Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ
правитьТОМЪ ОДИННАДЦАТЫЙ
правитьВОЛЧЬЯ ПѢСНЯ.
Очеркъ.
править
I.
правитьКороткій зимній день уже начиналъ смеркаться. На улицѣ вьюга такъ и завывала, какъ голодный звѣрь. Когда Сила Мокинъ вышелъ изъ своей избенки, онъ едва устоялъ на ногахъ, — вѣтеръ такъ и рвалъ. Правда, что Мокинъ плохо держался на ногахъ, которыя были застужены на тяжелой промысловой работѣ, когда приходилось по цѣлымъ днямъ стоять въ ледяной водѣ. Все это и сказалось. Теперь Мокинъ уже не могъ работать, а промышлялъ разными дѣлами. Въ Кужву (въ Среднемъ Уралѣ) наѣзжали постоянно золотопромышленники, искавшіе счастья, и Мокинъ являлся однимъ изъ первыхъ, долго топтался на одномъ мѣстѣ и потомъ сообщалъ таинственнымъ образомъ:
— А у меня есть на примѣтѣ одно мѣстечко…
Затѣмъ онъ таинственно добывалъ изъ-за пазухи или изъ-за голенища тряпочку, въ которой были завернуты «знаки»: въ одной тряпочкѣ нѣсколько долей розсыпного золота, въ другой — кварцъ съ крашеннымъ въ него золотомъ, въ третьей — съ ползолотника платины. И разговоръ шелъ короткій:
— Вѣрное дѣльце, ваше степенство! Вотъ какъ будете благодарить Силу Мокина…
Въ Гороблагодатскомъ казенномъ округѣ всѣ земли были открыты для частной золотопромышленности, и развилась настоящая золотая лихорадка. Нѣкоторымъ повезло, и эти счастливцы являлись живымъ примѣромъ для всѣхъ остальныхъ. Въ Кушвѣ, какъ въ центрѣ всего Гороблагодатскаго округа, складывались цѣлыя легенды, какъ отыскивали золото, причемъ исторія повторялась съ небольшими варіантами одна и та же: пришелъ мужичокъ, вытащилъ изъ-за пазухи грязную тряпочку, и т. д. О тѣхъ, кто прогоралъ на промыслахъ, быстро забывали, какъ забываютъ дурной сонъ. Сначала мужички, дѣйствительно, говорили правду, и если случалось обмануть, то не по своей винѣ. Такое ужъ азартное дѣло, что они сами начинали вѣрить въ свои «знаки» и разныя завѣтныя мѣста. Потомъ явились мужички похитрѣе, которые уже завѣдомо шли на обманъ, только бы соврать получше да сорвать задатокъ. Лучше всѣхъ въ этомъ отношеніи проявилъ себя Сила Мокинъ, обманывавшій направо и налѣво. У него прежде всего была подкупающая наружность — широкое бородатое лицо, смотрѣвшіе такъ прямо глаза; а потомъ Сила Мокинъ не лазилъ за словомъ въ карманъ и умѣлъ заговорить зубы кому угодно, только слушай.
Въ «казенное время», когда дѣлали развѣдки золота казенные инженеры, Мокинъ участвовалъ въ поисковыхъ партіяхъ и хлебнулъ горя досыта, вмѣстѣ съ другими, приписанными къ казеннымъ заводамъ, крестьянами и мастеровыми. Время было строгое, и казенное дѣло велось на военную ногу. Чуть что — сейчасъ казаки пропишутъ такую баню, что не скоро забудешь. Именно въ это время Мокинъ набрался всякихъ свѣдѣній по золотому дѣлу и зналъ всѣ мѣста кругомъ не на одну сотню верстъ, чѣмъ и воспользовался впослѣдствіи, когда явились частные золотопромышленники, а онъ обезножилъ, какъ опоенная лошадь. Нужно и то сказать, что у Мокина была необыкновенная память: разъ онъ увидѣлъ или услышалъ — точно топоромъ зарубилъ.
