Герминия Мюлен.
Воробей путешественник
править
Уже несколько дней, как в воробьином семействе дарили ссоры да свары. Мать-Воробьиха сидела весь день, не двигаясь с места в своем гнезде, и уныло размышляла. А отец-Воробей ругался и бранил всех так, что становилось стыдно. Обычно веселая семейная обстановка совсем изменилась.
Виной всего этого несчастья был самый младший Воробыш. Однажды вечером, сидя за ужином он вдруг коротко и резко заявил: — Я не пойду больше учиться. Будет с меня срамиться. Мне вся жизнь тут до скуки надоела. Мне надо свет повидать. — Задрав свой дерзкий воробьиный клювик, он вызывающе посмотрел на родителей.
У матери-Воробьихи от ужаса перья стали дыбом. Она выпучила глаза на непочтительного сына и, беспомощно дрожа, пропищала. — Пип, пип .
Отец-Воробей от страха разинул клюв: при этом длинный дождевой червяк, которого он только что приготовился съесть, выпал у него из клюва и проворно убрался восвояси. Отец-Воробей совсем рассвирепел: вдобавок ко всему он потерял свой вкусный ужин. Его считали энергичным малым. Он не любил много разговаривать, предпочитая лучше действовать. Так и на сей раз, он нагнулся к сыну и ударил его своим острым клювом.
Молодой Воробыш громко запищал и с такой же дерзостью как и раньше, заявил;
— Я здесь дольше не останусь. С меня достаточно. Я хочу на вольный свет.
Тут уж и к Воробьихе вернулся дар слова. Она жалобно завопила:
— Беспутный ты сын! Так-то ты благодаришь родителей за их любовь? Плохо мы тебя воспитывали, что ли? Ты первый воробей в нашей деревне, которого отдали в учение к госпоже Ласточке. Она тебя научит вить искусные гнезда. Ты вращаешься в знатном обществе ласточек, скворцов и овсянок. И ты вдруг задумал нас так осрамить!
— Я плюю на знатное общество, — неугомонно ответил невоспитанный Воробыш. И мало того, он раскрыл клюв и просвистал; — Тью-тью.
— Ни одному воробью не довелось изучать такую отменную профессию, — пропищала в отчаянии мать.
Тут молодого Воробыша словно взорвало. Он так закричал, что все гнездо затряслось.
— Отменная профессия, нечего сказать, милая профессия. Вить, строить гнезда, чтобы в них жили другие? Мотаться, таскать соломинки под палящим зноем солнца, переплетать их, следить, чтобы все вышло по-мастерски, а потом впустить туда важных бар, которые мне бросят в награду червячка? Даже наесться нельзя, голодным останешься. Надоели мне эти важные баре: ласточки с их вековечным фраком и овсянки с золотыми украшениями. И как они с такими, как мы, обращаются? С какой гордостью и презреньем! Они ругают меня. Будет с меня, я ничем не хуже их, а может и лучше.
Мать-Воробьиха вся съежилась от ужаса, а отец-Воробей так надулся, что казалось, вот-вот он лопнет. Он во весь голос закричал:
— Молчи, ты, выродок. Ты говоришь совсем, как коммунист. Не забывай, что я председатель воробьиной общины, и мой сын не смеет посягать на существующий строй!
— Да, да, — простонала и мать-Воробьиха — что, если все это услышат соседи? Ужасно.
Молодой Воробыш дерзко расхохотался, сел на краешек гнезда и засвистал революционную песню.
Отец-Воробей торопливо поднялся и вполголоса пробурчал жене:
— Смотри, угомони мальчишку. Мне надо уходить, нынче заседание музыкального певческого союза. — И он улетел, даже не оглянувшись на беспутного сына.
Мать-Воробьиха глубоко вздохнула и спросила жалобным голосом:
— Чего же ты, собственно, хочешь?
— Улететь хочу я, маменька. Далеко улететь. В далекие края, где вечное лето. — Молодой Воробыш приблизился к матери, прильнул к ней и стал ее ласкать.
