Вокруг Луны (Верн; 1869)/ДО

Вокруг Луны
авторъ Жюль Верн, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: фр. Autour de la Lune, опубл.: 1869. — Источникъ: «Русскій Вѣстникъ», №№ 11-12, 1869. [1]; az.lib.ru

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ РУССКОМУ ВѢСТНИКУ.

ВОКРУГЪ ЛУНЫ

РАЗКАЗЪ ЖЮЛЯ ВЕРНА. ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО. МОСКВА. Въ Университетской типографіи, на Страстномъ бульварѣ. 1869.

Это новое, только что оконченное печатаніемъ на столбцахъ Journal des Débats, произведеніе извѣстнаго автора Необыкновенныхъ путешествій есть вторая часть его любопытнаго фантастическаго очерка Отъ земли до луны, появившагося года два тому назадъ, и содержаніе котораго пересказано во вступительной главѣ настоящаго сочиненія. Новое произведеніе отличается тѣми же достоинствами какъ и прежніе труды остроумнаго автора, умѣвшаго создать новый родъ ученой беллетристики. Изображая фантастическія странствованія въ мѣста въ дѣйствительности недоступныя человѣку, на полюсы, къ центру земли, въ воздушныя и даже междупланетныя пространства, онъ умѣетъ придать описанію замѣчательный оттѣнокъ вѣроятности и успѣваетъ сообщить множество живо, блестяще и вмѣстѣ точно изложенныхъ научныхъ свѣдѣній.

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ ГЛАВА,
вкратцѣ излагающая первую часть этого сочиненія а служащая предисловіемъ ко второй.

Въ теченіи 186* года весь міръ былъ глубоко взволнованъ ученымъ предпріятіемъ, подобныхъ которому не встрѣчалось въ лѣтописяхъ науки. Члены Пушечнаго Клуба, кружка артиллеристовъ, основаннаго въ Бальтиморѣ по окончаніи Американской междуусобной войны, возымѣли мысль завести сношенія съ луной, — да, съ луной! — и послать ей ядро. Президентъ ихъ, Барбиканъ, посовѣтовавшись на этотъ счетъ съ астрономами Кембриджской обсерваторіи, принялъ всѣ мѣры необходимыя для успѣха этого необычайнаго предпріятія, призваннаго исполнимымъ по приговору большинства людей компетентныхъ. Объявивъ публичную подписку, которая въ этой странѣ, сочувствующей всему что сопряжено съ затрудненіями, доставила около тридцати милліоновъ франковъ, онъ принялся за выполненіе своихъ гигантскихъ работъ.

На основаніи мемуара составленнаго членами обсерваторіи, пушка назначенная для посылки ядра, должна быть установлена въ странѣ лежащей между 0 и 28 градусомъ сѣверной или южной широты дабы прицѣлиться въ луну въ зенитѣ. Ядро должно имѣть начальную скорость въ 12.000 ярдовъ въ секунду. Выпущенное 1го декабря, въ 11 часовъ безъ 13ти минутъ, и 20ти сeкyндъ вечера, оно должно встрѣтить луну спустя четыре дня, 5го декабря, ровно въ полночь, когда луна будетъ находиться въ своемъ перигеѣ, то-естъ на ближайшемъ разстояніи отъ земли или, точнѣе, на разстояніи 86.410 льё отъ земли.

Главные члены Пушечнаго Клуба, президентъ Барбиканъ, маіоръ Эльфистонъ, секретарь І. Т. Мастонъ и другіе ученые имѣли нѣсколько засѣданій, на которыхъ обсуждались форма и составъ ядра, устройство пушки, количество и качество пороха, которыми для того потребуются. Рѣшено было: 1) чтобы ядро имѣло форму гранаты изъ алюминія во 108 дюймовъ въ диаметрѣ и толщиной въ 12 дюймовъ въ стѣнкахъ, и вѣсомъ было въ 19.250 фунтовъ; 2) чтобы пушка была чугунная, Колумбіада, длиной въ 900 футовъ и вылитая прямо въ землѣ; 3) чтобы зарядъ состоялъ изъ 400.000 фунтовъ разрывнаго хлопка, которые, развивая шесть милліардовъ литровъ газа подъ ядромъ, легко могли бы перенести его къ лунѣ.

По рѣшеніи этихъ вопросовъ, президентъ Барбиканъ, при содѣйствіи инженера Мурчисона, избранъ мѣстность, расположенную во Флоридѣ, подъ 27°7' сѣв. широты и 5°7' зап. долготы. Здѣсь-то, по выполненіи диковинныхъ работъ, Колумбіада и была отлита съ полнымъ успѣхомъ.

Дѣло находилось въ такомъ положеніи когда произошло событіе увеличившее во сто кратъ интересъ связанный съ этимъ великимъ предпріятіемъ.

Одинъ Француз, истый Парижанинъ по своимъ фантазіямъ, художникъ остроумный и отважный, потребовалъ чтобъ его посадили въ ядро, и чтобы онъ могъ такимъ образомъ достигнуть луны и изслѣдовать земнаго спутника. Этотъ неустрашимый авантюристъ былъ Мишель Арданъ. Онъ прибылъ въ Америку, былъ повсюду принимаемъ съ восторгомъ, собиралъ митинги, а которыхъ его носили въ тріумфѣ, примирилъ президента Барбикана съ его заклятымъ врагомъ, Капитаномъ Николемъ, и въ залогъ примиренія убѣдилъ ихъ отправиться вмѣстѣ съ нимъ въ ядрѣ.

Предложеніе было поднято. Форма ядра была, измѣнена. Его сдѣлали цилиндро-коническимъ, Этотъ родъ воздушнаго вагона снабдили сильными пружинами и разбивными перегородками, которые должны были ослабить толчокъ, неиз бѣжный при выпускѣ ядра. Заготовили съѣстныхъ припасовъ на годъ, воды на нѣсколько и мѣсяцевъ, и газа на нѣсколько дней. Автоматическій снарядъ производилъ и доставлялъ количество воздуха, необходимое для дыханія трехъ путешественниковъ. Въ то же время Пушечный Клуб устраивалъ на одной изъ высочайшихъ вершинъ Скалистыхъ Горъ исполинскій телескопъ, который давалъ возможность слѣдить за ядромъ во время его полета. Все было готово.

30го ноября, въ назначенный часъ, посреди многочисленнаго стеченія публики, ядро полетѣло, и, въ первый еще разъ три человѣческія существа, оставляя земной шаръ, пускались въ междупланетныя пространства, почти съ полною увѣренностью достигнуть своей цѣли.

Эти смѣлые путешественники, Мишель Арданъ, президент Барбаканъ и капитанъ Николь, должны были совершитъ, свой переѣздъ, въ девяносто семь часовъ тринадцать минутъ и двадцать секундъ. Такимъ образомъ прибытіе ихъ на лунный дискъ должно было совершиться 5го декабря въ полночь, въ ту самую минуту когда совершится полнолуніе, а не 4го, какъ извѣстили нѣкоторыя газеты получившія неточный свѣдѣнія.

Но, — обстоятельство неожиданное! — выстрѣлъ Колумбіады непосредственнымъ слѣдствіемъ своимъ имѣлъ возмущеніе земной атмосферы и сосредоточеніе въ ней громаднаго количества паровъ. Феноменъ этотъ возбудилъ общую досаду, ибо луна въ продолженіе нѣсколькихъ ночей была сокрыта отъ взоровъ ея наблюдателей.

Достойный І. Т. Мастонъ, самый бравый изъ друзей трехъ путешественниковъ, отправился къ Скалистымъ Горамъ, въ сопровожденіи досточтимаго І. Бельфаста, директора Кембриджской обсерваторіи, и достигъ станціи Лонгсъ-Пика, гдѣ воздвигнутъ былъ телескопъ, приближавшій луну на разстояніе двухъ лъё. Почтенный секретарь Пушечнаго Клуба желалъ самъ наблюдать за воздушною колесницей своихъ отважныхъ друзей.

Скопленіе облаковъ въ атмосферѣ дѣлало невозможными наблюденія 5го, 6го, 7го, 8го, 9то и 10го декабря. Полагали даже что наблюденіе придется отложить до Зго января будущаго года, ибо луна, вступая 11го декабря въ свою послѣднюю четверть, представитъ тогда уменьшающуюся часть диска, недостаточную для того чтобы слѣдить по немъ путь ядра.

Но наконецъ, къ общему удовольствію, сильная буря очистила атмосферу въ ночь съ 11го на 12е декабря, и луна, въ половину освѣщенная, ясно обрисовалась на черномъ фонѣ неба.

Этою же ночью отправлена была, со станціи Лонгсъ-Пика, Мастономъ и Бельфастомъ телеграмма къ членамъ бюро Кембриджской обсерваторіи.

Что же гласила эта телеграмма? Она извѣщала что 11го декабря, въ 8 часовъ и 47 минутъ вечера, ядро, пущенное Колумбіадой изъ Стонъ-Гилля, замѣчено было гг. Мастономъ и Бельфастомъ; что ядро, уклонившееся съ пути по неизвѣстной причинѣ, не достигло своей цѣли, но что оно прошло столь близко отъ луны что задержано было ея притягательною силой; что его прямолинейное движеніе измѣнилось въ круговое, и что потомъ, увлеченное по эллиптической орбитѣ вокругъ ночнаго свѣтила, оно сдѣлалось его спутникомъ.

Телеграмма извѣстила что элементы этой новой планеты не могли еще быть исчислены; и дѣйствительно, для ихъ опредѣленія необходимо троекратное наблюденіе планеты въ трехъ различныхъ положеніяхъ. Потомъ она сообщала что разстояніе отдѣляющее ядро отъ лунной поверхности могло приблизительно считаться въ двѣ тысячи восемьсотъ тридцать три мили или въ четыре тысячи пятьсотъ льё.

Въ заключеніе она высказывала слѣдующую двоякую гипотезу: или лунное притяженіе луны увлечетъ наконецъ ядро, и путешественники достигнутъ своей цѣли, или же ядро, удерживаемое на неизмѣнной орбитѣ, будетъ обращаться около луннаго диска до скончанія вѣковъ.

При этихъ различныхъ случайностяхъ, какова же будетъ участь путешественниковъ? Правда, они снабжены на нѣкоторое время съѣстными припасами. Но если даже предположить что ихъ смѣлое предпріятіе увѣнчается успѣхомъ, то какимъ образомъ возвратятся они? И могутъ ли они возвратиться когда-нибудь? Получатся ли отъ нихъ извѣстія? Эти вопросы, обсуждаемые первыми учеными знаменитостями того времени, сильно волновали публику.

Здѣсь умѣстно сдѣлать замѣчаніе, которое предлагаемъ вниманію слишкомъ нетерпѣливыхъ наблюдателей. Когда ученый возвѣщаетъ публикѣ объ открытіи чисто спекулятивномъ, то онъ долженъ дѣйствовать съ крайнею осторожностью. Никого не принуждаютъ открывать планету, комету или спутника, и тотъ кто ошибается въ этомъ случаѣ по справедливости заслуживаетъ насмѣшекъ толпы. Потому лучше всего не торопиться, что и слѣдовало сдѣлать нетерпѣливому I. Т. Мастону, прежде чѣмъ пускать въ свѣтъ эту телеграмму, заключавшую въ себѣ, по его мнѣнію, послѣднее слово вышесказаннаго предпріятія.

На повѣрку же вышло что эта телеграмма заключала въ себѣ двоякую ошибку, какъ оказалось въ послѣдствіи: 1) ошибку въ наблюденіи относительно разстоянія ядра отъ поверхности луны, ибо 11го декабря невозможно было его разсмотрѣть, а то что видѣлъ I. Т. Мастонъ не могло быть ядро Колумбіады; 2) теоретическую ошибку относительно участи которая могла постигнуть означенное ядро, ибо превращать его въ спутники луны значило становиться въ явное противорѣчіе съ законами раціональной механики.

Одна гипотеза наблюдателей Лонгсъ-Пика могла осуществиться, именно та которою предусматривался случай, когда путешественники, если они еще остались въ живыхъ, соединятъ свои усилія съ притяженіемъ луны чтобы достигнуть поверхности ея диска.

А между тѣмъ эти смышленые и смѣлые люди пережили страшный толчокъ отъѣзда, и ихъ-то путешествіе въ ядрѣвагонѣ имѣетъ быть сообщено со всѣми его драматическими и диковинными подробностями. Разказъ этотъ разрушитъ множество предположеній и обманчивыхъ мечтаній; но онъ дастъ точное понятіе о перипетіяхъ сопряженныхъ съ подобнымъ предпріятіемъ и выставитъ въ надлежащемъ свѣтѣ научныя свѣдѣнія Барбикана, изобрѣтательность практическаго Николя и полную юмора смѣлость Мишеля Ардана.

Сверхъ того онъ докажетъ что достойный другъ ихъ, І. Т. Мастонъ, тратилъ понапрасну свое время, когда, склонясь надъ исполинскимъ телескопомъ, наблюдалъ ходъ луны, посреди звѣздныхъ пространствъ.

ГЛАВА I.
Отъ десяти часовь двадцати минутъ до десяти часовъ сорока семи минутъ вечера.

Когда пробило десять часовъ, Мишель Арданъ, Барбиканъ и Николь простились со многочисленными друзьями, которыхъ они оставляли на землѣ. Двѣ собаки, предназначенныя для акклиматизаціи собачьей породы на материкахъ луны, были уже помѣщены въ ядро. Путешественники приблизились къ отверстію огромной чугунной трубы и, посредствомъ крана, были опущены до конической верхушки ядра.

Тамъ отверстіе, устроенное съ этою цѣлію, дало имъ доступъ въ вагонъ изъ алюминія. Веревки и блоки крана вытянуты наружу, и жерло Колумбіады мгновенно освободилось отъ своихъ послѣднихъ лѣсовъ.

Тотчасъ же по вступленіи со своими товарищами въ ядро Николь принялся закрывать его отверстіе посредствомъ крѣпкой доски, придерживаемой внутри нажимными винтами; другія доски, плотно пригнанныя, закрывали чечевицеобразныя стекіа продушинъ. Путешественники, герметически закупоренные въ своей металлической тюрьмѣ, были погружены въ глубочайшій мракъ.

— Теперь, мои дорогіе товарищи, сказалъ Мишель Арданъ, — будемъ какъ дома. Я привыкъ, къ семейной жизни и хорошо умѣю хозяйничать. Всё дѣло въ томъ чтобы расположиться какъ можно пріятнѣе и удобнѣе на нашей новой квартирѣ. И прежде всего устроимъ чтобы намъ было посвѣтлѣе. Чортъ возьми! Вѣдь не для кротовъ, же изобрѣтенъ газъ.

Говоря это, беззаботный малый шаркнулъ спичкой о подошву своего сапога; огонекъ вспыхнулъ и онъ поднесъ его къ рожку, утвержденному на пріемникѣ, въ которомъ былъ угле-водородъ подъ высокимъ давленіемъ въ количествѣ достаточномъ для освѣщенія и отопленія ядра въ теченіи ста сорока часовъ или шести дней и шести ночей.

Газъ загорѣлся; ядро, освѣщенное такимъ образомъ, превратилось въ комфортабельную комнату, съ мягкими обоями по стѣнамъ, меблированную круглыми диванами, со сводомъ поднимавшимся въ видѣ купола.

Предметы, которые она заключала въ себѣ, оружіе, инструменты, посуда, плотно пригнанные къ устроеннымъ для нихъ мѣстамъ и переложенные ватой, должны были выдержатъ толчокъ отъѣзда. Всевозможныя человѣческія предосторожности были приняты чтобы привести къ успѣшному окончанію такое смѣлое предпріятіе.

Мишель Арданъ осмотрѣлъ все и объявилъ что онъ очень доволенъ своимъ новымъ помѣщеніемъ.

— Это тюрьма, сказалъ онъ, — но тюрьма путешествующая, а еслибы мнѣ предоставили право смотрѣть, въ окно, то я готовъ бы законтрактовать себя на сто лѣтъ! Ты улыбаешься, Барбиканъ. У тебя вѣрно что-нибудь другое на умѣ? Не думаешь ли ты что тюрьма эта будетъ нашимъ гробомъ? Пусть будетъ и гробомъ, но я не промѣняю ее на гробъ Магометовъ, который носится въ пространствѣ, а не двигается впередъ!

Пока Мишель Арданъ говорилъ все это Барбиканъ и Николь дѣлали свои послѣднія приготовленія.

Хронометръ Николя показывалъ двадцать минутъ одиннадцатаго вечеромъ, когда наши путешественники окончательно заключились въ своемъ ядрѣ. Хронометръ этотъ поставленъ былъ по хронометру инженера Мурчисона. Барбиканъ посмотрѣлъ на него.

— Друзья мои, сказалъ онъ, — теперь двадцать минутъ одиннадцатаго. Въ десять часовъ сорокъ семь минутъ Мурчисонъ пуститъ электрическую искру по проволокѣ, соединяющейся съ зарядомъ Колумбіады. Именно въ эту минуту мы разстанемся съ нашею планетой. Итакъ, намъ остается пробыть на землѣ двадцать семь минутъ.

— Двадцать шесть минутъ и тринадцать секундъ, отвѣчалъ аккуратный Николь.

— Такъ что жъ! воскликнулъ весело Мишель Арданъ: — въ двадцать шесть минутъ можно надѣлать много дѣла! Можно обсудить самые важные вопросы нравственности или политики, и даже рѣшить ихъ! Двадцать шесть минутъ употребленныя дѣльно лучше двадцати шести лѣтъ, въ которыя ничего не сдѣлаешь! Нѣсконькъ секундъ какого-нибудь Паскаля или Ньютона, гораздо дороже чѣмъ вся жизнь безполезной толпы глупцовъ.

— И ты выводишь изъ этого, неукротимый говорунъ? спросилъ президентъ Барбиканъ.

— Я вывозку изъ этого что намъ остается двадцать шесть минутъ, отвѣчалъ Арданъ.

— Двадцать четыре только, замѣтилъ Николь.

— Двадцать четыре, если тебѣ это угодно, любезный капитанъ, отвѣчалъ Арданъ, — двадцать четыре минуты, въ которыя можно было бы изслѣдовать….

— Мишель, сказалъ Барбиканъ, — во время нашего переѣзда у насъ будетъ достаточно времени чтобъ обсудить самые трудные вопросы. Теперь же займемся отъѣздомъ.

— А развѣ мы не готовы?

— Безъ сомнѣнія. Но необходимо еще принять нѣкоторыя мѣры предосторожности чтобъ ослабить по возможности первый толчокъ.

— Развѣ у насъ нѣтъ этихъ слоевъ воды между разбивными перегородками, упругость которыхъ достаточно предохранитъ насъ?

— Надѣюсь, Мишель, отвѣчалъ кротко Барбиканъ, — но я не увѣренъ въ этомъ.

— Каковъ затѣйникъ! воскликнулъ Мишель Арданъ. — Онъ надѣется…. Онъ не увѣренъ!… И онъ ждалъ пока насъ закупорятъ чтобы высказать такое отчаянное признаніе! Я требую чтобы меня выпустили!

— А гдѣ средство? спросилъ Барбиканъ.

— Правда, отвѣчалъ Мишель, — теперь оно трудновато. Мы въ вагонѣ, и черезъ двадцать четыре минуты раздастся свистокъ кондуктора.

— Черезъ двадцать, сказалъ Николь.

Въ продолженіе нѣсколькихъ мгновеній путешественники глядѣли другъ на друга. Потомъ они осмотрѣли всѣ находившіяся при нихъ вещи.

— Все на своемъ мѣстѣ, сказалъ Барбиканъ. — Теперь слѣдуетъ рѣшить какъ намъ лучше размѣститься чтобы выдержать толчокъ отъѣзда. Необходимо озаботиться какое положеніе намъ принять, и прежде всего, насколько возможно, принять мѣры чтобы кровь не слишкомъ сильно ударила намъ въ голову.

— Справедливо! сказалъ Николь.

— Въ такомъ случаѣ, замѣтилъ Мишель Арданъ, готовый тотчасъ же къ словамъ присоединить дѣйствіе, — станемъ годовой внизъ, а ногами кверху, какъ дѣлаютъ клоуны Большаго цирка.

— Нѣтъ, отвѣчалъ Барбиканъ, — лучше всего ляжемъ на бокъ. Мы такъ легче вынесемъ толчокъ. Замѣтьте хорошенько что въ моментъ когда полетитъ ядро, внутри ли его мы будемъ или были бы предъ нимъ, это почти одно и то же.

— Если это только почти одно и то же, возразилъ Мишель Арданъ, — то я совершенно спокоенъ.

— Одобряете ли вы мою мысль, Николь? спросилъ Барбиканъ.

— Вполнѣ, отвѣчалъ тотъ. — Намъ остается еще тринадцать съ половиной минутъ.

— Этотъ Николь вовсе не человѣкъ, замѣтилъ Мишель, — это ходячій хронометръ съ секундами, на цилиндрѣ, съ восемью камнями….

Но товарищи не слушали его и съ невозмутимымъ хладнокровіемъ оканчивали послѣднія приготовленія. Они похожи были на двухъ аккуратныхъ путешественниковъ, усѣвшихся въ вагонъ и старающихся устроиться какъ можно комфортабельнѣе. Поневолѣ спросишь себя изъ какого матеріала вылиты американскія сердца, біеніе которыхъ не усиливается при наступленіи величайшей опасности!

Три толстые и прочно набитые тюфяка были положены въ ядро. Николь и Барбиканъ расположили ихъ въ центрѣ диска, составлявшаго подвижной полъ. Здѣсь должны были лечь путешественники за нѣсколько минутъ до отъѣзда.

Въ продолженіе этого времени Арданъ, будучи не въ состояніи оставаться неподвижнымъ, поворачивался въ своей тѣсной тюрьмѣ, какъ дикій звѣрь въ клѣткѣ, разговаривая то со своими друзьями, то съ собаками Діаной и Спутникомъ, которымъ онъ незадолго до того далъ эти характеристическія имена.

— Ну, Діана! ну, Спутникъ! восклицалъ онъ, заигрывая съ ними. — Итакъ вамъ придется поучать лунныхъ собакъ изящнымъ манерамъ собакъ земныхъ! Вотъ что принесетъ большую честь собачьей породѣ. Чортъ возьми! Если мы когда-нибудь вернемся сюда, я привезу скрещенный типъ moon dogs, который произведетъ фуроръ.

— Да, если есть собаки на лунѣ, замѣтилъ Барбиканъ.

— Конечно есть, съ увѣренностью сказалъ Мишель Арданъ, — также какъ лошади, коровы, ослы, куры. Бьюсь объ закладъ что мы тамъ найдемъ куръ!

— Сто долларовъ что ихъ нѣтъ тамъ, возразилъ Николь.

— Идетъ, капитанъ, отвѣчалъ Арданъ; пожимая руку Николю. — Но кстати, ты уже три раза проигралъ пари нашему президенту, такъ какъ капиталъ необходимый для нашего предпріятія собранъ, операція отливки удалась, и наконецъ Колумбіада была заряжена безъ всякаго несчастія; всего ты проигралъ 6.000 долларовъ.

— Да, отвѣчалъ Николь. — Десять часовъ 37 минутъ и 6 секундъ.

— Ладно, капитанъ. Не пройдетъ четверти часа, и тебѣ придется отсчитать 9.000 долларовъ президенту; 4.000 за то что Колумбіаду не разорветъ и 5.000 за то что ядро взлетитъ на воздухъ далѣе чѣмъ на шесть миль.

— Доллары со мной, отвѣчалъ Николь, ударяя себя по карману, — и я съ радостью готовъ расплатиться.

— Вижу, Николь, что ты порядочный человѣкъ, какимъ мнѣ никогда не удавалось сдѣлаться. Но говоря вообще, cъ твоего позволенія, ты подержалъ нѣсколько пари очень для тебя невыгодныхъ.

— А почему? спросилъ Николь.

— Потому что, если ты выиграешь первое пари, значитъ Колумбіаду разорветъ, а съ нею и ядро, и Барбикану не придется выплатить тебѣ проигранные доллары.

— Моя ставка положена въ Бальтиморскій банкъ, отвѣчалъ очень просто Барбиканъ, — и еслй Николя^: не^; станетъ, то она достанется его наслѣдникамъ.

— О, практическіе люди! воскликнулъ Мишель Арданъ: — умы положительные! Удивляюсь вамъ, но не понимаю васъ.

— Одиннадцатаго сорокъ двѣ минуты! сказалъ Николь.

— Остается только пять минутъ, отвѣчалъ Барбиканъ.

— Да, только пять минуточекъ, повторилъ Мишель. — И мы заключены въ ядрѣ, на днѣ пушки въ 900 футовъ! И подъ этимъ ядромѣ положено 400.000 фунтовъ разрывнаго хлопка, что равняется 1.000.000 фунтамъ обыкновеннаго пороха! И другъ Мурчисонъ, съ хронометромъ въ рукѣ, устремивъ глаза на стрѣлку, положивъ палецъ на электрическій аппаратъ, считаетъ секунды и готовится ринуть насъ въ междупланетныя пространства.

— Довольно, Мишель! сказалъ Барбиканъ серіознымъ голосомъ. — Приготовимся, нѣсколько секундъ отдѣляютъ насъ отъ великой минуты. Вашу руку, друзья!

— Да, да, произнесъ Мишель Арданъ, болѣе взволнованный чѣмъ онъ желалъ то выказать.

Три смѣлые товарища крѣпко пожали другъ другу руки.

— Да сохранитъ насъ Богъ! сказалъ набожный Барбиканъ.

Мишель Арданъ и Николь, растянулись на тюфякахъ, расположенныхъ въ центрѣ диска.

— Десять часовъ сорокъ семь минутъ! прошепталъ капитанъ.

Оставалось двадцать секундъ, Барбиканъ поспѣшно погасилъ газъ и легъ подлѣ своихъ спутниковъ.

Глубокое молчаніе прерывалось только ударами хронометра.

Вдругъ страшное сотрясеніе, и ядро, уступая давленію двѣсти милліардовъ литровъ газа, развившихся отъ воспламененія пироксилина, ринулось въ пространство.

ГЛАВА II.
Первые полчаса.

Что произошло? Какое дѣйствіе произвелъ этотъ страшный толчокъ? Изобрѣтательность строителей ядра увѣнчалась ли желаннымъ успѣхомъ? Ослабѣлъ ли ударъ, благодаря пружинамъ, четыремъ мягкимъ тампонамъ, водянымъ подушкамъ, разбивнымъ перегородкамъ? Успѣли ли побѣдить страшный порывъ этой начальной скорости въ одиннадцать тысячъ метровъ, съ которою можно было бы въ секунду пролетѣть Парижъ или Нью-Йоркъ? Вотъ, конечно, вопросъ, который предлагали себѣ тысячи свидѣтелей этой потрясающей сцены. Они забывали цѣль путешествія и думали только о путешественникахъ! И еслибы кто-нибудь изъ нихъ, I. Т. Мастонъ, напримѣръ, бросилъ взглядъ во внутренность снаряда, что бы они увидѣли тамъ?…

Ровно ничего. Глубокій мракъ царствовалъ въ ядрѣ. Но его цилиндро-коническія стѣнки устояли какъ нельзя лучше. Ничто не треснуло, не погнулось, не испортилось. Чудное ядро не измѣнилось подъ громаднымъ взрывомъ пороха, не обратилось, какъ опасались нѣкоторые, въ дождь изъ алюминія.

Внутри, вообще, не произошло большаго безпорядка. Нѣкоторые предметы сильно подбросило къ верху, но самые важные, повидимому, не пострадали отъ удара.

На подвижномъ дискѣ, опустившемся до самаго дна ядра, по разрывѣ перегородокъ и истеченіи воды, три тѣла лежали безъ движенія. Барбиканъ, Николь, Мишель Арданъ дышали ли еще? Ядро это не обратилось ли въ металлическій гробъ, несущій въ пространство три трупа?…

Нѣсколько минутъ спустя по отлетѣ ядра, одно изъ этихъ тѣлъ пришло въ движеніе; руки зашевелились, голова поднялась, оно успѣло стать на колѣна. То былъ Мишель Арданъ. Онъ ощупалъ себя, громко произнесъ: ухъ! потомъ сказалъ:

— Мишель Арданъ цѣлъ. Посмотримъ что другіе….

Неустрашимый Французъ хотѣлъ встать, но не могъ держаться на ногахъ. Голова у него кружилась, кровь прилила къ глазамъ. Онъ похожъ былъ на пьянаго.

— Бррр! произнесъ онъ. — То же самое дѣйствіе что отъ двухъ бутылокъ Кортона; только глотать-то это, можетъ-быть, не такъ пріятно.

Потомъ, проведя нѣсколько разъ рукой по лбу и потирая себѣ виски, онъ закричалъ твердымъ голосомъ:

— Николь! Барбиканъ!

Со страхомъ ждалъ онъ что будетъ. Отвѣта не было. Не слышно ни одного вздоха, по которому можно было бы предположить что товарищи его еще живы. Онъ позвалъ ихъ снова. То же молчаніе.

— Чортъ возьми! сказалъ онъ. — Они какъ будто упали съ пятаго этажа внизъ головой!… Ба!… прибавилъ онъ съ тою непоколебимою увѣренностью, которая никогда его не оставляла: — если Французъ могъ стать на колѣна, то два Американца, ни мало не стѣсняясь, могутъ подняться на ноги. Но прежде всего осмотримся.

Арданъ чувствовалъ что жизнь быстро возвращается къ нему. Кровь его улеглась и снова приняла свое обычное обращеніе. Новыя усилія дали ему возможность найти равновѣсіе. Ему удалось подняться на ноги; онъ досталъ спичку, добылъ огня и зажегъ газовый рожокъ. Вмѣстилище газа нисколько не повредилось; газъ не вылетѣлъ. Иначе запахъ выдалъ бы его, и въ этомъ случаѣ Мишель Арданъ не могъ бы безнаказанно поводить зажженною спичкой въ этомъ замкнутомъ пространствѣ, наполненномъ водородомъ. Газъ въ соединеніи съ воздухомъ произвелъ бы гремучую смѣсь, и взрывъ, можетъ-быть, довершилъ бы то что началъ толчокъ.

Какъ только загорѣлся рожокъ, Арданъ наклонился надъ тѣлами своихъ спутниковъ. Тѣла эти лежали одно на другомъ, какъ двѣ безжизненныя массы, Николь сверху, Барбиканъ снизу.

Арданъ поднялъ капитана, прислонилъ его къ дивану и началъ изо всѣхъ силъ растирать его. Это растираніе, производимое искусною рукой, оживило Николя, который открылъ глаза; присутствіе духа тотчасъ же возвратилось къ нему, онъ схватилъ Ардана за руку, и осматриваясь кругомъ, спросилъ:

— А что Барбиканъ?

— Каждому свой чередъ, спокойно отвѣчалъ Мишель Арданъ. — Я началъ съ тебя, Николь, потому что ты лежалъ сверху; теперь займемся Барбиканомъ.

Арданъ и Николь приподняли президента Пушечнаго Клуба и положили его на диванъ. Барбиканъ, повидимому, пострадалъ болѣе своихъ товарищей. Онъ былъ весь въ крови, но Николь вскорѣ успокоился, убѣдись что это кровотеченіе не представляло никакой опасности и происходило отъ царапины на плечѣ, которую Николь тщательно обмылъ и перевязалъ.

Со всѣмъ тѣмъ, Барбиканъ нѣсколько времени не приходилъ въ себя, какъ ни усердно его растирали друзья.

— Онъ дышетъ, однако, сказалъ Николь, прикладывая ухо къ груди товарища.

— Да, отвѣчалъ Арданъ, — онъ дышетъ, какъ человѣкъ который имѣлъ нѣкоторую привычку къ этой ежедневной операціи. Потремъ его хорошенько, Николь.

И оба импровизованные медика принялись работать такъ усердно что Барбиканъ пришелъ наконецъ въ чувство. Онъ открылъ глаза, приподнялся, взялъ за руки своихъ спутниковъ, и первымъ словомъ его было:

— Ну что, Николь, двигаемся ли мы?

Николь и Арданъ взглянули другъ на друга. Они не успѣли еще подумать о ядрѣ. Первая забота ихъ была о путешественникахъ, а не о вагонѣ.

— А что, въ самомъ дѣлѣ, двигаемся ли мы? повторилъ Ардан/ь.

— Или лежимъ спокойно на почвѣ Флориды? спросилъ въ свою очередь Николь.

— Или на днѣ Мексиканскаго залива? присовокупилъ Мишель.

— Какъ бы не такъ! воскликнулъ президентъ Барбиканъ.

И эта двоякая гипотеза, высказанная его спутниками, тотчасъ возвратила ему полное сознаніе.

Во всякомъ случаѣ невозможно еще было рѣшить что-нибудь относительно положенія ядра. Его кажущаяся неподвижность, отсутствіе всякаго сообщенія со внѣшнимъ міромъ не позволяли рѣшить этотъ вопросъ. Можетъ-быть, ядро совершаетъ свой полетъ въ пространствѣ, можетъ-быть, поднявшись на короткое время вверхъ, оно упало на землю или въ Мексиканскій заливъ, — паденіе возможное, если принять въ соображеніе незначительную ширину Флоридскаго перешейка.

Дѣло было серіозное, проблема интересная. Нужно было разрѣшить ее какъ можно скорѣе. Барбиканъ, сильно возбужденный, преодолѣвая нравственною энергіей свою физическую слабость, всталъ на ноги и началъ прислушиваться. Извнѣ глубокое безмолвіе. Толстая обивка стѣнъ была достаточна чтобы не допускать никакого звука. Но одно обстоятельство поразило Барбикана. Температура внутри ядра была необыкновенно высока. Президентъ вынулъ термометръ изъ футляра и справился съ нимъ: оказалось 45 градусовъ по Цельзію.

— Да, воскликнулъ онъ тогда, — мы двигаемся! Этотъ удушающій жаръ проникаетъ сквозь стѣнки ядра. Онъ происходитъ отъ тренія его объ атмосферическіе слои. Онъ скоро уменьшится, потому что мы уже несемся въ пустотѣ; теперь мы едва не задыхаемся отъ жару, а потомъ намъ придется выносить страшный холодъ.

— Какъ такъ? спросилъ Арданъ. — По-твоему, Барбиканъ, мы теперь уже за предѣлами земной атмосферы?

— Безъ всякаго сомнѣнія, Мишель. Послушай меня. Теперь пятьдесятъ пять минутъ одиннадцатаго. Мы отправились восемь минутъ тому назадъ. Но еслибы начальная скорость нашего полета не уменьшилась отъ тренія, то намъ шестнадцати секундъ было бы достаточно чтобы перелетѣть шестнадцать льё атмосферы, окружающей нашъ сфероидъ.

— Совершенно такъ, сказалъ Николь, — но въ какой пропорціи полагаете вы уменьшеніе этой скорости отъ тренія?

— Въ пропорціи одной трети, Николь, отвѣчалъ Барбиканъ. — Это уменьшеніе значительно, но таково оно должно быть по моимъ вычисленіямъ. Итакъ, если мы имѣли начальную скорость въ 11.000 метровъ, то по выходѣ изъ атмосферы эта скорость уменьшится до 7.332 метровъ. Какъ бы то ни было, мы уже перелетѣли этотъ промежутокъ и….

— И въ такомъ случаѣ, сказалъ Мишель Арданъ, — нашъ другъ Николь проигралъ оба пари: 4.000 долларовъ за то что Колумбіаду не разорвало, 5.000 долларовъ за то что ядро поднялось выше шести миль. Итакъ, Николь, расплачивайся.

— Сначала докажемъ это, отвѣчалъ капитанъ, — а потомъ расплатимся. Весьма возможно что заключенія Барбикана вѣрны и что я проигралъ 9.000 долларовъ. Но мнѣ приходитъ въ голову другая гипотеза, и она уничтожила бы закладъ.

— Какая это? съ живостью спросилъ Барбиканъ.

— Гипотеза что, по той или другой причинѣ, огонь не попалъ въ порохъ, и мы не полетѣли.

— Чортъ возьми, капитанъ, воскликнулъ Мишель Арданъ, — вотъ гипотеза достойная моей головы! Ужели она серіозна? Развѣ толчокъ не уморилъ насъ въ половину? Развѣ я не возвратилъ тебя къ жизни? Развѣ плечо капитана не въ крови отъ этого толчка?

— Согласенъ, Мишель, отвѣчалъ Николь, — но вотъ еще вопросъ.

— Слушаю, капитанъ.

— Слышалъ ты выстрѣлъ который, конечно, долженъ быть ужасенъ?

— Нѣтъ, отвѣчалъ Арданъ, изумленный до крайности, — я не слыхалъ выстрѣла.

— А вы, Барбиканъ?

— И я тоже не слыхалъ его.

— Ну что же? спросилъ Николь.

— И въ самомъ дѣлѣ, прошепталъ президентъ, — отчего мы не слыхали выстрѣла?

Три пріятеля съ недоумѣніемъ посмотрѣли другъ на друга. Здѣсь дѣйствительно представлялся феноменъ необъяснимый.

Ядро полетѣло, однако, и стало-быть выстрѣлъ долженъ былъ послѣдовать.

— Вопервыхъ, осмотримся гдѣ мы, и откроемъ ставни, сказалъ Барбиказъ.

Эта операція, чрезвычайно простая, была тотчасъ же выполнена. Гайки одерживавшія болты на внѣшнихъ пластинкахъ праваго окна уступили давленію англійскаго ключа. Эти болты были выдвинуты наружу, и заслонки, обдѣланныя въ каучукъ, заткнули отверстіе въ которое они проходили. Наружная пластинка тотчасъ же опустилась на своемъ шарньерѣ, и чечевицеобразное стекло, вставленное въ раму, появилось наружу. Такое же окно находилось на другой сторонѣ ядра, третье въ куполѣ, наконецъ четвертое посреди самаго дна. Вслѣдствіе этого, небо можно было наблюдать въ четырехъ противоположныхъ направленіяхъ чрезъ боковыя рамы, а землю и луну прямо чрезъ верхнее и нижнее отверстія ядра.

Барбиканъ и его спутники тотчасъ же бросились къ окну. Никакой лучъ свѣта не проникалъ въ него. Глубокій мракъ окружалъ ядро. Это не помѣшало президенту Барбикану воскликнуть:

— Нѣтъ, друзья мои, мы не упали на землю! Нѣтъ, мы не погрузились на дно Мексиканскаго залива! Да, мы несемся въ пространствѣ! Видите звѣзды которыя мерцаютъ среди ночи и этотъ непроницаемый мракъ скопляющійся между землей и нами!

— Ура, ура! закричали въ одинъ голосъ Мишель Арданъ и Николь.

И дѣйствительно, этотъ густой мракъ свидѣтельствовалъ что ядро оставило землю, ибо земная почва, ярко освѣщенная въ то время луннымъ свѣтомъ, была бы видима путешественниками, еслибъ они оставались на ея поверхности. Этотъ мракъ свидѣтельствовалъ также что ядро перешло атмосферный слой, ибо разсѣянный воздухомъ свѣтъ, перенесъ бы нѣкоторый отблескъ на металлическія стѣнки, котораго не было замѣтно. Свѣтъ этотъ освѣтилъ бы окно, а окно оставалось въ темнотѣ. Сомнѣваться было уже невозможно. Путешественники разстались съ землей.

— Я проигралъ, сказалъ Николь.

— Съ чѣмъ тебя и поздравляю, отвѣчалъ Арданъ.

— Вотъ 9.000 долларовъ, сказалъ капитанъ, вынимая изъ кармана банковые билеты.

— Датъ вамъ росписку? спросилъ Барбиканъ, принимая деньги.

— Если вамъ не трудно, отвѣчалъ Николь. — Дѣло будетъ чище.

И серіозно, флегматически, какъ будто сидя у своей кассы, президентъ Барбиканъ вынулъ записную книжку, вырвалъ отъ нея чистый листокъ, написалъ карандатомъ росписку по всѣмъ правиламъ и вручилъ капитану, который тщательно уложилъ ее въ свой портфель.

Мишель Арданъ снялъ фуражку и безмолвно поклонился своимъ товарищамъ. Такой формализмъ въ подобную минуту сковалъ ему уста. Онъ еще никогда не видывалъ ничего до такой степени американскаго.

Барбиканъ и Николь, по окончаніи своего дѣла, подошли опять къ окну и принялись разсматривать созвѣздія. Звѣзды яркими точками выдѣлялись на черномъ фонѣ неба. Но съ этой стороны нельзя было видѣть луны, которая, двигаясь съ востока на западъ, мало-по-малу приближалась къ зениту. Отсутствіе ея вызвало слѣдующее замѣчаніе Ардана:

— А луна? Ужь не хочетъ ли она убѣжать отъ насъ?

— Успокойся, отвѣчалъ Барбиканъ. — Нашъ будущій сфероидъ на своемъ мѣстѣ, но мы не можемъ видѣть его съ этой стороны. Откроемъ другое боковое окно.

Въ ту минуту когда Барбиканъ готовился отойти отъ окна чтобъ открыть противоположный ставень, вниманіе его обратило на себя приближеніе какого-то блестящаго предмета. То былъ огромный дискъ, колоссальные размѣры коего невозможно было опредѣлить. Поверхность его, обращенная къ землѣ, была ярко освѣщена. Можно было принять его за маленькую луну отражающую свѣтъ большой. Онъ двигался съ необыкновенною быстротой и, повидимому, описывалъ вокругъ земли орбиту, которая перерѣзывала путь ядра. Поступательное движеніе этого тѣла дополнялось вращеніемъ его вокругъ самого себя. Такимъ образомъ оно вело себя точно такъ же какъ всѣ небесныя тѣла движущіяся въ пространствѣ.

— Ба! воскликнулъ Мишель Арданъ: — что это такое? Другое ядро?

Барбиканъ не отвѣчалъ. Появленіе этого огромнаго тѣла удивило его и встревожило. Возможна была встрѣча, грозившая гибельными послѣдствіями, уклонилось ли бы ядро отъ своего пути, послѣдовало ли бы столкновеніе, которое низвергнуло бы его на землю, или было бы оно наконецъ привлечено неудержимо притягательною силой этого астероида.

Президентъ Барбиканъ быстро сообразилъ послѣдствія этихъ трехъ гипотезъ, которыя такъ или иначе повели бы къ гибельной неудачѣ ихъ предпріятія. Товарищи его молча устремили взоры въ пространство. Предметъ все увеличивался, приближаясь, и, по извѣстному оптическому обману, казалось что ядро стремится къ нему.

— Боги! воскликнулъ Мишель Арданъ: — поѣзды сейчасъ столкнутся!

Путешественники инстинктивно отодвинулись назадъ. Страхъ ихъ былъ неописанный, но продолжался не долѣе нѣсколькихъ секундъ. Астероидъ прошелъ въ нѣсколькихъ стахъ метровъ отъ нихъ и исчезъ не столько вслѣдствіе быстроты своего хода, сколько потому что поверхность его, противоположная лунѣ, вдругъ слилась съ глубокимъ мракомъ пространства.

— Счастливаго пути! сказалъ Мишель Арданъ, вздыхая полною грудью и съ видимымъ удовольствіемъ. — Какъ! ужели безпредѣльность недовольно обширна чтобы какое-нибудь ничтожное ядро не могло прогуливаться въ ней безъ опасностей! Да что же это за неугомонный шаръ, который едва не столкнулся съ нами?

— Я знаю, сказалъ Барбиканъ.

— Чортъ возьми, ты все знаешь!

— Это простой болидъ, но болидъ огромный, который притяженіе земли удержало въ качествѣ спутника.

— Возможно ли? Стало-быть земля, подобно Нептуну, имѣетъ двѣ луны?

— Да, мой другъ, двѣ луны, хотя и полагаютъ обыкновенно что у нея одна только луна. Но эта вторая луна такъ мала, и движеніе ея такъ быстро что жители земли не могутъ ее видѣть. Только принимая въ соображеніе нѣкоторыя пертурбаціи, французскій астрономъ, г. Пти, могъ опредѣлить бытіе этого втораго спутника и вычислить его элементы. По его наблюденіямъ, этотъ болидъ совершаетъ свое обращеніе вокругъ земли только въ три часа двадцать минутъ, слѣдовательно съ чрезвычайною быстротой.

— Всѣ ли астрономы, спросилъ Николь, — допускаютъ бытіе этого спутника?

— Нѣтъ, отвѣчалъ Барбиканъ; — но еслибъ они, подобно вамъ, встрѣтили его, то не могли бы въ немъ сомнѣваться. Мнѣ кажется, однако, что этотъ болидъ, который надѣлалъ бы вамъ много хлопотъ еслибы столкнулся съ нами, дастъ намъ возможность опредѣлить наше положеніе въ пространствѣ.

— Какъ такъ? спросилъ Арданъ.

— Разстояніе его извѣстно, и въ томъ пунктѣ гдѣ мы его встрѣтили мы были ровно на 8.140 километровъ надъ поверхностью земнаго шара.

— Болѣе чѣмъ на двѣ тысячи лье! воскликнулъ Мишель Арданъ. — Что же предъ этимъ экстренные поѣзды жалкаго шара, называемаго землей!

— Надѣюсь, сказалъ Николь, смотря на свой хронометръ, — теперь одиннадцать часовъ, и мы разстались съ американскимъ континентомъ только тринадцать минутъ тому назадъ,¹

— Только тринадцать минутъ? переспросилъ Барбиканъ.

— Да, отвѣчалъ Николь, — и еслибы наша начальная скорость одиннадцати километровъ не измѣнилась, то мы сдѣлали бы десять тысячъ лье въ часъ.

— Все это прекрасно, мои друзья, сказалъ президентъ, — во все-таки остается неразрѣшеннымъ вопросъ: отчего мы не слыхали выстрѣла Колумбіады?

За неимѣніемъ отвѣта, разговоръ прекратился, и Барбиканъ, обдумывая его, занялся опущеніемъ ставня второго боковаго окна. Операція ему удалась, и въ открытое окно луна наполнила внутренность ядра яркимъ свѣтомъ. Николь, какъ человѣкъ экономный, тотчасъ же погасилъ газъ, который сдѣлался излишнимъ, и свѣтъ котораго только мѣшалъ наблюденію планетныхъ пространствъ.

Лунный дискъ сіялъ тогда съ необыкновенною ясностью.

Лучи его, не задерживаемые болѣе туманною атмосферой земнаго шара, лились чисто сквозь окно и наполняли внутренность ядра серебристыми отблесками. Черный цвѣтъ неба удваивалъ сіяніе луны, которая, въ этой эѳирной пустотѣ, не разсѣвавшей свѣта, не затемняла сосѣднихъ звѣздъ. Небо, видимое такимъ образомъ, представляло зрѣлище совершенно новое, котораго и вообразить себѣ невозможно.

Понятно съ какимъ интересомъ смотрѣли наши смѣльчаки на царицу ночи, главную цѣль ихъ странствія. Спутникъ земли, въ своемъ поступательномъ движеніи, нечувствительно приближался къ зениту, математической точкѣ, которой онъ долженъ былъ достигнуть по истеченіи почти 96 часовъ. Его горы, раввины, всѣ его очертанія представлялись ихъ глазамъ нисколько не яснѣе чѣмъ съ какого бы то ни было пункта земли, но его свѣтъ въ пустомъ пространствѣ разливался съ необыкновенною ясностью. Дискъ сверкалъ какъ платиновое зеркало. О землѣ, исчезавшей подъ ихъ ногами, путешественники могли сохранить только одно воспоминаніе.

Капитанъ Николь первый обратилъ вниманіе своихъ спутниковъ на оставленный ими шаръ земной.

— Да, сказалъ Мишель Арданъ, — не будемъ къ нему неблагодарны. Такъ какъ мы оставляемъ нашу страну, то ей должны принадлежать наши послѣдніе взгляды. Я хочу увидѣть землю прежде чѣмъ она совсѣмъ скроется отъ нашихъ глазъ.

Барбиканъ, чтобъ удовлетворить желаніе товарища, занялся очищеніемъ окна на днѣ ядра, которое дало бы возможность прямо наблюдать землю. Подвижной дискъ, на которомъ они лежали во время выпуска ядра и который силой верженія былъ притиснутъ къ самому дну, былъ разобравъ не безъ труда. Части его, тщательно поставленныя вдоль стѣнокъ, могли еще служить въ случаѣ надобности. Тогда на нижней части ядра отыскано было окно, снабженное толстымъ стекломъ, которое и открыто было съ помощью того же механизма какъ и боковыя окна.

Мишель Арданъ сталъ на колѣна предъ окномъ. Оно было темно, какъ бы матовое.

— Ну что же? воскликнулъ онъ: — а гдѣ же земля?

— Земля? сказалъ Барбиканъ: — да вотъ она.

— Какъ? Эта узенькая полоса, этотъ серебристый серпъ?

— Безъ сомнѣнія, Мишель. Черезъ четыре дня, когда будетъ полная луна, въ ту самую минуту какъ мы ея достигнемъ, земля станетъ иная. Она теперь представляется намъ въ видѣ растянутаго серпа, который скоро исчезнетъ, и тогда на нѣсколько дней она погрузится въ непроницаемую тѣнь.

— Это-то земля! повторялъ Мишель Арданъ, смотря во всѣ глаза на маленькую полоску родной планеты.

