А. А. Шкляревский
ВОСПОМИНАНИЯ О НАРОДНОМ ПОЭТЕ И. С. НИКИТИНЕ править
Источник: Шкляревский А. Что побудило к убийству? (Рассказы следователя) / Подгот. текста, сост. вступ. ст., коммент. А. И. Рейтблата. — М.: Худож. лит., 1993. — 303 с. («Забытая книга»)
Scan, OCR, SpellCheck, Formatting: Алексей Никитин, 2009
Мне было тогда семнадцать лет, и я приехал в Воронеж держать экзамен на звание учителя. Имя Ивана Саввича Никитина гремело, стихотворения его читались молодежью с жаром, переписывались и твердились наизусть. Я был одним из величайших поклонников Никитина и, приехав в Воронеж, старался во что бы то ни стало видеть Ивана Саввича, но это мне не удавалось, к тому же говорили, что он болен. Между тем экзамен был выдержан, и мне нужно было уезжать из Воронежа в город Валуйки, где отец мой служил учителем русского языка. Накануне отъезда я шел по главной улице в Воронеже, Большой Дворянской, вместе с одним семинаристом, валуйчанином, у которого я квартировал. Вдруг внимание мое было привлечено каким-то господином, рассматривавшим вывеску оптического магазина, с нарисованными на ней инструментами, в черной шинели с нахлобученным воротником и в картузе. Он показался мне незаурядною личностью, и я хотел было спросить своего спутника, не знает ли он, кто это?
Но семинарист сам остановил меня и спросил:
— Ты знаешь, кто это?
— Нет.
— Иван Саввич Никитин, которого ты хотел видеть.
— Быть не может!
— Ей-богу, правда.
Я бросил своего спутника и ринулся к поэту. (То-то молодость! Говорю же, мне было 17 лет, а Никитину лет 28.)
— Вы Иван Саввич Никитин? — спросил я у него.
— Я, — ответил он, взглянув на меня не совсем ласково, и стал продолжать свой путь далее по направлению к Щепной площади. Но я был не из тех, от которых легко можно бы было отделаться.
— Это вы написали:
Поутру вчера дождь
В стекла окон стучал;
Над землею туман
Облаками вставал…
И т. д., и т. д., я прочел все стихотворение до конца. Тогда я декламировал недурно.
— Да, — сказал Никитин.
— А это?.. — И я пошел отваливать его стихотворения одно за другим.
— Вы кто такой? — спросил наконец меня Никитин. — Семинарист?..
— Нет, — отвечал я ему, — я воспитывался в Харьковской гимназии, но я, так же как и вы, мещанин. Хотя мой отец теперь учитель и имеет чины, но я родился в то время, когда мой отец не поступал еще на службу, а он из мещан. Я даже занимался одной с вами профессией, был от 6 до 9 лет дворником у своей бабушки, содержавшей постоялый двор в городе Лубнах, Полтавской губернии, и зазывал проезжих богомольцев в Киев и на поклонение святителю Афанасию Лубенскому. Да как лихо!.. Другие дворники не могли против меня ничего поделать… Всех проезжих отобью… Мещанская косточка, Ю la Кольцов, шибай!..
Угрюмый и, как видно; не со всеми сообщительный, Никитин улыбнулся и проронил:
— Что же вы тут делаете, в Воронеже?
Я рассказал, для чего я приехал в Воронеж, и когда коснулся формы экзамена на учителя, то заметил, что Иван Саввич очень заинтересовался и стал входить во всякие мелочи… Я заподозрил даже тогда Ивана Саввича, что он сам хочет держать экзамен на учителя уездного училища.
Разговаривая об экзаменах, мы дошли до Московской улицы и до лучшего в то время в городе Воронеже трактира купца Колыбихина, под названием «Московский трактир».
— Зайдем, выпьем чаю, — предложил Никитин.
— С вами с удовольствием.
В трактире Иван Саввич избрал вторую, менее роскошно меблированную комнату, в которой не было ни души посетителей, и приказал половому, почтительно поклонившемуся ему, подать две пары чая. Разговор продолжался все об учительстве.
— Нелегкую обязанность вы на себя приняли, — заметил Никитин.
— Да, — отвечал я необдуманно. — Трудись, трудись, а впереди никакой карьеры… Всякий писец надеется быть столоначальником, секретарем, советником, а учитель…
— Я не о карьере говорю, — прервал меня Никитин, потирая лоб, — а о том, доступно ли на этой должности сделать столько хорошего, сколько желаешь…
Я стушевался и ничего не мог отвечать на этот вопрос.
Мы выпили по второму стакану чая. Случайно или по привычке (я не знаю), Никитин, выпив чай, повернул и поставил на блюдечко стакан вверх дном. Знакомый с мещанскими этикетами, я понял, что Никитин более чаю не хочет и собирается уходить.
— Иван Саввич! — обратился я к нему. — Дайте мне, ради Бога, хоть строчку вашей рукописи о себе на память… Я вас не выпущу без этого. (Сборника стихотворений И. С. Никитина тогда не было.)
Я был из таких взбаламученных, что готов был броситься перед Никитиным на колени, целовать ему руки или, выражаясь прямее, под видом овации, само собою разумеется без злого умысла, сделать скандал и скомпрометировать его.
— Что же я вам дам?.. Ах! У меня есть стихи черновые… хотите?
— И вы спрашиваете?.. — с укоризной произнес я.
Иван Саввич порылся в боковом кармане сюртука и между разными бумагами нашел лист бумаги, исписанный стихами. Это была «Болесть».
Я чуть не вырвал ее у него из рук. Моим благодарностям конца-краю не было… С ними я вышел с Никитиным из трактира, и, к душевному прискорбию своему, более мне не пришлось видеть Ивана Саввича, потому что, когда я был переведен в 1863 году в Воронеж учителем, его уже не существовало, и мне пришла грустная доля быть зрителем при открытии ему памятника…
Комментарии править
А. А. ШКЛЯРЕВСКИЙ править
ВОСПОМИНАНИЯ О НАРОДНОМ ПОЭТЕ И. С. НИКИТИНЕ править
Публикуемый фрагмент извлечен из мемуарного очерка: А. Л. [А. А. Шкляревский]. Воспоминания о народном поэте И. С. Никитине и о М. Ф. Де-Пуле // Русская библиотека уголовной хроники. СПб., 1882. Вып. 1.