Восхождение на Риги (Твен; В. О. Т.)

Восхождение на Риги
автор Марк Твен (1835—1910), пер. В. О. Т.

Собрание сочинений Марка Твена (1896—1899)

Оригинал: англ. from "A Tramp Abroad", chapter XXVIII. — Перевод опубл.: 1880 (оригинал), 1896 (перевод). Источник: Собрание сочинений Марка Твена. — СПб.: Типография бр. Пантелеевых, 1896. — Т. 1.

ВОСХОЖДЕНИЕ НА РИГИ

Риги можно достигнуть или по железной дороге, или на лошади, или пешком, это зависит исключительно от желания путешественника. Переодевшись в костюм Альпийских туристов, я и мой товарищ в одно прекраснейшее утро отправились на пароходе вверх по озеру. Мы высадились на берег в Вэггисе, в деревушке у подножия горы, в ¾ часа от Люцерна.

Пешеходная тенистая тропинка вилась так необычайно красиво, что вскоре наши языки пришли в обычное для них оживление. Всё, казалось, благоприятствовало нам, и мы уже заранее радовались возможности впервые насладиться картиной солнечного восхода в Альпах, что собственно и составляло главнейшую цель всего нашего путешествия. По-видимому, мы не имели никакой уважительной причины особенно торопиться: наш карманный путеводитель определял путь от Вэггиса до вершины всего в ¾ часа ходьбы. Я говорю «по-видимому», так как однажды Беддекер уже надул нас.

После получасовой ходьбы, мы пришли к должному согласию касательно нашего предприятия и тотчас же стали готовиться к восхождению, т. е. наняли мальчугана, который бы нес наши альпийские палки, дорожные сумки и плащи, и этим способом освободили себе руки.

Вероятно, мы отдыхали, валяясь в чудной траве и покуривая в тени свои трубки, несколько чаще и дольше, чем к этому привык наш проводник, так как он обратился вдруг к нам с вопросом: наняли ли мы его на известный срок или на целый год? Мы ответили, что, если ему некогда, то он может идти вперед, не останавливаясь. Он возразил, что собственно ему некуда спешить, но что всё-таки он бы хотел достигнуть вершины, пока еще молод. Мы сказали, чтобы он шел себе вперед, передал багаж в отели на Риги и предупредил бы о нашем прибытии. Он обещал нанять для нас комнаты, и если бы они все оказались занятыми, то озаботиться постройкой нового отеля с тем, чтобы ко времени нашего прихода, малярные и штукатурные работы успели просохнуть.

После таких, очевидно, насмешливых, замечаний, он оставил нас и вскоре пропал из виду.

К шести часам мы уже порядочно поднялись; местность становилась всё красивее, и по величественности, и по кругозору. Мы сделали остановку у небольшой фермы, подкрепились на свежем воздухе хлебом, сыром и одним или двумя литрами парного молока, с великолепной панорамой в придачу, а затем снова двинулись в путь.

Через 10 минут мы встретили какого-то разгоряченного меднокрасного англичанина, который могучими прыжками спускался вниз с горы, перебрасываясь каждый раз вперед, посредством своей альпийской палки, на значительное расстояние. Запыхавшись и обливаясь потом, он остановился перед нами и спросил, далеко ли до Вэггиса на берегу озера?

— Три часа!

— Что такое? озеро кажется совсем близко, так что можно добросить туда кусок кремня. А это там ферма?

— Да.

— Слава Богу! Мне бы не выдержать еще трех часов.

На мое замечание, что нам теперь, вероятно, уже недалеко до вершины, он воскликнул:

— Вот так раз! Да ведь вы же только что начали подниматься!

В виду этого я предложил моему спутнику Гаррису вернуться и нам с целью вновь немножко отдохнуть на сказанной ферме. Мы вернулись, заказали себе теплый ужин и провели с англичанином приятный вечер.

Хозяйка-немка предоставила нам уютные комнатки с хорошими постелями, и я с товарищем улеглись на покой с решимостью встать настолько рано, чтобы не прозевать первый для нас солнечный восход в Альпах. Но мы были страшно утомлены и спали, как ночные сторожа; результатом этого было то, что, когда мы утром проснулись и бросились к окну, для солнечного восхода, время уже давно прошло, было половина двенадцатого. Это нас глубоко опечалило; однако, мы старались утешиться надеждой на хороший завтрак и попросили хозяйку позвать англичанина; но она рассказала нам, что он, изрыгая самые отборные проклятия, уже на заре ушел отсюда. Мы не могли понять причины его возбуждения. Он спросил хозяйку, как высоко лежит ферма над уровнем озера, и она определила это в 1495 фут; это число, по-видимому, вывело его совершенно из себя, так как он сказал:

— В стране, подобной этой, дураки и путеводители могут наврать в течение 24 часов больше, чем во всяком другом месте в течение года!