Объясненіе данное президентомъ Барбиканомъ было вѣрно. Земля, по отношенію къ ядру, входила въ свою послѣднюю фазу. Она была въ своемъ октантѣ и являлась тонкимъ серпомъ на черномъ фонѣ неба. Свѣтъ его, нѣсколько синеватый отъ густоты атмосфернаго слоя, былъ не такъ ярокъ какъ серпъ луны. Но размѣры его казались несравненно значительнѣе; онъ являлся громаднымъ лукомъ растянутымъ по небу. Нѣкоторые пункты, ярко освѣщенные, особенно въ его вогнутой части, свидѣтельствовали о существованіи высокихъ горъ; но они по временамъ исчезали подъ густыми пятнами, какихъ никогда не видно на поверхности луннаго диска. То были кольца облаковъ, концентрически расположенныхъ вокругъ земнаго сфероида.

Впрочемъ, вслѣдствіе естественнаго феномена, тождественнаго съ тѣмъ который происходитъ на лунѣ, когда она находится въ своихъ октантахъ, можно было видѣть весь контуръ земнаго шара. Полный дискъ его выказывался довольно явственно, благодаря пепельному свѣту, менѣе впрочемъ замѣтному чѣмъ пепельный свѣтъ луны. И причину этой меньшей яркости понять не трудно. Когда этотъ отблескъ замѣчается на лунѣ, то онъ происходитъ отъ солнечныхъ лучей, которые земля отражаетъ къ своему спутнику. Здѣсь наоборотъ, онъ происходитъ отъ солнечныхъ лучей, отражаемыхъ отъ луны на землю. Но свѣтъ земной почти въ тринадцать разъ сильнѣе луннаго, что зависитъ отъ различнаго отблеска обоихъ тѣлъ. Отсюда вытекаетъ слѣдствіе что, въ явленіи пепельнаго свѣта, темная часть земнаго диска обозначается не такъ явственно какъ таковая же часть луннаго диска, такъ какъ напряженіе явленія пропорціонально освѣщающей силѣ обѣихъ планетъ. Надо прибавить что серпъ земли, казалось, образовалъ дугу болѣе продолговатую, чѣмъ дуга диска. Естественное слѣдствіе иррадіаціи.

Между тѣмъ какъ путешественники пытались проникнуть глубокій мракъ пространства, сверкающій букетъ падучихъ звѣздъ раскинулся предъ ними. Сотни болидовъ, воспламенившихся отъ соприкосновенія съ атмосферой, прорѣзывали мракъ блестящими полосами и испещряли своимъ свѣтомъ пепельную часть диска. Въ эту эпоху земля находилась въ своемъ перигеліи, и декабрь мѣсяцъ такъ благопріятенъ появленію этихъ падучихъ звѣздъ что астрономы насчитывали ихъ до 24.000 въ часъ. Но Мишель Арданъ, не обращая вниманія на научныя объясненія, утѣшался мыслію что земля напутствуетъ самыми блестящими фейерверками отбытіе трехъ чадъ своихъ.

Вотъ все что наблюдали они на этомъ сфероидѣ, затерянномъ въ тѣни, на этой нижней планетѣ солнечнаго міра, которая для большихъ планетъ заходитъ и восходитъ какъ простая утренняя или вечерняя звѣзда. Незамѣтная точка въ пространствѣ, этотъ шаръ, на которомъ они оставили все что имъ было дорого, являлся не болѣе какъ убѣгающимъ серпомъ.

Долгое время три друга, безмолвно, но слившись сердцами, смотрѣли въ даль, между тѣмъ какъ ядро неслось со скоростью уменьшавшеюся однообразно. Потомъ неудержимая сонливость овладѣла ими. Было ли то утомленіе тѣла и духа? Конечно, ибо, послѣ возбужденнаго состоянія, въ которомъ они провели послѣдніе часы на землѣ, реакція должна была послѣдовать неизбѣжно.

— Ну что жъ, сказалъ Мишель, — коли спать, такъ спать!

Они улеглись на своихъ матрацахъ и вскорѣ всѣ трое погрузились въ глубокій сонъ.

Но не прошло четверти часа, какъ Барбиканъ вдругъ вскочилъ и, будя своихъ товарищей, закричалъ имъ что было у него силы:

— Нашелъ, нашелъ!…

— Что ты нашелъ?… спросилъ Мишель Арданъ, вскакивая съ постели.

— Причину почему мы не слыхали выстрѣла Колумбіады.

— А именно? Спросилъ Николь.

— Ядро наше летѣло скорѣе звука!

ГЛАВА III,
въ которой путешественники устраиваются.

Какъ только это любопытное и несомнѣнно вѣрное объясненіе было сдѣлано, три друга снова погрузились въ глубокій сонъ. Да и гдѣ бы имъ найти для сна мѣсто болѣе тихое и спокойное? На землѣ городскіе дома, сельскія хижины ощущаютъ всѣ сотрясенія сообщаемыя оболочкѣ земнаго шара. На морѣ, судно, носимое волнами, безпрерывно потрясается и колеблется. Въ воздухѣ, аэростатъ безпрерывно качается на воздушныхъ слояхъ различной густоты. Одно только это ядро, несущееся въ абсолютной пустотѣ, посреди абсолютнаго безмолвія, представляло обитателямъ своимъ абсолютный покой.

Вслѣдствіе этого, сонъ трехъ смѣлыхъ путешественниковъ, можетъ-быть, длился бы до безконечности, еслибы внезапный шумъ не разбудилъ ихъ въ семь часовъ утра, 2го декабря, спустя восемь часовъ послѣ ихъ отъѣзда.

Шумъ этотъ былъ явственно раздававшійся лай собаки.

— Собаки! Да, собаки! воскликнулъ Мишель Арданъ, поднимаясь въ ту же минуту съ постели.

— Онѣ проголодались, сказалъ Николь.

— Еще бы! отвѣчалъ Мишель; — мы совсѣмъ о нихъ забыли.

— Гдѣ жь онѣ? спросилъ Барбиканъ.

Начали, разыскивать, и одну изъ собакъ нашли подъ диваномъ. Испуганная, ошеломленная начальнымъ толчкомъ, она, свернувшись, лежала въ своемъ углу до тѣхъ поръ пока голодъ не заставилъ ее подать голосъ.

То была кроткая Діана, стыдливо выползавшая по-немногу изъ своего убѣжища, уступая убѣдительнымъ просьбамъ. Мишель Арданъ не переставалъ приманивать ее самыми нѣжными рѣчами.

— Діана, Діанушка, говорилъ онъ, — поди сюда дитя мое! Ты, судьба которой будетъ отмѣчена въ кинегетическихъ лѣтописяхъ! Ты, которую язычники дали бы въ подруги богу Анубису! Ты достойна быть изваянною рукой бога преисподней, подобно той собачкѣ которую Юпитеръ уступилъ за поцѣлуй красавицѣ Европѣ! Ты, слава которой затмитъ славу героевъ Монтаржи и Сенъ-Бернара! Ты, которая, пускаясь въ междупланетныя пространства, сдѣлаешься, можетъ-быть, Евой лунныхъ собакъ! Ты, которая оправдаешь тамъ на высотѣ слова Туссенеля; «Въ началѣ Богъ сотворилъ человѣка, и видя слабость его, далъ ему собаку!» Поди же ко мнѣ, Діанушка, поди ко мнѣ!

Діана, уступая льстивымъ рѣчамъ, подвигалась мало-помалу, съ жалобнымъ воемъ.

— Хорошо, сказалъ Барбиканъ, — Еву-то мы видимъ, но гдѣ же Адамъ?

— Адамъ! отвѣчалъ Мишель. — И Адамъ вѣрно не далеко!

Онъ также забился куда-нибудь. Надо позвать его. Спутникъ, сюда, Спутникъ!

Но Спутникъ не появлялся, а Діана продолжала выть. Ее освидѣтельствовали, нашли что она не ранена и угостили ее вкуснымъ пирожкомъ, тотчасъ же прекратившимъ ея жалобныя стенанія.

Что касается до Спутника, то его долго не могли отыскать; наконецъ его нашли въ одномъ изъ верхнихъ отдѣленій ядра, куда разомъ подбросилъ его толчокъ. Бѣдное животное, сильно разбившееся, находилось въ самомъ жалкомъ положеніи.

— Чортъ возьми! сказалъ Мишель. — Вотъ вамъ и акклиматизація….

Бѣдную собаку осторожно спустили внизъ. Голова ея была разбита о сводъ ядра, и казалось что она не опомнится отъ этого удара. Тѣмъ не менѣе, ее бережно положили на подушку, и тамъ она вздохнула.

— Мы будемъ ухаживать за тобой, сказалъ Мишель. — На насъ лежитъ отвѣтственность за твою жизнь. Я готовъ скорѣе потерять руку чѣмъ хоть одну лапку моего бѣднаго Спутника!

Говоря это, онъ далъ воды разбитому животному, которое съ жадностью стало пить ее.

Затѣмъ путешественники принялись наблюдать землю и луну. Земля являлась имъ уже въ видѣ пепельнаго диска, оканчивавшагося болѣе узкимъ серпомъ чѣмъ наканунѣ; но объемъ его оставался еще огроменъ, при сравненіи его съ луной, которая все болѣе и болѣе обращалась въ полный кругъ.

— Досадно, право, сказалъ Мишель Арданъ, — что мы не отправились въ минуту «полноземлія», то-есть когда нашъ шаръ былъ какъ разъ противъ солнца.

— А почему? спросилъ Николь.

— Потому что мы увидѣли бы въ новомъ свѣтѣ наши моря и материки, первыя — сверкающія отъ отраженія солнечныхъ лучей, вторые — болѣе темные и въ такомъ видѣ какъ ихъ изображаютъ на нѣкоторыхъ картахъ. Мнѣ желательно было бы видѣть эти полосы земли, на которыя никогда не падалъ взоръ человѣческій.

— Конечно, отвѣчалъ Барбиканъ, — но еслибы земля была полная, то мѣсяцъ находился бы въ періодѣ новолунія, то-есть былъ бы невидимъ въ солнечныхъ лучахъ. А для насъ выгоднѣе видѣть цѣль къ которой мы стремимся чѣмъ точку съ которой мы отправились.

— Вы правы, Барбиканъ, отвѣчалъ Николь, — да къ тому же, когда мы доберемся до луны, то успѣемъ въ долгія лунныя ночи вдоволь насмотрѣться на этотъ шаръ, гдѣ кишатъ наши ближніе!

— Наши ближніе! сказалъ Мишель Арданъ. — Но теперь они столько же наши ближніе какъ и селениты! Мы живемъ въ новомъ мірѣ, населенномъ нами одними, въ ядрѣ! Я ближній Барбикана, а Барбиканъ ближній Николя. Надъ нами и внѣ насъ человѣчество оканчивается, и мы единственное населеніе этого микрокосма до той минуты пока не сдѣлаемся простыми селенитами!

— Почти чрезъ 88 часовъ, прибавилъ капитанъ.

— И это значитъ?… спросилъ Мишель.

— Что теперь половина девятаго, отвѣчалъ Николь.

— Ну, такъ, возразилъ Мишель, — я не вижу причины почему бы намъ не позавтракать.

И дѣйствительно, жители новой планеты не могли оставаться безъ ѣды, и желудокъ ихъ настоятельно требовалъ подкрѣпленія. Мишель Арданъ, въ качествѣ Француза, объявилъ себя главнымъ поваромъ, въ чемъ онъ и не нашелъ себѣ конкуррентовъ. Газъ доставилъ количество тепла нужное для приготовленія кушанья, а ящикъ съ провизіей — необходимые элементы для этого перваго банкета.

Завтракъ начался тремя чашками превосходнаго бульйона, добытаго разведеніемъ въ теплой водѣ драгоцѣнныхъ плитокъ Либиха, изготовленныхъ изъ лучшихъ частей рогатаго скота населяющаго пампы. За бульйономъ послѣдовали нѣсколько кусковъ бифштекса, сдавленнаго гидравлическимъ прессомъ, столь же нѣжныхъ и сочныхъ какъ будто они только что вышли изъ кухни Café Anglais. Мишель, человѣкъ пылкаго воображенія, утверждалъ даже что они «окровавлены».

Овощи въ ковсервѣ и «свѣжѣе чѣмъ въ натурѣ», какъ замѣтилъ тотъ же любезный Мишель, послѣдовали за мясомъ, и завтракъ заключился нѣсколькими чашками превосходнаго чая съ тартинками, изготовленнаго по-американски.

Наконецъ, для довершенія этого торжества, Арданъ вытащилъ бутылку отличнаго бургонскаго, которая случайно попала въ ящикъ съ провизіей. Друзья выпили ее въ честь соединенія земли съ ея спутникомъ.

И какъ будто бы недостаточно было этого благороднаго вина, возращеннаго солнечными лучами на холмахъ Бургони, само солнце выступило для озаренія пиршества. Въ эту минуту ядро вышло изъ конуса тѣни отбрасываемой земнымъ шаромъ, и лучи блестящаго свѣтила упали на нижнюю поверхность ядра….

— Солнце! воскликнулъ Мишель Арданъ.

— Безъ сомнѣнія, отвѣчалъ Барбиканъ. — Я поджидалъ его.

— А между тѣмъ, замѣтилъ Мишель, — конусъ тѣни, которую земля отбрасываетъ въ пространство, идетъ за луну.

— И на значительное разстояніе, если не принять въ соображеніе атмосферной рефракціи, сказалъ Барбиканъ. — Но когда луна покрыта этою тѣнью, то это значитъ что центры трехъ тѣлъ, солнца, земли и луны, лежатъ на прямой линіи. Тогда узлы совпадаютъ съ фазами полной луны, и происходитъ затменіе. Еслибы мы отправились въ моментъ затменія луны, то все путешествіе наше совершилось бы въ тѣни. А это было бы прискорбно.

— Почему такъ?

— А потому что, хотя мы и несемся въ пустотѣ, наше ядро, окруженное лучами солнца, будетъ пользоваться его свѣтомъ и теплотой. Итакъ — экономія газа, драгоцѣнная во всѣхъ отношеніяхъ.

И дѣйствительно, подъ этими лучами, температура и блескъ которыхъ не умѣрялись никакою атмосферой, ядро согрѣвалось и освѣщалось какъ будто бы оно вдругъ перешло отъ зимы къ лѣту. Луна сверху, солнце снизу обливали его своими лучами.

— Здѣсь очень хорошо, замѣтилъ Николь.

— Надѣюсь, отвѣчалъ Мишель Арданъ: — немного земли на нашей планетѣ изъ алюминія, и мы выростили бы горошекъ въ 24 часа. Боюсь только одного, чтобы стѣны ядра не вздумали растопиться.

— Успокойся, мой достойный другъ, отвѣчалъ Барбиканъ. — Ядро выдержало температуру гораздо болѣе высокую, когда оно скользило по атмосфернымъ слоямъ. Я не удивился бы нисколько, еслибъ оно показалось жителямъ Флориды воспламененнымъ болидомъ.

— Но въ такомъ случаѣ I. Т. Мастонъ долженъ предполагать что мы изжарились.

— Меня самого удивляетъ что этого не случилось съ нами, сказалъ Барбиканъ. — Вотъ опасность, которой мы не предвидѣли.

— Призваться, я очень этого опасался, отвѣчалъ равнодушно Николь.

— И ты ничего не сказалъ намъ объ этомъ, безподобный капитанъ! воскликнулъ Мишель, сжимая руку своего товарища.

Между тѣмъ Барбиканъ началъ устраиваться въ ядрѣ, какъ будто бы ему предстояло навсегда остаться въ немъ. Нужно припомнить что этотъ воздушный вагонъ въ основаніи своемъ представлялъ поверхность въ 54 квадратные фута. Двадцати футовъ вышиной до вершины свода, искусно снаряженный внутри, мало загроможденный инструментами и дорожною утварью, которымъ отведены были особыя мѣста, онъ предоставлялъ тремъ путешественникамъ нѣкоторую свободу движеній. Толстое стекло, занимавшее часть дна, могло легко выносить значительную тяжесть. Оттого Барбиканъ и его товарищи могли расхаживать по немъ какъ по крѣпкому полу; но солнце, ударявшее на него прямо своими лучами, освѣщая внутренность ядра снизу, производило въ немъ странные переливы свѣта.

Приступили къ осмотру ящиковъ съ водой и съѣстными припасами. Эти вмѣстилища не пострадали нисколько, благодаря мѣрамъ принятымъ для ослабленія толчка. Запасовъ было въ изобиліи, и они могли пропитать путешественниковъ въ теченіи цѣлаго года. Барбиканъ имѣлъ въ виду обезпечить себя, на случай если ядро остановится на совершенно безплодной части луны. Что касается до воды и до запаса водки, состоявшаго изъ пятидесяти галлоновъ, то ихъ было достаточно только на два мѣсяца. Но, по послѣднимъ наблюденіямъ астрономовъ, луна одарена атмосферой низкою, густою, плотною, по крайней мѣрѣ въ ея глубокихъ долинахъ, и тамъ не можетъ быть недостатка въ ручьяхъ и источникахъ. Итакъ, во время путешествія и въ теченіе перваго года своего пребыванія на лунномъ континентѣ, смѣлые изслѣдователи не должны были страдать ни отъ голода, ни отъ жажды.

Оставался вопросъ о воздухѣ внутри ядра. Въ этомъ отношеніи они были также вполнѣ обезпечены. Аппаратъ Рейзе и Реньйо, назначенный для произведенія кислорода, былъ снабженъ на два мѣсяца хлорнокислымъ поташомъ. Онъ по необходимости потреблялъ нѣкоторое количество газа, ибо отдѣляющее кислородъ вещество должно былъ постоянно поддерживать выше четырехъ сотъ градусовъ. И тутъ они были обезпечены. Къ тому же аппаратъ требовалъ самаго небольшаго надзора. Онъ дѣйствовалъ автоматически. При этой возвышенной температурѣ хлорнокислый поташъ измѣнялся въ хлористый потассій, отдавая весь кислородъ который содержалъ въ себѣ. Но что же доставляли 18 фунтовъ хлорнокислаго поташа? Семь фунтовъ кислорода необходимаго для ежедневнаго потребленія жителей ядра.

Но недостаточно было одного возобновленія потребленнаго кислорода; требовалось еще поглощеніе угольной кислоты, производимой выдыханіемъ. Уже въ теченіи 12-ти часовъ атмосфера ядра переполнялась этимъ крайне вреднымъ газомъ, продуктомъ сожиганія элементовъ крови вдыхаемымъ кислородомъ. Николь замѣтилъ это состояніе воздуха по учащенному дыханію Діаны. И дѣйствительно, угольная кислота, подобно тому какъ происходитъ въ знаменитой Собачьей Пещерѣ, скоплялась на днѣ ядра вслѣдствіе своей тяжести. Такимъ образомъ бѣдная Діана должна была прежде своихъ господъ испытать присутствіе этого газа. Но капитанъ Николь поспѣшилъ поправить дѣло. Онъ тотчасъ же поставилъ на дно ядра нѣсколько сосудовъ съ хлорнокислымъ поташомъ, который болталъ нѣсколько времени, и это вещество, жадно впивающее въ себя угольную кислоту, поглотило его совершенно и очистило внутренній воздухъ.

Затѣмъ начался осмотръ инструментовъ. Термометры и барометры устояли, за исключеніемъ одного термометра à minima, у котораго разбилось стекло. Превосходный анероидъ, вынутый изъ ящика, обложеннаго ватой, былъ повѣшенъ на одной изъ стѣнъ. Конечно, онъ показывалъ только давленіе воздуха внутри ядра. Но онъ показывалъ также количество водяныхъ паровъ заключавшихся въ немъ. Въ эту минуту стрѣлка его колебалась между 735 и 760 миллиметрами. Это означало «хорошую погоду».

Барбиканъ взялъ съ собою также нѣсколько компасовъ, которые оказались въ совершенной исправности. Понятно что въ настоящемъ положеніи ихъ стрѣлка блуждала, то-есть не имѣла никакого опредѣленнаго направленія. И дѣйствительно, на томъ разстояніи отъ земли гдѣ находилось ядро, магнитный полюсъ не могъ имѣть никакого ощутительнаго вліянія на аппаратъ. Но эти компасы, перенесенные на лунный дискъ, могли послужить тамъ къ самымъ интереснымъ наблюденіямъ. Во всякомъ случаѣ, любопытно было изслѣдовать, подчиняется ли спутникъ земли такому же магнетическому вліянію, какъ и сама земля.

Гипсометръ для измѣренія высоты лунныхъ горъ, секстантъ для опредѣленія высоты солнца, теодолитъ, геодезическій инструментъ служащій для съемки плановъ и приведенія угловъ къ горизонту, зрительныя трубки, употребленіе которыхъ особенно будетъ важно по приближеніи къ лунѣ, всѣ эти инструменты были тщательно осмотрѣны и признаны въ исправности, несмотря на силу начальнаго толчка.

Что касается до утвари, кирокъ, заступовъ и различныхъ орудій, коллекцію которыхъ забралъ съ собою Николь, что касается до различныхъ сѣменъ и кустарниковъ, которые Мишель Арданъ замышлялъ перенести на лунную почву, то они всѣ были на своихъ мѣстахъ въ верхнихъ углахъ ядра. Тамъ устроенъ былъ родъ палатей, заваленныхъ различными предметами, которые захватилъ съ собою предусмотрительный Французъ. Что у него тамъ было, онъ не объяснялъ товарищамъ; только время отъ времени, по ступенямъ вдѣланнымъ въ стѣну ядра, онъ карабкался въ этотъ тайникъ и все приводилъ тамъ въ порядокъ. Онъ осматривалъ, перебиралъ все что тамъ было, открывалъ и закрывалъ какіе-то таинственные ящики, распѣвая при этомъ довольно фальшиво старинныя французскія пѣсни, что забавляло его собесѣдниковъ.

Барбиканъ тщательно старался предохранить отъ порчи свои ракеты и другіе подобные предметы. Эти важные снаряды, сильно заряженные, должны были ослабить паденіе ядра, когда оно, привлекаемое луннымъ притяженіемъ, по миновеніи пункта нейтральнаго притяженія, упадетъ на поверхность луны. Паденіе это, впрочемъ, должно было совершиться въ шесть разъ тише чѣмъ на поверхности земли, благодаря различію массы обѣихъ планетъ.

Итакъ осмотръ оказался вполнѣ удовлетворителенъ. Путешественники возвратились къ наблюденію пространства въ боковыя окна и въ нижнюю раму.

Зрѣлище было то же самое: все пространство небесной сферы наполнено было планетами и созвѣздіями такой чудной ясности что астрономъ сошелъ бы съ ума отъ восторга! Съ одной стороны виднѣлось солнце; какъ жерло растопленной печи, оно являлось ослѣпительнымъ дискомъ, безъ ореола, и какъ бы отдѣляясь на черномъ фонѣ неба. Съ другой стороны луна отраженіемъ отбрасывала его огни и казалась какъ бы неподвижною посреди звѣзднаго міра. Затѣмъ пятно довольно темное, какъ бы прорывавшее небо, и еще окруженное серебристою полоской: то была земля. Тамъ-и-сямъ туманныя массы, какъ бы большіе комы звѣзднаго снѣга, и отъ зенита до надира громадное кольцо образуемое недосягаемою пылью звѣздъ, этотъ млечный путь, посреди коего солнце не болѣе какъ звѣзда четвертой величины.

Наблюденія не могли отвлечь ихъ отъ созерцанія столь новаго зрѣлища, о которомъ никакое описаніе не можетъ дать настоящаго понятія. Сколько думъ оно имъ навѣяло! Сколько невѣдомыхъ ощущеній оно пробудило въ ихъ душѣ! Барбиканъ, подъ вліяніемъ этихъ впечатлѣній, задумалъ начать разказъ о своемъ путешествіи; онъ отмѣчалъ часъ за часомъ всѣ факты ознаменовавшіе начало ихъ предпріятія. Онъ писалъ спокойно своимъ крупнымъ четвероугольнымъ почеркомъ и нѣсколько коммерческимъ слогомъ.

Въ это время исчислитель Николь просматривалъ свои формулы траекторій и распоряжался цифрами съ необыкновенною ловкостью. Мишель Арданъ болталъ то съ Барбиканомъ, который не отвѣчалъ ему, то съ Николемъ, который его не слушалъ, то съ Діаной которая не понимала его теорій; наконецъ заговорилъ самъ съ собою, дѣлалъ себѣ вопросы и отвѣчалъ на нихъ, расхаживая взадъ и впередъ, занимаясь разными мелочами, то наклоняясь надъ нижнею рамой, то взбираясь наверхъ ядра, и все распѣвая. Въ этомъ микрокосмѣ онъ служилъ представителемъ французской подвижности и болтливости, и представителемъ вполнѣ достойнымъ.

День или, правильнѣе — выраженіе «день» не точно, — 12тичасовой періодъ составляющій день на землѣ окончился обильнымъ ужиномъ мастерски изготовленнымъ. Не случилось ничего такого что могло бы потревожить спокойствіе путешественниковъ. Вслѣдствіе этого, полные надежды, даже увѣренные въ успѣхѣ, они мирно заснули, между тѣмъ какъ ядро съ постоянно уменьшающеюся скоростью неслось по небесному пути.

ГЛАВА IV.
Нѣсколько алгебры.

Ночь прошла благополучно. Правду сказать, слово ночь выраженіе неточное. Положеніе ядра относительно солнца не измѣнялось. Въ астрономическомъ смыслѣ, на нижней части ядра былъ день, на верхней ночь. Итакъ, если въ этомъ разказѣ встрѣчаются означенныя выраженія, то ихъ слѣдуетъ принимать за періодъ времени протекающій между восходомъ и закатомъ солнца на землѣ.

Сонъ путешественниковъ былъ тѣмъ покойнѣе что, несмотря на чрезмѣрную быстроту съ какою двигалось ядро, оно казалось неподвижнымъ. Никакое колебаніе не обозначало полета его въ пространствѣ. Перемѣщеніе, какъ бы быстро оно ни совершалось, не можетъ производить ощутительнаго вліянія на организмъ, когда оно совершается въ пустотѣ или когда масса воздуха вращается вмѣстѣ съ летящимъ тѣломъ. Какой житель земли замѣчаетъ быстроту ея движенія, а между тѣмъ эта быстрота равняется 90.000 километрамъ въ-часъ. Движеніе при этихъ условіяхъ «не ощущается», также какъ и неподвижность. Поэтому всякое тѣло остается къ нему равнодушнымъ. Если тѣло неподвижно, то оно и остается таковымъ до тѣхъ поръ, пока какая-нибудь посторонняя сила не перемѣститъ его. Если же оно въ движеніи, то не остановится, пока не встрѣтитъ на пути своемъ какой-нибудь преграды. Это равнодушіе къ движенію или неподвижности есть инерція.

Такимъ образомъ Барбиканъ и его товарищи, будучи заключены во внутренности ядра, могли считать себя въ полной неподвижности. Впрочемъ, впечатлѣніе было бы одинаково еслибъ они находились и внѣ ядра. Безъ луны, постоянно увеличивавшейся надъ ними, безъ земли постоянно уменьшавшейся подъ ними, они могли бы поклясться что находятся въ совершенной неподвижности.

Въ это утро, Зго декабря, ихъ пробудилъ веселый, но совершенно неожиданный звукъ — пѣніе пѣтуха во внутренности вагона.

Мишель Арданъ первый вскочилъ съ постели; вскарабкался на своій чердакъ и, затворяя полуоткрытый ящикъ, произнесъ шепотомъ:

— Замолчишь ли ты, проклятый! Это животное разстроитъ, пожалуй, мою комбинацію!

Однако Николь и Барбиканъ проснулись.

— Пѣтухъ! сказалъ Николь.

— О, нѣтъ, мои друзья! съ живостью отвѣчалъ Мишель: — это мнѣ вздумалось разбудить васъ такимъ сельскимъ напѣвомъ.

И произнеся эти слова, онъ прокричалъ кукареку такъ искусно, что ему позавидовалъ бы самый крикливый изъ пѣтуховъ.

Американцы не могли удержаться отъ смѣха.

— Отличный талантъ, сказалъ Николь, подозрительно поглядывая на своего товарища.

— Да, отвѣчалъ Мишель, — національная потѣха! Это чисто по-гальски. У насъ такъ поютъ пѣтухомъ въ самомъ лучшемъ обществѣ.

Потомъ, поспѣшно перемѣнивъ разговоръ, онъ сказалъ:

— А знаешь ли, Барбиканъ, о чемъ я продумалъ всю ночь?

— Нѣтъ, отвѣчалъ тотъ.

— О нашихъ кембриджскихъ друзьяхъ. Ты замѣтилъ уже что я ничего не смыслю въ математикѣ. Поэтому я никакъ не могу разгадать, какимъ образомъ наши ученые на обсерваторіи могли вычислить съ какою начальною скоростью должно быть пущено ядро, чтобъ отъ Колумбіады долетѣть до луны.

— Ты хочешь сказать, возразилъ Барбиканъ, — чтобы достигнуть того нейтральнаго пункта гдѣ земное и лунное притяженія уравновѣшиваются, ибо, начиная съ этого пункта, находящагося почти на девяти десятыхъ пути, ядро упадетъ на луну просто вслѣдствіе своей тяжести.

— Положимъ такъ, отвѣчалъ Мишель, — но, повторяю еще разъ, какимъ образомъ они могли вычислить начальную скорость?

— Нѣтъ ничего легче.

— И ты умѣлъ бы сдѣлать такое вычисленіе?

— Безъ сомнѣнія. Мы съ Николемъ сдѣлали бы его, еслибы мемуаръ обсерваторіи не избавилъ насъ отъ этого труда.

— Что до меня касается, мой дорогой Барбиканъ, то мнѣ легче было бы потерять голову чѣмъ рѣшить такую задачу.

— Потому что ты не знаешь алгебры, спокойно отвѣчалъ Барбикащь.

— А такъ вотъ каковы вы, иксоѣды! Вамъ кажется что словомъ алгебра все сказано!

— Послушай, Мишель, возразилъ Барбиканъ, — какъ ты думаешь, можно ковать безъ молотка, или пахать безъ сохи?

— Трудновато.

— Итакъ алгебра есть такое же орудіе какъ соха и молотокъ, и отличное орудіе для того кто умѣетъ имъ владѣть.

— Серіозно?

— Совершенно серіозно.

— И ты могъ бы употребить въ дѣло это орудіе, здѣсь же при мнѣ?

— Если тебѣ это угодно.

— И показать мнѣ какъ исчислена была начальная скорость нашего вагона?

— Да, мой достойный другъ. Принимая въ соображеніе всѣ элементы проблемы, разстояніе центра земли отъ центра луны, радіусъ земли, массу земли и массу луны, я могу съ точностью опредѣлить какова должна быть начальная скорость ядра, и все это простою формулой.

— Посмотримъ формулу.

— Ты увидишь ее. Я не стану опредѣлять кривую которую въ дѣйствительности описываетъ ядро между луной и землей, и не буду принимать въ разчетъ ихъ поступательнаго движенія около солнца. Нѣтъ, я буду считать эти тѣла неподвижными, что для насъ совершенно достаточно.

— А почему?

— Потому что иначе это было бы изысканіемъ той проблемы, которая носитъ названіе «проблемы трехъ тѣлъ», а интегральное счисленіе не развилось еще на столько чтобы рѣшить ее.

— Ого! сказалъ Мишель Арданъ своимъ насмѣшливымъ тономъ: — стало-быть математика не сказала еще своего послѣдняго слова?

— Конечно, нѣтъ, отвѣчалъ Барбиканъ.

— Хорошо! Можетъ-быть жители луны пошли дальше васъ въ интегральномъ счисленіи? А кстати, что такое интегральное счисленіе?

— Это счисленіе обратное счисленію дифференціальному, серіозно отвѣчалъ Барбиканъ.

— Очень благодаренъ.

— Говоря другими словами, это счисленіе которымъ отыскиваются конечныя величины, дифференціалъ коихъ извѣстенъ.

— Вотъ что по крайней мѣрѣ ясно, отвѣчалъ Мишель, прикидываясь совершенно удовлетвореннымъ.

— А теперь, продолжалъ Барбиканъ, — клочокъ бумаги и карандашъ, и чрезъ полчаса я найду требуемую формулу.

Сказавъ это, Барбиканъ погрузился въ свое занятіе, между тѣмъ какъ Николь продолжалъ смотрѣть въ пространство, предоставляя Мишелю позаботиться о завтракѣ.

Не прошло получаса, и Барбиканъ, поднявъ голову, показалъ Мишелю Ардану страницу исписанную алгебраическими знаками, посреди коихъ выдѣлялась слѣдующая общая формула:

— Что жь это значитъ? спросилъ Мишель.

— Это значитъ, отвѣчалъ Николь, — что половина V квадратъ, минусъ V нулевое квадратъ, равно gr, помноженному на r дѣленный на x минусъ единица плюсъ m примъ, дѣленный на m….

— Иксъ скачетъ на игрекѣ, зетомъ погоняетъ, воскликнулъ Мишель Арданъ, разражаясь неистовымъ хохотомъ. — И ты это понимаешь, капитанъ?

— Какъ нельзя лучше.

— Еще бы! сказалъ Мишель: — оно въ глаза бросается, и съ меня совершенно достаточно.

— Вѣчный забавникъ! возразилъ Барбиканъ. — Тебѣ хотѣлось алгебры, и вотъ тебѣ ея въ волю.

— Нѣтъ, ужь лучше повѣсьте меня!

— Дѣйствительно, отвѣчалъ Николь, разсматривая формулу съ видомъ знатока, — вычисленіе сдѣлано отлично, Барбиканъ. Это интегралъ уравненія живыхъ силъ, и я не сомнѣваюсь что мы найдемъ искомый результатъ.

— Какъ бы мнѣ хотѣлось понять это! воскликнулъ Мишель: — я бы далъ десять лѣтъ жизни Николя, только бы добраться до такой премудрости.

— Итакъ слушай, продолжалъ Барбиканъ, — половина V квадратъ минусъ V нулевое квадратъ — формула, которая даетъ вамъ половину измѣненія живой силы.

— Хорошо, а Николь понимаетъ что это значитъ?

— Конечно, Мишель, отвѣчалъ капитанъ. — Всѣ эти знаки, которые тебѣ кажутся кабалистическими, составляютъ самую ясную, самую простую, самую логическую рѣчь для того кто умѣетъ ихъ читать.

— И ты утверждаешь, Николь, продолжалъ допрашивать Мишель, — что посредствомъ этихъ гіероглифовъ, которые не понятнѣе египетскихъ ибисовъ, ты въ состояніи опредѣлить какую начальную скорость должно было имѣть наше ядро?

— Безъ сомнѣнія, и даже, на основаніи этой формулы, я могу сказать тебѣ какова его скорость на любомъ пунктѣ нашего пути.

— Честное слово?

— Честное слово.

— Ну, такъ стало-быть ты такой же хитрецъ какъ нашъ президентъ.

— Нѣтъ, Мишель. Самое трудное именно то что сдѣлалъ Барбиканъ; онъ составилъ уравненіе въ которомъ приняты въ разчетъ всѣ условія проблемы. Остальное — дѣло ариѳметики и требуетъ только знанія четырехъ правилъ.

— И то ужь хорошо! отвѣчалъ Мишель Арданъ, который въ жизнь свою не умѣлъ никогда сдѣлать безъ ошибки даже сложенія, и который опредѣлялъ это правило слѣдующимъ образомъ: «Маленькій китайскій кастетъ, дающій возможность получать безконечно-разнообразные итоги».

Барбиканъ замѣтилъ однако что Николю стоило бы только подумать, и онъ, конечно, самъ нашелъ бы эту формулу.

— Не знаю, отвѣчалъ Николь, — но чѣмъ болѣе я всматриваюсь въ нее, тѣмъ болѣе нахожу въ ней достоинствъ.

— Теперь послушай, сказалъ Барбиканъ своему несвѣдущему товарищу, — и ты увидишь что всѣ эти буквы имѣютъ значеніе.

— Слушаю, отвѣчалъ Мишель съ видомъ самоотверженія.

— d, сказалъ Барбиканъ, — есть разстояніе центра земли отъ центра луны, ибо необходимо брать центры для вычисленія притяженій.

— Это я понимаю.

— r есть радіусъ земли.

— r — радіусъ. Согласенъ.

— m есть масса земли; m примъ масса луны. Необходимо принять въ соображеніе массу двухъ притягивающихъ тѣлъ, потому что притяженіе пропорціонально массамъ.

— Понимаю.

— g значитъ тяготѣніе, скорость пріобрѣтаемая по прошествіи секунды тѣломъ падающимъ на поверхности земли. Ясно это?

— Какъ хрусталь, отвѣтилъ Мишель.

— Теперь я обозначаю буквой x измѣняющееся разстояніе, отдѣляющее ядро отъ центра земки, и буквой V скорость какую имѣетъ ядро на этомъ разстояніи.

— Хорошо.

— Наконецъ выраженіе V нулевое, стоящее въ уравненіи, есть скорость которую имѣетъ ядро при выходѣ изъ атмосферы.

— И дѣйствительно, сказалъ Николь, — въ этомъ именно пунктѣ и слѣдовало вычислить эту скорость, такъ какъ извѣстно что скорость при отправленіи составляетъ ровно три половины скорости при выходѣ изъ атмосферы.

— Этого ужь я не понимаю.

— А между тѣмъ вопросъ очень простъ, сказалъ Барбиканъ.

— Не такъ простъ какъ я, возразилъ Мишель.

— Это значитъ что когда наше ядро долетѣло до границы земной атмосферы, то оно уже потеряло треть своей начальной скорости.

— Такъ много?

— Да, мой другъ, и это только вслѣдствіе тренія своего объ атмосферные слои. Ты понимаешь что, чѣмъ быстрѣе оно двигалось, тѣмъ болѣе встрѣчало сопротивленія со стороны воздуха.

— Это я допускаю, сказалъ Мишель, — и понимаю, хотя твои V нулевое и V нулевое квадратъ сталкиваются у меня въ головѣ, какъ гвозди въ мѣшкѣ!

— Первое дѣйствіе алгебры, отвѣчалъ Барбиканъ. — А теперь, чтобъ доканать тебя, мы вставимъ числовыя данныя этихъ различныхъ выраженій, то-есть обратимъ ихъ въ цифры.

— Доканайте меня! отвѣчалъ Мишель.

— Изъ этихъ выраженій, сказалъ Барбиканъ, — одни извѣстны, другія слѣдуетъ вычислить.

— Я беру на себя эти послѣднія, сказалъ Николь.

— Разсмотримъ r, продолжалъ Барбиканъ, — есть радіусъ земли, который, подъ широтой Флориды, нашего исходнаго пункта, равняется 6.370.000 метрамъ, d, то-есть разстояніе отъ центра земли до центра луны, равняется 56ти земнымъ радіусамъ или….

Николъ быстро сдѣлалъ вычисленіе.

— Или, сказалъ онъ, — 356.720.000 метровъ, въ моментъ когда луна находится въ своемъ перигеѣ, то-есть на самомъ близкомъ ея разстояніи отъ земли.

— Хорошо, сказалъ Барбиканъ. — Теперь m примъ раздѣленный на m, то-есть отношеніе массы луны въ массѣ земли, есть одна восемьдесятъ первая.

— Отлично! замѣтилъ Мишель.

— g, тяготѣніе, во Флоридѣ есть 9 метровъ 81. Изъ чего слѣдуетъ, что gr равно…

— Шестидесяти двумъ милліонамъ четыремъ стамъ двадцати шести тысячамъ, отвѣчалъ Николь.

— И потомъ? спросилъ Мишель Арданъ.

— Потомъ, когда выраженія обращены въ цифры, отвѣчалъ Барбиканъ, — я буду отыскивать скорость V нулевое, то-есть скорость которую должно имѣть ядро оставляя атмосферу для достиженія точки притяженія, то-есть той точки, гдѣ скорость равняется нулю. Такъ какъ въ этотъ моментъ скорость будетъ равна нулю, то я и обозначаю ее нулемъ, а x, разстояніе на которомъ находится этотъ нейтральный пунктъ, будетъ представляемо девятью десятыми d, то-есть разстоянія отдѣляющаго оба центра.

— У меня смутное понятіе что это должно быть вѣрно, сказалъ Мишель.

— Итакъ у меня будетъ: x равенъ девяти десятымъ d, а V равно нулю и моя формула будетъ….

Барбиканъ быстро написалъ на бумагѣ:

Николь прочелъ съ жадностью.

— Такъ, такъ! вскричалъ онъ.

— Ясно ли это? спросилъ Барбиканъ.

— Какъ будто написано огненными буквами! отвѣчалъ Николь.

— Достойные мужи! пробормоталъ Мишель.

— Понялъ ли ты наконецъ? спросилъ его Барбиканъ.

— Понялъ ли я! воскликнулъ Мишель Арданъ: — то-есть у меня голова трещитъ.

— Итакъ, продолжалъ Барбиканъ, — V нулевое квадратъ равняется двумъ gr, помноженнымъ на единицу безъ 10r дѣленнымъ на 9d минусъ ¹/₃₁ помноженная на 10r дѣленныхъ на d, минусъ r дѣленный на dr.

— А теперь, сказалъ Николь, — чтобы получить скорость ядра по выходѣ его изъ атмосферы, стоитъ только сдѣлать вычисленіе.

Капитанъ, какъ опытный практикъ, принялся вычислять съ ужасающею быстротой. Умноженія и дѣленія росли у него подъ пальцами. Цифры унизывали чистую страницу. Барбиканъ слѣдилъ за нимъ глазами, между тѣмъ какъ Мишель Арданъ старался обѣими руками подавить начинавшуюся мигрень.

— Ну? спросилъ Барбиканъ послѣ нѣсколькихъ минутъ молчанія.

— По вычисленію всего, отвѣчалъ Николь, — V нулевое, то-есть скорость ядра при выходѣ изъ атмосферы для достиженія пункта равнаго притяженія, должна быть…..

— Во сколько? спросилъ Барбиканъ.

— Въ 11.051 метръ въ первую секунду.

— Что? воскликнулъ Барбиканъ, вскакивая, — что вы сказали?

— Одиннадцать тысячъ пятьдесятъ одинъ метръ.

— Проклятіе! произнесъ президентъ отчаяннымъ голосомъ.

— Что съ тобой? произнесъ Мишель Арданъ, удивленный до крайности.

— Что со мной? Но если въ этотъ моментъ скорость уже уменьшилась на одну треть отъ тренія, то первоначальная скорость должна бы быть….

— Въ шестнадцать тысячъ пятьсотъ семьдесятъ шесть метровъ, отвѣчалъ Николь.

— А Кембриджская обсерваторія объявила что одиннадцать тысячъ метровъ достаточно для полета, и наше ядро полетѣло только съ этою скоростію!

— Ну что же? спросилъ Николь.

— Значитъ, она недостаточна.

— Правда.

— Мы не долетимъ до нейтральнаго пункта.

— Чортъ возьми!

— Мы не доберемся даже до половины пути!

— Проклятое ядро! воскликнулъ Мишель Арданъ, вспрыгнувъ такъ какъ будто ядро уже готово было удариться о землю.

— И упадемъ опять на землю!

ГЛАВА V.
Холодъ въ пространствѣ.

Открытіе это было громовымъ ударомъ. Кто бы могъ ожидать такой ошибки вычисленія? Барбиканъ не хотѣлъ этому вѣрить. Николь просмотрѣлъ свои цифры. Онѣ были вѣрны. Что касается до формулы, на основаніи коей сдѣланъ былъ выводъ, то въ вѣрности ея невозможно было усомниться, и по окончаніи повѣрки оказалось несомнѣннымъ что начальная скорость въ 16.576 метровъ въ первую секунду была необходима для достиженія нейтральнаго пункта.

Друзья молча посмотрѣли другъ на друга. О завтракѣ не было и помина. Барбиканъ, стиснувъ зубы, сдвинувъ брови, конвульсивно сжимая кулаки, наблюдалъ въ окно. Николь, скрестивъ руки, разсматривалъ свои вычисленія. Мишель Арданъ бормоталъ:

— Вотъ они, ученые! Всегда-то они поступаютъ такъ! Я бы далъ двадцать пистолей чтобъ упасть на Кембриджскую обсерваторію и раздавить ее со всѣми находящимися въ ней цифроплетами.

Вдругъ въ головѣ капитана мелькнула какая-то мысль, которую онъ поспѣшилъ сообщить Барбикану.

— Вотъ что! сказалъ онъ: — теперь семь часовъ утра; значитъ, мы отправились уже тридцать два часа тому назадъ; болѣе половины нашего пути мы пролетѣли, а еще не падаемъ, сколько мнѣ извѣстно.

Барбиканъ не отвѣчалъ ни слова. Но быстро взглянувъ на капитана, онъ взялъ циркуль, служившій ему для измѣренія угловой величины земнаго шара. Потомъ черезъ южное окно онъ сдѣлалъ самое точное наблюденіе, благодаря кажущейся неподвижности ядра. Затѣмъ онъ поднялся, отирая лобъ, съ котораго градомъ катился потъ, и начертилъ нѣсколько цифръ на бумагѣ. Николь понялъ что президентъ имѣлъ въ виду по измѣренію земнаго діаметра вывести разстояніе ядра отъ земли. Онъ со страхомъ смотрѣлъ на него.

— Нѣтъ, сказалъ Барбиканъ по прошествіи нѣсколькихъ минутъ, — нѣтъ, мы не падаемъ! Мы уже болѣе чѣмъ на пятьдесятъ тысячъ льё отъ земли! Мы перешли тотъ пунктъ гдѣ бы ядро должно было остановиться, еслибы скорость его была одиннадцать тысячъ метровъ! Мы все еще поднимаемся.

— Это ясно, отвѣчалъ Николь, — и отсюда слѣдуетъ заключить что наша начальная скорость подъ давленіемъ четырехъ сотъ тысячъ фунтовъ разрывнаго хлопка была сильнѣе требуемыхъ одиннадцати тысячъ метровъ. Этимъ объясняется что по истеченіи только тринадцати минутъ мы встрѣтили втораго спутника, который обращается на разстояніи слишкомъ двухъ тысячъ льё отъ земли.

— И это объясненіе тѣмъ болѣе вѣроятно, присовокупилъ Барбиканъ, — что выбросивъ воду, находившуюся между разбивными перегородками, ядро вдругъ облегчилось отъ значительной тяжести.

— Вѣрно! сказалъ Николь.

— О, мой дорогой Николь, воскликнулъ Барбиканъ, — мы спасены!

— Итакъ, спокойно произнесъ Мишель Арданъ, — если мы спасены, то давайте завтракать.

И дѣйствительно, Николь не ошибся. Начальная скорость, по счастію, была значительнѣе той которая была указана Кембриджскою обсерваторіей, но тѣмъ не менѣе обсерваторія ошиблась.

Путешественники успокоились отъ этой фальшивой тревоги, сѣли за столъ и весело позавтракали. Они много ѣли и говорили еще болѣе. Впрочемъ, увѣренность въ успѣхѣ была сильнѣе до «алгебраическаго эпизода» чѣмъ послѣ онаго.

— А почему бы намъ не успѣть въ нашемъ предпріятіи? повторялъ Мишель Арданъ. — Почему бы намъ не доѣхать? Вѣдь мы несемся. На пути намъ нѣтъ препятствій; камней нѣтъ на нашей дорогѣ. Путь нашъ свободнѣе пути корабля, который борется съ волнами, пути аэростата который борется съ вѣтромъ. Но если корабль приходитъ туда куда ему хочется, если аэростатъ поднимается куда заблагоразсудитъ, почему бы вашему ядру не достигнуть цѣли къ которой оно стремится?

— Oнo и достигнетъ ея, сказалъ Барбиканъ.

— Хотя бы для чести американскаго народа, прибавилъ Мишель Арданъ, — единственнаго народа который способенъ довести до конца такое предпріятіе, — единственнаго который могъ произвести президента Барбикана! Но вотъ что мнѣ пришло въ голову: теперь, когда намъ не о чемъ безпокоиться, что съ нами будетъ? Мы будемъ царственно скучать….

Барбиканъ и Николь отрицательно покачали головами.

— Но я предусмотрѣлъ этотъ случай, друзья мои, продолжалъ Мишель. — Скажите только слово. Въ ваше распоряженіе явятся шашки, шахматы, карты, домино! Недостаетъ только билліярда!

— Какъ? спросилъ Барбиканъ, — ты захватилъ съ собой всю эту дрянь?

— Конечно, отвѣчалъ Мишель, — и не только для нашего развлеченія, но съ похвальнымъ намѣреніемъ надѣлить ею лунные трактиры.

— Другъ мой, сказалъ Барбиканъ, — если луна населена, то жители ея появились на свѣтъ за нѣсколько тысячъ лѣтъ до жителей земли, такъ какъ, безъ сомнѣнія, луна древнѣе вашей планеты. Итакъ, если селениты существуютъ уже сотни тысячъ лѣтъ, если мозгъ у нихъ устроенъ подобно человѣческому мозгу, то они давно изобрѣли все что мы изобрѣли, и даже то что мы изобрѣтемъ въ теченіе будущихъ столѣтій. Имъ нечему будетъ учиться у васъ, а намъ придется всему научиться отъ нихъ.

— Какъ? спросилъ Мишель: — ты думаешь что у нихъ были такіе же художники какъ Фидій, Микель-Анджело или Рафаэль?

— Да.

— Такіе поэты какъ Гомеръ, Виргилій, Мильтонъ, Ламартинъ и Гюго?

— Я увѣренъ въ этомъ.

— Такіе философы какъ Платонъ, Аристотель, Декартъ и Кантъ?

— Ни мало не сомнѣваюсь.

— Ученые какъ Архимедъ, Эвклидъ, Паскаль и Ньютонъ?

— Готовъ поклясться что да.

— Комики какъ Арналь и фотографы какъ…. Надаръ?

— Конечно.

— Въ такомъ случаѣ, другъ Барбиканъ, если эти Селениты также сильны какъ мы, даже сильнѣе насъ, то почему же они не попытаются завести сношенія съ землей? Почему они не пустили луннаго ядра въ предѣлы земные?

— А кто жь тебѣ сказалъ что они этого не сдѣлали? спросилъ серіозно Барбиканъ?

— И дѣйствительно, прибавилъ Николь, — имъ это было легче сдѣлать чѣмъ намъ, и по двумъ причинамъ: вопервыхъ, притяжевіе въ шесть разъ менѣе на поверхности луны чѣмъ на поверхности земли, что даетъ возможность ядру подниматься гораздо легче; вовторыхъ, имъ достаточно было ринуть ядро на 8.000 льё, вмѣсто 80.000, что требуетъ силы верженія въ десять разъ меньшей.

— Въ такомъ случаѣ, сказалъ Мишель, — я повторяю, почему они этого не сдѣлали?

— А я, возразилъ Барбиканъ, — повторяю: кто тебѣ сказалъ что они этого не сдѣлали?

— Когда же?

— Тысячи лѣтъ назадъ, до появленія человѣка на землѣ.

— А ядро? Гдѣ же ядро? Покажите мнѣ его.

— Другъ любезный, отвѣчалъ Барбиканъ, — море покрываетъ пять шестыхъ вашего шара. Вслѣдствіе этого можно легко предположить что лунное ядро, если оно было пущено, покоится теперь въ глубинѣ океановъ Атлантическаго или Тихаго, а можетъ быть зарылось въ какой-нибудь трещинѣ, въ то время когда земная кора еще недостаточно окрѣпла.

— Дорогой мой Барбиканъ, сказалъ Мишель, — у тебя на все готовъ отвѣтъ, и я преклоняюсь предъ твоею мудростью. При всемъ томъ есть гипотеза, которая мнѣ понравилась бы болѣе всѣхъ другихъ, а именно: такъ какъ Селениты старше насъ, то они и умнѣе насъ, и стало-быть пороха не изобрѣтали.

Въ эту минуту Діана вмѣшалась въ разговоръ громкимъ лаемъ. Она требовала себѣ завтрака.

— Ахъ, сказалъ Мишель Арданъ, — въ нашихъ разсужденіяхъ мы забываемъ Діану и Спутника.

Тотчасъ же кусокъ пирога былъ отданъ въ распоряженіе Діаны, которая поспѣшно убрала его.

— Видишь что, Барбиканъ, сказалъ Мишель, — намъ слѣдовало бы обратить нашъ снарядъ въ Ноевъ ковчегъ и взять съ собой на луну по парѣ всѣхъ домашнихъ животныхъ.

— Безъ сомнѣнія, отвѣчалъ Барбиканъ, — но у насъ бы мѣста не достало для нихъ.

— Вотъ еще! сказалъ Мишель: — потѣснившись немножко, можно бы….

— Дѣло въ томъ, замѣтилъ Николь, — что быкъ, корова, лошадь были бы намъ очень полезны на лунномъ материкѣ. Къ несчастію, вагонъ нашъ нельзя было обратить ни въ конюшню, ни въ хлѣвъ.

— Но по крайней мѣрѣ, сказалъ Мишель Арданъ, — мы могли бы захватить съ собою осла, только маленькаго осла, это мужественное и терпѣливое животное, на которомъ любилъ кататься древній Силенъ. Я люблю ихъ, этихъ бѣдныхъ ословъ. Вотъ животныя наименѣе одаренныя природой! Ихъ колотятъ не только въ продолженіи жизни, но даже колотятъ и по смерти….

— Что ты этимъ хочешь сказать?

— А то что изъ ихъ шкуры выдѣлываютъ барабаны.

Барбиканъ и Николь не могли не разсмѣяться такому глубокомысленному разсужденію. Но отчаянный крикъ ихъ веселаго товарища вдругъ остановилъ ихъ. Онъ наклонился надъ канурой Спутника и поднялся со слѣдующими словами:

— Хорошо! Спутникъ уже не боленъ.

— А! сказалъ Николь.

— Нѣтъ, продолжалъ Мишель, — онъ умеръ. Вотъ, присовокупилъ онъ жалобнымъ тономъ, — что крайне прискорбно! Я опасаюсь, моя бѣдная Діана, что ты не дашь отраслей въ лунныхъ пространствахъ.

Дѣйствительно, бѣдный Спутникъ не могъ пережить своей раны. Онъ издохъ и издохъ окончательно. Мишель Арданъ съ отчаяннымъ видомъ смотрѣлъ на своихъ друзей.

— Теперь представляется вопросъ, сказалъ Барбиканъ: — мы не можемъ оставлять при себѣ еще сорокъ восемь часовъ трупъ этой собаки.

— Конечно нѣтъ, отвѣчалъ Николь, — но наши окна утверждены на шарньерахъ, они могутъ открываться; мы откроемъ одно изъ нихъ и бросимъ этотъ трупъ въ пространство.

Президентъ подумалъ нѣсколько минутъ, потомъ сказалъ:

— Да, надо сдѣлать это, но только примемъ предварительно всевозможныя предосторожности.

— Почему? спросилъ Мишель.

— По двумъ причинамъ, которыя ты поймешь, отвѣчалъ Барбиканъ. — Вопервыхъ, относительно воздуха наполняющаго ядро, котораго тратить надо какъ можно менѣе.

— Но вѣдь мы возобновляемъ этотъ воздухъ?

— Только частію. Мы возобновляемъ одинъ кислородъ, мой дорогой Мишель, и при этомъ стараемся чтобъ аппаратъ не доставлялъ этого кислорода въ слишкомъ большомъ количествѣ, ибо такой излишекъ можетъ повести къ весьма важному физіологическому разстройству въ насъ самихъ. Но если мы возобновляемъ кислородъ, то не возобновляемъ азота, этого элемента котораго легкія не поглощаютъ и который долженъ оставаться неприкосновеннымъ. А азотъ этотъ вылетѣлъ бы быстро въ отворенное окно.

— Ну, ужь много его вылетитъ въ то мгновеніе пока мы выбрасываемъ этого бѣднаго Спутника!

— Положимъ такъ, но все-таки надо дѣйствовать поспѣшно.

— А другая причина? спросилъ Мишель.

— Другая причина, что не слѣдуетъ внѣшняго холода допускать въ снарядъ, иначе мы замерзнемъ живые.

— А солнце-то….

— Солнце согрѣваетъ наше ядро, которое поглощаетъ его лучи, но оно не согрѣваетъ пространства по которому мы теперь несемся. Гдѣ нѣтъ воздуха, тамъ нѣтъ болѣе ни тепла, ни разсѣяннаго свѣта: куда не достигаютъ прямо солнечные лучи, тамъ такъ же темно какъ и холодно. Итакъ температура эта есть не что иное какъ температура производимая звѣзднымъ сіяніемъ, то-есть такая какая водворилась бы на земномъ шарѣ еслибы вдругъ потухло солнце.

— Чего опасаться нельзя, сказалъ Николь.

— Кто знаетъ! замѣтилъ Мишель Арданъ. — Впрочемъ допустимъ что солнце не потухнетъ; развѣ не можетъ случиться что земля удалится отъ него?

— Хорошо! сказалъ Барбиканъ: — вотъ Мишель начинаетъ снова строить гипотезы.

— А развѣ неизвѣстно, продолжалъ Мишель, — что земля прошла, въ 1861 году, сквозь хвостъ кометы? Предположимъ же такую комету, притяженіе которой сильнѣе солнечнаго притяженія; тогда земная орбита загнется къ блуждающей планетѣ, и земля, сдѣлавшись ея спутникомъ, будетъ увлечена на такое разстояніе что солнечные лучи не будутъ имѣть никакого вліянія на ея поверхность.

— Это можетъ случиться дѣйствительно, отвѣчалъ Барбиканъ, — но послѣдствія такого перемѣщенія могли бы быть не такъ страшны какъ ты предполагаешь.

— А почему?

— Потому что холодъ и теплота уравновѣсились бы на нашемъ шарѣ. Исчислено что, еслибы земля была увлечена кометой 1861 года, то она въ наибольшомъ удаленіи отъ солнца испытывала бы теплоту въ шестьнадцать только разъ превышающую ту которую проливаетъ къ намъ луна и которая, будучи сосредоточена въ фокусѣ самыхъ сильныхъ стеколъ, не производитъ никакого замѣтнаго дѣйствія.

— Слѣдовательно….

— Подожди немного, отвѣчалъ Барбиканъ. — Исчислено также что въ своемъ перигеліи, то-есть на самомъ близкомъ разстояніи отъ солнца, земля испытывала бы теплоту въ двадцать восемь тысячъ разъ сильнѣйшую лѣтней теплоты. Но эта теплота, способная превратить въ стекло земныя вещества и испарить воды, образовало бы густое кольцо облаковъ, которое уменьшило бы эту чрезмѣрную температуру. Отсюда равновѣсіе между холодомъ въ афеліи и теплотой въ перигеліи, и средняя температура, вѣроятно, была бы сносная.

— Но во сколько градусовъ исчисляется температура планетныхъ пространствъ? спросилъ Николь.

— Въ прежнее время, отвѣчалъ Барбиканъ, — температуру эту полагали весьма низкою. Исчисляя ея термометрическое пониженіе, приходили къ милліонамъ градусовъ ниже нуля. Фурье, соотечественникъ Мишеля, знаменитый членъ Парижской Академіи наукъ, привелъ эти цифры въ надлежащую величину. По его мнѣнію, температура пространства не падаетъ ниже 60-ти градусовъ.

— Только-то! сказалъ Мишель.

— Это почти та же температура, продолжалъ Барбиканъ, — которая наблюдаема была въ полярныхъ странахъ, на островѣ Мельвилѣ и въ фортѣ Рельянсъ, то-есть около 56-ти градусовъ ниже нуля по Цельзію.

— Остается доказать, сказалъ Николь, — что Фурье не ошибся въ своихъ вычисленіяхъ. Если не ошибаюсь, другой французскій ученый, г. Пулье, опредѣлилъ температуру пространства во 160 градусовъ ниже нуля. Это мы теперь и провѣримъ.

— Не въ эту минуту, отвѣчалъ Барбиканъ, — потому что солнечные лучи, падая прямо на нашъ термометръ, дали бы намъ, напротивъ, температуру слишкомъ высокую. Но когда мы доберемся до луны, то въ продолженіе 15-ти-дневныхъ ночей, господствующихъ поперемѣнно на каждой изъ ея сторонъ, мы будемъ имѣть возможность произвести этотъ опытъ, ибо спутникъ нашъ двигается въ пустомъ пространствѣ.

— Но что называешь ты пустымъ пространствомъ? спросилъ Мишель: — есть ли это абсолютная пустота?

— Это пространство лишенное воздуха.

— И гдѣ воздухъ ничѣмъ не замѣняется?

— Нѣтъ, замѣняется эѳиромъ, отвѣчалъ Барбиканъ.

— А что такое эѳиръ?

— Эѳиръ, мой другъ, есть скопленіе невѣсомыхъ атомовъ, которые относительно своихъ размѣровъ, какъ гласятъ трактаты молекулярной физики, такъ же далеки другъ отъ друга какъ и небесныя тѣла въ пространствѣ. Ихъ разстояніе, однако, менѣе трехъ милліонныхъ миллиметра. Это атомы, которые своимъ колеблющимся движеніемъ производятъ свѣтъ и теплоту, совершая въ секунду 430 трилліоновъ колебаній пораждающихъ волны отъ 4хъ до шести десятитысячныхъ миллиметра длиною.

— Мильярды мильярдовъ! воскликнулъ Мишель Арданъ: — стало-быть всѣ эти колебанія вымѣрены и сосчитаны. Все это, другъ Барбиканъ, цифры ученыхъ, ужасающія слухъ и ничего не говорящія уму.

— Надо, однако, приводить въ числа….

— Нѣтъ. Лучше сдѣлать сравненіе. Трилліонъ ничего не значитъ. Сравненія выражаетъ все. Напримѣръ: если ты мнѣ скажешь что Уранъ своимъ объемомъ въ шестьдесятъ шесть разъ болѣе земли, Сатурнъ въ 900, Юпитеръ въ 1.300 разъ, солнце въ 1.300.000 разъ, то это меня нисколько не подвинетъ впередъ. Отъ того я и предпочитаю старинныя сравненія, находящіяся въ книжкѣ Double Liégeois, которая говорятъ вамъ по просту безъ затѣй: солнце есть тыква въ два фута въ діаметрѣ, Юпитеръ — апельсинъ, Сатурнъ — мелкое яблоко, Нептунъ — шпанская вишня, Уранъ — простая вишня, Земля — горошина, Венера — маленькая горошина, Марсъ — булавочная головка, Меркурій — горчичное зерно, а Юнона, Церера, Веста и Паллада — простыя песчинки. Тутъ по крайней мѣрѣ понимаешь въ чемъ дѣло.

Послѣ этой выходки Мишеля Ардана противъ ученыхъ и тѣхъ трилліоновъ которые они выставляютъ не поморщась, путешественники принялись за погребеніе Спутника. Все дѣло было въ томъ чтобы выбросить его въ пространство, точно такъ же какъ моряки выбрасываютъ въ море трупы.

Но, какъ говорилъ Барбиканъ, необходимо было дѣйствовать поспѣшно, чтобы потерять какъ можно менѣе того воздуха, упругость коего тотчасъ же могла вытѣснить его съ пустоту. Болты праваго окна, отверстіе котораго простиралось до 30 центиметровъ, были отодвинуты тщательно, между тѣмъ какъ Мишель, въ сильномъ волненіи, готовился бросить свою собаку въ пространство. Окно быстро двинулось на шарньерахъ, и Спутникъ вылетѣлъ вонъ. Воздуха потрачено было нѣсколько ничтожныхъ частицъ, и операція окончилась такъ удачно что въ послѣдствіи Барбиканъ не побоялся этимъ же путемъ избавиться отъ различныхъ обломковъ и остатковъ стѣснявшихъ вагонъ.

День Зго декабря окончился безъ особыхъ приключеній, и Барбиканъ могъ убѣдиться что ядро продолжало все съ уменьшающеюся скоростью свой путь къ лунному диску.

ГЛАВА VI.
Вопросы и отвѣты.

4го декабря, хронометры показывали пять часовъ земнаго утра, когда путешественники проснулись послѣ пятидесятичетырехъ-часоваго пути. По времени, они только на пять часовъ сорокъ минутъ перешли за половину срока назначеннаго для пребыванія ихъ въ ядрѣ; но относительно пути, они совершили его около семи десятыхъ. Причиной этого обстоятельства было правильное уменьшеніе ихъ скорости.

Когда они разсмотрѣли землю въ нижнее окно, то она явилась предъ ними темнымъ пятномъ, потонувшимъ въ солнечныхъ лучахъ. Не видно было ни серпа, ни пепельнаго свѣта. На другой день, въ полночь, должно было быть новоземлге, въ ту самую минуту когда наступило бы полнолуніе. Сверху луна становилась все ближе и ближе на линіи описываемой ядромъ, такъ что она должна была встрѣтиться съ нимъ въ назначенный часъ. Вокругъ, черный сводъ былъ усѣянъ блестящими точками, которыя, казалось, медленно перемѣщались. Но вслѣдствіе значительнаго разстоянія на которомъ онѣ находились, ихъ относительная величина не измѣнилась. Солнце и звѣзды казались точно такими же какими ихъ видишь съ земли. Что касается до луны, то она значительно возросла въ величинѣ; но телескопы путешественниковъ, вообще не слишкомъ сильные, не представляли еще возможности сдѣлать какія-либо полезныя наблюденія на ея поверхности и опредѣлить ея топографическія и геологическія особенности.

Время шло въ нескончаемыхъ разговорахъ. Въ особенности много говорилось о лунѣ. Каждый высказывалъ свои собственныя свѣдѣнія. Барбиканъ и Николь, постоянно серіозные, Мишель Арданъ, неистощимо веселый. Ядро, его положеніе, направленіе, случайности которыя могли встрѣтиться, предосторожности которыя слѣдовало принять при паденіи на луну — вотъ что составляло неистощимый предметъ для предположеній.

За завтракомъ одинъ вопросъ Мишеля, относительно ядра, вызвалъ отвѣтъ Барбикана столь интересный что на немъ стоитъ остановиться.

Мишель, предположивъ что ядро было бы вдругъ задержано въ то время когда оно имѣло свою страшную начальную скорость, хотѣлъ узнать какія были бы послѣдствія такой остановки.

— Но, возразилъ Барбиканъ, — я не вижу какимъ образомъ ядро могло бы быть задержано.

— Все-таки предположимъ это, отвѣчалъ Мишель.

— Предположеніе невозможное, возразилъ практическій Барбиканъ. — Развѣ предположить что сила верженія оказалась бы недостаточною. Но въ такомъ случаѣ скорость его уменьшалась бы мало-по-малу, и оно не остановилось бы вдругъ.

— Допустимъ, наконецъ, что оно столкнулось бы съ какимъ-нибудь тѣломъ въ пространствѣ.

— Съ какимъ, напримѣръ?

— Ну, хоть съ этимъ огромнымъ болидомъ который мы встрѣтили.

— Тогда, сказалъ Николь, — ядро разлетѣлось бы въ дребезги, а съ нимъ вмѣстѣ и мы.

— Еще хуже, отвѣчалъ Барбиканъ, — мы сгорѣли бы живьемъ.

— Сгорѣли бы! воскликнулъ Мишель: — сожалѣю что этого не случилось, а то интересно было бы посмотрѣть….

— И ты увидѣлъ бы, сказалъ Барбиканъ. — Нынѣ извѣстно уже что теплота есть видоизмѣненіе движенія. Когда нагрѣваютъ воду, то-есть прибавляютъ въ нее теплоты, это значитъ что придаютъ движеніе ея частицамъ.

— Браво! сказалъ Мишель: — вотъ остроумная теорія.

— И вѣрная, мой достойный другъ, потому что она объясняетъ всѣ феномены теплоты. Теплота есть не что иное какъ частичное движеніе, простое колебаніе частицъ тѣла. Когда нажимаютъ тормозъ поѣзда, то поѣздъ останавливается. Но что дѣлается съ движеніемъ которое онъ имѣлъ? Оно превращается въ теплоту, и тормозъ нагрѣвается. Зачѣмъ мажутъ оси колесъ? Чтобъ онѣ не нагрѣвались, такъ какъ эта теплота была бы не что иное какъ движеніе, потерянное чрезъ преобразованіе въ теплоту. Понимаешь ли ты это?

— Еще бы! отвѣчалъ Мишель: — понимаю какъ нельзя лучше. Такъ, напримѣръ, если я долго бѣжалъ и вспотѣлъ, если потъ каплетъ съ меня, то почему я принужденъ остановиться? Просто потому что мое движеніе превратилось въ теплоту.

Барбиканъ не могъ не улыбнуться этой новой выходкѣ Мишеля. Потомъ продолжалъ развивать свою теорію:

— Итакъ, въ случаѣ столкновенія, съ нашимъ ядромъ было бы то же что съ пулей, которая, ударившись о металлическую пластинку, падаетъ вся горячая. Это ея движеніе превратилось въ теплоту. Поэтому я утверждаю что, еслибы наше ядро задѣло болидъ, то быстрота его, разомъ уничтоженная, произвела бы теплоту способную улетучить его мгновенно.

— Въ такомъ случаѣ, спросилъ Николь, — что бы случилось еслибы земля вдругъ была задержана въ своемъ поступательномъ движеніи?

— Температура ея достигла бы той степени что она тотчасъ же превратилась бы въ пары.

— Отлично! воскликнулъ Мишель: — вотъ средство покончитъ съ міромъ, которое очень упростило бы дѣло.

— А еслибы земля упала на солнце? сказалъ Николь.

— По вычисленіямъ, отвѣчалъ Барбиканъ, — это паденіе развило бы теплоту равную той которую могутъ произвести 1.600 шаровъ угля равныхъ объемомъ нашему земному шару.

— Добрый придатокъ къ солнечной температурѣ, замѣтилъ Мишель Арданъ, — и вѣроятно на него не пожаловались бы жители Урана или Нептуна, которые должны на своихъ планетахъ терпѣть смертельный холодъ.

— Итакъ, друзья мои, продолжалъ Барбиканъ, — всякое движеніе, разомъ задержанное, производитъ теплоту. И эта теорія дала возможность допустить что теплота солнечнаго диска поддерживается градомъ болидовъ, падающимъ безпрерывно на его поверхность. Даже исчислили….

— Примемъ наши мѣры! проворчалъ Мишель: — опять выступаютъ цифры….

— Исчислили даже, продолжалъ невозмутимый Барбиканъ, — что ударъ каждаго болида на солнце долженъ производить теплоту равную 4.000 массамъ каменнаго угля одинаковаго объема.

— А какъ велика солнечная теплота?

— Она равняется той какую произвело бы воспламененіе слоя угля, который окружалъ бы солнце на толщину 27 километровъ.

— А эта теплота?…

— Могла бы вскипятить въ часъ два мильярда 900 милліоновъ кубическихъ миріаметровъ воды.

— И она не изжариваетъ васъ?

— Нѣтъ, потому что земная атмосфера поглощаетъ четыре десятыхъ солнечной теплоты. Къ тому же количество теплоты принимаемой землею не болѣе одной двухмильярдной всего лучеиспусканія.

— Вижу теперь, сказалъ Мишель, — что все на свѣтѣ къ лучшему, и что эта атмосфера преполезное изобрѣтеніе, потому что она не только позволяетъ намъ дышать, но и мѣшаетъ еще намъ изжариться.

— Да, сказалъ Николль, — и, къ несчастію, не то будетъ на лунѣ.

— Вотъ еще! сказалъ Мишель, никогда не унывавшій: — Если тамъ есть жители, то вѣдь дышатъ же они. Если ихъ уже нѣтъ тамъ болѣе, то вѣрно они оставили достаточно кислорода для трехъ человѣкъ, хотя бы въ глубинѣ ущелій, куда онъ по тяжести своей долженъ былъ укрыться! Что жь за бѣда! Мы не будемъ карабкаться на горы! Вотъ и все тутъ.

И Мишель отправился разсматривать лунный дискъ, сіявшій ослѣпительнымъ блескомъ.

— Чортъ возьми! сказалъ онъ: — а вѣдь тамъ, должно-быть, страшно жарко.

— Не говоря уже о томъ, прибавилъ Николь, — что день тамъ продолжается 360 часовъ.

— За то, сказалъ Барбиканъ, — и ночи тамъ такія же длинныя, а такъ какъ теплота возобновляется лучеиспусканіемъ, то температура должна быть такая же какъ и въ планетныхъ пространствахъ.

— Сторонка, нечего сказать! замѣтилъ Мишель. — Ну, да что за бѣда! Мнѣ очень хотѣлось бы быть уже тамъ! Эхъ, мои милые товарищи, право, очень куріозно луной имѣть землю, видѣть какъ она поднимается на горизонтѣ, распознавать очертанія ея материковъ и говорить другъ другу: «Вотъ тутъ Америка, а тамъ Европа»; потомъ слѣдить какъ она исчезаетъ въ лучахъ солнца. Кстати, Барбиканъ, бываютъ ли затменія для лунныхъ жителей?

— Бываютъ солнечныя затменія, отвѣчалъ Барбиканъ, — когда центры трехъ свѣтилъ находятся на одной линіи, и земля стоитъ посрединѣ. Но затменія эти только кольцеобразныя, во время которыхъ земля, заслоняющая солнце какъ экранъ, позволяетъ видѣть большую часть его.

— А почему, спросилъ Николь, — не бываетъ полныхъ затменій? Развѣ конусъ тѣни, бросаемый землею, не простирается за луну?

— Да, если не принимать въ соображеніе рефракцію, производимую земною атмосферой. Нѣтъ, если принимать въ соображеніе эту рефракцію. Итакъ, пусть будетъ дельта примъ горизонтальный параллаксъ и і примъ видимый полудіаметръ….

— Уфъ! сказалъ Мишель: — половина V нулевое квадратъ!… Говори же наконецъ чтобы всѣмъ было понятно, о ты, ходячая алгебра!

— Итакъ, по просту сказать, отвѣчалъ Барбиканъ, — такъ какъ среднее разстояніе отъ луны до земли равняется шестидесяти земнымъ радіусамъ, то длина конуса тѣни, вслѣдствіе рефракціи, приводится менѣе чѣмъ къ сорока двумъ радіусамъ. Отсюда выходитъ что во время затменій луна находится внѣ конуса полной тѣни, и что солнце посылаетъ ей лучи не только со своихъ краевъ, но также и съ своего центра.

— Въ такомъ случаѣ, сказалъ насмѣшливо Мишель Арданъ, — отчего же бываетъ затменіе, если оно не должно быть?

— Единственно потому что солнечные лучи ослаблены рефракціей, и что атмосфера, чрезъ которую они проходятъ, погашаетъ большую ихъ часть.

— Причина эта совершенно меня удовлетворяетъ, отвѣчалъ Мишель. — Къ тому же мы сами увидимъ когда будемъ тамъ. Теперь скажи мнѣ, Барбиканъ, какъ ты думаешь, не была ли луна прежде кометой?

— Вотъ идея!…

— Да, отвѣчалъ съ нѣкоторою гордостью Мишель, — у меня бываютъ такія идеи.

— Но это не твоя идея, замѣтилъ Николь.

— Вотъ тебѣ разъ! Стало-быть я, по-твоему, не болѣе какъ литературный похититель?

— Конечно. По свидѣтельству древнихъ, Аркадійцы утверждали что ихъ предки жили на землѣ прежде чѣмъ луна сдѣлалась ея спутникомъ. Исходя отъ этого факта, нѣкоторые ученые приняли луну за комету, которую орбита ея приблизила къ землѣ настолько что она стала спутникомъ послѣдней.

— А есть ли что-нибудь дѣльное въ этой гипотезѣ?

— Ничего, отвѣчалъ Барбиканъ, — и доказательство что луна не сохранила нисколько той газообразной оболочки которая сопровождаетъ всегда кометы.

— Но, возразилъ Николь, — развѣ луна не могла, прежде чѣмъ сдѣлалась спутникомъ земли, пройти въ своемъ перигеліи такъ близко къ солнцу что оставила тамъ, вслѣдствіе испаренія, всѣ эти газообразныя вещества?

— Могла, другъ Николь, но это невѣроятно.

— Почему?

— Потому…. Ну, право, не знаю почему.

— Ахъ, сколько томовъ можно было бы написать, воскликнулъ Мишель, — о томъ чего не знаешь! Но скажите мнѣ, который часъ?

— Три часа, отвѣчалъ Николь.

— Какъ время-то идетъ, сказалъ Мишель, — въ бесѣдахъ такихъ ученыхъ какъ мы! Рѣшительно, я чувствую что научаюсь ужь слишкомъ многому! Чувствую что становлюсь кладеземъ знаній!

Сказавъ это, Мишель взлѣзъ на верхъ ядра «чтобы лучme наблюдать луну», какъ онъ увѣрялъ. Въ это время его товарищи смотрѣли въ нижнюю раму, по тамъ ничего не было новаго.

Когда Мишель Арданъ сошелъ сверху, то приблизился къ боковому окну и вдругъ воскликнулъ отъ изумленія.

— Что тамъ такое? спросилъ Барбиканъ.

Президентъ также подошелъ къ окну и замѣтилъ родъ сплющеннаго мѣшка, несшагося внѣ, въ нѣсколькихъ отъ него метрахъ. Предметъ этотъ казался неподвижнымъ какъ ядро, и стало-быть имѣлъ то же движеніе какъ и ядро.

— Что это тамъ за штука? повторилъ Мишель. — Не одно ли это изъ маленькихъ тѣлъ пространства, которое наше ядро держитъ въ сферѣ своего притяженія и которое будетъ сопровождать его до луны?

— Меня удивляетъ, отвѣчалъ Николь, — какимъ образомъ тѣло это можетъ такъ строго держаться на одномъ уровнѣ съ нашимъ ядромъ, тогда какъ удѣльный вѣсъ его несомнѣнно менѣе удѣльнаго вѣса ядра?

— Николь, сказалъ Барбиканъ, подумавъ съ минуту, — я не знаю что это за предметъ, но очень хорошо знаю почему онъ держится на уровнѣ ядра.

— А почему?

— Потому что мы несемся въ пустотѣ, мой милый капитанъ, а въ пустотѣ тѣла падаютъ или движутся, что одно и то же, съ равною скоростью, каковы бы ни были ихъ тяжесть или форма. Только воздухъ своимъ сопротивленіемъ производитъ различіе паденія. Когда вы пневматически производите пустоту въ трубкѣ, то предметы, которые вы туда бросаете, легкія ли пылинки или крупинки свинца, падаютъ съ одинаковою быстротой. Здѣсь въ пространствѣ та же причина и то же дѣйствіе.

— Совершенно справедливо, сказалъ Николь, — и все что мы выбросимъ изъ ядра будетъ постоянно сопровождать его на пути до самой луны.

— Какіе же мы глупцы! воскликнулъ Мишель.

— За что ты насъ честишь такъ? спросилъ Барбиканъ.

— За то что мы должны были бы наполнить снарядъ полезными предметами, книгами, инструментами, орудіями и пр. Мы все побросали бы на пути, и все послѣдовало бы за нами. Но вотъ что мнѣ пришло въ голову: почему мы сами не прогуляемся на свободѣ, подобно этому болиду? Почему намъ не броситься въ пространство черезъ окно? Какое наслажденіе было бы чувствовать что висишь въ эѳирѣ, въ положеніи болѣе пріятномъ чѣмъ птица, которая постоянно должна размахивать крыльями?

— Хорошо, сказалъ Барбиканъ, — а какъ бы ты сталъ дышать?

— Проклятый воздухъ, котораго нѣтъ тамъ такъ некстати!

— А еслибъ онъ былъ тамъ, Мишель, то такъ какъ плотность твоя менѣе плотности ядра, то ты очень скоро остался бы позади.

— Въ такомъ случаѣ это безвыходное положеніе?

— Самое безвыходное.

— И надо оставаться въ заключеніи въ этомъ вагонѣ?

— Надо.

— Ахъ! воскликнулъ громовымъ голосомъ Мишель.

— Что съ тобой? спросилъ Ничолль.

— Я понимаю, я угадываю что такое этотъ мнимый болидъ! Это вовсе не астероидъ, вовсе не обломокъ какой-нибудь планеры!

— Что жь это такое? спросилъ Барбиканъ.

— Это наша несчастная собака, мужъ Діаны!

И дѣйствительно, этотъ предметъ, искаженный, неузнаваемый, превратившійся въ ничто, былъ трупъ Спутника, сплюснутый какъ волынка, изъ которой выпустили воздухъ, и все двигавшійся и двигавшійся.

ГЛАВА VII.
Минута опьянѣнія.

Такимъ образомъ, при этихъ необыкновенныхъ условіяхъ, совершился феноменъ не виданный, но логическій, странный но объяснимый. Всякій предметъ, выброшенный изъ ядра, долженъ былъ слѣдовать по одному съ нимъ пути и останавливаться вмѣстѣ съ нимъ. Это явленіе послужило предметомъ разговоровъ въ продолженіе всего вечера. Волненіе нашихъ путешественниковъ усиливалось по мѣрѣ приближенія къ цѣли. Они готовились ко всему чудесному, ждали новыхъ феноменовъ, и ничто не удивило бы ихъ при томъ расположеніи духа, въ которомъ они находились. Возбужденное воображеніе ихъ опережало ядро, скорость котораго значительно ослабѣвала, хотя они того и не чувствовали. Но луна все увеличивалась предъ ихъ глазами, и имъ казалось уже что стоитъ только протянуть руку чтобы схватить ее.

На другой день, 5го декабря, въ пять часовъ утра, всѣ трое уже были на ногахъ. День этотъ долженъ былъ быть послѣднимъ днемъ ихъ странствія, если только вычисленія ихъ не обманули. Въ тотъ же день въ полночь, чрезъ восемьнадцать часовъ, въ самую минуту полнолунія, они должны были достигнуть блестящаго диска луны. Въ полночь должно было окончиться это путешествіе, самое необычайное въ древнія и новыя времена. Потому, съ утра, чрезъ окна осеребряемыя царицей ночи, они привѣтствовали ее радостнымъ и полнымъ увѣренности крикомъ: ура!

Луна величественно двигалась къ нимъ по звѣздному небу. Еще нѣсколько градусовъ, и она достигнетъ именно той точки въ пространствѣ гдѣ должна совершиться встрѣча ея съ ядромъ. По собственнымъ наблюденіямъ, Барбиканъ исчислилъ что ядро коснется сѣвернаго полушарія луны, гдѣ простираются обширныя равнины, и гдѣ горы встрѣчаются рѣдко. Обстоятельство чрезвычайно благопріятное, если лунная атмосфера, какъ полагали, скоплена лишь въ углубленіяхъ.

— Равнина мѣсто гораздо болѣе удобное для высадки, чѣмъ гора, замѣтилъ Мишель Арданъ. — Селенитъ котораго высадили бы въ Европѣ на Монъ-Бланѣ, или въ Азіи на Гиммалайскихъ вершинахъ, не могъ бы въ строгомъ смыслѣ сказать что онъ уже прибылъ на землю!

— Къ тому же, присовокупилъ капитанъ Николь, — на плоской поверхности ядро останется неподвижно, какъ только оно ея коснется. Если же, напротивъ, оно упадетъ на поверхность наклонную, то покатится какъ лавина, а такъ какъ мы не бѣлки, то едва ли бы мы остались въ этомъ случаѣ здравы и невредимы. Итакъ все къ лучшему!

И дѣйствительно, успѣхъ смѣлаго предпріятія казался несомнѣннымъ. Одна мысль тревожила, однако, Барбикана, но онъ не высказывалъ ея, не желая прежде времени безпокоить своихъ товарищей.

Направленіе ядра къ сѣверному полушарію луны свидѣтельствовало что линія ихъ пути нѣсколько измѣнилась. Выстрѣлъ исчисленный математически долженъ былъ донести ядро въ самый центръ луннаго диска. Если оно не направлялось къ нему, то, значитъ, произошло уклоненіе. Что произвело его? Барбиканъ не могъ ни представить себѣ причины, ни опредѣлить важности этого уклоненія, потому что не доставало точекъ сравненія. Онъ надѣялся, впрочемъ, что единственнымъ результатомъ уклоненія будетъ остановка ядра на верхнемъ краѣ луны, мѣстности болѣе благопріятной для высадки.

Итакъ Барбиканъ, не сообщая своихъ опасеній товарищамъ, ограничивался болѣе тщательнымъ наблюденіемъ луны и старался изслѣдовать, не измѣнилось ли направленіе ядра. Положеніе ихъ было бы ужасно, еслибъ ядро, не попавъ въ цѣль и увлекаемое за предѣлы диска, ринулось въ междупланетныя пространства.

Въ эту минуту луна явилась уже не плоскою какъ дискъ, а до нѣкоторой степени обнаружила свою выпуклость. Еслибы солнце косвенно озарило ее своими лучами, то произведенная имъ тѣнь обнаружила бы высокія горы, которыя обрисовались бы явственно. Взглядъ могъ бы углубиться въ зіяющую бездну кратеровъ и выслѣдить причудливые изгибы, испещрявшіе громадное пространство равнинъ. Но всѣ выпуклости уравнивались еще въ яркомъ освѣщеніи. Едва можно было различить тѣ широкія пятна которыя придаютъ лунному лику какъ бы человѣческій образъ.

— Лицо, да и только, сказалъ Мишель Арданъ, — но мнѣ очень прискорбно за любезную сестрицу Аполлона: лицо-то у нея рябоватое!

Между тѣмъ путешественники, столь близкіе къ своей цѣли, не переставали наблюдать открывавшійся предъ ними новый міръ. Воображеніе носило ихъ по этимъ невѣдомымъ странамъ. Они поднимались на высокіе пики. Они спускались въ глубину широкихъ ущелій. Тамъ и сямъ они воображали себѣ обширныя моря, едва сдерживаемыя подъ разрѣженною атмосферой, и потоки воды изливавшіе въ нихъ влагу, накоплявшуюся на горахъ. Наклонясь надъ бездной, они надѣялись услышать шумъ свѣтила, вѣчно безмолвнаго въ пустыняхъ пространства.

Этотъ послѣдній день оставилъ въ нихъ жгучія воспоминанія. Они отмѣтили малѣйшія его подробности. Смутная тревога охватывала ихъ по мѣрѣ приближенія къ цѣли. Эта тревога удвоилась бы, еслибъ они могли чувствовать, какъ незначительна была ихъ скорость. Она показалась бы имъ слишкомъ недостаточною чтобы довести ихъ до цѣли. Дѣло въ томъ что тогда ядро не имѣло уже почти никакого вѣса. Вѣсъ его безпрерывно уменьшался и долженъ былъ обратиться въ нуль на той точкѣ гдѣ притяженія луны и земли, нейтрализуя другъ друга, должны были произвести самыя необычайныя явленія.

Несмотря на всю тревогу, Мишель Арданъ не забылъ со своею обычною точностью приготовить завтракъ. Всѣ кушали съ большимъ аппетитомъ. Нельзя было ничего представить вкуснѣе этого булѣйона, изготовленнаго съ помощью газа, и этого мяса въ консервахъ. Нѣсколько стакановъ добраго французскаго вина заключили завтракъ. И при этомъ случаѣ Мишель Арданъ не преминулъ замѣтить что лунные виноградники, согрѣтые этимъ горячимъ солнцемъ, должны производить самыя тонкія вина, если они только существуютъ тамъ. На всякій случай, предусмотрительный Французъ не забылъ захватить съ собою нѣсколько лозъ Медока и Котъ д’Ора, на которыя онъ особенно разчитывалъ.

Аппаратъ Рейзе и Реньйо дѣйствовалъ постоянно съ чрезвычайною аккуратностью. Воздухъ поддерживался въ совершенной чистотѣ. Никакая частица угольной кислоты не могла устоять противъ поташа, а что касается до кислорода, то несомнѣнно, по увѣренію Николя, «онъ былъ перваго сорта». Небольшое количество водяныхъ паровъ, находившееся въ ядрѣ, смѣшивалось съ этимъ воздухомъ, умѣряя его сухость, и многія изъ комнатъ въ Парижѣ, въ Лондонѣ и Нью-Йоркѣ, многія театральныя залы, конечно, не могутъ похвалиться такими благопріятными гигіеническими условіями.

Но для правильнаго дѣйствія, аппаратъ этотъ долженъ былъ поддерживаться въ совершенномъ порядкѣ. Для того, каждое утро, Мишель осматривалъ регуляторы истеченія, пробовалъ краны и регулировалъ по пирометру теплоту газа. До сихъ поръ все шло своимъ порядкомъ, и путешественники, въ подражаніе достойному I. Т. Мастону, начинали пріобрѣтать полноту, которая сдѣлала бы ихъ неузнаваемыми, еслибы заключеніе ихъ продлилось нѣсколько мѣсяцевъ. Словомъ, съ ними было то что бываетъ съ цыплятами въ клѣткѣ: они жирѣли.

Смотря въ окна, Барбиканъ увидѣлъ въ немъ трупъ собаки и различные предметы, выброшенные изъ ядра, которые настойчиво слѣдовали за ними. Діана жалобно выла, глядя на останки Спутника. Они казались неподвижными, какъ будто бы лежали на твердой почвѣ.

— Знаете ли что, мои друзья? сказалъ Мишель Арданъ: — еслибъ одного изъ насъ пришибъ толчокъ ядра, то намъ очень прискорбно было бы хоронить его, или — что я говорю? — ринуть въ эѳиръ, потому что эѳиръ замѣняетъ здѣсь землю! Трупъ покойнаго преслѣдовалъ бы насъ какъ угрызеніе совѣсти.

— Это было бы очень грустно, сказалъ Николь.

— Ахъ! воскликнулъ Мишель: — я сожалѣю только объ одномъ что не могу прогуляться въ пространствѣ. Какое наслажденіе плавать посреди этого яснаго эѳира, купаться въ этихъ чистыхъ лучахъ солнца! Еслибы только Барбиканъ вздумалъ запастись пробочнымъ снарядомъ и воздушнымъ насосомъ, то я рискнулъ бы выскочить изъ ядра и принялъ бы на вершинѣ его положеніе химеры и гиппогрифа.

— Эхъ, мой дорогой Мишель, отвѣчалъ Барбиканъ, — не долго пришлось бы тебѣ разыгрывать гиппогрифа; несмотря на твою непроницаемую одежду, раздутую воздухомъ находящимся въ тебѣ, ты лопнулъ бы какъ граната или, лучше сказать, какъ воздушный шаръ поднявшійся слишкомъ высоко. Итакъ, не жалѣй ни о чемъ и помни слѣдующее: до тѣхъ поръ пока мы будемъ носиться въ пустотѣ, тебѣ должно отказаться отъ всякой сантиментальной прогулки внѣ ядра.

Мишель Арданъ уступилъ до нѣкоторой степени убѣжденію товарища. Онъ сознался что дѣло было трудно, но не «невозможно» — слово, котораго онъ не произносилъ никогда.

Отъ этого предмета бесѣда перешла къ другому и не прерывалась ни на минуту. Тремъ друзьямъ казалось что мысли развиваются у нихъ въ головѣ какъ листья отъ первыхъ весеннихъ жаровъ. Они чувствовали себя преисполненными идей.

Посреди перекрестныхъ вопросовъ и отвѣтовъ Николь поставилъ одинъ вопросъ, на который не послѣдовало непосредственнаго разрѣшенія.

— Вотъ что! сказалъ онъ: — отправляться на луну очень пріятно, но какимъ образомъ мы воротимся съ нея?

Собесѣдники взглянули на него съ изумленіемъ. Можно было подумать что такая случайность въ первый разъ представлялась имъ.

— Что вы хотите этимъ сказать, Николь? спросилъ Барбиканъ серіозно.

— Толковать о возвращеніи изъ страны въ которую еще не прибыли мнѣ кажется несвоевременнымъ, присовокупилъ Мишель.

— Я отнюдь не за тѣмъ сказалъ это чтобъ отступиться отъ начатаго дѣла, возразилъ Николь, — во все-таки повторяю мой вопросъ: какимъ образомъ мы возвратимся?

— Этого я не знаю, сказалъ Барбиканъ.

— А я, продолжалъ Мишель, — еслибъ и зналъ какъ возвратиться, то не поѣхалъ бы.

— Хорошъ отвѣтъ! воскликнулъ Николь.

— Я одобряю слова Мишеля, сказалъ Барбиканъ, — и прибавлю что вопросъ этотъ не имѣетъ, въ настоящую минуту, ни малѣйшаго интереса. Послѣ, когда мы найдемъ что время возвращаться, то и подумаемъ объ этомъ. Если Колумбіады тамъ не будетъ, то ядро все-таки будетъ съ нами.

— Утѣшительно, нечего сказать! пуля безъ ружья!

— Ружье можно сдѣлать. Порохъ также можно сдѣлать. Ни въ металлахъ, ни въ селитрѣ, ни въ углѣ не можетъ быть недостатка на лунѣ. Къ тому же, чтобы возвратиться, надо одолѣть только восемь льё луннаго притяженія чтобы, по законамъ тяготѣнія, упасть на земной шаръ.

— Довольно, сказалъ Мишель, одушевляясь. — Чтобъ и рѣчи не было о возвращеніи! Мы и такъ слишкомъ много говорили о немъ. Что касается до сообщенія съ вашими бывшими сотоварищами на землѣ, то это будетъ не трудно.

— А какимъ образомъ?

— Посредствомъ болидовъ, извергаемыхъ лунными волканами.

— Отличная выдумка, Мишель, отвѣчалъ Барбиканъ тономъ убѣжденія. — Лапласъ вычислилъ что силы впятеро сильнѣйшей вашихъ пушекъ было бы достаточно для отправленія болида съ луны на землю. А нѣтъ волкана который бы не былъ одаренъ болѣе значительною силой верженія.

— Ура! воскликнулъ Мишель. — Вотъ самые удобные факторы, эти болиды, да и стоить они вамъ ничего не будутъ! И какъ мы посмѣемся надъ почтовымъ управленіемъ! Но я думаю….

— О чемъ?

— Прекрасная мысль! Отчего мы не прицѣпили проволоки къ нашему ядру. Мы пересылались бы телеграммами съ землей!

— Чортъ возьми! возразилъ Николь: — а вѣсъ-то проволоки въ восемьдесятъ шесть льё ты развѣ ставишь ни во что?

— Какъ ни во что? Зарядъ Колумбіады могкно было утроить, учетверить, упятерить! кричалъ Мишель, все съ большею и большею запальчивостью.

— Противъ твоего проекта, сказалъ Барбиканъ, — можно сдѣлать только одно небольшое возраженіе. Дѣло въ томъ что, при вращательномъ двигкеніи шара, наша проволока обернулась бы около него какъ цѣпь на воротѣ, и неизбѣжно возвратила бы насъ на землю.

— Клянусь тридцатью девятью звѣздами Союза, сказалъ Мишель, — у меня сегодня все непрактичныя мысли, мысли достойныя I. Т. Мастона! Но я полагаю что если мы не возвратимся на землю, то I. Т. Мастонъ способенъ явиться чтобъ отыскать насъ.

— Да, онъ явится за нами, отвѣчалъ Барбиканъ, — онъ достойный и мужественный товарищъ. Къ тому же и дѣло это не трудное! Развѣ Колумбіада не осталась на флоридской почвѣ? Развѣ можетъ оказаться недостатокъ въ хлопкѣ и азотной кислотѣ для выдѣлки пироксилина? Развѣ луна не пройдетъ снова по зениту Флориды? Развѣ чрезъ восемьнадцать лѣтъ она не будетъ занимать того же мѣста какое занимаетъ въ настоящую минуту?

— Да, повторилъ Мишель, — да, Мастонъ явится къ намъ, и съ нимъ наши друзья: Эльфистонъ, Бломсбери, всѣ члены Пушечнаго Клуба; и какъ же мы примемъ ихъ! И потомъ устроятся поѣзды ядеръ между луной и землей! Ура I. Т. Мастону!

Весьма вѣроятно что, если досточтимый I. Т. Мастонъ, не слыхалъ криковъ произносимыхъ въ честь его, то по крайней мѣрѣ у него звенѣло въ ушахъ. Что онъ дѣлалъ въ то время? Безъ сомнѣнія, стоя на Скалистыхъ Горахъ, на станціи Лонгсъ-Пика, онъ старался разсмотрѣть невидимое ядро, несшееся въ пространствѣ. Если онъ думалъ о своихъ любезныхъ товарищахъ, то должно сознаться что и они не оставались у него въ долгу и, подъ впечатлѣніемъ какого-то страннаго возбужденія, посвящали ему свои лучшія мысли.

Но откуда взялось это одушевленіе, явно усиливавшееся въ обитателяхъ ядра? Трезвость ихъ не подлежала сомнѣнію. Нужно ли было это странное возбужденіе мозга приписать исключительнымъ обстоятельствамъ въ которыхъ они находились, такъ близко отъ ночнаго свѣтила что только нѣсколько часовъ отдѣляли ихъ отъ него, или какому-нибудь тайному вліянію луны, дѣйствовавшему на нервную систему? Лица ихъ покраснѣли, какъ будто они сидѣли предъ печью, дыханіе ихъ ускорилось, легкія дѣйствовали какъ кузнечные мѣхи, глаза ихъ метали пламя; голоса издавали громовые звуки; слова ихъ вылетали подобно пробкѣ шампанскаго, вытѣсняемой угольною кислотой; тѣлодвиженія становились опасны: такъ много нужно было для нихъ пространства. И, что всего страннѣе, они сами не замѣчали этого чрезмѣрнаго напряженія ихъ мозга.

— Теперь, сказалъ Николь отрывисто, — теперь, когда мнѣ неизвѣстно когда мы возвратимся съ луны, я желаю знать что мы будемъ тамъ дѣлать?

— Что мы будемъ тамъ дѣлать? отвѣчалъ Барбиканъ, топая ногой какъ въ фехтовальной залѣ: — я этого не знаю.

— Ты не знаешь? воскликнулъ Мишель страшнымъ голосомъ, громко раздавшимся въ ядрѣ.

— Нѣтъ! даже и вообразить себѣ не могу, возразилъ Барбиканъ такимъ же тономъ какъ и его товарищъ.

— Ну, такъ я знаю! проревѣлъ Мишель.

— Говори же, коли знаешь, закричалъ Николь, который тоже не въ состояніи былъ совладѣть со своимъ голосомъ.

— Я буду говорить когда мнѣ вздумается, отвѣчалъ Мишель, схвативъ за руку товарища.

— Надо чтобы тебѣ сейчасъ это вздумалось, сказалъ Барбиканъ, сверкая глазами и дѣлая рукой угрожающій жестъ. — Ты насъ завлекъ въ это страшное путешествіе, и мы хотимъ знать зачѣмъ?

