Вопрос освобождения и вопрос управления крестьян (Тургенев)

Вопрос освобождения и вопрос управления крестьян
автор Николай Иванович Тургенев

Опубл.: 1858. Источник: az.lib.ru

Тургенев А. И., Тургенев Н. И. Избранные труды

М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010.

ВОПРОС ОСВОБОЖДЕНИЯ И ВОПРОС УПРАВЛЕНИЯ КРЕСТЬЯН

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Возникнувший вопрос освобождения крепостных крестьян не мог найти меня равнодушным к тому, что тогда происходило в России. В самом начале (в октябре 1857) я изложил некоторые соображения по сему предмету в статье под заглавием «Пора!»⁶⁶⁶. Сущность моего предположения состояла в наделении крестьян малой частью земли, ими теперь владеемой⁶⁶⁷.

В то же время я написал особую статью: «Об удельных имениях»⁶⁶⁸. Здесь я старался показать, что весьма было бы полезно, если бы правительство, остановившись на одном из известных способов освобождения с землею крепостных крестьян, приложило сей способ к государственным крестьянам, или, по крайней мере, к крестьянам удельным. Обсуждая способ освобождения, мною предлагаемый, я прямо и ясно сказал, что такое устройство крестьян удельных предлагается не столько для пользы сих крестьян, сколько для того, чтобы указать на опыте: каким образом может быть разрешен важный вопрос освобождения крестьян помещичьих.

Когда сделался мне известным рескрипт 20 ноября 1857 и последовавшие за оным отношения и циркуляры министра внутренних дел, то я, в виде большей ясности и определенности, почел не лишним извлечь как из рескрипта, так и из отношений и циркуляров главные распоряжения и предположения и, изложив их в некотором систематическом порядке, представить в кратких словах сущность предпринимаемых мер и объяснить, в каком положении должны находиться крестьяне и сами помещики в продолжение временного устройства крестьян, равно как и при окончательном их устройстве. Вместе с сим я и здесь указал на прежнее мое предположение о наделении крестьян некоторою частью земли, находя, что меры, правительством предписываемые, не могут препятствовать принятию сего предположения. Из сего вышла особая записка под заглавием: «О силе и действии рескрипта 20 ноября 1857» (5 марта 1858).

Около сего времени я написал письмо к редактору одного журнала (Journal des Débats), вызванное заключавшимся в оном известием, что С[анкт]-Петербургская Академия наук предложила премию за начертание исторического рассказа о различных способах освобождения крестьян в различных государствах европейских. Это предложение Академии показалось мне не только излишним, но особенно, если могу так выразиться, несвоевременным. Если бы Академия поставила сей вопрос за 10 или за 20 лет пред сим, то это было бы весьма похвально и новая академическая задача могла бы с честью стать наряду с тою, которую, ещё в царствование Екатерины II, поставило Экономическое общество⁶⁶⁹: вместо одной можно было бы сказать две фразы в пользу либеральности русских ученых обществ и академий. Но теперь, когда вопрос освобождения был поставлен самим правительством, когда он завладел всеми умами, когда он расшевелил все самые сильные страсти души человеческой, теперь требовать от ученых людей исторических изысканий о постепенном развитии свободного состояния земледельцев в Европе, есть не что иное, как умышленное или неумышленное празднословие.

Знать, как освобождение совершилось в Европе, конечно, полезно и даже необходимо, приступая к освобождению крестьян в России. Но для сего нет никакой нужды сочинять новые программы; задавать новые задачи. Все, что можно было сказать о сим предмете, было уже сказано, и сказано со всеми подробностями. Обратившись просто к иностранной литературе, особенно к литературе немецкой, С[анкт]-Петербургская академия нашла бы задачу свою вполне уже разрешенной; и если бы, например, г-да Летте и Ренне вздумали послать в академию предисловие к их книге о поземельном законодательстве в Пруссии, то мы не видим, как она могла бы отказать им в обещанной награде; ибо это предисловие вполне отвечает на программу академии.

Здесь мы заметим, что, поместив мое письмо в журнале, один из г[оспо]д редакторов почел нужным изъяснить некоторые сомнения относительно безвозмездного наделения землей, ссылаясь на мои слова об Австрии и о Пруссии и поставляя меня как бы в противоречие с самим мною. Но почтенный г-н редактор потерял из виду, что, если в Австрии наделение было с вознаграждением помещиков, то в Пруссии оно было совершенно безвозмездно. Итак, противоречия с моей стороны тут не было. Я, конечно, мог бы определительнее и пространнее изъяснить методу освобождения в Пруссии, что и было сделано мною в других моих записках⁶⁷⁰; но колонны журнала не довольно для сего обширны, и я должен был ограничиться самым кратким изложением дела.

В начале сего же 1858 года, найдя в «Колоколе» обширный и подробный проект освобождения крестьян с землею посредством выкупа⁶⁷¹, я почел нужным изложить на сей проект мои замечания и вместе представить мои собственные мнения по сему предмету⁶⁷². Находя выкупную сумму слишком огромною, я старался показать невозможность в исполнении сего плана. Вместе с сим, основываясь на исчислениях автора сего проекта, который, со своей стороны, принимал в руководство исчисления опекунских советов, я изъяснил, касательно вознаграждения, помещикам предоставляемого, что для сих последних было бы выгоднее уступить крестьянам безвозмездно малую часть земли, мною предполагаемую, нежели уступить 3 десятины на душу с вознаграждением по оценке опекунских советов, автором принимаемой.

Размышляя о естественных и неизбежных последствиях всякого освобождения, нельзя не прийти к заключению, что некоторые перемены необходимо должны воспоследовать по части правительственной и судебной в отношении не только освобождаемых людей, но и вообще всего класса народа, к коему сии люди принадлежат. Улучшение быта материального должно идти рядом с улучшением быта нравственного. В сем смысле не одно воспитание, не одни школы могут вести к желаемой цели. Ещё вернее, может быть, и, во всяком случае, несравненно скорее поведут к сей цели некоторые судебные учреждения, коим подчиняются массы народные. Между сими учреждениями мне представились самыми близкими к народу суды полицейские, кои могут иметь столь сильное и столь благодетельное влияние на нравственность народную. Тысячи, десятки и сотни тысяч простых людей входят беспрестанно в столкновение с полицией. Между тем, на каких основаниях, какими законами, каким порядком законным полиция разбирает, судит, решит все встречающиеся беспорядки, все мелкие проступки, все более или менее противозаконные действия? С некоторого времени, конечно, дела полицейские совершаются с большею правильностью, нежели прежде; при всем том нельзя не согласиться, что полицейский произвол по сию пору преобладает в сем отношении. Но какого нравственного добра можно ожидать от такого произвола? и какого благого действия на подлежащих ведомству полицейскому? Вместо того, если бы у нас существовали настоящие полицейские суды с простым, но гласным судопроизводством, с судопроизводством, предписанным законами и ограждающим личность и достояние подсудимых; то нет сомнения, что такие суды и такое судопроизводство весьма благодетельно подействовали бы на нравственность масс народных, которые, увидев и убедясь, что и для них есть суд законный и защита законная, познали бы значение правого суда, значение справедливости и беспристрастия судебного; а такие убеждения неминуемо содействовали бы к улучшению их нравственности. Одним словом: полицейские суды были бы великим средством морализации народной. Введение таких судов представлялось мне тем более удобным, что вначале можно было бы учредить их только в столицах и, изведав на опыте и, так сказать, под глазами самого правительства выгоды и невыгоды, удобства и неудобства новых судов, приступить потом к окончательному устройству оных во всей империи. Руководимый сими соображениями, я составил особую записку «о судах полицейских»⁶⁷³.

От сей части судебного производства я перешел к целому, т. е. к устройству судебного производства вообще, и этот переход был для меня тем легче, что уже за 40 лет пред сим я занимался сим важным предметом и тогда уже излагал по оному мои соображения⁶⁷⁴. В то время я исправлял должность статс-секретаря в Государственном совете. Дела гражданские и уголовные проходили чрез мои руки. Нимало не удивительно, что сии занятия привели меня к желанию, сильному и постоянному, улучшения русского судопроизводства. Мысль о суде присяжных овладела мною. Я принялся за подробное изучение сего предмета и начал писать об том целую книгу. Занятия по службе не позволили мне окончить моего предприятия, и я ограничился кратким изложением статьи о введении суда присяжных в России. С того времени я никогда не переставал думать о сем предмете. Долгое пребывание в Англии позволило мне подробно узнать сущность суда присяжных. По поводу вопроса об освобождении крестьян в России, кончив статью о судах полицейских, я написал «Рассуждение о введении суда присяжных в России, как в делах уголовных, так и в делах гражданских».

В сем «Рассуждении» я имел в виду означить истинный характер и настоящую сущность суда присяжных. Не знаю, удалось ли мне это. Но я уверен, что всякий добросовестный и просвещенный человек, который возьмет на себя, конечно, не весьма легкий труд узнать и постигнуть этот характер и эту сущность суда присяжных в том виде, как он существует в Англии и Америке (а не во Франции и не в Германии), я уверен, что всякий здравомыслящий человек неминуемо придет к заключению, что суд присяжных есть единственное средство сделать что-либо путного и здравого в России для улучшения русского судопроизводства. Если я не показал сего ясно и удовлетворительно в моем «Рассуждении», то это ничего не доказывает против моего убеждения: другие могут изъяснить и доказать эту истину, истину пользы суда присяжных для России, лучше и успешнее, нежели сколько я мог сделать. Но, повторяю, все, понимающие настоящие свойства и необходимые принадлежности суда присяжных, не могут не признать не только того, что сей суд может быть удобно приложен к русскому судопроизводству, но даже и того, что сей суд присяжных как бы нарочно был изобретен для России — так верно он соответствует духу и всему быту русского народа.

Все исчисленные мною выше сего статьи и записки, кроме двух последних (о полицейских судах и о суде присяжных), были напечатаны.

Во всех сих напечатанных статьях и записках я говорю о цели и о способах освобождения крестьян. До вопроса управления крестьянами после их освобождения я не касался.

Но если я доселе не трогал вопроса управления освобожденными крестьянами, то это не потому чтобы я терял из виду всю важность сего вопроса. Нет. Я всегда понимал и помнил, что неправильное, лживое разрешение сего вопроса может сделать ничтожным какое-бы то ни было освобождение. Только здравым, справедливым управлением может осуществиться самое освобождение. Управление противного рода может поставить крестьян вольных в положение подобное или равное прежнему их положению. Дух и сила, сопротивляющиеся освобождению, не быв в состоянии отвратить оного, могут достичь своей цели управлением и поставить на своем, взять свое — как говорит простонародная пословица, которую я прошу позволения здесь привести — взять свое «не мытьем, так катаньем».

Итак, признавая всю важность вопроса управления, я, однако же, не касался до оного, потому что я не хотел рядом с вопросом освобождения поставлять другого. Лучше, по моему мнению, заняться наперед обсуждением одного предмета и потом приступить к другому. К тому же, по всему, что я мог знать о ходе дела освобождения, я не находил ещё никаких особых предположений об управлении крестьян. Наконец, прошедшим летом, чрез публичные листы, я узнал о существовании некоторых проектов об управлении крестьянами по их освобождении. Тогда я немедленно занялся изложением моих соображений по сему предмету. Дабы дать более ясности и полноты моим предположениям, я почел нужным соединить оба вопроса: вопрос освобождения и вопрос управления, в одном рассуждении. Говоря о первом, я не мог избегнуть различных повторений того, что уже было сказано мною в других записках. Даже и в сем последнем моем рассуждении встречаются повторения во втором вопросе того, что уже сказано в первом. Но сих последних повторений я и не мог и не желал избегнуть.

Сим последним рассуждением «Вопрос освобождения и вопрос управления крестьян» я заключаю ряд моих различных статей по сему жизненному для России вопросу. Наступающий 1859-й год да узрит свободу наших добрых крестьян и истинную, беспримерную славу виновника великого и святого дела!

Примечание

Различные доходящие до меня отзывы и возражения касательно безвозмездного наделения крестьян землею поставляют меня в необходимость решительно пояснить мысль мою по сему предмету.

Приняв начало безвозмездности в вопросе освобождения крестьян с землей, я обращался к общему чувству, к общему понятию справедливости, беспристрастия. Я был и продолжаю быть убежден, что сие чувство и сие понятие вполне оправдывают безвозмездное наделение крестьян тою малою частью земли, которая назначается им в моем предположении. Не менее того я заметил, что со владением или собственностью земли соединялись для помещика не одни только права, но вместе и обязанности. Я заметил также, что права поземельного владения имеют одни и те же источники во всех государствах и что если найдутся в сем отношении какие-либо отличительные оттенки, то сии последние, касательно России, окажутся в пользу моего предположения.

Если бы я желал искать иных доводов в подкрепление моей мысли, то я мог бы обратиться к некоторым особенным соображениям, подобным тем, кои были делаемы в других государствах и именно в Пруссии. Так, например, я мог бы сослаться на историческое право крестьян на землю, коего действительное и неразрушимое существование выведено так здраво, так справедливо г-м Самариным⁶⁷⁵ в статье его «Об устройстве крестьян», во 2-м номере 1858 [г.] «Сельского благоустройства» помещенной; я мог бы опереться на обязанность помещика предоставлять часть земли для продовольствия крестьян, обязанность, истекающая, между прочим, из предписания того закона, который запрещает помещику продавать земли свои далее известной степени, так, чтобы в селении оставалось не менее 4¹/₂ десятин на душу; я мог бы, наконец, заметить, что помещики имеют право не на весь труд крепостного крестьянина, но только на часть сего труда, и привести в доказательство сего существующий порядок трёхдневной работы в неделю⁶⁷⁶. Таковые соображения, подкрепляя то, что я сказал об общих обязанностях помещиков: не сгонять крестьян с земли, кормить их во время голода и пр. и пр., весьма удовлетворительно показали бы неполность, ограниченность прав помещика на землю и тем самым открыли бы некоторые права для крестьян. В таком положении вопроса уступка одной трети всей земли явилась бы, конечно, не великим, но, напротив, довольно легким пожертвованием со стороны помещика за приобретение полного, ничем не ограниченного права пользоваться остающимися за ним ²/₃ земли. Таков был ход освобождения с землею в Пруссии, и потому-то прусское правительство назвало, и назвало справедливо, выкупом то, что я называю наделением.

Но, повторяю, я предпочел обратиться к чувству и к понятию справедливости, беспристрастия. Я никак не хотел входить в изыскания: до какой степени крестьяне могут иметь совместное право, со своей стороны, на ту же или на занимаемую ими землю. Одним словом: я старался избегнуть всяких рассуждений, кои могли бы привести, хоть издалека, к заключению, более или менее похожему на то, на котором, как слышно, останавливаются некоторые крестьяне и именно: «Мы ваши, а земля-то наша!»

ВОПРОС ОСВОБОЖДЕНИЯ

Поставление вопроса

После достопамятных, великодушных изречений императора Александра II-го к дворянству в Москве⁶⁷⁷, в коих внимание дворянства было обращено на необходимость изменений в положении помещичьих крестьян, с приглашением заняться рассмотрением сего вопроса, и в коих, наконец, было замечено, что лучше произвести перемену сверху, нежели ожидать, чтобы разрешение началось снизу, — после сих изречений, откликнувшихся благословениями всех людей верующих в Бога и любящих правду, — после сих слов правительство русское решительно поставило вопрос освобождения крестьян рескриптом 20 ноября на имя литовского генерал-губернатора и отношениями и циркулярами министра внутренних дел.

Вследствие сего почти во всех губерниях были учреждены комитеты для обсуждения сего вопроса и для представления проектов нового крестьянского устройства.

Ни один из комитетов ещё не кончил своих занятий. По крайней мере, ничего в сем отношении не было обнародовано ни в России, ни в заграничных публичных листах, занимающихся сим предметом.

Между тем, в мнении общем начали проявляться различные воззрения и толки по сему предмету. Явилось несколько проектов, составленных для разрешения важного вопроса освобождения. Само правительство, в циркулярах министра внутренних дел и в постановлениях главной комиссии по сему вопросу, делает некоторые указания для успешного достижения цели освобождения.

Воззрения и толки о сем предмете, в мнении общем проявляющиеся, проекты, начертанные многими из помещиков, суждения в журналах, конечно, различны и иногда противоречат одни другим; но везде заметна одна главная черта: все вообще или почти все признают, что освобождение крестьян должно быть произведено в действо с наделением их землею, в большем или меньшем количестве. Итак, освобождение с землею принимается всеми; освобождение только личное отвергается и даже не обсуждается.

Это весьма утешительно и делает честь русскому здравому смыслу. Правительство в некоторой степени освятило сие начало поземельного наделения постановлением об усадьбах крестьянских.

К сожалению, одно только это начало поземельного наделения крестьян является ясным и определенным в общем мнении. Все дальнейшие начала освобождения по сию пору, так сказать, не выработались ещё, не образовались в уме и совести народа.

Скажут, что есть ещё кое-что ясного в общем мнении, по крайней мере, в общем мнении помещиков; это начало выкупа, т. е. денежного вознаграждения за землю, предназначаемую для крестьян. Невозможное в исполнении для нас, и ни для кого, никогда не может быть ясным. А такой выкуп, о котором говорится в некоторых проектах и коего желают столь многие помещики, совершенно невозможен, как будет изъяснено ниже.

Признав непреложным, коренным началом в сем вопросе освобождение с землею, постараемся пояснить дальнейшие начала и основания, на коих такое освобождение может быть приведено в действо.

В чем дело?

Освободить крестьян с землею.

Так как эта земля должна быть взята от помещиков, и взята, по нашему мнению, безвозмездно, то посему следует сколь возможно ограничить количество предоставляемой земли крестьянам. Мы предполагаем отвести крестьянам ¹/₃ всей помещичьей земли, за исключением лесов, с тем, чтобы сия треть никогда не превышала трёх десятин на тягло⁶⁷⁸, и сию крестьянскую землю предоставить во владение сельского общества, а не каждого крестьянина лично.

Прибавим к сему, что если бы правительство, предоставляя ¹/₃ земли крестьянам, признало за благо определить для помещиков некоторое вознаграждение, то оно может принять следующую меру финансовую, меру, которая не отяготит казначейства в сильной степени.

Половина помещичьих имений заложена в ломбарде. Капитал, по принятым оценкам в сих случаях, составляет 390 или 395 миллионов рублей серебром. Предоставляя ¹/₃ помещичьей земли крестьянам, правительство уменьшит одною третьего долг помещика. Тут казна потеряет 132 мил[лиона] руб[лей] сер[ебром]. Владельцам же другой половины имений, не заложенных, правительство выдаст чистыми деньгами равную сей сумму, 132 мил[лиона] руб[лей] сер[ебром]. Сей капитал должен быть приобретен посредством займа.

Итак, весь выкупный капитал составит 264 мил[лиона] руб[лей] сер[ебром]. Прибавьте к этому 25 миллионов для вознаграждения некоторых мелкопоместных помещиков, в виде выкупа не крестьян их, а их земли, и все пожертвование казны составит около 300 мил[лионов] руб[лей] сер[ебром].

Но и это пожертвование может быть, хотя частью, вознаграждено обложением новою податью купеческих капиталов и домов в городах, не говоря уже, что, превратив подушный оклад в налог поземельный, правительство может увеличить доход государственный.

Скажут, что такая мера слишком резка, что она коснется до лиц и до имений весьма в неравном размере, что оценка ломбардов не делает подробных различий между различными имениями, что содержание числа крестьян к количеству земли и что самое качество земли различны в различных местностях и пр. и пр. Все сии возражения и множество других, кои можно сделать, справедливы. Но всегда и везде законодатель находит себя в необходимости избирать из двух зол зло меньшее, из двух неудобств неудобство менее важное. Желая достигнуть более совершенства, более правильности в искомой мере, вы рискуете растеряться в бесплодных соображениях и исследованиях; желая удовлетворить всех и каждого, вы не удовлетворите никого и, будучи принуждены беспрестанно откладывать разрешение вопроса, вы, может быть, предоставите это разрешение слепому случаю, горькой необходимости! Многие, весьма многие предвидят и такой случай, и такую необходимость. Чувство нашего сердца отстраняет возможность подобной беды; но холодный рассудок говорит, что опасность существует.

Если я говорю так решительно, то это — Бог тому свидетель! — не от большой доверенности к собственному моему суждению. Напротив: трудно иметь более недоверчивости к собственным убеждениям, как я имею. Но этот вопрос освобождения крестьян был моею мыслью, моею душевною заботою в продолжение всей моей жизни. Я изучал его со всех сторон. Я старался подробно и обстоятельно узнать, как он был разрешаем в других землях, особенно в новейшие времена в Пруссии, Австрии, Польше, в английских и французских колониях. С тех пор как вопрос сей открылся в России, я, сколь возможно, пристально следил за проявляющимися в России мнениями по сему предмету.