Около полудня мы двинулись далее и скорым, бодрым шагом устремились к вершине. Пройдя почти 200 метров, мы остановились отдохнуть; закуривая трубку, я скосил глаза немножко влево и увидел в некотором расстоянии от нас целый столб дыма, который, подобно черному червяку, лениво взползал на гору. Это мог быть только дым от какого-нибудь паровоза.

Облокотившись, мы всматривались в это новое для нас зрелище горной железной дороги. Представлялось совершенно невероятным, чтобы она могла взбираться вверх прямехонько по этой наклонной, крутой, как крыша, плоскости; но, однако, это самое и происходило теперь перед нашими глазами, — живое чудо!

Еще два-три часа, и мы достигли возвышенной, обвеваемой ветерком равнины, где крыши низеньких пастушичьих хижин были обложены большими камнями, дабы их не снесло во время бушующих здесь ужасных ураганов.

Вдалеке, на другом берегу озера, мы еле могли различить несколько деревушек; здесь впервые нам представилась возможность сравнить их карликовые домишки с горными великанами, у подножия которых они приютились.

Находящемуся в средине такой деревушки, она представляется довольно обширной, а дома выглядывают совсем представительно даже при сравнении с нависшими скалами; но какая перемена с нашего возвышенного пункта! По мере того, как горы становятся всё более массивными и величественными, деревушки уменьшаются до того, что еле видны и лежат где-то на самом дне, так что кажутся какими-то крохотными земляными постройками муравьев под сенью вознесшегося к облакам собора. Пароходы, снующие внизу по озеру, представляются совсем игрушечными, а парусные лодки и ялики малюсенькими суденышками, предназначенными для эльфов, живущих в чашечках лилий.

Идя дальше, мы вскоре наткнулись на полдюжину овец, которые паслись под шипучей пеной дождевого потока, сбегавшего по скале с высоты не меньше 100 фут. Но, тс! До нашего слуха долетело методическое «Лал…л…л…лаль…лоиль…лаи…о… о…о!»

Да! тут-то впервые мы услышали знаменитую альпийскую руладу на самой её родине, посреди диких горных скал. Это та самая удивительная смесь баритона с фальцетом, которую мы у себя дома называем «тирольскою трелью».

Рулада была так красива, что мы слушали ее с величайшим наслаждением; вскоре показался и сам певец, пастушок лет 16-ти. Исполненные радости и признательности, мы дали ему франк с тем, чтобы он вновь проделал свою руладу. Он проделал ее, и мы снова, насторожившись, слушали. А потом мы продолжали путь, в то время, как он, уже невидимый, всё еще великодушно выводил свою руладу.

Точно также выводил ее и другой, на которого мы наткнулись четверть часа спустя и искусство которого мы вознаградили полуфранком. И с этого момента мы каждые 10 минут встречали такого же певца; первому из них мы дали 8 цент., второму — 6, третьему — 4, четвертому — 1 цент, 5, 6 и 7-й не получили ничего!

К концу этого дня мы покупали молчание остальных певцов по 1 франку за голову. При некоторых обстоятельствах, в конце концов, это надоедает до тошноты.

В 10 минут 7-го мы достигли приозерной купальной станции, где находится обширный отель, с веранды которого открывается величественный вид на горы и озера. Мы не были особенно утомлены, но, дабы вновь не проспать восход солнца на следующее утро, отужинавши, сколь возможно скоро, поспешили улечься спать. Было невыразимо приятно вытянуть на свеже-посланном белье наши утомленные члены. И как же крепко спали мы! Никакое наркотическое средство не может быть столь действительно, как подобная прогулка по Альпам.

Проснувшись на другой день, мы сразу выпрыгнули из кроватей и устремились к окну; но, отдернув занавеску, пришлось убедиться в новой неудаче: было уже половина 4-го пополудни.

