Карло Гоцци. Сказки для театра. Полное издание в одном томе
М.: «Издательство АЛЬФА-КНИГА», 2013. — (Полное издание в одном томе).
Ворон
правитьПредисловие автора к «Ворону»
правитьСценический успех сказки о Трех Апельсинах вызвал в Венеции разноречивые толки.
Журналисты, которые всегда сообразуются, если только обладают здравым рассудком, с теми сборами, которые делает пьеса, поместили в своих листках похвальные отзывы об этой сказке.
Помимо задуманной мною пародии, они раскрыли в ней глубокий аллегорический смысл и много такого, что мне никогда и не приходило в голову.
Оба поэта и их приверженцы говорили о ней много дурного, — более, чем достаточно, чтобы обидеть тех, кто ее хвалил. Эта мысль меня не только не огорчала, но даже заставляла смеяться. Я видел, как мои чуткие к литературе враги сами уравнивали мне намеченный путь, думая создать на нем непреодолимые препятствия.
Великая толпа недоброжелателей «Апельсинов» утверждала, что успех этой сказки был вызван исключительно ее тривиальным народным комизмом, искусством разыгрывавших ее четырех забавнейших масок и ее чудесными превращениями. Слишком разгоряченный синьор Гольдони поместил в обычное прощание, с которым обращается к Городу всякая комическая труппа в последний день карнавала, злые и насмешливые слова по адресу этой сказки, вложив их в уста актрисы Брешиани, примадонны и представительницы труппы театра Сан-Сальваторе, которую он поддерживал своими произведениями.
Нисколько не обидевшись, я высказал утверждение, что глупый, неправдоподобный, ребяческий сюжет, разработанный с искусством, изяществом и должной обстановочностью, может захватить души зрителей, заставить их внимательно слушать и даже способен растрогать их до слез.
Чтобы доказать это свое утверждение, я сочинил «Ворона».
Это обыкновенная детская сказка, и я взял ее сюжет из одной неаполитанской книжки под заглавием: Lo cunto delle cunte: tratteni-mento per le piccierille.
Я не мог найти более подходящего источника для приведения в исполнение моей угрозы. Но тот, кто прочитает сказку о «Вороне» в той книге и захочет сравнить ее с моей пьесой, затеет дело совершенно невыполнимое. Я считаю необходимым сделать это предупреждение моему читателю не только относительно «Ворона», но и относительно всех прочих сказок, порожденных впоследствии моим капризом, в которых я хотел сохранить одно лишь заглавие и некоторые наиболее известные факты.
Не устранив обычных масок из этой сказки, избранной мною в качестве театрального материала, но выпуская их с должной экономией, в чем можно будет убедиться из дальнейшего, я сочинил полушутливое, полусерьезное представление на этот неправдоподобнейший, ребяческий сюжет. Пьеса была впервые представлена труппой Сакки в Королевском театре в Милане. Любезная миланская публика, вопреки своему обычаю, потребовала несколько раз подряд ее повторения.
Та же труппа поставила ее осенью 1761 года 24 октября в театре Сан-Самуэле в Венеции, причем пьеса вызвала большой шум.
Зрители с величайшей легкостью переходили от смеха к слезам, вполне отвечая поставленной мною цели и подтверждая искусство того, что мне удалось достигнуть.
Чтобы заставить плакать среди явных нелепостей, необходимы ситуации с сильнейшей игрой страстей, но если данная ситуация зиждется на неправдоподобном и самом по себе нелепом сюжете, в роде «Ворона», без риторических красок обстановочности и искусственного описательного красноречия, которые обманывают подражанием природе и истине, — пусть попробуют исторгнуть слезы господа газетчики, литературные почтмейстеры и жестокие романисты, развлекающиеся тем, что без всякого повода изрекают приговоры, не имея даже слуг, чтобы привести эти приговоры в исполнение.
Великие бессмертные таланты Боярдо, Ариосто и Тассо, умевшие с такой силой влиять на людские сердца, придавая риторическую окраску истины чудесным и неправдоподобным происшествиям побудили меня пойти на это испытание.
На характере Норандо, волшебника этой сказки, читатель может убедиться, насколько я старался возвысить и облагородить образы своих чародеев, делая их отличными от глупых магов традиционной импровизированной комедии.
Сказка о «Вороне» была повторена 16 раз в промежуток времени между осенью и последующим карнавалом, при сильно мешавших делу проливных дождях и переполненном театре. Она ставилась также самовольно некоторыми другими актерскими труппами, не без хорошего успеха, и успешно повторяется ежегодно труппой Сакки.
Читатель увидит, что она написана частью стихами, частью прозой, и что она заключает в себе некоторые сценки, в которых лишь намечено их содержание и общий смысл.
Всякий, кто захотел бы помочь труппе Сакки и поддержать маски и импровизированную комедию, должен был поступить точно так же, рискуя иначе впасть в ошибку.
Синьор Кьяри хотел заставить маски разговаривать стихами; он вложил им в уста страшнейший вздор и, обрекая их на осмеяние, сделал сам себя посмешищем. Седьмая сцена, третьего действия «Ворона» и представляет собой пародию на это.
Никто не сумеет написать роль Труффальдина, хотя бы в прозе, не говоря уже о стихах, а Сакки один из тех превосходных Труф-фальдинов, которые, выполняя намеченное поэтом в импровизационной сцене содержание, превзойдут любого автора, который думал бы такую сцену сочинить.
Тем не менее все сцены в стихах, прозе или форме сценария, из которых состоит Ворон, строго необходимы и вытекают из определенной канвы, выдержанной в стиле сказочного представления. Если бы ипохондрические авторы летучих листков почитали французские пьесы, напечатанные Леграном, Жерарди и другими, они не стали бы горячиться, называя мои сказочные представления нелепыми пустяками или собранием бесформенных сцен, не подготовленных и не написанных.
Я печатаю их в том самом виде, в каком они шли на сцене. Подвергая их в печати общественной оценке, я избираю себе судьей не злобствующего, гордого или просто глупого и голодного издателя. Я перешел в своих пьесах от прозы к стихам, руководствуясь не только капризом, но по необходимости и по соображениям художественности. Некоторые сцены сильных страстей я написал стихами, зная, что гармония хорошо составленного стихотворного диалога придает мощь риторическим оттенкам и облагораживает ситуации серьезных персонажей. Впрочем, я не беру на себя смелость утверждать, что я успешно выполнил свое задание.
Мне было бы не трудно обратить все написанные мною пьесы целиком в прозу или целиком в стихи, но я обещал напечатать их такими, какими они шли на сцене, и не хочу нарушить данного слова. Не считая свои произведения достойными того, чтобы перейти моря и горы и читаться иностранцами, незнакомыми с венецианским диалектом, необходимым моему Панталоне и моему Бригелле, я не стану тратить время на составление примечаний к репликам обоих этих персонажей, объясняя, например, что «osello» значит птица, a «aseo» — уксус, как это предусмотрительно сделал синьор Гольдони при издании своих пьес, к большому удобству иностранцев.
Из всего этого видно, что я в достаточной мере скромен и не притязаю на то, чтобы мои писания, облеченные в сказочные заглавия, были достойны того, чтобы быть целиком понятыми иностранцами, которым, разумеется, необходимо оценить до мельчайших подробностей красоты и достоинства «Кьоджинских ссор» и важные споры о дураках, выведенных синьором Гольдони. Для меня достаточно, если критика нравов и обычаев, вложенная мною в роли этих двух персонажей, окажется доступной итальянцам.
В виду того, что во всех моих пьесах, которыми я поддерживал почтенную труппу Сакки, я следовал указанным выше принципам касательно прозы, стихов и сценариев, все сказанное мною по этому поводу должно служить предуведомлением моим любезным читателям не только для сказки о «Вороне», но и для большей части написанных мною театральных пьес.
Я старался развлекать и занимать публику новым жанром сценических произведений, искусно сохраняя во всех своих вещах смиренный вид и ребяческое легкомыслие, чтобы победить свой капризный литературный вкус и широко развернуть свою дерзость, не останавливаясь перед требованиями литературной умеренности и сухой осторожности. Поэтому всякий, кто будет читать произведения этого нового жанра, откровенного, смелого и в меру несдержанного, имея пред глазами образ Меропы синьора маркиза Маффеи, которая, кстати сказать, тоже не избегла хулы, или других подобных произведений, может легко оказаться прекрасным критиком, но не уместным, а потому лишенным заслуг.
Действующие лица
правитьMиллон — король Фраттомброзы.
Дженнаро — принц, его брат.
Леандро, Тарталья, министры.
Армилла — принцесса Дамаска.
Смеральдина — ее прислужница.
Hорандо — волшебник.
Труффальдин, Бригелла, королевские охотники.
Панталоне — адмирал.
Две голубки, с речами.
Матросы и экипаж галеры.
Солдаты.
Слуги.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
правитьК черту руль! Спускайте парус, чтоб вас! Дурачье!
Земля! Земля!
Ну, разумеется, земля, бродяги вы эдакие! Хотел бы я видеть, что бы с вами стало, не будь меня на этой галере.
Скорее к якорю, висельники!
Так точно!..
Благодарите Небо, собаки.
Я, признаться, уже думал, Панталоне, что погибну в эту ужасную бурю.
Как, разве вы забыли, откуда я родом?
Как же, помню: из Джудекки в Венеции. Вы мне об этом рассказывали тысячу раз.
Нет, кроме шуток, разве вы не знаете, что раз на судне есть джудек-кинец, оно всегда в безопасности? Я убедился в этом на собственной шкуре, потопив две лодки и одну баржу на пути из Маламокко в Зару, когда учился ремеслу. У меня тоже, признаться, во время этой бури немного тряслись поджилки; разумеется, не за себя и не потому, чтобы опасность была особенно велика, мы, ведь, привыкли и не к таким переделкам, а только за вас. Господи, ведь вы родились при мне, сколько я нянчил вас! Кормила вас жена моя Пандора, добрая душа, сажала вас ко мне на колени. Как сейчас помню, я вас целовал, а вы били меня по физиономии ручонками, приговаривая: «Оставь! у тебя борода колется!» Что ж удивительного если после этого мне кажется, что вы мне сын, и я боюсь больше за вас, чем за себя. К тому же ваше семейство назначило меня адмиралом; тридцать лет я пользовался милостями вашего батюшки, царствие ему Небесное и, наконец, у меня сердце джудеккинца. Вот и все.
Это правда. Вы неоднократно выказывали себя человеком примерной доброты и мореплавателем отважным, и, в самом деле, то, что вы сегодня, несмотря на бурю, благополучно привели нашу галеру в порт, уже достаточно, чтобы обессмертить адмирала. Как далеко отсюда до Фраттомброзы? Что нам теперь делать, Панталоне?
Этот порт называется Спортелла. До города Фраттомброзы отсюда десять миль. Погода улучшается, ветер начинает дуть с запада. Часа через два-три небо окончательно прояснится, а там еще часика полтора — и мы будем в Фраттомброзе утешать бедного короля Миллона, у которого наверно постоянно горят уши, так как вы не перестаете говорить о нем. Он, должно быть, в страшном волнении, не имея от вас ни известий, ни писем. Да благословит Господь братьев, которые так любят друг друга! Что ж, теперь можно уже называть вас королевским братом?
Да, теперь можно (смотрит на галеру, с которой в это время сходят Армилла и Смеральдина, обе в слезах, поддерживаемые слугами). Вот она, похищенная мною принцесса; она спускается с галеры, подавленная грустью. Ступайте и прикажите раскинуть на берегу две палатки, чтобы можно было немного отдохнуть и оправиться от бури. Немедленно отправьте сушей гонца к королю Миллону, моему брату, известить о нашем приезде.