— Да, прибавилъ капитанъ, — такъ какъ я не знаю теперь куда иду, то желаю знать зачѣмъ я иду туда.

— Зачѣмъ? закричалъ Мишель подпрыгивая на метръ: — зачѣмъ? Затѣмъ чтобы принять во владѣніе луну именемъ Соединенныхъ Штатовъ! Чтобы присоединить сороковой штатъ къ Союзу! Чтобы колонизовать лунныя области, обработать ихъ, населить, перенести туда всѣ чудеса искусства, науки и промышленности! Чтобъ образовать Селенитовъ, если они уже не образованнѣе насъ, и учредить между ними республику, если они еще не учредили ея у себя.

— Да еще есть ли на свѣтѣ Селениты? возразилъ Николь, который, подъ вліяніемъ этого необъяснимаго опьянѣнія, становился крайне задоренъ.

— Кто говоритъ что нѣтъ Селенитовъ? закричалъ Мишель угрожающимъ тономъ.

— Я! отвѣчалъ Николъ.

— Капитанъ! не повторяй мнѣ этой дерзости, или я верну тебѣ ее въ горло черезъ зубы!

Противники готовились броситься другъ на друга, и этотъ безтолковый споръ готовъ былъ превратиться въ драку, какъ вдругъ Барбиканъ бросился разнимать ихъ.

— Подождите, несчастные! сказалъ онъ, разводя ихъ: — если нѣтъ Селенитовъ, то можно будетъ обойтись и безъ нихъ.

— Да, сказалъ Мишель, который ни мало не держался за свою мысль, — можно будетъ обойтись и безъ нихъ. Намъ нечего дѣлать съ Селенитами. Долой Селенитовъ!

— Намъ нужно царство луны! сказалъ Николь.

— Мы втроемъ устроимъ республику!

— Я буду конгрессомъ! кричалъ Мишель.

— А я сенатомъ, говорилъ Николь.

— А Барбиканъ президентомъ! ревѣлъ Мишель.

— Не нужно президента избираемаго націей! отвѣчалъ Барбиканъ.

— Хорошо, президентъ будетъ избираться конгрессомъ, сказалъ Мишель, — а такъ какъ конгрессъ я, то я и избираю тебя президентомъ единогласно!

— Ура! ура! ура! президенту Барбикану! кричалъ Николь.

— Гипъ, гипъ, гипъ! вопилъ Мишель.

Потомъ президентъ и сенатъ запѣли неистовымъ голосомъ народную пѣсню Yankee Doodle, между тѣмъ какъ конгрессъ, надрываясь, тянулъ Марсельезу.

Тогда началась неистовая пляска съ дикими жестами, съ оглушительнымъ топаньемъ и кувырканьемъ. Діана, присоединяясь къ этой пляскѣ, завыла въ свою очередь и прыгнула до вершины ядра. Тамъ послышались необъяснимыя хлопанья крыльевъ и пѣтушиный крикъ звучности необычайной. Пять или шесть куръ взлетѣли, ударяясь о стѣнки ядра, какъ обезумѣвшія летучія мыши.

Потомъ три сопутника, легкія которыхъ разстроились подъ непонятнымъ впечатлѣніемъ, болѣе чѣмъ опьянѣлые, сожигаемые воздухомъ, воспалявшимъ ихъ дыхательный снарядъ, упали безъ движенія на дно ядра.

ГЛАВА VIII.
На разстояніи семидесяти восьми тысячъ ста четырнадцати льё.

Что такое случилось? Откуда взялось это странное опьянѣніе, послѣдствія котораго могли быть столь гибельны? Причиной его была разсѣянность Мишеля, и ее, къ счастію, Николь успѣлъ поправить во время.

Послѣ совершеннаго безчувствія, продолжавшагося нѣсколько минутъ, капитанъ очнулся первый и сталъ приводить въ порядокъ свои умственныя способности. Несмотря на то что не болѣе двухъ часовъ тому назадъ они завтракали, онъ чувствовалъ страшный голодъ, мучившій его такъ какъ будто онъ не ѣлъ нѣсколько дней.

Вслѣдствіе этого онъ всталъ и потребовалъ у Мишеля дополненія къ завтраку. Истомленный Мишель не отвѣчалъ. Тогда Николь задумалъ сдѣлать себѣ чаю чтобы запить полдюжины сандвичей, которые онъ проглотилъ. Прежде всего ему нужно было добыть огня, и онъ шаркнулъ спичкой.

Каково же было его изумленіе когда сѣра вспыхнула необыкновеннымъ блескомъ, почти невыносимымъ для глазъ! Изъ газоваго рожка, который онъ зажегъ, разлилось пламя похожее на лучи электрическаго солнца.

Вдругъ догадка озарила умъ Николя. Онъ разомъ понялъ причины этого необыкновеннаго блеска, физіологическаго разстройства которое онъ чувствовалъ, и возбужденія всѣхъ своихъ нравственныхъ и физическихъ способностей.

— Кислородъ! воскликнулъ онъ.

И склонясь подъ воздушнымъ аппаратомъ, онъ увидѣлъ что изъ крана вылетаетъ струей этотъ безцвѣтный газъ, безъ вкуса, безъ запаха, въ высшей степени животворный, но производящій въ чистомъ состояніи самое важное разстройство организма. Мишель, по разсѣянности, оставилъ кранъ совершенно открытымъ.

Николь поспѣшилъ остановить это изліяніе кислорода, коимъ пропитана была атмосфера и который могъ причинить смерть путешественникамъ: онъ не задушилъ бы ихъ, а сжегъ.

По прошествіи часа воздухъ очистился, и дыханіе возстановилось. Мало-по-малу три друга очнулись отъ опьянѣнія. но имъ необходимо было оправиться отъ дѣйствія кислорода, и они были въ положеніи пьяницъ у которыхъ проходитъ хмѣль.

Узнавъ о той долѣ отвѣтственности которая падала на него въ этомъ происшествіи, Мишель нисколько не сконфузился. Эта неожиданная оргія нарушила однообразіе путешествія. Много глупостей было сказано подъ ея вліяніемъ, но онѣ были уже забыты.

— Притомъ, прибавилъ веселый Французъ, — я нисколько не раскаиваюсь что отвѣдалъ этого полновѣснаго газа. Знаете ли, друзья, что можно было бы основать отличное заведеніе съ кислородными кабинетами, гдѣ люди съ ослабѣвшимъ организмомъ могли бы пожить въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ жизнью болѣе дѣятельною! Представьте себѣ собранія, гдѣ воздухъ былъ бы пропитанъ этою геройскою жидкостью, театры, гдѣ администрація пускала бы ее въ большомъ количествѣ, — какая страсть въ душѣ актеровъ и зрителей, какой огонь, какой восторгъ! А еслибы, вмѣсто одного собранія, возможно было пропитать имъ цѣлый народъ, то какая дѣятельность закипѣла бы въ средѣ его, какой придатокъ жизни онъ получилъ бы! Истощенную націю можно было бы такимъ образомъ превратить въ націю великую и сильную, и въ нашей Европѣ нашлось бы не одно государство которому бы, въ интересахъ его здоровья, пришлось воспользоваться кислороднымъ лѣченіемъ.

Мишель говорилъ съ такимъ жаромъ какъ будто кранъ съ кислородомъ все еще былъ открытъ. Но Барбиканъ одною фразой умѣрилъ его восторгъ.

— Все это прекрасно, другъ Мишель, сказалъ онъ ему, — но не сообщишь ли ты намъ откуда взялись куры примѣшавшія свой голосъ къ нашему концерту?

— Куры-то?…

— Да.

И дѣйствительно, полдюжины куръ и великолѣпный пѣтухъ прохаживались по ядру, взлетая по временамъ и кудахтая.

— Ахъ, негодныя! воскликнулъ Мишель: — это кислородъ вывелъ ихъ изъ повиновенія!

— Но что ты хочешь дѣлать съ этими курами? спросилъ Барбиканъ.

— Акклиматизовать ихъ на лунѣ, конечно.

— Въ такомъ случаѣ зачѣмъ же ты ихъ пряталъ?

— Фарсъ, мой достойный президентъ, простой фарсъ потерпѣвшій прискорбное фіаско! Я хотѣлъ выпустить ихъ на лунный материкъ не сказавъ вами ни слова! Какъ бы изумились вы, когда бъ увидѣли что эти земныя пернатыя прогуливаются по луннымъ полямъ.

— О, шалунъ, вѣчный шалунъ! отвѣчалъ Барбиканъ: — тебѣ не нужно кислорода чтобы придти въ восторженное состояніе! Ты всегда то чѣмъ мы были подъ вліяніемъ этого газа. Ты всегда безумецъ!

— Эхъ, кто знаетъ? можетъ-бытъ, тогда-то мы и были умны! возразилъ Мишель Арданъ.

Послѣ этого философическаго разсужденія, друзья принялись приводить въ порядокъ ядро. Пѣтухъ и куры снова заняли свои мѣста въ клѣткѣ. Но производя эту операцію, Барбиканъ и его товарищи замѣтили новый поразительный феноменъ.

Съ той минуты какъ они оставили землю, ихъ собственный вѣсъ, вѣсъ ядра и предметовъ, заключавшихся въ немъ, постепенно уменьшился. Если они не могли провѣрить уменьшеніе вѣса относительно ядра, то должна была наступить минута когда это явленіе сдѣлается ощутительно для нихъ самихъ, а равно для утвари и инструментовъ которыми они пользовались.

Конечно, вѣсы не могли бы показать этого уменьшенія тяжести, потому что орудіе назначенное для взвѣшиванія предмета потеряло бы ровно столько же тяжести сколько и самый предметъ; но вѣсы на пружинѣ, напримѣръ, растяжимость которой не зависитъ отъ притяженія, могли бы показать точную цифру уменьшенія вѣса.

Извѣстно что притяженіе, иначе называемое тяжестью, пропорціонально массамъ и обратно пропорціонально квадратамъ разстояній, Отсюда вытекаетъ слѣдствіе: еслибы земля была одна въ пространствѣ, еслибы прочія небесныя тѣла вдругъ уничтожились, то ядро, по закону Ньютона, становилось бы легче по мѣрѣ удаленія отъ земли, никогда однако не теряя совершенно своего вѣса, ибо земное притяженіе всегда ощущалось бы, на какомъ бы то ни было разстояніи.

Но въ настоящемъ случаѣ должна была наступить минута, въ которую ядро перестанетъ быть подчиненнымъ законамъ тяготѣнія (если не обращать вниманія на прочія небесныя тѣла, дѣйствіе коихъ можно было считать равнымъ нулю).

И дѣйствительно, путь ядра шелъ между луной и землей. По мѣрѣ того какъ оно удалялось отъ земли, земное притяженіе уменьшалось обратно квадрату разстоянія, но зато лунное притяженіе увеличивалось въ той же пропорціи. Долженъ былъ встрѣтиться пунктъ гдѣ оба эти притяженія нейтрализуются, и гдѣ ядро теряетъ всякій вѣсъ. Еслибы массы луны и земли были одинаковы, то пунктъ этотъ долженъ бы лежать на одинаковомъ разстояніи отъ нихъ обѣихъ. Но принимая въ разчетъ различіе массъ, легко было опредѣлить, что этотъ пунктъ находится на сорокъ семь пятьдесятъ вторыхъ всего пути или на разстояніи семидесяти восьми тысячъ, ста четырнадцати льё отъ земли.

На этомъ пунктѣ, тѣло, не имѣющее скорости, оставалось бы вѣчно неподвижнымъ, такъ какъ обѣ планеты притягивали бы его одинаково, и ничто не заставляло бы его склоняться къ той или къ другой.

Но ядро, если сила верженія была исчислена вѣрно, должно было достигнуть этого пункта со скоростью равною нулю, потерявъ всякій вѣсъ вмѣстѣ съ предметами въ немъ заключавшимися.

Что жь бы случилось въ такомъ случаѣ? Представлялись три гипотезы, изъ коихъ каждая должна была повести къ самымъ различнымъ послѣдствіямъ.

Или ядро сохранило бы еще нѣкоторую скорость и, перейдя пунктъ равнаго притяженія, упало бы на луну, вслѣдствіе одного луннаго притяженія;

Или, у него не достало бы скорости для достиженія пункта равнаго притяженія, и оно упало бы на землю въ силу одного земнаго притяженія;

Или наконецъ, имѣя достаточную силу для достиженія нейтральнаго пункта, но недостаточную чтобы перейти за его предѣлы, оно осталось бы вѣчно на одномъ мѣстѣ, подобно воображаемому гробу Магомета, между зенитомъ и надиромъ.

Таково было ихъ положеніе, и Барбиканъ объяснилъ послѣдствія его своимъ товарищамъ. Это интересовало ихъ въ высшей степени. Но какимъ образомъ узнали бы они что ядро достигло своего нейтральнаго пункта, расположеннаго на разстояніи семидесяти восьми тысячъ ста четырнадцати льё отъ земли? Они узнали бы его по тому именно что ни они, ни предметы находившіеся въ ядрѣ, не были бы уже подчинены никакимъ законамъ тяготѣнія.

До сихъ поръ путешественники, замѣчая что вліяніе это уменьшается все болѣе и болѣе, не сознавали однако его полнаго отсутствія. Но въ этотъ день, около 11ти часовъ утра, Николь нечаянно выронилъ изъ рукъ стаканъ, и этотъ стаканъ, вмѣсто того чтобъ упасть на полъ, стоялъ неподвижно на воздухѣ.

— Вотъ штука-то! воскликнулъ Мишель Арданъ: — какой интересный физическій опытъ!

И тотчасъ же различные предметы, оружіе, бутылки, предоставленные самимъ себѣ, держались на воздухѣ какъ бы какимъ-то чудомъ. Діана также, поднятая вверхъ Мишелемъ, воспроизвела, но безъ всякаго фокуса, чудесное положеніе въ пространствѣ, которое принимали Кастоны и Роберты Гудены. Собака, впрочемъ, повидимому, нисколько не замѣчала что она плаваетъ по воздуху.

Сами они, изумленные, пораженные, несмотря на всѣ свои ученыя разсужденія, чувствовали что перенеслись въ сферу чудеснаго, чувствовали что тѣламъ ихъ недостаетъ тяжести. Если они протягивали руки, то руки не падали назадъ. Головы ихъ колебались на плечахъ. Ноги не держали ихъ на днѣ ядра. Они были какъ пьяные, у которыхъ земля ускользаетъ изъ-подъ ногъ. Фантазія создавала людей лишенныхъ отраженія или тѣни. Но здѣсь дѣйствительность, нейтральностью притягательныхъ силъ, создавала людей въ которыхъ не было тяжести и которые не вѣсили ничего сами по себѣ!

Вдругъ Мишель вспрыгнулъ, оставилъ дно ядра и повисъ на воздухѣ, какъ добрый монахъ въ Кухнѣ Ангеловъ на картинѣ Мурильйо. Оба его пріятеля послѣдовали за нимъ въ одно мгновеніе, и всѣ трое въ центрѣ ядра представили чудесное восхожденіе.

— Вѣроятно ли это? Правдоподобно ли это? Возможно ли это? спрашивалъ Мишель. — Нѣтъ! А между тѣмъ оно есть! Ахъ! еслибы Рафаэль увидалъ насъ въ такомъ положеніи, какое бы «Преображеніе» набросалъ онъ на полотно!

— Это не можетъ продолжаться, отвѣчалъ Барбиканъ. — Если ядро пройдетъ нейтральный пунктъ, то лунное притяженіе привлечетъ насъ къ лунѣ.

— Тогда мы будемъ стоять ногами на верхушкѣ ядра?

— Нѣтъ, потому что ядро, центръ тяжести коего лежитъ очень низко, перевернется мало-по-малу.

— Тогда и все наше хозяйство перевернется вверхъ дномъ; вотъ тебѣ и разъ!

— Успокойся, Мишель, сказалъ Николь. — Никакого смятенія вамъ опасаться нечего. Ни одинъ предметъ не двинется, потому что поворотъ ядра совершится нечувствительно.

— Совершенно справедливо, присовокупилъ Барбиканъ, — и когда оно пройдетъ пунктъ равнаго притяженія, то низъ его, относительно болѣе тяжелый, увлечетъ его перпендикулярно къ лунѣ. Но чтобъ этотъ феноменъ совершился, намъ слѣдуетъ перейти нейтральный пунктъ.

— Мы переходимъ нейтральный пунктъ! воскликнулъ Мишель. — Въ такомъ случаѣ поступимъ какъ моряки переходящіе экваторъ. Вспрыснемъ нашъ переходъ!

Легкое движеніе въ бокъ привело Мишеля къ стѣнкѣ ядра. Тамъ онъ досталъ изъ шкафа бутылку и стаканы, поставилъ ихъ въ «пространствѣ» предъ товарищами, и весело осушивъ стаканы, они привѣтствовали переходъ троекратнымъ: ура!

Это вліяніе притяженія продолжалось не болѣе часа. Путешественники почувствовали что они постепенно спускаются на дно, и Барбикану показалось, что коническая оконечность ядра нѣсколько уклоняется отъ нормальной линіи, направленной къ лунѣ. Обратнымъ движеніемъ, дно къ ней приближалось. Значитъ, лунное притяженіе дѣйствовало сильнѣе земнаго. Паденіе къ лунѣ начиналось, хотя еще нечувствительно; оно должно было быть только въ миллиметръ съ третью въ первую секунду или въ 0,59 линіи. Но мало-по-малу притягательная сила должна была усилиться, паденіе сдѣлалось бы значительнѣе, ядро, увлекаемое своею нижнею частью, обратилось бы верхнимъ конусомъ къ землѣ, и упало бы съ возрастающею скоростью на поверхность луннаго материка. Такимъ образомъ цѣль была бы достигнута. Теперь ничто уже не могло помѣшать успѣху предпріятія, и Николь съ Мишелемъ Арданомъ отъ души раздѣляли радость Барбикана.

Потомъ они бесѣдовали объ этихъ феноменахъ, которые приводили ихъ въ изумленіе одинъ за другимъ. Въ особенности они не могли наговориться объ испытанной ими нейтрализаціи законовъ тяготѣнія. Мишель Арданъ, вѣчно восторженный, извлекалъ изъ нихъ самыя фантастическія заключенія.

— Ахъ; мои милые друзья! восклицалъ онъ: — какой бы прогрессъ совершился, еслибы такимъ образомъ можно было на землѣ освободиться отъ этой тяжести, отъ этой цѣпи, приковывающей насъ къ ней! Это значило бы вырваться изъ плѣна! Ни усталости, ни рукъ, ни ногъ! И если говорятъ правду, будто для того чтобы летать на поверхности земли, чтобъ держаться на воздухѣ простымъ дѣйствіемъ мускуловъ, надо имѣть силу во сто пятьдесятъ разъ превосходящую ту которою мы обладаемъ, то одного акта воли, одной нашей прихоти достаточно было бы, чтобы перенести насъ въ пространство, еслибы притяженія не было.

— Да, замѣтилъ смѣясь Николь, — еслибы дойти до того чтобъ уничтожить тяжесть, какъ уничтожаютъ боль анестезіею, то какъ измѣнился бы видъ современныхъ обществъ!

— Да, продолжалъ Мишель, увлеченный своимъ предметомъ, — уничтожимъ тяжесть, и бремени болѣе не будетъ! тогда не будетъ ни журавлей, ни подъемовъ, ни воротовъ, ни другихъ снарядовъ, которыя тогда не были бы нужны.

— Хорошо сказано, возразилъ Барбиканъ, — но еслибы ничто не имѣло вѣса, тогда бы ничто и не держалось; не держалась бы шляпа на твоей головѣ, мой безцѣнный Мишель, не держался бы и твой домъ, камни котораго держатся только своего тяжестью! Не было бы лодокъ которыя держатся на водѣ только вслѣдствіе тяготѣнія. Не было бы даже океана, волны котораго не держались бы въ равновѣсіи, какъ они держатся благодаря земному притяженію! Наконецъ, не было бы атмосферы, частицы коей, несдерживаемыя болѣе, разсѣялись бы въ пространствѣ!

— Вотъ что прискорбно, возразилъ Мишель. — Только положительные люди и способны такъ грубо возвращать насъ къ дѣйствительности!

— Но утѣшься, Мишель! Если нѣтъ планеты съ коей были бы изгнаны законы притяженія, то по крайней мѣрѣ ты вскорѣ посѣтишь планету гдѣ это притяженіе несравненно слабѣе чѣмъ на землѣ.

— Луну?

— Да, луну. Такъ какъ масса ея равняется одной шестой массы земнаго шара, и такъ какъ тяжесть пропорціональна массамъ, то предметы на ней вѣсятъ въ шесть разъ менѣе.

— И мы замѣтимъ это? спросилъ Мишель.

— Конечно, потому что двѣсти килограммовъ на поверхности луны вѣсятъ только тридцать.

— А сила нашихъ мускуловъ не уменьшится тамъ?

— Ни мало. Когда ты вздумаешь прыгать, то поднимешься не на одинъ метръ, какъ на землѣ, а на восемьнадцать футовъ.

— О, такъ мы будемъ геркулесами на лунѣ! воскликнулъ Мишель.

— Тѣмъ болѣе, сказалъ Николь, — что если ростъ Селенитовъ пропорціоналенъ массѣ ихъ шара, то онъ долженъ быть около фута.

— Лиллипуты! замѣтилъ Мишель. — Стало-быть, я буду разыгрывать тамъ Гулливера! Мы осуществимъ басню о великанахъ! Вотъ выгода оставить свою планету и странствовать по солнечному міру!

— Подожди минуту, Мишель, отвѣчалъ Барбиканъ. — Если ты хочешь разыгрывать Гулливера, то посѣщай только низшія планеты, каковы: Меркурій, Венера и Марсъ, масса коихъ менѣе массы земли. Но не пускайся на большія планеты, каковы: Юпитеръ, Сатурнъ, Уранъ и Нептунъ, потому что тамъ роли перемѣнятся, и ты станешь Лиллипутомъ.

— А на солнцѣ?

— Хотя плотность солнца вчетверо менѣе плотности земли, но объемъ его въ 1.380.000 разъ значительнѣе, и потому притяженіе тамъ въ двадцать семь разъ сильнѣе чѣмъ на поверхности нашего шара. Сравнительно, тамошніе жители должны быть, среднимъ числомъ, въ двѣсти футовъ ростомъ.

— Чортъ возьми! воскликнулъ Мишель. — Значитъ, я былъ бы тамъ пигмеемъ, Мирмидонцемъ!

— Гулливеромъ у великановъ, сказалъ Николь.

— Точь-въ-точь! присовокупилъ Барбиканъ.

— И не мѣшало бы тогда захватить съ собою для защиты нѣсколько артиллерійскихъ орудій.

— Какъ же не такъ! возразилъ Барбиканъ: — ядра твои не имѣли бы никакой силы на солнцѣ и стали бы падать пролетѣвъ нѣсколько метровъ.

— Ну, ужь это черезчуръ!

— Несомнѣнно. Притяженіе такъ сильно на этомъ громадномъ тѣлѣ что предметъ, вѣсящій на землѣ 70 килограммовъ, вѣсилъ бы 1.930 на поверхности солнца. Твоя шляпа вѣсила бы десять килограммовъ, твоя сигара полфунта. Наконецъ, еслибы ты самъ упалъ на солнечный материкъ, то тяжесть твоя была бы такова, — около 2.500 килограммовъ, — что ты не въ состояніи былъ бы встать!

— Чортъ возьми! Стало-быть, надо бы тогда имѣть при себѣ маленькій карманный журавль! Ну, такъ что жъ, друзья мои! Удовольствуемся на этотъ разъ луной. Тамъ по крайней мѣрѣ мы будемъ имѣть величественный видъ! Позже мы посмотримъ, отправиться ли намъ на солнце, гдѣ нельзя обойтись безъ ворота чтобы поднять стаканъ и поднести его ко рту.

ГЛАВА IX.
Послѣдствія уклоненія.

Барбиканъ не тревожился болѣе, если не относительно исхода путешествія, то относительно силы верженія ядра. Сохранившаяся въ немъ скорость увлекала его за предѣлы нейтральнаго пункта. Значитъ, оно не возвратится на землю. Значитъ, оно не останется на одномъ пунктѣ, въ состояніи неподвижности. Оставалось осуществиться одной гипотезѣ, — то-есть, чтобъ ядро достигло своей цѣли подъ вліяніемъ луннаго притяженія.

Въ дѣйствительности, то было бы паденіемъ съ высоты 8.296 льё на планету, тяготѣніе которой, впрочемъ, вшестеро слабѣе земнаго тяготѣнія. Тѣмъ не менѣе паденіе страшное, противъ котораго необходимо было безотлагательно принять всѣ мѣры предосторожности. Предосторожности эти были двоякаго рода: однѣ должны были ослабить ударъ въ ту минуту, когда ядро коснулось бы лунной почвы, другія должны были замедлить его паденіе, и вслѣдствіе этого сдѣлать его не столь сильнымъ.

Очень прискорбно было Барбикану что для ослабленія удара онъ не могъ воспользоваться тѣми же средствами которыя были такъ успѣшно употреблены для ослабленія толчка при отъѣздѣ, то-есть водою, дѣйствовавшею въ видѣ пружины, и разбивными перегородками. Правда, перегородки сохранились, но воды не доставало, потому что для этой цѣли нельзя было употребить тотъ запасъ, который могъ пригодиться имъ въ томъ случаѣ, если они въ первые дни своего пребыванія на лунной почвѣ не найдутъ тамъ воды. Къ тому же этого запаса было бы и недостаточно чтобъ устроить изъ него пружину. Вода, заключенная въ ядро при отправленіи, на которую положенъ былъ подвижной дискъ, занимала не менѣе трехъ футовъ въ вышину, на поверхности 54 квадратныхъ футовъ. Въ объемѣ она имѣла шесть кубическихъ метровъ, вѣсу 5.750 килограммовъ. А водохранилища въ ядрѣ не имѣли и пятой части такого количества. Приходилось отказаться отъ этого столь дѣйствительнаго средства для ослабленія удара при паденіи.

Къ счастію, Барбиканъ, не довольствуясь употребленіемъ воды, снабдилъ подвижной дискъ сильными упругими пружинами, цѣлію коихъ было ослабить ударъ о дно ядра, послѣ разрыва горизонтальныхъ перегородокъ. Эти тампоны были цѣлы; стоило только привести ихъ въ порядокъ и утвердить на прежнемъ мѣстѣ подвижной дискъ. Со всѣми этими вещами справиться было не трудно, такъ какъ тяжесть ихъ была почти нечувствительна.

Такъ и было сдѣлано. Отдѣльныя части пришлись одна къ другой какъ нельзя лучше. Оставалось только приладить винты и гайки. Въ орудіяхъ также недостатка не было. Вскорѣ дискъ, совершенно исправленный, покоился стальныхъ тампонахъ, какъ столъ на ножкахъ. Отъ помѣщенія диска оказалось только одно неудобство. Нижнее окно было имъ закрыто, вслѣдствіе чего путешественники лишались возможности наблюдать луну, когда ядро будетъ перпендикулярно спускаться къ ней. Необходимо было съ этимъ примириться. Къ тому же изъ боковыхъ отверстій еще можно было видѣть обширныя лунныя пространства, подобно тому какъ мы видимъ землю изъ лодочки воздушнаго шара.

Исправленіе диска потребовало часовой работы. Было уже за полдень, когда окончились всѣ приготовленія. Барбиканъ произвелъ новыя наблюденія надъ наклоненіемъ ядра, но, къ великой его досадѣ, оно недостаточно перевернулось для паденія; оно, повидимому, шло по кривой линіи параллельно съ луннымъ дискомъ. Луна ярко блистала въ пространствѣ, между тѣмъ какъ съ противоположной стороны солнце обливало ее своими лучами.

Положеніе это было далеко не успокоительно.

— Доберемся ли мы до нея? спросилъ Николь.

— Будемъ дѣйствовать такъ, какъ бы мы должны были ея достигнуть, отвѣчалъ Барбиканъ.

— Вы просто-на-просто трусы, сказалъ Мишель Арданъ. — Мы долетимъ до луны и гораздо скорѣе чѣмъ вы желаете.

Отвѣтъ этотъ заставилъ Барбикана приняться снова за работу, и онъ сталъ размѣщать снаряды, цѣлію коихъ было замедлить паденіе ядра.

При этомъ необходимо припомнить сцену митинга въ Тампа-Таунѣ, во Флоридѣ, гдѣ капитанъ Николь выступилъ врагомъ Барбикана и противникомъ Мишеля Ардана. Капитану Николю, утверждавшему тогда что ядро разобьется какъ стеклянное, Мишель возразилъ что онъ задержитъ его паденіе посредствомъ ракетъ, расположенныхъ какъ слѣдуетъ.

И дѣйствительно, сильные фейерверочные снаряды, имѣя точкой опоры дно ядра и вылетая наружу, могли, производя понятное движеніе, замедлить до нѣкоторой степени скорость паденія. Эти ракеты должны были горѣть, правда, въ пустотѣ, но въ кислородѣ у нихъ не было бы недостатка, такъ какъ они сами доставляли бы его себѣ, подобно луннымъ волканамъ, изверженію коихъ никогда не препятствовалъ недостатокъ атмосферы вокругъ луны.

Барбиканъ запасся фейерверочными снарядами, заключенными въ маленькихъ нарѣзныхъ стальныхъ пушкахъ, которые можно было привинтить ко дну ядра. Снаружи онѣ выходили изъ него на полфута; изнутри они оставались наравнѣ со дномъ. Ихъ было всего двадцать. Отверстіе, оставленное въ дискѣ, давало возможность зажечь фитили, которыми была снабжена каждая изъ пушекъ. Все дѣйствіе ихъ должно было совершиться внѣ. Ракетная смѣсь заранѣе вложена была въ каждую пушку. Итакъ достаточно было вынуть металлическія втулки, вставленныя въ дно ядра, и замѣнить ихъ этими пушками, которыя заранѣе пригнаны были такъ что плотно входили въ отверстія, занятыя втулками.

Эта новая работа была окончена къ тремъ часамъ, и по окончаніи ея оставалось только ждать.

Между тѣмъ ядро видимо приближалось къ лунѣ. Оно несомнѣнно испытывало на себѣ въ нѣкоторой мѣрѣ ея вліяніе; но собственная скорость увлекала его по кривой линіи. Съ увѣренностью можно было сказать что ядро уже не упадетъ нормально на поверхность луны, такъ какъ нижняя его часть, вслѣдствіе своей тяжести, должаа бы уже обратиться къ ней.

Безпокойство Барбикана усилилось, когда онъ замѣтилъ что его ядро не подчиняется дѣйствію притяженія. Предъ нимъ открывалась неизвѣстность, столь грозная посреди междупланетныхъ пространствъ. Онъ, ученый, мечталъ, что предусмотрѣлъ три возможныя гипотезы: возвращеніе на землю, паденіе на луну, неподвижность на нейтральномъ пунктѣ! И вотъ четвертая гипотеза, чреватая всѣми ужасами безконечности, возставала предъ ними внезапно! Не поддаться совершенному унынію могли только такой отважный ученый какъ Барбиканъ, такой флегматикъ какъ Николь, или такой дерзкій авантюристъ какъ Мишель Арданъ.

Разговоръ вертѣлся около этого предмета.

Люди иного характера стали бы разсматривать вопросъ съ практической точки зрѣнія. Они стали бы допытываться куда несетъ ихъ ядро-вагонъ. Не то было съ нашими путешественниками. Они старались отыскать причины такого явленія.

— Итакъ мы соскочили съ рельсовъ, сказалъ Мишель, — но отъ чего это?

— Я опасаюсь, отвѣчалъ Николь, — что, несмотря на всѣ принятыя предосторожности, Колумбіада была невѣрно прицѣлена. Ошибка, какъ бы она ни была ничтожна, уже достаточна чтобы ринуть насъ за предѣлы луннаго притяженія.

— Стало-быть прицѣлъ былъ невѣренъ? спросилъ Мишель.

— Не думаю, отвѣчалъ Барбиканъ. — Вертикальное положеніе пушки было совершенно вѣрно, направленіе ея къ зениту несомнѣнно. Но такъ какъ луна проходитъ теперь по зениту, то мы должны бы достигнуть ея въ полнолуніе. Есть иная причина, но она не приходитъ мнѣ теперь въ голову.

— Не слишкомъ ли поздно мы приблизились къ ней? спросилъ Николь.

— Слишкомъ поздно! повторилъ Барбиканъ.

— Да, отвѣчалъ Николь. — Мемуаръ Кембриджской обсерваторіи гласитъ, что путь долженъ совершиться въ 97 часовъ, 13 минутъ и 20 секундъ, а это значитъ что ранѣе луна еще не будетъ въ назначенномъ пунктѣ и что позже ея уже опять тамъ не будетъ.

— Такъ, отвѣчалъ Барбиканъ; — но мы отправились 1го декабря, въ 11 часовъ безъ 13 минутъ и 25 секундъ вечера, и должны прибыть 5го въ полночь, въ ту самую минуту, когда будетъ полнолуніе. У насъ 5е декабря. Теперь половина 4го вечера, и восьми съ половиной часовъ достаточно чтобы привести васъ къ цѣли. Почему же мы ея не достигнемъ?

— Не отъ избытка ли это скорости? спросилъ снова Николь, — вѣдь мы знаемъ теперь что начальная скорость была значительнѣе чѣмъ предполагали.

— Нѣтъ, сто разъ нѣтъ! отвѣчалъ Барбиканъ. — Избытокъ скорости, если направленіе ядра было вѣрно, не помѣшалъ бы намъ достигнуть луны. Нѣтъ! тутъ должно быть уклонененіе. Мы уклонились отъ прямаго пути.

— Чѣмъ? по какой причинѣ.

— Не знаю!…

— Ну, Барбиканъ, сказалъ Мишель. — хочешь знать мое мнѣніе о причинѣ этого уклоненія?

— Говори!

— Я не дамъ и полу-доллара чтобъ узнать причину! Мы сбились съ пути — вотъ фактъ. Куда мы несемся, что за дѣло? Мы это скоро увидимъ. Чортъ возьми! такъ какъ мы увлечены въ пространство, то кончимъ тѣмъ что упадемъ въ какой-нибудь центръ притяженія!

Это равнодушіе Мишеля Ардана не могло удовлетворить Барбикана. Не потому чтобъ его безпокоило будущее! Нѣтъ! Но онъ хотѣлъ во что бы то ни стало узнать почему ядро уклонилось съ пути.

Между тѣмъ ядро продолжало двигаться бокомъ къ лунѣ и за нимъ весь кортежъ выброшенныхъ изъ него предметовъ. Барбиканъ могъ даже опредѣлить, по возвышеннымъ пунктамъ луны, что они находились отъ нея менѣе чѣмъ на 2.000 льё, а скорость движенія становилась однообразною. Новое доказательство что паденія не было. Сила верженія все еще была значительнѣе луннаго притяженія, но траекторія ядра несомнѣнно приближалась къ лунному диску, и можно было надѣяться что, на болѣе близкомъ разстояніи, дѣйствіе тяготѣнія одолѣетъ и поведетъ наконецъ къ паденію ядра на луну.

Три друга, за неимѣніемъ другаго дѣла, продолжали свои наблюденія. Но они не могли опредѣлить топографическія особенности земнаго спутника. Всѣ рельефы его уравнивались подъ блескомъ солнечныхъ лучей.

Они продолжали наблюдать луну въ боковыя окна до восьми часовъ вечера. Она до такой степени увеличилась въ ихъ глазахъ что закрывала половину неба. Солнце съ одной стороны, луна съ другой, заливали ядро свѣтомъ.

Въ эту минуту Барбиканъ изъ своихъ соображеній заключалъ, что только 700 льё отдѣляютъ ихъ отъ ихъ цѣли. Скорость ядра казалась ему 200 метровъ въ секунду, или около 170 льё въ часъ. Низъ ядра, подъ вліяніемъ центростремительной силы, стремился направиться къ лунѣ, но такъ какъ центробѣжная сила все еще преодолѣвала центростремительную, то становилось вѣроятнымъ что прямолинейная траекторія измѣнится въ какую-либо кривую линію, свойства коей опредѣлить было невозможно.

Барбиканъ все еще искалъ разрѣшенія своей неразрѣшимой проблемы. Часы проходили безъ результата. Ядро очевидно приближалось къ лунѣ, но также очевидно было что оно ея не достигнетъ. Что касается до кратчайшаго разстоянія, на которомъ оно пройдетъ мимо ея, то оно будетъ зависѣть отъ совокупнаго дѣйствія двухъ силъ, притягивающей и отталкивающей, коими обусловливалось движеніе.

— Я желаю только одного, сказалъ Мишель, — пройти настолько близко къ лунѣ чтобы проникнуть ея тайны.

— Да будетъ же проклята, воскликнулъ Николь, — та причина которая заставила наше ядро уклониться съ пути.

— Да будетъ же проклятъ, сказалъ Барбиканъ, какъ будто бы что-то мелькнуло у него въ головѣ, — тотъ болидъ, который пересѣкъ намъ дорогу.

— Какъ? спросилъ Мишель Арданъ.

— Что вы хотите сказать этимъ? спросилъ въ свою очередь Николь.

— Я хочу сказать, сказалъ Барбиканъ тономъ убѣжденія, — что уклоненіемъ нашимъ съ пути мы обязаны этому блуждающему тѣлу.

— Но оно даже и не коснулось насъ, отвѣчалъ Мишель.

— Что за дѣло? Масса его въ сравненіи съ нашимъ ядромъ громадная, и его притяженія достаточно было чтобы подѣйствовать на ваше направленіе.

— Такъ мало! замѣтилъ Николь.

— Да, Николь, какъ ни мало это значитъ, отвѣчалъ Барбиканъ, — но, на разстояніи 84.000 льё, болѣе не требовалось чтобы вамъ не попасть на луну.

ГЛАВА X.
Наблюдатели луны.

Барбиканъ, очевидно, нашелъ единственную дѣльную причину своего уклоненія съ пути. Какъ ни слаба она казалась, ея достаточно было для измѣненія траекторіи ядра. Въ этомъ было нѣчто роковое. Смѣлая попытка оканчивалась неудачей по совершенно случайному обстоятельству, и если не встрѣтится что-нибудь необыкновенное, путешественникамъ уже не достичь луны. Пройдутъ ли они, по крайней мѣрѣ, достаточно близко отъ нея чтобы рѣшить нѣкоторые физическіе и геологическіе вопросы до сихъ поръ неразрѣшимые? Вотъ единственный вопросъ, занимавшій ихъ въ настоящую минуту. Что касается до участи своей въ будущемъ, то они и думать о ней не хотѣли. А между тѣмъ, что станется съ ними посреди этихъ безконечныхъ пустынь, такъ какъ скоро уже у нихъ не будетъ воздуха необходимаго для жизни? Еще нѣсколько дней, и они задохнутся въ этомъ ядрѣ, несущемся неизвѣстно куда. Но нѣсколько дней казались имъ вѣками, и они посвятили всѣ свои минуты наблюденіямъ луны, достигнуть которой они потеряли надежду.

Разстояніе, отдѣлявшее ядро отъ земнаго спутника, они исчислили въ 200 льё. На этомъ разстояніи топографическія подробности луны, разсматриваемыя безъ телескопа, не могли быть вѣрно опредѣлены. Глазъ обнималъ обширныя очертанія этихъ громадныхъ углубленій, не точно называемыхъ «морями», но свойства ихъ онъ распознать не могъ. Рельефъ горъ исчезалъ въ яркомъ свѣтѣ производимомъ отраженіемъ солнечныхъ лучей. Взоръ, ослѣпленный блескомъ луны, похожимъ на растопленное серебро, отвращался отъ нея невольно.

Однако, овальная форма ночнаго свѣтила уже обозначалась. Оно представлялось исполинскимъ яйцомъ, острый конецъ коего обращенъ къ землѣ. Находясь въ жидкомъ или тягучемъ состоянія въ первые дни своей формаціи, луна представляла собою правильную сферу. Но вскорѣ, увлеченная въ сферу притяженія земли, она удлиннилась подъ вліяніемъ тяготѣнія. Сдѣлавшись спутникомъ, она утратила первоначальную чистоту своихъ формъ; центръ ея тяжести перемѣстился впередъ противъ центра фигуры, и изъ этого перемѣщенія нѣкоторые ученые заключили что воздухъ и вода перенеслись на противоположную поверхность, которой никогда не видно съ земли.

Измѣненіе первоначальныхъ формъ спутника можно было замѣтить лишь въ продолженіи нѣсколько минутъ. Разстояніе ядра отъ луны быстро уменьшалось, со скоростью гораздо меньшею первоначальной скорости, но въ восемь или въ девять разъ превосходившею ту которую имѣютъ спѣшные поѣзды на желѣзныхъ дорогахъ. Косвенное направленіе ядра, вслѣдствіе самой этой косвенности, подавало Мишелю Ардану нѣкоторую надежду коснуться какого-нибудь пункта на лунномъ дискѣ. Онъ не хотѣлъ вѣрить что не попадетъ туда, и безпрестанно твердилъ о томъ. Но Барбиканъ, болѣе компетентный судья въ этомъ дѣлѣ, отвѣчалъ ему съ безпощадною логикой:

— Нѣтъ, Мишель, нѣтъ. Мы можемъ достигнуть луны только паденіемъ, а мы не падаемъ. Центростремительная сила удерживаетъ насъ подъ вліяніемъ луны, но сила центробѣжная удаляетъ насъ отъ нея неудержимо.

Это сказано было такимъ тономъ что отняло у Мишеля послѣднюю надежду.

Та часть луны, къ которой приближалось ядро, была сѣверное ея полушаріе: то которое лунныя карты ставятъ снизу, ибо карты эти вообще снимаются съ изображенія доставляемаго телескопами, а извѣстно что телескопы представляютъ предметы верхъ ногами. Такова была Марра selenographica Бера и Медлера съ которою справлялся Барбиканъ. Это сѣверное полушаріе представляло обширныя равнины, тамъ и сямъ пересѣченныя отдѣльными горами.

Въ полночь наступило полнолуніе. Въ этотъ самый моментъ путешественники должны были достигнуть луны, еслибы непрошенный болидъ не отклонилъ ихъ отъ пути. Итакъ луна представлялась въ положеніи строго опредѣленномъ Кембриджскою обсерваторіей. Она математически стояла въ своемъ перигеѣ, и на зенитѣ 28й параллели. Наблюдатель, который помѣстился бы на днѣ громадной Колумбіады, направленной перпендикулярно къ небу, увидѣлъ бы луну прямо въ пушечномъ жерлѣ. Еслибы провести прямую линію изъ средины орудія, то она прошла бы въ центръ луны.

Излишне говорить что въ эту ночь, съ 5го на 6е декабря, путешественники не смыкали глазъ. И могли ли они сомкнуть ихъ на такомъ близкомъ разстояніи отъ этого новаго міра? Нѣтъ! всѣ ихъ ощущенія сосредоточивались въ одной мысли — видѣть! Служа представителями земли, они заключали въ себѣ прошедшее и настоящее человѣчества, и чрезъ посредство ихъ глазъ человѣческій родъ смотрѣлъ на эти лунныя пространства и проникалъ въ тайны своего спутника! Сильное волненіе наполняло ихъ сердца, и они безмолвно переходили отъ одного окна къ другому.

Наблюденія ихъ, воспроизводимыя Барбиканомъ, были весьма тщательны. Для произведенія ихъ, у нихъ были зрительныя трубы, для повѣрки — карты.

Первымъ наблюдателемъ луны былъ Галилей. Слабый телескопъ его увеличивалъ предметы только въ 80 разъ. Несмотря на то, въ пятнахъ испещрявшихъ лунный дискъ, «подобно глазкамъ испещряющимъ хвостъ павлина», онъ первый распозналъ горы и вымѣрилъ нѣкоторыя высоты, которымъ онъ преувеличенно приписалъ размѣръ равный одной двадцатой діаметра диска или 8.800 метровъ. Галилей не начертилъ никакой карты своихъ наблюденій.

Нѣсколько лѣтъ спустя, одинъ данцигскій астрономъ, Гевеліусъ, — способомъ который можетъ давать вѣрные результаты только дважды въ мѣсяцъ, въ первую и вторую квадратуры, — уменьшилъ высоты Галилея до одной двадцать шестой луннаго діаметра. Невѣрность въ обратномъ смыслѣ. Но этотъ ученый составилъ первую карту луны. Свѣтлыя и округлыя пятна на ней образуютъ горы, а темныя обозначаютъ обширныя моря, которыя въ сущности не иное что какъ равнины. Этимъ горамъ и воднымъ пространствамъ онъ придалъ земныя названія. Тамъ является Синай посреди Аравіи, Этна въ центрѣ Сициліи, Альпы, Аппеннины, Карпаты, потомъ моря: Средиземное, Мраморное, Черное и Каспійское. Названія данныя весьма неудачно, потому что ни горы эти, ни моря не напоминаютъ своими очертаніями своихъ земныхъ соименниковъ. Съ трудомъ можно узнать въ этой широкой бѣлой полосѣ, примыкающей на югѣ къ болѣе обширнымъ материкамъ и оканчивающейся остріемъ, изображеніе опрокинутой фигуры Индійскаго полуострова, Бенгальскаго залива и Кохинхины. Наименованія эти не сохранились. Другой картографъ, знавшій лучше человѣческое сердце, предложилъ новую номенклатуру, которую и поспѣшило принять человѣческое тщеславіе.

Наблюдатель этотъ былъ патеръ Риччіоли, современникъ Гевеліуса. Онъ составилъ грубую и исполненную ошибокъ карту. Но луннымъ горамъ онъ придалъ имена великихъ людей древности и ученыхъ своего вѣка, что и вошло потомъ въ употребленіе.

Третья лунная карта была составлена въ XVII вѣкѣ Доминикомъ Кассини; превосходя исполненіемъ карту Риччіоли, она невѣрна относительно измѣреній. Многія изданія оной разошлись, но потомъ мѣдная доска, долго сохранявшаяся въ королевской типографіи, была продана на вѣсъ какъ вещь излишняя.

Дагиръ, знаменитый математикъ и рисовальщикъ, составилъ карту луны въ четыре метра высоты, но она никогда не была награвирована.

Послѣ него, нѣмецкій астрономъ, Тобій Мейеръ, началъ, около половины XVIII вѣка, изданіе великолѣпной селенографической карты по точнымъ измѣреніямъ, строго имъ провѣреннымъ, но смерть, постигшая его въ 1762 году, помѣшала ему окончить этотъ превосходный трудъ.

Затѣмъ слѣдовали Шрётеръ изъ Лиліенталя, который начертилъ множество лунныхъ картъ, потомъ нѣкто Лорманнъ изъ Дрездена, оставившій доску раздѣленную на 25 отдѣленій, изъ коихъ четыре были награвированы.

Въ 1830 году гг. Беръ и Медлеръ составили свою знаменитую Марра selenographica, въ ортографической проекціи. Карта эта вѣрно изображаетъ лунный дискъ въ томъ видѣ какъ онъ представляется наблюдателю; но очертанія горъ и равнинъ вѣрны только въ ея центральной части; въ другихъ же частяхъ, сѣверныхъ или южныхъ, эти очертанія, представленныя въ ракурсѣ, не могутъ быть сравниваемы съ центральными. Эта топографическая карта, вышиной въ 95 центиметровъ и раздѣленная на четыре части, есть совершенство лунной картографіи.

Далѣе можно упомянуть селенографическіе рельефы нѣмецкаго астронома Юліуса Шмидта, топографическія работы патера Секки, великолѣпные опыты англійскаго любителя Варена Деларю, и наконецъ карту въ ортографической проекціи, гг. Лекутюрье и Шапюи, исполненную въ 1860 году, рисунка очень чистаго и расположенія самаго отчетливаго.

Вотъ исчисленіе различныхъ картъ относящихся къ лунному міру. У Барбикана ихъ было двѣ: карта гг. Бера и Медлера, и затѣмъ другая гг. Шамой и Лекутюрье. Онѣ должны были облегчить ему его наблюденія.

Что касается до оптическихъ инструментовъ, бывшихъ у него въ распоряженіи, то они состояли изъ отличныхъ морскихъ зрительныхъ трубъ, спеціально приспособленныхъ къ этому путешествію. Онѣ увеличивали предметы во сто разъ; значитъ, онѣ приблизили бы луну къ землѣ менѣе чѣмъ на тысячу льё. Но тамъ, на разстояніи которое въ три часа утра не превышало 120 километровъ, и въ средѣ не возмущаемой никакою атмосферой, эти инструменты должны были приблизить лунный дискъ ближе чѣмъ на 1.500 метровъ.

ГЛАВА XI.
Фантазія и дѣйствительность.

— Видали ли вы когда-нибудь луну? иронически спросилъ одинъ учитель своего ученика.

— Нѣтъ, господинъ учитель, еще съ большею ироніей отвѣчалъ ученикъ; — но я долженъ сознаться что слыхалъ о ней.

Въ извѣстномъ смыслѣ, забавный отвѣтъ ученика могло бы повторить огромное большинство подлунныхъ жителей. Сколько людей слыхало о лунѣ, а никогда ея не видало…. по крайней мѣрѣ въ зрительную трубу или въ телескопъ! Сколько изъ нихъ не бросало даже и взгляда на карту нашего спутника!