Переругиваясь и сваливая вину друг на друга, мы стали одеваться. Гаррис полагал, что, если бы я послушался его совета и взял с собой проводника-мальчишку, то теперь мы наверное не проспали бы опять восход солнца. Я же утверждал, что в таком случае одному из нас пришлось бы дежурить всю ночь, чтобы сначала разбудить мальчишку, и что вообще всё это лазание по горам достаточно утомительно само по себе и без добавочных заботь о проводнике.

Завтрак заметно приподнял наше настроение; этому способствовало также успокоительное уверение Беддекера, что на Риги туристу не приходится заботиться о том, чтобы не проспать солнечный восход, так как его всегда своевременно разбудит особый специалист, который ходит из комнаты в комнату с большим альпийским рожком, извлекая из него звуки, способные поднять даже мертвых; при этом следовало еще утешительное примечание, гласившее, что постояльцы отеля на Риги обыкновенно не облекаются с утра полностью в общепринятый костюм, а просто надевают на себя свои красные одеяла и, задрапировавшись в них на манер индейцев, отправляются смотреть восход солнца. Какой прекрасный, романтический обычай! 250 человек, группируясь на обуреваемой ветром площадке, с развевающимися волосами и распахивающимися красными одеялами, в торжественно-молчаливом присутствии снежных горных вершин, освещаемые первыми лучами восходящего светила… о, как хороша и необычайна должна быть эта картина! При таких обстоятельствах, представилось не несчастьем, а, напротив, счастьем то, что нам удалось проспать оба предыдущие восхода солнца.

Согласно указаниям карманного путеводителя, мы находились теперь на высоте 3.228 фут от уровня озера и, таким образом, могли считать ⅔ нашего пути благополучно законченными. В четверть пятого мы отправились дальше. Приблизительно в ста шагах от отеля линия железной дороги разветвлялась: один путь направлялся прямо вверх по крутизне горы, другой — сворачивал направо по более отлогому склону; мы прошли около мили в последнем направлении, обогнули выступ скалы и увидели новый красивый отель. Продолжай мы путь далее, в этом направлении, мы добрались бы прямо до вершины, но Гаррису пришло в голову и здесь опять наводить справки. Ему сказали, — или, точней говоря, по обыкновению наврали, — что нам необходимо повернуть в обратном направлении. И на этом была потеряна целая масса времени.

Мы лезли и карабкались; мы перевалили уже через 14 вершин, но каждый раз перед нами вырастала новая, такая же высокая, как и предыдущие. Пошел дождь, промочивший нас до костей; мы дрожали от внезапно наступившей стужи. Густой туман стлался под ногами; железнодорожная насыпь, на которую мы наткнулись, служила нам единственным проводником! Однажды мы попробовали было чуточку удалиться оть неё в сторону, — но рассеявшийся на минуту туман, к ужасу нашему, обнаружил вдруг, что под самым нашим локтем с левой стороны разверзается пропасть, во избежание которой мы поспешно принялись розыскиват опять железнодорожную насыпь.

Ночь наступила сразу, черная, сырая и холодная. К 8 часам вечера туман как будто уменьшился, и мы заметили весьма запутанную тропинку, поднимавшуюся вверх, влево от нас. Избравши эту дорогу, мы вскоре удалились от железнодорожной насыпи настолько, что потеряли ее совсем из виду, тем более, что вновь надвинувшийся туман снова окутал нас непроницаемой тьмою.

Под нашими ногами вилась крутая тропинка, отданная всецело в распоряжение бушующей непогоды; чтобы хоть немножко согреться, мы принуждены были то подниматься, то опускаться, ежеминутно рискуя свалиться в пропасть.

В 9 часов нами было сделано важное открытие: мы топтались уже отнюдь не на тропинке. Ползком, на четвереньках, мы пробовали найти ее, но — тщетно! Тогда, усевшись на мокрой траве, мы решили неподвижно выжидать, что будет дальше.

Вдруг неожиданно предстала пред нами страшная, темная громада, повергшая нас почти в ужас и также неожиданно опять исчезнувшая в тумане; как оказалось впоследствии, это и был Риги-Кульм отель; увеличенный туманом, он показался нам тогда разинутой пастью беспросветной бездны.

В течение нескольких часов сидели мы с стучащими зубами и дрожащими коленями, повернувшись спиной к предательской пропасти, откуда чувствовался легкий сквозной ветер. Мы горячо упрекали друг друга, обвиняя один другого в глупости, заставившей нас удалиться от полотна железной дороги. Но вот туман по немножку начал рассееваться и когда Гаррис случайно оглянулся, на том месте, где должна бы быть пропасть, оказался большой ярко освещенный отель. Можно было почти сосчитать число окон и каминов.