Ни минуты не будет потеряно! Что за восторг! Что за радость! Ну и свадьба будет в Фраттомброзе! Вы скажете, что я сошел с ума, в семьдесят пять лет радуясь свадьбе. Но как только я заслышу о свадьбе, так будто воочию вижу обычные озорства, тертый табак в компоте, ободранных крыс и бритых котов и сам делаюсь мальчишкой. (Проходит мимо принцессы, которая плачет). Ничего, милая. Когда ты узнаешь, кто мы такие — ты перестанешь плакать. (Выходит и отдает распоряжение поставить палатку).
Вы плачете. Армилла, ваши слезы
Мне горестный упрек. И все ж, Армилла,
Для слез у вас причин гораздо меньше,
Чем вы считаете.
Пират жестокий! (Плачет).
Изменник злой!
Да, правда, я злодей…
Жестокий, да, изменник… но, принцесса,
Я вам скажу…
Что ты ей скажешь, вор?
Я ей скажу…
Палач, что ты ей скажешь?
Что хитрыми речами ты умел
На свой корабль, одну, завлечь принцессу
Чтоб показать ей сукна и меха,
Наряды, ленты, камни дорогие,
С тем, чтобы, выбрав по сердцу товар,
Она его купить себе могла.
Когда ж таким путем ты возбудил
В ней слабость женскую, когда бедняжка
Стояла средь бесчисленных товаров,
Тогда, ты можешь рассказать, велел
Ты сняться с якоря, поставить парус
И путь направить в море, вероломно
Дочь отрывая от груди отцовской.
Что, похищать принцесс? Вор, негодяй,
Достоин виселицы ты и плахи!
Эй, слуги, уберите прочь отсюда
Болтунью дерзкую.
О боже! Изверг!
Наедине со мной остаться хочешь…
Я понимаю. Но, поверь, умру…
Нет, славная принцесса, цель моя
Лишь оправдаться, но терпеть не в силах
Я оскорблений разоренной бабы,
Которая меня перебивает
И не дает сказать то, что, конечно,
Вину с меня не снимет, но, быть может,
Ее хотя б немного облегчит
И успокоит ваши опасенья.
Пускай уйдет.
Преступник, негодяй,
О Небо, накажи его!
Неужто
Ужасное пророчество свершится,
Которое в груди своей таю?
Что скажешь мне, жестокий? Отойди
Подальше от меня, корсар бесстрашный,
И если ты другого не боишься,
То уважай во мне хоть дочь Норандо,
Дамасского царя, и трепещи
Перед его могуществом. Жди мести
Ужаснейшей.
Пусть будет так. Но только
Я вам скажу, что не корсар я низкий,
А царский брат. Властитель Фраттомброзы --
Король Миллон. Ему я брат. Я — принц,
Меня зовут Дженнаро.
Брат Миллона?
Брат короля, в торгашеской одежде
На свой корабль обманом завлекает
Несчастных девушек, принцесс невинных,
И похищает их?
Любовь, Армилла,
Которую питаю к брату, слухи
О гордой недоступности Норандо,
Жестокого в своих делах, и случай --
Непостижимый случай — захотели,
Чтоб я похитил вас.
Какой же случай
Заставить может брата короля
Себя позорным запятнать поступком?
Вот случай тот, Армилла: старший брат мой,
К которому всем сердцем я привязан,
Король Миллон, — от самых детских лет
Любил охоту. Он к другим забавам
Был равнодушен, но охотой был
Настолько увлечен, что разговор
Всегда лишь вел о лошадях и луках,
О соколах и псах. И вот, однажды,
Тому уже три года (страшный миг!),
За дичью и за зайцами гоняясь,
Преследуя перепелов и зайцев,
В лесу он очутился и увидел
На дубе Ворона. За лук немедля
Схватился, наложил стрелу, прицелясь,
И застрелил его. Под этим дубом
Прекрасная гробница возвышалась
Из камня белоснежного. Упал
На ту плиту, что крышею служила
Для памятника, Ворон, оросив
Ее своей горячей, алой кровью,
И умер. Вдруг раздался страшный гром,
Всесокрушающий, — и из пещеры
(Спаси нас, Боже!) Пугало явилось,
Которому был Ворон посвящен.
То был гигант, глаза огнем горели,
Лоб мрачен, а из пасти вылезали
Кабаньи два клыка, и вытекала
Кровавая, зеленая слюна.
«Миллон, Миллон, будь проклят!» — он воскликнул
И страшное заклятие произнес, --
Мне кажется, его доныне слышу:
«Когда девицу не разыщешь ты
Такую белую, как этот мрамор,
Румяную, как Воронова кровь,
Чьи волосы и брови были б черны
Как перья Ворона, — молю Плутона,
Чтоб в страхе и безумьи ты погиб».
Промолвив так — исчез, а брат (о чудо!),
На птицу, и на мрамор, и на кровь
Глаза уставив в диком беспокойстве
И бешенстве, как будто зачарован,
Уйти оттуда больше не хотел.
Лишь силой во дворец его вернуть
Нам удалось, и с самой той поры
Нельзя помочь ему ни рассужденьем,
Ни просьбами, ни хитростью — ничем.
В слезах и вздохах, в грусти бесконечной
Мой брат, мой бедный брат, себя убьет…
Безумный, он скитается по залам
И все твердит: «О, кто из вас найдет мне
Ту девушку, чьи волосы черны,
Как Ворона зловещие крыла,
Румянец чей его подобен крови,
Чья белизна была б как мрамор нежный,
Как мрамор на котором умер он!»
Да; правда, случай необыкновенный!
В глубоком огорченьи разослал я
По городам шпионов и послов,
Чтоб девушку такую разыскать --
Но все напрасно: ни в одной девице
Румянец крови, камня белоснежность
И Вороновых крыльев чернота
Не сочетались, а меж тем я видел,
Что погибает мой любимый брат.
В отчаянии корабль я оснастил
И, океан безбрежный бороздя,
Сам в поиски за женщиной пустился.
От Инда и до Мавра я встречал
Бесчисленное множество красавиц;
И там, на Адриатике, я видел
Дев златокудрых, в блеске красоты,
Величественных, нежных и прекрасных.
Но черный цвет, румянец, белизну
Искал в теченье года я напрасно.
Три дня назад приехал я в Дамаск.
На берегу какой-то старичок
Оборванный и грязный разгадал
Печаль мою. На вас он указал мне
И научил, каким обманом мог бы
Я вас похитить. Он мне сообщил,
Что ваш отец бежал. Я у окна
Увидел вас — желанные приметы
Заметил и, в одежде торгаша,
Вас соблазнил товарами, завлек
На свой корабль изменой, а затем
Я стал предателем, похитив вас
И в бегство обратясь.
Но почему же
В течение двух дней пути все это
Вы от меня скрывали?
Ваши слезы,
Раскаянье мое и отвращенье,
Которое ко мне вы проявляли
Тому причиной были. Я боялся
К вам подходить, считая, что одною
Оставить надо вас и выждать время
Спокойнее, когда я мог бы вам
Поведать правду о моем поступке,
Которым я немало огорчен.
Но если к брату страстная любовь,
Необходимость и ужасный случай
Меня подвигли на подобный шаг,
И если сердце есть у вас в груди --
А ваши очи и лицо так нежно
Об этом говорят, — молю, Армилла,
Простите мне вину!
Дженнаро, встаньте.
Раз буду я супругой короля,
Сознаюсь вам, что я с трудом сносила
Жестокость моего отца и рабство,
В котором он держал меня. Прощаю
Я вам вину и в вас ценю пример
Редчайшей в наши дни любови братской.
О добрая, о мудрая принцесса,
Как вы великодушны.
Разве важно
Мое прощение, Дженнаро? В вас,
Несчастнейшем из всех, из всех несчастных,
Оплакиваю беды без конца.
Какие беды могут омрачить
Мое блаженство? Тот, кого люблю --
Мой брат спасен, а вы меня простили,
Кто ж причинит мне зло?..
Отец, Норандо,
Он непреклонен, горд и он король,
А вместе с тем великий чернокнижник.
Он может солнца бег остановить,
Людей в растенья обратить и горы
Перевернуть, и по его веленью
Все совершается, что он захочет.
Он похищенья моего не стерпит,
И ждите мести страшной, о Дженнаро.
Мне жаль вас, юноша, мне жаль Миллона
И всех, кто был участник похищенья,
И самое себя мне жаль — ведь я
Из любопытства, в глупой простоте
Дала себя увлечь, запрет нарушив,
Положенный отцом — моих покоев
Не покидать. Быть может, эта буря,
Которая сегодня разразилась,
Отцом и вызвана. Какие муки
Перестрадать придется нам, о боже!
Неслыханные муки!
Пусть свершатся
Предначертанья Неба. Мой восторг
И ликованье так сильны, что я
Не принимаю мысли о печали.
Армилла — вот палатка.
В ней найдете
Вы отдых после бури, а вот в этой
Я буду отдыхать. Волненье вскоре
Уляжется, и к королю Миллону
Короткий путь нас приведет.
Иду,
Хотя не отдых ждет нас и не счастье,
А слезы, вздохи, горе без конца.
Ура! Счастье само бежит нам в руки! Ваше высочество, сын мой, сообщу вам новость. Не скажу, чтобы это была важная новость, но зная, как вы любите брата и как близко к сердцу он принимает все, что касается охоты и лошадей, я не могу назвать ее неважной.
В чем дело, дорогой Панталоне?
Да вот, пока вы разговаривали с принцессой, я отошел, как подобало, и стал прогуливаться по этой площади. Вдруг появляется охотник верхом на лошади. Боже, что за конь! Правда, я джудеккинец и знаю толк, главным образом, в кораблях, но мне приходилось видеть и лошадей на своем веку. Прямо картинка! Весь в яблоках, сильный, с широкой грудью и большим крупом, голова маленькая, глаза большие, хвост во какой!
Он красовался, прыгал, танцевал так, что, будь это кобыла, я сказал бы пифагорически (как говорят сумасброды), что одна из лучших балерин наших дней в нее переселилась.
Это редкий случай. Необходимо приобрести этого коня для брата.
Подождите; слушайте дальше и удивляйтесь: у этого охотника на руке сидел прекраснейший сокол, и так они гарцевали. Вероятно, здесь много дичи, потому что сразу же вылетело полдюжины куропаток, три или четыре перепела и не знаю уж сколько рябчиков и глухарей. Охотник спустил сокола, и то, что я увидел, кажется мне совершенно невозможным: этот сокол, слету, понимаете ли, слету, одной лапой схватил куропатку, другой лапой — перепела, клювом — рябчика, а хвостом… вы мне не поверите, ваше высочество, но хвостом, клянусь моей любовью к вам, хвостом он убил глухаря.
Неужели на Джудекке принято рассказывать такие басни, Панталоне?
Пусть меня накажет Небо, если я говорю неправду. С куропаткой в одной лапе, с перепелкой в другой, с рябчиком в клюве — этот негодяй поймал хвостом глухаря.
Во всяком случае, непременно надо купить и коня, и сокола. Эти две диковинки вместе с принцессой, сделают моего брата счастливейшим из смертных.
Сделано уже, они мои.
Сколько же вы за них заплатили?
Сколько он спросил; пустяки, шесть миллионов цехинов. Неужели мне никогда не быть самому себе хозяином и не выразить хоть небольшую благодарность за столькие благодеяния по отношению ко мне? Они — ваши; я хочу, чтобы вы их приняли, и никаких денег не возьму. Иногда мне и теперь, когда вы выросли, хочется помуштровать вас, как я когда-то муштровал вас, когда вы были маленьким. Ступайте, отдохните немного. Погода скоро исправится, и мы закончим наше путешествие. Скажите, кстати, принцесса теперь в хорошем настроении? А?
Да, она успокоилась. Но, во всяком случае, вы должны быть вознаграждены за ваш подарок. Впрочем, я об этом позабочусь.
Ступайте, ступайте, синьор мокроштанник, ступайте спать и не злите меня.
