Иоасаф Арианович Любич-Кошуров.
Волшебная книга
править
Орфография и пунктуация приближены к современным нормам.
I.
Наследство старого графа
править
Даже губернатор путался, когда нужно было послать графу какую-нибудь деловую бумагу, и всегда в таких случаях посылал за профессором, жившим совсем на другом конце города.
И если граждане видели профессора вылезающим из губернаторской кареты с гусиным пером за ухом и с бронзовой чернильницей на верхней пуговице кафтана, они многозначительно подмигивали друг другу и говорили:
— Эге…
Всем, видите ли, было известно, что профессор может написать графскую фамилию только собственным своим пером, им самим очиненным…
Во время этих путешествий к губернатору профессор казался гражданам еще более ученым человеком, чем он был на самом деле… Когда он ехал в губернаторской карете, за ним всю дорогу бежали мальчишки и кричали:
— Поехал, поехал!
Одни из них кувыркались при этом, другие прыгали на одной ножке, пригнув голову к плечу и так работая во рту языком, что можно было подумать, будто во рту у них сидит воробей и бьется в обе щеки, тщетно стараясь вырваться на волю; третьи становились вверх ногами и шли необыкновенно важно, степенно и тихо, так что их, пожалуй, можно было принять не за уличных сорванцов, а за почтенных обитателей какого-нибудь волшебного города, где все люди ходят вверх ногами.
Однако, возвратимся к рассказу.
У графа был сын по имени Альберт. Граф дал ему хорошее образование, и чтобы сделать уж совсем ученым, по совету профессора отправил путешествовать заграницу.
Когда молодой граф после трехгодичного отсутствия возвратился в родной город, он нашел на дворе своего дома множество совершенно ему незнакомого народа.
На нижней ступени крыльца, ведущего в дом, стояли лицом друг к другу два ландскнехта в широчайших, точно подаренных им, во внимание к их бедности, двумя великанами, бархатных штанах, с рапирами у пояса и алебардами в руках.
Альберт подошел к крыльцу.
Подойти-то к крыльцу ландскнехты ему позволили, но едва он поставил ногу на ступеньки, они, как по уговору, скрестили свои алебарды и оба разом крякнули:
— Кхм..!
Потом подбоченились и сказали:
— Нельзя!
Но у Альберта при бедре была тоже рапира… Кроме того, ведь не эти же ландскнехты в чужих штанах, а он был хозяин дома!
Побледнев от гнева, он выхватил рапиру.
Трудно, разумеется, сказать, кто разбил бы нос в этой схватке, но как раз в тот момент, когда Альберт готовился нанести удар одному ландскнехту, совершенно растерявшемуся, а другой ландскнехт, зацепив стальным крючком на конце алебарды за шляпу своего товарища, тряс ею изо всех сил у него над головой и кричал: «о, проклятое оружие!» — на верхней ступени крыльца появился имперский чиновник со свитком пергамента в руках, на котором болталась огромная черная сургучовая печать, и крикнул:
— Ландскнехты, остановитесь! Молодой человек, остановитесь!
— Молодой человек, остановитесь! — крикнули оба ландскнехта разом, оправившись наконец от смущения и взбираясь на несколько ступеней выше. При этом они тыкали вперед своими алебардами, топорщили густые усы и, отдувая щеки и хмуря брови, произносили между словами:
— Фу-фу!
Словно хотели сдуть Альберта с крыльца.
«Они глупы и трусы», решил Альберт про себя и вложил рапиру в ножны.
Затем он обратился к чиновнику:
— Что это значит, сударь?
— А вот, — сказал чиновник, надел большие круглые очки и развернул пергамент. — А вот…
Тут он откашлялся.
И, выглядывая поминутно из-за края пергамента, он стал читать Альберту, что отец его умер, а так как после смерти его у него осталось много долгов, то весь его дом и все имения за долг поступили в собственность одного еврея.
Едва он назвал фамилию этого еврея, на крыльцо вышел худенький седенький старичок с крючковатым носом и, понюхав табачку из золотой табакерки, сказал:
— Да, молодой человек, все, что было ваше, теперь стало моим… Я решил увезти из дома все вещи, а в доме открыть ткацкую мастерскую…
И, чихнув в носовой платок, он крикнул вниз с крыльца нескольким людям в простой одежде, суетившимся около шести или семи тяжелых подвод:
— Поторапливайтесь, братцы!
— И я ничего не могу взять из дома? — спросил Альберт.