Доброжелательство мое к крестьянам, конечно, беспредельно. Но это нимало не мешает мне видеть и уважать выгоды помещиков, ибо я убежден, что благо крестьян не может быть основано на разорении помещиков. Польза и выгоды первых и последних должны соответствовать одни другим и только на таких обоюдно-полезных основаниях может быть твердо созиждено благо общее, благо государственное. Дабы показать, что выгоды помещиков, в моем предположении, охраняются, по крайней мере, столь же действительно, как выгоды крестьян, я сделаю один вопрос.

Согласившись в том, что освобождение крестьян, какими бы то ни было средствами, неизбежно и что остановить разрешения сего вопроса невозможно, — в чем могут и должны состоять выгоды помещиков по освобождении крестьян?

Очевидно, что главная, существенная выгода помещиков, с некоторыми редкими исключениями, будет состоять в том, чтобы освобождаемые крестьяне оставались на земле, на которой они доселе жили, дабы чрез то помещик имел средство обрабатывать или отдавать в наем свою землю. Это условие, условие продолжения жительства крестьян на прежних местах, есть самое главное, существенное условие, conditio sine qua non, благосостояния помещиков.

С уничтожением укрепления к земле чем иным, как не клочком этой самой земли, можете вы привязать крестьянина к его родине?

И здесь я осмелюсь сказать, что я не встречаю в русских помещиках того здравого смысла, той сметливости, тех возвышенных чувств, коими они отличаются, видя, что они спорят и толкуют об усадьбах! Их несомненные, очевидные выгоды ясно предписывают им уступить даром усадьбы крестьянам, дабы по возможности удержать их на месте их жительства. Эти же выгоды, здраво понимаемые, должны бы привести их и к уступке крестьянам части земли, сверх усадеб, кои, обеспечивая для крестьянина один, так сказать, ночлег, не представляют никаких средств к продовольствию.

Есть, конечно, возражение, против коего я не имею достаточных доводов и принужден обратиться к вышеупомянутой необходимости избрать из двух зол меньшее. Это возражение состоит в том, что наделение крестьян У₃ земли недостаточно для полного их продовольствия. Так, конечно. Но такое, хотя недостаточное, наделение землею, поставляет, однако же, более или менее крестьян в возможность входить в добровольные, непринужденные сделки с помещиком касательно найма или обрабатывания остающихся у него ²/₃ земли, указывая при том крестьянам на необходимость сего найма или сего обрабатывания за плату. Если бы крестьяне остались вовсе без земли, то тогда они нашли бы себя в необходимости согласиться на всякие условия, предписываемые помещиком, или в необходимости сойти с земли его: и то и другое и несправедливо, и вредно для обеих сторон.

Освобождая таким образом крестьян с землею, следует подчинить их исключительно сельскому обществу. Власть полицейская помещика должна ограничиваться единственно правом, в случае беспорядков, арестовать крестьянина и представить его в сельский суд. В остзейских провинциях было предоставлено помещику право наказывать телесно крестьян⁶⁷⁹. Дать кому бы то ни было право сечь, по произволу, вольного человека, есть такая несообразность со всеми началами самой простой справедливости, которая не требует дальнейшего опровержения.

Помещик, по освобождении крестьян, будет или сам, посредством вольных работников, обрабатывать свою землю, или отдавать её внаем или всему обществу сельскому, или некоторым членам оного, или посторонним лицам. Может быть, в начале нового порядка полезно будет поощрять наем помещичьей земли всем обществом сельским. Во всяком случае, надлежит совершенно запретить платеж работою крестьянина. Плата должна быть денежная или продуктами земли. Плата работою слишком близка к барщине и, следственно, к произволу. Вообще надлежит, в определении отношений крестьян к помещикам, всячески избегать постановлений, похожих на постановления и обычаи прежнего времени. Из этих семян бывшего порядка вещей может вырасти впоследствии новое рабство. Годунов только укрепил крестьян земле⁶⁸⁰. Между тем, не прошло более ста лет, как, по словам указа Петра I-го Сенату, в России уже продавали людей как скотов⁶⁸¹.

По моему полному убеждению, нет лучшего ручательства против новых злоупотреблений, как отделить, сколь возможно решительнее, бывших крепостных людей от бывших их помещиков. Сии последние только могут выиграть от такого отделения. О сем будет говоре-- но ниже.

Я упомянул о моей недоверчивости к собственным убеждениям. Такая недоверчивость, если б она не была в моем характере, то важность предмета, о котором я рассуждаю, внушила бы мне её. Если я продолжаю, не утратив сей недоверчивости, настоять на моем мнении, то это потому, что неудобства других предположений меня так сильно поражают, что я не могу, при всем моем желании, найти лучший исход из сего трудного вопроса, принять ни одного из сих предположений. Конечно, я могу видеть сучок в глазе другого, не замечая бревна в моем собственном. Об этом я не спорю. По крайней мере, пусть же укажут мне на непреодолимые препятствия в моем предположении, каковые я нахожу в других. Вместо сих указаний и опровержений я не встречаю ничего, кроме какой-то для меня непостижимой беспечности, какого-то равнодушия даже и в людях благонамеренных, каких-то надежд на русское авось и небось\ Недостает ещё обратиться к русскому как-нибудь! Между тем бедные русские мужики с беспримерной кротостью и долготерпением, и если с надеждою, то и со страхом и трепетом, ожидают и продолжают ожидать исхода из пленения Вавилонского. Мы не скажем: горе тем, кои явно противятся святому делу освобождения: мы не видим таких людей. Но горе равнодушным и бездушным, кои хладнокровно смотрят, хладнокровно разглагольствуют о происходящем теперь в России!

Дабы более изъяснить причины моей настойчивости на моем мнении, я обращу внимание читателя на другие предположения касательно освобождения крестьян.

Соображения о выкупе

Все предположения, изъясняемые в составленных различными лицами проектах, из коих некоторые особенно замечательны по таланту сочинителей, по их обширным сведениям историческим, по практическому характеру, свидетельствующему об опытности, приобретенной в управлении крестьянами, все сии предположения об освобождении крестьян основываются на выкупе.

Одни предлагают выкуп самими крестьянами. Другие выкуп посредством правительства.

По мнению первых, земли, крестьянам предназначаемые, должны быть подвергнуты местной оценке. Определенная таким образом цена должна быть выплачена крестьянами в течение от 30 до 40 лет.

Признаюсь, я не знаю, с какой стороны начать опровержение такой мысли: так она кажется мне странною и невозможною в исполнении.

Кто должен делать оценку? — Соседние помещики, говорит автор одного проекта о таком выкупе.

Кто отвечает за верность оценки? — Оценщики, говорит автор. Но согласятся ли соседние помещики быть оценщиками, зная, что они могут быть подвергнуты такой ответственности? Конечно, не согласятся. Итак, на первом шаге оценка является невозможною.

Далее: каким образом обеспечивается помещик в верном платеже со стороны крестьян выкупной суммы? Угрозою переселения крестьян в Сибирь.

Такое переселение в Сибирь может быть наказанием для крестьян, но нимало удовлетворением справедливых требований помещика.

Неудобоисполнительность такого плана, начертанного, впрочем, человеком весьма умным, опытным и особенно благонамеренным, очевидна, и мы ограничимся сим кратким опровержением, не упоминая о множестве хлопот и затруднений в произведении подобной оценки по всему пространству империи, о времени, которого потребует такая операция.

Принять выкуп со стороны крестьян общим правилом их освобождения, по нашему убеждению, несправедливо, вредно и противно благой цели, к коей мы стремимся.

Цель освобождения есть: сделать из крестьян крепостных крестьян вольных, самостоятельных, кои имели бы возможность существовать работою рук своих и пользоваться плодами своего труда, своей промышленности, своей бережливости. Иной цели в освобождении быть не может: в этом должны, наконец, убедиться те, кои, продолжая толковать об освобождении, продолжают вместе с сим разглагольствовать о каких-то направлениях, указаниях, понуждениях, ограничениях в свободе жизни и деятельности крестьянской, кои, одним словом, хотят вещей совершенно противоположных.

Означив цель освобождения, взглянем на положение, в коем очутится крестьянин, из крепостного сделавшийся вольным.

Положение крепостного мужика было, конечно, не таково, каковым оно могло бы быть, судя по произволу, по неограниченности помещичьей власти и по беззащитности крестьянина. Будучи крепостным человеком, русский мужик был, однако же, и хозяином в своем домашнем быту. Он работал не только на помещика, но и на самого себя, не говоря уже о крестьянах оброчных. Он обязан был заботиться о своей избе, о своем скоте, о своем загоне и т. д. Все сие сохраняло и поддерживало в нем способность думать, рассуждать, избирать средства для действия. Мирские сходы представляли ему случай изъявлять свой образ мыслей, слышать мнения других, опровергать или принимать оные. Но нельзя не согласиться, что при всем том вековая безусловная подчиненность, беспрекословное повиновение произволу господина не могли если не изгладить, то, по крайней мере, не притупить всех тех способностей и качеств, кои свойственны человеку вольному.

В сем положении переход крестьян из крепостного состояния в вольное, как для пользы крестьян, так и для пользы помещика и для пользы государственной, должен быть облегчен для крестьянина всеми возможными средствами. Одним словом: освобождаемого крестьянина надлежит приучать к свободе, а не к неволе.

Обязанность выкупа, возлагаемая на крестьян, не только не соответствует сим весьма естественным и простым требованиям, но совершенно противна оным. Войдем в подробности.

По предположениям защитников выкупа, крестьянин должен получить достаточное количество земли для своего продовольствия. Вообще сие количество исчисляется ими в 3,4 или 5 десятин на душу. За сии десятины крестьянин будет обязан выплатить помещику определенную по оценке сумму в продолжение 35 или 40 лет, вероятно, с процентами за суммы невыплаченные. По всем расчетам, о коих я мог или читать или слышать, оказывалось, что выкупная цена составляла не менее 8 или 10 руб[лей] сер[ебром] с души, платимых в продолжение 37 лет.

Землепашец вольный, искони владеющий собственною землею, может быть, согласился бы вступить в подобные условия, т. е. обязаться платить ежегодно по 10 руб[лей] сер[ебром] за 3 или 4 десятины, прилежащие к его полям, с тем, чтобы сия земля соделалась его собственностью по прошествии 37 лет. Но что возможно для искони вольного землепашца с устроенным хозяйством, то не равно возможно для только что освобожденного крепостного человека.

Получив в наделение для себя и своей семьи 10 или 15 десятин земли и будучи обязан вносить выкупную сумму, освобожденный крестьянин должен иметь свой скот и разные орудия земледельческие. Для сего нужны деньги, капитал. Где найдет он этот капитал? Прежде помещик, в собственных выгодах, помогал крестьянину. Теперь, будучи богат землею, но беден деньгами, новоосвобожденный не будет в состоянии извлечь из своего поземельного богатства соответственного дохода, необходимого для уплаты выкупной суммы. Прибавьте к тому различные невзгоды, так часто постигающие земледельцев: неурожаи, падеж скота, пожары и пр. Имея все сие в виду, можно ли с какой-либо достоверностью, с каким либо вероятием предполагать, что всеобщее освобождение крестьян может быть основано на методе выкупа с их стороны?

Отстраним все сии мечтания о выкупе со стороны крестьян и укажем ещё раз на необходимость облегчить для освобождаемых крестьян вступление в новое, свободное положение. Освобожденный крестьянин немедленно почувствует, что в новом его быту он должен надеяться исключительно на самого себя: этой заботы будет достаточно для новой его деятельности на просторе свободной жизни.

Конечно, найдутся и всегда находились такие крестьяне, кои могут откупиться с землею. Но это составляет исключение из общего правила. Таковые сделки, доселе весьма затруднительные в исполнении, без сомнения, должны быть облегчены законодателем и поощряемы правительством.

Во многих местах, как слышно, помещики желают условиться с крестьянами о переводе на сих последних долга опекунского совета с предоставлением им в полную собственность известного количества земли. Такие сделки были бы лучшим средством освобождения, будучи основаны на обоюдном согласии. Но, к сожалению, по сию пору, по крайней мере, сколько нам известно, опекунские советы не имеют разрешения от правительства допускать совершение таких сделок и перевод долга с помещика на крестьян.

Повторяем, что всякого рода добровольные сделки, к освобождению клонящиеся, должны быть не только допускаемы, но покровительствуемы, лишь бы только цель истинного освобождения была ими достигнута.

Скажем теперь несколько слов о выкупе посредством правительства.

Здесь представляются два средства. Одно состоит в том, что правительство, выплатив помещикам выкупную сумму, должно будет разложить сию сумму на освобожденных крестьян и в течение 35 или 40 лет покрыть, таким образом, свои издержки.

В таком случае мы найдём крестьян в той же невозможности уплатить выкупную сумму правительству, в каковой мы видели их при уплате помещикам.

Второе средство состоит в уплате от правительства помещикам выкупной суммы и в принятии всех издержек по сему предмету на свой счет, так что проценты и погашение, с сею уплатою сопряженные, должны пасть окончательно на общие государственные доходы.

Как в том, так и в другом случае капиталы, долженствующие служить для выкупа, могут быть приобретены, сотворены или посредством займа за границею, или посредством особенных кредитных бумаг.

В сем-то капитале, потребном для выкупа, заключается вся важность, вся сущность сего вопроса.

Не касаясь нимало до самого начала, до принципия освобождения посредством выкупа самим правительством, соглашаясь даже в том, что сия метода может быть, в известных данных обстоятельствах, самой легкой в исполнении, мы должны, однако же, наперед удостовериться в возможности приложения сего начала на самом деле. К чему могут служить самые здравые, самые логические методы, когда они являются невозможными в приложении? Таким образом, остановившись на методе выкупа правительством, необходимо прежде всего узнать: до какой степени должна возвыситься выкупная сумма. Как бы то ни была превосходна метода выкупа, она ни к чему послужить не может, если выкупная сумма окажется столь огромной, что превзойдет все финансовые средства казначейства.

Какие указания находим мы в различных проектах относительно суммы выкупного капитала?

По одному, во многих отношениях весьма любопытному и замечательному проекту, в коем предполагается упрочить за крестьянами пахотными ту землю, которую они теперь на себя обрабатывают, а за оброчными всю землю, коею они пользуются, выкупный капитал исчисляется в 1 миллиард 50 мил[лионов] р[ублей] сер[ебром].

Если такая сумма будет приобретена правительством посредством заграничного займа, то она необходимо должна в сильной степени унизить ценность прежних долговых заграничных облигаций и тем самым возвысить проценты, кои русское правительство должно будет платить по новым займам сего рода. К тому же обязанность платить с такой огромной суммы какие бы то ни было ежегодные проценты и проценты на погашение чрезмерно отяготит казначейство.

Если же выкупный капитал будет сотворен посредством выпуска особенных кредитных бумаг, выдаваемых помещикам и приносящих проценты, то сии облигации необходимо вступят в обращение.

Но потребности обращения имеют свои пределы, кои означаются равенством цены монеты металлической с монетой бумажной. Сие равенство или сие равновесие едва ли уже и теперь в России существует, ибо за промен ассигнаций на серебро платится уже 2 % лажа⁶⁸². Итак, количество бумажных денег уже превышает теперь потребности обращения. Пустив в обращение новые миллионы и сотни миллионов ассигнаций или кредитных бумаг, вы не сотворяете новых ценностей, кои были бы представляемы вашими новыми кредитными бумагами. Сии последние необходимо войдут в совместничество со старыми, так что если, например, вся сумма бумажного обращения будет удвоена или утроена, то очевидно, что все вещи, на бумажные деньги покупаемые, удвоятся или утроятся в цене своей. Этого не довольно. Иногда чрезмерные выпуски бумажных денег не производят такого соразмерного и постепенного действия на цены: одна очевидность чрезмерного выпуска может вдруг произвести всеобщее банкротство.

Самые неопровергаемые и самые ясные начала политической экономии часто, однако же, не приемлются так называемыми людьми практическими и, например, в сем вопросе выкупа посредством кредитных бумаг они толкуют, что сии новые бумажные деньги будут достаточно обеспечены всеми выкупаемыми крестьянскими землями.

Ответ таким людям практическим найдется всего приличнее на практике, на опыте.

Революционная Франция изнемогала под бременем чрезмерного количества ассигнаций, между тем как правительство было богато так называемыми национальными имениями. Оно придумало выкупить ассигнации новыми бумагами (mandats territoriaux)⁶⁸³ и ценность сих последних обеспечить национальными имуществами. Обеспечение было, по-видимому, совершенно достаточное. Для усиления оного правительство постановило, что всякий, имеющий в своем распоряжении известное количество мандатов, может избрать любое национальное имение равной цены и, внеся сумму в мандатах, немедленно вступить во владение имением. Трудно было бы придумать лучшее средство для поддержания кредитных билетов. Но на деле все оказалось иначе. Мандаты упали в цене своей, как упали ассигнации.

Посмотрим, что делается теперь на глазах наших в Австрии⁶⁸⁴, этой классической стране бумажных денег. Правительство, обременённое чрезмерным количеством бумажной монеты, борется с сею напастью твердо, мудро и, по возможности, успешно. Это правительство богато государственными имуществами. Но эти богатства, продолжая быть, по сущности своей, недвижимыми, не поддерживают, не возвышают курса бумажных денег. Они могут быть полезны в сем отношении тогда только, когда обращаются в деньги, т. е. когда отчуждаются, продаются правительством. Но продать всех сих имений вдруг или в непродолжительном времени невозможно. Правительство то передает оные иностранным капиталистам за наличные деньги, то банку в виде операций, к уменьшению количества бумажных денег клонящихся. В тех же видах оно продает построенные им самим железные дороги. Все сии весьма здравые и искусные меры австрийского правительства, может быть, приведут его к полному водворению в обращении звонкой монеты, к чему оно намерено приступить 1-го ноября сего года. Но все это не доказывает, чтобы огромные государственные имущества могли служить залогом, ручательством ценности огромной массы бумажных денег. Это доказывает совершенно противное.

Не говоря уже о непреложных законах монетного обращения, о потребностях оного, о равновесии, которое должно существовать между звонкой монетой и бумажными деньгами, мы ограничимся замечанием, что вообще недвижимая собственность тогда только может служить достаточным залогом денежных капиталов, когда она может быть легко и скоро обращаема в деньги.

Из сего следует, что проект выкупа, основанного на займе или на выпуске кредитных бумаг, простирающихся за миллиард рублей серебром, совершенно невозможен в исполнении.

Те из помещиков, кои мечтают о сбыточности такого вознаграждения, не знают, что их неминуемо ожидало бы в случае принятия и исполнения подобного плана: полученные ими облигации превратились бы весьма в недолгое время в простые листы бумаги!

Что же после сего можем мы сказать о таких проектах, по коим выкупный капитал простирается до двух миллиардов руб[лей] сер[ебром] и, может быть, более?

Мы читали один проект сего рода, написанный Т-м губернским предводителем⁶⁸⁵. Изложение дела представлено весьма хорошо и с замечательным талантом. Но заключение являет такое исчисление выкупанного капитала⁶⁸⁶ для одной Т-й губернии, что, будучи приложено, в соразмерности, ко всем губерниям, оно доходит до выше означенных размеров. Мы слышали о таком же проекте в В-й губернии.

Показав очевидную невозможность в исполнении подобных предположений выкупа, нам остается упомянуть об одной мысли, если не о проекте, освобождения посредством выкупа. Сия мысль отличается особенным практическим пониманием дела. Она не входит ни в какие подробные исчисления и основывается на широких, ясных, простых началах, кои легко могут быть приложены в совершении великого дела освобождения. По сей мысли предполагается разделить всю империю на три полосы; для каждой полосы определить известную цену десятины земли; отвести крестьянам из помещичьей земли по 3 или по 4 десятины, и заплатить за сию землю помещикам по определенной цене. По сему предположению выкупный капитал простирается до 500 мил[лионов] руб[лей] сер[ебром].

Такая сумма, как нам кажется, слишком значительна. Я продолжаю думать, что и для правительства и для помещиков мое предположение, ограничивающееся пожертвованием 300 мил[лионов] за ¹/₃ земли, выгоднее. Но если правительство решится на пожертвование 500 мил[лионов] и если помещики найдут это предположение для них более выгодным, то я порадуюсь за крестьян от всей души.