— Но ведь ты знаешь, сердечко мое, сыночек мой, что даже детей глупых людей и тех учат в школе, что воробей не перелетная птица.
— Какое мне до этого дело? Я не выношу этой жизни. Всегда перед глазами одно и то же; вдали старая колокольня, а здесь пред носом крестьянский двор с навозными кучами. Нет, я хочу улететь, далеко улететь.
Он расправил крылышки и стремглав кинулся с гнезда вниз, в бездну. Это казалось очень опасным, но его крылышки носили его уверенно по воздуху.
Однако молодому Воробью не было так легко и весело, как это казалось со стороны. Слова родителей заставили его над многим пораздумать. «Собственно говоря, матушка ведь права», думал он про себя «Воробей не перелетная птица. Никто не слыхал, чтоб воробьи перелетали через Великое море, улетали в далекие края. Почему бы мне не быть первым воробьем, который это сделает?» спросил он себя, ободрившись; «Кому-нибудь надо же начать. Если мне удастся это дерзновение, то я раз навсегда покажу воробьиному племени, что ему нет надобности по зимам мерзнуть и умирать с голоду, следует улетать в теплые края и жить там припеваючи. Правда, море»… Воробей приуныл, вспомнив рассказ Ласточки-архитектора о великих необузданных водах, которым конца-краю нет, о гневных пенистых волнах, над которыми нужно летать непрерывно целые дни. Откажутся служить крылья — птица падает и гибнет. Волны поглощают ее.
Воробей почти что готов был отказаться от своей затеи. Он весь съежился и затрепетал. Но вдруг ему вспомнилось, как в прошлую зиму — очень суровую — множество воробьев самым жалким образом погибли от морозов и голодухи.
— Нет, нет, — сказал он про себя, — нельзя быть таким трусом. Нельзя думать только о себе! Дело идет не только обо мне, но обо всех моих братьях-воробьях и о будущих поколениях. Если я могу обеспечить им лучший удел, то это стоит всяких жертв и усилий.
И храбрый молодой Воробыш решил на другое же утро отправиться в путь.
Ночь он провел еще в родительском гнезде, прижимался к матери, даже втихомолку поплакивал. Тяжело ему было расстаться с ней.
Отец вернулся с заседания поздней ночью совершенно пьяный, грохнулся на свою постель так, что она затрещала и в ту же минуту заснул.
Заалелось серовато-белое небо. — На крыльях ветра летело утро, неся миру свет. Молодой воробей поднялся, взглянул последний раз на родителей и улетел. По рассказам ласточек он наметил себе путь.
Солнце поднималось все выше, пекло все жарче и жарче, бедному воробью было уже невмоготу дышать. Крылья болели так сильно, что он едва в состоянии был ими взмахивать. Но он все же бодро продолжал лететь вперед. Он дал себе слово спуститься на отдых лишь тогда, когда на землю падут первые вечерние тени.
Никогда еще воробью день не казался таким бесконечно длинным. Тщетно вглядывался он своими блестящими глазками в небо: там наверху сверкал огромный золотой шар и все не хотел спуститься вниз.
— Дурак же я был, — думал воробей, — теперь бы я мог спокойно сидеть дома или купаться в большой луже под вишней. Ах, как хорошо было бы выкупаться: даже море не показалось бы мне сейчас чересчур большим.
Все же он упорно продолжал свой полет. Правда, летел он уже страшно медленно, каждый взмах крыльев причинял ему нестерпимую боль. Он начал даже ненавидеть солнце, этот безжалостный, раскаленный докрасна шар, который все не хотел закатываться. Чтобы подбодрить себя, он сочинил песенку, тихонько запел ее и в такт стихам поднимал усталые крылышки:
Моя победа — всем победа.
Мои силы их спасут.
Если ж только дрогну духом —
Вечно цепи понесут…
Наконец-то, наконец-то наземь пали большие черные тени. Налетел свежий ветерок, улыбнулся изнемогшему воробью прохладой и нежно повлек его дальше на своих мощных крыльях.
