ВОПРОСЪ НАЦІОНАЛИЗАЦІИ ЗЕМЛИ ВЪ АНГЛІИ. править
Въ исторіи общественной борьбы, волнующей нынѣ Западную Европу, немаловажную, повидимому, страницу обѣщаетъ составить борьба за націонализацію земли въ Англіи. Земельная монополія развилась въ Англіи до своихъ крайнихъ предѣловъ и естественно, если именно въ этой странѣ сознаніе ея вреда и несправедливости обнаружилось рѣзче и интенсивнѣе, нежели въ другихъ странахъ. Въ Англіи уже не довольствуются теоретическою разработкою вопроса, но организуется практическая агитація съ цѣлью отмѣны земельной монополіи и замѣны ея системою національнаго (государственнаго) землевладѣнія, обсуждаются и пропагандируются различныя программы осуществленія этой реформы. Въ послѣднее время особаго вниманія заслуживаютъ двѣ подобныя программы, появившіяся почти одновременно. Одна изъ нихъ принадлежитъ извѣстному натуралисту Альфреду Росселю Уоллесу (одновременно съ Дарвиномъ открывшему законъ превращенія видовъ). Имъ издано въ 1882 году изслѣдованіе, подъ заглавіемъ «Націонализація земли, ея необходимость и ея задача. Сравнительное изслѣдованіе системъ крупнаго и народнаго владѣнія въ ихъ вліяніи на благосостояніе народа». Другая программа принадлежитъ американскому экономисту профессору въ Сан-Франциско Генриху Джорджу и изложена въ его книгѣ «Прогрессъ и бѣдность», теоретическая часть которой разобрана мною въ статьѣ «Къ вопросу о бѣдности» («Отеч. Зап.», 1883 г., №№ 1 и 2). На нижеслѣдующихъ страницахъ я намѣренъ ознакомить читателей съ этими двумя программами націонализаціи земли, составляющими важные симптомы для пониманія современнаго состоянія умовъ и для характеристики наступающаго періода общественной и государственной исторіи Англіи и Западной Европы вообще. Предлагаемая статья примыкаетъ, такимъ образомъ, по своему содержанію, къ статьѣ «О бѣдности», представляя, однако, отдѣльный очеркъ, не требующій, для своего пониманія, предварительнаго ознакомленія съ названною статьею.
I. править
Давидъ Риккардо въ началѣ текущаго столѣтія открылъ законъ ренты, законъ, по которому выдѣляется изъ общей суммы производства доля продукта въ пользу землевладѣльца, будь то частное лицо, община или государство. Земли, и по своему естественному плодородію, мѣстоположенію и минеральному богатству, и по своему общественному значенію, весьма разнообразны и, сообразно съ этимъ, доходъ, который можно выручить, прилагая къ землѣ трудъ и капиталъ, будетъ весьма различенъ. Но трудъ и капиталъ, въ силу свободной конкурренціи, получаютъ одинаковое вознагражденіе, гдѣ бы они ни примѣнялись. Средній уровень заработной платы, какъ и средній процентъ, выручаемый капиталомъ, не могутъ быть различными въ различныхъ отрасляхъ производства, нетолько въ одной и той же отрасли. Натурально поэтому, если — при неизбѣжно одинаковомъ вознагражденіи одинаковаго труда и капитала на всѣхъ земляхъ въ культурѣ и при неизбѣжно неодинаковой общей выручкѣ труда и капитала съ земель различнаго качества — это превышеніе выручки на лучшихъ земляхъ будетъ по необходимости уступлено тому, кто владѣетъ землею. Это и есть нормальная экономическая рента. Она создается благодаря различію въ доходности различныхъ земель одной и той же страны, а опредѣляется размѣромъ наименьшаго дохода съ наихудшей земли въ культурѣ, или, какъ говорятъ экономисты, низшимъ предѣломъ культуры. Но хотя земли въ естественномъ состояніи и отличаются по своему плодородію и удобствамъ для культуры, однако, гораздо болѣе разнообразія въ доходности земель создается общественными условіями. Возникновеніе крупныхъ городовъ, этихъ громадныхъ потребителей продуктовъ земли, создаетъ громадную разницу въ доходности городскихъ, подгороднихъ и отдаленныхъ земель совершенно одинаковаго естественнаго до (таинства. Проведеніе желѣзнаго пути, устройство пристани, постройка фабрики, прорытіе судоходнаго канала, очистка рѣчного фарватера, умноженіе на рѣкахъ пароходства, возведеніе мостовъ и гатей и все прочее, въ чемъ выражается прогрессъ экономическій, увеличиваетъ вмѣстѣ съ тѣмъ различіе въ доходности разныхъ земель, умножаетъ слѣдственно ренту. Съ другой стороны, умноженіе населенія, вызывая требованія на большее количество продукта, вызываетъ расширеніе культуры на земли, кои прежде, но своей меньшей производительности или большей отдаленности, не воздѣлывались, а это опять таки умножаетъ ренту, уменьшая общую выручку труда и капитала. Тѣ же послѣдствія произведетъ и умноженіе потребленія продуктовъ населеніемъ, и увеличеніе вывоза за-границу. Словомъ, экономическій прогрессъ всѣми своими сторонами влечетъ возвышеніе ренты, съ одной стороны, создавая земли съ искуственною, такъ сказать, доходностью, а именно земли городскія, портовыя, подгороднія, при желѣзныхъ дорогахъ, пристаняхъ, каналахъ и другихъ общеполезныхъ сооруженіяхъ, а съ другой стороны, расширеніемъ производства распространяя культуру все на менѣе и менѣе доходныя земли. Вся эта постоянно растущая разница между доходностью земель учитывается въ пользу землевладѣнія, а создается эта разница общимъ матеріальнымъ прогрессомъ страны, общею коллективною работою всего народа безъ всякаго спеціальнаго участія тѣхъ, коимъ земля принадлежитъ и кои взимаютъ въ свою пользу эту ренту, плодъ и резюме общей работы всѣхъ.
Это обстоятельство, что во всякой сколько-нибудь развитой экономически странѣ рента есть лишь въ ничтожнѣйшей части послѣдствіе естественнаго разнообразія почвы, и почти всецѣло составляетъ плодъ коллективнаго труда всего народа въ теченіи многихъ поколѣній — это обстоятельство не могло остаться незамѣченнымъ, какъ только Риккардо установилъ и доказалъ законъ ренты. И дѣйствительно, уже Дженъ Стюартъ Милль это замѣтилъ и указалъ. Несправедливость такого порядка вещей не могла, конечно, не броситься въ глаза этому благородному мыслителю и онъ не преминулъ открыто высказаться въ этомъ направленіи. Особенно рѣзко онъ выступилъ въ защиту ирландскаго народа и одинъ изъ первыхъ въ Англіи потребовалъ той аграрной реформы, которую не вполнѣ еще осуществилъ нынѣ Гладстонъ. Однако, если современный англійскій порядокъ, въ силу котораго плоды работы многихъ поколѣній всего народа поступаютъ въ пользу немногихъ монополистовъ земли, если этотъ порядокъ, очевидно, несправедливъ, то не естественно ли само собою является требованіе такъ или иначе уничтожить этотъ порядокъ и замѣнить его другимъ, при которомъ то, что создается коллективною работою всѣхъ, и било бы коллективною выручкою всѣхъ. Мысль, что рента должна поэтому принадлежать государству — составляетъ, такимъ, образомъ, логическій и необходимый выводъ изъ закона ренты Риккардо. Такой строгій и логическій мыслитель, какъ Дж. Ст. Милль, не могъ не видѣть этого вывода, не могъ даже не указать на него, какъ на самое справедливое теоретическое рѣшеніе. Вопросъ о націонализаціи земли, такимъ образомъ, поставленъ впервые Миллемъ. Но видно время для теоретическаго даже обсужденія, нетолько рѣшенія вопроса, еще не наступило тогда, когда, полстолѣтія тому назадъ, писалъ Милль свой экономическій трактатъ. Озъ самъ не рѣшился нетолько предложить націонализацію земли, но даже признать, что національное владѣніе землею нетолько самое справедливое (это онъ признавалъ), но и самое выгодное для націи. Вопросы: выгодно ли оно? и каковы были бы его послѣдствія въ дѣлѣ размноженія населенія? — остановили его. Съ громаднымъ умомъ и благороднымъ сердцемъ, Милль ясно сознавалъ всю несправедливость наличныхъ порядковъ землевладѣнія въ Англія, но, какъ сынъ своего времени и яоелѣдоваватель научной доктрины, въ то время всѣми признанной, онъ съ грустью сомнѣвался въ осуществимости вполнѣ справедливаго строя земельныхъ отношеній. Какъ всѣ въ его время, онъ вѣрилъ, что истинною причиною бѣдности является быстрота размноженія. Націонализація земли не усилитъ ли этой быстроты размноженія? не усугубитъ ли въ будущемъ нужду и бѣдность? Мальтузіанская доктрина становилась поперегъ пути къ земельной реформѣ, какъ и ко всякой другой, пока человѣчество не освободилось отъ этого кошмара, ложными и сумасбродными видѣніями давившаго его столько времени. Этими фантомами и нынѣ еще многіе пытаются пугать воображеніе однихъ, успокоивать совѣсть другихъ. Кромѣ мальтусовой доктрины, Милля останавливало еще и другое соображеніе. Подобно всѣмъ своимъ современникамъ, Милль не вѣрилъ или плохо вѣрилъ въ возможность раціональнаго коллективнаго хозяйства, а націонализація земли и государственное ею хозяйничаніе казались Миллю нераздѣльными. Въ письмѣ къ Ассоціаціи Поземельной Реформы Милль такъ высказывается но этому предмету: «Я не загадываю о будущемъ, котораго не знаю, но что касается настоящаго времени, то я такъ плохо думаю о государственномъ или даже муниципальномъ хозяйствѣ, что опасаюсь, не пройдетъ ли много лѣтъ прежде, нежели доходъ государства съ земель будетъ достаточенъ для погашенія того вознагражденія, которое по справедливости будетъ выплачено прежнимъ владѣльцамъ». Такъ сомнѣвался и колебался знаменитый англійскій экономистъ, логика котораго опережала время, а господствующія доктрины и воззрѣнія эпохи становились поперегъ выводовъ, требуемыхъ логикою! Останавливаемый этими доктринами отъ предложенія совершенно справедливаго аграрнаго строя, Милль въ своей практической программѣ заботился, по крайней мѣрѣ, о томъ, чтобы строй этотъ заключалъ по возможности меньше несправедливости. Такъ, онъ былъ горячимъ противникомъ крупной собственности и проэктировалъ покровительствовать развитію мелкой, такъ какъ при этомъ все же болѣе значительная часть націи пожинаетъ плоды коллективной работы всѣхъ. Такъ, наконецъ, онъ выступилъ съ оригинальнымъ проэктомъ обратить въ пользу государства весь будущій приростъ ренты и вообще цѣнности земли, поскольку это возростаніе не обязано труду и затратами владѣльца. Его планъ состоялъ въ томъ, чтобы была произведена точная оцѣнка всей земли въ Соединенномъ Королевствѣ и эта цѣнность была оставлена, какъ неотъемлемая собственность землевладѣльцевъ, но зато всякое приращеніе цѣнности, не обязанное своимъ существованіемъ улучшеніямъ земли владѣльцамъ, должно бытъ государственною собственностью[1]. Такимъ образомъ, оставляя неприкосновеннымъ уже легализировавшуюся несправедливость, Милль хотѣлъ лишь устранить въ будущемъ умноженіе несправедливости. Планъ его былъ компромиссомъ, но компромиссомъ не между двумя борющимися интересами, а между справедливостью и несправедливостью, т. е. компромиссомъ изъ самыхъ невозможныхъ. Или наличные порядки землевладѣнія въ Англіи согласны со справедливостью, ила несогласны. Въ первомъ случаѣ, конфискація будущаго приращенія ренты несправедлива, а въ послѣднемъ — несправедливо оставлять существующую ренту на вѣчныя времена въ пользу класса землевладѣльцевъ.
