Выборы
автор Константин Андреевич Тренёв
Опубл.: 1926. Источник: az.lib.ru

Константин Андреевич Тренев.
Выборы

править

На проломанных школьных воротах объявление: «Сегодня в 12 часов после обеда в школе экстринное общее собранье усех граждан „Зеленой Горки“. Явка неприменно обязательная. Просим никого не опаздувать. Сельуполномоченный Подсмаль».

Когда горячее южное солнце спускается к высоким тополям над школой и золотит проржавевшую школьную крышу, на крыльце школы появляются вызванные на сходку граждане и гражданки. Перед заходом солнца приходит сельуполномоченный Подсмаль. На груди значки МОПРа и Воздухофлота, под мышкой папка с бумагами.

— Опять никого нету?

— А мы разве не люди?

— Кворум нужен, семьдесят три души. А вас десятка три баб наберется аль нет?

— Да ты зачем звал?

— Скажи вам — вас и совсем не будет.

В ожидании кворума удовлетворяются разные ходатайства. Девица Короткина выходит замуж в соседнюю деревню, надо удостоверение, что незамужняя. Подсмаль быстро составляет документ: «Действительно граждане Фома Друзь и Петро Барцев знают, что Фрося Короткина девица, и эти два поручика ручаются в том. Как служила у нашей деревне два года. И подписывается тот хозяин, у которого она служила».

Но вот собрался кворум.

— Товарищи-граждане, заходите в школу. Позвольте открыть собрание и собирайте председателя. Ну… кого хочете? Товарищи-бабы, семячки посля полускаете.

— Лупкина!

— Молоко на губах не обсохло!

— Пущай утрется!

— Тут молоко делу не касает. Тут сознательность.

— Сознали, боле некуда…

— Товарищи-граждане! Назвали Лупкина, кого еще окромя?

— Я назначаю Щепатьку!

— И мы тоже.

— Дядю Щепатьку собираем!

— Лупкина!

— Названо двое, кого еще?

— Да сколько нужно-то?

— Двоих: председателя и секретаря.

— Ну, вы кандидатов сперва называйте.

— Не нужно кандидатов!

— Жили без кандидатов — хлеб ели.

— Садись, Щепатька, за стол!

— Лупкин, садись живо!

Под шум собрания Щепатька занимает место председателя. Рядом — секретарь Лупкин.

Щепатька выпрямляет кривыми пальцами съехавшую набок серую бороду и пялит испуганные глаза на бумагу, по которой бегает карандаш Лупкина.

Выпрямив бороду, спрашивает:

— Начинать, значит, граждане?

— С богом, дядя Щепатька!

— Так, граждане, сказывайте, об каком деле собравши?

— Позвольте, так нельзя! Товарищ уполномоченный, почему повестки собрания нету?

— Есть. Две даже повестки.

— Да где ж они?

— Одна вон она на воротех. Другая у Шепчихи сзаду приклеена, как место видное и все знают.

— Товарищ уполномоченный, в повестке не обозначено, какие вопросы.

— Этого нельзя писать: как напишешь — не приходят.

— Товарищи, это нехорошо! Потому что саботаж называется. Значит, вы несознательные…

— Ладно, слыхали!

— Молодой еще!

— Какая ж нынче программа общего собрания? Вы-кладай, Подсмаль!

— Программа состоит об пастуху. Как нынче уже теплый Алексей, а у нас еще пастух ненанятой. А напротив того желают в пастуха три человека и Апросинья. А прошлогоднего Стигнея бабы отвергают за слова. Сурь-езность большую имеет, а так что даже до драки.

— Значит, граждане, собирайте одного из четырех по желанию. Кого, примерно, желаете?

Школа наполняется криком. Бабьи голоса покрывают мужские.

— Зайкина!

— Апросинью!

— Балабу!

— Стигнея!

— Да чтоб вы, проклятые души, не дождали!

— Граждане, умолкните!

— Чтоб тебя черти так трогали, как я тебя трогаю!

— Гражданка Лупчиха, что ж ты нарушаешь?

— А чем я нарушаю? Чтоб вас на том свете так по морде нарушали!

— Товарищ Лупкин, окоротите вашу родительницу! Всегда нарушает!

— Гражданка Лупкина…

— Это я тебе «гражданка»? На родную мать?.. Придешь же ты, сукин сын, до дому!

— Товарищи-бабы, прошу вас, увоймитеся!

— Уймитеся, говорю!.. Лупкин покричи: у тебя голос молодой.

— Товарищи, к порядку! Криком дела не докажешь! Как теперь у нас выявилось четыре кандидата, то пущай же кажний скажет свои условия. Выходи по одному вперед. А посля голосовать будем.