Сверх проектов и предположений, на выкупе основанных, мне известен один проект (г-на К.)⁶⁸⁷, который основывается на наделении крестьян 2 У₄ десятинами земли на душу с обязанностью платить помещику вечный оброк, равный оброку, платимому казенными крестьянами. Этот проект, замечательный по практическим знаниям автора и богатый историческими изысканиями, сделался довольно известным и, как я слышал, приобрел одобрение многих помещиков. Я читал его с большим участием и с великою пользою для меня собственно. Но результат всех предположений автора, после долгого колебания, показался мне неудовлетворительным. Как бы то ни было, но тут нет истинного, полного освобождения, подумал я. Я остался при этом заключении.

Наконец, пример австрийского правительства может привести к мысли: основать выкуп на совокупном действии крестьянина, правительства и самого помещика.

Австрийское правительство постановило, что работа, коею крестьяне были обязаны в отношении к помещику, должна быть исчислена на деньги;

что ценность работы в продолжение одного года, взятая в 20-тилетней сложности, должна составить капитал, назначенный служить возмездием помещику за уничтоженную работу крестьян;

что у сего капитала должна быть уплачена крестьянином, ¹/₃ правительством или той провинцией, в которой имение находится; последняя же ¹/₃ должна пасть на помещика, который таким образом теряет оную.

Все исчисления работ были производимы чиновниками правительства.

Крестьяне должны были платить в продолжение 20 лет следующие с них деньги прямо правительству. Они по большей части немедленно и сполна выплатили следующую с них ¹/₃.

Правительство, присоединив к сумме крестьянской трети сумму трети, следуемой с его стороны, выдавало помещику облигацию, приносящую проценты, которую помещик мог немедленно продать на бирже. Курс сих провинциальных облигаций вообще равен курсу других государственных бумаг. В некоторых провинциях, именно в нижней Австрии, он гораздо выше бумаг правительственных.

Капитал, предоставленный в вознаграждение помещикам, должен быть выплачен посредством погашения облигаций по жребию.

Сии постановления австрийского правительства увенчались полным успехом в исполнении. Везде ценность земли вдвое увеличилась, не исключая и несчастной Галиции, которую сии постановления нашли посреди ужасных бедствий восстания крестьян против помещиков, восстания, если не внушенного, то, конечно, поддерживаемого постыдным и бесчеловечным вмешательством австрийского правительства⁶⁸⁸.

Революционные происшествия не позволили кончить сего дела прежде 1853 года. Но в сем году все меры, расчеты, исчисления были постановлены и приведены в исполнение. Суммы, следовавшие с крестьян с 1848 года и коих они дотоле не выплатили, вошли в окончательное исчисление, и помещики их не потеряли.

Для крестьян сия мера была весьма, весьма выгодна. Но и помещики не остались в убытке. Все довольны. Если встречались жалобы со стороны землевладельцев, то это только со стороны духовенства, которое, по новому положению, лишалось доходов от множества мелких повинностей, кои основывались на обычае, а не на ясных и законных сделках и условиях, и потому были уничтожены без всякого вознаграждения. Но во многих местах муниципальные начальства и сами крестьяне добровольно обязались платить по-прежнему духовенству некоторые повинности.

Если сия мера австрийского правительства приведет некоторых русских помещиков искать возможности приложения оной к России и чрез то достигнуть подобного совокупного действия к выкупу: крестьян и правительства, то мы представим на их усмотрение следующие обстоятельства.

В Австрии^[1] земля обрабатывается хозяевами, имеющими значительное количество оной, в виде ферм, хуторов. Полный хозяин имеет обыкновенно от 30 до 50 десятин. Половинный хозяин половину сего количества и т. д.

Сии хозяева были уже со времен Иосифа II⁶⁸⁹ владельцами земли, на коей жили, с некоторыми, однако же, ограничениями и с обязанностью работ на помещика. Ограничения в праве собственности состояли в том, что хозяин не мог отделить, продажей или иначе, никакой части земли без особенного разрешения. Это запрещение и доселе существует. Крестьянин мог свой хутор продать, завещать и т. д. Но заступающий его место входил во все его обязанности. Помещик, в случае неисправности крестьянина, мог удалить его с земли, с утверждения начальства, и тогда ферма отдавалась другому хозяину. Равномерно крестьяне подлежали ведомству помещика по правительственной и по судебной части. Управление крестьянами, т. е. назначение, распределение работ, надзор над оными и т. п. предоставлялось естественно помещику или его поверенному, управителю. Власть судебная была вверена судье, который назначался правительством, но по представлению помещика. В сем-то наипаче состояло право судебного ведомства помещика (Patrimonial-Gerichtsbarkeit). Крестьяне могли апеллировать на решения местного суда; но, например, в Богемии для всей земли существовал только один апелляционный суд (в Праге), что, конечно, было весьма невыгодно для крестьян.

Телесные наказания были прежде известны в Австрии. Они не могли превышать 24 ударов. Помещик не мог сам предписывать сих наказаний, кои определялись только судьею. Впрочем, сии наказания существовали более в законе, нежели на самом деле. Люди, проведшие всю жизнь в управлении имениями помещиков, уверяли меня, что они не могут привести ни одного примера употребления таких наказаний.

Определение работ крестьянских было означено и истолковано законом с неимоверными подробностями. Закон предписывал, в котором часу работник должен был закладывать своих лошадей и являться на работу, в котором часу прекращать оную; было даже предписано: как он должен везти различные тяжести, шагом или рысью, и пр. и пр.

Степень и количество работы крестьянской на помещика можно вообще определить тремя днями в неделю.

В таковом устройстве сельского порядка мы видим, что правительство, предпринимая окончательное освобождение, имело пред глазами ясные, достаточные данные: оно находило, с одной стороны, определенные, не изменяющиеся в пространстве своем, довольно значительные участки земли; с другой — земледельцев-хозяев, из коих каждый владел одним из сих участков. Работы, повинности, всякого рода обязанности сих крестьян к помещику были определены в малейших подробностях. Если встречались в договорах помещиков с хозяевами-земледельцами некоторые условия особенного рода, на особенных правах основанные, то и сии различия были ясно означены и определены. В таком порядке вещей нетрудно было исчислить и определить денежную ценность работ и повинностей и подвергнуть земледельца-хозяина уплате одной трети весьма умеренной выкупной суммы.

Конечно, кроме земледельцев-хозяев, представлялись простые работники, люди безземельные, кои проживали на земле помещичьей, питаясь трудом рук своих. Сии работники, число коих составляет более ¹/₃ всего сельского народонаселения, за позволение жить на помещичьей земле были обязаны известною работою, обыкновенно от 13 до 26 дней в году. Но постановлениями 1849 года они были просто освобождены от работной повинности, без всякого вознаграждения помещику.

Я имею пред глазами несколько списков с тех актов, кои окончательно определили ценность работ и суммы вознаграждения помещику. В одном из сих списков я нахожу следующее:

Хозяин В. К. владеет количеством земли, состоящей из полей, лугов и леса, — 72 иох, что составляет более 50 десятин. Он обязан работать на помещика с двумя лошадьми 156 дней в году и без лошадей 26 дней. Сверх сего он обязан давать помещику известное число кур, яиц и определенное количество овса. Ценность всех сих работ и повинностей была исчислена в 45 гульденов в год (28 р[ублей] с[еребром]).

Таковое исчисление изъясняется тем, что правительство, предписав оценку работ и повинностей, поставило в обязанность оценщикам, чтобы они не оценяли барщинной работы по цене работы вольной и чтобы ни в каком случае оценка первой не превышала одной трети цены последней. Посему оценщики ограничили свое исчисление работы одного дня с двумя лошадьми в 14 крейцеров (14 копеек) и одного дня без лошадей в 3 крейцера (3 копейки).

Из сей суммы — 45 гульденов — ¹/₃ падала на помещика, ¹/₃ — на правительство и одна, 15 гульденов, на крестьянина. Будучи взята в 20-тилетней сложности, сия последняя сумма составила 303 гульд[ена] 40 кр[ейцеров] (183 р[убля] с[еребром]).

Приняв в соображение все сии подробности австрийской меры освобождения, мне кажется, что невозможно помышлять о приложении сей методы к освобождению русских крестьян. К тому же, как мы видим, вознаграждение помещиков за утраченные работы и повинности крестьянские не весьма значительно. Настоящее вознаграждение, как в Австрии, так и везде, где подобные меры были предпринимаемы, особливо в Пруссии, где крестьяне были наделены землей безвозмездно, настоящее вознаграждение для помещиков нашлось само собой в возвысившейся ценности земли.

Что касается до капитала, употребленного австрийским правительством на выкуп, то оный простирается, как полагают, до 500 мил[лионов] гульденов (300 мил[лионов] р[ублей] с[еребром]). Барон Гакстгаузен⁶⁹⁰ говорил мне о 700 миллионах] гульденов.

В английских колониях, где выкуп касался только до работников, освобожденных без земли, и число коих было около 800 тысяч, выкупная сумма составила 20 мил[лионов] ф[унтов] стерлингов] (120 мил[лионов] р[ублей] сер[ебром]). Во французских колониях число негров и выкупный капитал были половиной менее. Таким образом, как в английских, так и во французских колониях выкупная сумма одного человека составляла около 160 руб[лей] сер[ебром].

Те, кои помышляют о выкупе крепостных крестьян с землею, по какой бы то ни было оценке, видя, чего стоил выкуп в других землях, и вспомнив, что в России дело идет о 22 миллионах] обоего пола людей, конечно, убедятся в совершенной невозможности прибегнуть к подобному средству освобождения.

Обозрев, таким образом, различные способы освобождения посредством выкупа, мы остаемся убежденными, что ни один из сих способов не обещает никакой возможности успешного исполнения, и мы принуждены обратиться к нашему предположению, основанному на освобождении крестьян с ¹/₃ земли безвозмездно или с пожертвованием от казны 300 мил[лионов] р[ублей] сер[ебром]. Этот план, конечно, имеет свои неудобства и затруднения, но, по крайней мере, его можно исполнить. А что то или другое должно быть исполнено, и исполнено в непродолжительном времени, в сем, кажется, никто сомневаться не может. Такие вопросы не могут оставаться долго нерешенными.

Я настою на простоте, на ясности, на несложности моего предложения. Если бы я увидел план ещё менее сложный и более удобоисполнительный, я с радостью отказался бы от моего собственного.

Простота, несложность, ясность в планах освобождения везде полезны; но в России эти условия необходимы в самой высшей степени. В этом должны быть вполне убеждены все добросовестные люди, знающие и понимающие Россию.

Вовсе теряя из виду сие необходимое условие простоты, несложности в мерах освобождения, и в России толкуют об учреждении банков, кои должны облегчить или сделать возможным выкуп и крестьян, и земли их. Почтенный г-н Гакстгаузен, коего мнения заслуживают особенного внимания и которого я много уважаю за его любовь к русским мужикам, говоря со мною о сем предмете, также упомянул о банках сельских или провинциальных Финансовые вопросы мне не чужды⁶⁹¹. Но признаюсь: я не могу постигнуть, с чего следовало бы начать для учреждения банков, долженствующих служить орудием выкупа крестьян с землею, в государстве, где существует подушный оклад, где ещё не уничтожены винные откупа; там, где помышляют предоставить помещику сечь, по произволу, вольных крестьян; там, где крестьянин, осужденный на жестокое телесное наказание, на ссылку в Сибирь, на каторгу, не может апеллировать прежде исполнения над ним приговора; в государстве, где бумажные деньги начинают уже терять свое равновесие против звонкой монеты; где деревенские головы не могут обойтись без писарей и сенаторы без секретарей; там, где ещё не известно, какому суду и какой «расправе», какому управлению будут подлежать миллионы освобожденных крестьян, для коих предполагается учреждение сих банков!

Впрочем, по самой сущности, выкуп посредством таких фантастических банков неминуемо отлагает окончательное, полное освобождение на многие лета, обыкновенно на 37 лет. Сие отлагательство имеет следующее значение для крестьянина: мы даруем тебе свободу, но ты будешь пользоваться ею не прежде 30 или 40 лет! Кто может позволить себе такую шутку? В других землях, и именно в Пруссии, в Саксонии и пр. и пр., конечно, были учреждены такие банки. Но кому они ссужали деньги? Земледельцам-хозяевам, имевшим уже в своем владении известное, довольно значительное количество земли и желавшим приобрести более. Земля их служила залогом банку. Но в России, вместо таких хозяев, вы встречаете миллионы мелких хозяев-мужиков, и там банки могут иметь дело разве только с целыми сельскими обществами. Что в России найдется несколько таких селений, кои могут занять капиталы, достаточные для выкупа, и выплатить их исправно, — в этом нет никакого сомнения, и это доказывается, впрочем, самым опытом. Но принять учреждение банков за одно из главных оснований освобождения — это не что иное, как мечта, и на первом шаге приведения её в действо опыт не замедлит разочаровать мечтателей.

Поставьте государство в такое положение, которое допускало бы водворение частного кредита, поставьте крестьянина, купца, дворянина в такие законные отношения, в коих каждый мог бы безопасно ссужать и был бы в невозможности не исполнять своих обязательств, и тогда приступайте к водворению общего кредита и кредита поземельного, если хотите {Автор превосходных статей, о коих мы упоминаем ниже, ожидает многого, слишком многого, по нашему мнению, от поземельного кредита. Но вместе с сим он согласен в том, что самые важные преобразования должны предшествовать основанию сего кредита. Вот слова его: «…Pour avoir de l’argent, il faut un système de crédit foncier facile, étendu, à la portée de tous, répandant sur le sol cette pluie d’or, sans la quelle le travail le plus ardu ne saurait le rendre fertile.

Ici la question touche de près à la réorganisation de la justice et de l’administration, réorganization sans la quelle le crédit foncier restera toujours une lettre morte». Le Nord. 18 августа 1858. [Для того, чтобы иметь деньги, необходима система необременительного земельного кредита, распространенная и доступная всем, проливающая на землю тот золотой дождь, без которого даже самый упорный труд не сделает ее урожайной. Этот вопрос здесь тесно связан с судебной и административной системами, без реформирования которых земельный кредит так и останется мертвой буквой — фр.].

Я недавно читал в сем же журнале, что комитет С[анкт]-П[етер]б[ургско]й губернии предлагает наделить крестьян каждого 10 десятинами земли и обязать 20-ю днями работы в год за каждую десятину. Между корреспондентами сего журнала есть, конечно, люди весьма знающие и добросовестные; но встречаются и пустомели. Такое предложение, приписываемое С[анкт]-П[етер]б[ургско]му дворянству, может быть, проистекает от одного из сих последних. Желательно было бы по крайней мере знать: в чем изобретатели таких планов находят улучшение быта крестьянского. Они обязаны указать на сие улучшение, ибо, конечно, никто, ни с какими очками, не заметит сего улучшения в подобной перемене. — Примеч. Н. И. Тургенева.}.

Средства исполнения

Изъяснив сущность предлагаемой мною меры освобождения, я почитаю необходимым сказать несколько слов о способе исполнения.

Обыкновенно мы слышим, что дело столь важное не может быть исполнено иначе как постепенно, что окончательная мера освобождения должна быть предварительно приуготовлена разного рода другими мерами и т. п. Совет, конечно, весьма благоразумный. Вообще постепенность полезна в тех случаях, где она означается и доказывается явными требованиями обстоятельств дела, там, где она ведет к чему-нибудь, там особливо, где она возможна. Так, например, прусское правительство начало освобождение крестьян с освобождения личного, потом оно упрочило земельную собственность за крестьянами, на казенных землях живущими, и, наконец, уже предоставило крестьянам в полную собственность ¹/₂ или ²/₃ земли помещичьей. Такая постепенность мер, совершавшихся в продолжение пяти лет, должна, конечно, быть всеми одобрена, тем более, что правительство предпринимало сию меру в самые бедственные времена для государства: в обыкновенных обстоятельствах прусское правительство, конечно, могло бы привести в исполнение все сии меры в одно и то же время.

Другие правительства также прибегали к мерам приуготовительным, к постепенности в разрешении вопроса освобождения. Так, например, английское правительство, решившись освободить негров в своих колониях, постановило для сего 9-и или 10-и-летний срок. Но здесь оказалось, что метода приуготовительности, постепенности не только ни к чему не послужила, но, напротив, представляла большие неудобства и очевидно препятствовала успешному окончанию дела; так что правительство нашлось в необходимости отказаться от сей методы и, согласно желанию самих владельцев, в пользу коих сии неловкие предосторожности были предприняты, предписать немедленное, окончательное освобождение гораздо прежде истечения предназначенного срока.

Французское правительство, в царствование Людовика Филиппа⁶⁹², подвинутое примером Англии, приступило также к чему-то похожему на освобождение негров в своих колониях⁶⁹³, где, заметим мимоходом, негры были уже однажды освобождены Конвентом⁶⁹⁴ и вновь обращены в рабство Наполеоном⁶⁹⁵. Но эта попытка улучшения состояния негров подобными приуготовительными, постепенными мерами оказалась совершенно ничтожной в своих результатах. Негры остались рабами по-прежнему, пока революционное правительство в 1848 году, умев воспользоваться примером Англии, не освободило их без дальнейших околичностей, и не только освободило, но дало им равные права со всеми французами.

Австрийское правительство, в обыкновенные времена и в обыкновенных обстоятельствах, может быть, последовало бы в разрешении вопроса освобождения мнению или, справедливее сказать, предрассудку приуготовительности и постепенности. Но в 1848 и 49 году это правительство нашло себя в необходимости не приуготовлять, а действовать; обстоятельства не допускали утомительных приуготовительных мер, ни даже не менее утомительных и тщетных разглагольствований. Австрийское правительство решило дело одним разом, однажды навсегда, и полный успех увенчал мудрое и благое предприятие⁶⁹⁶.

Приуготовительные, постепенные меры бесполезны и вредны не только потому, что они отдаляют, без всякой пользы для кого бы то ни было, совершение предначатого дела; но особенно потому, что они, по обыкновенной неопределительности своей, могут возбудить и, конечно, возбуждают в совести и в воображении тех, коим они обещают свободу, множество сбивчивых, ложных понятий, множество ожиданий и мечтаний, коим не суждено иметь никакого выполнения. Порывы души человеческой к ожидаемому благу, даже к одному призраку блага, столь же сильны, как они непроизвольны; продолжающиеся надежды и ожидания не ослабляют, а, напротив, увеличивают стремление душевное. Этого не должно забывать особливо в таких землях, где мало пишут и ещё менее читают: отсутствие слова дает более простора воображению.

Между мерами приуготовительными могут быть такие, кои заключают в себе известные узаконения, некоторые постановления, клонящиеся к окончательному, определенному, известному освобождению. Таким образом, датское правительство, желая приступить к освобождению негров в своих колониях, узаконило, что рождающиеся дети после известного срока должны быть вольными. Так же правительство английское начало освобождение постановлением, что негры не будут впредь рабами по-прежнему, но что до окончательного и полного их освобождения они должны находиться в положении, подобном тому, в коем находятся отдаваемые в ученье дети, почему это положение и было названо «ученичеством» (apprenticeship). Вместе с сим правительство учредило особенных прокуроров, кои должны были охранять интересы негров в новом их положении, когда власть их владельцев совершенно изменилась против прежнего. В остзейских провинциях были также приняты некоторые меры постепенности касательно права перехода крестьян от одного помещика к другому, так что на первое время крестьянин мог переходить только в уезде, потом в губернии.

Такие меры, всегда и везде оказавшиеся если не вредными, то, по крайней мере, совершенно бесполезными, имеют, однако же, то достоинство, что они ясно указуют на цель, к коей они стремятся, и потому могут возбудить нетерпеливость в ожидающих, но не могут внушать им обманчивых надежд и мечтаний.

Но что можем мы сказать о так называемых приуготовительных и постепенных мерах, кои ограничиваются собиранием справок, сведений, статистических известий, исследованиями о правах и обычаях жителей различных провинций, о качестве и количестве земель в различных местностях и пр. и пр. и пр.?

Между тем, мы беспрестанно слышим и читаем такие предложения и изъявления мнений. Одни указывают на различие почвы, на различие в обрабатывании земли, другие на различие крестьянина низовых, степных губерний от крестьян ярославских, владимирских и пр. «Как возможно, — говорят они, — освободить всех сих людей одинаковым образом? Необходимо в подробности узнать быт всех категорий крестьян всей империи. Начнем собирать справки, статистические и этнографические сведения и тогда…»

Но что же будет тогда? Собрав все справки, удостоверившись в точности, в справедливости, в полноте оных, вы узнаете… что? То, что вы уже и теперь знаете или, по крайней мере, должны знать.

