ВОЯЖЪ СИБИРСКАГО КУПЦА.
правитьВъ концѣ весны 185… года, страшная распутица и вскрытіе какой-то небольшой рѣчки въ Западной Сибири, заставили меня сдѣлать невольный привалъ на берегу этой рѣчки, въ прескверномъ станціонномъ домѣ. Я сидѣлъ и скучалъ, когда увидѣлъ, что къ станціи подъѣхалъ щегольской «проходной» тарантасъ, какъ въ Сибири называютъ собственные экипажи.
Изъ экипажа вышелъ пріѣзжій — повидимому, солидный купецъ; за нимъ вынесли всевозможные сакъ-вояжи, мѣшечки, погребки и корзинки, безъ которыхъ не ѣздитъ ни одинъ сибирскій купецъ.
Станціонный смотритель встрѣтилъ его привѣтливо, какъ человѣка, очевидно, знакомаго. Комната для пріѣзжающихъ была одна, и мы скоро познакомились. На столѣ шумѣлъ самоваръ, подана была миска съ пельменями, пряженики и всякая благодать. Видя мое одиночество, купецъ, но обычаю, пригласилъ меня въ компанію, откупоривъ графинчикъ. Паръ отъ пельменей, дѣйствительно, соблазнялъ меня, въ виду того, что мои запасы давно истощились. (
За столомъ и бесѣдой время шло незамѣтно. Я вспомнилъ, что онъ вскользь, замѣтилъ о тайгѣ, и спросилъ его, не золотопромышленникъ ли онъ?
— Правда, я и забылъ отрекомендоваться: Яковъ Борисовичъ Уфимскій, старинный «золотарь», шутливо прибавилъ мой собесѣдникъ; — а вы, смѣю спросить?
Я назвалъ себя, а также и городъ, гдѣ постоянно живу. Какъ старый сибирякъ, онъ, оказалось, зналъ почти всѣхъ моихъ знакомыхъ; разговоръ оживился его разсказами о нѣкоторыхъ изъ нихъ — людяхъ, тогда еще мнѣ мало знакомыхъ. Большинство ихъ, конечно, былъ чиновный людъ. Разговоръ какъ-то зашелъ о сибирскихъ порядкахъ, и когда мнѣ пришлось, въ качествѣ свѣжаго человѣка, выразить нѣчто въ родѣ недовѣрія къ возможности разныхъ казусовъ, о которыхъ шла рѣчь, то онъ просто смѣялся надо мной.
— Вы, батюшка, выходитъ, Сибири-то не знаете вовсе! Развѣ здѣсь есть что нибудь невозможное для чиновника, разъ только онъ хорошъ съ начальствомъ? Все, что хотите, сдѣлаетъ, ему все съ рукъ сойдетъ, а надъ вами же и посмѣется! Лѣтъ двадцать тому назадъ, надо мной такъ подшутилъ одинъ, сравнительно, ничтожный чиновникъ, что я потерялъ почти все свое состояніе, да и жаловаться не могъ. Мало того, это происшествіе до сихъ поръ служитъ нашимъ досужимъ сибирякамъ предлогомъ посмѣяться надъ моей, якобы, простотой… Вотъ вамъ и шутка! какъ то озлобленно вздохнулъ онъ.
— Что же? Разскажите, если не лѣнь, попросилъ я его.
— Нѣтъ, извините, не могу; мнѣ и вспомнить-то, такъ всего коробитъ! Словомъ, поживешь въ Сибири подобнымъ вещамъ не будешь удивляться, а теперь пока позвольте намъ подлить рому, — не правда ли, не дурно? Вы куда теперь ѣдете? Въ N — къ?
На мой утвердительный отвѣтъ, онъ продолжалъ:
— Тамъ повидаете Павла Васильевича Башилова, — кланяйтесь ему!
Только на другой день, послѣ обѣда, явилась возможность ѣхать дальше, и на третьей или четвертой станціи переѣзда я распростился съ моимъ обязательнымъ собесѣдникомъ. По пріѣздѣ въ N — къ, разсказываю я кому-то свои дорожныя приключенія, упомянулъ, между прочимъ, и о встрѣчѣ моей съ Уфимскимъ, причемъ расхвалилъ его, какъ пріятнѣйшаго, остроумнаго собесѣдника и радушнаго попутчика, готоваго подѣлиться въ дорогѣ всѣмъ.