— Пущай женщину вперед!

— Апрося, выходи!

— Апросинья Королева, ваше слово.

— Как я оставши с тремя ребятами круглою вдовою, то прошу дать мне кусок хлеба, и буду я пасти по четвертаку от штуки, как все одно своих кровных.

— Ладно. Уважим. Отойди теперя к стороне. Товарищ Балабей!

— Выходи, Тарас!

— Я, товарищи, как вы знаете, сродный пастух! И как известно уже вопче всем гражданам, у меня есть бугай сантиментальской породы. Так что будет ходить в стаде по полтиннику, конечно, за погул. В совхозе и на шоссельной будке берут по рублю, ну, я гражданам уважение делаю, как есть я пролетарий и так же само бугай у меня пролетарский.

— Да ему двух годов нету!

— Тут, товарищи, годами не деется. Бугай справный.

— Кабы он тебе околел!

— Товарищи, с мест прения не ведите.

— Тута не прения. А как моя корова три раза с его бугаем перегуливала, да так яловая в зиму и пошла, чтоб ему трижды…

— Это, товарищ председатель, клевета! Просто сказать, машинка подстроюется!

— Да пущай люди скажут.

— Действительно! Малашкина корова перегуливала, потому как она вопче яловка. А тут машинка к тому, чтоб Апросинья, как Малашкиной сваха, в пастухи попала!

— А ты с своим бугаем хотел бы все заграбастать? Да у меня корова об девятом телку и сроду не перегуливала!

— Гражданка Малашкина, замолчите!

— Да чего я буду молчать! Пущай деньги за погул вернет!

— Позвольте выразить: кабы моя вина!

— Стало быть, твоя, ежели люди теперь молоком заливаются, а я слезою… Чтоб он тебе околел!

— Товарищ Малашкина, за эти слова решаю тебя слова.

— Да вы, может, меня и коровы решите?

— Тут с этими бабами нешто так? Тут вот как! Перво дело последствовать!

— Товарищ Брякин! Не ваша очередь. Без очереди слово дается только к порядку.

— Я, товарищ Лупкин, к порядку Тарасова бугая.

— Ежели к порядку — говорите.

— Бугай в полном порядке! Хоть оследствовать. Ну, энта кучка баб, что под патретами вождей, оконфузить его хочуть, чтоб Тарасу ходу в пастухи не дать…

— Замолчите, товарищ! Вы не понимаете, что значит! к порядку. Вот я объявляю к порядку: мы пастуха выбираем аль бугая? Значит, нужно Балабея от бугая расчленить…

— Это каким же манером?

— Будем сперва пастуха выбирать, посля речь об бугаю.

— Правильно, товарищ Лупкин!

— Вот те молодой парнишка!

— Тут не в годах дело.

— Знамо! Чего нас бугаем шугать?

— Следующий кандидат… Стигней. Товарищ Стигней, говорите вашу программу.

— Говорить тут нечего. Как пас летось по полтиннику со штуки, так и теперь. Меньше несходно. Ну, чтоб энтой дурницы, как говорится, нашармака, не было. Деньги кажний месяц вперед без всякой программы. А кто про^ строчит, скотину примать не буду. К чертовой матери! А то дюже вас много таких-то!

— А ты уже готов и шкуру содрать?..

— С вас сдерешь! «Погоди, Стигней, погоди», а там корову продали, и нет его. Значит, мои деньги — собаке под хвост. Это программа? Опять же, чтоб мне скотина на выгон вовремя выгонялась.

— Да что это за пастух? Как чуть — мать-перемать…

— Прямо всех поедом съел!

— Съешь вас, толстозадые!

— Товарищ Стигней, не выражайся!

— Я не выражаюсь. У меня этой привычки, что зря выражаться, нету.

— Да он, товарищ председатель, меня сколько разов до того словами обкладувал, до того обкладувал — еще б боле, да некуды.

— А не опоздуй! Жаркое время; скотину только хо-лодочком до солнца попасти, а она, козюля ей под рубаху, продрыхает, а посля рысью за селом догоняет — у коровы бока ходуном ходят. Да я те за скотину…

— Чай моя скотина, не твоя!

— Кабы моя, я б тебе не мать, я б тебя саму хворостиной по паше!

— Да за мной и то с хворостиной на старости моих лет погнался, проклятый! Черт кривой!

— Товарищ старуха, там которая, не выражайся!

— Это за кем я гнался? А, Дарья! Дойка спорчена у бурой коровы. Задоила, гундосая, корову! Бить надо беспременно!