Вы узнаете, что все исчисляемые вами различия существуют; вы узнаете даже подробно, в чем сии различия состоят. Но, узнав это, разве вы решитесь начертать особенные уставы освобождения для каждой отличной от других местности? Кто возьмет на себя сказать, что крестьянин одной губернии должен быть освобожден одним образом, а крестьянин другой — другим образом? Свобода, настоящая свобода, всегда и везде одинакова. Рабство, может быть, конечно, различно. Но и рабство уравнялось во всех частях России: власть помещиков равна во всех губерниях. Как же хотеть различия в освобождении?

В том-то и состоит важность вопроса освобождения, что он должен быть поставлен прямо и решен просто, ясно, определительно для всех и каждого.

Вы хотите дать свободу крепостному человеку.

Итак, дайте ему свободу; но свободу настоящую, а не свободу с обязанностью обрабатывать несколько десятин земли на помещика, с угрозою произвольных телесных наказаний.

Вы хотите освобождения с землею?

Итак, дайте крестьянину клочок земли, самый малый, потому что вообще он не может приобрести его выкупом. Этот клочок будет несколько более там, где земли много, и менее там, где её мало. Но везде он будет недостаточен для полного продовольствия крестьянина. Эта недостаточность укажет крестьянину на необходимость искать продовольствия в найме земли помещичьей, но в найме вольном, как следует вольному человеку. Равенство, невозможное в самом наделении, найдется в пропорциональности, предписываемой самою силою вещей и обстоятельств, коей никто преодолеть не может.

Австрийская империя представляет ещё более различия между крестьянами различных провинций: Австрии собственно, Галиции, Венгрии, Богемии, нежели сколько может существовать между русскими крестьянами разных губерний. В Пруссии крестьяне также отличаются одни от других: немцы-протестанты в Восточной Пруссии, немцы-католики в Вестфалии, славяне в Познани, славяне в Лаузице и т. д., конечно, не совсем похожи один на другого.

Но разве не один и тот же закон, не одно и то же правило освободило всех крестьян и в Австрии и в Пруссии?

Этот пример, конечно, должен бы умерить рвение наших охотников до справок и статистических сведений.

Отказавшись от всех сих тщетных и обманчивых средств, так называемых приуготовительных, отказавшись от методы постепенности, потребуется ещё много времени для приведения и самого простого, несложного и ясного положения в исполнение. Решившись предоставить какое бы то ни было количество земли крестьянам, надлежит отвести сию землю в их владение. По нашему предположению, 7 земли помещичьей должна быть отведена во владение сельского общества. Сей отвод потребует, конечно, известного и довольно долгого времени.

Здесь правительство найдет, может быть, какие-нибудь средства для скорейшего окончания сего отвода^[2]. В царствование Екатерины II, для поощрения землевладельцев в общем размежевании, правительство старалось побудить их к размежеванию добровольному. Для сего было постановлено, что там, где смежные владельцы размежуются полюбовно, правительство предоставит им в полную собственность казенные земли, смежные или между землями помещичьими заключающиеся, — распоряжение весьма здравое и характеризующее истинные понятия о пользе государственной, которые так часто проявляются в законодательстве великой императрицы.

Во всяком случае, допустив различного рода добровольные сделки между помещиками и крестьянами, надлежит постановить решительный срок, с течение коего сии сделки должны быть кончены. По истечении сего срока то положение, которое будет принято и объявлено самим правительством, должно неминуемо быть приведено в действо.

Есть, конечно, меры, которые должны быть приняты при освобождении крестьян. Но, будучи в сущности своей независимы от самого освобождения, сии меры не могут быть признаны мерами приуготовительными, хотя, конечно, весьма полезно было бы заняться исследованием и определением оных заблаговременно. Здесь мы разумеем особенно обращение подушного оклада в налог поземельный, изменение в устройстве судебных и правительственных мест, в ведомство коих войдет столь огромное число новых подведомственных лиц.

Первоначальное предложение наше относительно крестьянского освобождения с землею основывалось на начале безвозмездного наделения крестьян землею. В других наших записках по сему предмету мы всегда исключительно держались сего начала.

Заметим прежде всего, что если бы предположение наше не встретило иного препятствия для принятия оного, как сие наделение безвозмездное, то, конечно, и в мнении общем, и в глазах народолюбивого правительства такое препятствие могло бы быть отстранено без затруднения определением известной суммы для вознаграждения помещиков, смотря по средствам казначейства. Но мы не могли и не желали поставить в самом заглавии нашего предположения сего начала вознаграждения, предпочитая освобождение с землею безвозмездно всем иным средствам освобождения.

Наше мнение о безвозмездности наделения крестьян землею имеет свои основания. Мы постараемся изъяснить их.

Прежде всего, мы сделаем вопрос: для кого мы предполагаем сие безвозмездное наделение землею?

Для крестьян, кои искони жили на этой земле, кои всегда ею пользовались, кои, преступною рукою Годунова, были прикованы к земле сей и из приписных и укрепленных земле, мало-помалу, различными притязаниями и несправедливостями, различными мерами правительства, не имевшими нимало в виду отяготить участь крестьян, одним словом, неисповедимыми для всех и особливо для самих крестьян непостигаемыми путями, были приведены в положение настоящих рабов, которых уже через сто лет после укрепления, по словам Петра I-го, продавали «как скотов» и которых продолжают и продавать, и переселять по-прежнему.

В таком положении вещей самые простые понятия справедливости и самые прямые внушения совести предписывают дать малую лепту за вековый труд, за вековые страдания труженикам и страдальцам. Мы полагаем, что этот голос справедливости и совести отзовется в разуме и в сердце русских помещиков и что они, одушевляемые любовью к общей матери всех нас, и крепостных и вольных, любовью к России, искупят её святым пожертвованием от греха Годунова, столь тяжело на неё падшего.

Сего соображения, сей причины для нас в полной мере достаточно для оправдания начала безвозмездного наделения. Но кроме сих главных, решительных причин и соображений, существуют другие, коими оправдывается сие начало.

Не говоря уже о нравственном впечатлении, которое произведет на крестьян добровольная уступка земли со стороны помещиков, и о выгодном положении, в каковое она поставит помещиков в глазах России и всего образованного света, мы укажем на положительные, ощутительные выгоды, кои помещики найдут для самих себя от такого пожертвования.

Выгоды помещиков всегда были сопряжены с выгодами крестьян. Но при крепостном праве сие тождество, сия нераздельность взаимных выгод не могла быть всегда и везде равно здраво понимаема землевладельцами и часто, как говорится, они рубили дерево, дабы скорее снять с него приносимый им плод; часто был жертвуем капитал для умножения дохода. В новом порядке вещей истина сей взаимности выгод помещика и вольного крестьянина явится несравненно яснее и очевиднее. Тогда более, нежели когда-либо, помещик убедится, что, желая или отдать внаем свою землю, или обрабатывать её посредством вольных работников, первым условием его выгод, первым условием хорошего и обильного дохода будет присутствие на месте или в соседстве зажиточных крестьян, которые могли бы нанимать его землю, или хороших, надежных работников, кои могли бы её обрабатывать. Таких зажиточных крестьян и хороших работников можно надеяться иметь тогда только, когда освобождение дает крестьянам возможность быть и зажиточными и хорошими работниками. Потребовать от крестьянина какой бы то ни было заплаты за предоставляемый ему клочок земли значило бы просто положить в самом начале преграду, во многих случаях непреодолимую, к достижению возможности быть и зажиточным и хорошим работником.

Скажут, что если вознаграждение затруднительно со стороны крестьян, то пусть само правительство даст сие вознаграждение. Но это правительство, откуда почерпает оно свои доходы? Конечно, при собирании налогов с народа, 22 миллиона крестьян составляют значительную часть в числе всех платящих оные. Следовательно, они, в качестве обыкновенных плательщиков податей, будут подвергнуты и выплате помещичьего вознаграждения.

Наконец, если помещики будут рассчитывать стоимость земли по теперешним ценам, не принимая ни в какое соображение цен будущих, кои неминуемо возвысятся при открытии прав владения землею для всех состояний; то, конечно, они найдут, что такое пожертвование весьма значительно, и найдя сие, они, без сомнения, также найдут, что всякое вознаграждение со стороны правительства, ограничиваясь пределами возможности, будет для них недостаточно. Мы полагаем, что правительство не может употребить на вознаграждение помещикам более 300 мил[лионов] р[ублей] сер[ебром]. Пусть помещики исчислят, сколько каждый из них получит из сей суммы за ¹/₃ земли своей. Они, может быть, тогда убедятся, что лучше будет и для них, и особенно для государства, отказаться от такого вознаграждения и великодушным бескорыстием покрыть стыд и срам вековой несправедливости.

Но, повторим, что на все возможные возражения против безвозмездности наделения существует этот главный ответ, на коем мы настоим с твердым убеждением, ответ неопровергаемый и в истине коего никто не может сомневаться; ответ: что стоимость земель, по освобождении, сильно возвысится. В сем-то возвышении ценности их земель помещики найдут неминуемое и справедливое вознаграждение. Опыт доказал это везде, где подобные меры освобождения совершались. Самый разительный пример представляет Галиция: страна сия была жертвою ужасных происшествий, и мера освобождения нашла её посреди всякого рода беспорядков. Но и там ценность земель удвоилась!

Пример, который всего ближе стоит к нашему предположению, это пример Пруссии. Там правительство предоставило крестьянам в полную собственность, безвозмездно, гораздо большую часть земли, нежели сколько мы предлагаем. В Пруссии было два рода крестьян: одни пользовались землею, на которой они жили, с правом наследственным (Erb-Bauern); другие жили на земле по условиям срочным (Lassbauern). Положение первых было более самостоятельно. Последние в быту своем более приближались к нашим крестьянам. И те и другие были обязаны работами и повинностями в пользу помещика. Правительство узаконило, что для освобождения крестьян от сих работ и повинностей они должны уступить часть занимаемой ими земли помещику. Сию уступку закон назвал выкупом, каковым оная была в самом деле. Наследственные крестьяне должны были уступить ¹/₃, другие, срочные, ¹/₂ занимаемой ими земли. Сверх того, закон предоставлял крестьянам на выбор: отдать помещику землю натурою или ценность оной деньгами.

Полный, решительный, опытом доказанный и теперь всеми признаваемый успех сего безвозмездного наделения крестьян землею служит твердою основою и оправданием нашего предположения.

Заметим, что никому не пришло в голову обвинять прусское правительство в нарушении священных прав собственности. Напротив того, мера была всеми одобрена и немедленно многие другие германские правительства, Саксония, Вюртемберг и пр. и пр. последовали примеру Пруссии.

Права собственности землевладельцев везде имеют они и те же источники и основания. Если есть особенные оттенки и различия, то несходство оказывается, относительно России, в пользу нашего предположения. Это изъясняется историческим развитием отношений крестьян к помещикам. Везде в Европе сии отношения имели первым основанием завоевание земли и покорение жителей завоевателям. Введение феодального права обратило в рабство побежденных. Победители вполне овладели и землею и людьми, на ней жившими. В России феодального права никогда не существовало, потому что не было завоевания. Напротив, русский народ сам сверг с себя иго завоевателей-татар и, — что особенно непостижимо, — покоренные магометане и впоследствии разные чухонцы и латыши, все вошли в ряды людей свободных, между тем, как православные русские крестьяне или, — как называли их татары, — христиане, соделались жертвою крепостного права!

Впрочем, не следует забывать, что если, с одной стороны, помещик уступает ¹/₃ земли своей, то с другой он приобретает известные выгоды. В теперешнем положении вещей помещик не может сгонять крестьян с земли своей; он ответствует за исправный платеж налогов; он обязан кормить крестьян во время голода, строить им избы, когда они горят и пр., и пр. От всех сих обязанностей помещики вполне освободятся с введением нового порядка вещей.

Изложив, таким образом, мысль нашу о способе освобождения, который представляет наименее затруднений и неудобств в исполнении, мы обратимся ещё раз к тому самому основательному возражению, которое может быть сделано против сего способа, и именно, что одной трети земли для крестьянина недостаточно.

Мы изъяснили выше причины, побудившие нас остановиться на сей мере наделения. Здесь мы скажем, что может быть, и сами крестьяне найдут такое наделение недостаточным. Но мы уверены, что если освобождение будет полное, настоящее, если крестьяне найдут и почувствуют, что они действительно сделались людьми вольными, что плод труда их будет принадлежать исключительно им самим и что они будут вправе располагать им по своему благоусмотрению; если свобода работы и промышленности и для них будет открыта; если право и возможность искать работы и промысла везде беспрепятственно и им будут предоставлены; если, наконец, они получат право приобретать независимую земельную собственность на собственное свое имя; мы уверены, что при таких условиях освобождения освобождаемые вообще удовольствуются малым пространством земли, им предоставляемой, и примут благой дар с признательностью.

Конечно, если, кроме столь малого наделения землею, освобождение крестьян будет соединено с различными постановлениями, стеснительными для их деятельности, если они будут принуждены за пользование помещичьего землею в больших размерах платить помещику работою, т. е. скажем просто: исправлять барщину; если всякое действие в управлении сельского общества будет подвержено усмотрению и разрешению помещика; если, наконец, полицейская власть сего последнего будет простираться до розог; то при таких условиях наделение крестьян одною третью земли в их особенное владение останется тщетным: крестьяне не поймут такой меры освобождения с барщиною и с розгами и по тому самому не могут остаться довольными.

Об общинном и о личном владении

Между справедливыми правами вольного крестьянина мы упомянули о праве приобретать недвижимую собственность, землю. Это приводит нас к следующим соображениям:

Крестьяне в России пользуются и владеют землею не каждый лично, но целым обществом, которое распоряжает[ся] всею принадлежащею к обществу землею.

О начале общинности, на коем основывается в России сельское устройство, всегда, и особенно в последние времена, было много рассуждаемо. Мы нимало не намерены входить ни в какую полемику по сему предмету, почитая сей вопрос, в теперешнюю минуту, преждевременным. Вполне соглашаясь в том, что такое общинное владение составляет непреодолимую преграду к усовершенствованию земледелия, признавая, что везде образование крепкого, независимого и благоденствующего состояния земледельческого основывалось и основывается на личной поземельной собственности крестьян; мы находим, однако же, что общинный быт имел свои выгоды, выгоды не материальные, но не менее того заслуживающие уважения. Что сталось бы с бедным русским мужиком, если б в селениях не существовало мирских сходок, на коих он может так или сяк толковать, рассуждать, кое-что, хотя весьма немногое, решить, определить? Мы уверены, что те особенные качества, коими отличается русский крестьянин: его здравый смысл, его сметливость, его внезапное искусство преодолевать встречающиеся затруднения имеют, в сильной степени, источником этот общинный быт, в котором он жил, несмотря на рабство. Сия-то жизнь общинная сохранила в нем те нравственные способности, кои он неминуемо утратил бы в своем беззащитном, безответном положении, если б он был разъединен со своими собратьями и принужден, отделенный от других, только молчать и повиноваться в своем одиночестве.

Как бы то ни было: общинное устройство существует и основывается теперь на обычае, на привычке. Мы должны принять его как действительный факт, коего теперь никто вдруг изменить не может. Но, кроме сего, мы находим, что общинное устройство селений может в сильной степени облегчить, ускорить освобождение крестьян, именно тем, что все меры, которые будут предприняты по сему предмету, могут и должны быть прилагаемы не к лицам, как сие происходило во всех других землях, но к целым селениям, к сельским обществам.

Итак, мы полагаем, что общинный порядок должен теперь остаться неприкосновенным, ненарушенным. Мы думаем даже, что на первое время по освобождении крестьян необходимо укрепить сей порядок вещей, дать ему большее развитие, но развитие соответственное прежнему духу общинного устройства, дабы чрез то, по возможности, сосредоточить и управление, и даже до известной степени суд и расправу в самих обществах, не обременяя сими делами высшего начальства.

Но из сего не следует, что мы желаем сохранить навсегда сей порядок вещей, с отстранением всякого иного устройства, и именно с отстранением начала отдельной, независимой, личной поземельной собственности для крестьян. Нет, конечно. Мы, напротив того, полагаем, что такое дробное, личное владение землею должно быть всячески покровительствуемо законом.

Не говоря о крестьянах, такие мелкие владельцы земли явятся уже сами собою, когда право владения землею, с освобождением, будет открыто для всех состояний. Нельзя не желать, чтобы их явилось сколь возможно более. Справедливость присоветует, может быть, включить в сей класс независимых землевладельцев тех из однодворцев, кои сего пожелают.

Мы скажем более: что же может помешать дозволить и крестьянам вообще, как освобожденным, так и казенным, вступать в сей класс независимых землевладельцев? Можно, кажется, даже допустить, чтобы крестьянин, оставаясь членом своего сельского общества, мог приобретать землю на свое имя независимо от общества и таким образом вступать в сей класс, продолжая, если он того желает, принадлежать к своему обществу.

Может быть, впоследствии признано будет, по крайней мере, в некоторых селениях, полезным положить конец общинному владению, разделив землю между наличными хозяевами. Сие необходимо должно быть предоставлено будущим временам.

Говоря о наделении крестьян ¹/₃ земли, мы не упоминаем о крестьянских усадьбах, потому что этот вопрос был уже решен правительством. Усадьбы, по сему решению, должны быть выкуплены крестьянами. Относительно сего вопроса усадеб мы заметим только, что в некоторых малоземельных местностях помещики могут найти для себя выгодным включить усадебную землю в наделение одною третью, которая будет отведена крестьянам. Такое исчисление крестьянской трети с включением земли усадебной должно, по нашему мнению, быть допущено, разумеется, без всякого возмездия или выкупа со стороны крестьян за усадьбы.

Оканчивая здесь соображения наши по предмету освобождения, мы не можем не обратить внимания всех людей мыслящих на то правильное, стройное, величественное положение, в которое Россия, любезное наше отечество, будет поставлена сим преобразованием. Увеличение сил государственных, сил народных, обилие государственных доходов, приращение богатств народных, все сие неминуемо совершится по непреложным законам событий в жизни народов, по коим известные причины всегда имеют свои известные последствия. Мы укажем также на впечатления, которые должно произвести сие преобразование на весь образованный мир и особенно на этот мир славянский, который живет одною верою с Россиею, одними надеждами и упованиями!

ПЕРЕЧЕНЬ

Теперь мы постараемся в кратких словах изложить перечень всех выше изъясненных предположений:

I.

Существовавшие доселе отношения между помещиками и крепостными крестьянами изменяются на следующих основаниях:

§ 1. Помещики могут заключать с крестьянами всякого рода сделки и условия об устроении и определении впредь взаимных между ними отношений, о наделении крестьян землею, об уплате со стороны сих последних выкупной суммы и т. п.

Так как между таковыми условиями некоторые могут касаться до перевода долга на крестьян заложенных в опекунских советах имений; то для сего правительство не замедлит издать особое положение, дозволяющее сим советам совершать такие переводы долга.

§ 2. Для совершения и представления правительству на утверждение добровольных договоров между помещиками и крестьянами полагается сроком 1 год, считая со дня обнародования сего постановления.

§ 3. По истечении сего срока все те имения, по коим никаких сделок и договоров не воспоследовало, будут подлежать нижеследующему правилу и распределению.

§ 4. Во всех помещичьих имениях без исключения одна треть всей помещичьей земли, кроме лесов, должна быть отведена во владение сельского общества.

§ 5. Сия треть ни в каком случае не должна превышать количества 3-х десятин на тягло (или 1 ¹/₅ на ревизскую душу).

§ 6. Там, где не существует сельских обществ, отводимая одна треть земли будет предоставлена во владение или в пользование бывших крепостных крестьян местности.

Правительство издаст особые правила касательно владения или пользования такою общественною землею, или раздела оной между крестьянами.

§ 7. Отвод земли в общинное владение крестьян должен быть произведен распоряжениями и чиновниками со стороны правительства, без участия крестьян.

§ 8. Постановления правительства о крестьянских усадьбах в полной мере сохраняют свою силу и действие.

§ 9. Земля, находящаяся под усадьбами, может быть, по желанию помещика, включена в количество одной трети земли, отводимой крестьянам, с тем, чтобы в таком случае крестьяне не были обязаны к заплате выкупной суммы за усадьбы.

§ 10. Для отвода ¹/₃ земли помещичьей во владение сельских обществ постановляется сроком 1 год.

§ 11. По прошествии двух лет со дня обнародования сего постановления крепостное право помещиков в отношении крестьян прекращается.

§ 12. По прекращении крепостного права крестьяне будут подлежать исключительно общим государственным законам и особым уставам и учреждениям, кои будут по сему предмету изданы правительством.

Прибавление

§ 13. Одна треть долгов, лежащая на помещичьих имениях, заложенных в опекунских советах, принимается на счет казны, по тем самым расчетам, кои наблюдаются при залоге таковых имений.