Первым нашим чувством была глубокая, невыразимая благодарность, вторым — бешеная ярость, так как несомненно отель был на виду у нас уже целых три четверти часа, в течение которых мы продолжали мокнуть, как собаки, и ругаться, как люди.

Да! это и был Риги-Кульм, отель на вершине Риги! Мы нашли там комнаты, нанятые для нас мальчуганом; но прежде чем нас впустили, пришлось щедро оплатить высокомерную нелюбезность швейцара и всей остальной челяди.

Переодевшись в сухое платье, мы, пока нам готовили ужин, одиноко бродили по целой анфиладе сараеобразных зал, из которых только в одном имелась печка. Эта печка, помещавшаяся в углу комнаты, была окружена живой стеной самых разнохарактерных детей Евы. Не усматривая никакой возможности пробраться ближе к теплу, мы предприняли круговые путешествия в арктических поясах дальних зал в сообществе целой массы других людей, которые, подобно нам, молча, растерянно и безнадежно старались разрешить проблему: ради чего собственно дошли они до такого идиотства, что пришли сюда? Было тут несколько американцев, несколько немцев, но подавляющее большинство англичан. В одном зале кучки народа толпились вокруг разложенных там на продажу «Souvenirs du Righi». Я тоже было страстно захотел приобрести разрезной ножик из кости вместе с куском рога серны, но потом сообразил, что Риги с её удовольствиями должна оставить во мне достаточно прочные воспоминания и без этих «сувениров», и подавил страстное желание.

Согревшись немножко за ужином, мы тотчас же отправились спать, т. е. после того, как я написал Бедекеру еще пару строк. Он просит туристов не отказать в сообщении ему возможных мелких неточностей путеводителя. Я ему сообщил, что, определяя расстояние от Вэггиса до вершины в 3¼ часа, он ошибся только на три дня. Но и на это мое письмо я не получил ответа, а в путеводителе до сих пор не сделана надлежащая поправка, очевидно, оно затерялось, как и все предыдущие.

Мы были так утомлены, что тотчас же заснули и спали, как убитые, пока нас не разбудили чудные звуки альпийского рожка.

Разумеется, не теряя ни минуты времени, мы набросили на себя кое-что из платья, закутались в практические красные одеяла и, с непокрытыми головами, выскочили на встречу завывавшему ветру. Заметив большие деревянные подмостки на самом возвышенном пункте вершины, мы поспешно отправились туда, взлезли по ступенькам и встали там, возвышаясь над всей окружающей местностью, с развевающимися волосами и с надувающимися от ветра красными одеялами.

— Мы опоздали только на 15 минут, — сказал грустным голосом Ганс, — солнце уже над горизонтом.

— Ничего не значит, — возразил я, — картина всё-таки великолепна и мы будем наслаждаться ею, пока солнце не взойдет еще выше.

И на несколько минут, мы, мертвые для всего остального на свете, погрузились в созерцание удивительной панорамы. Выражаясь поэтически, грандиозный, блестящий солнечный диск неподвижно стоял теперь над бесконечным числом белых ночных колпаков. Перед нами была волнующаяся, хаотическая громада гор с вечно покрытыми снегом вершинами, великолепно позлащенными дрожащим отблеском, в то время, как яркие солнечные лучи, прорвавшись сквозь щель черного густого облака, загородившего солнце, подобно мечам и кольям, устремлялись вверх к зениту.

Мы не могли ничего говорить, мы едва дышали; мы стояли опьяненные восторгом, впивая его по каплям, — как вдруг Гаррис закричал:

— Прокл..! Ведь оно же идет вниз, а не вверх!

Это была правда. Мы не слышали утренней трубы, проспали целый день и проснулись только от звуков вечерней трубы. Такова судьба!

Тогда Гаррис сказал:

— Судя по всему, предметом наблюдений людей, собравшихся там внизу, служит отнюдь не солнце, а — мы сами, стоящие на этих подмостках в своих идиотских одеялах. 250 элегантно одетых кавалеров и дам внимательно разматривают нас, нисколько не заботясь ни о восходе, ни о заходе солнца, а мы стоим здесь и даем им даровое комическое представление! Всё общество покатывается от смеха, а вон та молодая девица наверное сейчас лопнет! В течение всей моей жизни я не знавал еще такого осла, как вы!

