Восточная война 1853-1856 годов. Том первый (Богданович)

Восточная война 1853-1856 годов. Том первый
автор Модест Иванович Богданович

Опубл.: 1877. Источник: az.lib.ru • (После академика Е. Тарле Восточную войну окончательно стали называть Крымской войной).
Глава I. Отношения России к Турции. Восточный вопрос.
Глава II. Переговоры князя Меншикова в Константинополе.
Глава III. Первоначальные соображения действий со стороны России.
Глава IV. Занятие русскими войсками Дунайских Княжеств.
Глава V. Открытие военных действий на Дунае. Сражение при Ольтенице.
Глава VI. Морское Сражение при Синопе.
Глава VII. Дела при Четати и Фонтына-Банулуй.
Глава VIII. Действия русских отрядов на Дунае, в начале 1854 года.
Глава IX. Действия в Азиятской Турции 1853 года.
Глава X. Разрыв России с Западными державами.

Восточная война 1853—1856 годов.

Том первый

Соч. М. И. Богдановича

Публикуется по изданию: Восточная война 1853—1856 годов. Сочинение члена Русского императорского Общества генерал-лейтенанта М. И. Богдановича. В 4-х томах. Издание второе, исправленное, дополненное. С-Петербург, Типография М. Стасюлевича, Вас. Остр., 2 лин., 7. 1877

Исходник здесь: http://www.adjudant.ru/crimea/bogdan00.htm

Вместо предисловия.

Восточная война 1853—1856 годов, в которую столь блистательно выказались военные дарования многих из наших частных начальников и самоотвержение офицеров и нижних чинов Русской армии, окончилась Парижским миром, ослабившим наше вековое влияние на дела Востока. Причинами тому были отчасти недостаточное вооружение войск и плохое устройство хозяйственного управления нашей армии, в особенности до части призрения больных и раненых; но главною причиною неудовлетворительного результата наших усилий было то, что мы не успевали пользоваться благоприятными случаями для поражения неприятеля, неоднократно встречавшимися в продолжении войны.

Цель предлежащего сочинения — доказать эту истину на основании несомненных фактов, для изложения коих послужили материалами: во 1-х, все лучшие русские и иностранные сочинения, относящиеся к последней восточной войне; во 2-х, официальные донесения о военных действиях; в 3-х, записки, как изданные, так и остающиеся в рукописях, и в 4-х, словесные показания многих лиц, принимавших деятельное участие в изложенных событиях. Долгом считаю изъявить признательность удостоившим мои труд замечаниями и советами: Г. Г. Багговуту (А. Ф.), Баумгартену (А. К.), фон-Брюммеру, Бутакову (Г. И.), Воеводскому (П. В.), Гончарову (С. И.), Дубровину (Н. Ф.), Жигмонту (С. О.), Затлеру (Ф. К.), Злобину (К. К.), Керну (Ф. С.), Клугину (Л. Н.), Макшееву (А. И.), Ольшевскому (М. Я.), Романовскому (Д. И.), Тотлебену (Э. И.), Ушакову (А. К.), Фрейгангу (А. В.), Циммерману (А. Э.), Черкесову (М. Н.) и Шильдеру (Н. К.). Во втором издании сделаны некоторые исправления и дополнения. В числе неизданных записок, послуживших основаниями для моего сочинения, были труды генералов: Бриммера, Услара и полковника Де-Саже. В Приложениях, кроме подробных сведений о составе армий и отрядов, помещены: Журнал действий русских войск при осаде Силистрии в 1854 году; Записки, поданные начальниками частей русской армии перед сражением на Черной, и проч.

К сочинению моему приложены следующие карты и планы: К 1-му тому:

1. Карта для объяснения действий на Дунае в 1853 и 1854 годах (880 кБ)

2. План сражения при Ольтенице. (168 кБ)

3. План сражения при Четати и Фонтына-Банулуй. (130 кБ)

4. План дела при Баяндуре. (196 кБ)

5. План дела при Ацхуре. (171 кБ)

6. План сражения при Ахалцыхе. слайд 2 слайд 3 (левый нижний угол карты) (168+28+28 кБ)

7. План сражения при Баш-Кадыкларе. (204 кБ)

ГЛАВА I.
Отношения России к Турции. Восточный вопрос.

Еще в XV столетии, непосредственно по водворении Турок в Константинополе, возбуждаемые Оттоманскою Портою Крымские Татары начали производить губительные набеги в Россию, а в 1591 году прошли наши южные области огнем и мечем до самой Москвы. Впоследствии возникли в Крыму раздоры и междоусобия, пользуясь коими Русские не только успели оградить свои пределы от варварских нашествий, но и предпринимали сами походы в Крым, которые однако же были неудачны не столько от сопротивления Татар, сколько от климатических и местных свойств северной части Крымского полуострова. При Петре Великом, русские войска овладели Азовом; но впоследствии, когда наша армия. под личным начальством самого Государя, была окружена на Пруте в шесть раз более сильными турецкими полчищами, мы принуждены были возвратить Азов и срыть укрепления, построенные нами на низовьях Днепра и Дона. При Императрице Анне Иоанновне, Миних, в челе многочисленной армии, глубоко проникал в Крым, но каждый раз принужден был отступать обратно с огромною потерею в войсках от недостатка в воде и чрезмерного зноя. Победа его над Турками при Ставучанах и взятие им Хотина утвердили навеки превосходство русского оружия над грозными Европе поклонниками Ислама, но не доставили России никаких положительных выгод. При Императрице Екатерине Великой, победы Румянцева, завершившиеся славным Кучюк-Кайнарджиским миром, открыв во всей наготе бессилие Турции, подали Монархине мысль об изгнании Турок из Европы и о восстановлении Греческой Империи на развалинах Оттоманской Порты. Так называемый греческий проект сделался любимою мечтою удостоенного неограниченным доверием Императрицы Потемкина. Побуждаемый ненасытным честолюбием столько же, сколько и глубоким религиозным чувством, Потемкин горел желанием освободить от мусульман прекрасную страну, откуда православие было внесено в Россию. Первым шагом к исполнению такого гигантского плана был 8-й пункт Кучюк-Кайнарджиского трактата: «Татары крымские, буджакские и кубанские признаны свободными и независимыми от всякой посторонней власти». Спустя девять лет, когда крымский хан Шагин-Гирей отрекся за себя и свое потомство от ханского достоинства, и когда Турция была принуждена отказаться от всякого притязания на Крым, эта богатая дарами природы страна сделалась достоянием России. Оттоманская Порта однако же долго не могла освоиться с мыслью потери Крыма и решилась снова открыть войну, последствиями которой было признание турецким правительством, по Ясскому трактату, прежних уступок и присоединение к России земель по реку Днестр. За тем наступило затишье, продолжавшееся целые пятнадцать лет, с 1791 по 1806-й год. Турция, ослабленная прежними войнами и внутренними неустройствами, оставила без внимания присоединение Грузии к Российской Империи. Но несоблюдение Турками условий Ясского трактата повело к новой войне, продолжавшейся несколько лет с переменным успехом, пока уничтожение турецкой армии при Слободзее Кутузовым и его же искусная дипломатия не окончили борьбу России с Турциею, накануне другой, более опасной, борьбы с Наполеоном, Бухарестским договором, отодвинувшим наши границы до нижнего Дуная и Прута. Этот договор был свято соблюдаем Императором Александром I-м, не смотря ни на многократные нарушения его условий Турками, ни на угнетение единоверных с нами Греков, имевшее последствием их восстание против Порты. Объявив себя защитником сонма представителей законной власти, Александр считал вероломством вооруженное вмешательство в пользу подданных — Греков против их Монарха — Султана. Ни мольбы нему о помощи страдавшего целые века народа, ни общественное мнение России, стремившейся на избавление от неволи православных Греков, ничто не могло изменить усвоенного Русским Монархом убеждения в несправедливости какого-либо покушения с нашей стороны против Оттоманской Порты.

Император Николай Павлович, ревнитель русской народности и православия, не мог оставаться безучастным свидетелем истребления Греков кровожадными мусульманами. Не будучи связан, подобно своему предместнику, ни прежними обязательствами, ни влиянием внешней политики, юный Монарх подавал надежду, что в нем угнетенные единоверцы найдут усердного защитника. Но ему было не безызвестно, что вякая попытка в пользу Греков, сообща с прочими державами, была бы парализирована абсолютизмом Австрии, равнодушием Франции и завистью Англии. и потому, оставляя до времени в стороне Греческий вопрос, как подчиненный общему вмешательству Европы. он выказывал намерение ограничиться решением других спорных дел, возникших между Россиею и Портою. Сообразно тому он потребовал: во-1-х, чтобы в Дунайских Княжествах были соблюдаемы все права и преимущества, дарованные им по Бухарестскому трактату; во-2-х. чтобы освобождены были сербские депутаты, задержанные с 1820 года в Константинополе, и. в-8-х. чтобы высланы были от Порты комиссары для точного определения обоюдных границ России и Турции, на основании Бухарестского трактата. Этот ультиматум не встретил сопротивления со стороны наших союзников: Каннинг надеялся безучастно решить Греческий вопрос, а Меттерних полагал. что Греки, дерзнувшие восстать против своего законного властителя — Султана, будучи лишены защиты русского правительства, падут, рано или поздно. под ударами Турок.

Турецкое правительство. обрадованное нашим умолчанием об умиротворении Греции. выказало уступчивость по всем прочим вопросам. Но прежде еще, нежели открылись в Аккермане переговоры между уполномоченными России и Порты, подписан был в Петербурге, 4-го апреля н. ст. 1826 года, чрезвычайным послом великобританским Веллингтоном, прибывшим из Лондона русским послом графом Ливеном и графом Нессельродом, протокол о посредничестве России и Англии по умиротворению Греции. Предложения, кои условлено было сделать турецкому правительству, ограничивались дарованием Грекам свободы самоуправления, с оставлением их подданными и данниками Порты. Этот важный документ был одобрен Каннингом 3-го (15) мая. немедленно по возвращении Веллингтона в Лондон. Не смотря на обоюдное обязательство союзников — содержать протокол в тайне, он вскоре сделался известным всем прочим дворам европейским. Между тем, Султан Махмуд не уклонился от принятого им намерения — уничтожить янычар и преобразовать свои вооруженные силы. несмотря на то, что в ожидании успеха этой реформы Турки не имели почти никаких войск. В июне 1826 года взбунтовавшиеся янычары были частью истреблены, частью рассеяны. и тогда же приступлено к набору новой армии.

В конце 1826 года, прибытие из Египта в Наваринский порт Ибрагима-паши, с сильным флотом и десантным войском, поставило Греков в отчаянное положение. Падение Миссолонги, после геройской защиты, поразило ужасом приверженцев Греции — Филеллинов, но вместе с тем усугубило их деятельность; общественное мнение во всей западной Европе более и более склонялось на сторону Греков, по мере претерпеваемых ими бедствий. Напрасно Меттерних старался отвратить опасность, угрожавшую Порте, возбуждая подозрения Англии против России, и остерегая Россию и Пруссию от демагогов, которые, по словам его, покушались произвести в Греции такое же народное восстание, какие не удались им в Италии и Испании. Вместе с тем он подавал надежду западным державам, что Австрия присоединится с России, Великобритании и Франции. изъявившим намерение умиротворит Грецию. а втайне содействовал Турции, стараясь выиграть время, необходимое для совершенного подавления Греков войсками Султана и Ибрагима-паши. Но эта двуличная политика удалась австрийскому канцлеру только в отношении к берлинскому кабинету. Прочие же державы, Англия, Россия и Франщя, не обращая внимания на внушения Меттерниха, заключили в Лондоне, 6-го июля н. ст. 1827 года, трактат, условясь между собою предложить сообща свое посредничество Порте, для спасения Греции, и немедленно потребовать прекращения враждебных действий. На основании этого договора, были посланы инструкции представителям союзных дворов в Константинополе, в начале (в половине) августа 1827 года.

Император Николай разделял убеждения наиболее знакомых с делами Турции государственных людей, Каподистрия и Григ. Александр. Строгонова. Никогда. по их мнению, Порта не находилась в таком опасном положении, как в 1827 году, когда, по уничтожении янычар, Турки еще не успели сформировать новую армию, когда ежечасно готовы были восстать приверженцы старых мусульманских уставов, и когда финансы Оттоманской Империи были совершенно расстроены. Но хотя на переговорах в Аккермане турецкие уполномоченные были принуждены безусловно согласиться на все требования русского правительства, однако же эта невольная уступчивость усилила в Турках ненависть к России и недоверчивость к Англии и Франции. Представления союзных резидентов в Константинополе в пользу Греков, по заключении лондонского трактата, встретили отпор, несмотря на их объявления, что: «в случае отказа в перемирии союзники будут принуждены прибегнуть к силе оружия». Эта угроза была немедленно приведена в исполнение: эскадры Кодрингтона и Риньи в Средиземном море получили подкрепления: адмиралу Сенявину, стоявшему с русскою эскадрою в Портсмуте, повелено отрядить контр-адмирала графа Гейдена, с 4-мя линейными кораблями, 4-мя фрегатами и двумя бригами, в Средиземное море, Инструкции, данные Гейдену, отличались крайнею умеренностью: цель отправления его эскадры ограничивалась покровительством русской торговли в Архипелаге и соблюдением строгого нейтралитета в войне между Турками и Греками. Но впоследствии, граф Гейден получил предписание, на случай, если Порта отвергнет посредничество Союзных держав — действовать сообща с английскою и французскою эскадрою, не дозволяя высылать в море из Турции и Египта войска против Греков. Результатом этих распоряжений было морское сражение, 8 (20) октября 1827 года, в Наваринской бухте, где союзники истребили турецко-египетский флот; там погибли лучшие моряки Оттоманской Порты. Эта битва довершила слабость турецких вооруженных сил и казалась предвестием падения монархии султанов. Если бы турецкое правительство вполне сознало угрожавшую ему опасность, после сражения при Наварине, и согласилось заключить перемирие с Греками, признав автономию Греции под верховным владычеством Порты, то могло бы избежать войны. Но, вместо того, на вопрос союзных министров, предписано ли было Султаном Ибрагиму-паше нарушить конвенцию 14-го (26) сентября, и считает ли Порта наваринское столкновение поводом к войне, рейс-эфенди (турецкий министр иностранных дел) отвечал, что «паша не получал никаких приказаний, которые давали бы ему право заключить такую конвенцию». Вслед затем, рейс-эфенди объявил, что «Порта согласится возобновить дружественные сношения с тремя державами только тогда, когда они вознаградят нанесенные ими убытки и откажутся от всякого вмешательства в дела Турции» ¹. На совещании с французским посланником Гильемино, рейс-эфенди, желая поселить раздор между союзниками, сказал, что «может быть Порта согласится принять посредничество двух западных держав, устранив третью державу, с которою надеется управиться». На все убеждения союзных министров по поводу Греции, турецкие сановники отвечали, что «греческий вопрос, как одно из внутренних дел государства, может быть решен только волею Султана», и что «они, с своей стороны, не в состоянии обещать ничего, кроме восстановления в Греции прежнего порядка, потому что всякое домогательство изменить положение райев (иноверцев) несообразно с исламизмом». Союзные уполномоченные, убедясь в невозможности преодолеть упорство Турок, оставили Константинополь; но еще до отъезда их Порта обнаружила враждебное расположение против трех держав, изгнав всех их подданных из столицы и других городов Турции. Несколько дней спустя, более шестидесяти аянов (правителей округов), созванных из Румелии и Анатолии в Константинополь, получили манифест, которым правительство вызывало дикий фанатизм мусульман против христиан, и в особенности против Русских. Тогда же Диван призвал к оружию на защиту ислама племена Курдов и Друзов и открыл сношения с разбойниками-Лезгинами в надежде на содействие Персиян. Но заключение мира в Туркманчае, 9-го (21) февраля 1828 года, положив конец войне России с Персией, дозволило нам обратить против Турок армию, стоявшую в Закавказье. Участие же Австрии, на которую возлагали упование турецкие дипломаты, ограничилось дружеским советом — даровать Грекам амнистию и согласиться на предложенное Союзниками перемирие.

Как, между тем, обе западные державы продолжали переговоры с Портою об освобождении Греции, не приступая, после Наваринской битвы, к решительным мерам для достижения своей цели, то Император Николай, получив сведение о враждебном России воззвании турецкого правительства, решился поддержать свои требования силою оружия. Известив о том Союзные державы, Государь дал им торжественное уверение, что он не желает расширить пределы России на счет Турции, а домогается единственно вознаграждения за убытки, понесенные его подданными, и признания Портою ненарушимости заключенных с нею трактатов.

Таким образом, коалиция трех держав, имевшая целью умиротворение Греции, обратилась в борьбу России с Портою. В первую кампанию (1828 г.), русские войска овладели Браиловым и Варною; во вторую (1829 г.) перешли через Балканы, заняли Адрианополь и приблизились на сто двадцать верст к столице Султанов; но, потеряв от неблагоприятных климатических свойств театра войны значительную часть вооруженных сил, и оставя еще большую в госпиталях, считали в своих рядах не более тридцати тысяч человек, из коих пришлось отделить треть против Скодринского паши, шедшего с 30-ти-тысячным корпусом из Албании в тыл нашей армии. В таких обстоятельствах, дальнейшее наступление к сильно укрепленному и занятому, по меньшей мере, пятидесятью тысячами вооруженных Турок, Константинополю, было предпринято Дибичем не для действительного покушения овладеть сим городом, а с тою целью, чтобы устрашив неприятеля, побудить его к заключению мира. Русский главнокомандующий искусно воспользовался столько же неведением Турок о силе наших войск, преувеличенной молвою, сколько и влиянием на Диван европейских держав, не желавших довести дело до последней крайности и подвергнуть мщению турок христианское население Константинополя. Оттоманская порта устрашилась призрака армии, которой главные силы, не превосходившие числом пятнадцати тысяч человек, оставляли ежедневно за собою по нескольку сот больных, и поспешила заключить мир.

По условиям трактата, подписанного уполномоченными воюющих держав, 2 (14) сентября 1829 года, в Адрианополе, поставлена граница в Европе по рекам Пруту и нижнему Дунаю. а в Азии — по черте, проведенной таким образом, чтобы город Ахалцых и крепость Ахалкалаки остались от нее на севере (т. е. во владении России) в расстоянии не ближе двух часов пути. Дунайским Княжествам предоставлены: свобода Богослужения, совершенная безопасность, независимое управление и право беспрепятственной торговли. Подтвержден отдельный акт, приложенный к V-й статье Аккерманской конвенции, на основании коего постановлено возвратить Сербии шесть округов, отторгнутых от сей области. Объявлено плавание чрез Константинопольский канал и Дарданельский пролив свободным для купеческих судов, как русских, так и всех прочих держав, состоящих в дружбе с Оттоманскою Портою. Наконец, Порта изъявила совершенное согласие на постановления договора, заключенного в Лондоне, 24 июня (6 июля) 1827 года, между Россиею, Великобританиею и Франциею, об освобождении Греции ².

Адрианопольский трактат, по которому Порта была принуждена согласиться на все требования России, не вознаградил ни наших военных издержек, ни ужасного урона, понесенного нашими войсками в кампании 1828 и 1829 годов. По прибытии в Адрианополь, русская армия, победоносная на всех полях сражений, но истощенная повальными болезнями, состояла из одних лишь кадров. Хотя и трудно исчислить вполне потери наших войск, однако же можно почти безошибочно орпеделить число умерших (не считая павших в боях), в первую европейскую кампанию 28,000 и во вторую — до 57,000 человек ³. Ежели Император Николай, в первые годы своего царствования, и увлекался надеждою осуществить заветную мечту своей великой прародительницы Екатерины — изгнания Турок из Европы, то результаты войны 1828 и 1829 годов, без сомнения, убедили Русского Монарха в трудности такого предприятия. Полагая, что уже наставал конец оттоманскому владычеству в Константинополе, он ожидал этой катастрофы не с надеждою воспользоваться наследием Порты, а с опасением последствий внезапной смерти больного человека, как называл Государь в короткой беседе Турцию.

И действительно — со времени Адрианопольского мира, в продолжении многих лет, Император Николай не только не содействовал постепенному разложению Оттоманской Порты, но даже, напротив того, поддерживал ее существование. Имея в виду слова Веллингтона, что «легко было бы устроиться с Турциею, если б было два, а не один Константинополь», Русский Монарх не хотел иметь, вместо Турок, каких-либо других, более опасных, соседей, и потому два раза явился защитником Порты от нападений ее мятежного вассала — паши египетского. Признательность турецкого правительства выразилась заключением, в 1833 году, оборонительного трактата, на восемь лет, в Ункяр-Искелееси (близ Скутари), на основании которого Россия обязалась содействовать Порте, в случае надобности, таким количеством вооруженных сил, какое обе стороны признают нужным, а Оттоманская Порта, в замен помощи войсками, обещала не дозволять никаким иностранным военным кораблям входить в Дарданельский пролив, под каким бы то ни было предлогом ⁴. Когда же, после поражения турецкой армии Ибрагим-пашою при Низибе и по смерти Султана Махмуда, сами Турки отчаивались в спасении Оттоманской Империи, Россия, оставив без внимания исключительные выгоды, ей предоставленные Ункяр-Искелесским трактатом, вошла в соглашение с великобританским, австрийским и прусским дворами на счет ручательства в целости владений Турции. По конвенции, заключенной в Лондоне, 3-го (15) июля 1840 года, было условленно, чтобы союзные державы ввели в Босфор и Дарданеллы такое количество военных судов, какое потребуется Султаном для защиты его столицы ⁵. В следующем году заключена в Лондоне теми же державами, к которым присоединилась и Франция, другая конвенция. по условиям которой подтверждено древнее правило Оттоманской Империи, закрыть для всех военных судов, какой бы то ни было иностранной державы, проход чрез проливы Босфор и Дарданеллы ⁶.

По достижении общей цели — неприкосновенности владений Порты. возобновилось соперничество Англии с Россиею. Хотя с обузданием властолюбивых замыслов египетского паши наступило на Востоке спокойствие. прерываемое лишь изредка внутренними волнениями разноплеменных подданных Турции, однако же не трудно было предвидеть, что достаточно было самой маловажной причины для возбуждения общей войны.

Случай к тому вскоре представился. В 1848 году, когда большая часть Европы была объята вспышками революций, во Франции был избран президентом республики на 4 года племянник Императора Наполеона I, Людовик-Наполеон. Будучи одолжен своим возвышением огромному большинству поданных в его пользу голосов (более двух третей), Людовик-Наполеон мог упрочить свое владычество, соображаясь с бывшим на его стороне общественным мнением; но зная. до какой степени оно непостоянно везде, и особенно во Франции. он решился принять совершенно иную систему. Чтобы приобрести власть, независимо от наиболее влиятельных людей и образованного среднего сословия, Людовик-Наполеон старался угодить рабочим и малоразвитому сельскому населению производством публичных работ в большом размере и разными мелочными льготами, привлечь на свою сторону войска щедрыми наградами и так называемыми военными банкетами и снискать расположение духовенства усердием к религиозным интересам и экспедицией, посланною в 1849 году в Рим, для восстановления там папской власти. Сначала президент республики хотел достичь продолжения вверенной ему народом власти законными средствами, посредством пересмотра конституции, открывшего ему путь к более продолжительному, либо даже пожизненному президентству; когда же подозревавшее его замыслы национальное собрание отвергло пересмотр конституции, Людовик-Наполеон прибег к насилию и совершил переворот в ночь на 20-е ноября (2-е-декабря) 1851 года.

Многие из неприязненных ему депутатов и других влиятельных лиц были арестованы. и хотя в Париже произошло восстание демократической партии, однако же она, будучи лишена главных вождей своих, была подавлена силою оружия причем истреблено множество мирных граждан, и даже детей и женщин. Народ. под влиянием страха, внушенного военною силою, утвердил семью миллионами голосов избрание Людовика-Наполеона в президенты республики на десять лет. Затем, когда в следующем году был возбужден им вопрос: желает ли народ передать ему наследственное императорское достоинство, последовал, как и надлежало ожидать, утвердительный ответ около 8-ми миллионов голосов, т. е. почти всех французских граждан-избирателей. Людовик-Наполеон принял императорский титул, 20 ноября (2 декабря) 1852 года, под именем Наполеона III, но, сознавая непрочность власти, основанной насильственными средствами, чувствовал необходимость занять склонных к увлечению Французов делами внешней политики. С этою целью он, скрывая тщательно свои планы, объявил во всеуслышание, что «Империя есть мир» (l’Empire c’est la paix); но все его последующие действия, от возбужденной им в 1858 году коалиции против России до Седанской катастрофы, противоречили его торжественному обету. Без всякого сомнения, самою популярною войною для Французов могла быть предпринятая против издревле им ненавистных Англичан, но война против Англии требовала долговременных приготовлений, да и самый успех ее был подвержен большому сомнению. Неудача Булонской экспедиции оставила печальные воспоминания во французском народе, и предпринимать вторично такое же покушение было немыслимо еще не утвердившемуся на зыбком престоле властителю. К тому же, Людовик-Наполеон, гонимый в юности на материке Европы, нашел убежище в Англии; там он встретил сочувствие к делу Наполеонидов, казавшемуся несбыточным, и хотя, по своему характеру, он мало был доступен сердечным увлечениям, однако же не мог вдруг отрешиться от англомании, усвоенной им в первые годы своей политической жизни. Напротив того, он не переставал питать ненависти к России, которои усилия имели столь важное влияние на падение его дяди. К тому же — Император Николай признал Людовика-Наполеона Императором позже прочих европейских монархов и в такой форме, которая возбудила неудовольствие и злобу нового властителя. Наполеон III, решаясь возжечь пламя войны на Востоке, надеялся иметь на своей стороне Англию, постоянно там соперничавшую с Россиею. Повод к несогласию между французским и русским правительствами уже существовал, и Наполеон не замедлил им воспользоваться.

Издавна уже последователи православной и римско-католической церквей соперничали между собою, по поводу различных льгот и преимуществ, коими пользовались поклонники обоих исповеданий при посещении Святых мест, бывших поприщем земной жизни Спасителя. Решение возникавших между христианами спорных вопросов нередко затрудняло Оттоманскую Порту, навлекавшую на себя в чуждом для нее деле неудовольствие одной из сторон, а иногда и обеих. Еще в 1740 году, Франция успела исходатайствовать у Султана для латинской церкви новые привилегии в ущерб православию.

Но, впоследствии, при общем равнодушии Французов к религиозным делам, последователи греческого исповедания исходатайствовали несколько фирманов (указов), восстановивших древние права их: в таком положении оставались дела по Святым местам до половины настоящего столетия, когда Людовик-Наполеон, сделавшись властелином Франции, предпринял возобновить остававшиеся в забвении притязания латинской церкви.

В 1850 году, появилась в Париже брошюра отца Боре, весьма враждебная России и православию: в ней указан был путь, следуя которому, французское правительство могло положить предел мнимым посягательствам России на права латинской церкви. Вслед за тем, французский посланник в Константинополе, генерал Опик (Aupick) сообщил Порте ноту, в коей, на основании 33-й статьи договора (capitulation), заключенного в 1740 году между Францией и Турцией, домогался, чтобы католическому духовенству возвращены были следующие Святые места: большая церковь в Вифлееме: святыня Рождества Господня, с правом поставить там новую звезду, переменить ковры в вертепе и вообще иметь в исключительном владении гроб Пресвятой Богородицы и камень помазания; а также право сделать необходимые починки в большом куполе церкви Св. Воскресения и восстановить в ней все, как было до пожара 1808 года ⁷. Заметим, что в договоре, на который ссылался генерал Опик, не были исчислены помянутые святыни, а просто сказано, что французские монахи будут владеть теми Святыми местами, кои уже состоят у них во владении ⁸. Диван, вместо того, чтобы отказать в исполнении столь неопределительного условия, признал обязательным для себя договор 1740 года, но, желая ослабить его значение объявил, что вместе с тем, должно принять во внимание прежние и последующие документы, установляющие нынешнее положение дел в Святых местах. Когда же французский министр потребовал безусловного исполнения трактата, признанного обязательным Портою, Турки предложили составить комиссию из лиц уполномоченных от обеих сторон (une commission mixte), для обсуждения обоюдных прав, что было крайне опасно, по невозможности согласить противоположные притязания России и Франции. Впрочем, французское правительство, затеяв спор о Святых местах, по-видимому, имело в виду только угодить клерикалам, которые могли оказать влияние на предстоявшие выборы. Весьма естественно сделать такой вывод из отзывов французского министерства, заключавших в себе уверения, что «Франция нисколько не преувеличивает важность вопроса о Святых местах». После государственного переворота 2-го декабря, президент французской республики положительно объявил, что его представитель в Константинополе будет отозван за превышение данного ему полномочия, и что самое обсуждение вопроса о Святых местах отложено впредь до того времени, пока оно может быть разрешено дружественным соглашением обоих кабинетов. Но французский резидент, не смотря на то, еще настойчивее домогался, чтобы мнимые права католиков были признаны Портою.

Со своей стороны, Порта расточала пред нашим правительством уверения в ненарушимости прав, дарованных греческой церкви наследниками первых калифов и подтвержденных в недавнее время предместником нынешнего Султана; но, вместе с тем, обнаруживала явное пристрастие к Франции.

Если даже допустить, что обе стороны имели равные права на требуемые ими привилегии, то все-таки не должно упускать из вида, что обладание этими привилегиями было несравненно важнее для России, нежели для Франции, как по большему числу наших богомольцев, посещающих Иерусалим, так и потому, что Российский Монарх, будучи государем единственной самостоятельной страны, исповедующей учение греческой церкви, был природным защитником православия и православных. К тому же русское правительство не щадило значительных сумм на сооружение и содержание греческих и славянских церквей и монастырей, в чужих краях, и пользовалось справедливым сочувствием православных народов, связанных с Россией неразрывными узами единоверия и благодарности. Посягать на права их, значило — посягать на права России.

Император Николай, желая прекратить неудовлетворительное положение дела, столь близко касавшегося православной церкви, отнесся к Султану, выразив в письме своем (letter de cabinet) удивление и прискорбие, возбужденные в нем поступками турецких министров, и изъявляя надежду, что Порта сохранит ненарушимо права своих подданных греческого исповедания. Это письмо, врученное Султану г. Титовым, вместе с энергическими представлениями в пользу греческой церкви нашего уполномоченного, оказало благоприятное влияние на образ мыслей Султана. Справедливые требования России тогда же были поддержаны прошением, поданным от имени греческого духовенства и Греков, живущих в Константинополе, и доказывавшим, на основании исторических фактов и новейших документов, права греческой церкви. Вместо прежней комиссии, была наряжена другая из турецких сановников и улемов, которая исследовала с большим беспристрастием притязания Французов, и, найдя в архивах подлинные документы в пользу православных, отказала католикам почти во всех их требованиях ⁹. Тем не менее Порта, устрашенная угрозою французского посланника де Лавалетта — послать французский флот к берегам Сирии, желая польстить его самолюбию каким-либо вознаграждением, предложила дать латинскому духовенству право отправлять Божественную службу в вертепе Гефсимании, которого они доселе не имели. Но, приняв во внимание представления недовольного этою уступкою русского министра Титова, Порта тогда же обещала Грекам право совершать литургию в церкви Вознесения, до того времени исключительно принадлежавшей католикам. Вместе с тем, турецкое правительство положительно принимало на себя обязательство обеспечить обоюдные уступки такими ручательствами, которые не подавали бы в будущем повода ни к каким нарушениям обоюдных прав и утвердили бы существующее положение дела (statu quo).

По совещании о том греческого духовенства, оно отозвалось чрез своего патриарха совершенно согласно с мнением Титова, что лучше было принять предложенные обоюдные уступки, нежели оставить дело в неопределенном положении и дать повод в будущем латинским притязаниям, которыми католики могли воспользоваться благодаря слабости и колебаниям Порты.

Российское правительство, одобрив это мнение, изъявило согласие на предложения Порты, с условием, однако же, чтоб были соблюдены в точности обязательства, принятые на себя Турциею, и требуя сверх того: во-1-х, чтобы исполнение помянутых мер происходило не иначе, как по сношении с иерусалимским патриархом, и, во-2-х, чтобы, в вознаграждение своих пожертвований, Греки имели право обновить большой купол, без всякого вмешательства со стороны католического духовенства. В таком именно смысле проект фирмана был составлен в Петербурге и, по совещании нашего уполномоченного с министрами

Порты, подписан Султаном. В этом документе были устранены, как несправедливые, многие из французских требований. Обоюдные права различных христианских общин были положительно означены и подтверждены в пользу тех, кои ими прежде пользовались, за исключением двух помянутых уступок. Католикам даровано вновь только право, наравне с Греками и Армянами, иметь ключи от юго-восточных и северных врат большой Вифлеемской церкви, которой главный вход исключительно принадлежал Грекам. Вместе с тем, Порта, в проекте конфиденциальной инструкции паше иерусалимскому, сообщенном официально нашему правительству, предписала не давать латинскому духовенству помянутых ключей, под предлогом того, что католики, пользуясь исключительно ключом для входа в вертеп Рождества Господня, не имели надобности в другом входе в верхнюю церковь. К тому же, в заголовке фирмана было собственноручно приписано Султаном, что он признает и подтверждает все прежние преимущества, дарованные Грекам, в различные эпохи и в недавнее время.

С нашей стороны оставалось только наблюдать за точным исполнением этого фирмана. Со стороны же Франции, де Лавалетт, оставляя Константинополь в феврале 1852 года, формально протестовал против распоряжений Порты, как несогласных с трактатом 1740 года.

Наполеон III, не одобрив поступков своего министра, приказал ему однако же возвратиться в Константинополь. В продолжении отсутствия де Лавалетта, заступивший временно его место г. Венедетти изъявил Порте, в самых сильных выражениях, неудовольствие своего правительства по поводу фирмана, дарованного Грекам, и названия несправедливыми требований Франции. Следствием того были новые колебания Порты по вопросу о куполе, на который нашему резиденту предписано было особенно настаивать. Турецкое правительство, опасаясь раздражить Францию, решило, чтобы купол был обновлен на счет Султана греческими архитекторами и рабочими, под непосредственным надзором патриарха иерусалимского, с которым тогда же Порта вела тайно переписку о возвращении из его казны необходимой на сей предмет суммы.

Но, вместо исполнения этой работы и обнародования фирмана, Порта отделывалась уклончивыми отзывами. Турецкое правительство обещало, что посланный в Каир, по делам Египта, Афиф-бей, отправится оттуда в Иерусалим, в качестве комиссара, вместе с инженером, чтобы приступить к обнародованию фирмана, а равно к составлению планов и смет, для обновления купола. Но проект инструкции Афиф-бею был составлен так пристрастно в пользу католиков, что наш резидент счел себя обязанным требовать, чтобы Порта заменила его другим, более удовлетворительным.

Эти колебания очевидно выказывали двуличие Турок, и вскоре мы убедились. что они, стараясь провести нас льстивыми уверениями, не только были готовы сделать новые уступки в пользу Франции, но даже были связаны положительными обязательствами, принятыми на себя тайно от нашей миссии, и, по всей вероятности, без ведома самого Султана. Все это обнаружилось по возвращении де Лавалетта в Константинополь. Он прибыл в августе 1852 года на военном корабле «Charle-magne» («Карл Великий»), что явно противоречило статье 1-й лондонской конвенции 1841 года, и вскоре потом потребовал от Порты формального объявления, что гатти-шериф, дарованный Грекам, не отменяет ноты, сообщенной французскому посольству, и договора 1740 года. Великий визирь, под влиянием страха, наведенного угрозою де Лавалетта — отправить флот к берегам Сирии, вручил ему ноту, заключавшую в себе помянутое объявление.

Между тем, наконец, прибыл в Иерусалим турецкий комиссар Афиф-бей. Для наблюдения за ходом дела о Святых местах, туда же отправились наш генеральный консул в Сирии, г. Базили и патриарх греческий. Афиф-бей сообщил им, что приступит к обнародованию фирмана тотчас по получении окончательной инструкции, которую должен был привезти из Константинополя турецкий инженер, назначенный для составления планов и смет купола. Но, вместо того, Порта решилась отменить фирман. На совещании в иерусалимском храме, 12 (24) октября 1852 года, после двухчасового курения трубок, Афиф-бей объявил, что Султан принял на свой счет обновление купола, и что три доверенных лица от христианских общин, греческой, армянской и латинской, будут наблюдать за работами. О фирмане — ни слова.

На запрос нашего консула о прочтении фирмана в муниципальном совете, Афиф-бей отвечал, что он ничего не знает о фирмане, и что в данных ему инструкциях нет о том и помина. Затем он предложил русскому консулу обратиться к паше иерусалимскому, который, со своей стороны, отозвался, что по этому делу следует отнестись к Афиф-бею.

В Константинополе представления нашего резидента были столь же безуспешны ¹⁰. Сначала верховный визирь изъявил негодование на гнусную измену, о которой обещал донести Султану, но вскоре за тем он принужден был уступить пагубному влиянию министра иностранных дел Фуада-эфенди. Французский посланник, между тем, угрожал Порте от лица всех католиков, которых представителем, по словам его, был Людовик-Наполеон. Визирь не смел противодействовать ему. «Предместники мои — сказал он — обещали не придавать гласности фирману; они сделали дурно; но я не могу исправить их ошибку. Пусть решит сам Султан!»

Получив о том донесение русского поверенного в делах в Константинополе, г. Озерова, наше правительство немедленно снабдило его открытыми и секретными наставлениями: в первых было предписано выразить неудовольствие Государя Императора, по поводу столь явного вероломства Порты; а в последних — успокоить Турок на счет угроз французского посланника, обещая им помощь в случае несправедливого нападения Французов, которое, сверх того, по словам нашего дипломата, вооружило бы против них всю Европу и заставило бы восстать на защиту Порты все православные народы.

Но, между тем, на совещании Дивана, Фуад-эфенди горячо стоял за требования Франции; он старался выказать силу французской империи, решительный характер Наполеона III, воинственный дух Французов, опасность их вторжения в Сирию либо в Тунисскую область. По словам его, чтобы не подать Франции повода к неудовольствию, надлежало отдать католикам ключ от главных ворот вифлеемской церкви. Верховный визирь, забыв обещания, им данные нашему резиденту, изъявил почти такое же мнение; немногие лишь из сановников Порты отважились говорить в пользу России. Фуад-эфенди поставил на вид необъятную для Турции выгоду — избавиться от религиозного влияния России на единоверных с нею подданных Султана. По его убеждению, в случае враждебных покушений российского правительства против Турок, вся Европа была готова восстать на защиту Порты, которая, при содействии Франции, могла достигнуть благоприятного решения современных вопросов по делам Сирии, Черногории и Дунайских Княжеств. Совещание кончилось, не решив ничего. Тогда Фуад обратился к иностранным резидентам, которые, не вникнув в сущность дела, выразили мнение, противное России. Пользуясь тем, хитрый дипломат склонил на свою сторону большую часть сановников Порты, и даже все еще колебавшегося верховного визиря.

Сам Султан, напуганный опасностью — прогневить Францию и раздраженный сочувствием к России своих православных подданных, согласился на предложение Фуада-эфенди: главный ключ от вифлеемской церкви был присужден католикам и решение совета министров Порты утверждено Султаном, которого указ (ираде) по сему предмету немедленно отправлен в Иерусалим. Таким образом латинскому духовенству предоставлен был ключ, с коим они получали обладание вифлеемским храмом.

Но в тоже самое время пришло в Константинополь донесение из Иерусалима — о прочтении фирмана в муниципальном совете и занесении его в реестр, причем однако же не была соблюдена формальность, требуемая патриархом Кириллом — чтобы при чтении этого документа, находились, по общезаведенному порядку, депутаты от латинских общин. В Константинополе, турецкие министры притворялись, будто бы нам дано было удовлетворение, и громко возглашали о прочтении фирмана, между тем как де-Лавалетт старался выказать, что он ничего не знает о его существовании. Донесение нашего генерального консула в Сирии, приложенное к депеше г. Озерова, объяснило последствия прибытия нового турецкого комиссара, с поручением исполнить повеление (ираде) Султана. Вместе с тем пришло известие, что серебряная звезда, пожертвованная за несколько лет пред тем французскою королевою, в замену похищенной из вифлеемской церкви, была отправлена в Иерусалим, чтоб быть поставленною на прежнем месте. Наш генеральный консул, узнав о том, немедленно предложил греческому патриарху запечатать главный вход в вифлеемскую церковь и протестовать против отдачи ключа от этих ворот латинскому духовенству; в случае же, если бы представления его не были уважены, он должен был неотлагательно отправиться в Константинополь и жаловаться самому Султану.

Турецкое правительство, нарушив обещания нашему правительству, и отчаясь в возможности поправить дело, разрешило своему комиссару дозволить тайно Грекам распорядиться в Святых местах по их усмотрению, и таким образом, исполнив волю России, вместе с тем отклонить от Порты неудовольствие Франции.

В таком положении находился вопрос о Святых местах, когда Император Николай повелел князю Меншикову отправиться, в качестве чрезвычайного посла, для переговоров в Константинополе ¹¹.

Князь Александр Сергеевич Меншиков, правнук светлейшего князя Ижорского, любимца Петра Великого, бывший в 1826 году полномочным посланником в Тегеране, в 1828 году назначен исправляющим должность начальника (впоследствии начальником) главного морского штаба Его Императорского Величества; в первом походе Турецкой войны, он овладел Анапою и участвовал в осаде Варны; в 1831 году, назначен генерал-губернатором Финляндии, перед открытием Восточной войны был отправлен с чрезвычайным поручением в Константинополь, а потом командовал морскими и сухопутными силами в Крыму, имея тогда уже 65 лет. Одаренный замечательными природными способностями, острым умом, и быстрым соображением, он обладал многосторонними сведениями и имел случай проявить свои дарования на поприщах административном, дипломатическом и военном. Везде он показал себя государственным человеком, верно ценившим положение, в которое был поставлен, и если не всегда достигал предположенной им цели, то главную причину его неудач должно искать преимущественно в затруднительности обстоятельств, в которых ему доводилось действовать.

Приложения к главе I.

¹ Нота австрийскому интернунцию, от 9 ноября н. ст. 1827 г.

² Трактат, заключенный в Адрианополе, 2-го (14-то) сентября 1829 года, за подписью генерал-адъютанта графа Алексея Орлова, тайного советника графа Федора Палена, действительного великого дефтердаря Блистательной Порты Мегмед-Садик-эфенди и Кази-аскера анатолийского Абдул-кадир-бея.

³ Moltke. Der russisch-turkische Feldzug in der europaischen Turkey, 1828 und 1829.

⁴ Трактат, заключенный в Ункяр-Искелесси, 26-го июня (8-го июля) 1833 года.

⁵ Конвенция, заключенная в Лондоне, 3-го (15-го) июля 1840 г.

⁶ Конвенция, заключенная в Лондоне, 1-го (13-го) июля 1841 г.

⁷ Нота генерала Опика (Aupick) Али-паше, от 28-го мая н. cт. 1850 г.

⁸ Договор (capitulation) между Оттоманскою Портою и Франциею 1740 г.

Статья XXXIII. «Французские монахи, живущие при церкви Св. Гроба в Иерусалиме, владеют состоящими в их обладании святынями, по прежнему; никто не имеет права их беспокоить, либо налагать на них подати. Если же они будут иметь с кем-либо тяжбу, которой решение не воспоследует своевременно, то они должны обратиться с жалобою к Блистательной Порте».

⁹ Постановление Блистательной Порты, 25-го января н. ст. 1852 г.

¹⁰ Словесиое сообщение Верховному визирю Мехмед-Али-паше русского поверенного в делах в Константинополе г. Озерова, от 28-го октября (9-го ноября) 1852 г.

¹¹ Сведения о ходе дела, по вопросу о Святых местах, большею частью, извлечены из записки по сему предмету, составленной в нашем министерстве иностранных дел.

ГЛАВА II
Переговоры князя Меншикова в Константинополе.

При отъезде князя Меншикова из Петербурга в Константинополь, ему поручено было, вручив письмо нашего Государя Султану, потребовать от Порты, чтобы Турецкое правительство заключило с Россией конвенцию следующего содержания.

Ст. 1. Императорский Всероссийский Двор и Блистательная Порта, движимые желанием предупредить и устранить навсегда все, что могло бы подать повод к спору, недоразумению, либо несогласию, на счет льгот, прав и преимуществ, дарованных и обеспеченных Оттоманскими Падишахами, в их владениях, Православной Греко-Российской Вере, исповедуемой всею Россией, а равно жителями Молдавии, Валахии и Сербии, и другими христианами, подданными Турции, постановили, на основании настоящей конвенции, что Православная Христианская Вера будет постоянно пользоваться покровительством Блистательной Порты, и что министры Императорского Всероссийского Двора будут, как и прежде, облечены правом ходатайствовать в пользу церквей константинопольских и других, а также в пользу духовенства, каковые просьбы будут уважены, как приносимые от имени соседней и искренно дружественной державы.

Ст. 2. Патриархи Константинопольский, Антиохийский, Александрийский и Иерусалимский, а равно митрополиты, епископы и другие духовные лица, свободно избранные и посвященные по правилам и уставам Восточной церкви и древнему обычаю, будут признаваемы и уважаемы сообразно своему званию, исполняя беспрепятственно обязанности занимаемых ими должностей и пользуясь вполне всеми льготами и правами, дарованными им и утвержденными на основании бератов (грамот), полученных ими при их назначении, согласно с уставами Блистательной Порты.

Ст. 3. Как патриарх Константинопольский и прочие патриархи, избранные свободно синодами, назначаются пожизненно, сообразно церковным уставам, и утверждаются также пожизненно бератами Блистательной Порты, на основании издревле существующего обычая, то ничто не будет изменено в этом отношении, и смена патриарха не может иметь места впредь, за исключением случаев, обозначенных в жалованных им бератах, где сказано: «пока не окажется, что патриарх притесняет раиев, либо нарушает уставы их веры, либо виновен в измене Государю, он остается пожизненно в своем звании».

Ст. 4. Как уже признано и доказано историческими преданиями и многими документами, что Православная Греческая церковь в Иерусалиме, а равно тамошний патриарх и состоящие в его ведении епископы, со времени Калифов и при всех Императорах Оттоманских, всегда были покровительствуемы, признаваемы и утверждаемы во всех их правах и льготах, то Блистательная Порта обязывается, в отношении Императорского Всероссийского Двора, соблюдать и поддерживать сии самые права и льготы, как в Иерусалиме, так и в прочих местах, без всякого ущерба для прочих христианских общин, подданных либо иностранцев, посещающих храм Гроба Господня и другие Святыни, как сообща с Греками, так и отдельно.

Ст. 5. Его Величество, ныне благополучно царствующий Султан, находит нужным и справедливым утвердить и укрепить новым фирманом и хатти-гумаюном (августейшею грамотою), обнародованными ….. ⁽Такого-то числа, месяца и года⁾, постановления, изданные его славными предшественниками в пользу патриаршей Иерусалимской церкви, с означением Святынь, предоставленных православному исповеданию и его служителям, на основании их древних прав, и тех, коими пользуются издавна духовные лица римско-католического исповедания, и потому Блистательная Порта обещает и принимает на себя обязательство в том, что помянутые фирман и хатти-гумаюн, в том самом виде, в каком они были сообщены Императорскому Всероссийскому Двору, будут буквально исполнены и впредь соблюдаемы в точности.

Ст. 6. Российские подданные, как светские так и духовные, которым, на основании трактатов, дозволено посещать Иерусалим и прочие Святые места, должны пользоваться покровительством местных властей наравне с нациями, коим наиболее благоприятствует правительство, и как подданные прочих держав, католики и протестанты, имеют своих священнослужителей и свои собственные духовные учреждения, то Блистательная Порта обязывается, в случае, ежели того пожелает Российский Императорский Двор, назначить удобное место в Иерусалиме, либо в окрестностях сего города, для построения церкви, посвященной Богослужению русского духовенства, и странноприимного дома для неимущих и больных поклонников, поручив эти учреждения особому надзору Российского генерального консула в Сирии и Палестине.

К этой конвенции был приложен проект отдельных секретных условий (Project d’un Acte separe et secret), на основании которых Император Николай Павлович обязывался, в случае ежели бы справедливое удовлетворение его требований возбудило неудовольствие, либо вражду какой-либо европейской державы против Оттоманской Порты, помогать Султану своими сухопутными и морскими силами, для защиты его владений ¹.

Вместе с тем князь Меншиков получил инструкцию, для руководства в сношениях с представителями великих держав в Константинополе.

В отношении Франции было сказано:

"Новая Империя и новый Император признаны нашим Августейшим Монархом с такими ограничениями и на таких условиях, которые наиболее удобны для выказания в глазах света видов и намерений русского правительства. Поступать дружественно, мирно, приветливо, но — в то же время — осторожно и твердо; никаких напрасных вызовов, но — вместе с тем — и никаких уступок. Не оскорблять Людовика-Наполеона в его основательных щекотливостях (dans ses susceptibilities raisonnables), но и не спускать ему ни в чем, не уступать ему в притязаниях политики и законной наследственности Наполеонидов: такова система, которой следовал и которой предполагает и впредь следовать Император.

Самая форма признания Французской Империи нами принята в этом духе. Она была последствием вызова, брошенного Наполеоном с первого его шага державам, низложившим первую Империю, и его притязания — поставить свой демократический принцип выше принципа древних Монархий (d’elever son principe democratique au desus de celui des vieilles monarchies). Наш Августейший Монарх, приняв в дипломатических сношениях с Франциею такую форму и заставя нового Императора удовольствоваться ею, не только поступил согласно с своим искренним убеждением, но имел в виду политическую цель — ослабить то обаяние страха и силы, которое оказывает новое французское правительство на слабые государства, и в числе их на Турцию.

Трудно решить нам — принадлежит ли нынешний образ действия Франции в Константинополе умышленной политике Наполеона, или только его представителю… Почти невозможно сомневаться в том, чтобы домогательства французского правительства от Турции не были следствием намерения Наполеона принять на себя исключительное покровительство католиков на Востоке, как для того, чтобы утвердить там свое преобладание над нашим, так и на основании льстивой системы (systeme de captation), в отношении к французскому духовенству, нового Императора, в качестве главы католической церкви. Можно даже опасаться, что Людовик-Наполеон, нуждаясь в смутах для достижения, во что бы то ни стало, своих властолюбивых видов, и опасаясь возбудить против себя коалицию великих держав, если какие-либо замешательства возникли бы в Бельгии, или на Рейне, предпочитает возбудить их на Востоке, доведя там дело до крайности… Ежели сколько-нибудь таковы его намерения в действительности, то мы не можем ожидать от него никакой уступчивости в Константинополе. Правда, на-днях, он предлагал нам уладить вопрос о Св. местах по частному с нами соглашению. Но мы не видим никаких практических средств придти к подобному результату, пока тюльерийский кабинет не перестанет ставить в основание своих притязаний договоры, коих заключение восходит к XVI столетию, не обращая внимания на последующие события, сперва изменившие прежние договоры, а потом сделавшие невозможным их буквальное исполнение. Впрочем, отозвание г. де Лавалетта и замещение его в Константинополе другим представителем, быть может, дадут нам средства судить о большей или меньшей искренности миролюбивых намерений, изъявленных нам французским правительством. Действия нового посла послужат вам указанием положения, которое вы примете…

Касательно наших политических отношений к английскому правительству, они хороши, но так еще новы, что нельзя их определить в точности. Нынешнее великобританское министерство едва лишь успело вступить в исполнение своих обязанностей. Лорд Руссель, по-видимому, занимает только временно место министра иностранных дел, и потому наше политическое положение в Лондоне еще не обозначилось. Тем не менее могу вам сказать, что личный характер и прежние дипломатические действия лорда Эбердина, главы нового министерства, подают верное ручательство в его благоразумии и умеренности. Восстановление Наполеонидов во Франции и воспоминания первой Империи достаточны для упрочения между нами и Англиею общности видов. Несмотря на неосновательную поспешность, с которою великобританское правительство признало Наполеона III, не выждав трех прочих держав и не условясь с ними в необходимых ограничениях, оно не разумело чрез то отделиться от них. Оно, по необходимости, пожертвовало правилами им принятыми в отношении первой Империи, но Англия не питает к Франции такого сочувствия, какое, благодаря сходству правления, существовало между нею и конституционною монархиею Людовика-Филиппа. Она опасается Наполеона, не доверяет ему и следит за ним, решась вместе с нами связать его трактатами 1815 года и уважением настоящего положения дел (respect du statu quo). Без сомнения, если бы на Востоке дело шло только о перемещении влияния, то для Англии было бы не важно преобладание католической Франции над православною Россиею. Но она не может столь же равнодушно видеть, под маскою религиозного влияния, господство политики Франции над своею собственною… «Все это заставило нас, при вступлении в должность нового английского министерства, сообщить ему с полною откровенностью наши виды и цель посольства князя Меншикова, чтобы успокоить Англию на счет намерений нашего правительства в отношении Оттоманской Порты, объяснить вероятные замыслы Людовика-Наполеона и просить великобританское правительство действовать с твердостью в Париже и Константинополе, особенно же в Париже, отняв у Наполеона всякую надежду на содействие Англии, в случае если бы вздумалось ему возжечь войну на Востоке. Сколько можно судить по последним известиям из Лондона, лорд Эбердин усердно старается отвратить последствия высокомерных и дерзких поступков французского посланника. Он питает совершенное доверие к умеренным и консервативным намерениям нашего Августейшего Монарха, которые доказаны столь убедительно прежними событиями, и мы имеем право надеяться, что инструкции в таком же смысле будут сообщены великобританским министерством английскому резиденту в Константинополе.

Что же касается до прочих двух великих европейских держав, вам известно, что мы состоим с ними в тесном союзе, и потому было бы излишне сообщать вам, что между их кабинетами и нашим существуют совершенное тождество видов и прочность взаимных обязательств, во всех главных вопросах европейской политики. Это относится наипаче к Австрии, которая, по своему географическому положению, преимущественно пред Пруссиею, может оказывать деятельное влияние на дела Востока. Конечно — в споре, возникшем по поводу Св. мест, Австрия, как держава католическая, не может слишком явно поддерживать права грекороссийского исповедания против притязаний католиков. Но венский кабинет, руководясь свойственною ему проницательностью, легко мог усмотреть, что в этом вопросе для Франции шло дело не столько о религиозном сомнении, сколько о политической цели, и мы должны были заключить, что Австрия, именно как держава католическая, никогда не признает исключительного покровительства, которое домогается присвоить Франция над всеми христианами одного с нею исповедания. А потому, нисколько не колеблясь, мы обратились к Австрии с такими же объяснениями, какие сообщены были нами Англии, и с просьбою действовать таким же образом в Константинополе и Париже. Мы должны

отдать справедливость австрийскому правительству в том, что оно предупредило наши желания их исполнением. На-днях полученные нами отзывы, совершенно самопроизвольные (entierement spontanes) с его стороны, убеждают нас, что венский кабинет совершенно понял тайные виды французского правительства… Итак, мы имеем вполне право надеяться, что В. С. найдете в уполномоченном венского двора, искренно нам союзного (dans le mandataire d’une Cour notre Alliee la plus intime), совершенную взаимность содействия, которая происходит от стремления к одной цели и желания достигнуть одних и тех же результатов…» ²

В этой замечательной инструкции видим поразительное соединение проницательности глубокого политика, вполне разгадавшего характер и виды Наполеона III, с доверчивостью рыцаря без страха и без упрека к великобританскому и австрийскому правительствам. Полагаясь на их обещания, мы не приняли во внимание — ни зависимости английского министерства от общественного мнения, ни всегдашней тревоги Австрии, на счет славянских областей ее, прилежащих Дунайским Княжествам, которые, в случае войны на Востоке, должны были первые подвергнуться вторжению русских войск.

Очевидно, что конвенция, предложенная Оттоманской Порте, не заключала в себе никаких новых обязательств в отношении к России, и что наше правительство требовало только соблюдения прав и преимуществ Православной церкви, условленных по прежним трактатам. Но наши противники не признавали самой сущности этих условий, утверждая, будто бы статья 7-я Кайнарджиского договора давала нам право блюсти о покровительстве не православных подданных султана, а русских, пребывающих в Турции.

Признать с нашей стороны такое толкование прежних трактатов — значило бы отказаться от прав, приобретенных ценою многолетних пожертвований. Невозможно было отрицать, что только лишь надежда на покровительство России воздерживала христиан Европейской Турции от восстания против слабейших в числе, хотя и господствовавших, магометан. Французы и англичане также домогались покровительства — первые католикам, а последние протестантам, живущим в Турции. Отказывать в подобном же праве России, на основании только того, что православных в Турции было несравненно более, нежели христиан прочих исповеданий — было нелепо.

Император Николай не желал войны, но не мог добровольно отказаться от прав, завещанных Его Венценосными предками ³.

Адмирал князь Меншиков прибыл в Константинополь, 16 (28) февраля 1853 года, на военном пароходе Громоносец, с большою свитою, в числе которой были генерал-адъютант вице-адмирал Корнилов, генерал-майор Непокойчицкий и проч. При выходе на берег, он был встречен всеми чинами русской миссии и множеством Греков и других христиан, которые сопровождали его до приготовленного для него помещения в доме русского посольства. Обычный церемониал требовал, чтобы, прежде всего, он сделал визит министру иностранных дел Порты, но как занимавший тогда сию должность Фуад-эфенди явно выказал, по делу о Св. местах, недоброжелательство к России, то князь Меншиков дал знать верховному визирю, что желает иметь с ним частное, дружеское свидание и просит назначить для того день. Визирь, вероятно, не поняв намерения посла — видеть его запросто, принял князя Меншикова со всеми почестями, обычными при церемониальных посещениях. Посол, не предвидя такого недоразумения, поехал к визирю во фраке, сверх которого на нем было необходимое по тогдашнему времени года верхнее платье (пальто), и не снимал его в длинном нетопленом коридоре, полагая, что перед приемною залою есть передняя, либо какая другая комната, где можно будет снять верхнюю одежду. Но, когда он дошел до конца коридора и приподнялась завеса из черного сукна, за которою на пороге стоял верховный визирь в парадном мундире, Меншиков, прежде, нежели подойти к нему, снял пальто и перекинул его чрез левую руку, а потом, сев на предложенное ему место в углу софы, положил пальто подле себя. Беседа с визирем, не знавшим никакого из европейских языков, продолжалась не более четверти часа, однако же посол успел сообщить ему, что, желая исполнить успешно данное Императором поручение, не может вести переговоров с Фуадом, которого недобросовестность и двуличие постоянно обнаруживались в сношениях с русским посольством. Когда же визирь, по выходе князя Меншикова, провожавший его по коридору, поравнявшись с комнатою министра иностранных дел, указал чрез драгомана на Фуада-эфенди, стоявшего в мундире, посол прошел мимо, как бы не замечая турецкого министра. Такой решительный поступок князя Меншикова заставил Фуада-эфенди подать в отставку, на что немедленно последовало соизволение Султана: случай до того времени беспримерный в Турции. На место Фуада, министром иностранных дел был назначен Рифаат-паша, уже исправлявший эту должность, а также бывший прежде посланником в Вене.

Несколько дней спустя, 24 февраля (8 марта), князь Меншиков был принят Султаном в Чераганском дворце. В официальной аудиенции, русский посол, предъявив свою кредитивную грамоту, сказал: «Император, повелев мне предстать пред Ваше Величество, поручил, прежде всего, выразить его дружеские чувства к Вашей Особе, а равно им участие в благополучии Вашего царствования и в прочности Оттоманской Империи.

Затем, повелено мне заняться упрочением согласия и дружеского соседства обоих государств. Ваше Величество можете быть уверены, что с моей стороны будет сделано все возможное к достижению этой цели, и что я считаю за счастье поручение мне данное — передать Вашему Величеству такие чувства моего Государя».

За этою аудиенцией непосредственно последовала другая — приватная, при которой находились только рейс-эфенди (министр иностранных дел) и драгоманы (переводчики). Князь Меншиков вручил

Султану письмо нашего Государя следующего содержания:

"Всепресветлейший Государь, Падишах Оттоманский.

Исполняю в отношении Вашего Величества долг союзника и истинного друга, обращаясь к Вам с этим письмом и посылая к Вашей Особе моего генерал-адъютанта, адмирала князя Меншикова, в качестве чрезвычайного и полномочного посла. Облеченный вполне моим доверием, он передаст Вашему Величеству словесно чувства прискорбия и удивления, мною испытанные при получении известий о решении Вами принятом в последнее время по делу о Св. местах в Палестине.

Соблюдая добросовестно все мои обязательства и договоры с Оттоманскою Портою, всегда готовый помогать ей и скреплять более и более искренний союз, завещанный Вашему Величеству Вашим славным родителем, я не могу верить, чтобы ответом на мои чувства и намерения были уклонения от данных обещаний и такие поступки, которые мне прискорбны как другу, обидны как союзнику, и кои налагают на меня, как Государя, весьма тяжкие обязанности.

По всей вероятности, неопытные, либо неблагонамеренные министры представили Вашему Величеству в ложном виде положение дела, и, вместе с тем, скрыли последствия отмены, либо искажения фирмана, утвержденного Вашим хатти-шерифом (высочайшею грамотою), документами, которые, незадолго пред сим, сообщены турецким министерством моему представителю в Константинополе.

« Я поручил моему послу обратить внимание Вашего Величества на эти последствия, которые Вы еще имеете возможность отклонить; с своей стороны, желая предупредить их, прошу Вас верить словам его и обдумать, с свойственною Вашему Величеству мудростью, предмет моего нынешнего отзыва и важность решения по этому делу.

Весьма далек я, Высокий и Державный друг, от намерения подвергнуть Ваше правительство распрям с другими державами, либо предложить Вам нарушение какого-либо условия, основанного на трактате, состоящем доныне в силе и обязательном для Турции.

Но, с другой стороны, в нынешнем вопросе, я должен советовать Вам сохранение прав, освященных веками, признанных всеми Вашими славными предшественниками и подтвержденных Вами самими, в пользу Православной церкви, которой догматы исповедуют многие из состоящих под Вашим владычеством христиан, а равно и наибольшая часть моих подданных.

Ежели сохранение сих прав и документов, дарованных Вашею волею и верховною властью, повело бы к какому-либо замешательству, или если бы, вследствие того, Ваши владения были угрожаемы опасностью, то подобные события укрепили бы еще более Ваш союз с нами и повели бы к соглашению, которое положило бы конец требованиям и притязаниям, несовместным с независимостью Вашего правительства и со внутренним спокойствием Вашей Империи.

Позволяю себе надеяться, что Ваше Величество, убедясь в справедливости этих замечаний и в искренности слов моих, устраните с твердостью коварные и недоброжелательные изветы, клонящиеся к разрыву дружества и доброго соседства, кои столь благополучно доселе существовали между нами.

В ожидании того, прошу Ваше Величество принять уверение в моем высоком уважении и ненарушимой привязанности» ⁴.

Письмо нашего Государя, по-видимому, достигло своей цели, сделав сильное впечатление на Султана. Заметив его смущение, Меншиков сказал ему, что хотя Император имел повод к неудовольствию на турецких министров, однако же не изменил своего всегдашнего дружеского расположения к Турции, и что даже он будет доволен увеличением сухопутных и морских сил Султана, с целью обеспечить независимость его монархии ⁵. Султан отвечал нашему послу в таком смысле, что если и произошли какие-либо недоразумения, то без всякого намерения с его стороны. Затем, князь Меншиков откланялся Султану, испросив у него дозволение посетить давнишнего своего знакомого, старого Хозрева-пашу.