§ 14. Соответственная сей трети долгов, принимаемых на счет казны, сумма и по тем же самым расчетам будет выплачена правительством чистыми деньгами и единовременно тем помещикам, коих имения не заложены в опекунских советах.

§ 15. 25 мил[лионов] руб[лей] сер[ебром] предназначаются для вспомоществования тем из мелкопоместных помещиков, в имении коих встретятся особенные затруднения при исполнении предписываемой меры.

В таких случаях надлежит оставить крестьян во владении предназначаемой им земли, заплатив помещику за остальную землю и причислив оную к казенному ведомству.

§ 16. Все сии суммы, как принимаемые правительством на свой счет, так и уплачиваемые чистыми деньгами помещикам, за ¹/₃ отходящей из их владения земли, и, наконец, сумма, для вспомоществования мелкопоместных помещиков предназначаемая, не должны ни в каком случае превосходить 300 мил[лионов] руб[лей] сер[ебром] {Половина помещичьих имений заложена в опекунских советах за сумму, простирающуюся до 390 или 395 мил[лионов] руб[лей] сер[ебром].

Таким образом, казна примет на себя 132 мил[лиона] руб[лей] сер[ебром].

Подобную сумму казна выплатит помещикам, коих имения не заложены 132 мил[лиона] руб[лей] сер[ебром].

Пособия для мелкопоместных помещиков 25 мил[лионов] руб[лей] сер[ебром].

Итого 289 мил[лионов] руб[лей] сер[ебром]. — Примеч. Н. И. Тургенева.}.

Продолжение

§ 17. По введении нового устройства помещики совершенно и во всех отношениях освобождаются от всякого рода лежащих на них обязанностей относительно крестьян, по предметам платежа государственных налогов и податей, исполнения различных повинностей, продовольствия крестьян и пр. и пр.

§ 18. С уничтожением крепостного права дворовые люди, приписанные к селениям, могут, если пожелают, войти в сельское общество и пользоваться правами и исполнять обязанности наравне с другими членами сельского общества.

Дворовые люди, приписанные к домам, равно как и те, кои не войдут в состав сельских обществ, должны избрать род жизни припискою к городам, вступлением в мещанские общества и т. п.

Дворовые люди, не вступившие в состав сельского общества в продолжение одного года, остаются навсегда отделенными от сего общества.

ВОПРОС УПРАВЛЕНИЯ

Поставление вопроса

Предпринимая какое бы то ни было дело, надлежит прежде всего дать самому себе отчет, что мы намереваемся совершить, к чему мы стремимся. Всякое действие должно иметь свою цель. Если предприятие такого рода, что оно не должно иметь никакой определенной цели, так, например, когда кто-нибудь приступает к занятию, как говорится, только для препровождения времени, когда кто-либо пускается в путешествие только для рассеяния; то в сих случаях самое бесцелие делается уже целью предприятия. К сему мы присовокупим, что чем предприятие важнее, тем определительнее должна быть цель, к коей оно стремится.

То, что мы здесь говорим, есть неопровергаемая истина, трюизм, как говорят англичане. Между тем, мы беспрестанно видим, что люди в действиях своих нимало не соображаются с простым правилом, на такой истине основанным.

Что может быть важнее для России, как дело освобождения крестьян, улучшения их быта? В сем вопросе более, нежели где-либо, необходимо дать себе точный отчет в том, чего мы хотим, к чему мы стремимся, и, определив таким образом цель, идти к ней прямо, неуклонно, совестно, по широкому пути здравого смысла, справедливости, нравственности, не теряясь в каких-то мелких, побочных тропинках, из коих исход неверен и кои могут привести нас к цели совершенно противной.

К сожалению, мы неоднократно могли убедиться, что правило сие мало наблюдается и что различные предположения по предмету освобождения часто отступают от цели, к коей они должны стремиться. Таковые отступления ещё более ощутительны в тех предположениях, кои имеют в виду образовать будущее устройство, будущее управление крестьян освобожденных. В общих постановлениях, в общих изложениях начал освобождения слова могут ещё соответствовать тому предназначению, которое приписывал им этот старый грешник Талейран^[3]697; но в постановлениях об управлении крестьян требуется более определенности, так как тут вместо общих разглагольствований надлежит ясно высказать, что и как следует сделать, как поступить в таком или в таком случае. Дабы показать, до какой степени в приложении начал освобождения или улучшения быта иные предположения отступают от провозглашенной цели, мы напомним, что некоторые из сих предположений дают помещику право сечь вольных людей без суда, по произволу; я читал даже в одном проекте, что сельский суд должен иметь право сечь крестьян, когда они подают недельные, ябеднические жалобы: за подачу в суд недельной просьбы — 20 ударов розгами. Вот улучшение быта!

Но, отстраняя сии крайности, мы укажем на множество таких рассуждений и предположений, кои ясно показывают, что цель, которую все принимают, не выработалась достаточным образом в уме многих, т. е. что они приступают к делу, не зная ясно, чего они хотят, не давая самим себе отчета в том, что они предпринимают. Так, например, один весьма умный человек, весьма благонамеренный и доказавший благородным действием свою благонамеренность по сему вопросу, между прочим, говорил мне: «Русский мужик не может обойтись без некоторого понуждения, и потому необходимо дать помещику власть принуждать его к работе». Не останавливаясь на сем столь обыкновенном, пошлом рассуждении: «с русским народом нельзя без… и пр., и пр., и пр.», я спрашиваю: но о чем дело? о свободе или о неволе? чего вы хотите? освобождения, улучшения быта или принуждения, по-прежнему или не по-прежнему, но все-таки принуждения, следственно, произвола с одной стороны и безответной покорности с другой?

В журнале «Le Nord» (22 июня 1858) помещены два проекта об управлении крестьян, кои в самом разительном виде оправдывают слова наши; и так как сопровождающие сии проекты замечания корреспондента сего журнала изъясняют мысль нашу гораздо лучше нежели как мы сами могли бы это сделать, то мы не будем далее распространяться здесь о сем предмете.

Итак, признав в вопросе улучшения быта крестьян, т. е. в вопросе их освобождения, целью не что иное, как улучшение и освобождение, мы должны в вопросе управления крестьянами, так сказать, осуществить цель сию.

Улучшить без освобождения невозможно. Итак, мы будем держаться сего последнего выражения.

Так точно как улучшение быта крестьянского отразится в их освобождении от крепостного права, так равно и начало сего самого освобождения должно необходимо отразиться в полной независимости крестьян от произвола помещика. Средины тут быть не может. Или свобода, или неволя. Нельзя, как говорит пословица, держать дверь в одно время и открытою и затворенною.

Свобода выражается и доказывается не чем иным, как независимостью, самобытностью. Вольный крестьянин должен быть независим от бывшего своего помещика. Это указывает нам на необходимость отстранить, по возможности, все столкновения между помещиком и крестьянином и отделить их одного от другого во всех отношениях гражданской жизни. Никакой произвол не должен иметь места в сих отношениях, кои должны быть определяемы единственно правилом закона и обоюдного согласия.

Нам часто указывают на пользу и выгоду таких взаимных отношений между крестьянами и помещиками, кои, основываясь на некоторых особенных правах, сим последним присвоенных, выражаются в некотором покровительстве, патронатстве сильного над слабым, просвещенного — над непросвещенным, богатого — над убогим. Мы нимало не отрицаем пользы и выгод, от таких отношений произойти могущих. Мы настоим только на том, что подобные отношения, дабы быть истинно полезными, должны образовываться сами собою, силою вещей и обстоятельств. Законом таких благодетельных отношений установить невозможно. Совсем напротив: всякая попытка учредить такие отношения законом только затруднит непринужденное, естественное их появление и развитие, и если где и права, и выгодные отношения существуют в одно и то же время, то это не значит, что последние происходят от первых.

Скажут, что во многих землях, где узы подданства уже не тяготили над крестьянином, помещик пользовался, однако же, некоторыми правами в управлении и в судопроизводстве (Patrimonial-- Gerichtsbarkeit). Так, конечно. Но мы заметим, что права сии существовали тогда, когда крестьяне не были ещё вполне освобождены от работы и повинностей на помещика. Сверх сего в чем состояло главнейшее из прав сих, право судное? В представлении правительству на утверждение судьи, который должен был решать дела крестьянские. Помещик не мог судить крестьян и дел, между ними возникавших, ещё менее дел между крестьянами и им самим. Впрочем, все сии патримониальные права сами собою исчезали вместе с полным освобождением крестьян от работ и повинностей на помещика. Напомним также, что если там дело шло о власти судебной, у нас оно идет о произволе; если там настояли на привилегиях судьи, у нас настоят на привилегиях станового экзекутора, если не на привилегиях палача!

Мы не можем здесь не заметить, что многое неловкое и недостойное в предположениях и проектах, и именно сие предоставление помещику права наказывать вольных крестьян, очевидно заимствовано из учреждений остзейских губерний. По нашему мнению, нельзя избрать более печального, более пагубного примера, как сии учреждения. Не должно забывать, что в сих губерниях крепостное право возникло от завоевания. Иноземные, иноплеменные завоеватели основали в покоренной ими земле феодальное право, и притом в самом грубом, в самом жестоком виде. Не было и не могло быть там никакого сочувствия между властителями и покоренными. Когда, наконец, дело дошло до освобождения крестьян, то оказалось, что прежний феодальный произвол, прежняя феодальная неволя не могли не отразиться в новых учреждениях, тем более, что в составлении сих учреждений участвовали наиболее сами помещики. Конечно, образованность и просвещение высшего класса в сих губерниях привело их к сознанию неоспоримой уродливости существовавшего порядка, и сие сознание заставило многих из помещиков искать улучшения и даже обращаться для сего к правительству. Но действие сей образованности и сего просвещения останавливается, так сказать, на сем желании устранить существующее, на сей инициативе. В водворении нового порядка просвещение и образованность подчинились, по обыкновенному влиянию страстей человеческих, грубому, слепому чувству личных выгод, собственного интереса.

Сколь ни желательно было бы сохранить те патриархальные отношения, кои могут теперь существовать в хорошо устроенных помещичьих имениях между крестьянами и здравомыслящими, добросовестными владельцами; но мы повторим, что сохранение, продолжение таких отношений вне власти законодателя: они могут сохраниться только сами собою, по благорасположению помещиков к крестьянам и по доверенности, уважению, признательности крестьян к помещикам. Законы гражданские имеют свои пределы: направляя и определяя отношения материальные, они предоставляют другим законам, законам нравственным, духовным, направление чувств и мнений. Всякого рода такие права, выходящие из пределов общего гражданского закона, всегда будут соединены с произволом. Как ни рассуждайте, чего ни придумывайте, вы никогда не найдете такого учреждения, по коему помещик мог бы только действовать к общей пользе своей и крестьян. Конечно, полная, законом провозглашенная независимость крестьянина может иметь некоторые неудобства для помещика. Но и здесь из двух зол: произвольная власть над человеком вольным и неудобство для человека, на высшей степени в гражданской жизни стоящего и имеющего несравненно более средств защищать самого себя, — из сих двух последнее зло есть меньшее и потому следует избрать его.

Таким образом, крестьяне должны быть отделены от помещиков и поставлены в совершенно независимое положение от них {L’opinion de beaucoup de Gouvernements provinciaux est qu’il faudrait procéder immédiatement à la séparation complète des deux classes sans passer par la période transitoire. Cette opinion deviendra générale sans aucun doute, plus encore lorsque les rapports obligatoires des paysans envers les propriétaires seront fixés par le nonveau règlement. Des tiraillements continuels, des mécontentements des deux parts, des altercations incessantes commenèeront dès que la loi aura cru avoir tout fait pour les prévenir; et les efforts des tribunaux s'épuiseront dans des procédures infinies, fruit d’une demi-liberté qui n’aura satisfait personne. [Мнение большинства губернских комитетов заключается в том, что следует немедленно и без переходного периода полностью разделить два класса. Это мнение несомненно станет всеобщим еще раньше, чем взаимные обязательства крестьян и помещиков будут определены новым постановлением. Длительные перепалки, взаимное недовольство обеих сторон, беспрерывные ссоры начнутся с того момента, когда решат, что закон в состоянии сделать все для того, чтобы их предотвратить, и усилия судов исчерпаются в бесконечных процедурах — следствии полу-свободы, которая не удовлетворит никого — фр.].

Сии замечательные слова мы читаем в одной из статей, помещенных в журнале «Le Nord» 13-18 августа 1858. Светлая мысль, честное, прямое слово, широкий взгляд на важный вопрос освобождения суть отличительные черты сих статей.-- Примеч. Н. И. Тургенева.}.

Все, что можно предоставить помещику, должно ограничиваться правом арестовать крестьянина и представить его немедленно в сельский суд.

Нам кажется, что помещики, желающие сохранить более влияния на крестьян, более прав на их личность, не отдают сами себе надлежащего отчета в том, чего они желают. Сношение с человеком вполне вольным несравненно легче, нежели с человеком полувольным. В первом случае могут развиться взаимные отношения, на общих выгодах основанные и поддерживаемые благоволением одних и признательностью других. В последнем, сношения, будучи более или менее принужденные, могут обратиться в настоящие столкновения, кои обеим сторонам ничего, кроме вреда, принести не могут. Конечно, на первое время помещику покажется странным, неприятным видеть подле господского дома избы вольных крестьян. Но мало-помалу все к тому привыкнут, тем скорее, что привыкать к доброму, к справедливому гораздо легче, нежели к дурному и несправедливому. Посмотрите на эти замки, кои везде встречаются во Франции, окруженные избушками независимых крестьян. Прежде в сих замках жили землевладельцы с феодальным правом на своих соседей. Теперь обитатели замков подлежат одним законам с обитателями избушек; права и обязанности и тех и других одинаковы. Между тем, вы найдете, что везде мелкие владельцы уважают владельца замка, часто любят и уважают, потому что всякий владелец замка имеет тысячу средств и случаев быть полезным для своих соседей, случаев, в коих пожертвование богатого ничтожно, между тем как одолжение для бедного существенно.

Смотря на эту сельскую жизнь французских помещиков, видя их мирные, так сказать, дружелюбные, часто симпатические отношения к мелким владельцам, я воображал себе самого хорошего русского помещика посреди окружающих его крепостных крестьян и никогда не мог понять, как можно предпочесть положение последнего положению первых.

Пусть каждый добрый русский помещик, положив руку на сердце, спросит сам себя, перестанут ли любить меня крестьяне, сделавшись вольными? Нет, нет; эти крестьяне будут по-прежнему приходить на барский двор и за советом, и за снадобъицем, и за всеми сими мелкими одолжениями, кои теперь хорошие помещики расточают для крестьян своих.

Мы, впрочем, уверены, что наши помещики привыкнут со временем так, как привыкли французские помещики, жить посреди крестьян в самых хороших отношениях. Теперь во Франции самые значительные землевладельцы в каждой коммуне занимают обыкновенно места мэров, по избранию соседей своих. Часто дела исправляются товарищем мэра, и сам мэр имеет только почести своего звания. Мы находим в числе сельских мэров членов первых фамилий, как старой, так и новой аристократии. Можем ли мы не ожидать чего-нибудь подобного от здравого смысла и от возвышенности чувств русского дворянства? тем более, что во Франции новый порядок водворился революциею и насилием; у нас же, напротив того, этот порядок установляется благим и народолюбивым царем.

Поставив крестьян в независимое вполне положение от помещиков, может быть, на первые времена полезно будет предписать, чтобы все взаимные сношения помещиков и крестьян совершались посредством и именем всего сельского общества. Так, например, если помещик пожелает отдать внаем свою землю, то он должен условиться о сем с обществом; если даже помещик отдает внаем землю кому-либо из крестьян лично, то и тогда можно обязать общество ответственностью за одного из его членов. В найме помещиком работников для обрабатывания земли своей такое участие или вмешательство общества невозможно.

Но вмешательство общества в отношения между помещиком и крестьянами лично, в отдельности, не может быть поставлено правилом навсегда. Мало-помалу все сии отношения должны войти в пределы тех законных правил, кои существуют для взаимных отношений всех жителей в государстве.

Здесь мы почитаем нужным настоять на безусловном запрещении всякого рода платежа со стороны крестьян работою. Польза такого запрещения признается некоторыми русскими помещиками. Плата трудом или работою не есть зло само по себе; но это слишком похоже на другое, настоящее зло, на барщину. Допустив копию, вы отворите дверь и для оригинала. При такой работе произвол неизбежен; один необходимый надзор уже делает сие средство уплаты весьма неудобным. Если крестьянин не может платить деньгами, то ничто не мешает ему платить произведениями земли, продуктами.

Для окончательного пояснения сего вопроса полной независимости крестьян от помещиков посмотрим, в каком положении будет находиться сельское народонаселение при таком устройстве, в коем полицейская власть будет принадлежать помещику, когда старосты и судьи сельские, когда все мирские приговоры будут утверждаемы помещиком. Тогда власть помещика будет обширна, не такова, однако же, какова была прежде; сущность прежней его власти, конечно, сохранится в сильной степени, но того полного, безответственного произвола, который существовал прежде, не будет. В таком положении вещей помещик принужден будет, для исполнения своих желаний, прибегать к различным формам, к различным уловкам и натяжкам и тем самым, мало-помалу, он утратит то сочувствие, которое он, в собственных своих выгодах, имел прежде ко благу селения. Прежний произвол порождал некоторую нравственную ответственность в совести помещика. Теперь сие чувство ответственности исчезнет. Тайны сердца человеческого неисповедимы: может случиться, что в нестройности, в неудаче нового порядка вещей иной помещик найдет оправдание прежнего произвола и, указывая на неудавшуюся перемену, будет превозносить выгоды прежних установлений. Наконец заметим, что сии огромные привилегии предоставляются и управителям в отсутствие помещиков. Известно, что такое управители!

Взглянем, с другой стороны, на крестьян, на сельское общество при подобном устройстве. Это общество не будет иметь никакой самостоятельности. Староста будет человеком не общества, а помещика. Какую ответственность может закон возложить на такого старосту, действия коего зависят не от него, а от помещика? А без ответственности какой успех может быть в управлении? Совещания на мирской сходке будут происходить в том же виде, в каком происходили доселе, ибо сии совещания будут подлежать утверждению помещика. Одним словом: жизни в таких обществах не будет. Чего же можно ожидать от такого устройства? Силы народа, нравственные и физические, будут парализованы в самом основании, и селения русские будут по-прежнему иметь вид той обычной закоснелости и того уныния, из коего, вероятно, желали исторгнуть их новым преобразованием. Будет новое погребение. Воскресения мы тут не видим… Разве не довольно в русской истории одного Юрьева дня⁶⁹⁸?

А когда правительство вздумает приступить к окончательному, стройному образованию управления государственного, где оно будет искать оснований для сего образования? Очевидно, что сии основания могут быть обретены исключительно в сельском устройстве. Но тщетно будет искать сего в безжизненной, лишенной всякой самостоятельности, слабой в образовании, ещё более слабой в действии, сельской общине. Это найдется только в общине, живущей собственною своею жизнью, действующей своим смыслом и своею силою.

Если есть что-нибудь ясного, твердого, положительного в русском быту, в русской жизни, то это сие сельское устройство, русская община, о которой можно много разглагольствовать, которую можно находить и вредною и бестолковою, но которая не менее того существует на самом деле, и существует собственною своей силою, существует так ясно и твердо, как не существует никакое иное государственное учреждение.

И сию-то общину сельскую, сие-то единственное учреждение, в коем отражается истинный смысл, истинная сила, истинная форма русской жизни, сие-то широкое, твердое основание всякого здравого гражданского устройства в России, вы хотите разрушить, уничтожить или, по крайней мере, ослабить до бесконечности, и все это чем вы заменяете? По сию пору мы ничего не видим, кроме полицейской, правительственной и судебной власти, присвояемой помещику, которая должна занять место сельской общины. Эта сельская община пережила вековое закрепощение крестьян, и пережила единственно потому, что ею мало занимался законодатель. Сила вещей и обстоятельств, так сказать, взяла свое, не находя прямых препятствий в действии своем. Не знаем, устоит ли община против законных предписаний и учреждений, кои ясно, определительно подрывают её в самых основаниях.

Устройство сельского общества

Изъяснив мысль нашу о необходимости полного отделения крестьян от помещиков, мы приступим теперь к дальнейшим соображениям об управлении их.

Здесь в самом начале мы находим сельское общество. Сущность общинного устройства в России, утвержденного веками, состоит в общинном владении землею и в общинном решении всех дел сельских мирским сходом.