— Ничего, — ответил старичок.
Альберт посмотрел в ту сторону, где стояли подводы.
Подводы были уже полны… Из дома через черное крыльцо выходили с ящиками и сундуками рабочие в деревянных башмаках с потными, запыленными лицами.
Рабочие ставили сундуки и ящики на подводы и опять уходили в дом за новыми сундуками и ящиками.
Они даже не переговаривались между собою: до того они увлеклись своим делом, и никто из них не взглянул на Альберта.
Что за печаль была им, правда, до Альберта?
Вдруг Альберт увидел одного рабочего, выскочившего необыкновенно поспешно из дома без всякой ноши и даже без шапки. Рот его был открыт во всю ширину, щеки бледны, остановившиеся глаза глядели дико вперед.
Добежав до середины двора, он остановился и стал стучать зубами так, как-будто его трясла лихорадка… По прежнему лицо его было бледно, даже чуть-чуть позеленело… И по-прежнему дико блуждали глаза.
Альберт подошел к нему.
— Что случилось? — спросил он.
Стуча зубами и тряся головой, рабочий ответил:
— Книга… О, там такая книга… Она никому не дается в руки… Ее, наверно, сторожит какой-нибудь дух и колотит всякого, кто к ней приблизится… О, милостивый граф, когда я протянул было за ней руку, мне дали такую затрещину, что я и до сих пор не могу опомниться…
— Покажи мне, — сказал Альберт, — где эта книга…
И так как он заметил, что рабочий намеревается немедленно же после такого предложения навострить лыжи, то взял его за шиворот и насильно потащил к черному ходу.
— Святые угодники! — кричал рабочий. — Блаженный мой патрон, Августин! Он меня тащит в ад…
Он подогнул коленки и, цепляясь за землю носками своих деревянных башмаков, придерживал их в то же время рукой, — чтобы они не соскочили. Вместе с тем он хватался пальцами за траву и вырывал траву с землей и корнями. Наконец, у самого входа в дом он охватил руками деревянный столб, поддерживавший навес над порогом, и, обнимая его совсем как живое существо, прильнул к нему лицом и опять выкрикнул дико:
— Спаси! О, спаси, меня, блаженный Августин!
Альберт втащил его в сени, затем в комнату.
— Где? — спросил он.
Дрожа всем телом, рабочий указал ему на небольшой столик в той самой комнате, где они находились.
На столике лежала старая, изгрызенная мышами толстая книга.
«Если она дастся мне в руки, то значит это единственная вещь, которую я здесь могу назвать своею собственностью», подумал Альберт.
И, подойдя к столу, он храбро взял книгу в обе руки… Секунду или две он ждал, не получит ли удара, потом, не обращая более внимания ни на того рабочего, с которым явился сюда, ни на других рабочих, столпившихся на пороге соседней комнаты, вышел во двор. Едва он появился на дворе, старичок-еврей схватил за рукав одного из ландскнехтов и, вытянув вверх шею, зашептал ему на ухо:
— Сто золотых. Схвати его.
— Не щекотите меня вашей бородой, я этого не люблю, — сказал ландскнехт, мотнув головой.
Остроконечная борода еврея, когда он привставал на носки, и шептал свою просьбу, действительно уперлась ландскнехту в щеку, и он, разумеется, имел право ответить так.
Еврей сбежал с крыльца и, догнав живо Альберта, крикнул резким голосом:
— Отдай эту книгу! Зачем ты ее взял?
Он протянул руку по направлению к Альберту, и его длинные узловатые пальцы судорожно закорючились, как когти хищной птицы.
— Отдай! — повторил он.
Рука уже касалась книги… Еще секунда — и все рабочие, бывшие на дворе, чиновник с пергаментом, оба ландскнехта — все вытаращили глаза от неожиданности, удивления и ужаса: несчастный еврей взвился вдруг на воздух и, покружившись там некоторое время, подобно тряпке подхваченной вихрем, опустился плавно и медленно на кровлю дома.
Он успел прохрипеть только:
— Дайте мне лестницу…
И сейчас же потерял сознание… Так что потом, когда его сняли с крыши, пришлось бежать за цирюльником, чтобы пустить ему кровь.
А Альберт тем временем был уже далеко от своего дома.
Он шел сам не зная куда, из улицы в улицу, держа под мышкой единственное теперь свое достояние — эту толстую старую книгу.
II.
Стеклянная льдинка
править
Блуждая по городу, Альберт незаметно для самого себя забрел на толкучий рынок.