— Да он не то баб, Андрияна кнутом полоснул.

— Это я за ратицу. Телка ратицу заломила, на левую переднюю к земле припадает, а он ее выгнал. Да я тебе голову сверну!

— Видали какой! Да его за драку под суд нужно, а он в пастухи лезет!

— Я не лезу. Только что свое, говорится, село, а то мне вы — тьфу! Меня вон и Ятеревцы и Машкин хутор с зимы еще кличут. А мне на вас нап-плевать.

— Ну не выражайся, товарищ, буде! Наскандалил — уходи. Кто следующий? Товарищ Зайкин, выходи!

— Товарищи, я в качестве безработного. Двадцать лет служил на железной дороге. Но по сокращению штатов уволенный. В настоящее же время, когда произведена социальная революция и мировой пролетариат со скоростью устремляется под знамя Коминтерна, находясь под гнетом какой-нибудь подлой мировой буржуазии, мы должны плотно сплотиться на уничтожение гнусных гадов и кровопийц народного труда. Когда горит пожар мировой революции и товарищи наши задыхаются в гнусных кровожадных оковах, мы должны прийти всем на помощь! И вот я, товарищи, как сознательный пролетарий, сознаю вполне свое положение и прошу вас, товарищи, также сознать мое положение восемь месяцев безработного и препоручить мне скотину, которую я буду пасти в порядке дисциплины по линии всех коров. Насчет платы же не устаиваю, но как общее собрание пределит. А по вношении платы будет выдаваться квитанция каждому гражданину или там гражданке — все одно, потому что теперь равноправие одного пола с другим вполне. Да здравствуют трудящиеся всего мира!

— Верно!

— Поболе бы нам этаких!

— Сразу видать приятного человека!

— А ты допрежь в пастухах ходил?

— Я хотя же и не ходил, но дело нехитрое для пролетария, и главное, чтобы по совести и в поле содержать, а не то, чтобы как солнушко, так и в холодок удалиться.

— Но ежели когда муха одолевает?

— Вот от мухи, товарищи, я могу рекомендовать то же самое средство, бомбинаголь называемое.

— Вот за это спасибо!

— Ты до нас — мы до тебя.

— Ну, теперь, значит, товарищи, как все уже выразились, собирай пастуха по мыслям. Кого желаете?

— Позвольте, не так!

— Товарищи! Теперь, когда каждый кандидат высказал свои условия и программу, будем голосовать по порядку.

— Кто за товарища Апросинью Королеву, прошу поднять руки… Раз, два… Семь голосов. Мало, товарищи!

— Да какой же с бабы пастух?

— Товарищи, баба даже государством может управлять.

— Государством пущай, а коров не дадим!

— Кто за товарища Балабу?

— С бугаем ай отдельно?

— Пущай при бугае.

— Знамо, без бугая Балаба не гож.

— Нехай он ему сдохнет!

— Чтоб вы на том свете подавились!

— Товарищи, дискуссия не допускается! Кто за товарища Балабу, подымайте руки… Девять голосов. Кто за товарища Зайкина? Никто? Жаль, приятный человек. Голосуется прошлогодний товарищ Стигней. Кто за товарища Стигнея? Что такое? Единогласно? А кто же против? Против кто?

— Никто!

— Дак чего вы, бабы, мне с зимы голову прокричали!

— Нек бабам, к коровам наймаем!

— Значит, граждане, Стигней опять собран нами в пастухи?

— Да кто же больше?

— И чего зря калгатились?

— Нечего уполномоченному Подсмалю делать, вот он и буровит.

— Ему, толстомордому, абы б только собрание!

— Начальники ж!

— Гражданки! Тьфу!.. Да что ж вы, проклятые, языками плещете? Я же должон к голосу масс прислушиваться? Аль не вы в голос кричали: ненадобен Стигней? Так чего ж не сменяете?

— Мало ль чего баба не закричит!

— Твоя баба тоже в середу на тебя в голос кричала. Небось не сменила!

— Тьфу, приравняли бабу до общественности… Разговаривай посля этого с такою несознательною массою…

— Я с ими, товарищ Подсмаль, завтра на выгоне поговорю, ежели которая мне проспит с коровою!.. Особливо Лукерья! А также Анисья и прочие мокроподолые массы.

— Да ты чего прежде время взъелся?

— Я не взъелся. Я с тобою, кислоглазою, нынче благородно разговариваю.

1926


Источник текста: Повести и рассказы / К. Тренев; Сост. и предисл. М. О. Чудаковой. — Москва: Сов. Россия, 1977. — 350 с.; 20 см.