Всякое изменение, клонящееся к ослаблению устройства сельского общества, было бы вредно, особливо тогда, когда намереваются приступить к освобождению крестьян. Мы полагаем, напротив того, что теперешнее сельское устройство должно быть укреплено, развито усвоением сельским обществам большей самостоятельности, большего простора для действия. Особливо мы будем настоять на том, чтобы законодатель не входил теперь в подробности внутреннего порядка, по коему исполняются дела мирские. Будет время заняться сим предметом тогда, когда новый порядок, введенный освобождением крестьян, прояснится указаниями опыта.

Таким образом, внутреннее устройство сельских обществ, избрание старост и десятских, решение всех до общества касающихся дел, одним словом, весь внутренний порядок останется в прежнем виде, на прежних основаниях.

Что касается до учреждения сельских судов или сельских расправ в обществах, о коих упоминается в различных предположениях об устройстве сих последних, равно как и в проектах, о коих мы говорили выше; то мы полагаем, что вообще учреждение таковых судов может быть полезно и даже, в некоторых случаях, необходимо. Но мы думаем, что об этом, по крайней мере, на первое время, могут всего лучше судить самые общества или волостные начальства. В мелких селениях учреждение сих судов может быть затруднительно. Итак, мы желали бы предоставить введение сих судов на благоусмотрение самих обществ. Не менее того полезно будет определить наперед основания, на коих сии суды должны быть устроены.

По одному из упоминаемых нами двух проектов сельский суд (расправа) должен состоять из старосты и двух добросовестных людей, избираемых обществом. Ведению суда будут подлежать мелкие проступки и, вероятно, различные споры между крестьянами, кои не могут быть решаемы всем миром. Сии основания, принимаемые проектом, просты и здравы. Мы только никак не можем принять предписываемых телесных наказаний, по причинам, кои были изложены нами в другом месте.

Не забудем, что не везде в России существуют сельские общества, на общинном и самостоятельном начале основанные. В некоторых местах сельское хозяйство не допускает подобного устройства. Нам кажется, что нет никакой необходимости в изложении теперь же особых правил для устройства сих отличающихся от большинства других местностей. Они войдут в состав предполагаемых волостей в том виде, в каком ныне существуют. Опыт покажет, какого рода изменения должны в сем отношении воспоследовать. Правительство, имея все средства судить о теперешнем быте сих местностей, может ограничиться одними указаниями на те перемены, кои должны быть исполнены впоследствии. Покуда волостное начальство, в сношениях с сими местностями, будет руководствоваться правилами существующего порядка в оных

Желая сохранить сколь возможно то, что теперь существует касательно общинного сельского устройства, мы не знаем, до какой степени будет необходимо означить пределы крайнего раздробления сельских обществ, и потому мы предпочитаем предоставить таковое ограничение, относительно числа членов малейших обществ, волостному начальству, которое будет сообразо[вы]ваться в сем случае с местными потребностями и обстоятельствами.

Устройство волости

Представив таким образом главные черты устройства сельских обществ, мы обратимся к рассмотрению устройства волостей, в состав коих должны входить сельские общества.

Но здесь мы должны прежде всего заняться разрешением сего важного вопроса: следует ли для освобождаемых помещичьих крестьян учредить особенное управление, подобное управлению казенными и удельными имениями?

Видя, что для различного рода крестьян существуют в России различные управления, многие находят весьма естественным учредить и для освобожденных помещичьих крестьян особенное управление.

В таком случае Россия представила бы странное, можно сказать, чудовищное зрелище земли, где 10 миллионов казенных крестьян, 1 мил[лион] удельных, 12 мил[лионов] бывших помещичьих, не говоря уже о крестьянах, приписанных к особенным ведомствам, — половина всего народонаселения, — управляются различными, для каждой категории отдельными уставами и властями!

Если бы сие разнообразие проистекало от каких-либо особенных свойств, качеств, нравов и обычаев подведомственных сим различным ведомствам жителей; если бы различие происходило от договоров, заключенных при присоединении какой-либо приобретенной провинции, от дарования правительством новым подданным обычных льгот, привилегий, преимуществ; если бы, наконец, разнородность в управлении была следствием условий, правительством заключенных с частными лицами, как сие случается при поселении иностранных колонистов; то такая пестрота в устройстве государственном была бы, по крайней мере, понятна и оправдывалась бы ненарушимостью сделанного обещания, святостью данного слова. Впрочем, такое многоразличие в гражданской жизни может быть, и действительно бывает выгодно для тех, кои пользуются сими исключениями из общего правила, и можно с достоверностью предполагать, что они предпочтут оставаться в своем особенном быту, не желая войти в общий состав, под общий уровень.

Но, между тем, как сии опричники живут, как говорится, на своих правах, опричники-крестьяне различных ведомств живут на более или менее стесняющих их быт обязанностях!

И какую выгоду может иметь государство или правительство от сих различных ведомств, от сих более или менее затруднительных и докучливых метод управления крестьянами, тогда как сии крестьяне все похожи один на другого, все имеют одинаковые нравы, обычаи, привычки, род жизни?

Не очевидно ли, напротив того, что такое многоразличие в управлении должно причинять множество затруднений? Одно уже столкновение властей, существующих и действующих одна подле другой, должно производить немало хлопот и затруднений. В одном и том же деле могут оказаться прикосновенными крестьяне различных ведомств. Тогда вмешиваются в дело различные начальства, и от множества делателей дело совершается медленно и плохо.

Для чего же и для кого, спросим мы наконец, существует общее государственное управление?

Или оно пришло уже в такой упадок, в столь плохое положение, что начальства отдельных частей общего государственного управления стараются отстранить от него каждое свою особенную отрасль управления? Должны ли мы, одним словом, признать серьезным тот параграф устава аракчеевских военных поселений⁶⁹⁹, в коем, при исчислении льгот и преимуществ военных поселян, сказано, между прочим, что «они освобождаются от земского начальства»?

Но сверх сих неудобств и затруднений, встречаемых в предположении особенного управления освобожденными крестьянами, мы находим очевидную недостаточность:

С освобождением крестьян владение землею откроется несравненно в больших размерах, нежели как сие существовало доселе, для всех состояний. Купцы, мещане будут приобретать землю. Самые крестьяне начнут, может быть, покупать землю на свое имя и, оставляя сельские общества, селиться на ней, как независимые владельцы. Сего, конечно, и желать должно для образования со временем крепкого, самостоятельного класса мелких землевладельцев. Заметим мимоходом, что однодворцы являли уже собою образец такого независимого землевладельческого состояния, и находя, что перемены, постигшие их, ничем не оправдываются, мы заключаем, что они с пользою и для них самих, и для государства могут быть обращены в прежнее свое положение.

Все сии независимые землевладельцы, кои появятся при новом порядке вещей, не могут составлять сельских обществ, относительно коих исключительно делаются означенные предположения особенного управления. Столь же невозможно будет приписывать их к существующим сельским обществам. Какому же ведомству будут они подлежать, как по платежу государственных налогов, так и по исправлению земских повинностей, повинности рекрутской и пр. и пр.?

Все сии неудобства, с одной стороны, и явная недостаточность, с другой, указывают на необходимость отказаться от всех этих чрезвычайно вредных, но ничего не значащих, ни к чему не ведущих сложностей и запутанностей в управлении государственном и признать начало всеобщего, одинакового способа управления везде, где или выгоды государственные, или самое положение вещей и обстоятельств не требуют особенных исключений.

Единство в управлении всеми крестьянами не только не может ни в каком случае быть противно выгодам государственным, но, напротив, соответствует оным, очевидно упрощая и облегчая дело управления.

Скажут, что различные крестьяне, как то казенные и удельные, находятся не в равных отношениях к своим особенным ведомствам; что крестьяне помещичьи, быв освобождены, очутятся с бывшими помещиками и с начальством в отношениях своего рода, не равных с отношениями казенных и удельных.

Это совершенно справедливо. Но войдите в подробное рассмотрение сих отношений, в чем они состоят, как совершаются, и вы увидите, что по самой сущности своей все сии отношения ограничиваются пределами самого сельского общества.

Рассмотрим наперед взаимные отношения освобожденных крестьян и помещиков.

Сии отношения будут касаться до исполнения обоюдных сделок и договоров, до условий о найме или обрабатывании земли, до исполнения известных определенных повинностей и вообще до сохранения порядка в селении.

Все сие происходит в пределах селения, сельского общества. В случае споров, тяжб между крестьянами и помещиком, так как и в случае беспорядков, дела или решаются миром и сельским судом, или идут далее законным порядком. Но в сем последнем случае, выходя из пределов сельского общества, сии дела подлежат уже ведению судов, равно независимых от сельских обществ, от волостей и от особенных ведомств и начальств. Таким образом, все исключительно, до общества касающееся, совершается в самом обществе.

Если мы обратим внимание на селения казенные и удельные, то мы ещё яснее увидим, что всё существенное и здесь совершается в самом обществе.

Таким образом, несмотря на различие отношений, кои различные крестьяне, казенные, удельные, бывшие помещичьи, будут иметь каждый к своему особенному ведомству, все отношения их к сим ведомствам ограничиваются пределами сельского общества.

Что же может препятствовать подчинить все сии различные общества ведомству одной и той же волости?

Волостное управление будет видеть, в каждом сельском обществе без различия, одно моральное лицо и будет заведовать ими на общих для всех правилах Оно будет делать им предписания для исполнения их обязанностей, зная притом, что сии предписания могут быть производимы в действо и обязанности исполняемы сообразно особенным правилам, в каждом из всех сих трёх родов обществ существующим, правилам, находящимся вне влияния и власти волостного начальства. Так, например, рекрутская повинность может быть исполняема не одинаковым образом во всех селениях. В таком случае волостное начальство будет сообразов[ыв]аться с местными обычаями. Большая часть обязанностей крестьян, до платежа государственных налогов и исполнения повинностей касающихся, будет всегда одинакова для всех крестьян вообще и потому, в сих главнейших предметах управления, волостное начальство будет действовать вполне одинаковым образом для всех сельских обществ.

Для удобнейшего основания новых отношений сельских обществ с волостным начальством достаточно будет назначить от правительства одного комиссара в каждой волости, который, в случае затруднений, будет служить посредником между обществами и волостным начальством.

Впрочем, можно надеяться и ожидать, что мало-помалу, с дальнейшим развитием нового порядка, все крестьяне без различия будут иметь одинаковые права и одинаковые обязанности и что всякого рода особенные управления и ведомства будут упразднены.

Что касается до устройства волостного управления, надлежит, прежде всего, определить, на каком начале должно быть основано сие управление: на начале выборов или на начале непосредственного действия правительства. В России первое начало вообще охотно приемлется. И в самом деле, когда выборы прилагаются к одному и тому же классу жителей, то они не представляют затруднений. Таким образом совершаются выборы между дворянами, между купцами, выборы в казенных имутцествах и т. д. и не представляют никаких особенных неудобств.

Но здесь в состав волости, долженствующей заключать в себе от 10 до 15 тысяч жителей, войдут не только крестьяне, казенные, удельные, бывшие помещичьи, но некоторым образом и помещики. Казна и уделы, конечно, легко могут подчинить своих крестьян волостному ведомству; но помещики найдут, может быть, для себя невыгодным (пожалуй: обидным!) подлежать ведению волостного начальства, крестьянами избираемого. По сей-то, вероятно, причине один из двух проектов, о коих мы упоминаем, предлагает предоставить выбор волостного начальника дворянству из среды своей, предложение, весьма основательно опровергаемое корреспондентом журнала «Le Nord». По сему проекту предполагается также учредить волостную управу под председательством волостного старосты и сверх сего волостную думу или совет. Но и дума, и староста подчиняются начальнику волости.

Таким образом, мы на самом первом шаге встречаем вопрос, затруднительный в разрешении: из каких лиц должно состоять волостное управление: из лиц, избираемых крестьянами из среды своей, или из лиц, избираемых из среды своей дворянством?

Остановиться на средине между двумя крайностями, т. е. допустить выбор крестьянами членов волостного управления как из своей среды, так и из дворян едва ли будет удовлетворительным разрешением затруднения, и потому мы отстраним сей способ. Вероятно, впоследствии это будет более возможно.

С одной стороны, очевидно, что здесь элемент крестьянский без всякого сравнения превышает элемент дворянский: крестьян гораздо более в волости, нежели дворян.

С другой: права, преимущества, привилегии, усвоенные законами дворянству, ставят оное выше сословия крестьян в гражданской жизни. Сего обстоятельства нельзя оставить без уважения, особливо, когда дело идет об отношениях дворян не токмо к крестьянам казенным и удельным, но и к бывшим их крепостным крестьянам.

В таком положении вещей, если вы предполагаете отстранить затруднение, дав перевес в волости дворянскому элементу, то вы тем самым принесете в жертву элемент крестьянский. Для отвращения неудобства, впрочем, понятного и уважительного, вы совершите явную и пагубную несправедливость: из двух зол вы изберёте зло большее, а не меньшее.

Но нам кажется, что и здесь можно если не отвратить совершенно, то уменьшить неудобство, дав дворянам право и возможность, минуя волость, иметь в некоторых случаях свои сношения только с уездным начальством, коему волость подчинена будет. Конечно, и тогда нельзя будет совершенно избежать некоторых сношений волости с помещиком. Например, во всех распоряжениях касательно платежа поземельного налога, исполнения некоторых повинностей, на все классы жителей распространяющихся, волостное начальство обязано будет обращать свои требования к помещику, равно как и к крестьянину. Но в подобных сношениях мы поистине не находим ничего затруднительного или неприятного для дворянства. У нас вообще уважение относится более к лицу, нежели к закону; повиновение оказывается скорее живому слову представителя закона, нежели мёртвому слову самого закона, и потому, между прочим, повиновение соображается с важностью требующего оного лица. В других землях достаточно прибить к стене печатное объявление, касательно наблюдения такого или такого предписания, и все его наблюдают; у нас надобно приставить будочника или даже квартального офицера, дабы иметь верный залог исполнения предписанного. Пора и у нас иметь более уважения к закону. Когда это уважение утвердится, тогда помещики не найдут ничего странного и неприличного в сношениях с крестьянами, в сельских и волостных начальствах присутствующими, и сие по той простой причине, что сии крестьяне исполняют не свою волю, а волю закона^[4].

Итак, мы полагаем, что крестьянский элемент должен иметь в волостном управлении неоспоримую, решительную самобытность, с надлежащею и справедливою подчиненностью начальству уездному.

Начало выборов, избирательности, при таковом разрешении вопроса, не может, кажется, быть оспариваемо. Это начало соответствует общим понятиям в сем отношении.

Если бы дело шло о разрешении того: лучше ли иметь выборного начальника волости из дворян или чиновника от правительства, то мы, без всяких околичностей, признали бы сей последний способ несравненно лучшим. Предоставить выборы дворянам, мы повторяем, значило бы вовсе подавить интересы крестьянского элемента.

Решившись водворить в волостном управлении элемент крестьянский, постановив, что волостной начальник или голова должен быть избираем крестьянами из крестьян, надлежит сообразоваться с сим началом и в избрании заседателей волостного управления.

Таким образом, волостное управление будет существовать, если не исключительно, то преимущественно для крестьян и для всех тех независимых землевладельцев, кои не принадлежат к дворянскому сословию и кои, участвуя в выборах голов и старшин или заседателей, могут быть сами избираемы на места сии.

Волостное управление должно оставаться в пределах власти правительственной или исполнительной, по крайней мере, сколь сие будет возможно по причине смешанности различных властей в мирском управлении сельских обществ, начало коего не может не отразиться частью и в волости. Собственно для разрешения споров и тяжб между самими крестьянами и даже между крестьянами и помещиками может быть определен мирный судья, как сие предполагается в одном из вышеупомянутых проектов. Мы только не можем согласиться в том, что судья мира должен быть избираем дворянством из дворян. Вообще выборы на места судейские имеют большие неудобства. Мы предпочитаем определение судей самим правительством. Потому и судья мира должен, по нашему мнению, быть определяем от правительства.

Мы не можем здесь войти в подробности и исчислить все предметы, кои должны подлежать ведению волостного управления по части исполнительной и ведению судьи мира по части судной. Сии предметы означены, впрочем, в одном из проектов, о коих мы упоминаем выше сего. Мы укажем только на пользу и даже на необходимость учредить в волости волостной совет, который будет иметь свои заседания один раз или два раза в год в продолжение 2-х или 3-х недель и который, приняв отчет в управлении волостью от головы, изъявит мнение свое о правильности или неправильности действий волостного начальства и вообще о всех делах, до волости касающихся. Сие мнение будет представлено в уездное управление. Волостной совет в числе 25 или 30 человек избирается сельскими обществами. Голова и старшины могут быть призываемы в волостной совет для присутствия, но не имеют голоса в решении дел.

О законных принадлежностях властей в сельском обществе, в волости и в уезде

Из всех наших соображений не только о волостном управлении, но даже и о мирных судах, явствует, что мы нимало не предполагаем предписывать и узаконить для сих мест положительных, определительных форм и правил. Многое предоставляется здравому смыслу и добросовестности тех, кои будут в сих местах присутствовать. Такая неполнота, такое несовершенство в законных предначертаниях неизбежно при теперешних обстоятельствах наших крестьян. Хотеть подвергнуть их законным формам и формальностям, означить в подробности тесные пределы их деятельности в исполнении их должностей значило бы парализовать их добрую волю, их простой, здравый смысл, одним словом, значило бы обезоружить их в действии. Это все понимают и чувствуют. Потому и в вышеозначенных проектах мы видим то же стремление к достижению только возможной, практической цели и неизбежное смешение принадлежностей различных властей и ведомств.

Но сия неопределенность, сия смешанность должна, по нашему убеждению, иметь свои пределы. В означенных проектах эти пределы распространяются слишком далеко, и смешение и неопределенность заметны даже и в выражениях. Что значит слово: «расправа»? Должна ли она судить или управлять? Часто употребляют у нас выражение: «суд и расправа». Это значит, что одно и то же присутственное место или одно и то же лицо и судит, и управляет. Понятия о различии властей, будучи неопределенны в законах, остаются неопределенными и в понятиях, и самая эта неопределенность рождает и соответственные неопределенные слова. Действительно существуют только три власти: законодательная, правительственная или исполнительная и судебная. Одна даёт законы, другая управляет, третья судит. Сии две последние осуществляются в управлении и в суде. Но так как у нас часто одни и те же лица и судят, и управляют, то для означения такого действия явилось особое название: «расправа», означающее и то и другое, и по тому самому просто ни то, ни сё.

Означив неопределенность в словах, мы возвратимся к указанию настоящих пределов, до коих может простираться в управлении смешанность принадлежностей различных властей. Эти пределы не должны идти далее волости. В уезде надлежит уже ясно и положительно отделить одну власть от другой, управление от суда, и потому отказаться от выражений сбивчивых, неопределительных, каковы: «расправа», «управа», «приказ» и т. п.

В уезде, по нашему мнению, должно существовать уже настоящее управление, исключительно занимающееся не чем иным как собственно управлением. Даже часть финансовая должна быть отделена от сего управления и подлежать особому ведомству. Равномерно в уезде должен уже существовать настоящий суд, независимый от мест и лиц правительственных.

Заметим, что в таком устройстве является соответственность тому, что составляет существенный характер теперешнего быта народного. В сельском обществе все основывается на мирских сходках, кои действуют обычным порядком, не стесняемые никакими узаконениями и предписаниями, сообразно тому, как сие происходило доселе. В волости мы находим уже некоторое различие в действии. Совестный или мирный суд, учреждаемый в одной или двух и более волостях, имеет уже некоторые принадлежности, независимо от волостного управления. Наконец, в уезде образуется уже правильное гражданское устройство, с управлением по части правительственной, с судом по части судебной, и сии учреждения независимы одно от другого.

Прежде, нежели мы пойдем далее, мы должны заметить, что в проектах, на кои мы ссылаемся, учреждение расправ, уездной и губернской, имеет весьма благонамеренною целью облегчить водворение нового порядка. В полной мере одобряя благую цель, мы не можем, однако же, согласиться в средствах. Нам кажется, что для успешного водворения нового порядка полезнее было бы поставить особых чиновников исполнительной власти. Очевидно, что начальники уездов, упоминаемые в сих проектах, учреждаются с сею целью. Было бы гораздо проще и правильнее, оставив начальника уезда при его нормальных правительственных принадлежностях, назначить особенного чиновника, от губернатора зависящего, который наблюдал бы за успешным введением нового порядка. Ещё проще и легче бы возложить сию обязанность на прокуроров, дав им товарищей в уездах. Такие чиновники вообще могут действовать скорее, успешнее, нежели «расправы», кои, по самому коллегиальному составу своему, не могут избегнуть медленности и не представляют надлежащей ответственности.