Впрочемъ, излишне было бы вдаваться теперь въ критику этого компромисса, проэктированнаго Миллемъ и всѣми давно забытаго. Если мы остановились нѣсколько на немъ, то лишь, чтобы ярче обрисовать то положеніе, которое занялъ въ аграрномъ вопросѣ знаменитый философъ и экономистъ. Совершенно ясно сознавалъ онъ несправедливость наличныхъ порядковъ землевладѣнія, но, отчаяваясь найти общее рѣшеніе задачи, старался лишь по возможности ослабить дѣйствія и размѣры этой несправедливости. Прямой преемникъ Милля, какъ руководитель британской мысли, Гербертъ Спенсеръ высказался четверть столѣтія послѣ Милля по тому же аграрному вопросу; онъ высказался уже гораздо послѣдовательнѣе и опредѣленнѣе. Правда, онъ имѣлъ уже передъ собою нетолько Риккардо и Милля, расчистившихъ путь къ рѣшенію, но и цѣлый рядъ блестящихъ французскихъ писателей, какъ разъ въ это время съ такимъ талантомъ и увлеченіемъ подвергшихъ жестокой критикѣ все зданіе современнаго экономическаго строя. Не мудрено, что послѣ всего этого Гербертъ Спенсеръ могъ выступить уже съ гораздо болѣе опредѣленной программою и болѣе законченной доктриной. Его перваго можно назвать сторонникомъ націонализаціи земли. Въ своей «Social Static», изданной въ началѣ пятидесятыхъ годовъ, онъ прямо высказывается за пріобрѣтеніе всей земли государствомъ; эта реформа, говоритъ онъ[2] «не требуетъ никакой серьёзной перемѣны въ существующихъ порядкахъ. Вся реформа заключается въ перемѣнѣ ландлорда. Отдѣльныя помѣстья сольются въ одно общественное помѣстье. Вмѣсто того, чтобы принадлежать частнымъ лицамъ, страна будетъ составлять собственность коллективной единицы, народа. Вмѣсто того, чтобы арендовать свою ферму у отдѣльнаго частнаго владѣльца, фермеръ будетъ снимать ее у націи. Вмѣсто того, чтобы платить ренту уполномоченному сэра Джона или его милости NN, фермеръ будетъ вносить ее агенту правительства или выборному общества. Такой порядокъ былъ бы вполнѣ согласенъ съ требованіями морали, ибо въ этомъ случаѣ всѣ люди были бы равноправны по отношенію къ землѣ, всѣ были бы равноправными ландлордами. — Лено, что при этомъ земля была бы обитаема, занимаема и воздѣлываема въ полномъ согласіи съ принципомъ истинной свободы и равноправности». Полная націонализація земли — такова слѣдовательно программа знаменитаго британскаго мыслителя, предложенная тому назадъ тридцать лѣтъ. Но Спенсеръ не былъ экономистомъ по профессіи, не пересмотрѣлъ всей экономической науки для согласованія ея устарѣлыхъ доктринъ и неоправданныхъ жизнью гипотетическихъ теорій съ новою доктриною, которая являлась въ свѣтъ скорѣе, какъ глаза этики, какъ требованіе морали, нежели, какъ теорема политической экономіи, какъ потребность экономическаго прогресса. Къ тому же начинающій писатель, Гербертъ Спенсеръ далеко не имѣлъ такого авторитета, какъ теперь, когда послѣ смерти Милля и Дарвина никто больше не оспариваетъ его первенства среди современныхъ британскихъ мыслителей. Все это вмѣстѣ взятое повело къ тому, что свѣтлое прозрѣніе Спенсера въ этомъ вопросѣ осталось тогда безъ особыхъ послѣдствій. Оно подготовляло почву для доктрины, практическаго же значенія не имѣло. Поэтому-то хотя по времени Спенсеръ былъ первымъ націонализаторомъ земли, но все же не онъ долженъ почитаться истиннымъ возбудителемъ аграрнаго движенія въ Англіи. Нынѣ, правда, когда борьба уже ведется на практической почвѣ, мнѣніе Спенсера, высказанное тому назадъ тридцать лѣтъ и подкрѣпленное теперь всѣмъ авторитетомъ его имени, это мнѣніе можетъ служить хорошей опорой для ланднаціонализаторовъ и, конечно, они не забыли этимъ воспользоваться.
Рядомъ съ предварительною теоретическою обработкою почвы для рѣшенія вопроса, которая была предпринята въ теченіи почти цѣлаго вѣка въ трудахъ такихъ первоклассныхъ мыслителей, какъ Риккардо, Милль и Спенсеръ, и которая подготовляла поворотъ національной интеллигенціи противъ экономическихъ основъ, провозглашенныхъ одновременно съ политическою свободою, продолжалась и оканчивалась старая борьба этихъ самыхъ основъ, уже минируемыхъ передовою мыслью, съ основами феодальнаго строя. Разныя ограниченія въ нравахъ поземельной собственности, какъ майораты и пр. оставались и частью остаются памятниками феодальной эпохи. Противъ нихъ вооружились сторонники новыхъ основъ. Они мѣшали полному торжеству новаго буржуазнаго строя. Въ сущности ни страна, ни народъ, ни государство не были заинтересованы въ этой борьбѣ, но съ одной стороны еще было сильно старое недоразумѣніе, смѣшивающее дѣло буржуазіи съ дѣломъ народа, а съ другой противники феодальнаго землевладѣнія, увлекаясь борьбою, заходили часто дальше, нежели ихъ собственныя доктрины могли бы оправдать. Въ яростной атакѣ, которую повели сгуппировавшіеся вокругъ знаменитаго Кобденскаго клуба противники феодальныхъ преданій, они тщательно собрали и сгруппировали всѣ злоупотребленія, всѣ невыгодныя для народа и страны послѣдствія нынѣ господствующей въ Англіи системы аристократическаго владѣнія землею. Все это дѣлалось съ цѣлью доказать необходимость мобилизаціи поземельной собственности, т. е. полной свободы продажи, дробленія, заклада, арендованія и пр. Но масса матеріала, такимъ образомъ собраннаго, доказала гораздо больше, нежели члены Кобденъ-Клуба ожидали. Нынѣшніе сторонники націонализаціи земли въ своихъ аргументахъ въ значительной части основываются на фактахъ и матеріалахъ, собранныхъ и опубливованныхъ въ видахъ агитаціи Кобденъ-Клуба. Такимъ образомъ, хотя задачи, которыя преслѣдовались этою знаменитою ассоціаціею, весьма далеки, чтобы не сказать прямо противоположны программѣ націонализаціи земли, но нельзя не признать, что агитація Кобденъ-клубистовъ косвенно содѣйствовала назрѣванію аграрнаго вопроса и въ смыслѣ націонализаціи.
Еще больше Кобденъ-Клуба имѣла значеніе другая могущественная ассоціація, впрочемъ и по задачамъ своимъ болѣе близкая ланднаціонализаторамъ. Я говорю о ландлигѣ ирландской. Особыя, изъ ряду вонъ выходящія злоупотребленія поземельною монополіею въ Ирландіи соединились здѣсь съ религіозною непріязнью католиковъ къ протестантамъ, національною ненавистью кельтовъ къ англичанамъ и политическими стремленіями къ независимости или автономіи. Поэтому, конечно, нынѣшнюю борьбу ирландскаго народа съ Англіею и нельзя назвать исключительно соціальною. Это борьба политическая, національная, религіозная и соціальная, по особенную интенсивность и рѣзкость она пріобрѣла, конечно, благодаря замѣшавшемуся сюда аграрному вопросу. Борьба за право жить и умереть на родной почвѣ, борьба за святость семейнаго очага, конечно, должна получить особенно страстный и напряженный характеръ. Съ другой стороны, едва ли злоупотребленія земельною монополіею достигли бы такой ужасающей яркости, еслибы ландлордовъ и фермеровъ не разъединяли бы и національность, и религія, и языкъ, и политическія преданія. Такъ или иначе, но, благодаря всѣмъ этимъ условіямъ, истинный характеръ поземельныхъ отношеній обнажился въ Ирландіи совершенно, а потому и помогъ его изслѣдованію и въ другихъ странахъ. Сама ландлига ирландская не выставляла программы націонализаціи земли; она требовала невидимому лишь перехода земли въ руки ирландцевъ, но, раскрывая глубокія злоупотребленія ирландскихъ ландлордовъ, она посодѣйствовала, подрыву кредита всего института, подъ сѣнью коего могутъ совершаться подобныя вопіющія насилія, несправедливости и обиды. Значитъ этотъ институтъ несправедливъ, если имъ освящаются эти безобразія; значитъ самъ онъ есть явленіе безнравственное, если столь много безнравственнаго не отвратимо при его господствѣ. Такимъ-то образомъ, ирландская національная партія, преслѣдуя свои національные интересы, служила косвенно дѣлу націонализаціи земли, какъ съ другой стороны фритредеры Нобденъ-клуба служили тому же, ратуя сами лишь за свободу торговли землею (free trade of land). Когда назрѣваетъ какой-нибудь общественный вопросъ, то все служитъ его развитію. И эта ролъ, мимовольно сыгранная и ирландскими націоналистами, и манчестерскими фритредерами, не доказываетъ ли, что аграрный вопросъ въ Англіи уже назрѣваетъ для рѣніевія? и что націонализація земли тамъ есть уже вопросъ лишь времени? Само правительство своими ирландскими ландбиллями нанесло непоправимые удары наличнымъ англійскимъ порядкомъ ограничивъ права ландлордовъ по возвышенію ренты и лишивъ ихъ власти выселять арендаторовъ по собственному усмотрѣнію. Правительство на этомъ не остановилось. Оно декретировало уменьшеніе ренты, понизивъ такимъ путемъ доходы ирландскихъ землевладѣльцевъ почти вдвое. Наконецъ, оно сложило старыя недоимки фермеровъ, т. е. по просту уничтожило частные долги, возникшіе на почвѣ поземельныхъ отношеній. Все это до такой степени противорѣчитъ самымъ элементарнымъ требованіямъ недавно господствовавшаго принципа, что страна, одобрившая подобные законы, въ сущности уже отказалась отъ этого принципа. Фактъ частной поземельной собственности въ Англіи еще существуетъ, но принципъ палъ. Стоящій на очереди и уже внесенный въ парламентъ ландбилль для Шотландіи и Англіи будетъ, несмотря на его умѣренность, новымъ шагомъ по этому пути. У ландлордовъ постепенно отнимается свобода распоряженія землею и это распоряженіе ставится подъ контроль правительственныхъ учрежденій. Власть надъ землею раздѣляется между землевладѣльцами: и этими учрежденіями. Съ каждымъ новымъ ландбиллемъ власть первыхъ стѣсняется, компетенція послѣднихъ расширяется. Націонализація земли означаетъ, однако, не болѣе, какъ совершенное упраздненіе первой и ея поглощеніе послѣднею. Не ясно ли, что даже въ сферѣ практическаго законодательства Англія уже готовится къ постепенному переходу къ системѣ государственнаго землевладѣнія, и націонализаціи земли? Тѣмъ большій интересъ пріобрѣтаютъ тѣ программы націонализаціи, которыя дебатируются современною англійскою литературою и выдвигаются вождями движенія.