Отставка Фуада-эфенди, обнаружив важность влияния России на Порту, возбудила неудовольствие английского поверенного в делах в Константинополе, полковника Роза, который, в разговоре с нашим поверенным в делах, г. Озеровым, сказал ему: «Намерения вашего правительства по делам Турции должны были предварительно быть известны и, по выражению депеши лорда Сеймура, одобрены великобританским кабинетом. Я так объяснился с турецкими министрами». Г. Озеров, обратив внимание полковника Роза на неуместный термин одобрения, неупотребительный в сношениях дворов, независимых один от другого, и предположив, что это, по всей вероятности, произошло от описки, ограничился отзывом, что «всякое постороннее вмешательство в предстоящие переговоры России с Турциею не могло послужить ни к чему, а только усложнило бы положение дела, повергнув Турок в лабиринт сомнений и проволочек, вредных для соглашения, мирного, но сообразного с достоинством российского правительства». Когда же полковник Роз выразил мнение, что Порта должна предоставить решение вопроса о Св. местах переговорам России с Франциею, тогда князь Меншиков, узнав о том от г. Озерова, поручил ему передать английскому агенту, что, по убеждению нашего кабинета, согласно с мнением лорда Русселя, мы не могли согласиться на требования французского правительства. Полковник Роз, не довольствуясь этими объяснениями, настаивал на своих притязаниях, что заставило г. Озерова напомнить ему, что представители великих держав, искренно дружественных Турции, неоспоримо должны стремиться к одной и той же цели, не расходясь между собою в мнениях на счет важного и непременного основания сохранения Оттоманской Империи, которое всегда соблюдалось русским правительством; но что действия различных посольств совершенно свободны, и что мы не могли допустить никакого вмешательства по вопросам, касающимся особенно нашего правительства.

Великобританский поверенный в делах снова отнесся к г. Озерову, настаивая на сообщении инструкций, данных князю Меншикову, но, встретив такой же отпор, просил, чтобы переговоры, порученные нашему послу, были отложены до предстоящего вскоре прибытия лорда Редклифа. В ответ на такую просьбу, г. Озеров сказал ему, что, напротив того, князь Меншиков должен стараться исполнить как можно поспешнее поручение своего Государя ⁶.

Вслед затем, поверенный в делах Франции, г. Бенедетти, посетив князя Меншикова, старался склонить его к соглашению по вопросу о Св. местах и выразил мнение, что ежели Порта, по настоянию чрезвычайного русского посла, отменит уступки, сделанные в пользу Франции, то французское правительство будет поставлено в безвыходное положение (dans une position inacceptable). Князь Меншиков отвечал, что ему не поручено вести переговоры о Св. местах с французским посольством. Когда же Венедетти завел речь о вооружениях России, которые — по словам его — устрашали Порту и обеспокоивали прочие державы, русский посол сказал, что «вероятно, — кабинеты их объяснятся о том между собою» — и прибавил, что «движение Омера-паши с 50-ю тысячами человек к австрийским границам ⁽Незадолго пред тем Омер-паша с сильным турецким корпусом был направлен против Черногории⁾, присутствие в его армии иностранных революционеров и покушение Турок овладеть Черногориею вполне оправдывали меры, нами принятые для собственной безопасности».

10-го (22) марта, князь Меншиков, приступив к переговорам, имел совещание с Рифаат-пашою в его доме; при этой беседе находились логофет (патриарший секретарь) Аристархи и драгоман Порты Нуредин-бей. Изложив накануне турецкому министру оскорбления нанесенные его правительством России, Меншиков вручил ему ноту, с приложением проекта окончательного решения Порты по вопросу о Св. местах: в этом проекте были изложены следующие требования русского правительства: во 1-х, чтобы полученный католиками ключ от вифлеемской церкви не давал им права на владение большим престолом храма, и чтобы не было сделано никакого изменения в существовавшем доселе порядке Богослужения, в часах, на то ежедневно определенных, и в охранении главного входа греческим духовенством, по древнему обычаю. Во 2-х, чтобы звезда, вновь поставленная в вифлеемском вертепе, была объявлена дарованною от щедрот Султана и не давала католикам никакого нового права. В 3-х, чтобы в Гефсимании первенство осталось за Греками и очередь в Богослужении соблюдалась, как предлагал патриарх Иерусалимский, именно: чтобы от восхода солнца первые четыре часа служили Греки и Армяне, а потом два или три часа — католики, причем, когда настанет время католикам приступить к Божественной службе, врата храма будут открыты и все нужное для греческого церковного служения должно быть убрано. В 4-х, чтобы вифлеемские сады, по точному смыслу фирмана, основанному на древних и новейших документах, были во владении обеих сторон, без всякого преимущества в пользу латинской церкви. В 5-х, ежели дарованы какие-либо новые права католикам. нам неизвестные, то они отменяются. В 6-х, Блистательная Порта исполнит свое обещание, на счет разрушения гаремов, загромождающих террасы Гроба Господня. В 7-х, как хатти-шериф (высочайшая грамота), дарованный в сентябре 1841 года, не был отменен никаким последующим указом, а, напротив, в подтверждение его последовал хатти-гумаюн (августейшая грамота), в конце января ст. ст. 1852 года, то древние права Греков на обновление большого купола должны быть формально признаны. Пособие, пожалованное на сей предмет от щедрот Султана, в пользу его православных подданных, долженствует упрочить дарованные им права, и потому надзор за обновлением купола будет поручен патриарху Иерусалимскому, либо назначенным от него лицам. В 8-х, все святыни, кои, на основании существующего порядка (statu quo), должны быть предоставлены Грекам, будут обозначены с такою определительностью, чтобы впредь не было повода к каким-либо притязаниям других христианских общин.

Князь Меншиков, сообщив этот документ Рифаат-паше, сказал ему, что опыт прошедших событий поставляет наше правительство в прискорбную необходимость искать, для сохранения дружественных сношений с Портою, ручательство более прочное, нежели обещания, столь часто нарушаемые, и уверения, остающиеся без исполнения. Вместе с тем, он вручил турецкому министру в переводе на турецкий язык, проект конвенции, сообразно с инструкциею, ему данною при отправлении его из Петербурга в Константинополь.

На следующий день, Рифаат-паша, в разговоре с первым переводчиком нашей миссии, г. Аргиропуло, сказал насчет вопроса о Св. местах, что, по рассмотрении этого дела в Совете, оно будет представлено на утверждение Султана и решение его сообщено французскому резиденту. "Что же касается до конвенции — продолжал Рифаат — то едва ли нам удастся победить препятствия, которые не позволяют нам принять ее, и все-таки я принужден сознаться в том, что, по моему искреннему убеждению, вы правы. Наше вмешательство и наши происки в делах греческого духовенства, наша экспедиция против Черногорцев, и проч. — не могут быть оправданы, а неловкость Аали-паши, признавшего силу французского договора, довела нас до требования конвенции русским правительством. Меня не страшат предлагаемые вами условия: они не заключают в себе ничего чрезвычайного, но, будучи предложены в такой форме, едва ли могут быть нами приняты ⁷.

В следующем совещании князя Меншикова с Рифаат-пашою, 19-го (31) марта, турецкий министр изъявил согласие на все наши требования, по вопросу о Св. местах, за исключением следующих: турецкие власти, согласно с католиками, желали, чтобы в Гефсимании каждая из христианских общин пользовалась правом отправлять божественную службу два дня в неделю, а князь Меншиков настаивал. чтобы соблюдалась очередь, предложенная патриархом Иерусалимским, т. е. чтобы служба отправлялась каждою общиною, в известные часы, ежедневно: после долгого спора, положено принять это условие к решению в будущем (ad referendum). Насчет обновления большого купола, турецкие министры, предлагая исполнить эту работу на счет Султана, домогались, чтобы внутри купола не было ни образов, ни надписей, потому что купол — по словам их — принадлежал вообще всему христианству, а не греческому исповеданию. Князь Меншиков не согласился на то, ссылаясь на фирман 1841 года, коим повелено обновить купол в настоящем его положении; что же касается до права на купол вообще всех христианских общин, он объявил, что оно не отменяет издревле признанного права Греков на эту Святыню. Не могли согласиться тоже на счет надзора патриарха за работами обновления купола. Вообще, вопрос о куполе остался нерешенным. Наконец, последнее условие — о соблюдении точного statu quo (прежнего порядка) — было только слегка затронуто, потому что совещание уже продолжалось около семи часов ⁸. Князь Меншиков был вполне уверен, что Порта согласится принять все наши предложения, по делу о Св. местах, с некоторыми изменениями, на счет коих не трудно будет сойтиться с турецкими министрами. Не то думал он о прибывших в начале апреля н. ст. в Константинополь резидентах западных держав, лорде Стратфорде Редклифе и де Лакуре, хотя, прежде свидания с последним, наш посол, в беседе с Редклифом (который посетил его на другой день по прибытии в Константинополь), отозвался о французском посланнике, как о сговорчивом человеке. Редклиф, не выразив на этот счет своего мнения, завел речь о Св. местах и сказал, что не следовало бы затрагивать вопрос о куполе, потому что он находился в довольно удовлетворительном состоянии и мог обойтись без починки лет семь. Князь Меншиков не принял этого предложения и вскоре после того узнал, что Редклиф советовал верховному визирю угождать паче всего Императору Наполеону, которого пылкость и своенравие могли быть весьма вредны для Порты, но и не оставлять без внимания справедливых требований России. Вообще же весьма заметно было, что Редклиф побывал в Париже, где его принимали с большим почетом. По словам князя Меншикова — Турки были довольно сговорчивы на счет Св. мест, но опасались связать себя конвенциею, и, чтобы избежать того, Султан — (как уверял сам верховный визирь) — готов был писать к нашему Государю в покорном тоне, послать доверенное лицо с извинением и обратиться к великодушию Императора. Князь Меншиков, предвидя большие трудности в исполнении данного ему поручения, был намерен действовать постепенно, сперва ограничиваясь решением дела о Св. местах, потом — хотел потребовать объяснительный фирман, стараясь включить в сей документ условие об учреждении русского странноприимного дома в Иерусалиме, и наконец — приступить к переговорам о ручательствах в будущем.

«По всей вероятности — писал князь Меншиков — мне откажут в сенеде (правительственном указе), чтобы не поссориться с Францией, и тогда я употреблю всевозможные усилия, чтобы заключить конвенцию».

Затем князь Меншиков предложил на разрешение канцлера графа Нессельрода следующие вопросы: «Должно ли доводить настояния до прекращения дипломатических сношений с Портою? Можно ли довольствоваться нотою, либо другим документом, вместо формального трактата? В случае разрыва, согласно ли будет с видами Императорского кабинета — объявить Порте, что всякое нарушение льгот Восточной церкви, противное смыслу Кайнарджиского трактата, заставит Россию требовать от Порты удовлетворения средствами, кои будут прискорбны Императору, как по дружбе его к Султану, так и по всегдашнему сочувствию к Оттоманской Порте, но кои обязательны для него как Православного Государя».

Тогда же князь Меншиков сообщил, что без поддержания наших требований силою (sans une crise de contrainte), трудно Императорскому посольству снова иметь такое влияние на Диван, каким оно пользовалось в прежнее время ⁹.

Как министерство Порты сообщило французскому посольству все статьи по делу о Св. местах, на счет коих Рифаат-паша согласился с князем Меншиковым. то русский посол счел нужным объясниться о том с де Лакуром. Главные предметы совещания между ними были:

Во 1-х, вифлеемская церковь. На изъявление французским министром опасения, что привратник из греческих духовных станет затруднять вход чрез главные врата латинскому духовенству, причем де Лакур выразил желание, чтобы привратник был из католиков, князь Меншиков отвечал, что вифлеемская святыня есть церковь греческого монастыря, и потому привратник должен быть того же исповедания. К тому же — сказал Меншиков — католики не пользуются правом отправлять Богослужёние в этой церкви, да и не имеют в том надобности, потому что у них в своем монастыре есть большая церковь.

Во 2-х, порядок, предложенный патриархом Иерусалимским, для отправления Божественной службы общинами различных исповеданий в гефсиманском вертепе. Комиссар Порты в Иерусалиме Афиф-бей, по совещании с латинским духовенством, без участия православных, постановил, чтобы Греки, Армяне и католики вели очередь между собою по дням, так чтобы на каждую общину приходилось по два дня в неделю. Г. де Лакур отстаивал это распоряжение и не допускал первенства Греков, как посягательства на права католиков. С своей стороны, князь Меншиков возражал, что ведение очереди по дням лишило бы многих православных богомольцев возможности слушать литургию ежедневно, и сократило бы число дней, в которые отправляется служба, с 365-ти на 120 дней в год; что же касается первенства Греков, они имели на то право, как первоначально владевшие святынею, в которую католики получили доступ недавно. В подтверждение своих слов, Меншиков прибавил. что, на таком же основании, мы не требуем первенства в храме Вознесения, куда Греки были допущены позже католиков. Французский посол оспаривал князя Меншикова, ссылаясь на мнимое первенство Римской церкви, на что Меншиков возразил замечанием, что на почве права мы не могли придти к соглашению, и что мы имеем также права свои; поэтому — прибавил он — следовало принять за основание факты и statu quo (настоящее положение дела), и для избежания затруднений соглашался, чтобы в указе Порты было выпущено слово первенство, а сказано, что Греки будут иметь в своем распоряжении с восхода солнца определенное число часов, по прошествии которого могут отправлять Божественную службу католики. Французский посол, не сказав ничего на это предложение, принял его ad referendum.

В 3-х, обновление купола Святыни Гроба Господня, под наблюдением Греческого патриарха. Латинское духовенство постоянно противилось этому обновлению, домогаясь, чтобы нынешние образа, написанные внутри купола, были заменены другими, католическими, с латинскими надписями, В ответ на такое необычайное требование, князь Меншиков возразил, что неотлагательное исправление купола необходимо только в кровле свода, где нет ни образов, ни надписей. Таким образом удалось устранить это затруднение; напротив того, условие о надзоре патриарха встретило сопротивление со стороны де Лакура, но, после нескольких совещаний с князем Меншиковым, французский посол наконец согласился, чтобы, при обновлении купола, все осталось в прежнем виде, и чтобы патриарх Иерусалимский имел право не допускать никакого нововведения в архитектуре свода. Вместе с тем Меншиков продолжал настойчиво домогаться от Порты окончательного решения по делу о Св. местах и совещался с Рифаат-пашою на счет объяснительного фирмана, которого черновой проект условлено сообщить предварительно русскому посольству. Следствием переговоров с турецким министром была словесная нота князя Меншикова, от 7 (19) апреля, заключавшая в себе следующие требования нашего правительства:

Объяснительный фирман, с указанием: во 1-х. что ключ вифлеемской церкви и возобновление серебряной звезды на алтаре Рождества Господня не дают католикам никаких преимуществ над христианами других исповеданий; во 2-х, что дозволение католикам отправлять Божественную службу в гефсиманском вертепе не отменяет первенства (preseseance) православных и права их отправлять первыми церковные требы в сем храме (et leur priorite pour la celebration du service Divin ans ce sanctuaire) и, в 3-х, что Греки будут владеть совместно с католиками вифлеемскими садами.

Повеление Султана — немедленно исправить, на счет государственной казны, купол храма Гроба Господня, с участием греческого патриарха, без вмешательства уполномоченных от других христианских общин; заградить стеною слуховые окна, выходящие на эту святыню, и разрушить, если окажется удобно, гаремы, прилежащие к храму.

Сенед (правительственный указ), или конвенцию, в обеспечение точного statu quo (соблюдения) привилегий Восточной церкви и Святынь, принадлежащих Грекам в Иерусалиме, исключительно, либо совместно, с прочими христианскими общинами.

В заключение совещания с турецким министром иностранных дел, князь Меншиков повторил, что Россия не требует от Порты никаких политических уступок, и что единственное желание нашего Государя заключается в том, чтобы успокоить религиозные сомнения своих единоверцев уверенностью в сохранении того, что есть, и что соблюдалось до нашего времени.

Между тем Редклиф, при свидании с нашим поверенным в делах г. Озеровым, выразил ему свою радость о соглашении, по делу о Св. местах, между князем Меншиковым и де Лакуром, и не скрыл, что и он, с своей стороны, настойчиво убеждал Турок приступить, по возможности, скорее к заключению, т. е. к фирману. «Мне сказывали — продолжал он — что он уже готов и будет вам сообщен в ноте, составленной в самых приличных выражениях, которую — надеюсь — вы примете с доверием в будущем».

Заметив невольный жест сомнения со стороны г. Озерова, Редклиф продолжал с видимым оттенком нетерпения: «Я знаю, что вы хотите развязки более важной (un denouement plus solennel): это — ни благоразумно, ни справедливо. Положение ваше, по сочувствию к вам христиан, подданных Турции, всегда будет внушать подозрения. Всякий одержанный вами на этой почве успех возбудит недоверие не только Порты, но и всех нас, людей Запада. Если вы желаете исправить какое-либо нарушение заключенных с вами трактатов, требуйте, и, без сомнения, вы получите немедленное удовлетворение; но если вы домогаетесь новых прав, то встретите сильное противодействие и вооружите против себя коалицию… Скажу вам прямо, слишком тесная дружба между вами и Турциею возбудит столько же подозрений в Европе, сколько разрыв, который поведет за собою войну».

Г. Озеров был совершенно готов к пылкой выходке английского дипломата, узнав от поверенного в делах Австрии, г. Клецля (Kletzl) о сообщенном ему в откровенной беседе Редклифом намерении западных держав — поддерживать Турцию. Редклиф старался выведать у Клецля, как думает поступить австрийское правительство в случае войны Англии и Франции с Россиею; но Клецль прервал его расспросы, сказав наотрез, что, на основании полученных им от своего двора инструкций, он должен настойчиво побуждать Порту к согласию на наши требования. Таким образом Озеров, зная сокровенные замыслы западных держав и пользуясь коротким знакомством с лордом Редклифом, решился объясниться с ним откровенно, выразив скорбь, которую причинял ему образ мыслей великобританского посла о наших делах с Турциею. «Нет ничего удивительного, — сказал он, — что газеты позволяют свое язвительные отзывы о мнимых захватах России; но мы не ожидали встретить такую же недоверчивость к нашему правительству в представителе державы, имеющей столь несомненные доводы великодушных намерений нашего Августейшего Государя. Где же воспоминания нашей последней войны с Турцией? Какие непомерные выгоды получили мы по Адрианопольскому трактату? Что доставили нам одержанные нами блистательные успехи? Что приобрели мы от сочувствия православных народов? Гораздо лучше поступили бы вы, побудив Турцию к избежанию разрыва с Россиею. Ежели сочувствие к нам христиан, подданных Султана, наводящее вам столько опасений, существует в действительности, то не безрассудно ли в высшей степени возбуждать и усиливать его? Неужели тогда, когда чужеземное вмешательство в дела Турции столь очевидно, наш Государь будет лишен права выражать открыто свое участие в деле религии, исповедуемой им вместе с большею частью его подданных?» Эти доводы г. Озерова были так убедительны, что Редклиф принужден был сознаться в неосновательности своих опасений. Тем не менее, однако же князь Меншиков, которому известны были все происки английского посла, полагал, что:

«Порта, более нежели когда-либо, предана слепо внушениям лорда Стратфорда, что турецкие министры сообщают ему в подробности все, что касается до наших переговоров, и что великобританский посол, принимая на себя явно роль миротворца, побуждает в тайне Диван противиться нам в самом важном из наших требований» ¹⁰. Таково было положение дел в Константино-поле при получении князем Меншиковым новых инструкций из Петербурга. Граф Нессельрод, сообщив ему волю Государя — соображаться с точным смыслом инструкции ему данной при отправлении его в Константинополь, писал, что Император все еще надеется получить от Порты должное удовлетворение за вероломство и неуважение к России, в деле о Св. местах, и ручательство в будущем заключением конвенции, в том виде, в каком наш посол был уполномочен принять ее. В случае же отказа в удовлетворении и ручательстве, повелено было князю Меншикову, сообразно с содержанием данной ему при отъезде инструкции, назначить министрам Султана трехдневный срок для принятия наших предложений, изложенных в его последнем отзыве Рифаат-паше, и по миновании этого срока, без точного, удовлетворительного ответа, объявить данное ему поручение оконченным и уехать из Константинополя ¹¹.

Еще до получения этих инструкций князем Меншиковым, Рифаат-паша сообщил ему об утверждении Султаном двух фирманов: одного объяснительного, по поводу хатти-шерифа 1852 года, о Св. местах, на которые изъявляли притязания католики, и другого, на счет обновления большого купола церкви Гроба Господня. На основании первого из сих фирманов, почти все, по нашему желанию, было оставлено без изменения (in statu quo). Для окончательного соглашения с Портою, оставалось нам заключить договор, который обеспечивал бы наши права в будущем. Князь Меншиков, убедясь в решительном нежелании Турок подписать конвенцию в таком виде, в каком она была составлена в нашем министерстве иностранных дел, изменил несколько ее форму и предложил Рифаат-паше вновь составленный им проект, в форме сенеда (указа), в котором были исключены некоторые места, возбуждавшие сомнения в советниках Порты. Так, напр., в этом проекте была вовсе выпущена статья 1-я, которою давалось русским резидентам в Константинополе право ходатайства в пользу Греко-российской церкви и православного духовенства, а в замену того, в статье 6-й, сказано, что «все предшествовавшие договоры России с Портою, утвержденные отдельным актом Адрианопольского трактата, остаются во всей своей силе». Следовательно — по точному смыслу этой статьи — Порта «дозволяла министрам Российского Императорского Двора делать, по всем обстоятельствам, в пользу как воздвигнутой в Константинополе церкви, так и служащих оной, разные представления и обещала принимать оные в уважение, яко чинимые доверенною особою соседственной и искренно дружественной державы» (Трактата, заключ. в Кучук-Кайнарджи, статья 7-я). Статьи 2-я и 3-я прежнего проекта, относящиеся к порядку выбора и правам патриархов Константинопольского, Антиохийского, Александрийского и Иерусалимского, заменены 2-ю статьею нового проекта, где сказано: «права и преимущества, дарованные Оттоманским правительством, а равно и те, которые будут дарованы впредь прочим христианским исповеданиям, трактатами, конвенциями и особыми распоряжениями Блистательной Порты, будут считаться также принадлежащими православному исповеданию». В статье 3-й нового проекта, заменившей статью 4-ю прежнего, на счет покровительства Иерусалимской православной церкви турецким правительством, вместо слов: «Блистательная Порта обязывается перед Российским Императорским Двором (la sublime Porte s’engage vis-a-visla cour Imperiale de Russie) и проч.» сказано: «Блистательная Порта, заботясь о религиозных убеждениях своих подданных, исповедующих это учение ⁽Греко-Российской церкви⁾, которых набожность была встревожена различными событиями, обещает, и проч.» Князь Меншиков не отважился сделать более существенных изменений в полученном им при отъезде из Петербурга проекте конвенции, тем более. что, состоя в неблагоприятных отношениях с канцлером, опасался, чтобы уклонение от составленных им инструкций не было выставлено пред Государем в виде произвольного толкования Высочайшей воли.

Князь Меншиков, сообщая проект сенеда Рифаат-паше, 23-го апреля (5-го мая), писал ему:

«В этом акте, возражения и замечания, сделанные в различное время Е. П. Рифаат-пашею и некоторыми из прочих министров Порты, приняты во внимание, что явствует из чернового прежнего сенеда, прилагаемого к настоящей ноте.

„Князь Меншиков ласкает себя надеждою, что отныне впредь справедливые ожидания его Августейшего Государя не будут обмануты, и что Блистательная Порта, оставя всякое колебание и недоверие, оскорбительные для сана и великодушных чувств нашего Монарха, сообщит неотлагательно Императорскому посольству верховное решение Е. В. Султана по сему предмету. В надежде на то, Российский посол просит Е. II. Рифаат-пашу удостоить его ответом не позже 28-го апреля (10-го мая). Дальнейшее же отлагательство он сочтет неуважением к своему правительству, что возложило бы на него самые тяжкие обязанности“.

В ответ на ноту князя Меншикова последовал, в вечеру 28-го апреля (10-го мая), отзыв Рифаат-паши, в котором турецкий министр, изъявляя готовность Султана удовлетворить требованиям России и обеспечить права и преимущества Греческой церкви, писал, что ручательства, в виде присланного к нему проекта сенеда, несовместны с верховными правами Султана. Такой отзыв был непосредственным следствием аудиенции, испрошенной лордом Редклифом у Султана, в которой английский министр, одобрив возбужденное им самим сопротивление Дивана требованиям России, выразил мнение, что, по всей вероятности, князь Меншиков оставит со всем русским посольством Константинополь, и что, быть может, русские войска временно займут Дунайские Княжества, но что Император Николай не решится объявить войну, потому что это не согласовалось бы с его торжественными уверениями и вооружило бы против него всю Европу. „В случае же действительной опасности — сказал Редклиф — мне разрешено потребовать от командующего морскими силами ее Величества в Средиземном море, чтобы он прибыл сюда со всею своею эскадрою“ ¹².

Князь Меншиков, сообщив, 29-го апреля (11 мая), о непринятии им отзыва Рифаат-паши за ответ на посланную, 23-го апреля (5-го мая), ноту, поставил на вид турецкому министру важность последствий его поступка, и дав ему новый срок, до 2-го (14-го) мая, для ответа, сообразного с достоинством державы, которой был представителем, предупредил его, что, в случае отказа или замедления в исполнении этого требования, будет считать поручение свое оконченным и дипломатические сношения между Россиею и Портою прерванными ¹³. На следующий день, Рифаат-паша предложил князю Меншикову съехаться, в пятницу, 1-го (13-го мая, для совещания, на дачу верховного визиря. Русский посол изъявил согласие на это свидание, но, потеряв всякое доверие к Оттоманскому кабинету и в особенности к визирю, решился обратиться прямо к Султану и испросить у него аудиенцию. Султан по пятницам посещал мечеть, и потому князь Меншиков, не надеясь быть принятым прежде субботы, переехал на пароход Громоносец. Но в пятницу, около 11-ти часов утра, получив неожиданно уведомление, что Султан ждет его, посол отправился к нему во дворец. При этой аудиенции находились только первый драгоман русской миссии и адъютант Султана Одгем-паша. В начале, князь Меншиков изложил все поводы к неудовольствию, поданные нашему правительству Портою, и выказал необходимость дать Его Величеству Императору верные ручательства в соблюдении преимуществ православного исповедания турецким правительством. „Воля моего Государя по этому делу непоколебима — сказал он. — Его расположение к Оттоманской Порте, не допускающее и тени помышления о преобладании, требуют формального опровержения злорадливых толков о его намерениях. Он домогается явного доказательства вашей доверенности. Никогда мой Августейший Государь не думал, как доносили Вашему Величеству, мешаться в дела между Вами и Вашими подданными. Как в мирное, так и в военное время, он воздерживался от призыва к столь естественному сочувствию своих единоверцев в Турции. Агенты Его Величества всегда склоняли их к слепому повиновению верховной власти, и в настоящих обстоятельствах мой Августейший Государь, желая согласить свою высокую набожность и свои религиозные убеждения с поддержанием и утверждением Вашей Монархии, обращается единственно к могуществу и справедливости Вашего Величества, чтобы обеспечить и охранить под вашею защитою вековые льготы и преимущества православного исповедания“.

Султан, видимо смущенный правдивою речью русского посла, изъявил свое искреннее желание восстановить сердечное и прочное согласие со своим Августейшим союзником, а равно уверенность в бескорыстных видах нашего правительства.

Затем, князь Меншиков обратил внимание Султана на опасный оборот, данный его советниками переговорам, отчего дело, которое могло прямо уладиться между двумя дружественными Государями, превратилось в вопрос европейский. Он представил Турцию, подобно Греции, Бельгии и другим мелким государствам, подчиненною официально ареопагу великих держав и управляемою протоколами, имеющими силу формальных трактатов.

Султан, казалось, был поражен столь мрачною картиною положения его Империи. В заключение аудиенции. Меншиков испрашивал определительного ответа и не скрыл тягостных последствий дальнейшей проволочки дела. Султан, благосклонно выслушав его, обещал дать ему ответ на другой или на третий день, Вы получили бы его сегодня же — сказал он — если бы отставка верховного визиря, данная по его прошению, не лишила меня моего главного советника». Но, по-видимому, визирь Мехмед-Али был отставлен не по собственному своему желанию. а вследствие мнения, выраженного русским послом о советниках Порты. Откланявшись Султану, князь Меншиков возвратился на пароход и послал сказать Рифаат-паше, что, получив лично от Султана обещание немедленного ответа, считает излишним предположенное совещание, и потому просит извинения в том, что не приедет к визирю. В Буюкдере, где князь Меншиков уже несколько дней имел пребывание на пароходе Громоносец, он узнал вечером о переменах в высшей администрации Порты, именно: президент Совета Мустафа-паша был назначен верховным визирем, а прежний визирь Мехмед-Али — сераскиром (главным начальником регулярных войск), на место Мехмеда-Рушди-паши, получившего командование гвардией; министерство иностранных дел было поручено Решид-паше.

На следующий день. 2-го (14) мая, князь Меншиков отправился к Решид-паше и потребовал ясного и точного ответа на свою ноту. После него приехал лорд Редклиф и пробыл у министра иностранных дел целые два часа. Между тем Озеров, будучи послан в Диван — приветствовать новых сановников Порты — объяснился решительно с новым визирем и с бывшим министром иностранных дел Рифаатом.

Князь Меншиков, прождав двое суток ответа от Решид-паши, вместо того получил, 3-го (15) мая, ноту, с просьбою новой отсрочки. Хотя русский посол, в строгом смысле, имел право, оставя без внимания эту ноту, немедленно уехать со всем посольством, однако же этого не сделал, узнав, что накануне, в совещании Дивана, Решид настаивал на необходимости удовлетворить требованиям России и представлял в ярких чертах опасность, угрожавшую Порте. Его доводы напили отголосок в речах нового визиря, а также Ахмед-Фети-паши и Шеик-уль-Ислама, но встретили сильное сопротивление со стороны прежнего визиря и его партии. Такое положение дела заставило князя Меншикова отнестись в тот же день к Решид-паше с отзывом, в котором писал, что разрыв дипломатических сношений уже был совершившимся фактом, но что, принимая во внимание трудное положение нового министерства и личное доброхотство самого министра, русское посольство отложит до 6-го (18) мая сообщение официальной ноты о своем отъезде, который последует в случае неудовлетворительного решения дела.

5-го (17) мая, по повелению Султана, происходило чрезвычайное собрание Верховного Совета, для окончательного решения по ultimatum'у князя Меншикова. В этом совещании участвовали все министры и высшие сановники порты, как состоящие на службе, так и отставные, в числе коих старый Хозрев и Фуад-эфенди, а также Шеик-уль-Ислам, главные улемы и пять областных правителей, всего же 48 лиц. Накануне и утром в день совещания, лорд Редклиф посетил многих из этих сановников, убеждая их отвергнуть требования русского посла и дать ему ответ, составленный в английской миссии и переданный бывшему верховному визирю Мехмеду-Али. Огромное большинство членов Совета (42) подало голоса согласно с желанием Редклифа; немногие же, отважившиеся изъявить противное мнение, подверглись обвинению в московитизме.

На другой день, 6-го (18) мая, Решид-паша, посетив князя Меншикова, сообщил ему словесно, что Совет постановил: «Провозгласить верховное решение, коим обеспечивалось statu quo (настоящее положение) Иерусалимских Святынь, не допускавшее никаких изменений без предварительного соглашения с русским и французским дворами; даровать патриарху Константинопольскому фирман, с обозначением прав греческого исповедания; сообщить князю Меншикову, в заключение переговоров, объяснительную ноту une note explicative) и предложить ему сенед, в силе формального трактата, об уступке места на сооружение церкви и странноприимного дома для русских в Иерусалиме.

Вслед затем, князь Меншиков, получив ноту в смысле словесного объяснения Решида-паши, считал свое поручение совершенно оконченным, однако же, уступая желанию турецкого министра — возобновить прерванные переговоры — и просьбе австрийского резидента, от имени представителей четырех держав, согласился на новую отсрочку, и даже на некоторую уступку в прежних условиях. Сообразно тому, русский посол сообщил, 8-го (20) мая, Решиду-паше проект новой ноты, в которой была исключена статья, относившаяся к соблюдению всех прежних договоров, подтвержденных Адрианопольским трактатом ¹⁴. Решид, не смевший ступить ни шага без ведома лорда Редклифа, отправился он нему, и, сообщив ему проект ноты, умолял его одобрить этот документ, что прекратило бы все колебания и сомнения Порты. Но, вместо того, Редклиф прислал к Решиду-паше своего секретаря, г. Ализона, с объявлением, что нота князя Меншикова, сообщенная как последнее слово уступок русского правительства, имеет вполне важность трактата, и потому не может быть принята без нарушения верховной власти Порты. Вместе с тем, лорд Редклиф пригласил к себе представителей Франции. Австрии и Пруссии и склонил их „принять решение, совершенно тождественное с мнением турецких министров“. Представители великих держав, под влиянием мнимой опасности, угрожавшей Турции, подписали меморандум, в котором объявили, что „в вопросе, столь близко касавшемся свободы действий и охранения верховной власти Е. В. Султана, Решид-паша был лучшим судьею положения дел, и что потому они не считали себя в праве выразить свое мнение“ ¹⁵.

Получив отказ Решида-паши в принятии предложенного ему проекта ноты, князь Меншиков, 9-го (21) мая, отправился в Одессу.

Князь Меншиков не поехал в Петербург, а оставался в Одессе, откуда он мог возвратиться в Константинополь в двое суток; но переговоры, им прерванные, не были возобновлены, а вместо того граф Нессельрод послал, 19-го (31) мая, турецкому министру иностранных дел ноту, в коей требовал, чтобы последний проект князя Меншикова был подписан и отправлен ему в Одессу не позже восьмидневного срока. В противном же случае — писал канцлер — русские войска получат приказание перейти границу, не для открытия военных действий, а чтобы приобресть материальный залог до получения от Турции нравственного ручательства в исполнении требований нашего Государя. Между тем Порта, утвердив, 4-го июня н. ст., новым фирманом права и привилегии греческой церкви, отвечала на ultimatum графа Нессельрода, что „проект ноты князя Меншикова заключал в себе обязательства, несовместные с верховными правами независимого государства; что упрек в недоверии, сделанный Порте, может быть обратно отнесен к России, которая, не довольствуясь самыми торжественными обещаниями Султана, домогается утвердить их формальным договором, и что, в случае вторжения русских войск в пределы Турции, Порта будет протестовать и вооружится только для собственной защиты, но примет всякое условие, не нарушающее ее верховной власти, и готова послать, с этой целью, в Петербург, чрезвычайного посла, ежели на то изъявит согласие русское правительство“ ¹⁶.

Непосредственным следствием угроз нашим правительством Турции было появление англо-французской эскадры у входа в Дарданеллы, в заливе Бешика, в начале (в половине) июня ¹⁷. Предписания находившимся в Средиземном море союзным адмиралам Ласюссу и Дундасу — приблизиться к Дарданеллам — были посланы в конце мая (в начале июня), тогда, когда еще не было объявлено о намерении нашего правительства занять Дунайские Княжества.

Приложения к главе II.

¹ Проект конвенции и отдельного секретного договора, хранящийся в Архиве министерства иностранных дел.

² Инструкция, хранящаяся в Архиве министерства иностранных дел.

³ Etude diplomatique sur la guerr de Crimee (1852—1856), par un ancien diplomate (A.J.). I. 195—199.

⁴ Письмо Государя к Султану, от 24-го января 1853 года (Архив министерства иностранных дел).

⁵ „L’Empereur-ai-je ajoute-don’t les ministres mal-intentionnes ont cherche a denaturer la politique par des insinuations perfides, verrait non seulement sans jalousietoutesles measures qui tendraient a developer le bien-etre de Votre Empire? Mais eprouverait meme une satisfaction reelle a voir V.M. augmenter ses forces de terre et de mer a fin d’assurer l’independence de Sa Monarchie“. (Из письма князя Меншикова графу Нессельроду, от 25-го февраля (9-го марта) 1853 года. Архив министерства иностранных дел).

⁶ Из письма князя Меншикова графу Нессельроду, от 25-го февраля (9-го марта) 1853 года (Арх. министерства иностр. дел).

⁷ Из письма князя Меншикова графу Нессельроду, от 14-го (26-го) марта 1853 года (Арх. министерства иностр. дел).

⁸ Из письма князя Меншикова графу Нессельроду, от 24-го марта (5-го апреля) 1853 года (Арх. министерства иностр. дел).

⁹ Из письма князя Меншикова графу Нессельроду, от 29-го марта (10-го апреля) 1853 года. (Архив министерства иностран. дел).

¹⁰ Письма князя Меншикова графу Нессельроду, от 4-го (16-го) и 14-го (26-го) апреля 1853 года. (Архив министерства иностран. дел).

¹¹ Из писем графа Нессельрода князю Меншикову, от 31-го марта и 11 апреля ст. ст. 1853 года. (Архив министерства иностран. дел).

¹² A.W. Kinglake. The invasion of the Crimea. Leipzig. 1863.I.171.

¹³ Нота князя Меншикова, от 11 мая н. ст. 1853 г. (Арх. министерства иностран. дел).

¹⁴ Проект ноты, сообщенный князем Меншиковым Решиду-паше, 8-го (20-го) мая 1853 года.

В этом проекте были изложены следующие обязательства Порты:

1) Le culte Orthodoxe d’Orient, son Clerge, ses Eglises et ses possessions, ainsi que les etablissements religieux, jouiront dans 1’avenir sans aucune atteinte, sous I’egide de S. M. le Sultan, des privileges et immunites qui leur sont assures ab-antiquo, ou qui leur ont ete accordes a diiferentes reprises par la faveur Imperiale, et dans unprincipe de grosse equite participeront aux avantages accordes aux autres rites Chretiens, ainsi qu’aux Legations etrangeres accreditees pres la Porte, par convention ou disposition particuliere.

2) S. M. le Sultan ay ant juge nee ess aire et equitable de corrobo-rer et d’expliquer Son Firman Souverain revetu du Hatti-Houmayon le 15 de la Lune de Rebioui-Akhir 1268 (16 fevrier 1852), par Son Firman Souverain du 26 Iledjib 1269 (23 avril [5 mai] 1853), et d’ordonner en sus par un autre Firman de meme date, la reparation de la coupole du temple de St. Sepulcre, ces deux firmans seront tex-tuellement executes et fidellement observes dans 1’avenir, pour maintenir a jamais le statu quo actuel des Sanctuaires possedes par les Grecs, exclusivement ou en commun avec d’autres cultes.

II est entendu que cette promesse s’etend egalement au maintien de tons les droits et immunites dont jouissent ab antiquo l’Eglise Orthodoxe et son Clerge, tant dans la ville de Jerusalem qu’en dehors, sans prejudice aucun pour les autres communautes ehretiennes.

3) Pour le cas ou la cour Imperiale de Russie en ferait la demande, il sera assigne une loqualite convenable dans la ville de Jerusalem, ou dans les environs, pour la construction d’une eglise consacree a la celebration du service Divin par des ecclesiastiques russes et d’un hospice pour les pelerins indigens ou malades, lesquelles fondations seront sous la surveillance speciale du Consulat-general de Russie en Syrie et en Palestine.

¹⁵ Письмо князя Меншикова графу Нессельроду, от 9-го (21-го) мая 1853 года. (Арх. министерства иностр. дел). — Kinglake. I. 180.

¹⁶ Нота Решида-паши графу Нессельроду, от 16 июня н. ст. 1853 г.

¹⁷ Der Krieg gegen Russland im Jahre 1854. Nach den Berichten von Augenzeugen und nach andern zuverlassigen Quellen dargestellt. Leipzig. 1855. 9—10. —L. Guerin. Histoire de la derniere guerre de Russie. I. 9—10.

ГЛАВА III.
Первоначальные соображения действий со стороны России.

Император Николай, при всем желании своем избежать войны, принял меры для поставления части армии на военное положение, чтобы, в случае неудачи поручения, данного князю Меншикову, поддержать наши справедливые требования, не только расположением войск на турецких границах, но занятием Дунайских Княжеств, и даже высадкою у Константинополя. С этою целью были поспешно укомплектованы бессрочноотпускными 4-й пехотный корпус, расположенный в волынской и подольской губерниях, и 5-й пехотный, занимавший Бессарабию, Крым, Херсон и Одессу; 13-я дивизия 5-го корпуса, постоянно состоявшая на работах в Севастополе, получила приказание приготовиться к посадке на суда Черноморского флота для отплытия в Закавказье. Легким кавалерийским дивизиям, 4-й и 5-й, предписано присоединиться к своим корпусам. Тогда же, по распоряжению военного министерства и интендантства действующей сделаны большие заготовления провианта и фуража на Днестре и в южных уездах подольской губернии ¹.

Сам Государь начертал, на случай войны, следующий план действий:

„Могущий быть в скором времени разрыв с Турцией приводит Меня к следующим соображениям:

1) Какую цель назначить нашим военным действиям?

2) Какими способами вероятнее можем мы достичь нашей цели?

На первый вопрос отвечаю: чем разительнее, неожиданнее и решительнее нанесен удар, тем скорее положим конец борьбе. Но всякая медленность, нерешимость, даст Туркам время опомниться, приготовиться к обороне, и вероятно Французы успеют вмешаться в дело, или флотом, или даже войсками, а всего вероятнее присылкой офицеров, в каких Турки нуждаются. Итак, быстрые приготовления, возможная тайна и решительность в действиях необходимы для успеха.

На второй вопрос, думаю, что сильная экспедиция, с помощию флота, прямо в Босфор и Царьград, может все решить весьма скоро.

Ежели флот в состоянии поднять в один раз 16 т. человек, с 32 полевыми орудиями, с необходимым числом лошадей, при 2-х сотнях казаков, то сего достаточно, чтоб, при неожиданном появлении, не только овладеть Босфором, но и самым Царьградом. Буде число войск может быть и еще усилено, тем более условий к удаче.

Исполнение сего должно быть следующее: 18-я и 14-я дивизии, немедля укомплектовывают свои первые 3 батальона из четвертых, причислив в оные всех больных и слабых. 13-я артиллерийская бригада, с одним запряженным ящиком на орудие, следует в Севастополь. Здесь 13-я дивизия, в составе 12-ти батальонов при 32-х орудиях, садится на флот. Так как артиллерия берет лошадей только на один ящик, то остальные ящики нагружаются без лошадей, которые к ним доставлены быть могут позднее. В то же время 14-я дивизия, в Г2-ти-же-батальонном составе, при 32-х орудиях, с одним же запряженным ящиком, 5-й стрелковый батальон и 2 сотни Донских казаков сбираются в Одессе, и ежели будет возможным поднять и их, то равномерно садятся на присланную за ними эскадру.

В таком случае, оба десанта должны садиться в один уже день, и в Севастополе и Одесее, и потом идти на соединение к Босфору.

Ежели турецкий флот вышел бы в Черное море, то прежде следовать будет с ним сразиться, и ежели удастся его разбить, тогда уже входить в Босфор.

Но буде флот не выйдет, тогда приступить прямо к прорыву в Босфор, или высадкой в тыл батареям, или прямой атакой мимо батарей, на самый Царьград.

Первое полагаю удобнейшим, второе — отважнее, но зависеть будет от таких обстоятельств, которые вперед предвидеть трудно. Кажется, что оно не невозможно. Тогда, став пред городом, надо будет требовать сдачи безусловной, а в противном случае. сейчас приступить к бомбардированию, сделав в то же время высадку на удобнейший пункт, в котором наскоро укрепиться, и заняв, буде можно, водопроводы.

Ежели турецкие войска оставят город и будут сбираться близ оного, тогда, поставя город под огнем флота, десантный отряд должен будет атаковать турецкую армию, и разбив, ограничиться тем, ибо состав отряда препятствует преследовать и дальним переходам, и потому далеко удаляться от флота должно крайне избегать. Впрочем и мудрено полагать, что, после потери города, армия турецкая попыталась бы держаться в поле; вероятнее правительство будет просить примирения, или, в противном случае, будет стягивать свои силы у Галлиполя или Эноса, в ожидании помощи от Французов. Тогда должно занять Дарданеллы.

Здесь рождается другой вопрос: можем ли мы оставаться в Царьграде. при появлении европейского враждебного флота у Дарданелл, и в особенности ежели на флоте сем прибудут и десантные войска? Конечно, предупредить сие появление можно и должно быстрым занятием Дарданелл“ ².

Князь Меншиков, которому, в качестве ближайшего исполнителя предположений Государя, сообщен был проект действий, донес, что морское предприятие на Царьград весьма трудно, и даже невозможно.

Тогда Император обратился к другой мысли — овладеть сперва Варною и потом укреплениями залива Бургас ³.

„Полагать можно — писал Государь в проекте действий, сообщенном князю Варшавскому — что оба предприятия не представят особых затруднений, ибо, сколько известно, укрепления сих мест остались в прежнем виде, и ежели не будут усилены гарнизоны войсками нарочно присланными, неожиданное наше появление может иметь желаемый успех.

Но, вместе с сим. необходимо двинуть сухопутно остальные войска, не медля, чрез Княжества к переправе чрез Дунай, вероятно ниже Силистрии, в чем у нас в штабу должны быть подробные сведения. Флотилия наша на Дунае должна подняться по оному к избранному месту, что удобнее прежнего, посредством буксировки пароходами.

Оставя 10-ю дивизию, с ее артиллерией и 2-мя казачьими полками, для защиты Валахии, прочим войскам, т. е. 11-й, 12-й и 15-й дивизиям с 4-ю и 5-ю легкими кавалерийскими, 4-мя казачьими полками, Донской батареею и с обозами десантных войск, следовать прямо к месту переправы.

По совершении переправы, направиться прямо к Козлуджи чрез Базарджик. Десантный отряд, оставив необходимый гарнизон в Варне, примерно 3 батальона, должен присоединиться к сухопутному отряду.

Здесь решится: Турки будут ли иметь по всегдашнему обыкновению армию под Шумлой, или нет. Ежели у них армия собрана будет тут и не бежит сражения, следовать будет с ними сразиться, и дальнейший ход действий зависеть будет от успеха, и в случае разбития турецкой армии, от того, куда она отступит. Ежели запрется в Шумле, будет крайне опасно следовать далее, оставя ее у нас на правом фланге, откуда она, при дальнейшем нашем движении, будет постоянно угрожать нашим сообщениям, уже и без того довольно затруднительным.

Но ежели, после разбития, турецкая армия не обратится к Шумле, но укроется за горы, тогда должно будет продолжать движение вперед, перейдя Балканы. С достижением Варны и потом далее Бургасского залива, все сообщения наши должны быть открыты с сими главными точками, делающимися местами всех наших продовольственных и снарядных складов.

Обязанность флота, во все время с занятия Варны и Бургаса, должна состоять в том, чтобы не выпускать турецкий флот в Черное море, или в уничтожении его, и в прикрытии доставки морских подвозов к армии. На этот предмет флот наш достаточно силен. Достигнув Бургаса, сухопутный наш корпус усиливается частию войск, перевезенных в Бургас, но часть их должно оставить в гарнизонах укреплений сего залива, на что должно будет отчислить не менее как баталионов 8 или 6. Следовательно, останется всего в сухопутной армии 67 батальонов.

Приняв в соображение убыль, которой ожидать должно, как от болезней и устали, так и убитых и раненых, полагать можно, что к приходу в Бургас будет под ружьем в пехоте около 34 т., а с кавалерией и артиллерией не более 45 т. человек.

С этим числом войск следовать далее к Царьграду было бы неосторожно; это явно доказывает, что, отказываясь от намерения атаки с моря на Царьград, другой образ войны необходимо требует назначения еще одного корпуса.

Тогда один корпус занимать будет Княжества и прикрывать правый фланг армии к стороне Силистрии или Шумлы, а два корпуса обращены быть могут для действий за Балканы.

Для сего назначаю Я 3-й корпус, который привесть теперь же в военное положение с его резервами, дабы не позже 15-го мая мог тронуться с своих квартир.

Для занятия гарнизона в Киеве и Бобруйске послать из 6-го корпуса одну дивизию.

Резервная дивизия 8-гокорпуса, по сформировании, должна следовать в Киев и расположиться в сей и в волынской губерниях“ ⁴.

Фельдмаршал, получив первый проект Государя, представил мысли свои, на счет предполагаемых действий, в особой записке.

„Ваше Императорское Величество — писал он — изволили сказать мне, что князь Меншиков находит десант и занятие Босфора затруднительным. Жаль, ибо мысль была великая. Таким образом не только война сразу была бы окончена, но можно бы сделать завоевания в Европейской Турции“.

Далее — князь Варшавский излагал расчет, на основании которого, предприняв вторжение в Турцию с двумя корпусами, 4-м и 5-м, необходимо было оставить в Княжествах одну дивизию, против Силистрии, у Шумлы — другую и даже более, а если бы флот не успел взять Варну, то против этой крепости — третью дивизию. Затем, не упуская из вида неизбежную в Турции потерю людей от болезней, оказывается, что батальоны будут не более, как в 500 человек, следовательно — останется так мало людей, что придется послать не только 4-й и 5-й, но и 8-й корпус, вместе с которым перейдут за Балканы всего пять или шесть дивизий, если, между тем, будет взята Варна; если же нет — то четыре или пять дивизий, а шестая может присоединиться впоследствии, по взятии флотом Бургаса.

С пятью или шестью дивизиями пехоты можно, конечно, много сделать в Турции, взять Варну и Бургас, даже Адрианополь. Но овладение Адрианополем не так легко ныне, как в 1829 году, когда, по истреблении янычар, все военное поселение Турции было враждебно Султану, и когда турецкие города сдавались нам без сопротивления.

Если же, напротив того, Адрианополь и Кирклиссе (где в обоих до 100 тысяч жителей и до 80 т. вооруженных людей), станут защищаться, то наши пять дивизий будут достаточно заняты, особенно имея на правом фланге войска пашей Боснии и Далмации. Положим, однако. что сии паши будут заняты (удержаны?) Австриею (!), и мы можем взять Адрианополь и Кирклиссе. По овладении этими городами, в них надобно оставить гарнизоны; в Бургасе — также: следовательно — у нас останется 3 1/2, либо 4 дивизии, в которых по прибытии к Константинополю нельзя предполагать более 30-ти, а с кавалерией и артиллериею до 45-ти тысяч человек. Итак, начав кампанию с тремя корпусами, в числе 120-ти тысяч человек, и пройдя с ними от Днестра до Константинополя восемьсот верст, мы будем иметь только 45 или 50 тысяч, которые только лишь достаточны для овладения Константинополем. Все это изложено в предположении, что мы господствуем на Черном море, ибо наша армия не может идти за Балканы без содействия флота, который снабжал бы войска военными и жизненными запасами

По занятии Царьграда — писал фельдмаршал — три корпуса, по всей вероятности, будут надолго отдалены от Империи, и пройдет несколько лет, пока можно будет заменить их войсками вновь сформированными из туземных христианских племен. Чего же будет нам стоить содержание там трех корпусов, формирование войск из христиан в Турции и образование новых войск на западной границе, в случае европейской войны?

По мнению князя Варшавского, было гораздо выгоднее, в возмездие за нарушение турецким правительством заключенных с Россиею трактатов, занять Дунайские Княжества, в виде залога, до исполнения Турками своих обязательств. Для этого потребовалось бы не более двух или трех дивизий, которые могут содержаться на счет Княжеств, или, по крайней мере, снабжаться там фуражом.

В Княжествах, по слухам, мы найдем до 10-ти тысяч человек регулярного войска, которое следует увеличить до 20-ти тысяч: они послужат зерном христианского ополчения из Болгар и Сербов в Турции, по мере формирования коего можно прикомандировывать вновь устроенные батальоны к нашим полкам, употребляя их преимущественно в стрелки.

При занятии нами Княжеств и при вооружении христиан, Турции остается: согласиться на исполнение всех заключенных с нами трактатов, либо собрать армию и решиться на сражение, что подаст нам случай разбить Турок, и тогда даже с небольшими силами можно зайти далеко.

Конечно — при таком способе действий, наша черноморская торговля потерпит, но, может быть, менее, нежели в случае большой войны.

Иностранные державы принуждены будут найти сие условное занятие Княжеств справедливым возмездием за неисполнение Турками трактатов» ⁵.

Император Николай, отказавшись от предположенной им высадки в Босфор, желал однако же, чтобы способ действий сохранил характер неожиданности. Предоставляя командующим войсками и флотом все подробности исполнения, Государь полагал, что для высадки и укрепления удобнейшего к тому пункта в Бургасском заливе на первый случай достаточно 22-х батальонов с 48-ю орудиями и 200 казаков.

«Войска эти, укрепясь в избранном месте, могут безопасно выждать присоединения остальных войск, перевозочных способов, и в особенности продовольствия и кавалерии. Между тем, часть флота останется для наблюдения за Босфором, а прочие суда, немедленно после высадки, отправятся в Одессу за войсками. Предполагается на обратный путь туда, посадку войск и плавание в Бургас — 12 дней; десантный отряд, по миновании этого времени, вероятно, усилится 6-ю батальонами с 16-ю орудиями и 4-мя эскадронами. а повторив, в течение месяца, еще две таких перевозки, в десантном отряде будет 38 баталионов с 96-ю орудиями и может быть бригада кавалерии с конною батареей, или три казачьих полка — силы весьма значительные.

В то же время, 4-й корпус должен. вступить в Княжества и, оставя нужные гарнизоны в Молдавии, следовать в Валахию, где и расположиться по возможности удобно; тогда же наша флотилия и мост поднимутся до Гирсова, или далее. Вероятно — появление наших войск в Княжествах и флотилии на Дунае заставит Турок ожидать переправы и принудит их собрать армию у Силистрии, либо у Видина и отвлечет их внимание от угрожаемого действительно места.

Окончательная перевозка десанта и занятие Княжеств могут быть довершены, вероятно, в одно время — к концу июня.

Ежели Французы или Англичане не вступятся за Турок и флоты их не войдут в Черное море, то к началу июля представятся нам два способа действий: во 1~х, идти на Царьград, со всем высаженным корпусом, кроме гарнизона, оставленного на избранном пункте складов, как базисе военных действий. Но при этом необходимо иметь достаточно перевозочных средств, для доставки вслед за войсками провианта, по крайней мере дней на двадцать, что сомнительно. Во 2-х, ежели высадка в Бургасе привлечет туда большую часть сил и Царьград оголится войском, в таком случае неожиданно посадить десант на флот и идти на прорыв к Босфору, овладеть им и явиться под Царьградом. Полагаю это возможным — писал Государь — но все зависит от верности расчета и положительных сведений. Если же французский или английский флоты вошли бы в Черное море, явно с враждебным против нас намерением. то не только действия морем на Царьград совершенно невозможны, но даже положение нашего десанта в Бургасе будет весьма опасно, и тогда 4-й корпус, оставя одну дивизию в Валахии, должен переправиться через Дунай и открыть сообщение с десантом, который пойдет к нему на встречу чрез Праводы, между Варною и Шумлою: все это трудно и подвержено местным случайностям.

Потому все зависит от того, будут ли Французы и Англичане зрителями или участниками в войне.

Наконец, можно занять Княжества 4-м корпусом, не предпринимая ничего морем. но подняв флотилию и мост вверх по Дунаю. Морскую же экспедицию начать, убедясь, что ни Англичане, ни Французы в дело не вмешаются, и не ранее, чем когда Княжества по Дунай заняты будут. и получатся верные сведения — есть ли где либо на Дунае турецкая армия, и не привлекло ли все внимание Турок занятие нами Княжеств, как бывало в прежние войны» ⁶.

Затем, когда постепенный переход западных держав на сторону Оттоманской Порты заставил нас отказаться от решительных действий и ограничиться занятием Дунайских Княжеств, в июне 1853 года, — Император Николай пожелал знать мнение князя Варшавского о современном положении наших дел с Турциею ⁷. Фельдмаршал, в ответ на запрос Государя, писал, что «заняв Княжества, мы не начинаем войны, а, между тем можем выиграть время, что для нас полезно вт двух отношениях: во 1-х, ныне державы Европы, если не все, то, по крайней мере, многие, против нас, а другие — не за нас. Невероятно однако же, чтобы хотя к будущему году не встретилось каких-либо поводов к несогласию между европейскими державами, что должно обратиться в нашу пользу; во 2-х. можем приготовиться к войне и избегнуть тех непредвиденных препятствий, которые, как показывает история всех наших войн в Турции. всегда замедляли наши успехи, или были причиною огромных потер. так что когда даже мы брали верх, то большею частью были обязаны тем оплошности самих Турок.

По занятии Княжеств, нет необходимости переходить через Дунай и начинать военные действия. Но если бы Турки перешли на левую сторону Дуная, то. без сомнения, их следует отбросить на правый берег; но и тогда еще должно подумать — идти ли вперед или остановиться: но едва ли мы будем готовы к переходу за Балканы. Конечно — если бы нам удалось разбить и совершенно рассеять турецкую армию, то следовало бы пользоваться обстоятельствами и идти вперед. Но на такой счастливый случай не должно рассчитывать, тем более, что есть более верное средство к успеху.

Во всех наших прежних войнах с Турками, наши неудачи и потери происходили не столько от сопротивления неприятеля, сколько от недостатка жизненных запасов в голодном краю и последствия того — болезней. Чтобы предупредить эти бедствия, необходимо закупить теперь же в Одессе до 100 тысяч четвертей хлеба и до 30-ти тысяч четвертей овса или ячменя, также круп, водки, соли и прочее. Все это составит запасный провиантский магазин для снабжения войск по переходе за Балканы. Вместе с тем должно учредить склад боевых припасов, полагая на каждое полевое орудие по 500, а на осадное — по 800 зарядов. Для доставки же жизненных и военных запасов к армии, необходимо заготовить по возможности большее число каботажных судов и транспортов, и употребить на сей же предмет нашу дунайскую флотилию. Таким образом должно будет перевезти склады из Одессы в Килию, либо Измаил, а потом, по мере движения наших войск нынешнею осенью или весною будущего года, в Кюстенджи, либо Каварну, в Варну и Бургас».

По мнению фельдмаршала, перевозка морем не могла встретить важных препятствий, если будут суда, способные к ходу вдоль берегов, В случае даже, если бы неприятельские флоты, в превосходных силах войдя в Черное море, заперли наш флот в портах, и тогда с осени есть несколько месяцев в году, когда корабли не могут держаться в море и препятствовать ходу береговых судов. Да если бы неприятельские флоты и помешали перевозке складов из Измаила далее морем, можно перевезти их вверх по Дунаю до того места, где будет мост (примерно — у Гирсова), а оттуда до Варны с небольшим сто верст. По взятии же Варны, магазин может быть перевезен далее также гужом.

«За тем — писал фельдмаршал — если решена будет война, действия могут открыться осенью нынешнего года, или раннею весною, ибо в том климате иногда конец января, а февраль большею частию, бывает уже удобен… Я не вхожу в подробности о распределении войск, но скажу мимоходом, что лучше не занимать Малой Валахии в начале военных действий, а занять линию от Гирсова до Бухареста, таким образом, чтобы пространство от Бухареста, на Гирсов, Варну, Шумлу, Силистрию и Рущук, образующее квадрат с небольшим во сто верст, было театром наших первых действий» ⁸.

Впоследствии оказалось, что закупка хлеба в Одессе и доставка его оттуда к армии стоили бы дороже, заготовление в Дунайских Княжествах ⁹, и потому учреждение магазинов в Одессе и перевозка одесского хлеба были отменены. Что же касается до расположения наших войск, предложенного фельдмаршалом, то сосредоточение турецких войск у Калафата заставило нас, в противность его предположения, занять Малую Валахию.

В сентябре 1858 года, во время пребывания Государя в Варшаве, князь Варшавский представил на Высочайшее Имя два проекта действий.

В первом из них фельдмаршал писал:

«При наступательной войне, лучшим пунктом для переправы через Дунай я почитаю Гирсово: он довольно далеко входит в Булгарию и близок к морю; его должно укрепить и здесь устроить склады наших запасов. Целью наших движений должна быть Варна. От Гирсова до Кюстенджи около 60 верст. Кюстенджи взять необходимо, как первый этап и пункт для магазинов. В 1828 году, эта крепостца была взята в три дня. От Гирсова до Варны 120 верст; на дороге туда можно избрать один из прибрежных пунктов, как этап и магазин, и укрепить его. Движение к Варне должно быть, по возможности, быстро, вместе с осадною артиллериею, дабы не ждать ее, и с большим количеством снарядов и прочих артиллерийских запасов. По приходе к Варне, необходимо на другой же день открыть траншеи, а на третий или четвертый день начать стрельбу. По опыту известно, что ничто так не страшит неприятеля, как скорое открытие работ и безостановочное движение их вперед, по правилам инженерного искусства.

Для охранения тыла и сообщений, нужно будет оставить гарнизон в Гирсове и наблюдательные отряды: один, довольно сильный, в Валахии, для наблюдения за гарнизонами Силистрии и Рущука. Ежели бы сей отряд заметил одновременное выступление неприятеля из сих крепостей, для нападения общими силами, то, в таком случае, ему должно идти навстречу ближайшему, и разбив его, подобно тому, как сделал Милорадович, в 1807 году, под Обилештами, броситься на другого. Второй отряд — впереди Траянова вала, для охранения дороги от Гирсова до Кюстенджи; третий — у Базарджика. Подходя к Варне, отделить сильный отряд к Козлуджи, а с главными силами начать осаду Варны самым деятельным образом. На случай наступления к Варне вспомогательной неприятельской армии, нужно будет укрепиться таким образом, чтобы, оставя под крепостью равносильную гарнизону часть войск, или даже меньшую, держать его в повиновении, как делал Наполеон при осаде Мантуи, и как мне удалось в Аббас-Абаде. Если бы встретилась надобность снять временно осаду, то, оставя работы, идти на неприятеля, стараться его разбить и опять возвратиться к осаде…

По взятии Варны, имея запасы, перевозочные средства и вспомогательные силы из христианских ополчений, которые будут иметь за себя почти всю страну, действовать далее сообразно обстоятельствам. Я очень полагаюсь на вооружения турецких христиан.

Что касается нашей азиятской границы, князь Воронцов представляет, что, в случае войны с Турциею, он не может вывести в поле более четырех батальонов и просит прислать ему шестнадцать батальонов. Не рассуждая о причине малого числа свободных войск, ибо князю Воронцову, как наместнику, ближе известны местные обстоятельства, изложу только мысль мою о том — нельзя ли будет выставить более войск в поле, уменьшив их число там, где возможно.