Что ж касается до разбора и решения споров и тяжб между помещиками и крестьянами, вследствие нового порядка возникающих и предоставляемых «расправам», то мы решительно не видим никакой пользы отстранять ведение сих дел от обыкновенных судов. Можно и должно дать сим судам новое устройство, можно прибавить число судей и заседателей; но нет никакой нужды нарушать в сем случае правила раздельности властей и подле настоящих судов учреждать такие «расправы» с властью неопределенною.

Замечания о коммунальном устройстве

Изъяснив мысль нашу об устройстве сельских обществ и волостей, указав на неудобство учреждения «расправ» для успешнейшего водворения нового порядка вещей, нам остается говорить об устройстве управления в уездах; но наперед мы бросим последний взгляд на это нравственное лицо, которое мы разумеем под именем волости, на то, чем, в нашем предположении, должна быть волость в общем составе государственном.

Во всех благоустроенных землях управление государственное имеет главным основанием коммуну, т. е. сельское общество, в нашем смысле волость (commune, parish, Gemeinde). Сего не довольно. Опыт неоспоримо доказывает, что чем правильнее, чем тверже, чем независимее устройство волостей, тем превосходнее и благотворнее общее государственное управление. Ничто не содействует сохранению общего устройства государственного, укреплению общего порядка, как твердое, более и менее независимое устройство коммунальное. Самые наши сельские общества не доказывают ли своим примером, этим призраком коммунального быта, что если есть что-либо твердого, долговечного в гражданском бытии народов, то это коммунальный быт в селениях?

Взглянем на другие земли. Англия была завоевана норманнами и подвергнута феодальному праву завоевателями. Но, к счастью, прежнее устройство английских коммун сохранилось, и на основании сего коммунального устройства более, нежели на чем-либо ином, развился великолепный порядок английского устройства государственного.

Иногда сии свойства прочности, долговечности коммунальных учреждений доходят до такой чрезмерности, что невольно заставляют усомниться в пользе сих учреждений. Такой пример мы видим в Индии, этой несчастной Индии, которой, как говорится, нет житья ни от своих собственных варварских властителей, ни от просвещенных, христианских властителей европейских. В сей обреченной на чуждое владычество стране завоевания следовали за завоеваниями, все изменялось, все разрушалось; но индийская коммуна оставалась всегда таковою, каковою была искони, и бедный индиец, теряя даже понятие об отечестве, сохранил, по крайней мере, понятие о родине и имел ещё хотя что-нибудь, что он мог любить, чем мог дорожить.

Во всех частях Германии коммунальное устройство служит основанием государственному управлению, и степень совершенства сего последнего зависит от более или менее лучшего, независимого устройства коммун. В Пруссии особенно существует превосходное учреждение муниципальное для городов (Städteordnung). Оно было начертано под руководством сего великого государственного человека, барона Штейна, коему Пруссия обязана более, нежели кому-либо, своим славным перерождением. «Сие городовое устройство, — замечает биограф сего министра, — послужило впоследствии образцом, по коему и в других германских землях старались в управлении городов восстановить более свободные формы и учреждения прежних времен».

В Австрии, с некоторого времени, правительство обратилось к централизации. Муниципальное и нераздельное с оным коммунальное устройство ослабло. Везде чиновники от правительства заменили чиновников муниципальных, коммунальных. Мы не можем судить о выгодах такой централизации в Австрии, потому что Австрия являет собою государство, совершенно отличное от всех государств европейских, и где самые неоспоримые истины государственного управления вообще, самые благодетельные учреждения оказываются или сомнительными, невозможными, или вредными для такой многоглавой и мозаичной империи. Скажем только, что если австрийское правительство не нашло силы в муниципальном устройстве, то оно, конечно, не найдет её в бюрократии, которой малейшая невыгода состоит в том, что она вчетверо дороже.

Во Франции существует и муниципальное, и коммунальное устройство. Но здесь, где торжество централизации простирается до того, что недавно один из министров предпринял ввести для всего государства один и тот же музыкальный диапазон, и где бюрократия служит для централизации столь сильною опорою, во Франции это устройство весьма слабо, весьма ограниченно, не имеет никакой значительной самостоятельности и независимости. Между тем, и сей один призрак коммунального устройства имеет свои неоспоримые выгоды^[5].

Обращаясь к России, мы должны искать этой коммуны, которой мы желаем, в сельском обществе. Но эти общества слишком раздроблены, слишком неравны между собою, и потому не могут быть образованы в виде прочных, крепких коммун. Одно уже раздробление коммун во Франции не допускает порядочного устройства. Мы не знаем: с умыслу или без умысла законодатели сотворили во Франции более 35 тысяч коммун. Очевидно, что одно уже таковое раздробление должно ослаблять весь быт коммунальный. Если б, даже и при теперешнем законодательстве, во Франции число коммун было втрое менее, то, вероятно, в них было бы более жизни и самостоятельности.

Итак, настоящую коммуну для России, такую, как мы себе воображаем, мы можем найти только в соединении нескольких сельских обществ в составе одного целого, под названием волости.

На устройстве сих-то волостей должно, по нашему убеждению и по свидетельству опыта, основываться общее государственное управление.

Таковое предназначение волости указывает на всю важность волостного устройства и волостного управления.

Здесь мы почитаем нужным заметить, что предоставляемое нами выше сего право дворянам, минуя волостное ведомство, обращаться прямо к уездному начальству, не может само по себе ослабить волостного устройства, если, впрочем, сие последнее будет поставлено в надлежащее положение. К тому же сим правом дворяне, может быть, не всегда будут пользоваться и мало-помалу сами собою от оного откажутся.

Об устройстве в уездах

Говоря об устройстве сельских обществ и волостей, мы вполне высказали мысль нашу. Относительно сих двух первых слоев общего государственного управления, мнение наше твердо, положительно, определительно. В видах блага общего, блага государственного, мы не находим ничего лучшего, ничего более естественного, здравого, полезного, как сохранить, укрепить теперешний быт сельских обществ и устроить волости, в коих элемент крестьянский имел бы решительный перевес. Волостное управление должно, сверх сего, служить, в нашем предположении, главным основанием управления государственного. Условия сельского и волостного управления, нами изложенные, мы почитаем необходимыми условиями всякого здравого и полезного устройства. Мы уверены даже, что какого бы рода устройство управления ни было принято правительством в высших слоях: в уезде, в губернии, устройство сельское и волостное с нашими условиями может быть всегда удержано в полной своей силе.

Переходя к соображениям об устройстве управления в уезде, мы не можем излагать наших мнений ни с тою решительностью, ни с тою определительностью, с каковою мы излагали их доселе.

По нашему мнению, в уезде должно уже существовать правильное распределение властей и ведомств, как мы заметили сие выше. Устройство судов, в теперешнем их виде, не говоря уже о признанной вообще необходимости в их преобразовании, окажется очевидно недостаточным при новом порядке вещей, когда целые миллионы людей получат право обращаться к сим судам по делам своим.

Таким образом, для определения начал правильного управления в уезде, начал даже исключительно правительственных, надлежало бы вместе или предварительно говорить и об устройстве судов, судов, кои должны судить и ни в каком случае управлять. Но вопрос о судебном устройстве не может входить в теперешние наши соображения, тем более, что мы изложили мысли наши о сем предмете в двух особенных записках: одна о введении суда присяжных, другая об учреждении судов полицейских.

Сверх сего в уезде существуют дворянские собрания, дворянские выборы. Постановления и узаконения по сему предмету должны, конечно, более или менее измениться, с введением нового порядка.

Что касается до управления городов, то городовое (муниципальное) положение также не может войти в пределы теперешних наших соображений. Мы заметим только, что, по выше упоминаемым проектам, полицейская власть в уезде и лицо, представляющее власть сию, городничий, подчиняются ведению начальника уезда.

Одним словом: говорив по возможности подробно и определительно об устройстве сельского общества и волости, мы не можем говорить с одинаковою подробностью об уезде, как потому, что мы не имеем достаточных данных, на коих мы могли бы основать наши соображения, так и потому, что управление уездное должно быть рассматриваемо и обсуждаемо в совокупности с устройством судебных мест и властей в уезде.

Таким образом, означив выше сего в общих словах мысль нашу о свойстве уездного управления, мы ограничимся здесь изъяснением того устройства, которое предполагается для уездов во втором из двух вышеупомянутых проектах.

I.

1. В каждом уезде поставляется начальник уезда. Он председательствует в уездной расправе, на которую особенно возлагается разбор споров и тяжб между помещиками и крестьянами.

2. Земский суд и городническое правление будут составлять впредь одно уездное управление, зависящее от начальника уезда.

3. Начальник уезда назначается от правительства. Он имеет права 5-го класса. Жалованья: 2000 руб[лей] сер[ебром].

4. Начальник уезда есть главный блюститель законов в уезде. Он наблюдает за точным исполнением как общих законов, так и постановлений, кои определят будущие отношения между помещиками и крестьянами. Он зависит от гражданского губернатора.

II.

1. В каждой губернии, где будет введено новое учреждение касательно улучшения быта помещичьих крестьян, имеют быть учреждены:

a) Судьи мира, или совестные судьи.

b) Уездные расправы.

c) Губернская расправа.

2. Судьи мира избираются дворянами из дворян. Недовольные решением мирного судьи апеллируют в уездную расправу.

3. Уездная расправа состоит из начальника уезда и двух заседателей, из коих один избирается дворянами, другой крестьянами. Избрание сего последнего происходит в уездном городе особенными депутатами, кои назначают пять кандидатов. Из сих губернатор избирает одного заседателя, который может принадлежать к какому бы то состоянию ни было.

4. Уездная расправа, не входя в рассмотрение дел гражданских и уголовных, подлежащих ведению обыкновенных судов, судит токмо о спорах и тяжбах, могущих возникнуть вследствие введения нового учреждения об улучшении быта крестьян, и кои были уже решены в первой инстанции судьею мира. Запрещается приносить жалобы прямо в уездную расправу.

5. Окончательное решение тяжб между помещиками и крестьянами предоставляется губернской расправе. В сей расправе заседают губернатор, губернский предводитель дворянства, председатель палаты государственных имуществ, губернский прокурор. Ведению её подлежат только следующие дела:

a) Тяжбы между помещиками и крестьянами по предметам, коих ценность не превышает 200 руб[лей] сер[ебром].

b) Тяжбы между помещиками и сельскими обществами по предметам, не превышающим в ценности 1000 руб[лей] сер[ебром].

Запрещается подавать жалобы прямо в губернскую расправу. Запрещается апеллировать на решение уездной расправы, согласное с решением совестного или мирного судьи.

В сем состоит сущность нового устройства по проекту, который мы находим в журнале «Le Nord» (22 июня 1858).

Мы здесь видим, что новое устройство управления в уезде имеет главною, даже единственною целью обеспечить, облегчить введение и утверждение нового порядка, освобождением крестьян вызываемого. Меры, для достижения сей цели определяемые, имеют весьма значительную последовательность и полноту. Главным орудием в исполнении роли и намерений правительства представляется начальник уезда, облеченный преимуществами одного из высших классов служебной иерархии с соответственным жалованьем. Споры и тяжбы по введению нового устройства разрешаются и оканчиваются почти на самом месте, в уезде и в губернии.

Если сие или подобное сему устройство уездного управления будет окончательно принято правительством, то нам остается только желать, и желать от всей души, полного успеха предприятию.

Но мы должны здесь повторить, что такое устройство уездного управления нимало не помешает принятию тех предположений наших, кои мы изъяснили выше об управлении и составе сельских обществ и волостей. Устройство сих последних в том виде, как мы изложили оное, может без малейшего неудобства быть принято при устройстве уездов в смысле рассматриваемого нами проекта.

Сверх сего мы заметим, что рассматриваемый нами проект, учреждая думу или совет в волости, состоящий из депутатов от сельских обществ, не упоминает ни о чем подобном для уезда. Только один заседатель в уездной расправе избирается крестьянами, и притом не прямо, а посредством назначения кандидатов.

Мы, со своей стороны, полагаем, что в окончательном, нормальном устройстве уездного управления весьма полезно учредить особенный совет, избираемый жителями уезда и заседающий один или два раза в году, в продолжение двух или треть недель, для рассмотрения и решения различных дел по уезду. Таковой совет мы предлагаем и для волости.

Особенные указания

Наконец, мы не можем не указать на некоторые особенности постановления, кои имеют свою пользу. Так, например, необходимо, по нашему мнению, дать заседателям, от крестьян избираемым, более значительности, более весу, нежели сколько они имели доселе. В сем отношении надлежит сделать что-нибудь более серьезное теперь существующего. Известно, какую печальную роль заседатели от крестьян играют в местах присутственных. Обыкновенно их не пускают в присутствие, и они заседают в сенях! Мы недавно видели по газетам, что при устройстве вновь приобретенного края на реке Амуре начальникам сельским или волостным усвояются права 9 или 8 класса. Для чего не сделать того же для наших добрых крестьян? Для чего их избранных не возвысить в глазах света и в их собственных? Покуда в России нет иного средства дать человеку надлежащий вес и должное значение, как присвоив ему преимущества одного из классов табели о рангах. В таких случаях существование чинов имеет свою неоспоримую пользу.

Равным образом мы укажем на необходимость устроить в уезде первые основания финансового управления. По сию пору государственные налоги большей частью вносятся самими жителями в казначейство. Такое первобытное устройство должно, наконец, быть заменено иным, более соответственным выгодам и правительства, и плательщиков налогов. Необходимо будет учредить для взимания оных особенных собирателей. Сия необходимость окажется наиболее явною и очевидною, когда, с освобождением крестьян, должно будет заменить подушный оклад налогом поземельным. С освобождением и с правом перехода крестьян подушный оклад сделается невозможным. Сверх сего нужно будет тогда прибегнуть к новому средству обложения земель помещичьих. Для введения поземельного налога мы нимало не почитаем нужным прибегать к составлению какого бы то ни было кадастра. Это было бы и невозможно и бесполезно. Мы почитаем достаточным основать поземельный налог на распределении известной суммы налога на земли посредством самих жителей, под надзором местного начальства. Таким образом, взяв всю сумму подушного оклада во всем государстве, следует разделить её по губерниям. На каждую губернию упадет та сумма, которую теперь она платит в виде подушного оклада. В губернии сия сумма разложится на уезды тем же порядком. До сих пор раскладка будет сделана сначала самим правительством и потом губернским начальством.

Но в уезде раскладка по волостям должна уже совершиться с участием избираемых жителями раскладчиков. Сии последние будут вправе распределить следующую с уезда сумму, не останавливаясь на том, сколько волость платила доселе подушного оклада, но соображаясь с возможностью каждой волости платить более или менее, смотря по количеству и качеству земли. Определенная уездными раскладчиками сумма по каждой волости раскладывается такими же раскладчиками в каждом сельском обществе и на тех же правилах, т. е. смотря по количеству и качеству земли, состоящей во владении или в пользовании каждого лица.

Такое распределение поземельного налога, конечно, далеко от той степени совершенства, на которой может быть поставлено взимание сего налога даже и без кадастра. Но неравенство и другие невыгоды сего распределения, сколь бы они важны ни были, не могут превосходить всех очевидных невыгод подушного оклада. Мы даже уверены, что при сем несовершенстве такого взимания налог поземельный легко может принести более дохода, нежели оклад подушный. В сем последнем случае бедность одних не позволяет возвысить оклада для других, кои легко могли бы платить более.

Перечень

В заключение мы постараемся представить по вопросу управления такую же перечень наших соображений, какую мы сделали по вопросу освобождения крестьян.

I.

§ 1. По совершении отвода к обществам одной трети помещичьей земли, равно как и по утверждении правительством добровольных сделок, заключенных между помещиками и крестьянами, все бывшие крепостные крестьяне будут подлежать ведению сельских обществ исключительно.

§ 2. Все дела сельского общества рассматриваются и решаются на мирских сходах, по обычному порядку.

§ 3. Управление обществом возлагается на старосту, избираемого миром.

Староста имеет в своем распоряжении десятских, миром избираемых по существующему обычаю.

§ 4. Каждое сельское общество может, с утверждения начальства волостного, учредить особый суд для решения некоторых дел, споров и тяжб между крестьянами.

§ 5. Всякого рода сношение помещика с бывшими его крепостными крестьянами должно, впредь до отмены сего особенного постановления, происходить не иначе как посредством начальства сельского общества.

§ 6. Ответственность по условиям, заключаемым помещиком с крестьянами о найме или обрабатывании земли, тогда только падает на все сельское общество, когда сии условия были заключены с ведома и согласия общества.

§ 7. Плата со стороны крестьян по таковым условиям может быть определяема токмо деньгами или натуральными произведениями. Ни в каком случае не допускается плата личною работою.

§ 8. Полицейская власть, помещика будет впредь ограничиваться правом: в случае каких бы то ни было беспорядков арестовать крестьянина и представить его в течение 24 часов в сельское общество.

II.

§ 9. Казенные и удельные имущества должны быть, по возможности, приведены, в отношении устройства сельских обществ, к тому же порядку, каковой предполагается здесь для бывших крестьян крепостных; так, чтобы и в казенных и удельных селениях управление и решение дел было предоставлено старосте и миру.

III.

§ 10. Несколько сельских обществ, казенных, удельных, бывших помещичьих без различия, имеющих от 10 до 15 тысяч жителей, составляют волость.

§ 11. Независимые землевладельцы, не принадлежащие ни к сельским обществам, ни к дворянскому сословию, войдут в состав волости и будут подлежать ведению волостного начальства.

Они будут участвовать во всех правах и обязанностях наравне с членами сельских обществ. Участие их в волостных выборах будет определено соответственно местным обстоятельствам.

§ 12. В сей класс независимых землевладельцев могут, если пожелают, вступать как бывшие однодворцы, так и вообще все крестьяне, к какому бы ведомству они ни принадлежали.

§ 13. В каждой волости учреждается волостное управление, состоящее из четырех членов, под председательством начальника волости или волостного головы.

§ 14. Начальник волости, равно как и члены волостного управления, избираются сельскими обществами или их представителями на известное число лет.

§ 45. Волостной голова пользуется во время исполнения своей должности правами 9 класса. Заседатели правами 10 класса.

§ 16. Помещик, имеющий какую-либо тяжбу с бывшими своими крепостными крестьянами, может, если того сам пожелает, минуя волостное управление, обращаться прямо к уездному начальству.

В таких случаях уездное начальство обязано удовлетворять всем справедливым требованиям помещика.

§ 17. Каждый год или каждые 6 месяцев в волости собирается совет, из 20 до 30 членов состоящий, для рассмотрения дел волости, отчетов волостного управления и для представления уездному начальству своего заключения по сим предметам. Сей совет может также делать представления, до общих польз волости касающиеся.

§ 18. Члены сего совета избираются сельскими обществами, смотря по народонаселению оных.

§ 19— Сии члены могут быть избираемы обществами из лиц всех состояний.

§ 20. По предметам налогов и повинностей, одинаковым образом распространяющихся на все сельские общества, казенные, удельные и бывшие помещичьи, волостное управление принимает и предписывает одинаковые для всех меры и распоряжения.

§ 21. По предметам, кои могут быть приводимы в исполнение различным образом, смотря по различию ведомств в сельских обществах, казенного, удельного, помещичьего, как-то по предмету рекрутской повинности и пр., волостное начальство сообразуется с особенными правилами и уставами, кои в сих обществах существовать будут, впредь до введения одинакового устройства во всех обществах сельских.

§ 22. Для облегчения сношений волостного начальства с сельскими обществами казенными, удельными и бывшими помещичьими, может быть поставлен особенный комиссар от правительства для одной или нескольких волостей.

§ 23. Для нескольких волостей, смотря по пространству и народонаселению, учреждается совестный судья, назначаемый от правительства, который сверх переносимых из сельских обществ на его решение дел может иметь в своем ведении другие дела, до известной степени важности простирающиеся.

ОБЩЕЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Из всех мер улучшения быта или освобождения, помещичьих крестьян, как из тех, о коих мы говорили выше, так и из других, кои могут быть предложены, весьма полезно было бы избрать одну, какую бы то ни было, и, остановившись на оной, удостоверить всех и каждого, что вопрос освобождения будет решен сообразно сей избранной, определенной мере, а не иначе. Заключения или мнения различных комитетов, по сему предмету учрежденных, могут облегчить выбор такой меры, долженствующей привести вопрос к окончательному разрешению. Тогда внимание как существующих комитетов, так и внимание всех мыслящих людей естественно устремилось бы на принятый и объявленный способ разрешения великого вопроса исключительно. Очевидно, что все дело будет в сильной степени упрощено, когда все усилия будут устремлены к одному и тому же предмету, к одной и той же мере, к одной и той же методе.

