Всё чаще и чаще встречаю умерших… О нет,
Они не враждебны, душа не признается разве,
Что взором и вздохом готова отыскивать след
Вот здесь зазвеневшей, вот здесь оборвавшейся связи…
Вот брат промелькнул, не заметив испуганных глаз:
Приподняты плечи, походка лентяя и дужка
Пенснэ золотого… А робкая тень от угла…
Ты тоже проходишь, ты тоже не взглянешь, старушка.
Ты так торопливо шажками заботы прошла,
И я задохнулся от вновь пережитой утраты.
А юноша этот, вот этот — над воротом шрам, —
Ужель не узнаешь меня, сотоварищ мой ратный?
Высокий старик, опираясь на звонкую трость,
Пронесся, похожий на зимний взъерошенный ветер.
Отец, ваша смелость, беспутство и едкая злость
Еще беззаботно и дерзко гуляют по свету!
Окутанный прошлым, былое, как кошку, маня,
В веселом подростке, но только в мундире кадета,
Узнаю себя, это память выводит меня
Из склепа расстрелянных десятилетий.
И вот — непрерывность. Связую звено со звеном,
Усилием воли сближаю отрезок с отрезком.
Под лампой зеленой, за этим зеленым столом
Рассказы о смерти мне кажутся вымыслом детским!
Умершего встретят друзья и меня. На коне
Их памяти робкой пропляшет последняя встреча…
«Несмелов, поэт!» Или девочка крикнет: «Отец!»
Лица не подняв, проплыву. Не взгляну. Не отвечу.