Я истратил двести цехинов, но если бы даже мне пришлось окриветь, я пошел бы и на это, во-первых, потому что страшно люблю этого мальчишку, а во-вторых, чтобы показать, что и на Джудекке бывают Цезари, Помпеи и Готфриды.
Да, добрый старец, редкая душа,
Казалось бы, я должен быть счастливым,
Но все, что дивный мне сказал старик,
Открывший мне Армиллу, все, что после
Она мне подтвердила о Норандо
И об его могуществе великом,
Смущает сердце мне. Но я устал,
Мне хочется немного отдохнуть.
Дженнаро злополучный, погибший навсегда!
Но почему, подружка? Какая с ним беда?
Дженнаро (про себя, пробуждаясь)
Как? Где я? Что за чудо? Две голубки
Болтают, и болтают обо мне?
Послушаем и помолчим пока.
В тот миг, когда Миллону он сокола вручит,
Миллона этот сокол мгновенно ослепит,
А если не вручит он, иль выдаст тайны эти
Поступком или словом кому-нибудь на свете,
На тот и этот случай неумолим указ:
Холодным изваяньем он станет в тот же час.
Жестокий приговор! Ужели правда?
Дженнаро злополучный, погибший навсегда!
Ужель еще страшнее грозит ему беда?
В тот миг, когда Миллону он скакуна вручит,
Миллон коня коснется и будет им убит.
А если не вручит он, иль выдаст тайны эти
Поступком или словом кому-нибудь на свете,
На тот и этот случай неумолим указ:
Холодным изваяньем он станет в тот же час.
Сон или явь? Жестокое решенье!
Дженнаро злополучный, погибший навсегда!
Каким еще несчастьем грозит его звезда?
Когда Миллон Армиллу в объятья заключит,
Чудовище ночное Миллона поглотит.
А не вручит Армиллу, иль выдаст тайны эти
Поступком или словом кому-нибудь на свете,
На тот и этот случай неумолим указ:
Холодным изваяньем он станет в тот же час.
Так с Вороном голубки заодно, --
И все против меня. О, если б был
Хоть лук в руках моих! Я б показал вам,
Проклятые!.. Найду на корабле…
Они уж улетели!..
Стой, злодей,
Неосторожный, дерзкий и преступный,
Бесчестный похититель! Я — Норандо.
Голубки эти — вестницы мои,
Правдивые и верные. Ступай же:
И конь, и сокол чарами моими
К тебе попали. Дочь мою Армиллу,
Прекрасную Армиллу, передай
Миллону, брату своему. Обиду,
Которую ты мне нанес, искупишь
Ты сам, и брат искупит твой. Норандо,
Король Дамасский, не настолько низок,
Чтобы терпеть обиды. Если буря
Тебе всю власть мою не показала,
Пусть сбудутся слова голубок…
Слушай Норандо…
Нет, тебя не стану слушать.
Ты думаешь, что я отнять не мог бы
Своею властью у тебя Армиллу,
Твою добычу? Но я жажду мести,
Одной лишь мести, гибели, несчастий
Для рода твоего и для Армиллы,
Которая ослушалась меня.
Норандо будет отомщен.
Возьми Армиллу, сокола, коня и брату
Их передай, иль в камень превратись.
А если ты, хотя б единым словом
Кому-нибудь откроешь ту опасность,
Что угрожает брату твоему, --
Окаменеешь тотчас. Оставайся,
Злодей, в пучине ужасов и страха
Пред карою. Я покажу тебе.
Как женщин похищать!
О, я несчастный!
Что делать мне теперь? «Возьми Армиллу,
Возьми коня и сокола — и брату
Их передай, иль в камень превратись.
А если ты, хотя б единым словом
Кому-нибудь откроешь ту опасность,
Что угрожает брату — тотчас станешь
Холодным камнем ты». Но если их
Я передам, то выклюет глаза
Тот сокол брату, иль убит он будет
Конем горячим, или, наконец,
Его поглотит чудище, как только
С Армиллой будет он на брачном ложе.
Армилла, конь и сокол!
(Что за ужас Внушают мне они!)
О дорогой, Любимый брат мой!
Эта ли та радость,
Которую везу тебе я после
Таких трудов несметных, слез горючих!
Как, вы не спите?
Нет, Панталоне.
Вот посмотрите-ка сами на эти две диковинки! Эй, мальчики, идите сюда с соколом и конем.
Что за красота! Не будь я так стар, я с удовольствием поскакал бы на этом коне.
Ах, друг мой.
Что это? Вы плачете?
Предметы эти --
Ах, уж слишком много.
Сказал я, и мне кажется, что в камень
Холодный превращаюсь я.
Ну да, это и есть те знаменитые предметы, о которых я вам говорил. Разве не красота? А вот, кстати, и погода разгулялась — надо будет отвести их на корабль. А я все это время старался развлечь принцессу — она тоже не могла уснуть и по-прежнему предается горю и отчаянию. Дорогой мальчик, у каждого свое настроение, а у меня сердце болит. Ведь, кажется, теперь время для радости, а не для меланхолии.
Вот тебе и раз! Он плачет! Да что с вами?
Я не могу сказать… О Боже!
Сон, друг мой, сон. Ужасный тяжкий сон… но где ж принцесса?
Сон? Полноте, стыдитесь! Все это воображение, и больше ничего. Развеселитесь же! Вот идет принцесса, а я пойду приготовить все для окончания путешествия.
Идите. Осторожнее с конем, смотрите, чтобы он ничего себе не повредил!
Эй, висельники, подымайте паруса, к веслам, канальи!
О, я несчастный! Что мне делать? Если
Коня и сокола оставить здесь,
Армиллу же вернуть отцу? Ах нет,
Ведь должен я их брату передать,
Иль в мрамор превратиться. Но ведь брат
Тогда погибнет! Неужели буду
Родному палачом? Что делать мне?
Но, кажется, движеньями своими
Я тайну роковую выдаю…
О Небо, помоги своим советом
В тяжелом этом испытанье
Небо
Поможет мне. Я чувствую, что ум мой
Вдруг светом озарился. О Дженнаро,
Будь мужествен.
Армилла, все готово.
Идемте же, принцесса.
Я иду.
Простите, принц, мне грубые слова.
Я думала, что вы — корсар свирепый,
Не царский брат.
Вину твою прощаю.
Идемте все.
О Небо, помоги мне!
Эй вы, мерзавцы, приветствуйте высоких особ!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
правитьТруффальдин входит тихо, чтобы не разбудить короля. Говорит вполголоса, описывает ужасное положение, в котором находится король с тех пор, как убил проклятого Ворона. Никогда не следует связываться с Воронами. Сатирический намек. Описывает толщину и прекрасное состояние здоровья короля раньше; его худобу и жалкое положение со времени вороноубийства. После проклятий отвратительного Пугала он сошел с ума. Повторяет слова, которые обыкновенно произносит Миллон в припадке безумия:
О Ворон, Ворон! Кто из вас найдет мне
Ту девушку, чьи волосы черны,
Как Ворона зловещие крыла.
Румянец чей его подобен крови,
Чья белизна была б, как мрамор нежный,
Как мрамор, на котором умер он!
Он столько раз слышал эти слова, что, несмотря на то, что туго соображает, все же выучил их наизусть. Жалеет короля. Благодаря его милости, он назначен начальником королевской охоты. У короля бывают минуты просветления, но когда он начинает говорить — О Ворон, Ворон и т. д., лучше бежать, потому что оставаться опасно. Ему приказано разбудить его в девять часов, потому что король хочет отправиться на охоту, свое любимое развлечение. Не знает, есть ли уже девять часов. Не хотел бы ошибиться и вывести его этим из себя. В это время раздается отчетливый бой часов. Труффальдин радуется, что, сосчитав удары, узнает, наконец, сколько времени. Пока он выражает свою радость, часы уже успели пробить три раза. Труффальдин по глупости начинает считать после этих трех и насчитывает шесть. Упрекает себя за то, что пришел так рано — за три часа до девяти. Полный страха, собирается тихонько уйти.
Труффальдин делает ему угрожающие знаки, чтобы он не разбудил его величество.
Бригелла говорит, что уже пробило девять, и он пришел разбудить короля.
Труффальдин вполголоса утверждает, что теперь шесть.
Бригелла вполголоса говорит, что теперь девять.
Труффальдин, немного возвышая голос, настаивает, что девяти нет. Он не хочет подчиниться чужому авторитету. Он сам начальник охоты и знает, что делает. Страсти разгораются. Они начинают угрожать друг другу.
Труффальдин по-прежнему утверждает, что теперь шесть, и, принимая чрезвычайные меры, чтобы не разбудить короля, невероятно возвышает голос. Король просыпается.
Кто тут? Кто здесь шумит? Какая дерзость!
О Ворон, Ворон!..
Кто из вас найдет мне
Ту девушку, чьи волосы черны,
Как Ворона зловещие крыла,
Румянец чей его подобен крови,
Чья белизна была б, как мрамор нежный,
Как мрамор, на котором умер он?
Но где я? Снова прихожу в себя.
О, горький миг, когда спустил стрелу я!
О, грусть невыносимая, что жизни
Меня лишает, подданных тревожит,
Слезами наполняет весь дворец
И от меня Дженнаро оторвала,
Возлюбленного брата! Только Небу
Известно, что случилось с ним. Быть может,
Из-за меня он, море бороздя,
Лишился жизни.
Ваше величество, ваше величество — важная новость!
Новые несчастья?
Скажи, министр!
Подождите — подождите — новость так велика, что я задыхаюсь — гонец привез известие — что ваш брат --
Вы плачете… О горе!
Так, значит, умер мой любимый брат.
О кто, скажи…
Нет, нет, нет, я плачу от радости. Он здесь — близко, на галере, и скоро прибудет сюда. С ним принцесса, похищенная у дамасского царя Норандо. Ее волосы и ресницы черны, щеки красны, а вся она бела, как проклятые крылья, проклятая кровь и проклятый камень проклятого Ворона, принадлежавшего распроклятому Пугалу.
Тарталья дорогой,
Ужель возможно это?
Известие самое достоверное. Его принес гонец, посланный принцем сушей. Он рассказывает, что принц с галерой находится в порте Спортелла, спасенный от страшнейшей бури храбростью адмирала Панталоне, и что он прибудет на рейд Фраттомброзы, как только погода прояснится. Погода прекрасная, и он должен быть уже близко от города.
О Небо! О судьба! О, брат мой милый!
Как многим я тебе обязан! Тотчас,
Тарталья, соберите Двор. Скорее
Пошлите в порт людей, чтоб наблюдали,
Не близится ль галера, а затем
Все радостно пойдем мы ей навстречу!
Боже, какая стремительность! Что ж, пойдем посмотреть на эту редкую красавицу, это солнце, которое целых три года держало наш город погруженным в печаль и почему? Только потому, что она похожа на Ворона.
ЯВЛЕНИЕ IV
Труффальдин и Бригелла дают понять, что они пришли в порт по приказанию короля, посмотреть, не приближается ли галера; у Труффальдина длинная подзорная труба, которую он в шутку направляет в сторону противоположную морю, т. е. на зрителей, шутит с произвольной сдержанностью относительно того, что видит, в особенности в ложах. Наконец, говорит, что он не видит галеры. Бригелла упрекает его за ошибку, берет трубу, смотрит на море и обнаруживает вдали галеру. Труффальдин берет трубу, смотрит, говорит, что это водяная курица. Бригелла утверждает что это галера, Труффальдин, что это гусь. Бригелла настаивает на своем, — что это галера. Труффальдин, продолжая смотреть, говорит что это — осел, затем, что это слон и т. д. По мере того, как галера приближается, Труффальдин продолжает называть разные неподходящие вещи. Часовой ударяет в колокол и кричит с башни: Галера! Труффальдин продолжает настаивать на своем и, после небольшой шутовской сцены в простонародном духе, приспособленной к незначительности спора между этими двумя лицами, бежит вместе с Бригеллой ко двору, сообщить о приближении галеры.
