Горы, престолъ красотъ природы! Возвращаюсь къ вамъ воображеніемъ, возвращаюсь въ рай моего сердца, въ блаженство моей юности! Въ вашихъ рощахъ проводилъ я пріятнѣйшія минуты жизни, входилъ въ темныя чащи, спускался во рвы, пробирался къ Москвѣ рѣкѣ, къ Андреевскому Монастырю и въ Васильевское. Но первымъ изо всѣхъ любимыхъ мною мѣстъ, была равнина на половинѣ покатости, гдѣ, лежа подъ вѣтвистою липою, однимъ взглядомъ обозрѣвалъ я свою любезную родину, величественную Москву. Свѣтлая и излучистая рѣка представлялась подобно жемчужной нити, вплетенной въ главу столицы. Сады, одинъ другаго лучше и какъ будто выходили на срѣтеніе ея, и приглашали струиться подъ ихъ тѣнями. На ровномъ, зеленомъ лугу первой являлся взору Дѣвичій Монастырь. За нимъ открывалось все пространство Москвы, громады домовъ, крыши теремовъ и дворцевъ, позлащенные куполы храмовъ, блистающія главы и кресты, возвышенныя спицы башенъ, великолѣпные тріумфальные врата, длинные мосты, вершины городскихъ садовъ, заставы, дороги и прелестныя окрестности. Кремль на хребтѣ Москвы видимый, внушалъ благоговѣніе къ древности, могуществу и славѣ Россіи. Туча, изъ пыли, составленная надъ столицею и неумолимый шумъ, достигающій глубокаго уединенія, знаменовали многолюдство, занятое дѣлами и веселостями.
Но, ахъ! Какой тускъ печалей покрываетъ нынѣ въ воображеніи моемъ картины возлюбленной родины? Какая ржа съѣла блескъ ихъ красокъ и прелесть ихъ изображеній? Горы! вы являетесь въ печальныхъ тѣняхъ, вѣяніе вашихъ рощей слышится вздохами, потоки рыданіями и пѣніе птицъ гимнами по усопшихъ.
Ахъ! не стало Москвы! Она стерта чугунною рукою кровавой войны, обращена въ бугры развалинъ, въ запустѣніе, наполненное развѣваемымъ пепломъ. Все пало, разрушилось подъ пламенными вихрями, подъ бурею смерти!…..
Не рука ли какихъ новыхъ Татаръ или скитающихся въ степяхъ ордъ похитила славу и сокровища столицы? Нѣтъ! пламень внесли въ жилища тѣ, которые были въ нихъ согреваемы; расхитили домы тѣ, которые въ нихъ были питаемы; явили злодѣянія тѣ, которые были любимцами щастливцевъ и богачей; распространили убійства тѣ, и которые научали просвѣщенію, которые казались сынами единаго Бога благости.
Французы! неужели все это вы сдѣлали? Неужели вы приманчивостію лицъ были подобны Ангеламъ, а сердца имѣли лютыхъ гіенъ? Не уже ли вы прежде ползали предъ нами для того, чтобы обратиться въ змѣй? Неужели мы, видя въ васъ забавныхъ вертящихся ящерицъ, попустили вамъ возрость крокодилами? Ахъ видно такъ, видно такъ сбылось, что за любовь къ благозвучности вашего языка заставили вы насъ стонать, за гостепріимство заплатили намъ разореніемъ, за склонность къ вашимъ нарядамъ наготою, за великодушіе убійствомъ!
О Француаы! признайтесь наконецъ, что ваше просвѣщеніе распространяло адскія пламени, а ваши мнимыя добродѣтели злодѣянія ада! А! ты возлюбленная моя родина Москва, ты, вѣчный памятникъ неблагодарности и стыда французовъ, научись горестнымъ урокомъ не допускать никогда иностранцевъ къ колыбели дѣтей, въ нѣдра семейства и дружескія бесѣды. Научись видѣть въ учителяхъ, торговцахъ, модопродавицахъ, парикмахерахъ и художникахъ новыхъ Баскаковъ, обирающихъ съ насъ добровольно платимую дань, подсматривающихъ наши сокровища и улучающихъ удобное время похититъ ихъ и разграбить!
Храмъ Спасителя да содѣлается для Москвы, храмомъ умоленія о истребленіи постыдной и бѣдственной любви къ зашельцамъ, умоленія воспалять всѣ сердца пламенного, священнѣйшею любовію къ Отечеству, ко всѣмъ однородцамъ, ко всѣму истинно и единственно Русскому! Тогда въ духѣ нашемъ во вѣки вѣковъ воскреснетъ Богъ и истребятся враги Его!