Удивительнѣе всего было то, что нѣсколько изъ указанныхъ имъ мѣстъ «оправдали себя», т.-е. въ нихъ нашли обѣщанное золото. Другіе мужики, промышлявшіе обманомъ золотопромышленниковъ, часто корили за это Мокина.
— Прохарчилъ опять мѣстечко, безногій чортъ!.. Этакъ скоро и житья не будетъ нашему брату. Всѣ на тебя пальцами указываютъ…
— А кто его зналъ, что тамъ золото оправдается! — говорилъ Мокинъ, разводя руками. — Зря сболтнулъ, за красный билетъ, а оно вонъ что вышло… Не моя причина, ежели у меня на золото рука легкая…
Вообще Сила Мокинъ пользовался извѣстной репутаціей, и чѣмъ онъ больше вралъ, тѣмъ больше ему вѣрили. Послѣднее удивляло даже самого Мокина, когда онъ повторялъ, какъ урокъ, всѣмъ одно и то же. Люди, ослѣпленные жаждой быстрой наживы, точно теряли умъ отъ одного слова «золото».
Такъ промышлялъ Мокинъ больше десяти лѣтъ и жилъ себѣ помаленьку, хотя и случалось иногда голодать, когда не было работы. Надо же, въ самомъ дѣлѣ, какъ-нибудь жить, а у купцовъ, все равно, деньги дикія. Но года два, какъ дѣла у Мокина пошли совсѣмъ плохо, и счастье точно откачнулось отъ него. Придетъ, начинаетъ врать — и ничего не выходитъ.
— Сбѣсились проклятые купцы… — ругался Мокинъ. — Все равно, кому-нибудь другому повѣрятъ.
Такъ и выходило, что вѣрили другимъ, и эти другіе получали задатки.
— Знаемъ ты тебя, сахара! — говорили Мокину купцы и прибавляли: — тебѣ, первое дѣло, шею нужно накостылять, старому чорту, чтобы не обманывалъ публику.
— Ахъ, Бож-же мой!.. да я… да провалиться сейчасъ на этомъ самомъ мѣстѣ, ежели я…
— Ладно, разговаривай!..
Очевидно, всю практику у Мокина отбили болѣе счастливые конкуренты, которые умѣли говорить другія, болѣе убѣдительныя слова. Старику приходилось все болѣе и болѣе голодать, одежонка обносилась, изба тоже сдѣлалась холодной — одно шло къ одному.
II.
править— Эхъ, какая непогодь! — ворчалъ Мокинъ, чувствуя, какъ холодный вѣтеръ точно ощупывалъ его дырявую шубенку, чтобы проморозить до самой души. — Ну, братъ, шалишь!… Вотъ ужо такую шубу себѣ укупимъ… да.
Въ послѣдніе годы завѣтной мечтой Мокина была шуба. Да, настоящая шуба изъ лохматой и жесткой степной овчины. Онъ, размечтавшись о будущемъ, даже чувствовалъ крѣпкій дубленый запахъ отъ этой шубы и скрытую въ ней благодатную теплоту. Вѣдь Сила Мокинъ мерзъ и колѣлъ отъ холода цѣлую жизнь, но тогда былъ молодъ, а сейчасъ стало не подъ силу. Другой мечтой Силы Мокина было «горяченькое». Раньше онъ могъ питаться однимъ хлѣбомъ, а сейчасъ его мучилъ голодъ. Хорошо бы пшенную кашку сварить, горошницу, картошки поджарить, щи изъ крупы…
Сила Мокинъ шелъ и мечталъ. Да, плохо его дѣло. Главное, старость начала одолѣвать. Того гляди, и помирать пора… Долго крѣпился старикъ, но дальше стало невмоготу, и онъ рѣшилъ пустить послѣднее средство, которое берегъ про запасъ. У него, дѣйствительно, было одно завѣтное мѣстечко съ самымъ вѣрнымъ золотомъ, но онъ его берегъ про черный день, чтобы продать навѣрняка. Когда-то думалъ, что сдѣлаетъ заявку самъ; но заявка стоила не меньше сотеннаго билета, да жди годъ или два отвода — хлопотамъ бѣдному человѣку и конца-краю не будетъ. Нужда и нездоровье заставили прибѣгнуть къ послѣднему средству.