Ну вот, Армилла, мы и в Фраттомброзе,
Вот город, где супругой короля
На трон взойдете скоро.
Он красив,
Приветливым он кажется.
Красив
И обещают мне приют счастливый
И это море тихое, и воздух,
И залитые солнцем берега,
И обещанья, и характер нежный
И благородный принца.
Но тревога,
Которую таит в душе Дженнаро,
Ее стараясь тщетно скрыть, ясна мне
Из вздохов тайных, беспокойных взглядов
И сердце мне пронзает, обещая
Совсем иное, чем приют счастливый
И радостную жизнь, и трон, и свадьбу.
Быть может, то, что я похитил вас,
Вы все-таки в душе мне не простили
И, находясь вдали от отчей кровли,
Средь новых, неизвестных вам людей,
Вы в сердце ощущаете нередко
Невольные сомнения. Вам сдается,
Что видите… Что слышите…
Ужасно!
Жестокий приговор! Он мне мешает
Открыть всю правду.
Вот, Армилла, брат мой
И ваш супруг идет сюда. Молю вас,
Свой взор вы проясните: пусть не будет
Миллон, мой брат любимый, огорчен
Такою горечью; ведь слишком много
Он до сих пор страдал и удручался.
Миллон, целую, обнимаю вас!
О, мой любимый, мой родной Дженнаро,
Какое счастье вновь тебя обнять!
Какой прекрасный пример братской любви!
О, брат мой Панкрацио, где ты, изменник, ты, который все выкрал и в доме, и на дворе, и своими процессами довел меня до того, что я продал последние штаны!
А это, ведь, она?
Да, вот принцесса
Дамасская, Армилла. Вам ее
Доставил я.
О, чудо красоты!
Вот то лицо, вот волосы, ресницы
Чудесные, которых я так жаждал
С неутолимым, пламенным страданьем.
Теперь она всегда со мною будет.
Душа полна восторгом, и мученье
Жестокое от сердца отлегло.
Еще раз обнимаю вас, мой брат.
Вам нравится король?
Да.
Вы, Тарталья,
Скорее поспешите во дворец.
Следите, чтоб его убрали. Вы же,
Леандро, в храм ступайте: пусть алтарь
Жрецами будет к свадьбе приготовлен.
О, о, какая прыть! Он выздоровел. Он выздоровел.
Бегу исполнить приказания вашего величества.
Я в храм лечу…
Постойте, нет, Леандро…
Не отдыхая… Так поспешно, брат?
Чего же ждать еще нам?
Вы, принцесса,
Мое несчастье превратили в радость.
Историю мою вам рассказать
Успел, наверно, брат. Теперь здоровье
Мне возращают волосы, ресницы
И белое лицо, и весь ваш вид.
Мне грустно лишь, что я причиной был
Того, что отчей кровли вы лишились,
(Чтоб исцелить недуг мой, злой судьбой
Назначенный в удел мне) и, быть может,
Вас огорчает это. О прощеньи
Смиренно вас молю и предлагаю
Вам руку королевскую. Быть может,
Для вас супруг и будет ненавистен,
Но верьте мне, он весь горит желаньем,
Чтоб в нем вы мужа по сердцу нашли;
И если вам покажется таким он,
Пусть запылают факелы, и вы
Женой моею станете. Счастливый
И долгожданный миг! Из ваших уст
Жду приговора жизни или смерти --
Я прибегать к насилию не стану,
Я умереть сумею.
Он прекрасен,
Он нежен, он король, он любит вас
И вам он нравится. К чему же медлить?
Миллон, я ваша и пред алтарем
Предстать готова с вами.
О, принцесса
Как вы великодушны и добры!
Ступайте с ней, Леандро, проводите
Ее в мои покои. Отдохнуть
Ей следует. Тем временем во храм
Вы передайте мой приказ.
Идем, Да ну же, веселее.
Смеральдина,
Как ноет сердце!
Как мне жаль ее.
Когда б она о предсказаньи знала!..
Я вижу в этом… Ну, а вдруг все сказки?
Не будем свадьбу омрачать!
Зачем
Хотели вы мое отсрочить счастье,
Мою утеху, о Дженнаро?
Брат…
Я полагал, что долгий путь… Да… Нет…
Довольно — пустяки.
О боже, боже!
Злодей Норандо!
Вот я у предела…
Ведут коня и сокола сюда.
Всевышний Зевс! Будь в помощь мне и брату
И сделай так, чтоб страшному решенью
Весь разум мог я противопоставить.
Что с братом? Я его не узнаю.
Дозволите ли бедному старику, бесполезному и ненужному для своего господина, поцеловать вам руку?
Не нужны — вы? Но изо всех придворных
Вас за нужнейшего я почитаю.
Ведь ваша доблесть вырвала у бури
Родного брата, вырвала Армиллу --
Жизнь вашего монарха…
Небо, благосклонное к вам, поддержало слабую мою опытность. Благодарите прежде всего его, а затем смелость, сердце и редкую братскую любовь принца Дженнаро, которого, могу сказать по совести, вы никогда не сумеете вознаградить за его одолжение.
Это правда.
Но вновь своей я слабости к охоте
Невольно отдаюсь. Ведь этот конь
И этот сокол — редкой красоты,
Прекрасней всех моей служивших страсти.
О, чьи они?
Чьи? Да вашего же братца, который из кожи лезет, чтобы угадать, чем бы вам угодить.
Как я вам благодарен!
Они мне дороги…
Вот, вот оно --
Предначертанья горького начало!
Смелее! Этот сокол,
брат, пример
Редчайшей храбрости, и вам его
Передаю я в руки.
Он прекрасен…
О, скольким вам обязан я!
Глаза
Спасу я брату!
Что это за странность?
Черт побери! Что вы наделали? Сокола, который убивал хвостом глухарей! Я поглупел… Я ничего не понимаю.
Он вашим был, Дженнаро. Если дорог
Он был для вас — могли его оставить
Вы при себе. Советую вам помнить,
Что я хоть вам и брат, но все ж король.
Простите… Восхищение… Порыв…
О тайна, я раскрыть тебя не в силах!
Пусть этот конь, который так прекрасен,
Вам сокола убитого заменит.
Найдя в нем быстроту, которой равной
В коне вы не встречали никогда,
Забудете потерю, что порывом
Слепым моим была причинена.
Я словно как во сне… Да, принимаю
Я этого коня и убедиться
Хочу в его достоинствах, проехав
Вплоть до дворца на нем. Вы с адмиралом
В мою коляску сядете.
Пошлите Могущество руке моей, о боги,
Чтоб брата мне от смерти уберечь!
Подождите, ваше величество. Сделайте мне честь, разрешите подержать вам стремя.
Ай, ай, на помощь! Что это такое! Недаром говорил мне один астролог: возитесь себе с вашими лодками и держитесь подальше от лошадей.
Стража, люди, будьте милостивы, присмотрите, чтобы не вышло какой обиды между братьями!
Брат, я вас понял. Все старанья ваши,
Чтоб свадьбу отложить, и странный способ,
Неслыханный, обиды наносить,
Мне ясно обнаруживают страсть
Безумную, преступную, слепую,
Которая к Армилле вас влечет,
Ко мне же ненавистью наполняет,
Брат, я люблю вас, но своим вы правом
Не злоупотребляйте. Пусть порывы
Безумства остановятся на этом, --
Иль, как король, сумею наказать вас.
Какое подозренье! Кровь застыла,
И сердце сжалось ревностью! Армилла
Ведь слишком хороша… Дженнаро брат мне --
Но страсть не смотрит на родство и ссоры,
На ненависть и на позор… Сжигает
Огонь мне душу!..
Брат! Миллон! О боже!
Уходит в гневе он, и не могу я
Ему сказать, что, сокола убив
И ноги скакуну перерубая,
Я спас твои глаза, спас жизнь твою…
Ведь если я теперь открою тайну,
Чтоб оправдаться — сразу станет камнем
Дженнаро… Нет! Терпенье, как и прежде!..
Но если брак с Армиллой состоится,
Как мне спасти сегодня ночью брата
От чудища, которым тот грозил?..
Весь мой рассудок напрягу, чтоб только
Могущество Норандо уничтожить!
Все средства испытаю! Пусть погибну,
Лишь брата бы от гибели спасти!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
правитьАрмилла, сердца моего услада,
Армилла, сердцу гибель и мученье,
Я больше не могу…
Что вас смущает
И огорчает так?
Мой брат Дженнаро --
Любовник ваш.. Жестокая, известно
Вам все, но скрыть хотите от меня
Вы смертный приговор мой, хоть незнанье
Мне смерть еще ужаснее несет.
Что за безумье вами овладело,
Миллон, скажите?
Нет, я не безумен,
Неблагодарная. Поступки брата,
Его неуважение ко мне
Известны вам и говорят открыто.
Мои министры видели сейчас,
Как по дворцу задумчивый ходил он
В глубокой грусти, как бы вне себя.
Он горестно вздыхал. Его глаза
Струили слезы горькие. Скрываться
Напрасно вам. Снимите эту тяжесть
Жестокую с груди моей, откройте
Мне все, смерть нанеся одним ударом.
Миллон, я отрицать не стану: эти
Рыдания, и странности, и вздохи,
И все, о чем теперь вы рассказали,
Внушают подозрение и мне.
Но сердце оправдать свое сумею:
Я обожаю вас, Миллон, и если
Неправду говорю я, гром небесный
Пусть голову мне поразит. Готова
Я к свадьбе. Не могла бы никому
Я дать ясней, правдивее залога
Своей любви. Быть может, романтичной
Сочтете вы и неправдоподобной
Внезапную и пылкую любовь,
И крепкую привязанность, что к вам
Питаю я: ваш брат тому причиной.
В течение короткого пути,
Что совершили мы, о вас он нежно
И в ярких красках, словно обольщая,
Со мною говорил всегда, наружность
Прекрасную, и нежные манеры,
И искреннее сердце, и характер
Ваш постоянный мне изобразил он --
И прежде чем увидела я вас,
К вам, побежденная, душой стремилась.
Решите сами, можно ль осудить
В Дженнаро верность и великодушье,
Что к вам он проявил. Вот все, что я
Могу о нем сказать вам.
Но зачем же
Хотел меня обидеть он презреньем
И странными поступками своими?
К чему вздыхать ему? К чему жалеть
О свадьбе, уж назначенной? Армилла,
Наверное, внезапной бурной страстью
Охвачен он и, видя, что теряет
Прекрасное светило, все ж не смеет
Открыться он ни вам, ни мне. Вот он.
Молю вас, друг, во имя той любви,
Которую ко мне вы проявили,
Хоть недостоин я ее; во имя
Священных уз, что нас сегодня свяжут
И что разрушить может смерть одна --
Усилья приложите, чтобы прежде,
Чем в храм пройдем мы, он сказал вам правду,
А мне, сокрывшись здесь, позвольте слушать.
Пусть не обидит вас ревнивый пыл,
Что грудь мою испепеляет. Вами
Я жажду обладать, но обладать
Хочу я вами в мире.
Успокойтесь,
Меня вы не обидели нисколько.
Казалось мне, что до сих пор от брата
Я гибель отвращал. Но вот, уже
Кончаются приготовленья к свадьбе,
А средства, чтоб на этот раз спасти
Его от зверя лютого, которым
Норандо угрожал мне, я не вижу.
О, жалкий ум людской! О, этот трепет,
Мной овладевший! Но моих мучений
Открыть причину не могу.
О боже!
Армилла здесь и слышала, быть может,
Мои слова… Остановилось сердце,
И кажется, что с каждым новым мигом
Я каменею.
Это ли, Дженнаро,
Желанный брак, веселие и радость?