Когда солнце закатилось за синюю гору, Воробей устало спустился на широкий луг. Тяжко переводя дух, он лежал в траве. Чириканье сверчков усыпляюще подействовало на него, и веки его сомкнулись.
Его разбудили резкие, громкие голоса людей. Сквозь стебли травы он увидел, что под старым суковатым орешником сидят два оборванных, запыленных человека. Один из них в это время стащил с себя пару рваных сапог, и с печальным лицом оглянул свои ноги, сплошь покрытые волдырями, и произнес устало:
— Не могу больше идти, хоть денек должен отдохнуть.
— Всего только еще полчасика, — ободрял его другой. — Только до следующей железнодорожной станции. Там мы незаметно пролезем в товарный вагон и проедем так до утра. А оттуда уж и до моря недалеко.
— Ладно уж, — угрюмо проворчал первый. — Но дальше ты меня сегодня ни за что не поведешь! — И он медленно натянул на ноги сапоги.
Молодой Воробей внимательно прислушивался к их словам. — Стало-быть, и люди утомляются, — подумал он, а затем они «едут». Я не знаю, что это значит, но понимаю, что при этом не приходится делать никаких усилий. Если люди ездят, то почему бы не поехать и воробью? Он решил не отбиваться от этих людей, и когда они спустя некоторое время двинулись в путь, он полетел за ними. Они пришли к дому, перед которым были протянуты по земле блестящие полосы. Наступила ночь, все окуталось мраком, только бледные звезды мерцали на небе. Воробей остановился вблизи двух странников и ждал.
Вдруг случилось что-то страшное. Из тьмы показался огромный черный зверь, его красные глаза так яростно сверкали, что уже становилось жутко. Он пыхтел и кряхтел, земля под ним так и тряслась. Приблизившись, он испустил пронзительный, страшный крик. Из длинного черного носа он изрыгал облака дыма.
Воробей с изумлением убедился, что ни его спутники, ни другие находившиеся здесь люди, по-видимому, нисколько не боялись чудовища. Напротив, они подбегали к нему и скрывались в его черной пасти. Он также заметил, что чудовище тащит с собою множество черных домиков. Когда он увидел, что оба его спутника прокрались в один из этих домиков, он взлетел на его крышу. Как только он уселся, чудовище зарычало, запыхтело, начало фыркать и пустилось бежать.
Бедному Воробью было страшно до смерти. Чудовище мчалось с такой быстротой, что птичка свету невзвидела. Дома воробьи, потехи ради, часто летали по-ветру, наслаждались быстрым движением вперед. Но это было нечто совсем другое. Страшная буря трепала его, угрожая сбросить с крыши. Он совсем съежился, уцепился за крышу коготками и с трепетом ждал своего последнего часа. Если люди называют его отдыхом, то они поистине чудаки. Правда, насколько хватал его глаз, он не видел на крышах ни одного человека. Может-быть, там, где находятся люди не так страшно, как здесь? Воробей был сметливый малый. Когда чудовище остановилось, чтобы перевести дух, он слетел с крыши и осмотрел домик, на котором сидел. Дверь домика была не совсем закрыта. Воробей протиснулся в щель и попал в темное пространство, где стояло множество ящиков. Он уселся, вцепившись когтями в один из них и ждал, что будет.
Чудовище снова побежало. Воробей радостно засмеялся. Он правильно рассчитал. Зверь вынужден был трудиться и тащить его на себе в то время, как он спокойно и удобно сидел на ящике. Так вот что люди называют «ехать» Право же, люди не так глупы, как ему казалось.
Бесчисленные ноги чудовища, топая по земле, пели однообразную, трескучую, гремучую песню. Воробью даже казалось, что он разбирает слова: «едем вдаль, едем вдаль». Некоторое время он прислушивался к этой монотонной песне колес и, наконец, заснул. Должно быть, он долго спал. Когда он проснулся, солнце высоко стояло на небе, лучи его прокрались в узкие отверстия темного вагона. Теперь лишь воробей заметил, что двое его знакомцев тут же расположились на полу между высокими ящиками. Они, должно быть, себя хорошо чувствовали, смеялись и непрерывно болтали.