Когда вы начинаете разсматривать селенографическую карту, то васъ прежде всего поражаетъ одна особенность. Въ противоположность расположенію материковъ на землѣ и на Марсѣ, материки луны главнымъ образомъ размѣщены въ южномъ полушаріи. Материки эти не представляютъ тѣхъ значительныхъ линій, столь опредѣленныхъ и правильныхъ, которыя характеризуютъ Южную Америку, Африку и Индійскій полуостровъ. Ихъ берега, угловатые, излучистые и причудливо изрѣзанные, изобилуютъ заливами и полуостровами. Они напоминаютъ лабиринтъ Зондскихъ острововъ, гдѣ земля дробится до безконечности. Если мореплаваніе существовало когда-нибудь на лунѣ, то оно было крайне затруднительно и опасно, и надо пожалѣть лунныхъ моряковъ и гидрографовъ, — первыхъ, когда они пускались въ эти опасныя воды, вторыхъ, когда имъ приходилось дѣлать съемку этихъ изрѣзанныхъ береговъ.

Должно замѣтить также что на лунномъ сфероидѣ южный полюсъ гораздо континентальнѣе сѣвернаго. На послѣднемъ существуетъ только небольшая группа земель, отдѣленная отъ прочихъ материковъ обширными морями. Къ югу материки покрываютъ сплошь почти все полушаріе. И потому возможно что Селениты водрузили уже флагъ на одномъ изъ своихъ полюсовъ, между тѣмъ какъ Франклины, Россы, Кены, Дюмонъ-Дюрвили, Ламберы не могли еще достигнуть этого таинственнаго пункта земнаго шара.

Что касается острововъ, то они многочисленны на поверхности луны. Почти всѣ они имѣютъ форму овальную или круглую и какъ бы обведенную циркулемъ; повидимому, они образуютъ обширный архипелагъ, который можно сравнить съ тою прекрасною группой острововъ, расположенною между Греціей и Малой Азіей, которую миѳологія украсила нѣкогда самыми изящными изъ своихъ легендъ. Невольно приходятъ на умъ имена Наксоса, Тенедоса, Милоса, Карпатоса, и ищешь глазами Улиссова корабля или «клиппера» Аргонавтовъ. Таково, по крайней мѣрѣ, было мнѣніе Мишеля Ардана; ему чудилось что онъ видитъ на картѣ греческій архипелагъ. На глаза его товарищей, менѣе наклонныхъ къ мечтательности, видъ этихъ береговъ напоминалъ болѣе раздробленныя земли Новаго Брауншвейга и Новой Шотландіи, и, тамъ гдѣ Французъ находилъ слѣды баснословныхъ героевъ, Американцы отмѣчали пункты удобные для устройства конторъ въ интересахъ лунной торговли и промышленности.

Чтобъ окончить описаніе континентальной части луны, скажемъ нѣсколько словъ объ ея орографическомъ расположеніи. Тамъ очень ясно видны горныя цѣпи, отдѣльныя горы, круглыя выемки или цирки и борозды. Весь лунный рельефъ представляетъ только эти формы. Онъ въ высшей степени неровенъ и является намъ какою-то громадною Швейцаріей, непрерывною Норвегіей, гдѣ все возникло вслѣдствіе

Разумѣется, словомъ море мы обозначаемъ тѣ громадныя пространства которыя, вѣроятно, были нѣкогда покрыты водой, а теперь представляютъ только обширныя равнины. плутоническихъ переворотовъ. Эта поверхность, столь глубоко изрытая, есть результатъ послѣдовательныхъ сжатій коры въ періодъ образованія луны. Дискъ ея весьма удобенъ для изученія великихъ геологическихъ феноменовъ. По замѣчанію нѣкоторыхъ астрономовъ, поверхность его хотя и древнѣе поверхности земли, но осталась въ извѣстномъ смыслѣ новѣе послѣдней. На немъ нѣтъ водъ, извращающихъ первобытный рельефъ и своимъ постоянно усиливающимся дѣйствіемъ какъ бы подводящихъ все подъ одинъ уровень, нѣтъ воздуха, разлагающее свойство котораго измѣняетъ орографическія очертанія. Тамъ плутоническое образованіе, не искаженное нептуническими силами, пребываетъ въ своей первобытной чистотѣ. Такова была земля прежде чѣмъ болота и потоки покрыли ее наносными слоями.

Пробѣжавъ по обширнымъ материкамъ луны, взоръ устремляется на ея еще болѣе обширныя моря. Не только ихъ очертанія, положеніе и наружный видъ напоминаютъ земные океаны, но тамъ также, какъ на землѣ, моря занимаютъ большую часть шара. Но это не покрытыя влагой пространства, а твердыя равнины, свойство которыхъ путешественники надѣялись въ скоромъ времени опредѣлить.

Надо сознаться что астрономы украсили эти мнимыя моря самыми странными названіями, которыхъ наука до сихъ поръ не измѣнила. Мишель Арданъ былъ правъ, сравнивая эту карту съ «каргой Нѣжности», придуманною какою-нибудь Скюдери или какимъ-нибудь Сирано де-Бержеракомъ.

— Разница въ томъ только, прибавилъ онъ, — что это уже не карта чувства, какъ было въ XVII вѣкѣ, а карта жизни, рѣзко раздѣленная на двѣ части: на мужскую и женскую. Женщинамъ правое полушаріе; мущинамъ — лѣвое.

Такія рѣчи Мишеля заставляли его прозаическихъ товарищей пожимать плечами. Барбиканъ и Николь разсматривали лунную карту совершенно съ другой точки зрѣнія чѣмъ мечтатель-Мишель. А между тѣмъ мечтатель-Мишель былъ правъ до нѣкоторой степени. Судите сами.

На этомъ лѣвомъ полушаріи простирается «Море Облаковъ», въ которомъ такъ часто тонетъ человѣческій разумъ. Неподалеку появляется «Море Дождей», питаемое всѣми треволненіями бытія. Рядомъ идетъ «Море Бурь», гдѣ человѣкъ безпрерывно борется со страстями, нерѣдко его преодолѣвающими. Затѣмъ, истощенный разочарованіями, измѣнами, вѣроломствомъ и всею вереницей человѣческихъ бѣдствій, что же онъ находитъ въ концѣ своего поприща? Это обширное Mare Humorum, Mer des Humeurs, едва услаждаемое водами «залива Росы»! Облака, дожди, бури, скорби, содержитъ ли въ себѣ что-нибудь иное жизнь мущины, и не выражается ли она въ этихъ словахъ?

Правое полушаріе, «посвященное женщинамъ», заключаетъ въ себѣ моря менѣе обширныя, многозначительныя названія коихъ обозначаютъ всѣ эпизоды женскаго бытія. Вотъ «Море Ясности», надъ которымъ склоняется молодая дѣвица, и «Море Мечтаній», отражающихъ въ себѣ свѣтлую будущность. Далѣе «Море Нектара» съ волнами нѣжности и восторгами любви! Потомъ «Море Плодородія», «Море Кризисовъ», «Море Порывовъ», размѣры коихъ, можетъ-быть, слишкомъ ограничены, и наконецъ «Море Спокойствія», гдѣ тонутъ всѣ ложныя страсти, всѣ безполезныя мечты, всѣ неудовлетворенныя желанія, и воды коего мирно вливаются въ «Озеро Смерти».

Какое странное сочетаніе названій! Какое странное раздѣленіе этихъ двухъ полушарій луны, соединенныхъ одно съ другимъ, подобно мущинѣ и женщинѣ, и образующихъ эту сферу жизни носящуюся въ пространствѣ! И развѣ не правъ былъ мечтатель-Мишель, объясняя такимъ образомъ фантазію древнихъ астрономовъ?

Но между тѣмъ какъ его воображеніе разгуливало такимъ образомъ по «морямъ», его серіозные товарищи смотрѣли на предметы находившіеся у нихъ предъ глазами болѣе географически. Они какъ бы заучивали наизусть этотъ новый міръ. Они измѣряли углы и діаметры.

Для Барбикана и Николя, Море Облаковъ было громадною впадиной усѣянною нѣсколькими круглыми горами; покрывая западную часть южнаго полушарія, оно занимаетъ пространство 184.000 квадратныхъ льё, и центръ его находится подъ 15° южной широты и подъ 20° западной долготы. Море Бурь, Oceanus Procellarum, самая обширная равнина луннаго диска, занимаетъ 328.300 квадратныхъ льё, центръ его подъ 10° сѣверной широты и подъ 45° восточной долготы. Изъ нѣдръ его воздымаются чудныя, блестящія горы Кеплера и Аристарха.

Далѣе къ сѣверу, отдѣленное отъ Моря Облаковъ длинными цѣпями, простирается Море Дождей, Mare Imbrium, центральный пунктъ коего подъ 35° сѣв. широты и 20° вост. долготы; форма его почти круглая и занимаетъ пространство 193.000 льё. Неподалеку Море Благъ, Mare Humorum, маленькій бассейнъ, не болѣе какъ въ 44.200 кв. льё, подъ 25° юж. широты и 40° вост. долготы. Наконецъ по берегамъ этого полушарія обрисовываются три залива: заливъ Знойный, заливъ Росы и заливъ Радугъ, маленькія равнины сжатыя между высокими горными цѣпями.

«Женское» полушаріе, естественно болѣе причудливое, отличалось морями меньшей величины, но болѣе многочисленными. На сѣверѣ Море Холода, Mare Frigoris, подъ 55° сѣв. широты и 0° долготы, съ пространствомъ въ 76.000 кв. льё, примыкавшее къ Озеру Смерти и къ Озеру Сновъ; Море Ясности, Mare Serenitatis, подъ 25° сѣв. шир. и 20° зап. долг., съ пространствомъ въ 86.000 кв. льё; Море Кризисовъ, Mare Crisium, ясно очерченное, очень круглое, занимающее подъ 17° сѣв. шир. и подъ 55° зап. долг., пространство въ 40.000 кв. льё, настоящее Каспійское море, сжатое поясомъ горъ. Далѣе къ экватору, подъ 5° сѣв. шир. и 25° зап. долг., появлялось Море Спокойствія, Mare Tranquillitatis, занимающее 121.509 кв. льё; море это соединяется на югѣ съ съ Моремъ Нектара, Mare Nectaris, пространствомъ въ 28.800 кв. льё, подъ 15° юж. шир. и 35° зап. долг., а къ востоку съ Моремъ Плодородія, Mare Fecunditatis, самымъ обширнымъ въ этомъ полушаріи, занимающимъ 219.300 кв. льё, подъ 3° юж. шир. и 50° зап. долг. Наконецъ на самомъ сѣверѣ и на самомъ югѣ выдаются еще два моря: Гумбольдтово Море, Mare Humboldtianum, съ поверхностью въ 6.500 кв. льё и Море Австралійское, Mare Australe, на поверхности 26 миль.

Въ цептрѣ луннаго диска, вдоль самаго экватора и на меридіанѣ О, открывался центральный заливъ, sinus Medii, нѣчто въ родѣ соединительной черты между двумя полушаріями.

Такимъ образомъ обрисовалась предъ глазами Николя и Барбикана постоянно видимая поверхность земнаго спутника. Когда они сложили эти различныя измѣренія, то нашли что поверхность этого полушарія равняется 4.738.160 кв. льё, изъ коихъ 3.317.600 льё приходится на вулканы, горныя цѣпи, ущелія, острова, словомъ на все составляющее матерую часть луны и 1.410.400 льё на моря, озера, болота, на все что составляетъ кажущуюся жидкую ея часть. Ко всему этому достойный Мишель оставался совершенно равнодушнымъ.

Итакъ изъ предыдущаго мы видимъ что это полушаріе въ 13½ разъ менѣе земной полусферы, а между тѣмъ селенографы насчитали уже тамъ до 50.000 кратеровъ. Значитъ поверхность на немъ изрытая, растреснувшаяся, достойная очень непоэтическаго названія даннаго ей Англичанами, green cheese, то-есть «зеленый сыръ».

Мишель Арданъ вспрыгнулъ, когда Барбиканъ произнесъ это столь нелестное для луны названіе.

Такъ вотъ какъ Англо-Саксонцы XIX вѣка трактуютъ красавицу Діану, бѣлокудрую Фебею, милую Изиду, очаровательную Астарту, царицу ночи, дочь Латоны и Юпитера, юную сестру лучезарнаго Аполлона!

ГЛАВА XII.
Орографическія подробности.

Направленіе, принятое ядромъ, несло его, какъ уже было замѣчено, къ сѣверному полушарію луны. Путешественники давно уже миновали тотъ центральный пунктъ котораго они должны были бы коснуться, еслибы траекторія ихъ не потерпѣла неправильнаго уклоненія.

Часы показывали половину перваго ночи. Но, по мнѣнію Барбикана, ядро находилось въ 1.400 километрахъ отъ луны — разстояніе, еще превосходившее длину луннаго радіуса, и которое должно было уменьшаться по мѣрѣ того какъ они приближались къ сѣверному полюсу. Ядро стояло тогда не на высотѣ экватора, но пересѣкало десятую параллель; отъ этой широты, тщательно снятой на картѣ, и до полюса Барбиканъ и оба его товарищи могли наблюдать луну при самымъ лучшихъ условіяхъ.

И дѣйствительно, благодаря зрительнымъ трубамъ, это разстояніе 1.400 километровъ уменьшалось до 14 километровъ или до 4½ льё. Барбиканъ, сидя въ своемъ ядрѣ, со зрительною трубкой въ рукахъ, замѣчалъ уже нѣкоторыя подробности почти недоступныя для земныхъ наблюдателей.

— Друзья мои, сказалъ тогда президентъ серіознымъ тономъ, — я не знаю куда мы несемся, не знаю, увидимъ ли мы когда-нибудь земной шаръ. Будемъ, однако, дѣйствовать такъ, чтобы занятія наши могли послужить въ пользу нашимъ ближнимъ. Отгонимъ отъ себя всѣ заботы. Мы астрономы. Ядро это есть кабинетъ Кембриджской обсерваторіи, перенесенный въ пространство. Будемъ наблюдать.

Послѣ этихъ словъ онъ принялся за дѣло съ удвоеннымъ вниманіемъ, и вѣрно воспроизвелъ различные виды луны на различныхъ разстояніяхъ, которыя ядро занимало относительно этого свѣтила.

Въ то время ядро находилось на десятой сѣверной параллели и, повидимому, слѣдовало неуклонно по 20 градусу вост. долготы.

Здѣсь кстати сдѣлать важное замѣчаніе относительно карты служившей имъ для наблюденій. На селенографическихъ картахъ, гдѣ, вслѣдствіе обращенія верхъ ногами предметовъ въ зрительныхъ трубахъ, югъ поставленъ на верху, а сѣверъ внизу, казалось бы естественнымъ что, вслѣдствіе того же обращенія, востокъ долженъ бы находиться налѣво, а западъ направо. А между тѣмъ ничего подобнаго мы не видимъ. Еслибы карта была перевернута и представляла луну такъ какъ она является нашимъ глазамъ, то востокъ былъ бы налѣво, а западъ направо, въ противоположность тому что видно на земныхъ картахъ. Вотъ причины такой аномаліи: наблюдатели, находящіеся на сѣверномъ полушаріи, въ Европѣ, если угодно, видятъ луну относительно себя на югѣ. Наблюдая ее, они стоятъ спиной къ сѣверу, положеніе обратное тому которое они занимаютъ разсматривая земную карту. Такъ какъ они стоятъ спиной къ сѣверу, востокъ у нихъ находится слѣва, а западъ справа. Для наблюдателей находящихся въ южномъ полушаріи, въ Патагоніи напримѣръ, западъ луны оказался бы слѣва, а востокъ справа, потому что югъ былъ бы позади ихъ.

Такова причина кажущагося перемѣщенія двухъ главныхъ точекъ, и необходимо принять его въ соображеніе, чтобы слѣдовать за наблюденіями президента Барбикана.

Съ помощію Марра selenographica Бера и Медлера, путешественники могли безошибочно распознать часть луннаго диска входившаго въ кругъ ихъ зрительной трубы.

— Что жь мы видимъ въ эту минуту? спросилъ Мишель.

— Сѣверную часть Облачнаго моря, отвѣчалъ Барбиканъ. — Мы слишкомъ далеко отъ него чтобы распознать его свойство. Состоятъ ли эти равнины изъ сыпучихъ песковъ, какъ утверждали первые астрономы? Не представляютъ ли онѣ обширныхъ лѣсовъ, согласно съ мнѣніемъ г. Варена-Деларю, который полагаетъ что луна надѣлена очень низкою, но очень густою атмосферой? Это мы узнаемъ послѣ. А теперь воздержимся отъ догадокъ, которыя могутъ оказаться ошибочными.

Это Море Облаковъ довольно неопредѣленно обозначено на картахъ. Полагаютъ что оно представляетъ обширную равнину, усѣянную массами лавы, извергнутой волканами которые находятся вблизи отъ ея праваго берега и носятъ названія: Птолемей, Пурбахъ, Арзахель. Но ядро двигалось и замѣтно приближалось къ лунѣ: вскорѣ обозначились вершины замыкающія это море съ сѣверной его границы. Впереди воздымалась великолѣпная гора, вершина коей какъ будто тонула въ морѣ солнечныхъ лучей.

— Что это? спросилъ Мишель.

— Коперникъ, отвѣчалъ Барбиканъ.

— Ну, посмотримъ Коперника.

Гора эта, лежащая подъ 9° сѣв. шир. и 20° вост. долготы, воздымается на 3.438 метровъ надъ уровнемъ лунной поверхности. Она хорошо видима съ земли, и астрономы могутъ изучать ее вполнѣ, особенно во время фазы между послѣднею четвертью и новолуніемъ, потому что тогда тѣни тянутся длинною полосой отъ востока къ западу и даютъ возможность измѣрить ея высоту.

Этотъ Коперникъ образуетъ самую замѣчательную лучезарную систему диска послѣ Тихо, лежащаго въ южномъ полушаріи. Онъ воздымается одиноко, подобно исполинскому маяку, на той части Моря Облаковъ которая граничитъ съ Моремъ Бурь, и своимъ яркимъ блескомъ освѣщаетъ разомъ два океана. Невыразимо прекрасно было зрѣлище этихъ длинныхъ, свѣтоносныхъ полосъ, столь ослѣпительныхъ во время полнолунія, которыя, переходя къ сѣверу за пограничныя горныя цѣпи, угасаютъ наконецъ въ Морѣ Дождей. Въ часъ земнаго утра, ядро, подобно аэростату унесенному въ пространство, господствовало надъ этою великолѣпною горой.

Барбиканъ могъ съ точностью опредѣлить ея главныя черты. Коперникъ принадлежитъ къ разряду кольцеобразныхъ горъ перваго порядка, къ отдѣлу большихъ цирковъ. Подобно Кеплеру и Аристарху, господствующимъ надъ Моремъ Бурь, онъ является иногда блестящею точкой посреди пепельнаго свѣта, а потому его и принимали за дѣйствующій волканъ. Но онъ не что иное, какъ волканъ угасшій, подобно всѣмъ прочимъ на этой сторонѣ луны. Окружность его представляетъ діаметръ около 22 льё. Въ телескопъ открыты были на немъ слѣды наслоеній, произведенныхъ послѣдовательными взрывами, и окрестности его какъ будто усѣяны волканическими обломками, изъ коихъ нѣкоторые выказываются еще изъ внутренности кратера.

— На поверхности луны, сказалъ Барбиканъ, — находится много различныхъ цирковъ, и не трудно убѣдиться что Коперникъ принадлежитъ къ лучистому ихъ разряду. Еслибы мы были ближе, мы замѣтили бы конусы находящіеся внутри и бывшіе нѣкогда огнедышащими жерлами. Вотъ чрезвычайно замѣчательное и не имѣющее никакихъ исключеній явленіе на лунномъ дискѣ: внутренняя поверхность этихъ цирковъ значительно пиже внѣшней равнины, въ противность тому что представляютъ земные кратеры. Изъ этого оказывается что общая кривизна дна этихъ цирковъ представляетъ сферу съ діаметромъ меньшимъ сравнительно съ діаметромъ луны.

— А какая причина такого особеннаго расположенія? спросилъ Николь.

— Неизвѣстно.

— Какой великолѣпный блескъ! повторялъ Мишель: — я не думаю чтобы гдѣ-нибудь возможно было увидѣть зрѣлище болѣе прекрасное!

— Что же ты скажешь? спросилъ Барбиканъ: — если случайности нашего путешествія завлекутъ насъ къ южному полушарію?

— Ну что жь? Я скажу что зрѣлище тамъ еще прекраснѣе, отвѣчалъ не обинуясь Мишель Арданъ.

Въ эту минуту ядро стояло перпендикулярно надъ циркомъ Коперника. Онъ представлялъ собою почти полный кругъ, и окраины его, весьма крутыя, ясно обрисовывались. Замѣтна была даже его двойная кольцеобразная ограда. Кругомъ разстилалась сѣроватая раввина дикаго вида, рельефы которой выдѣлялись въ желтомъ цвѣтѣ. Внутри цирка блеснули на мгновеніе, какъ бы заключенные въ ларцѣ, два-три конуса изверженія, подобные громаднымъ брилліантамъ ослѣпительной игры. Къ сѣверу края понижались вслѣдствіе опущенія, давшаго по всей вѣроятности доступъ ко внутренности кратера.

Проносясь надъ окрестною равниной, Барбиканъ могъ отмѣтить великое множество незначительныхъ вершинъ и между прочимъ маленькую кольцеобразную гору, носящую названіе Гей-Люссакъ, ширина коей 23 километра. Къ югу равнина являлась весьма плоскою, безъ малѣйшаго возвышенія почвы. Къ сѣверу же, напротивъ, до того мѣста гдѣ она примыкала къ Морю Бурь, она представляла какъ бы водную поверхность, взволнованную ураганомъ, гдѣ верхушки горъ и холмовъ казались рядами послѣдовательно воздымающихся волнъ. По всему этому пространству и во всѣхъ направленіяхъ бѣжали полосы свѣта сливавшіяся на вершинѣ Коперника. Нѣкоторыя имѣли до 30 километровъ въ вышину съ неизмѣримою длиной.

Путешественники обсуждали происхожденіе этихъ странныхъ лучей, но, подобно земнымъ наблюдателямъ, не могли опредѣлить ихъ свойства.

— Но почему, сказалъ Николь, — лучамъ этимъ не быть просто контрфорсами горъ, ярче отражающими солнечный свѣтъ?

— Нѣтъ, отвѣчалъ Барбиканъ, — еслибъ это было такъ, то, въ извѣстныя минуты, такіе горные отроги бросали бы тѣнь, а они ея не бросаютъ.

И дѣйствительно, эти лучи появляются только въ такое время когда солнце становится прямо противъ луны, и исчезаютъ какъ только лучи его дѣлаются косвенными.

— Но что же придумали для объясненія этихъ полосъ свѣта? спросилъ Мишель: — я не повѣрю чтобъ ученые когда-нибудь истощились въ объясненіяхъ.

— Да, отвѣчалъ Барбиканъ, — Гершель выразилъ о нихъ мнѣніе, но не рѣшился выдать его за вѣрное.

— Пусть такъ; но что же это за мнѣніе?

— Онъ предполагалъ что эти лучи должны быть потоки остывшей лавы, которые блещутъ, когда солнце падаетъ на нихъ прямо. Это возможно, но достовѣрно сказать ничего нельзя. Впрочемъ, если мы подойдемъ ближе къ Тихо, то, можетъ-быть, вамъ удастся вѣрнѣе узнать причину этихъ лучей.

— Знаете ли, друзья мои, на что похожа эта равнина, если глядѣть на нее съ высоты, гдѣ мы находимся? спросилъ Мишель.

— Нѣтъ, отвѣчалъ Николь.

— Съ этими кусками лавы, длинными какъ веретена, она похожа на громадную массу бирюлекъ, набросанную на столъ какъ попало. Не достаетъ только крючка чтобы повыдергать ихъ одна за другою.

— Будь же немножко посеріознѣе! сказалъ Барбиканъ.

— Будемъ серіозны, отвѣчалъ спокойно Мишель, — и вмѣсто «бирюлекъ», поставимъ «скелеты». Такимъ образомъ равнина эта была бы громаднымъ кладбищемъ, на которомъ покоились бы смертные останки тысячи угасшихъ поколѣній. Болѣе нравится тебѣ это эффектное сравненіе?

— Одно стоитъ другаго!

— Чортъ возьми! На тебя не угодишь.

— Достойный другъ мой, возразилъ положительный Барбиканъ, — какая намъ нужда знать на что это похоже, когда мы не знаемъ даже что это такое?

— Отвѣтъ отличный, воскликнулъ Мишель. — Онъ научитъ меня какъ разсуждать съ учеными.

Между тѣмъ ядро подвигалось со скоростью почти однообразною вдоль луннаго диска. Легко можно себѣ представить что путешественники не думали объ отдыхѣ. Ежеминутно измѣнялся ландшафтъ, бѣжавшій у нихъ предъ глазами. Утромъ, около половины втораго, они разсмотрѣли вершины другой горы. Справившись съ картой, Барбиканъ опредѣлилъ что предъ ними находился Эратосѳенъ.

То была кольцеобразная гора высотой въ 4.500 метровъ, одинъ изъ цирковъ, очень многочисленныхъ на лунѣ. При этомъ случаѣ Барбиканъ сообщилъ своимъ друзьямъ странное мнѣніе Кеплера объ образованіи этихъ цирковъ. По мнѣнію знаменитаго математика, эти кратерообразныя впадины были изрыты человѣческими руками.

— Съ какою цѣлію? спросилъ Николь.

— Цѣль весьма понятная, отвѣчалъ Барбиканъ. Селениты предприняли эти громадныя работы и вырыли эти обширныя впадины для того чтобъ укрываться въ нихъ и предохранять себя отъ солнечныхъ лучей, прямо падавшихъ на нихъ по двѣ недѣли сряду.

— Не совсѣмъ же глупы эти Селениты! замѣтилъ Мишель.

— Странная мысль! сказалъ Николь. — Но, вѣроятно, Кеплеру неизвѣстны были размѣры этихъ цирковъ; вырыть ихъ было бы гигантскою работой, невозможною для Селенитовъ!

— А почему же, если тяжесть на поверхности луны въ шесть разъ менѣе чѣмъ на поверхности земли? спросилъ Мишель.

— Но если Селениты въ шесть разъ менѣе жителей земли? возразилъ Николь.

— А если Селенитовъ и вовсе нѣтъ? проговорилъ Барбиканъ. На этомъ и остановилась ихъ бесѣда.

Вскорѣ Эратосѳенъ исчезъ съ горизонта, прежде чѣмъ ядро на столько приблизилось къ нему чтобы возможно было тщательное его изслѣдованіе. Эта гора отдѣляла Аппеннины отъ Карпатовъ.

Въ лунной орографіи обозначены нѣсколько горныхъ цѣпей, которыя главнымъ образомъ размѣщены въ сѣверномъ полушаріи. Нѣкоторыя однако занимаютъ извѣстныя части южнаго полушарія.

Вотъ таблица этихъ различныхъ цѣпей, обозначенныхъ отъ юга къ сѣверу съ ихъ географическимъ положеніемъ и съ обозначеніемъ ихъ высочайшихъ пунктовъ:

Горы:	Южн. широта.	Выс. въ метр.
Дерфели	84°	7.603
Лейбницъ	65°	7.600
Роокъ	отъ 20° до 30°	1.600
Алтай	" 17° « 28°	4.047
Кордильеры	» 10° « 20°	3.898
Пиренеи	» 8° « 18°	3.631
Уралъ	» 5° « 13°	838
Даламберъ	» 4° « 10°	5.847
	Сѣв. широта.
Гемусъ	отъ 8° до 21°	2.021
Карпаты	» 15° « 19°	1.939
Аппеннины	» 14° « 2°	5.501
Тавръ	» 21° « 28°	2.746
Рифеи	» 25° « 33°	4.171
Герцины	» 17° « 29°	1.170
Кавказъ	» 32° « 41°	5.567
Альпы	» 24° " 49°	3.617

Между этими различными цѣпями самая значительная Аппеннины, распространеніе коей во 150 льё уступаетъ распространенію большихъ орографическихъ системъ земли. Аппеннины тянутся вдоль восточнаго берега Моря Дождей и къ сѣверу продолженіемъ ихъ служатъ Карпаты, профиль которыхъ исчисленъ почти во сто льё.

Пушественники успѣли бросить только бѣглый взглядъ на эти Аппеннины, которыя обрисовываются отъ 10° зап. долг. до 16° вост. долг.; но цѣпь Карпатовъ простиралась подъ ихъ глазами отъ 18° до 30° вост. долг., и они могли разсмотрѣть ихъ расположеніе.

Одна гипотеза показалась имъ весьма вѣроятною. При видѣ этой цѣпи Карпатовъ, представляющей тамъ и сямъ кругообразныя формы и многія вершины, они пришли къ заключенію что она образовала нѣкогда обширные цирки. Эти гористыя кольца, вѣроятно, разорваны были когда-либо обширнымъ разлитіемъ, которому бытіемъ своимъ обязано Море Дождей. Эти Карпаты, по своему виду, были тѣмъ чѣмъ были бы цирки Пурбаха, Арзахеля и Птоломея, еслибы какой-либо переворотъ сбросилъ ихъ лѣвыя окраины и превратилъ ихъ въ непрерывную цѣпь. Они представляютъ среднюю высоту въ 3.200 метровъ, одинаковую съ нѣкоторыми пунктами Пиринеевъ, каковъ, напримѣръ, портъ Пинеда. Ихъ южные склоны понижаются отвѣсно къ громадному Морю Дождей.

Около двухъ часовъ утра, Барбиканъ находился на высотѣ двадцатой лунной параллели, не далеко отъ той маленькой горы въ 1.559 метровъ, которая носитъ названіе Пиѳіаса. Ядро отстояло отъ луны на 1.200 километровъ, разстояніе сокращавшееся при помощи телескоповъ до 2½ льё.

Mare Umbrium простиралось предъ глазами путешественниковъ подобно громадной впадинѣ, подробности которой еще трудно было разсмотрѣть. Подлѣ нихъ воздымалась гора Ламбера, высота коей исчисляется въ 1.813 метровъ, и далѣе, на границѣ Моря Бурь, подъ 23° сѣв. шир. и 29° долготы, свѣтилась лучезарная гора Эйлера. Гора эта, воздымающаяся только на 1.815 метровъ надъ лунною поверхностью, была предметомъ интереснаго изслѣдованія астронома Шретера. Этотъ ученый, занимаясь изысканіемъ происхожденія лунныхъ горъ, предложилъ себѣ вопросъ, всегда ли объемъ впадины кратера равенъ объему образующихъ его окраины? Оказалось что это отношеніе, вообще говоря, соблюдается, и Шретеръ заключилъ изъ этого что одного изверженія волканическихъ веществъ было достаточно чтобъ образовать эти края, такъ какъ послѣдовательныя изверженія извратили бы это отношеніе. Одна лишь гора Эйлера не соотвѣтствовала этому общему закону и для образованія ея потребовалось нѣсколько послѣдовательныхъ изверженій, такъ какъ объемъ ея впадины вдвое болѣе объема ея окраинъ.

Всѣ эти гипотезы позволительны земнымъ наблюдателямъ, инструменты коихъ такъ далеки отъ совершенства. Но Барбиканъ не хотѣлъ довольствоваться ими; видя что ядро ихъ правильно приближается къ лунному диску, котораго достигнуть имъ было уже невозможно, онъ надѣялся по крайней мѣрѣ открыть тайны его формаціи.

ГЛАВА XIII.
Человѣческіе ландшафты.

Въ половинѣ третьяго, утромъ, ядро достигло тридцатой лунной параллели и было на разстояніи отъ луны въ 1.000 километровъ, сокращавшемся на 10, благодаря оптическимъ инструментамъ. Достигнуть какого-нибудь пункта луннаго диска по-прежнему казалось невозможнымъ. Скорость движенія, относительно умѣренную, не могъ объяснить себѣ президентъ Барбиканъ. На такомъ разстояніи отъ луны, скорость эта, казалось, должна быть значительною чтобъ ядро могло сопротивляться силѣ притяженія. Итакъ, здѣсь представлялось явленіе, причина коего ускользала отъ объясненія. Къ тому же не доставало и времени для объясненія. Лунный рельефъ проходилъ предъ глазами путешественниковъ, и они не хотѣли потерять ни малѣйшей изъ его подробностей.

Итакъ, дискъ казался въ телескопѣ только на разстояніи двухъ съ половиной льё. Что могъ бы различить на поверхности земли воздухоплаватель, поднявшійся надъ нею на такое разстояніе? Сказать трудно, потому что никто изъ воздухоплавателей не поднимался выше 8.000 метровъ.

Вотъ однако точное описаніе того что видѣли съ этой высоты Барбиканъ и его товарищи.

Разнообразныя окраски являлись широкими пятнами на дискѣ. Селенографы не согласны между собою относительно свойства этихъ окрасокъ. Онѣ различны и довольно рѣзко обозначены. Юліусъ Шмидтъ утверждаетъ что, еслибы высушить земные океаны, то лунный наблюдатель не нашелъ бы на земномъ шарѣ, между океанами и материковыми равнинами, оттѣнковъ столь рѣзко обозначенныхъ какъ тѣ которые появляются на лунѣ предъ земнымъ наблюдателемъ. По его мнѣнію, общій цвѣтъ этихъ обширныхъ равнинъ, извѣстныхъ подъ названіемъ «морей», есть темносѣрый съ примѣсью зеленаго и коричневаго. Нѣкоторые большіе кратеры представляютъ тотъ же оттѣнокъ.

Барбикану было извѣстно это мнѣніе нѣмецкаго селенографа, которое раздѣляютъ гг. Беръ и Медлеръ. Онъ заявилъ что наблюденія говорятъ въ ихъ пользу, противъ нѣкоторыхъ астрономовъ которые допускаютъ на поверхности луны только одинъ сѣрый цвѣтъ. На нѣкоторыхъ пространствахъ зеленый цвѣтъ рѣзко обозначается и, слѣдуя Юліусу Шмидту, онъ господствуетъ также на моряхъ Ясности и Влагъ. Барбиканъ замѣтилъ также широкіе кратеры лишенные внутреннихъ конусовъ отбрасывавшіе синеватый цвѣтъ, похожій на отблески только что выполированной стальной пластинки. Эти оттѣнки принадлежали дѣйствительно лунному диску, а не происходили, какъ увѣряли нѣкоторые астрономы, отъ несовершенства телескопныхъ объективовъ или отъ вліянія земной атмосферы. Для Барбикана, въ этомъ отношеніи, не было ни малѣйшаго сомнѣнія. Онъ наблюдалъ въ пустотѣ и не могъ сдѣлать никакой оптической ошибки. Онъ смотрѣлъ на фактъ этихъ различныхъ оттѣнковъ какъ на достояніе науки. Но были ли эти зеленыя полосы слѣдствіемъ тропической растительности, поддерживаемой густою и низкою атмосферой? Этого рѣшить онъ не могъ.

Далѣе онъ замѣтилъ красноватый оттѣнокъ, обозначавшійся довольно ярко. Такой же оттѣнокъ былъ уже замѣченъ въ глубинѣ отдѣльной ограды, извѣстной подъ названіемъ Лихтенбергскаго цирка, лежащаго близь горъ Гирцинскихъ, у края луны. Свойствъ его онъ также не могъ распознать.

Не болѣе удалось ему изслѣдованіе и другой особенности диска, потому что онъ не могъ съ точностью опредѣлить ея причину. Вотъ эта особенность.

Мишель Арданъ наблюдалъ рядомъ съ президентомъ и вдругъ замѣтилъ длинныя бѣлыя линіи, ярко освѣщенныя прямыми лучами солнца. То былъ рядъ блестящихъ полосъ совершенно отличныхъ отъ сіянія исходившаго отъ Коперника. Онѣ тянулись параллельно одна другой.

Мишель, со своею обычною самоувѣренностью, тотчасъ же рѣшилъ въ чемъ дѣло.

— Смотрите, вотъ обработанныя поля! воскликнулъ онъ.

— Обработанныя поля? переспросилъ Николь, пожимая плечами.

— По крайней мѣрѣ вспаханныя, возразилъ Мишель Арданъ. — Но что за пахари эти Селениты, и какихъ исполинскихъ быковъ должны они запрягать въ свои плуги чтобы проводить такія борозды!

— Это вовсе не борозды, сказалъ Барбиканъ, — а полосы, rainures.

— Пусть будутъ полосы, смиренно отвѣчалъ Мишель. — Но что же разумѣется въ ученомъ мірѣ подъ этимъ словомъ?

Барбиканъ сообщилъ своему товарищу все что ему было извѣстно о лунныхъ полосахъ. Онъ зналъ что то были борозды, замѣченныя на всѣхъ частяхъ луннаго диска не покрытыхъ горами, что эти борозды большею частью одинокія, имѣютъ въ длину отъ 4 до 50 льё; что ширина ихъ измѣняется отъ 1.000 до 1.500 метровъ, и что края ихъ неуклонно параллельны. Но онъ не зналъ ничего болѣе ни о происхожденіи ихъ, ни о свойствѣ.

Барбиканъ, вооруженный своимъ телескопомъ, разсматривалъ эти борозды съ величайшимъ вниманіемъ. Онъ замѣтилъ что края ихъ имѣютъ чрезвычайно крутые склоны. То были какъ бы параллельные валы, и, при нѣкоторомъ усиліи воображенія, ихъ можно было принять за длинныя линіи укрѣпленій воздвигнутыхъ лунными инженерами.

Изъ этихъ различныхъ бороздъ, однѣ совершенно прямы и какъ бы вытянуты по шнуру. Другіе представляютъ легкія искривленія съ сохраненіемъ параллельности своихъ сторонъ. Первыя перекрещивались другъ съ другомъ, вторыя перерѣзывали кратеры. Здѣсь онѣ пересѣкали кольцеобразныя впадины, каковы Посидоній или Петавій, тамъ онѣ испещряли моря, какъ, напримѣръ, Море Ясности.

Эти естественныя неровности необходимо должны были подстрекать воображеніе земныхъ астрономовъ. Первые наблюдатели не замѣтили этихъ бороздъ. Ни Гевеліусъ, ни Кассини, ни Лагиръ, ни Бершель, повидимому, не знали ихъ. Въ 1789 году Шрётеръ первый обратилъ на нихъ вниманіе ученыхъ. За нимъ изучали ихъ Пасторфъ, Грюйтгюйзенъ, Беръ и Медлеръ. Нынѣ число ихъ простирается до 70ти. Но если ихъ и сосчитали, то свойства ихъ еще не опредѣлилъ никто. Конечно, онѣ не могутъ быть ни укрѣпленіями ни даже руслами высохшихъ рѣкъ, ибо, вопервыхъ, воды, столь легковѣсныя на поверхности луны, не могли бы изрыть себѣ такихъ глубокихъ ложъ, а вовторыхъ, эти полосы часто пересѣкаютъ кратеры находящіеся на большой высотѣ.

Надо, однако, сознаться что Мишель Арданъ придумалъ гипотезу, и что безъ вѣдома самому себѣ онъ встрѣтился въ этомъ случаѣ съ Юліусомъ Шмидтомъ.

— Почему бы, сказалъ онъ, — этимъ необъяснимымъ полосамъ не быть просто феноменами растительности?

— Что ты хочешь сказать этимъ? спросилъ Барбиканъ.

— Не гнѣвайся, мой досточтимый президентъ, отвѣчалъ Мишель. — Нельзя ли предположить что эти темныя линіи, образующія эполементъ, суть ряды деревьевъ правильно расположенныхъ?

— Такъ ты крѣпко держишься своей растительности? спросилъ Барбиканъ.

— Держусь ея, возразилъ Мишель Арданъ, — чтобъ объяснить то чего вы, господа ученые, не объясняете! По крайней мѣрѣ моя гипотеза будетъ имѣть то преимущество что укажетъ почему эти борозды въ опредѣленныя эпохи исчезаютъ или кажутся исчезнувшими.

— А по какой причинѣ?

— По той причинѣ что эти деревья становятся невидимы, когда теряютъ листву, и видимы снова, когда опять покрываются ею.

— Объясненіе твое остроумно, мой милый товарищъ, но допустить его невозможно.

— Почему?

— Потому что на поверхности луны нѣтъ того что называется временами года, и вслѣдствіе этого феномены растительности, о которыхъ ты говоришь, не могутъ тамъ имѣть мѣста.

И дѣйствительно, малое наклоненіе лунной оси производитъ то что солнце на ней остается на высотѣ почти постоянной подъ каждою широтой. Надъ экваторіальными странами солнце почти неизмѣнно занимаетъ зенитъ, въ странахъ полярныхъ не переходитъ предѣловъ горизонта. Итакъ, смотря по странѣ, тамъ господствуетъ вѣчная зима, весна, лѣто или осень, что должно быть и на планетѣ Юпитеръ, ось котораго также мало наклонена къ плоскости орбиты.

Какой причинѣ приписать эти борозды? Вопросъ этотъ рѣшить трудно. Онѣ очевидно явились послѣ образованія кратеровъ и цирковъ, ибо многія изъ нихъ прошли по нимъ, прорѣзывая ихъ округлыя окраины. Итакъ, можетъ-быть, современныя послѣднимъ геологическимъ эпохамъ, онѣ обязаны происхожденіемъ напряженному проявленію силъ природы.

Между тѣмъ ядро достигло высоты 40° лунной широты, на разстояніи отъ луны не болѣе 800 километровъ. Предметы появлялись въ телескопъ какъ будто они были не далѣе двухъ льё. Въ этомъ пунктѣ подъ ихъ ногами возвышался Геликонъ, съ высотой 500 метровъ, и налѣво округлялись меньшія высоты, замыкающія небольшую часть Моря Дождей носящую названіе залива Радугъ.

Земная атмосфера должна бы быть во 170 разъ прозрачнѣе чѣмъ она нынѣ чтобъ астрономы могли въ полнотѣ изучить лунную поверхность. Но въ этой пустотѣ, гдѣ носилось ядро, никакой жидкой среды не было между глазомъ наблюдателя и предметомъ наблюденія. Мало того, Барбиканъ находился на такомъ разстояніи, какого не могли дать самые сильные телескопы, ни Джона Росса, ни Скалистыхъ Горъ. Вслѣдствіе этого, обстоятельства вполнѣ благопріятствовали рѣшенію великаго вопроса относительно обитаемости луны. Но рѣшеніе это ускользало отъ него. Онъ различалъ только пустынное ложе громадныхъ равнинъ, и къ сѣверу безплодныя горы. Ничто не обнаруживало руки человѣка, ни одной развалины которая свидѣтельствовала бы что онъ проходилъ тамъ. Никакое скопленіе животныхъ не показывало чтобы жизнь развилась тамъ даже въ низкой степени. Нигдѣ не видно было движенія. Нигдѣ ни признака растительности. Изъ трехъ царствъ, раздѣляющихъ между собою земной сфероидъ, только одно имѣетъ представителей на лунѣ: царство ископаемыхъ.

— Такъ вотъ что! сказалъ Мишель Арданъ съ видомъ разочарованія: — стало-быть тамъ и нѣтъ никого.

— До сихъ поръ никого и ничего, сказалъ Николь, — ни человѣка, ни животнаго, ни растенія. Во всякомъ случаѣ, если атмосфера укрылась во впадины, во внутренность цирковъ, или даже на противоположную поверхность луны, то мы еще не можемъ рѣшить этотъ вопросъ.

— Замѣтимъ также, присовокупилъ Барбиканъ, — съ самымъ острымъ зрѣніемъ не возможно увидѣть человѣка на разстояніи болѣе семи километровъ. Итакъ, если существуютъ Селениты, то они могутъ видѣть наше ядро, но мы видѣть ихъ не можемъ.

Около четырехъ часовъ утра, на высотѣ 50ой параллели, разстояніе уменьшилось до 600 километровъ. Налѣво раскидывалась линія горъ съ причудливыми очертаніями, облитая яркимъ свѣтомъ. Направо же, напротивъ того, зіяла черная впадина, подобная мрачному бездонному колодезю, изрытому въ лунной почвѣ.

Впадина эта — Черное озеро. Это глубокій циркъ Платона, который можно удобно изучать съ земли, между послѣднею четвертью и новолуніемъ, когда тѣни тянутся съ запада на востокъ.

Такой черный оттѣнокъ рѣдко встрѣчается на поверхности земнаго спутника. Его замѣтили только въ глубинахъ Эндиміонова цирка, къ востоку отъ Моря Холода, въ сѣверномъ полушаріи, и во глубинѣ цирка Гримальди, на экваторѣ, около восточнаго края луны.

Платонъ есть кольцеобразная гора, лежащая подъ 51° сѣв. шир. и подъ 9° вост. долг. Циркъ ея имѣетъ 92 километра въ длину и 61 въ ширину. Барбиканъ жалѣлъ что они не прошли перпендикулярно надъ обширною впадиной цирка. Ея бездна открылась бы наблюденію и, быть-можетъ, былъ бы замѣченъ какой-нибудь таинственный феноменъ. Но движеніе ядра измѣнить было невозможно. Необходимо было вполнѣ подчиниться ему. Не умѣя направлять полетъ аэростата, можно ли думать о направленіи ядра, будучи закупореннымъ въ его внутренности?

Часамъ къ пяти утра, они прошли наконецъ сѣверную границу Моря Дождей. Горы Дакондаминъ и Фонтенель остались одна направо, другая налѣво отъ нихъ. Эта часть диска, начиная съ 60°, становилась совершенно гористою. Телескопы приближали ее на одно льё, разстояніе менѣе того которое отдѣляетъ вершину Монблана отъ уровня моря. Вся эта страна покрыта пиками и цирками. Около 70° господствовалъ Филолай на высотѣ 3.700 метровъ, открывая эллиптическій кратеръ длиной во 16 льё и шириной въ четыре.

Дискъ съ этого разстоянія представлялъ чрезвычайно странный видъ. Ландшафты открывались взорамъ при условіяхъ совершенно отличныхъ отъ тѣхъ къ которымъ мы привыкли на землѣ.

Луна не имѣетъ атмосферы, и это отсутствіе газообразной оболочки ведетъ къ любопытнымъ послѣдствіямъ. На поверхности ея нѣтъ сумерекъ; ночь слѣдуетъ за днемъ и день за ночью съ быстротой лампы потухающей или загорающейся посреди глубокой темноты. Перехода отъ теплоты къ холоду такіке нѣтъ, ибо температура падаетъ въ одно мгновеніе отъ градуса кипящей воды до градуса холода въ пространствѣ.

Вотъ и другое слѣдствіе этого отсутствія воздуха: куда не достигаютъ солнечные лучи, тамъ господствуетъ абсолютный мракъ. То что мы называемъ разсѣяннымъ свѣтомъ на землѣ, та свѣтоносная матерія, какъ бы взвѣшенная въ воздухѣ, которая создаетъ сумерки и разсвѣтъ, производитъ тѣни, полусвѣтъ и все очарованіе свѣто-тѣни, не существуетъ на лунѣ. Отсюда рѣзкость контрастовъ, допускающая только два цвѣта: черный и бѣлый. Если Селенитъ защититъ свои глаза отъ солнечныхъ лучей, то небо явится предъ нимъ совершенно черное, и днемъ звѣзды будутъ блистать предъ нимъ какъ въ самыя темныя ночи.

Представьте же себѣ какое впечатлѣніе производило на Барбикана и его друзей такое странное зрѣлище! Зрѣніе ихъ терялось. Они не схватывали болѣе относительнаго разстоянія между различными мѣстностями. Лунный ландшафтъ, не умѣряемый феноменомъ свѣто-тѣни, не могъ бы быть изображенъ земнымъ пейзажистомъ. Чернильныя пятна на бѣлой бумагѣ — вотъ и все.

Видъ этотъ не измѣнился даже и тогда, когда ядро, на высотѣ 80°, было удалено отъ луны только на 100 километровъ; то же самое было и въ пять часовъ утра, когда оно прошло менѣе чѣмъ въ 50 километрахъ надъ горой Джоія, — разстояніе, которое телескопы сокращали на ⅛ мили. Луну, казалось, можно было достать рукой. Казалось также невозможнымъ чтобъ ядро не задѣло ея въ скоромъ времени, хотя бы на ея сѣверномъ полюсѣ, блестящій гребень коего ярко рисовался на черномъ фонѣ неба. Мишель Арданъ хотѣлъ открыть одно изъ оконъ и броситься на лунную поверхность. Паденіе въ 12 льё! Онъ не заботился объ этомъ. Но попытка была бы все-таки напрасная, ибо, если ядро не должно было коснуться какого-либо пункта луны, то и Мишель, увлекаемый его движеніемъ, не попалъ бы на нее, такъ же какъ и ядро.

Въ эту минуту, въ шестъ часовъ, обозначился лунный полюсъ. Дискъ представлялъ путешественникамъ только одну свою половину, ярко освѣщенную, между тѣмъ какъ другая исчезала, погруженная во мракѣ. Вдругъ ядро перешло за линію разграниченія между яркимъ свѣтомъ и абсолютною тѣнью, и разомъ погрузилось въ глубокую тьму.

ГЛАВА XIV.
Ночь въ триста пятьдесятъ четыре съ половиной часа.

Въ ту минуту, когда такъ внезапно совершился вышеупомянутый феноменъ, ядро неслось надъ сѣвернымъ полюсомъ луны, на разстояніи отъ нея менѣе чѣмъ на 50 километровъ. Итакъ, нѣсколькихъ секундъ было для него достаточно чтобы погрузиться въ полнѣйшій мракъ пространства. Переходъ совершился такъ быстро, безъ оттѣнковъ, безъ переходовъ свѣта, безъ смягченія блестящихъ лучей, что луна какъ будто потухла отъ мощнаго дуновенія.