— Прямо приду къ Ивану Митричу и скажу: на, получай, твое, значитъ, счастье! — думалъ Мокинъ, съ трудомъ вытаскивая ноги изъ снѣга. — Не въ мочь стало…
Иванъ Митричъ былъ великой силой. Онъ покупалъ и продавалъ пріиски десятками, и желающіе попытать золотого счастья обращались теперь уже прямо къ нему, избѣгая измотавшихся мужиковъ, обманывавшихъ направо и налѣво. Въ нѣсколько лѣтъ Иванъ Митричъ разбогатѣлъ и забралъ великую силу. У него явился новый полукаменный двухъэтажный домъ, свои лошади а всѣ остальные атрибуты туго сколоченнаго счастья,
На счастье Монина, Иванъ Митричъ оказался дома. Это былъ плотный, румяный мужчина, ходившій въ «трухмальныхъ» рубахахъ. Онъ узналъ Молина и весело проговорилъ:
— Ну, каково прыгаешь, старичокъ?
— Не до прыганья, Иванъ Митричъ… Болѣсть одолѣла, работать не могу, ѣсть нечего… Изнищалъ въ конецъ. Вотъ пришелъ къ тебѣ поговорить…
— Мѣстечкомъ обмануть хочешь?
— Зачѣмъ обманывать, Иванъ Митричъ?… Грѣшно обманывать. Прежде по малодушеству случалось, а нынче мы этимъ дѣломъ не занимаемся —
— Такъ, такъ… Заговаривай зубы, старичокъ! Ну, какъ дальше?
— А все то же, Иванъ Митричъ… Про запасъ оставлялъ мѣстечко, ну, а ужъ теперь вконецъ устигла нужда… Хоть по міру итти, такъ въ самую пору. Обносился, ѣсть нечего.
Иванъ Митричъ громко расхохотался.
— Ха-ха… Была у волка одна пѣсня, да и ту ты перенялъ? — говорилъ онъ.
— Въ самый разъ, Иванъ Митричъ: истинно волкомъ вою…
— Такъ ужъ ты того, Сила, кого-нибудь другого обманывать иди, а меня не разжалобишь. Стара штука…
— Иванъ Митричъ… ахъ, Боже мой… Да я… вотъ съ мѣста не сойти, ежели обману…
— Ладно, ладно… У васъ у всѣхъ и слова-то одинаковыя…
— Да вѣдь мы чужестранныхъ купцовъ обманывали, Иванъ Митричъ, а тебя-то гдѣ обмануть!
Иванъ Митричъ хохоталъ до слезъ. Очень ужъ просто хотѣлъ обмануть его вороватый мужичонка.
— Вотъ что я тебѣ скажу, Сила, — заговорилъ онъ, вытирая глаза шелковымъ платкомъ. — Покажи мнѣ къ примѣру, какъ будто ты говоришь сущую правду….
— Иванъ Митричъ, голубчикъ, да я…
— Нѣтъ, не выходитъ. Ну-ка, еще попробуй… Припомни, какъ прежде обманывалъ другихъ, и говори. Двугривенный за труды получишь…
— Да, Иванъ Митричъ, будь отцомъ роднымъ… Правильное мѣсто, самъ хотѣлъ заявку дѣлать…
— Такъ, такъ… Дальше валяй.
— Не хватило, значитъ, силы-мочи… И мѣсто-то совсѣмъ близко, вскрыша верховика до песковъ всего два аршина, рѣчка поблизости… Знаки правильные; со ста пудовъ песку будетъ падать вѣрныхъ долей шестьдесятъ. Богачество… А главная причина въ томъ, что совсѣмъ близкое мѣсто, прямо рукой подать. Другіе протчіе народы все дальше идутъ, точно золото схоронилось въ какой трущобѣ; а оно совсѣмъ близко, подъ носомъ… Потому и осталось, что близко.