— Человѣкъ онъ дѣйствительно умный, и поговорить съ нимъ, какъ вы говорили, не спорю, можетъ быть, и пріятно; но за то имѣть съ нимъ какое нибудь дѣло — не дай Богъ: это первоклассный мошенникъ и разбойникъ, шуллеръ — все, что хотите.
— Что вы? Съ такой патріархальной наружностью, съ такой добротой — и чтобы былъ плутъ! Что-то не вѣрится; къ тому же онъ мнѣ, между прочимъ, говорилъ, что лѣтъ двадцать тому назадъ, его такъ поддѣло чиновничество, что онъ потерялъ почти все состояніе. Какъ это допустить, если ужь онъ такой мошенникъ?
— А! Онъ и это разсказалъ вамъ?
— Пѣть, не разсказалъ, а только упомянулъ объ этомъ. Что это правда, вы не знаете?
— Знаю и могу вамъ передать обстоятельно. — Видите ли, какъ было это дѣло. Уфимскій — еврей и купецъ; главная цѣль его жизни — деньги. Вы, конечно, знаете, что въ Сибири не пренебрегаютъ средствами нажить ихъ. Конечно, самое соблазнительное здѣсь — это золото. Много грѣха отъ него въ Сибири; изъ-за него и людей убиваютъ… Кромѣ добычи золота, существуетъ еще покупка и продажа краденаго золота. Дѣло это соблазнительное, около него ютятся русскіе и евреи. Нѣкоторые изъ Т--хъ евреевъ, имѣя капиталы, пустились въ этотъ рискованный промыселъ, надѣясь на деньги и патріархальность мѣстныхъ чиновниковъ. Уфимскій, мальчишкой, попалъ какъ-то въ Западную Сибирь, маклачилъ, чѣмъ попало, и вскорѣ удалось ему устроиться но то писцомъ, не то лакеемъ на пріиска. Съ этого момента опредѣлилась уже вся жизнь его и дѣятельность. Когда онъ послѣ нѣсколькихъ мѣсяцевъ вернулся въ городъ, у него уже было тысченки три-четыре! Значитъ, уже уразумѣлъ пріисковую механику и золота уже пріобрѣлъ малую толику, которое и перепродалъ въ городѣ съ барышомъ 1,000 %! Съ этихъ поръ онъ посвятилъ себя скупкѣ и перепродажѣ краденаго, или, выражаясь по казенному, «хищническаго» золота. Занятіе этой торговлей чрезвычайно выгодно, и сравнить ее, по выгодности, можно только съ фабрикаціей фальшивыхъ кредитныхъ билетовъ, которая, какъ извѣстно, составила не одно колоссальное состояніе въ Россіи, особенно между мануфактуристами. Сходство этихъ профессій еще болѣе увеличится, если вы вспомните, что какъ за одно дѣло, такъ и за другое, въ случаѣ изобличенія виновныхъ, — каторжныя работы! Значитъ, велики же барыши, если трусливѣйшій народъ въ мірѣ, чуть не поголовно и теперь торгуетъ у насъ «песочкомъ»? Уфимскій велъ свои дѣла такъ, что въ короткое время у него уже оказались и каменные дома въ городѣ, и чуть не въ трехъ городахъ лавки для замаскированія настоящаго источника богатствасловомъ, обладалъ капиталомъ, солиднымъ. Тутъ я сдѣлаю маленькое отступленіе — пріостановившись, обратился ко мнѣ разскащикъ: — надо вамъ сказать, что существуетъ законъ, по которому правительство, въ видѣ награды, выдаетъ по полтора рубля за золотникъ каждому, кто откроетъ хищническое золото, сколько бы его не оказалось; такимъ образомъ, открыть золото — дѣло очень выгодное, и понятно, всякому полицейскому весьма любопытно бы совершить такой подвигъ: вѣдь одинъ нудъ если найдетъ, то около шести тысячъ получитъ, не мошенническимъ, а честнымъ образомъ заработанныхъ, да