— Да, мы проделали хороший конец без всякого труда, — промолвил старший. —Еще один день ходьбы и одна ночь езды. А там мы у моря уже.
— А сколько дней нам приходится плыть по воде?
— Дней пять.
Услышав это, воробей испугался. Пять дней ему придется лететь над бесконечным водным пространством, пять суток он не сможет ни разу отдохнуть, сделать хоть одну остановку, — ведь он погибнет в волнах. Как сможет он это выдержать? Его охватило тревожное раздумье. — Неужели люди в состоянии так долго плыть по воде? Он видел, как мальчишки купались в деревенском пруду. Но они никогда долго там не оставались. Ни один из них не купался с утра до вечера. Но, может быть, люди имеют прирученных чудовищ, носящих их по воде? Он снова решил ни в коем случае не отставать от двух своих спутников и делать все, что они будут делать.
Когда странники на шумном вокзале незаметно вылезли из вагона, воробей последовал за ними. Ему казалось, что пока он не отстанет от своих спутников, с ним ничего дурного случиться не может. Он летел на очень близком от них расстоянии. Весь день странники шли по полям и лугам, проходили мимо деревушек с забавными остроконечными колокольнями. Младший из спутников хромал и шел очень медленно. Воробью это было кстати, ему не приходилось торопиться. Он, не утомляясь, подвигался вперед. Когда спутники делали привал, Воробей следовал их примеру и искал себе корм. Долгое путешествие пробудило в нем сильный голод. Он также побеседовал кой с какими чужими птичками, усиленно советовавшими ему бросить свою затею. Перелетные птицы, к которым он обращался, насмешливо измеряли его взглядом и, торопясь, подозрительно бросали: Ты воображаешь, что можешь сделать то же, что наша знатная публика? Путешествовать, видеть свет, проводить зиму в теплых краях — все это не для простого народа.
Старый пастор Дрозд, в своем черном сюртуке, счел даже необходимым прочесть ему торжественную проповедь: — Мы должны слушаться заповедей божьих. Господь бог определил воробьям проводить зиму на севере.
— Если твой бог определил, чтобы все наше воробьиное племя гибло с голоду и холоду, а только вельможи-капиталисты имели право улетать от жестокой зимы, так я и знать его не хочу! — крикнул Воробей. Все его перышки зашевелились от ярости.
Старый Дрозд-священник почистил клювом свои блестящие перья, пробормотав что-то невнятное.
Воробью стало грустно. — Как недружелюбны птицы друг к другу, — говорил он про себя. — Я хочу всем помочь, а меня за это высмеивают. Неужели никто меня не поймет?
— Поймут, поймут, — донесся с большой высоты чей-то звонкий голос.
Молодой жаворонок с молниеносной быстротой спустился к огорченному воробью.
— Я тебя понимаю. Надо мною тоже все издеваются за то, что я не летаю, как они, над самой землей, а рвусь все выше и выше к синему небу. Не падай духом, милый брат, — ты достигнешь своей цели.
Юный жаворонок подлетел к Воробью совсем близко, осмотрел его и промолвил:
— Полетай ты немного надо мною, я посмотрю, много ли у тебя силы в крыльях. — Воробей взлетел и поднялся выше жаворонка.
Когда воробей обратно вернулся к жаворонку, у последнего был довольно огорченный вид, и, подумав немного, он сказал ему: — Твои крылья не смогут перенести тебя за море, мой бедный друг. Но ты не унывай, а подражай людям. Они совсем не умеют летать, однако, забираются куда только хотят. Они изобрели такой дом, который плавает по воде, называют его кораблем. Ты должен попасть на корабль…
Но Воробей не дослушал. Во время его разговора с жаворонком, оба странника незаметно ушли. Воробей видел вдали только два маленьких пятнышка. Он испуганно вскрикнул: — Мои люди убежали от меня, и полетел вдогонку со всей быстротой, на какую он был только способен.