Если предположить, что Черное море не в наших руках и вход в него для неприятельских флотов открыт, то наши прибрежные укрепления будут первою жертвою, ибо достаточно двух неприятельских кораблей для того, чтобы наши малые береговые укрепления были взяты одно за другим, если они будут атакованы одновременно с моря и горцами с берега. И потому мне кажется, что нет надобности содержать бессильные гарнизоны во всех занимаемых ныне малых пунктах. Не полезнее ли будет избрать некоторые из них, важнейшие и хорошо укрепленные, и в них иметь достаточные гарнизоны, а прочие пункты ныне же упразднить и гарнизоны вывести? Кроме усиления нашего отряда на границе, мы спасем, может быть, до двух тысяч человек и более ста орудий, которые достались бы неприятелю. Скажут, что эта мера произведет дурное влияние, но еще хуже будет, когда неприятель возьмет укрепления с пленными и орудиями ⁽Впоследствии, сообразно мнению князя Варшавского, были упразднены семь укреплений Черноморской береговой линий, коих гарнизоны увеличили наши силы почти пятью тысячами человек отличного войска⁾.

Равномерно — в мусульманских провинциях, в Дагестане и Владикавказе, почему не уменьшить отряды, ибо взять тысячу человек из какого-либо пяти-тысячного отряда, при оборонительном положении, не трудно».

Таким образом, по мнению фельдмаршала, можно было собрать восемь батальонов, а с четырьмя свободными ныне — двенадцать. Если же признано будет необходимым послать еще одну дивизию князю Воронцову, то с двадцать восемью баталионами, при осадной артиллерии, можно будет, не ограничиваясь оборонительными действиями, угрожать Карсу и Ардагану.

«Не разделяю мысли — писал фельдмаршал — чтобы Турки мечтали нанести нам большой вред с азиятской стороны. Разбирая их тамошние силы, найдем, что народы, населяющие южное прибрежье Черного моря, правда, весьма бойки, но это — народы горные, и, следовательно, наравне с другими горцами, сильные у себя дома, но, чтобы они могли спуститься на плоскость и одержать над нами верх — этого не допускаю. Турецкая конница, Курды, всегда были биты нашими мусульманами и линейцами; разумеется, надо маневрировать, не пускать против них прямо нашей кавалерии, а действовать сначала артиллериею и потом уже конницею: это всегда удается. Что же касается до турецких регулярных войск, то они и в Европе не страшны, а в Азии еще менее».

Как, между тем, обстоятельства изменились и часть англо-французского флота, стоявшего у Бешики, близ входа в Дарданеллы, вошла в Босфор, то князь Варшавский, вместе с изложенным выше мнением. представил Государю записку следующего содержания:

«Несколько кораблей французских и английских прошли Дарданеллы, под предлогом защиты Султана. Мы протестовали против нарушения трактатов 1841 года, но Франция и Англия, вероятно, будут отвечать, что занятие нами Княжеств было первым их нарушением…

Наше положение слишком хорошо, чтобы спешить из него выйти, начав военные действия первыми, и тем поставить против себя, кроме Турции, еще сильнейшие державы Западной Европы.

Время за нас, и мы, оставаясь в Княжествах. имеем еще другие, сильнейшие способы и без военных действий угрожать Турецкой Империи. Посему не раз имел я счастие слышать, что Ваше Императорское Величество не желаете начать войну.

Но если бы неприятель сам начал войну, каким образом тогда действовать? Турки могут открыть войну: 1) с европейской стороны; 2) с азиятской границы, и 3) на море. будучи, разумеется, поддержаны французским и английским флотами. Если бы Турки вздумали перейти Дунай, чего в больших силах ожидать нельзя, то, отразив их, не будет ли полезнее оставаться в оборонительном положении, не допуская их утвердиться на левой стороне Дуная? Самый опыт убеждает нас в том, что как бы мы ни зашли далеко, хотя бы взяли Варну, перешли Балканы и достигли Адрианополя, во всяком случае Европа не допустит нас воспользоваться нашими завоеваниями. Мы будем терять людей от болезней, понесем большие расходы и можем подвергнуться поражению, а пользы и приобретений с сей стороны, даже в случае успеха, ожидать не можем.

Спросят: что же мы выиграем, оставаясь в оборонительном положении? Выиграем очень много: не поссоримся с Европою, не остановим торговли, не помешаем дипломатическим сношениям, которых результаты могут быть нам выгодны. Такое положение дел, конечно, ново и странно: две державы в войне, а союзники их, держа сторону одной из них, остаются в мире с другою. Но почему же не так? Никто ныне в Европе не хочет войны (?), а наше положение, между тем. день ото дня делается лучше. До сих пор военные приготовления не стоили нам значительных издержек: содержание войск 4-го и 5-го корпусов в Княжествах обходится не дороже, чем в России, и разница будет только в содержании на военном положении дивизии, которая посылается из Севастополя в Грузию…

У нас есть страшное для Турецкой Империи оружие, успеху которого ни одно из европейских государств не может препятствовать: это — влияние России на христианские племена в Турции».

Зная отвращение Императора Николая от возбуждения народов против правительств, фельдмаршал объяснял законность такого средства против Турции следующим образом:

«Меру сию нельзя, мне кажется, смешивать с средствами революционными. Мы не возмущаем подданных против их Государя; но если христиане, подданные Султана, захотят свергнуть с себя иго мусульман, ведущих с нами воину, то нельзя, без несправедливости, отказать в помощи нашим единоверцам, ибо христианин в Турции есть, по тамошним законам, жертва фанатизма, или прихоти каждого визиря, паши, и даже какого-нибудь аяна (городничего). Всему свету известно, что жизнь, честь и достояние христианина и его семейства в Турции ежеминутно подвергаются опасности, и что правительство там бессильно на защиту христиан. Их надежда всегда была одна — Белый Царь, и если козни и происки Запада успели, может быть, несколько ослабить их влечение к православному единоверному им Государю, то с войною влечение сие должно пробудиться.

Мысль воспользоваться влиянием России и вооружить христианские племена — мысль не новая. Она естественно представлялась в каждую турецкую войну. Еще в кампании 1773 и 1774 годов, графа Румянцева, и впоследствии, в 1788—1791 годах, при князе Потемкине, формировались христианские ополчения, под названием Арнаутов. В 1806 году, князь Ипсиланти также делал попытки вооружений христиан, обещал выставить до 20 тысяч человек пехоты и кавалерии, издержал большие суммы и набрал не более 5 тысяч, из которых в делах никогда не участвовали и 2 тысячи человек. Все эти попытки, основанные на влиянии России на христиан и на бедственном их положении в Турции, не приносили нам пользы. Основание было верно, но недоставало зерна, из которого могли бы разрастаться христианские ополчения; не было ни инструкторов, ни кадров, и недоставало уменья употребить в дело храбрые, но нестройные полчища. Ныне же эти неудобства могут быть устранены. Войска Молдавии и Валахии, в числе до 10 тысяч человек, могут служить зерном христианских ополчений в Турции».

По мнению князя Варшавского, мы, сформировав постепенно от 40 до 50 тысяч человек войска из туземных христиан, могли бы обойтиться одним или двумя корпусами для действий против Турок в Европе, хотя б их поддерживали европейские державы. Христианские ополчения страшны для Турции. Они могут дать нам средства к завоеваниям и поколебать в самом основании владычество Порты. Христиане составляют большинство населения не только в Европейской, но и Азиятской Турции (?).

«В кампанию1829 года — по свидетельству фельдмаршала — в расстоянии 400 верст от границы, за Бейбуртом, он уже нашел племена греческие. Целые деревни просили оружия, чего не было в Армении. Далее, до самого берега, против Константинополя, на протяжении 900 верст, везде по деревням встречается греческое население, и только в городах живут Турки. Устройство ополчений подействует на всех христианских подданных Султана, которых можно считать до 8-ми миллионов. Конечно — не все они к нам пристанут, но будут, по крайней мере, не против нас.

Предпочитаю — писал фельдмаршал — сие средство всем другим, потому что: во 1-х, оно сохранит наши собственные войска, которые могут быть нужны на западной границе, а в Турции гибнут от болезней; во 2-х, оно сократит издержки, ибо содержание туземных ополчений не может обходиться так дорого, как передвижение в Турцию и пребывание там наших войск» ⁽Последствия не оправдали предположений князя Варшавского насчет ополчения христианских подданных Порты: жители Дунайских княжеств не выказали сочувствия к России, а прочие народы частью выжидали последствий войны (Болгары), частью же были удержаны вооружениями Австрии (Сербы)⁾.

Изложив таким образом мнение, что с европейской стороны следовало оставаться в оборонительном, положении. фельдмаршал полагал, что в Азии, напротив того, усилив действующий корпус до шестнадцати батальонов, можно было действовать наступательно. По его мнению:

«с этой стороны вмешательство других держав невозможно, а с силами Турции управиться не трудно. Племена, населяющие прибрежье Черного моря, от Синопа до Поти, храбры и воинственны, но, подобно кавказским горцам, хорошо дерутся только у себя, в горах, а на равнину спускаются исключительно для грабежа; в больших же силах, на плоских местах, не опасны, и всякий раз, при встрече с нашими войсками, бывали разбиты. Имея под рукою осадную артиллерию, можно в короткое время взять Карс и Ардаган, и тем уничтожить всякое покушение горных племен со стороны Черного моря. Тогда же, либо позднее, необходимо овладеть Баязетом, пунктом, чрез который проходят все главнейшие сообщения и почти единственный торговый путь из Турции в Персию. Не только турецкая торговля, но и вся торговля Англии с северною и среднею Персиею идет на Баязет, ибо правее живут разбойничьи племена Курдов и Езидов, чрез земли которых свободного пути для торговли не существует. Следовательно — довольно легкое взятие Баязета будет чувствительно не для одной Турции, но и для Англии, которой прерван будет важный торговый путь, идущий на Трапезонт, Эрзерум и Баязет.

Но в нынешнем году поход уже невозможен, ибо в ноябре там в горах выпадает снег и дороги делаются непроходимыми. Во всяком случае действия в Азиятской Турции вовсе не будут зависеть от действий с европейской стороны».

«Что же касается до действий на море, то переход через Дарданеллы четырех кораблей Западных держав явно показывает, что если бы мы вывели свой флот для военных действий, то французский и английский флоты соединились бы с турецким против нас. Очевидно, что мы, не будучи достаточно сильны для действий против трех соединенных флотов, будем, по необходимости, оставаться в оборонительном положении, а между тем малые суда и каботажные флотилии должны, пользуясь обстоятельствами, постоянно перевозить, куда потребуются, войска и запасы» ¹⁰.

Еще прежде разрыва с Турциею, в конце июня, было послано, по Высочайшему повелению, князю Воронцову предположение Государя, о предлежащих действиях в случае открытия войны с Турками. В собственноручной записке Императора Николая, по сему предмету, сообщенной князю М. Д. Горчакову, за месяц пред тем, именно 28-го мая 1853 г., сказано, что "Государь, не желая войны, как по гибельному влиянию климата Турции, так и по неопределительности цели, которую можем назначить нашим военным действиям, ежели хотим избегнуть конечного ниспровержения Турецкой Империи, предполагал, в случае неуспеха последней попытки к склонению Оттоманской Порты на принятие предложенных нами условии, обратиться к понудительным мерам, усиливая их сообразно, ходу обстоятельств, в следующей постепенности:

«1-я эпоха. По получении окончательного отказа Порты в принятии наших условий, переправить через Прут войска на молдавской границе собираемые, и занять Дунайские Княжества, не объявляя войны, но объяснив, что войска наши займут эти области в залог, доколе Турция не удовлетворит справедливым требованиям России. Для занятия Княжеств назначаются: 4-й пехотный корпус, часть 15-й пехотной дивизии, 5-я легкая кавалерийская дивизия и несколько донских казачьих полков.

При совершении этого предприятия, отнюдь не переправляться через Дунай и избегать враждебных действий, которые допускаются только в том случае, ежели Турки, перейдя сами на левый берег Дуная, не отступят перед нашими войсками или первые начнут бой. Лучшим способом для предупреждения подобного столкновения представляется быстрое занятие Княжеств легким авангардом конницы, за которою должна следовать пехота в ближайшем расстоянии… Войска 15-й дивизии неудобно вести далее Галаца, ибо, в случае сбора турецкого отряда в Бабадаге, он мог бы, не встретив сопротивления на низовьях Дуная, прорваться в наши пределы. К тому же, расположение 15-й дивизии на Нижнем Дунае, присутствие там нашей флотилии и сооружение моста в Измаиле будут держать Турок в недоумении не намерены ли мы переправиться там через Дунай, по примеру 1828 года.

Черноморский флот, оставаясь у наших берегов, отделяет лишь крейсеров, для наблюдения за турецким и другими иностранными флотами, и уклоняется от боя.

В таком положении, протянув по Дунаю цепь казачьих постов, поддержанную резервами, и избрав для прочих войск здоровые лагерные места, будем ожидать, какое впечатление произведет на Турок занятие Княжеств?

2-я эпоха. Ежели упорство Оттоманской Порты заставит нас усилить понудительные меры, то и тогда предполагается, не переходя через Дунай, объявить блокаду Босфора и, смотря по обстоятельствам, разрешить нашим крейсерам брать турецкие суда в Черном море. Тогда же имеется в виду предварить турецкое правительство, что дальнейшее его упорство может иметь последствием объявление независимости Дунайских Княжеств и Сербии.

Желательно, чтобы Австрийцы, разделяя наши виды, заняли Герцеговину и Сербию.

3-я эпоха. Если же не подействует эта угроза, то наступит время ее исполнить, и в таком случае признание независимости Княжеств будет, без сомнения, началом разрушения Оттоманской Империи» ¹¹.

Таковы были соображения Императора Николая в то время, когда несогласия, возникшие между Россиею и Турцией, еще не угрожали обратиться в общую европейскую войну.

Приложения к главе III.

¹ Н. Ушаков. Записки очевидца о войне России против Турции и западных держав, 1853—1855 г. XIX век, кн. 2-я.

² Собственноручные записки Императора Николая, хранящиеся в Канцелярии Военного Министерства.

³ Записка, за подписью фельдмаршала князя Варшавского, от 24-го марта 1853 года.

⁴ Собственноручная записка Императора Николая, хранящаяся в Канцелярии Военного Министерства.

⁵ Записка князя Варшавского, от 24-го марта 1854 года.

⁶ Собственноручная записка Императора Николая, от 8-го апреля 1854 года, хранящаяся в Канцелярии Военного Министерства.

⁷ Письмо Императора Николая князя Варшавскому, от 21-го июня 1853 года.

⁸ Письмо на Высочайшее Имя князя Варшавского, с приложением записки о современном положении дел, от 2-го (14-го) июля 1853 года.

⁹ По свидетельству генерала Затлера, каждая четверть одесского хлеба обошлась бы с доставкою к войскам:

Пшеницы — 15 руб. 18 коп.

Ржи — 9 руб. 68 коп.

Кукурузы — 11 руб. 25 коп.

Между тем, тогда же в Княжествах мука с доставкою к войскам обходилась от 3 рубл. 80 к. до 4 рубл. 60 коп., а ячмень от 2 рубл. 40 коп. до 2 рубл. 70 коп. четверть. Ф. Затлер. Записки о продовольствии войск в военное время. I. 211.

¹⁰ Записки, поданные Государю князем Варшавским, 24-го сентября 1853 года.

¹¹ Письмо военного министра, князя Долгорукова, главнокомандующему Отдельным Кавказским корпусом, князю Воронцову, от 30 июня 1853 года, за № 893-м, с препровождением Высочайшего предположения о предлежащих действиях при разрыве с Турциею.

ГЛАВА IV.
Занятие русскими войсками Дунайских Княжеств.

Неудача переговоров, веденных князем Меншиковым в Константинополе, поставила наше правительство в необходимость побудить Султана к уступчивости силою оружия. Император Николай уже имел возможность убедиться в том, что Турция, отвергая предложенные с нашей стороны условия, надеялась на помощь других держав, но полагал, что ни одна из них, кроме Франции, не станет враждебно к России, и что, в таком случае, естественно сблизятся с нами вековые соперники Французов — Англичане. Австрия, после венгерской войны, была столько обязана России, что наш Государь мог рассчитывать, ежели не на дружное содействие, то, по крайней мере, на нейтралитет венского кабинета. Пруссия, по своему географическому положению, не принимала живого участия в делах Востока, и к тому же дружественные отношения с нею России были скреплены родственною связью их Монархов. Несмотря однако же на такие, по-видимому, благоприятные обстоятельства, обещавшие Русскому Государю верное торжество над слабою Турциею, он не желал войны и надеялся достигнуть своей цели — покровительства православных подданных Порты — не грозным ударом, а устрашением противника. Для этого он считал достаточным занять войсками, в виде залога, Дунайские Княжества, Молдавию и Валахию, где не было никаких турецких войск. Что в то время наш Государь нисколько не помышлял вести войну, всего убедительнее доказывается расположением наших войск, большею частью, в значительном расстоянии от пределов Турции, и совершенным отсутствием каких-либо военных приготовлений в наших южных областях.

14-го (26-го) июня последовал Высочайший манифест о предстоящем занятии русскими войсками Дунайских Княжеств.

В записке по поводу вторжения наших войск в Княжества, хранящейся в главном военном архиве, определительно выражена цель этого действия: «По получении окончательного отказа Порты в принятии наших условий, переправить через Прут войска, на молдавской границе собираемые, и занять Дунайские Княжества, не объявляя войны, но объяснив, что войска наши займут эти области в залог, доколе Турция не удовлетворит справедливых требований России».

Жребий был брошен! Не желая войны, мы начинали воину кровавую.

В 1853 году Россия не была готова к войне, несмотря на громадные цифры воинских чинов, числившихся по спискам нашей армии ⁽Состав и число войск русской армии показаны в Приложении⁾. На провиантском довольствии состояло более миллиона нижних чинов и на фуражном — более двухсот тысяч лошадей; но разница между списочною и боевою силою была огромна; припомним только, что в рядах русского воинства находился многочисленный, но почти совершенно неспособный к бою, корпус внутренней стражи. Известно также, как тогда была неудовлетворительна у нас система резервов.

Вооружение нашей армии было весьма недостаточно: в то время, когда значительная часть пехоты иностранных армий уже имела нарезные ружья и вся пехота их была вооружена ударным ружьем, у нас в некоторых частях войск все еще существовали кремневые ружья. Обучение пехоты ограничивалось чистотою и изяществом ружейных приемов, точностью пальбы залпами; кавалерия была парализирована столь же красивою, сколько и неловкою посадкою; артиллерия отличалась более быстротою движений, нежели меткостью выстрелов. Манёвры, производимые в мирное время, были эффектны, но малопоучительны. Продовольствие нижних чинов было весьма скудно и зависело от большого или меньшего довольства местных жителей, у которых доводилось стоять войскам. Имея в изобилии главную из составных частей пороха, селитру, мы, вступив в борьбу с коалицией Европы, терпели крайний недостаток в порохе. При тогдашнем несовершенстве наших военных сил и способов, и вообще всей нашей военной системы, нам были необходимы военные люди, которые могли бы вознаградить эти невыгоды своими способностями и боевою опытностью. Военные способности высказываются, а равно и боевая опытность приобретается только при ведении больших войн, где военачальник силою своего гения устремляет сотни тысяч воинов к предначертанной им общей цели. В отечественную войну против Наполеона образовались знаменитые вожди: Воронцов, Паскевич, Ермолов; но все они, при открытии Восточной войны, уже были на закате своей жизни.

В циркуляре российского министерства иностранных дел ко всем дворам было объявлено: во 1-х, что занятие Дунайских Княжеств нашими войсками будет прекращено, как только Оттоманская Порта удовлетворит наши требования; во 2-х, что наш Государь не желает ни разрушения Турецкой Империи, ни каких-либо территориальных приобретений; в 3-х, что он не откроет военных действий, пока его к тому не принудят, и, в 4-х, что, будучи далек от мысли возбуждать к восстанию христианских жителей Турции, он будет содержать их в повиновении Султану ¹. Для занятия Дунайских Княжеств и южной границы Бессарабии, по Нижнему Дунаю, были назначены: стоявший в киевской, подольской и волынской губерниях 4-й пехотный корпус, генерала-от-инфантерии Данненберга, в полном его составе; расположенные в окрестностях Леова 15-я пехотная и 5-я легкая кавалерийская дивизии, с их артиллерией, и три казачьих полка, всего же около 80,000 человек с 196-ю орудиями ². Кроме того, в распоряжение командующего этими войсками была отдана дунайская флотилия контр-адмирала Мессера ³.

Командующим войсками 4-го и 5-го пехотных корпусов ⁴ был назначен генерал-адъютант князь Михаил Дмитриевич Горчаков.

Князь Горчаков, потомок знатного рода, происшедшего от князей Черниговских, принадлежал к небогатому семейству костромской губернии. Получив воспитание сперва дома, потом в частном пансионе, он поступил в 1807 году на службу юнкером в лейб-гвардии артиллерийский батальон (ныне л.-гв. 1-я артиллерийская бригада) и в том же году произведен в подпоручики гвардейской артиллерии. В 1809 году, находясь адъютантом при маркизе Паулуччи, он начал свою боевую жизнь в походе против Персиян, а потом, возвратясь к гвардейской артиллерии, участвовал в кампаниях 1812, 1818 и 1814 годов, получил орден Св. Владимира с бантом за отличие в Бородинской битве и чин штабс-капитана за сражение под Бауценом. В десять лет службы, военное образование и храбрость князя Горчакова доставили ему производство в полковники, с переводом в свиту Его Императорского Величества по квартирмейстерской части (нынешний генеральный штаб). В 1820 году, он был назначен начальником штаба 8-го пехотного корпуса, и с этими войсками, уже в чине генерал-майора, находился в кампаниях против Турок, 1828 и 1829 годов. За переправу при Сатунове, где князь Горчаков отличился столько же неустрашимостью, сколько и деятельностью, он удостоился получить орден Св. Георгия 3-ей степени: а по окончании войны назначен генерал-адъютантом Его Императорского Величества. Затем, в польскую войну 1881 года, князь Горчаков, начав кампанию в званий начальника штаба 1-го пехотного корпуса, вступил после дела при Вавре, в котором был ранен генерал Сухозанет 1-й, на место его, в командование артиллерии действующей армии, а по окончании войны был назначен начальником штаба действующей армии, состоявшей под начальством фельдмаршала Паскевича, и оставался в этой должности двадцать два года, до принятия, по высочайшему повелению. Команды над войсками, посланными в Дунайские Княжества.

В 1853 году, князь Михаил Дмитриевич, 64-х лет от роду, уже был генерал от артиллерии с 1843 года ⁽Знаменитый Суворов был пожалован в генерал-аншефы на 40-м году службы; Бенингсен — в генералы-от-кавалерии на 43-м, а Кутузов, подобно князю Горчакову, в полные генералы на 37-м году службы⁾ и кавалер всех русских орденов. Долговременное пребывание его при фельдмаршале князе Варшавском, начальнике не терпевшем самостоятельности в своих подчиненных, оказало невыгодное влияние на характер князя Горчакова. Потеряв совершенно самоуверенность он, несмотря на присущую ежу личную храбрость, не оставлявшую его до конца жизни, стал бояться всякой ответственности, не только перед Государем, но и в отношении к общественному мнению.

«Что скажут при Дворе? — Что будут толковать в Петербурге?» Эти вопросы стесняли его деятельность, не допуская его следовать внушениям своего разума, и подчиняя его решимость посторонним внушениям. Горя любовью к России и военной славе, прямой во всех делах и помыслах своих. он заискивал в случайных людях и нередко выказывал неуместную в его положении уступчивость, что много вредило ему, заставляя некоторых сомневаться в его дарованиях. Князь Михаил Дмитриевич постоянно обнаруживал в военных советах и в кабинетных занятиях здравый просвещенный ум, но лишь только садился на коня и должен был распоряжаться войсками в поле, все его способности исчезали в тумане сомнений и нерешимости. Благородный, прямодушный, он бывал доверчив к людям, не всегда достойным того. Так, наприм., он, по занятии нашими войсками Дунайских Княжеств, допустил пребывание в своей главной квартире австрийского военного агента, майора Тома, который, получив образование в Ришельевском лицее и изучив русский язык, сообщал в Вену подробные сведения о всем, что происходило в русской армии, и даже, не довольствуясь тем, вошел с молдавскими и валахскими боярами в сношения, имевшие целью подчинение Княжеств австрийскому правительству ⁵. Заботливый о нуждах солдат, прозванный в рядах их почетным именем честного князя, Горчаков любил их, но не умел говорить с ними. Да и вообще образованный, богатый сведениями и опытностью, поэт в душе, князь Горчаков терялся на всяком шагу; рассеянный, забывчивый, суетливый, он, при всех высоких душевных качествах своих, был обречен бессилию, и сам, как бы сознаваясь в том, жаловался на то, что «Судьба судила ему пережить целый ряд дел доблестных, много дней кровавых, но немного дней радостных!» ⁶.

18-го (30-го) июня, князь Горчаков предписал начальнику авангарда вверенной ему армии, генерал-адъютанту графу Анрепу-Эльмпту идти в голове наших войск, стараясь предупредить вторжение Турок в Княжества быстрым появлением наших войск на левом берегу Дуная, против Силистрии, Туртукая и Рущука. Далее — в предписании было сказано:

«хотя всего вероятнее Турки не решатся появиться на левом берегу Дуная; но тем не менее надобно быть готовыми и на случай, если бы последовало противное… Согласно с Высочайшею волею, вам следует; при первом сближении с Турками, если бы они перешли из-за Дуная, послать к ним парламентера, с предложением отойти за Дунай, и объявить им, что войска, вам вверенные, составляют авангард целой армии, следующей за вами непосредственно, что Его Величеству неугодно начинать с Турками войну, но что я имею предписание занять Княжества, и посему, если Турки не захотят добровольно отступить, то. на основании повеления вам данного, вы будете вынуждены принудить их к тому оружием. Турки могут сделать одно из двух: или послать в Валахию небольшие партии для произведения там беспорядков, или же перейти Дунай с несколько значительными силами, дабы оспаривать ими занятие Русскими этого края. Ни в каком случае и под строжайшею ответственностью вы не должны сталкиваться с такими турецкими силами, которые могли бы вступить с вами в бой, не только с некоторою вероятностью успеха, но даже и с таким числом войск, коих вы наверно и без всякого риска не можете прогнать. В подобном случае, если Турки перейдут через Дунай столь значительными силами, что, согласно с вышеизложенным, вы не можете вступить с ними в бой, вы должны ограничиться наблюдением за ними, постоянно держась в таком расстоянии от них, чтобы неприятель не мог вас атаковать (?), и если он будет идти вперед, то вы должны отходить на Фокшаны и Текучь, где я сосредоточиваю свои войска. При таковом вашем отступлении, держите вверенный вам отряд в таком же расстоянии от неприятеля, как объяснено выше. Если же пред вами будут только незначительные партии, которые вы можете прогнать, не подвергаясь ни малейшему опасению в неудаче, то, после сделанных им предложений удалиться, если они сего не исполнят, вы должны будете их атаковать и прогнать за Дунай».

На счет валахской милиции, предписано было генералу Анрепу не употреблять эти войска, ни в. каком случае, для действий против Турок, а отвести назад под прикрытием нашего авангарда ⁷.

Авангард армии ⁸, под начальством графа Анрепа, переправился 21 июня (8-го июля) через Прут, у Леова, и двинулся форсированным маршем через Фальчи, Текучь, Фокшаны и Рымник в Букарест, отделив на походе наблюдательный отряд к Слободзее.

Главные же силы, перейдя через Прут, между 21 июня и 4-м июля у Скулян и ЯЛеова, вали далее тремя колоннами: правая, под начальством генерал-лейтенанта Липранди, состоявшая из 12-й пехотной дивизии с ее артиллериею, от Скулян к Фокшанам; средняя, под начальством генерала-от-инфантерии Данненберга, состояла из второй бригады 10-й пехотной дивизии и 11-й пехотной дивизии с их артиллерией, 4-го стрелкового и 4-го саперного батальонов с понтонным парком, подвижного артиллерийского парка и подвижного госпиталя, Донского казачьего № 25-го полка и одной сотни Донского № 37-го полка и Донской батареи; эта колонна следовала от Ску-лян, через Яссы и Берлад, к Текучу; левая колонна, под начальством генерал-лейтенанта графа Нирода, находилась в составе: первой бригады 10-й пехотной дивизии, пяти батальонов 15-й пехотной дивизии и 4-й легкой кавалерийской дивизии с их артиллерией, одной роты 5-го саперного батальона с понтонным парком и понтонною ротою, подвижного госпиталя и пяти сотен Донского № 37-го полка, и двигалась от Леова, чрез Фальчи и Берлад, также к Текучу.

Из войск 5-го пехотного корпуса, кроме посланных на восточный берег Черного моря (13-я пехотная дивизия), оставленных в Одессе (14-я пехотн. дивизия) и двигавшихся в Княжества (5-я легкая кавалерийская дивизия генерал-майора Фишбаха м отряд генерал-майора Энгельгардта, в составе пяти батальонов, с двумя легкими батареями 15-й артиллерийской бригады, саперною и понтонною ротами, и пяти казачьих сотен), остальная часть 15-й пехотной дивизии с ее артиллерией, под личным начальством корпусного командира, генерал-адъютанта Лидерса, расположилась на Нижнем Дунае, у Рени, Измаила и Килии ⁹. Таким образом, один из лучших генералов нашей армии, столь блистательно оказавший свои военные дарования в Трансильвании, был обречен бездействию.

Граф Александр Николаевич Лидерс родился и вырос в военной обстановке. Еще в 1805 году, на 9-м году жизни, он был записан на службу в Брянский мушкатерский полк, принадлежавший к составу бригады, которою командовал отец его, а 15-ти лет от роду, уже в чине поручика, участвуя под начальством графа Каменского 2-го в делах под Шумлою, штурме Рущука и сражении под Батином, получил золотую шпагу и переведен тем же чином в Лейб-егерский полк. Находясь в рядах этого полка, Лидерс принимал участие в боях отечественной войны и войны 1813 года до Кульмского сражения, в котором ранен в ногу с раздроблением кости. Турецкая кампания 1828 года застала Лидерса в чине полковника, командиром 37-го егерского полка, доведенного им впоследствии до такого отличного состояния, что корпусный командир граф Ридигер, по прибытии Лидерса под Шумлу. пожав ему руку перед фронтом. сказал: «где ваш полк. там не нужно дивизии». В следующую кампанию, 1829 года, он с своими егерями находился в авангарде. сперва при переходе через Балканы, а потом при взятии Айдоса, и за это дело награжден орденом Св. Георгия 4-й степени, который. по свидетельству графа Ридигера, заслужил двадцать раз. В воздаяние оказанных отличий Лидерс был произведен в сем году в генерал-майоры.

В польскую войну 1831 года Лидерс командовал колонною, штурмовавшею укрепления Воли, и был награжден орденом Св. Анны 1-й степени и производством в генерал-лейтенанты; а по усмирении Польши назначен начальником штаба 2-го пехотного корпуса.

В 1837 году Лидерс, на 41-м году от роду, назначен командующим 5-м пехотным корпусом, и с того времени является самостоятельным деятелем на боевом поприще. В 1843-м году он был произведен в генералы-от-инфантерии; а в 1844 и 1845 годах принял начальство над войсками в Дагестане и участвовал в нескольких экспедициях. В 1848 году был назначен командующим войсками, занявшими Дунайские Княжества, а в 1849 году принял блистательное участие в усмирении Венгрии. Действия Лидерса, с частью 5-го корпуса, в Трансильвании. по всей справедливости, должны быть признаны образцовыми. За этот славный поход он был награжден званием генерал-адъютанта, орденом Св. Георгия 2-й степени и Высочайшим рескриптом, в котором действия войск 5-го пехотного корпуса были названы геройскими. Император Австрийский пожаловал Лидерсу орден Марии Терезии 2-й степени и Леопольда 1-й степени. В 1853 году, когда наступила тяжелая година для России — година Восточной войны — графу Лидерсу было 57 лет ¹⁰.

В 1853 и 1854 годах, театром войны в Европейской Турции почти исключительно служили Дунайские Княжества (Молдавия и Валахия) и восточная часть Булгарии. Значительная часть Молдавии покрыта второстепенными горными хребтами, отделяющимися в юго-восточном направлении от Карпатов: один из них покрывает своими отрогами пространство между реками Прутом и Серетом, а другой разветвляется между притоками Серета, упираясь крутыми склонами в эту реку.

Река Серет, текущая по Молдавии с севера на юг, делит эту страну на две полосы, совершенно различные по своему местному характеру.

Пространство, лежащее к востоку от Серета, подразделяется горною грядою, идущею от запада на юго-восток и примыкающею к хребту, который окаймляет реку Серет, на две части: та, которая находится к северу, пользуется умеренным климатом, весьма плодородна, и хотя горы там вообще доступны, однако же край изрезан в различных направлениях множеством крутоберегих речек и оврагов. Напротив того, страна по южную сторону хребта имеет климат более теплый и не уступает в плодородии северной части, но при недостатке дождей и сильном зное иногда лишается всякой растительности. От хребта, окаймляющего реку Серет, и от примыкающей к нему гряды отходят многие второстепенные высоты, которые, постепенно понижаясь к югу, оканчиваются равниною между Текучем и Галацом. Эти высоты пологи, местами обработаны, но их вершины, а частью также скаты и долины, покрыты лесом. Реки этого пространства имеют берега низкие, местами болотистые, течение медленное, ложе илистое, вязкое, и содержат воду, негодную к употреблению для питья.

По правой же стороне Серета, отроги Карпатов простираются между притоками этой реки. Достигая в соседстве главного хребта высоты 7,000 футов, эти горы, скалистые и покрытые дремучими лесами, постепенно понижаются и наконец образуют обширные плато (нагорные равнины), господствующие над долиною Серета. Реки, или лучше сказать — горные потоки этого пространства, имеют течение чрезвычайно быстрое, от дождей вдруг наполняются, прерывая внезапно сообщение, а потом мелеют столь же неожиданно.

Река Прут, которой нижняя часть отделяет Молдавию от Бессарабии, выходит из подножия одной из господствующих гор хребта Карпатов. На пространстве выше мест. Рыдеуца, хотя со стороны Бессарабии берега ниже, нежели в Молдавии, однако же подходят близко к реке и потому господствуют над противолежащими низменными долинами, вдоль которых, в расстоянии около версты, пролегают довольно крутые горы. Ниже Рыдеуца, берега попеременно господствуют один над другим, образуя у сел. Стынки теснину, именуемую Чортовым Прудом. Несколько выше мест. Скулян, равнина правого берега перерезана многими лощинами и оврагами, кои в ненастное время наполняются водою, что может затруднить устройство переправы для войск, но ниже Скулян, до самого устья реки Жижии, этой невыгоды не существует; далее же, до устья Прута в Дунай, берега реки вообще низки и болотисты, и в особенности правый. В нижней части Прута, по причине обширных болот, немного пунктов удобных для переправы; лучшие из них у Вадулуй-Исакчи и в двух верстах выше мест. Рени. Ширина Прута от 30 до 50 сажен, а глубина от 5 до 20 фут., но во многих местах существуют броды. Мосты находятся у Скулян и Леова, а паромы у Рыдеуца и при устье реки, на дороге из Рени в Галац.

В Молдавии много больших и малых дорог, довольно удобных для следования войск. которых в 1853 году было немного, почтовые тракты и вообще лучшие дороги почти везде следуют направлению речных долин, а как реки текут, большею частью, с севера на юг, или с северо-запада на юго-восток, то продольные пути удобнее, нежели поперечные, и в особенности весною, либо после проливных дождей.

Валахия, за исключением границы с Молдавиею, простирающейся около 125-ти верст, окружена со всех прочих сторон естественными пределами: на севере она отделяется от австрийских владений (небольшой части Баната и Трансильвании), непроходимыми Карпатами, чрез которые ведут лишь немногие узкие проходы: через теснину у села Вырчарова; через гору Вулкан; через теснину Ротентурм, в бассейн реки Алуты, и теснины Терцбургскую, Темешскую и Возаескую, чрез которые пролегают пути из Еронштадта в Валахию; на всем же остальном пространстве, Валахия отделена Дунаем: с запада — от Сербии, а с юга и востока — от Булгарии. Западная часть Валахии (Малая Валахия) более гориста, нежели восточная.

Булгария представляет плоскость, более возвышенную, нежели придунайские равнины Молдавии и Валахии. Восточная часть Булгарии (Бабадагская область), между Дунаем, Черным морем и Траяновым валом, идущим от Черновод к Кюстенджи, на севере гориста и покрыта лесами и озерами, а по мере приближения к югу обращается в волнистую равнину, покрытую болотами и имеющую песчаный грунт; эта южная часть (Добруджа) совершенно лишена растительности и проточной воды и очень мало населена. Страна, лежащая к югу от Траянова вала до Базарджика еще более бедна и пустынна.

Дунай прикрывает пределы Валахии от Орсовы до Галаца, на протяжении около 700 верст.

От господствующих вершин Трансильванского хребта, Парангу и Осло, достигающих высоты около 8,500 футов, берут начало многие отроги, кои, постепенно понижаясь, наполняют: своими ветвями северо-западную часть Княжества, до черты идущей от Крайова чрез Плоешти к Фокшанам. — Главный город Валахии Букарест лежит 55 фут. выше уровня моря. Далее же к югу и востоку от помянутой черты, страна совершенно открыта, и лишь изредка встречаются волнообразные местности.

Река Дунай не только образует для Валахии прочную границу, на значительном протяжении, но и судоходный путь для произведений страны. Хотя значение Дуная, в отношении к защите Княжеств против Турции, в настоящее время ослаблено уничтожением крепостей на левой стороне реки, однакоже она может считаться весьма важною оборонительною линией для Валахии, как по значительной ширине, так и по быстроте своей. Скорость течения Дуная простирается у Новой Орсовы до 4-х фут в секунду, или более 4-х верст в час, а несколько ниже этого пункта, у так называемых Железных Ворот, в полтора раза более; средняя же скорость течения в нижнем бассейне Дуная более 4-х фут в секунду. Причина тому, при малом падении Дуная, заключается в напоре множества притоков этой реки, которые все, выходя из высоких гор, стремятся с необычайною быстротою. Глубина Дуная в нижнем бассейне, огибающем Валахию, изменяется от десяти до ста футов.

Прибыль воды в Дунае бывает ежегодно два раза: 1) весною, от таяния снегов и льдов на притоках реки и от весенних дождей, вода подымается до такой высоты, что часто выходит из берегов, и затопляя большую часть островов и низменную валахскую сторону, прекращает до половины лета сообщение по левому берегу: впоследствии же затопленные пространства, от летних жаров, обращаются в стоячие воды, испарения коих порождают частые лихорадки между прибрежными жителями. 2) В июле и августе, бывает вторично прибыль воды от таяния снегов на высоких горах, откуда берут начало притоки Дуная, и хотя эта прибыль не столь значительна, как весенняя, однако же дозволяет проходить небольшим судам чрез пороги у Железных Ворот.

Переправы через Дунай в брод бывают возможны только при чрезвычайной засухе, иногда продолжающейся все лето, как наприм. случилось в 1834 году, когда открылись броды у Железных Ворот, у Калафата и в других местах. Но вообще можно переправляться через Дунай только по мостам, либо на лодках и паромах. До войны 1828—1829 годов, Турки, имея крепости на левом берегу, служившие тет-де-понами крепостям правого берега, владели обеспеченными переправами: у Видина против Калафата, у Рущука против Журжи, у Браилова и проч. В настоящее же время, наступающий со стороны Турции может пользоваться свойствами правого берега, почти везде господствующего над левым, и множеством островов, облегчающих устройство мостов и могущих прикрывать плавание судов по правым, ближайшим к турецкому берегу, рукавам Дуная. Сооружение мостов и переправа значительных сил у Видина, крепости, заботливо содержимой Турками в хорошем состоянии, облегчаются островом Маре, лежащим, между Видином и Калафатом. На протяжении от Калафата до устья реки Жио, по левому берегу Дуная, простирается равнина, окаймленная рядов сплошных холмов, в расстоянии нескольких верст от берега; эта местность способствует нечаянным нападениям с правой стороны Дуная, к чему в особенности подает средства турецкая крепость Рахова, лежащая против устья реки Жио. Далее, вниз по течению Дуная — на пространстве до устья Ольты, удобнейший пункт для переправы есть сел. Челеи, против устья реки Искера. На пространстве же от Ольты до Калараша, против Силистрии, левый берег состоит из болотистых плавней, изрезанных канавами, и большею частью непроходим, за исключением зимы, когда замерзают болота, и знойного лета, когда они совершенно пересыхают. Находящиеся на турецком берегу крепости Никополь и Рущук потеряли свое наступательное значение против Валахии, первая — с разрушением мостовых укреплений Кале и Турно, а вторая, важнейшая после Видина турецкая крепость на Дунае — по уничтожении своего мостового укрепления Журжи. Туртукай, небольшой открытый город против устья Арджиса, где остров, длиною три версты, делит русло Дуная на два рукава, шириною один 80, а другой 250 саж., представляет выгоды для устройства моста, но только в летнее время, весною же при разлитии вод левый берег совершенно недоступен. Сооружение моста у Силистрии, против самой крепости, несколько облегчается тем, что ширина единственного рукава реки не более 360-ти саж. Но здесь течение весьма быстро, и, к тому же, по причине отмелей, нельзя употребить для постройки моста ни обыкновенных понтонов, ни лодок с килями. а необходимо иметь в большом числе плоскодонные барки. Переправа в пяти верстах ниже крепости, против мест. Калараша, где нужно устроить два моста через рукава Дуная и третий через реку Ворчу, еще более затруднительна. Река или рукав Борча, отделяясь от Дуная несколько ниже Силистрии, снова соединяется с ним близ устья Яломицы, образуя пространство шириною от 10-ти до 12-ти верст, называемое островами Борчи. Крутые высоты, окаймляющие левый берег рукава, затрудняют переправу; но в промежутке между устьями Борчи и Яломицы высоты гораздо отложе, и потому у сел. Гура-Яломицы имеется постоянное сообщение с правым берегом. Ширина Дуная здесь не более 350-тисаж, Но наступающий с правого оерега, переправясь через Дунай, должен потом перейти Яломицу по мосту на барках. Остальная часть Дуная, до самого устья, представляет важные затруднения для устройства мостов и для переправы значительных сил, по болотистому свойству левого берега, исключая пространства в пять верст длиною у Браилова. — Вообще же левый берег Дуная большею частью низмен и мало доступен, а правый возвышен и доступен почти на всем протяжении своем. Там же, где левый берег наиболее доступен, устроены на правом берегу крепости: Видин, Рахова, Никополь, Рущук и Силистрия и укреплены города и селения: Систов, Туртукай, Гирсово, Мачин, Исакча и Тульча: таким образом, Дунай представляет для Турок превосходную оборонительную линию.

Главные притоки Дуная в Валахии: Жио, Ольта, служащая границею между Большою и Малою Валахиями, Арджис, впадающий в Дунай против Туртукая, и Яломица: все эти реки, в верховьях своих, быстры, мелки и по временам внезапно наполняются и выходят из берегов, а в нижней части течения судоходны и большею частью болотисты.

Дороги в Валахии такие же, какие существуют и в Молдавии, именно: во 1-х, продольные дороги в горах, из коих нет ни одной, которая, на всем своем протяжении, была бы удобна для движения войск, и в особенности для артиллерии и обозов; во 2-х, дороги поперечные, ведущие в горах из одной долины в другую, весьма неудобные, и, в 3-х. дороги, пролегающие в низменной части Валахии, кои можно подразделить на почтовые и проселочные: первые содержатся в исправности; проселочные же никогда не исправляются и бывают удобны только летом, весною же и осенью, и вообще в ненастное время, чрезвычайно дурны.

Из всего сказанного очевидно, что для обороны Дунайских Княжеств против Турок всего выгоднее расположить главные силы в центральных пунктах и узлах главных дорог, Букаресте и Крайове, наблюдая летучими отрядами удобнейшие места переправы через Дунай, именно: Калафат, Челеи, Журжу, Ольтеницу, Калараш, Гура-Яломицу и Браилов.

Климат в Княжествах умерен, но близость Черного моря и Карпатов имеет влияние на погоду. Зима обыкновенно устанавливается в декабре и продолжается, большею частью, только до половины февраля; но в январе и феврале морозы иногда доходят до 18R по Реомюру; а в июле и августе бывают жары до 30R. Господствующие болезни — лихорадки и завалы печени.

Почва земли вообще плодородна, и особенно в Валахии, но земледелие находится в первобытном состоянии; в удобрении же полей, по небольшому относительно населению страны (менее 2,000 душ на квадр. милю), жители доселе не чувствовали надобности. Более всего сеют пшеницы и кукурузы: первая родится в Молдавии сам-10 и сам-15, а в Валахии иногда сам-20, вторая же в Валахии иногда дает сам-100 и более. В 1852-м году вывезено из обоих Княжеств за границу более миллиона четвертей пшеницы и из Валахии 1.200,000 четвертей кукурузы. Несмотря однако же на такое изобилие хлеба, продовольствование наших войск, в следующем году, затруднялось: во 1-х, недостатком мельниц, в которых мало нуждаются жители, имеющие почти в каждой избе ручные жернова, для перемалывания кукурузы; во 2-х, туземные помещики запрещали своим мызникам продажу провианта, с тою целью, чтобы возвысить его цену и извлечь из своих запасов большую выгоду. Виноград растет в изобилии, но плохо содержится, и потому вино посредственно.

Недостаток в лесе заставляет жителей употреблять на топливо сухой камыш и бурьян, а по затруднению доставать материалы для постройки биваков, войска должны возить за собою палатки. Вода в некоторых местностях встречается редко и в недостаточном количестве, что иногда принуждало нас делать переходы в сорок и более верст.

Милиция в Княжествах устроена по образцу регулярных войск. В 1852 году, она состояла: в Молдавии из 2-х батальонов пехоты, одного эскадрона улан, одной батареи, в 6 орудий, и брандвахты на Дунае, а в Валахии — из трех пехотных полков, каждый в 2 батальона, одного дивизиона улан, одной батареи, в 8 орудий, и брандвахты. Молдавская милиция находилась в числе до 2-х тысяч, а валахская до 6-ти тысяч человек. Полицейские обязанности исполнялись драбантами (дарабанцами). Для содержания же кордона по Дунаю, а также по линии Карпатов и по молдавской границе, жители пограничных валахских селений выставляли от каждых ста двадцати семейств по одному пикету, состоявшему на Дунае из 22-х, у Карпатов из 14-ти и на границе Молдавии из 7-ми человек. Эти люди (граничары) были от двадцати до сорокалетнего возраста ¹¹.

Для продовольствия русской армии, направленной в Дунайские Княжества, был заготовлен двадцатидневный запас сухарей, круп, вина, перца, уксусу и порционного скота, в Леове на 30 тыс. и в Кишиневе на 70тыс. человек, и, сверх того, свезено в Кишинев 35 тыс. четвертей муки с соразмерным количеством круп, что составляло двухмесячный запас провианта на 70 тыс. чел.

Как, еще во время пребывания князя Горчакова в Варшаве. предположено было нашим войскам перейти Прут в Леове и Скулянах, то, по неимению в последнем пункте никаких провиантских запасов, главнокомандующий действующею армией граф Паскевич приказал двинуть туда из каменец-подольских магазинов 16 тыс. четвертей муки с пропорциею круп, что составляло двухмесячный запас провианта на 32 тыс. человек. Таким образом на базисе было заготовлено запасов для войск почти на три месяца. Прочие же все средства, по Высочайшей воле Императора, должны были получаться от жителей, с уплатою им денег, либо заготовляться на счет сметных армейских сумм.

Для подвижного магазина назначено собрать от бессарабских жителей 4,880 крестьянских пароволовых подвод, с уплатою за каждую, для продовольствия подводчиков и волов и для починки повозок, по 60 коп. в сутки. Этот магазин, разделенный на 4 полубригады, каждая в 4 роты, под командою строевых офицеров, мог поднять месячную потребность провианта и винных порций на 70 тыс. человек.

Военно-временные госпитали, всего на 4,800 больных, были учреждены в Кишиневе, Леове и потом в Скулянах.

По прибытии князя Горчакова в Кишинев, разосланы правила о продовольствии войск в Княжествах. Вместе с тем, по сношению наших консулов с правительствами обоих Княжеств установлены постоянные цены на жизненные припасы, а также за продовольствие нижних чинов на квартирах у жителей, за пастбищные места и обывательские подводы, поставляемые по наряду.

Определено платить за пароволовую подводу: в Молдавии, от одного ночлега до другого, 60 копеек, а в Валахии, за расстояние между почтовыми станциями, от 20-ти до 30-ти верст, 42 копейки. Войскам объявлен тариф заграничного продовольствия и таблица мер, весов и монет в Княжествах сравнительно с нашими. Во все части войск разосланы печатные бланки квитанций, для выдачи за припасы, получаемые от земли, с тем, чтобы уплата по ним денег производилась от Интендантства по представлении квитанций.

С правительствами Княжеств сделано сношение, чтобы по пути следования наших войск к Букаресту, на каждом ночлеге, и сверх того в Галаце и Браилове, было свезено от земли: муки, круп, ячменя, сена, соломы и дров столько, чтобы войска могли пополнить израсходованные в походе запасы, а в случае нужды и печь хлеб. В Букаресте приказано изготовить запас сухарей; мясные же и винные порции предоставлено войскам покупать самим по определенным ценам.

Чтобы войска, при движении к Букаресту, не были принуждены останавливаться для печения хлеба, сделаны следующие распоряжения: во 1-х, на время этого движения уменьшена дача сухарей на 1/3 фунта, с заменою четвертью фунта мяса, и, во 2-х, двинуты одновременно с войсками три полубригады подвижного магазина, с сухарями, крупою, вином и солью, которые, выступя с передовыми войсками из Леова, и опередив главную колонну, шедшую чрез Скуляны, сгружали припасы частями в Бырладе, Текуче и Фокшанах, что доставило войскам возможность пополнить все израсходованное ими на марше. Таким образом войска, имея при себе в полковых фурах только десятидневный запас сухарей, совершили переход от Прута до Букареста, нигде не останавливаясь для хлебопечения. По занятии Княжеств нашими войсками, немедленно открыты в Яссах, Бырладе, Галаце, Браилове, Текуче, Фокшанах и Бузео провиантские магазины, кои наполнялись отчасти подвозом припасов на подвижном магазине из Бессарабии. Но как армия, сосредоточившись в окрестностях Букареста, отдалилась от базиса на расстояние более трехсот верст, и нужно было не менее 44 дней, чтобы пройти это пространство в два конца (т. е. с припасами и потом обратно порожняком для нагрузки), то войска не могли довольствоваться подвозом припасов из Леова, и приходилось пользоваться средствами края. По прибытии в Букарест, войска расположились на тесных квартирах и стали получать установленную дачу провианта сполна. Первые три месяца, мука, крупа и дрова доставлялись от земли прямо в войска под квитанции, а фураж вино, соль, уксус и перец покупались по утвержденным ценам. Но уже с самого начала реквизиций обнаружилось между жителями неудовольствие на эту меру, которая также была признана обременительною для края в записке, поданной князю Горчакову господарем валахским князем Стир-беем. Как доставление запасов из Бессарабии в Букарест, на обывательских подводах, по вольным ценам, обошлось бы весьма дорого, то решено обратиться к средствам Княжеств, но не реквизиционным способом, а заготовляя запасы посредством торгов в департаментах внутренних дел обоих Княжеств. По неопределенности времени, какое войска наши могли оставаться в Княжествах, первоначальное заготовление по подряду было сделано только на два месяца, с 1-го октября по 1-е декабря 1853 года. Торги были объявлены в Букаресте на 46 тысяч четвертей и в Яссах на 4 тыс. четвертей муки. Но как условия, предложенные валахскими купцами. были невыгодны для казны, то обе поставки отданы подрядчикам, прибывшим из России.

Вместе с нашими передовыми войсками вступили в Княжества госпитальные кадры, которые открыли госпитали, еще до прибытия главных сил, в Бырладе, Бакеу, Фокшанах и Бузео, так что войска находили везде готовые помещения для больных. В Яссах войска оставляли больных для пользования в городской больнице, причем было условленно платить молдавскому правительству за каждого из больных ту сумму, в которую обходилось его содержание в больнице тамошней казне. Первоначальное довольствие больных в госпиталях, открытых в Княжествах, производилось комиссионерским способом, по местным ценам; по прибытии же главной квартиры в Букарест продовольствие госпиталей отдано с публичных торгов подрядчикам, по определенным ценам, с обеспечением поставок залогами ¹².

Занятие Дунайских Княжеств русскими войсками было принято на Западе Европы в виде «обычного постоянного посягательства России на целость владений Оттоманской Порты», несмотря на то, что подобные меры неоднократно были принимаемы в прежние времена другими державами. Так, например, в войну за независимость Греции, французские войска заняли Морею, а союзный флот трех держав истребил морские силы Турции, хотя ни одна из них не была в войне с Портою. В 1830 году, Франция и Англия остановили законные усилия Короля Голландского, и последствием того было отложение Бельгии ¹³. Со стороны Австрии, и тем более Пруссии — являлось намерение прекратить несогласия, возникшие между Россиею и Турциею, общим посредничеством великих держав Европы. Напротив того, Наполеон III, желавший заглушить громом побед на Востоке воспоминания канонады парижских бульваров, возвестившей его владычество над Францией, искал случая возжечь войну. Несмотря на то, что министерство лорда Эбердина по-видимому старалось сохранить мирные сношения Великобритании с Россиею, Наполеон надеялся — и последствия оправдали его дальновидность — что английский посол в Константинополе Стратфорд-Редклиф, издавна дышавший ненавистью к России, сделает все возможное, чтобы раздражить общественное мнение в Англии. Еще в начале июля, по его настоянию, был собран в Константинополе совет, для рассмотрения несогласий Порты с Россией. Это собрание, под влиянием Мехмед-Али, зятя Султана, в то время всесильного в Турции и вполне преданного старым началам исламизма, возбудило фанатизм улемов и софтов, а чрез них и общественное мнение невежественного народа. 2-го (14) июля, Порта отвечала на занятие русскими войсками Дунайских Княжеств протестом, обращенным к державам, готовым ратовать за неприкосновенность турецких владений. Следствием того была конференция в Вене уполномоченных четырех держав, Англии, Франции, Австрии и Пруссии, на которой, после многих совещаний, был принят проект ноты, составленной французским кабинетом, с незначительными изменениями, сделанными австрийским министром. 20-го июля (1 августа) венская нота была отправлена в Петербург и вслед затем принята безусловно нашим Государем, Вместе с тем, Император Николай изъявил согласие на приезд в Петербург турецкого посланника. Казалось — европейской дипломатии удалось отклонить грозу общей войны, висевшую над Востоком. Но, между тем, семена раздора, посеянные Редклифом, принесли пагубную жатву. На совете министров Порты, в начале (в половине) августа, было решено отвергнуть венскую ноту. Турецкое правительство предложило сделать в ней такие изменения, каких наше правительство не могло допустить без явного нарушения своего достоинства. Так, наприм., слова: «Султан пребудет верным буквальному смыслу и духу условий Кайнарджиского и Адрианопольского трактатов, относящихся к покровительству христианского богослужения», заменены следующими: «Султан пребудет верным условиям Кайнарджиского трактата, подтвержденного Адрианопольским, относящимся к покровительству Блистательною Портою христианской религии». Далее — вместо слов: «дать участие греческому вероисповеданию во всех правах, коими пользуются прочия христианские исповедания, на основании особых условий, либо распоряжений» — было сказано: «дать участие греческому вероисповеданию во всех правах, кои дарованы, либо даруются прочим христианским общинам, подданным Оттоманской Порты». Получив отзыв турецкого правительства, венская конференция сообщила нашему Государю изменения в ноте, сделанные в Константинополе, причем выразила мнение, будто бы они так неважны, что нисколько не изменяют существа дела. Но Император Николай не разделял этого убеждения, потому что, приняв безусловно ноту, составленную министрами четырех держав, не мог допустить, чтобы Порта позволила себе делать произвольные поправки в документе, утвержденном великими державами ¹⁴. Настойчивость нашего правительства на принятии без изменений венской ноты поселила подозрение в совете западных дипломатов и придала в их глазах особенную важность требованиям России. Парижский и лондонский кабинеты, отрекшись от одобренной ими самиминоты, признали справедливыми изменения, в ней сделанные Портою. Таким образом — вместо посредничества четырех великих держав, имевшего целью соглашение России с Турциею, образовался союз Великобритании с Франциею в защиту Турции против России. 9-го (21) сентября, Император Наполеон, получив телеграфическую депешу о народном волнении в Константинополе, предложил великобританскому правительству перевести в Босфор англо-французский флот, стоявший в заливе Бешике. Пять дней спустя, 14-го (26), на чрезвычайном совете Дивана, составленном из 172 членов, решено объявить войну России. Главнокомандующий турецкою армией, собиравшеюся в Булгарии, Омер-паша получил приказание — потребовать от русского главнокомандующего, чтобы он очистил Княжества в продолжении двух недель, и в случае отказа в том, открыть военные действия.

Император Николай, в надежде противопоставить союзу Западных держав многолетний союз России с германскими державами, отправился, в сентябре 1858 года, для свидания с Императором Францем-Иосифом, на маневры в Ольмюц. Графы Нессельрод и Буоль сопровождали Государей. Последствием совещаний Монархов и министров их была сообщенная австрийским правительством трем державам, Франции, Англии и Пруссии, нота, на основании которой иностранные резиденты в Константинополе должны были сообщить Порте, что дворы их убедились личным уверением Российского Императора в том, что принятие без изменений венской ноты не оскорбляет достоинства Порты, что Император Николай не желает ничего нарушающего права Султана, и что из его требований нельзя вывести никакого вмешательства во внутренние дела Турции ¹⁵.

Вслед за тем, Император Австрийский и Король Прусский посетили нашего Государя в Варшаве, а Император Николай, несколько дней спустя, поехал в Сан-Суси. Император Франц-Иосиф изъявил намерение соблюдать строжайший нейтралитет ¹⁶. Берлинский кабинет уклонился от подписания ольмюцской ноты, а Западные державы отвечали решительным отказом, и, вскоре после того, 8-го (20) октября, французский и английский резиденты в Константинополе, на основании полученных ими инструкций, предписали стоявшему в заливе Бешике флоту прибыть в Босфор, что и было исполнено 27-го октября (8 ноября) 1853 г. Эта демонстрация поставила обе Западные державы в неприязненные отношения к России. Пруссия и Австрия, напротив того, ограничивались посредничеством между Россиею и Портою с ее союзниками; но самое признание германскими дворами оснований, принятых Англиею и Франциею в Восточном вопросе, невольно отклонило берлинский и венский кабинеты от их цели — умиротворения Европы. Неуместная уступчивость повела обе державы к участию в протоколе 5-го декабря н. ст., коим было постановлено: обратиться к Турции сообща от четырех держав, Австрии, Франции, Великобритании и Пруссии, с изъявлением желания восстановить мир и с требованием известить, на каких условиях правительство Оттоманской Порты согласно вести переговоры ¹⁷.

Такой документ давал Порте право предрешить важный европейский вопрос, прямо касавшийся России. Тем не менее, однако же, венский кабинет домогался, чтобы мы вошли в соглашение с Турками на основании помянутого протокола, сообщая нам, что Наполеон III угрожал Австрии вмешательством в дела Италии, и что, в случае нашего отказа на предложение четырех держав, австрийское правительство будет принуждено исключительно заботиться о собственной безопасности ¹⁸.

Приложения к главе IV.

¹ Циркулярная депеша графа Нессельрода, от 2 июля н. ст. 1853 года.

² Ведомость войскам, назначенным для занятия Дунайских Княжеств.

4-й пехотный корпус.
10-я пех. дивизия генер.-лейт. Соймонова.
1-я бригада ген.-майора Бельгарда	Екатеринбургский пех. полк. полк. Уважнова-Александрова.
	2-я бригада генер.-майора Вильбоа.
11-я пех. дивизия генер.-майора Павлова.
1-я бригада генер.-майора Охтерлоне	Селенгинский пех. полк полковн. Сабашинского.
	2-я бригада генер.-майора Заливкина.
12-я пех. дивизия ген.-лейтен. Липранди.
1-я бригада генер.-майора Свентицкого.	Азовский пехотн. полк полковн. Криденера 2-го.
	2-я бригада генер.-майора Левуцкого
10-я полевая артилл. бригада полковн. Загоскина 1-го.
11-я полевая артилл. бригада полковн. Вдовиченка.
12-я полевая артилл. бригада полковн. Немова.
4-й стрелковый батальон полковн. Енохина.
4-й саперный батальон, с 4-м понтонным парком и понтонною ротою, полковн. Норова.
4- я легкая кавалерийская дивизия генерал-лейтенанта графа Нирода.
1-я бригада генер.-майора Богушевского	Вознесенский уланск. полк генер. майора Левенгагена.
	2-я бригада генер.-майора Фридрихса 2-го
4-я конно-артиллерийская бригада полковн. Иванова.
5-го пехотного корпуса 15-й дивизии.
2-я бригада генер.-майора Энгельгардта.	Люблинский егерский полк генер.-майора Арцыбашева.
	Замостский егерский полк (два батал.) полковн. Дарагана.
Две батареи 15-й полевой артиллерийской бригады, полковника Зарницына.
5-го саперного батальона одна рота, с 5-м понтонным парком и понтонною ротою, капитана Замараева.
5-я легкая кавалерийская дивизия генерал-лейтенанта фон-Фишбаха.
1-я бригада генер.-майора Комара.	Бугский уланский полк генер.-майора Гастфера.
	2-я бригада генер.-майора Кенского.
5-я конно-артиллерийская бригада, полковника Рейсиха.
Донские казачьи полки: 25-й, 34-й и 37-й.
Донская № 9 батарея.
Всего 59 1/2 баталионов, 64 эскадрона и 18 казачьих сотен, с 196 орудиями.

³ В распоряжении князя Горчакова находилась Дунайская флотилия из двух батальонов, под начальством контр-адмирала Мессера: в 1-м батальоне было 11, а во втором 16 канонирских лодок, из которых каждая вооружена тремя 24-фунтовыми орудиями. При флотилии состояли пароходы: Ординарец и Прут, каждый о четырех 36-фунтовых пушках-карронадах, лоц-шкуна Рымник и небольшая железная баржа. Кроме того, были приготовлены: пароход Инкерман, шкуна Ингул и еще одна железная баржа.

⁴ Из войск 5-го пехотного корпуса, 13-я пехотная дивизия, стоявшая в Севастополе, отправлена морем в Закавказье, а 14-я осталась в Одессе.

⁵ Палоузов. Румынские господарства в историко-политическом отношении, 255.

⁶ Показания лиц, состоявших при князе Горчакове.

⁷ Предписания генерал-адъютанту графу Анреп-Эльмпту, от 18 июня, за № 120-м.

⁸ Авангард, под начальством генерал-адъютанта графа Анрепа.

5-а легкая кавалерийская дивизия.
1-я бригада	Бугский уланский полк	8 эскадронов
		Уланский Его Высоч. герц. Нассауского полк
	2-я бригада	Гусарский принца Фридриха Карла полк
		Гусарский князя Варшавского полк
5-я конно-артиллерийская бригада, две батареи.
Донской казачий № 34 полк.
Всего в авангарде: 32 эскадрона, шесть сотен, 16 орудий

⁹ Отряд генерала Лидерса, на Нижнем Дунае, состоял из 11-ти баталионов с двумя батареями.

¹⁰ Краткая биография А. Н. Лидерса, составленная генералом Непокойчицким.

