А вывод из всего этого?
Я говорю о «Детях Ванюшина».
Вы, конечно, заметили, что эта пьеса написана как-то не по нынешнему, потому что без претензий, без внешних признаков расчета на модные эффекты и на столь ходкое теперь «настроение».
Тем не менее эта драма должна создавать настроение. И в этом вы уже, вероятно, убедились, если только исполнение было на той высоте, какой мы вправе ожидать от наших милых гостей.
Главный элемент "настроения " — это воспоминание.
Известное сценическое положение отзывается у вас в душе воспоминанием, что и вы когда-то переживали то же состояние, те же чувства, ту же печаль.
И вся душа, как скрипка, разом " настраивается в том же тоне, каким она звучала в то время, когда переживала эмоции, рисующиеся теперь на сцене.
Какая же пьеса напомнит человеку больше, чем напомнят «Дети Ванюшина»?
Мелодрам не бывает в жизни. Трагедия не про нас писана. Весёлой комедии мы тоже не переживали. И даже обыкновенная любовная драма не всем из нас знакома, потому что многие, уча и давая уроки с раннего отрочества так и не успели с нею столкнуться.
Но то, что рассказано в «Детях Ванюшина», было со всеми нами.
Даже чеховская скука не так хорошо знакома нам, как этот мучительный скрип разрушающегося домашнего очага.
Все мы знаем запах этой терпкой атмосферы. Все мы помним вкус этих слез.
Изо всех горестей эта была самая ядовитая. Изо всех драм эта драма — самая горькая.
Потому что в ней есть вражда и нет естественной основы вражды — нет ненависти. Есть, напротив, живущая, невытравимая любовь своего к своему.
Именно в силу этой любви всякая шероховатость чувствуется больнее, — а благодаря постоянной жизни вместе — шероховатости накопляются, никогда не забываются и в конце концов загромождают жизнь.
И в конце концов получается то, что вы любезно пропустите мимо ушей неприятную выходку совершенно постороннего, даже нелюбимого человека, — но жене, но сестре или дочери непременно и злорадно, с упоением проголодавшегося по бешенстве человека, устроите мерзкую сцену.
За что? За то, что вы их любите.
Это не парадокс, именно за то что вы любите их.
Вы их любите и вам хочется, чтобы они были по-вашему: вы видите, что они чем-то недовольны, и вам кажется, что средство удовлетворения в ваших руках.
Но когда вы предлагаете это средство — вас отстраняют. Во-первых потому, что бывают разные характеры. То, что удовлетворяет вас, может не удовлетворять близкого вам человека. Во-вторых — и против вас накопилось то же раздражение, которое говорит в вас…
Будь на месте любви, все ещё связующей семью, простое равнодушие — мы не так заботились бы друг о друге, не огорчались бы так взаимным непониманием и не озлоблялись бы.
Страшно, невероятно озлоблена современная семья.
Озлобление, основанное на ненависти, естественно. Озлобление, построенное на любви, до гадости противоестественно.
Вот как дошли мы до такого ужаса, что семья, идеал естественного союза, заплыла противоестественными элементами…
Вывод из всего этого?
Я не знаю. Или, вернее, подозреваю, но боюсь этого вывода.
Потому что больно было бы окончательно поверить в близкое крушение уголка жизни, который всегда считался лучшим, самым тёплым, уютным и мягким…
Наши дни подготовляют расцвет индивидуализма. В этом расцвете будет много радости для здорового человека.
Но будет много и скорби, много дорогих могил и утрат. И перед одною из них, кажется, мы теперь и стоим.
Потомственный дворянин г. Бодиско побил свою горничную, которая у него украла вещей на сумму 150 р., и был за то приговорен к 10 дням ареста.
Фельетонист одной из одесских газет выразил по поводу этого приговора своё тихое и скромное удовольствие, к которому мы все присоединились.
Г. Бодиско грянул тогда письмом в редакцию этой газеты.
В письме он заявляет, что бить — бил.
Не только бил, но и здорово бил, потому что бить умеет.
И не только умеет, но и будет бить всякого, кто ещё осмелится его оскорбить.
Это — суть письма. Суть, как видите, очень интересная. Но некоторые детали тоже не лишены интереса.
Начать, хотя бы, с описания г-ном Бодиско собственного кулака. Прекрасное и художественное описание.
Я не сомневаюсь, что редакция этой газеты, заинтересованная явлением, уже послала к г. Бодиско фотографа, и портрет потомственного дворянина будет красоваться в ближайшем воскресном полулисте.
Или, по крайней мере, изображение кулака, в качестве самой интересной детали портрета.
Замечательно и следующее рассуждение письма:
— Вы, очевидно, сочувствуете моей горничной.
Г. Бодиско ошибается, если полагает, будто задевший его фельетонист сочувствует тому, что горничная обокрала хозяина.
Кража есть кража, а самоуправство есть самоуправство — особенно над женщиной.
Если бы вместо развития своих кулаков г. Бодиско во время занялся развитием других статей своей персоны, ему не надо было бы разъяснять таких простых вещей…
И тогда, даже написав такое письмо, г. Бодиско не подписался бы под ним «потомственным» — просто из любезности к собственным предкам.
Ибо de mortuis aut bene, aut nihil.
Меня теперь занимает один только вопрос: как же мне ходить теперь по улицам Одессы?
Того и гляди, налетит г. Бодиско и «будет бить».
Я решил так:
Ходить больше не стану. Буду ездить на дрожках.
| ALTALENA |