— Растаяла, пропала луна! воскликнулъ Мишель Арданъ, внѣ себя отъ изумленія.

И дѣйствительно, ни отблеска, ни тѣни, ничего не остались отъ этого диска, недавно еще столь ослѣпительнаго. Темнота была полная и казалась еще глубже отъ сіянія звѣздъ. То былъ «черный мракъ» лунныхъ ночей, продолжающихся триста пятьдесятъ четыре съ половиной часа на каждомъ пунктѣ диска; долгая ночь, происходящая отъ равномѣрности движеній вращательнаго и поступательнаго, перваго — около самой себя, втораго — около земли. Ядро, попавъ въ конусъ тѣни луны, стало недоступно солнечнымъ лучамъ подобно всѣмъ точкамъ ея невидимой части.

Внутри ядра темнота была неисходная. Не видно было другъ друга. Необходимо было разсѣять этотъ мракъ. Какъ ни желалъ Барбиканъ поберечь газъ, запасъ котораго былъ очень ограниченъ, онъ долженъ былъ прибѣгнуть къ нему за свѣтомъ, въ которомъ солнце отказывало имъ въ ту минуту.

— Чортъ бы побралъ дневное свѣтило, проворчалъ Мишель Арданъ, — которое заставляетъ насъ тратить газъ, вмѣсто того чтобы даромъ надѣлять насъ своимъ свѣтомъ!

— Не будемъ обвинятъ солнце, сказалъ Николъ. — Это не его вина, а вина луны, которая, какъ экранъ, стала между нами и имъ.

— Нѣтъ, солнце виновато!

— Нѣтъ, луна!

Безплодный споръ, который Барбиканъ прекратилъ словами:

— Друзья мои, тутъ не виноваты ни солнце, ни луна. Виновато ядро, которое, вмѣсто того чтобы строго держаться своего пути, имѣло неловкость уклониться отъ него. А чтобъ быть еще справедливѣе, скажемъ, что еще виновнѣе тотъ враждебный болидъ который такъ бѣдственно сбилъ насъ съ пути.

— Пусть будетъ такъ! отвѣчалъ Мишель Арданъ: — а такъ какъ дѣло улажено, то давайте завтракать. Послѣ ночи проведенной въ наблюденіяхъ, не мѣшаетъ подкрѣпить себя.

Предложеніе это не встрѣтило противорѣчій. Въ нѣсколько минутъ Мишель изготовилъ завтракъ. Но друзья ѣли для того только чтобъ утолить голодъ, пили безъ тостовъ, безъ радостныхъ криковъ. Смѣлые путешественники, увлекаемые въ эти темныя пространства безъ обычнаго кортежа лучей, чувствовали на сердцѣ своемъ смутную тревогу. «Страшная» тѣнь, любимица музы Виктора Гюго, охватывала ихъ со всѣхъ сторонъ.

Однако они бесѣдовали объ этой безконечной ночи въ триста пятьдесятъ четыре часа, или въ пятнадцать дней, которою физическіе законы надѣлили жителей луны. Барбиканъ далъ своимъ друзьямъ нѣкоторыя объясненія о причинахъ и слѣдствіяхъ этого любопытнаго явленія.

— Безспорно любопытнаго, продолжалъ онъ, — ибо, если оба полушарія луны лишены солнечнаго свѣта въ продолженіи пятнадцати дней, то полушаріе надъ которымъ мы несемся теперь не пользуется въ свою долгую ночь даже и зрѣлищемъ земли пышно освѣщенной. Однимъ словомъ, луна нашего спутника (примѣняя это названіе къ нашей планетѣ) существуетъ только для одной стороны его диска. Но еслибы такъ было на землѣ, еслибъ Европа никогда не видѣла луны, и еслибы луна была видима только для ея антиподовъ, то вы можете себѣ представить въ какое изумленіе пришелъ бы Европеецъ, пріѣхавъ въ Австралію.

— Стали бы путешествовать для того только чтобы посмотрѣть на луну! отвѣчалъ Мишель.

— Такое удивленіе, продолжалъ Барбиканъ, — долженъ испытывать Селенитъ, обитатель той части луны которая противоположна землѣ и всегда остается невидимою для жителей нашей планеты.

— И которую мы увидѣли бы, присовокупилъ Николь, — еслибы прибыли сюда въ то время когда было новолуніе, то-есть пятнадцать дней позже.

— Прибавлю еще, сказалъ Барбиканъ, — что жителямъ видимой части особенно благопріятствуетъ природа, въ ущербъ ихъ братьямъ на части невидимой. Послѣднимъ, какъ видите, даны въ удѣлъ глубокія ночи въ триста пятьдесятъ четыре часа, темноту коихъ не прерываетъ ни малѣйшій лучъ. Предъ другими же, напротивъ того, какъ только солнце, освѣщавшее ихъ въ теченіе пятнадцати дней, скроется за горизонтъ, на другой сторонѣ горизонта поднимается блестящее свѣтило — земля, которая въ тринадцать разъ больше чѣмъ знакомая намъ наша сокращенная луна; земля, раскинутая на діаметрѣ въ два градуса и изливающая свѣтъ въ тринадцать разъ болѣе блестящій, не умѣряемый притомъ никакимъ атмосфернымъ слоемъ; земля, исчезновеніе коей совершается только въ ту минуту когда снова появляется солнце.

— Прекрасная фраза! сказалъ Мишель Арданъ: — немного академическая, можетъ-быть.

— Отсюда слѣдуетъ, продолжалъ Барбиканъ, ни мало не смущаясь, — что жить на этой видимой части диска, должно-быть, весьма пріятно, потому что она постоянно видитъ или солнце, когда полнолуніе, или землю, когда новолуніе.

— Но, сказалъ Николь, — преимущество это должно уравновѣшиваться невыносимымъ зноемъ, который ведетъ за собой такой свѣтъ.

— Неудобство въ этомъ отношеніи одинаково для обѣихъ сторонъ, такъ какъ свѣтъ отражаемый землей, очевидно, лишенъ теплоты. Но эта невидимая сторона еще болѣе терпитъ отъ жара чѣмъ видимая. Я говорю это вамъ, Николь, потому что Мишель, вѣроятно, не пойметъ меня.

— Много благодаренъ, сказалъ Мишель.

— И дѣйствительно, продолжалъ Барбиканъ, — когда эта невидимая сторона принимаетъ солнечный свѣтъ и теплоту, тогда бываетъ новолуніе, то-есть луна находится въ соединеніи и расположена между солнцемъ и землей. Тогда, слѣдовательно, она находится, — относительно положенія занимаемаго ею когда бываетъ полнолуніе, — ближе къ солнцу на двойное разстояніе свое отъ земли. А разстояніе это можно опредѣлить двухъ-сотою частію того которое отдѣляетъ солнце отъ земли, или круглою цифрой въ 200.000 льё. Итакъ, эта невидимая сторона луны на 200.000 льё ближе къ солнцу, когда принимаетъ его лучи.

— Совершенно справедливо, отвѣчалъ Николь.

— Напротивъ того…. продолжалъ Барбиканъ.

— Одну минуту, сказалъ Мишель, перерывая своего серіознаго товарища.

— Что тебѣ угодно?

— Я желаю продолжать объясненіе.

— Зачѣмъ это?

— Чтобы доказать что я понялъ.

— Сдѣлай милость, сказалъ Барбиканъ, улыбаясь.

— Напротивъ, началъ Мишель, подражая тону и жестамъ президента Барбикана, — напротивъ, когда видимая сторона луны освѣщается солнцемъ, то значитъ что тогда полнолуніе, то-есть она находится относительно земли на противоположной сторонѣ съ солнцемъ. Разстояніе отдѣляющее ее отъ дневнаго свѣтила, стало-быть, увеличилось круглою цифрой въ 200.000 льё, и теплота, получаемая ею, должна быть менѣе значительна.

— Отлично сказано! воскликнулъ Барбиканъ. — Знаешь ли, Мишель, что для художника ты очень разсудителенъ?

— Да, отвѣчалъ небрежно Мишель, — мы всѣ таковы тамъ, на boulevard des Italiens!

Барбиканъ съ важностью пожалъ руку своему веселому товарищу и продолжалъ исчислять преимущества коими надѣлены обитатели видимой стороны.

Между прочимъ онъ упомянулъ о солнечныхъ затменіяхъ, которыя имѣютъ мѣсто только для этой стороны луннаго диска, ибо, для того чтобы такое затменіе произошло, луна должна быть въ противуположеніи. Эти затменія, вызванныя положеніемъ земли между луной и солнцемъ, могутъ продолжаться два часа, въ теченіе коихъ, вслѣдствіе лучей, преломленныхъ его атмосферой, шаръ земной долженъ являться не болѣе какъ черною точкой на солнцѣ.

— Итакъ, сказалъ Николь, — вотъ полушаріе, то-есть невидимое полушаріе, очень мало и дурно надѣленное природой!

— Да, отвѣчалъ Барбиканъ, — но не все. И дѣйствительно, вслѣдствіе нѣкотораго колебательнаго движенія, нѣкотораго качанія на своемъ центрѣ, луна показываетъ землѣ нѣсколько болѣе половины своего диска. Она какъ бы маятникъ, центръ тяжести коего направленъ къ земному шару, и который колеблется правильно. Откуда это колебаніе? Отъ того что вращательное движеніе луны около оси имѣетъ однообразную скорость, между тѣмъ какъ ея поступательное движеніе по эллиптической орбитѣ вокругъ земли имѣетъ скорость измѣняющуюся. Въ перигеѣ, скорость поступательнаго движенія превозмогаетъ, и луна обнаруживаетъ нѣкоторую часть своего западнаго края. Въ апогеѣ наоборотъ, превозмогаетъ скорость вращенія, и луна обнаруживаетъ часть восточнаго края. Такимъ образомъ вырѣзка градусовъ въ восемь появляется то на западѣ, то на востокѣ. Оказывается что изъ тысячи частей своей поверхности луна позволяетъ вамъ видѣть пятьсотъ семьдесятъ.

— Что бы тамъ ни было, сказалъ Мишель, — если мы сдѣлаемся Селенитами, то будемъ жить на видимой лунѣ. Что до меня касается, то я люблю свѣтъ!

— Если только, возразилъ Николь, — атмосфера не сосредоточилась на той сторонѣ, какъ увѣряютъ нѣкоторые астрономы.

— Да, это важное обстоятельство, отвѣчалъ очень просто Мишель.

Между тѣмъ, по окончаніи завтрака, наблюдатели снова заняли свои мѣста. Они старались разсмотрѣть что-нибудь сквозь темныя окна, погасивъ всякій свѣтъ въ ядрѣ; но ни одинъ блестящій атомъ не нарушалъ этой темноты.

Необъяснимый фактъ тревожилъ Барбикана. Какимъ образомъ, проходя на такомъ близкомъ разстояніи отъ луны, — около 50 километровъ, — ядро не упало на нее? Еслибъ оно имѣло огромную скорость, то еще понятно было бы почему паденіе это не совершилось. Но при скорости относительно умѣренной, такое сопротивленіе лунному притяженію оставалось необъяснимымъ. Было ли ядро подчинено какому-нибудь постороннему вліянію? Удерживало ли его какое-нибудь тѣло въ эѳирѣ? Очевидно было одно, что оно не достигнетъ никакого пункта луны. Куда же оно неслось? Приближалось ли оно къ диску, отдалялось ли отъ него? Уносилось ли оно въ этомъ глубокомъ мракѣ въ безконечность? Какъ узнать это, какъ исчислить что-либо посреди такого мрака? Всѣ эта вопросы тревожили Барбикана, но рѣшить ихъ онъ былъ не въ состояніи.

И въ самомъ дѣлѣ, невидимое свѣтило было тамъ, можетъ-быть, въ нѣсколькихъ льё, въ нѣсколькахъ миляхъ, но ни онъ, ни его товарищи того не замѣчали. Если какой-нибудь шумъ раздавался на поверхности луны, то они не могли его слышать. Не было воздуха, этого проводника звука, чтобы передать имъ стоны луны, которую арабскія легенды изображаютъ «человѣкомъ въ половину окаменѣвшимъ, но еще движущимся».

Нельзя не согласиться что все это могло смутить даже самыхъ терпѣливыхъ наблюдателей. Это-то именно невидимое полушаріе и ускользало отъ ихъ глазъ! Эта сторона, которая пятнадцать дней прежде или пятнадцать дней послѣ была бы великолѣпно освѣщена солнечными лунами, исчезала теперь въ абсолютной темнотѣ. Гдѣ же будетъ ядро по прошествіи пятнадцати дней? Куда увлекутъ его случайности притяженія? Кто могъ бы сказать это?

На основаніи селенографическихъ наблюденій, вообще принимаютъ что невидимое полушаріе луны, по своему устройству, совершенно сходно съ ея видимымъ полушаріемъ. И дѣйствительно, почти седьмая часть его открывается во время тѣхъ колебаній о которыхъ говорилъ Барбиканъ. Но на этихъ усматриваемыхъ поясахъ тѣ же горы и раввины, цирки и кратеры, одинаковые съ тѣми которые нанесены на карту. Можно, стало-быть, предположить и тамъ ту же природу, -тотъ же міръ безплодный и мертвый. Ну, а если атмосфера укрылась на этой сторонѣ? Если, съ воздухомъ, вода дала жизнь этимъ обновленнымъ материкамъ? Если растительность удержалась тамъ? Если животныя населяютъ эти материки и моря? Если человѣкъ, при этихъ условіяхъ обитаемости, живетъ еще тамъ? Сколько вопросовъ было бы интересно рѣшить! Сколько проблемъ разрѣшилось бы отъ созерцанія этого полушарія! Какое наслажденіе бросить взглядъ на этотъ міръ, вѣчно недоступный глазамъ человѣка!

Итакъ понятно неудовольствіе которое испытывали наши путешественники посреди этой мрачной ночи. Наблюденіе луннаго диска стало рѣшительно невозможно. Одни только созвѣздія привлекали ихъ взоры, и надо сознаться чтю никогда астрономы, ни Фаи, ни Шакорнаки, ни Секки не находились въ столь благопріятныхъ условіяхъ для наблюденій.

Поистинѣ, ничто не могло сравниться съ этимъ звѣзднымъ міромъ, омываемымъ прозрачнымъ эѳиромъ. Эти алмазы, врѣзанные въ небесный сводъ, сверкали чудными огнями. Взоръ обнималъ пространство отъ Южнаго Креста до Сѣверной Звѣзды, двухъ созвѣздій, которыя чрезъ 12.000 лѣтъ, вслѣдствіе предваренія равноденствій, уступятъ свою роль полярныхъ звѣздъ одно Канопусу южнаго полушарія, другое Вегѣ сѣвернаго полушарія. Воображеніе терялось въ этой чудной безконечности, посреди коей двигалось ядро, какъ новое свѣтило созданное руками человѣка. Созвѣздія блистали тихимъ свѣтомъ; они не сверкали, такъ какъ не было атмосферы, которая своими слоями неравной густоты и влажности производитъ сверканіе. Звѣзды казались кроткими глазами, смотрѣвшими въ эту глубокую ночь посреди ненарушимаго безмолвія пространства.

Долгое время путешественники молча созерцали звѣздное небо, на которомъ обширный экранъ луны образовалъ громадную черную впадину. Но тягостное ощущеніе перервало наконецъ ихъ наблюденія. То былъ страшный холодъ, вскорѣ покрывшій изнутри стекла оконъ толстымъ слоемъ льда. Такъ какъ солнце не согрѣвало болѣе ядра своими прямыми лучами, то послѣднее мало-по-малу теряло теплоту скопившуюся въ его стѣнахъ. Эта теплота скоро разсѣялась въ пространствѣ чрезъ лучеиспусканіе, и произошло значительное пониженіе температуры. Вслѣдствіе этого, внутренняя влага превратилась въ ледъ при соприкосновеніи съ окнами и не дозволяла никакого наблюденія.

Николь, взглянувъ на термометръ, объявилъ что онъ упалъ на 17° ниже нуля по Цельзію. Итакъ, несмотря на все свое желаніе соблюдать экономію, Барбиканъ принужденъ былъ снова обратиться къ газу чтобы занять у него нѣсколько теплоты. Низкая температура ядра становилась невыносима. Обитатели его могли замерзнуть живые.

— На монотонность вашего путешествія грѣхъ пожаловаться, замѣтилъ Мишель Арданъ. — Какое разнообразіе, хотя бы въ температурѣ! То мы ослѣплены свѣтомъ и умираемъ отъ жара, подобно Индійцамъ въ пампахъ; а вотъ теперь мы погружены въ глубокій мракъ и выносимъ холодъ какой выпалъ на долю полярнымъ Эскимосамъ! Нѣтъ, право, намъ жаловаться не на что, и природа много дѣлаетъ намъ въ честь.

— Но, спросилъ Николь, — какова же внѣшняя температура?

— Именно та которая постоянно господствуетъ въ планетныхъ пространствахъ, отвѣчалъ Барбиканъ.

— Въ такомъ случаѣ, возразилъ Мишель Арданъ, — не удобно ли теперь сдѣлать тотъ опытъ на который мы не могли рѣшиться когда были погружены въ солнечные лучи?

— Другой болѣе удобной минуты для этого мы и не найдемъ, отвѣчалъ Барбиканъ, — ибо мы какъ разъ находимся въ такомъ положеніи что можемъ провѣрить температуру пространства и убѣдиться чьи вычисленія вѣрны, Фурье, или Пулье?

— Во всякомъ случаѣ, очень холодно! сказалъ Мишель. — Вотъ внутренняя влага сгустилась на оконномъ стеклѣ. Если пониженіе будетъ продолжаться, то паръ нашего дыханія будетъ падать около насъ въ видѣ снѣга!

— Изготовимъ термометръ, сказалъ Барбиканъ.

Понятно что обыкновенный термометръ не далъ бы никакихъ результатовъ при тѣхъ обстоятельствахъ въ которыхъ долженъ былъ дѣйствовать означенный инструментъ. Ртуть замерзла бы въ своей трубочкѣ, потому что она не можетъ оставаться въ жидкомъ состояніи при 42° ниже нуля. Но Барбиканъ запасся термометромъ à déversement системы Вальфердена, дающимъ minima температуры чрезвычайно низкой.

Предъ началомъ опыта инструментъ этотъ былъ свѣренъ съ обыкновеннымъ термометромъ, и Барбиканъ приготовился употребить его въ дѣло.

— Какъ же мы это устроимъ? спросимъ Николь.

— Нѣтъ ничего легче, сказалъ Мишель Арданъ, ничѣмъ не затруднявшійся. — Стоитъ быстро открыть окно, выбросить инструментъ, онъ послѣдуетъ за ядромъ съ рабскою покорностію; четверть часа спустя достать его….

--Рукой? спросилъ Барбиканъ.

— Ну, конечно, рукой.

— Не совѣтую, мой другъ; рука твоя превратится въ ледяную глыбу подъ вліяніемъ этого страшнаго холода.

— Будто бы?

— Ты почувствуешь ощущеніе страшнаго обжога, какъ отъ прикосновенія желѣза раскаленнаго до бѣда, ибо, если теплота вдругъ входитъ въ наше тѣло, или выходитъ изъ него, слѣдствіе бываетъ одно и то же. Къ тому же я не увѣренъ что предметы выброшенные нами изъ ядра все еще слѣдуютъ за нами.

— А почему? спросилъ Николъ.

— Потому что, если мы несемся въ атмосферѣ, какъ бы рѣдка она ни была, то предметы эти должны отстать отъ насъ. А темнота помѣшаетъ намъ удостовѣриться тутъ ли они. Итакъ, чтобы не рисковать потерей нашего термометра, мы привяжемъ его и такимъ образомъ удобнѣе возвратимъ обратно.

Совѣтъ Барбикана былъ исполненъ.

Черезъ окно, быстро отворенное, Николь выбросилъ инструментъ, который удерживала очень короткая веревка, чтобы можно было вытащить его скорѣе. Окно было полуоткрыто только на одну секунду, и этой секунды достаточно было чтобы распространить въ ядрѣ невообразимый холодъ.

— Чортъ возьми! воскликнулъ Мишель Арданъ: — этакимъ холодомъ заморозишь и бѣлыхъ медвѣдей!

Барбиканъ подождалъ полчаса, время болѣе чѣмъ достаточное чтобъ инструментъ сталъ въ уровень съ температурой пространства. Затѣмъ его быстро втащили обратно.

Барбиканъ измѣрилъ количество жидкости перешедшей въ маленькую чашечку припаянную къ нижней части инструмента, и сказалъ:

— Сто сорокъ градусовъ ниже нуля по Цельзію.

Значитъ, правъ былъ Пулье, а не Фурье. Такова ужасающая температура звѣзднаго пространства. Такова, можетъ-быть, температура лунныхъ материковъ, когда свѣтило ночи теряетъ теплоту которую она заимствуетъ отъ солнца въ продолженіе пятнадцати дней.

ГЛАВА XV.
Гипербола или парабола.

Можетъ-быть, многимъ покажется странно что Барбиканъ и его товарищи такъ мало заботились о будущности, которую готовила имъ эта металлическая тюрьма, несшаяся въ безконечности эѳира. Вмѣсто того чтобы спрашивать другъ у друга куда они летятъ, они проводили время въ опытахъ, какъ будто сидѣли преспокойно въ своемъ рабочемъ кабинетѣ.

На это можно было бы отвѣчать что люди сильнаго закала были выше подобныхъ заботъ, что они не тревожились такими пустяками, и что у нихъ было занятіе гораздо важнѣе заботы о собственной участи.

Но тутъ была и другая причина: они невластны были надъ своимъ ядромъ, не могли ни остановить его ходъ, ни измѣнить его направленіе.

Морякъ измѣняетъ по своему желанію движеніе своего судна; воздухоплаватель можетъ сообщить своему шару вертикальное движеніе. Имъ же недоступенъ былъ никакой маневръ. Отъ того имъ поневолѣ приходилось съ самоотверженіемъ предоставить ядру полную свободу дѣйствія, такъ какъ стѣснить эту свободу они были не въ состояніи.

Гдѣ же находились они въ эту минуту, въ восемь часовъ утра того дня который на землѣ носилъ названіе его декабря? Несомнѣнно, въ сосѣдствѣ луны, и даже довольно близко отъ нея, такъ что она представлялась имъ огромнымъ чернымъ экраномъ на небѣ. Что касается разстоянія въ которомъ они отъ нея находились, то исчислить его не было никакой возможности. Ядро, удерживаемое силами необъяснимыми, пронеслось надъ сѣвернымъ полюсомъ луны на разстояніи 50 километровъ. Но съ двухъ часовъ, когда они вошли въ конусъ тѣни, увеличилось или уменьшилось это разстояніе? Не было никакой точки сравненія для опредѣленія направленія и скорости ядра. Можетъ-быть, оно быстро удалялось отъ диска и должно было скоро выйти изъ полной тѣни. Можетъ-быть, наоборотъ, оно замѣтно приближалось къ нему и вскорѣ должно было коснуться какого-нибудь возвышеннаго пика на невидимомъ полушаріи; послѣднее окончило бы путешествіе, конечно въ ущербъ путешественникамъ.

По этому поводу начался споръ, и Мишель Арданъ, всегда готовый на объясненія, высказалъ мнѣніе что ядро, удерживаемое луннымъ притяженіемъ, упадетъ наконецъ на луну, какъ падаетъ аэролитъ на поверхность земнаго шара.

— Вопервыхъ, мой милый товарищъ, отвѣчалъ ему Барбиканъ, — не всѣ аэролиты падаютъ на землю, а весьма немногіе изъ нихъ. Итакъ, если мы обратимся въ положеніе аэролита, то изъ этого нисколько не слѣдуетъ что мы непремѣнно упадемъ на поверхность луны.

— Однако, возразилъ Мишель, — если мы подойдемъ къ ней довольно близко….

— Все-таки ты ошибаешься. Не случалось ли тебѣ видѣть падучихъ звѣздъ, тысячами катящихся по небу въ извѣстное время года?

— Да.

— Такъ вотъ эти звѣзды или эти маленькія тѣла блещутъ потому только что онѣ воспламеняются катясь по атмосфернымъ слоямъ. Пролетая по атмосферѣ, онѣ проходятъ не болѣе какъ на 16 лье отъ земнаго шара, а между тѣмъ падаютъ на него очень рѣдко. То же самое и съ нашимъ ядромъ. Оно можетъ очень близко подойти къ лунѣ и все таки не упасть на нее.

— Но въ такомъ случаѣ, спросилъ Мишель, — мнѣ очень любопытно было бы знать какимъ образомъ наша блуждающая колесница будетъ вести себя въ пространствѣ.

— Я могу допустить только двѣ гипотезы, отвѣчалъ Барбиканъ, подумавъ нѣсколько минутъ.

— А именно?

— Ядру предстоитъ выборъ между двумя математическими линіями, и оно изберетъ ту или другую, смотря по скорости которую будетъ имѣть и которую вычислить въ эту минуту я не въ состояніи.

— Да, сказалъ Николь, — оно пойдетъ по параболѣ или по гиперболѣ.

— Точно такъ, отвѣчалъ Барбинапъ. —При извѣстной скорости, оно пойдетъ по параболѣ, а при нѣкоторой болѣе значительной скорости по гиперболѣ.

— Люблю эти громкія слова, воскликнулъ Мишель Арданъ. — Тотчасъ узнаешь въ чемъ дѣло. А что такое ваша парабола, если смѣю спросить?

— Другъ мой, отвѣчалъ капитанъ, — парабола есть кривая линія происходящая отъ пересѣченія конуса плоскостью параллельною одному изъ его реберъ.

— А, вотъ что! сказалъ Мишель довольнымъ тономъ.

— Почти то же, присовокупилъ Николь, — что траекторія описываемая бомбой пущенною изъ мортиры.

— Отлично! А гипербола?

— Гипербола есть кривая линія втораго порядка, происходящая отъ сопересѣченія конической поверхности и плоскости параллельной двумъ ея образующимъ, и составляющая двѣ отдѣльныя вѣтви простирающіяся до безконечности въ двухъ направленіяхъ.

— Можетъ ли это быть? сказалъ Мишель Арданъ самымъ серіознымъ тономъ, какъ будто услышалъ о какомъ-нибудь необыкновенномъ происшествіи. — Послушай же, Николь, и замѣть слѣдующее. Мнѣ въ твоемъ опредѣленіи «Гиперболы» нравится именно то что оно еще менѣе понятно чѣмъ слово которое ты стараешься опредѣлить.

Николь и Барбиканъ не обращали вниманія на шутки Мишеля Ардана. Они пустились въ ученое разсужденіе. Какую линію приметъ ядро, вотъ что волновало ихъ. Одинъ стоялъ за гиперболу, другой за параболу. Они приводили другъ другу доказательства, преисполненныя иксовъ. Аргументы излагались такимъ языкомъ что Мишель вскакивалъ отъ нетерпѣнія. Споръ былъ горячій, и ни одинъ изъ противниковъ не хотѣлъ уступить другому той линіи которая ему нравилась.

Этотъ ученый диспутъ, затянувшійся слишкомъ долго, вывелъ наконецъ изъ себя Мишеля, который сказалъ:

— Ну, господа косинусы, скоро ли вы перестанете перекидываться гиперболами и параболами? Что касается меня, то я желаю знать одну только вещь, интересную во всемъ этомъ дѣлѣ. Мы полетимъ по той или по другой изъ вашихъ линій. Хорошо. Но куда онѣ приведутъ насъ?

— Никуда, отвѣчалъ Николь.

— Какъ никуда?

— Очевидно, сказалъ Барбиканъ. — Эти линіи не замкнутыя, продолжающіяся до безконечности!

— Ай-да ученые! Люблю ихъ до смерти! Да какое же намъ дѣло до пароболы или гаперболы, если та и другая должны одинаково увлечь насъ въ безконечное пространство?

Барбиканъ и Николь не могли не улыбнуться. Они занимались «искусствомъ для искусства». Никогда еще такой безполезный вопросъ не обсуждался такъ неумѣстно. Зловѣщая истина состояла въ томъ что ядро, уносимое параболически или гиперболически, никогда не должно было встрѣтиться ни съ землей, ни съ луной.

Что же могло случиться съ этими смѣлыми путешественниками въ самомъ близкомъ будущемъ? Если они не умрутъ отъ голода, или отъ жажды, то черезъ нѣсколько дней, когда газа у нихъ болѣе не будетъ, они должны умереть отъ недостатка воздуха, если только холодъ не убьетъ ихъ прежде.

А между тѣмъ, какъ ни важно было соблюдать экономію въ газѣ, чрезвычайное пониженіе температуры побудило ихъ истребить значительное его количество. Въ строгомъ смыслѣ, они могли обойтись безъ его свѣта, но не безъ его теплоты. Къ счастію, теплота разливаемая аппаратомъ Рейзе и Реньйо возвышала, нѣсколько низкую температуру ядра и, безъ большаго расхода газа, ее можно было поддерживать на сносной степени.

Но наблюденія сквозь окна сдѣлались очень затруднительны. Внутренняя влажность ядра сгущалась на стеклахъ и тотчасъ, же замерзала. Эту тусклость стеколъ слѣдовало уничтожать безпрерывнымъ треніемъ. При всемъ томъ нѣкоторые феномены представляли величайшій интересъ.

И дѣйствительно, если этотъ невидимый дискъ снабженъ атмосферой, то падучія звѣзды не должны ли бороздить ее своими линіями? Если само ядро проходило по этимъ воздушнымъ слоямъ, то нельзя ли было подслушать какого-нибудь шума, распространеннаго луннымъ эхомъ, раскатовъ грозы, напримѣръ, паденія лавины или взрыва дѣйствующаго волкана? Факты такого рода, утвержденные тщательнымъ наблюденіемъ, много бы прояснили этотъ темный вопросъ объ устройствѣ луны. Вотъ почему Барбиканъ и Николь, стоя у своего окна, подобно астрономамъ, наблюдали пространство съ неуклоннымъ терпѣніемъ.

Но до сихъ поръ дискъ оставался нѣмъ и мраченъ. Онъ не отвѣчалъ на безчисленные вопросы которые предлагали ему эти пытливые умы.

Это вызвало слѣдующее, по наружности, вѣрное замѣчаніе Мишеля:

— Если мы когда-нибудь повторимъ наше путешествіе, то лучше выберемъ эпоху новолунія.

— Правда, отвѣчалъ Николь, — обстоятельство это было бы для насъ благопріятнѣе. Я согласенъ что луна, поглощенная солнечными лучами, будетъ невидима во время переѣзда, но за то видима будетъ наша родная планета, которая вступитъ тогда въ періодъ полноземлія. Сверхъ того, еслибы мы были увлечены вокругъ луны, какъ въ эту минуту, то мы имѣли бы по крайней мѣрѣ ту выгоду что дискъ ея, нынѣ невидимый, явился бы предъ нами великолѣпно освѣщеннымъ.

— Ты дѣло говоришь, Николь, сказалъ Мишель Арданъ. — А ты какъ думаешь, Барбиканъ?

— Вотъ что я думаю, отвѣчалъ положительный президентъ; — если мы когда-нибудь пустимся снова въ это путешествіе, то предпримемъ его въ то же время и при тѣхъ же самыхъ условіяхъ какъ нынѣ. Предположимъ что мы достигли бы вашей цѣли. Въ такомъ случаѣ не лучше ли бы намъ было сойти на материки ярко освѣщенные чѣмъ въ страну погруженную въ непроницаемый мракъ! Наше первое водвореніе на лунѣ не совершилось ли бы при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ? Очевидно, да. Что касается до этой невидимой стороны, то мы осмотрѣли бы ее во время нашего путешествія по лунному шару. Итакъ, это время полнолунія было выбрано какъ нельзя удачнѣе. Но надо было достигнуть цѣли, а чтобы достигнуть ея, не слѣдовало уклоняться съ пути.

— На это отвѣчать нечего, сказалъ Мишель Арданъ. — А между тѣмъ пропадаетъ прекрасный случай осмотрѣть другую сторону луны! желательно было бы знать, болѣе ли знаютъ о своихъ спутникахъ жители прочихъ планетъ чѣмъ земные ученые о своемъ?

На это замѣчаніе Мишеля Ардана легко можно было бы дать слѣдующій отвѣтъ: «Да, прочіе спутники, по большей ихъ близости къ своимъ планетамъ, болѣе доступны для изученія. Жители Сатурна, Юпитера и Урана, если только жители тамъ имѣются, могли устроить со своими спутниками сообщенія гораздо болѣе удобныя. Четыре спутника Юпитера обращаются на разстояніи отъ него 108.260 льё, 172.200 льё, 274.700 льё и 480.130 льё. Но эти разстоянія считаются отъ центра планеты, и исключая длину радіуса, простирающуюся отъ 17 до 18 тысячъ льё, видимъ что первый спутникъ менѣе удаленъ отъ поверхности Юпитера чѣмъ луна отъ поверхности земли. Изъ восьми лупъ Сатурна четыре также ближе къ своей планетѣ; Діанея на 84.600 льё, Ѳемида на 62.960 льё, Энкеладъ на 48.191 льё и, наконецъ, Мимасъ не болѣе какъ на 34.500 льё. Изъ восьми спутниковъ Урана, первый, Аріель, отстоитъ отъ него только на 51.520 льё.»

Итакъ, на поверхности этихъ планетъ, опытъ, подобный предпринятому Барбиканомъ, представилъ бы менѣе затрудненій. Значитъ, еслибы жители ихъ рискнули на такую попытку, то они, можетъ-быть, изслѣдовали бы свойство той половины диска, которую ихъ спутникъ вѣчно скрываетъ отъ ихъ глазъ^[1]. Но если они никогда не оставляли своей планеты, то они отнюдь не болѣе свѣдущи чѣмъ земные астрономы.

Между тѣмъ ядро описывало во мракѣ ту невычислимую траекторію, для опредѣленія которой не было данныхъ. Измѣнилось ли ея направленіе подъ вліяніемъ луннаго притяженія или подъ вліяніемъ какого-нибудь неизвѣстнаго тѣла? Барбиканъ не могъ этого рѣшить. Но совершилась перемѣна въ относительномъ положеніи ядра, и Барбиканъ удостовѣрился въ этомъ около четырехъ часовъ утра.

Перемѣна эта состояла въ томъ что нижняя часть ядра обратилась къ поверхности луны. Притяженіе, то-есть тяжесть, было причиной этой перемѣны; наиболѣе тяжелая часть ядра наклонилась къ невидимому диску, какъ бы падая на него.

Ужь не падало ли оно въ самомъ дѣлѣ? Тогда путешественники достигли бы, наконецъ, желанной цѣли. Нѣтъ. Наблюденіе представившейся точки сравненія, довольно, впрочемъ, необъяснимой, показало Барбикану что ядро его нисколько не приближается къ лунѣ, а описываетъ кривую, почти концентрическую линію.

Такою точкой сравненія былъ яркій блескъ, внезапно замѣченный Николемъ на краю горизонта образованнаго чернымъ дискомъ. Точку эту невозможно было принять за звѣзду. То было нѣчто красноватое, какъ бы раскаленное, все увеличивавшееся въ объемѣ, — неоспоримый знакъ что ядро подвигалось къ сверкающему предмету, а не падало нормально на поверхность луны.

— Волканъ! и волканъ дѣйствующій! воскликнулъ Николь: — изліяніе внутреннихъ огней луны, Стало-быть, луна еще не совсѣмъ потухла.

— Да, это дѣйствительно изверженіе, замѣтилъ Барбиканъ, съ телескопомъ въ рукахъ, тщательно наблюдавшій это явленіе. — Что жь можетъ быть это, если не волканъ?

— Но въ такомъ случаѣ, сказалъ Мишель Арданъ, — чтобы поддерживать это горѣніе, необходимъ воздухъ. Значитъ, эта часть луны окружена атмосферой?

— Можетъ-быть, отвѣчалъ Барбиканъ, — хотя это и не составляетъ необходимости. Волканъ, вслѣдствіе разложенія нѣкоторыхъ веществъ, можетъ самъ доставлять себѣ кислородъ и извергать пламя въ пустое пространство. Мнѣ кажется даже, что видимое нами пламя имѣетъ напряженіе и блескъ замѣчаемые при горѣніи тѣлъ въ чистомъ кислородѣ. Итакъ, не станемъ дѣлать слишкомъ поспѣшныхъ заключеній о существованіи лунной атмосферы.

Огнедышущая гора должна была находиться подъ 45° южной широты невидимой части диска. Но, къ великой досадѣ Барбикана, кривая линія, описываемая ядромъ, увлекла его далеко отъ точки обозначенной изверженіемъ, такъ что Барбиканъ не могъ въ точности опредѣлить свойства послѣдняго. Не прошло получаса съ тѣхъ поръ какъ они замѣтили означенную блестящую точку, какъ она уже стала исчезать за темнымъ горизонтомъ. А между тѣмъ подтвержденіе феномена было бы замѣчательнымъ фактомъ въ области селенографіи. Оно доказывало бы что еще не вся теплота исчезла изъ внутренности луннаго шара, а тамъ гдѣ существуетъ теплота, кто можетъ поручиться чтобы растительное и даже животное царство не устояло до сихъ поръ противъ разрушительныхъ вліяній? Бытіе этого дѣйствующаго волкана, неоспоримо признанное земными учеными, породило бы, безъ сомнѣнія, множество теорій благопріятныхъ важному вопросу объ обитаемости луны.

Барбиканъ отдался потоку своихъ мыслей. Онъ погрузился въ безмолвныя мечтанія о таинственныхъ судьбахъ луннаго міра. Онъ старался установить связь между замѣченными имъ фактами, какъ вдругъ новое явленіе внезапно возвратило его къ дѣйствительности.

Явленіе это было болѣе нежели космическій феноменъ, — то была грозная опасность, послѣдствія коей могли быть гибельны.

Вдругъ, посреди глубокаго мрака, въ эфирѣ появилась огромная масса. Она походила на луну, но на луну воспламененную, блескъ которой тѣмъ болѣе былъ невыносимъ что онъ рѣзко выдѣлялся изъ непроницаемой темноты пространства. Масса эта, кругообразной формы, распространяла такой свѣтъ что онъ наполнилъ все ядро. Лица Барбикана, Николя и Мишеля Ардана, озаренныя этими бѣлыми волнами свѣта, принимали блѣдный, синеватый оттѣнокъ, который придавалъ имъ видъ призраковъ, словомъ, тотъ видъ какой принимаютъ человѣческія лица при свѣтѣ искусственно добытомъ съ помощью алькоголя пропитаннаго солью.

— Чортъ знаетъ на что мы похожи! воскликнулъ Мишель Арданъ: — что это за зловѣщая луна?

— Это болидъ, возразилъ Барбиканъ.

— Болидъ, воспламенившійся въ пустотѣ?

— Да.

Барбиканъ не ошибся. Этотъ огненный шаръ былъ дѣйствительно болидъ. Такіе космическіе метеоры, наблюдаемые съ земли, изливаютъ свѣтъ нѣсколько блѣднѣе луннаго, но здѣсь, въ этомъ темномъ эѳирѣ, онъ былъ ослѣпителенъ. Эти блуждающія тѣла въ самихъ себѣ заключаютъ причину своего воспламененія, и для горѣнія не нуждаются въ атмосферномъ воздухѣ. И въ самомъ дѣлѣ, если нѣкоторые изъ этихъ болидовъ и прорѣзываютъ атмосферные слои въ двухъ или трехъ льё отъ земли, то другіе, напротивъ, совершаютъ свои пути на разстояніи, куда не можетъ распространиться атмосфера. Таковы были болиды появившіеся, одинъ 27го октября 1844 г. на высотѣ 128 льё, другой 18го августа 1841 года, исчезнувшій на разстояніи 182 льё. Нѣкоторые изъ этихъ метеоровъ имѣютъ отъ 3 до 4 километровъ въ ширину, и скорость ихъ можетъ достигать 75 кил. въ секунду^[2], въ направленіи обратномъ движенію земли.

Этотъ блуждающій шаръ, столь внезапно появившійся посреди мрака на разстояніи не менѣе 100 льё, имѣлъ, по исчисленію Барбикана, до 2.000 метровъ въ діаметрѣ. Онъ подвигался съ быстротой двухъ километровъ въ секунду, или тридцати льё въ минуту. Онъ перерѣзывалъ путь ядра и долженъ былъ черезъ нѣсколько минутъ коснуться его. По мѣрѣ приближенія, величина его возрастала въ громадныхъ размѣрахъ.

Можно себѣ представитъ, положеніе нашихъ путешественниковъ! Описать его невозможно. Несмотря на все свое мужество, хладнокровіе, безпечность въ виду опасности, они стояли теперь безмолвные, неподвижные, объятые непреодолимымъ ужасомъ, оковавшимъ всѣ ихъ члены. Ядро ихъ, ходъ котораго они не могли измѣнить, неслось прямо къ этой огненной массѣ, пылавшей какъ жерло отражательной печи. Оно, казалось, летѣло въ огненную бездну.

Барбиканъ схватилъ за руки своихъ товарищей, и всѣ трое, сквозь полузакрытыя вѣки, смотрѣли на этотъ до бѣла раскаленный астероидъ. Если въ нихъ не совсѣмъ еще замерла мысль, если мозгъ ихъ продолжалъ еще работать посреди объявшаго ихъ ужаса, то они должны были считать себя погибшими!

Двѣ минуты спустя послѣ внезапнаго появленія болида (эти двѣ минуты показались имъ вѣчностью), ядро готовилось уже столкнуться съ нимъ, какъ вдругъ огненный шаръ лопнулъ какъ бомба, не произведя ни малѣйшаго шума въ этой пустотѣ, гдѣ звукъ, который есть не что иное какъ сотрясеніе слоевъ воздуха, слышанъ быть не можетъ.

Николь вскрикнулъ, и всѣ трое бросились къ окнамъ. Никакое перо, никакая кисть, какъ бы искусны они ни были, не въ состояніи передать то великолѣпное зрѣлище какое представилось ихъ взорамъ!

То былъ волканъ во всемъ грозномъ величіи полнаго изверженія, или разливъ громаднаго пожара. Тысячи пылающихъ обломковъ бороздили пространство своими огнями. Тутъ было смѣшеніе всевозможныхъ цвѣтовъ и оттѣнковъ. Тугъ были снопы лучей желтыхъ, желтоватыхъ, красныхъ, зеленыхъ, сѣрыхъ, цѣлый вѣнокъ разноцвѣтныхъ огней. Отъ огромнаго, столь грознаго шара не осталось ничего кромѣ этихъ кусковъ разносившихся по всѣмъ направленіямъ и въ свою очередь превращавшихся въ астероиды; нѣкоторые изъ нихъ пылали какъ огненные мечи, другіе окружены были какъ бы бѣловатымъ облакомъ, третьи оставляли послѣ себя блестящіе слѣды космической пыли.

Эти раскаленныя массы перекрещивались, сталкивались между собою, разсыпаясь въ болѣе мелкіе обломки; нѣкоторые изъ нихъ ударились объ ядро, такъ что лѣвое окно его лопнуло отъ удара. Казалось что ядро плаваетъ подъ градомъ бомбъ, изъ которыхъ самой маленькой достаточно было чтобъ уничтожить его въ одно мгновеніе.

Свѣтъ, наполнявшій эѳиръ, развивался съ несказанною силой, такъ какъ астероиды распространяли его по всѣмъ направленіямъ. Въ ту минуту когда онъ сдѣлался наиболѣе ярокъ, Мишель, привлекая къ окну Барбикана и Николя, воскликнулъ:

— Глядите, невидимая луна видна наконецъ!

И всѣ трое, сквозь массу свѣта блиставшую нѣсколько секундъ, увидѣли этотъ таинственный дискъ, на который и первые еще упалъ взоръ человѣческій.

Что же они увидали на разстояніи котораго не могли измѣрить? Нѣсколько длинныхъ полосъ на дискѣ, настоящія облака образовавшіяся въ самомъ ограниченномъ атмосферномъ пространствѣ; между ними обрисовывались не только всѣ горы, но и менѣе значительные рельефы, такіе же цирки, сіяющіе и причудливо расположенные кратеры, какъ и на видимой поверхности. Затѣмъ обширныя пространства, но не безплодныя равнины, а настоящія моря, широко разлившіеся океаны, въ зеркальной влагѣ которыхъ отражались волшебно-ослѣпительные огни, разсѣянные въ пространствѣ. Наконецъ, на поверхности материковъ, обширныя темныя массы, какими бы появились сплошные лѣса, на минуту озаренные блескомъ молніи….

Была ли то иллюзія, оптическій обманъ? Могли ли путешественники придать столь поверхностному наблюденію значеніе научнаго факта? Дерзнули ли бы они, послѣ мимолетнаго взгляда на невидимый дискъ, рѣшить вопросъ объ его обитаемости?

Между тѣмъ сверканія въ пространствѣ постепенно ослабѣвали; блескъ ихъ уменьшался; астероиды разсѣялись по различнымъ направленіямъ и погасли въ отдаленіи. Эѳиръ снова погрузился въ обычный мракъ; звѣзды, на минуту затмившіяся, заблистали снова, и дискъ, появившійся на мгновеніе, снова погрузился въ непроницаемую ночь.

ГЛАВА XVI.
Южное полушаріе.

Ядро избѣжало опасности страшной и совершенно неожиданной. Кто бы могъ вообразить себѣ такую встрѣчу съ болидами: Эта блуждающія тѣла могли надѣлать нашимъ путешественникамъ серіозныхъ бѣдъ. То были подводныя скалы разсѣянныя въ этомъ эѳирномъ морѣ, но путешественники наши не могли, подобно земнымъ плавателямъ, обходить ихъ. Но роптали ли на свою судьбу смѣльчаки, носившіеся въ пространствѣ? Ни мало, потому что природа дала имъ возможность насладиться великолѣпнымъ зрѣлищемъ космическаго метеора, разорвавшагося отъ страшнаго дѣйствія внутренняго огня, потому что этотъ чудный фейерверкъ, котораго воспроизвести даже въ подражаніи не могъ бы никакой Руджіери, освѣтилъ на нѣсколько секундъ невидимый дискъ луны. Въ этомъ мгновенномъ освѣщеніи, предъ ними появились материки, моря и лѣса. Значитъ, атмосфера сообщала этой таинственной сторонѣ свои животворныя частицы? Вопросы еще неразрѣшенные, вѣчно возбуждающіе пытливость человѣка!

Часы показывали половину четвертаго пополудни. Ядро слѣдовало своему криволинейному направленію вокругъ луны. Измѣнился ли еще разъ путь его отъ дѣйствія метеора? Можно было опасаться и этого. Тѣмъ не менѣе ядро должно было описать кривую линію, неизмѣнно опредѣленную законами раціональной механики. Барбиканъ полагалъ что эта линія будетъ скорѣе парабола чѣмъ гипербола. Но, если допустить эту параболу, то ядро должно было довольно скоро выйти изъ конуса тѣни отбрасываемой въ пространство противоположное солнцу. Конусъ этотъ дѣйствительно былъ очень узокъ, до такой степени малъ угловой діаметръ луны при сравненіи его съ діаметромъ дневнаго свѣтила. До сихъ поръ однако ядро неслось въ глубокой тѣни. Какова бы ни была его скорость, а эта скорость не могла быть не значительна, періодъ его покрытія продолжался. То былъ фактъ очевидный, но, можетъ-быть, онъ не совсѣмъ согласовался съ предполагаемою случайностью траекторіи строго параболической. Новая проблема, заставлявшая работать мозгъ Барбикана, замкнутый въ сферѣ невѣдомаго, изъ которой онъ не могъ освободиться.

Ни одинъ изъ путешественниковъ не думалъ объ отдыхѣ. Каждый изъ нихъ съ напряженнымъ вниманіемъ поджидалъ какого-нибудь феномена, который бы бросилъ новый свѣтъ на ихъ уранографическія изслѣдованія. Часовъ около пяти, Мишель Арданъ угостилъ всѣхъ, вмѣсто обѣда, кускомъ холоднаго мяса съ хлѣбомъ, который они быстро съѣли, не отходя отъ оконъ, стекла коихъ безпрестанно покрывались льдомъ отъ сгущенія паровъ.

Въ три четверти шестаго пополудни, Николь, вооруженный своимъ телескопомъ, замѣтилъ на южномъ краю луны и въ направленіи, по которому двигалось ядро, нѣсколько свѣтлыхъ точекъ, вырѣзавшихся на темномъ экранѣ неба. Казалось что предъ ними открывался рядъ остроконечныхъ вершинъ, профиль коихъ составлялъ волнистую линію. Онѣ освѣщались довольно ярко. Такимъ представляется на границѣ свѣта и тѣни очертаніе луны, когда она бываетъ въ одномъ изъ своихъ октантовъ.

Ошибиться было невозможно. Дѣло шло уже не о простомъ метеорѣ, потому что свѣтозарный гребень не имѣлъ ни цвѣта его, ни подвижности. То не былъ и волканъ извергающій пламя. Вотъ почему Барбиканъ и выразилъ, не обинуясь, свое мнѣніе.

— Солнце! сказалъ онъ.

— Какъ? Что? Солнце? воскликнули въ одинъ голосъ Николь и Мишель Арданъ.

— Да, друзья мои, само лучезарное свѣтило озаряетъ эти горы, расположенныя на южномъ краю луны. Очевидно, мы приближаемся къ южному полюсу.

— Прошедши чрезъ сѣверный полюсъ, сказалъ Мишель. — Стало-быть, мы обошли вокругъ нашего спутника?

— Да, мой безцѣнный Мишель.

— Въ такомъ случаѣ намъ нечего уже бояться гиперболы, параболы и незамкнутыхъ кривыхъ линій?

— Нѣтъ, но за то можно опасаться замкнутой кривой линіи.

— Которая называется?

— Эллипсисъ. Вмѣсто того чтобы затеряться въ междупланетныхъ пространствахъ, ядро наше, повидимому, опишетъ эллиптическую орбиту вокругъ луны.

— Неужели?

— И сдѣлается ея спутникомъ.

— Луна луны! воскликнулъ Мишель Арданъ.

— При этомъ я тебѣ замѣчу только, мой достойный другъ, сказалъ Барбиканъ, — что намъ все-таки придется погибнуть.

— Да, но другимъ образомъ и гораздо интереснѣе! отвѣчалъ безпечный Французъ съ самою любезною улыбкой.

Президентъ Барбиканъ былъ правъ. Описывая эту эллиптическую линію, ядро, безъ сомнѣнія, должно было тяготѣть вокругъ луны какъ ея спутникъ. То было новое свѣтило присоединившееся къ солнечному міру, микрокосмъ населенный тремя жителями, которые вскорѣ должны погибнуть по недостатку воздуха.

Вслѣдствіе этого Барбиканъ не могъ радоваться такому окончательному положенію, которое приняло ядро подъ двойнымъ вліяніемъ силъ центростремительной и центробѣжной. Ему и его товарищамъ предстояло увидѣть снова освѣщенную сторону луннаго диска. Можетъ-быть даже они проживутъ еще столько чтобъ увидѣть въ послѣдній разъ полную землю, великолѣпно освѣщенную солнечными лучами! Можетъ-быть, имъ удастся послать послѣднее прости этому шару, видѣть который имъ болѣе не суждено! Затѣмъ ядро ихъ сдѣлается потухшею, мертвою массой, подобною этимъ безжизненнымъ астероидамъ носящимся въ эѳирѣ. Единственнымъ утѣшеніемъ имъ было то что они оставляютъ наконецъ эту неисходную тьму и возвращаются къ свѣту, вступая снова въ области облитыя солнечнымъ сіяніемъ!

Между тѣмъ горы, указанныя Барбиканомъ, мало-по-малу выдѣлялись на темной массѣ. То были горы Дёрфель и Лейбницъ, воздымающіяся въ южной части лунной приполюсной страны.

Всѣ горы видимаго полушарія измѣрены съ безукоризненною точностью. Можетъ-быть, многимъ покажется удивительною эта точность, но употребляемыя при этомъ гипсометрическія методы непогрѣшительны. Можно даже утвердительно сказать что высота лунныхъ горъ также вѣрно опредѣлена какъ и высота горъ земныхъ.

Метода наиболѣе употребляемая состоитъ въ измѣреніи тѣни отбрасываемой горами, причемъ принимается въ соображеніе высота солнца въ минуту наблюденія. Измѣреніе это производится безъ труда посредствомъ телескопа, снабжённаго сѣткой о двухъ параллельныхъ нитяхъ, причемъ допускается что истинный діаметръ луннаго диска извѣстенъ въ точности. Эта метода даетъ также возможность исчислить глубину лунныхъ кратеровъ и впадинъ. Галилей пользовался уже ею, а въ послѣдствіи гг. Беръ и Медлеръ употребляли ее съ большимъ успѣхомъ.

Другая метода, такъ-называемая метода касательныхъ лучей, можетъ быть также примѣняема къ измѣренію лунныхъ рельефовъ. Ею пользуются въ тотъ моментъ когда горы образуютъ блестящія точки на темной части диска, внѣ линіи разграниченія свѣта и тѣни. Эти блестящія точки производятся солнечными лучами идущими выше тѣхъ лучей которые опредѣляютъ границу фазы. Измѣреніе темнаго промежутка, остающагося между блестящею точкой и наиболѣе близкою къ нему освѣщенною частію, даетъ въ точности высоту этого пункта. Но понятно что метода эта можетъ быть примѣняема только къ горамъ сосѣднимъ съ линіей разграниченія свѣта и тѣни.

Третья метода состоитъ въ измѣреніи посредствомъ микрометра профиля лунныхъ горъ обрисовывающихся на фонѣ; но она примѣнима только къ высотамъ лежащимъ на краю луны.

Надо замѣтить что во всѣхъ случаяхъ это измѣреніе тѣней, промежутковъ или профилей можетъ быть производимо тогда только, когда относительно наблюдателя солнечные лучи падаютъ на луну косвенно. Когда же они падаютъ на нее прямо, словомъ, когда луна полная и всякая тѣнь исчезаетъ съ ея диска, наблюденія становятся невозможны.

Галилей, первый признавъ бытіе лунныхъ горъ, употребилъ методу тѣней для исчисленія ихъ высотъ. Онъ приписалъ имъ, какъ уже сказано было выше, среднюю высоту 4.500 туазовъ. Гевелій значительно уменьшилъ эти цифры, которыя, напротивъ того, Риччіоли удвоилъ. Измѣренія эти были преувеличены съ той и съ другой стороны. Гершелъ, вооруженный усовершенствованными инструментами, приблизился болѣе къ гипсометрической истинѣ. Но окончательно ее должно искать въ отчетахъ современныхъ наблюдателей.

Гг. Беръ и Медлеръ, первые селенографы въ мірѣ, вымѣрили тысячу девяносто пять лунныхъ горъ. По ихъ вычисленіямъ оказывается что между означенными горами шесть поднимаются выше 5.800 метровъ, и двадцать двѣ выше 4.800. Высочайшая вершина луны имѣетъ 7.603 метра; значитъ, она ниже земныхъ вершинъ, изъ коихъ нѣкоторыя превосходятъ ее на 500 и 600 туазовъ. При этомъ должно сдѣлать одно замѣчаніе. По сравненію съ объемами обоихъ свѣтилъ, лунныя горы относительно выше земныхъ. Первыя составляютъ четыреста семидесятую часть луннаго діаметра; вторыя только тысяча четыреста сороковую часть земнаго діаметра. Чтобы земная гора относительно достигла размѣровъ горы лунной, перпендикулярная высота ея должна бы имѣть шесть лье съ половиной, а между тѣмъ самая высокая земная гора не имѣетъ и девяти километровъ.

Сдѣлаемъ нѣкоторыя сравненія: между Гималайскими горами находятся три пика превосходящіе лунные пики: Эверестъ, имѣющій 8.837 метровъ, Кинчинджуга 8.588 метровъ, Давалагири 8.187. Лунныя горы Дёрфель и Лейбницъ равняются высотой съ Джавагири той же цѣпи, то-есть поднимаются на 7.603 метра. Ньютонъ, Казатусъ, Курціусъ, Шортъ, Тихо, Клавіусъ, Бланканусъ, Эндиміонъ, главныя вершины Кавказа и Апеннинъ, выше Монблана, имѣющаго 4.810 метровъ. Равны Монблану: Море, Теофиль, Катарніа; равны Монте-Роза, имѣющей 4.636 метровъ: Пикколомини, Вернеръ, Гарпадусъ; Монъ-Сервену, имѣющему 4.522 метра: Макробъ, Эратосѳенъ, Альбатекъ, Деламбръ; Тенерифскому пику, имѣющему 3.710 метровъ: Баконъ, Кизатусъ, Филолай и пики Альпъ; пиренейской Монъ-Пердю, имѣющей 3.351 метръ: Рёмеръ и Богуславскій; Этнѣ, имѣющей 3.237 метровъ: Геркулесъ, Атласъ, Фурнеріусъ.

Таковы пункты сравненія, дающіе возможность составить понятіе о высотѣ лунныхъ горъ. Траекторія, которою слѣдовало ядро, увлекало его именно къ этой гористой странѣ южнаго полушарія, гдѣ возвышались самые замѣчательные образцы лунной орографіи.

ГЛАВА XVII.
Тихо.

Въ шесть часовъ вечера, ядро проходило около южнаго полюса, на разстояніи менѣе 60 километровъ, то-есть на такомъ же разстояніи на какомъ оно проходило и около сѣвернаго полюса. Значитъ, оно окончательно двигалось по эллипсису.

Въ эту минуту путешественники вступали снова въ благотворную сферу солнечныхъ лучей. Предъ ними снова появились звѣзды, медленно двигавшіяся съ востока на западъ. Они привѣтствовали лучезарное свѣтило троекратнымъ ура!

Вмѣстѣ со свѣтомъ оно обливало ихъ своею теплотой, которая вскорѣ проникла сквозь металлическія стѣнки ядра. Оконныя стекла сдѣлались снова прозрачными. Покрывавшій ихъ слой льда растаялъ мгновенно. Тотчасъ же, въ видахъ экономіи, погашенъ былъ газъ. Только одинъ воздушный аппаратъ продолжалъ потреблять его обычное количество.

— Ахъ! сказалъ Николь: — какъ отрадны эти теплые лучи! Съ какимъ нетерпѣніемъ, послѣ столь долгой ночи, должны ожидать Селениты возвращенія дневнаго свѣтила!

— Да, отвѣчалъ Мишель Арданъ, какъ бы упиваясь этимъ блестящимъ эѳиромъ, — свѣтъ и теплота заключаютъ въ себѣ всю жизнь!

Въ эту минуту нижняя часть ядра начинала уклоняться нѣсколько отъ лунной поверхности, свидѣтельствуя что слѣдуетъ по эллиптической орбитѣ довольно удлиненной. Съ этого пункта, еслибы земля была полная, Барбиканъ и его товарищи могли бы увидѣть ее снова. Но, потонувшая въ сіяніи солнца, она оставалась абсолютно невидимою. Другое зрѣлище должно было привлекать ихъ взоры: зрѣлище южной части луны, приближенной къ нимъ съ помощью телескопа на четверть лье. Они не отходили болѣе отъ оконъ и отмѣчали всѣ подробности этого страннаго материка.

Горы Дёрфель и Лейбницъ образуютъ двѣ отдѣльныя группы, раскинутыя почти на южномъ полюсѣ. Первая группа простирается отъ полюса до 84й параллели на восточной сторонѣ нашего спутника; вторая, выступающая на восточномъ краю, идетъ отъ 65° широты къ полюсу.

На гребнѣ ихъ, тянущемся въ причудливыхъ изгибахъ, появились ослѣпительные покровы, замѣченные отцомъ Секки. Съ большею достовѣрностью чѣмъ знаменитый римскій Гастрономъ, Барбиканъ могъ опредѣлить ихъ свойство.

— Это снѣга! воскликнулъ онъ.

— Снѣга? вопросительно повторилъ Николь.

— Да, Николь, снѣга, поверхностъ коихъ глубоко обледенѣла. Посмотрите какъ они отражаютъ лучи свѣта. Остывшая лава не могла бы произвести такого ослѣпительнаго блеска. Стало-быть на лунѣ есть вода и воздухъ. Какъ бы ихъ тамъ мало ни было, но самый фактъ не можетъ болѣе подлежать сомнѣнію.

Нѣтъ, онъ не могъ подлежать сомнѣнію. И если когда-нибудь Барбиканъ увидать землю, то его замѣтка засвидѣтельствуютъ объ этимъ фактѣ первостепенной важности въ селенографическихъ наблюденіяхъ.

Горы Дёрфель и Лейбницъ подымались посреди равнинъ умѣреннаго протяженія, границами коимъ служилъ безконечный рядъ цирковъ и кольцеобразныхъ возвышенностей. Эти двѣ цѣпи единственныя встрѣчающіяся въ области цирковъ. Относительно менѣе изрытыя, онѣ представляютъ мѣстами острые пики, высочайшая вершина коихъ достигаетъ 7.603 метровъ.

Но ядро господствовало надо всѣмъ этимъ, и рельефъ исчезалъ въ ослѣпительномъ сіяніи диска. Предъ глазами путешественниковъ появился снова этотъ архаическій видъ лунныхъ ландшафтовъ съ грубыми тонами, безъ перелива цвѣтовъ, безъ перехода тѣней, съ бѣлыми и черными пятнами, такъ какъ имъ недоставало разсѣяннаго свѣта. Но видъ этого пустыннаго міра былъ все-таки въ высшей степени интересенъ самою своею странностью. Они носились надъ этимъ хаотическимъ краемъ, какъ бы увлекаемые дуновеніемъ урагана; подъ ихъ ногами проходили ряды вершинъ; взоръ ихъ пробѣгалъ по этимъ углубленіямъ, по этимъ трещинамъ и возвышенностямъ, спускался въ глубину этихъ таинственныхъ отверстій, слѣдя за всѣми ихъ излучинами. Но нигдѣ не могъ замѣтить онъ ни слѣдовъ растительности, ни признаковъ населенія; повсюду лишь наслоенія почвы, потоки лавы, гладкія полосы, отражавшія, подобно исполинскимъ зеркаламъ, солнечные лучи съ ослѣпительнымъ блескомъ. Ничего отъ живаго міра; все отъ міра мертваго, гдѣ лавины, катясь съ вершины горъ, погружаются беззвучно въ глубину пропастей. Движеніе онѣ имѣли, но не производили никакого шума.

Барбиканъ, послѣ многократныхъ и тщательныхъ наблюденій, заявилъ что рельефы по краямъ диска, хотя и подчинены были силамъ отличнымъ отъ тѣхъ которыя дѣйствовали въ центральной странѣ, но представляли одинаковое образованіе. То же скопленіе цирковъ, тѣ же возвышенія почвы. Можно было думать, однако, что расположеніе ихъ не одинаково. И въ самомъ дѣлѣ, въ центральной области лунная кора, въ своемъ полу-жидкомъ состояніи, была подчинена двойному притяженію земли и луны, дѣйствующихъ въ противоположномъ направленіи по линіи соединяющей одну съ другой. Напротивъ того, на краяхъ диска лунное притяженіе дѣйствовало, такъ-сказать, перпендикулярно къ земному. Итакъ, казалось бы, что рельефы почвы, произведенные при этихъ двухъ условіяхъ, должны были принять различныя формы. Но этого не было. Значитъ, луна нашла въ самой себѣ принципъ своей формаціи и своего устройства. Она ничѣмъ не была обязана постороннимъ силамъ, что и оправдывало замѣчательное слово Араго: «Никакое дѣйствіе внѣ луны не содѣйствовало образованію ея рельефа.»

Какъ бы то ни было, но въ настоящемъ своемъ положеніи, этотъ міръ былъ образомъ смерти, и невозможно было утверждать чтобы жизнь когда-нибудь его одушевляла.

Мишелю Ардану показалось однако что онъ разглядѣлъ скопленіе развалинъ, на что онъ и указалъ Барбикану. То было подъ 80ю параллелью и подъ 30° долготы. Эти груды камней, довольно правильно расположенныя, представляли обширное укрѣпленіе, господствующее надъ одною изъ трещинъ, бывшихъ ложами рѣкъ доисторической эпохи. Недалеко оттуда возвышалась на 5.646 метровъ кольцеобразная гора Шортъ. Мишель Арданъ, съ обыкновеннымъ своимъ увлеченіемъ, утверждалъ что видѣлъ на ней крѣпость. Ниже онъ различалъ полуразрушенныя стѣны города; здѣсь ему представлялся еще уцѣлѣвшій сводъ портика, тамъ двѣ-три колонны, лежавшія рядомъ со своими пьедесталами, рядъ дугообразныхъ столбовъ, которые должны были поддерживать водопроводъ, и наконецъ разрушенные быки гигантскаго моста, выступавшіе въ глубинѣ трещины. Онъ отличалъ это съ такою приправой воображенія, въ такой фантастическій телескопъ, что трудно было довѣрять его наблюденіямъ. Со всѣмъ тѣмъ, кто бы могъ утверждать, кто бы дерзнулъ сказать, что отважный весельчакъ дѣйствительно не видалъ того чего не хотѣли видѣть его товарищи?

Минуты были слишкомъ дороги чтобы пускаться въ безплодный споръ. Лунный городъ, дѣйствительный или мнимый, уже исчезъ въ отдаленіи. Разстояніе ядра отъ луннаго диска начало увеличиваться, и подробности почвы начали смѣшиваться предъ глазами. Одни только рельефы, цирки, кратеры, равнины оставались видимы и рѣзко выставляли свои оконечности.

Въ эту минуту налѣво отъ нихъ обрисовался одинъ изъ красивѣйшихъ цирковъ лунной орографіи, одна изъ достопримѣчательностей луннаго материка. То былъ Ньютонъ, котораго Барбиканъ узналъ тотчасъ же, справившись со своею Марра selenographica.

Ньютонъ дѣйствительно находится подъ 77° южн. шир. и подъ 16°долг. Онъ образуетъ кольцеобразный кратеръ, края котораго, возвышаясь на 7.264 метра, казались недоступными.

Барбиканъ обратилъ вниманіе своихъ товарищей, что высота этой горы надъ окружающею его равниной далеко не равна глубинѣ его кратера. Эта глубокая впадина ускользала отъ всякаго измѣренія и представляла мрачную пропасть, дна коей никогда не могли достигать солнечные лучи. Тамъ, по замѣчанію Гумбольдта, царствуетъ непроницаемый мракъ, не нарушаемый свѣтомъ солнца и земли. Миѳологія могла бы не безъ основанія назвать ее воротами преисподней.

— Ньютонъ, сказалъ Барбиканъ, — есть самый совершенный типъ этихъ кольцеобразныхъ горъ, какихъ нѣтъ на землѣ. Онѣ свидѣтельствуютъ что въ образованіи луны путемъ охлажденія участвовали насильственные перевороты, ибо въ то время когда, воздвигаемые внутреннимъ огнемъ, рельефы воздымались на значительныя высоты, дно отступало и понижалось далеко ниже луннаго уровня.

— Не имѣю ничего возразить противъ этого, отвѣчалъ Мишель Арданъ.

Нѣсколько минутъ спустя, миновавъ Ньютона, ядро находилось прямо надъ кольцеобразною горой Море. Оно прошло довольно далеко вдоль горъ Бланкануса и въ половинѣ восьмаго вечера достигло цирка Клавіуса.

Циркъ этотъ, одинъ изъ наиболѣе замѣчательныхъ на лунномъ дискѣ, лежитъ подъ 58° южн. шир. и подъ 15° вост. долг. Высота его опредѣляется въ 7.091 метръ. Путешественники, отдаленные отъ него на 400 километровъ, которые, благодаря телескопамъ, сокращались до четырехъ, могли осмотрѣть вполнѣ этотъ обширный кратеръ.

— Земные волканы, сказалъ Барбиканъ, — не болѣе какъ кротовыя норы сравнительно съ лунными. При измѣреніи древнихъ кратеровъ Везувія и Этны, найдено что они имѣютъ не болѣе 6.000 метровъ въ ширину. Во Франціи циркъ Банталь имѣетъ 10 километровъ; на Цейлонѣ циркъ этого острова 70 километровъ, а онъ считается обширнѣйшимъ на земномъ шарѣ. Что же значатъ эти діаметры сравнительно съ діаметромъ Клавіуса надъ которымъ мы находимся въ сію минуту.

— А какова его ширина? спросилъ Николъ.

— 227 километровъ, отвѣчалъ Барбиканъ. — Циркъ этотъ, правда, самый значительный на лунѣ; но сколько тамъ другихъ въ 200, въ 150 и во 100 километровъ!

— О, друзья мои! воскликнулъ Мишель: — можете ли вы представить себѣ чѣмъ было это мирное свѣтило ночи, когда эти кратеры, оглашаемые громовыми ударами, изрыгали всѣ разомъ потоки лавы, градъ камней, облака дыма и струи пламени. Какое дивное зрѣлище въ то время, и какая пустота теперь! Эта луна не что иное какъ жалкое вмѣстилище фейерверка, изъ котораго съ великолѣпнымъ блескомъ вылетѣли петарды, ракеты, солнца, оставивъ послѣ себя обожженные куски картона. Кто можетъ указать причину, источникъ, дать объясненія этихъ переворотовъ?

Барбиканъ не слушалъ Мишеля Ардана. Онъ разсматривалъ бока Клавіуса, состоявшіе изъ горъ въ нѣсколько лье шириной. Изъ глубины его громадной впадины выглядывали сотни мелкихъ потухшихъ кратеровъ, надъ которыми господствовалъ пикъ въ 5.000 метровъ.

Вокругъ равнина представляла видъ опустошенія. Нельзя представить ничего мрачнѣе этихъ рельефовъ, печальнѣе этихъ горъ и, если позволено выразиться такимъ образомъ, этихъ обломковъ пиковъ и возвышенностей разбросанныхъ по почвѣ! Луна какъ будто лопнула въ этомъ мѣстѣ.

Ядро все двигалось, а этотъ хаосъ не измѣнялся. Цирки, кратеры, растреснувшіяся горы непрерывно слѣдовали одни за другими. Не видно было ни равнинъ, ни морей; тянулась безконечная Швейцарія или Норвегія. Наконецъ въ центрѣ этой изрытой страны, на высочайшемъ пунктѣ ея, показалась великолѣпнѣйшая изъ горъ луннаго диска, ослѣпительный Тихо, за которымъ потомство сохранитъ навсегда имя знаменитаго датскаго астронома.

Всякій кто наблюдалъ полную луну на безоблачномъ небѣ, конечно, замѣтилъ этотъ блестящій пунктъ южнаго полушарія. Для возвеличенія его Мишель Арданъ употребилъ всѣ метафоры которыя только могло изобрѣсти его воображеніе. Для него этотъ Тихо былъ пламенный очагъ свѣта, центръ сіянія, кратеръ изрыгающій лучи! То была ступица сверкающаго колеса, морская звѣзда, сжимавшая дискъ своими серебряными щупальцами, громадный глазъ метавшій пламя, ореолъ созданный для головы Плутона! То была звѣзда брошенная рукой Творца и разсыпавшаяся о лунный ликъ!

Тихо представляетъ такое средоточіе свѣта что жители земли могутъ видѣть его безъ телескопа, хотя и находятся на разстояніи 100.000 лье отъ него. Вообразите же каково должно было представиться его сіяніе наблюдателямъ находившимся только въ 150 лье отъ него! Сквозь этотъ чистый эѳиръ сверканіе его было до такой степени ослѣпительно что Барбиканъ и его товарищи, для наблюденія надъ нимъ, принуждены были съ помощью газа закоптить стекла своихъ телескоповъ. Потомъ, въ глубокомъ молчаніи которое прерывалось только восклицаніями изумленія, они разсматривали его и любовались имъ. Всѣ ихъ чувства, всѣ впечатлѣнія сосредоточились въ ихъ взглядѣ, подобно тому какъ жизнь, при сильномъ волненіи, вся сосредоточивается въ сердцѣ.

Тихо принадлежитъ къ системѣ блистающихъ горъ, каковы Аристархъ и Коперникъ. Но самая полная, самая опредѣленная изъ нихъ, она свидѣтельствуетъ неотразимо о страшной силѣ волканическихъ дѣйствій участвовавшихъ въ образованіи луны.

Тихо лежитъ подъ 43° южн. шир. и подъ 12° вост. долг. Центръ его занятъ кратеромъ въ 87 километровъ. Онъ представляетъ форму нѣсколько эллиптическую и заключенъ въ оградѣ кольцеобразныхъ возвышенностей, которыя, къ востоку и западу, господствуютъ надъ внѣшнею равниной на высотѣ 5.000 метровъ. Это соединеніе Монъ-Блановъ, расположенныхъ около общаго центра и увѣнчанныхъ лучезарнымъ сіяніемъ.

Никогда даже фотографія не могла воспроизвести этой несравненной горы со всѣми рельефами направляющимися къ ней, со всѣми внутренними изгибами ея кратера. Тихо является во всемъ своемъ великолѣпіи только въ полнолуніе; но тогда тѣней нѣтъ, ракурсы перспективы исчезаютъ, и снимки выходятъ бѣлые. Обстоятельство прискорбное, ибо въ высшей степени интересно было бы воспроизвести съ фотографическою отчетливостію эту необыкновенную страну. Она, не что иное какъ скопленіе впадинъ, кратеровъ, цирковъ, хаотическое смѣшеніе гребней; потомъ на необозримомъ пространствѣ волканическая сѣть набросанная на эту ноздреватую почву. Понятно становится что эти всплески, центральнаго изверженія сохранили свою первобытную форму. Кристаллизованные охлажденіемъ, они увѣковѣчили видъ который представляла нѣкогда луна подъ вліяніемъ плутоническихъ силъ.

Разстояніе отдѣлявшее нашихъ путешественниковъ отъ кольцеоблазныхъ вершинъ Тихо не было такъ значительно чтобъ они не могли замѣтить главныхъ его признаковъ. На самой насыпи, составляющей ограду Тихо, горы по ребрамъ внутреннихъ и внѣшнихъ скатовъ воздвигались однѣ надъ другими подобно исполинскимъ террасамъ. Онѣ казались на 300 или 400 футовъ выше на западѣ чѣмъ на востокѣ. Никакая система земной фортификаціи не могла сравниться съ этими естественными укрѣпленіями. Городъ въ глубинѣ впадины цирка былъ бы рѣшительно неприступенъ.

Онъ былъ бы неприступенъ и чудно раскинулся бы по этой почвѣ, богатой живописными уступами! И въ самомъ дѣлѣ, природа не оставила плоскимъ и пустымъ дна этого кратера. Онъ имѣетъ свою спеціальную орографію, горную систему, дѣлающую его какъ бы особымъ міромъ. Путешественники ясно различали конусы, центральные холмы, замѣчательные изгибы почвы созданные природой для помѣщенія произведеній селенитской архитектуры. Тамъ обозначалось мѣсто для храма, здѣсь помѣщеніе для форума, далѣе виденъ былъ фундаментъ для дворца и наконецъ ровное мѣсто для цитадели. Надъ всѣмъ господствовала центральная гора въ 1.500 футовъ. Обширное пространство, гдѣ бы древній Римъ могъ умѣститься десять разъ!

— Ахъ! воскликнулъ Мишель Арданъ, въ восторгѣ отъ этого зрѣлища: — какой чудный городъ можно бы построить въ этомъ кольцѣ горъ! Городъ спокойный, мирное убѣжище вдали отъ всѣхъ человѣческихъ бѣдствій! Какъ бы жили тамъ, спокойные и одинокіе, всѣ эти мизантропы, всѣ эти ненавистники людей, всѣ тѣ кому опротивѣла соціальная жизнь!

— Всѣ? Да имъ бы тутъ и мѣста не достало! отвѣчалъ простодушно Барбиканъ.

ГЛАВА XVIII.
Важные вопросы.

Между тѣмъ ядро миновало ограду Тихо. Тогда Барбиканъ и его друзья съ напряженнымъ вниманіемъ принялись наблюдать блестящія полосы, такъ чудно распространяющіяся по всѣмъ направленіямъ отъ этой знаменитой горы.

Что такое этотъ сіяющій ореолъ? Какой геологическій феноменъ произвелъ эти пламенные лучи? Вотъ вопросъ который сильно занималъ Барбикана.

Предъ его глазами простирались во всѣ стороны свѣтоносныя борозды съ возвышенными краями и съ вогнутою срединой, однѣ шириной въ 20 километровъ, другія въ 50. Эти полосы въ нѣкоторыхъ мѣстахъ шли на протяженіи 300 льё отъ Тихо и, казалось, покрывали, особенно къ востоку, сѣверо-востоку и сѣверу, половину южнаго полушарія. Одинъ изъ отроговъ Тихо тянулся до цирка Неандра, находящагося на 40мъ меридіанѣ. Другой, округляясь, перерѣзывалъ море Нектара и, пробѣжавъ 400 льё, разбивался о цѣпь Пиренеевъ. Нѣкоторые, къ западу, покрывали свѣтоносною сѣтью моря Облаковъ и Влагъ.

Откуда происходили эти сіяющіе лучи, пробѣгавшіе какъ по равнинамъ, такъ и по горамъ, какъ бы высоки онѣ ни были? Всѣ они шли отъ общаго центра, кратера Тихо. Они выходили изъ него. Гершель приписывалъ ихъ блескъ стариннымъ потокамъ застывшей отъ холода лавы, но мнѣніе его не было принято. Другіе астрономы принимали эти необъяснимыя полосы за горные осадки, за рядъ эрратическихъ глыбъ образовавшихся въ эпоху формаціи Тихо.

— А почему жь бы и не такъ? спросилъ Николь у Барбикана, излагавшаго эти различныя мнѣнія и опровергавшаго ихъ.

— Потому что правильность этихъ линій и сила, необходимая для перенесенія волканическихъ веществъ на такое разстояніе, необъяснимы.

— По-моему, вмѣшался Мишель Арданъ, — объяснить происхожденіе этихъ лучей очень легко.

— Въ самомъ дѣлѣ? спросилъ Барбиканъ.

— Въ самомъ дѣлѣ, отвѣчалъ Мишель. — Стоитъ только сказать что это огромная звѣздообразная трещина, подобная той какую производитъ ударъ пули или камня объ оконное стекло!

— Положимъ! отвѣчалъ Барбиканъ съ улыбкой. — А какая рука имѣла бы такую страшную силу чтобы ринуть камень, который произвелъ бы подобный ударъ?

— Здѣсь не нужно руки, отвѣчалъ Мишель, ни мало не смущаясь, — а что касается до камня, то положимъ что то была комета.

— Ахъ! опять кометы! воскликнулъ Барбиканъ: — ихъ суютъ повсюду! Объясненіе твое недурно, мой дорогой Мишель, но комета твоя здѣсь вовсе не у мѣста. Ударъ, причинившій эту трещину, могъ произойти изъ нѣдръ самой луны. Сильное и быстрое сжатіе лунной коры, подъ вліяніемъ охлажденія, могло быть источникомъ этой колоссальной звѣздообразной трещины.

— Пусть будетъ сжатіе, нѣчто въ родѣ лунной колики, отвѣчалъ Мишель Арданъ.

— Къ тому же, прибавилъ Барбиканъ, — это мнѣніе англійскаго ученаго Насмита, и мнѣ кажется что оно удовлетворительно объясняетъ блескъ этихъ горъ.

— Твой Насмитъ не дуракъ! отвѣчалъ Мишель.

Долго еще путешественники смотрѣли и не могли насмотрѣться на великолѣпное зрѣлище окрестностей Тихо. Ядро ихъ, облитое свѣтомъ двойнаго сіянія солнца и луны, должно было казаться раскаленнымъ шаромъ. Итакъ они разомъ перешли отъ страшнаго холода къ сильнѣйшему жару. Такимъ образомъ природа подготовляла ихъ къ жизни Селенитовъ.

Сдѣлаться Селенитами! Эта мысль снова подняла вопросъ объ обитаемости луны. Могли ли разрѣшить его наши путешественники послѣ всего что они видѣли? Могли ли они вывести заключеніе за или противъ этой обитаемости? Мишель Арданъ пригласилъ друзей своихъ формуловать ихъ мнѣніе и настоятельно потребовалъ отвѣта, допускаютъ ли они чтобы животный міръ и человѣчество имѣли своихъ представителей на лунѣ?

— Я полагаю что мы можемъ дать отвѣтъ тебѣ, сказалъ Барбиканъ; — только, по-моему, вопросъ этотъ нельзя ставить, въ такой формѣ. Я требую чтобъ онъ поставленъ былъ иначе.

— Ставь его какъ хочешь, сказалъ Мишель.

— Слушайте, отвѣчалъ Барбиканъ. — Проблема эта двойная и требуетъ двойнаго рѣшенія. Обитаема ли луна? Была ли она когда обитаема?

— Хорошо, возразилъ Николь. — Посмотримъ сначала, обитаема ли она?

— Правду сказать, я ничего не знаю, отвѣчалъ Мишель.

— А я отвѣчу отрицательно, возразилъ Барбиканъ. — При настоящемъ положеніи луны, съ ея, конечно, весьма ограниченною атмосферною оболочкой, съ ея по большей части высохшими морями, при недостаточномъ количествѣ ея водъ и скудости растительности, съ этими быстрыми переходами отъ жара къ холоду, съ ея днями и ночами, продолжающимися триста пятьдесятъ четыре часа, луна, по моему мнѣнію, необитаема, отнюдь неблагопріятна развитію животнаго царства, и не можетъ удовлетворить потребностямъ бытія, какъ мы ихъ понимаемъ.

— Согласенъ, отвѣчалъ Николь. — Но, можетъ-быть, луна обитаема для существъ иначе организованныхъ чѣмъ мы.

— На этотъ вопросъ, возразилъ Барбиканъ, — отвѣчать труднѣе. Впрочемъ, попробую; но я спрошу Николя, не кажется ли ему движеніе необходимымъ результатомъ бытія на всякой ступени организаціи?

— Безъ всякаго сомнѣнія.

— Итакъ, достойный мой товарищъ, скажу вамъ что мы наблюдали лунные материки на разстояніи не болѣе пятисотъ метровъ, и не замѣтили на поверхности луны никакого движенія. Присутствіе человѣческихъ существъ, каковы бы они не были, заявило бы себя различными перемѣнами въ естественномъ видѣ лунной поверхности, какими-нибудь постройками и даже развалинами. А что же мы видѣли? Повсюду одну геологическую работу природы, и нигдѣ не видѣли работы человѣка. Итакъ, если представители животнаго царства существуютъ на лунѣ, то они скрываются въ неизмѣримыхъ углубленіяхъ, куда взоръ не можетъ проникнуть. Но этого я не могу допустить, такъ какъ они оставили бы послѣ себя слѣды на этихъ равнинахъ, которыя должны быть покрыты атмосфернымъ слоемъ, какъ бы онъ ни былъ незначителенъ. Слѣдовъ же этихъ нигдѣ не видно. Остается только гипотеза о существованіи живыхъ существъ чуждыхъ движенію, которое и есть самая жизнь.

— Это все равно что живыя существа лишенныя жизни, сказалъ Мишель.

— Именно такъ, отвѣчалъ Барбиканъ, — а это для насъ не имѣетъ никакого смысла.

— Теперь мы можемъ формуловать наше мнѣніе? спросилъ Мишель.

— Да, отвѣчалъ Николь.

— Итакъ, продолжалъ Мишель Арданъ, — ученая коммиссія, собравшаяся въ ядрѣ Пушечнаго Клуба, подтвердивъ аргументы свои вновь видѣнными фактами, рѣшаетъ единогласно вопросъ о нынѣшней обитаемости луны: «Нѣтъ, луна необитаема.»

Это рѣшеніе записано было президентомъ Барбиканомъ въ его памятную книжку, гдѣ и находится протоколъ засѣданія его декабря.

— Теперь, сказалъ Николь, — приступимъ ко второму вопросу, неизбѣжному дополненію перваго. Я спрошу почтенную коммиссію: если луна необитаема, то была ли она когда-нибудь обитаема?

— Слово принадлежитъ гражданину Барбикану, сказалъ Мишель Арданъ.

— Друзья мои, отвѣчалъ Барбиканъ, — еще задолго до нашего путешествія я составилъ себѣ мнѣніе о прежней обитаемости нашего спутника. Прибавлю, что наши личныя наблюденія могутъ только подтвердить мое мнѣніе. Я полагаю, я убѣжденъ даже что луна населена была человѣческими существами, одинаково съ нами организованными, что она производила животныхъ, анатомически тождественныхъ съ земными животными, но присовокупляю, что эти человѣческія или животныя породы отжили свое время и исчезли навсегда.

— Значитъ, лунный міръ старше земнаго? спросилъ Мишель.

— Нѣтъ, отвѣчалъ Барбиканъ съ убѣжденіемъ, — но онъ состарился скорѣе, и его устройство и разрушеніе совершились быстрѣе. Организующія силы вещества были относительно гораздо сильнѣе во внутренности луны чѣмъ во внутренности земнаго шара. Настоящее положеніе этого диска, покрытаго трещинами, буграми, изрытаго во всѣхъ направленіяхъ, достаточно доказываетъ это. Луна и земля были вначалѣ не что иное какъ газообразныя массы. Подъ различными вліяніями, эти газы перешли въ жидкое состояніе, а твердая масса образовалась въ послѣдствіи. Но вѣрно то что нашъ сфероидъ находился еще въ газообразномъ или жидкомъ состояніи, когда луна, уже отвердѣвшая путемъ охлажденія, стала обитаемою.

— Вѣрю этому, сказалъ Николь.

— Въ то время, продолжалъ Барбиканъ, — ее окружала атмосфера. Воды, одерживаемыя этою газообразною оболочкой, не могли испариться. Подъ вліяніемъ воздуха, воды, свѣта, солнечной теплоты и теплоты внутренней, растительность стала покрывать материки, готовые къ принятію ея, и, безъ сомнѣнія, жизнь проявилась около этого времени, потому что природа не тратитъ своихъ силъ понапрасну, и міръ, столь чудесно приспособленный къ обитаемости, необходимо долженъ былъ быть населенъ.

— А между тѣмъ, возразилъ Николь, — многія явленія зависящія отъ движенія нашего спутника, должны были препятствовать развитію царствъ растительнаго и животнаго. Напримѣръ дни и ночи продолжающіеся 354 часа.

— На земныхъ полюсахъ, замѣтилъ Мишель, — они длятся шесть мѣсяцевъ.

— Этотъ аргументъ ничего не доказываетъ, такъ какъ полюсы необитаемы.

— Замѣтимъ, друзья мои, продолжалъ Барбиканъ, — что, если при настоящемъ положеніи луны такіе длинные дни и ночи производятъ различіе въ температурѣ невыносимое для организма, то этого не было въ тѣ историческія времена. Атмосфера облекала дискъ текучимъ покровомъ. Пары сгущались тамъ въ видѣ облаковъ. Этотъ естественный экранъ умѣрялъ жаръ солнечныхъ лучей и удерживалъ ночное лучеиспусканіе. Свѣтъ, точно также какъ и теплота, могли распространяться въ воздухѣ. Отсюда то равновѣсіе между этими вліяніями, котораго теперь уже нѣтъ болѣе, такъ какъ атмосфера почти совсѣмъ исчезла. Къ тому же, я васъ очень удивлю….

— Удиви, удиви! сказалъ Мишель Арданъ.

— Я предполагаю что въ ту пору, когда луна была обитаема, ея ночи и дни продолжались не 354 часа.

— Почему же? спросилъ Николъ съ живостью.

— Потому что, по всей вѣроятности, въ то время вращательное движеніе луны вокругъ оси не было равно поступательному, — равенство отдающее въ продолженіи пятнадцати дней каждую точку диска дѣйствію солнечныхъ лучей.

— Согласенъ, отвѣчалъ Николь, — но почему же бы эти два движенія прежде не были равны, тогда какъ они равны теперь?

— Потому что это равенство установилось вслѣдствіе дѣйствія земли. Но кто же сказалъ что притяженіе земли было настолько сильно чтобъ измѣнить движенія луны въ то время, когда земля находилась еще въ жидкомъ состояніи?

— Но изъ чего мы можемъ заключить что луна всегда была спутникомъ земли? спросилъ Николь.

— И изъ чего можемъ мы заключить, воскликнулъ Мишель Арданъ, — что луна не существовала гораздо прежде земли?

Воображеніе увлекало ихъ въ безконечную сферу гипотезъ. Барбиканъ счелъ нужнымъ сдержать ихъ.

— Вы пускаетесь въ умозрѣнія слишкомъ высокія и вызываете проблемы поистинѣ неразрѣшимыя, сказалъ онъ. — Лучше не приниматься за нихъ. Допустимъ только недостаточность первобытнаго притяженія, и тогда увидимъ что, вслѣдствіе неравномѣрности обоихъ движеній, вращательнаго и поступательнаго, ночи могли смѣняться на лунѣ какъ онѣ нынѣ смѣняются на землѣ. Къ тому же и безъ этихъ условій жизнь была возможна.

— Итакъ, спросилъ Мишель Арданъ, — человѣчество исчезло съ луны?

— Да, отвѣчалъ Барбиканъ, — продержавшись, безъ сомнѣнія, цѣлыя тысячи вѣковъ. Потомъ, мало-по-малу, когда атмосфера стала рѣдѣть, дискъ сдѣлался необитаемъ, какимъ сдѣлается и нашъ земной шаръ вслѣдствіе охлажденія.

— Охлажденія?

— Безъ сомнѣнія, отвѣчалъ Барбиканъ. — По мѣрѣ того какъ угасали внутренніе огни, и огненная матерія сосредоточивалась въ нѣдрахъ луны, кора ея охлаждалась. Мало-помалу проявились послѣдствія этого явленія: исчезновеніе организованныхъ существъ и растительности. Вскорѣ атмосфера стала рѣдѣть, вѣроятно вслѣдствіе земнаго притяженія, и тогда исчезъ воздухъ, необходимый для дыханія, исчезла и вода путемъ испаренія. Тогда луна сдѣлалась необитаемою. Это былъ вымершій міръ, какимъ онъ является намъ и теперь.

— И ты говоришь что такая же участь ожидаетъ и землю?

— Весьма вѣроятно.

— Но когда же?

— Когда охлажденіе ея коры сдѣлаетъ ее необитаемою.

— А исчислено ли время когда нашъ несчастный сфероидъ начнетъ охлаждаться?

— Безъ сомнѣнія.

— И тебѣ извѣстно это исчисленіе?

— Вполнѣ извѣстно.

— Такъ говори же, ученый ворчунъ, воскликнулъ Мишель Арданъ, — потому что я сгараю отъ нетерпѣнія!

— Извѣстно, добрый мой Мишель, отвѣчалъ преспокойно Барбиканъ, — какое уменьшеніе температуры испытываетъ земля въ теченіе вѣка. Итакъ, по нѣкоторымъ вычисленіямъ, эта средняя температура дойдетъ до нуля черезъ четыреста тысячъ лѣтъ.

— Четыреста тысячъ лѣтъ! воскликнулъ Мишель. — Ахъ, теперь только я дышу свободно! А то я не на шутку испугался! Слушая тебя, я вообразилъ что намъ остается жить не болѣе пятидесяти тысячъ лѣтъ!

Барбиканъ и Николь не могли удержаться отъ смѣха, глядя на серіозный испугъ ихъ товарища. Потомъ Николь, въ видѣ заключенія, снова поднялъ вопросъ уже разсмотрѣнный ими.

— Была ли луна обитаема? спросилъ онъ.

На это единодушно послѣдовалъ утвердительный отвѣтъ.

Но въ продолженіе этихъ преній, обильныхъ теоріями черезчуръ смѣлыми, хотя онѣ заключали въ себѣ общія идеи добытыя по этому предмету наукой, ядро быстро подвинулось къ лунному экватору, правильно удаляясь, однако, отъ диска. Оно перешло уже за циркъ Виллемса и сороковую параллель на разстояніи 800 километровъ. Потомъ, оставивъ вправѣ Питатусъ на 30°, оно стало двигаться вдоль южной стороны моря Облаковъ, къ сѣверной части коего оно уже приближалось прежде. Различные цирки смутно обрисовались въ ослѣпительной бѣлизнѣ полнолунія: Бульйо, Пурбахъ, почти четвероугольной формы, съ центральнымъ кратеромъ, потомъ Арзахель, внутренняя гора котораго сіяетъ восхитительнымъ блескомъ.

Наконецъ, по мѣрѣ удаленія ядра, очертанія скрылись отъ глазъ путешественниковъ, горы смѣшались въ отдаленіи, и отъ всѣхъ этихъ странныхъ, необыкновенныхъ, диковинныхъ явленій, которыми такъ поразилъ ихъ земной спутникъ, въ душѣ ихъ осталось только одно неизгладимое воспоминаніе.

ГЛАВА XIX.
Борьба съ невозможнымъ.

Довольно долгое время Барбиканъ и его товарищи въ задумчивости и молчаніи устремляли взоры на этотъ міръ, который имъ удалось увидѣть издали, какъ Моисею Обѣтованную землю, и отъ котораго они удалялись на вѣки. Положеніе ядра относительно луны измѣнилось, и теперь дно его было обращено къ землѣ.

Перемѣна эта, тотчасъ же замѣченная Барбиканомъ, изумила его. Если ядро должно было обращаться около луны по эллиптической орбитѣ, то почему же оно не обращено къ ней своею тяжелою частью, какъ луна къ землѣ? Въ этомъ было нѣчто необъяснимое.

Наблюдая ходъ ядра, можно было замѣтить что оно слѣдуетъ, уклоняясь отъ луны, кривою линіей, подобною той которую оно описывало приближаясь къ ней. Итакъ оно описывало эллипсисъ весьма удлиненный, который, вѣроятно, продолжается до пункта равнаго притяженія, тамъ гдѣ нейтрализуется вліяніе земли и ея спутника.

Таково было заключеніе къ которому пришелъ Барбиканъ на основаніи отмѣченныхъ имъ фактовъ, и съ этимъ заключеніемъ согласились его товарищи.

Вслѣдъ за тѣмъ посыпались вопросы.

— А когда доберемся до этого мертваго пункта, что будетъ тогда съ нами? спросилъ Мишель Арданъ.

— Неизвѣстно, отвѣчалъ Барбиканъ.

— Но можно сдѣлать предположеніе, мнѣ кажется?

— Два. Или скорость ядра окажется тогда недостаточною, и оно останется вѣчно неподвижно въ этомъ пунктѣ равнаго притяженія….

— Ужъ лучше другая гипотеза, прервалъ Мишель, — какая бы она ни была!

— Или скорость окажется достаточною, продолжалъ Барбиканъ, — и оно пойдетъ снова эллиптическимъ путемъ чтобы вѣчно обращаться около ночнаго свѣтила.

— Перспектива неутѣшительная, сказалъ Мишель. — Обратиться въ покорныхъ слугъ луны, которую мы привыкли считать нашею служительницей. Такъ вотъ какая будущность ожидаетъ насъ!

Барбиканъ и Николь молчали.

— Что жь вы не отвѣчаете? спросилъ Мишель съ нетерпѣніемъ.

— Да отвѣчать нечего, сказалъ Николь.

— Развѣ нельзя попытаться на что-нибудь?

— Нѣтъ, отвѣчалъ Барбиканъ. — Или ты собираешься вступить въ борьбу съ невозможнымъ?

— А почему жь бы и не такъ? Ужели Французъ и два Американца отступятъ предъ такимъ словомъ?

— Но что же бы ты желалъ сдѣлать?

— Подчинить себѣ движеніе насъ увлекающее!

— Подчинить его себѣ?

— Да, отвѣчалъ Мишель, одушевляясь, — остановить его или измѣнить, наконецъ употребить его для выполненія нашихъ плановъ.

— Но какимъ образомъ?

— Это ужь ваше дѣло! Если артиллеристы не могутъ справиться со своими ядрами, такъ что жь они за артиллеристы? Если ядро будетъ распоряжаться бомбардиромъ, то бомбардира слѣдуетъ на его мѣсто заколотить въ пушку! Отличные ученые, нечего сказать! Вотъ они и не знаютъ что имъ дѣлать, послѣ того какъ завели меня….

— Завели! воскликнули въ одинъ голосъ Барбиканъ и Николъ. — Завели! Что ты хочешь этимъ сказать?

— Оставимъ споры! сказалъ Мишель. — Я не жалуюсь. Прогулка мнѣ нравится. Ядро мнѣ по-сердцу! Но сдѣлаемъ же все человѣчески возможное чтобъ оно упало хоть куда-нибудь, если не на луну.

— Мы сами только этого и желаемъ, мой безцѣнный Мишель, отвѣчалъ Барбиканъ, — да средствъ-то у насъ нѣтъ никакихъ.

— Мы не можемъ измѣнить движеніе ядра?

— Нѣтъ.

— Ни уменьшитъ его скорость?

— Нѣтъ.

— Даже если мы облегчимъ его, какъ облегчаютъ судно слишкомъ нагруженное?

— Что же ты хочешь выбросить? спросилъ Николь. — Вѣдь балласта нѣтъ на нашемъ кораблѣ. Да къ тому же, мнѣ кажется, если облегчить ядро, то оно понесется скорѣе.

— Нѣтъ тише, сказалъ Мишель.

— Нѣтъ, скорѣе, повторилъ Николь.

— Ни тише, ни скорѣе, сказалъ Барбиканъ чтобы согласить спорщиковъ, — потому что мы несемся въ пустотѣ, гдѣ не слѣдуетъ принимать въ соображеніе удѣльнаго вѣса.

— Такъ стало-быть, воскликнулъ Мишель Арданъ рѣшительнымъ тономъ, — намъ остается только одно….

— Что именно? спросилъ Николь.

— Завтракать! съ важностью отвѣчалъ невозмутимый Французъ, рѣшавшій всегда этимъ словомъ самые затруднительные вопросы.

И дѣйствительно, если эта операція не имѣла никакого вліянія на ходъ ядра, то ее можно было безъ вреда и даже съ успѣхомъ употребить съ точки зрѣнія желудка. Рѣшительно, Мишелю всегда приходили въ голову свѣтлыя мысли.

Итакъ они принялись завтракать въ два часа утра, но время тутъ ничего не значило. Мишель приготовилъ обычное пиршество, завершившееся бутылкой добраго вина, которую онъ досталъ изъ своего потаеннаго погреба.

По окончаніи банкета наблюденія возобновились.