II. править
Иногда, чтобы осудить явленія жизни общественной достаточно описать ее. Другіе доводы окажутся ненужными. Нравственное чувство человѣчества само довершитъ аргументацію и произнесетъ приговоръ. Именно къ этому пріему прибѣгаетъ Уоллесъ въ своей критикѣ наличной системы поземельной собственности. Онъ рисуетъ передъ нами картину быта и отношеній, выросшихъ на почвѣ этого института въ Ирландіи, Шотландіи, Англіи, Италіи и Испаніи. И этотъ бытъ, и эти отношенія до такой степени противорѣчатъ самымъ элементарнымъ моральнымъ предписаніямъ и такъ явно нарушаютъ и попираютъ самыя элементарныя человѣческія права, что учрежденіе, на почвѣ котораго могутъ произрастать эти формы быта и отношеній, должно быть признано явно безнравственнымъ и вопіюще неправымъ. Пересмотримъ вслѣдъ за нашимъ авторомъ общественный бытъ странъ, всецѣло подчиненныхъ изслѣдуемому режиму.
Начинаемъ съ Ирландіи. Страна эта славится своими аграрными нестроеніями, но развѣ въ ней поземельное право отличалось когда-либо какими-нибудь особыми аттрибутами и признаками, не принадлежащими частному поземельному праву повсемѣстно? Ни мало. Право свободнаго распоряженія земельною собственностью; право ее продавать, закладывать, арендовать, сдавать въ аренду, воздѣлывать, огораживать, застраивать, оставлять невоздѣланною, ненаселенною, устраивать охоты, рыбныя ловли, и проч. — вотъ тѣ права, которыми пользовались ирландскіе ландлорды до изданія послѣдняго ландбилля. Частное землевладѣніе обладаетъ всѣми этими правами повсемѣстно и, слѣдовательно, повсемѣстно можетъ сдѣлать изъ нихъ тоже законное употребленіе, какое дѣлали и ирландскіе землевладѣльцы. Что-же они такое дѣлали, что возбудили противъ себя нравственное чувство всего цивилизованнаго міра?
Въ Ирландіи землевладѣльцы значительную часть земли сдаютъ въ аренду фермерамъ (т. е. дѣлаютъ то, что всѣ землевладѣльцы всѣхъ странъ въ большемъ или меньшемъ размѣрѣ). Сдаютъ или, вѣрнѣе, сдавали они эту землю но свободному взаимному договору, которымъ опредѣлялась и цѣна, и условія аренды (то есть пользовались правомъ, которымъ пользуются землевладѣльцы тоже во всѣхъ странахъ). Договоры эти были большею частью словесные и годичные. Землевладѣльцы давали только землю и предоставляли фермерамъ ее воздѣлывать, приспособлять, улучшать, загораживать и застраивать. Никто не будетъ утверждать, чтобы такой характеръ договора противорѣчилъ принципу частнаго землевладѣнія. Напротивъ, онъ составляетъ его полное выраженіе. А между тѣмъ, на почвѣ этихъ договоровъ и въ силу ихъ прямого и законнаго смысла обнаружились разныя несправедливости. «Въ Гленти, читаемъ мы у Уоллеса[4] — въ Донегалѣ крестьянинъ снялъ клочекъ болота за цѣну 2 ф. ст. въ годъ. Онъ его осушилъ, дренировалъ, огородилъ, воздѣлалъ, устроилъ ферму, превративъ пустынное болото въ культурное поле, послѣ чего немедленно рента была поднята вчетверо». Его заставили платить ежегодно за свои же труды. Уоллесъ цитируетъ подобные примѣры изъ разныхъ концовъ Ирландіи и повсемѣстно носятъ они одинъ и тотъ же характеръ. Фермеры строятъ, дренируютъ, удобряютъ, огораживаютъ и за это немедленно возвышается рента. «Десятки тысячъ фермеромъ, платившихъ по пяти шиллинговъ за ферму, были изгнаны, а фермы были отданы другимъ за болѣе дорогую плату, вслѣдствіе тѣхъ улучшеній, которыя были сдѣланы ими»[5]. Элементарное нравственное чувство требуетъ, чтобы каждый пользовался плодами трудовъ своихъ; изъ этого нравственнаго чувства выросло самое право собственности. Но мы видимъ изъ приведенныхъ примѣровъ, столь распространенныхъ и общихъ въ этой несчастной странѣ, что именно этотъ принципъ пренебреженъ. Право собственности попрано, но попрано оно на основаніи вполнѣ законнаго пользованія правами частнаго землевладѣнія. Очевидно, одно изъ этихъ правъ не есть право и одна изъ этихъ собственностей не есть собственность. Конфискація есть нарушеніе правъ собственности, но развѣ не конфискація, возведенная и въ правило, и въ право, всѣ эти прибавленія арендной платы или изгнанія съ фермы тѣхъ, кои только-что произвели улучшеніе и тѣмъ подняли цѣнность земли?
Ирландскіе земледѣльцы живутъ на частныхъ земляхъ, какъ и во многихъ другихъ странахъ. Сдача земли нетолько для культуры, но и для жилища нимало не противорѣчитъ принципу частнаго землевладѣнія. Это одно изъ его необходимыхъ послѣдствій. Но если сдача земли подъ культуру даетъ, какъ мы видѣли, землевладѣльцу возможность конфисковать собственность земледѣльцевъ, то сдача земли подъ жилище даруетъ ему власть надъ благосостояніемъ, свободою, спокойствіемъ, здоровьемъ, жизнью даже своихъ нанимателей и ихъ семействъ. «По свидѣтельству О’Коннора, въ теченіе только четырехъ лѣтъ 1849—52 гг. 221,345 фермеровъ были изгнаны землевладѣльцами изъ ихъ хижинъ. Цѣлые округа были обезлюжены и обитавшіе ихъ люди были принуждены очистить мѣсто для быковъ и барановъ, какъ приносящихъ болѣе дохода землевладѣльцамъ»[6]. Иначе говоря., свыше милліона душъ въ теченіе четырехъ только лѣтъ были выброшены на улицу безъ средствъ и безъ работы и согнаны съ той земли, на которой они прежде жили съ незапамятныхъ временъ, жили и воздѣлывали, и сдѣлали ее цѣнностью. И отчего? Оттого, что между землевладѣльцами распространилось мнѣніе, что въ Ирландіи прибыльнѣе скотоводство, нежели земледѣліе. Изгнаніе крестьянъ съ ихъ родной почвы, конечно, не прекратилось въ 1852 г., доказательствомъ чему можетъ служить уменьшеніе ирландскаго населенія съ 8 милліоновъ, какъ было въ концѣ сороковыхъ годовъ, когда ирландскіе ланддорды еще не пришли къ убѣжденію въ большей прибыльности скотоводства, до 5 милліоновъ. Изгнанные шли на англійскія фабрики, выселялись въ Америку и вымирали. До самаго послѣдняго ландбилля это очищеніе Ирландіи отъ населенія для звѣрей и скота продолжалось безустанно. Такъ еще въ 1880 году наканунѣ аграрной реформы, отнявшей эти нрава у ландлордовъ, ими было изгнано содѣйствіемъ полиціи — 2,110 семействъ въ составѣ 10,457 душъ. Такое насильственное и ничѣмъ незаслуженное лишеніе многочисленнаго населенія отечества, родины, наслѣдственнаго очага, завѣта отдаленнѣйшихъ предковъ не нуждается въ комментаріяхъ. Усмотрѣніе одного, его произволъ, капризъ или даже злая воля разоряетъ, изгоняетъ и бросаетъ въ объятія нищеты е безпріютнаго скитальчества осѣдлое, трудолюбивое и ни въ чемъ неповинное населеніе. Едва ли нужны еще иллюстраціи. Едва ли требуется болѣе детальное изображеніе этого безправія и насилія. Но если нужно, то и въ этихъ картинахъ не будетъ недостатка. Вотъ, напримѣръ, одна изъ многихъ подобныхъ картинъ, списанныхъ съ натуры авторитетнымъ очевидцемъ, епископомъ Меза (Meath). Епископъ описываетъ одно изъ массовыхъ изгнаній, свидѣтелемъ котораго ему пришлось быть.
«Это было жестокое, безчеловѣчное выселеніе. При одномъ воспоминаніи о немъ сердце и теперь обливается кровью. Семь сотъ человѣческихъ существъ были изгнаны изъ родной деревни, лишены родного очага въ теченіе одного дня и брошены скитаться по міру для того только, чтобы удовлетворить капризу который передъ Богомъ и людьми заслуживаетъ, конечно, меньше вниманія, нежели послѣдніе изъ послѣднихъ между ними. Я мы отлично помнимъ, что люди, за исключеніемъ одного фермера, не были должны ни одного шиллинга ренты. И характеръ и дѣйствія этого человѣка вполнѣ обрисовываются дѣяніями его агентовъ, которые, конечно, отлично понимали и знали, что отъ нихъ требуется. Эта дикая шайка, посланная загасить очаги и разрушить жилища честныхъ и работящихъ людей, работала до самаго вечера, съ усердіемъ выполняя свою демонскую задачу. Работа (?) медленно, но безустанно подвигалась, какъ вдругъ произошло въ средѣ достойныхъ этихъ исполнителей смятеніе, нарушившее монотонность разрушенія. Они внезапно остановились и, объятые паническимъ ужасомъ, отпрянули отъ двухъ хижинъ, къ которымъ направлялись, чтобы разрушить. Они услыхали, что страшный тифъ свирѣпствуетъ въ этихъ лачугахъ, разнося заразу и смерть. Они обратились къ главному агенту, не отсрочитъ ли онъ разрушеніе этихъ избъ. Но агентъ пребылъ твердымъ и настоялъ на немедленномъ разрушеніи. Онъ распорядился натянуть надъ кроватями больныхъ широкія одѣяла (къ счастью больные были въ полномъ забытьи) и обрекъ послѣ того дома на совершенное срытіе, сдѣланное медленно и осторожно, ибо, говорилъ онъ, „онъ не любитъ хлопотъ и неудобствъ, связанныхъ съ судебнымъ разслѣдованіемъ“. Четыремъ изъ этихъ несчастныхъ на слѣдующій день я призванъ былъ дать послѣднее христіанское напутствіе и, за исключеніемъ вышеупомянутыхъ одѣялъ, не нашлось тамъ и для меня иного крова, кромѣ свода небеснаго. Ужасныя сцены, которыхъ я тогда былъ свидѣтелемъ, во всю мою жизнь не изгладятся изъ моей памяти. Рыданія женщинъ; крикъ объятыхъ ужасомъ дѣтей; безмолвное отчаяніе честныхъ и трудолюбивыхъ отцовъ семействъ, одинъ видъ которыхъ вызывалъ слезы у самаго твердаго человѣка, вотъ что я долженъ былъ видѣть, не имѣя возможности помочь. Я видѣлъ, какъ офицеры и полицейскіе агенты, по обязанности присутствовавшіе тутъ, плакали, какъ дѣти при видѣ страданій народа, который они должны были усмирять, при малѣйшей его попыткѣ воспротивиться своему раззоренію. Частый дождь, обыкновенно падающій во время осенняго равноденствія, лилъ всю ночь холодными и обильными струями, сразу раскрывая этимъ бездомнымъ страдальцамъ весь ужасъ ихъ новаго положенія. Я посѣтилъ ихъ въ первое же утро и обходя старался, чѣмъ могъ, помочь и утѣшить. Видъ этихъ людей, этихъ дѣтей и женщинъ на развалинахъ своихъ жилищъ, подъ холоднымъ дождемъ, въ грязи, дрожащихъ отъ холода — представлялъ самое печальное зрѣлище, какое я когда либо видѣлъ. Землевладѣльцы всего сосѣдняго округа — на многія мили вокругъ — воспретили своимъ арендаторамъ, подъ опасеніемъ немедленнаго возмездія, давать убѣжище этимъ несчастнымъ изгнанникамъ, хотя бы на одну ночь. Многіе среди этого бѣднаго народа вовсе не имѣли средствъ переселиться съ своими семьями; а между тѣмъ, на родинѣ у нихъ была отнята какая бы то ни было помощь. Ихъ согнали съ земли, на которой они родились и росли по волѣ Провидѣнія, а между тѣмъ среди ихъ окружавшаго общественнаго быта всѣ другіе пути жизни были имъ закрыты. Чѣмъ же это могло и должно было кончиться? Послѣ напрасной борьбы съ обстоятельствами, съ нуждою и болѣзнями, они кончали рабочими домами и могилою. Менѣе, нежели въ три года, четвертая часть этихъ несчастныхъ на вѣки успокоилась на кладбищахъ родной земли»[7].