еще къ наградѣ представятъ! Отсюда и вытекаетъ, что насколько ЛЬгко пріобрѣтать отъ рабочихъ на мѣстѣ, т. е. на пріискахъ, золото, настолько же трудно его провести благополучно домой, такъ-какъ во весь длинный путь приходится ежеминутно опасаться, что вотъ-вотъ грянетъ обыскъ, и тогда не только «прощай капиталъ», по еще въ перспективѣ и каторга! Лица, занимающіяся провозомъ золота, почти на-перечетъ извѣстны полиціи, но на обыскъ проѣзжающихъ члены полиціи рѣшаются рѣдко, только въ тѣхъ случаяхъ, когда они заранѣе предувѣдомлены какимъ нибудь лицомъ, пользующимся ихъ полнымъ довѣріемъ, что, молъ, такой-то везетъ столько-то золота; но и при этомъ, ловкость провозителей часто оставляетъ въ дуракахъ полицію, и на послѣднюю непремѣнно поступаетъ жалоба на неправильное задержаніе «человѣка, занимающаго извѣстное общественное положеніе (напр., купца І-й гильдіи), подозрѣніе на котораго въ столь тяжкомъ преступленіи можетъ принести громадный имущественный убытокъ, не говоря уже про нравственное страданіе» и проч. Подобныя жалобы крупныхъ коммерсантовъ нерѣдко влекутъ за собой удаленіе отъ должности наиболѣе ретивыхъ «искателей золота», и этимъ только и объяснима та громадная торговля золотомъ, какая процвѣтаетъ понынѣ въ Сибири.
Теперь возвращусь къ Уфимскому, — продолжалъ разказчикъ. — Онъ дошелъ до такого искусства и ловкости въ провозѣ золота, что уже нѣсколько лѣтъ, раза по два въ годъ, ѣздилъ изъ Е--ка въ Т--къ подъ предлогомъ торговыхъ дѣлъ, и несмотря на то, что всѣ знали, зачѣмъ онъ ѣздитъ, его не трогали, такъ-какъ двое или трое смѣльчаковъ изъ земскихъ засѣдателей слетѣли съ мѣстъ, рискнувъ задержать его въ дорогѣ и не найдя при немъ ни порошинки. Вѣдь золото, какъ очень тяжелый металлъ, требуетъ весьма мало мѣста, и потому его довольно легко спрятать. Одни предпочитаютъ держать его при себѣ, въ замшевыхъ мѣшечкахъ, чтобъ имѣть возможность, при первой опасности, бросить его незамѣтно въ снѣгъ, а если дѣло бываетъ лѣтомъ, что случается рѣдко, то въ траву, и такимъ образомъ рискуютъ потерять золото ради спасенія собственной шкуры. Другіе же по большей части идутъ на болѣе топкія штуки: задѣлываютъ его въ экипажъ; напр., выдалбливаютъ въ отводинахъ дуги или въ передкѣ пустоту, куда въ бычачьемъ пузырѣ и закладываютъ золото, да такъ искусно задѣлываютъ, что самый опытный глазъ не замѣтить при внимательномъ обзорѣ ничего подозрительнаго. Закладываютъ его также въ товарные ящики и боченки, притомъ такъ, что какое дно ни выбей — виденъ только товаръ, а въ серединѣ находится маленькій выдвижной ящикъ, совершенно незамѣтно помѣщенный, съ золотомъ. Словомъ сказать, въ подобныхъ хитростяхъ Уфимскій былъ неуловимъ. Послѣ неудачныхъ попытокъ полиціи поймать его, кончившихся, какъ я вамъ сказывалъ, очень печально для нея, онъ, поѣздивъ лѣтъ пять со всякими предосторожностями, мало по малу свыкся съ мыслью о полной безопасности проѣзда и пересталъ выдумывать новые способы скрытія «песочку», а сталъ уже возить его прямо въ чемоданѣ, много въ двухъ-трехъ, между бѣльемъ и платьемъ. Полиціймейстеромъ въ Е--къ былъ въ тѣ времена Иванъ Андреевичъ Лапенко, отличный малый, хохолъ, любившій хорошо выпить и поѣсть, и другихъ угостить. Очевидно, что для этого нужны были деньги, и хоть онъ покойникъ теперь, а долженъ я вамъ доложить — умѣлъ изъ любого дѣла извлекать, такъ сказать, «кубическій корень»! При всемъ томъ, весь городъ его любилъ, а въ числѣ первыхъ дружковъ его былъ и Уфимскій, который, какъ пріѣдетъ бывало изъ Т--ка, непремѣнно привезетъ ему разныхъ этакихъ петербургскихъ и заграничныхъ закусокъ, вина какого нибудь новаго, у насъ не виданнаго, и проч. — словомъ, жили душа въ душу. Покойникъ Иванъ Андреевичъ нѣтъ-нѣтъ, да подъ веселую руку и скажетъ, шутя, Уфимскому: — «Охъ, братъ, Яковъ! Ты все закусками, да виномъ отбояриваешься отъ меня! Смотри, лучше плати мнѣ годовыхъ… ну, тысченки полторы-двѣ: поймаю — помяни мое слово, за все время получу!» — Что вы, Иванъ Андреевичъ! Да за что вамъ и платить-то? Вы все на счетъ золота думаете, что занимаюсь, а я, видитъ Богъ, забылъ, какое оно есть и на видъ-то! У меня, слава Богу, сами видите, торговля не маленькая, какой мнѣ разсчетъ путаться съ этимъ добромъ. А впрочемъ, — улыбнулся Уфимскій, — попробуйте: авось вы и счастливѣе будете прежнихъ… — «Ну, вотъ, стану я, Яша, возиться съ этимъ! Это я такъ: думаю, не положишь ли чего въ года-то!» И они съ добродушнымъ смѣхомъ чокались и выпивали стаканчикъ «портерцу аглицкаго Ликоку». Надо вамъ сказать, что Уфимскій въ то время имѣлъ уже и пріиска въ сѣверной тайгѣ[1], которые сами по себѣ, кромѣ убытку, ничего ему не приносили; по отъ нихъ былъ большой доходъ вслѣдствіе близости богатыхъ пріисковъ, такъ-какъ эта близость давала возможность рабочимъ другихъ пріисковъ сбывать все краденое золото Уфимскому, который и показывалъ его въ книгахъ, какъ добытое на своихъ. Это золото, конечно, не подлежитъ преслѣдованію; правительство каждому золотопромышленнику или довѣренному его, везущему золото для сплава въ Барнаулъ (теперь и въ Иркутскѣ есть золотоплавильня), даетъ въ конвой казака съ казенной подорожной, а то и двухъ. По Уфимскій не довольствовался этимъ золотомъ, онъ накупалъ его далеко болѣе того, что значилось въ книгахъ, и вотъ этотъ-то излишекъ и могъ, въ случаѣ его открытія кѣмъ-либо, отправить на каторгу нашего контрабандиста. Иванъ Андреевичъ, покойникъ, зналъ это, да но зналъ, какъ онъ его провозитъ: самъ ли лично, черезъ знакомыхъ ли евреевъ, или же съ транспортомъ товаровъ, — и долго не рѣшался «задѣть друга за живое мѣсто». Однажды, былъ большой обѣдъ у Якова Борисовича; давался онъ по случаю отъѣзда его, въ тотъ же день, къ себѣ въ Т--къ. Почетнѣйшемъ гостемъ былъ, конечно, Иванъ Андреевичъ, который всегда въ подобныхъ случаяхъ ѣлъ, пилъ и говорилъ за четверыхъ. Дѣло было зимой, передъ самыми сумерками. Превосходная зимняя полукрытая кибитка Уфимскаго, запряженная лихою тройкой, сплошь увѣшанною «бубенцами», стояла уже давно на дворѣ. По господа что-то долго не выходили изъ комнатъ. Тамъ въ это время произошла любопытная сцена между Иваномъ Андреевичемъ и Яковомъ Борисовичемъ, уже одѣтымъ въ дорогую якутскую даху на песцовомъ подкладѣ. — "Подожди, Яша, поди-ка сюда ко мнѣ на минуту, у