¹¹ Военно-статистическое обозрение Дунайских Княжеств, составленное офицерами нашего генерального штаба. — Der russisch-turkische Kriegs-Schauplatz. Wien. 1854.

¹² Подробности насчет продовольствования войск жизненными припасами извлечены из сочинения генерала Затлера: Записки о

продовольствии войск в военное время.

¹³ Отзыв графа Нессельрода генералу Киселеву, от 13 августа 1853 года.

¹⁴ Нота графа Нессельрода от 8 сентября н. ст. 1853 года.

¹³ Нота, за подписью графа Буоля, от 28сентября н. ст. 1853 г.

¹⁶ Письмо графа Вестморланда графу Кларендону, из Вены, от 15 октября н. ст. 1853 года.

¹⁷ Протокол венской конференции 5 декабря а, ст. 1853 года и коллективная нота к министру иностранных дед Порты.

¹⁸Etude diplomatique sur la guerr de Crimee (1852—1856), par un ancien diplomate. I. 243.

Организация Русской Армии.

Регулярные русские войска подразделялись на действующие, существующие в мирное время и усиливающиеся в численности с наступлением военного времени, и резервные, для которых в мирное время существовали только незначительные кадры, и кои формировались с наступлением военного времени; к числу резервных войск надо отнести еще особые запасные части, формировавшиеся также в военное время.

а) Действующие войска состояли из корпусов: гвардейского пехотного и гвардейского резервного кавалерийского, гренадерского и 6-ти пехотных корпусов, от 1-го до 6-го, и резервных кавалерийских корпусов 1-го и 2-го. Кроме того, отдельные корпусы: Кавказский, Оренбургский и Сибирский, образцовые и учебные войска, и проч.

Гвардейские и гренадерский корпуса подчинялись особому главнокомандующему; 1-й, 2-й, 3-й и 4-й пехотные корпуса составляли, так называемую, действующую армию, состоявшую под начальством генерал-фельдмаршала князя Паскевича; 5-й и 6-й — под начальством военного министра и назывались отдельными корпусами; 1-й и 2-й резервные кавалерийские корпуса подчинялись особому инспектору резервной кавалерии.

Гвардейский пехотный корпус состоял из трех дивизий, по 4 полка 3-х-батальонного состава в каждой, одного стрелкового и одного саперного батальонов, всего же из 38 батальонов.

Гренадерский корпус: из трех дивизий, но 4 полка-3-х баталионного состава в каждой, одного стрелкового и одного саперного батальонов, всего же из 38 батальонов, и одной легкой кавалерийской дивизии, в составе 32 эскадронов.

Каждый пехотный корпус также состоял из трех пехотных и одной легкой кавалерийской дивизия, одного стрелкового и одного саперного батальонов. При гвардейском пехотном корпусе состоял еще батальон гвардейского экипажа и некоторые другие части.

Гвардейский резервный кавалерийский корпус, не считая казаков, состоял из одной кирасирской и 2-х легких кавалерийских дивизий и л.-гв. конно-пионерного дивизиона. 1-й резервный кавалерийский корпус из 2-х кирасирских и одной резервной уланской дивизии, а 2-й резервный кавалерийский корпус из двух драгунских дивизий.

Такое разделение на корпуса и дивизии существовало как в мирное, так и в военное время; но в военное время корпуса и дивизии соединялись в армии по особым Высочайшим повелениям, смотря по ходу военных событий. Так в настоящую войну образован был из резервных частей гвардии: Гвардейский резервный корпус; из 2-й пехотной дивизии и 2-х резервных бригад 1-го корпуса — Балтийский корпус.

Каждая пехотная дивизия состояла из двух бригад, каждая бригада из двух полков; в гвардейских и гренадерских дивизиях первые бригады состояли из двух гренадерских полков, а вторые из одного гренадерского и одного карабинерного; в 6-ти пехотных корпусах первые бригады состояли из пехотных, а вторые из егерских полков ^*.

Полки пехотные состояли в 6-ти пехотных корпусах каждый из 4-х батальонов.

Каждый батальон состоял из 4-х рот: одной гренадерской или карабинерной и 3-х егерских (фузелерных в гренадерском корпусе) или мушкатерских. Числительность роты была 250 человек, Стрелковые батальоны состояли также из четырех рот, рота из 180 человек ^**.

Каждая кавалерийская дивизия состояла из двух бригад: уланской и гусарской, бригада из двух полков; гвардейские легкие кавалерийские дивизии состояли из разных полков.

Каждый кавалерийский полк состоял: в гвардейском корпусе из 6 эскадронов, по 150 человек в эскадроне; в 1-й и 2-й кирасирских дивизиях из 6 эскадронов, по 170 человек в эскадроне; в резервной уланской и в 7-ми легких кавалерийских дивизиях из 8 эскадронов но 170 чел.; армейские драгунские полки из 10 эскадронов в 170 чел.; Лейб-гв. конно-пионерный и 1-й конно-пионерный дивизионы из двух эскадронов, по 250 человек в каждом.

Гвардейская артиллерия состояла из 3-х пеших гвардейских артиллерийских бригад и л.-гв. конной артиллерии. Каждая пешая гвардейская артиллерийская бригада из 2-х батарейных и одной легкой батареи, а в 1854 году сформированы четвертые батареи 8-ми-оруд. состава из 12~ти фунт. облегченных пушек ^***, Лейб-гв. конная артиллерия состояла из одной батарейной и 4-х легких батарей. Артиллерийские дивизии гренадерского и 6-ти пехотных корпусов состояли каждая из 3-х пеших артиллерийских бригад, одной конной артиллерийской бригады и одной парковой бригады (из 3-х подвижных и одного летучего парков).

В каждой гренадерской артиллерийской бригаде состояли 4 батареи: две батарейные и две легкие, а в 1854 г. прибавлены пятые легкие батареи ^****; в каждой из полевых пеших бригад также 4 батареи: в 1-й бригаде каждой из дивизий 2 батарейные и 2 легкие, а в остальных двух бригадах по одной батарейной и 3 легких.

В каждой артиллерийской дивизии батареи имели последовательные нумера, которые были распределены следующим образом:

1-я бригада:

батарейные № 1 и № 2 батареи.

Легкие № 1 и № 2

2-я бригада:

батарейная № 3 батарея.

Легкие.. № 3, № 4 и № 5 батареи.

3-я бригада:

батарейная № 4 батарея.

Легкие.. № 6, № 7 и № 8 ^*****.

Конно-артиллерийские бригады состояли из 2-х легких батарей.

Конно-артиллерийские дивизии при резервных кавалерийских корпусах на бригады не разделялись и состояли каждая из 2-х батарейных и 4-х легких батарей.

Все полевые пешие батареи были 12-ти-орудийного состава, гвардейские же и гренадерские пешие и все конные батареи 8-ми-ору-дийного состава: в пешей батарейной: 6 пушек 12-ф. и 6 единорогов 1/2-пуд.; в пешей легкой: 8 пушек 6-ти-ф. и 4 единорога 1/4-пудовых; в конно-батарейной: 8 единорогов 1/2-пуд.; в конно-легкой: 4 пушки 6-фунт. и 4 единорога 1/4-пудовых.

В каждой парковой роте подвижных и летучих парков состояло по 350 человек.

Саперные батальоны состояли из 4-х рот, в каждой по 250 чел.

Кроме л.-гв. саперного, гренадерского и 6-тн саперных баталионов, принадлежавших к 6-ти пехотным корпусам, были еще 1-й и 2-й резервные саперные батальоны, состоявшие каждый из 4-х рот: одной саперной и 3-х понтонных; при каждой из последних состоял понтонный парк. С приведением войск на военное положение, понтонные роты с парками причислялись, по мере надобности, к пехотным корпусам соответствующего им нумера.

Каждый из 6-ти понтонных парков состоял из 32-х парусинных понтонов и 15-ти понтонов Бираго (деревянных). Кроме того, существовали еще понтонные парки: 1) при двух конно-пионерных дивизионах, каждый из 16-ти кожаных понтонных лодок, с принадлежащею к ним настилкою и козлами, и 2) при гвардейском экипаже понтонный парк из 60-ти понтонов Бираго.

Фурштатские бригады разделялись на батальоны по числу дивизий в корпусе, но не имели отдельной организации, а состояли из нестроевых рот пехотных и кавалерийских полков и из нестроевых отделений саперных и стрелковых баталионов и артиллерийских батарей. Эти роты и отделения, оставаясь при своих частях, номинально составляли в каждой дивизии батальон, в каждом корпусе — бригаду.

Таким образом вся числительность действующей: армии, в военное время, по штатному положению, не считая отдельных корпусов и линейных батальонов, была следующая:

Пехота:
Гвардейского корпуса			38 батальонов	38,000
Гренадерского корпуса			38 батальонов	38,000
6-ти пехотных корпусов			300 батальонов	300,000
Резервные саперные батал.			2 батальона	2,000
			378 батальонов	378,000 чел.
Кавалерия:
Гвардейская кавалерия			68 эскадр.	9,000
7 легких кавалерийских дивизий			224 эскадр.	38,080
1-й резервный кавал. корпус	1-я кирас. дивизия		24 эскадр.	4,080
		2-я кирас. дивизия		24 эскадр.
		резервн. уланск. дивизия		32 эскадр.
2-й резервный кавалер. корп. из 2-х драгунск. дивизий			80 эскадр.	13,600
2 конно-пионерн. дивизиона			4 эскадр.	1,000
			456 эскадр.	75,280 чел.
Артиллерия:
Гвардейская.	пешая *)	12 батарей	96 оруд.	2,264 чел.
		конная	5 батарей	40 оруд.
	Гренадерского корпуса.	пешая **)	15 батарей	120 оруд.
		конная	2 батарей	16 оруд.
	Полевая.	пешая	72 батарей	864 оруд.
		конная	12 батарей	96 оруд.
		казачья	9 батарей	72 оруд.
Две конно-артиллерийские дивизии при резервных кавал. корпусах состоявшие		12 батарей	96 оруд.	2,832
		139 батарей	1,400 оруд.	31,130 чел.

В 7-ми парковых бригадах было 9,808 челов.

Для формирования резервных и запасных частей пехоты положено было содержать в мирное время и постоянные кадры: для каждого гвардейского полка на один запасный батальон, для каждого из полков гренадерского и 6-ти пехотных корпусов на 2 баталиона: один резервный и один запасный; кадр каждого баталиона состоял из 1 обер-офицера и 22 нижних чинов; кадры эти располагались при складах обмундирования и вооружения резервных и запасных батальонов. Они обязаны были содержать в исправности все хранящиеся в складах предметы и снабжать ими бессрочно-отпускных при сборах.

В течение войны были сформированы сперва в гвардии 4-е запасные, в гренадерском корпусе 4-е резервные батальоны, в полках 6-ти пехотных корпусов по 1 резервному и 1 запасному; потом, в 1854 году, число резервных и запасных частей увеличено, а именно: для каждого гвардейского полка были сформированы по 3 батальона, названные резервными (4-й, 5-й и 6-8), из которых были составлены резервные трех-баталионные полки, которые составили три гвардейские резервные дивизии, одинакового состава с действующими. Для каждого полка гренадерского и 6-ти пехотных корпусов сформированы были но 2 резервных (5-е и 6-е ^***)) и по 2 запасных (7-е и 8-е) батальоны; резервные и запасные батальоны каждой дивизии соединены были в резервные и запасные бригады, по 8-ми батальонов каждая, а каждые 4 батальона были соединены в полк. В 1855 г. уже некоторые резервные бригады были соединены с действующими полками, и таким образом сформированы были действующие и резервные полки трех батальонного состава.

Для стрелковых батальонов был сформирован сперва один резервный батальон, потом еще один, а в 1855 году было 3 резервных и 2 запасных батальона.

Для саперных батальонов формировались: для гвардейского и гренадерского резервные полубаталионы, для прочих два запасных саперных батальона, и кроме того существующие в мирное время 1-й и 2-й резервные саперные батальоны, по отделении от них понтонных рот, приводились каждый в состав 4-х саперных рот.

Для формирования резервных и запасных частей кавалерии, в мирное время содержались: при гвардейских кавалерийских полках седьмые запасные эскадроны; а в каждом полку первых 6-ти кавалерийских дивизий 9-е резервные эскадроны, которые соединены были в отдельную резервную легкую кавалерийскую дивизию, состоявшую из 4-х сводных полков.

При приведении войск на военное положение, первоначально формировались для каждого полка по одному резервному и одному запасному эскадрону, а для драгунских полков — по два резервных и по одному запасному эскадрону.

Для резервных и запасных эскадронов 1-й и 2-й кирасирских дивизий, 1-й и 2-й драгунских дивизий, резервной уланской дивизии и одного конно-пионерного дивизиона, содержались при складах вооружения и обмундирования этих частей постоянные кадры но 10 человек на каждый эскадрон.

Резервные и запасные эскадроны каждой кавалерийской дивизии составляли резервную бригаду, которая при первоначальном сформировании состояла из 8-ми эскадронов.

Во время Восточной войны, из резервных и запасных эскадронов гвардейской кавалерии и гренадерского корпуса был образован сводный гвардейский кавалерийский корпус, состоявший из семи полков 4-х-эскадронного состава.

Для формирования резервных и запасных частей артиллерии, а также для обучения бессрочно-отпускных во время сборов их в мирное время, служили постоянные резервы.

Для гвардейской пешей артиллерии, по одному взводу на каждую резервную и каждую запасную батарею, всего 6 взводов.

Для пешей артиллерии гренадерского корпуса, по одному дивизиону на каждую из 3-х резервных, 3-х запасных и 3-х распускаемых в мирное время действующих легких батарей, всего 9 дивизионов или 3 сводные гренадерские батареи.

Для пешей артиллерии 6-ти пехотных корпусов, по одному взводу на каждую из 3-х резервных и 3-х запасных батарей каждой артиллерийской дивизии, всего 36 взводов, образующих 6 сводных резервных батарей.

Для конной артиллерии содержалось по одной полубатарее на каждую резервную батарею первых 6-ти конно-артиллерийских бригад, для прочих же и для гвардейской конной артиллерии, в мирное время кадры не содержались.

Из этих резервных кадров были сформированы в Восточную войну:

Для каждой действующей бригады, бригада резервная, состоявшая из 3-х батарей одинакового состава с действующими.

Для удобнейшего комплектования, как действующих, так и резервных батареи полевой пешей артиллерии, сформированы были в 1855 г. ^****) при каждой батарее пятые запасные взводы с полным числом людей на 2 орудия и половинным числом лошадей.

Комплектование всех действующих войск до штатов военного времени ^*****) и формирование резервных и запасных частей производились посредством призыва бессрочно-отпускных нижних чинов, которые составляли таким образом настоящий резерв действующей армии. Чтобы можно было судить о том, в какой степени этот резерв мог быть достаточен для быстрого приведения армии на военное положение, нужно изложить систему бессрочно-отпускных, существовавшую в то время.

Срок службы нижних чинов до отставки определялся в армии 25 лет, а в гвардии 22 года ^(*).

Правом на бессрочный отпуск пользовались ^(**) все вообще строевые и некоторые только нестроевые нижние чины, прослужившие беспорочно 15 лет.

Музыканты и нижние чины из солдатских детей и евреев пользовались бессрочным отпуском за выслугу 20 лет.

Увольняемые в бессрочный отпуск за выслугу 15-ти лет должны были собираться ежегодно для учебных упражнений на 1 месяц (к 1 сентября), в пункты, назначаемые инспекторским департаментом. Бессрочно-отпускные, прослужившие 20 лет, освобождались от этих сборов.

Рассматривая эту систему, введенную в России с 1834 года, мы видим, что, для приведения армии на военное положение, она не могла доставить необходимого числа людей.

Если возьмем приведенную выше цифру численности действующей армии 494,000, и из нее исключим 46,000 — избыток числительности над штатами мирного времени, то получим цифру 448,000 штатное число строевого состава действующих войск по мирному положению ^{( ***)}.

При увольнении в бессрочный отпуск за выслугу 15-ти, а некоторых — 20-ти лет, можно положить приблизительно, что солдат сред-пим числом состоит 2/3 срока на службе и 1/3 в отпуску или в резерве; следовательно, в резерве может быть не более 1/3 всей числительности армии, т. е. около 150,000.

Эта цифра еще слишком велика, потому что: во 1-х, нельзя рассчитывать, чтобы все солдаты, прослужившие 15, и в особенности 20 лет, могли быть способны к продолжению строевой службы; во 2-х, некоторые умирают до истечения срока отпуска, и в 3-х, многие лишаются права на бессрочный отпуск чрез зачисление их в нестроевые должности по слабому здоровью и т. п., так что maximum способных бессрочно-отпускных едва ли можно положить более 135 тысяч.

Из этого числа должно поступить 46 т. для укомплектования действующих войск до штатов военного времени, следовательно для сформирования резервных и запасных частей остается около 90,000,

Вот почему, как видно из приведенных выше сведений о количестве резервных и запасных частей, сформированных в течение настоящей войны, числительность резервной пехоты только к концу 1854 г. была доведена до состава, равного составу действующей пехоты, кавалерия же и артиллерия были доведены только едва до половинного числа противу действующих.

При недостаточности бессрочно-отпускных, правительство вынуждено было прибегнуть к усиленным рекрутским наборам, а именно: 1) Манифестом 15 июля 1852 года произведен десятый частный рекрутский набор, с губерний западной полосы Империи по 7 человек с 1000; 2) 8 июля 1853 г. с восточной полосы по 10 чел. с 1000; 3) 29 января 1854 г. с западной полосы по 9 чел. с 1000; 4) 27 апреля 1854 г. с восточной полосы по 9 чел. с 1000; 5) 26 августа 1854 г. с западной полосы по 10 чел. с 1000; и 6) 1 декабря 1854 с восточной полосы по 10 чел. с 1000. Таким образом в течение 2 1/2 лет было произведено В усиленных рекрутских наборов. Всего же в продолжении Восточной войны вызвано рекрут 765,374.

Сверх того, приказом военного министра, 15 марта 1854 года, было объявлено о призыве желающих поступить на вторичную службу отставных нижних чинов, с предоставлением им различных преимуществ.

Из всего сказанного видно, что существовавшая система бессрочно-отпускных имела следующие невыгоды: 1) резерв был весьма недостаточен, и потому формирование резервной армии было очень медленно; 2) правительство должно было прибегать к слишком частым усиленным наборам, что было чрезвычайно обременительно для государства; и 3) войска составлялись из молодых людей, которые, не успев достаточно ознакомиться с военною службою и с военным бытом, переходили прямо к трудам и лишениям походной жизни, что не могло не увеличить болезненности и смертности в армии.

Кроме регулярных войск, действующих и резервных, которые могли быть приведены в состав равносильный действующим, русская армия была усилена иррегулярными войсками.

Иррегулярные войска, принадлежащие собственно к составу рассматриваемой нами действующей армии: 1) Донское казачье войско. Оно состояло из 2-х гвардейских казачьих полков, каждый в 6 действующих эскадронов, и 54-х полков шести-сотенного состава; одной гвардейской, и 9-ти действующих батарей, сходных по составу с конно-легкими регулярными батареями, и 4-х резервных конных батарей.

Части эти комплектовались из жителей земли войска Донского, людьми от 20 до 45 лет от рода. В мирное время, некоторое число полевых полков и батарей, смотря по надобности, командировались на службу: в Финляндию, в действующую армию, на Кавказ, в Бессарабию и Крым. От двух гвардейских полков, лейб-гвардии казачьего и лейб-гвардии атаманского, по одному дивизиону находились в составе гвардейских корпусов. Прочие полки, дивизионы и батареи оставались на льготе, на Дону, и сменяли части, на службе находящиеся, чрез 3 года (гвардейские части чрез 2 года). В военное время наряд полков и батарей на службу делался по мере надобности, без ограничения; в случае откомандирования всех штатных полков, призывались на службу все люди способные носить оружие.

Так в Восточную войну к 1 января 1855 г. состояло на службе до 70-ти полков, а в 1855 г. их было более 80-ти. Полки в военное время оставались на службе бессменно и распускались по окончании войны.

2) Дунайское казачье войско, состоящее из 2-х конных полков, поселенных в Бессарабии.

Кроме этих казаков, в Восточную войну, при двух драгунских полках состояло еще по одному полку Уральского казачьего

войска.

В каждом из казачьих полков по штату полагалось 850 нижних чинов.

Таким образом, по приведении армии на военное положение и сформировании резервных частей, в составе равных действующим, числительность армии, по штатному положению, следующая:

Действующих войск 494,000 чел.	пехоты	378,000 чел.
		кавалерии
		артиллерии
		сапер

Резервных войск столько же, казаков донских и новороссийских более 40 т. Следовательно числительность армии могла быть доведена до 1 миллиона по штатному числу, а по наличному от 800 до 900 тысяч.

Офицерами русская армия комплектовалась следующим образом:

1) Выпуском офицеров из кадетских корпусов.

2) Производством, по экзамену, из добровольно поступивших дворян, и вольноопределяющихся 4-х разрядов, по выслуге сроков от 2-х до 12-ти лет, смотря по происхождению.

3) Производством из строевых унтер-офицеров, не имеющих особенных прав состояния, но выслуге в гвардии 10-ти и в армии 12-ти лет, и по выдержании установленного экзамена.

Для приготовления офицеров специальных родов войск служили артиллерийское и инженерное училища; но, кроме того, в артиллерию и саперные батальоны выпускались офицеры из кадетских корпусов.

Для доставления офицерам высшего военного образования существовали: Военная академия (ныне Николаевская академия Генерального Штаба), окончившие курс в которой офицеры предназначались для службы в Генеральном Штабе; офицерские классы в инженерном училище (ныне Николаевская инженерная академия); офицерские классы в артиллерийском училище (ныне Михайловская артиллерийская академия).

Тактическое устройство войск

Пехота, кроме стрелковых батальонов (которые строились в 2 шеренги), строилась в 3 шеренги; в каждом батальоне из 4-х рот была одна гренадерская или карабинерная, которая в развернутом строе баталиона разделялась на две половины: 1-я половина, гренадерский взвод, становился на правом фланге, а вторая половина, стрелковый взвод — на левом фланге батальона. Пехота вооружена была гладкоствольными ударными ружьями; стрелковые баталионы нарезными 7-ми-линейными литтихскими штуцерами; в каждом батальоне пехотного полка было по 2 унтер-офицера и 24 рядовых, вооруженных такими же штуцерами, которые назывались штуцерными ^(****).

Для производства фортификационных работ, в каждой пехотной роте имелось по 20 топоров, 10 лопат, 5 кирок и 5 мотыг, которые в походе носились по-очереди людьми задней шеренги. В каждом саперном батальоне люди носили на себе 410 топоров, 290 лопат, 80 кирок и 40 мотыг; сверх того 866 штук шанцевого инструмента возилось в обозе каждого саперного баталиона.

Главные эволюции пехоты состояли в чрезвычайно разнообразных построениях сомкнутого строя. Колонны строились: дивизионные, взводные, полувзводные, на полных дистанциях и густые, по отделениям, колонны к атаке и из средины: все эти колонны строились не только по фланговым, но и по средним частям; из одних колонн строились другие; из всех этих колонн строились каре, которых было почти столько же различных видов, сколько и колонн. Рассыпной строй был гораздо менее сложен и поэтому им меньше занимались. Учение всегда производилось на ровной местности и учений с применением к местности не было. Стрельба в цель, за исключением стрелковых батальонов, была в пренебрежении: стреляли больше холостыми патронами и по приемам. Нередко можно было встретить пехотного солдата, который, прослужа несколько лет в полку, не сделал ни одного боевого выстрела; да и те солдаты, которым удавалось стрелять боевыми зарядами, стреляли очень мало, потому что на каждого солдата пехотных и драгунских полков отпускалось всего на-все по 10 патронов с пулями в год, и только приказом по военному ведомству 5 апреля 1853 года прибавлено было еще по 5-ти. Но даже из этих 10-ти боевых патронов не все доставались на долю солдата, потому что начальники частей, рассчитывая, что выпустивши 10 патронов в год, нельзя выучиться стрелять, обращали внимание на более тщательное обучение стрельбе одних только застрельщиков, которых в каждом батальоне было по 48-ми человек, и потому употребляли для обучения их патроны в значительно большем числе противу отпускаемых, следовательно в ущерб другим людям. Все предметы обучения, служащие к развитию в солдате ловкости, как-то: гимнастика и фехтование, тогда считались излишними.

Уставы кавалерийский и артиллерийский были менее сложны. Кавалерия строилась в две шеренги.

Кирасиры были вооружены палашами все, передняя шеренга пиками; офицеры и унтер-офицеры имели пистолеты; драгуны — шашками и ружьями со штыками; уланы имели сабли, пики и карабины; гусары были также вооружены как уланы, только без пик. Фланговые ряды во взводах во всех родах кавалерии имели кавалерийские штуцера.

Оружие пеших артиллеристов — тесак, конных — шашка и пистолет.

Обучение артиллерии стрельбе в цель было в удовлетворительном состоянии.

Совокупные действия пехоты с артиллериею и кавалерии с конной артиллерией были подведены под непреложные нормы, лишавшие начальника всякой инициативы и приспособленные преимущественно к местности ровной.

Для пехоты с артиллериею существовало 5 боевых порядков; а для кавалерии с артиллерией 4.

Для действия против Турок составлена была в штабе командующего войсками 4-го и 5-го пехотных корпусов особая инструкция, под названием. «Руководство для боя против Турок», которая была Высочайше одобрена 20 июля 1853 г. и разослана отрядным начальникам.

В основание этого руководства приняты были правила, которые соблюдались князем Паскевичем в войнах его против Персиян и Турок. Главная идея, лежащая в основании всех этих правил, заключалась в желании дать всем боевым построениям возможно большую сплоченность и массивность, чтобы противостоять стремительным рассыпным атакам турецкой кавалерии и громадным беспорядочным толпам пехоты, которые, двигаясь в атаку, всегда охватывали атакованные части со всех сторон. Для этого с нашей стороны избегали по возможности действия рассыпным строем, прикрывая твердый фронт, даже в местах, пересеченных или покрытых высоким кустарником, вместо цепи, сомкнутыми застрельщичьими взводами или ротными колоннами; рассыпать же застрельщиков допускалось только в самых лесистых местах. В кавалерии также не дозволялось рассыпать фланкеров, которых заменяли сомкнутыми взводами и полуэскадронами.

Предлагались подробные правила для движения отрядов и построения боевых порядков, смотря по числу батальонов и батарей в отряде; поставлено безусловным правилом построение всякого боевого порядка непременно в три линии и определены расстояния между линиями.

Вычислялись различные случаи атаки Турок на боевой порядок и давались подробные наставления как отражать эти атаки.

Словом сказать, в руководстве для боя против Турок видим то же направление, как и в уставе того времени: представить возможно большее число норм, для всевозможных случаев.

Не входя в подробный разбор всех правил, предлагаемых в этом руководстве, приведу на поддержку некоторые из правил:

§ 12. Когда кавалерия в отряде при пехоте, то иметь ее на пространстве между второй линией и резервом в дивизионных колоннах, конную артиллерию при артиллерийском резерве (т. е. в 3-ей линии).

§ 21. При действии ружейным огнем, главное то, чтобы все люди прикладывались в пояс; офицерам строго в деле смотреть, чтоб никто не стрелял вверх и т. д.

Из этих двух параграфов можно видеть, как понимались тогда свойства и назначение кавалерии, и в каком состоянии находилась стрельба пехоты.

Аванпостная служба исполнялась преимущественно казаками, и в этом случае донские казаки представляли такое отличное войско, какого не было ни в одной из европейских армий.

Дисциплина, основанная на строгом исполнении всех установленных требований службы и всех распоряжений и приказаний начальства, была усвоена всеми военнослужащими и примеров нарушения ее мы не встречаем.

Оборона Севастополя выказала вполне дух русских войск. Перенесение трудов, лишений и самоотвержение в опасности, — неразлучные свойства русского солдата во все войны, остались при нем и в наше время.

ГЛАВА V.
Открытие военных действий. Сражение при Ольтенице.

(23-го октября (4-го ноября) 1853 г.).

Войска русской армии, в конце сентября (в начале октября) 1853 г. были расположены в окрестностях Букареста, где находилась главная квартира. Число войск князя Горчакова в Дунайских Княжествах, за отделением большой части 15-й дивизии на низовья Дуная и за убылью умершими и больными, простиралось до 55 тыс. человек. Для сбережения здоровья войск, стоявших в передовых отрядах, приказано было построить землянки из материалов, доставленных от жителей страны; рабочие же со всеми нужными инструментами наряжались от войск ¹.

На основании полученных о неприятеле сведений, Турки успели собрать, в конце сентября, на правой стороне Дуная, от 120-ти до 130-ти тысяч человек, из коих до 30-ти тысяч, под личным начальством Омера-паши, находились в Шумле, столько же стояли в Адрианополе, а прочие — по течению Дуная от Видина до устья реки ². Но из этих войск не было и половины регулярных (Низам), большая же часть состояла из ополчений (Редиф), не только выставленных жителями Европейской и Азиятской Турции, но и прибывших из дальних областей Египта и Туниса. Эти контингенты, за исключением египетских войск, не успели получить никакого тактического образования, а некоторые из них, как, напр., баши-бузуки, приобрели известность совершенным отсутствием порядка и дисциплины. Регулярные же войска были лучше устроены и вооружены, нежели в прежние войны: стрелковые батальоны имели нарезные ружья, прочая пехота — гладкоствольные ударные, и только лишь в резервах оставались еще кремневые, да и те постепенно заменялись ударными. В кавалерийских полках фланговые эскадроны были вооружены штуцерами, а прочие пиками. Каждый корпус состоял из двух дивизий, одной пехотной (в шесть полков) и одной кавалерийской (в четыре полка), и одного артиллерийского полка. Пехотные полки были в составе четырех баталионов, из которых один стрелковый; в батальоне было четыре роты по 204 человека в каждой, а кавалерийские полки в составе шести эскадронов по 155 человек в каждом. Наилучше устроенною частью армии была артиллерия. Одним из главных недостатков турецкой армии было неимение тактически образованных офицеров. Европейские организаторы успели обучить по надлежащему регулярные войска, но не могли дать им офицеров, обладающих военными сведениями и нравственными качествами, необходимыми для авторитета над их подчиненными. Европейские офицеры, поступающие на службу в турецкую армию, не пользуются доверием своих солдат, которые считают их гяурами (неверными) и совершенно им чужды по религии, нравам и обычаям своим.

Главнокомандующий турецкой армией Омер-паша, родом Кроат, по фамилии Латос, прежде принадлежал к православному исповеданию, и, определясь в молодости в австрийскую службу, находился на инженерных работах в Заре. Оттуда, когда у отца его (по словам других — у него самого), не оказалось части казенных денег, молодой Латос, не предвидя ничего утешительного для себя на родине, бежал в Боснию и сделался ренегатом, в 1828 году. В продолжении пяти лет, он был домашним учителем у разных турецких пашей, а потом отправился в Константинополь и определился писцом в военное министерство, где уменьем искусно чертить обратил на себя внимание военного министра. В войну против египетского паши, 1839 года, Латос был уже полковником и произведен в генерал-майоры. При восстании Боснии и Герцеговины, в 1851 году, он умел воспользоваться взаимною ненавистью магометан и христиан, подавил восстание одних другими, и, жестоко преследуя христиан, заставил целые деревни переселиться в австрийские владения и Черногорию. Война против Черногорцев была ведена им весьма неудачно, и вообще Омер-паша нигде не выказал военных способностей, отличаясь более осторожностью, нежели решительностью. В 1853 году ему было 47 лет.

Превосходство Турок в числе войск подавало им возможность появляться неожиданно на левой стороне Дуная, в различных пунктах, и потому с нашей стороны нельзя было непосредственно прикрывать от вторжения Турок занятые нами Княжества; а было бы выгоднее, расположив главные силы в одной или двух центральных позициях, ограничиться наблюдением течения Дуная и действовать решительно против неприятеля не прежде, как допустив его удалиться на значительное раз-стояние от реки, что способствовало бы при успехе воспользоваться победою: таким образом действовали. на сем же театре войны. Суворов при Фокшанах и Рымнике. и Милорадович у Обилешти. В случае же набегов неприятеля небольшими партиями, можно было противодействовать им летучими отрядами. Вместо того, князь Горчаков, желая совершенно преградить Туркам доступ на левую сторону Дуная, раздробил свои силы на несколько отрядов. долженствовавших встречать неприятеля, как только он появился бы где либо на левом берегу реки. Командующий русскими войсками, желая, по возможности. отнять у Турок средства переправляться через Дунай, приказал собрать в озера, либо устья валахских притоков реки, все лодки и другие перевозочные материалы. В инструкции от 12-го октября начальнику отряда, высланного к Слободзее, генерал-адъютанту графу Анрепу-Эльмпту, было сказано: «при первой попытке неприятеля переправиться через Дунай, стараться атаковать его во время самой переправы». Подобное же приказание было дано стоявшему с отрядом в Малой Валахии, генералу Фишбаху. Таким образом начальники наших отрядов, которым запрещено было переходить на правую сторону Дуная, ограничившись пассивною обороною левого берега и лишены были вполне инициативы действий.

Охранение общего квартирного расположения наших войск, простиравшегося между речкою Кылништи, впадающею в Арджис против Гостинари, Арджисом до устья Дымбовицы и чертою, проведенною от слияния Дымбовицы и Арджиса до Урзичени сперва поручено было авангарду графа Анрепа, усиленному Томским и Колыванским егерскими полками, с двумя батареями 10-й артиллерийской бригады. (3-й Колыванский батальон оставлен в Бузео, для содержания караулов в тамошнем военном госпитале). Сборным пунктом для авангарда назначен лагерь на Нижнем Арджисе, между селениями Колибаш и Гостинари. Для наблюдения пространства к стороне Силистрии. поставлен Боковой отряд у Обилешти, в составе Вознесенского и Ольвиопольского уланских полков. с 7-ою конно-легкою батареею и тремя сотнями донского № 34-го полка, под начальством генерал-майора Богушевского; впоследствии же Обилештинский отряд, усиленный Камчатским егерским полком с легкою № 4 батареей 11-йартиллерийской бригады, гусарским Наследника Цесаревича (Павлоградским) полком с 8-ю конною ротою. остальными сотнями 34-го донского полка и тремя сотнями 9-го донского полка, был поручен генерал-лейтенанту графу Нироду 1-му. Несколько дней спустя, князь Горчаков, имея в виду расширить район расположения войск. чтобы облегчить продовольствование кавалерии, направил к стороне Малой Валахии, в город Руссе-де-Веде, другой боковой отряд, в составе гусарского принца Фридриха-Карла Прусского (Ахтырского) полка, трех батальонов Екатеринбургского полка, батарейной № 1 батареи 10-й артиллерийской бригады и двух сотен 37-го донского полка.

15-го (27-го) сентября, князь Горчаков составил передовой отдел войск, под непосредственным начальством командира 4-го пехотного корпуса, генерала Данненберга, поручив ему охранение Дуная от реки Веде до монастыря Карницели, близ озера Мостище. Авангард этих войск, в составе Томского егерского полка и трех баталионов Колыванского егерского полка, с двумя пешими батареями 10-й артиллерийской бригады и казачьим № 40 полком, под начальством генерал-лейтенанта Соймонова, стал у Одая (Дая), против Журжи. Для охранения общего расположения войск с правого фланга, был расположен к стороне Малой Валахии, у Руссе-де Веде, отряд генерал-лейтенанта Фишбаха, в составе трех батальонов Екатеринбургского полка, Тобольского полка, гусарских полков принца Фридриха-Карла Прусского (Ахтырского) и князя Варшавского (Александрийского), батарейной и легкой батарей №№ 1 10-й артиллерийской бригады, конно-легкой батареи № 10, донского казачьего полка № 88 и трех сотен полка № 37.

28 сентября (10 октября) князь Горчаков, поручив команду над всею кавалериею, собранною в окрестностях Букареста, графу Нироду, назначил генерал-майора Павлова начальником левого отряда, который, после нескольких перемещений войск, был расположен 20 октября (1 ноября), следующим образом: штаб отряда, Селенгинский полк, с батарейною № 8 батареей 11-й артиллерийской бригады, и Ольвиопольский уланский полк, с двумя орудиями донской № 9 батареи, стояли у Будешти, в 18-ти верстах от сел. Новой Ольтеницы; Якутский пехотный полк, с легкою № 5 батареей 11-й же бригады — при корпусном штабе, в сел. Добрени, в 20-ти верстах от Будешти; подполковник Власов, с тремя сотнями своего 34-го донского казачьего полка, находясь в Ольтенице, наблюдал пространство более 60-ти верст по Дунаю, от озера Гряка до монастыря Карницели ³.

Между тем, еще 27 сентября (9 октября), князь Горчаков получил от Омера-паши письмо, в котором турецкий главнокомандующий приглашал его очистить Дунайские Княжества, предупреждая, что если чрез 15 дней не будет дано удовлетворительного ответа, то со стороны Турции последует открытие военных действий.

Князь Горчаков отвечал, что он не уполномочен вести переговоры ни о мире, ни о войне, ни о выводе из Княжеств русских войск.

В начале (в половине) октября, еще до наступления дня, назначенного в письме Омер-паши для открытия действий, раздались первые выстрелы Турок по нашим передовым пикетам. В то же время Турки сильно укрепляли Видин, свозили туда множество артиллерийских снарядов и стягивали войска к верхнему Дунаю; получив о том сведение, князь Горчаков предписал генералу Фиш-баху перейти от Каракула в Крайово, откуда он мог удобнее наблюдать за неприятелем, занимавшим Видин, и разместить большую часть своего отряда по квартирам, что было весьма выгодно по случаю наступившего ненастья.

Одновременно с открытием действий Турками, князь Горчаков, желая усилить средства к обороне Браилова и Галаца и иметь часть флотилии в Валахии, приказал подняться вверх по Дунаю от Измаила к Галацу двум пароходам «Прут» и «Ординарец» с восемью канонирскими лодками. Надлежало пройти мимо укреплений Исакчи, которые Турки летом исправили и вооружили большим числом орудий. Князь Горчаков, имевший о том достоверные сведения, предписал, чтобы флотилия прошла мимо крепости ночью; но начальник экспедиции, капитан 2-го ранга Варпаховский, и все участвовавшие в ней офицеры просили позволения совершить плавание днем.

В бессмертном творении Гомера, неустрашимый сын Теламона восклицает:

«Зевс всемогущий, избавь от ужасного мрака Данаев!

Даю возврати его светлость, дай нам видеть очами,

И при свете губи нас, когда погубить ты желаешь!» ^(*)

(*) — Илиада. Песнь XVII /

И наши Черноморские герои, достойные сослуживцы будущих защитников Севастополя, также хотели стать лицом к лицу опасностям, не желая подвергать себя и вверенные им суда случайностям ночного боя. Командовавший в Измаиле генерал Лидерс согласился на их просьбу. 11-го (23) октября, в 8 с половиною часов утра, русская флотилия появилась перед Исакчею. Турки открыли огонь по нашим судам, вооруженным: «Прут» — четырьмя 36-ти-фунтовыми пушками-карронадами, «Ординарец» — четырьмя пушками, каждая из канонирских лодок — тремя 24-х-фунтовыми орудиями и четырьмя фалконетами; шесть лодок у бортов обоих пароходов прикрывали машины от неприятельских выстрелов. Генерал Лидерс, выехавший в это время к Сатунову, приказал, для развлечения внимания неприятеля, выдвинуть вперед стоявшие в камышах на левом берегу Дуная четыре пеших батарейных орудия, под прикрытием штуцерных Житомирского егерского полка, и открыть огонь по крепости одновременно с действием канонирских лодок. Неприятель громил нашу флотилию из 27-ми орудий большого калибра, прикрытых укреплениями, но не успел нанести значительного вреда русским судам, которые, в 10 с четвертью часов, вышли из под неприятельских выстрелов и прибыли благополучно в Галац. К сожалению, в самом начале боя был убит ядром храбрый командир флотилии Варпаховский; кроме того убито 14 нижних чинов, ранено 5 офицеров и 55 нижних чинов. Урон неприятеля был несравненно более. Город загорелся в нескольких местах; укрепленный лагерь, на скате горы под крепостью, почти совершенно истреблен и войска, занимавшие его, разбежались ⁴.

С. наступлением осени, густые туманы постоянно носились над долиною Нижнего Дуная. Ночи были темны, дни пасмурны. Турки, пользуясь тем, переправлялись небольшими партиями на левую сторону реки и нападали на наши аванпосты. В половине (в конце) октября, сильный турецкий отряд, стоявший на острову против Видина, переправился на левый берег Дуная и занял Калафат; с этого времени стали появляться на путях оттуда, ведущих в Крайово, неприятельские отряды, состоявшие из всех родов войск.

20 октября (1 ноября), в час пополудни, как только стал рассеиваться туман над Дунаем, генерал Соймонов, стоявший с отрядом у Одая ⁵, получив с передовых постов донесение, что турецкая флотилия с войсками идет от Рущука вниз по Дунаю, немедленно ввел в Журжу два батарейных и два легких орудия 10-й артиллерийской бригады. Несмотря на удачное действие нашей артиллерии, турецкие лодки успели миновать Журжу. Вслед за тем появился неприятельский пароход и за ним на буксире галиот, оба с войсками. Поравнявшись с нашею батареей, Турки открыли огонь, на который мы отвечали несколькими меткими выстрелами, что заставило пароход ускорить ход и скрыться за лесистым островом Малою Рошою. Миновав его, неприятель хотел продолжать плавание вниз по Дунаю, но будучи встречен огнем двух легких орудий, высланных под прикрытием роты Томского егерского полка, был принужден отвести пароход назад, между тем как галиот ушел на веслах ⁶. Главнокомандующий турецкими войсками в Булгарии Омер-паша, собрав до 14-ти тысяч человек у Туртукая, решился переправиться на левую сторону Дуная. С этою целью, он перевел на лодках около 3-х тысяч человек на остров, лежащий против Туртукая, несколько выше устья Арджиса. В ночь с 19-го на 20-е октября (на 1-е ноября), стук топоров, услышанный на наших аванпостах, наблюдавших течение Дуная у сел. Новой Ольтеницы, открыл занятие острова Турками, которые немедленно приступили к сооружению батареи на шесть орудий с ложементами для пехоты, против устья Арджиса. На следующий день, 21 октября (2 ноября), неприятель стал переправляться на левый берег Дуная, занял Ольтеницкий каменный карантин, в пять часов пополудни, и в ночи, продолжая переправу, приступил, с помощью нескольких тысяч Болгар, к сооружению ретраншемента впереди карантина и к постройке батарей с амбразурами, причем воспользовался материалами из находившихся там старых укреплений; тогда же наведен был Турками на реке Арджисе мост на судах, в ста саженях выше карантина.

Командующий войсками 4-го и 5-го пехотных корпусов, получив 22 октября (3 ноября) донесение о переправе неприятеля через Дунай, предписал генералу Данненбергу сосредоточить для нападения на Турок из окрестностей Добрени и Будешти к Метрени-Фундени: первую бригаду 11-й пехотной дивизии генерал-майора Охтерлоне с батарейною № 3 и легкою № 5 батареями 11-й артиллерийской бригады, шесть эскадронов Ольвиопольского уланского полка с двумя орудиями Донской № 9 батареи и три сотни Донского № 34 полка.

Для разведания о силах и расположении неприятеля, была произведена, 22 октября, пополудни, усиленная рекогносцировка двумя эскадронами улан и тремя сотнями казаков с двумя донскими орудиями, под начальством генерального штаба подполковника Эрнрота. Из обозрения неприятельской позиции, сделанного при этой рекогносцировке, оказалось, что Турки уже успели укрепиться кругом карантина и вооружить несколько батарей устроенных; в самых укреплениях замечены три баталиона, а впереди — небольшое число иррегулярной конницы. Несколько орудий большого калибра было усмотрено в эполементах, возведенных на покатости правого берега Дуная. Тогда же открыты пехота и иррегулярная конница, продолжавшие переправляться через Дунай к Ольтенице.

Местность, по которой надлежало наступать нашим войскам, для нападения на неприятеля, была весьма неудобна для движения.

От селения Новой Ольтеницы до самого Дуная пролегает равнина, примыкающая правою стороною к реке Арджису, вдоль которой, на пространстве в ширину около ста сажен, тянется густой кустарник, затрудняющий движение войск. Далее — местность в соседстве карантина, и вообще между карантином и Дунаем, перерезана в различных направлениях низменными лощинами, в виде широких рвов, наполненных топкою, весьма вязкою грязью; левее же, к так называемой граничарской башне, простираются кустарники и камыши на болотистой почве. На высотах противолежащего берега Дуная, имеющего в этом месте 212 саж. ширины, были устроены турецкие батареи вооруженные орудиями большого калибра, которые, вместе с батареей, сооруженною на острове, могли перекрестно обстреливать пространство впереди карантина. Ниже карантина, у пристани левого берега Дуная, стояли пять лодок, вооруженных орудиями, которые, в совокупности с артиллерией ретраншемента, сооруженного впереди карантина, обстреливали настильно местность между карантином и Новою-Ольтеницею. На самом же ретраншементе (как оказалось впоследствии), находилось в амбразурах, выложенных из туров и фашин, 20 орудий, именно: 9 впереди карантина, 7 влево от карантина, у реки Арджиса, и 4 вправо, на боковом фасе. Высота брустверов была до 4-х фут, толщина насыпей от 10-ти до 12-ти фут, а глубина топких рвов, окружавших укрепления, до 7-ми фут.

23-го октября (4-го ноября), по сборе русского отряда у Старой-Ольтеницы, войска, пройдя это селение, построились в боевой порядок: 1-й и 2-й батальоны Селенгинского пехотного полка, в колоннах к атаке, с четырьмя орудиями легкой № 5 батареи 11-й артиллерийской бригады, рассыпав впереди фронта своих штуцерных, составили правое крыло, примыкавшее к Арджису; вправо от дороги, ведущей из сел. Нов.-Ольтеницы к карантину, расположилась батарейная № 3 батарея, а левее артиллерии стали уступами в колоннах 3-й и 4-й батальоны Селенгинского полка. Якутский пехотный полк (4 батал.), с 8-ю орудиями легкой № 5 батареи и ротою 5-го саперного батальона, находился в резерве, за левым крылом, позади Новой-Ольтеницы; левее их стали шесть эскадронов Ольвиопольского уланского полка с двумя орудиями донской № 9 батареи. Число наших войск вообще не превышало 6-ти тысяч человек.

На генерал-майора Охтерлоне, командовавшего правым крылом, возложена была обязанность наблюдать за правым берегом Арджиса и, пользуясь кустарником на левом берегу, выдвинуть штуцерных как можно ближе к укреплению. чтобы действовать по прислуге неприятельской артиллерии. Генерал-майору Павлову, находившемуся при шести батальонах левого крыла, поручено было командовать всею пехотою, а начальнику 4-й артиллерийской дивизии, генерал-майору Сикстелю — распоряжаться действиями артиллерии. Командиру Донского казачьего № 34-го полка приказано: одновременно с выездом на позицию батарейной № 3-го батареи, быстро собрать казачью цепь на фланги боевого порядка, чтобы дать простор действию артиллерии.

В первом часу пополудни, войска двинулись против неприятеля. В час пополудни, русская артиллерия — на правом крыле 4 легких и в центре 12 батарейных орудий — выстроилась на позиции, в 450 саженях от укреплений карантина, и открыла огонь, на который все турецкие батареи отвечали сильною канонадою. Наша батарейная батарея, переходя последовательно с пальбою на расстояния 350, 300 и 250 сажен от карантина, взорвала у Турок два зарядных ящика.

В три часа пополудни, когда по-видимому огонь неприятеля уже был ослаблен, приказано было всей пехоте, построенной в колонны к атаке, идти на штурм укреплений. 1-й и 2-й батальоны Селенгинского полка двинулись вдоль реки Арджиса, а 3-й и 4-й батальоны того же полка и за ними по-эшелонно все четыре Якутские батальона — прямо на карантин. Тогда же восемь легких орудий, вызванные из резерва перед левый фланг пехоты, быстро выехали на позицию, в 250 саженях от укреплений карантина, и открыли живой огонь, действуя четырьмя орудиями против исходящего угла укреплений, а остальными четырьмя, вместе с двумя казачьими орудиями, по судам, стоявшим ниже карантина, из коих одно двухмачтовое, после нескольких выстрелов, было сожжено.

Войска смело шли на приступ, но 8-й и 4-й батальоны Селенгинского полка, за каждым из коих следовали уступами по два батальона Якутского полка, были задержаны в ста саженях от укрепления переходом через топкий ров. Тогда же неприятель сделал по ним залп картечью из всех орудий укрепления, и вслед затем открыл по всей линии ретраншемента батальный огонь, продолжавшийся несколько минут; 1-й и 2-й батальоны Селенгинского полка, по выходе из кустов, также были встречены картечью и ружейным огнем.

Колонны наши приостановились, но только на одно мгновение, после чего снова устремились на штурм: впереди, 8-й и 4-й Селенгинские батальоны; позади их, эшелонами, четыре батальона Якутского полка. В шестидесяти саженях от неприятеля, наши войска встретили новую преграду — широкую тонкую канаву; но она не остановила наступавшие колонны Под сильнейшим картечным и ружейным огнем баталионы устремились вперед, перегоняя один другого; 1-й и 3-й батальоны Якутского полка, обойдя с флангов 3-й Селенгинский батальон, опередили его. Уже в этих войсках большая часть штаб-офицеров и все офицеры знаменных рот выбыли из строя, но, несмотря на убийственный огонь, наши колонны подошли к укреплениям. Охотники, в голове которых шли Селенгинского полка поручик Зиненко и Якутского прапорщик Раздеришин, достигли рва.

Неприятели, устрашенные смелым наступлением наших войск, стали свозить артиллерию с ретраншемента; часть пехоты и кавалерии поспешно уходили к берегу Дуная. Огонь Турок заметно сделался слабее. Уже наши охотники стали спускаться в ров. Но этот первоначальный успех был куплен дорогою ценою, и много храбрых выбыло из рядов нашей пехоты. Генерал Данненберг, сообразив, что если бы даже и удалось нам овладеть укреплениями карантина, мы не могли бы удержаться в них, под огнем сильных турецких батарей, расположенных на правом берегу Дуная, приказал прервать штурм и отвести назад сражавшиеся батальоны.

Войска наши отошли неохотно, но в порядке, за топкие канавы, где получили приказание остановиться, чтобы, под покровительством артиллерии, подобрать раненых и убитых. Из турецких окопов показалась было кавалерия, которая, однако же, будучи встречена картечным залпом, отошла поспешно за укрепления. Канонада неприятельской артиллерии умолкла на всех пунктах, несмотря на то, что наши колонны находились под самым действительным огнем. Турки прекратили пальбу вероятно потому, что их орудия уже были свезены с батарей из опасения штурма, либо по недостатку зарядов, но отнюдь не из уважения к храбрости наших войск, как о том писали иностранные газеты. Такой рыцарский поступок вовсе нейдет к Туркам. Напротив того, их всадники, появившиеся из-за окопов, начали было рубить головы раненым, когда наша картечь обратила их в бегство.

К вечеру, главные силы русского отряда отошли на высоты, за сел. Старую-Ольтеницу; гард, в составе двух батальонов Якутского полка при четырех легких орудиях, двух эскадронов Ольвиопольских улан с двумя донскими орудиями и трех казачьих сотен, стал у выхода из Новой-Ольтеницы, имея казачью цепь в полуверсте впереди этого селения.

В деле под Ольтеницею мы потеряли: убитыми 5 офицеров и 231 нижних чинов; ранеными 9 штаб-офицеров, 30 обер-офицеров и 695 нижних чинов; вообще же выбыло из строя 970 человек. В числе умерших от ран были находившиеся в охотниках поручик Зиненко и прапорщик Раздеришин; в числе раненых: Селенгинского полка: подполковник Порогский и майор Галье, которые, получив тяжелые раны, продолжали командовать своими батальонами до изнеможения сил; командир 8-й роты Конюк, уже раненый четыре раза, шел вперед с своими солдатами, пока был поражен в бок ядром; подпоручик Путята, находясь в цепи, был тяжело ранен, но не позволил штуцерным поднять себя, сказав им: «Ваше место впереди, меня подберут другие»; подпоручик Федотов, лучший стрелок в полку, командуя штуцерными, был сильно контужен, но оставался постоянно с штуцером в руках впереди полка; его шинель была пробита пулями в восьми местах. Якутского полка: командир 1-го батальона подполковник Скюдери, получив три тяжелых раны, продолжал вести вперед своих солдат, до совершенной потери сил от истечения крови; командовавший 4-м батальоном майор Соллогуб, взяв знамя от раненого смертельно знаменщика, несмотря на полученную им самим рану, шел перед батальоном, пока было приказано отступить; командир 2-й мушкетерской роты штабс-капитан Скородумов, пораженный в шею, вынул пулю из раны, вел свою роту, и снова был ранен в руку; командир 8-й роты штабс-капитан Лютер, горячо любимый своими солдатами, будучи тяжело ранен картечью в руку, продолжал идти вперед и ободрял подчиненных ему людей, пока одно ядро ударило ему в грудь, а другое сорвало голову; прапорщик Попандопуло, когда перешибло ему пулею кость в ноге, продолжал идти в цепи застрельщиков, опираясь на ружье, упал без чувств и впоследствии умер от полученной им раны. Нижние чины отличались обычными русскому солдату хладнокровием и смелостью. Потери, понесенные неприятелем, неизвестны, но, по всей вероятности, были велики; сосредоточенный огонь наших батарей, поражавший на близком расстоянии Турок картечью, должен был произвести разрушительное действие; в числе убитых был один из пашей, а другой, Ахмед-паша, ранен ⁷.

Общий голос тогда утверждал, что войска наши непременно овладели бы укреплениями ольтеницкого карантина, если бы не получили приказания отступить. И действительно — что заставило отказаться от довершения успеха? Опасались ли — как говорили одни — что Турки очищают укрепления с тем, чтобы дать свободу действовать по ним с тыла всем батареям, сооруженным на острову и на правом берегу Дуная? Но это было возможно предвидеть заранее, и в таком случае не следовало предпринимать штурма. Или — как полагали другие — не надеялись на успех, найдя укрепления сильнее, чем заключали из сделанной рекогносцировки? Следовательно — самая рекогносцировка была недостаточна к тому, чтобы, основываясь на ней, решиться на такое отважное предприятие. Обвиняли в неудаче генерала Данненберга, но и со стороны князя Горчакова были сделаны важные упущения. Ему следовало послать к Ольтенице не одну бригаду, а целую дивизию, тем более, что это предприятие было первое, и потому последствия его могли оказать влияние на всю кампанию вообще; непростительно было действовать на-авось, особенно, когда другие войска стояли, так сказать, под рукою. К тому же, ему следовало предварительно дать надлежащие наставления генералу Данненбергу, который, при всей своей учености и совершенном знании теории военного искусства, не имел большой боевой опытности и, достигнув звания корпусного командира, не одержал ни одного успеха. Но, кто бы ни был виноват в этом деле, несомненно то, что наши войска честно исполнили свой долг, и что Турки не могли похвалиться победою; мы отступили, а не были отбиты. Тем не менее, однако же, в начале (в половине) ноября, телеграфические депеши возвестили Европе, что Омер-паша, переправясь у Ольтеницы через Дунай, разбил сильный русский отряд и обратил Русских в бегство на всех пунктах; что он уже достиг Букареста. Недоброхоты России славили военные дарования турецкого вождя, предрекая ему другие, решительные успехи над Русскими, которые, по уверениям публицистов, были не в состоянии противиться Туркам. Но вскоре обнаружилось, в какой степени было преувеличено значение Ольтеницкого дела ⁸.

Впоследствии времени, офицеры, участвовавшие в сражении при Ольтенице, соорудили на могиле павших там своих товарищей памятник: это — мраморная пирамида на высоком зеленом холму, окруженном деревьями и кустарником, наверху урна и над нею крест. В Ольтеницкую церковь внесены вклады для духовенства, чтоб оно радело о сохранении могилы и совершало над нею панихиды в годовщину Ольтеницкого дела ⁹.

Император Николай, рассмотрев подробное описание дела под Ольтеницею, соизволил сделать следующие замечания:

«1) Двух батарей было мало чтоб уничтожить артиллерию, стоявшую в укреплениях, тем более, что на правом берегу Дуная устроены были Турками еще другие батареи. 2) Атака пехотою была ведена, вопреки всех правил, колоннами к атаке, почти в сплошном построении, ибо уступы были почти без интервалов. 3) Следовало придать в помощь артиллерии цепь всех штуцерных бригады, которые должны были сосредоточивать свой огонь по амбразурам турецких укреплений. 4) Переднюю линию вести ротными колоннами в шахматном порядке, или в две линии, с стрелками в интервалах. 5) Третью линию и резерв держать по крайней мере в 300 шагах позади, в колоннах к атаке, и не заслонять действия своих батарей. Тогда потеря была бы умереннее и вероятно успех соответствовал бы пожертвованиям» ¹⁰.

Князь Горчаков сознавая, что у нас в деле под Ольтеницею действительно было мало артиллерии и вообще войск, оправдывался тем. что 23-го октября для нападения на Турок он не имел под рукою более двух пехотных полков и двух батарей, потому что, в ожидании переправы неприятеля на нескольких пунктах, было необходимо держать часть войск в центральных позициях. Ближайшие к Ольтенице наши войска, именно 1-я бригада 12-й пехотной дивизии и легкие батареи № 6 и 8, 12-й артиллерийской бригады, находились в расстоянии 45-ти и 50-ти верст и не могли прибыть к Ольтенице прежде 24-го октября ввечеру; следовательно — нападение было бы произведено 25-го, и к тому времени Турки утвердились бы и усилились бы еще более на левом берегу Дуная, что и заставило атаковать неприятеля малыми силами. но, за то, и в менее укрепленной позиции ⁽В действительности же близ Будешти, в небольшом переходе от Ольтеницы, стояли тогда три баталиона Камчатского егерского полка с легкою № 4-го батареей № 11-й артиллерийской бригады⁾.

На вопрос, сделанный генералу Данненбергу — почему же не были употреблены при атаке ротные колонны, он отозвался, что как вверенные ему войска еще не бывали в огне, то он предпочел вести их более самостоятельными массами, и в особенности потому, что совершенно открытая местность впереди неприятельских укреплений не благоприятствовала построению войск мелкими частями.

На счет того, что резерв находился в слишком близком расстоянии от боевых линий, генерал Данненберг полагал, что при атаке укреплений нужно было сблизить его, чтобы, в случае надобности, поддерживать им боевые линии; но князь Горчаков не разделял этого мнения, и, «поставя генералу Данненбергу на вид сие неосновательное отступление от правил устава», подтвердил всем начальникам частей войск: «впредь держаться в точности тактических правил, утвержденных уставом, с некоторым развитием сих основных начал» ¹¹.

После дела при Ольтенице князь Горчаков, получив донесение, что Турки более и более усиливаются при Туртукае, счел нужным подкрепить отряд генерала Павлова, у Ольтеницы, уланским герцога Нассауского (Одесским) полком с четырьмя орудиями конно-легкой № 9 батареи. Затем, снова узнав об усилении неприятеля, занимавшего позицию у Ольтеницкого карантина, князь Горчаков перевел в Будешти 12-ю пехотную дивизию (кроме Украинского егерского полка оставленного в Букаресте), с тремя батареями 12-й, одною — 11-й артиллерийской бригады и донскою № 9-го. — Бугский уланский полк, с четырьмя орудиями конно-легкой № 9-го батареи, и 4-й стрелковый батальон были расположены у Добрени. 1-я бригада 11-й пехотной дивизии (Селенгинский и Якутский пехотные полки). с двумя батареями, стали у Фундени. Генерал-адъютанту Анрепу предписано, со всею пехотою его отряда (шестью батальонами Охотского и Камчатского егерских полков). идти к Негоешти, оставя у Слободзеи генерал-майора Богушевского с Вознесенским уланским полком. дивизионом Ольвиопольских улан и конно-легкою батареей № 7-го. Но как занятие позиции у Слободзеи обеспечивало сообщения армии с Молдавиею и Бессарабиею, то отряд Богушевского был усилен прибывшими из отряда Энгельгардта Люблинским егерским полком и легкою батареей. Командующий войсками 4-го и 5-го корпусов, желая следить сам за действиями Омер-паши, перевел свою главную квартиру, 29-го октября (10-го ноября), из Букареста в Будешти. Генерал-майору Павлову было предписано, в случае наступления Турок, стараться заманить их к сел. Негоешти.

По-видимому, неприятель имел намерение распространить круг действий своих на левой стороне Дуная. В ночи на 28-е октября (9-е ноября), два турецких батальона переправились у Ольтеницы с острова на левый берег Дуная, близ устья Арджиса, и расположились на правом берегу этой реки под покровительством батарей, сооруженных на острову и у карантина, а на следующий день переправлялась через Дунай неприятельская кавалерия. Но 31-го октября (12-го ноября) Турки зажгли карантин, взорвали два фугаса впереди своего ретраншемента, предали огню мост, наведенный ими на Арджисе, у самого устья этой реки, и поспешно ушли на правый берег Дуная, оставя за собою только батарею на острову и небольшую часть войск на мысу правого берега Арджиса, при впадении сей реки в Дунай, да и те удалились в следующую же ночь на правую сторону Дуная.

По всей вероятности, причиною неожиданного перехода Турок на правый берег Дуная было сосредоточение русских войск в окрестностях Ольтеницы, не позволившее Омеру-паше помышлять о каких-либо решительных действиях на левой стороне Дуная. Но почему он не оставил за собою укреплений карантина, под покровительством сильных батарей у Туртукая, что дало бы ему возможность озабочивать нас переправою на левый берег и заставило бы князя Горчакова постоянно наблюдать сей пункт и держать у него в сборе значительные силы? Публицисты Западной Европы, ожидавшие от Омера-паши великих подвигов, пришли в недоумение, узнав об его отступлении после дела при Ольтенице, представленного ими в виде славной победы Турок над Русскими. Чтобы оправдать турецкого военачальника, прибегали к самым нелепым догадкам; так, наприм., уверяли, будто бы он уже готовился идти на Букарест, куда ему был открыт путь, но что австрийские дипломаты заставили его очистить левый берег Дуная ¹². Если бы это обстоятельство действительно побудило Омера-пашу оставить позицию при Ольтеницком карантине, то почему же венский кабинет не потребовал от Турок очищения валахского берега ближе к своей границе, в Калафате, где обеспокоивало его гораздо более пребывание Клапки и других венгерских эмигрантов?

Как с удалением Турок из Ольтеницкого карантина уже нельзя было ожидать их наступления с этой стороны, то, для доставления войскам, сосредоточенным в окрестностях Будешти, более выгодного расположения по квартирам и в землянках, предписано разместить главные силы между Будешти и Букарестом, оставя у Ольтеницы авангард под начальством генерал-майора Павлова, в составе уланского принца Нассауского полка, с четырьмя орудиями конно-легкой № 9 батареи, и полков Селенгинского пехотного и Камчатского егерского, с батарейною № 3-го и легкою № 5-го батареями 11-й артиллерийской бригады, и ротою 5-го саперного батальона. Главная квартира князя Горчакова возвратилась в Букарест, 3-го (15-го) ноября.