Тут под деревянными и холщовыми навесами торговали разною рухлядью — носильным старым платьем, старой посудой, старым оружием, старыми книгами и картинами.
Когда Альберт проходил мимо одной такой лавочки со старыми книгами и картинами, сидевший в лавочке торговец окликнул его:
— Молодой человек, погодите!
И, сдвинув очки на лоб, торговец перегнулся через стойку, протянул вперед руку и, поманив пальцем книгу, бывшую под мышкой у Альберта, будто она была живая, сказал:
— Слушайте, что это у вас такое? Дайте-ка ее сюда!
На Альберта он не взглянул даже… Пристально сдвинув седые нависшие брови, он все смотрел на книгу и тогда только перестал шевелить указательным пальцем, когда Альберт вплотную подошел к стойке…
— Дайте-ка, — повторил он, снова опуская очки на переносицу, и откашлялся.
Усмехнувшись про себя, Альберт подал ему книгу. Он ожидал, что и этот торговец, пожалуй, не хуже старичка еврея, взовьется на воздух и зацепится за какую-нибудь трубу или шпиль на крыше… На этот раз однако с книгой обошлось благополучно. Она позволила развернуть себя посредине, ничем не выдав таинственной силы, скрытой в ней.
Торговец перевернул несколько страниц и вдруг схватил очень больно Альберта за руку и притянул к себе, потом как раньше сдвинул очки на лоб, словно для того, чтобы Альберт мог яснее разглядеть его маленькие, бесцветные, в мелких морщинах глазки. Даже брови он приподнял вслед за очками и почти одновременно с очками. Прямо в глаза он уставился на Альберта…
— Ну? — сказал Альберт.
— А вот, — произнес торговец и, осторожно взяв за уголок лежавший между страницами книги кусок тонкого пергамента, приподнял его и несколько раз встряхнул им в воздухе. — Неужели вы не заметили здесь этого?
И сейчас же, приложив к кончику носа указательный палец, еще выше вздернул брови и проговорил.
— О-о-о!..
На секунду он умолк, потом продолжал:
— Отслужите пять обеден, что вы напали на честного человека. Ведь это знаете, что такое? Это — вексель, по которому вы можете получить с одного здешнего купца весьма порядочную сумму денег.
И он прищелкнул языком и прищурил один глаз.
— Если это вексель, — сказал Альберт, — то купите его у меня хоть за половину цены. Я сейчас очень нуждаюсь в деньгах.
В самом деле, это ведь совсем не его дело было возиться с векселями. По крайней мере так он думал.
— Хорошо, — сказал торговец и, хотя он называл себя честным человеком, тут же выдал Альберту именно как раз половинную сумму — ни больше, ни меньше.
Вместе с деньгами он вернул ему и книгу.
— Сохраните ее на память, — сказал он ему при этом, — так как она принесла вам счастье.
Это, разумеется была большая любезность с его стороны, потому что в книге, кто ее знает, могли оказаться и еще векселя.
Чтобы не остаться в долгу, Альберт предложил ему выбрать для себя из того хлама, который у него был навален на прилавке, какую-нибудь вещицу, обещая хорошо за нее заплатить.
Между разными старыми статуэтками, между поломанными подсвечниками, ларчиками, кинжалами без ножен и ножнами без кинжалов внимание его привлек кусочек толстого стекла, удивительно похожего на лед. Увидев его, Альберт воскликнул даже:
— Смотрите, зачем у вас эта льдинка?
— Как бы да не так! — сказал торговец и, взяв стекло, поднес его к глазам Альберта. — Посмотрите-ка, молодой человек, какая там внутри красавица!
И сейчас же сделал хитрые глаза и усмехнулся:
— Хе-хе…
Альберт в полном недоумении смотрел на это произведение какого-то, очевидно, гениального мастера. Стекло давало действительно полную иллюзию небольшой льдинки. А внутри льдинки, как в замерзшей лужице, распустив длинные волосы, бледная, с закрытыми глазами, на маленьком камешке зеленого цвета сидела маленькая-маленькая русалка.
Казалось, она уснула, охваченная холодом, уснула вместе с этим своим миниатюрным озерцом.
И казалось в то же время, что она не умерла, как умирают все люди, а именно спит и проснется, когда придет весна и растает эта льдинка.
— Я плачу за эту русалку вот сколько, — сказал Альберт и, вынув из кармана горсть золотых, не считая, высыпал их на скамейку перед торговцем.