А между тѣмъ, какъ совершенно справедливо замѣчаетъ Уоллесъ, не надо забывать, что возможность (безнаказанно и даже по праву) совершать подобныя дѣла необходимо вытекаетъ изъ наличныхъ правовыхъ порядковъ. "Если подобные ужасы не совершаются повсемѣстно и постоянно, то это происходитъ или вслѣдствіе доброты землевладѣльца, или потому, что землевладѣльцу это не достаточно выгодно. Но несомнѣнно, что такіе случаи повсемѣстно и постоянно возможны; что они тамъ и тутъ сотни разъ и происходятъ и что правительство, имѣющее притязаніе управлять свободнымъ, благоденствующимъ, цивилизованнымъ и христіанскимъ народомъ, нетолько безсильно предупредить эти случаи, но въ дѣйствительности даже обязано оказывать при этомъ свое покровительство и помощь, потому что землевладѣльцы дѣйствуютъ вполнѣ законно и осуществляютъ законныя права. Не ясно ли послѣ всего этого для всякаго, не ослѣпленнаго предубѣжденіемъ, что владѣніе землею, съ какою бы то ни было цѣлью, кромѣ личнаго, несовмѣстимо со свободою и влечетъ самыя несправеливыя послѣдствія?.
Власть изгнанія представляется такою страшною властью, что подъ ея гнетомъ населеніе видитъ себя вынужденнымъ подчиняться и поступаться всѣмъ, что составляетъ его якобы права и прерогативы; землевладѣльцы же получаютъ полную возможность вмѣшиваться въ частную и общественную жизнь своихъ жильцовъ и арендаторовъ. Уоллесъ приводитъ немало поразительныхъ примѣровъ такого вмѣшательства. Выше мы видѣли, какъ землевладѣльцы воспретили давать убѣжище изгнанникамъ, и это воспрещеніе было строго выполнено; каждый зналъ, что завтра ослушникъ самъ очутился бы въ положеніи этихъ несчастныхъ. Въ одномъ помѣстьѣ было объявлено строгое воспрещеніе вступать въ бракъ безъ разрѣшенія владѣльца; когда же одна молодая пара нарушила это запрещеніе, то была изгнана въ Америку, а оба родителя были наказаны за данное ими сыну и дочери убѣжище надбавкою ренты. Въ другомъ помѣстьѣ было приказано, чтобы арендаторы не смѣли принимать гостей и вообще постороннихъ жильцовъ; фермеръ, пріютившій было у себя свою свояченицу, покуда ея мужъ пошелъ искать работы, былъ такъ устрашенъ угрозами агента землевладѣльца, что, несмотря на беременность бѣдной женщины, перевелъ ее въ особую землянку, гдѣ она и родила ребенка. Фермеръ былъ наказанъ надбавкою ренты и долженъ былъ разрушить землянку. Тогда бѣдная женщина удалилась въ пещеру, въ горы, но и за это были наказаны надбавкою ренты двое фермеровъ, приспособлявшихъ ея жилище. По поводу этихъ и другихъ подобныхъ фактовъ, Уоллесъ замѣчаетъ: «этого достаточно, чтобы доказать, что ирландскіе крестьяне живутъ подъ совершенно особымъ уголовнымъ кодексомъ, неизвѣстнымъ законодательству, и наказываются надбавками ренты и изгнаніями» '. Право вступать съ бракъ, право принимать гостей, право пріютить бѣдную родственницу, право своимъ трудомъ помочь безпріютной женщинѣ устроить себѣ логовище и т. д., и т. д., все это зависитъ отъ произвола землевладѣльца, его повѣреннаго или его оптоваго арендатора. Счастье, свобода, здоровье, родственныя чувства, знакомства, благотворительность — все находится подъ контролемъ землевладѣльца, подчиняется его усмотрѣнію, отнимается по его произволу, потому что въ его власти изгнать, повергнувъ семью въ объятія окончательной нужды и вымиранія. Несовмѣстимость такого порядка съ свободою и самыми элементарными человѣческими правами, съ благосостояніемъ населенія и интересами всего народа совершенно очевидно.
Этотъ принципъ мононольнаго владѣнія достигъ въ Ирландіи самаго полнаго развитія, такъ сказать обнажился до своей сокровенной сущности, не сдерживаемый въ своемъ примѣненіи ни обычаемъ, ни традиціями, ни общественнымъ мнѣніемъ (котораго въ Ирландіи не было), ни даже чувствомъ самаго примитивнаго состраданія, такъ какъ всѣ эти гнусности совершались по распоряженію, но за глазами отсутствующихъ землевладѣльцевъ. Это-то обстоятельство, что ничто не стѣсняло логическое развитіе принципа, помогло обрисоваться ему вполнѣ. Этотъ принципъ въ большей или меньшей степени всюду вноситъ безправіе и насиліе; въ болѣе или менѣе грубыхъ формахъ всюду онъ конфискуетъ собственность и лишаетъ свободы. Свобода обезземеленнаго народа есть фикція; достояніе же его никогда не обезпечено отъ посягательства землевладѣльческаго сословія и постоянно, быстрѣе или медленнѣе, грубѣе или мягче, откровеннѣе или замаскированнѣе конфискуется землевладѣніемъ. Ирландскіе порядки своею грубою наготою только ярче бросаются въ глаза. Не надо, впрочемъ, думать, что внѣ Ирландіи формы этого безправія и насилія всегда значительно мягче и умѣреннѣе. Изслѣдованія аграрныхъ порядковъ Англіи и особенно Шотландіи раскрываютъ не менѣе возмутительную картину.
Въ этомъ отношеніи развѣ только Ирландія въ 1849—1855 гг. можетъ представить примѣръ такого деспотизма землевладѣнія, какъ Верхняя Шотландія въ началѣ этого столѣтія. Въ то время эта суровая горная страна была довольно густо населена древнимъ земледѣльческимъ племенемъ, отстоявшимъ свою свободу и свою родную землю отъ Римлянъ, Англо-Саксовъ и Нормановъ и пронесшимъ свою независимость черезъ тысячелѣтія. Вся страна въ древности дѣлилась между кланами, изъ нихъ каждый имѣлъ наслѣдственныхъ вождей. Земля принадлежала клану, но, какъ представитель клана, его предводитель, лордъ, былъ распорядителемъ земли и получателемъ поземельнаго сбора на расходы управленія, на оборону страны и въ собственной доходъ, какъ дань княжеской власти. Съ теченіемъ времени однако и въ этотъ забытый уголъ кельтскаго міра вторглись понятія, установленіемъ на почвѣ страны, завоеванной германцами. Лорды начали разсматриваться, какъ собственники земли, а населеніе, какъ ихъ подданные. Подданство пало тогда же, какъ и въ Англіи, но вмѣстѣ съ нимъ такъ же, какъ и тамъ, разорвана была связь населенія съ землею. Потомки Никтовъ и Скотовъ, сами не подозрѣвая того, лишились права на дѣдовскую землю и стали простыми ея арендаторами, пока его милости лорду было угодно ихъ терпѣть и въ качествѣ таковыхъ. Но вся эта узурпація общественной собственности шотландскихъ клановъ — de l’histoire ancienne. Новѣйшія времена обозначались тѣмъ, что ландлорды пожелали «очистить» свою землю отъ ея обитателей. Однимъ земля понадобилась для овцеводства, другимъ для охоты. Эти очищенія (clearances) начались въ первыхъ годахъ XIX в. въ графствѣ Sutherland. Въ 1807 году было первое «очищеніе». Землевладѣлецъ очистилъ 90 фермъ, которыя съ незапамятныхъ временъ составляли наслѣдіе ихъ обитателей. На этотъ разъ эти 90 семействъ получили взамѣнъ своихъ фермъ лоскутки земли по берегу моря, и такъ же имъ не воспрещено было перенести сюда и свои жилища. Трудности, страданія и убытки, сопряженныя съ этимъ насильственнымъ переселеніемъ, были однако лишь началомъ того бѣдствія, которое скоро обрушилось на Сбзерландъ, а потомъ я на всю Верхнюю Шотландію. Эти 90 изгнаніи открыли собою однако рядъ изгнаній, извѣстныхъ въ исторіи Шотландіи подъ именемъ clearances. Ландлорды нашли, что обращая горы Шотландіи подъ пастбища для овецъ и скота и подъ лѣса для оленей, ланей и вообще дикихъ животныхъ, они соединятъ пріятное съ полезнымъ и удобнымъ. Вмѣсто затруднительной возни съ массою мелкихъ крестьянъ-съемщиковъ они получатъ съ своихъ обширныхъ овцеводныхъ и скотоводныхъ фермъ и больше дохода и меньше хлопотъ, а, освободивъ страну отъ человѣческаго населенія, населятъ ее дикими звѣрями для собственнаго удовольствія. И эта столько же жестокая, сколько вопіюще неправая программа была въ точности выполнена и продолжаетъ выполняться и до нашихъ дней, ибо clearances и до нынѣ продолжаются, обезлюживая страну и изгоняя ея древнее населеніе въ Америку и Австралію. Какова была неизбѣжная обстановка этихъ clearances, можно видѣть изъ многочисленныхъ примѣровъ, собранныхъ въ книгѣ Уоллеса. Мы остановимся только на нѣкоторыхъ для характеристики этого процесса обезземеленія народа и обезлюженія земли. Дональдъ М’Леодъ въ слѣдующихъ строкахъ описываетъ одно изъ такихъ очищеній въ Sutherland, одно изъ самыхъ раннихъ. «Въ первыхъ очищеніяхъ дозволялось крестьянамъ переносить на новыя мѣста, (отведенныя всегда внѣ горъ по морскому берегу, на безплодныхъ поляхъ и въ незнакомыхъ условіяхъ) матерьялы своихъ прежнихъ жилищъ, но теперь предпочли болѣе простой способъ. Жилища крестьянъ просто предаются пламени. Взрослые мущины въ это время года рѣдко бываютъ дома; они или въ горахъ со своимъ скотомъ, или инымъ образомъ пользуются свободнымъ отъ земледѣльческихъ работъ сезономъ. Дома были только старики и больные, да женщины съ дѣтьми, которыя и была застигнуты пожарами по волѣ Его Милости. Разрушители дѣйствовали систематически и безпощадно. Сначала они все разрушали, а потомъ руины предавали пламени. Дрова, лѣсъ строеній, запасы провизіи, фуражъ и все, что не успѣвали несчастныя вынести и вывезти, пожиралось огнемъ или истреблялось инымъ способомъ. Все это продѣлывалось съ возможною скоростью и самою безчеловѣчною жестокостью. Плачъ и крики раззоренныхъ семействъ, общее смятеніе, отчаяніе и ужасъ, охватившіе одну сторону и вывивающіе жестокость другой стороны — превосходятъ всякое описаніе. Не мало было и смертныхъ случаевъ отъ огорченія, усталости и холода; народъ былъ слишкомъ внезапно лишенъ всякаго пріюта и отданъ на жертву стихіямъ. Многіе старики блуждали по лѣсамъ и скаламъ въ состояніи полнаго сумасшествія или близкомъ къ нему; нѣкоторые изъ нихъ не пережили этого горестнаго состоянія и умерли въ теченіе нѣсколькихъ дней. Беременныя женщины были выброшены въ предродовыхъ мукахъ: многія дѣти не пережили бѣдствія. Всему этому я былъ очевидцемъ и въ подтвержденіе справедливости разсказа могу сослаться на всѣхъ, бывшихъ свидѣтелями этого печальнаго событія. Въ общей картинѣ подобнаго раззоренія было бы, быть можетъ, излишнимъ останавливаться на деталяхъ и на индивидуальныхъ страданіяхъ; великое бѣдствіе охватило всѣхъ. Однако, я укажу на нѣкоторые отдѣльные случаи, которыхъ я самъ былъ очевидцемъ. Жена Джона Макея, по имени Равичиль, стараясь въ отсутствіе мужа спасти имущество, обреченное сожженію, провалилась сквозь крышу. Она была беременна въ послѣднемъ мѣсяцѣ, начались роды и въ такомъ видѣ она была вынесена подъ открытое небо и напоказъ всѣхъ присутствующихъ. Дональдъ Менро Гарвоть лежалъ въ горячкѣ, что не помѣшало его выкинуть подъ открытое небо, чтобы сжечь домъ его предковъ. Дональдъ Макбетъ, дряхлый и безпомощный старикъ, былъ тоже брошенъ безъ кровли, пока смерть не пришла положить предѣлъ его страданіямъ. Я видѣлъ, какъ раззоряли и сожигали домъ Вильяма Чизгольма, въ которомъ лежала мать жены его, столѣтняя старуха, и никого изъ семьи не было больше дома. Пламя было брошено на жилище и каморка, въ которой она была положена, была въ огнѣ прежде, чѣмъ она успѣла выйти. Ее помѣстили въ маленькой землянкѣ и лишь съ трудомъ отклонила разрушителя отъ уничтоженія и этого послѣдняго пріюта почтенной старухи. Черезъ пять дней она скончалась»[8]. Таково было начало «очищеній» въ Сёзерландѣ. Оно неустанно продолжалось. Въ 1816 г. весь приходъ Кильдонена и нѣкоторыя части трехъ сосѣднихъ были очищены. Триста фермъ было предано пламени. Очевидцы оставили потрясающія душу описанія. «Смятеніе было крайнее, почти вовсе не дано было срока для спасенія людей и имуществъ; народъ торопился спасти больныхъ и слабыхъ отъ огня, который угрожалъ его жилищамъ, и вынести наиболѣе цѣнную движимость. Крикъ и плачъ дѣтей и женщинъ, ревъ испуганныхъ животныхъ, лай и вой собакъ, среди дыма и пламени, все это вмѣстѣ взятое представляло картину, не поддающуюся описаніе). Надо было видѣть, чтобы повѣрить. Днемъ, густыя облака дыма висѣли надъ страною и простирались далеко надъ моремъ. Ночью картина была еще ужаснѣе; весь горизонтъ былъ объятъ пожаромъ сжигаемыхъ деревень, въ коихъ изъ поколѣнія въ поколѣніе жило отважное, свободное и трудолюбивое племя горцевъ. Вечеромъ съ возвышенія я самъ насчиталъ 250 пожаровъ, видимыхъ одновременно; владѣльцевъ этихъ раззоренныхъ жилищъ я всѣхъ лично зналъ, съ многими былъ въ хорошихъ близкихъ отношеніяхъ, а теперь не зналъ даже, что съ ними, не погибли ли они въ пламени. Пожаръ длился шесть дней, пока всѣ жилища не были обращены въ пепелъ и дымящіяся развалины. Въ теченіе одного изъ этихъ дней, судно, приблизившееся къ нашему берегу, сбилось съ пути въ густомъ дыму, застилавшемъ всю округу; за то ночью оно могло продолжать плаваніе, освѣщаемое пожаромъ Сёзерлапда». Мы не будемъ слѣдить далѣе за печальною повѣстью этихъ clearances, обратившихъ Сёзерландъ изъ обиталища людей въ жилище овецъ и звѣрей. По неполнымъ свѣденіямъ только въ десятилѣтіе 1811—20 гг. было изъ этого графства 15,000 выселеній. По этому поводу Ггогъ Миллеръ восклицаетъ, что едва-ли еще какая либо страна въ мірѣ, кромѣ Ирландіи, видѣла и терпѣла подобное раззореніе и насиліе. Тѣ выгоды и удобства, которыя были пріобрѣтены землевладѣльцами Сёзерланда отъ этихъ очищеній, соблазнили и другихъ ландлордовъ Верхней Шотландіи и clearance, постепенно распространяясь, все шире охватывало страну, изгоняя ея населеніе съ земли, съ оружіемъ въ рукахъ многократно защищенной его предками. Нельзя не взглянуть хотя бѣгло въ эту грустную главу исторіи шотландскаго народа.
Вотъ, напримѣръ, исторія выселенія въ графствѣ Гленгарри въ помѣстьѣ Нодартъ, гдѣ было предпринято "Владѣтельница помѣстья, лэди Мак-Донель, рѣшила выселить всѣхъ крестьянъ съ ихъ дѣдовскихъ владѣній, чтобы очистить мѣсто для овецъ. Въ началѣ 1853 г. всѣ они получили повѣстки о выселеніи и, вмѣстѣ съ тѣмъ, циркулярное извѣщеніе, что сэръ Джонъ Мак-Нель, предсѣдатель мѣстнаго земскаго совѣта, соглашается транспортировать ихъ въ Австралію. Ихъ собственное мнѣніе не было принято во вниманіе ни малѣйшимъ образомъ. Ихъ даже не спросили, куда предпочли бы они переселиться, въ Канаду, въ Австралію, или Соединенные Штаты? Ихъ третировали, какъ африканскихъ негровъ и какъ будто законы ихъ страны были не лучше невольничьяго законодательства Южной Америки. Народу, однако, не оставалось другого выбора, какъ принять всякое предложеніе, которое ему дѣлали. Изгнанники не могли получить ни квадратнаго дюйма земли въ другихъ помѣстьяхъ, а крестьяне этихъ помѣстій не смѣли пріютить ихъ хотя бы на одну ночь, въ виду угрозы подобнаго же изгнанія. Между тѣмъ было найдено неудобнымъ ихъ выселить въ Австралію и была предпочтена Сѣверная Америка, о чемъ и были оповѣщены бѣдные люди, участью которыхъ можно располагать по произволу. Имъ сообщили, что вскорѣ къ острову Орисэ прибудетъ за ними судно и что они должны на немъ отправляться. Корабль Sillery дѣйствительно скоро прибылъ и лэди Мак-Донель лично пріѣхала изъ Эдинбурга наблюдать, какъ будетъ загоняться народъ на бортъ судна, не взирая на его желаніе. Одинъ очевидецъ характеризуетъ эти сцены, какъ неизобразимыя и возмущающія душу. «Рыданія дѣтей и женщинъ, увозимыхъ съ роднаго пепелища, должны бы были тронуть каменное сердце. Нѣкоторыя семьи отказывались ѣхать, вопреки всѣмъ мѣрамъ и вліяніямъ; но возмездіе ими за то полученное, по своей жестокости, выше всякаго вѣроятія. Дома и дворы нетолько тѣхъ, которые уѣзжали, но и тѣхъ, которые остались, были сожжены и сравнены съ землею. Долина была погружена въ густое облако чорнаго дыма, подымавшагося отовсюду, гдѣ вчера еще весело выглядывали деревни и жили мирные и трудолюбивые люди. Обуглившіяся полусгорѣвшія бревна отъ фермъ, изгородей и пр. попадались всюду и по всѣмъ направленіямъ. Остатки жатвы и неубранный картофель можно было видѣть повсюду, но человѣкъ былъ удаленъ. Голоса человѣческаго не стало слышно въ долинѣ, еще вчера населенной. Отказавшіеся сѣсть на Sillery скрывались въ скалахъ и пещерахъ родныхъ горъ, тогда какъ ихъ товарищи были погружены и отправлены, какъ грузились и отправлялись нѣкогда африканскіе невольники на американскіе рынки. Никакой пощады не было оказано оставшимся. Ихъ движимое имущество было вмѣстѣ съ ними выброшено изъ ихъ жилищъ, постель, мебель, столы, утварь, одежда, все это валялось тутъ и тамъ по буграмъ. Что собиралось и накоплялось годами и поколѣніями, уничтожалось въ нѣсколько минутъ»[9].
Эти и подобныя сцены раззоренія и изгнанія, полной деправаціи и явнаго насилія тянутся черезъ всю исторію Верхней Шотландіи въ ХІХ-мъ вѣкѣ, потому что, открывшись въ 1807 году Сёзерландскимъ clearance, они продолжаются доселѣ и горы Шотландіи обезлюживаются для того, чтобы очистить мѣсто овцамъ и коровамъ. Примѣры, здѣсь приведенные, лишь не многіе изъ числа собранныхъ Уоллесомъ, а Уоллесъ самъ привелъ лишь немногіе изъ числа тѣхъ, которые онъ нашелъ въ своихъ матеріалахъ, большею частью совершенно неизвѣстныхъ мѣстныхъ изданіяхъ и провинціальныхъ газетахъ. Общій характеръ всей этой процедуры одинъ и тотъ же: изгнаніе изъ отечества, раззореніе матеріальное, лишеніе наслѣдія предковъ, нѣкогда храброотстоявшихъ въ кровавой борьбѣ и эти лоскутья родной нивы, и обширныя владѣнія лордовъ, нынѣ ихъ изгоняющихъ.