— Валяй, валяй… Совсѣмъ похоже на правду. Ну, такъ ты, значитъ, продаешь мѣсто?
— И даже очень, Иванъ Митричъ… Задатку дашь, если милость будетъ, ну, пятъ красныхъ бумажекъ, а тамъ, глядя по дѣлу, не обидишь старика…
— Значитъ, пай хочешь получить?
— Какой тамъ пай!.. Какъ твоя милость пожалѣетъ старика — вотъ и весь пай.
— Ну, а гдѣ мѣсто-то?
Сила Мокинъ замялся.
— Сказать оно, конечно, отчего не сказать, Иванъ Митричъ, только ты мнѣ сперва задатокъ выдай?.. пять красненькихъ… Ну, тогда и сурьезный разговоръ будетъ.
Иванъ Митричъ такъ и прыснулъ отъ смѣха. Все старикъ говорилъ, какъ правду, а тутъ и сорвался.
— Нѣтъ, не вышло у тебя подъ конецъ, Сила1
— Иванъ Митричъ, да сейчасъ провалиться, ежели вру. Ахъ, Боже мой!..
Иванъ Митричъ сунулъ ему обѣщанный двугривенный и велѣлъ убираться.
— Нѣтъ, прежде ты лучше умѣлъ подъ правду говорить, а сейчасъ ничего не выходитъ.
III.
правитьСтарикъ Мокинъ вышелъ отъ Ивана Митрича въ какомъ-то туманѣ. У него даже передъ глазами рябило. А вьюга такъ и выла, точно хотѣла смести съ лица земли стараго промысловаго волка.
«За что, Господи?» — думалъ онъ, напрасно перебирая въ умѣ, къ кому бы еще ему зайти.
Время стояло зимнее, глухое, а золотопромышленники наѣзжали въ Кушву только подъ весну, о Великомъ постѣ. Итти домой, чтобы голодать и зябнуть — не стоило. Лучше ужъ околѣть на улицѣ, какъ бездомной собакѣ.
— Развѣ толкнуться къ Пашкѣ Горбунову? Еще, пожалуй, съ шею попадетъ, ежели подъ пьяную руку…
Но выбирать было не изъ чего, и Сила Мокинъ потащился на другой конецъ завода, черезъ плотину. Прежде у Мокина съ Пашкой бывали дѣла, т.-е. Мокинъ обманывалъ Пашку. Впрочемъ, и другіе тоже его обманывали. Пашка уже лѣтъ пять, какъ прогорѣлъ окончательно и періодически пилъ запоемъ. Когда-то богатый купеческій домъ, устроенный такъ же, какъ и у Ивана Митрича, быстро ветшалъ, и половина оконъ была закрыта наглухо ставнями. Калитка стояла открытой, — на дворѣ нечего было взять не то, что ворамъ, а и самому хозяину. Въ кабинетъ виднѣлся, впрочемъ, огонь, и Мокинъ отправился на кухню, чтобы вызнать предварительно, въ какомъ видѣ хозяинъ.
— Въ самомъ лучшемъ видѣ… — сурово объяснила старуха-кухарка.
Когда-то Горбуновскій домъ былъ полная чаша, а сейчасъ изъ каждаго угла вѣяло мерзостью запустѣнія. Жену и дѣтей Пашка выгналъ и жилъ совершенно одинъ, пропивая послѣднее. Мокинъ помнилъ расположеніе комнатъ и ощупью добрался до хозяйскаго кабинета. Пашка лежалъ на диванѣ съ папироской. Онъ повернулъ свое опухшее отъ пьянства лицо и спросилъ:
— Тебѣ чего нужно, идолъ?
— Павелъ Мартынычъ, до вашей милости…
— Ахъ, ты… Подходи ближе, — я тебя тресну, а то лѣнь подниматься.