Затем, забрав свою покупку, он покинул толкучий рынок с определенным теперь уже намерением — подыскать себе где-либо на окраине города небольшую комнатку, где бы он мог прожить месяц или два, пока не найдет себе какого-нибудь дела.
Денег у него только и было, что небольшая сумма оставшаяся от того, что он получил за вексель.
Ему не долго пришлось искать пристанища.
На краю города, почти на выезде, он набрел на одиноко стоявшую среди огромного пустыря харчевню, заплатил деньги вперед за неделю и получил на эту неделю в свое распоряжение довольно просторную комнату с кроватью, столом и покойным креслом перед столом.
Наступал уже вечер.
Он приказал подать себе свечку и при свете ее принялся рассматривать свою книгу.
Заголовок книги заинтересовал его сразу. Он гласил:
В книге оказалось множество рисунков и множество статей. Перелистывая страницу за страницей, Альберт наткнулся на рисунок, изображавший спящую русалку на дне моря или озера. Русалка сидела на камне испускавшем лучи.
Взглянув на рисунок, Альберт невольно вздрогнул.
Русалка показалась ему удивительно похожей на маленькую русалочку внутри того стеклянного осколка, что он купил сегодня на толкучке.
Под рисунком стояла подпись:
Ниже подписи стояла приписка:
Альберт нашел 246-ю страницу и прочел:
Это была очень любопытная история.
С весьма понятным сердечным волнением Альберт принялся за чтение.
Вот что узнал он о принцессе Ванде.
III.
История принцессы Ванды
править
На берегу одного моря жил бедный король. Он был так беден, что иногда, когда ходил в воскресенье в церковь, занимал на свечки у кого-нибудь из своих подданных.
А подданных у него было, что называется, в обрез — всего каких-нибудь пятьсот-шестьсот душ.
Было бы, разумеется, очень хорошо, когда бы эти шестьсот человек занимались, например, торговлей или служили на хороших местах и получали приличное жалованье…
Каждый из них тогда мог бы уделить частичку из своих заработков в королевскую казну.
Но, к сожалению, между ними не было даже ни одного письмоводителя, ни одного приказчика. Как известно, очень приличное вознаграждение за свой труд получают иногда именно приказчики.
И король бывало говорил:
— Эх, братцы, хоть бы кто-нибудь из вас вышел, наконец, в люди… А то посудите сами…
И тут он возьмет бывало и приподнимет ногу и так грустно вздохнет при этом, показывая подметку своей туфли, что на него жалко было глядеть.
Нужно сказать, что раз как-то подданные в день его именин сложились и купили ему туфли. Но это было так давно, что подданные сами забыли, когда это было. Туфли с тех пор успели окончательно истрепаться и походили скорее на кожаные чулки, чем на туфли.
Бедный король!
Правда, у него была еще одна пара туфель, но ту он одевал только по большим праздникам.
Так же обстояло дело и с его гардеробом. Даже корона, которую он носил вместо шляпы, нуждалась в постоянной чистке, так как была медная, а не золотая, как у иных порядочных королей.
И он сам ежедневно оттирал ее песком, смешанным с толченым мелом.
Вообще жизнь королю была бы совсем не в радость, если бы Бог не наделил его красавицей дочерью, Вандой.
Он говорил про Ванду своим подданным:
— Это мое единственное утешение.
А подданные отвечали ему на это в один голос:
— И наше тоже, ваше королевское величество.
И так как король знал, что они говорят совершенно искренно, то он в иные минуты считал себя самым счастливейшим королем в мире.
В эти минуты он забывал и про свои стоптанные туфли, и про свою медную корону.
Слух об удивительной красоте Ванды скоро дошел до одного короля, который кроме того еще был и волшебник.
Вместо коней у этого короля на конюшне стояли крылатые драконы. Их, разумеется, нужно было так же расчесывать волосяной щеткой, как обыкновенных лошадей и мазать им когти копытною мазью.
За драконами ходил конюх, но тоже волшебный, как и сами драконы… И это, конечно, только я говорю «конюх», а по настоящему его звали «драконник».
Да его собственно и не совсем ловко было бы называть конюхом уже по тому одному, что он был ни больше, ни меньше как обыкновенная жаба, только такого огромного роста, что понадобилось выстроить особый дом, где бы он мог жить под полом.
И вот однажды волшебный король сказал ему:
— А ну-ка, братец, оседлай-ка мне одного дракончика помоложе, да побыстрей.