Цѣль большей части описанныхъ насилій заключалась въ томъ, чтобы получить больше дохода. Поучительно, однако, упомянуть, что не всегда clearances бывали предпринимаемы съ подобною цѣлью. Не рѣдко ландлорды производили ихъ въ явный ущербъ своимъ доходамъ, такъ какъ они упраздняли земледѣльческія фермы не для замѣны ихъ фермами скотоводческими, а ради разведенія охотничьихъ парковъ и лѣсовъ, гдѣ водились бы олени, лани и пр. «Въ настоящее время обращено болѣе двухъ милліоновъ акровъ шотландской земли единственно на содержаніе оленей и другихъ дикихъ звѣрей, площадь, болѣе обширная* нежели графства Кентъ и Сёррей, вмѣстѣ взятые. Гленъ-Тильскій лѣсъ заключаетъ 100,000 акровъ; Блэкъ-Маунтъ имѣетъ шестьдесятъ миль въ окружности; а Бенъ-Ольдёрекій лѣсъ — шестьдесятъ миль длины и семь ширины. Среди этихъ лѣсовъ расположены лучшія пастьбища страны, а долины могли бы содержать значительное земледѣльческое населеніе. Нынѣ же вся земля служитъ лишь забавѣ нѣсколькихъ богачей; фермы разрушены, дома снесены, а люди и домашнія животныя изгнаны, чтобы создать пустыню, гдѣ могла бы водиться красная дичь»[10]. Къ сожалѣнію, мы не находимъ у Уоллеса полной статистики этихъ выселеній и не можемъ поэтому сказать, сколько жертвъ унесло это насиліе. Многія графства, какъ свидѣтельствуютъ источники, приводимые Уоллесомъ, лишились болѣе половины своего населенія и большая часть культурной земли обращена въ луга, пастбища и лѣса. Въ теченіе только 1831—1855 гг., которые не были годами особо исключительными, площадь воздѣлываемой почвы уменьшилась въ Верхней Шотландіи на полтора, милліона акровъ! А съ другой стороны, съ конца сороковыхъ годовъ, налоги въ пользу бѣдныхъ утроились.
Шотландскіе землевладѣльцы, такимъ образомъ, тоже постарались воспользоваться тѣми правами надъ личностью и собственностью населенія, которыя признаны за ними въ силу закона. Въ Англіи, гдѣ не было такихъ всеобщихъ мотивовъ для изгнанія населенія, не было, конечно, и такого всеобщаго пользованія правомъ изгнанія, но тѣмъ не менѣе и здѣсь порою мы видимъ его примѣненіе. Вотъ одинъ изъ болѣе рѣзкихъ примѣровъ, гдѣ изгнанію подверглось почти все населеніе цѣлой деревни. «Одно помѣстье, разсказываетъ извѣстный историкъ и публицистъ Фроудъ: — на берегахъ Девоншира, перешло въ руки одного англійскаго герцога. Здѣсь на морскомъ берегу была раскинута многолюдная деревня, населенная рыбаками и моряками, деревня, стоявшая на томъ же мѣстѣ еще во времена Вильгельма Завоевателя и въ то время уже населенная предками настоящихъ жителей, о чемъ остались и письменныя свидѣтельства. Дома деревни были ветхи и требовали ремонта, потому что прежніе владѣльцы въ теченіе цѣлаго столѣтія вовсе не исправляли и не обновляли ихъ, взимая лишь ренту съ жильцовъ. Когда настоящій собственникъ вступилъ во владѣніе, ему было доложено, что деревня нуждается въ полномъ обновленіи, но что затраты на это обновленіе будутъ непроизводительны, такъ какъ населеніе, живущее исключительно рыболовствомъ и мореходствомъ, земли не воздѣлываетъ и потому не приноситъ владѣльцу достаточной выгоды. Тогда, по распоряженію герцога, дома деревни были просто разрушены, а ихъ населеніе изгнано искать по свѣту новаго отечества»[11]. Этотъ спокойный объективный разсказъ авторитетнаго свидѣтеля производитъ ужасное впечатлѣніе. Вы видите, какъ люди третируются, единственно съ точки зрѣнія «выгоды, которую они приносятъ землевладѣльцу», какъ цѣлая деревня, стоящая тысячелѣтіе, видѣвшая на своемъ вѣку не мало ужасныхъ политическихъ бурь и сохранившая бѣдное, но честное, трудолюбивое населеніе, разрушается по волѣ невѣдомаго ей и ее незнающаго человѣка лишь потому, что для него она «недостаточно выгодна!» «И наше могущественное правительство, восклицаетъ по этому поводу Уоллесъ: — правительство свободной Англіи, гордо заявившее, что въ Англіи, каждое частное жилище есть крѣпость, что богатый и бѣдный всѣ равны передъ ея законами и что не можетъ быть такой обиды, отъ которой оградить населеніе оно не имѣло бы средствъ, это правительство совершенно безсильно оказать этимъ бѣднымъ поселеніямъ какое-либо покровительство. Признавъ монопольную поземельную собственность, оно создало въ средѣ населенія царьковъ, болѣе могущественныхъ, чѣмъ какое бы то ни было правительство. Распоряженія землевладѣльцевъ, какъ бы ни были они несправедливы и въ какое бы несчастіе не повергали гражданъ Англіи, оно не въ состояніи отмѣнить. Совершенно справедливо замѣчаетъ м-ръ Бродрикъ, что никакой феодалъ Англо-Саксонскій или Норманскій не обладалъ такою безграничною властью, ибо каждый феодалъ имѣлъ надъ собою высшаго феодала, который, еслибы пожелалъ, могъ исправить несправедливость, а нынѣ правительство лишено этой возможности. И это потому, что обладаніе землею (не для личнаго ею пользованія) даетъ землевладѣльцамъ власть, совершенно несовмѣстную съ свободою и благосостояніемъ ихъ согражданъ».
Право дать или не дать въ пользованіе землю, позволить или не позволить жить на ней представляетъ такую могучую власть, передъ которою безземельное населеніе должно безропотно склоняться, должно приносить ей въ жертву прерогативы гражданской и политической свободы, обезпечиваемыя за нимъ законодательствомъ. Мы видѣли до какихъ чудовищныхъ аномалій доходитъ въ Ирландіи власть ландлордовъ, подчинившихъ своему надзору браки, знакомства, родственныя чувства своихъ жильцовъ. Англія представляетъ тоже немало примѣровъ вмѣшательства и гнета ландлордовъ на чувства, совѣсть и образъ жизни населенія, живущаго на земляхъ, монополизированныхъ аристократіей въ свою исключительную пользу. "Въ апрѣлѣ 1879 года въ Daily-News было помѣщено письмо Самуэля Макъ-Олея, пастора Уэслеянской секты, къ землевладѣльцу Лангорву Бёртону изъ Линкольншира и отвѣтъ этого послѣдняго. Узслеянскій священникъ обращается въ своемъ письмѣ къ ландлорду съ просьбою отмѣнить данное имъ распоряженіе о воспрещеніи въ его владѣніяхъ узслеянской церковной службы, отправлявшейся безпрепятственно тринадцать лѣтъ: авторъ защищаетъ свое дѣло въ горячихъ, но почтительныхъ выраженіяхъ. Вотъ отвѣтъ Бёртона:
"Милостивый Государь, симъ честь имѣю увѣдомить о полученіи мною письма вашего отъ 17 текущаго мѣсяца, въ коемъ вы просите о разрѣшеніи возобновить вашу Уэслеянскую церковную службу, отправлявшуюся нѣкоторое время въ одномъ изъ моихъ коттэджей и въ коемъ вы увѣдомляете меня, что молчаніе съ моей стороны сочтете за согласіе и позволеніе. Я полагаю, милостивый государь, что это было бы слишкомъ смѣлымъ способомъ рѣшать вопросъ и я прошу васъ ни въ какомъ случаѣ не поступать сообразно съ этими вашими предположеніями. Послѣдствіемъ подобнаго шага съ вашей стороны было бы выселеніе изъ Вагъ-Эвдёрби всѣхъ членовъ вашей секты, которыми, какъ фермерами, я весьма мало дорожу. Я желаю имѣть фермеровъ, принадлежащихъ къ Церкви (т. е. англиканской) и считалъ себя вполнѣ въ правѣ поступать, какъ мнѣ нравится, не отдавая въ томъ никому отчета. Я считаю излишнимъ долѣе распространяться съ вами о мотивахъ, побудившихъ меня запретить ваши митинги въ Эидёрби. Я воздерживаюсь такъ же отъ замѣчаній по поводу вашей попытки диктовать мнѣ мои обязанности, какъ землевладѣльца. Въ случаѣ надобности, я не премину снова написать вамъ. Остаюсь вашимъ покорнымъ слугою
«Въ этомъ собственномъ письмѣ землевладѣльца (продолжаетъ Уэллесъ) мы отмѣтимъ: его признаніе, что дѣйствительно отправленіе церковнаго служенія имъ было воспрещено; его угрозы, что изъ его владѣній будутъ выселены всѣ члены секты, изъ которыхъ многіе, конечно, здѣсь родились; наконецъ, его заявленіе, что онъ не желаетъ имѣть между арендаторами никого, кромѣ „вѣрныхъ церкви“, что равносильно декрету объ изгнаніи всѣхъ диссентёровъ изъ деревень, въ которыхъ они быть можетъ жили многія поколѣнія. Законы Англіи даруютъ равноправность всѣмъ религіямъ и вѣроисповѣданіямъ, но они безсильны защитить членовъ Узслеянской общины въ Багъ-Эндёрби отъ самаго жестокаго наказанія, еслибы они вздумали воспользоваться своими законными правами»[12]. Еще чаще, нежели въ религіозныя убѣжденія, вмѣшиваются ландлорды въ политическія убѣжденія населенія, живущаго на ихъ земляхъ. Въ Англіи общее правило, что арендаторы должны вотировать, какъ имъ ландлордъ укажетъ. Ослушные никогда не избѣгаютъ самой строгой кары. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ изгнаніе сэра Джорджа Гопа изъ Фантонъ-Бернее, знаменитаго сельскаго хозяина, пріобрѣвшаго заслуженную репутацію даже за предѣлами Англіи, возмутило все англійское общество. Фамилія Гопъ уже три поколѣнія держала эту ферму (670 акровъ) и превратила ее изъ болотистой пустыни, покрытой негоднымъ кустарникомъ, въ богатое и высоко-культурное хозяйство. Рента постоянно уплачивалась самымъ регулярнымъ образомъ, земля культивировалась образцовымъ способомъ, улучшенія и усовершенствованія не прекращались, такъ что Гопъ былъ по истинѣ примѣрнымъ арендаторомъ и кромѣ того сельскимъ хозяиномъ, прославившимся въ Англіи и Европѣ. Но, несмотря на все это, онъ былъ удаленъ и лишенъ своей фермы, и потому что онъ держался другихъ политическихъ мнѣній, чѣмъ землевладѣлецъ и осмѣлился принять активное участіе въ политическихъ и общественныхъ дѣлахъ". На этотъ разъ поступокъ ландлорда сэра Низбета Гамильтона возмутилъ англійское общественное мнѣніе, потому что жертвою насилія оказался человѣкъ, принадлежащій къ буржуазіи, человѣкъ съ капиталомъ и съ знакомствами въ «обществѣ». Но, конечно, фактъ остается одинаково неправымъ, относится ли онъ къ сэру Джорджу Гопу, къ диссентерамъ Багъ-Эндёрби, или коттэрамъ Ирландіи. Всюду мы видимъ проявленіе одного и того же права, одного и того же принципа, присущаго институту монопольной поземельной собственности. Всюду мы замѣчаемъ насиліе надъ совѣстью и свободою населенія, нарушеніе самыхъ элементарныхъ человѣческихъ правъ, самое безнравственное и неправое посягательство на личность и собственность. Развиваясь до послѣднихъ логическихъ послѣдствій своихъ, монопольное поземельное право само безпощадно осуждаетъ себя, такъ какъ оказывается не только совмѣстимымъ съ подобною необезпеченностью личности и собственности, но и главною причиною и источникомъ этой необезпеченности. Оно есть громкое отрицаніе всѣхъ моральныхъ и политическихъ основъ, всякаго правильнаго цивилизованнаго общежитія.