Когда стемнело, оба путника опять прокрались в товарный вагон. Воробей последовал за ними и проспал всю ночь. А черное чудовище носило его по горам, долинам, мимо рек и озер. Настал рассвет, люди вылезли из вагона. Воробей полетел за ними. Они прошли еще некоторое расстояние, и вдруг перед Воробьем открылось огромное водное пространство. Бесконечно и необозримо тянулась эта серо-голубая равнина, а к берегу рвались свирепые, чудовищно высокие волны с белыми гребнями пены.
Так вот оно море! Никогда еще Воробыш не чувствовал себя таким крохотным и беспомощным, как при виде этих страшных вод. Что он в сравнении с ними? Бедная, беспомощная, ничтожная пичужка. Глубокие вздохи поднимали его маленькую грудь, из блестящих глазок покатились слезинки.
— О, быть бы мне дома в уютном гнезде, — жалобно говорил он себе. — О, если бы мне забраться под мамино крылышко, как я это делал, будучи еще маленьким птенчиком.
Волны грозно и страшно шумели; белая пена высоко вскидывала свои брызги. Но оба путника беззаботно шагали вдоль сырого песчаного берега, и, казалось, нисколько не боялись моря, бешено метавшегося. С бьющимся сердечком Воробей следовал за ними. Вдруг он увидел невероятное, удивительное зрелище.
В широкой бухте колыхались какие-то странные предметы. Наполовину они казались домами с крошечными окошечками и высокими трубами, из которых валил густой серый дым; наполовину же напоминали лес. На них росли голые высокие стволы, лишенные сучьев. И хотя на этих деревьях не было ни листьев, ни плодов, Воробей, завидев их, все же обрадовался. Они казались ему знакомыми, вызывали в нем доверие. Он почувствовал себя почти как дома. Но как это было все-таки странно: дома с высокими трубами находились на воде, и волны качали их из стороны в сторону. Воробью вспомнились слова жаворонка: «Люди называют такие плавающие по воде дома — кораблями». Стало быть, это «корабли». На одном из таких плавучих качающихся домов он непременно должен поехать в теплые края.
Но какой же корабль ему выбрать?
Он вспомнил, что дома самые большие деревья лучше всего выдерживали натиск бушующего ветра. Вероятно, так бывает и с кораблями, значит, ему нужно выбрать самый большой. Двое его приятелей направились к небольшому кораблю. Воробей пропищал им несколько раз: — Прощайте! прощайте, — но они этого не заметили.
Воробей полетел на огромный корабль, из труб которого вылетали серые облака, и спрятался на одном из деревьев, без листьев и веток.
Какой шум и движение было внизу! Бесчисленное множество людей бегали взад и вперед, кричали, переговаривались друг с другом, что-то скрипело, что-то стучало, огромные трубы издавали пронзительные крики. Мостик, соединявший корабль с сушей, вдруг взлетел ввысь и с грохотом упал на корабль. Корабль торжественно и медленно двинулся вперед. Он рассекал пенившуюся по обе стороны воду. Огромный дом с голыми деревьями, ставший отныне домом нашей птички, поплыл прочь от земли.
От шума и суматохи у Воробья закружилась голова. Ему пришлось пережить немало страху. Какой-то парень вдруг полез на его дерево, и Воробей решил, что он намерен его поймать. Но парень, по-видимому, даже не заметил Воробья, и скоро полез назад. Когда стемнело, на корабле стало тихо, и слышен был только шум волн. Воробей слетел с дерева, сел на пол и скоро заснул.
Проснувшись утром, он чуть не умер со страху. Земля исчезла. Повсюду, куда ни глянь, вода да вода; огромные серые волны катились вокруг корабля и слегка покачивали его, точно ветерок на деревьях гнезда колеблет. Нигде ни деревца, ни кустика, ни цветочка. Корабль в полном одиночестве плыл по огромному, бесконечному морю.
Бедный Воробей почувствовал себя одиноким и заброшенным. Хоть бы какую-нибудь птичку встретить, — вздыхал он. Пусть хоть надменная ласточка, или строгий дрозд, мог бы все-таки с кем-нибудь поговорить, кто понимает мой язык, кто знает мой мир. Мужество покинуло его, и он горько заплакал.