Вслед затем войска Лидерса, двигавшиеся к Браилову, для противодействия наступательным покушениям неприятеля, возвратились на места своей прежней стоянки ¹³.

Между тем Турки переправлялись через Дунай, небольшими частями, на различных пунктах, что заставило, наконец, наших отрядных начальников доносить в главную квартиру о желании стоявших на передовых постах казаков делать по временам поиски на правый берег Дуная, для снятия турецких постов, вдоль реки расположенных. Командующий войсками разрешил всем отдельным начальникам: дозволять такие поиски, дабы держать неприятеля в постоянной тревоге, но только с тем, чтобы поиски были непродолжительны, и чтобы производящие их люди не оставались долго за Дунаем ¹⁴.

У Рущука неприятель строил батареи на правом берегу Дуная, и под покровительством их и густого тумана, заняв остров Макан, переправил туда войска и начал сооружать на западной оконечности острова земляные укрепления. По донесении о том в нашу главную квартиру, генерал-лейтенант Соймонов получил предписание: «в случае переправы Турок у Журжи, или у Макана, оспаривать переход сколько возможно, не рискуя неудачи».

Генерал Соймонов, старый воин, храбрый, хладнокровный в огне, заботился с отеческою попечительностью о вверенных ему войсках и был любим своими подчиненными. Отряд его ¹⁵ стоял в восьми верстах от Журжи, в крепкой позиции у Фратешти. Имея в виду остановить работы неприятеля на острову, Соймонов воспользовался густым туманом, утром 28-го октября (9-го ноября), и привел неожиданно к берегу против Макана восемь батарейных орудий, под прикрытием одного батальона Томского полка, и конную батарею с дивизионом гусар. Артиллерия, спустившись с высот, открыла огонь ядрами и гранатами по неприятелю, занимавшему остров. Турки отвечали канонадою со всех своих батарей, но без успеха, и вскоре, прекратив свои работы, скрылись в густом лесу острова. Наши войска были отведены обратно к Фратешти. 30 октября (11 ноября), штуцерные Томского полка, расположась на берегу, за построенною накануне насыпью, завязали перестрелку с Турками, остававшимися на острову; а на следующий день, генерал Соймонов, со всем своим отрядом, выступив утром из Фратешти, выставил артиллерию на позиции против острова Макана и открыл канонаду, на которую неприятель отвечал огнем из орудий крепости Рущука, а также с укрепления против Журжи и с батареи, расположенной на высоте правого берега Дуная, между островами Чароем и Маканом. Под громом нашей артиллерии, отправились с левого берега на Макан пять лодок с 80-ю охотниками, под начальством четырех офицеров (адъютанта начальника 10-й пехотной дивизии поручика Чаплинского, поручика Хабарева и подпоручиков Бабарыкина и Пржеславского), кои смело взлезли на высокий, обрывистый берег острова и, разделясь на несколько частей, под командою помянутых офицеров, заставили неприятеля оставить остров, с потерею двадцати человек убитыми. Хотя после того Турки и появлялись на острову, однако же, каждый раз подвергаясь канонаде наших батарей, уходили на правый берег Дуная. В ночи с 5-го на 6-е (с 17-го на 18-е) ноября, Соймонов устроил батарею с амбразурами, для прикрытия нашей артиллерии, против острова Макана; тогда же приготовлены плоты, для наводки моста через рукав Дуная между Журжею и островом Чароем, и 20 гребных судов, на коих могло поместиться 200 человек, кроме гребцов. Деятельность и благоразумные распоряжения нашего отрядного начальника, наконец, заставили Турок отказаться от их покушений на этом пункте и в половине ноября ст. ст. уйти в Рущук. До самого конца 1853 года, Турки не отваживались ни на какое предприятие из Рущука. Генерал Соймонов, пользуясь временем, когда Дунай несколько очистился от льда, послал на остров Макан две роты, которые срыли укрепления, возведенные неприятелем, и уничтожили находившиеся там шалаши и землянки.

На пространстве по Дунаю, ниже Рущука, а равно выше этого пункта до устья Ольты, Турки ограничивались маловажными перестрелками с валахскими пикетами.

Главные же действия неприятеля происходили в Малой Валахии, где неприятель, по прежнему, сосредоточивал войска у Калафата ¹⁶.

Но, прежде изложения этих действий, обращусь к событию, имевшему последствием разрыв дипломатических сношений России с западными державами.

Приложения к главе V.

¹ Журнал военных действий 4-го и 5-го корпусов, под начальством генерал-адъютанта князя Горчакова.

² Ведомость о числе турецких войск в Булгарии (прилож. к журналу действий 4-го и 5-го корпусов).

³ Журнал действий 4-го и 5-го корпусов.

⁴ Донесение генерала Лидерса. — Рапорт генералу Лидерсу контр-адмирала Мессера. — Приказ командующего войсками 4-го и

5-го пехотных корпусов, генерал-адъютанта князя Горчакова.

⁵ Состав отряда генерала Соймонова: Томский и Колыванский егерские полки; две пеших батареи 10-й артиллерийской бригады;

пять сотен донского № 40-го полка.

⁶ Донесение генерала Соймонова.

⁷ Рапорт князю Горчакову командира 4-го пехотного корпуса генерала от-инфантерии Данненберга, от 26 октября 1853 года, за

№ 1,043. — Описание дела при Ольтенице, 23 октября 1853 года, при

отзыве военяому мннистру князя Горчакова, от 29 поября, за 3& 2,349.

⁸ W. Rustow. Der Krieg gegen Russland. I. 24 — 25. — Е. Ковалевский. Война с Турцией в 1853—1854 годах. 86-87. — XIX-й век. П. Н. Ушаков. 30 и 31.

⁹ Е. Ковалевский. Война с Турцией в 1853 и 1854 годах. 88.

¹⁰ Письмо военного министра, князя Долгорукова, князю Горчакову, от 12 декабря 1853 года.

¹¹ Из письма князя Горчакова военному министру, от декабря 1853 года.

¹² L. Guerin. Histoire de la derniere guerre de Russie, 1853—1856. 49-50.

¹³ Журнал действий 4-го и 5-го корпусов.

¹⁴ Рапорт командиру 5-го пехотного корпуса, генерал-адъютанту Лидерсу, начальника штаба войск 4-го и 5-го пехотных корпусов, генерал-адъютанта Коцебу, от 1-го ноября 1853 года.

¹⁵ Состав отряда генерала Соймонова: Томский и Колыванский егерские полки; гусарский Наследника Цесаревича (Павлоградский) полк; 8 орудий батарейной № 2-го и 8 орудий легкой № 2-го батареи 10-й артиллерийской бригады и конно-легкая батарея № 8-го.

¹⁶ Журнал действий войск, под начальством князя Горчакова.

Организация турецких войск.

Турецкие войска, до преобразования их, не имели ни правильного строя, ни тактического образования. Пехота их сражалась в виде беспорядочной толпы, и потому мало была способна к натиску, но могла наносить большой вред меткою стрельбою; кавалерия, действовавшая в рассыпную, имела большое преимущество над европейскими всадниками в одиночном бою, по отличному оружию и превосходным лошадям; артиллерия не отличалась движимостью, но действовала довольно метко. Сформированные в половине ХIV-го столетия, при султане Амураде I (по другим сведениям, при Оркане), из пленных христианских юношей, отборные отряды пехоты (янычары) и конницы (спаги), славились воинским духом в течении трех веков.

При начале учреждения янычар, их было не более тысячи; впоследствии число это возросло до 40 т., а при уничтожении их считалось в янычарских списках свыше 150 т. Чем более увеличивалось это войско, тем более чувствовало оно свою силу и влияние.

Привилегии, которыми пользовались янычары, привлекали многих поступать в их списки; сам султан считался первым солдатом первой янычарской орды. Не более как чрез 100 лет после их учреждения, янычары потребовали от султана 10 мешков золота, за возведение его на трон, и постепенно увеличивали эту подать, пока она не была уничтожена в 1774 г. Всякое распоряжение правительства, несогласное с видами янычар, было сопровождаемо возмущением их, что побудило к уничтожению их, а усовершенствование регулярных европейских армий и развитие тактического образования, дававшие им перевес в войнах с Турками, заставили султанов устроить войска по образцу европейскому. Попытка султана Селима в 1802 году основать новое войско, названное им Низам-Джедис, стоила ему жизни. Наследник его, Махмуд II, 2 июня 1826 года, уничтожил янычар и в короткое время создал регулярную армию в 48,000 человек, которая была одета, вооружена и обучена по-европейски. Война России с Турциею 1828 и 1829 годов застигла Турцию в эпоху начала этого преобразования. Настоящее преобразование турецких войск и новая их организация начинаются с 1836 года. Идея этой организации принадлежит офицеру прусского генерального штаба, ныне знаменитому фон-Мольтке, а приведение ее в исполнение, преимущественно по артиллерии, возложено было на прусского артиллерийского офицера Куцковского.

Эта новая организация окончательно введена уже при султане Абдул-Меджиде известным гаттишерифом гюльханейским, 1839 года, и доиолнительными положениями, обнародованными в 1843 и 1844 годах.

Новая система организации турецких войск состояла в следующем:

Служба в войсках разделялась на низам — служба действительная, и редиф — служба в резерве.

Военные силы Турции, состояли: 1) из регулярной действующей армии, 2) из резерва, 3) из вспомогательных контингентов и 4) из войск иррегулярных.

I. Действующая армия разделялась на 6 корпусов, которыми командовали маршалы (муширы); каждый корпус состоял из 2-х дивизий, командуемых дивизионными генералами (ферик) и 6-ти бригад, под начальством бригадных генералов (лива),

Каждый корпус состоял из 11-ти полков: 6-ти пехотных, 4-х кавалерийских и 1-го артиллерийского.

Пехотный полк состоял из 4-х батальонов; батальон из 4-х рот; рота из 2-х взводов.

Кавалерийский полк состоял из 6-ти эскадронов, из коих два фланговые (1-й и 6-й) карабинерные, а средние пикинерные.

Артиллерийский полк состоял из 12-ти батарей, из коих 8 пеших, 3 конных, 1 горная; в каждой батарее 6 орудий; две пеших батареи составляли батальон. В пехоте полагалось: в роте 200 человек, в батальоне 815, в полку 3263, в кавалерии — эскадрон 155 человек, полк 934 человек, в артиллерии — в полку 1300 человек. Кроме этих шести корпусов, были еще отдельные и специальные корпуса, как-то: одна бригада на острове Кандии, полк пехоты и полк кавалерии в Триполи, столько же в Тунисе, и проч.

Специальные корпуса, под начальством главного начальника артиллерии, состояли из центрального корпуса артиллерии и 2-х полков сапер.

Таким образом вся действующая армия из 80-ти полков должна была составлять по штату:

Пехоты		36 полков	117,468 человек
Кавалерии		24 полка	22,416
Артиллерии		6 полков	7,800
Резервн. и креп. артилл.		4 полка	6,200
Инженерн. войск		2 полка	1,600
Отдельные корпуса	в Кандии	4 полка	8,000
		в Триполи	2 полка
		в Тунисе	2 полка
		80 полков	170,484 человека

II. Резервная армия, состоявшая из людей, прослуживших 5 лет в действующих войсках, должна быть организована в военное

время таким же образом и в таком же числе, как и действующая. Каждый действующий корпус имел свой резервный, находившийся в мирное время под командою лива, который имел свое местопребывание в главной квартире корпуса. Полки резерва имели кадры из офицеров и унтер-офицеров, которые получали от правительства жалованье; они должны были жить в городах и селениях среди отпускных солдат и производить им учение раз в неделю. Резервные солдаты, в продолжение всего семилетнего срока своей службы, были обязаны ежегодно являться в главную квартиру своего корпуса для участия в больших маневрах, и для этого в каждой корпусной квартире имелось депо оружия.

III. Вспомогательные контингентывассальных владений составляли ту часть военной силы, на которую турецкое правительство менее всего могло рассчитывать, потому что, при известных политических обстоятельствах, некоторые из вассальных провинций не исполняли своих обязанностей; вообще же вспомогательный контингент мог простираться до 117 т. в следующей соразмерности.

Молдавия и Валахия	7,000
Сербия	20,000
Босния и Герцеговина	30,000
Верхняя Албания.	10,000
Египет	40,000
Триполи и Тунис	10,000
___________________________
Итого	117,000

Молдавская милиция состояла из одного полка пехоты, разделенного на 2 батальона, одного эскадрона улан и легкой пешей батареи в 6 орудий.

Валахская милиция состояла из 3-х полков пехоты, разделенных каждый на 2 батальона, одного дивизиона улан и пешей батареи в 8 орудий.

Штатное число милиции всех трех родов войска: в Молдавии 2180 человек, в Валахии 5948 человек.

Кроме милиции, в Княжествах находились еще следующие вооруженные команды.

1) Доробанцы (жандармы) пешие и конные: в Молдавии 1259 чел., в Валахии 4200 человек.

2) Граничары (пограничная стража): в Молдавии 515, в Валахии 7054.

3) Пожарная команда в Валахии из 323 чел.

Милиция была обучена но русскому уставу.

Комплектуется она посредством рекрутских наборов; срок службы в милиции был 6-ти-летний, по истечении которого милиционеры зачислялись на 2 года в пограничную стражу или в Доробанцы.

По вступлении русских войск в Дунайские княжества, милиция обоих Княжеств, имевшая в наличном составе 6760 человек, поступила в наше распоряжение.

Батальоны милиции были присоединены к некоторым полкам в виде пятых батальонов. Артиллерия валахская действовала при переправе наших войск через Дунай у Браилова, а при осаде кр. Силистрии ею вооружен был один из редутов, составлявших нашу контр-валационную линию. При отступлении наших войск из Княжеств, милиция была обезоружена и распущена по домам, а артиллерия увезена из опасения, чтобы Турки не завладели ею.

IV. Иррегулярные турецкие войска состояли:

1) Из пеших жандармов (кавассы), конных жандармов (сеймены) и полевой стражи (субаши).

2) Из Татар Добруджи и Малой Азии.

3) Из иностранных легионов.

4) Из волонтеров мусульман (баши-бузуки).

К иррегулярным войскам надо отнести также ополчения, формируемые из Некрасовцев (Липован).

Некрасовцы обитали сперва в восточной части Бабадагской области, но вследствие междоусобий пашей, в которых Некрасовцы принимали участие, и постоянных столкновений их с Запорожцами, обитавшими по Дунаю, они были поселены в 1806 году на берегу Мраморного моря, куда еще во время войн Румянцева часть их удалилась, а на Дунае осталось их очень мало, преимущественно в западной части Бабадагской области. Сеча же Запорожцев, находившаяся в Сейменах, за разбои на Дунае, была переведена в м. Большие-Дунаевцы. Некрасовцы служили конными и делились на полки, в которых избирали из среды своей полковников и есаулов. Запорожцы прежде служили пешими в турецкой армии, а в 1828 году под начальством атамана Гладкого перешли в Россию и поселились на берегах Азовского моря.

Числительность всех иррегулярных войск можно полагать до 80 т. Таким образом число военных сил Турции вообще могло простираться до 400 тыс. челов. Но такой вывод далеко не точен, потому что организация турецкой армии не успела еще утвердиться на прочных основаниях и не все вассальные владения выставляли вспомогательные контингенты.

Генерал Бараге-д’Илье, в депеше к военному министру Сент-Арно, от 15 января 1854 года, писал, что резервы в Турции еще не организованы, рекруты и волонтеры приходят со всех концов Империи, но некому их учить, нет офицеров.

Если к тому принять во внимание общее нерасположение Турок к регулярной военной системе и европейскому обмундированию, то почти наверно можно сказать, что Турция с трудом могла выставить более 200 т. войска ^(*****).

Вообще регулярная система очень трудно прививается к Турции, и преобразование ее армии по образцу европейскому существовало более на бумаге, нежели на самом деле; войска только по наружности казались регулярными. Войска не были разделены ни на бригады, ни на дивизии. Не было ни генерального штаба, ни интендантства, ни других должностных чиновников. Омер-паша, вместо офицеров генерального штаба, для исправления различных поручений, употреблял несколько десятков писарей. В роде генерал-интенданта и генерал-кригс-комиссара, при турецкой армии, был гражданский чиновник, который, именем главнокомандующего давал предписания губернаторам о доставлении в армию фуража, провианта, денег, и т. п. Губернаторы, в свою очередь, передавали эти приказания уездным начальникам, которые в сущности и довольствовали армию. Жалованье должно было выплачиваться ежемесячно, но это за недостатком средств исполнялось весьма неаккуратно, что часто было причиною больших беспорядков в армии. По свидетельству Пужада, в армии Омера-паши некоторые люди оставались без жалованья в продолжении 6-ти и 10-ти месяцев; напрасно Омер-паша писал об этом в Константинополь; новый сераскир Риза-паша, враг Омера, оставил без внимания его просьбу; Омер-паша вынужден был писать самому султану, чтобы приняты были меры для удовлетворения войск, или чтобы его уволили от службы. Султан в ответ на это пожаловал Омера званием генералиссимуса и прислал 60 милл. пиастров (около 3 милл. руб. сер.) в уплату жалованья за прошлое время.

Комплектование армии производилось посредством рекрутского набора, призывом молодых людей, достигших 20-ти-летнего возраста и признаиных способными к военной службе; ежегодный контингент, в числе 25 тыс. человек, пополнялся из всех призванных, посредством тиража.

Числительность контингента распределялась между различными провинциями, пропорционально пространству и населенности их, и полки, составляющие каждый корпус, пополнялись из одного или нескольких дистриктов, и всегда из одних и тех же, вслед-ствие чего все государство, по числу 6-ти корпусов, было разделено на 6 округов.

I Корпус — Императорская Гвардия. — Штаб-квартира Скутари (на Азиятском берегу Босфора). Округ — в прибрежной части Малой Азии.

II Корпус Константинопольский. — Штаб-кварт. Константинополь. Округ — по южную сторону Балканов.

III Румилийский. — Штаб-кварт. Монастырь. Округ — Албания и Булгария.

IV Анатолийский. — Штаб-квартира. Эрзерум. Округ — северная часть Азиятской Турции.

V Аравийский или Сирийский, Штаб-кварт. Дамаск. Округ — юго-западная часть Азиятской Турции и Сирия.

VI. Иракский. Штаб-кварт. Багдад. Округ — юго-восточная часть Азиятской Турции.

Прежде в турецкой армии могли служить одни только мусульмане, а христианское население, в замен того, обложено было поголовною податью (харадж), и хотя с 1847 года Греки стали нести службу во флоте, и повелением султана, объявленным в 1850 году, уничтожена поголовная подать, и все христиане (рай) обязаны служить в сухопутной армии наравне с мусульманами, однако же этот новый порядок, встреченный с большим неудовольствием, не был приведен в исполнение.

Администрация и хозяйственная часть.

Высшее военное управление сосредоточивалось лице военного министра (сераскира), при котором состоит верховный военный совет из 15-ти человек.

Каждый корпус имел своего интенданта и свой административный совет из 7-ми членов; в каждом полку был также полковой административный совет, состоящий, под председательством полкового командира, из майора, офицера, заведывающего обмундированием, и по одному офицеру каждого чина.

Продовольствование войск не приведено в правильную систему. Смотря по обстоятельствам, то заготовлялся провиант подрядом, то предоставлялось снабжение войск местному начальству, под квитанции командиров; на случай войны никаких мер заблаговременно не было принято. Солдат получал, кроме жалованья и обмундирования, продовольственный рацион, состоящий в день из 900 грамм (около 2-х фунтов) хлеба, 270 грамм (3/4 фунта) мяса 49 грамм (около 1/8 Фунта) масла, 75 грамм (3/16 фунта) рису, 18 грамм (4 золотн.) соли, 27 грамм (6 золотн.) овощей, также некоторое количество мыла, постного масла и свечей.

Унтер-офицеры и офицеры до поручика включительно получали одинаковый с солдатами рацион; начиная от капитана рацион удваивался и мушир получал 118 рационов в день.

Нижним чинам рацион отпускался натурою, а офицерам деньгами по 30-ти сантимов (9-ти коп.) за рацион. Все обер-офицеры получали от казны обмундирование и белье.

Перевозочные средства также весьма недостаточны; постоянного обоза при войсках не было; когда же нужно было передвинуть какую-либо часть армии, тогда нанимали вьючных лошадей у обывателей, в случае же дальнего похода в военное время, покупали пред выступлением войск определенное число лошадей для подъема самых необходимых тяжестей.

Что касается до способов продовольствования турецкой армии во время Дунайской кампании, то, как видно из различных газетных статей, турецкие войска продовольствовались преимущественно средствами края, именно реквизициями и контрибуциями.

Касательно госпитальной части, в Константинополе находилось 6 госпиталей, и госпиталь Императорской Гвардии в Скутари был превосходным учреждением в этом роде.

Доказательством совершенно плохого устройства госпитальной части в армии Омера-паши может служить письмо маршала Сент-Арно к французскому военному министру, от 19 мая 1854 года, в котором он просил о присылке из Франции медиков для турецких госпиталей. При этом маршал описывал печальное состояние турецких госпиталей, где больные и раненые умирали без всякой помощи.

Тактическое образование турецких войск и нравственное их состояние.

Как в действующей, так и в резервной турецкой армии, было введено правильное тактическое устройство; пехота и кавалерия маневрировали по уставу французскому, артиллерия по уставу прусскому. В пехоте были стрелковые батальоны, и, кроме того, в каждом батальоне люди, обученные цельной стрельбе и рассыпному строю. Строевое образование не доведено до высокой степени. Часть пехоты была вооружена кремневыми ружьями.

Кавалерия в Турции, только легкая, находилась в плохом состоянии и далеко уступала прежней многочисленной, быстрой и смелой турецкой коннице; лошади худо выезжены и содержались неисправно, сбруя неудобна, седла слишком глубоки и тяжелы, посадка людей не довольно свободна.

Артиллерия сделала успехи более всех других родов оружия, стреляла метко и двигалась довольно быстро, но вовсе не была приучена к действию с другими войсками,

Вот как доносил маршал Сент-Арно военному министру о состоянии армии Омера-паши, расположенной у Шумлы: войска дурно вооружены, дурно одеты, и в особенности дурно обуты, но имеют вид воинственный и хорошо маневрируют. Лошади кавалерийские по большей части малого роста, но хороши и выносливы. Что есть лучшего — это артиллерия: упряжь прочная, орудия хорошо содержатся, артиллеристы так же хорошо маневрируют, как и наши; я был поражен верностью артиллерийской стрельбы.

Пехота, конница и артиллерия у Турок не есть одно целое, как это мы видим во всех других европейских армиях, и никогда одна другой не помогают; пехота, отбитая или теснимая неприятелем, не встретит никакого содействия от кавалерии, которая всячески старается как можно далее быть от своей пехоты; когда же пехота одерживает верх, конница с яростью бросается на неприятеля, и если атаки ее отбиты, не ищет укрытия под защитою своей пехоты, а, напротив того, в бегстве своем старается отдалиться от пехоты. Конница также никогда не покушалась содействовать артиллерии, как только она была в опасности, или даже если неприятель только двигался против батареи. Заставить же турецкую пехоту отстаивать артиллерию, когда ей угрожает опасность, чрезвычайно трудно и примеров тому можно найти очень немного, в особенности же если артиллерия стоит в поле, а не за окопами. Турки вообще питают особенное доверие к этому роду оружия, а потому, как только артиллерия не остановила неприятеля, то пехота и конница, пораженные паническим страхом, обращаются в бегство.

Турки совершенно неспособны к аванпостной службе, равно как босняки и албанцы — лучшие из турецких войск. Одни только Некрасовцы содержали передовую цепь так же зорко, как и наши казаки.

К действию в открытом поле турецкая пехота мало способна, но зато чрезвычайно упорно держится в укреплениях. Это свойство турецких войск, замеченное во все войны, осталось, как видно, неизменным до 1854 года, несмотря на введенное в Турции регулярное устройство. Подтверждением этому может служить приводимое Базанкуром объяснение, почему Омер-паша, во время осады Силистрии в 1854 году, оставался в Шумле, не предпринимая никакого движения против русского осадного корпуса. Он говорит, что Омер-паша хорошо знал стойкость и достоинство своих войск за укреплениями, и потому не хотел искать встречи с Русскими в открытом поле, а решился ожидать прибытия Союзников.

Что касается до дисциплины, то следующий факт может показать, насколько понятие о дисциплине присуще турецкому солдату.

Из отряда генерал-лейтенанта Ушакова, находившегося у Исакчи, послан был в июле 1854 г. кавалерийский отряд, под начальством подполковника гусарского графа Радецкого полка, князя Любомирского, к Черноводам. Отряд этот, в ночь с 11-го на 12-е июля, сделал нападение на селение Черноводы и рассеял находившийся в нем отряд из 800 человек; начальник отряда хан Мурза-бей спасся бегством, но переписка его была захвачена. В этой переписке находился между прочим рапорт хана Мурзы-бея к Измаилу-паше, в котором он доносил, что отряд, состоявший под начальством Халиль-аги, отказался идти на рекогносцировку, отговариваясь неполучением жалованья, истощением лошадей и худым состоянием оружия, и в заключение пишет, что солдаты бранили своих офицеров и наносили им побои.

(Извлечено из сочинений: X. Heuschling. L’Empire de Turquie; Bazancourt. L’expedition de Crimee; статьи помещ. в Сборнике Путилова, Русском Инвалиде и Allgemeine Zeitung).

ГЛАВА VI.
Морское сражение при Синопе.

(18-го (30-го) ноября 1853 года).

Отказ Императора Николая в принятии венской ноты, измененной Портою, дал Наполеону III возможность возжечь войну на Востоке. Пользуясь общественным мнением Англичан, тогда неблагоприятным России, Наполеон, еще 9-го (21-го) сентября 1853 года, предлагал великобританскому правительству послать в Босфор англо-французскую эскадру, стоявшую у входа в Дарданеллы. Такое действие было явным нарушением лондонской конвенции 1841 года, в заключении коей участвовали обе западные державы ¹. Великобританский и французский резиденты в Константинополе, исполняя полученные ими инструкции, предписали союзной эскадре, 8-го (20-го) октября, т. е. еще до открытия военных действий на Дунае, прибыть в Босфорский пролив и стать на якорь в виду столицы Султанов.

Появление англо-французской эскадры, 27-го октября (8-го ноября), у входа в Черное море, явно направленное против России, с которою западные державы находились в мире, вызвало противодействие со стороны Императора Николая. Необходимо было обеспечить от покушений Турок наши азиятские владения, куда неприятель вторгся, не выждав объявления войны, и захватил 16-го (28-го) октября пост Св. Николая, причем взятые Турками пленные подверглись варварским истязаниям. Тогда же получены были нами известия о намерении Турок поддерживать кавказских горцев и снабжать их оружием и боевыми припасами. С такою же целью, довольно значительная турецкая эскадра, выйдя из Босфора, укрылась, по случаю наставшей бурной погоды, в Синопе. Для наблюдения за нею, еще до объявления войны, по повелению Государя, были высланы три корабля черноморского флота, под командою вице-адмирала Нахимова ², крейсировавшие у берегов Анатолии, в ожидании подкрепления. Перед отбытием из Севастополя, Нахимов получил предписание: «отражать неприятеля, но не нападать самому»; но 1-го (13-го) ноября пришло новое повеление, и адмирал тотчас передал своей эскадре утешительную весть: война объявлена! отслужить молебен и поздравить команду! По присоединении же к отряду Нахимова эскадры контр-адмирала Новосильского ³, в ночь на 16-ое (28-ое) ноября, на другой же день Нахимов отдал приказ о намерении своем — атаковать неприятельский флот у Синопа, и пригласил на флагманский корабль Императрица Мария второго флагмана и всех командиров судов, для сообщения им составленного плана действий и нужных по этому случаю наставлений.

В приказе вице-адмирала Нахимова, от 17-го (29-го) ноября 1858 года, было сказано:

«Располагая при первом удобном случае атаковать неприятеля, стоящего в Синопе, в числе 7 фрегатов, 2 корветов, одного шлюпа, двух пароходов и двух транспортов, я составил диспозицию для атаки их, и прошу командиров стать по оной на якорь и иметь в виду следующее:

1) При входе на рейд, бросать лоты, ибо может случиться, что неприятель перейдет на мелководье, и тогда на возможном близком от него расстоянии, но на глубине не менее 10 сажен.

2) Иметь шпринг на оба якоря; если при нападении на неприятеля будет ветер N, самый благоприятный, тогда вытравить цепи 60 сажен, иметь столько же и шпрингу, предварительно заложенного на битенге; идя на фордевинд при ветре O или ONO, во избежание бросания якоря с кормы, становиться также на шпринг, имея его до 30 сажен, и когда цепь, вытравленная до 60 сажен, дернет, то вытравить еще 10 сажен; в этом

случае цепь ослабнет, а корабли будут стоять кормою на ветер на кабельтове; вообще со шпрингами быть крайне осмотрительными, ибо они часто остаются недействительными от малейшего невнимания и промедления времени.

Пред входом в Синопский залив, если позволит погода, для сбережения гребных судов на рострах, я сделаю сигнал спустить их у борта на противолежащей стороне неприятеля, имея на одном из них, на всякий случай, кабельтов и верп.

4) При атаке иметь осторожность, не палить даром по тем из судов, кои спустят флаги; посылать же для овладения ими не иначе, как по сигналу адмирала, стараясь лучше употребить время для поражения противящихся судов или батарей, которые, без сомнения, не перестанут палить, если с неприятельскими судами дело и было бы кончено.

5) Ныне же осмотреть заклепки у цепей; на случай надобности расклепать их.

6) Открыть огонь по неприятелю, по второму адмиральскому выстрелу, если пред тем со стороны неприятеля не будет никакого сопротивления нашему на них наступлению; в противном случае, палить как кому возможно, соображаясь с расстоянием до неприятельских судов.

7) Став на якорь и уладив шпринг, первые выстрелы должны быть прицельные; при этом хорошо заметить положение пушечного клина на подушке мелом, для того, что после в дыму не будет видно неприятеля, а нужно поддерживать быстрый батальный огонь. Само собою разумеется, что он должен быть направлен по тому же положению орудия, как и при первых выстрелах.

8) Атакуя неприятеля на якоре, хорошо иметь, как и под парусами, одного офицера на грот-марсе или салинге, для наблюдения, при батальном огне, за направлением своих выстрелов, а буде они не достигают своей цели, офицер сообщает о том на шканцы, для направления шпринга.

9) Фрегатам: „Кагул“ и „Кулевчи“, во время действия, остаться под парусами, для наблюдения за неприятельскими пароходами, которые, без сомнения, вступят под пары и будут вредить нашим судам, по выбору своему.

10) Завязав дело с неприятельскими судами, стараться по возможности не вредить консульским домам, на которых будут подняты национальные их флаги.

В заключение, я выскажу свою мысль, что все предварительные наставления, при переменившихся обстоятельствах, могут затруднить командира, знающего свое дело, и потому я предоставляю каждому совершенно независимо действовать по усмотрению своему, но непременно исполнить свой долг. Государь Император и Россия ожидают славных подвигов от черноморского флота; от нас зависит оправдать ожидания».

Синоп, один из древнейших городов Малой Азии, некогда вмещавший в себе до 60 тыс. жителей, ныне пришел в упадок. Синопский рейд считается одним из лучших и безопаснейших на берегах Анатолии. Там, под покровительством шести береговых батарей, стояла турецкая эскадра Османа-паши, из двух пароходов и двенадцати парусных фрегатов и меньших судов ⁴.

Вице-адмирал Нахимов, предполагая атаковать неприятеля двумя колоннами, назначил в правую, ближайшую к неприятелю, корабли: Императрица Мария под своим флагом, Великий Князь Константин и Чесма, а левую, из кораблей: Париж, Три Святителя и Ростислав, поручил вести контр-адмиралу Новосильскому; фрегаты Кагул и Кулевчи оставлены под парусами, для наблюдения за турецкими пароходами.

18-го (30-го) ноября утром, шел дождь и дул шквалистый ветер, при котором поврежденные в бою турецкие суда легко могли выброситься на берег. В 9 часов эскадра Нахимова спустила гребные суда; спустя полчаса подан сигнал приготовиться к бою и идти на рейд; в исходе 11-го отслужили молебен, а в полдень корабли уже летели на всех парусах к Синопу. Несмотря на дождливую и пасмурную погоду, неприятель заметил наступление русской эскадры, развел пары на своих пароходах и начал исправлять шпринги на судах. По приближении к нему, усмотрено, что семь фрегатов и три корвета были расположены в виде дуги, под прикрытием четырех батарей, одной о восьми и трех о шести орудиях;

во второй линии стояли два военных парохода и два транспорта, а в глубине залива — два купеческих брига.

В 20 минут 1-го часа, по первой пушке турецкого флагманского фрегата Ауни-Аллах, был открыт огонь со всех неприятельских судов боевой линии и четырех береговых батарей. Корабль Императрица Мария, шедший в голове первой колонны, был засыпан ядрами и книпелями; большая часть его рангоута и стоячего такелажа перебита; у грот-мачты осталась нетронутою только одна лишь нижняя ванта. Но, корабль, пользуясь ветром, дувшим с кормы, продолжал двигаться вперед, обстреливая суда, мимо которых проходил, и бросил якорь против стоявшего пятым с фланга адмиральского фрегата Ауни-Аллах, который, не выдержав и получасового огня, отклепал цепь и выбросился на берег у батареи № 6-го. Тогда корабль Императрица Мария обратил свой огонь исключительно на фрегат Фазли-Аллах (данный Богом). Этот фрегат назывался прежде Рафаил и был взят у нас Турками в 1829 году, по поводу чего тогда последовало Высочайшее повеление: Предать огню фрегат Рафаил, как недостойный носить русский флаг, когда возвращен будет в наши руки" ⁵. Этот фрегат, будучи зажжен выстрелами с нашего флагманского корабля, бросился к берегу, стал на мель против города и сгорел в виду русской эскадры: таким образом было в точности исполнено повеление Государя, отданное пред тем почти за 25 лет.

Вице-адмирал Нахимов, окончив дело с стоявшими против него двумя фрегатами, имел намерение содействовать второй колонне; но, видя успешное действие Новосильского, обратил огонь корабля Императрица Мария на батарею № 5-го.

Корабль Великий Князь Константин (капитан 2-го ранга Ергомышев), также осыпанный градом ядер, книпелей и картечи, стал на якорь вскоре после адмиральского корабля Императрица Мария, открыл сильный батальный огонь правым бортом по батарее № 4-го и двум 60-ти-пушечным фрегатам, стоявшим на левом фланге турецкой боевой линии, и чрез 20 минут взорвал на воздух, меткими выстрелами с бомбической батареи, фрегат Навек-Бахри этот взрыв осыпал обломками фрегата и телами убитых Турок батарею № 4-го, которая была принуждена замолчать, и хотя впоследствии возобновила огонь, однако же действовала заметно слабее, нежели прежде. Корабль Великий Князь Константин, уничтожив одного из своих противников, поворотился на шпринге и стал бить фрегат Несими-Зефер и 20-ти-пушечный корвет Неджми-Фешан. В час пополудни, когда якорная цепь неприятельского фрегата были перебита, его отбросило ветром на остатки молы, против греческого предместья; вскоре затем выбросило и корвет на берег к батарее № 5-го, и на нашем корабле ударили отбои.

Корабль Чесма (капитан 2-го ранга Микрюков) действовал против фрегата Навек-Бахри до взрыва его, а потом обратил весь свой огонь на батареи № 4-го и № 3-го и срыл их.

Корабль Париж (капитан 1-го ранга Истомин), под флагом контр-адмирала Новосильского, при наступлении на неприятеля, шел рядом с кораблем Императрица Мария, и вслед за ним став на якорь, открыл страшный батальный огонь по 22-х-пушечному корвету Гюли-Сефид, по 56-ти-пушечному фрегату Дамиад и по батарее № 5-го. В 5 минут второго часа пополудни взлетел на воздух корвет. В то же время адмиральский фрегат Ауни-Аллах дрейфовал мимо корабля Париж, который, открыв по нем продольно пальбу и отбросив на берег фрегат Дамиад, потравил цепь и, вытянув шпринг, стал бить 64-х-пушечный фрегат Низамие. В два часа, фок и бизань-мачты турецкого фрегата уже были сбиты, что заставило его сдрейфовать к берегу, где он вскоре загорелся. Тогда Париж, став снова на шпринг, возобновил пальбу по батарее № 5-го. В донесении вице-адмирала Нахимова сказано: «Нельзя было довольно налюбоваться прекрасными и хладнокровно рассчитанными действиями корабля Париж; адмирал приказал было изъявить ему свою благодарность, во время самого сражения, но, к сожалению, не на чем было поднять сигнал — все фалы были перебиты».

Корабль Три Святителя (капитан 1-го ранга Кутров) открыл огонь по фрегатам: 54-х-пушечному Каиди-Зефер и 64-х-нушечному Низамие. Одним из первых турецких выстрелов перебило на нашем корабле шпринг, а повернувшись по ветру, он подвергся продольным выстрелам батареи № 6-го, чрез что рангоут его сильно пострадал. — Тогда, завезя на барказе верп, под сильным неприятельским огнем, и заворотив снова корму, корабль стал действовать по Каиди-Зефер и заставил его броситься к берегу.

Корабль Ростислав (капитан 1-го ранга Кузнецов), став весьма удачно против батареи № 6-го и 24-х-пушечного корвета Фейзе-Меабур, открыл по ним пальбу, а также и по фрегату Низамие; но потом, предоставя его кораблю Париж, сосредоточил свой огонь на корвет и на батарею, сильно вредившую кораблю Три Святителя. Турецкая граната, ударив в одно из орудий среднего дека корабля Ростислав, разорвала орудие, разбила палубу и зажгла кокору и занавес, навешенный для подачи картузов нижнего дека, причем 40 матросов были ранены и обожжены. Пожар на корабле немедленно был потушен, но горящие части занавеса упали в люки крюткамеры (место хранения пороха). Некоторые из людей, назначенных в крюткамеру, устрашенные явною опасностью, бросились к дверям, но мичман Колокольцов запер двери, и, велев накрыть люк и клапаны, хладнокровно принялся тушить тлевшие обрывки занавеса, Действия корабля Ростислав были вполне успешны: корвет Фейзе-Меабур отброшен на берег и батарея № 6-го уничтожена.

Между тем, еще в исходе 1-го часа, вышел из-за турецкой боевой линии батарейный 20-ти-пушечный пароход Таиф, в 450 сил. Фрегаты Кагул и Кулевчи погнались за ним, но пароход, беспрестанно меняя курс, наконец, пустил машину полным ходом, обменялся несколькими залпами с фрегатами и быстро вышел из-под их выстрелов. В половине 2-го, показался из-за мыса пароход Одесса, под флагом генерал-адъютанта Корнилова, который, выйдя с тремя военными пароходами из Севастопольского порта, был замедлен на пути к Синопу весьма пасмурною погодою, недозволявшею определить места судов надлежащим образом и заставившею наши пароходы лечь в дрейф, что помешало Корнилову принять участие в Синопской битве.

Но в двенадцатом часу, когда он приблизился к Синопу, усмотрены были им из-за мыса флаги эскадры Нахимова и вскоре раздались громы сражения, происходившего на рейде. Корнилов, завидя бегство Таифа, подал сигнал следовавшим за ним пароходам Крым и Херсонес: «Атаковать неприятеля, поставя его в два огня»; а сам, обратясь к командиру парохода Одесса, капитан-лейтенанту Керну, сказал ему: «Объявите вашим матросам, с каким бы сильным неприятелем ни довелось нам иметь дело, мой флаг не будет спущен». — «Я уже объявил им, что, ни в каком случае, не спущу своего» — отвечал Керн. Пароход Таиф, заметя движение наших пароходов, снова переменил курс, а пароход Одесса направился наперерез ему и сблизился с ним. Но погоня за неприятелем была безуспешна, по значительному преимуществу его хода, и ограничилась перестрелкою, причем на пароходе Одесса убит один унтер-офицер и ранен один матрос. В 4-м часу, когда успех битвы уже был решен, пароходы, подойдя к эскадре, встреченные громогласным ура, поместились для отвода кораблей от берега.

Батареи № 5-го и 6-го, почти до 4-х часов пополудни, продолжали беспокоить нас изредка калеными ядрами, (которые, впрочем, не нанесли большого вреда), пока, наконец, корабли Париж и Ростислав не разрушили эти батареи.

Неприятельские суда, выброшенные на берег, находились в самом бедственном состоянии, и потому у нас было приказано прекратить огонь, несмотря на то, что они не спускали флагов, от беспорядка и панического страха, объявших турецкие экипажи; только на одном из фрегатов, именно Несими-Зефер, спустили флаг, по требованию проплывшего мимо его на катере нашего парламентера, который был послан для объявления городскому начальству, что эскадра пришла для истребления турецких военных судов и не станет вредить городу. Транспорты и купеческие суда затонули от попавших в них ядер; фрегаты Фазли-Аллах (Рафаил), Низамие, Каиди-Зефер, корвет Неджми-Фешан и пароход Эрекли взлетели на воздух, один за другим; от взрыва фрегата Фазли-Аллах, горящие обломки его покрыли турецкую часть города, обнесенную древними каменными стенами, и произвели пожар, который усилился после взрыва корвета Неджми-Фешан и, по непринятию жителями никаких мер для потушения огня, продолжался во все время пребывания русской эскадры на Синопском рейде. Фрегаты Дамиад, Ауни-Аллах, Несими-3ефер и корвет Фейзе-Меабур, по свозе с них раненых и пленных, были отбуксированы к берегу вне города и сожжены, как оказавшиеся совершенно избитыми и негодными.

Потеря Турок убитыми и потонувшими вообще простиралась более 4-х тысяч человек; в плен взято до двухсот человек. В числе пленных находились: начальник эскадры Осман-паша, раненый в ногу, командир фрегата Фазли-Аллах (Рафаил) и командир корвета Фейзе-Меабур.

С нашей стороны убиты: корпуса флотских штурманов прапорщик Высота и флотских экипажей 37 нижних чинов; ранены: командир корабля Императрица Мария, капитан 2-го ранга Барановский; 32-го экипажа мичман Варницкий, который, будучи отряжен на барказе и полубарказе, для завезения верпа кораблю Три Святителя, был ранен щепою в щеку на затопленном тогда же полубарказе, но, несмотря на то, со всеми находившимися при нем людьми, перескочил на барказ и исполнил данное ему поручение под сильным огнем неприятеля; 40-го экипажа мичман Зубов; 42-го экипажа мичман Костырев; корпуса штурманов штабс-капитан Родионов, у которого оторвало правую руку, и прапорщик Плонский, лишившийся ноги; нижних чинов 229, из коих на корабле Ростислав 104 человека. Повреждения эскадры в корпусе, рангоуте, такелаже и парусах были весьма значительны.

Ночью после сражения пароходы отводили корабли от берега, чтобы с переменою ветра не нанесло пылавшие турецкие суда на нашу эскадру, а между тем приступлено к исправлению повреждений такелажа и рангоута. В продолжении 86-ти часов, усердие и знание морского дела офицеров и нижних чинов поставили эскадру, потерпевшую капитальные повреждения, в состояние предпринять плавание, в глубокую осень, чрез бурное море.

20-го ноября (2-го декабря), утром, корабли начали сниматься с якоря. Наиболее всех обитый корабль Императрица Мария был отправлен в Севастополь на буксире парохода Крым, при конвое фрегатов Кагул и Кулевчи. Корабль Великий Князь Константин, на который перенес свой флаг вице-адмирал Нахимов после сражения, с поврежденными мачтами и стеньгами, вышел на буксире парохода Одесса: корабли: Три Святителя и Ростислав отправились на буксире пароходов Херсонес и Громоносец (накануне прибывшего из Севастополя); остальные корабли, менее потерпевшие, Париж и Чесма, следовали без помощи пароходов. За Синопским мысом эскадра встретила сильную зыбь, что заставило отдать буксиры. Ночью ветер скрепчал, отойдя к О-ту, и суда направились под парусами в Севастополь. 22-го, утром, ветер стих; пароходы опять взяли корабли на буксир. После полудня три корабля вошли благополучно в Севастопольский порт, а к ночи и остальные ⁶.

По получении Государем донесения о Синопской победе, последовала следующая Высочайшая грамота на имя вице-адмирала Нахимова.

«Истреблением турецкой эскадры при Синопе, вы украсили летопись русского флота новою победою, которая навсегда останется памятною в морской истории.

Статут военного ордена св. великомученика и победоносца Георгия указывает награду за ваш подвиг.

Исполняя с истинною радостью постановление статута, жалуем вас кавалером Св. Георгия второй степени большего креста, пребывая к вам Императорскою милостию Нашею благосклонны».

Контр-адмиралу Новосильскому, сподвижнику Нахимова в битве при Синопе, пожалован орден Св. Георгия 3-й степени.

Вице-адмирал Павел Степанович Нахимов, главный виновник победы при Синопе, впоследствии один из героев-защитников Севастополя, уже достигнув 53-х лет, до начала Восточной войны не имел случая прославить себя каким-либо подвигом, который вывел бы его из ряда доблестной семьи черноморского флота, возросшей под руководством незабвенного М. П. Лазарева.

Но вместе с известием о синопской битве прогремела слава Нахимова во всех концах России. Его имя, подобно именам Суворова, Кутузова, Ермолова, Кульнева, сделалось у нас народным — и в пышных чертогах вельможи, и в убогой хижине крестьянина. Не одна свеча, купленная на последнюю лепту убогой вдовицы, теплилась в сельском храме, с усердною мольбою о здравии и долгоденствии победителя при Синопе. Беспрестанно получал он поздравительные письма и стихи, замечательные не даром творчества их сочинителей, а искренностью неподдельного чувства, в них выраженного. Павел Степанович, по врожденной ему скромности, почти никому не показывал этих посланий, но получив от какого-то богомольца, посетившего Иерусалим, образ Николая Чудотворца, с советом снять с него две копии, одну в большом виде для своей каюты, а другую — в малом, для ношения на груди, был очень обрадован подарком и немедленно исполнил желание неизвестного почитателя. Отличаясь необыкновенною деятельностью, он, при обороне Севастополя, не щадил ни здоровья, ни жизни, и не пережил утраты города, родного черноморскому флоту ⁷.

Велик был восторг России при быстро раздавшейся вести о победе при Синопе. Напротив этого; вся западная Европа встретила известие о гибели турецкой эскадры с озлоблением, которое можно объяснить только тем, что англо-французский флот, стоявший в Босфоре, был как бы безучастным свидетелем поражения прикрытых его эгидою Турок и торжества Русских. Действительно — еще за четыре дня до сражения, было известно в Константинополе о крейсеровании нашей эскадры в виду Синопа; а 17-го (29-го), накануне сражения, сообщена лорду Редклифу депеша Османа-паши следующего содержания: «Шесть линейных кораблей, один бриг и два парохода постоянно держатся близ порта, то лавируя, то ложась в дрейф. От шести до восьми фрегатов и два парохода были замечены у Амазры (между Синопом и Босфором), что достоверно. Сверх того, большой военный порт неприятельский от нас близко, и потому Русские могут усилиться, либо атаковать нас брандерами. Если мы не получим подкреплений и будем оставаться в настоящем положении, то — чего Бог сохрани! — наш флот подвергнется бедствиям» ⁸. Конечно — в то время уже нельзя было спасти турецкую эскадру, но союзники должны были, по крайней мере, тотчас принять меры для ее защиты. Вместо того, англо-французский флот простоял на якоре в Босфоре, вопреки принятому на себя союзниками обязательству: «Защищать Константинополь. либо всякую другую местность Турции, как в Европе, так и в Азии, подверженную нападению». Но как Союзные адмиралы не имели права, защищая Турцию, открыть военные действия против России, тогда еще находившейся в союзе с Англиею и Франциею, то и не осмелились войти в Черное море. Французское и великобританское правительства, сознавая, что они сами подали повод к Синопскому разгрому своими полумерами и демонстрациями в пользу Турции, уже объявившей войну России, и желая отклонить от себя упрек в поражении Турок — «под пушками англо-французского флота» — старались выказать наше нападение на турецкую эскадру в виде вероломного нарушения соблюдаемых свято всеми просвещенными народами условий народного права. Публицисты Западной Европы наперерыв уверяли своих соотчичей, будто бы существовала конвенция, на основании которой театр войны ограничивался долиною Дуная. И все эти нелепые слухи повторялись после захвата Турками форта Св. Николая, на восточном берегу Черного моря, и спустя более месяца по объявлении ими войны. «После таких военных действий — пишет хотя и не совсем беспристрастный Кинглек — нельзя было отнять у России право топить корабли враждебной державы. Должно сознаться также и в том, что истребление турецкой эскадры не было совершено украдкой» ⁹, как уверяли современные газеты.

Не успев запятнать славу России упреком в неслыханном вероломстве, памфлетисты Наполеоновы старались умалить подвиг нашего флота, как одержанный над слабым, почти беззащитным неприятелем. Конечно, турецкая эскадра, на которой было всего 476 орудий, уступала силою нашей, вооруженной 716-ю орудиями; но, взамен того, у Турок были береговые батареи, которые, по неподвижности своей, имеют значительное превосходство над колеблющимися корабельными батареями. В шлезвиг-голштинскую войну 1849 года, береговая батарея, из 4-х восемнадцатифунтовых орудий, поставленная против входа в Экернфердскую гавань, взорвала линейный корабль Христиан VIII и заставила спустить флаг фрегат Гефион с тремястами матросов. Если бы Осман-паша действовал искуснее, расположив свою эскадру не вдоль города, а южнее его, и уставя бухту орудиями с бортов, обращенных к берегу, то встретил бы эскадру Нахимова жесточайшим и более действительным огнем и не подверг бы города неминуемому разрушению. Но турецкий адмирал не успел принять мер ни для противодействия Нахимову, ни для спасения судов своих. Из всех неприятельских моряков, тогда находившихся в Синопе, только лишь капитан След (англичанин-ренегат), поняв опасность, угрожавшую турецкой эскадре, ушел на пароходе Таиф в Константинополь и принес туда весть о поражении при Синопе ¹⁰.

Приложения к главе VI.

¹ Конвенция, заключенная в Лондоне, 1 (13) июля 1841 года.

² Корабли: Императрица Мария (капитан 2-го ранга Барановский); Чесма (капитан 2-го ранга Микрюков); Ростислав (капитан 1-го ранга Кузнецов).

³ Корабли: Париж (капитан 1-го ранга Истомин), Великий Князь Константин (капитан 2-го ранга Ергомышев); Три Святителя (капитан 1-го ранга Кутров); фрегаты Кагул (капитан-лейтенант Спицын); Кулевча (капитан-лейтенант Будищев).

⁴ Эскадра Османа-паши. Фрегаты: Низамие (64 оруд.); Навек-Вахри и Несими-Зефер (по 60 оруд.); Дамиад (56 оруд.); Каиди-Зефер

(54 оруд.); Ауни-Аллах, на котором находился адмирал, и Фазли-Аллах (бывший Рафаил), по 44 орудия. Корветы: Неджи-Фешан и Фейзи-Меабур (по 24 орудия); Гюли-Сефид (22 орудия). Пароходы; Таиф, в 450 сил (20 оруд.) и Эрекли в 140 сил (4 орудия).

⁵ Высочайшее повеление, 4-го июня 1829 года.

⁶ Из донесения о Синопском сражении генерал-адъютанту адмиралу князю Меншикову вице-адмирала Нахимова.

⁷ Статьи Шестакова, Гюббенета, Соколова и пр. из Морского Сборника.

⁸ Kinglake. The invasion of the Crimea. Leipzig.. 1863. II. 115—116.

⁹ Kinglake. II. 122—124.

¹⁰ Neue preussische Zeitung. 1853 — Allgemeine Zeitung. 14. December. 1853.

ГЛАВА VII.
Дела при Четати и Фонтына-Банулуй

(19 (31) и 25 декабря 1853 (6 января 1854) года).

Обращусь к изложению военных действий на Дунае.

В конце ноября, начальство над Мало-Валахским отрядом ¹ поручено было, вместо генерал-лейтенанта Фишбаха, генерал-адъютанту графу Анреп-Эльмпту. В это время Турки уже собрали в Калафате до 20-ти тысяч человек, большею частью регулярного войска, с 50-ю орудиями. На острову против Видина были сооружены ими четыре батареи, с тремя орудиями на каждой. У Видина стояло множество лодок, которые вместе с буксирным пароходом постоянно ходили между Видином и Калафатом. Неприятельские посты были выдвинуты к селениям Пояны и Голенцы.

Русский отряд стоял в Крайове. Еще до прибытия Анреп-Эльмпта, был составлен авангард из трех эскадронов гусарского принца Фридриха-Карла Прусского (Ахтырского) полка и двух с половиною сотен казачьего № 38-го полка, под начальством флигель-адъютанта князя Васильчикова. Этот авангард, выдвинутый по дороге на Калафат, к Радован, получил назначение производить беспрестанно поиски в различных направлениях и не позволять турецким партиям пользоваться средствами края. Исполнение такого поручения, требовавшее столько же смелости, сколько и осторожности, было весьма затруднительно, и в особенности потому, что жители, позабыв все прежние благодеяния нашего правительства, увлекались уверениями валахских выходцев, участвовавших в смутах 1848 года, которые, обольщая своих земляков несбыточными надеждами. побуждали их покровительствовать турецким агентам и извещать их о движениях русских отрядов.

Как из всех сведений о неприятеле оказывалось, что Турки были намерены действовать наступательно со стороны Калафата, то, по распоряжению князя Горчакова, двинулись в Малую Валахию, в подкрепление стоявшим там войскам. сперва Одесский егерский полк, а потом полки Азовский и Днепровский пехотные и Украинский егерский, все четыре батареи 12-й артиллерийской бригады и две роты 4-го саперного батальона. Но все эти подкрепления, за исключением Одесского полка, прибывшего в Крайово 19-го (31-го) декабря, могли придти туда не прежде последних чисел этого месяца (в первой половине января 1854 года по н. ст.).

Граф Анреп, прибыв из Крайово, 29-го ноября (11-го декабря), нашел взволнованною всю страну в окрестностях Калафата. Жители придунайских селений, возбужденные эмигрантами Аполлонием и Могерою, не повиновались местным властям, грабили мирных граждан. и даже отправили в Калафат несколько греческих купцов, ими захваченных. Тогда же получено сведение о появлении турецких разъездов у сел. Скрипетул.

17-го (29-го) декабря, генерал-майор Бельгард, с двумя батальонами Тобольского пехотного полка, одним эскадроном гусар князя Варшавского (Александрийского) полка, и с несколькими казаками и драбантами, при 4-х орудиях, был послан для усмирения жителей Сальчи и Кушмира и для разведания страны вверх по Дунаю. По прибытии в Четати, генерал Бельгард отобрал у граничар 80 ружей. На следующий день, оставя у Четати полковника Баумгартена, с одним баталионом Тобольского полка, при 2-х орудиях, одним взводом гусар и 25-ю казаками, Бельгард с остальными войсками двинулся чрез Кушмир в Брачешти и не встретил нигде сопротивления со стороны жителей. Затем, 19-го (31-го) декабря, выслав вперед к Груе и Изворели полковника Костанду, с гусарами и драбантами, Бельгард следовал за ним с Тобольским батальоном и 2-мя орудиями, но получив донесение полковника Баумгартена о нападении на него Турок, в превосходных силах, обратился назад чрез Сальчи к Четати и прибыл туда в 8 часов вечера ².

Между тем, 19-го же (31-го) декабря, еще в 8 часов утра, полковник Баумгартен, узнав о наступлении неприятельской кавалерии, в числе от полуторы до двух тысяч человек, к Четати, вывел свои батальон из селения и расположился на картечный от него выстрел, по Ульмуской дороге, в крепкой позиции, фронтом к Четати, между рвом, прикрывавшим его левый фланг, и крутым спуском к Дунаю, к которому примыкал его правый фланг. 4-я гренадерская рота и штуцерные были оставлены в Четати, для первой встречи неприятеля.

Турецкая кавалерия, быстро ворвавшись в селение, заставила наших гренадер и штуцерных отойти на позицию к батальону. Вслед затем, неприятель, по выходе из селения, устремился против нашей позиции, но, встреченный картечью, был принужден обратиться назад; атаки его на фланги нашего небольшого отряда также были отражены с уроном. После этих безуспешных покушений, турецкая кавалерия, обскакав позицию, появилась в тылу Тобольского батальона. Не смотря на неудачу своих атак, неприятель имел дерзость прислать к полковнику Баумгартену парламентера с предложением сдаться. Ответом ему были картечные выстрелы и огонь густой цепи застрельщиков, рассыпанных во рву и за насыпью.

Неприятель, не успев расстроить наш батальон, снова обратился против примыкавшего ко рву левого фланга Тобольцев, а в тылу нашей позиции оставил до двухсот человек, которые, спешившись, завязали перестрелку с нашими штуцерными. Но 4-я гренадерская рота, под командою штабс-капитана Грицая 1-го, опрокинула Турок и заставила их отступить. Неприятель, не успев во всех своих нападениях, ушел по направлению на Гунию и Модлавиту. Весьма замечательно, что в этом деле, продолжавшемся около четырех часов, Турки потеряли, по показанию жителей селения Четати, 26 человек убитыми и 35 ранеными, а с нашей стороны легко ранен в руку один обер-офицер ³.

Граф Анреп-Эльмпт, имея в виду стеснить круг действий неприятеля, занимавшего Калафат, расположил, 22-го декабря (8-го января 1854 г.), войска Мало-Валахского отряда следующим образом: в Быйлешти, отрядный штаб, с 3 1/2 баталионами Екатеринбургского пехотного полка ⁽Две роты оставались в Радоване, для прикрытия вагенбурга⁾, батарейною № 1-го батареей 10-й артиллерийской бригады, конно-легкою № 10-го батареей, дивизионом гусар принца Фридриха-Карла и двумя сотнями Донского № 38-го полка. В Четати — 3 батальона Тобольского пехотного полка ⁽Три роты были в Крайове и одна в Славатине⁾, 6 орудий легкой № 1-го батареи 10-й артиллерийской бригады, один эскадрон гусар князя Варшавского и сотню Донского № 38-го полка, под начальством полковника Баумгартена. Для связи между этими отрядами, а в случае надобности и для подкрепления их, поставлен в сел. Моцецей Одесский егерский полк, с 6-ю орудиями легкой № 1-го батареи 10-й артиллерийской бригады, дивизионом гусар князя Варшавского и сотнею казаков Донского № 38 полка, под начальством генерал-майора Бельгарда. Пять эскадронов гусар принца Фридриха-Карла стояли в сел. Синешти-Круга, имея один эскадрон на аванпостах в сел. Ковей-де-суд; а пять эскадронов гусар князя Варшавского находились в сел. Чароя ⁴.

Омер-паша, не успев в предположенных им наступательных действиях со стороны Ольтеницы, стал сосредотачивать силы в Видине, где, по тогдашним слухам, собралось вместе с войсками, стоявшими в Калафате, до 40 тысяч человек.

Между тем наше правительство, убедившись, что занятием Дунайских Княжеств нельзя было достигнуть цели войны, решилось усилить армию князя Горчакова: с этою целью был направлен к Пруту весь третий пехотный корпус. Сближение этих войск к театру военных действий дозволило князю Горчакову отрядить в Малую Валахию, для усиления тамошнего отряда, 12-ю пехотную дивизию с ее артиллерией, под командою генерал-лейтенанта Липранди, две роды сапер, Бугский уланский полк и Донскую № 9-го батарею. В ожидании прибытия этих войск, следовавших в нескольких эшелонах, войска Мало-Валахского отряда, в числе всего до 7-ти тысяч человек, были растянуты на тридцать верст в соседстве Калафата, где сосредоточивались — как уже сказано — несравненно большие силы Турок.

Неприятель, узнав от жителей окрестных селений о таком расположении нашего отряда, и, по всей вероятности, имея сведения о движении ему в помощь дивизии генерала Липранди, решился предупредить усиление русских войск в Малой Валахии нападением на выдвинутый вперед отряд полковника Баумгартена, в числе около 2,500 человек; ближайшие к нему войска Бельгарда стояли в расстоянии 12-ти верст, в с. Моцецее; а войска, под личным начальством графа Анрепа, в 24-х верстах от Четати, у Быйлешти. Для нападения назначен был день 25-го декабря (6-го января нов. ст.), вероятно в надежде застать врасплох наши войска, по случаю торжественного праздника. В этот день, еще до рассвета, полковник Баумгартен получил от своих разъездов сведение о наступлении против него, по дороге из Гунии, значительных сил неприятеля. (Впоследствии оказалось, что у Турок здесь было не менее 18-ти тысяч человек, в числе коих от 2-х до 3-х тысяч кавалерии, при 24 орудиях).

Селение Четати лежит в версте с небольшим от Дуная, на нагорном берегу, который тянется параллельно Дунаю, и коего скаты, обращенные к реке, обрывисты. К Четати примыкает деревенька Фонтына-Банулуй. Оба селения обнесены валом; за ним, влево от Фонтына-Банулуй, лежат виноградники. Южнее обоих селений тянется низменное прибрежье Дуная, а к северу от них — обширная равнина.

Полковник Баумгартен поспешно вывел свой отряд на избранную им заблаговременно позицию. Четыре орудия были поставлены впереди селения Фонтына-Банулуй, по дороге в Гунию; по обе стороны их, за ближайшими строениями, стали в ротных колоннах 11-яи 12-я мушкатерские роты, а в резерве их 4-я гренадерская; впереди селения, за канавою с насыпью, были рассыпаны штуцерные 1-го и 4-го батальонов. Левее селения, на высоте, поставлены два орудия; впереди и влево от них за валом, в рассыпном строю, 10-я и 2-я мушкатерские роты, а в резерве их укрылась за ближайшими строениями селения 1-я мушкатерская. Левее Фонтына-Банулуй, за рвом, рассыпалась 3-я мушкатерская рота, имея в резерве 1-ую гренадерскую. 3-й батальон составил общий резерв, расположенный на площадке посреди селения Фонтына-Банулуй; а эскадрон гусар князя Варшавского и сотня Донского № 38-го полка были высланы влево от селения, для наблюдения за неприятелем. Около 8-ми часов утра, появились сильные массы турецкой кавалерии, которые, подойдя к нашей позиции, повернули вправо и развернулись между дорогами, ведущими из Четати и Фонтына-Банулуй в Моцецей, между тем, как были выдвинуты вперед на позицию 10 конных орудий. Вслед за кавалерией двигались колонны неприятельской пехоты, которые выстроились по обе стороны кургана находящегося на дороге из Гунии, занятого батареей, из 6-ти орудий; другая батарея, также из 6-ти орудий, под прикрытием двух батальонов, стала на позиции несколько правее, близ дороги из Моцецей; вслед затем, турецкие колонны выслали густую цепь штуцерных в виноградники, лежащие перед селением Фонтына-Банулуй, и двинулись вперед, но встреченные огнем наших орудий и стрелков, были принуждены отступить; другая подобная атака также была отбита.