— Сию минуту-с, — ответила жаба и заскакала в конюшню.
Через полчаса дракон был готов.
Волшебный король сел на него верхом и, вытащив из-за голенища плеть, вытянул его изо всех сил по шее.
Дракон взвился на воздух и полетел как стрела. Полет его был так быстр, что у короля дух захватило.
Через час волшебный король был уже на берегу моря, где обитал бедный король.
Бедный король как раз в это время обедал.
Он сидел недалеко от своего дома под старым дубом на скамейке за круглым столом, врытым прямо в землю.
На столе стояли миска с стерляжьей ухой, графин с квасом, две тарелки, перечница, солонка и еще кое-какая посуда.
Королю прислуживал старый слуга, одетый в весьма поношенное платье.
Завидев волшебного короля, летящим над морем, слуга едва не выронил из рук сковородку с жареными карасями, потому что никогда в жизни, как он потом рассказывал, с ним не случалось ничего подобного.
Он сказал только:
— Смотрите, ваше величество, не поперхнитесь только от неожиданности и не подавитесь, сохрани Бог, костью.
Между тем волшебный король, опустившись на землю, спрыгнул с дракона и, привязав его веревочкой к колку, служившему для того чтобы приковывать на ночь лодки, направился прямо к бедному королю.
— Я наслышался много, — начал он прямо, — о красоте, вашей дочери и хотел бы на ней жениться.
— О-о! — проговорил потихоньку слуга бедного короля и, нагнувшись к плечу своего господина, будто для того, чтобы поправить узел на салфетке, шепнул ему на ухо: --Остерегайтесь, ваше величество, это волшебник… Разве вы не чувствуете, как от него пахнет серой?
Король потянул воздух носом и действительно ощутил запах серы.
«Что за гадость! — подумал он. — Впрочем у него может быть в кармане серные спички?»
— Я жду ответа, — сказал волшебный король и добавил: — если вы мне отдадите вашу дочь, то я куплю вам новую корону, а то, посмотрите, на кого вы похожи! У вас не корона, а какая-то кастрюля….
Бедный король едва не сказал было «хорошо», — уж очень ему хотелось иметь новую корону. Однако он вовремя опомнился и, вместо того, чтобы ответить что-нибудь волшебному королю, сунул в рот ложку… Это было придумано очень ловко, потому что он уже открыл рот для ответа.
— А я было думал, — нахмурившись приговорил волшебный король, — что вы хотите сказать мне что-то.
Бедный король проглотил то, что было на ложке и сказал:
— Гм!..
Волшебный король нахмурился еще больше.
— Отвечайте! — крикнул он.
Бедный король собрался с духом и твердо произнес:
— Нет, не отдам я за вас свою дочь.
— Почему?
— Вы — волшебник.
Лицо у волшебного короля сразу стало зеленое, как тина…
— Тогда, — крикнул он, — я возьму ее насильно!
В эту минуту из королевского дома выбежала принцесса Ванда…
Стоя в сенях, она не пропустила ни одного слова из разговора своего отца с волшебным королем и решила сразу лучше умереть, чем стать женою волшебника.
В нескольких шагах от нее синело море… О берег плескались волны.
Не раздумывая много, она бросилась с берега вниз головой и в мгновение ока скрылась под водой.
Волшебный король из зеленого стал черным.
Быстро подбежав к берегу, он простер над морем руки и стал читать заклинание.
Он заклинал море, чтобы оно замерзло вместе с принцессой Вандой, и принцесса Ванда вернулась бы к жизни только тогда, когда растает море.
Он хотел, вероятно, чтобы принцесса не захлебнулась, так как тогда, конечно, уж никакая сила не возвратила бы ей жизни.
И действительно море замерзло.
Сквозь лед виднелась Ванда, сидевшая на дне с закрытыми глазами и распущенными волосами, неподвижная как статуя.
— О, как она красива! — воскликнул волшебный король, и у него мелькнула мысль превратить все море силой своего волшебства в маленькую льдинку.
Он хотел иметь Ванду постоянно перед собою.
Сделать так, чтобы море растаяло он имел власть только с наступлением весны. Но в той стране, где он жил, уже скоро должна была наступить весна. Он намеревался увезти все море с собой в кармане и прочитать дома новое заклинание.
Тогда растаяло бы море, он приказал бы водолазам достать Ванду из его глубин и привел бы ее в чувство.