— Ты кто такой? — спросил его вдруг чей-то тоненький пискливый голосок. Оглянувшись, Воробей увидел мышку, рассматривавшую его большими круглыми глазами.
Воробей очень обрадовался. Мышей он знал еще из дому. Он отвесил поклон и учтиво стал отвечать на вопросы мышки.
— Ты храбрый Воробей, — промолвила мышка, выслушав его повесть. — Добро пожаловать на мой корабль.
— Твой корабль? — изумился Воробей. — А я думал, что корабль принадлежит людям.
— Так думают все люди, — раздраженно возразила мышка. — Но разве ты не знаешь, что люди думают, будто им все принадлежит.
— Это верно. У нас крестьянин тоже думал, что вишневое дерево — его, а ведь ясно, те вишни созданы для воробьев.
Мимо пробежала старая мышь и решила остановиться с ними поболтать.
— Не все люди думают, что все принадлежит им, — проговорила она назидательно. — Есть и такие люди, у которых ничего нет. Это вы можете видеть и на нашем корабле. Вон там, наверху, люди живут в прекрасных светлых каютах и едят целый день. У меня текут слюнки, когда я слышу запах чудесных кушаний, которые им подносят. А внизу живут люди скученно; не имея места, они принуждены валяться на полу, весь переезд они довольствуются лишь сухой коркой хлеба. Эту глупую фразу — «мой корабль» — ты тоже позаимствовала от людей, — обратилась она с укором к молодой мышке. — Ты ведь знаешь, что все принадлежит нам сообща. Смотри, не говори больше так.
— Прости, бабушка, — извинялась молодая мышка.
— Ты здесь чужой, — обратилась глубокомысленно старая мышь к Воробью. — Мы поможем тебе устроиться получше на время этой долгой езды. Советую тебе, не летай к богатым людям: они два-три дня поиграют с тобой, а потом забудут. Богачи уверены, что весь свет существует только для них. Все должно им служить, их веселить. На нижней палубе у бедняков ты, правда, найдешь лишь немного хлебных крошек, зато эти люди обласкают тебя. Они знают, каково на душе у бедного, одинокого создания.
Воробей последовал совету мудрой бабушки и скоро убедился, что она была права. Дети обрадовались ему, припасали для него разных крошек. Воробей вспомнил, что дети понимают птичий язык, и болтал с ними. Он узнал от них много грустных вещей. Они ему рассказывали о нужде и страданиях, о том, как тяжко приходится работать их родителям, и как часто, несмотря на это, они голодают. Наш бравый Воробей сильно опечалился, узнав обо всем этом.
— Но должен же где-нибудь существовать и для людей прекрасный край, где им живется хорошо, где им не приходится мерзнуть и голодать, — сказал он своим маленьким друзьям.
— Может быть, — согласилась одна бледная маленькая девочка. — Но мы еще не нашли туда дороги.
— Когда я вырасту, — объявил один чернокудрый мальчик, — я отправляюсь разыскивать этот край. Если я его отыщу, я поведу туда всех людей, которые терпят нужду.
Обе мыши также часто навещали Воробья, но приходили к нему по ночам, когда все затихало.
Так прошло немало времени, и в один прекрасный день Воробей увидел в отдалении сушу, дома и деревья и понял, что он достиг своей цели.
Серое море стало совершенно синим и сверкало в солнечных лучах. Было очень жарко, и бабушка мышей объявила, что это край, где никогда не бывает зимы.
Когда корабль причалил, Воробей мило попрощался со своими друзьями, полетел на сушу и стал осматривать новый мир, в котором ему придется жить.
У всех людей были коричневые лица, и они носили странные одеяния. Лица женщин были покрыты покрывалами, так что виднелись только их большие черные глаза. Воробей заметил также презабавных животных, с четырьмя длинными ногами, имевших на спине огромный горб. Деревья были тоже не такие, как у него на родине: попадались деревья с длинными остроконечными листьями, на них росли сладкие бурые плоды, очень понравившиеся Воробью. Корму было пропасть: здесь Воробью не пришлось бы голодать, а о снеге тут вообще не имели понятия.