— Виноватъ, Павелъ Мартынычъ… Дѣйствительно, былъ такой грѣхъ: всего два раза обманулъ тебя. Хотѣлъ еще въ третій разъ обмануть, да ты тогда чуть меня не убилъ…
— И слѣдовало убить… Такъ ты сейчасъ опять меня пришелъ обманывать? Убирайся… растерзаю…
— Какой же это разговоръ, Павелъ Мартынычъ?.. развѣ бы я несмѣлъ, ежели что… А мѣстечко, дѣйствительно, есть… Я сейчасъ отъ Ивана Митрича… Прогналъ онъ меня. «Не умѣешь, гритъ, правду говорить, а ступай, гритъ, по-волчьи повой». Охъ, трудно, Павелъ Мартынычъ… А мѣстечко-то совсѣмъ правильное, для себя берегъ. Ну, а теперь не къ чему стало и беречь… Помирать приходится…
Пашка засмѣялся, какъ давеча Иванъ Митричъ.
— Ну, ну, ври дальше, старый чортъ!..
— Нечего мнѣ врать: весь тутъ, дома ничего не оставилъ…
Покоры враньемъ наконецъ озлобили старика, и онъ началъ ругаться.
— Ничего вы всѣ-то не понимаете! — кричалъ онъ. — Когда вралъ, такъ всѣ вѣрили; а когда говорю правду, такъ не вѣрите… да. А сами, какъ слѣпые котята у чашки съ молокомъ; надо каждаго рыломъ тыкать въ молоко…
Этотъ взрывъ негодованія развеселилъ Пашку, Онъ удушливо хохоталъ, запрокинувъ голову. Вотъ такъ старичокъ, истинно сказать — уважилъ.
— Ай, дѣдка! Ну, позолоти еще… Ахъ, прокуратъ!.. Совсѣмъ позабылъ, какъ и обманываютъ добрыхъ людей… Прежде-то куда лучше обманывалъ. Похоже было на правду… Съ меня два раза тогда содралъ задатки. Ну, ну, дѣлай!..
Мокинъ впалъ въ бѣшенство. Онъ бросилъ свою рваную шапчонку оземь и какъ-то захрипѣлъ:
— Я?!.. вру?!.. Да вы, идолы, развѣ можете понимать что-нибудь?!.. На нашемъ мужицкомъ горбѣ выѣзжали всю жисть… Кровопивцы вы, вотъ что… Вамъ вотъ смѣшно, когда правду говорятъ…
— А ну, скажи, гдѣ золото?
— И скажу…
— Да я и самъ, знаю твое мѣсто… Такъ и называется: не положилъ — не ищи.
— А вотъ и врешь, Павелъ Мартынычъ… Теперь ужъ, видно, я надъ тобой посмѣюсь.
— А ну, посмѣйся…
Мокинъ имѣлъ ужасный видъ. Блѣдный, съ округлившимися, глазами, онъ весь трясся, какъ въ жестокой лихорадкѣ.
— Я?!.. я вру?!.. — бормоталъ онъ въ изступленіи.
— Да ты мѣсто-то укажи… Соври еще разокъ, — вѣдь не дорого дано.
Старикъ подошелъ къ нему совсѣмъ близко и съ пѣной у рта проговорилъ:
— Про Кривые-Лужки слыхивалъ? Всего-то верстовъ съ десять… Ну, тамъ еще старые казенные ширпы остались… у ключика, гдѣ потокъ на-двое расходится…
— Будетъ, будетъ, уморилъ!.. Да кто Кривыхъ-Лужковъ не знаетъ? Ахъ, ты, прокуратъ, чѣмъ надуть хотѣлъ…
Старикъ хотѣлъ еще что-то сказать, по только махнулъ рукой. Онъ поднялъ свою шапку съ полу, нахлобучилъ ее и, по оглядываясь, вышелъ, какъ пьяный.
Утромъ его нашли замерзшимъ на заводскомъ пруду. Старикъ, вѣроятно, выбралъ дорогу поближе, обезсилѣлъ и замерзъ.
Пашка Горбуновъ сдѣлалъ заявку въ Кривыхъ-Лужкахъ и снова разбогатѣлъ.
1890.