Этотъ анализъ того положенія, въ которое система ландлордизма ставитъ населеніе, даже лишь вкратцѣ нами резюмированный, самъ по себѣ столь краснорѣчивъ, и факты, на которые онъ опирается, до такой степени логически вытекаютъ изъ самаго принципа системы, что, полагаемъ, приведеннаго вполнѣ достаточно для уясненія той стороны вопроса, на которую обратилъ преимущественное вниманіе Уоллесъ. Миль, Спенсеръ, Джорджъ держались преимущественно теоретической точки зрѣнія и при томъ политико-экономической. Для нихъ вопросъ о правахъ землевладѣнія былъ вопросомъ о правахъ на ренту. Послѣ того, какъ Рикардо открылъ законъ ренты, стало ясно, что своимъ происхожденіемъ и постояннымъ ростомъ рента обязана, помимо какого бы то ни было дѣйствія со стороны ландлорда, прогрессу общества; она есть плодъ общаго коллективнаго труда всего народа и потому, натурально, она ростетъ тѣмъ скорѣе, чѣмъ больше трудится народъ. Заставлять народъ уплачивать все высшую и высшую премію, чѣмъ больше и успѣшнѣе онъ будетъ работать, сразу представлялось неудобнымъ и несправедливымъ. Рента должна быть собственностью всего народа — таковъ естественный выводъ, и этотъ выводъ сдѣлали Милъ, Спенсеръ, Джорджъ. Уоллесъ подходитъ къ вопросу съ другой стороны. Его изслѣдованіе менѣе экономическое, чѣмъ политическое. Онъ разсматриваетъ землю нетолько какъ факторъ экономическаго производства (какъ его разсматривали Милъ, Спепсеръ, Джордясъ), но какъ источникъ политической власти и до очевидности показываетъ и разсужденіемъ и еще больше — обильно собранными фактами, что отданная въ частныя руки, на правахъ монопольной собственности, земля даетъ вполнѣ несправедливую и безнравственную власть одному классу надъ прочимъ населеніемъ, надъ свободою личности и надъ безопасностью законно пріобрѣтеннаго имущества. Данный порядокъ является учрежденіемъ вреднымъ и несправедливымъ нетолько потому, что лишаетъ народъ ренты, этого плода работы всего народа и многихъ поколѣній, но и потому, что при его логическомъ развитіи онъ необходимо приводитъ къ порабощенію, политическому и экономическому, безземельнаго большинства землевладѣльческому меньшинству и создаетъ условія, совершенно несовмѣстимыя съ свободнымъ цивилизованнымъ общежитіемъ.
Не довольствуясь анализомъ ландлордизма въ Ирландіи, Шотландіи и Англіи, Уоллесъ характеризуетъ его печальныя послѣдствія въ Италіи и Испаніи; но мы не послѣдуемъ за Уоллесомъ на эти южные полуострова нашего материка. Мы видѣли ландлордизмъ среди самыхъ благопріятныхъ условій, въ самомъ просвѣщенномъ и гуманномъ обществѣ, въ самой свободной и граждански развитой странѣ. И если онъ тутъ оказывается зломъ и неправдою, то чего же ожидать отъ него бъ болѣе отсталыхъ странахъ? Не мудрено, что Италія и Испанія страдаютъ отъ него еще сильнѣе. Для сравненія съ системою ландлордизма, Уоллесъ обращается къ изслѣдованію странъ, гдѣ болѣе или менѣе распространена система владѣнія землею для личнаго ею пользованія, система, которой онъ придаетъ названіе Occupying Ownership, и которую по-русски можно бы было назвать системою хозяевъ-владѣльцевъ, или системою народнаго владѣнія.
Эта система нигдѣ не осуществлена въ ея чистомъ видѣ, какъ, напримѣръ, система монопольной поземельной собственности осуществлена въ Соединенномъ Королевствѣ. Вполнѣ осуществлена была бы система народнаго владѣнія только въ странѣ, гдѣ никто не владѣлъ бы землею съ иною цѣлью, кромѣ личнаго ею пользованія, и гдѣ каждый гражданинъ имѣлъ бы равную возможность пріобрѣсти землю для личнаго пользованія. Только такой порядокъ является дѣйствительною противоположностью системѣ монопольнаго землевладѣнія, когда землею владѣютъ для извлеченія выгоды изъ монопольности этого владѣнія и когда большинство населенія лишено земли. Тѣмъ не менѣе, въ нѣкоторыхъ странахъ Европы нѣкоторые существенные признаки системы народнаго владѣнія осуществлены по частямъ. Такъ въ Швейцаріи, Бельгіи, Норвегіи, нѣкоторыхъ мѣстностяхъ Германіи и Франціи и въ предѣлахъ Соединеннаго Королевства на Нормандскихъ Островахъ распространена мелкая крестьянская собственность, при которой, по необходимости, земля служитъ большею частью только для личнаго пользованія владѣльца и благодаря которой землею владѣетъ довольно значительная часть населенія. Конечно, во всѣхъ этихъ странахъ, рядомъ съ мелкою крестьянскою собственностью, существуетъ и крупная, монопольная, гнетущая и мелкую, и тѣмъ больше безземельное населеніе. Конечно, во всѣхъ этихъ странахъ все таки весьма значительная часть населенія лишена земли и не имѣетъ къ ней доступа. Конечно, такимъ образомъ, извѣстное уже намъ дѣйствіе монопольнаго владѣнія однихъ, безземелья или малоземелья — другихъ, должно проявляться и здѣсь и искажать вліяніе того обстоятельства, что значительная часть населенія владѣетъ землею и пользуется ею самолично. Тѣмъ не менѣе, и это обстоятельство, конечно, не остается безъ болѣе или менѣе сильнаго вліянія, и изученіе земледѣльческаго быта странъ, въ которыхъ принципъ народнаго владѣнія получилъ хотя не полное, искаженное и непослѣдовательное примѣненіе, должно представлять живой интересъ.
Сисмонди въ своихъ «Etudes de l'Économie Politique» такъ описываетъ благосостояніе швейцарскихъ крестьянъ, въ достаточной степени обезпеченныхъ землею: «Швейцарія насъ учитъ, что земледѣліе въ рукахъ множества хозяевъ, пользующихся всѣми плодами трудовъ своихъ, можетъ содержать въ довольствѣ и даже комфортѣ многочисленное населеніе. Здѣсь мы видимъ независимость характера, какъ послѣдствіе независимости положенія; оживленную и значительную торговлю предметами потребленія, какъ послѣдствіе достатка и зажиточности жителей страны, которой климатъ суровъ, которой почва малоплодородна, гдѣ заморозки и другіе капризы неблагопріятной природы часто разрушаютъ всѣ надежды хозяина. Здѣсь вы съ удовольствіемъ глядите на красивыя и просторныя избы бѣднѣйшихъ крестьянъ, прочно построенныя, украшенныя рѣзьбою. Внутри длинный корридоръ служитъ сообщеніемъ между комнатами членовъ многочисленной семьи; въ каждой комнатѣ вы не найдете болѣе одной кровати, снабженной комфортабельной и опрятной постелью; прекрасно содержимая мебель дополняетъ убранство комнаты; въ шкафу довольно платья и бѣлья; молочная кладовая — обширная, прекрасно вентилированная, образцово опрятная; подъ тою же кровлею хранятся значительные запасы зерна, солонины, сыру, дровъ; въ хлѣвахъ стоитъ лучшій въ Европѣ, заботливо содержимый скотъ; садикъ полонъ цвѣтовъ; мужчины и женщины одѣты опрятно и тепло; на лицахъ у всякаго вы прочтете довольство, здоровье, энергію. Пусть другія націй похваляются своими богатствами, Швейцарія же можетъ съ гордостью указать на своихъ благоденствующихъ крестьянъ». Послѣ свидѣтельства Сисмонди, Уоллесъ цитируетъ подобный же отзывъ англійскаго путешественника Инглиса (Inglis), посѣтившаго деревни Швейцаріи. Восторженныя описанія англійскаго наблюдателя идутъ еще далѣе похвалъ французскаго экономиста. Отъ Инглиса не скрылось изъ виду то обстоятельство, что не вся Швейцарія наслаждается такимъ благоденствіемъ. «Въ нѣкоторыхъ другихъ мѣстностяхъ Швейцаріи пауперизмъ довольно распространенъ — это правда, но повсюду, гдѣ земля занята подъ народное владѣніе, мы видимъ развитую промышленность вмѣстѣ съ довольствомъ и благосостояніемъ». И въ Швейцаріи принципъ народнаго владѣнія не проведенъ послѣдовательно, ибо рядомъ съ монопольнымъ землевладѣніемъ мы встрѣчаемъ и значительное число безземельнаго населенія. Понятно, почему и тутъ нельзя ожидать общаго благосостоянія, а лишь постольку и въ такой мѣрѣ, поскольку и въ какой мѣрѣ система народнаго владѣнія успѣла сохраниться на ряду съ системою монополіи и безземельности.
Не менѣе доказательны отзывы о Норвегіи, гдѣ тоже распространена система мелкаго крестьянскаго землевладѣнія, и гдѣ мы находимъ такое же благосостояніе большинства. Уоллесъ особо останавливается на кооперативныхъ работахъ норвежскихъ крестьянъ, предпринимаемыхъ ими съ цѣлью осушенія, ирригаціи, проведенія дорогъ и другихъ сооруженій и улучшеній, якобы невозможность которыхъ приводится часто аргументомъ противъ мелкаго землевладѣнія и въ пользу крупнаго. Послѣ Норвегіи Уоллесъ обращается къ Германіи, въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ которой (Саксоніи, Рейнскихъ провинціяхъ и проч.) довольно распространена крестьянская собственность. Прекрасное, образцовое состояніе хозяйствъ и благосостояніе крестьянъ засвидѣтельствованы многочисленными авторитетами, которые и сгруппированы Уоллесомъ по преимуществу изъ англійскихъ источниковъ. Крестьянское землевладѣніе Бельгіи является новымъ аргументомъ въ пользу системы народнаго владѣнія. Здѣсь самая скудная почва обращена въ прекрасные сады и плодородныя нивы трудами своихъ мелкихъ собственниковъ. Наконецъ, Франція представляетъ послѣдній, неотразимый примѣръ тѣхъ преимуществъ, которыя даетъ система владѣнія землею для личнаго пользованія. Извѣстно, какими неблагопріятными условіями обставлено здѣсь крестьянское землевладѣніе, страдающее малоземеліемъ, а малоземеліе дѣйствуетъ въ томъ же направленіи, какъ и безземеліе, и, подобно послѣднему, подчиняетъ земледѣльцевъ монопольному землевладѣнію, которое во Франціи повсюду существуетъ на ряду съ народнымъ. Несмотря, однако, на всѣ эти неблагопріятныя условія, "именно сбереженія французскихъ крестьянъ дозволили Франціи уплатить пятимилліардную контрибуцію, а трудолюбіе и искусство того же народа, живущаго на своей землѣ и лично ее обработывающаго, помогли странѣ такъ быстро и такъ чудесно воспрянуть изъ руинъ Послѣ Франціи Уоллесъ особенно подробно останавливается на благоденствіи жителей Нормандскихъ острововъ именно потому, что они входятъ въ составъ Соединеннаго Королевства. Русскіе читатели могутъ найти приводимыя Уоллесомъ данныя въ трактатѣ Дж. Ст. Милля по политической экономіи, откуда и беретъ Уоллесъ большую часть своихъ примѣровъ. Жители острововъ Гериси и Джерси владѣютъ землею почти всѣ и пользуются ею большею частью лично; послѣдствіемъ этого является, съ одной стороны, благосостояніе, разлитое въ массѣ населенія, а съ другой — громадная производительность и высокая культура. А между тѣмъ, замѣчаетъ Уоллесъ, эти острова пользуются климатомъ и обладаютъ почвой приблизительно такими же, какъ и вся южная Англія, гдѣ большинство населенія бѣдствуетъ, а производительность и культура гораздо ниже!