— Разве это не подходящий край и для бедных людей? — спрашивал себя Воробей. Но он убедился, что и в этой солнечной стране есть бедные и богатые люди, что одни ходят в роскошных платьях, а другие со стоном таскают тяжелые ноши. И он промолвил: — Право, легче найти воробьиный рай, чем страну, где всем людям было бы хорошо. — Его это огорчило — во время путешествия он полюбил людей. — Но как это странно — удивлялся он. — Люди умеют укрощать диких зверей, так что они возят их по всему свету, умеют строить дома, плавающие по воде: и все же остаются бедными и несчастными, позволяют нескольким корыстолюбивым злодеям отнимать у себя все.
Теперь, добравшись до теплых краев, Воробей отдыхал от пережитых трудов и опасностей: он лениво перелетал с места на место, прогуливался, и каждую ночь садился на другие деревья.
Однажды он добрался до прекрасной зеленой реки и полетел вдоль ее течения. Он попал на большую, беспредельную равнину, которую в первую минуту принял за море, но потом убедился, что она повсюду состоит из мелкого желтого песка. Вдали из этого песка торчало что-то, похожее на огромного зверя. Любопытный Воробей подлетел ближе и увидел перед собой исполинское создание с человеческой головой и двумя огромными лапами. Зверь был из буровато-серого камня и наполовину засыпан песком.
Страшный зверь лежал совершенно неподвижно и только сердито скалил зубы. Воробей робко поклонился ему: неужели зверь так-таки съест его? Но нет, он милостиво ответил на поклон и промолвил: — Я лежу здесь уже тысячи лет, но никогда не видал птицы, похожей на тебя. Кто ты такой? Что ты тут делаешь?
Воробей рассказал про все свое путешествие от начала до самого конца. Зверь терпеливо выслушал его. — Не скажешь ли и ты мне, кто ты такой? У нас дома нет таких зверей, как ты — спросила его к концу скромно птичка.
Огромный зверь рассмеялся и ответил: — Люди называют меня сфинксом. Я так стар, что даже не могу сосчитать своих лет; я все видел, все знаю.
— Сова дома тоже рассказывает, что она стара и все знает, — нескромно перебил его Воробей.
Сфинкс гневно взглянул на него. — Твоя сова пустая хвастунья! — с досадой воскликнул он.
— Извини, — пролепетал Воробей, струсив. — Я не хотел обидеть тебя. У тебя вид гораздо старше, чем у совы.
— Еще бы. Я веду счет не годами, а тысячелетиями.
— Значит, ты все видел, — вскричал Воробей.
Сфинкс разинул свой исполинский рот и так страшно зевнул, что песок кругом поднялся, словно подхваченный вихрем.
— Вот уже сколько тысячелетий, — заговорил он, — я вижу все одно и то же. Вижу людей, живущих в весельи и богатстве и заставляющих своих несчастных рабов тянуть лямку труда. Прежде этих несчастных подгоняли огромным бичом, который надсмотрщик заставлял гулять по их спинам, когда они падали от изнеможения на солнечном зное. Часто этих рабов сковывали по ногам даже во время работы, чтобы они не могли убежать. Потом бич исчез, господа начали хвастать своим милосердием, объявили, что теперь, в их просвещенный век, человека уж не будут бить. Но втайне они сохраняли невидимый бич — голод, и он совершенно так же гонит людей на работу, как это делал страшный бич надсмотрщика. Я вижу, как здесь проходят люди, богатые люди, посещающие эту страну из любопытства, и вижу бедного араба, который бежит погонщиком около осла богачей, таскает камни, и едва получает в награду пару фиников и горсточку маису, точь-в-точь, как его предок за тысячи лет до него.
Сфинкс умолк и мрачно устремил взор в пустыню. Потом продолжал: — Много тысяч лет тому назад тут жили украшенные золотом жрецы в пышных одеждах, действовавшие заодно с богачами.