Снова он простер руки над морем.
Глаза его заблестели, на щеках загорелся румянец.
Он шептал что-то, и его шепот раздавался далеко по морю, как шум прибрежных камышей.
Море стало уменьшаться в размере. Оно словно таяло или обгорало по краям… Обнажилось дно, и скоро посреди огромной песчаной равнины над которой еще недавно шумели волны, остался маленький кусочек льда, подобный осколку стекла.
Волшебный король спустился с берега вниз и уже подобрал полы своей мантии, намереваясь бежать что было духу за драгоценной льдинкой, но как раз в эту минуту к нему сзади подкрался слуга бедного короля и со всего размаху хватил его сковородкой по затылку.
На слугу бедного короля страшно было глядеть… Казалось, он готов был растерзать волшебного короля.
Скрежеща зубами, он кричал:
— Королевну у нас заморозил, а теперь и всю рыбку вместе с нею хочешь стащить!
Еще раз он размахнулся и еще раз ударил волшебного короля.
Сковородка разлетелась вдребезги.
Тогда он стал поднимать осколки с земли и швырять ими, нужно сказать, довольно метко в волшебника.
Дело окончилось очень скверно для волшебного короля: он потерял память.
Слуга бедного короля до самой смерти не мог забыть, как волшебный король, повернувшись к нему, воскликнул:
— О, бездельник! Что ты со мной наделал! Я забыл теперь все свои заклинания…
Приставив ко лбу палец, он долго стоял так опустив голову, затем отнял от лба палец, махнул рукою и сказал:
— Нет, и то видно позабыл.
После чего сел на дракона и улетел, позабыв, как и следовало ожидать, захватить с собой так чудесно заколдованную принцессу.
Бедный король, разумеется, не мог снять чар со своей дочери и своего моря.
Все его подданные разбрелись кто куда, сам он поступил на службу к своему соседу, тоже королю, только побогаче, чем он.
Льдинку с принцессой он, конечно, захватил с собой, но года через два она у него пропала.
Ее стащил приставленный к нему слуга и продал за какие-то пустяки старьевщику.
С тех пор льдинку уже никто не видел… А между тем в этой книге приводится заклинание, при помощи которого можно снова и принцессу и ее море возвратить к жизни…
На этом оканчивалась история принцессы Ванды.
С лихорадочною поспешностью Альберт стал искать заклинание, о котором упоминалось в конце «истории».
Он нашел его во второй части книги в «отделе заклинаний».
Он хотел было тут же произнести его, так как теперь уже более не сомневался, что вещица, купленная сегодня им на толкучке, именно и есть принцесса Ванда. Однако, он во-время схватился за ум.
Во-первых, если бы ему удалось разбудить море к жизни, оно в один момент залило бы и всю корчму и весь пустырь; а во-вторых, вряд ли ему удалось бы собственными силами спасти принцессу.
Зато на другой день он собрал свои пожитки и отправился в одно государство, где, как он знал, давно уже ощущался недостаток в воде для орошения полей.
В этом государстве только и была всего на всего одна речонка, да и то такая, что, как говорится, воробью по колено.
Явившись к королю этого государства, он сказал:
— Желаете ли вы, ваше королевское величество, иметь у себя за сущие пустяки целое море?
— Конечно, — ответил король, — а ты это можешь?
— Могу.
— Что же ты хочешь за это?
— Мне нужно всего на-всего только несколько человек, которые могли бы хорошо нырять. Выпишите их из какого-нибудь морского государства.
— Хорошо, — сказал король и отправил гонцов искать знающих свое дело водолазов.
Водолазы скоро явились.
Альберт объяснил им, что от них требуется, и, положив льдинку посреди одной долины, достаточной для того, чтобы служить дном обширному морю, стал читать заклинание.
И вот из-под льдинки побежали ручьи, едва заметные, тоненькие, как струйки дождя.
Но по мере того, как он читал заклинание, струйки становились все полноводнее и наконец заревели бурными потоками…
Долина покрылась водой.
Внимательно следя за происходящим перед его глазами, Альберт увидел вдруг недалеко от берега тоненькую ручку, на мгновение мелькнувшую из воды.
Он крикнул водолазам, и те один за другим бросились в воду.
Секунду спустя один из них показался на поверхности воды, держа в руках девушку ослепительной красоты.
Дальше мне нечего говорить.
Королевский врач привел Ванду в чувство. А на другой же день Ванду и Альберта повенчали в дворцовой церкви.