Все эти слезы, вздохи и печаль,
Обиды ваши, странность повеленья
Раздоры порождают… Это ль праздник,
Что должен свадьбу украшать — ту свадьбу,
К которой вы стремились столько лет,
Которую устроили вы сами
Ценой таких трудов? Так вот начало
Моей счастливой жизни в Фраттомброзе?
Скажите же всю правду мне, Дженнаро.
Быть может, страх перед моим отцом,
Перед его могуществом великим
Вас против воли действовать заставил?
Сознайтесь мне!
О боже, речь мою
Она наверно слышала…
Армилла,
Что за нелепая, пустая мысль?
Где та опасность, что грозить нам может?
Здесь, во дворце, нам нечего бояться.
А если так — что ж делает вас хмурым,
Нетерпеливым, странным, заставляет
Смущать спокойствие мое и брата,
Расстраивать нам свадьбу? Ну, откройтесь.
Иль может быть… скажите… вас смущает
Внезапная любовь, что вам внушила
Моя наружность, хоть и недостойна
Она того. Ведь нет?.. Дженнаро… правда?
Я не права — я знаю. Ведь Миллону
Любимому такого огорченья
Не причините вы, Дженнаро. Брата,
Которого вы любите так нежно,
Вы жизни не лишите?.. Правда?.. Боже!..
Вы плачете… Что вижу?.. Вы в слезах!..
Армилла, нет, неправду вы сказали.
Люблю я брата больше, чем себя,
И знаю, что и в вас любить бы должен
Я, брата своего жену.
О горе!
Сказал я слишком много, и другого
Я не могу, не должен говорить…
И лишь молю, любовью заклинаю,
Что к брату вы питаете, той болью,
Что мне пронзает грудь, своей душой, --
Коль есть в вас милосердье, отложите
Венчание, не отдавайтесь брату…
Изменник! Ты не брат мне; все понятно!
Армилла — в храм. Алтарь уже готов.
В конце концов, сумею защитить я
Себя и вас от дерзких посягательств
Соперника, который тем преступней,
Что он мне брат. Сейчас же дам приказ,
И если он опять превысит меру,
То пусть погибнет. Трепещи! Идем,
Близка уж ночь, а я нетерпелив,
И промедлений не люблю. Идем же!
О, свадьба горести, а не веселья!
О приговор! Жестокая судьба!
Проклятый Ворон! Проклят будь тот миг,
Когда ты пал, стрелой пронзенный брата.
Теперь для брата ненависти я
Предмет и злобы. То же для Армиллы,
И для двора, и для всего народа,
А между тем, невинен я. На что же
Невинность мне, когда ее раскрыть
Я не могу!..
Да, да, раскрой ее
И в твердый камень тотчас обратишься.
Норандо, как ты здесь?
Меня об этом
Не спрашивай. Я все могу. Убил ты
Коня и сокола и тем зажег
В груди моей великий гнев. Отсрочил
Ты мщение, но мщенье совершится.
Сегодня ночью будет твой Миллон
Чудовищем погублен. Что ж, ступай
И тайну всем открой. Холодным камнем
Ты тотчас станешь. Пусть погибнет мир,
Но оскорбление, что ты нанес
Норандо непреклонному, отмстится.
Норандо, о Норандо! Господин мой!
Не слушаю. Я покажу тебе,
Как женщин похищать!
Жестокий враг,
Преследователь адский! Словно тень,
Ты около меня и наполняешь
Мне сердце страхом, болью и смятеньем,
А в мозг вселяешь ядовитых змей.
Ах, добрый старец! Нынче только вы
Остались мне верны, и знаю я
Что любите меня. Но как вы здесь?
Мне говорили, что в руках хирургов,
В беспамятстве от конского удара,
Вы находились. Я причиной был
И вашего несчастия. Смиренно
Прошу у вас прощенья друг…
Прощенье у меня? У вашего слуги? У человека, который вас обожает, который нянчил вас? У джудеккинского сердца? Правда, я был у хирурга; он мне вправил вот эту руку, которая была вывихнута и положил примочку сюда на голову. Она, как видите, немного поломалась.
Кроме того, он натер мне мазью все тело. Я был весь покрыт синяками, не мог двигаться, не мог вздохнуть, но слова… слова, сынок, сильнее всяких лекарств. То и дело слышишь: при дворе распря между братьями. Король разгневан. Принц всячески оскорбил его. Между ними была ссора. Король грозился убить принца. Дело не обойдется без трагедии. Весь город ропщет. Конечно, эти лекарства хуже самой болезни, но они выгнали меня из кровати, заставили позабыть боль и дали силы бедному, больному, ненужному старику, который пришел от чистого сердца посмотреть на вас, услышать из ваших уст, что за причина всем этим беспорядкам, от всего сердца дать вам хороший совет, и в крайнем случае, потерять на вашей службе несчастный остаток дней своих, если я не сумею сделать ничего лучшего.
Меня растрогал бедный старичок!
Не плачьте Панталоне. Правда все,
Что рассказали вам, но ведь об этом
Мне плакать следует, а не другим.
Дорогой сынок, сердце мое! Простите, если я говорю вам так, как если бы я был вашим отцом, а не как подданный и слуга. Расскажите мне все. Откуда все эти ваши странные выходки, обиды, дерзости, направленные против вашего брата, — брата, до сих пор бывшего вашей единственной любовью? Если у вас лежит что-нибудь на сердце, если вас чем-нибудь обидели — откройтесь мне. Если вы окажетесь правы, я, старик, как есть, сам первый посоветую вам, как получить удовлетворение, но способом благородным и достойным вас. Убивать сокола у человека в руках или отрубать ноги коню, когда на него собираются сесть — простите меня — но на Джудекке это называется низостью, местью живодера, а никак не принца. Если у меня есть какие-нибудь заслуги, если вы дорожите вашей честью и не хотите смерти бедного старика, который вас так любит, будьте со мной откровенны, удостойте меня… удостойте меня своего доверия. Не делайте меня простым зрителем надвигающихся несчастий, при одной мысли о которых сердце мое пронзают сотни кинжалов.
Ах, дорогой мой друг, старик достойный,
Пример высокий каждому слуге,
Честь города прекрасного, откуда
Вы родом! Для чего хотите вы
Страданья прекратить, их умножая
Стремлением найти причину бед,
Вас огорчающих?
Ах, слишком много
Я говорю. Вся кровь во мне застыла!
Да ну же, милый, бросим говорить загадками, как оракулы. Откройте мне все. Потушим распрю. Дайте мне вашу руку, пойдем вместе в храм, и там среди всего народа, собравшегося на свадьбу, покажитесь веселым, обнимите брата, поцелуйте его. Таким образом мы заставим прикусить все завистливые языки, враждебные спокойствию и миру.
Так, значит, брат мой в храме, значит, свадьба
Последует? Ведь правда?..
Синьор, позвольте… Что я слышу? Вам, может быть, неприятна эта свадьба? Быть может, у вас какая-нибудь любовь… Ну чего там… Кто знает? Почему бы и нет?.. Вы молоды… Бывают случаи, когда нельзя сопротивляться. Почему вы не сказали мне этого, когда мы были на галере? Я повернул бы парус в обратную сторону, и мы отправились бы… Да куда же, как не в Джудекку!..
Внушает ужас каждое мне слово:
Все чудится, что вижу я Норандо,
Что он передо мной, что в камень хладный
Я превращаюсь. Но спасти ведь надо
Мне брата. Избегать мне должно речи
Об испытаньи.
Знаю, Панталоне,
Что в тяжких обстоятельствах моих
Все мне враги, и только вы один
Ко мне привязаны. Клянусь я Небу
И вам клянусь, что брата я люблю
Гораздо больше, чем себя. В Армилле
Люблю лишь братнину жену. Не мог я
Того не сделать, что сегодня сделал.
Ни слова больше не скажу я. Вашей
Любви свою невинность поручаю
И честь свою. Теперь я ухожу,
Но кажется, что Небо указует
Мне верный путь. Спасу я брата или
Я из любви к нему погибну сам.
Нет, нет, я пойду за вами. Я хочу быть с вами… Постойте… Послушайте… Скажите мне…
Приказываю вам остаться здесь.
Прощайте.
Что ж, я останусь. Я слуга, должен повиноваться. Но что же это за тайны?
«Клянусь я Небу
И вам клянусь, что брата я люблю
Гораздо больше чем себя. В Армилле
Люблю лишь братнину жену. Не мог я
Того не делать, что сегодня сделал».
Разберись тут[1]. Я ничего не понимаю. Здесь есть какая-то чертовщина. Но я готов жизнью побиться об заклад, что он сказал правду. Я хорошо знаю этого мальчика — сам ведь его воспитывал. С детских лет он был всегда самой искренностью и никогда не врал. Разобьет ли бывало чашку, стащит ли яблоко, напустит ли лужу, никогда не выгораживал себя каким-нибудь вздором, как учила его моя жена, добрая душа — нянькой его была, — свалив это на кошку, горничную или собаку. Он сразу говорил: «Синьора мамаша, это сделал я. Простите, я больше никогда не буду». И так с первого дня, как он научился говорить, до теперешнего времени — а сейчас ему уже двадцать лет, — он никогда не был способен соврать. Я знаю, чего ему стоило обманным образом похитить принцессу. Но дело шло о спасении брата, и нельзя было поступить иначе. О Юпитер, укажи мне путь, чтобы защитить невинность, которую невозможно доказать, но которая, тем не менее, все же невинность. Бедняжка! Он поручил себя мне, одному мне. Родной мой, всеми покинутый мальчик!..
Скажите, адмирал: не встречался вам принц
Дженнаро?
Почему вы меня об этом спрашиваете?
Поручение дал мне король.
Ай, ай, ай!
Что же за поручение, дорогой синьор Леандро?
Видели вы его, или нет?
Видел; но скажите мне, ради бога, что за приказания вы получили?
Куда же он пошел, что я его
Нигде найти не мог?
Когда я узнаю, в чем состоит ваше поручение, я вам это скажу.
Я не обязан
Вам открывать монаршие веленья.
Его найти сумею и без вас!
Ах, собаки! собаки! Наверх ему отданы какие-нибудь решительные и жестокие приказания. Пойду за ним вслед и постараюсь все у него выпытать.
Адмирал, вы не видели Леандро?
Видел, а что вам нужно?
У вас у всех удивительно веселый вид. Сразу заметно, что вы собираетесь на свадьбу. Наверно получили добрые вести?
Куда он пошел? Скажите скорее. У меня приказ от короля.
Ах, дорогой Тарталья, если вы мне друг, если вы меня любите, расскажите, какие приказания вы получили.
Для меня это не составляет труда — я вам скажу их сейчас же. Леандро было приказано арестовать принца в его комнатах. Для меня доза усилилась: он не успокоился и хочет, чтобы принца тотчас же отвели на Остров Плача и там заточили.
На Остров Плача! Король идет против такого достойного брата? Против собственной крови? Это жестокость! Бедный невинный принц!
Невинный? Но ведь он зарезал сокола у него в руках и убил под ним коня; вам следовало бы об этом помнить: разве не по этому случаю у вас рука на перевязи и проломленная голова?
Это все пустяки. Причина всего этого никому неизвестна. А я ее знаю, то есть, вернее, я ее тоже не знаю, но знаю, что он невинен.
Но ведь после всех этих дерзостей король застал его на коленях перед принцессой, причем он целовал ей руку, ласкал ее и говорил ей плача: «Ах, дорогая! Ах, жизнь моя, не выходите замуж за моего брата, если не хотите, чтобы я погиб!» Что ж это тоже невинность?
Черт возьми! Это, конечно, уж много!
Ну, так что же? Разве вы можете проникнуть в эти тайны?
Тайны? Здесь не нужно объяснений. Король впал в еще большую подозрительность, в особенности, не видя его среди свиты в храме, и прекрасно делает, убирая от себя брата, который может сделать еще что-нибудь похуже и даже зарезать его из ревности в кровати вместе с супругой. Весь двор негодует и раздражен против принца, а народ в волнении. Таким господам надо рубить головы. Но у вас проломлена голова и, вероятно, сотрясение мозга, потому вы и говорите вещи приличные сумасшедшему.