меня есть до тебя два слова передъ отъѣздомъ, — шепнулъ Иванъ Андреевичъ Уфимскому, и ухвативъ его полегоньку за рукавъ, подвелъ къ окну, откуда видна была готовая тропка: — смотри братъ, какъ бы тебѣ но влопаться! Въ полицейскомъ управленія сегодня получена бумага отъ горнаго исправника, что ты везешь съ собой золото; поэтому, сердись не сердись, а обыскать тебя и твой экипажъ я долженъ. Я не хотѣлъ публично скандала дѣлать, потому и молчалъ, а больше, братъ, не могъ! Да и сдѣлать, братъ, ничего не могу: видишь, не только кругомъ кибитки, но и на дворѣ стоитъ полиціи? Если есть грѣхъ — лучше покайся! Авось, какъ нибудь сойдемся, — не первый годъ, говорятъ, знакомы; какъ нибудь и вывернемся! А самъ треплетъ помертвѣвшаго Уфимскаго по спинѣ, ласково заглядывая ему въ глаза. Тотъ взглянулъ на дворъ и сразу увидалъ, что извернуться нѣтъ возможности: кругомъ кибитки помѣщены казаки, съ двумя квартальными во главѣ; у воротъ, на задворкахъ, тоже прохаживается стража. Спуститься къ экипажу, начать самому показывать всѣ свои вещи и при этомъ незамѣтно выкинуть вонъ золото, какъ не разъ удавалось, — теперь невозможно, потому что кругомъ полиція, да и золота много: около 6-ти пудовъ! — Иванъ Андреевичъ, не губи меня! Вѣдь ты хлѣбъ-соль мою ѣлъ, жили мы съ тобой, какъ братья! Не раззори въ конецъ. Устрой какъ нибудь; я тебѣ сейчасъ красненькую тысячъ дамъ! — «Зачѣмъ я тебя раззорять буду, чудакъ, право, какой! Вѣдь мнѣ сообщили, что у тебя золото, — ну, я и долженъ исполнить требованіе — обыскать тебя! Если у тебя нѣтъ песочку, такъ за что же ты мнѣ дашь десять тысячъ?» — Въ томъ-то и дѣло, что есть, — молитъ Уфимскій, готовый упасть въ ноги Лапенко. — «А коли есть, такъ ужъ, братъ, не гнѣвайся! Сколько времени я тебѣ набожно говорилъ: „Ой, Яковъ, плати лучше погодныя“, а ты что? — „не запутаюсь, молъ“! — Теперь и платись. Сколь ко-жъ съ тебя взять?» Тутъ между ними произошла отчаянная торговля: Лапенко упорно стоялъ на тридцати тысячахъ. При видѣ бѣды неминучей, Уфимскому ничего не оставалось, какъ только снять съ себя все платье и изъ громаднаго, русской кожи бумажника, носимаго имъ на груди подъ рубашкой, достать требуемую сумму и вручить сочувственно улыбавшемуся Ивану Андреевичу, который въ это время утѣшалъ его, говоря, что и онъ, Лапенко «рискуетъ изъ-за этого потерять мѣсто», такъ-какъ горный исправникъ непремѣнно донесетъ на него; но «что для такого стараго пріятеля онъ готовъ на все». Это задержало отъѣздъ У (римскаго на часъ по крайней мѣрѣ: Лапенко не хотѣлъ отпустить его, не угостивъ еще разъ «холодненькимъ». Когда Уфимскій, наконецъ, вышелъ садиться въ экипажъ, онъ не засталъ ни одного полицейскаго. Покойникъ Лапенко еще передъ смертью мнѣ говорилъ, что простить не можетъ себѣ, какъ такъ мало взялъ съ Уфимскаго: — «не зналъ, говоритъ, что у него шесть пудовъ было; слѣдовало бы всю стоимость взять, а я разсчиталъ, что не болѣе двухъ, — ошибся тотъ, кто мнѣ донесъ!»
Такъ закончилъ свой разсказъ мой собесѣдникъ.
— Какая же тутъ шутка чиновника, про которую мнѣ говорилъ Уфимскій? Это просто ловкая взятка, болѣе ничего! замѣтилъ я ему.
