Выписка из Баррова Путешествия в Китай
правитьНадлежало бы написать большую книгу для вычисления всех тех изделий, на которые в Китае употребляется прекрасный тростник, называемый бамбуком. Стулья, столы, ширмы, заслоны, кровати и множество других домашних вещей делаются из бамбука — и делаются весьма красиво и остроумно. Бамбук употребляется в мореплавании на райны, на паруса, на канаты, на тонкие веревки, на конопаченье. Землепашцы делают из бамбука телеги, тачки, машины для доставания воды, мешки для хлеба и проч. Китайцы едят молодые побеги бамбуковые, а из волокон делают светильни. Сей тростник служит украшением в садах монарха, накрышкою для хижины земледельца, и орудием для удержания в страхе и повиновении целой империи. Одним словом, почти нет вещи, которой не умели бы китайцы сделать из бамбука целого, расколотого на брусья, разделенного на нитки, толченого, превращенного в тесто, из которого делается бумага.
Один древний мудрец заметил, что нет ничего нового под солнцем. Г. Дютан, человек умный и ученый, сочинил книгу, в которой доказывает, что все наши открытия и изобретения были известны древним. Мы почитаем новым изобретением делать бумагу из соломы; но в Китае оно известно с давних времен. Китайцы употребляют на бумажных своих фабриках солому сарачинского пшена и другого хлеба, кору шелковичного дерева, хлопчатую бумагу, конопли, крапиву и другие растения. Они делают такие большие листы бумажные, что одним можно обить стену комнаты. Самая лучшая писчая бумага бывает очень хорошо выглажена на подобие пергамина и покрыта крепким квасцовым раствором для того, чтобы чернила насквозь не проходили.
В Китае многие старики и дети достают себе пропитание самым странным образом. Они единственно занимаются снятием чернил с бумаги, которую потом толкут, превращают в тесто, и делают новые листы. Чернила также отделяются от воды и идут заново.
Искусства в Европе получают столь великие выгоды от китайских чернил, что я не почитаю нужным о сем распространяться. Китайцы признаются, что они за несколько сот лет переняли у корейцев делать чернила.
Нет никакого сомнения в том, что китайцам с самых отдаленнейших веков известно было искусство книгопечатания; только они употребляли для сего одно дерево. Рукописей их нельзя печатать подвижными буквами. Хотя части, составляющие односложные их слова, пишутся просто и в небольшом количестве; но соединять их в типографической форме было бы весьма трудно, а может быть, и совсем невозможно.
Орудия ремесленников, впрочем сделанные весьма просто, самым лучшим образом соответствуют своему назначению. Так например кузнечий мех, будучи составлен из пустого деревянного цилиндра и поршня с захлопкою, служит обыкновенным орудием для раздувания огня, и стулом, и ящиком для прочих снарядов.
Китайский столяр носит с собою линейку, которая в то же время служит ему вместо палки; ящик с орудиями во время работы употребляется вместо станка. Разносчик в одну минуту строит себе лавку из большого зонта и сундука, в котором лежат товары.
В Китае музыка не почитается особливою наукою; ею не занимаются в обществах, как приятною забавою. Молодых девушек, воспитываемых для продажи, учат играть на духовых инструментах, подобных маленькой флейте; мужчины предпочитают орудие, похожее на гитару, о двух, четырех и семи струнах. Кто хочет позабавиться музыкою, тот нанимает евнухов и других людей низкого состояния. Все достоинство искусства состоит в сильном звуке орудий.
Китайские историки хвастаются тем, что натура платит им дань от всех своих произведений, для составления музыкальной системы. Они с гордостью говорят, что кожи животных, волокна растений, камни, глина и металлы служат для услаждения их слуха. Правда, китайские орудия весьма многообразны; но я не знаю ни одного, который был бы сносен для уха европейского. Хор музыкантов играет в один голос, не имея понятия о гармонии. — Китайцы не знают употребления нот, и пишут музыку свою словами, которыми называются тоны азбуки: сим открытием, впрочем весьма недостаточным, они обязаны иезуиту Перейре.
Что касается до живописи, китайцев можно назвать только красильщиками. Есть множество вещей, которых они совсем не умеют нарисовать. Они также не умеют давать предметам наружность посредством света и тени, и разнообразия в оттенках красок; зато уже с искусством и точностью изображают яркий колорит цветов, птиц и насекомых. Китайцы не могут понять, каким образом, чтобы представить на холсте отдаленные предметы, должно уменьшать их и ослаблять яркость красок, то есть не знают употребления перспективы. Я видел во дворце Юэн-мин-юэн две большие картины, представляющие сельские местоположения. Краски наложены довольно хорошо; подробности отделаны искусно; но нет ни яркого света, ни густой тени, без которых живопись совсем не действует на зрителя. Тут не соблюдены правила перспективы и предметы не показаны в приличном расстоянии одни от другого: это однако ж не помешало мне узнать, что сии картины написаны европейцем. В самом деле, один миссионарий, по имени Кастилиони, бывший в особенном уважении при дворе пекинском, написал множество картин для императора, который именно приказал ему следовать китайскому обыкновению, то есть, не заботиться о свете и тени, и не уменьшать отдаленных предметов. Сей государь утверждал, как я слышал от одного миссионария, что слабость нашего зрения не должна служить предлогом к обезображению предметов натуры. Один из министров нарочно приходил смотреть портрет его величества, короля великобританского; он сказал мне, указывая на тень от носа: «как жаль, что лицо испорчено этим пятном».