Обозрѣвъ страны, въ которыхъ принципъ владѣнія землею для личнаго ею пользованія допущенъ, хотя и не вполнѣ, хотя и подъ гнетомъ сосуществующаго монопольнаго владѣнія и при условіяхъ, искажающихъ его истинный характеръ, Уоллесъ указываетъ, что повсемѣстно это допущеніе, несмотря на всю его непослѣдовательность и неполноту осуществленія, приноситъ одни и тѣ же послѣдствія: благосостояніе массы, улучшенную культуру, моральную независимость, дѣйствительную свободу… Въ противоположность этому, система ландлордизма, т. е. исключительнаго господства принципа монопольнаго владѣнія, приводитъ къ бѣдственному состоянію большинства, развитію пауперизма и преступности, относительной отсталости производства, къ лишенію населенія свободы и независимости, полной необезпеченности личности и собственности. Въ виду такихъ контрастовъ, подкрѣпляемыхъ всѣмъ опытомъ человѣчества, можно ли ошибиться въ предпочтеніи той или другой системы? Такъ ставитъ вопросъ Уоллесъ и рѣшаетъ его, конечно, въ пользу народнаго владѣнія. Существенные недостатки этой формы, какъ она нынѣ кое-гдѣ осуществляется, выяснились частью изъ предыдущаго (сосуществованіе рядомъ крупнаго монопольнаго владѣнія, привилегированность самого мелкаго владѣнія въ виду обезземеленія значительной части населенія), частью же легко усматриваются при первомъ анализѣ существующихъ формъ народнаго владѣнія. Повсюду это — мелкая земельная собственность, которая можетъ быть продаваема, сдаваема въ аренду, напримѣръ, какъ всякая иная собственность. Это обстоятельство влечетъ къ неустойчивости формъ народнаго владѣнія. Мелкія имѣнія могутъ быть скупаемы и сливаться въ крупныя, монопольныя. Уоллесъ приводитъ многочисленныя свидѣтельства, что этотъ процессъ дѣйствительно повсюду происходитъ и народное владѣніе таетъ, уступая мѣсто монопольному. Онъ заимствуетъ у Лавеле примѣры, касающіеся Бельгіи и Соединенныхъ Штатовъ. Онъ цитируетъ мнѣніе, высказанное раньше въ Edinburgh Review (1871, окт.): «Если вы раздѣлите Англію на мелкія владѣнія, но въ тоже время дадите полную свободу продавать и пріобрѣтать землю, въ результатѣ мы получимъ снова ландлордизмъ, возрожденный и постоянно ростущій. Послѣ переходнаго періода, капиталъ, конечно, снова пріобрѣтетъ преобладаніе и начнется поглощеніе земельной собственности. ничто не въ состояніи предупредить этого, кромѣ развѣ прямого законодательнаго воспрещенія. Если же этого не будетъ, то не ясно ли, что больше земли будутъ покупать тѣ, кои имѣютъ больше денегъ для этого?»[13] Наклонность нынѣ существующихъ формъ народнаго владѣнія переходить въ форму крупной монопольной собственности, составляетъ основной порокъ этой системы. Она лучше системы ландлордизма, но она естественно и необходимо переходитъ въ эту послѣднюю. Стоитъ ли послѣ этого заботиться о ея насажденіи? Стоитъ ли приносить жертвы для столь непрочныхъ результатовъ, которые необходимо должны быть потеряны?
Народное землевладѣніе въ формѣ мелкой собственности не устраняетъ и всего зла, несправедливости и вреда, сопряженнаго съ арендованіемъ чужой земли для воздѣлыванія и для жительства. Мелкіе деспоты бываютъ подчасъ безжалостнѣе и болѣе жестоки, нежели крупные. Такимъ образомъ, сосуществованіе рядомъ съ народнымъ владѣніемъ крупнаго, монопольнаго; постепенный переходъ и замѣна народнаго владѣнія крупнымъ монопольнымъ, переходъ и замѣна, вполнѣ неизбѣжные и необходимые; распространеніе аренды земли, сопряженное съ необезпеченностью личности и собственности; значительная часть населенія, вполнѣ изъятая отъ благодѣтельнаго вліянія народнаго землевладѣнія — вотъ недостатки, присущіе нынѣшней формѣ народнаго владѣнія, какъ она встрѣчается въ нѣкоторыхъ странахъ Западной Европы. Всѣ эти недостатки прямо вытекаютъ изъ признанія за народнымъ землевладѣніемъ характера монопольной собственности. Благодаря этому и только благодаря этому (по мнѣнію Уоллеса), народное владѣніе склонно къ переходу въ ландлордизмъ; не вся народная масса сопричастна благамъ народнаго землевладѣнія и въ ея средѣ являются избранные и паріи; возникаетъ пагубная и безнравственная форма арендованія земли у! частныхъ лицъ, пріобрѣтающихъ черезъ то власть надъ личностью и собственностью арендатора. Принципъ монопольной собственности тѣсно связанъ съ системою крупнаго землевладѣнія. Это землевладѣніе имѣетъ своимъ источникомъ историческую монополію. Но народное владѣніе, держащееся вовсе не извлеченіемъ выгодъ изъ монопольноcти, но изъ личнаго пользованія землею, эта система совсѣмъ не требуетъ соединенія съ правомъ частной собственности на землю. Напротивъ, какъ мы видѣли, присоединеніе этого права къ народному владѣнію влечетъ его уничтоженіе, а также водвореніе даже на его почвѣ арендной системы, т. е. извлеченія дохода изъ монопольности. Народное владѣніе требуетъ, правда, для успѣха экономическаго — неотъемлемости земли въ пользованіи и обезпеченности плодовъ труда. Но ни то, ни другое не есть нѣчто присущее только частной собственности, которая если и обезпечиваетъ за одними эти блага, то отнимаетъ ихъ у другихъ (жильцовъ и арендаторовъ). Неотъемлемость земельнаго пользованія и обезпеченность плодовъ собственнаго труда можетъ быть гарантирована гораздо полнѣе и шире, если съ системою народнаго владѣнія будетъ соединенъ принципъ національной, государственной собственности на землю, вмѣсто принципа монопольной собственности, плохо вяжущагося съ народнымъ владѣніемъ, искажающаго его характеръ и медленно, но вѣрно уничтожающаго его для замѣны уже вполнѣ монопольною системою крупнаго землевладѣнія, аренднаго хозяйства, словомъ, ландлордизма.
Ландлордизмъ, въ его самой пагубной и безнравственной формѣ, основанъ всецѣло на монопольной поземельной собственности, а примѣненіе этого принципа къ народному владѣнію вноситъ несправедливость и въ эту систему и немедленно начинаетъ перерожденіе ее въ ландлордизмъ. Ландлордизмъ есть причина распространенія на землю монопольнаго права; но съ другой стороны, это распространеніе есть причина ландлордизма. Въ однѣхъ странахъ изъ ландлордизма выросло монопольное земельное право; въ другихъ — распространеніе этого права повлекло за собою ростъ ландлордизма. Тутъ и тамъ оба эти факта тѣсно и неразрывно связаны. Ландлордизмъ не исчезнетъ, пока существуетъ монопольное поземельное право, а это право не будетъ отмѣнено, пока господствуютъ ландлорды. Народное же владѣніе, соединившись незаконнымъ бракомъ съ монополіею, наложило на себя этимъ руку. Вся его непрочность и неустойчивость и всѣ его недостатки происходятъ отъ этого соединенія. Съ другой стороны, всѣ его преимущества и благодѣтельныя послѣдствія зависятъ отъ личнаго пользованія землею ея владѣльцевъ, отъ неотъемлемости этого пользованія и извлеченнаго отсюда достоянія, отъ распространенія этихъ благъ на значительную часть населенія. Это возможно только при націонализаціи земли, что, сохранивъ всѣ преимущества нынѣшней формы народнаго владѣнія, устранитъ всѣ ея недостатки (происходящіе отъ неестественнаго соединенія народнаго владѣнія съ правомъ монопольной поземельной собственности) и широко распространитъ ея благодѣянія на все населеніе и на всю землю. Полезность, справедливость и настоятельная необходимость націонализаціи является, такимъ образомъ, послѣднимъ словомъ экономической и политической науки.
Таковы выводы Уоллеса изъ предпринятаго имъ изслѣдованія формъ землевладѣнія въ разныхъ странахъ Европы. Эти выводы онъ подтверждаетъ дедукціями Джорджа, Спенсера и др. изъ теоріи ренты, по которой всякая рента, даже не сопровождаемая всѣми этими конфискаціями, изгнаніями, гнетомъ надъ совѣстью и проч., не можетъ по справедливости принадлежать частному человѣку. Она есть плодъ общей коллективной работы всего народа. Всему же народу, т. е. государству, и должна она принадлежать. Программа реформы — націонализація земли — ясна, но какъ и въ какой формѣ можетъ и должна она осуществиться? Этому вопросу посвящаетъ Уоллесъ значительную часть своей книги. Къ бѣглому обзору его проэкта націонализаціи мы и обратимся теперь.
- ↑ См., между прочимъ, изложеніе и критику этого проэкта у Джорджа «Progress and Poverty», 322—327.
- ↑ «Social static», Chap. IX.
- ↑ Alfred Bussel Wallace. Landnationalisation, its necessity and its aims. London. 1882.
- ↑ Wallace. Landnationalisation, 33.
- ↑ Idem, 34. Ссылка на парламентскіе матеріалы.
- ↑ Ibid., 40.
- ↑ Ibid., 48—49. Ссылка на книгу Walter «Irish Wrong and How to mend them», 1881, 39.
- ↑ Ib. 57—58.
- ↑ Ibid. 62—63.
- ↑ Ib. 83.
- ↑ Ib. 104, Фроудъ, см. Nineteenth,1883. September.
- ↑ Ibid., 100—101.
- ↑ Ibidem, 187—188.