А по-моему, вы министр-предатель, человек без всякого сердца, один из тех (как говорит пословица), кто любит иметь дело с бешеными собаками. Вы только ищете, как бы играть на руку страстям короля, достигнуть собственного благополучия и, вместо того, чтобы лить воду, раздуваете огонь, и видя, что возникает скандал, распря между двумя братьями, прежде так любившими друг друга, радуетесь известиям, которые должны бы заставить вас плакать, разорвать вам сердце, как это случилось со мной, бедным стариком, лишенным на веки спокойствия, который, быть может, сегодня вечером лишится жизни под бременем этих огорчений.
Несмотря на все дерзости, которые вы мне насказали, дорогой адмирал, вы меня заставляете плакать, потому что я знаю вашу любовь к принцу Дженнаро; но виноват-то он, а не я, и приказания его величества должны быть исполнены.
Да, это правда. Надо повиноваться королю. Из всех придворных только я, хоть и бедный джудеккинец, постарался бы успокоить душу моего короля, и, если бы он настаивал на том, чтобы идти против брата, у меня скорее хватило бы духу отказаться от должности, потерять положение, подвергнуться заточению, чем сообщить мальчику о стольких бедах, стольких огорчениях.
Но в Неаполе, дорогой Панталоне, воспитаны не так, как в вашей Джудекке, и принято исполнять приказания короля быстро, хотя и менее героично.
Что ж, исполняйте! Но я, синьор, родился в Джудекке и еще могу показать вам, как бросают счастье и удобства, чтобы окончить дни в изгнании, около бедного несчастливца, покинутого всеми, но которого я никогда не перестану любить.
Труффальдин выходит в страшном волнении. Спрашивает, слышали ли они о великих происшествиях.
Панталоне спрашивает, не помирился ли принц со своим братом.
Тарталья спрашивает, не сделал ли Дженнаро какой-нибудь еще большей грубости.
Труффальдин становится в позу декламирующего трагика и начинает серьезным, тоном: «В то время как»… прерывает рассказ, просит, чтобы его, ради бога, не останавливали, потому что один поэт написал для него повествование в стихах, и он этим может прославиться. Он надеется, что запомнил его наизусть.
Панталоне предлагает ему торопиться, так как предвидятся еще большие несчастия.
Тарталья ожидает новых сумасшествий Дженнаро.
Труффальдин снова напускает на себя карикатурную серьезность и с трагическим пафосом и аффектацией декламирует следующее повествование, академически жестикулируя со свойственной его характеру неуклюжестью.
В то время как народ, столпившись в храме,
С волненьем свадьбы ожидал, и жрец
Стоял у алтаря, король Миллон
Держал Армиллу, нежную Армиллу
За руку, и под звуки флейт, тимпанов,
В созвучьи музыкальных голосов
Был заключен союз давно желанный.
Но вдруг, о ужас! Совами весь храм
Наполнился и птицами ночными,
Зловещими предвестниками. Всюду
Они летали. Гулко своды храма
Их жалобные крики повторяли,
А сотни, сотни псов, наполнив храм,
Завыли страшным голосом, упало
Тут зеркало с расписанной стены
И разлетелось в мелкие осколки,
А ваза с солью, что на алтаре
Стояла — опрокинувшись, разбилась.
Затем над головой монарха филин
Вдруг стал парить; огромная сова
На голову царице опустилась
И острыми когтями растрепала
Ей волосы и дивный хохолок.
Нетерпеливо спрашивает, чем же кончилось происшествие.
Отвечает, что устал говорить стихами, он боится надоесть им, так как ему не подходит говорить стихами, а потому кончит прозой. Король и народ были потрясены зловещими предзнаменованиями. Леандро пришел доложить королю, что Дженнаро нигде нельзя найти. Король исполнился великих подозрений и страха перед мятежом со стороны брата, а потому отдал приказ поставить всех солдат под ружье и распорядился, чтобы все придворные стояли эту ночь на страже. После этого он удалился с супругой в брачные покои и т. д.
В отчаянии, что нигде не могут найти Дженнаро, выражает опасение, что он пошел топиться, и, оплакивая его, выходит с криками с одной стороны.
Слыша приказ находиться ночью на страже, выходит с другой стороны, запастись крепким табаком, как лекарством от сонливости.
Уходит привести в порядок своих охотничьих собак, чтобы напустить их на Дженнаро, если он ночью будет сумасшествовать.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
правитьзажженным факелом в одной руке и обнаженным мечом в другой.
Могли, конечно, корни, ветви, камни,
Что в подземельи, временем забытом,
Находятся, шаги мои замедлить,
Но не остановить меня. Ведь слишком
Близка мне жизнь возлюбленного брата,
Хоть он и враг мне. Выхода другого,
Откуда бы дракон проникнуть мог
В покои к брату — нет: я это знаю.
Здесь жизнь свою оставлю! Смерть откроет
Мою невинность, если я словами
Всей правды обнаружить не могу.
Но что за жар, что за огонь и смрад.
Отравлен воздух… Дух мне захватило…
То адского чудовища дыханье,
Что угрожает нам — оно уж близко.
Вот, вот оно вошло через балкон.
Ужасный вид! О праведное Небо!
Ты видишь все, заботишься о слабых…
Дай силу этому мечу, руке
И сердцу, верному твоим веленьям.
Твоей ужасной пасти, жадный червь,
Я первой буду жертвой.
Горе мне! Покрыт алмазной крепкой чешуею
Жестокий этот зверь.
Мой брат! О боже! Тебя я плохо защищаю…
Вам
Удар последний посвящаю боги!
Изменник! Как? Ты здесь? Один? И ночью?
С мечом в руке? Неистовый, безумец,
Ломаешь двери и пришел затем,
Чтобы злодейски жизнь отнять у брата?
Чудовище исчезло, защищаться
Я больше не могу.
Вот эта жизнь,
Вот кровь, что жаждешь ты пролить. Твой меч
Еще дрожит от страшного удара,
Быть может, смерть твоя…
О, брат мой, знай, Что я пришел сюда…
Что для твоей я…
Но больше говорить я не могу.
Жестокая судьба!..
Сюда, эй, слуги,
Сюда идите. Где вы?
Что прикажете, ваше величество?
Ах, черт! Что это? Что я вижу?
Как! О Небо!
Небрежные, бессовестные слуги,
Так вот, как жизнь монарха вы храните,
Иль вы мои забыли подозренья?
И, вопреки веленью, допустили
Предателя в ближайшие покои,
Предателя, что меч поднять дерзнул,
Разрушил дверь одним ударом, брата
В объятьях сна хотел убить!
Злодей! Тотчас его обезоружьте.
Я не понимаю, каким образом…
Король мой, смущены мы и не знаем.
Как он вошел…
Они невинны, брат,
Я шел сюда забытым подземельем
Наученный той страстью, что пронзает,
Мне грудь. Лишь из любви к тебе пришел я
Сюда, о брат мой; меч мой обнажен,
Но из любви к тебе. Я дверь разрушил,
Но сделал это из любви к тебе.
Что за слова? Что за любовь? Безбожник!
Не спрашивай, любовь меня вела.
Я знаю, что любовь! Но что я медлю?
Души преступной, крайностью смущенной,
Безумные те речи. Пусть сейчас же
Его обезоружат и в тюрьму
Суровую отправят. Соберется
Совет наш королевский и решит,
Как с жизнью быть его.
Неблагодарный!
Вот вам мой меч и вот вам жизнь моя.
Пусть навсегда меня избавит смерть
От всех тревог. Нет больше сил! Быть может,
Настанет день, и брат меня оплачет
И над могилой с горькими слезами
Напрасно будет звать меня невинным.
Теперь ты будешь рад, Норандо злой,
Ведь эта кровь — достаточная жертва.
Других несчастий с братом не случится
И радостно с Армиллой проживет
Он дни свои.
Ах, принц, что привело вас
К такому преступлению?
Как же это вы так, Дженнаро?
Довольно!
Упреков я от вас не потерплю.
Министры вы — так слушайтесь монарха.
Ну что ж, мы исполним приказ?
О, без сомненья.
из боковой кулисы. Они встречаются.
Что за волненье, что за шум, принцесса?
И почему здесь во дворце повсюду
Горящих факелов я вижу блеск?
Ночь превратилась в день. Толпой солдаты
Повсюду ходят, бегают министры
И шепотом смущенным отдают
Приказы, порученья. Что случилось?
Оставь меня! Здесь спрятавшись, Дженнаро
Открыл насильно дверь и, обнажив
Свой острый меч — хотел в моих объятьях
Убить Миллона, моего супруга,
Родного брата. Он в тюрьму посажен,
И жду теперь я крови и убийств,
А не спокойствия и счастья.
Как? Что говорите? Где же ваш супруг?
Разгневанный, вздохнул он, посмотрел
Тут на меня и, горькими слезами
Заплакав, в кабинет свой удалился
И заперся. На все мои мольбы
О том, чтоб он открыл мне, лишь рыданья
И плач могла услышать я.
Армилла,
Принцесса, дочь моя, бежим отсюда,
Бежим скорей в пещеры гор скалистых.
Час настает, когда свершится, видно,
Все, что от вас скрывала я.
Скрывала?
Скажи скорей и сердце мне пронзи.
Скажу вам все. Когда вы родились,
Норандо, ваш отец, хотел совета
У мудрецов спросить о вас. Узнал он,
Что за убийство птицы чернокрылой,
Ужасному гиганту посвященной,
Похищены вы будете. Отсюда
Проистекут несчастья, смерть и гибель,
А сам он, злой звездой своей ведомый.
Бесчеловечным станет и слепым
Орудием мучительных тревог.
Вот почему, Армилла, ваш отец
Вас строго охранял и взаперти
Всегда держал. Но слабый ум людской
Ведь должен уступить судьбе и звездам:
В конце концов, пророчество сбылось.
Бежимте же Армилла, чтоб всецело
Оно не оправдалось. О, не будьте
Неслыханных свидетельницей бед,
Кровопролитий и других ужасных
Превратностей судьбы!
Бежать мне? Как же
Супруга дорогого мне покинуть?
Останусь здесь. Присутствие мое
Полезным может быть. В конце концов,
Смерть прекращает всякие тревоги,
Я не боюсь ее.
Дитя слепое,
Неосторожное дитя.
Лишь вам, о, стены мрачные темницы,
Вам, камни, цепи, крепкие оковы,
Дженнаро бедный может рассказать,
О том, как, очи брату сохранив
И спасши жизнь ему, пришел он к смерти.
Ведь человеку не могу открыть
Ни правды, ни причины этих действий,
Иль хладным камнем стану. Положенье
Бывало ли ужасней, чем мое? Умру.
Но ты, Норандо, злой Норандо,
Ты, что наверно близ меня теперь
Невидимый находишься и видишь;
Мои страданья — кончатся ль, скажи,
С моею жизнью огорченья брата.
Жестокого ко мне, но потому лишь,
Что ты того желал?
Умри, грабитель!
Умри с клеймом изменника. Открой
Свою невинность, если хочешь. Станешь
Сейчас же изваяньем, но умрешь ли,
Иль в камень обратишься — знать не будешь
Того, что с братом станет и с Армиллой,
С моей родной, с моей любимой дочкой.
Так требует судьба; так я хочу.
Жестокий, выслушай…
Не стану слушать,
Я покажу, как женщин похищать.
О Небо, Небо, Небо, ты все слышишь,
Ты справедливо, — помоги! Тебя лишь
О жалости просить могу. О сжалься!