Герардини, европейский живописец, бывший в Китае, издал описание своего путешествия, в котором весьма невыгодно отзывается о тамошних жителях. Упомянув о невежестве их в изящных искусствах, он прибавляет: «китайцы ни к чему более не способны, кроме весить серебро и есть пшено сарачинское». Сей художник написал огромную колоннаду, которая от действия перспективы оканчивалась очень далеко. Изумленные китайцы заключили, что Герардини должен иметь связь с нечистыми духами. Подошедши к холстине, и удостоверясь посредством осязания; что все сие написано на гладкой поверхности, они стали доказывать, что изображать расстояния там, где их нет и не может быть, есть дело противное натуре.
Прекрасные изображения цветов, птиц и насекомых, привозимые из Китая в Европу, суть произведения кантонских художников, которые давно уже привыкли описывать печатные рисунки, посылаемые в Китай на образец для украшения фарфоровой посуды; от того в Кантоне с большим успехом занимаются живописью, нежели во внутренности империи.
В стране, где живописное искусство находится еще на такой низкой степени, не должно от резца ожидать мастерских произведений. На мостовых решетках и в капищах стоят странные фигуры, безобразные подражания натуре. Ниши в капищах наполнены росту исполинского статуями, слепленными из глины, иногда выкрашенными, или покрытыми блестящим лаком.
Китайцы не лучше умеют лепить фигуры человеческие, как и рисовать их. Во всей империи нет ни одной статуи, ни одного столба, которые стоили бы внимания. У ворот многих больших городов возвышаются четыреугольные столбы, каменные или деревянные с надписями, воздвигнутые в память славных мужей; но сии памятники нимало не красивы, и более походят на виселицы, нежели на ворота триумфальные; мне не понятно, почему миссионариям угодно было назвать их сим именем. Вообще, китайская архитектура неприятна для глаз и непрочна. В ней нет ни красивости, ни исправности в начертании, ни размера; наружность зданий самая посредственная, отделка грубая.
Важнейшие здания в Китае суть пагоды о пяти, семи и девяти галереях, или крышках. Хотя и кажется, что они сделаны по образцу славных пирамид индийских, но в них нет ни такой правильности, ни такой прочности. Некоторые, впрочем еще не старые, почти готовы развалиться. Сии странные, бесполезные здания нашли для себя подражателей в Европе, где в кабинетах редкостей хранятся их модели, сделанные из слоновой кости.
Дворец принца или первого вельможи рознится от купеческого дома только тем, что занимает более пространства, и окружен высокою стеною. Мы жили в Пекине — говорит Барров — в одном из таких дворцов. Он разделяется на несколько дворов; двор вмещает в себя два, три, четыре дома, похожих на палатки. Каждый дом стоит на возвышенной насыпи, выстланной кирпичами. Из одного дома и двора в другой ходят через крытые галереи, не боясь ни дождя, ни солнечного жара.
Комнаты в сем дворце по большей части не имеют потолков; от чего видны все бревна и перекладины, поддерживающие крышу. К окнам вместо стекол приклеена бумага, маслом намазанная, или флер, или рог, или перловая матка. В некоторых комнатах в углах на полу сделаны отверстия, с каменными или деревянными закрышками. Тут разводят огонь, и теплота нагревает все комнаты посредством проведенных труб в стенах или под полом, как бывало в домах древних римлян.
Татарские долины изобильно снабжают Пекин быками и баранами. Хлеб доставляется водою изо всех частей империи; правительство особливо печется о заготовлении оного на целый год. В Китае свинина употребляется более всякого другого мяса. Жители больших городов держат в домах свиней, которые весьма беспокоят проходящих по улицам.
Столы вельмож уставлены бывают множеством блюд по большей части с пареною рыбою, домашнею птицею и другим мясом; все сие обыкновенно приправляется огородными овощами и разными подливками. Любимый напиток есть чай и хлебное вино. Почти весь день проходит в прихлебывании сего вина, которое подают им горячее, в ядении пирожного и плодов, и в курении табаку; вставши с постели, тотчас принимаются за сию работу, и оставляют ее идучи спать. Летом отдыхают около полудня, имея подле себя двух служителей с опахалами; один отгоняет мух, другой машет для освежения прохладными воздухом.
Бумажная материя, называемая нанкин, делается в городе Нанкине, откуда отправляется в Кантон, и развозится во все части света. Китайцы употребляют белый нанкин только для печального платья. Вообще они выменивают его на хлопчатую бумагу, привозимую в большом количестве из Бомбая и Бенгала. Для обыкновенной одежды бумажную материю красят черною краскою, или голубою.
Барроу Д. Выписка из Баррова Путешествия в Китай // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 24, N 23. — С. 179-189.