Они обманывали и колпачили народ, угрожали ему гневом богов, если он не будет терпеливо сносить свой жалкий удел. Нынче эти жрецы одеваются в черное, но лгут по-прежнему и льнут к богачам, хотя и молятся богу, который был бедным ремесленником. Все одно и то же на протяжении тысячелетий. — И сфинкс опять зевнул.
— Можешь ли ты видеть и будущее, мудрый зверь? — робко спросил Воробей.
Сфинкс кивнул своей гигантской каменной головой.
— Да, я и это могу. Слушай же мое слово, пичужка. Настанет день, когда все рабы восстанут на страшный бой против своих угнетателей. После долгой кровавой борьбы они победят, и тогда настанет новый мир, где все будет принадлежать всем сообща, и все люди будут свободны. Уже и сейчас земля содрогается в радостном ожидании, и в тихие ночи я ощущаю ее трепет. А теперь оставь меня. Тысячи лет я не говорил ни с одним живым существом, и вновь заговорю лишь тогда, когда придет день свободы. И тогда заговорят мои камни, слившись в ликующей песне с освобожденными народами.
Воробей улетел из пустыни, где он не мог найти никакой пищи, он вернулся к зеленой реке, и там зажил опять припеваючи.
Когда он однажды сидел на камне у берега, он неожиданно услышал над своей головой хорошо знакомые звуки: — Тивитт, ти-витт, — щебетал кто-то.
Он поднял голову и увидел трех ласточек, которые медленно слетели вниз и сели около него.
— Вы уже здесь? — смущенно спросил Воробей.
— Ну да, ну да, — щебетали ласточки. Дома уж дуют холодные ветры, по ночам луга подмерзают, зима близко.
Как испугался Воробей! Здесь, в этом дивном краю, за жирными червяками и теплым солнечным сиянием он совсем забыл о своей воробьиной братии. А тут к ним приближается убийственная зима. Ему надо спешить домой поскорей, научить своих братьев, как пробраться в солнечные края. Успеет ли он вернуться вовремя. Как дурно он поступил: если дома воробьи будут мерзнуть и умирать с голоду, так это по его вине.
С этой мыслью он уже расправил крылышки и полетел к морю.
В гавани летали серебристо-белые чайки, кричали пронзительным голосом. — Буря, скоро грянет буря.
— Какой корабль идет на север? — торопливо спросил Воробей.
— Никакой, — крякнула чайка. Это была неправда, она была злая птица, она хотела напугать Воробья.
Но он поверил ее словам.
— Так я должен лететь за море, — подумал он в отчаянии. — Должен сделать это потому, что дело идет о жизни и смерти моих братьев-воробьев. Я не могу оставить их на произвол судьбы.
Он с грустью еще раз взглянул на чудесный край, потом полетел прямо на море.
Волны бешено взметали брызги, буря выла, моросил частый дождик. Через несколько часов Воробей так устал, что не мог дольше лететь. Волны орошали его перья, он промок, отяжелел и летел все ниже и ниже над водой. Огромная волна схватила его в свои белые объятия. Воробей упал в море, и пучина проглотила его.
Вот почему воробьям приходится мерзнуть и голодать каждую зиму, ибо не нашлось еще другого смелого воробья, который показал бы им путь-дорогу в солнечный край.
И, стало быть, наш храбрый Воробей напрасно принял столько трудов и напрасно погиб?
Нет! Ибо маленький чернокудрый мальчик на корабле хорошенько запомнил историю, которую ему рассказал Воробей, и то, что Воробей хотел сделать для своих братьев — воробьев, этот мальчик задумал сделать для своих братьев — людей. Он вырос, и повсюду, где шла борьба угнетенных против угнетателей, он становился во главе.
Но рассказ о маленьком чернокудром мальчике, о его жизни и смерти — это уже другая повесть, к данной не имеющая отношения.
Источник текста: Воробей путешественник; Розовый куст. Сказки / Герминия Мюлен; Рис. худ. И. И. Пичугина. — М.: Моск. рабочий, 1923. — 25 с.; ил.; 35 см. — (Нашим детям)