Дженнаро, сын мой, жизнь моя! Я не спрашиваю вас о причине ваших проступков, не мучаю вас и не упрекаю. Нельзя терять ни минуты. Королевский совет уже собрался; вопрос только о том, в какой форме заставить вас умереть. Вас ожидает смерть, это несомненно. О боже! Одно это слово заставляет меня умереть от ужаса. К счастью, всем своим достоянием я подкупил стражу, приготовил двенадцативесельную фелуку. Не будем терять времени, идем сейчас же. Да совершится воля судьбы! Я богат уже тем, что спасу вашу жизнь. Не будем терять времени, дорогой сынок, следуйте за мной.
Как мне бежать? Благодарю вас, друг, --
Единственный в моем несчастьи. Должен
Остаться я. Внезапный мой побег
В преступника меня бы превратил,
А я невинен и умру невинным.
Ах, жизнь моя, теперь не время говорить о невинности. Это было сумасшествие… Это было все, что хотите, но…
Преступником считаете меня!
Ну? Пусть вы не виновны, если вам угодно. Разве это вам поможет? Теперь только бегство поможет нам выиграть время, привести к разбирательству дела, придать когда-нибудь всему происшедшему окраску невинности и снова вернуть вам расположение брата. Приговор, объявляющий вас изменником, проливающим родственную кровь, мятежником; верная смерть, душа моя, при всем народе, на плахе от руки палача — вот что сразу сделает вас для всех преступником, — вот чему не помогут никакие лекарства, и это покроет вашу память позором. Ах, дорогой мой, послушайтесь меня, как отца, не будем терять ни минуты, дайте мне вашу руку. Мужайтесь.
Ах, старый друг, вы слишком, слишком правы.
Смерть утвердит виновность, и бесчестным
Останусь в памяти. Но бегство тоже
Наложит тень.
И умереть не должен…
Не должен и бежать.
Одно лишь средство…
Ну, так скажите же скорей, какое это средство, если не бегство, о котором я вам говорю.
Да, милый друг, одно лишь средство есть,
Чтоб не бежать, не умереть позорно,
Чтобы мою невинность доказать,
Хоть для меня то средство хуже смерти,
И при одной лишь мысли в жилах кровь
Похолодела.
Уступить придется
В конце концов, судьбе моей жестокой.
Бесчестным пусть меня не назовут.
Что за тайны? Что за средства? Ах, сынок, подавите в себе безумие и, каково бы ни было это средство, употребите его тотчас же. Смерть уже над вашей головой, и мне кажется, что я слышу…
Довольно, добрый старец вот оно:
Ступайте к брату и ему скажите,
Что я хочу с ним говорить пред смертью,
И если, вспомнив все мои дела,
Найдет он хоть одно, что благодарность
В нем вызвать может, пусть он не откажет
Мне в милости поговорить с ним прежде,
Чем я умру. Тогда никто не скажет,
Что я бежал, иль что бесчестным умер,
А вы довольны будете, увидев,
Что я невинен.
Вы говорите серьезно?
Да, идите к брату;
Пусть он придет. Останется доволен.
О сынок, я опять могу вздохнуть посвободнее. Поцелую вас,
и бегу к вашему брату. Я буду молить, плакать, брошусь на колени. Что за веселье меня ожидает! Поцелую вас еще разок и затем лечу.
О бедный старец! Сколько горьких слез
Прольют твои глаза, что за тревоги
Ждут брата моего и Двор, и Царство,
И всех несчастней все же буду я.
Небо знает, ваше высочество, с какой скорбью, с каким горем я прихожу к вам… У меня дрожит голос… Я не знаю, с чего начать… Но я министр…
Ну да, Тарталья, знаю. Ведь вопрос
О голове моей решен. Не так ли?
С вашего разрешения… У меня здесь бумага; я не знаю, хватит ли у меня духу прочитать ее… Но вы меня поймете и так.
Парламент королевский, рассмотрев
Все действия Дженнаро, особливо
Ночное нападение с оружьем,
И, находя тягчайшим покушенье,
Направленное явно и бесспорно
Против особы брата — короля,
Признал его достойным смерти. Пусть
Умрет, пред всем народом обезглавлен.
И приговор мой подписал Миллон?
С вашего разрешения… Смотрите здесь:
Миллон, король Фраттомброзы.
Бесчеловечный брат!
Простите меня, ради бога. Вам, стража, я его поручаю. Через час приговор будет приведен в исполнение. Я ухожу, потому что чувствую, что не в силах больше выдерживать. Счастливый день вашему высочеству.
Так значит, должен
Решиться я на этот шаг жестокий!
На просьбы адмирала и на ваши
Явился я, но, главное, подвигли
Меня на это клятвы старика,
Что я из ваших уст узнаю все
И что невинны вы, Дженнаро. Знаю,
Вы будете просить меня отсрочить
Смерть, угрожающую вам. Мне жаль вас,
И я хотел бы видеть вас невинным,
Но не могу надеяться: ведь слишком
И непростительны, и очевидны
Все ваши покушения. Довольно…
Я не жесток. Я здесь, и буду слушать.
Пускай садится он, снимите цепи.
Я не считал жестоким вас. О, если б
Я был слепым, чтоб почерк ваш не видеть
И ваше имя, давшее мне смерть.
Проступок ваш — парламент и законы --
И польза государства --
Я пришел
Не для упреков. Видеть я хочу
Невинность вашу. Не жесток я…
Горе!
О, я несчастный! Ужас и нужда
Меня влекут и сдерживают!
Брат мой,
О, вспомните, как были мы детьми
Невинными и как всегда любовь
Нас связывала так, что ни минуты
Мы друг без друга не могли остаться.
О, вспомните вы нежность и согласье
В младенческих забавах. Никогда
Ни зависти ребяческой, ни ссор
Меж нами не было. Мы все подарки,
Все достоянье поровну делили
С веселым поцелуем. Не могли
Мы друг без друга радоваться им.
О, вспомните мой брат, как я всегда
Пред воспитателем, учителями
Брал на себя вину проступков ваших,
А вы в моих винились. Лихорадкой
Один, бывало, заболеет — грусть
Другим овладевала, и он плакал,
В руках своих сжимая руки брата,
И никогда не отходил от ложа.
То пот с лица отрет, то насекомых
Докучных прочь отгонит, то предложит
Лечебный горький сок с мольбой умильной,
Сам пробует его, чтоб этим брата
Подбодрить своего. Но для чего
Мне вспоминать теперь о той любви?
Прошу вас, брат, один лишь укажите
Поступок мой от юности и вплоть
До зрелых лет, который не внушен был
Любовью, самой нежною любовью.
И, наконец, припомните тревоги,
Волнения, опасности, которым
Я подвергался с самой той поры
Когда стрелой вы ворона пронзил
Ведь из-за вас похитил я девицу --
Шаг роковой, хоть он и дал вам жизнь --
А вы меня считаете виновным
В злодейском покушеньи? Вы меня,
Жестокий брат, приговорили к смерти?
Приговорил вас к смерти ваш поступок.
Я не затем пришел сюда, чтоб слушать
Людей, в речах искусных. Я пришел,
Чтоб невиновность вашу обнаружить --
Ее мне докажите, иль уйду.
Жестокая звезда! Пускай покинет
Меня смущенье и вооружит
Мне душу твердость пред тяжелым шагом.
О брат, клянусь, невинен твой Дженнаро.
На смерть невинным брата осудил ты.
Молю тебя, не вынуждай невинность
Доказывать тебе.
В слезах и вздохах
Приговоренного не вижу доказательств
Невинности.
Тебя я оставляю
Наедине с раскаяньем и скорбью.
Жестокий, стой, и если ты горишь
Желанием меня невинным видеть,
Меня таким увидишь. Приготовься
Оплакивать погибшего невинным,
Оплакивать без пользы.
Вот, Норандо,
Твое отмщенье. Я теперь сдаюсь.
Послушаем-ка эти предсказанья,
Послушаем невинность.
Я похитил
Армиллу из любви к тебе. Коня
И сокола я приобрел, надеясь
Тебе их в дар приятный поднести.
Я сокола убил, убил коня,
Молил Армиллу, чтоб на брак с тобою
Она не соглашалась и теперь
Тебе открою я всему причину:
В то время, как один я отдыхал,
Вдруг надо мной явились две голубки,
Чудесные голубки-говоруньи,
И передали странные угрозы,
Затем отец Армиллы, злой Норандо
Явился мне и гневно подтвердил
Слова голубок.
Небо! Все ж пришлось
До страшного дойти мне превращения.
Слова голубок и Норандо — вот:
«Дженнаро злополучный, погибший навсегда!
В тот миг, когда Миллону он сокола вручит,
Миллона этот сокол мгновенно ослепит,
А если не вручит он, иль выдаст тайны эти,
Поступком или словом, кому-нибудь на свете,
На тот и этот случай неумолим указ:
Холодным изваяньем он станет в тот же час».
Я должен был отдать его тебе
И вместе с тем убить, чтобы спасти
Твои глаза, молчаньем же спасал
Свое существованье.
Боже правый,
Я чувствую, как в мрамор превращаюсь!
Что за землетрясенье?..
Не беги, Бесчеловечный, выслушай сперва
То, что голубки дальше мне сказали:
«В тот миг, когда Миллону он скакуна вручит,
Миллон коня коснется и будет им убит,
А если не вручит он, иль выдаст тайны эти,
Поступком или словом, кому-нибудь на свете,
На тот и этот случай неумолим указ:
Холодным изваяньем он станет в тот же час».
Я должен был отдать его тебе
И вместе с тем убить, чтоб жизнь твою
Спасти, себя молчаньем охраняя.
Свершается жестокий приговор,
О боже!
Как! Что вижу я, несчастный?
О брат, остановись. Невинный брат мой,
Замкни уста! Не говори!
Жестокий,
Теперь уж поздно! Раз ты захотел,
Так испытай раскаянье и ужас
В том, что невинен я. И наконец
Они сказали…
Замолчи!..
Сказали:
«Когда Миллон Армиллу в объятья заключит,
Чудовище ночное Миллона поглотит,
А не вручит Армиллу, иль выдаст тайны эти,
Поступком или словом, кому-нибудь на свете,
На тот и этот случай неумолим указ:
Холодным изваяньем он станет в тот же час».
Сражался я с драконом этой ночью,
Когда я дверь рассек. То был удар,
Который спас тебя и быть бы мог
Причиной, чтоб ты жизнь мне сохранил,
Которую… теряю… Берегись…
Норандо… Вот… Я больше не могу.
О Небо, разрази меня громами!
Брат, кто тебя похитил у меня?
О боже! Слуги! Воины! Министры!
Невинен был мой брат! Его я предал
И я повинен смерти! Отнесите
Немое изваянье во дворец.
У ног его я изойду слезами!..
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
правитьОба эти персонажа держат под мышкой тюки со своим имуществом. Они решили покинуть этот двор, который стал слишком несчастным. Высказывают соображения, соответственно своему характеру, по поводу обстоятельств, в которых находится двор.
Бригелла скуп. Он находит, что, благодаря обшей печали, пресеклись пути для наживы, а потому ловкий человек должен покинуть это место.
Труффальдин паразит. Он находит, что кухня бездействует, что пресеклись все пути к бражничанью; следовательно, ловкий человек должен отсюда уйти.
Оба эти персонажа созданы для того, чтобы заставлять смеяться. Все при дворе стало серьезным и меланхоличным, вплоть до горничной, а потому он здесь больше не к месту.
Бригелла, что они здесь, как цветы в море или как рыба на лужайке и т. п.
Труффальдин: или как сыр в библиотеке.
Бригелла: или как вода за столом немца.
Труффальдин: или как актеры в плохо посещаемом театре и т. д.
После диалога, в котором сатирически очерчиваются двое скверных слуг, которые не чувствуют благодарности за полученные благодеяния, но покидают своих хозяев впавших в беду, полагая что благоразумный человек должен искать счастья в другом месте, они уходят.
Где он, мой мальчик? Где он, сердце мое, кровь моя невинная? Стража, умоляю вас, пустите меня.