Онъ улыбнулся и, взглянулъ на меня, началъ снова говорить:
— Да я же вамъ сказывалъ, что покойникъ Лапенко былъ веселый малый, такъ шутку-то онъ и выдумали съ Уфимскимъ слѣдующую: въ К--къ полиціймейстеромъ быль въ то время нѣкто 8., закадычный его другъ и пріятель; къ нему, еще наканунѣ отъѣзда Уфимскаго, онъ послалъ нарочнаго, съ просьбой словить Уфимскаго на первой станціи отъ К--ка, пригрозить ему обыскомъ и взять съ него, сколько самъ сообразитъ. Тотъ такъ и сдѣлалъ. Представьте теперь изумленіе Уфимскаго, когда передъ К--мъ встрѣчаетъ его тамошній полиціймейстеръ, говоря, что имѣетъ бумагу отъ горнаго исправника обыскать его, но согласенъ замять дѣло, если получитъ десять тысячъ. Дѣлать нечего, Уфимскій далъ, проклиная въ душѣ горнаго исправника, которому ежегодно платилъ шесть тысячъ, — «и вотъ, извольте, какая неблагодарность!» — Въ К--къ онъ только отобѣдалъ у S., который силкомъ почти затащилъ его къ себѣ и задержалъ часовъ семь, чтобы успѣть дать знать, въ свою очередь, другому пріятелю, м--му исправнику, прося его продѣлать ту же исторію. Удивленіе Уфимскаго и его злость на злополучнаго горнаго исправника не имѣли границъ, когда онъ принужденъ былъ снова дать пять тысячъ. Но и м--кій исправникъ по отсталъ отъ своихъ предшественниковъ: онъ успѣлъ сообщить о ѣдущемъ кладѣ своему сосѣду по уѣзду, съ той же непремѣнной ссылкой на горнаго исправника. И тутъ Уфимскій, уже больной отъ злости, даль пять тысячъ, думая, что, теперь, молъ, кончилась Восточная Сибирь — кончилось и его потрошеніе. По тутъ-то было: пріѣзжаетъ въ К--къ, — и тутъ та же исторія, и опять пять тысячъ! Отдалъ онъ ихъ и подъѣзжаетъ уже къ родному Т--ку, идѣ конецъ его печальному путешествію; но на послѣдней станціи его непріятно поразила хорошо знакомая ему физіономія «своего», т. е. т-го полиціймейстера. «Ну, думаетъ, неужели и этотъ ближайшій мой другъ и пріятель такъ же будетъ ко мнѣ безжалостенъ?» Увы! «пріятель» оказался, можно сказать, «наигорчайшимъ злодѣемъ». Онъ, во-первыхъ, взялъ десять тысячъ деньгами, а во-вторыхъ, конфисковалъ, батюшка вы мой, все золото въ свою пользу! Какова шельма! а? Вѣдь сразу сотнягу тысячъ заработалъ! Вотъ-съ отчего вашъ новый знакомый, Яковъ Борисовичъ Уфимскій, милый, по вашему, человѣкъ, и не хотѣлъ самъ разсказать вамъ эту исторію! Ужь больно стыдно было въ своемъ промахѣ сознаться!.. Конечно, послѣ сталъ опытнѣе. Ну, а шутку не забылъ!…
«Шутка», подумалось мнѣ, — это, вѣроятно, еще не большое несчастіе, и, какъ шутка — даже остроумная въ своемъ родѣ.
— Ну, что же, онъ раззоренъ теперь? спросилъ я.
— Какое! И теперь ѣздитъ — конечно, только осторожнѣе. Такъ же капиталы наживаетъ, не разберешь только вотъ: игрою ли въ карты по ярмаркамъ, или золотомъ? Шутъ ихъ разберетъ!
На всякій случай, эту исторію купеческаго вояжа по Сибири мы тогда же записали, и теперь дѣлимся ею съ читателями.
- ↑ Енисейская губернія, относительно золотопромышленности, раздѣлена на двѣ части: сѣверную и южную тайги. Первая, еще недавно, давала массу золота, и пріисковъ въ ней было очень много.