Тогда неприятель, усилив огонь батарей, расположенных против фронта и левого фланга нашей позиции, и рассыпав по сторонам их штуцерных, направил с фронта густую цепь стрелков, поддержанную пятью батальонами в колоннах. Эта атака была отбита ударом в штыки 4-й гренадерской и 11-й мушкатерской рот, причем смертельно ранен пулею в голову командир первой из сих рот, штабс-капитан Грицай 1-й. Опрокинутые турецкие колонны сменялись свежими войсками, которые возобновляли атаки, но были постоянно отбиваемы с большим уроном. Одновременно с фронтальною атакою, Турки старались опрокинуть наш правый фланг, не смотря на то, что он примыкал к обрывистому спуску. Для поддержания двух рот, расположенных на нашем правом крыле, постепенно была введена в дело часть резерва: сперва 9-я мушкатерская, а потом и 3-я гренадерская рота. Здесь происходил упорный бой в продолжении более двух часов. В числе убитых были: командир 3-й гренадерской роты, капитан Грицай 2-й, пораженный пулею почти в одно время с своим братом, и семь других офицеров.

Полковник Баумгартен, у которого тогда оставалось в резерве только три роты, решился перейти на другую позицию, где он, 19-го (31-го) декабря, с одним батальоном Тобольцев, успел отразить настойчивые атаки турецкой кавалерии. Отвлекая в след за собою неприятеля далее от Гунии. Баумгартен надеялся доставить возможность ожидаемому им в помощь из Моцецей отряду генерала Бельгарда атаковать Турок в тыл и отрезать им путь отступления.

Войска наши были отведены за Четати в следующем порядке: оставшиеся в резерве 7-я и 8-я мушкатерские роты с 2-мя орудиями расположены у входа в сел. Четати. а в резерве их стала 1-я гренадерская рота. Под прикрытием этих частей, прочие войска вошли в Четати, где, для удержания неприятеля и охранения флангов, размещены были с правой (ближайшей к Дунаю)стороны 11-я и 12-я, а с левой — 9-я и 3-я мушкатерские роты. При выходе из селения Фонтына-Банулуй, 12-я рота поручика Калакуцкого, атакованная двумя батальонами, построилась в колонну, и как только приблизились Турки, 1-й взвод, сделав по ним залп, раздался бегом в обе стороны, чтобы очистить фронт 2-го взвода и стал позади 8-го; затем, когда 2-й и 8-й взводы, в свою очередь, также сделали залпы, вся рота, с громким криком «ура», ударила в штыки и опрокинула уже расстроенного огнем неприятеля. При переходе из Фонтына-Банулуй в Четати, 1-я и 2-я мушкатерские роты были атакованы поднявшеюся на высоту кавалерией, но отразили ее залпами и штыками. Здесь пали командиры обеих рот, капитаны фон-Вригт и Бантыш. Затем две колонны турецкой пехоты, которые покушались ворваться с левой стороны в сел. Четати, были встречены 9-ю ротою, под командою капитана Шу-макова, и также отражены с уроном.

Полковник Баумгартен, выходя из Четати для занятия избранной им позиции, заметил, что уже на ней стояла многочисленная турецкая кавалерия, с шестью конными орудиями, которые открыли огонь по нашим войскам, выходившим из селения. Полковник Баумгартен, с находившимся при нем 3-м батальоном, быстро двинулся вперед и ударил в штыки с такою стремительностью, что Турки, кинувшись назад, успели увезти только четыре орудия; прочие же два были захвачены 8-ю и 9-ю Тобольскими ротами. При этой атаке, командир 3-го батальона, майор Коломейцов получил две раны, но остался на своем месте до конца дела. Турецкая кавалерия бросилась отбивать захваченные Тобольцами орудия; но 8-й эскадрон гусар князя Варшавского полка, под командою ротмистра Ерасия 1-го и 4-я сотня Донского № 38-го полка, ударили на правый фланг неприятеля и завязали с ним рукопашный бой, который продолжался около пяти минут, под сильным огнем двух рот, 8-й и 9-й, стоявших всего в 50 шагах, за валом. Неприятельская кавалерия, построенная в густой колонне по-эскадронно, поражаемая с фланга сильным, убийственным огнем, бросилась вправо к оврагу, оставя в наших руках еще четыре орудия с подбитыми лафетами и зарядный ящик. Эти орудия, по невозможности их увезти, были заклепаны, а лафеты изрублены.

Полковник Баумгартен, заняв с боя позицию, расположил на ней войска фронтом к выходу из сел. Четати, прикрыл их с тыла 8-ю и 9-ю ротами и цепью штуцерных, рассыпанных по валу, и решился защищаться до последней крайности.

Неприятель, выдвинув батарею в шесть орудий, из селения, против нашего фронта, и поставя две другие, каждую в четыре орудия, против левого фланга, повел атаку пехотою в наш правый фланг. Но штабс-капитан Ляпунов, с 10-ю мушкатерскою ротою, спустившись с высоты по косогору, встретил ближайшую турецкую колонну батальным огнем и опрокинул ее штыками; вторичная атака неприятеля также была отбита 10-ю ротою; здесь Ляпунов был ранен в голову. Затем два турецкие батальона возобновили нападение, но были отражены 10-ю, 11-ю и 7-ю ротами. Тогда же неприятельская кавалерия производила атаки на наш левый фланг, но каждый раз была удерживаема огнем пехоты и артиллерии, 10-й артиллерийской бригады штабс-капитан Гиршхейд и поручик Липарский, потеряв почти всю прислугу при орудиях, сами действовали банниками и исполняли обязанности других нумеров.

Упорный кровопролитный бой уже длился около четырех часов; в нашей артиллерии оказался недостаток в снарядах и мы принуждены были стрелять картечью, найденною в отбитом у Турок зарядном ящике. В отряде Баумгартена большая часть людей выбыла из рядов; неприятель, действуя против нас с левого фланга и с фронта канонадою и огнем штуцерных, а с правого фланга атаками пехоты, готовился нанести решительный, последний удар остававшейся пред ним горсти храбрых, как вдруг, в тылу его, раздались пушечные выстрелы. Это заставило Турок приостановиться; несколько минут спустя, начала отходить назад их кавалерия; а потом снялись с позиции и батареи, действовавшие против нас с левого фланга; батарея же, стоявшая с фронта, продолжала канонаду ⁵.

Причиною отступления Турок было прибытие на поле сражения русского отряда, стоявшего в селении Моцецей.

25-го декабря, около восьми часов утра, там услышана была канонада, гремевшая в стороне Четати. Ударили тревогу, и в 8 часов Одесские егеря, прибывшие из Букареста в сел. Моцецей, совершив трудный, по времени года, трехсот-верстный переход в 15 дней, уже были готовы к выступлению. Командир полка, генерал-майор Жигмонт, поздоровавшись с людьми, приказал им снять ранцы и оставить их в вагенбурге; потом скомандовал на молитву и после краткой молитвы: «Рождество твое, Христе Боже наш», поздравя полк с торжественным праздником и с предстоящею победою, выступил в 9 часов к Четати. Войска, стоявшие в сел. Моцецей, под начальством генерал-майора Бельгарда, направились, двумя колоннами: сам Бельгард, с 1-м и 2-м батальонами Одесского полка, при 4-х орудиях, шел по дороге к Гунии, чтобы стать на пути отступления неприятеля; а 3 й и 4-й Одесские батальоны (оставя 9-ю и 12-ю роты в Моцецей, для прикрытия вагенбурга), при 2-х орудиях, под начальством Жигмонта, двинулись к Фонтына-Банулуй, в помощь Тобольцам. Полковник Костанда, с дивизионом гусар и сотнею казаков, был выслан вперед, к Гунии, для разведания о неприятеле.

Генерал Бельгард, получив на марше от полковника Костанды известие, что селение Гуния слабо занято неприятелем, приказал 1-му и 2-му ба талионам повернуть вправо, к Четати. В 12-м часу Одесский полк был уже в виду неприятельских постов, у сел. Фонтына-Банулуй. Канонада и перестрелка у Четати постепенно умолкали; очевидно было, что Турки, узнав о появлении в их тылу русских войск, прекратили наступление на Баумгартена и обратились против отряда Бельгарда.

Войска генерала Бельгарда, для нападения на неприятеля, занимавшего селение Фонтына-Банулуй, были расположены следующим образом: Одесский полк построен в ротные колонны. На правом крыле стал генерал Жигмонт с шестью ротами 3-го и 4-го батальонов: четыре егерские — в первой линии, а две карабинерные — в резерве; два орудия — в интервале между батальонами; шесть рот (4 первого и 2 второго батальона), под начальством генерала Бельгарда, расположенные по три в первой линии и в резерве, составили центр; четыре орудия — на высотах между ротами, а остальные две роты 2-го батальона (2-я карабинерная и 5-я егерская) и кавалерия находились на левом крыле.

Как только Одесцы подошли на пушечный выстрел к Фонтына-Банулуй, неприятель открыл по ним сильную канонаду, на которую в ответ, сделав несколько выстрелов, генерал Бельгард приказал идти вперед всем колоннам первой линии.

Турецкие войска тогда стояли в следующем боевом порядке: в первой линии, за передними окопами селения Фонтына-Банулуй, укрывались несколько развернутых батальонов; во второй линии, также за окопами, внутри селения, стояли густые пехотные колонны, имея перед собою на возвышениях артиллерию, а по флангам — многочисленную кавалерию, с конными орудиями. Одна из конных батарей, с прикрытием штуцерных, была выдвинута на два кургана, в левый фланг нашей боевой линии, и, действуя продольными выстрелами, на~ носила нам большой вред, несмотря на искусное действие русской артиллерии, которой удалось подбить одно из неприятельских орудий.

Неприятель сильно поражал наступавшие против него колонны, но ни картечь его, ни меткий огонь штуцерных не могли поколебать славную нашу пехоту. Роты, в голове коих шли батальонные и ротные командиры, теряли целые ряды, но сохраняли порядок строя. Сам командир полка вел в бой 7-ю и 8-ю егерские роты и в самом начале наступления был ранен пулею в правую лопатку; но солдаты его, выдержав, у самых окопов, убийственный батальный огонь целого батальона, бросились в штыки, выбили Турок из-за окопа и не дав им времени опомниться, заняли другой вал. Таким образом, зайдя во фланг неприятелю, 7-я и 8-я роты открыли огонь по турецкой пехоте и отразили атаку целого кавалерийского полка. Собравшись в кучку около своего раненого полкового командира, 7-я и 8-я роты хладнокровно допустили к себе на 80 шагов турецкую кавалерию и открыли по ней батальный огонь; в несколько минут все пространство кругом горсти храбрых было завалено трупами неприятельских всадников и лошадей, Одновременно с наступлением рот 3-го и 4-го батальонов, ротные колонны 1-го и 2-го баталионов, под личным начальством генерал-майора Бельгарда, атаковали центр неприятельской позиции: 2-я егерская рота остановилась было, когда был тяжело ранен командир ее штабс-капитан Ведель; но командир 1-го батальона полковник Захаров, заметив эту остановку в движении, подскакал к роте и сам повел ее в штыки, причем оба наступавшие батальона, встреченные батальным огнем Турок из-за окопов и поражаемые во фланг с батарей, мгновенно потеряли обоих командиров своих, полковника Захарова и майора Стефанского, и несколько офицеров, но не остановились. Когда же дошло дело до рукопашной схватки, генерал Бельгард несколько раз бросался в штыки с ротными колоннами 1-го и 2-го батальонов. Заметив, что пальба в стороне Четати ослабла, и что он успел отвлечь от полковника Баумгартена значительную часть неприятельских сил, генерал Бельгард нашел бесполезным продолжать дальнейший натиск на превосходного в силах неприятеля и отвел 1-й и 2-й баталионы назад. При отступлении Одесцев, от Фонтына-Банулуй, Турки бросились было из-за окопов вперед, но, встреченные огнем 1-го батальона и ударом в штыки, поспешно укрылись в селении, с большою потерею.

Между тем — 7-я и 8-я роты, по отражении ими кавалерии, были атакованы с фронта огромною массою турецкой пехоты, и с фланга — другим кавалерийским полком, причем потеряли убитыми баталионного и ротного командиров, храброго подполковника Борщова и штабс-капитана Никулина, и еще трех обер-офицеров. Командир полка, получив другую рану в руку, обессиленный от потери крови, сел на лошадь и почти тотчас же упал, сильно контуженный осколком гранаты, убившей под ним лошадь. Находившиеся при нем унтер-офицер Иващенко и рядовой Остапчук подняли его и поддерживали за руки до тех пор, пока роты перешли на другую позицию; только тогда генерал Жигмонт был вынесен замертво своими подчиненными ⁶.

Неприятель, "вслед за выступлением Одесцев из Фонтына-Банулуй, получив известие о движении к Модлавите стоявшего в Быйлешти русского отряда, спешил отступить по двум дорогам: на Голенцы и Модлавиту, в лагерь при Калафате ⁷.

В Быйлешти, где стояли главные силы Мало-Валахского отряда ⁸, под личным начальством генерал-адъютанта графа Анрепа, был также услышан гул канонады, гремевшей у Четати, в то самое время, когда в главном отряде отправлялось Богослужение. Затем был произведен церковный парад. В артелях варили кашу, но солдаты, слыша пальбу, которая постепенно усиливалась, опрокинули котлы, не выжидая, пока будет готова их пища, и рвались в бой, на выручку своих товарищей. Наконец приказано выступить. Войска двинулись по дороге к Модлавите и могли бы отрезать хотя некоторую часть турецких войск, при обратном их движении к Калафату. Но, по достижении сел. Скрипетул, граф Анреп, получа сведение о движении генерала Бельгарда к Фонтына-Банулуй, счел излишним дальнейшее насту-пление и полагая цель свою достигнутою, возвратился с войсками в Быйлешти. Вечером того же дня послано им генералу Бельгарду приказание — идти к Четати, на соединение с полковником Баумгартеном. Но, между тем, изнуренный неравным боем отряд Бельгарда уже отошел к сел. Моцецей, где, при наступлении ночи, присоединился к нему и отряд Баумгартена. Встретясь с Одесцами, Тобольцы обнимали их, называя своими спасителями; а командир Тобольского полка Баумгартен, в письме к генерал-лейтенанту Бельгарду, (напечатанном последним в «Русском Инвалиде»), выразился, что «если бы Одесцы пришли к боя получасом позже, то не существовало бы Тобольского полка».

С нашей стороны, в конце дела, принимали участие в бою при Четати и Фонтына-Банулуй всего на все 6 1/2 батальонов, 3 эскадрона и 2 казачьи сотни. т, — е. 4 тысячи с небольшим человек, при 12-ти орудиях, против 18-ти тысяч человек с 24-30 орудиями. При столь огромной несоразмерности в силах, потеря наша весьма естественно была значительна, тем более, что полковник Баумгартен, с 3-мя батальонами и 6-ю орудиями, должен был обороняться, в продолжении трех часов, против неприятеля, почти в десять раз сильнейшего, а генералу Бельгарду, для отвлечения Турок от Тобольского полка, пришлось атаковать крепкую позицию, сильно занятую неприятельскими войсками. В отряде полковника Баумгартена убито: штаб-офицер 1, обер-офицеров 11, нижних чинов 511; ранено: штаб-офицеров 2, обер-офицеров 21, нижних чинов 801; всего же убито и ранено 1347 человек, т. е. большая часть людей, состоявших налицо. В отряде генерал-майора Бельгарда убито: штаб-офицеров 4, обер-офицеров 6, нижних чинов 299; ранены: генерал-майор Жигмонт, обер-офицеров 8, нижних чинов 357, всего же убыло 675 человек. Но из этого числа многие легко-раненые обоих отрядов, по собственному желанию, оставлены во фронте. Урон неприятеля в точности неизвестен, но, по всей вероятности. был гораздо более нашего, и это можно заключить как из поспешного отступления Турок к Калафату, так из того, что все поле от Четати до Гунии было завалено их трупами ⁹.

Даже по свидетельству Герена Турки потеряли 1038 человек ¹⁰. Как этот военный писатель, известный ненавистью к Русским, увеличил наш урон в два с половиною раза, то можно считать за верное, что он во столько же раз уменьшил число убитых и раненых Турок. Кроме двух орудий, отбитых у неприятеля русскими войсками, заклепаны четыре, брошенные на позиции при Четати, захвачено до трехсот ружей и штуцеров и два сотенных значка (байрака) ¹¹. Несмотря однако же на эти трофеи, дело при Четати было выказано французскими публицистами в виде блистательной победы Турок. Но правдивое изложение фактов не оставляет сомнения в том, что полковник Баумгартен с своими Тобольцами, а равно генералы Бельгард и Жигмонт с Одесцами, достойно поддержали славу русского оружия. Если бы граф Анреп поступил точно так же, как подчиненные ему, и, услыша канонаду в стороне Четати, тотчас выступил в помощь сражавшимся войскам, то, заняв Модлавиту в 12-м часу, либо, еще лучше, Голенце в 1-м часу пополудни, мог бы совершенно истребить Турок, уже обессиленных боем при Четати и Фонтына-Банулуй. Но. по-видимому, Анреп, столь неоспоримо доказавший свою личную храбрость в прежних войнах, не оценил выгод своего положения и чрез то потерял случай одержать славную победу.

Император Николай Павлович, в воздаяние отличного подвига, оказанного нашими войсками в сражении при Четати и Фонтына-Банулуй, наградил главных виновников его: полковника Баумгартена производством в генерал-майоры и орденом Св. Георгия 3-й степени; генерал-майоров Бельгарда и Жигмонта — золотыми шпагами, украшенными бриллиантами, с надписью: «за храбрость».

Тем не менее однако же Государь, «с сердечным сокрушением узнав об огромной потере войск, ничуть не соразмерной с предметом, а еще менее понятной», изъявил князю Горчакову свое неудовольствие в следующих выражениях:

«Реляция писана так неясно, так противоречиво, так неполно, что я ничего понять не могу. Я уже обращал твое внимание на эти донесения, писанные столь небрежно и дурно, что выходят из всякой меры. В последний раз требую, чтоб в рапортах ко мне писана была одна правда, как есть, без романов и пропусков, вводящих меня в совершенное недоумение о происходившем. Здесь например: 1) Зачем войска были растянуты так, что в Четати стоял Баумгартен, с 3 б., в Моцецее Бельгард с 4-мя, а Анреп в Быйлешти, на оконечном левом фланге, с главным резервом. 2) Зачем, по первому сведению о движениях Турок, Анреп не пошел им прямо в тыл, что кажется просто было, и от чего бы, вероятно, из них бы никто не воротился в Калафат. 3) Отчего Анреп, с 15-ю эскадронами и конной батареей, опоздал и не преследовал бегущих Турок? Все это мне объясни, ибо ничего этого из реляции понять не можно.

Ежели так будем тратить войска, то убьем их дух и никаких резервов не достанет на их исполнение. Тратить надо на решительный удар — где же он тут??? Потерять 2 т. человек лучших войск и офицеров, чтоб взять 6 орудий и дать Туркам спокойно воротиться в свое гнездо, тогда как надо было радоваться давно желанному случаю, что они как дураки, вышли в поле, и не дать уже ни одной душе воротиться; это просто задача, которой угадать не могу, но душевно огорчен, видя подобные распоряжения.

Итак, спеши мне это все разъяснить и прими меры, чтоб впредь бесплодной траты людей не было: это грешно. и вместо того, чтоб приблизить к нашей цели, удаляет от оной; ибо тратим бесплодно драгоценное войско тогда, когда еще много важного предстоит и обстоятельства все более и более становятся грозными.

Спеши представить к награде отличившихся и незабудь об убитых и раненых, пришли им списки» ¹².

Князь Горчаков, в письме к Государю, приводил в извинение неясности своей реляции о деле при Четати то, что донесение отрядного начальника было неотчетливо, и что офицер, привезший его, не был сам в деле. Что же касается распоряжений генерала Анрепа, то, по мнению князя Горчакова, они были ошибочны, о чем еще прежде он писал военному министру ¹³. Тогда же он доставил подробную реляцию о сражении при Четати и записку о действиях в Малой Валахии, в коей оправдывал разделение сил тамошнего отряда перед делом при Четати необходимостью охранять спокойствие края, волнуемого выходцами-революционерами, и исчислял все ошибки Анрепа, именно: во 1-х, что напрасно оставил часть своих войск в Четати; во 2-х, что не сделал распоряжений к своевременному сбору своей кавалерии у Быйлешти; в 3-х, что, услыша выстрелы со стороны Четати, не пошел немедленно туда из Быйлешти; в 4-х, что, по прибытии в Скрипетул, остановился там, а не двинулся (как прежде предполагал сам), к Модлавите, в тыл неприятелю. «При сем я должен сказать — писал князь Горчаков — что хотя первая атака Одесского егерского полка на неприятеля, занимавшего окопы, близ Фонтына-Банулуй, была отбита, но дальнейший бой этого полка заслуживает всякой похвалы: упорство, с каким этот полк сражался, дало возможность полковнику Баумгартену отбиться» ¹⁴.

Государь, прочитав эту записку, писал князю Горчакову: «Подробности дела под Четати читал Я с величайшим любопытством. Это Меня утвердило в Моем прежнем мнении. Нахожу, что Анреп оплошал непростительно; авось загладит в будущем, но подобные случаи к поражению не часто представляются. Надеюсь, что Липранди ⁽Павел Петрович Липранди, назначенный, вместо графа Анреп-Эльмпта, начальником Мало-Валахского отряда⁾ будет осторожен…» ¹⁵.

Приложения к главе VII.

¹ Состав Мало-Валахского отряда: полки Екатеринбургский и Тобольский пехотные, Одесский егерский; гусарские полки: принца Фридриха-Карла прусского и князя Варшавского; Донской казачий № 38-го полк; 1-я батарейная и 1-я легкая батареи 10-й артиллерийской бригады; конно-легкая № 10-го батарея.

² Донесение генерал-адъютанту графу Анрепу-Эльмпту генерал-майора Бельгарда, от 20 декабря 1853 г.

³ Журнал действий войск под начальством князя Горчакова. (Военно-Учен. Арх. Главн. Штаба № 3,588).

⁴ Журнал действий войск, под начальством князя Горчакова. (Военно-Учеи. Арх. Главн. Шт. № 3,588).

⁵ Донесение командира Тобольского пехотного полка, полковника Баумгартена, командиру 1-й бригады 10-й пехотной дивизии,

генерал-майору Бельгарду, от 25 декабря 1853 года. — Подробное описание сражения при Четати, 25 декабря 1853 года. (Военно-Учен.

Арх. Главн. Штаба с 3,589, стран. 179—191).

⁶ Русский Инвалид. 1856 г. № 80. Описание дела при Фонтына-Банулуй, составленное одним из офицеров, участвовавших в этом деле. — Заметки генерал-лейтенанта Жигмонта.

⁷ Журнал действий войск, под начальством князя Горчакова. (Военно-Учен. Архива Главн. Штаба № 3,588).

⁸ Состав главных сил Мало-Валахского отряда: три батальона Екатеринбургского пехотного полка (четвертый батальон с двумя орудиями батарейной № 1 батареи оставлен в Быйлешти, для прикрытия вагенбурга); семь эскадронов гусарского принца Фридриха-Карла Прусского полка (один эскадрон оставлен у сел. Ковей-де-Суд, на аванпостах); пять эскадронов гусарского князя Варшавского полка; десять орудий батарейной № 1 батареи 10-й артиллерийской бригады, конно-легкая М 10-го батарея и две сотни Донского № 38-го полка.

⁹ Военно-Ученого Архива № 3,589, стран. 132.

¹⁰ Leon Guerin. Histoire de la derniere guerre de Russie, 1853—1856. I. 61.

¹¹ Военно-Ученого Архива № 3,589, стран. 132.

¹² Из письма Императора Николая князю Горчакову, от 7 января 1854 года.

¹³ Письмо на Высочайшее Имя князя Горчакова, от 21 января 1854 г.

¹⁴ Из записки князя Горчакова, о военных действиях в Малой Валахии, от 21 января 1854 года.

¹⁵ Письмо Государя, от 1 февраля 1854 года.

ГЛАВА VIII.
Действия русских отрядов на Дунае в начале 1854 года.

(От начала (половины) января до начала (половины) марта 1854 года).

После дела при Четати, князь Горчаков, решась обложить Калафат, чтобы преградить неприятелю доступ в Малую Валахию, отправился туда сам и прибыл в Быйлешти 9-го (21-го) января 1854 года. Мало-Валахский отряд, усиленный двигавшимися к нему подкреплениями, почти утроился, и потому приступлено к заготовлению в Крайове 32-х тысяч четвертей муки и 3-х тыс. четвертей круп ¹. Тогда же подвижной артиллерийский парк и подвижной госпиталь притянуты к войскам, которые, 16-го (28-го) января, для стеснения неприятеля и для отнятия у него возможности пользоваться средствами края, расположились у Гунии и Модлавиты, выдвинув авангард в Голенды ². Непосредственное начальство над Мало-Валахским отрядом было поручено начальнику 12-й пехотной дивизии, генерал-лейтенанту Липранди, 17-го (29-го) января. В тот же день, войска его, оттеснив Турок к Калафату, расположились следующим образом: одна часть, под личным начальством Липранди, в составе 12-ти батальонов, 16-ти эскадронов, 4-х казачьих сотен, с 66-ю орудиями, стала у селений Модлавиты и Гунии, с резервом у Моцецей и Добридора, а другая, под командою генерал-майора Бельгарда, из 8-ми батальонов, 8-ми эскадронов, 2-х казачьих сотен, с 28-ю орудиями — у селения Пояны. Авангард, состоявший из казаков и одного очередного эскадрона, занимал сел. Голенцы-Команы ³. Для надежнейшего обеспечения войск от нечаянных нападений, было сооружено несколько укреплений у Модлавиты и Пояны. По расспросам пленных Турок, оказалось, что у Калафата было устроено 20 укреплений, вооруженных каждое 3-5 орудиями, а в двухстах шагах впереди линии укреплений сделана траншея в рост человека, приспособленная к ружейной обороне. В Калафате, по их же показанию, находилось: 20 батальонов, каждый в 800 человек, три кавалерийских полка, по 700 человек, и 400 баши-бузуков, следовательно — вообще с артиллеристами до 20-ти тысяч человек. Орудий было от 130 до 150, из числа коих 45 полевых, а прочие крепостные, доставленные из Видина.

19-го (31-го) января, князь Горчаков, сделав все нужные распоряжения по Мало-Валахскому отряду, отправился в Букарест. Турецкая кавалерия почти ежедневно выходила из Калафата, направляясь к Голенцы и Пояны, но каждый раз, при появлении нашей кавалерии, отступала за укрепления. В конце января, генерал Липранди, получив сведение, что Турки усиливались в Рахове и собрали там множество судов, по всей вероятности, Для переправы на левую сторону Дуная, счел нужным поставить против этого пункта особый отряд, который мог бы остановить неприятеля. С этою целью высланы на левый берег реки Жио, к селению Островени близ Бикета, Тобольский пехотный полк с 10-ю легкими орудиями 11-й артиллерийской бригады и дивизией гусар Принца Фридриха-Карла, которые, прибыв туда, 1-го (13-го) февраля, были подчинены с находившимися там батальоном Украинского полка, двумя легкими орудиями 12-й артиллерийской бригады и сотнею Донского № 38-го полка генерал-майору Баумгартену ⁴.

Вслед за тем, генерал Липранди, удостоверясь, что турецкая пехота, в числе 2.500 человек с двумя орудиями, заняв селение Чепурчени, перевозила оттуда сено и солому в Калафат, двинул, в ночи с 2-го на 3-е (с 14-го на 15-е), главные силы отряда к Чепурчени и Калафату. Мороз, не превышавший при выступлении войск 5-ти градусов, к рассвету достиг 15-ти градусов; до 20-ти человек, ознобивших ноги, были отправлены в госпиталь. К сожалению, Турки, вероятно извещенные жителями о наступлении нашего отряда, успели уйти в Калафат, оставя в Чепурченях значительные запасы сена, которые, по неимению нами перевозочных способов, были уничтожены. Войска наши на рассвете заняли прежние места стоянки ⁵.

Удачнее был поиск, предпринятый против неприятеля, снова занявшего сел. Чепурчени. Высланный против них полковник граф Алопеус, с шестью эскадронами гусар князя Варшавского, при четырех орудиях донской № 9 батареи, и с тремя сотнями донских №№ 88~го и 42-го полков, выступив из Поян, 17-го февраля (1-го марта), в 8 часов утра, застиг Турок врасплох и обошел их сотнею казаков со стороны Калафата.

Неприятель, обратясь в бегство чрез камыши, ушел с потерею 25-ти человек убитыми и пленными, и с тех пор, отказавшись от набегов на Чепурчени, перевел тамошних жителей с их имуществом и скотом на правую сторону Дуная ⁶. Так в это время уже было решено с нашей стороны переправиться через Дунай в нижней части течения этой реки, то для нас было весьма выгодно отвлечь неприятеля в противоположную сторону театра военных действий. Сам турецкий главнокомандующий полагал, что наши войска направятся чрез Видин на Софию и опасался, чтобы мы не вошли в прямое сообщение с Сербами, что побуждало его обращать внимание преимущественно на удержание за собою Калафата. Не трудно было князю Горчакову воспользоваться оплошностью противника; чтобы продлить его заблуждение, он оставил значительный отряд в Малой Валахии. С такою же целью, генерал Липранди, не ограничиваясь стеснением неприятеля в Калафате, предпринимал демонстрации наступательных действий. Еще в начале февраля, получив сведения о деятельном плавании турецких лодок между Видином и устьем реки Тимок, составляющей сербскую границу, Липранди послал вверх по Дунаю, до селения Груи, одного из отличнейших офицеров нашего генерального штаба, полковника Веймарна, с подвижною колонною, из дивизиона гусар принца Фридриха-Карла, 3-й мушкатерской роты Азовского полка и команды штуцерных, с двумя легким орудиями конной № 10-го батареи. Полковник Веймарн, выступив 13-го (25-го), из Модлавиты, действовал канонадою и огнем штуцерных по турецким лодкам и по войскам, появлявшимся на правом берегу Дуная, и распространив тревогу до самой сербской границы, возвратился, 17-го (1-го марта), в Молдавиту. 24-го февраля (8 марта), поручена ему же усиленная рекогносцировка калафатских укреплений, с целью произвести съемку окрестной местности. В 9 1/2 часов утра, были направлены из Поян на Чепурчени два дивизиона Бугских улан с двумя конными орудиями и полторы казачьи сотни. Казаки, опрокинув передовые турецкие посты, дали возможность обозреть берег Дуная до Калафата. Между тем, Турки выслали из калафатских укреплений два полка регулярной кавалерии с четырьмя конными орудиями, которые, под прикрытием густой толпы баши-бузуков, быстро двинулись в обход нашего правого фланга. Полковник Веймарн, допустив неприятеля на расстояние картечного выстрела, открыл канонаду, что заставило Турок остановиться. Тогда наша кавалерия стала постепенно отходить из одной позиции в другую, встречая неприятеля, по мере приближения его, картечью. Неприятель также сделал несколько выстрелов, не причинивших никакого вреда нашим войскам, и отойдя версты четыре от своих укреплений, возвратился в Калафат (7). На следующий день, генерал Липранди сделал общее наступление. Войска Мало-Валахского отряда двинулись на Чепурчени и Голенде к Калафату. Под прикрытием их произведена рекогносцировка калафатских укреплений и впереди лежащей местности. Неприятель, убрав передовые посты, открыл канонаду по нашим войскам, но не успел нанести им никакого вреда ⁸.

Против Рущука, где, по показанию пленных, находилось до 10-ти тысяч человек турецкого войска с многочисленною артиллерией, стоял у Журжи отряд генерал-лейтенанта Соймонова ⁹. В начале января 1854 года, Турки покушались переправиться на левый берег Дуная, но каждый раз были отражены с уроном. Наконец, 22-го января (3-го февраля), Омер-паша, вероятно, желая отвлечь нас от Калафата, предпринял более решительное наступление. В 7 часов утра, Турки высадились на левый берег одновременно в трех местах: 1) против журжинского карантина, около двух тысяч человек с шестью орудиями; 2) против Слободзеи, до 2-х тысяч человек, и 3) против Малу-де-Жос, до 500 человек.

У Журжи, неприятель, покровительствуемый огнем крепостной артиллерии Рущука и канонерских лодок, оттеснил казаков и граничар, и, быстро поставя привезенные им 6 орудий, стал обстреливать берег. Против него были немедленно высланы штуцерные Колыванского и части Томского полков, поддержанные 4-м батальоном Томского аNo полка. После жаркой перестрелки, в расстоянии не более 80-ти шагов, 10-я и 12-я роты, под личным начальством подполковника Верещаки, дружно ударили в штыки и опрокинули Турок к самому берегу, но этот успех был куплен дорогою ценою: неустрашимый Верещака пал геройскою смертью, пораженный в грудь несколькими пулями. Подкрепления, подплывшие в помощь Туркам, дали им возможность оправиться и потеснить наших егерей; но принявший команду над баталионом капитан Халкионов снова повел вперед свои роты, поддержанные двумя сотнями казаков, и вторично отбросил Турок к их лодкам, причем многие из неприятелей были отрезаны и переколоты; егеря бросились на ближайшие к ним два турецких орудия, но прибывшие из Рущука свежие войска успели стащить их на лодки. Между тем, генерал Соймонов, при первом известии о появлении неприятеля, сделал следующие распоряжения: 3-й батальон Томского полка с двумя легкими орудиями и эскадроном гусар, под командою под полковника Пересветова, был переведен на остров Радоман, а прочие войска быстро собраны к месту действий. Огонь нашей артиллерии и стремительное наступление 3-го и 4-го Томских баталионов заставили Турок податься назад и вскоре затем обратиться в бегство, причем они оставили на берегу тела своих убитых, несколько ручных патронных ящиков и отрезанные ими головы наших солдат, павших в начале дела. Наша артиллерия провожала отплывавшие турецкие суда картечью; крепостная же артиллерия Рущука хотя и сделала более тысячи выстрелов по небольшому острову, чрез который проходили наши войска, двигаясь на Радоман, однако же не причинила нам значительного вреда.

С нашей стороны на этом пункте убиты: штаб-офицер 1, обер-офицеров 2, нижних чинов 37; ранены: обер-офицеров 2 (в числе коих штабс-капитан Крылов, остававшийся в бою до самого конца дела с простреленною на вылет рукою) и нижних чинов 156. В половине первого часа пополудни уже не оставалось у карантина ни одного Турка.

Против Слободзеи, Турки, выйдя на берег, двинулись вперед в колоннах, прикрытых густою стрелковою цепью, и были встречены, при переходе через рытвины и лощины, залитые водою, огнем штуцерных и двух батарейных орудий, стоявших на батарее, возведенной на высоком берегу реки Кошары. Когда же, по распоряжению генерала Соймонова, прибыл из Станешти к Слободзее дивизион гусар с 4-мя конными орудиями, Турки стали уходить к берегу, стараясь соединиться с отрядом, высаженным у Журжи. Тогда Соймонов приказал 4-й и 6-й егерским ротам Томского полка перейти через Кошару. Неприятель, уже ослабленный нашим огнем, завидя наступление егерей и двинувшиеся в обход его правого фланга от Журжи эскадрон и две казачьи сотни, бросился к лодкам, с потерею на месте 45 человек; с нашей стороны ранены 3 и пропал без вести один из нижних чинов.

У селения Малу-де-Жос, высадившиеся Турки ушли обратно после перестрелки с казаками ¹⁰.

Неприятели также переправлялись из Никополя на левую сторону Дуная и совершали зверские жестокости в Турно. Чтобы охранить тамошних жителей от таких набегов, генерал Данненберг направил к Турно Алексопольский егерский полк, подполковника фон-дер-Бринкена, с 4-мя орудиями конно-легкой батареи № 9-го полковника Рейсига.

25-го января, Турки двинулись вперед двумя отрядами: против Излазы и Турно, по обе стороны Ольты. Полковник Рейсиг, с двумя ротами Алексопольского полка и двумя орудиями, двинулся к переправе на Ольте, а подполковник Бринкен, с пятью ротами своего полка и двумя орудиями на встречу неприятелю, высадившемуся против Турно, под огнем своих батареи, расположенных на правом берегу Дуная. Полковник Рейсиг, получа сведение о появлении Турок у Турно, оставил на Ольте одну из рот, а с другою ротою и2-мя орудиями быстро двинулся в помощь Бринкену. Турки, несмотря на то, продолжали наступать, но огонь нашей артиллерии заставил их кинуться в лодки в величайшем беспорядке.

Чтобы лишить неприятеля возможности переправляться в значительных силах от Рущука на левую сторону Дуная, необходимо было истребить находившуюся в рущукской пристани сильную турецкую флотилию. Это дело было поручено начальнику инженеров в армии, генерал-адъютанту Шильдеру.

Еще в конце ноября 1853 года князь Горчаков просил военного министра о назначении в Южную армию генерала Шильдера. «Сделайте милость — писал он — пришлите ко мне Шильдера. Я готов дать за него целую дивизию» (… En grace — obtenez moi le general Schilder, Je donnerais une division pour l’avoir) ¹¹. В половине (в конце) декабря он снова писал военному министру: «При отъезде моем из Варшавы, фельдмаршал сказал мне, что, в случае решительных действий, мне придется потребовать Шильдера, и потому надеюсь, что со стороны князя Варшавского не будет отказа. Впрочем, отнесясь к вам на счет Шильдера, я тогда же известил фельдмаршала, что я готов воспользоваться его благосклонным предложением. Для меня Шильдер необходим: такого именно здесь нужно» ¹².

Генерал Шильдер, отправясь из Варшавы, 6-го (18) января 1854 года, поехал через Австрию, прибыл, по приказанию князя Горчакова, в Журжу, и, найдя турецкие суда собранными в устье реки Лом и в совершенной готовности к новой экспедиции, предпринял уничтожить неприятельскую флотилию действием наших полевых батарей, несмотря на огонь крепостной артиллерии Рущука. С этою целью, ночью с 26-го на 27-е и с 27-го на 28-е января (с 7-го на 8-е и с 8-го на 9-е февраля), построены были две батареи, каждая на четыре орудия, ниже и выше расположения флотилии, чтобы не позволить турецким судам уйти вниз, либо вверх, но Дунаю. Во вторую же ночь были высланы 10 орудий батарейной № 2-го батареи 10-й артиллерийской бригады, под командою полковника Кабанова, с прикрытием из одного батальона Колыванских егерей, на остров Радоман. Войска эти двинулись в величайшей тишине, во 2-м часу пополуночи, заняли позицию, указанную генералом Шильдером, и на рассвете открыли огонь по неприятельской флотилии. Турки, застигнутые врасплох, не прежде отвечали на канонаду, как спустя несколько минут после начала пальбы из наших орудий, которые, сделав по 7-ми выстрелов, отошли обратно в Журжу. Неприятельские суда, и в том числе пароход и 4 большие лодки, сильно потерпели от нашей канонады. В ночи на 29-е и на 30-е января (на 10-е и на 11-е февраля) были сооружены несколько батарей, частью для развлечения внимания неприятеля, частью же для прикрытия орудий, которые должны были действовать по турецкой флотилии. Эти батареи устраивались генералом Шильдером по новому, придуманному им, способу, с анвелопами, чтобы предохранить бруствера, и в особенности амбразуры, от действия косвенных неприятельских выстрелов; преимущественно же анвелопы употреблялись тогда, когда мы должны были действовать полевыми орудиями против неприятельской артиллерии большего калибра ⁽Устройство батарей с анвелопами, по способу генерала Шильдера, показано при изложении переправы наших войск через Дунай и осады Силистрии⁾.

Батареи строились, под надзором Шильдерова адъютанта поручика Тидебеля и других инженерных офицеров, с командою из 30 сапер, рабочими от пехотных полков. Две батареи, на каждую из которых вступили, под сильным огнем рущукской артиллерии, по два батарейных орудия, открыли, 30-го января (11 февраля), по флотилии канонаду, продолжавшуюся с 9-ти часов утра до 6 1/2 часов пополудни.

В следующие четыре дня продолжалось постоянно разрушительное действие наших батарей, и хотя наибольшее число орудий на них не превосходило 7-ми, а со стороны неприятеля было 92 орудия, однако же мы одержали совершенный успех: шесть больших судов сели на мель, семь почти затоплены; пароход осел вниз; галиот избит; 20 меньших судов значительно повреждены; несколько из них пошло ко дну; вообще же спаслись только те немногие суда, которые были отведены Турками в устье реки Лом, куда не достигали наши выстрелы. Туда же впоследствии втащили Турки свой пароход, пришедший в совершенную негодность. Урон наш, во все продолжение канонады под Рущуком, состоял в одном тяжело раненом офицере (штабс-капитане Кононовиче, потерявшем ногу), 2-х убитых и 14-ти раненых нижних чинах. Потерпели значительно только эполементы наших батарей, которые, впрочем, мы сами предполагали срыть по миновании в них надобности. После этого дела, Турки уже не предпринимали высадок у Журжи, и потому действия до самого конца февраля (половины марта) там ограничивались перестрелкою на аванпостах. Между тем Турки, собрав большое число судов у Никополя и Систова, производили оттуда высадки к Турно. Чтобы прекратить их набеги, необходимо было истребить неприятельскую флотилию. С этою целью было поручено генерал-лейтенанту Хрулеву устроить для действия по турецким судам, стоявшим у Систова и Никополя, батареи, подобные тем, которые были сооружены Шильдером против рущукского рейда.

Степан Александрович Хрулев, уже доказавший блистательно свои военные доблести в польской и венгерской кампаниях, неустрашимый воин, напоминал собою впоследствии, при защите Севастополя, другого русского героя — генерала Скобелева. Оба они — равно храбры, равно изранены, умели говорить с русскими солдатами и заслужить их доверие.

Благодаря деятельности Хрулева, к половине (в конце) февраля батареи были уже готовы и успели зажечь калеными ядрами несколько судов и часть пристани; остальные суда ушли вверх по реке Осьме и вниз по Дунаю,

Как под защитою Силистрии также находилась значительная неприятельская флотилия, то генерал-адъютант Шильдер, желая уничтожить ее, поручил исполнение этого предприятия также Хрулеву, который. прибыв, 16-го (28-го) февраля, в сел. Калараш, на левой стороне Дуная против Силистрии, в тот же день произвел рекогносцировку обоих берегов реки. Заметим мимоходом, что Хрулев всегда старался, паче всего, ознакомиться с местностью, на которой ему приходилось действовать, и даже иметь наскоро набросанный план ее. По его указанию, в следующие две ночи, были сооружены против крепости, на левом берегу Дуная, четыре батареи. 18-го февраля (2-го марта) Турки открыли огонь по нашим постройкам, но не успели нанести нам никакого вреда. Ночью и в следующий день, были построены Хрулевым еще три батареи, под сильным огнем крепости. Турки, не успев помешать нашим работам, решились сделать высадку на левый берег, чтобы срыть наши батареи. 20-го февраля (4-го марта), в семь часов утра, неприятель высадил, в два раза на тридцати судах, до 6-ти тысяч человек, которые оттеснили наши казачьи посты. Для удержания Турок был выслан из Калараша отряд генерал-майора Богушевского. Впереди шла конно-легкая № 7-го батарея с двумя эскадронами Вознесенского уланского полка; за кавалерией следовал егерский князя Варшавского полк. с четырьмя орудиями батарейной № 3-го батареи и легкою № 8-го батареей. и одна валахская рота. По приближении к месту высадки, от Калараша верстах в 9-ти, пехоте был дан отдых. и потом войска построились в боевой порядок. Генерал-лейтенант Хрулев принял начальство над правым крылом, где находились в первой линии рота 8-го валахского полка и сотня донского № 34-го полка, а во второй два эскадрона Вознесенских улан с тремя конными орудиями. Войска же центра и левого крыла были поручены генерал-майору Богушевскому. В центре выдвинуты вперед четыре батарейных орудия и легкая № 8-го батарея, под прикрытием застрельщиков 2-го батальона князя Варшавского полка; за ними двигались в первой линии три егерские роты того же батальона, во второй — 1-й и 3-й баталионы и в резерве — 4-й, в колоннах в атаке; а на левом крыле три конных орудия. Завидя наши войска, Турки открыли по ним сильный огонь из крепости, а, между тем, высадившиеся неприятельские войска стали срывать наши батареи, выслав против кавалерии Хрулева полк египетской пехоты, прикрытый густою стрелковою цепью.

Наши конные орудия, осыпав картечью неприятельскую пехоту, заставили ее отступать в беспорядке к месту высадки. Три конных и четыре батарейных орудия, подойдя к самому берегу, стреляли по лодкам и по войскам, не успевшим сесть на суда и толпившимся на узкой косе, заслоненной крутым берегом Дуная. Генерал Хрулев, заметив расстройство опрокинутого неприятеля, приказал спешиться уланам, казакам, артиллерийской прислуге, и даже коноводам и ездовым, и атаковал Турок. Немногим лишь из них удалось спастись вплавь и сесть в лодки; до двухсот тел осталось на месте; прочие потонули в Дунае. В плен взято нами 38 человек. Одна из лодок, со всеми находившимися на ней людьми, была затоплена и две сильно повреждены действием нашей артиллерии.

Одновременно с действием кавалерии Хрулева на правом фланге, 2-й батальон егерского князя Варшавского полка, под начальством майора Симантовского, скинув ранцы, оросился ускоренным шагом к одному из наших редутов, уже занятому Турками, которые, прикрывшись стрелками, начали разрушать наши работы. Егеря выбили неприятеля, засевшего в камышах, бросились в штыки на редут, овладели им и преследовали Турок, кои, оставя на месте до 50-ти тел, бежали к своим лодкам и едва успели спастись. Тогда же на оконечности нашего левого фланга, полковник Зыбин с тремя конными орудиями, подскакав к другой нашей батарее, которую разрушали Турки, осыпал их картечью и заставил обратиться в бегство к лодкам, а затем направил огонь на отплывавшие суда, из которых два были потоплены. Во время общего отступления Турок, генерал Богушевский, заметя, что три лодки были снесены течением Дуная к острову Гопа, кинулся с четырьмя батарейными орудиями и ротою пехоты наперерез этим судам, открыл по ним огонь и потопил их. Потеря наша в этом деле вообще состояла из 14-ти раненых нижних чинов.

Батареи наши, разоренные неприятелем, были исправлены и вооружены в ночь с 20-го февраля на 21-е (с 4-го на 5-е марта), а на следующий день, в 10 часов утра, открыли огонь, который произвел пожары в городе.

Несколько дней спустя, отряд генерал-лейтенанта Павлова, стоявший у Ольтеницы, поступил временно в распоряжение генерал-лейтенанта Хрулева, которому генералом Шильдером было поручено устроить работы для очищения занятого Турками острова Большого Кичу, против Туртукая. С этою целью, в ночи на 27-е февраля (на 11-е марта), были сооружены на левом берегу Дуная 4 ложемента с бойницами для стрелков. На следующий день, генерал Хрулев осмотрел остров Большой Кичу и приказал роте Охотского полка занять остров Малый Кичу, отделенный от Большого Кичу пересохшим рукавом Дуная. В ночь на

28 февраля (на 12-е марта) построено 9 батареи, каждая на одно орудие, из коих 5 на берегу Дуная, а 4 на Малом Кичу. Работы производились под руководством подполковника Тотлебена — впоследствии героя Севастопольской обороны. Генерал Хрулев предполагал, обстреляв из батарей занимаемый Турками остров, штурмовать его. Для этого, в час пополудни, была открыта канонада, и в то же время перевезены на пароме и 18-ти лодках два батальона Охотского полка на остров Большой Кичу, а третий оставлен на левом берегу, у переправы. Камчатский же егерский полк переведен на правый берег Арджиса, кроме двух рот, оставленных в карантине, и одной в Ольтенице. После четырехчасовой канонады генерал Хрулев послал 5 орудий, под прикрытием 1-го Охотского батальона, к броду, чтобы отогнать Турок от места предположенной переправы. Эти орудия, под сильным ружейным огнем, снялись с передков, и сделав несколько картечных выстрелов, заставили неприятеля очистить ближайшие ложементы. Но оказалось, что здесь не было брода, существовавшего за месяц пред тем, и что нельзя было штурмовать отсюда занимаемый Турками остров. Генерал Хрулев предпринял устроить переправу ниже по течению рукава и атаковать неприятеля, но видя, что со стороны Турок были приняты меры к самой упорной обороне, отказался от своего покушения и приказал войскам возвратиться на места их прежней стоянки. Урон наш, во время рекогносцировки острова и действия батарей, вообще состоял: убитыми из 16-ти нижних чинов; ранеными — из 3-х офицеров и 80-ти нижних чинов. Потеря неприятеля была гораздо значительнее: у него подбито орудие и потоплены две лодки, шедшие от Туртукая к острову ¹³.

Главною целью действий генерал-адъютанта Лидерса, кроме обороны Бессарабии, было приготовление переправы через Нижний Дунай. Для наступательных действий против Турции предполагалась операционная линия вдоль Черного моря, выбор которой был условлен как политическими, так и чисто-военными обстоятельствами: с одной стороны, хотя путь действий от Видина представлял удобства для движения войск и возможность войти в связь с Сербами и другими славянскими народами, однако же мы, избрав его, возбудили бы опасения и недоброжелательство Австрии, а с другой при наступлении с Нижнего Дуная, снабжение армии жизненными и боевыми припасами облегчалось доставкою их морем, что доставило нам в 1829 году средства к быстрому движению за Балканы. Все это побуждало предпочесть путь ближайший к морю всем другим путям, ведущим от нас в Турцию. В начале ноября 1858 года, войска генерала Лидерса были расположены следующим образом: 1) у Браилова до 6,200 челов. с 14-ю орудиями; 2)) Галаца до 2,800 чел. с 6-ю орудиями; 3) у Рени до 5,200 чел. с 16-ю орудиями; 4) у Сашунова до 3,500 чел. с 8-ю орудиями; 5) у Измаила до 7,000 человек с 8-ю орудиями ¹⁴. Вообще же на Нижнем Дунае находилось до 25 тысяч челов. с 52-мя орудиями. Со стороны Турок, в конце 1853 года, было собрано: в Мачине и окрестных селениях до 15-ти тысяч человек с 38-ю орудиями под начальством Измаила-паши; в Исакчи и Тульче более 10-ти тысяч человек с 30-ю орудиями, в числе коих четыре полка, исключительно набранных из Венгерцев и Поляков, под начальством Садык-паши (Чайковского), которому также было поручено формирование казачьих полков из Некрасовцев и других раскольников, поселившихся в Турции ¹⁵.

Для охранения войск от ненастья и стужи, а равно для помещения жизненных запасов, были устроены войсками, в местах стоянки их, многие казармы, землянки, конюшни и балаганы, что вообще стоило не более 6-ти тысяч рублей (16). Тогда же, для обстреливания входа в Дунай, сооружена, на левом берегу Сулинского рукава, близ Сулина, батарея, вооруженная семью орудиями 18-ти-фунтового калибра, которые были доставлены из Николаева.

Генерал Лидерс, желая ознакомиться с местностью предположенной переправы, произвел, в продолжении зимы 1853—1854 года, несколько усиленных рекогносцировок. По его распоряжению, 1-го (13-го) декабря, было предпринято, под начальством генерал-майора Энгельгардта 3-го, обозрение Мачина, с целью высмотреть расположение батарей у сего города и уничтожить, если окажется возможным, находившуюся там неприятельскую флотилию. Для этого был назначен пароход Прут с 4-мя канонерскими лодками, а для поддержания нашей флотилии перевезены на остров Бындой с левого берега Дуная, на пароходе Ординарец, две роты Замостского егерского полка, одна рота 5-го стрелкового батальона и два орудия легкой № 8-го батареи 15-й артиллерийской бригады. Обозрение было произведено в присутствии генерала Лидерса, который при сем убедился, что для уничтожения тридцати неприятельских судов, разбросанных на значительном пространстве и даже частью вытащенных на берег, приходилось плыть под самыми дулами неприятельских батарей и под огнем прибрежных строений, что неминуемо было сопряжено с большою потерею в людях и с повреждением наших лодок. Поэтому Лидерс, ограничась рекогносцировкою Мачина, приказал войскам возвратиться в Браилов. Только для содержания кордона на острове Бындое оставлена была там одна рота Замостского полка с 25-ю казаками, да для устройства на кордоне редута назначена одна рота сапер. Турки, заметив расположение на Бындое наших войск, переправили, 8-го (20-го) декабря, из Мачина на остров небольшой отряд и поставили батарею на правом берегу Мачинского рукава, против того пункта, где мы начали устроивать мост через речку Филипой. Генерал-майор Энгельгардт, в тот же день, перед вечером, переправил на Бындой еще две роты Замостского полка и приготовил суда на случай обратной переправы находившихся там войск. Получив предписание князя Горчакова — принять всевозможные меры к очищению острова от турецких войск, генерал Лидерс приказал Энгельгардту построить там еще один редут, подобный первому. Вслед затем, генерал-майор Энгельгардт донес, что Турки ушли с Бындоя на правую сторону Дуная. Но как в то время наступили довольно сильные морозы и можно было опасаться, что высаженные на остров наши войска будут лишены сообщения с левым берегом на целый месяц, то, с разрешения генерала Лидерса, эти войска были переправлены, 15-го (27-го) декабря, с Бындоя в Браилов. Когда же, на следующий день настала оттепель, приказано было снова занять остров одним из батальонов Замостского егерского полка.

Неприятель, на время отказавшись от покушений против наших войск, продолжал возводить батареи на правом берегу Дуная, ниже Мачина, и строил батареи против устья речки Филипой, а также близ Тульчи. О нашей стороны были сооружены батареи, для замедления сильною канонадою работ неприятеля, а в конце года предпринято уничтожение камышей на правом берегу Дуная, против лесных складов у Галаца, чтобы неприятель не имел возможности поставить там скрытно батареи. С этою целью, 31-го декабря (12-го января 1854 г.), в пять часов утра, были посажены на 14-ти баркасах и на 2-х кирлашах, шедших на буксире парохода Прут, четыре роты Прагского пехотного полка, 50 сапер, 100 пеших и 10 конных казаков и 280 рабочих, под начальством командира Прагского полка, полковника Крузенштерна. По высадке на правый берег Дуная, рабочие, под прикрытием пехоты, очистили от камыша все пространство, на котором неприятель, пользуясь закрытием, мог бы вредить нашим лесным складам; тогда же взяты два турецких кирлаша и истреблено несколько лодок, после чего, в тот же день, войска возвратились в Галац.

На следующий день, 1-го (13-го) января 1854 года, в 10-м часу утра, Турки появились на острове Бындое, где в то время занимали один из построенных нами редутов две роты Замостского егерского полка, под командою подполковника Гладыша. Генерал-майор Энгельгардт, получив о том сведение, тотчас отправил в подкрепление Гладышу семь рот Замостского полка с 30-ю казаками, под начальством командира полка, полковника Дарагана. Но еще эти войска не успели высадиться на остров, когда Турки, в числе 10-ти тысяч человек, в Ю1^ часов, двинулись на устроенный там редут; тогда же неприятель открыл канонаду по мосту, сооруженному нами на речке Филипой. Подполковник Гладыш, не обращая внимания на превосходство неприятеля в числе, отразил его и заставил обратно переправиться к Мачину. В этом деле, с нашей стороны убиты 3, ранены и контужены 11 нижних чинов.

Между тем Турки, пользуясь отступлением наших лодок, по случаю плавучего льда, от мыса Четала к Измаилу, стали строить батареи на правом берегу Дуная, против мыса, чтобы преградить нашим судам выход по Килийскому рукаву к Тульче, либо к Исакче. Эти работы производились днем и ночью, и мы, не имея возможности остановить их, ограничились устройством двух батарей, по обе стороны Килийского рукава, одной на мысе Четале и другой на левом берегу Дуная. Но как только рукав несколько очистился от льда, 11-го (23-го) января, немедленно было предпринято нападение на неприятельские работы. Для этого назначено 10 канонерских лодок и пароход Метеор; тогда же на батареи, сооруженные по сторонам Килийского рукава, посланы по два легких орудия, под прикрытием роты Подольского егерского полка. Весь отряд поручен командиру Дунайской флотилии. контр-адмиралу Мессеру. В 4 часа пополудни, по сигналу, данному с парохода, флотилия и батарея левого берега открыли огонь, на который Турки отвечали из 4-х орудий; после канонады, продолжавшейся полтора часа, неприятельские орудия замолкли. На следующий день, наша флотилия снова действовала по неприятельской батарее, вооруженной в продолжении ночи семью орудиями, и заставила их окончательно замолчать. Во все время двухдневной канонады, с нашей стороны убит один рядовой, ранены два обер-офицера и 7 нижних чинов ¹⁷.

В конце января, войска 5-го пехотного корпуса на Нижнем Дунае были сменены 7-ю пехотною дивизией (3-го корпуса), под начальством генерал-лейтенанта Ушакова. Вместе с передвижением их в восточную Валахию, князь Горчаков возложил на генерала Лидерса охранение пространства вверх по Дунаю, до Бордушан включительно, и по реке Яломице до Сарацени. Сообразно тому, Лидерс расположил вверенные ему войска у Галаца, Браилова, Слободзеи и в окрестностях этих пунктов, по Дунаю и Яломице ¹⁸.

Неприятель, не успев вытеснить наши войска с острова Бындоя, ограничился охранением входа в Мачинский рукав, и с сею целью предпринял многие работы на правом берегу рукава. Генерал Лидерс, имея намерение уничтожить эти работы, счел нужным предварительно построить большую батарею на Бындое и вооружить ее 12-ю батарейными орудиями № 4-го батареи 15-й артиллерийской бригады. С рассветом 11-го (23-го) февраля, батарея была уже совершенно готова к действию, и немедленно открыть огонь по турецким укреплениям; неприятель сначала отвечал частым огнем, но потом канонада его постепенно становилась 11 часов утра совершенно замолкла. Генерал Лидерс, имея в виду, что для предстоящих действий нужно было иметь часть флотилии в Блаилове, , приказал перевести из реки Прута пароход Ординарец и 9 канонерских лодок в Галац, а оттуда, 18-го февраля (2-го марта), пароходы Прут и Ординарец с 8-ю лодками в Браилов. Чтобы отвлечь внимание неприятеля, приказано было, одновременно с движением наших судов от Галаца, сделать из Браилова десант на правый берег Дуная и овладеть турецкою батареей против острова Бындоя. В темную ночь с 17-го на 18-е февраля (с 1-го на 2-е марта) отплыла наша флотилия от Галаца вверх по Дунаю, а между тем, назначенные в десант 300 человек Замостского полка, под начальством подполковника Ковальковского, были посажены на два чама. Как только приблизилась к ним флотилия, оба чама отчалили от пристани; один из них, с двумястами человек, успешно пристал к правому берегу, а другой был увлечен течением реки и возвратился к пристани. Турецкий пикет, заметя первый чам уже тогда, когда он приставал к берегу, сделал залп и произвел общую тревогу. Наши егеря, выскочив на берег, построились в три ротные колонны: одна из них осталась у чама, а две другие, рассыпав застрельщиков, кинулись к лесу, занятому Турками, и выбили их оттуда штыками. Неприятель успел собрать два батальона и 50 челов. конницы с орудием, но не мог остановить Замостцев, которые, под начальством адъютанта генерала Лидерса, штабс-капитана Аммосова, кинулись на батарею и заставили Турок очистить ее. Неприятель, между тем, убедясь в малочисленности нашего отряда, стал собираться между берегом и батареею, чтобы отрезать отступление Замостцам; но они проложили себе путь штыками, достигли чама, унеся всех своих раненых, и благополучно возвратились к левому берегу. Потеря наша в этом деле состояла из двух офицеров и 14-ти нижних чинов убитых, 2-х офицеров и 23-х нижних чинов раненых и контуженых.

Между тем пароходы Прут и Ординарец, с 8-ю канонерскими лодками, не тревожимые Турками, прошли в безопасный от неприятеля Браиловский рукав. Таким образом главная цель экспедиции была достигнута.

К началу марта, по распоряжению генерала Лидерса, были приготовлены в Галаце паромы для плавучего моста и туры для предмостного укрепления. Всего было 60 паромов, из коих каждый был сплочен из двух плотов, в ширину до 12-ти сажен, и имел три якоря.

Как флоты западных держав уже готовились войти в Черное море, то надлежало принять меры для преграждения им доступа в Дунай Сулинским, Георгиевским и Килийским гирлами. С этою целью, командир 3-го пехотного корпуса, генерал-адъютант барон Остен-Сакен, приступил к усилению Сулинских батарей и предположил, в случае надобности, затопить несколько судов в Сулинском гирле ¹⁹.

Приложения к главе VIII.

¹ Ф. Затлер. Записки о продовольствии войск в военное время.

² Состав авангарда Мало-Валахского отряда: 1-я бригада 10-й пехотной дивизии с батарейною № 1-го и легкою № 1-го батареями 10-й

артиллерийской бригады; Бугский уланский и гусарский князя Варшавского полки с конно-легкою № 10-го батареей; три сотни Донского

№ 33-го полка. Журнал действий Мало-Валахского отряда.

³ Состав войск генерал-лейтенанта Липранди: 12-я пехотная дивизия с батареями: батарейною № 4-го и легкими No"№ 6, 7 и 8, 12-й

артиллерийской бригады, и № 3-го, 11-й артиллерийской бригады; 4-го саперного батальона одна рота; Бугский уланский и гусарский принца Фридриха-Карла Прусского полки; донская № 9-го батарея; четыре сотни донского казачьего № 38-го полка. Состав войск генерал-майора Бельгарда: 1-я бригада 10-й пехотной дивизии с 1-ю батарейною и с 1-ю легкою батареями 10-й артиллерийской бригады: 4-го саперного батальона одна рота; гусарский князя Варшавского полк; дивизион конно-легкой й"10-го батареи; две сотни донского № 38-го полка.

⁴ Рапорт князю Горчакову генерал-лейтенанта Липранди, от 29 января 1854 года, из Модлавиты.

⁵ Рапорт князю Горчакову генерал-лейтенанта Липранди, от 5 февраля, из Модлавиты.

⁶ Рапорт князю Горчакову генерал-лейтенанта Липранди, от 18 февраля, из Модлавиты.

⁷ Рапорт князю Горчакову генерал-лейтенанта Липранди, от 26 февраля, из Модлавиты.

⁸ Рапорт генерал-лейтенанта Липранди, от 26 февраля, из Модлавиты.

⁹ Состав отряда генерал-лейтенанта Соймонова: Томский и Колыванский егерские полки; гусарский Наследника Цесаревича полк; батарейная № 2-го и легкая № 2-го батареи 10-й артиллерийской бригады и конно-легкая батарея № 8-го.

¹⁰ Из донесений князю Горчакову генерал-лейтенанта Соймонова.

¹¹ Из письма князя Горчакова князю Долгорукову, от 29 ноября 1853 года.

¹² …"A mon depart de Varsovie le marechal m’avait dit qu’en cas des operations serieuses, il me faudrait demander Schilder, je me flatte donc de ne pas eprouver de refus de sa part; d’ailleurs en Vous ecrivant au sujet de Schilder, j’en ai informe le marechal, en lui disant que je mettais a profit sa bienveillante proposition. Du reste Schilder m’est bien indispensable. C’est l’homme de la chose". Из письма князя Горчакова князю Долгорукову, от 14 декабря 1853 года.

¹³ Военно-исторический журнал действий 3-го, 4-го и 5-го пехотных корпусов, состоявших под начальством князя Горчакова.

