа в мире, которое составляло бы часть бытия моего, с которым я мог бы разделять свои удовольствия. Я трудился, чтобы чем-нибудь заниматься, трудился и наживал деньги; но для кого? Достаток мой превышал мои потребности! Я наделял бедных; но бедные только благодарили меня — не любили: а сим не удовлетворялось мое честолюбие.
Иногда смертная тоска давила меня, когда я смотрел на мой дом, на мой сад, на мое золото. Человек, имевший право наследства после моей смерти, был мне незнаком, почти чужой. Тогда еще, любезный племянник, тебя не было на свете. По рождении твоем, я почитал тебя моим наследником и с удовольствием занялся сими мыслями; но скоро другая забота начала тяготить меня. Я думал, что тебе не можно любить меня, не можно чувствовать благодарности за мои старания копить для тебя богатство. Я не дал тебе жизни, не пекся о твоем младенчестве, не образовал твоей юности; следственно, мог ли требовать от тебя признательности за то, что оставил тебе богатство, которого не мог взять с собою в могилу? Кто уверит меня, говорил я сам себе, что он не желает моей смерти, что досадует на здоровое сложение моего тела?… Жизнь моя протекала без радости, без удовольствий; имея способы наслаждаться всем, я ни чем не наслаждался; обладая богатством, был беден, потому что недоставало мне того, к чему стремились все мои желания…. Я занимался, размышлял, благодетельствовал: ничто не спасало меня от уверенности в моем одиночестве. Каждый раз холодный ужас потрясал меня, когда по уединенной, пространной зале раздавался звук, производимый движением ног моих; нередко я оглядывался назад, думая, что кто-то идет по следам моим; и сей кто-то был — милая подруга, о которой мысль живо врезалась в моем сердце, и которую каждый час я ожидал к себе, хотя не имел к тому никакой причины. Я принял твердое намерение не жениться. Старость моя не имела права на сердечную привязанность милой особы; а мне ничего не надобно было, кроме одной любви. Несмотря на то, слабая надежда таилась в моем сердце; деятельное воображение, вопреки твердой решимости, питало сию надежду. Оставаясь наедине, я беспрестанно думал о женщинах, и выбирал из них себе подругу; такие мысли, несходные с моим положением, делали жизнь мою самою заботливою.
Между тем время протекало, и я достиг до семидесятого года моей жизни. Начав исповедь, надлежит кончить ее. Занимаясь беспрестанно женщинами, я в самом деле предался странным мечтам. Не в состоянии будучи сносить ужасной пустоты, вокруг меня господствовавшей, я оставил уединение и возвратился в свет. Там нечувствительно я попался в общество молодых женщин, старался быть забавным, услуживал прекраснейшим из них, вмешивался в их игры и занятия, даже почитал себя влюбленным; но скоро удалось мне заметить, что вежливость моя казалась им столь же смешною, как и старомодное мое платье. Они улыбались, смотря на вышитый золотом мой камзол, на длинные мои манжеты; но не могли удержаться от громкого смеха, когда я старался казаться любезным. Наконец я почувствовал это, и начал вести себя, как прилично человеку моих лет. Признаться ли тебе? Несмотря на то, что мне теперь восемьдесят один год, чувство сие — какая-то надежда на женитьбу — еще не истребилась в моем сердце. Не удивляйся словам моим, любезный племянник! Назови это дурачеством, сумасбродством — но сие дурачество самою природою глубоко напечатлено на сердце человека. Каждый человек ощущает потребность в существе чувствительном и разумном, которое удвоило бы его бытие сообщением мыслей своих и впечатлений, имело бы с ним одинаковые, общие пользы. Я не вкусил сего счастья; оттого жизнь моя длилась, как тягостное сновидение. Я заводил знакомства, принимал гостей; но в известные лета трудно заключать дружеские связи. Приятель, которого вы считаете приличным, занят такими знакомствами, такими обязанностями, которые не имеют ничего общего с вашими знакомствами, с вашими обязанностями. В последние годы мне пришло в голову заняться маленькими детьми; я скоро увидел, что не могу быть и для них приятным. Дитя привыкает к морщинам своего отца; напротив того мое лицо пугало малюток. Идучи к Г…., я наполнял карманы свои вишнями, грушами, абрикосами, разными конфетами; лишь только я появлялся, тотчас дети окружали меня, прыгали, шарили в моих карманах, вытаскивали конфекты, тогда же убегали, и более уже не занимались мною. Они называли меня дедушкой и дядюшкой, когда я приходил с полными карманами; в противном случае я был для них совершенно лишний. Искренно признаюсь тебе, что я крайне огорчался всякий раз, когда примечал, что меня любили не для меня самого…. Я опять заперся у себя в доме; но и там нашел несносные досады и неудовольствия. Женщины, служившие при мне, явно оказывали мне свое пренебрежение; я казался им очень маловажною особою, которая должна почитать себя счастливою тем, что за деньги находит для себя служанок. Никто из них не хотел угождать мне, все называли меня старым господином; этого мало — некогда одна из них почтила меня титулом: наш старый сумасброд. Услышав такой отзыв, я крайне рассердился и немедленно сослал со двора болтунью. Сколько раз я видел, как резвые девчонки кривлялись, стоя у меня за спиною… Это обстоятельство заставило меня переменить молодых резвушек пожилыми женщинами. Опять досады! Новые служанки уже не кричали, но ворчали целый день и беспрестанно твердили о своей старости, чтобы избавиться от работы.
Я никогда бы не кончил, если бы захотел сказать все, что у меня лежит на сердце.
Выписка из завещания холостаго старика: [Прозаич. отр.]: (Из Модн. журн.) / [Пер. с фр. М. Т. Каченовского] // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 19, N 2. — С. 111-116.