Где же он?..
Сын мой, зерцало невинности, пример всех добродетелей! Ах, у меня еще сейчас звучат в ушах ваши последние слова:
«Ступайте к брату. Пусть он не откажет
Мне в милости поговорить с ним, прежде, --
Чем я умру. Тогда никто не скажет,
Что я бежал, иль что бесчестным умер,
А вы довольны будете, увидев,
Что я невинен».
Дорогой мой, я и был орудием вашего несчастья, но орудием невольным. Я думал, что поступаю хорошо, а оказывается, добрая половина вашего несчастья лежит на мне.
Но кто бы мог подумать, сердце мое, что за этими словами будет крыться подобного рода несчастье? Во всяком случае, я прошу у вас прощения.
Слезы, которые я проливаю над вами, говорят за мое сердце. Я хотел бы показать вам всю душу, чтобы вы могли увидеть, как охотно я поменялся бы с вами положением. Впрочем, я дал бы вам этим немного и, быть может, сделал бы вас еще более несчастным потому что на всем свете нельзя найти жизнь более горькую, чем жизнь этого бедного старика.
Эти уста, которые были моим утешением, больше не говорят со мной… Я больше не достоин быть утешенным, быть упрекаемым этим голосом, который снимал у меня всякую тяжесть с сердца… У меня нет больше сил вынести этот вид, смотреть на все, не хватает духа… Я лишаюсь чувств… Я чувствую, что падаю… Сделаю над собою усилие и пойду в самую темную комнату дворца, чтобы плакать там наедине в ожидании смерти, которая, чувствую, уже близка.
Оставьте вы меня, друзья, солдаты:
Здесь жажду умереть в слезах. Пусть пища
Уж подкрепленья больше никогда
Мне не приносит.
Здесь умру. Пусть дух мой
Покинет это горестное тело
Меж вздохов тяжких и кровавых слез.
Мой милый брат, невинный брат мой, кто,
О, кто тебя похитил у меня?
Я был изменником, злодеем был я,
Что отнял жизнь твою — жизнь дорогую,
Жизнь моей жизни. Если б только мог я
Тебя уверить в том, что подозренья
Жестокие мои причиной были
Того, что я скрепил твой приговор,
Скрепил затем лишь, чтоб узнать всю правду
Из уст твоих о стольких тайнах! Впрочем,
Я никогда б не согласился видеть
Исполненным жестокое решенье --
Клянусь я в этом Небу, — раз услышать
Меня не можешь ты, а если б даже
Ты слышал — все ж, быть может, не поверил.
Клянусь я Небу, хоть вотще клянусь --
Прощенья все равно не получу я.
Прости меня, о брат! Молю, прости!
Ведь мести ты другой желать не можешь,
Как видеть смерть мою — ее увидишь
Перед собой. У ног твоих умру.
Когда ж паду на землю бездыханным,
У ног твоих моя могила будет,
И станешь ты победным изваяньем
Над головой моей, а на плите,
Которая меня навек покроет,
Изобразят мой грех, твои заслуги,
Жестокость непомерную Норандо…
Судьба жестока, я ж ее служитель.
О, кто ты?
Я Норандо — царь Дамаска
И вестник бед великих. Правда, в мрамор
Дженнаро превратился, и теснят
Рыданья и тревоги грудь твою.
Записано на роковых скрижалях
И Ворона убийство, и проклятье,
Которое почило на тебе,
Записано Армиллы похищенье,
Записано и то, что быть жестоким
Я должен к роду твоему; жестоким
И к самому себе, чтоб отомстить.
Норандо… Господин мой — все ты можешь:
Жизнь отними мою, но только брату
Верни первоначальный вид.
Нельзя
Желать того, что невозможно. Встань.
Из мрамора освободить Дженнаро
Одно лишь средство может.
Злые звезды,
К чему меня приговорили вы!
Вот средство: пусть кинжалом этим будет
Над статуей зарезана Армилла.
Лишь кровь ее, обрызгав изваянье,
Вернуть Дженнаро может к жизни вновь.
Коль хватит мужества в тебе, чтоб средство
Такое применить, — исполни это.
Другого средства указать не в силах.
Страдай, Миллон,
ведь я страдаю тоже.
Остановись… Послушай… ведь она,
Жестокий, дочь твоя!.. Моя супруга,
Что слышал я!
Беги, беги Армилла!
Ты медлишь в обиталище Эдипа,
Иль даже в худшем, средь мучений ада.
Не стану от тебя бежать, супруг мой.
Сюда пришла я, чтобы дать совет --
Не презирай его, хоть он и женский.
Какой совет?
Пойдем с тобою вместе
На судно и к Дамаску путь направим.
Там, пред отцом упавши на колени,
Мы о прощеньи будем умолять;
Так горячи Армиллы будут слезы,
Что, без сомненья, сердце у Норандо
Смягчится, и вернет из состраданья
Он бедному Дженнаро прежний образ.
Простив, он нас супругами признает,
И в мире заживем.
Любовь моя,
Не говори о мире! Нежной речью
Ты только хуже мне терзаешь сердце.
Ведь мира нет, Армилла дорогая,
Отныне мой удел — одни рыданья,
Отчаянье, и бешенство, и смерть.
Знай, что Норандо только что являлся
Сюда ко мне. И я с ним говорил,
Но слушать он не стал. Он непреклонен,
И к брату, и ко мне, к тебе самой…
О боже! Что сказал он…
Здесь — Норандо?
Зачем меня здесь не было!.. Ужели
Спасти Дженнаро средства не просил ты?
Просил, Армилла, но узнать его
Ты не старайся.
Ах, скорей! Хочу
Его я знать. Что говорил отец?
Не спрашивай.
Нет, все сказать ты должен!
Что хочешь знать ты и к чему меня
Ты принуждаешь, милая супруга!
О, брат мой, брат, теперь навек погибший!
Жена, не принуждай меня…
Скажи! Хочу узнать я средство.
Бесполезно И узнавать его, раз примененье
Немыслимо.
Хочу, хочу я знать.
Армилла, ужаснись! Отец жестокий
На все мои мольбы ответил так:
Вот средство:
Пусть кинжалом этим будет
Над статуей зарезана Армилла --
Лишь кровь ее, обрызгав изваянье,
Вернуть Дженнаро может к жизни вновь.
Коль хватит мужества в тебе, чтоб средство
Такое применить, — исполни это.
Другим помочь тебе я не могу.
Страдай, Миллон. Ведь я страдаю тоже.
Так он сказал и скрылся, но огнем
И серою мои прониклись жилы.
Теперь, Армилла, видишь ты сама.
Возможно ль применить такое средство,
И видишь, что в отчаяньи безумном
Себя убить я должен, грудь пронзить.
Одна лишь смерть от мук меня избавит.
Что слышала я! Где я! Что за дрожью
Ужасной я охвачена! Холодный
Пот выступил на лбу! Ах, есть ли где
Средь женщин хоть одна меня несчастней?
На свет родилась я, чтоб жить в темнице
Иль быть причиной стольких бед, презренье
И ненависть людскую возбуждая.
Тебя, о рок, я понимаю. Ясно
Желание твое мне, как и то,
Чего из мести мой отец желает.
Увы, отец жестокий! Смерть мою
Увидеть жаждешь ты — ее получишь!
Дженнаро мой, невинная душа,
Да, нужно, чтобы кровь моя омыла
Твое изображенье и спасла
Тебя из тесной мраморной темницы.
И, наконец, ничтожную лишь жертву
Я приношу собой, раз смерть избавит
Меня от бездны горести и слез.
К тому же брат, столь редкостный, как ты,
Столь сердцем доблестный, не может брату
Быть возвращенным меньшею ценой.
Тебе себя и кровь свою отдам.
Ах, горе!
Кто меня освободил
Из крепких уз?
О боже, умираю!
Принцесса, дочка, что могло заставить
Тебя с собой покончить?
Как, Армилла
С пронзенной грудью! Кто вас ранил? Кто
Нанес ей рану, женщина, скажи,
Я отомщу…
Сама себя бедняжка,
Я видела, поранила.
Дженнаро,
Причины этой смерти не ищи.
Отец мой захотел, чтоб умерла я,
И захотел, чтоб не было иного
Лекарства, жизнь вернуть тебе обратно,
Чем кровь моя… Ее тебе дала я…
Живи счастливым вместе с братом, если ж
Твою я благодарность заслужила,
Ее ты в памяти и сохрани.
Великодушная! Нет, не умрешь ты!
Ведь, может, рана вовсе не смертельна.
Еще рука врача…
Остановись,
Искать спасенья… Друг… Уже не надо --
Я чувствую, как с уст моих готова
Слететь душа… Супругу дорогому
Ты мой привет прощальный передай…
Отца увидишь, так скажи ему,
Скажи ему… Что я его желанье
Исполнила… И пусть он помнит…
Боже!.. Скажи, что…
Скажешь… Боже!.. Умираю.
Ах, ах, увы!
Бедняжка умерла.
О, я несчастный!
Небо! Что за день! Миллон, Миллон!
Норандо бессердечный!
Я слышу плач и крики.
Брат Дженнаро!
В мои объятья кто тебя вернул?
Брат, отвернись, беги отсюда, брат!
Не направляй свой взор на это место.
Армилла! Как! Жена моя! В крови!
В своей крови!.. О горе, горе мне,
Как молнией вдруг ум мой озарило!
Я, брат, ее убийца: здесь одну
Ее оставил я: ведь в исступленьи,
В отчаяньи слепом не понимал я,
Что может благородная душа
Сама… Но что я медлю?
Пусть кинжал,
Который грудь ей белую пронзил,
Отмстит за смерть ее.
Нет, так не будет,
О брат, приди в себя!
Оставь…
Хочу я Окончить дни свои!..
Остановитесь!
Довольно вы наказаны; довольно
Пролито слез. Ведь Ворона убийство
Не вызвать похищенья не могло,
А похищенье стало роковым
Для вас и для меня. Теперь же Ворон,
За смертью горькой дочери моей
Воскрес на радость Пугалу. Теперь лишь
Могу и я не быть жестоким больше:
Великая ведь тайна совершилась,
Но о причине спрашивать нельзя.
От искры малой города сгорают,
И малый повод нужен для несчастья.
Тиран, кто мне вернет жену мою?
Скажи, как могут кончиться несчастья
Со смертью этой женщины высокой,
Единственной опоры королевства?
Плохой конец настал теперь тревогам
Со смертью той, из-за которой с горя
Мы умираем.
После всех чудес,
Показанных Норандо, и событий,
Что из убийства Ворона возникли,
Такие вы вопросы задаете!
Правдоподобье разве нужно вам?
И есть ли правда в тех произведеньях,
Что кажутся правдивыми на вид?
Встань, дочь моя, Армилла, власть мою
Теперь ничто уже не ограничит.
Быть человечным снова я могу.
Встань, дочь моя, и этих огорченных
Своим ты воскресением утешь,
А вместе с ними и меня — пора уж.
О, кто нарушил мой глубокий сон?
Отец, отец, ты дважды дал мне жизнь!
Жена!
Супруг!
Невестка! Что за чудо!
О чудо! Что я вижу! Дорогая!
Я вне себя, простите.
Эй, народ,
Министры, стража, все сюда спешите,
Спешите, чтоб увидеть чудеса!
Скорее!
Что случилось?
Что я вижу!
Статуя Дженнаро!
Что я вижу! Душа моя, ах, дайте мне вас задушить, дайте вас съесть!
Ну вот. Теперь вы видите, безумцы,
Как этот двор мгновенно изменился,
И все ликует. Уходить не надо.
Мы доказали, может ли иметь
Воображенье силу над душою
И может ли у публики оно
Прощенье заслужить. Сейчас увидим.
Пускай раздастся смех, и бросим все
Трагичную и мрачную серьезность.
- ↑ Дословно — «угадай, сверчок!» Итальянская поговорка.