¹⁴ Состав отрядов, подчиненных генералу Лидерсу:

1) Браиловский отряд:
Модлинского пехотного полка	3	батальона
Прагского пехотного полка	3	батальона
Замостского егерского полка	4	батальона
5-й стрелковый батальон	1	батальона
Одна рота сапер	1/4	батальона
Батарейной № 4-го батарея	12	орудий
Легкой № 6-го батареи	10	орудий
Легкой № 8-го батареи	12	орудий
Гусарский принца Фридриха-Вильгельма Прусского полк	8	эскадр.
Казаков в сборе	7	сотен
Подвижной артилл. № 15-го парк
2) Рениский отряд:
4-й батальон и две роты 2-го батальона Житомирского егерского полка	1 1/2	батал.
Батарейной № 3-го батареи	2	орудия
3) Сатуновский отряд, под командою полковника Ловчева.
1-й батальон Подольского егерского полка	1	баталион
3-й батальон Житомирского егерского полка	1	баталион
Батарейной № 3-го батареи	2	орудия
Легкой № 5-го батареи	4	орудия
4) Измаильский отряд, под командою генерал-майора Цебрикова.
Подольского егерского полка	3	батальона
Резервных батальонов	3	батальона
Легкой № 5-го батареи	4	орудия
(Ведомость от 5 ноября 1853 года).

¹⁵ Из расспросов пленных Турок.

¹⁶ К 6-му ноября 1853 года окончены следующие работы: в сел. Картале: помещение для казачьего резерва и конюшня на полсотни.

В Сатунове: а) две землянки и кухня на роту; б) помещение для казачьего резерва и конюшня на полсотни; в) конюшня для лошадей артиллерийского дивизиона. В Измаиле: а) землянки для двух рот; б) приспособление двух артиллерийских сараев также для двух рот; в) балаганы для помещения пяти тысяч четвертей муки с пропорцией круп; г) приспособление нижнего этажа второй оборонительной казармы для госпитального отделения. На острове Четале: а) в мостовом укреплении, приспособление для помещения одной роты; б) у Красного моста, помещение для одной роты, одной сотни и конюшня на сто лошадей. Сверх того, несколько помещений для казаков на острове Лети, несколько конюшен для казачьих лошадей на постах и несколько караулен и других построек при мостах (Журнал военных действий).

¹⁷ Военно-исторический журнал действий 3-го, 4-го и 5-го корпусов, состоявших под начальством князя Горчакова. — Письмо князю Горчакову генерала Лидерса, 18 января 1854 г.

¹⁸ Расположение войск генерала Лидерса в конце января 1854 года.

В Галаце: корпусный штаб, штабы 2-й бригады 14-й пехотной дивизии, Житомирского егерского полка, 5-й артиллерийской дивизии и 14-й артиллерийской бригады; донского № 22-го полка; Подольского егерского полка 3-й и 4-й баталионы; Житомирского 1-й и 3-й баталионы; 5-го саперного батальона три роты; батарейной № 3-го батареи 8 орудий и легкой № 5-го батареи 4 орудия; донского Л"22-го полка две сотни.

В Водени: штаб, 1-й и 2-й батальоны Подольского егерского полка; батарейной № 3-го батареи 4 орудия.

В Рени: Житомирского полка 2-й и 4-й батальоны; легкой № 5-го батареи 8 орудий.

В Браилове: штабы 2-й бригады 15-й пехотной дивизии Замостского егерского полка и 15-й артиллерийской бригады; 1-й и 2-й баталионы Люблинского егерского полка и Замостский егерский полк; 4-я рота 5-го саперного батальона; гусарский принца Фридриха Вильгельма полк; батарейная № 4-го батарея 15-й артиллерийской бригады, валахской артиллерии 8 орудий; Донского № 22-го полка две сотни.

В Слободзее: штабы 15-й пехотной дивизии, 1-й бригады той же дивизии и Прагского пехотного полка; 1-й батальон того же полка, (2-й, 3-й и 4-й батальоны в Сарацени, Периеци и Чекине); легкая № 6-го батарея 15-й артиллерийской бригады.

В Чочиле: полковой штаб и 3-й батальон Модлинского пехотного полка (1-й, 2-й и 4-й баталионы в Татаруле, Дудеско и Ульмуле).

В Визири-дежос: полковой штаб и 4-й батальон Люблинского егерского полка (3-й батальон в Валя Кинепи).

В Скорцару и Янке: 7-я и 8-я легкая батареи 15-й артиллерийской бригады.

В Тикилешти и Гропени: Донского № 22-го полка по одной сотне.

В Бертешти-десус и окрестных селениях, Донской № 9-го полк.

В Максимени: (в Молдавии), подвижной занаеный № 15-го парк.

¹⁹ Военно-исторический журнал действий 3-го, 4-го и 5-го корпусов, состоявших под начальством князя Горчакова.

ГЛАВА IX.
Действия в Азиятской Турции 1853 года. Сражения при Баяндуре, Ацхуре, Ахалцыхе и Баш-Кадыкларе.

Кампания 1853 года в Азиятской Турции открылась совершенно неожиданно для наместника Кавказского, Светлейшего князя Воронцова. Тайны кабинетов были скрыты столь глубоко, что многие государственные люди, в числе коих был и князь Воронцов, не допускали возможности предстоявшего потрясения всей Европы; в особенности утвердилось убеждение в мирном решении вопроса о Святых местах и тесно связанного с ним восточного вопроса после принятия Государем венской ноты, которое, по-видимому, должно было прекратить недоразумения между Россиею и Портою. Следствием такого убеждения было занятие весьма недостаточными силами границы Закавказья, обращенной к Турции. Напротив того, Турки успели там собрать, в конце августа 1853 года, сильную армию, что давало им возможность предупредить нас открытием действий ¹.

Граница с Азиятскою Турциею не представляла нам больших выгод в оборонительном отношении. Крепость Александрополь (прежде Гумри) составляет центральный опорный пункт операционной базы против лежащей в 68-ми верстах от нее турецкой крепости Карса, и вообще против Анатолии. На правой стороне этой базы, крепость Ахалцых прикрывает дорогу, ведущую из Карса чрез Ардаган; на левой — южная часть границы, со стороны Турции и Персии, прикрыта крепостью Эриванью, на пути, ведущем от Баязета, чрез Чингильские горы и реку Аракс, в Закавказье. Вообще же наша граница с Турциею представляется в виде куртины с двумя флангами, которые образуются на севере горным хребтом Чалдырским, а на юге — хребтами Агры-даг и Кара-даг, по правой стороне Аракса. Река Арпачай протекает по границе на протяжении около ста верст, но она проходима в брод уже в конце мая, и потому не может считаться значительною преградою. При открытии Восточной войны в 1853 году, наши крепости по турецкой границе вообще были весьма слабы: Ахалцых и Эривань не требовали правильной осады; первая из них построена на выгодной для обороны местности, но в ней нет хорошей воды. Что же касается до Александрополя, то он грозен только видом своим: выбор места для этой крепости неудачен; мертвых пространств встречается много, местность на северо-западной стороне удобна для подступов; вооружение слабо; казематированных зданий весьма мало, и потому мортирные батареи с правой стороны Арпачая, командующей левою, могли нанести крепости большой вред. На береговой дороге от Батума к русской границе находился совершенно неудобный к защите пост Св. Николая (турецк. Чефкетиль); но занятие этого пункта неприятелем, как оказалось впоследствии, не могло представить ему никаких выгод для дальнейших действий.

Что касается до свойств местности на пространстве от Ахалцыха до Аракса, то почва и климат ее весьма разнообразны. Ахалкалакский участок, или так называемое Духоборие, между Чалдырским хребтом и Мокрыми горами, составляет лучшую часть пограничной полосы; там живут Армяне, Татары и Духоборцы (секта, отвергающая духовные обряды и святые иконы). Народ вообще нам предан: Армяне видят в силе нашего оружия спасение от рабства, испытанного их предками и ныне еще гнетущего единоплеменных с ними подданных турецкого правительства. Татары помнят имена князя Цицианова, Котляревского, Ермолова и Паскевича. — Дороги от Ахалкалаки до Александрополя летом и осенью весьма хороши, даже для движения батарейных орудий. Зима там продолжительна, холодна и снежна, но вообще климат здоров. По изобилию фуража в тамошних местах, можно продовольствовать кавалерийскую бригаду, но в дровах совершенный недостаток. — Пространство между горами Алагезом и Араратом, так называемая Эриванская долина, каменистая, знойная летом, вредна для здоровья, изобилует хлебом, но там нет ни фуража, ни леса. Долина Аракса известна вредным климатом. Провиант для войск доставлялся с Мингачаурской пристани, на реке Куре, куда пароходы буксировали суда из Баку, а из Мингачаура шли транспорты на Елисаветполь, по тифлисскому тракту, до Шамхорской станции, и далее, проселочною дорогою, на Делижан: всего на протяжении от Мингачаура до Александрополя 340 верст, в 17 переходов. — Снабжение боевыми припасами и оружием производилось из Тифлиса на Делижан, либо по прямому пути, на Самис, Воронцовку и Карагач.

Наступательные действия с нашей стороны против Турок в Анатолии представляли, (не говоря уже о чрезвычайной несоразмерности в числе войск), важные затруднения. Первоначальным предметом таких действий был Карс — крепость, приведенная после войны 1828—1829 годов в несравненно лучшее состояние. Напротив того, крепостца Ардагань, на север от Карса, в трех переходах от Ахалцыха, после минувшей войны, вовсе не была усилена. Укрепление Гассан-Кале, лежащее между Карсом и Эрзерумом, также было оставлено в прежнем состоянии, а Эрзерум, столичный город Анатолии, укреплен слабо, и как многолюдный, торговый, пункт не мог долго держаться. Со стороны баязетского пашалыка также не могли остановить вторжения в страну ни главный город области — Баязет, ни форты Диадин и Топрах-Кале. — Прилежащие нашей границе части пашалыков ахалцыхского, карского и баязетского преимущественно населены Армянами и отчасти Греками: как те, так и другие, ненавистны фанатикам-Туркам и сами ненавидят их, будучи вынуждены платить непомерные налоги и терпя стеснение в правах своих, наравне с прочими райями (иноверцами). Мусульманское же население помянутых пашалыков состоит из Татар, под названием Карапапахцев, Лазов, Куртинцев (Курдов), Аджарцев и небольшого числа Турок. Карапапахцы довольно храбры, но их любимые промыслы разбой и контрабанда, и потому они более склонны к этим противозаконным занятиям, нежели к войне; Лазы, Аджарцы и Курды воинственны; последние, народ кочующий, издавна возмущались против Султана, и к тому же, по неимению достаточных пастбищ, принуждены обращаться к нам для кочевки близ Алагеза. Еще в 1828—1829 годах, они считали выгодным для себя действовать заодно с нами против Турок; в последующее же время, постоянные распри Курдов с местным турецким управлением и природное стремление к необузданной свободе сделали их ненадежными подданными Оттоманской Порты. Немногие Османлисы, рассеянные среди этого пестрого населения — народ гордый, храбрый, ленивый и беспечный — давно уже потеряли ту слепую уверенность в победе, которою отличались фанатики, их предки. Ежели к тому принять в расчет, что все распоряжения по комплектованию и вооружению армии исходят из Константинополя, то можно безошибочно заключить, что как только действующие силы Анатолии уничтожены, то местные средства страны оказываются недостаточны для продолжения борьбы, и народная война здесь невозможна. Но пока существует анатолийская армия, местность страны представляет огромные выгоды для ведения оборонительной войны, хотя и нет там таких преград. какие встречались нашим войскам в Чечне и Дагестане. По пути, ведущему от Ахалцыха на Ардагань к Карсу, предстоит переход через Чалдырский хребет, у Кочьлевского карантина, вдоль по ущелью Посхов-чая; потом следует перевал через горы, не доходя Ардагани, откуда до Карса остается около 70-ти верст пути, не представляющего никаких препятствий. При наступлении от Ахалкалаки, после перехода через Чалдырский хребет у сел. Карзаха, дорога разделяется на две отрасли: одна из них направляется вправо, мимо Хозапинского озера, в Ардагань, а другая — вдоль восточного берега Чалдырского озера, на Карс. От Карзаха до Ардагани 60 верст, а до Карса 90. Все эти пути, в летнее время, от мая до ноября, совершенно удобны для движения обозов и батарейных орудий. — От Александрополя в Карс ведут две дороги, почти на равных расстояниях около 70 верст: первая, по которой шел Паскевич в 1828 году, на Палдерван и Мешко, мимо горы Малый Ягны-даг, а вторая на Пирвали, Хадживали и Визинкев, по южную сторону Большого Ягны-даг. Переправа через реку Карс (Карс-чай) на обеих дорогах довольно затруднительна, пользуясь чем неприятель может, заняв правый берег, задержать наступающие войска; а далее, до Хадживали, местность волниста и пересечена глубокими, большею частью безводными оврагами; фуража там много, но в дровах совершенный недостаток. — Из Эривани в Карс дорога идет на Сардарь-Абад в долину Аракса, и по ней до города Кагызман, откуда, пройдя ущелием (Базм-су), соединяется у сел. Магараджиха с александропольскою дорогою, ведущею на Визинкев. Эта дорога затруднительна в долине Аракса, но вообще удобна для движения легкой и горной артиллерии. — Из Эривани к Баязету идет, на протяжении ста верст, дорога, удобная для движения обозов и артиллерии, к переправе через Аракс близ Амарата, и далее через Чингильский перевал. — Из Карса в Эрзерум ведут четыре дороги, через Саганлугский хребет, лесистый и удобный к обороне. Этот горный хребет столь высок, что войска наши, в половине июня 1829 года, встретили там большие снежные полосы, которые, по свидетельству туземцев, сохраняются до конца июля. Из числа этих дорог служили для движения войск Паскевича те, которые от сел. Котанлы, лежащего у подошвы Саганлугских гор, ведут к сел. Ардост, и далее на Керпи-кев, именно: правая — чрез Каинлы и замки Загин и Зевин; а левая — чрез урочище Милли-Дюзе и замок Менджингерт, в Ардост, где соединяется с другою дорогою, идущею прямо на Керпи-кев, куда также выходит дорога из Баязета в Эрзерум. Правее Зевинской дороги пролегает та, которая, пройдя на сел. Чаплахлы и чрез Саганлуг, подымается весьма круто на гору Акмезре и чрез Караурган достигает селения Ардост. — Еще правее, идет дорога из Карса, на Чахмак, Пеняк и Ольти, в Эрзерум. Из Баязета в Эрзерум дорога идет чрез Диадинский перевал по лесистой долине Евфрата до Караклиса, и далее на Алашкирт (Топрах-кале) и чрез перевал хребта Агры-даг, в Керпи-кев, на главной карсской дороге. От Баязета до Эрзерума 280 верст, а от Карса до Эрзерума, по кратчайшей дороге, около 180-ти.

Пограничная часть трапезонтского пашалыка отделена от ахалцыхского и карсского пашалыков почти непроходимым Аджарским хребтом: таким образом войска, действующие против Батума, почти совершенно разобщены с войсками, наступающими к Карсу и Эрзеруму. Единственный путь, по которому производилось комплектование и снабжение оружием и боевыми припасами Анатолийской армии, из Трапезонта на Байбурт в Эрзерум, по лесистым, затруднительным для движения ущелиям, может быть прерван, как только наши войска успели бы занять Байбурт и Гоанс-кале ².

Весною 1853 года, вообще на Кавказе считалось: пехоты 128 батальонов; кавалерии (Нижегородский драгунский полк) 11 эскадронов; казаков и конной милиции 52 полка; артиллерии 23 батареи с 232 орудиями. Но из этих войск на турецкой границе и за Кавказом было всего-на-все 19 1/2 баталионов с двумя дивизионами Нижегородских драгун и с небольшою частью иррегулярной кавалерии ³. С наступлением осени 1853 года, когда разрыв России с Турциею сделался неизбежным, направлены были к Александрополю части отрядов: князя Аргутинского-Долгорукова от Закатал и князя Орбелиани с Лезгинской линии. Туда же посланы из Чир-Юрта и Воздвиженского остальные три дивизиона Нижегородских драгун и один баталион Куринского полка. Князь Воронцов думал сам идти с войсками за границу, но ему уже был 72-й год, он часто страдал лихорадкою и не мог переносить трудов похода. В половине октября, перевезена была морем на Кавказ 13-я пехотная дивизия, и тогда же назначен командиром действующего корпуса, собиравшегося в Александрополе, начальник гражданского управления Закавказского края, генерал-лейтенант князь Василий Осипович Бебутов, по болезни которого туда отправился временно командовать войсками начальник штаба Кавказского корпуса, генерал-адъютант Александр Иванович Барятинский. Часть 13-й пехотной дивизии с небольшим числом иррегулярной кавалерии находилась в Ахалцыхе, куда для начальства над этим отрядом был послан тифлисский военный губернатор, генерал-лейтенант князь Иван Малхазьевич Андроников ⁴.

Князь Бебутов, принадлежа к одной из почетнейших армянских фамилий, был один из первых туземцев, получивших образование в России. Воспитанник бывшего 1-го кадетского корпуса, он, вместе с другими познаниями, изучил русский, французский и немецкий языки, и затем прослужил несколько лет в России. Одаренный от природы большими способностями, он еще в молодости обратил на себя внимание тогдашних главных начальников на Кавказе: маркиза Паулуччи, у которого был адъютантом; Ермолова, которого дружбою пользовался до конца жизни последнего, и Паскевича, в турецкую войну 1828 и 1829 годов. При князе Воронцове, князь Бебутов, за разбитие полчищ Шамиля на Кутишинских высотах, в 1846 году, удостоился получить орден Св. Георгия 3-й степени, и вскоре после того занял пост начальника гражданского управления, который в то время имел особенную важность, потому что князь Воронцов, не без причин недовольный существовавшею до него системою управления, находил необходимым сделать в ней весьма существенные перемены и нуждался в содействии человека, хорошо знающего край и способного понимать его виды, чему князь Бебутов вполне соответствовал. Вся служебная деятельность князя Бебутова, предшествовавшая последней войне, указывала на него как на человека наиболее способного заменить князя Воронцова в начальствовании нашими войсками в Азиятской Турции, в том случае, если бы болезненное состояние князя Воронцова не дозволило ему самому стать во главе войск, о чем тогда уже носились слухи. Император Николай Павлович, имевший случай в продолжении лета 1853 года видеть и говорить с князем Бебутовым, приезжавшим в Петербург по своим делам, остался весьма доволен высказанными им соображениями и Сам назначил его, на случай болезни князя Воронцова, командующим войсками в Закавказье. Несмотря на свое действительно болезненное состояние, князь Воронцов, верно ценивший, какая вообще трудная война предстояла России, и какими тяжелыми последствиями она могла отозваться на Кавказе, где фанатизм и недоверие к России горских племен представляли обширное поприще для политических интриг ⁽Возбуждения непокорных племен и толки между ними о предстоявшей войне России с Турциею начались еще в феврале 1853 года, как это видно, между прочим, из тогдашних донесений начальников отделов⁾, остался в 1853 году во главе Кавказской армии, а князь Бебутов получил назначение командующего действующим корпусом на кавказско-турецкой границе, и его непосредственному начальству поручены были войска на всем пространстве наших границ с Турциею, от Ахалкалак до Эривани включительно ⁵.

Военные действия за Кавказом открылись в ночь с 15-го на 16-е (с 27-го на 28-е) октября, нападением многочисленного полчища на пост Св. Николая. Этот пункт, уже назначенный к упразднению, заключал в себе гарнизон, всего из двух некомплектных рот Черноморского линейного № 12-го батальона, в числе 255 человек, нескольких человек милиции и казаков, с двумя орудиями, под начальством капитана Щербакова. Ему было предписано занимать пост до вывоза провианта из тамошнего магазина. Несмотря на отчаянную борьбу с Турками, наш отряд не мог устоять против несравненно сильнейшего неприятеля, который овладел ничтожным постом, не заслуживающим названия укрепления, потеряв более людей, нежели сколько было защитников форта. В числе погибших с нашей стороны был Иеромонах Серафим, служивший молебствие во все время боя. Магазин с остававшимся в нем провиантом был сожжен ⁶. Посланный на выручку гарнизона поста Св. Николая из Озургет, полковник Карганов, с отрядом из трех рот Литовского егерского полка, одного взвода Черноморского № 12-го батальона и сотни гурийской милиции, с двумя орудиями, узнав на марше о взятии поста Турками, ускорил движение, атаковал неприятеля, в числе до 5,000 человек, засевшего в двух верстах от поста Св. Николая, в густом лесу за крепкими завалами, и выбил его оттуда, но, по огромной несоразмерности в силах с неприятелем, был принужден отказаться от дальнейших покушений и возвратился в Озургеты ⁷.

Между тем как из турецкого корпуса, собиравшегося у Батума, был выслан по береговой дороге авангард, овладевший постом Св. Николая, главные силы Анатолийской армии, под начальством Абди-паши, в числе до 40 тысяч человек, сосредоточивались в окрестностях Карса, отрядив часть войск по дороге из Ардагани к Ахалцыху, и занимая Баязет особым отрядом.

В конце октября, неприятель, двинувшись по направлению от Карса к Александрополю, выслал вперед сильные партии Курдов, для вторжения в наши владения; главные же силы Абди-паши расположились близ Баш-Шурагели, селения на правом берегу Арпачая, в 15-тиверстах от Александрополя. Князь Бебутов, прибывший в отряд 31-го октября (12-го ноября), желая получить более точные сведения о расположении неприятеля и положить предел дерзким грабежам Турок, с общего согласия находившихся в Александрополе старших начальников, послал к Баяндуру генерал-майора князя Элико (Илью Дмитриева) Орбелиани, с большою частью войск, собранных в Александрополе. Отряд, ему вверенный, состоял из 7 1/2 батальонов, 4-х эскадронов, 3-х казачьих сотен и нескольких сотен милиции, всего до 6-ти или 7-ми тысяч человек, с 24-мя пешими и 4-мя конными орудиями ⁸. Князь Орбелиани, командир Грузинского полка, отличался блистательною храбростью, но не обладал ни сведениями, ни опытностью в военном деле.

Получив начальство над отрядом, князь Орбелиани не озаботился даже принятием тех мер военной предосторожности, которые обязательны при. движении в столь близком расстоянии от неприятеля, в каком мы находились тогда от Турок ⁽От Александрополя до Баш-Шурагеля 14 вер., от Баяндура же, который, как было известно, также был занят Турками, всего 10 верст⁾. От его отряда не было выслано авангарда, и войска, выйдя за город, тотчас построились в боевой порядок, и в таком виде двинулись чрез сел. Караклис в направлении к Баяндуру, — селению, лежащему на левой, т. е. на нашей стороне Арпачая, верстах в 4-х ближе Баш-Шурагеля, по слухам, тогдашнего главного расположения турецких войск. Некоторым оправданием, впрочем, князю Орбелиани в данном случае может служить то обстоятельство, что тогда война еще не была объявлена, и потому хотя стычки и даже значительные столкновения с Курдами и баши-бузуками уже случались не раз, однако же открытый решительный бой с турецкими регулярными войсками считался все еще невероятным и даже самый переход таких войск на нашу сторону Арпачая казался сомнительным.

Завидя наступление наших войск, еще при движении от Александрополя к Караклису, Турки сосредоточили большую часть сил к Баяндуру и заняли вблизи, на восточной стороне этого селения, весьма выгодную позицию. Главная их батарея, в числе до 40 орудий, расположилась на находящейся здесь возвышенности, откуда хорошими настильными выстрелами обстреливалась вся местность к стороне сел. Караклис, а по сторонам этой возвышенности, и частью впереди ее, они, пользуясь идущими здесь балками, так искусно скрыли в них свои войска, что присутствие турецкой армии было открыто нами лишь тогда, когда значительнейшая часть наших войск, с большими затруднениями перейдя овраг и речку у сел. Караклис, начала устроиваться для дальнейшего наступления, в расстоянии ближе пушечного выстрела от неприятеля. Это было около 2-х часов пополудни. Внезапно открытый сильный огонь с сорока-орудийной батареи, ясно свидетельствовавший о присутствии здесь главных неприятельских сил, приостановил наступление наших войск, которых отступление к Александрополю также было уже невозможно. Обратная переправа их через Караклисский овраг, только что ими пройденный, с сохранением боевого порядка, была немыслима. Оставалось держаться на позиции, принять меры от обходов и дать знать в Александрополь о положении отряда, но и это хорошо исполнить возможно было лишь с такими закаленными в боях кавказскими войсками, из каких состояла колонна кн. Орбелиани. Столь ужасный артиллерийский огонь был необычен в кавказских войнах. Шамиль имел несколько орудий, но, дорожа ими, открывал огонь на весьма дальнем расстоянии; его пушечные выстрелы, подобно колокольному звону, служили только для сбора его дружин, но убивали редко. Напротив того, под Баяндуром, канонада Турок была весьма действительна. Но этот сильный огонь хотя и озадачил в начале наших Кавказцев, однако же не смутил их.

Они спокойно удерживались на указанной им позиции. Ограничиваясь с фронта усиленным артиллерийским огнем, наносившим нам весьма чувствительный урон, Турки, с помощью своей кавалерии и баши-бузуков, пытались обойти наш правый фланг и напасть на обоз. Но находившиеся здесь два дивизиона Нижегородских драгун, под начальством полковника Тихоцкого, обратили в бегство обходившего нас неприятеля, а усиленный огонь турецкой артиллерии устрашил только нашу туземную милицию, которая бежала с поля сражения и распространила тревогу между пограничными жителями до самого Александрополя.

Канонада под Баяндуром, начавшаяся около двух часов пополудни, была услышана в Александрополе, и тогда же по гулу выстрелов можно было заключить, что она велась весьма сильно с обеих сторон. Не оставалось сомнения в том, что главные неприятельские силы находились под Баяндуром, и что высланной вперед колонне князя Орбелиани грозила большая опасность. Не теряя времени и еще прежде получения известия от князя Орбелиани о встрече с неприятелем, князь Бебутов приказал всем войскам, остававшимся в Александрополе, за исключением одного батальона Белостокского полка, выходить и строиться по дороге к Баяндуру. Надо заметить, что в это время войска, назначенные в состав Александропольского отряда, еще только собирались, одного общего лагеря не было устроено, а потому самый сбор войск в Александрополе требовал времени. Последний наш резерв, состоявший из 3-х баталионов, 6-ти эскадронов Нижегородских драгун, 8-ми легких и 4-х конных орудий, собрался, однако, довольно скоро, и около 4-х часов пополудни князь Бебутов выступил с ним по Баяндурской дороге.

Положение дел в эту минуту было крайне натянуто. Большая часть наших сил находилась в безвыходном положении под Баяндуром. Елисаветпольская милиция, состоявшая из мусульман закавказских татарских провинций, бежала толпами из-под Баяндура, и частью появилась на базаре, куда в это время собралось множество пограничных жителей христиан (армян); между ними и мусульманами произошла свалка. Тревога и беспорядок распространились во всем городе. Когда князь Бебутов, окруженный немногочисленным штабом, во главе своего последнего небольшого отряда, выезжал из города, женщины с грудными детьми на руках, прорываясь сквозь окружавших князя всадников, бросались к нему и умоляли спасти их от Турок. Князь Бебутов, уверенный в своих войсках, повел их кратчайшим путем в левый фланг неприятельского расположения, где удар с нашей стороны представлял для неприятеля наибольшую опасность. В случае успеха, отрезав Турок от Арпачая, мы ставили их в положение более безвыходное того. в каком до прибытия резерва находились наши войска под Баяндуром. Это ли направление нашего резерва, или приближение ночи повлияли на турецкого главнокомандующего, но, как бы ни было, вспомогательная колонна находилась еще верстах в двух от поля сражения, когда Турки стали постепенно ослаблять свой огонь. Опасность, грозившая отряду князя Орбелиани, была отвращена. Между тем уже совершенно стемнело, и наши вспомогательные войска, направлявшиеся до сего времени по огням в левый фланг турецкой батареи, приняли влево и двинулись на правый фланг наших батарей. Когда наши отряды соединились, канонада с обеих сторон смолкла и лазутчики дали знать, что Турки отступили к Баш-Шурагелю.

Оставшись некоторое время на поле сражения, как для отдыха подошедшему резерву, так и для уборки раненых, князь Бебутов приказал всем войскам возвратиться в Александрополь. Позднею темною ночью возвращались войска под стены крепости. Повозки с убитыми и ранеными длинной вереницей тянулись по дороге в город. Общая потеря с нашей стороны в этот день простиралась до 800 человек. Раны были почти все тяжелые — нанесенные артиллерийскими снарядами. Стоны раненых и воспоминания дня производили тяжелое впечатление. Общее настроение было довольно мрачно. Теперь для всех было ясно, что война, в которой все еще сомневались, уже начата, что скорая, решительная встреча с неприятелем неизбежна, а между тем в Александрополь еще не успело собраться и то небольшое число войск, которое было назначено в состав главных наших сил против Турок; во многом, как, например, в медицинских средствах, в средствах перевозки, в офицерах генерального штаба, и даже в боевых запасах, чувствовался большой недостаток. Для сбора отряда и для окончания моста через Арпачай под Александрополем, столь необходимого для предстоявшего наступления, требовалось по меньшей мере дней десять, а, между тем, обстоятельства настоятельно вызывали ускорить действия с нашей стороны. В этом отношении нельзя было не сожалеть о случившемся сражении, которое, по исходу своему и по впечатлению, им произведенному на пограничное население, усиливало необходимость скорейшей решительной встречи с Турками, и было весьма чувствительно для нас по потерям в людях, артиллерийских лошадях и боевых зарядах. Но, вместе с тем, сражение под Баяндуром наглядно показало разницу между нашими и турецкими войсками. Небольшая колонна князя Орбелиани, неожиданно попав под выстрелы турецких батарей и вступив в бой с неприятелем в четыре или пять раз сильнейшим, в течении более четырех часов удерживалась на своей позиции, а Турки не отважились против этих войск ни на какое решительное действие. Поэтому, как ни велико было численное против нас превосходство Турок, как ни были действительно важны усовершенствования их по устройству своих войск, сравнительно с временами Паскевича, но все же очевидно было, что как только обстоятельства позволят нам перейти к решительному наступлению, мы не должны были сомневаться в успехе.

6-го (18-го) ноября был получен и тогда же объявлен Высочайший манифест о нашем разрыве с Турциею. Война, наконец, была решена.

Вскоре затем прибыли последние из тех малочисленных подкреплений, на которые мог надеяться Александропольский отряд; работы моста через Арпачай оканчивались; все, что возможно было исправить и пополнить, было сделано. Необходимость во всех отношениях неотлагательных наступательных действий с нашей стороны была очевидна, и в таком же смысле получались приказания из Тифлиса, от главнокомандующего, а потому выступление назначено на 14-е (26-е) ноября. Переправа через Арпачай и движение по правому берегу предприняты были с тем, чтобы, угрожая сообщению неприятеля с его базою — Карсом, вынудить Турок принять сражение. С рассветом 14-го (26-го), переправа была начата, и войска стали уже выстраиваться для движения по направлению к сел. Баш-Шурагель, когда было получено известие, что турецкая армия, не выжидая нашей переправы, еще в течении ночи, отступила по дороге к Карсу ⁹.

Причиною отступления Турок было разногласие турецких военачальников. Главнокомандующий Абди-паша, человек образованный, получивший в молодых летах воспитание в Вене, расходился в мнениях, на счет предстоявших действий, с начальником своего штаба Рейс-Ахмет-пашею, упрямым фанатиком, совершившим путешествие на поклонение гробу Мухамеда в Мекку, который, будучи весьма богат и в связях с потомками янычар, пользовался большим влиянием в армии и желал сместить главнокомандующего. С этою целью он восставал против Абди-паши, порицая медленность его действий. Но Абди-паша весьма основательно сообразил, что для него было выгоднее отойти от границы, в глубь страны, чтобы, в случае наступления против него русских войск, разбить их подалее от Александрополя, (что могло иметь более решительные последствия). С этою целью, турецкий военачальник отступил по кратчайшей дороге к Карсу, в превосходную позицию у сел. Баш-Кадыклара, и таким образом сблизился с своими резервами и подвозами.

Князь Бебутов, получив сведение об отступлении неприятельской армии, расположился, 14-го (26-го) ноября, влево от карсской дороги, у селения Баш-Шурагеля, где и оставался до 19-го ноября (1-го декабря) ¹⁰.

Для обороны Мингрелии и Гурии, угрожаемых вторжением Турок, назначена была часть перевезенной морем, в половине октября 1853 года, 18-й пехотной дивизии с туземною пешею и конною милицией. Войска эти находились в окрестностях Ахалцыха.

В конце октября, многочисленные толпы баши-бузуков производили набеги в ахалкалакский участок и грабили там селения, а 30-го октября (11-го ноября) баши-базуки и сувари (турецкая регулярная кавалерия), в числе до двух тысяч человек, опрокинули казаков и осетинскую конную милицию под Ахалцыхом. Казаки ушли в город, а Осетины бежали в Боржом и распространили тревогу до самого Тифлиса, что заставило князя Воронцова немедленно послать чрез Боржом в Ахалцых, для принятия начальства над тамошним отрядом, генерал-лейтенанта князя Андроникова; в ожидании же его прибытия, командовал войсками в Ахалцыхе генерал-майор Петр Петрович Ковалевский.

Генерал Ковалевский тогда имел от роду 46 лет. Кончив курс в Артиллерийском училище, он был выпущен оттуда в гвардейскую артиллерию, служил в турецких походах 1828 и 1829 годов, находился в охотниках при штурме Варны; затем, получив артиллерийскую бригаду на Кавказе, участвовал во многих экспедициях, и в том числе в Даргинской 1845 года. Впоследствии, он был начальником правого фланга Кавказской линии, и наконец, в 1853 году, командиром 2-й бригады 13-й пехотной дивизии. Он имел все привычки старого холостяка, проведшего большую часть жизни в походах и лагерях, чуждался дамского общества, говорил по-французски довольно плохо, но много читал и был одарен счастливою памятью, здравым умом и быстротою соображения. Характер его, вспыльчивый и даже резкий, отличался откровенностью. добротою и готовностью помочь каждому имевшему в том нужду. Ковалевский был весел, смешлив, но мнителен; его здоровье было закалено трудами и лишениями походной жизни ¹¹.

6-го (18-го) ноября, Турки в значительных силах подошли к Ацхуру. Находившийся там с отрядом командир Белостокского полка, полковник Толубеев, узнав о приближении неприятеля, занял ущелие, по которому пролегает единственная дорога из Ахалцыха в Гори, двумя ротами Белостокского и двумя ротами Брестского пехотных полков. Турки, решась во что бы то ни стало прорваться по сему пути, нападали всю ночь на позицию, занятую горстью храбрых; но каждый раз были отбиваемы штыками нашей пехоты. В ночи русский отряд получил в подкрепление еще одну роту Белостокского полка и пять сотен Грузинской пешей милиции, а в семь часов утра 7-го (19-го) прибыл туда же командир Брестского полка, генерал-майор Бруннер, с тремя ротами вверенного ему полка. Неприятель был значительно усилен регулярною пехотою и кавалерией с двумя орудиями. Но генерал Бруннер, не обращая внимания ни на огромное превосходство неприятельских сил, ни на состоявшую при них артиллерию, построил свой отряд в две линии и ударил в штыки на Турок. Когда же неприятель, не выдержав стремительного натиска нашей пехоты, обратился в бегство, Бруннер преследовал его на протяжении более семи верст.

Трофеями этого славного дела были: одно из неприятельских орудий, захваченное штабс-капитаном Дроздовским, четыре знамя, три значка, множество ружей и снарядов. Неприятель потерял одними убитыми до ста человек; с нашей стороны убито нижних чинов 7, ранены: штаб-офицер 1, обер-офицеров 4, нижних чинов 36 ¹².

Император Николай, получив донесение о деле при Ацхуре, пожаловал генерал-майору Бруннеру орден Георгия 4-й степени, полковнику Толубееву — золотую полусаблю с надписью: «За храбрость», командирам рот — каждому орден Св. Владимира 4-й степени с бантом, а нижним чинам — по три

Военного ордена на каждую роту.

Еще в начале октября, ферик (генерал-лейтенант) Али-паша, с 18-ю тысячами человек регулярного войска и баши-бузуков, подошел к Ахалцыху, и, кроме того, значительные неприятельские отряды собирались на гурийской границе, против Озургет, и в Баязете, против Эривани. Войска, расположенные в Ахалцыхе, под начальством генерал-майора Ковалевского, состояли всего-на-все из четырех батальонов Виленского егерского полка, одного батальона Белостокского пехотного полка, четырех казачьих сотен и нескольких сотен пешей и конной милиции, с одною легкою батареею (8 орудий). Кроме того, в крепости находились три линейные роты с артиллерийскою и инженерною командами. В Ацхуре, Боржоме и Сураме, на протяжении трех переходов, позади Ахалцыха, были расположены, для прикрытия Боржомского ущелия — главного доступа в Карталинию — 4 1/2 батальона, в подкрепление коим ожидали к 6-му (18-му) ноября донской № 2-го полк и несколько сотен грузинской милиции. Кавалерия Ахалцихского отряда, под командою уездного начальника, князя Кобулова, была выслана чрез селение Вале на границу, в 15-ти верстах от крепости. Исправляющий должность начальника штаба в отряде, подполковник Фрейганг предлагал генералу Ковалевскому послать в подкрепление кавалерии два баталиона с несколькими орудиями, дабы убедиться в действительной силе неприятеля, но Ковалевский предпочел остаться с пехотою в городе и ограничиться его обороною.

Крепость Ахалцых построена на высоте левого берега Посхов-чая. К северу от крепости, по окраине возвышенной плоскости и по скату к реке, лежит Старый-город, состоящий из каменных сакель, а на восточном правом, низменном берегу выстроен Новый-город. За ним, к югу, возвышаются горы (Наванет-даг), упираясь против крепости в правый берег Посхов-чая, протекающего выше города в глубоком ущелье. Впереди западной стороны Старого-города идет довольно глубокая балка, за которою местность сперва понижается, а потом образует равнину по направлению к сел. Суплису. Долина реки, на левом берегу против Суплиса, шириною более версты, окаймляется на северной стороне обрывом сажен в восемь.

29-го октября (10-го ноября), кавалерия Кобулова отступила к Суплису и на следующий день к Ахалцыху, а 1-го (13-го) ноября, Турки поставили несколько орудий на горе против Ахалцыха; тогда же, неприятельская пехота и кавалерия появились у Нового-города и завязали перестрелку с нашими войсками. На следующий день прибыли в Ахалцых из Ацхура батальон Белостокского полка и пять сотен гурийской милиции. 4-го и 5-го (16-го и 17-го), неприятель обстреливал город из пяти орудий. Пользуясь превосходством сил, Турки утвердились в ахалцыхском округе, учредили свое управление и стали набирать туземную милицию.

12-го (24-го) ноября, прибыл в Ахалцых князь Андроников, взяв из Боржома полтора баталиона Брестского полка: таким образом, успев собрать 7 1/2 батальонов, с 8-ю легкими и 2-мя горными орудиями, и 12 сотен казаков и милиции, всего же до 7-ми тысяч человек ¹³, он решился атаковать стоявших в двух с половиною верстах Турок, не дав им времени усилиться подкреплениями из Ардагана, Аджара и Карса.

Князь Иван Малхазович Андроников, потомок одной из древнейших грузинских фамилий, происходившей — как говорят — от Византийского Императора Андроника, служил, при Ермолове и Паскевиче, в Нижегородских драгунах, был известен как храбрый офицер и получил георгиевский крест. Князь Воронцов любил его, видя в нем хорошего, правдивого человека, и действительно благородство, доброта и прямодушие князя Андроникова не подлежали сомнению. Он горячо любил свою родину — Грузию и был искренно предан России. Князь Андроников был совершенный невежда, не знал даже русской грамоты и умел только подписывать свое имя, но, будучи одарен здравым смыслом, имел довольно проницательности и судил правильно о нуждах края ¹⁴.

В самый день прибытия князя Андроникова в Ахалцых, 12-го (24-го) ноября, вечером, собрался у него военный совет, в котором участвовали: генерал-майоры: Ковалевский и Бруннер; командиры Виленского егерского и Белостокского пехотного полков, генерал-майор Фрейтаг и полковник Толубеев; командир легкой № 2-го батареи 13-й артиллерийской бригады полковник Смеловский; генерального штаба полковник Дрейер и подполковник Циммерман, и прибывший в Ахалцых с тремя горными орудиями, артиллерии поручик Евсеев. Князь Андроников открыл совещание, сказав: «Я не ученый; знаю только, что мы должны идти на Турок и разбить их, а подробности распоряжений предоставляю вам, господа!» Затем, выслушав мнения приглашенных им лиц, князь решил: «На следующий день произвести рекогносцировку, а потом выступить всем войскам из Старого-города против Турок; а жителям — у кого есть ружье, то с ружьем, а у кого нет — то с колом, оставаться у домов своих» ¹⁵.

13-го (25-го), утром, было пасмурно и туманно, и потому рекогносцировка произведена уже в 3-м часу пополудни. Князь Андроников, со всеми бывшими на военном совете, поехал на гору против Нового-города, причем убедясь в неприступности неприятельской позиции с правого фланга, положил атаковать Турок, на другой день с рассветом, со стороны сел. Суплиса. Диспозиция для боя была составлена Циммерманом.

Турецкая армия, в числе 8-ми тысяч регулярной пехоты, 3-х тысяч кавалерии и 7-ми тысяч пешей и конной милиции, с 13-ю орудиями, занимала на высотах правой стороны реки Посхова (Посхов-чай) весьма сильную местность и довольно хорошо укрепленную позицию, от сел. Суплиса на Садзель до сел. Аб; высокий хребет Наванет-даг, идущий почти в параллельном направлении к Посхову, был также занят Турками.

Сущность диспозиции для нападения на неприятеля состояла в следующем: положено наступать на селение Суплис двумя колоннами: левая, под начальством генерал-майора Ковалевского, из 4-х батальонов Виленского егерского полка, с 8-ю легкими орудиями, № 2-го батареи полковника Смеловского и 6-ю легкими орудиями, взятыми из крепости ⁽Эти орудия двигались на почтовых лошадях, а заряды к ним — на обывательских подводах⁾, должна была направиться к селению Суплис с фронта, и, заняв высоту левого берега против селения, открыть канонаду по неприятельской позиции; правая же колонна, под начальством генерал-майора Бруннера, из 2-х батальонов Белостокского и 1у"батальона Брестского пехотных полков, с тремя горными орудиями, (в числе коих была одна пушка, отбитая у Турок под Ацхуром), и милиции отряда, должна была, скрываясь от неприятеля за высотами, спуститься к реке у сел. Кунджи, переправиться на правый берег, штурмовать Суплис, как только неприятель будет ослаблен нашею канонадою, и стать параллельно единственному пути его отступления к Ардагани, вместе с чем предполагалось повести атаку на Суплис левою колонною с фронта. Казакам надлежало двинуться еще правее, по открытой ровной местности.

14-го (26-го) ноября, в четыре часа утра, русские войска направились к выходу из Старого-города, а с рассветом двинулись, на основании диспозиции, двумя колоннами. Левая колонна, генерал-майора Ковалевского, перейдя лощину за селением Ивлит, взошла на высоту левого берега Посхов-чая, в расстоянии пушечного выстрела от Суплиса. Как только Турки заметили появление наших войск на плато, то открыли по ним огон с батареи правого берега. Тогда 14 орудий, состоявших при левой колонне, быстро выехали на позицию и отвечали неприятелю довольно частою, но, по отдаленности от него, слабою канонадою; а между тем генерал-майор Фрейтаг расположил свои батальоны позади батареи, на скате горы, где они были прикрыты от неприятельского огня, а две Виленские роты посланы к мосту. Канонада продолжалась более двух часов, причем наша артиллерия, поставленная весьма выгодно генералом Ковалевским, терпела менее неприятельской. В продолжении времени этих действий, правая колонна генерал-майора Бруннера, укрываясь за высотами, двигалась вперед, чтобы обойти неприятеля с левого фланга и стать параллельно единственному пути отступления Турок, на селение Вале. С этою целью, наши войска, достигнув возвышений против Суплисских садов, стали спускаться к реке, чтобы атаковать неприятеля, но князь Андроников, прибыв к правой колонне, обратил войска назад и приказал открыть огонь из трех горных орудий, а левой колонне — идти на штурм селения. Правая же колонна должна была перейти через реку и атаковать сады Суплиса не прежде, как по первому «ура», которое загремит в левой колонне. Казаки и милиция стали на оконечности нашего правого крыла.

Неприятель, заметив наши усилия против его левого крыла, перевел туда войска, стоявшие у селений Аб и Садзель, перевез бывшие там орудия к Суплису и расположил их на вершине хребта и в самом ауле.

Войска наши двинулись на штурм. Генерал Фрейтаг, с 1-м и 2-м батальонами Виленского полка, спустясь с высот в долину Посхов-чая, перевел свои войска через реку, частью по мосту, частью в брод (причем вода доходила по грудь солдатам), и бросился на аул: шесть рот посланы им прямо чрез покрытую колючим кустарником долину, а 4-я и 6-я егерские роты, перейдя через реку левее, по мосту, направились по узкой дороге, пролегавшей у подошвы скал. Неприятельские пули и картечи сыпались градом. Генерал Фрейтаг, впереди своих егерей, будучи ранен пулею в руку и контужен в живот, был принужден выехать из огня для перевязки, но как только ему отрезали мизинец правой руки, возвратился снова в дело. Принявший от него команду над полком, подполковник Циммерман перевел остальных егерей через реку, на глубине выше пояса, и взошел с ними на высокий обрывистый правый берег, под сильным картечным и ружейным огнем неприятеля. Егеря взбирались с большим трудом, помогая друг другу; штабс-капитан Пасальский (тяжело здесь раненый) и прапорщик Шестериков подавали собою пример солдатам. Стрелковая цепь, поддержанная двумя ротами, поднявшись на крутой берег, выстроилась в сорока саженях от завалов, где стояло семь турецких орудий. Регулярная турецкая пехота, скрытая в ограде селения, несколько позади орудий, стреляла батальным огнем. Но наши егеря, не обращая внимания на пальбу, кинулись вперед с криком «ура», взяли завалы, захватили все семь орудий и опрокинули вышедшую им на встречу пехоту. Виленского полка подпоручик Данилов первым взошел на неприятельскую батарею и пал на ней. По взятии батареи, егеря, не останавливаясь там, ворвались в аул. Турецкая пехота отступала медленно, шаг за шагом, отстреливаясь, и даже отбиваясь штыками; часть неприятельских войск засела в саклях и стреляла из окон и дверей; другая, будучи выбита из аула, продолжала упорно держаться в садах Суплиса.

Одновременно с фронтальным нападением Виленских егерей, генерал Бруннер, с батальонами Брестского и Белостокского полков, направился в обход левого фланга Турок. Войска его перешли в брод, по грудь в воде, реку Посхов выше Суплиса, атаковали Турок в садах этого селения и соединились с Виленцами, овладевшими наружною оградою и завязавшими перестрелку с неприятелем, в садах и саклях, многие из которых пришлось брать штурмом. Находившийся при правой колонне, генерального штаба подполковник Фрейганг был ранен, но оставался в пылу сражения до окончания дела. Между тем как Турки, засевшие в ауле, продолжали обороняться отчаянно, человек тридцать мусульман из Суплисских жителей, собравшихся у минарета, бросились без оружия и с четками в руках на встречу нашим войскам, умоляя о пощаде. Ни один из них не был тронут русскими солдатами, разъяренными боем, но щадившими безоружных. Упорное сопротивление Турок заставило генерала Ковалевского двинуться с 4-м батальоном Виленского полка в помощь атакующим. Сам князь Андроников, находясь на берегу Посхов-чая и видя яростную сечу, кипевшую в ауле и окружающих его садах, беспрестанно посылал туда одно подкрепление за другим; в резерве у него оставалось только полторы роты при трех горных орудиях, когда пришло донесение о появлении на нашем правом фланге больших масс турецкой кавалерии и пешей милиции. Для встречи их были посланы казаки 2-го и 21-го полков и собственный конвой князя Андроникова — горийская дворянская сотня, под начальством тамошнего предводителя дворянства, поручика князя Эристова.

Наконец — цепи Виленских егерей, поддержанной резервами, удалось выбить неприятеля из Суплисских садов, одновременно с наступлением подполковника Осипова, с 8-м батальоном Брестского пехотного полка, и майора Давыдова 7-го, с 1-м батальоном Белостокского полка, овладевшего одним орудием. Неприятель, выбитый из садов и строений Верхнего-Суплиса, занял позицию на высотах вблизи селения, но не мог удержаться и там, и был принужден отступить далее.

По совершенном занятии Суплиса, войска получили приказание остановиться: надлежало стянуть колонны и подкрепить цепь. Генерал Бруннер, приняв начальство над передовыми войсками, устроил колонны и двинулся далее, а подполковник Циммерман, с передовою цепью отъвсех бывших в бою полков и с частью милиции майора князя Кобулова, быстро устремился в след за неприятелем. Турки безостановочно отступали на расстоянии пяти верст до селения Малый-Памач, где хотели выждать своих войск, бежавших туда от селения Садзеля. С этою целью, неприятельский ариергард, из трех батальонов регулярной пехоты, с тремя орудиями, и двух эскадронов регулярной кавалерии, занял позицию к востоку от сел. Памач и встретил наши войска канонадою и ружейным огнем. Но ничто не могло остановить победителей; подполковник Циммерман с цепью ударил в штыки и отбросил Турок от их пути отступления, что заставило неприятеля направиться по другой дороге за границу. Орудия, находившиеся при ариергарде его, были брошены; все поле за Памачем покрылось бегущими толпами Турок.

Пехота наша, утомленная движением и боем, имела необходимую нужду в отдыхе, и потому князь Андроников приказал прекратить преследование.

Одновременно со взятием селения Суплиса, происходило на левой стороне Посхов-чая кавалерийское дело. Неприятельская конница, поддержанная пешею милицией, спустясь с Абас-Туманских высот, атаковала нашу кавалерию. Князь Андроников приказал обратить против обходивших нас Турок горные орудия и две из отбитых у неприятеля пушек. Вслед затем, казаки, под начальством подполковника Бирюкова и есаула Борисова, и дворянская сотня князя Эристова ударили на Турок, обратили их в бегство и нагнав пеших Аджарцев, положили на месте до двухсот человек.

Бой прекратился в 4-м часу пополудни.

В сражении при Ахалцыхе отбито нашими войсками: 11 орудий, из которых 9 полевых и 2 горных (впоследствии, 19-го ноября, взяты подполковником Циммерманом остальные два орудия, брошенные неприятелем в селении Дагвери), девять зарядных ящиков и две зарядные фуры; 5 больших знамен и 18 значков; два артиллерийских парка, в которых найдено 90 вьюков с артиллерийскими зарядами и патронами, 42 бочонка пороха и 160 тысяч патронов. Весь неприятельский лагерь, канцелярия командовавшего турецким корпусом Али-паши, множество оружия, лошадей и огромные запасы муки и ячменя достались победителям.

Урон наш был незначителен. Убиты: 1 офицер, 48 нижних чинов и 9 милиционеров, всего же 58 человек: ранены: 1 генерал, 2 штаб-офицера, 2 обер-офицера, 193 нижних чинов и 28 милиционера; контужены: 1 штаб-офицер, 2 обер-офицера, 49 нижних чинов и 30 милиционеров; всего же убито и ранено 361 человек. Урон, понесенный неприятелем, был несравненно более. Полагали, что он потерял одними убитыми более 1,500 и ранеными до 2,000 человек; сверх того, он вовсе не досчитывал двух с половиною баталионов, которые истреблены, либо разбежались. В плен взято нашими войсками 120 человек ¹⁶.

Непосредственным последствием победы при Ахалцыхе было занятие посховского санджака (округа) и введение там нашего управления. Как в это время уже выпал глубокий снег на горах, отделяющих сей округ от Ардагани и Аджара, то войска наши, прекратив действия, расположились на зиму в окрестностях Ахалцыха ¹⁷.

Император Николай, получив донесение о сей победе, пожаловал князю Андроникову орден Св. Георгия 3-й степени, генералам Фрейтагу и Бруннеру орден Св. Станислава 1-й степени; подполковникам Циммерману и Осипову, Виленского егерского полка штабс-капитану Пасальскому и прапорщику Шестерикову и командующему 1-ю мушкатерскою ротою Белостокского пехотного полка, поручику Янушевскому, по удостоению кавалерской думы, пожалован каждому орден Св. Георгия 4-й степени; а командиру 2-й легкой батареи, полковнику Смеловскому — золотая полусабля, с надписью «3а храбрость». Нижние чины получили по десяти знаков Военного ордена на каждую роту, батарею и дивизион; казаки и милиционеры — соразмерно с пехотою, и все вообще по рублю серебром на человека. Наконец, в ознаменование особенного

Монаршего благоволения к отличным подвигам, оказанным баталионами: 2-м и 3-м Брестского, 1-м Белостокского пехотных, 1-м, 2-м и 4-м Виленского егерского полков и легкою № 2-го батареей 13-й артиллерийской бригады, в сражении при Ахалцыхе, Всемилостивейше пожалованы: означенным батальонам Георгиевские знамена, с надписью: «за поражение Турок 14-го ноября 1853 года при Ахалцыхе», а батарее серебряные трубы, с такою же надписью.

Известие о победе под Ахалцыхом над несравненно сильнейшим неприятелем возбудило еще более соревнования в войсках Александропольского отряда, который и по составу, и по численности, сравнительно с Ахалцыхским отрядом, был сильнее и давно желал померяться с неприятелем. Известие это достигло, впрочем, Баш-Шурагеля, где стоял Александропольский отряд, в ночь на 19-е ноября (1-го декабря) — в то время, когда уже наступление против Турок князем Бебутовым было решено, и отряд оставался на позиции только в ожидании ухода колонны в Александрополь со всеми отправлявшимися туда тяжестями.

Еще 17-го (29-го) ноября, на фуражировке, произведенной от войск Александропольского отряда к сел. Ак-Узюм, верстах в 5-ти от Баш-Шурагеля по направлению к Карсу, стойкость турецкой кавалерии давала повод думать, что постоянно повторявшиеся слухи об удалении в эту крепость всей турецкой армии невероятны. 18-го (30-го) числа было получено положительное сведение, что турецкая армия не ушла в Карс, а стоит лагерем на половине дороги от Александрополя к Карсу, в окрестностях Суботана. Тогда же решено было, отправив лагерь и все излишние тяжести в Александрополь, двинуться отряду, с самым лишь необходимым числом повозок, против Турок. С этою целью, в ночь на 19-е ноября (1-го декабря), была послана в Александрополь, где оставался всего один батальон Белостокского полка, колонна из обозов всех частей при необходимых от них командах, под прикрытием 3-го батальона Грузинского гренадерского полка, двух сотен Донского № 19-го полка и 6-ти орудиях 1-й батарейной батареи, которая наиболее пострадала в Баяндурском сражении.

С рассветом 19-го ноября (1-го декабря), войска Александропольского отряда, в составе 10-ти батальонов, 10-ти эскадронов, 14-ти сотен казаков, одной сборной сотни милиции, 3-х пеших и одной конной батарей, всего в числе около 10-ти тысяч человек с 32-мя орудиями, двинулись по карсской дороге на сел. Пирвали ¹⁸. Когда войска тронулись с места, князь Бебутов, обгоняя и здороваясь с людьми, объявил им об Ахалцыхской победе. Ответные возгласы войск на это известие ясно свидетельствовали, что старые кавказские войска, из коих состоял Александропольский отряд, вполне сознавали и важность объявляемой им победы, и значение предстоявшей им самим встречи с главными турецкими силами, если только неприятель на этот раз не уклонится от боя, как это уже случилось под Баяндуром и при переходе нашем через Арпачай. Около 9-ти часов утра, войска Александропольского отряда подошли к Пирвали, в 20-ти верстах от Александрополя, и стали тотчас же переправляться через Карс-чай. Ясное, но свежее и даже морозное утро стало переходить в это время в теплый и ясный осенний день, какие в столь позднее время года редко случаются на возвышенной местности Армянского плоскогорья ¹⁹.

В Пирвали узнали от жителей, что баши-бузуки, в числе до 60-ти, занимавшие, в виде передового поста, селение, ускакали в Суботань, и что весь турецкий корпус, силою до 36-ти тысяч человек при сорока шести орудиях, расположен впереди этого селения, в 10-ти или 12-ти верстах от Пирвали.

В тот же день, но еще на рассвете, Абди-паша, не помышлявший, чтобы Русские осмелились что-либо предпринять против грозных сил Анатолийской армии, и считавший кампанию оконченною, отправился в дормезе в Карс, чтобы распорядиться расположением на квартирах своей армии, после чего он намерен был ограничиться партизанскими действиями и частными вторжениями Курдов в наши пределы. Передав на время своего отсутствия начальство над армией Ахмету-паше, турецкий главнокомандующий приказал ему снять лагерь в десять часов утра и перевести войска эшелонами к сел. Хадживали, двенадцать верст ближе к Карсу. Но в девять часов, когда Турки еще не успели сняться с занимаемой ими позиции, Ахмет-паша получил от разъездов сведение о наступлении Русских и сначала принял наше движение за маневр, имевший целью скрыть отступление к Александрополю; когда же донесли ему, что Русские переправляются через Карс-чай, он долго не верил тому и послал на рекогносцировку своих адъютантов; наконец, удостоверясь в наступлении наших войск, сказал своим приближенным: «Русские с ума сошли, либо упились своею поганою водкой». Уверенный в победе над малочисленным нашим корпусом, Ахмет изъявил радостный восторг, приказал войскам стать в ружье, объехал ряды их, обещая своим солдатам, именем Пророка, истребить Русских, и приказал приготовить веревки, для того, чтобы, связав захваченных в плен генералов и офицеров, отправить их в Константинополь. Затем, выступя из лагеря, с барабанным боем, музыкою и распущенными знаменами, он, вопреки полученному им приказанию, решился встретить наши войска на позиции у Баш-Кадыкляра ²⁰.

Когда войска наши, переправясь через Карс-чай, стали подниматься на высоты, идущие здесь вдоль правого берега реки, то перед ними открылась небольшая пересеченная оврагами равнина, которая справа замыкалась горою Кара-ял, а слева оканчивалась крутым спуском у низменности, по которой течет ручей Мавряк, впадающий в Арпа-чай. Далее впереди, местность пересекалась довольно значительным оврагом, по которому течет ручей Кадыкляр, впадающий в Мавряк и имеющий направление как бы параллельное Карс-чаю. Ближе этого оврага, у самого ручья, на карсской дороге, виднелось армянское селение Угузлы с большою каменною церковью, а версты две левее его и также по сю сторону ручья, близ ската к Мавряку, другое сел. Гамза-Киряк. По ту сторону Кадыклярского ручья местность заметно возвышалась, и виднелись еще три селения: Баш, Орты и Аян-Кадыкляр. Эта картина на дальнем горизонте заканчивалась прямо впереди Саганлугским хребтом, а слева хребтом Алагес, который в тогдашнее светлое осеннее утро блистал яркими цветами и величественно возвышался над всею окружающею местностью.

С появлением наших войск и когда начали они выстраиваться в боевой порядок, у Турок также началось общее передвижение войск по ту сторону Кадыклярского оврага. Главная их масса направлялась в пространство между Угузлы и Гамза-Киряк, а от нее отделились еще две другие и двигались как бы в обход нашей колонны справа и слева. Первоначальное предположение князя Бебутова состояло в том, чтобы двинуться на селение Угузлы, в левый фланг неприятельского расположения, и отрезать Турок от карсской дороги ²¹.

Войска наши, подойдя к неприятельской позиции на расстояние около двух верст, построились в боевой порядок, в три линии: в центре первой линии стали 16 орудий 2-й батарейной батареи Кавказской гренадерской бригады и 5-й батарейной 21-й артиллерийской бригады; их прикрывали: один батальон Куринцев ^*, два батальона Ширванского полка ^** и сводный батальон из стрелков и сапер; на правом крыле первой линии, уступом назад, двигались три дивизиона Нижегородских драгун ^*** с четырьмя конными орудиями и одна сотня милиции, а на левом крыле: два дивизиона Нижегородских драгун с 4-мя конными орудиями и девять сотен линейных казаков. Вторую линию составляли: 1-й, 2-й и 3-й батальоны Эриванцев ^****, 1-й батальон и три роты 4-го батальона Грузинского гренадерского полка ^*****; шесть орудий 1-й легкой батареи Кавказской гренадер-ской артиллерийской бригады. В третьей линии находился обоз, под прикрытием из трех рот 4-го Эриванского батальона с двумя легкими орудиями и Донского № 4-го полка. Первою линиею командовал служивший с первого офицерского чина на Кавказе, генерал-майор Кишинский; второю — потомок древнего знаменитого Грузинского, бывшего царского рода, генерал-майор князь Иван Константинович Багратион-Мухранский. Начальство над кавалерией правого крыла было поручено генерал-майору князю Чавчевадзе, а на левом крыле — генерал-майору Багговуту.

В полдень наши войска подошли к неприятелю и велено открыть огонь. Первые выстрелы 2-й батарейной батареи были направлены против батальонов, спускавшихся с высот в овраг. Неприятельская артиллерия также открыла из 20-ти орудий, стоявших на правом крыле, беглый огонь, на который отвечали обе наши батарейные батареи. В несколько минут взлетели на воздух два турецких ящика, и наши войска встретили этот успех, как предвестие победы, громкими криками «ура», раздавшимися по всей линии ²².

Канонада и перестрелка здесь затянулись и самое движение войск в этом направлении несколько замедлилось, от того, что тогда же князь Бебутов, ближе всмотревшись в местность и в расположение неприятельских войск, нашел нужным изменить первоначально составленный им план атаки. Башкадыклярский ручей, на правом берегу которого была расположена главная турецкая батарея, оказался идущим не перпендикулярно к карсской дороге, как то казалось с высот от Пирвали, а почти в параллельном с нею направлении, и потому, наступая прямо на Угузлы, мы подали бы возможность неприятельским батареям действовать во фланг всех наших линий. Самое расположение турецких войск в эту минуту было следующее: правый их фланг, выдвинутый несколько вперед, состоял из большой 20-ти-ору-дийной батареи, прикрытой 4-мя батальонами пехоты, сзади которых и несколько левее было расположено еще 8 батальонов, которые занимали центр позиции, а левее их, у сел. Угузлы и сзади селения, стояли другие 6 батальонов с одним полком регулярной кавалерии. Кроме того, по сю сторону Баш-Кадыклярского оврага, Турки рассыпали 4 баталиона штуцерных, обстреливавших доступы к этому селению, и послали для обхода нас справа 8 батальонов пехоты и один регулярный конный полк, с одною батареею, а часть иррегулярной кавалерии и все свои остальные войска направили для обхода нас слева.

Князь Бебутов, признав необходимым изменить первоначальный план действий и, избрав, для нанесения главного удара с нашей стороны, не левый, а правый фланг турецкой армии — правофланговую 20-ти-орудийную неприятельскую батарею, отдал приказание войскам 2-й линии принять влево и направил на батарею Эриванцев, под личным начальством князя Багратион-Мухранского, бывшего командира этого славного полка, и Грузинцев, под начальством их тогдашнего командира князя Орбелиани. В то же время князь Бебутов поручил генералу Бриммеру, как начальнику артиллерии отряда, отправиться в 1-ю линию, остановившуюся перед Угузлы, и распорядиться действиями, как находившихся там двух батарей, так и шести орудий 1-й легкой батареи, двигавшихся первоначально с войсками 2-й линии, а начальнику штаба генералу Индрениусу — озаботиться обеспечением наших флангов.