Положим, например, что будет избран тот способ улучшения быта крестьян, на который указывают циркуляры министра внутренних дел, способ, по коему, после выкупа крестьянских усадьб, половина помещичьей земли должны быть отведена в пользование крестьян, с тем, чтобы они исполняли для помещика известные, определенные повинности. В таком случае очевидно, что успеха должно будет искать преимущественно в надлежащем разрешении вопроса об управлении крестьян, в точном и ясном определении взаимных отношений их с помещиками. Если комитеты и вообще мыслящие люди обратят свое внимание исключительно на сей предмет управления, то можно ожидать, что они придут к удовлетворительным результатам скорее, нежели теперь, когда сие внимание направляется к столь различным, неопределенным предметам.

Положим далее, что между разными способами освобождения будет избран тот, который основывается на выкупе. Тогда надобно предпочтительно и прежде всего заняться изысканием, до какой степени может быть ограничена сумма, которая падет на каждого крестьянина и которую он будет обязан уплачивать ежегодно или помещику, или правительству. Потом возникнет вопрос: лучше ли будет продлить срок выкупа, вместо обыкновенно принимаемых 37 лет, на 50, 60 и более лет, дабы чрез то уменьшить сумму ежегодной уплаты. Наконец, необходимо будет определить, в каких отношениях крестьяне будут находиться как к помещикам, так и к правительству во все продолжение срока, для выплаты всей выкупной суммы определенного, т. е. решить, будут ли они вольными с самого начала или только тогда, когда вся выкупная сумма будет выплачена. Все сии вопросы довольно важны для того, чтобы обратить на себя исключительно все внимание и комитетов, и всех мыслящих людей.

Здесь, говоря о выкупе, мы представим на усмотрение людей, более опытных, следующее соображение.

При способе выкупа всегда предполагается оценка земель, для крестьян предназначаемых. Всякого рода оценка сопряжена с великими затруднениями. Мы спрашиваем: нельзя ли избежать оценки? Вот наш ответ:

Мы убеждены в том, что прежде, нежели решиться на принятие методы выкупа, надлежит предварительно и по возможности удостовериться, до каких размеров должен простираться весь выкупный капитал, предназначаемый для всех помещиков. Такое предварительное и, по крайней мере, приблизительное исчисление необходимо как при способе выкупа самими крестьянами, так и выкупа со стороны правительства. Употребив несколько лет на оценку, вы, может быть, придете к такому заключению, что исчисляемая вами выкупная сумма будет превосходить и силы крестьян уплатить оную, и средства казначейства. Не довольно желать такого выкупа, который удовлетворил бы вполне и помещиков, и крестьян, и казначейство, кто этого не желает? Но от желания до возможности удовлетворения оному весьма далеко.

Таким образом, независимо от того, будет ли принята или отстранена оценка, нельзя не решить предварительно и приблизительно, до какой суммы может простираться весь выкупный капитал, смотря по средствам крестьян или казначейства. Этот вопрос может быть решен только самим правительством. В определении суммы сего выкупного капитала состоит вся сущность методы выкупа.

Определив сумму всеобщего выкупа, останется только забота о равном, по возможности, разделении сей суммы между помещиками.

Нужно ли будет и для сего разделения прибегать к оценкам, дабы достигнуть если не цели полного удовлетворения, то цели пропорциональности в возмездии?

Вот настоящий вопрос касательно оценки. Принимая в соображение все затруднения повсеместных оценок и особливо долгое время, которое для сего потребуется, нам кажется, что лучше было бы распределить весь выкупный капитал по губерниям и предоставить помещикам разделить назначаемую сумму для каждой губернии между собою по их усмотрению и решению. Раздел по усмотрению самих помещиков будет, конечно, самым лучшим и самым простым средством их удовлетворения. Затруднения могут состоять особенно в распределении всего выкупного капитала между губерниями. Здесь, может быть, все данные, коими располагает правительство относительно числа душ, количества и качества отводимых крестьянам земель, будут не вполне достаточны. В таком случае, составив проект распределения, правительство может предоставить его на поверку всем губернским предводителям дворянства.

Наконец, если с принятием способа выкупа будет признано полезным учредить банки или какие бы то ни было кредитные установления, то и здесь, поставив на вид комитетов и людей специальных сию потребность, можно только облегчить успех таких предположений.

16-го октября 1858

КОММЕНТАРИИ

Статья печатается по РЗС (1859. Ч. 3, тетр. 1). Авторская датировка — 16 октября 1858 г. Автор анализирует известные ему проекты освобождения крестьян с землей за выкуп как в России, так и за границей. Отмечая неудовлетворительность каждого из них, Н. И. Тургенев ставит своей целью обосновать необходимость предоставления крестьянам трети помещичьих угодий, с тем, однако, чтобы надел каждого «тягла» не превышал 3-4 десятин. Освобождение должно совершиться на безвозмездной со стороны крестьян основе. Вместе с тем, допуская, что государство может компенсировать помещикам земельные и трудовые потери, он пытается наметить ряд мер по изысканию средств на это. Во второй части статьи Тургенев касается вопросов местного самоуправления после отмены крепостного права. Вопросы юридического равенства для него всегда были важнее имущественных, поэтому его программа в этом вопросе отличается большей конкретностью. Считая волостное управление «главным основанием управления государственного», он настаивает на том, чтобы крестьяне не просто были представлены в нем, но и преобладали, что отражало бы реальную расстановку сил в деревне. Не менее важным моментом является принцип разделения властей, последовательно проведенный на всех уровнях.

Эта работа Н. И. Тургенева печатается в России впервые.

⁶⁶⁶ статья «Пора!» опубликована в РЗС. 1858. Ч. 2. Тетр. 1.

⁶⁶⁷ О наделении крестьян землей и о размерах надела речь идет в последней (шестой) части статьи: «Освобождение с ¹/₃ земли».

⁶⁶⁸ Н. И. Тургенев имеет в виду свою статью «Об устройстве удельных крестьян с целью уничтожения крепостного права» (ГР. 1859 — Книжка 10).

⁶⁶⁹ Вольное экономическое общество было создано по инициативе Екатерины II в 1765 г. и просуществовало до 1919 г. В числе учредителей были крупные вельможи Г. Г. Орлов, Р. И. Воронцов и др. В 1765—1766 гг. Обществом был проведен конкурс на лучшее сочинение на тему: «Что полезнее для общества, — чтоб крестьянин имел в собственность землю или токмо движимое имение, сколь далеко его права на то или другое имение простираться должны?» Премия была присуждена французскому ученому Беарде де л’Абе, предлагавшему освободить крестьян и заменить подневольный труд на помещичьей земле арендой.

⁶⁷⁰ Тургенев имеет в виду брошюру «Пора!» и статью «О силе и действии рескрипта 2 ноября 1857 года» (см. комм, к статье «О силе и действии рескрипта»).

⁶⁷¹ Имеется в виду статья Н. П. Огарева «Еще об освобождении крестьян» (К. 1858. Л. 14.1 мая). Автор предлагает проект, по которому «крестьяне будут выплачивать свой выкуп с землею опекунскому совету в течение 37 лет».

⁶⁷² Тургенев отвечал Огареву в статье «Возражение на статью Колокола» (К 1958. Л. 18. 1 июля), где заявил свой «протест против какого-то ни было выкупа со стороны крестьян».

⁶⁷³ См. с. наст. изд.

⁶⁷⁴ Н. И. Тургенев имеет в виду свою неопубликованную записку «Проект судебной реформы» (Архив гр. Мордвиновых. СПб., 1902. Т. 6).

⁶⁷⁵ Самарин Юрий Федорович (1819—1876) — публицист, критик, историк, общественный деятель, славянофил, член самарского губернского комитета по улучшению быта помещичьих крестьян (1858—1859) и член-эксперт Редакционных комиссий (1859—1860). Полное название статьи Самарина, упоминаемой Н. И. Тургеневым, — «О теперешнем и будущем устройстве помещичьих крестьян в отношении юридическом и хозяйственном».

⁶⁷⁶ Такой порядок был введен 5 апреля 1797 г. Манифестом Павла I о трехдневной барщине.

⁶⁷⁷ Имеется в виду речь Александра II, произнесенная 30 марта 1856 г. перед московскими губернским и уездными предводителями дворянства: «Носятся слухи, что я хочу дать свободу крестьянам; это несправедливо, и вы можете сказать это всем направо и налево; но чувство, враждебное между крестьянами и их помещиками, к несчастию, существует, и от этого было уже несколько случаев неповиновения помещикам. Я убежден, что рано или поздно мы должны к этому прийти. Я думаю, что вы одного мнения со мною, следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу» (Конец крепостничества. С. 85).

⁶⁷⁸ Размер надела, предлагаемого Н. И. Тургеневым, был значительно меньше прожиточного минимума. По расчету известного статистика конца XIX века Ю. Э. Янсона, минимальный душевой надел для черноземной полосы равнялся 5 десятинам. «При таком наделе, — писал Ю. Э. Янсон — почти не может быть за покрытием потребностей в кормовых средствах никаких избытков; на необходимые расходы для покупки соли, дегтя, на ремонт одежды и хозяйственных орудий, покупку лесного материала <…> и пр. не остается ничего, тем более на уплату податей». По данным, приводимым в записке управляющего Полтавским отделением дворянского банка Д. К. Квитка, этот минимум был даже выше и равнялся 6 десятинам (цит. по: Зайончковский 1960. С. 242—243). Тургенев сознательно шел на занижение крестьянского надела, чтобы стимулировать крестьян арендовать землю у помещиков и тем самым сохранить общее количество прежней запашки. В реальности крестьянские наделы после реформы в среднем оказались выше, чем советовал Тургенев, но ниже прожиточного минимума: «Из 10049800 ревизских душ 5,5 % получили надел менее 1 дес.; 13,2 % — от 1 до 2 дес.; 28,2 % — от 2 до 3 дес.; 26 % — от 3 до 4 дес.; 22,3 % — от 4 до 6 дес.; свыше 6 дес. получили надел 4,1 % и, наконец, свыше 10 дес. — 0,7 %. Таким образом, 95,2 % всех помещичьих крестьян получили надел меньше 6 десятин» (Зайончковский I960. С. 242).

⁶⁷⁹ В 1816 г. Александр I издал «Положение о эстляндских крестьянах», в 1818 г. — «Положение о курляндских крестьянах» и в 1819 г. — «Положение о лифляндских крестьянах». Эти положения освобождали крестьян от крепостной зависимости при сохранении всей земли в руках помещиков. Крестьяне также были ограничены в свободе передвижения и выборе рода занятий. В руках помещика оставались полицейские и судебные функции.

⁶⁸⁰ Имеется в виду указ от 21 ноября 1597 г., согласно которому крестьяне, бежавшие от господ, «до нынешнего <…> году за пять лет» подлежали сыску, суду и возвращению «назад, где кто жил».

⁶⁸¹ Тургенев неоднократно в своих антикрепостнических выступлениях приводил слова Петра I, запрещающие «продавать людей, как скотов, чего во всем свете не водится, и от чего не малый вопль бывает» (Дневники Николая Ивановича Тургенева. T. II. С. 222).

⁶⁸² Премия или прибавка, с которой производится обмен одного вида денег на другой.

⁶⁸³ Имеется в виду Декрет Учредительного собрания 2 ноября 1789 г., по которому имущество духовенства поступало «в распоряжение нации» для погашения государственного долга. Но для этого необходимо было обналичить капитал; достигающий 3 млрд ливров. Из них планировалось 400 млн пустить на уплату долга. В ожидании, пока имущество духовенства будет продано, правительство начало выпускать т. н. «земельные ассигнаты», стоимость которых полностью обеспечивалась. Первоначально они выпускались в крупных купюрах (1000 ливров) и были доступны только для состоятельных граждан. Однако, уже в следующем году они стали выпускаться мелкими купюрами и должны были приниматься в обмен на звонкую монету, что привело к их быстрому обесцениванию.

⁶⁸⁴ Имеется в виду деятельность австрийского министра финансов К Л. Брука. Назначенный в 1855 г. на эту должность, он провел ряд мероприятий, позволивших существенно сократить бюджетный дефицит. Так, например, он пустил в продажу государственные железные дороги, уступил государственному банку часть государственного имущества на сумму 156 млн флоринов, подписал австро-германское монетное соглашение, подготовил отмену принудительного обменного курса кредитных билетов и т. д.

⁶⁸⁵ Имеется в виду Унковский Алексей Михайлович (1828—1893) — юрист и общественный деятель, с февраля 1857 по декабрь 1859 г. — предводитель дворянства Тверской губернии. В декабре 1857 г. Унковский представил Александру II записку об освобождении крестьян, в которой, идеализируя патриархальный характер отношений помещика и крестьян («наш великорусский крестьянин не испытывал никогда феодальной зависимости и бесприютного рабства»), доказывал неотъемлемое право крестьян на землю и предлагал освободить крестьян три наделе их необходимо нужным количеством усадебной, пахотной, луговой и выгонной земли и с вознаграждением за это помещика" (Конец крепостничества. С. 100—101).

⁶⁸⁶ По расчетам Унковского, «стоимость выкупа земель в Тверской губернии не может простираться более 36 миллионов рублей серебром, с которых ежегодный платеж 5 % не может превышать 1800000 руб. сер., что составит не более 5 руб. сер. с души в год; а с тягла 12 руб. 50 коп. — самый легкий помещичий оброк» (Конец крепостничества. С. 107).

⁶⁸⁷ Имеется в виду «Записка об освобождении крестьян в России» К. Д. Кавелина (1855). Это один из первых предреформенных проектов отмены крепостного права получил широкую известность, несмотря на то, что «Записка» не была опубликована. Автор ее — Кавелин Константин Дмитриевич (1818—1885) — историк, юрист, публицист, общественный деятель либерального направления.

⁶⁸⁸ Имеется в виду крестьянское восстание в Галиции 1846 г., возможно, спровоцированное австрийской администрацией в ответ на предложение Львовского сейма подготовить проект освобождения крестьян от крепостной зависимости.

⁶⁸⁹ Иосиф II (Австрийский) (1741—1790) — император Священной Римской империи (1765—1790), король Богемии и Венгрии, эрцгерцог Австрии, фактически править стал после смерти своей матери Марии Терезии. Проявил себя как выдающийся государственный деятель, просвещенный монарх, реформатор.

⁶⁹⁰ Гакстгаузен (Haxthausen) Август (1792—1866) — немецкий экономист. В 1843 г. при материальной поддержке русского правительства путешествовал по России с целью изучения аграрного строя. Результатом поездки стало трехтомное сочинение «Этюды о внутренних отношениях народной жизни и в особенности о земельных порядках России» (1847—1853), опубликованное на немецком и французском языках (русский перевод — 1870).

⁶⁹¹ Н. И. Тургенев был профессиональным экономистом. В 1818 г. он издал книгу «Опыт теории налогов».

⁶⁹² Людовик ФилиппI (Луи-Филипп) (Louis-Philippe) (1773—1850) — представитель Орлеанской ветви династии Бурбонов, король Франции с 1830 по 1848 г. Официально, согласно конституции, именовался «король французов».

⁶⁹³ Во время правления Луи-Филиппа вопрос о рабстве в колониях неоднократно поднимался в парламенте. В июле 1832 г. был принят закон, облегчающий отпуск рабов на волю. В апреле 1833 г. свободным людям с черной кожей были предоставлены гражданские права в полном объеме. В июле 1843 г. был восстановлен закон, по которому всякий раб, вступивший на французскую землю, становится свободным, а в августе 1847 г. было регламентировано общее положение рабов с некоторым смягчением их участи. Однако, окончательная отмена рабства произошла 27 апреля 1848 г., уже после свержения Луи-Филиппа.

⁶⁹⁴ Национальный конвент провозгласил отмену рабства в феврале 1794 г.

⁶⁹⁵ Указ консула Наполеона Бонапарта о восстановлении рабства в колониях вышел 20 мая 1802 г. Однако во время Ста дней (29 марта 1815 г.) Наполеон провозгласил немедленную отмену работорговли.

⁶⁹⁶ В июле 1848 г. австрийский парламент провозгласил отмену феодальных повинностей. При этом личные сеньориальные права отменялись без вознаграждения, а права, связанные с землепользованием, подлежали выкупу.

⁶⁹⁷ Талейран-Перигор (Talleyrand-Périgord) Шарль Морис де (1754—1838) — французский политик и дипломат, министр иностранных дел при нескольких режимах, начиная с Директории и кончая правительством Луи-Филиппа.

⁶⁹⁸ День св. Георгия, отмечается два раза в году, 23 апреля и 26 ноября. С последней датой связывалось на Руси право крестьян переходить от одного землевладельца к другому. Судебник 1497 г. ограничил переход двухнедельным сроком (неделю до и неделю после Юрьева дня). Судебник 1550 г. подтвердил это положение. Однако, в 1580 г. стали вводиться т. н. заповедные лета, когда крестьяне не могли воспользоваться положенным им правом перехода. Борис Годунов при царе Федоре Иоанновиче в 1597 г. отменил это право. Этот указ Н. И. Тургенев считает началом крепостничества на Руси.

⁶⁹⁹ Военные поселения — вид воинской службы без отрыва от сельскохозяйственных работ, с целью сократить расходы на армию. Первый опыт военных поселений в России был предпринят в 1810 г., а систематически она начали вводиться с 1816 г. Несмотря на то, что идея военных поселений принадлежала Александру I, в общественном сознании они связывались с именем А. А. Аракчеева, их непосредственным организатором и начальником. Крестьяне, попавшие в военные поселения, оказывались под двойным гнетом: военным и крепостным, а специфические приемы работы Аракчеева делали их быт практически невыносимым. История военных поселений насчитывает немало мелких и крупных восстаний поселян против своего начальства.

ГР — Голоса из России.

К — Колокол. Газета А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Вольная русская типография. 1857—1867. Лондон — Женева. Факсимильное издание. Т. 1-10. М, 1962.

РЗС — Русский заграничный сборник. Берлин-Брюссель-Лейпциг-Лондон-Париж, 1858—1866.

---

1. По крайней мере, в Австрии собственно, и особливо в Богемии, которую я видел. Мне неизвестно устройство земледельческого хозяйства в других провинциях. — Примеч. Н. И. Тургенева.
2. Так, например, для поощрения к скорейшему окончанию отвода 7₃ земли сельским обществам можно учредить премии в пользу тех помещиков, кои в известный срок, прежде других совершат окончательный отвод или полюбовно с крестьянами, или с утверждения власти правительственной. Кроме времени, более или менее продолжительного, премии будут сообразо[вы]ваться и с важностью имений. Для помещиков, имения коих заложены в опекунском совете, премии выразятся более или менее значительною рассрочкою в платеже их долга. Для составления же премий помещикам, коих имения не заложены, можно отделить от суммы выкупного капитала (132 мил[лиона] руб[лей] сер[ебром]) 5 % и происходящие от такой меры 6 мил[лионов] руб[лей] сер[ебром] разделить на различные премии, кои будут выплачены за скорый отвод земли сельским обществам. — Примеч. Н. И. Тургенева.
3. La parole nous a été donnée pour cacher notre pensée. [Язык нам дан, чтобы скрывать наши мысли (фр.). — Примеч. Н. И. Тургенева.
4. Один австрийский чиновник, говоря со мной о различных действиях нового порядка относительно крестьян, рассказывал, что князь Шварценберг, значительнейший помещик в Богемии, показал однажды австрийскому императору полученное им, в качестве землевладельца, циркулярное предписание от сельского старшины касательно исполнения какой-то общей для всех повинности. Этот старшина был прежде подданным князя Шварценберга. Сей последний, показывая сие предписание императору, нимало не жаловался на новое устройство и находил только забавным сие предписание, исполнив, впрочем, оное как следовало. Чиновник, рассказывавший мне этот анекдот, находил такую перемену в сношениях бывшего подданного (как называли прежде крестьян в Австрии) к его помещику также несколько забавною; но вместе с сим приводил оную как доказательство полного успеха нововведенного порядка. — Примеч. Н. И. Тургенева.
5. Республиканская конституция Франции в 1848 году предоставила всем и каждому право участвовать в избрании и членов народного собрания, и самого президента республики. Мне случилось видеть, что члены коммунального совета в одном селении, дав свои голоса в выборе и представителей, и президента, в совещании своем признали нужным построить в селении будку, оцененную в 15 франков. И такой издержки избиратели представителей и президента не могли сделать без представления высшему начальству на утверждение! Кто-то однажды исчислил, что дабы получить позволение иметь лодку на реке, просьба прибрежного жителя должна пройти чрез 15 или 20 инстанций! — Примеч. Н. И. Тургенева.