— Да что же я такое сделал? — спросил я возбужденно.

— Что вы сделали? вы встали в половине восьмого вечером, чтобы видеть восход солнца, — разве этого не достаточно?

— Так ведь и вы же сделали то же самое! Я постоянно вставал с петухами, пока не сошелся с таким окаменелым выдохшимся болваном, как вы!

— И вам не стыдно стоять в таком одеянии на эшафоте в сорок фут вышины, на самой вершине Альп, в присутствии целой массы зрителей! Вы выбрали удобное место для похвальбы собственным идиотством!

И, облаченные в наши маскарадные костюмы, мы продолжали спорить в том же роде.

Когда солнце совсем зашло, мы опрометью бросились в отель и завалились опять спать. По дороге нам попался трубач, который поклялся завтра утром разбудить нас наверняка.

Он сдержал свое слово; заслышав альпийский рожок, мы тотчас же вскочили на ноги; было темно и холодно. Ища дрожащими руками спички, я опрокинул и разбил достаточное число разных вещей, вследствие чего в душе моей возникло желание, чтобы солнце восходило лучше днем, когда кругом светло, тепло и приятно.

Наконец, при подозрительном свете двух огарков, нам кое-как удалось одеться, но застегнуть нашими дрожащими руками мы ничего не могли; я в это время размышлял о том, сколько счастливых людей в Европе, Азии, Америке и т. д. спят теперь спокойно в своих постелях, не имея надобности вставать, чтобы любоваться восходом солнца на Риги. Погруженный в эти мечтания, я так широко зевнул, что одним из моих зубов повис на каком-то крюке над дверью.

Пока я, вскарабкавшись на стул, пробовал высвободиться, Гаррис отвернул оконную занавеску и сказал:

— Какое счастье! Ведь нам не надо и выходить из комнаты, — внизу, как раз над нами, лежат горы, как на ладони!

Это было приятно: но, в действительности, можно было только еле-еле различить прихотливые очертания великих Альп, терявшихся на черном своде неба, да пару звезд, мерцавших в утренних сумерках. Одевшись потеплей и закутавшись в шерстяные одеяла, мы встали у окна и, покуривая трубки, в оживленной болтовне, терпеливо ожидали восхода солнца при свете двух огарков.

Вот постепенно начал распространяться легкий эфирный блеск, незаметно расползаясь по ушедшим в высь вершинам снеговой пустыни, но вдруг он как будто приостановился и я сказал: — С сегодняшним восходом солнца приключилась какая-то задержка. Оно что-то не хочет больше подниматься. Как вы думаете, что ему может препятствовать?

— Не знаю, только получается впечатление, как будто где-то пожар.

Такого солнечного восхода я никогда не видал.

— Так в чём же тут штука?

Вдруг Гаррис привскочил и закричал:

— Нашел! Нашел! Ведь мы же смотрим туда, где вчера солнце зашло!

— Совершенно верно. Как же вы это раньше не заметили? А теперь мы опять опоздали, и единственно благодаря вашей несообразительности.

— Да! Это вполне на вас похоже: курить трубку и ожидать восхода солнца с запада!

— Да, обнаружить такую ошибку, — это действительно на меня похоже; вы бы наверное ее и не заметили! К сожалению, именно мне приходится обнаруживать все ваши глупости!

— Вы-то их и делаете. Но не будем терять время в спорах, авось, мы всё-таки еще поспеем! Но было уже поздно: когда мы достигли площадки, солнце стояло уже высоко над головой.

На встречу нам попались многочисленные группы мужчин и дам, одетых во всевозможные комические костюмы и с озябшими лицами.

Около дюжины их стояли еще на подмостках. С путеводителем и картой в руках они старались определить каждую отдельную гору и запечатлеть в памяти её имя и форму.

Картина была полна грусти. По моему исчислению, нам надо было употребить один день, чтобы добраться назад до Вэггиса или до Фитцнау, а по железной дороге на это понадобился бы только час, в виду этого, мы предпочли последнее.

Удивительная поездка на стремглав кружащемся поезде горной железной дороги, развернувшая под нашими ногами рельефную картину величайших чудес природы, достойно закончила наше богатое приключениями восхождение на Риги с неудавшимся — увы! — восходом солнца…