Князь Орбелиани, объявив своим гренадерам предстоявшую им видную роль в сражении, повел их кратчайшим путем на неприятельскую батарею. Став сам с своим штабом во главе полка, кн. Орбелиани, несмотря на усиленный огонь неприятеля, смело повел полк на батарею. Гренадеры спустились в овраг, поднялись на противоположный скат, головная часть полка вошла на батарею и уже несколько орудий было в наших руках. Это происходило в начале 2-го пополудни. Но самая быстрота атаки гренадер помешала ее успеху, Вместе с князем Орбелиани вошли на батарею лишь находившиеся в передних шеренгах колонны, человек 40 или 50; все же остальные, растянувшись в длинную колонну, были в эту минуту частью еще на дне оврага, частью на подъеме горы. Турки, озадаченные смелою атакою гренадер, подались назад, но заметив малочисленность противников, выдвинули им на встречу резерв, и гренадеры были опрокинуты. Оба батальонные командиры Эриванского полка выбыли из фронта: майор Турчановский был убит, а майор барон Врангель тяжело ранен; не стало также нескольких ротных командиров. Сам полковой командир Грузинского гренадерского полка, князь Орбелиани, был смертельно ранен. Князь Бебутов, вполне сознававший важность предпринятой на батарею атаки и внимательно следивший за ее ходом, заметил опасность и взяв из резерва две роты Эриванцев с 2-мя орудиями, лично повел их на поддержку гренадер.

Эта минута для нас была самою критическою во все продолжение боя. Наступление наше на Угузлы было задержано сильным сопротивлением неприятеля, значительно превосходившего нас своею численностью и расположенного на весьма выгодной для обороны местности; решительный удар, направленный на главную турецкую батарею, был приостановлен отступлением гренадер. Между тем Турки начинали обходить нас с обоих флангов. Справа, кроме угрожавшей нам неприятельской кавалерии, показались в это время и значительные массы турецкой пехоты.

Прибытие князя Бебутова с двумя ротами Эриванцев в помощь гренадерам, его задушевные, всегда понятные солдатам слова и личный пример восстановили порядок. «Ну, братцы! Теперь пора снова идти вперед» — сказал он гренадерам, вероятно применив на этот случай известную уловку незабвенного Суворова. Гренадеры мгновенно перешли в наступление. В тоже время князь Багратион-Мухранский повел Эриванцев хотя несколько кружным, но за то хорошо скрытым возвышениями путем, и уже всходил на неприятельскую батарею. Одновременно с тем, на правом фланге и в тылу Турок раздались молодецкие «ура» линейцев и драгун. Генерал Багговут, опрокинув обходившую нас с левого фланга турецкую кавалерию и устремившихся за нею Курдов, в самую решительную минуту сражения, смело перенесся через речку, и взойдя по горному скату на плато, занятое правым крылом неприятельской армии, поставил в 50-ти шагах от турецкого каре дивизион донской артиллерии есаула Кульгачева, и после нескольких картечных выстрелов атаковал неприятеля драгунами, направя в то же время полковников Евсеева и Камкова с линейцами на другие находившиеся здесь турецкие войска. Драгуны ворвались в каре, лошадь их дивизионера майора Петрова была поднята на штыки, но неприятельский батальон уничтожен. Подобная же участь постигла неприятельские войска, атакованные линейцами. Одновременный удар батальонов гренадерской бригады и кавалерии генерала Багговута решили сражение в нашу пользу. Весь правый фланг и часть центра неприятельской армии были опрокинуты. Главная турецкая батарея в 20 орудий досталась победителям ²³.

В то самое время, когда вторая линия нашей пехоты двинулась для нападения на правое крыло Турок, первая линия, под начальством генерал-майора Кишинского, была направлена против левого крыла неприятельской позиции. Турецкие баталионы, спустившиеся с высоты в самом начале дела и скрытые в овраге, вышли оттуда и устремились в атаку на нашу пехоту, но, будучи остановлены картечью 2-й и 5-й батарейных и 1-й легкой батарей, засели за грудами камней и открыли беглый огонь; в особенности же наносили нам вред штуцерные, выбившие своими меткими выстрелами много людей из артиллерийской прислуги и прикрывавшей орудия пехоты. Прибывший туда начальник артиллерии генерал Бриммер, подъехав к батарейной батарее № 2 стоявшей под прикрытием 2-го батальона Ширванского полка и баталиона Куринского полка, скомандовал: орудия на передки! знамена вперед, ура! Батарея двинулась вперед беглым шагом, осыпаемая батальным огнем, и первыми своими выстрелами заставила кинувшуюся на нее турецкую пехоту уйти обратно в овраг. Пользуясь тем, наши батальоны выбили из деревни Угузлы засевших там турецких стрелков и перебежали на другую сторону оврага. Но, между тем, стоявшая здесь неприятельская кавалерия кинулась на наших сапер, а два турецких батальона спустились в лощину и ударили во фланг саперному полу-баталиону, который был приведен в минутное замешательство, пока выручили его несколько выстрелов одного из дивизионов 5-й батарейной батареи. Деревня Угузлы, наконец, была нами занята. Это было около 3-х часов пополудни ²⁴.

Пока продолжались описанные действия на нашем левом фланге и в центре, находившийся на нашем правом фланге князь Чавчевадзе вынужден был во все это время, т. е. с 12-ти до 3-х часов, удерживать напор обходивших нас в этом направлении Турок, сильнейших в сравнении с его кавалерией в 8 или 10 раз. К концу сражения, действовавшие здесь наши войска были принуждены несколько осадить назад, но выдержали напор до конца боя и не только не позволили неприятелю сделать нам какой-нибудь вред, но успели отбить у него два орудия. Здесь, против 3-х дивизионов Нижегородцев, одной сотни милиций4-х конных орудий полковника Долотина, под общим начальством князя Чавчевадзе, Турки сперва направили массу курдов и баши-бузуков, тысяч до 5-ти. Толпы эти были вскоре опрокинуты драгунами, и, отойдя к горе Кара-Ял, все остальное время оставались вне выстрела. Затем Турки послали в атаку на драгун полк регулярной кавалерии, поддержанный огнем 8-ми орудий и 8-ю батальонами. Драгуны молодецкою атакой опрокинули эту кавалерию и преследовали ее до турецкой пехоты, которая вынуждена была остановиться. Такой маневр, благодаря упорству Турок высылать против драгун свою кавалерию, повторялся несколько раз, и в одну из многих атак Нижегородцы выхватили 2 орудия из турецких линий. К концу сражения князь Чавчевадзе был поддержан 4-мя сотнями Донского № 4-го полка, высланными из резерва, и вскоре после того Турки, заметив поражение своего правого крыла и центра, отказались от обходного движения и начали отступать. По крайнему утомлению драгунских и особенно артиллерийских лошадей, которым приходилось здесь производить беспрерывные движения на пахотном поле, по весьма липкой грязи, князь Чавчевадзе нашел невозможным преследовать Турок, и потому действовавшая здесь часть турецкой армии отступила в некотором порядке. Все же прочие неприятельские войска, после поражения, понесенного почти одновременно на их главной батарее и у селения Угузлы, совершенно рассеялись и бежали гак поспешно, что не решились даже зайти в свои лагерь.

По занятии селения Угузлы сводным батальоном и 8-ю орудиями, прочие войска генерала Кишинского расположились по сторонам и впереди этого селения; левее их стали войска князя Багратиона-Мухранского, а еще левее кавалерия генерала Багговута. В 3 1/2 часа огонь везде совершенно прекратился и войска наши уже без выстрела дошли до турецкого лагеря, который найден был в том самом виде, в каком оставили его утром в 9 часов Турки. В палатках начальников и солдат оставались еще нетронутыми остатки их завтрака ²⁵.

Неприятель потерял весь лагерь, обоз, 24 орудия, множество оружия, снарядов и около 6-ти тысяч убитыми и ранеными. С нашей стороны убито 317 и ранено 926 человек ²⁶.

К вечеру войска возвратились на позицию. где и оставались до 24-го ноября (6-го декабря).

Последствия Баш-Кадыклярского сражения были громадны для Закавказского края. Мусульманское население всей окрестной страны, выжидавшее минуту поражения нашего малочисленного отряда для повсеместного восстания и нашествия в пограничные русские области, было поражено как громом вестью: «Осман пропал», быстро разнесшеюся по всему пространству Закавказья. Наступление сурового времени года и недостаток в жизненных припасах довершили расстройство Анатолийской армии ²⁷.

В награду за победу при Баш-Кадыкляре, князь Бебутов получил орден Св. Георгия 2-й степени; тот же орден 3-й степени, по удостоению кавалерской думы, пожалован произведенным в генерал-лейтенанты: Багговуту, князю Багратиону-Мухранскому и генерал-майору Чавчевадзе. Генерал-майоры Кишинский и Индрениус получили орден Св. Станислава 1-й степени. Орден Св. Георгия 4-й степени, по удостоению кавалерской думы, получили десять штаб и обер-офицеров. Нижним чинам пожаловано по десяти знаков Военного ордена на каждую роту, батарею и дивизион, а казакам и милиционерам соразмерно с пехотою, и всем вообще по два рубля серебром на человека.

Обсуждая ныне беспристрастно все происходившее на нашей кавказско-турецкой границе в 1853 году, нельзя не придти к следующим выводам.

Предшествовавшие Восточной войне медленность и неопределенность политических переговоров отразились и на Кавказе тем, что война застала нас врасплох. Мы вынуждены были здесь на военные действия гораздо ранее, чем были к тому готовы. При открытии военных действий, Турки во всех отношениях имели над нами огромные преимущества. Кроме громадного превосходства в силах, они, в начале войны, имели на своей стороне воинственные пограничные племена Курдов, Лазов, Аджарцев и все враждебное нам горское население Кавказа, сильно возбужденное заграничными эмиссарами и внимательно ожидавшее начала военных действий. Преимуществом своим неприятель до некоторой степени и воспользовался. Многие селения той части пограничного населения, которое оставалось нам верным, были разорены и разграблены, кордон наш уничтожен, пост Николаевский взят. Но опытность и распорядительность начальников, при отличном духе закаленных в бою кавказских войск, спасли дело, не ослабив нисколько обороны против Горцев. Главнокомандовавший на Кавказе князь Воронцов успел в том же 1853 году собрать на границе столько войск, сколько их было нужно для побед Ахалцыхской и Баш-Кадыклярской, которые. конечно, с избытком вознаградили нас за предшествовавшие небольшие неудачи и совершенно обеспечили нашу кавказско-турецкую границу на предстоявшую зиму, до прибытия подкреплений из внутренних областей России.

Обращаясь затем к главному, после князя Воронцова, деятелю в описанных нами действиях, князю Бебутову, мы не можем не заметить некоторого колебания и нерешительности в его первоначальных распоряжениях. Этим обыкновенно объясняют высылку войск к Баяндуру, 2-го (14-го) ноября, а также медленность переправы через Арпачай и наступления против Турок; но если такое объяснение и верно, то справедливость требует сказать, что всякое колебание и нерешительность в князе Бебутове исчезали, как только дело окончательно разъяснялось и наступала самая минута действий. Тогда в князе Бебутове не замечалось каких бы то ни было колебаний, а напротив, действия его, в подобных обстоятельствах, отличались замечательною решительностью и смелостью. Таковы, например, были действия князя Бебутова при выручке наших войск под Баяндуром, таковым же является он и в славный для нас день 19-го ноября (1-го декабря).

Блистательные наши успехи отчасти облегчались ошибками и недостатками наших противников. Но в войне только тот начальник и действует вполне хорошо, который верно ценит своего врага и действует преимущественно на его слабые стороны.

Некоторые упрекают князя Бебутова, что он не преследовал по пятам Турок после Баш-Кадыклярской победы, и даже думают, что, при большей решительности действий с нашей стороны, мы легко бы могли овладеть важною крепостью — Карсом. Но такие упреки и предположения неосновательны.

Не говоря уже о громадном численном превосходстве Турок, у которых одна колонна, действовавшая против Нижегородских драгун князя Чавчевадзе, числительностью равнялась почти всему нашему отряду и во время сражения потерпела весьма немного, у нас чувствовался крайний недостаток во всем. Так, например, на перевязочном пункте, где раненых набралось до 1000 человек, у нас было всего 5 или 6 медиков, запасов при войсках не было никаких, обоз находился крайне в ограниченном числе. В таких обстоятельствах и в тогдашнее позднее время года, когда ночью уже бывали морозы, а днем сильная грязь, можно ли было серьёзно думать о движении к сильной неприятельской крепости, до которой оставалось еще более сорока верст. Преследование Турок до Баш-Кадыклярского лагеря, т. е. верст на пять от поля сражения, было прервано, потому что кавалерия князя Чавчевадзе, которой приходилось, в продолжении почти 3-х часов, производить беспрерывные атаки на оттаявшем пахотном поле, была утомлена до последней крайности, а между тем уже вечерело, и все люди, не спавшие почти всю предшествовавшую ночь и остававшиеся весь день без пищи, весьма естественно, имели нужду в отдыхе. Вообще, требовать от Кавказских войск и их начальников большего против того, что ими было сделано на нашей кавказско-турецкой границе в 1853 году, было бы несправедливо ²⁸.

После сражения при Баш-Кадыкляре, князь Бебутов, простояв с своим корпусом на бивуаках у сел. Угузлы следующие сутки, как для того, чтобы дать отдых войскам, так и для погребения убитых, двинулся обратно к Александрополю.

Возвращение его было торжественно. День был пасмурный, настоящий осенний; но, казалось, вся природа облеклась радостным светом. Жители города, от мала до велика, вышли с хоругвями и образами на встречу победителям, и, покрыв собою высоты впереди Арпачая, приветствовали появление войск громкими восклицаниями. В городе раздавались колокольный звон и пальба орудий крепости. Едва лишь князь Бебутов переехал через мост, как его окружили густые толпы народа, мужчины, женщины, дети. Одни из них становились на колени и воссылали к Творцу Небесному восторженную молитву; другие, припадая к стремени коня, на котором ехал князь Бебутов, лобызали его руки и ноги.

И действительно — жители нашей пограничной полосы имели причины радоваться одержанной Кавказцами победе. После Баш-Кадыклярского сражения, ни Курды, ни баши-бузуки, в продолжении всей зимы, не осмеливались нарушить общего спокойствия ²⁹.

Приложения к главе IX.

¹ Из посмертных записок: полковника Де Саже, одного из участников действий за Кавказом, 1853—1855 годов. — Из записок генерала А. Ф. Б — та.

² Записки полковника Де Саже. — История военных действий в Азиятской Турции, в 1828 и 1829 годах, Н. Ушакова.

³ Росписание войск Отдельного Кавказского корпуса.

⁴ Из записок полковника Де Саже.

⁵ Из записок генерала Д. И. Романовского.

⁶ Донесение Государю князя Воронцова от 19-го октября 1853 года. — Показания чиновника Сосницкого.

⁷ Донесение Кутаисскому военному губернатору, генерал-майору князю Гагарину, полковника Карганова, от 17-го октября 1853 года.

⁸ Состав войск генерал-майора князя Орбелиани в деле при Баяндуре: 1 3/4 батальона Грузинского гренадерского Его Ими. Выс.

Велик. Князя Константина Николаевича полка; 2 3/4 батальона Эриванского карабинерного Наследника Цесаревича (ныне лейб-гренадерск. Его Велич.) полка; 1 батал. Куринского егерского Князя Воронцова (ныне пехотного Куринского Его Ими. Выс. Вел. князя Павла Александровича) полка; кавказский саперный кавказский стрелковый баталионы; четыре эскадрона Нижегородского драгунского (ныне драгунского Нижегородского Его Велич. Короля Виртембергского) полка; 1-я, 2-я батарейные и 1-я легкая батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады; дивизион донской № 7-го батареи.

⁹ Донесение князя Воронцова, от 8-го ноября 1853 года. — Из записок генералов Д. И. Романовского и А.Ф. Б — та.

¹⁰ Из записок А. Ф. Б — та.

¹¹ Из записок кавказского офицера.

¹² Донесение Государю князя Воронцова, от 8-го ноября 1853 года. Известия о военных действиях, с 2-го по 7-е ноября 1853 года.

¹³ Состав войск князя Андроникова: четыре батальона Виленского егерского полка; два баталиона Белостокского и шесть рот Брестского пехотных полков; 2-я легкая батарея 13-й артиллерийской бригады; два горных орудия; девять сотен донских казачьих полков № 2 и 21-го; две дружины пешей грузинской милиции и горийская дворянская сотня.

¹⁴ Из записок кавказского офицера.

¹⁵ Из записок кавказского офицера. — из записок генерала А. В. Фрейганга.

¹⁶ Рапорты князю Воронцову генерал-лейтенанта князя Андроникова, от 15-го и 20-го ноября 1853 года. — Из записок кавказского офицера.

¹⁷ Из записок кавказского офицера.

¹⁸ Состав Александропольского корпуса: 1-й батальон и три роты 4-го батальона гренадерского Его Высоч. Велик. Князя Константина Николаевича полка; 1-й, 2-й, 3-й батальоны я три роты 4-го батальона карабинерного Его Высочества Наследника Цесаревича полка; 4-й батальон егерского князя Воронцова полка; 1-й и 2-й баталионы пехотного князя Варшавского полка; кавказский стрелковый батальон; две роты кавказского саперного батальона; драгунский наследного принца Виртембергского, донской казачий № 4-го и сводный линейный казачий полки; сборная сотня конной милиции; 2-я батарейная и 1-я легкая батареи кавказской гренадерской, 5-я батарейная батарея 21-й артиллерийской бригады (с 8-ю легкими орудиями) и донская казачья № 7-го батарея.

¹⁹ Из записок генерала Д. И. Романовского.

²⁰ Из записок генерала А. Ы. Б — та.

²¹ Из записок генерала Д. И. Романовского.

²² Из записок генерала А. Ф. Б — та и полковника Де Саже.

²³ Из записок генерала Д. И. Романовского.

²⁴ Из записок генералов М. Я. Ольшевского и Д. И. Романовского и полковн. Де Саже.

²⁵ Из записок генер. Д. И. Романовского.

²⁶ Рапорт князю Воронцову командующего действующим корпусом на турецкой границе, генерал-лейтенанта князя Бебутова, от 21-го ноября 1853 года. — Записки полковника Де Саже. — Записки генералов Д. И. Романовского и А. Ф. Б — та.

С нашей стороны, в сражении при Баш-Кадыкляре

убито:	1 штаб-офицер	8 обер-офицеров	308 нижн. чинов
ранено:	9	24	762
контуж:	3	12	116
Всего:	13	44	1,186

²⁷ Из записок полковника Де-Саже.

²⁸ Из записок генерала Д. И. Романовского.

²⁹ Из записок генерала М. Я. Ольшевского.

ГЛАВА X.
Разрыв России с западными державами.

При занятии, в виде залога, Дунайских Княжеств, русское правительство не имело ввиду ни изменять тамошнего управления, ни пользоваться средствами края для удовлетворения потребностей вступившей туда армии. Господари обоих Княжеств были оставлены на своих местах, и за все запасы, поставляемые по вольным ценам для наших войск, уплачивалось золотом. Но Порта, желая выказать действия России в виде насильственного захвата Княжеств, потребовала от господарей, чтобы они удалились из управляемых ими стран, и оба они, опасаясь навлечь на себя мщение Турок, отправились в Вену, в половине (в конце) октября 1853 г. Избранный Государем для управления Княжествами, чрезвычайный комиссар, генерал-адъютант Будберг исполнял свои обязанности с содействием Правительственного Совета, составленного из министров (логофетов) и других сановников Молдавии и Валахии. по свидетельству одного из главных лиц штаба нашей армии, дела по управлению шли не дурно, благодаря уму и знаниям вице-президента Совета, действит. Статского советника Халчинского, бывшего прежде несколько лет русским консулом в Букаресте, а также способностям директора канцелярии Гирса, который пред тем занимал должность нашего консула в Яссах ¹.

Несмотря на кровавые встречи Русских с Турками, Западные державы не переставали изъявлять желания и надежды на прекращение возгоревшейся войны. Истребление эскадры на Синопском рейде хотя и раздражило невежественных фанатиков-Турок, однако же оказало подавляющее действие на дух сановников Порты. «Чего можем ожидать от помощи Западных держав — спрашивали наиболее влиятельные люди Турции — когда, в присутствии союзных флотов, Русские решились уничтожить нашу эскадру?» Европейская дипломатия, по-видимому, столь же усердно, как и прежде, старалась возобновить мир. Правда — Западные державы, по просьбе министров Порты, решились, в конце 1853 (в начале 1854) года, ввести свои морские силы в Черное море, однако же дали понять Туркам, что доставленная им защита не должна мешать их примирению с Россиею, и взяли с Порты обещание, что флот Султана не предпримет никакого действия, не снесясь предварительно с их адмиралами. Соединенные эскадры вошли. в Черное море, 22-го декабря (3-го января 1854 г.), вместе с дивизиею оттоманского флота. Два дня спустя, лорд Редклиф объявил, в прокламации к Англичанам, живущим в Константинополе, что «флот ее Величества, состоящий из 10 линейных кораблей, 1 фрегата и 7 пароходов, под начальством вице-адмирала Дундаса, вошел в Черное море одновременно с французским флотом и имея одинаковую с ним цель», и что «адмиралу Дундасу поручено защищать, по возможности, законные интересы Порты, не нарушая однако же существующих до сих пор дружеских отношений между Англиею и Россиею».

Тем не менее, еще прежде того, 12-го (24-го) декабря 1853 года, британский посол в Петербурге лорд Сеймур имел жаркое объяснение с графом Нессельродом. Начав беседу уверением в неизменном доброхотстве своего правительства России, лорд Сеймур сказал, будто бы с нашей стороны было нарушено доверие, нам оказываемое Англичанами. По словам его — «правительство ее Великобританского Величества, соблюдая права общеевропейские и свои собственные, не могло оставаться равнодушным в виду занятия нашими войсками Дунайских Княжеств, угрожающего независимости и целости владений Турции. Правительство ее Величества обязано защищать Порту и оно исполнит свой долг. Победа при Синопе весьма прискорбна для Англии, как с умыслом нанесенная обида Западным державам. Напрасно уверяли, будто бы на турецких судах были посажены войска, назначенные для десанта у Сухум-Кале; на них находились только припасы для Батумского гарнизона, и несмотря на то, эти корабли были уничтожены в турецкой гавани, состоявшей под защитою Англии»…

Граф Нессельрод прервал речь британского посла уверением, что со стороны нашего правительства не было и тени намерения оскорбить Францию и Англию. Дело при Синопе было неизбежным последствием положения, в которое мы были поставлены. Турки объявили нам войну и начали ее прежде назначенного ими времени; они же первые вторглись в наши владения и заняли пост, который удерживают доселе в своих руках, а, между тем, порицают нас за то, что мы отвечаем на их неприязненные действия такими же действиями. Наше нападение было делом собственной защиты: турецкие суда несомненно были нагружены военными припасами для снабжения племен, враждебных нам.

Лорд Сеймур, выразив противное мнение, объявил, что настоящее положение дел потребует неотлагательного входа английской эскадры в Черное море ²; а 31-го декабря (12-го января 1854 г.) резиденты Западных держав сообщили изустно графу Нессельроду извещение о появлении соединенного флота в Черном море и мерах, предписанных французским и британским кабинетами их адмиралам. Но между обоими сообщениями было существенное различие: лорд Сеймур объявил, что Турки должны воздержаться от враждебных действий на Черном море, а генерал Кастельбажак умолчал о том ³. Несколько дней спустя, граф Нессельрод потребовал, чрез дипломатических агентов России в Париже и Лондоне, объяснения — имеет ли плавание соединенного флота Западных держав целью поддержание перемирия, равно выгодного для обеих сторон, или ограничение движений русского флота? Ежели Союзные державы, руководясь совершенным беспристрастием, желают предупредить столкновение между русским и турецким флотами, то для этого надлежало обязать Порту, чтобы принадлежащим ей судам было определительно запрещено всякое враждебное покушение против русского флота и русских владений в Европе и Азии: в таком случае, турецкие берега и суда также будут в совершенной безопасности. Если же турецким кораблям будет допущено по-прежнему перевозить войска, боевые припасы и провиант из одной гавани в другую, то и русские суда должны пользоваться таким же правом. Подобные условия могли бы прервать враждебные действия на море между Россиею и Портою ⁴.

По размене официальных нот между нашими резидентами в Париже и Лондоне, генералом Киселевым и бароном Бруновым, и обоими союзными кабинетами, оказалось что правительства Франции и Англии имели в виду не только защищать Турок от всякого нападения со стороны моря, но и способствовать им в снабжении своих портов, препятствуя, вместе с тем, в случае нужды и силою оружия, свободному плаванию русских судов, на прилежащих к нашим владениям водах Черного моря ⁵. Несмотря на уверения в неизменном дружественном расположении к России, изъявленные в депешах союзных держав, и преимущественно со стороны Англии, русские посланники, согласно инструкциям, данным на случай неудовлетворительного ответа на их поручение, немедленно прервали дипломатические сношения и потребовали свои паспорты ⁶. Непосредственно затем, послы Англии и Франции, аккредитованные при русском Дворе, также сообщили графу Нессельроду о прекращении дипломатических сношений с Россиею ⁷.

Император Николай, видя явное пристрастие Франции и Англии в Восточном вопросе, обратился к берлинскому и венскому дворам, с предложением заключить, на случай войны Англии и Франции против России, договор, на основании которого обе германские державы обязались бы соблюдать строжайший нейтралитет, поддержанный силою оружия. С своей стороны, Российский Монарх повторял уверение в готовности своей прекратить войну, как только будут обеспечены достоинство и пользы его Империи; в случае же, если дальнейшее развитие событий произведет изменение относительно положения дел в Турции, петербургский кабинет обязывался не принимать никакого решения без предварительного соглашения с своими союзниками. Это предложение было сообщено кабинетам обеих германских держав русским посланником в Берлине Будбергом и отправленным в Вену графом Алексеем Федор. Орловым ⁸. Прусское правительство отвечало депешею министра иностранных дел прусскому резиденту в Петербурге. Указав на совещания четырех держав в Вене по Восточному вопросу и на обоюдные обязательства их, от которых не может отказаться Пруссия, берлинский кабинет полагал, что принять участие в вооруженном нейтралитете совокупно с Россиею и Австриею — значило бы подвергнуть себя таким случайностям, которых последствия нельзя было предвидеть ⁹. Дипломатическая миссия графа Орлова была столь же неудачна, На предложение нейтралитета, в случае принятия участия в войне Западными державами, Император Австрийский отвечал вопросом: обяжется ли Российский Монарх не переходить через Дунай, очистить по окончании войны Дунайские Княжества и вообще не нарушить целости владений Когда же граф Орлов сказал, что наш Государь не может принять на себя таких обязательств, Император Франц-Иосиф объявил ему, что, в таком случае, и он также не может принять сделанное ему предложение. «Я должен продолжал он — держаться оснований, принятых мною совокупно с тремя великими державами, руководясь единственно пользами и достоинством моей Империи». Непосредственно затем, австрийское правительство усилило войска, стоявшие в Трансильвании, 30-ти-тысячным корпусом, о чем тогда же сообщено лондонскому кабинету ¹⁰.

За несколько дней до разрыва дипломатических сношений между Россиею и Западными державами, Наполеон III отнесся к нашему Государю с письмом, в котором, говоря от имени четырех держав, старался доказать, что Франция и Англия оставались зрителями военных действий, не принимая в них участия, пока Россия ограничивалась отражением Турок.

«Но синопское дело — писал Наполеон — заставило нас принять положение более решительное. Франция и Англия не считали полезным посылать десантные войска в помощь Турции. Их флаг не принимал участия в делах на суше. Но на море было иное: три тысячи орудий при входе в Босфор, присутствием своим, довольно громко возвещали Турции, что две первенствующие морские державы не дозволят напасть на нее с моря. Синопское событие было для нас столько же оскорбительно, сколько и неожиданно. Неважно то, хотели ли Турки или нет перевезти военные запасы на русские берега (!). Дело в том, что Русские напали на турецкие суда, на водах Турции, в турецкой гавани, стоявшие спокойно на якоре. Они истребили их, несмотря на обещания не вести наступательной войны, несмотря на соседство наших эскадр. Нанесено оскорбление не политике нашей, а нашей военной чести. Пушечные выстрелы Синопа грустно отозвались в сердцах всех Англичан и Французов, которые живо чувствуют народное достоинство. Все воскликнули дружно: союзники наши должны быть уважаемы везде, уда могут достигать наши выстрелы! Наши эскадры получили предписание войти в Черное море, и, если окажется нужно, предупредить силою повторение подобного события. Посему послано было С.-Петербургскому кабинету сообща объявление, что, не позволяя Туркам переносить наступательные действия на берега, принадлежащие России, мы будем покровительствовать снабжению турецких войск в их собственных владениях. Что же касается до русского флота, то, препятствуя ему в плавании по Черному морю, мы имеем в виду сохранить на время продолжения воины залог, равноценный (equivalent) турецким владениям, занятым Русскими, и облегчить тем заключение мира, имея способ к обмену».

Далее — Наполеон предлагал заключить перемирие, вывести русские войска из Княжеств и эскадры Западных держав из Черного моря, и назначить посла для заключения с уполномоченным Султана конвенции, которая потом будет представлена конференции четырех держав.

В заключение сказано: «Не думайте, Ваше Величество, чтобы в моем сердце была хотя малейшая к Вам неприязненность; я питаю такие же чувства, какие Ваше Величество выразили сами в письме ко мне от 17-го января 1853 года: „наши сношения должны быть искренне дружественны и основываться на одних и тех же намерениях: сохранении порядка, миролюбии, уважении к трактатам и взаимном доброжелательстве“. Эта программа достойна Государя, ее начертавшего, и я не колеблясь скажу, что пребыл ей верен»… ¹¹.

Император Николай, в ответ на отзыв Наполеона, писал:

«Не могу лучше отвечать В. Величеству, как повторив слова, сказанные мною, которыми оканчивается ваше письмо: Наши сношения должны быть искренне дружественны и основываться на одних и тех же намерениях: сохранении порядка, миролюбии, уважении к трактатам и взаимном доброжелательстве. Принимая сию программу, как я начертал ее сам, Вы утверждаете, что пребывали ей верны. Смею думать, и совесть меня удостоверяет в том, что я от ней не уклонялся, ибо в деле, разъединяющем нас и возникшем не по моей вине, я всегда старался о сохранении благоприятных сношений с Франциею, и с величайшим старанием избегал нарушить выгоды религии, исповедуемой Вашим Величеством; я делал, для поддержания мира, все уступки в форме и существе дела, какие только допускала честь моя, и, требуя для моих единоверцев в Турции утверждения прав и преимуществ, издавна приобретенных ценою русской крови, не искал ничего такого, что не истекало бы из трактатов. Если бы Порта была предоставлена самой себе, то уже давно был бы прекращен раздор, приводящий в недоумение Европу.

Но тому помешало бедственное вмешательство. Возбуждая неосновательные подозрения, распаляя фанатизм Турок, представляя их правительству в ложном виде мои намерения и истинное значение моих требований, оно дало этому вопросу такие обширные размеры, что из него неминуемо должна была возникнуть война».

Далее Государь, упомянув о превратном истолковании многих из его действий, заметил, что поводом временному занятию Дунайских Княжеств (которое напрасно считали виною открытия военных действий) был случай весьма важный — появление союзных флотов у входа в Дарданеллы.

«Таким же образом Ваше Величество утверждаете, писал Государь, будто бы объяснительные замечания моего кабинета на венскую ноту поставили Францию и Англию в невозможность настаивать на принятии ее Портою. Но, вспомните, что эти замечания не предшествовали отказу в простом принятии ноты, а последовали за ним. Если Западные державы действительно желали сохранения мира, то они должны были энергически поддерживать простое безусловное принятие ноты, а не допускать со стороны Порты изменение того, что мы приняли без всякой перемены. Впрочем, если б которое-либо из наших замечаний могло подать повод к затруднениям, я сообщил в Ольмюце им пояснение, признанное удовлетворительным со стороны Австрии и Пруссии.

К несчастию, между тем, часть англо-французского флота уже вошла в Дарданеллы, под предлогом охранения жизни и собственности английских и французских подданных, а для этого, чтобы не нарушить трактат 1841 года, требовалось объявление нам войны Оттоманским правительством. По моему мнению, если бы Франция и Англия желали мира, как я, им следовало всевозможно препятствовать объявлению войны, или, когда война уже была объявлена, употребить, по крайней мере, все зависевшие от них средства, чтобы ограничить ее тесными пределами, как желал и я, действий на Дунае: в таком случае, я не был бы насильно выведен из предположенной мною чисто-оборонительной системы. Но с той поры, как позволили Туркам напасть на азиятские наши владения, овладеть одним из наших пограничных постов (даже до срока, назначенного для открытия военных действий), обложить Ахалцых и опустошить Армянскую область, с тех пор, как дали турецкому флоту свободу перевозить на наши берега войска, оружие и военные припасы, можно ли сообразно с здравым смыслом, надеяться, что мы потерпим такие покушения? Не следовало ли предполагать, что мы употребим все средства помешать тому? Таковы причины Синопского дела. Оно было неминуемым последствием положения, принятого обеими державами и, конечно, не могло им показаться непредвиденным.

Я объявил, что желаю ограничиваться обороною, но объявил это прежде, нежели вспыхнула война, и оставался в оборонительном положении, доколе моя честь и мои выгоды это дозволяли, доколе война велась в известных пределах. Все ли было сделано, чтобы эти пределы не были нарушены? Когда Ваше Величество, не довольствуясь быть зрителем, или даже посредником, пожелали стать вооруженным пособником моих врагов, тогда, Государь, было бы гораздо прямее и достойнее Вас предварить меня о том откровенно, объявив мне войну. Тогда всяк знал бы, что ему делать. Но справедливое ли дело обвинять нас в событии по его совершении, когда Вы сами не сделали ничего, чтобы предупредить его? Ежели пушечные выстрелы в Синопе грустно отозвались в сердце тех, кто во Франции и в Англии живо чувствуют народное достоинство, то неужели Ваше Величество полагаете, что грозное присутствие у входа в Босфор трех тысяч орудий, о которых Вы говорите, и весть о вступлении их в Черное море не отозвались в сердце народа, которого честь я защищать обязан? Я узнал от Вас впервые (ибо в словесных объявлениях, мне сделанных. о том не было сказано). что обе державы, покровительствуя снабжению припасами турецких войск на собственной их земле. решились препятствовать нашему плаванию по Черному морю, т. е. снабжению припасами наших собственных берегов. Предоставляю на суд Вашего Величества, облегчается ли этим, как Вы говорите, заключение мира, и дозволено ли мне, при выборе одного из сделанных предложений, не только рассуждать, но даже на одно мгновение помыслить о немедленном оставлении Княжеств и о вступлении в переговоры с Портою для заключения конвенции, которая потом была бы представлена конференции четырех держав. Сами Вы, Государь, если б были на моем месте, неужели согласились бы принять такое положение? Могло ли бы чувство народной чести Вам то дозволить? Смело отвечаю: нет! Итак, оставьте мне право мыслить так же. На что не решились бы Ваше Величество, я не отступлю ни пред какою угрозою. Возлагая надежду на Бога и на мое право, ручаюсь в том, что Россия явится в 1854 году такою же, какою была в 1812.

Если, однако же, Ваше Величество, с меньшим равнодушием к моей чести, возвратитесь к нашей обоюдной программе, ежели Вы подадите мне вашу руку от сердца, как я предлагаю Вам свою в эти последние минуты, я охотно забуду все, что в прошедшем могло б быть для меня оскорбительным. Тогда, Государь, но только тогда, вступим в обсуждение разъединившего нас вопроса и, может быть, согласимся. Пусть ваш флот ограничится удержанием Турок от доставления новых сил на театр войны. Охотно обещаю, что им нечего будет опасаться с моей стороны. Пусть они пришлют ко мне уполномоченного для переговоров. Я приму его, как следует. Мои условия известны в Вене. Вот единственное основание, на котором мне прилично вести переговоры» ¹².

Письмо Наполеона III и ответ нашего Государя возбудили много толков в европейской журналистике, где, среди пристрастных суждений и памфлетов, раздавался кое-где голос истины, отдававший справедливость неотразимой силе доводов русского правительства. В Times, 15-го февраля н. ст., было сказано о письме Императора Французов к Российскому Императору: «неопределенная и непонятная фразеология этого письма представляет разительную противоположность с искусством и точностью слога, которыми доселе отличалась дипломатическая переписка французского правительства». Далее — изложено мнение, что письмо Наполеона не имело никакой основательной цели; предлагая Российскому Императору заключить перемирие и немедленно вывести свои войска из Дунайских Княжеств, нельзя было ожидать, чтобы он принял такие условия. Конвенция, которая должна быть подвергнута на утверждение конференции четырех держав, не может отклониться от оснований, принятых сими державами; а как Россия требует условий, которые те же державы отвергли формальным протоколом, то согласить обе эти системы, как выразился лорд Кларендон, значит желать невозможного, так же, как провести две параллельные линии, пока они сойдутся. «Не знаем — сказано было в статье — по какому праву приведено в этом письме имя Королевы Английской, но смеем заметить, что мнения и виды английского правительства могут быть сообщаемы иностранным дворам и публике только нашими собственными официальными агентами. Собственноручные письма и личные сношения между венценосцами, в таком важном европейском вопросе, совершенно чужды обычаям английского двора и узаконениям нашей страны, и мы уверены, что ни ее Величество Королева, ни английское министерство не уполномочивали никакого иностранного Государя на такое странное употребление мнимого одобрения ее Величеством столь неопределенного плана. Во всех прежних сообщениях по сему вопросу, английское и французское правительства говорили одно и то же, но ни одно из них не предоставляло другому говорить за себя. Действительно — это письмо кажется исключением из общих правил дипломатической корреспонденции, и мы не ожидаем от него никакой пользы, потому что в нем повторяют только в несовершеннейшей форме, те же предложения, которые уже были отвергнуты, будучи представлены с большею правильностью».

В мадридской газете «Esperanza» упрекали Наполеона в том, что состоящая под властью его католическая держава соединилась с мусульманскою против другого христианского государства.

«Возможно ли — сказано было в газете, — чтобы глава нации, выдающей себя за самую просвещенную в мире, под предлогом политического равновесия, которое ни мало не нарушено, содействовал магометанскому варварству против христианской образованности; чтобы властелин Франции, по справедливости называющий себя восстановителем порядка, соединился с мятежниками всего света и с Англиею, которой политические правила и коммерческие расчеты, по причине отдельного ее положения на острове и преобладания на море, нередко нарушают мир Европы».

Далее — было ясно выказано, что Западные державы, питая недоброжелательство к России, предложили первую венскую ноту в полном убеждении, что она будет отвергнута в Петербурге. Когда же Император Николай принял ноту безусловно, а Султан отказался принять ее, Западные державы отказались от сделанного ими самими предложения, приписав вину того толкованиям на эту ноту графа Нессельрода. Еще ничтожнее предлог, выставляемый врагами России для оправдания вступления их флотов в Черное море.

Последующие действия Наполеона III явно обнаружили, что, возглашая о сохранении политического равновесия, он стремился к преобладанию на Востоке. Война между Россиею и Портою возбудила надежды Греков расширить пределы своего королевства и освободить своих единоземцев, оставшихся под игом Турок. С этою целью значительные отряды греческих волонтеров вторгнулись, в январе 1854 года, в Эпир и соединились с жителями сей области, восставшими под предводительством Гриваса. Оттуда возмущение распространилось в Фессалии и Македонии; в городе Пете образовалось временное правительство, под председательством Цавелласа. Эти события поставили Англию и Францию в затруднительное положение; приняв на себя защиту Порты, и опасаясь, чтобы волнения в греческих областях не отвлекли силы Турок с Дуная, западные державы неохотно однако же решались поддерживать угнетателей-мусульман против христиан, томившихся у них в рабстве, тем более, что, готовясь скреплять оковы Греков, они в то же время давали убежище выходцам из Венгрии и Польши.

Но продажная европейская журналистика оказала большую помощь двуличной политике Западных держав: появилось множество памфлетов, в которых восставшие Греки были представлены разбойниками, сволочью, нестоющею внимания образованных наций ¹³. Вместе с тем Франция приняла деятельное участие в войне, заняв Пирей двумя тысячами человек из дивизии генерала Форей. Аббас-паша египетский также оказал важную услугу Порте; войска его, посланные в Эпир, овладели Петою, в апреле 1854 года, и положили конец восстанию Греков.

О прерывании дипломатических сношений с Западными державами было объявлено всенародно Высочайшим манифестом, в котором Государь напоминал о доблестях русского народа в 1812 году ¹⁴.

15-го (27-го) февраля, британский кабинет, от имени союзных держав, потребовал, чтобы русские войска к 30-му апреля очистили занятые ими Княжества Молдавию и Валахию, предваряя, что отказ, либо недоставление ответа на сей ultimatum С.-Петербургским кабинетом, будут сочтены объявлением войны ¹⁵. Тогда же Англия и Франция предложили берлинскому и венскому дворам поддерживать настойчиво требование об очищении Дунайских Княжеств, на что обоими дворами изъявлено было согласие ¹⁶.

Наше правительство, с своей стороны, не находя нужным скрывать свои действия, сообщило всем европейским дворам циркуляр, в котором была подробно изложена политика России в Восточном вопросе ¹⁷. Этот замечательный документ, отличающийся столько же ясностью, сколько и логичностью доводов, выказал вполне двуличие политики Западных держав, но не заставил их оставить предвзятое ими намерение — ослабить влияние России на дела Востока. С этою целью они заключили трактат с Портою, в защиту целости владений и независимости Султана; на основании этого трактата условленно, чтобы: во 1-х, Западные державы прислали в помощь Порте сухопутные войска, в таком числе, какое окажется нужным; во 2-х, всякое предложение перемирия и т. п. должно быть обоюдно сообщаемо без замедления; Порта обязывается не заключать ни перемирия, ни мира, без ведома и согласия обеих союзных держав; в 3-х, по достижении цели договора, союзные войска и флоты оставят владения Турции; в 4-х, турецкие власти не вмешиваются в управление союзными армиями, но должны всевозможно оказывать им содействие и пособие. Главнокомандующие трех держав совещаются между собою на счет действий; в случае же совокупного действия турецких войск с значительными силами союзников, не должно предпринимать ничего без предварительного соглашения с их начальниками ¹⁸. Последствием этого договора было заключение союзного трактата между Англиею и Франциею, по условиям которого постановлено: во 1-х, союзные державы обязываются употребить всевозможные средства для восстановления мира между Россиею и Портою, на твердом и прочном основании, дабы обеспечить Европу от возобновления прискорбных затруднений, угрожающих общему спокойствию; во 2-х, как целость Оттоманских владений нарушена занятием Молдавии и Валахии, а также другими движениями русских войск, то союзные державы, ввиду освобождения владений Султана от чужеземного нашествия, и для достижения цели, изложенной в 1-й статье, обязываются содержать соответствующие потребностям сухопутные и морские силы, которых число и употребление будут определены с обоюдного согласия; в 3-х, высокие договаривающиеся державы обязываются не входить с Императорским Российским Двором ни в какие сношения иначе, как предварительно согласясь между собою; в 4-х, союзные державы, руководясь желанием упрочить политическое равновесие в Европе, и не имея никакой себялюбивой цели, отказываются от всякой частной выгоды; в 5-х, Их Величества, Император Французов и Великобританская Королева, предлагают присоединиться к их союзу прочим державам, желающим содействовать достижению предположенной ими цели ¹⁹.

Почти одновременно с заключением этого договора между Западными державами, последовал манифест русского правительства, о войне с Англиею и Франциею, в заключение коего сказано: « Да познает же все христианство, что как мыслит Царь Русский, так мыслит, так дышит с Ним вся русская семья — верный Богу и Единородному Сыну Его, Искупителю нашему Иисусу Христу, православный русский народ. За веру и христианство подвизаемся! С нами Бог, никто же за ны!» ²⁰.

На приглашение Западных держав присоединиться к их союзу, Австрия и Пруссия отвечали уклончиво и ограничились подписанием протокола, коим условленно: 1) поддерживать целость турецких владений, и следовательно, очищение Княжеств от русских войск; 2) признание прав (emancipation) христиан, но без нарушения власти Султана ²¹.

Несколько дней спустя был заключен союзный трактат между Австриею и Пруссиею. Изъявив сожаление о неудаче своих усилий — предупредить войну, возгоревшуюся в Европе, обе германские державы, в виду опасностей, угрожавших общему спокойствию, убежденные в высоком призвании Германии — отклонить роковую будущность, постановили: Ст. 1. Обоюдное ручательство за целость своих владений, как германских, так и прочих. Ст. 2. Обязательство защищать права и выгоды Германии против всякого посягательства. Ст. 3. Для исполнения условий оборонительного и наступательного союза, обе высокие державы обязываются, если окажется нужным, поставить в определенное время и на определенных местах часть своих сил на военное положение. Ст. 4. Обе державы пригласят все германские владения присоединиться к сему союзу. Ст. 5. Ни одна из сторон не должна заключать никакого договора, который не согласовался бы совершенно с настоящим трактатом.

Особою статьею положено: как неопределенное продолжение занятия русскими войсками Дунайских Княжеств опасно и вредно для Германии, и как опасность увеличивается по мере распространения Россиею военных действий, то в случае, если не последует вскоре выступления русских войск, Австрия потребует очищения Княжеств, а Пруссия поддержит это требование; если же и затем не будет со стороны России удовлетворительного ответа, то должны быть предприняты обеими германскими державами наступательные действия, которые поведет за собою, как присоединение к России Дунайских Княжеств, так и переход русских войск через Балканы.

На основании военной конвенции, приложенной к союзному трактату между германскими державами, Австрия обязалась (ст. 1-я) усилить полутораста-тысячную армию, расположенную в Венгрии, на Дунае и Саве, другою армиею в сто тысяч человек, коль скоро в том окажется надобность, по обоюдному согласию с Пруссиею. Отдельные корпусы, поставленные на военное положение в Галиции, Трансильвании и Моравии, а также войска, собранные в Галиции, войдут в постоянные сношения с прусскими войсками. Пруссия, со своей стороны, обязалась собрать, в случае надобности, в продолжении 36-ти дней, сто тысяч человек, именно треть этого числа в Восточной Пруссии, а остальные две трети в Познани либо в Бреславле, и, сообразно обстоятельствам, усилить свою армию до двухсот тысяч человек, по предварительному соглашению с австрийским правительством (ст. 2-я). По соединении обеих армий, им дано будет такое направление, чтобы они, поддерживая обоюдно одна другую, имели единственною целью отразить нападение (ст. 6-я) ²².

Таково было положение, принятое германскими державами в Восточном вопросе. Отказавшись от вооруженного нейтралитета, предложенного им нашим Государем, Австрия и Пруссия сделались, против собственной воли, орудиями политики Наполеона III, и вскоре первая из сих держав была наказана за свою ошибку потерею Ломбардо-Венециянского Королевства. Не так поступила Россия в 1813 году, когда, отстояв славно свою независимость, и имея возможность заключить мир на выгодных для себя условиях, она продолжала борьбу для освобождения Германии. Не так поступила Россия, и в 1848 году, когда могла предоставить Австрию неизбежно ей угрожавшей участи распадению на части, не представлявшему никакой для нас опасности. Но Австрии суждено было — удивить свет своею неблагодарностью, а России — еще раз убедиться в том, что мы в решительные минуты, когда предстоит нам вопрос: быть или не быть,. не должны возлагать надежду ни на кого, кроме самих себя.

Враждебное положение к России двух первостепенных держав заставило наше правительство принять чрезвычайные меры для защиты.

Манифестом 29-го января 1854 года, объявлен был рекрутский набор с губерний западной полосы Империи, по девяти человек с тысячи душ ²³.

В феврале того же года, объявлены в военном положении все части Европейской России на северной, западной и южной границах Империи, а равно и сопредельные с ними губернии. Таким образом, вся пограничная полоса России, от Северного океана до Кавказа, была разделена на участки, подчиненные каждый особому начальнику, на правах главнокомандующего армией, либо отдельным корпусом, именно: I. С.-Петербургская губерния Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу (ныне благополучно царствующему Государю Императору). II. Эстляндская губерния генерал-адъютанту Бергу и лифляндская — генерал-адъютанту князю Италийскому графу Суворову. III. Архангельская — вице-адмиралу Бойлю. IV. Царство Польское, губернии: курляндская, ковенская, виленская, гродненская, волынская, подольская, бессарабская область и часть херсонской губернии. на правом берегу Буга, подчинены фельдмаршалу князю Варшавскому. Вместе с тем Высочайше повелено: а) чтобы губерния подольская, часть херсонской на правом берегу Буга и бессарабская область были также подчинены командующему Дунайскою армиею, князю Горчакову; б) чтобы Царство Польское и губернии: курляндская, ковенская, виленская и гродненская, в отсутствие фельдмаршала из Царства, находились в ведении командующего гренадерским, 1-м и 2-м пехотными корпусами, генерал-адъютанта графа Ридигера, на правах командира отдельного корпуса в военное время; в) командующему же войсками в курляндской губернии, генералу-от-кавалерии Сиверсу, пользоваться, во все время состояния сей губернии на военном положении, правами командира отдельного корпуса, под непосредственным начальством фельдмаршала, а в его отсутствие под начальством графа Ридигера; г) генерал-адъютанту барону Остен-Сакену предоставлены права командира отдельного корпуса в бессарабской области и части херсонской губернии на правом берегу Буга, под непосредственным начальством командующего Дунайскою армиею, князя Горчакова ²⁴.

Екатеринославская губерния и таганрогское градоначальство подчинены, на правах командира отдельного корпуса, наказному атаману Донского войска, генералу-от-кавалерии Хомутову ²⁵.

Начальство над всеми войсками, крепостями и военными учреждениями в Великом Княжестве Финляндском было поручено генерал-лейтенанту Рокасовскому ²⁶.

Одновременно с сими распоряжениями, Император Николай, признав нужным усилить армию, повелел: в гвардии четвертые запасные и в гренадерском корпусе четвертые резервные батальоны перечислить в четвертые действующие батальоны; в гвардии сформировать для каждого полка по одному запасному (пятому) батальону, а в гренадерском корпусе, переименовав запасные (пятые) батальоны в резервные, сформировать вновь запасные (шестые) батальоны. В полках 1-го, 2-го 3-го, 4-го, 5-го и 6-го пехотных корпусов, сформировать для каждого полка по два новых баталиона (7-й и 8-й запасные), а 6-е (запасные) баталионы переименовать в 6-е резервные баталионы. Для каждой из артиллерийских бригад шести пехотных корпусов, сформировать по две новые (запасные) батареи ²⁷.

При таком составе числительность русской армии увеличилась почти в полтора раза.

Тогда же приглашены на службу отставные нижние чины, с дарованием тем из них, которые изъявят желание поступить вторично в ряды войск, многих преимуществ ²⁸.

Для усиления мер к охранению берегов Финского залива, была сформирована резервная гребная флотилия, для укомплектования которой гребцами набирались четыре дружины морского ополчения вызовом охотников в петербургской, новгородской, олонецкой и тверской губерниях ²⁹.

Приложения к главе IX.

¹ Н. Ушаков, Записки очевидца о войне Россия против Турции и Западных держав (1853—1855). XIX век. Книга 2-я.

² Письмо лорда Сеймура к английскому министру лорду Кларендону, от 26 декабря 1853 года, из Петербурга.

³ Jasmund. Aktenstucke zur orientalische Frage. 1. XXXVII, — Rosen. Geschichte der Turkei. II. 197.

⁴ Депеша графа Нессельрода, от 4 (16) января 1854 года.

⁵ Нота графа Кларендона барону Брунову, от 31 января н. ст. и Друэн де Люиза генералу графу Киселеву, от 1 февраля н. ст. 1854 года.

⁶ Ноты барона Брунова и генерала Киселева от 23 января (4 февраля) 1854 года.

⁷ Jasmund. 1. XLI.

⁸ Проект договора и нота графа Нессельрода (в конце января н. ст. 1854 года).

⁹ Депеша прусского министра иностранных дел прусскому посланнику в Петербурге, от 31 января н. ст. 1854 года.

¹⁰ Депеши английского посланника в Вене, графа Вестморланда графу Кларендону, от 4 февраля н. ст. 1854 года.

¹¹ Письмо Наполеона III, от 29 января н. ст. 1854 года.

¹² Письмо Императора Николая, от 28 января (9 февраля) 1854 года.

¹³ Rustow, Der Krieg gegen Russland. I. 39.

¹⁴ Высочайший манифест 9 февраля 1854 года.

"Мы уже возвестили любезным Нашим верноподданным о причине несогласий Наших с Оттоманскою Портою.

С тех пор, не взирая на открытие военных действий, Мы не преставали искренно желать, как и поныне желаем, прекращения кровопролития. Мы питали даже надежду, что размышление и время убедят турецкое правительство в его заблуждении, порожденном коварными наущениями, в коих Наши справедливые, на трактатах основанные требования, представляемы были, как посягательство на его независимость, скрывающее замыслы на преобладание. Но тщетны были доселе Наши ожидания. — Английское и французское правительства вступились за Турцию, и появление соединенных их флотов у Царьграда послужило вящщим поощрением ее упорству. — Наконец обе западные державы, без предварительного объявления войны, ввели свои флоты в Черное море, провозгласив намерение защищать Турок и препятствовать Нашим военным судам в свободном плавании для обороны берегов наших.

После столь неслыханного между просвещенными государствами образа действий, Мы отозвали Наши посольства из Англии и Франции и прервали всякие политические сношения с сими державами.

Итак, против России, сражающейся за православие, рядом с врагами христианства, становятся Англия и Франция!

Но Россия не изменит святому своему призванию, и если на пределы ее нападут враги, то мы готовы встретить их с твердостию, завещанною нам предками. Мы и ныне не тот ли самый народ русский, о доблестях коего свидетельствуют достопамятные события 1812 года! Да поможет нам Всевышний доказать сие на деле! В этом уповании, подвизаясь за угнетенных братьев, исповедующих веру Христову, единым сердцем всея России воззовем:

«Господь наш! Избавитель наш! Кого убоимся! Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!»

¹⁵ Нота графа Кларендона графу Нессельроду, от 27 февраля и. ст. 1854 года,

¹⁶ О согласии Прусского Короля, на предложение поддерживать требования западных держав, упоминается в депеше английского посланника при берлинском дворе, лорда Блумфильда, графу Кларендону, от 4-го марта н.ст. 1854 года.

¹⁷ Циркуляр от 18 февраля (2 марта) 1854 года.

¹⁸ Трактат между Франциею, Англиею и Турциею 12 марта н.ст. 1854 года, за подписью генерала графа Бараге д’Илье, виконта Стратфорда Редклифа и Мустафы Решид-паши.

¹⁹ Союзный трактат между Англиею и Франциею, 10 апреля н.ст. 1854 года.

²⁰ Высочайший манифест 11 апреля 1854 года.

«С самого начала несогласий Наших с турецким правительством, Мы торжественно возвестили любезным Нашим верноподданным, что единое чувство справедливости побуждает Нас восстановить нарушенные права православных христиан, подвластных Порте Оттоманской. Мы не искали и не ищем завоеваний, ни преобладательного в Турции влияния, сверх того, которое, по существующим договорам, принадлежит России.

Тогда же встретили Мы сперва недоверчивость, а вскоре и тайное противоборство французского и английского правительств, стремившихся превратным толкованием намерений Наших ввести Порту в заблуждение. Наконец, сбросив ныне всякую личину, Англия и Франция объявили, что несогласие наше с Турциею есть дело в глазах их второстепенное, но что общая их цель — обессилить Россию, отторгнуть у нее часть ее областей и низвести Отечество Наше с той степени могущества, на которую оно возведено Всевышнею десницею.

Православной ли России опасаться сих угроз? потовая сокрушить дерзость врагов, уклонится ли она от священной цели, Промыслом Всемогущим ей предназначенной? — Нет!! Россия не забыла Бога! Она ополчилась не за мирские выгоды; она сражается за веру христианскую и защиту единоверных своих братий, терзаемых неистовыми врагами.

Да познает же все христианство, что как мыслит Царь Русский, так мыслит, так дышит с Ним, вся Русская семья — верный Богу и Единородному Сыну Его, искупителю нашему Иисусу Христу, православный русский народ.

За веру и христианство подвизаемся! С нами Бог, никто же на ны!»

²¹ Протокол венской конференции, от 9-го апреля н.ст. 1854 г.

²² Союзный трактат и военная конвенция между Австриею и Пруссиею, 20 апреля н. ст. 1854 года.

²³ Сборник известий, относящихся до настоящей войны (1853—1856 г.). Кн. 13-я, стран. 4 — 5.

²⁴ Высочайший указ Правительствующему Сенату, от 21-го февраля 1854 года.

²⁵ Высочайший указ Правительствующему Сенату, от 16-го февраля 1854 года.

²⁶ Сборник известий и проч. Кн. 13-я.

²⁷ Высочайший указ на имя военного министра, от 10 марта 1854 года.

²⁸ В циркулярном предписании министра внутренних дел, от 14-го марта 1854 года, исчислены Высочайше дарованные преимущества нижним чинам, желающим поступить на вторичную службу:

"1) Золотой или серебряный шеврон по цвету пуговиц, 2) Производить им двойной оклад жалованья, со дня зачисления на службу.

3) При самом поступлении на вторичную службу наградить их серебряными медалями, с надписью: за усердие, для ношения в петлице, на Анненской ленте. 4) Сверх сего выдавать в единовременную награду: унтер-офицерам гвардии — по 5 руб. серебр., армии — по 3 рубля серебр., а рядовым гвардии — по 3 р., армии по 1 р. 50 коп. серебром. 5) Зачислять их на службу в ближайшие резервы, или в те резервы, куда сами пожелают. 6) Зачисляемых в резервы не посылать на пополнение действующих войск, исключая те случаи, когда сами нижние чины пожелают служить в действующих войсках, и сами же о переводе их туда из резервов, или при изъявлении желания поступить на службу, просить будут. 7) Детям отставных нижних чинов, поступивших по настоящему приглашению на вторичную службу, производить от казны, во время нахождения их отцов на вторичной службе, провиант: сыновьям, не состоящим в батальонах и полубатальонах кантонистов, до семилетнего возраста — в половинной, и с окончанием семилетнего возраста — в полной солдатской даче; дочерям же

всякого возраста — в половинной против солдатской дачи. 8) Женам и детям сих нижних чинов, на все время, какое пробудут их мужья и отцы на вторичной службе, отводить обывательские квартиры, или выдавать квартирные деньги, смотря но тому, где и как положено отбывать постойную повинность. 9) Поручить оставшихся в местах жительства жен и детей, обоего пола, отставных, поступивших на вторичную службу нижних чинов, особому и самоближайшему попечению начальников губерний, и пригласить сословия: дворянское, купеческое, мещанское и общество крестьян удельных, казенных и военных поселян, оказывать им вспоможения, подобно тому, как помянутые сословия и общества, к совершенному удовольствию Его Величества, приняли на себя со всею готовностью обязанность снабжать пособиями семейства бессрочно-отпускных нижних чинов, призванных в настоящее время на действительную службу. 10) С окончанием войны, всех поступивших по приглашению на вторичную службу нижних чинов уволить в чистую отставку, с назначением им в пенсион, по смерть, полутора оклада жалованья, невзирая на то, сколько бы лет ни пробыли они на вторичной службе. 11) При увольнении сих нижних чинов вторично в отставку, отдать им их сыновей, прижитых со дня первой отставки до вторичного вступления в службу. 12) Тем из сих призываемых на службу отставных нижних чинов, которые не пожелают взять вторичной отставки, дозволить оставаться на дальнейшей службе, с предоставлением им, по числу лет службы, одинаковых преимуществ с добровольно отказавшимися от бессрочного отпуска, и потом от отставки; и оставшимися на дальнейшей службе.

²⁹ Высочайшее повеление 2 апреля 1854 года.

Конец первого тома.

Сиротские сноски

Которые были в электронном тексте, но которые невозможно было пристроить к нужному месту. :о(

^*'' Егерского генер.-адъют. князя Воронцова полка.

^**'' Пехотного князя Варшавского полка.

^***'' Драгунского наследн. принца Виртембергского полка.

^****'' Эриванского карабинерного Его Ими. Выс. Наследника Цесаревича полка.

^*****'' Гренадерского Его Имп. Выс. Вел. Кн. Константина Николаевича полка.

^* Гренадерские, карабинерные, пехотные и егерские полки, также гренадерские, карабинерные, фузелерные, егерские и мушкатерские роты не имели никакого существенного различия между собою.

^** Приказом военного министра от 21 октября 1854 г. армейские стрелковые батальоны приведены в 1000-й состав.

^*** Приказ военного министра 2 марта 1854 г.

^**** Приказ военного министра 8 марта 1854 года.

^***** Приказом военного министра, 3 апреля 1855 года, все легкие гвардейские пешие батареи и младшие легкие батареи в каждой из полевых артиллерийских бригад заменены 12-ф. облегченными батареями.

Приказом военного министра, 12 июля 1855 года, вместо 4-х батарей 12-ти-орудийного состава в каждой полевой артиллерийской бригаде, образовано 5 батарей 8-ми-орудийиого состава: 2 батарейных и 3 легких.

^*) Вместе с батареями из 12 облегч. пушек.

^**) Считая 5-ые легкие батареи, сформированные в начале 1854 г.

^***) Первоначально сформированные для полков гренадерского корпуса 4-е резервные батальоны, приказом г. военного министра 17 марта 1854 года перечислены в 4-е действующие.

^****) Приказ военного министра 2 июля 1855 года.

^*****) Штаты мирного времени были менее штатов военного, в следующей соразмерности: в гвардейских и гренадерских пехотных полках на 500 человек; в полках 6-ти пехотных корпусов на 400 чел.; в гвардейских кавал. полках на 120 чел.; в полках легких кавал. дивизии на 80 чел.; в кирасирских на 70 челов. и в драгунских на 130 человек.

^(*) Св. Военн. постановлений, ч. II, кн. I. изд. 1838 года, ст. 1403—1578.

^(**) Там же, ст. 1204—1317; приказы военного министра 1851 г. № 80, 1852 г. № 48 и мнение Военного Совета, Высочайше утвержденное марта 1851 г.

^(***) Делая приблизительный расчет, должно заметить, что списочное состояние войск далеко не сходится с штатным.

^(****) Люди эти становились на линии замыкающих унтер-офицеров по 3 за каждым взводом и вызывались в цепь но особому сигналу. Кроме этих были еще в батальоне по 24 запасных штуцерных, обученных стрельбе из штуцеров, но не имевших их; они входили в общий расчет.

^(*****) Из отчета турецкого министерства финансов видно, что в течении Восточной войны действительная сила турецкой армии составляла: низам 105,325 чел., редиф 103,827 чел. (Руководство к сравнительной статистике, соч. Кольба. Том 2-й, стр. 221).