Вокругъ ядра держались на неизмѣнномъ разстояніи выброшенные изъ него предметы. Очевидно, ядро во время своего движенія вокругъ луны не прошло никакой атмосферы, ибо удѣльный вѣсъ этихъ различныхъ предметовъ измѣнилъ бы ихъ относительное движеніе.

Со стороны земнаго сфероида не видно было ничего. Землѣ минулъ только одинъ день, такъ какъ наканунѣ въ полночь было новоземліе, и еще два дня должны были пройти прежде чѣмъ ея серпъ, освобожденный отъ солнечныхъ лучей, явится для указанія часа Селенитамъ, такъ какъ, при вращательномъ движеніи земли, каждый изъ ея пунктовъ проходитъ всякіе двадцать четыре часа чрезъ тотъ же лунный меридіанъ.

Со стороны луны зрѣлище было иное: свѣтило ночи сіяло во всемъ своемъ блескѣ, посреди безчисленныхъ созвѣздій, лучи коихъ не могли возмутить ея ясности. На дискѣ раввины уже принимали тотъ темный оттѣнокъ который виденъ на землѣ. Остальная часть оставалась блестящею, и посреди этого блеска, Тихо все-таки выдѣлялся яркій какъ солнце.

Барбиканъ никакъ не могъ вычислить скорость ядра, но разсудокъ говорилъ ему что скорость эта должна была однообразно уменьшаться, согласно съ законами раціональной механики.

И въ самомъ дѣлѣ, если допустить что ядро будетъ описывать орбиту вокругъ луны, то эта орбита необходимо должна быть эллиптическая. Наука свидѣтельствуетъ что такъ должно быть. Никакое тѣло двигающееся около другаго притягивающаго его тѣла не измѣняло этому закону. Всѣ орбиты описываемыя въ пространствѣ суть эллиптическія, — орбиты спутниковъ около планетъ, орбиты планетъ около солнца, орбита солнца около невѣдомой звѣзды, служащей для него центральнымъ пунктомъ. Почему же ядро Пушечнаго Клуба должно было измѣнить этому естественному порядку?

Но въ эллиптическихъ орбитахъ притягивающія тѣла занимаютъ всегда одинъ изъ фокусовъ эллипсиса. Такимъ образомъ есть моментъ когда спутникъ находится въ самомъ близкомъ разстояніи отъ планеты, вокругъ которой онъ обращается, и есть другой моментъ когда онъ находится на самомъ далекомъ отъ нея разстояніи. Когда земля ближе всего къ солнцу, то она находится въ своемъ перигеліи, а въ своемъ афеліи она находится въ пунктѣ наиболѣе отдаленномъ отъ солнца. Чтобъ употребить выраженія подобныя тѣмъ какими обогатится языкъ астрономовъ, если ядро останется въ положеніи луннаго спутника, слѣдуетъ сказать что оно находится въ своемъ «апоселенѣ», когда оно въ самомъ отдаленномъ пунктѣ отъ луны, и что оно въ своемъ «периселенѣ», когда оно въ самомъ близкомъ отъ нея пунктѣ.

Въ этомъ послѣднемъ случаѣ ядро должно достигнуть maximum своей скорости, въ первомъ же случаѣ оно имѣетъ minimum скорости. Въ настоящемъ случаѣ оно очевидно шло къ своему апоселену, и Барбиканъ справедливо полагалъ что скорость его будетъ уменьшаться до этого пункта, чтобы снова усилиться мало-по-малу, по мѣрѣ того какъ оно будетъ приближаться къ лунѣ. Наименьшая скорость обратилась бы въ нуль, еслибъ этотъ пунктъ совпалъ съ пунктомъ равнаго притяженія.

Барбиканъ изучалъ послѣдствія этихъ различныхъ положеній, придумывалъ какъ бы можно воспользоваться ими, какъ вдругъ его вызвалъ изъ задумчивости рѣзкій возгласъ Мишеля Ардана.

— Надо правду сказать, произнесъ тотъ, — что мы порядочные глупцы!

— Не спорю, отвѣчалъ Барбиканъ, — но почему ты насъ величаешь такъ?

— Потому что у насъ въ рукахъ самое простое средство уменьшить скорость удаляющую насъ отъ луны, а мы не употребляемъ его въ дѣло.

— А средство это?

— Воспользоваться силой попятнаго движенія, заключающагося въ нашихъ ракетахъ.

— Право? сказалъ Николь.

— Правда, мы не пользовались еще этою силой, отвѣчалъ Барбиканъ, — но еще воспользуемся ею.

— Когда? спросилъ Мишель.

— Когда придетъ время. Замѣтьте, мои друзья, что въ положеніи, которое занимаетъ ядро, въ положеніи еще косвенномъ относительно луннаго диска, наши ракеты, измѣняя его направленіе, могли бы отдалить его отъ луны, а не приблизить къ ней. А вѣдь вы непремѣнно хотите попасть на луну?

— Непремѣнно, отвѣчалъ Мишель.

— Въ такомъ случаѣ подождите. По необъяснимому вліянію, ядро поворачивается дномъ своимъ къ землѣ. Вѣроятно, въ точкѣ равнаго притяженія его коническая вершина направится прямо къ лунѣ. Въ этотъ моментъ можно надѣяться что скорость его будетъ ничтожна. Тогда настанетъ минута дѣйствовать, и взрывомъ нашихъ ракетъ, можетъ-быть, мы успѣемъ произвести прямое паденіе на поверхность луннаго диска….

— Браво! воскликнулъ Мишель.

— …Чего мы не сдѣлали, чего мы не могли сдѣлать при первомъ нашемъ проходѣ по нейтральному пункту, потому что ядро имѣло еще слишкомъ большую скорость.

— Разсужденіе вѣрное, сказалъ Николь.

— Будемъ ждать съ терпѣніемъ, продолжалъ Барбиканъ. — Расположимъ всѣ вѣроятности въ нашу пользу, и послѣ столь долгаго унынія я начинаю снова вѣрить что мы достигнемъ нашей цѣли.

Это заключеніе вызвало радостные гипъ и ура со стороны Мишеля Ардана. И ни одинъ изъ этихъ смѣлыхъ безумцевъ не припомнилъ при этомъ вопроса который сами же они рѣшили отрицательно: «Нѣтъ, луна необитаема; нѣтъ, луна, вѣроятно, и не можетъ быть обитаема!» И со всѣмъ тѣмъ они готовились испытать все возможное чтобы попасть на луну.

Оставалось рѣшить только одинъ вопросъ: въ какой именно моментъ ядро достигнетъ пункта равномѣрнаго притяженія, гдѣ путешественники готовились употребить свои послѣднія усилія?

Чтобы вычислить этотъ моментъ, Барбикану стоило только справиться со своими путевыми замѣтками. Время употребленное на переходъ разстоянія отдѣляющаго нейтральный пунктъ отъ южнаго полюса должно быть одинаково съ временемъ соотвѣтствующимъ разстоянію отдѣляющему сѣверный полюсъ отъ нейтральнаго пункта. Время употребленное на переходъ было тщательно замѣчено, и вычисленіе не представляло затрудненій.

Барбиканъ нашелъ что означеннаго пункта ядро достигнетъ въ часъ ночи съ 7го на 8е декабря. Но въ настоящую минуту было три часа ночи съ 6го на 7е декабря. Итакъ, если ничто не помѣшаетъ ходу ядра, то оно достигнетъ даннаго пункта черезъ двадцать два часа.

Ракеты первоначально были расположены для ослабленія паденія ядра на луну, а теперь наши смѣльчаки готовились употребить ихъ въ дѣло съ совершенно противоположною цѣлью. Какъ бы то ни было, онѣ были совсѣмъ готовы, и оставалось только ожидать минуты когда нужно будетъ зажечь ихъ.

— Такъ какъ теперь дѣлать намъ нечего, сказалъ Николь, — то я сдѣлаю предложеніе.

— Какое? спросилъ Барбиканъ.

— Я предлагаю спать.

— Вотъ новости! воскликнулъ Мишель Арданъ.

— Вотъ уже сорокъ часовъ какъ мы не смыкала глазъ, сказалъ Николь. — Нѣсколько часовъ сна возстановятъ наши силы.

— Ни за что на свѣтѣ! отвѣчалъ Мишель.

— Дѣлайте какъ знаете, сказалъ Николь, — а я спать хочу!

И растянувшись на диванѣ, Николь тотчасъ же захрапѣлъ.

— Николь человѣкъ умный, сказалъ немного спустя Барбиканъ. — Я послѣдую его примѣру.

Не прошло минуты, и Барбиканъ захрапѣлъ подобно капитану.

«Надо правду сказать, подумалъ Мишель, оставшись одинъ, — у этихъ практическихъ людей бываютъ иногда очень дѣльныя мысли», и вытянувъ свои длинныя ноги, онъ подложилъ себѣ руки подъ голову и послѣдовалъ примѣру своихъ товарищей.

Но сонъ этотъ не могъ быть ни крѣпокъ, ни продолжителенъ. Слишкомъ много тревожныхъ мыслей ходило въ головѣ этихъ трехъ человѣкъ, и въ семь часовъ утра всѣ трое были уже на ногахъ.

Ядро постоянно удалялось отъ луны, все болѣе и болѣе наклоняя къ ней свою коническую сторону. Феноменъ до сихъ поръ необъяснимый, но, по счастію, содѣйствовавшій намѣреніямъ Барбикана.

Еще семнадцать часовъ, и наступитъ время дѣйствовать.

День этотъ показался имъ очень дологъ. Несмотря на всю свою отвагу, путешественники были сильно взволнованы приближеніемъ той минуты которая должна была рѣшить или паденіе ихъ на луну, или вѣчное движеніе по неизмѣнной орбитѣ. Они считали часы, тянувшіеся для нихъ слишкомъ долго: Барбиканъ и Николь, погруженные въ свои размышленія, Мишель, прохаживаясь взадъ и впередъ по своей тѣсной кельѣ, съ жадностью разсматривали эту безстрастную луну.

По временамъ воспоминанія о землѣ быстро проносились въ ихъ головѣ. Они видѣли предъ собой своихъ друзей Пушечнаго Клуба и самаго дорогаго изъ нихъ — I. Т. Мастона. Въ эту минуту досточтимый секретарь долженъ былъ занимать свой постъ на Скалистыхъ Горахъ. Если онъ видѣлъ ядро въ стекло своего гигантскаго телескопа, то что думалъ онъ о немъ? Прослѣдивъ его исчезновеніе за сѣвернымъ полюсомъ луны, онъ, конечно, замѣтилъ теперь и появленіе его у южнаго полюса. Стало-быть, оно стало спутникомъ спутника! Пустилъ ли въ свѣтъ I. Т. Мастонъ такое неожиданное извѣстіе? Ужели здѣсь и развязка этого великаго предпріятія?

День, однако, прошелъ безъ всякихъ приключеній. Земная ночь наступила. Приближалось 8е декабря. Еще часъ, и пунктъ равномѣрнаго притяженія будетъ достигнутъ. Какую скорость имѣло ядро? Исчислить ее было невозможно. Но никакая ошибка не могла вкрасться въ исчисленія Барбикана. Въ часъ утра скорость эта должна была равняться нулю.

Къ тому же и другой феноменъ долженъ былъ обозначить остановку ядра на нейтральной линіи. Въ этомъ пунктѣ оба притяженія, земное и лунное, прекратятся. Предметы «не будутъ болѣе имѣть вѣса». Этотъ странный фактъ, такъ сильно поразившій Барбикана и его товарищей когда они летѣли къ лунѣ, долженъ былъ повториться при ихъ возвращеніи въ той же самой формѣ. Въ эту именно минуту и нужно было дѣйствовать.

Коническая верхушка ядра уже ощутительно наклонилась къ лунному диску. Ядро становилось въ такое положеніе что можно было употребить въ пользу все понятное движеніе которое долженъ былъ произвести толчокъ ракетныхъ снарядовъ. Итакъ всѣ вѣроятности оказывались въ пользу путешественниковъ. Если скорость ядра сдѣлается абсолютно ничтожною на этомъ мертвомъ пунктѣ, то нѣкотораго движенія по направленію къ лунѣ будетъ достаточно чтобы повести его къ паденію.

— Часъ безъ пяти минутъ, сказалъ Николь.

— Все готово, отвѣчалъ Мишель Арданъ, направляя изготовленный фитиль къ газовому пламени.

— Подожди, сказалъ Барбйканъ, держа хронометръ въ рукахъ.

Въ эту минуту тяжесть не имѣла уже никакого вліянія. Исчезновеніе ея путешественники ощущали на самихъ себѣ. Они были близко къ нейтральному пункту, если даже не находились на немъ….

— Часъ, произнесъ Барбйканъ.

Мишель Арданъ приложилъ зажженный фитиль къ снаряду, мгновенно сообщившему пламя всѣмъ ракетамъ. Никакого выстрѣла не слышно было извнѣ за недостаткомъ воздуха, но сквозь окна Барбиканъ замѣтилъ длинный снопъ огня, вскорѣ потомъ потухшій.

Ядро подверглось нѣкоторому сотрясенію, которое было очень ощутительно внутри.

Друзья смотрѣли, слушали, не говоря ни слова, съ трудомъ переводя дыханіе. Можно было слышать біеніе ихъ сердца посреди этого могильнаго безмолвія.

— Падаемъ мы что ли? спросилъ наконецъ Мишель Арданъ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ Николь, — потому что дно ядра не обращается къ лунному диску.

Въ эту минуту Барбиканъ, отвернувшись отъ окна, обратился къ своимъ товарищамъ. Онъ былъ блѣденъ какъ смерть, лобъ у него сморщился, губы сжались.

— Что? воскликнулъ Мишель Арданъ: — падаемъ на луну?

— На землю! отвѣчалъ Барбиканъ.

— Чортъ возьми! произнесъ Мишель Арданъ, и тотчасъ же философски присовокупилъ: — Ну, такъ что жь? Забираясь въ это ядро, мы отнюдь не сомнѣвались что выбраться изъ него будетъ не легко!

И дѣйствительно, это страшное паденіе начиналось. Скорость, которую сохранило еще ядро, увлекла его за мертвый пунктъ. Остановить его не въ состояніи былъ взрывъ ракетъ. Скорость эта, увлекшая его при полетѣ за нейтральную линію, увлекла его и при возвращеніи. Физика требовала чтобъ оно на своей эллиптической орбитѣ прошло снова по всѣмъ тѣмъ пунктамъ по которымъ уже проходило.

То было паденіе ужасное, съ высоты 78.000 льё, паденіе которое не могло уменьшить никакое средство. По законамъ баллистики, ядро должно было удариться о землю со скоростью равною той которую оно имѣло при выходѣ изъ Колумбіады, то-есть со скоростью 16.000 метровъ въ послѣднюю секунду.

Сравнительную цифру скорости можетъ представить слѣдующее исчисленіе: предметъ брошенный съ башенъ церкви Парижской Богоматери, высота коихъ простирается до 200 футовъ, коснется земли со скоростью 120 льё въ часъ. Здѣсь ядро должно было удариться о землю со скоростью 57.600 льё въ часъ.

— Мы погибли! холодно сказалъ Николь.

— И если мы умремъ, отвѣчалъ Барбиканъ съ какимъ-то религіознымъ одушевленіемъ, — результатъ нашего путешествія расширится великолѣпно! Самъ Богъ повѣдаетъ намъ свою тайну! Въ той жизни душа, чтобы познавать, не будетъ нуждаться ни въ машинахъ, ни въ снарядахъ. Она сольется съ божественною премудростью!

— И то сказать, отвѣчалъ Мишель Арданъ, — тотъ свѣтъ въ полномъ составѣ легко можетъ утѣшить насъ за эту ничтожную планету которая называется луной!

Барбиканъ сложилъ руки на груди и, съ видомъ благоговѣйнаго самоотверженія, произнесъ:

— Да будетъ воля Божія!

ГЛАВА XX.
Промѣры Соскеганны.

— Ну, что же, лейтенантъ, какъ идетъ дѣло?

— Я полагаю, сэръ, что оно уже приходитъ къ концу, отвѣчалъ лейтенантъ Бронсфильдъ. — Но кто бы ожидалъ найти такую глубину такъ близко отъ земли, всего въ сотнѣ льё отъ американскаго берега?

— Въ самомъ дѣлѣ, Бронсфильдъ, здѣсь значительная впадина, сказалъ капитанъ Бломсберри. — Въ этомъ мѣстѣ должна быть подводная долина, прорытая Гумбольдтовымъ потокомъ, идущимъ вдоль береговъ Америки до Магелланова пролива.

— Эти значительныя глубины, снова заговорилъ лейтенантъ, — не слишкомъ благопріятны для проведенія телеграфныхъ канатовъ. Гораздо лучше ихъ ровная плоскость, подобная той по которой проведенъ американскій канатъ между Валенсіей и Нью-Фаундлендомъ.

— Я съ этимъ согласенъ, Бронсфильдъ. Съ вашего позволенія, лейтенантъ, при чемъ мы теперь?

— Въ эту минуту у васъ высучено веревки 21.500 футовъ, отвѣчалъ Бронсфильдъ, — и ядро, которое тянетъ за собою лотъ, не коснулось еще дна, а то лотъ самъ собой поднялся бы вверхъ.

— Этотъ снарядъ Брука очень остроумно придуманъ, сказалъ капитанъ Бломсберри. — Онъ даетъ возможность производить чрезвычайно точныя измѣренія глубины.

— Дотронулся! воскликнулъ въ эту минуту одинъ изъ рулевыхъ, наблюдавшій за этою операціей.

Капитанъ съ лейтенантомъ отправились на бакъ.

— Какова глубина? спросилъ капитанъ.

— 21.762 фута, отвѣчалъ лейтенантъ, записывая это число въ свою книжку.

— Хорошо, Бронсфилъдъ, сказалъ капитанъ, — я отмѣчу этотъ результатъ на своей картѣ. Теперь вытяните лотъ на бортъ. Здѣсь работы на нѣсколько часовъ. Въ это время инженеръ велитъ развести пары, и мы будемъ готовы къ отъѣзду какъ только вы кончите. Теперь десять часовъ вечера и, съ вашего позволенія, лейтенантъ, я лягу спать.

— Ложитесь, сэръ, ложитесь, предупредительно отвѣчалъ лейтенантъ Бронсфильдъ.

Капитанъ Соскеганны, отличный малый и покорный слуга своихъ офицеровъ, возвратился въ свою каюту, выпилъ грогу, за который выразилъ полное удовольствіе буфетчику, легъ, похваливъ служителя за его умѣнье стлать постель, и заснулъ крѣпкимъ сномъ.

Было десять часовъ вечера. Одиннадцатый день декабря мѣсяца оканчивался великолѣпною ночью.

Соскеганна, корветъ въ 500 силъ національнаго флота Соединенныхъ Штатовъ, занимался измѣреніемъ глубины Тихаго океана, въ сотнѣ льё отъ американскаго берега, на параллели продолговатаго полуострова, который выступаетъ на берегу Новой Мексики. Вѣтеръ мало-по-малу стихъ. Ни малѣйшее движеніе не колебало воздуха. Флагъ корвета неподвижно висѣлъ на мачтѣ.

Капитанъ Джонатанъ Бломсберри, двоюродный братъ полковника Бломсберри, одного изъ дѣятельныхъ членовъ Пушечнаго Клуба, женатаго на нѣкоей Горшбидденъ, теткѣ капитана и дочери почтеннаго негоціанта изъ Кентукки, не могъ бы пожелать лучшей погоды для счастливаго окончанія своихъ щекотливыхъ операцій по измѣренію. Корветъ его нисколько даже не потерпѣлъ отъ этой страшной бури, которая, разметавъ облака сгустившіяся на Скалистыхъ Горахъ, дала возможность наблюдать ходъ знаменитаго ядра. Все шло по его желанію, и онъ не забывалъ благодарить небо съ усердіемъ пресвитеріанина.

Рядъ измѣреній, произведенныхъ Соскеганной, имѣлъ цѣлью изслѣдовать глубины наиболѣе благопріятныя для устройства подводнаго каната, который долженъ былъ соединить острова Гаваи съ американскимъ берегомъ.

То былъ обширный проектъ, иниціатива коего принадлежала значительной компаніи. Директоръ ея, смышленый Киръ Фильдъ, предполагалъ даже покрыть всѣ острова Океаніи обширною электрическою сѣтью: предпріятіе великое и достойное американскаго генія.

Корвету Соскеганна поручены были первыя операціи этого изслѣдованія. Въ эту ночь, съ 11го на 12е декабря, онъ находился на 27° 7' сѣверной широты и на 41° 37' долготы къ западу отъ Вашингтонскаго меридіана.^[3]

Луна, въ послѣдней своей четверти, начинала показываться надъ горизонтомъ.

По удаленіи капитана Бломсберри, лейтенантъ Бронсфильдъ и нѣсколько офицеровъ собрались на ютѣ. При появленіи луны, мысли ихъ обратились къ этому свѣтилу, на которое обращены были въ то время взоры цѣлаго полушарія. Лучшія морскія трубы не могли показать ядра странствовавшаго вокругъ луны, а между тѣмъ всѣ онѣ были направлены къ ея сіяющему диску, на который милліоны глазъ обращены были въ ту минуту.

— Они отправились назадъ тому десять дней, сказалъ тогда лейтенантъ Бронсфильдъ. — Что же сталось съ ними?

— Они пріѣхали на мѣсто, лейтенантъ, воскликнулъ молодой мичманъ, — и дѣлаютъ то что дѣлаетъ каждый путешественникъ пріѣхавшій въ новую страну: они прогуливаются!

— Я въ этомъ увѣренъ, потому что вы мнѣ это говорите, мой юный другъ, отвѣчалъ лейтенантъ Бронсфильдъ, улыбаясь.

— А между тѣмъ, заговорилъ другой офицеръ, — нельзя сомнѣваться въ ихъ прибытіи. Ядро должно было достигнуть луны въ моментъ ея полнолунія, 5го въ полночь. Теперь у насъ уже 11е декабря, что составляетъ шесть дней. Въ шестеро сутокъ можно устроиться очень комфортабельно. Мнѣ кажется что я вижу ихъ, нашихъ бравыхъ соотечественниковъ, остановившихся въ глубинѣ долины, на берегу луннаго ручья, подлѣ ядра на половину врѣзавшагося въ почву вслѣдствіе паденія между волканическими обломками; вижу какъ капитанъ Николь начинаетъ свои вычисленія, президентъ Барбиканъ переписываетъ набѣло свои путевыя замѣтки, а Мишель Арданъ наполняетъ лунныя пустыни благоуханіемъ своихъ сигаръ….

— Да, это должно быть такъ, это совершенно такъ! воскликнулъ юный мичманъ, увлеченный идеальнымъ описаніемъ своего начальника.

— Вѣрю этому, отвѣчалъ лейтенантъ Бронсфильдъ, ни мало не увлекавшійся. — Къ несчастію, прямыя извѣстія съ луны никогда не могутъ доходить до насъ.

— Извините, лейтенантъ, сказалъ мичманъ, — но развѣ президентъ Барбиканъ не умѣетъ писать?

Отвѣтъ этотъ встрѣченъ былъ общимъ смѣхомъ.

— То-есть не письма, продолжалъ съ живостью молодой человѣкъ. — Почтовая администрація тутъ не причемъ.

— Такъ не администрація ли телеграфныхъ линій? спросилъ иронически одинъ изъ офицеровъ.

— Нѣтъ, и не она, отвѣчалъ мичманъ не смущаясь. — Но очень легко устроить графическое сообщеніе съ землей.

— А какимъ образомъ?

— Посредствомъ Лонгспикскаго телескопа. Вы знаете что онъ приближаетъ луну на разстояніе только двухъ льё отъ Скалистыхъ Горъ и даетъ возможность видѣть на поверхности ея предметы имѣющіе девять футовъ въ діаметрѣ. Итакъ, пусть же наши предпріимчивые друзья устроятъ гигантскую азбуку; пусть они напишутъ слова длиной во сто туазовъ, а фразы длиной въ одно льё, и такимъ образомъ они будутъ посылать намъ извѣстія о себѣ.

Всѣ громогласно одобрили молодаго мичмана, у котораго не было недостатка въ воображеніи. Даже лейтенантъ Бронсфильдъ согласился что эта мысль удобовыполнимая. Онъ прибавилъ что, посылая лучи сгруппированные въ пучки помощію параболическихъ стеколъ, можно также устроить прочныя сношенія. Въ самомъ дѣлъ, лучи эти также были бы видны на поверхности Венеры или Марса какъ Нептунъ виденъ съ земли. Въ заключеніе онъ сказалъ что блестящія точки, уже замѣченныя на планетахъ наиболѣе близкихъ, могли быть сигналами которые подавались на землю. Но при этомъ онъ далъ замѣтить что, если этимъ средствомъ и можно получать извѣстія изъ луннаго міра, то невозможно посылать ихъ съ земли, развѣ только Селениты имѣютъ въ своемъ распоряженіи орудія годныя для далекихъ наблюденій.

— Очевидно такъ, отвѣчалъ одинъ изъ офицеровъ, — но что сталось съ путешественниками, что они сдѣлали, что они видѣли, — вотъ что главнымъ образомъ должно интересовать насъ. Къ тому же, если опытъ удался, въ чемъ я не сомнѣваюсь, то его возобновятъ. Колумбіада все еще стоитъ въ почвѣ Флориды. Здѣсь дѣло только въ ядрѣ и порохѣ, и всякій разъ какъ луна будетъ проходить чрезъ зенитъ, къ ней можно будетъ отправлять грузъ посѣтителей.

— Вѣроятно, отвѣчалъ лейтенантъ Бронсфильдъ, — I. Т. Мастонъ присоединится на дняхъ къ своимъ друзьямъ.

— Если онъ захочетъ захватить меня, воскликнулъ мичманъ, — то я готовъ ему сопутствовать.

— О, въ охотникахъ недостатка не будетъ, отвѣчалъ Бронсфильдъ, — и еслибы только ихъ пустили, то половина земныхъ обитателей переселилась бы на луну.

Этотъ разговоръ между офицерами Соскеганны продолжался почти до часу утра. Невозможно вообразить себѣ какія поразительныя системы, какія все ниспровергающія теоріи строились этими отважными умами. Послѣ попытки Барбикана, ничто уже не казалось невозможнымъ для Американцевъ! Они строили планы объ отправленіи не коммиссіи ученыхъ, а цѣлой колоніи къ селенитскимъ берегамъ, и цѣлой арміи, съ пѣхотой, артиллеріей и кавалеріей, для завоеванія луннаго міра.

Въ часъ утра, поднятіе лота еще не было окончено. 10.000 футовъ его оставалось неубраннымъ, что требовало работы еще на нѣсколько часовъ. Сообразно съ приказаніями капитана, огонь подъ паровикомъ былъ разведенъ, и давленіе уже возрастало. Соскеганна могла бы отправиться сію же минуту.

Въ это мгновеніе было семнадцать минутъ втораго; лейтенантъ Бронсфильдъ собирался уже уйти съ вахты къ себѣ въ каюту, какъ вдругъ вниманіе его привлечено было отдаленнымъ и совершенно неожиданнымъ свистомъ.

Онъ и его товарищи думали сначала что свистъ этотъ происходитъ отъ вылетавшаго пара, но, поднявъ голову, они удостовѣрились что онъ раздавался въ самыхъ отдаленныхъ слояхъ воздуха.

Они не успѣли еще переговорить другъ съ другомъ, какъ свистъ этотъ усилился до страшныхъ размѣровъ, и внезапно предъ глазами ихъ появился огромный болидъ, раскаленный отъ быстроты движенія и отъ тренія своего объ атмосферные слои.

Эта огненная масса все росла предъ ихъ глазами, съ громовымъ трескомъ ударилась о бугшпритъ корвета, который сломала у самаго форштевеня и съ оглушительнымъ ревомъ и шипѣніемъ погрузилась въ волны.

Нѣсколько футовъ поближе, и Соскеганна опрокинулась бы со всѣмъ своимъ экипажемъ и грузомъ.

Въ эту минуту капитанъ Бломсберри высунулся полуодѣтый и, бросившись на бакъ, куда поспѣшили уже всѣ офицеры, спросилъ:

— Съ вашего позволенія, господа, что случилось?

И мичманъ, какъ бы передавая мнѣніе всѣхъ присутствовавшихъ, воскликнулъ:

— Капитанъ! Они, они сами возвращаются!

ГЛАВА XXI.
I. Т. Мастонъ появляется снова на сцену.

Волненіе на Соскеганнѣ было неописанное. Офицеры и матросы забыли объ ужасной опасности которой они подвергались, забыли что падавшее ядро могло раздавить и потопить ихъ. Они думали только о катастрофѣ которою оканчивалось небывалое путешествіе. Итакъ, самое отважное изъ предпріятій древняго и новаго времени повлекло за собой гибель смѣльчаковъ рѣшившихся испытать его.

«Это они возвращаются», сказалъ молодой мичманъ, и всѣ его поняли. Никто не усомнился что этотъ болидъ есть ядро Пушечнаго Клуба. Что же касается до путешественниковъ закупоренныхъ въ немъ, то мнѣнія объ ихъ участи были различны.

— Они умерли! говорилъ одинъ.

— Они живы, возражалъ другой. — Водяной слой глубокъ, и онъ ослабилъ ударъ ихъ паденія.

— Но у нихъ не было воздуха, замѣчалъ третій, — и они должны были задохнуться.

— Они сгорѣли, произнесъ кто-то. — Ядро ихъ было не что иное какъ раскаленная масса, когда проходило черезъ атмосферу.

— Все равно! рѣшили всѣ въ одинъ голосъ. — живы ли они, или мертвы, достать ихъ оттуда необходимо!

Между тѣмъ капитанъ Бломсберри собралъ своихъ офицеровъ и, «съ ихъ позволенія», держалъ совѣтъ. Дѣло шло о томъ чтобы немедленно на что-нибудь рѣшиться. Прежде всего нужно было извлечь ядро, — операція трудная, но все-таки возможная. Но на корветѣ не было необходимыхъ снарядовъ, которые должны были соединять въ себѣ силу и точность. Итакъ рѣшено было идти въ сосѣдній портъ и дать знать Пушечному Клубу о паденіи ядра.

Рѣшеніе это было принято единогласно. Предстояло избрать наиболѣе удобный для того портъ. Сосѣдній берегъ не имѣлъ такой пристани на 27° широты. Далѣе, нѣсколько выше полуострова Монтере, находился значительный городъ того же имени. Но, расположенный на границѣ настоящей пустыни, онъ не соединялся со внутреннею страной никакою телеграфическою сѣтью, а только электричество могло съ надлежащею скоростью распространить это важное извѣстіе.

Нѣсколько выше лежитъ заливъ Санъ-Франциско. Чрезъ посредство столицы золотоноснаго края сообщенія съ центромъ Союза были бы удобны. Менѣе чѣмъ въ два дня Соскеганна могла на всѣхъ парахъ достигнуть порта Санъ-Франциско, но отправляться ей слѣдовало безъ замедленія.

Пары были разведены. Можно было двинуться въ путь немедленно. Двѣ тысячи брасовъ каната оставалось еще въ водѣ. Капитанъ не хотѣлъ терять драгоцѣннаго времени на его поднятіе и укладываніе, и рѣшился его перерѣзать.

— Конецъ мы прикрѣпимъ къ бую, сказалъ онъ, — и буй этотъ въ точности укажетъ намъ мѣсто куда упало ядро.

— Къ тому же, замѣтилъ лейтенантъ Бровсфильдъ, — положеніе наше опредѣлено: 27° 7' сѣв. шир. и 41° 37° зап. долг.

— Такъ, такъ, мистеръ Бронсфильдъ, отвѣчалъ капитанъ, — а теперь, съ вашего позволенія, прикажите перерубить канатъ!

Сильный буй, подкрѣпленный еще большими шестами, былъ пущенъ на поверхность океана. Конецъ каната былъ прочно прикрѣпленъ къ нему и, колеблемый только волненіемъ. не могъ слишкомъ далеко уклониться отъ мѣста.

Въ эту минуту инженеръ извѣстилъ капитана что давленія достаточно, и что можно выступить въ путь. Капитанъ велѣлъ благодарить его за добрую вѣсть. Затѣмъ онъ направилъ судно къ сѣверо-востоку. Корветъ полетѣлъ на всѣхъ парахъ къ заливу Санъ-Франциско. Было три часа утра.

Пройти 220 льё было не трудно для такого ходока какъ Соскеганна. Въ 36 часовъ она прошла это разстояніе, и 14го декабря, въ 27 минутъ втораго пополудни достигла залива Санъ-Франциско.

Появленіе этого судна, принадлежащаго къ національному флоту и несшагося на всѣхъ парахъ съ обломаннымъ бугшпритомъ и подпертою бизань-мачтой, возбудило общее любопытство. Густая толпа народа собралась на набережныхъ, въ ожиданіи высадки.

Вошедши въ гавань, капитанъ Бломсберри и лейтенантъ Бронсфильдъ спустились въ восьми-весельную шлюпку, которая быстро доставила ихъ на берегъ.

Они выскочили на набережную.

— Телеграфъ? спросили они, не отвѣчая на тысячи сыпавшихся на нихъ вопросовъ.

Портовой офицеръ отвелъ ихъ въ телеграфное бюро, посреди безчисленнаго стеченія любопытныхъ.

Бломсберри и Бронсфильдъ вошли въ бюро, между тѣмъ какъ толпа ломилась въ двери.

Нѣсколько минутъ спустя отправлены были телеграммы въ четырехъ направленіяхъ: 1) секретарю флота въ Вашингтонѣ; 2) вице-президенту Пушечнаго Клуба въ Бальтиморѣ; 3) досточтимому I. Т. Мастону въ Лонгспикъ на Скалистыхъ горахъ; 4) помощнику директора Кембриджской обсерваторіи въ Массачусетсѣ.

Изложены онѣ были въ слѣдующихъ выраженіяхъ:

«Подъ 27° 7' сѣв. шир. и 41° 37' западной долготы, сего 12го декабря, въ 27 минутъ втораго утромъ, ядро Колумбіады упало въ Тихій океанъ. Присылайте инструкціи. Бломсберри, командиръ Соскеганны.»

Пять минутъ спустя, извѣстіе это распространилось по всему Санъ-Франциско. До шести часовъ вечера всѣмъ штатамъ Союза стала извѣстна великая катастрофа. Послѣ полуночи вся Европа узнала о результатѣ великой американской попытки.

Не беремся изображать впечатлѣніе произведенное во всемъ мірѣ такою неожиданною развязкоій.

По полученіи телеграммы, секретарь флота тотчасъ же предписалъ по телеграфу Соскеганеѣ ожидать въ заливѣ Санъ-Франциско, не гася огня. Каждую минуту дня и ночи она должна быть готова къ выходу въ море.

Кембриджская обсерваторія собралась въ чрезвычайное засѣданіе и, съ тѣмъ спокойствіемъ которое отличаетъ собраніе ученыхъ, хладнокровно обсудила вопросъ съ научной точки зрѣнія.

Въ Пушечномъ Клубѣ поднялась страшная тревога. Всѣ артиллеристы были въ сборѣ. Именно въ то время вице-президентъ, досточтимый Вилькомъ, читалъ ту преждевременную телеграмму, въ которой I. Т. Маетонъ и Бельфастъ извѣщали что ядро было усмотрѣно въ гигантскій телескопъ Лонгспика. Въ сообщеніи этомъ было сказано сверхъ того что ядро, задержанное луннымъ притяженіемъ, заняло роль второстепеннаго спутника къ солнечной системѣ.

Истина относительно этого пункта уже извѣстна.

По полученіи телеграммы Бломсберри, столь формально противорѣчившей сообщенію I. Т. Мастона, въ нѣдрахъ Пушечнаго, клуба образовались двѣ партіи. Съ одной стороны партія людей допускавшихъ паденіе ядра и вслѣдствіе этого возвращеніе путешественниковъ; съ другой, партія тѣхъ которые довѣряли лонгспикскимъ наблюденіямъ и считали ошибочнымъ донесеніе командира Соскеганны. По мнѣнію послѣднихъ, мнимое ядро былъ болидъ, не иное что какъ болидъ, блуждающее тѣло, раздробившее бугшпритъ корвета при своемъ паденіи. Возражать на ихъ аргументацію было довольно трудно, потому что скорость, которую имѣлъ этотъ болидъ, представляла неодолимыя препятствія для его наблюденія. Командиръ Соскеганны и его офицеры, конечно, могли обмануться весьма добросовѣстно. Въ пользу ихъ говорилъ однако одинъ аргументъ: если допустить что ядро упало на землю, то встрѣча его съ земнымъ сфероидомъ должна была произойти именно подъ этимъ 27мъ градусомъ сѣверной широты и, принимая въ разчетъ протекшее время и вращательное движеніе земли, между 41мъ и 42мъ градусами западной долготы.

Какъ бы то ни было, въ Пушечномъ Клубѣ было рѣшено единогласно что Бломсберри-братъ, Бильзби и маіоръ Эльфистонъ немедленно отправятся въ Санъ-Франциско и предпримутъ всѣ средства для извлеченія ядра изъ нѣдръ океана.

Эти преданные люди отправились въ ту же минуту, и желѣзная дорога, пересѣкающая центральную Америку, доставила ихъ въ Сенъ-Луи, гдѣ ожидалъ ихъ быстрый дилижансъ.

Почти въ ту же минуту когда секретарь флота, вице-президентъ Пушечнаго Клуба и помощникъ директора обсерваторіи получили телеграмму изъ Санъ-Франциско, досточтимый I. T. Мастонъ испытывалъ самое потрясающее впечатлѣніе, какого онъ не испытывалъ даже и при разрывѣ его знаменитой пушки, и которое едва не убило его.

Надо припомнить что секретарь Пушечнаго Клуба отправился черезъ нѣсколько минутъ послѣ ядра, и почти съ такою же скоростью, къ своему посту въ Лонгспикъ, на Скалистыхъ горахъ. Ученый I. Бельфастъ, директоръ Кембриджской обсерваторіи, сопровождалъ его. По прибытіи на мѣсто, два друга тотчасъ же принялись за дѣло и не оставляли своего громаднаго телескопа.

Этотъ колоссальный инструментъ былъ того устройства какого требуютъ рефлекторы, называемые у Англичанъ front view. Благодаря этому устройству, лучи испытывали только одно отраженіе, и поэтому изображеніе было яснѣе. Вслѣдствіе этого, во время своихъ наблюденій, I. Т. Мастонъ и Бельфастъ находились на верхней части инструмента, а не на нижней его части. Они всходили на него по витой лѣстницѣ, чудной по своей легкости, и подъ ними открывался этотъ металлическій колодезь, оканчивавшійся металлическимъ зеркаломъ на глубинѣ 280 футовъ.

На узкой платформѣ, расположенной надъ телескопомъ, проводили свою жизнь наши ученые, проклиная дневной свѣтъ, не дозволявшій имъ видѣть луну, и облака, упорно закрывавшія ее по ночамъ.

Какова же была ихъ радость, когда, послѣ нѣсколькихъ дней ожиданія, они увидѣли, въ ночь на 5е декабря, колесницу, уносившую ихъ друзей въ пространство! За этою радостью послѣдовало глубокое разочарованіе, когда они, довѣрясь неполнымъ наблюденіямъ, отправили по всему міру свою первую телеграмму, то невѣрное заявленіе, которое представляло ядро спутникомъ луны вращающимся по неизмѣнной орбитѣ.

Съ той минуты ядро уже не появлялось предъ ихъ глазами. Исчезновеніе его объяснялось легко тѣмъ что оно скрылось за невидимымъ дискомъ луны. Но потомъ оно должно было снова появиться на видимомъ дискѣ, и можно себѣ представить нетерпѣніе неукротимаго I. Т. Мастона и его товарища! Каждую минуту ночи они воображали что увидятъ снова ядро, но оно не появлялось предъ ними. По этому поводу между ними происходили безпрерывныя пренія, запальчивые споры: Бельфаетъ утверждалъ что ядро уже невидимо, 1. Т. Мастонъ настаивалъ что оно «колетъ ему глаза».

— Это ядро! повторилъ I. Т. Мастонъ.

— Нѣтъ! возражалъ Бельфаетъ. — Это лавина, отдѣляющаяся отъ лунной горы.

— Ну, мы увидимъ его завтра.

— Нѣтъ, мы его больше не увидимъ. Оно увлечено въ пространство.

— Да!

— Нѣтъ!

И въ эти минуты, когда возраженія сыпались градомъ, хорошо извѣстная раздражительность секретаря Пушечнаго Клуба грозила постоянною опасностью досточтимому Бельфасту.

Эта жизнь вдвоемъ скоро бы сдѣлалась для нихъ невозможною, но непредвидѣнное обстоятельство положило конецъ ихъ нескончаемымъ пререканіямъ.

Въ ночь съ 14го на 15е декабря два непримиримые друга были заняты наблюденіемъ луннаго диска. I. Т. Мастонъ бранилъ, по своему обыкновенію, ученаго Бельфаста, стоявшаго съ нимъ рядомъ. Секретарь Пушечнаго Клуба утверждалъ въ тысячный разъ что онъ видитъ ядро, говорилъ что даже замѣтилъ лицо Мишеля Ардана у одного изъ оконъ. Онъ подтверждалъ свою аргументацію множествомъ жестовъ, которые были крайне опасны, когда онъ размахивалъ желѣзнымъ крючкомъ замѣнявшимъ ему правую руку.

Въ эту минуту слуга Бельфаста появился на платформѣ — тогда было десять часовъ вечера — и подалъ ему депешу. То была телеграмма отъ командира Соскеганны.

Бельфастъ сорвалъ пакетъ и громко вскрикнулъ.

— Что тамъ? спросилъ I. Т. Мастонъ.

— Ядро!

— Ну что же?

— Оно упало на землю!

Отвѣтомъ на это былъ новый крикъ, на этотъ разъ болѣе похожій на ревъ.

Бельфастъ обратился къ I. Т. Мастону. Несчастный, неосторожно наклонившійся надъ металлическою трубой, исчезъ въ громадномъ телескопѣ. Паденіе въ 280 футовъ! Бельфастъ внѣ себя бросился къ отверстію рефлектора.

Онъ вздохнулъ свободнѣе. I. Т. Мастонъ, зацѣпившійся своимъ крючкомъ, держался за одну изъ внутреннихъ подпоръ телескопа. Онъ испускалъ страшные вопли.

Бельфастъ позвалъ своихъ помощниковъ. Они вмѣстѣ устроили родъ подмостокъ и втащили помощію ихъ, хотя и не безъ труда, неосторожнаго секретаря Пушечнаго Клуба.

I. Т. Мастонъ, невредимый, появился на верхнемъ концѣ телескопа.

— Эхъ! сказалъ онъ: — ну, еслибъ я разбилъ зеркало?…

— Вы заплатили бы за него, строго отвѣчалъ Бельфастъ.

— А проклятое-то ядро упало? спросилъ I. Т. Мастонъ.

— Въ Тихій Океанъ.

— Ѣдемъ!

И, четверть часа спустя, два ученые спустились со Скалистыхъ Горъ, а по прошествіи двухъ дней, одновременно съ ихъ друзьями Пушечнаго Клуба, они достигли Санъ-Франциско, загнавъ дорогой пять лошадей.

Эльфистонъ, Бломсберри-братъ и Бильзби бросились къ нимъ навстрѣчу.

— Что намъ дѣлать? воскликнули они.

— Вытащить ядро изъ воды, отвѣчалъ I. Т. Мастонъ, — и какъ можно скорѣе!

ГЛАВА XXII.
Спасеніе.

Мѣсто гдѣ ядро погрузилось въ волны было извѣстно въ точности. Не доставало только орудій чтобы захватить его и вытащить на поверхность океана. Необходимо было ихъ изобрѣсти, а потомъ сфабриковать. Американскіе инженеры не могли затрудниться такими пустяками. Приспособивъ крючья, они увѣрены были что, съ помощію пара, вытащатъ ядро, несмотря на его тяжесть, которую, впрочемъ, уменьшала плотность влаги въ которую оно было погружено.

Но недостаточно было извлечь ядро. Необходимо было принять быстрыя мѣры въ интересѣ путешественниковъ. Никто не сомнѣвался что они еще живы.

— Да, повторялъ безпрестанно I. Т. Мастонъ, увѣренность котораго сообщалась всѣмъ, — друзья наши люди смышленые и не могли шлепнуться какъ дураки. Они живы, непремѣнно живы, но надо поторопиться чтобъ откопать ихъ живыми. Пища, питье — все это меня не безпокоитъ; они запаслись всѣмъ этимъ надолго. Но воздухъ, воздухъ! Вотъ въ чемъ они скоро будутъ нуждаться. Итакъ, скорѣе, скорѣе!

Приготовленія закипѣли. Соскеганну приготовили къ ея новому назначенію. Ея сильныя машины были расположены такъ чтобъ онѣ могли дѣйствовать подъемными цѣпями. Ядро изъ алюминія вѣсило только 19.250 фунтовъ, стало-быть, оно было гораздо легче трансатлантическаго каната, поднятаго при такихъ же условіяхъ. Единственнымъ затрудненіемъ было вытащить цилиндро-коническое ядро, гладкія стѣнки котораго захватить было неудобно.

Съ этою цѣлію, инженеръ Мурчисонъ, поспѣшившій въ Санъ-Франциско, велѣлъ устроить огромныя желѣзныя лапы автоматической системы, которыя не выпустили бы ядра, еслибы только имъ удалось обхватить его своими мощными захватами. Онъ велѣлъ также изготовить пробочныя фуфайки, которыя, своею упругою и непромокаемою оболочкой, дали бы возможность водолазамъ изслѣдовать дно моря. Онъ погрузилъ также на Соскеганну снаряды со сжатымъ воздухомъ, придуманные чрезвычайно остроумно. То были настоящія комнаты, съ продѣланными въ нихъ отверстіями. Вода, если ее ввести въ нѣкоторыя отдѣленія, могла увлечь аппаратъ на большую глубину. Эти снаряды отыскались въ Санъ-Франциско, гдѣ они служили для устройства подводной плотины. Послѣднее обстоятельство было весьма благопріятно, потому что для устройства ихъ не достало бы времени.

Но, несмотря на всѣ усовершенствованія снарядовъ, несмотря на искусство ученыхъ, принявшихъ на себя обязанность употребить ихъ въ дѣло, успѣхъ операціи былъ далеко не надеженъ. Сколько неожиданныхъ случайностей могло встрѣтиться, такъ какъ дѣло шло объ извлеченіи изъ воды ядра на глубинѣ 20.000 футовъ. Наконецъ, если ядро даже и будетъ привлечено на поверхность, то спрашивается, перенесли ли путешественники страшный ударъ, можетъ-быть недостаточно ослабленный слоемъ воды въ 20.000 футовъ?

Во всякомъ случаѣ необходимо было торопиться. I. Т. Мастонъ день и ночь понуждалъ работать. Самъ онъ готовъ былъ облечься въ пробочную фуфайку или испытать воздушные снаряды, чтобы развѣдать положеніе своихъ отважныхъ друзей.

Несмотря, однако на быстроту, съ которою устраивались снаряды, несмотря на огромныя суммы предоставленныя правительствомъ Союза въ распоряженіе Пушечнаго Клуба, пять дней, — пять вѣковъ! — прошли прежде чѣмъ окончены были всѣ приготовленія. Въ теченіе этого времени, общественное мнѣніе достигло крайней степени возбужденія. Телеграммы безпрерывно передавались по всему міру по электрическимъ проволокамъ и подводнымъ канатамъ. Спасеніе Барбикана, Николя и Мишеля Ардана становилось дѣломъ международнымъ. Всѣ націи, участвовавшія въ подпискѣ Пушечнаго Клуба прямо заинтересованы были въ спасеніи путешественниковъ.

Наконецъ подъемныя цѣпи, воздушныя камеры, автоматическія желѣзныя лапы были нагружены на Соскеганну. I. Т. Мастонъ, инженеръ Мурчисонъ, уполномоченные Пушечнаго Клуба заняли свои каюты. Оставалось только пуститься въ путь.

21го декабря, въ восемь часовъ вечера, корветъ выступалъ въ море при благопріятной погодѣ: вѣтеръ дулъ сѣверо-восточный, и было довольно холодно. Все населеніе Санъ-Франциско тѣснилось на набережныхъ, взволнованное, но безмолвное, одерживавшее свои возгласы до возвращенія судна.

Пары были разведены до maximum, и Соскеганна быстро понеслась изъ залива.

Излишне было бы передавать разговоры офицеровъ, матросовъ и пассажировъ. Всѣ эти люди были одушевлены только одною мыслью; всѣ сердца волновались однимъ чувствомъ: что дѣлали Барбиканъ и его товарищи, въ то время какъ всѣ рвались къ нимъ на помощь? Что сталось съ ними? Въ состояніи ли они были рѣшиться на какую-нибудь смѣлую попытку чтобы возвратить себѣ свободу? Никто не могъ отвѣчать на это. Истина въ томъ что всякое средство оказалось бы неудачнымъ! Погруженная на глубинѣ почти двухъ льё въ океанѣ, эта металлическая тюрьма дѣлала безполезными всякія усилія своихъ узниковъ.

23го декабря, въ восемь часовъ утра, послѣ быстраго переѣзда, Соскеганна должна была прибыть на мѣсто катастрофы. Нужно было подождать полудня чтобы въ точности опредѣлить мѣсто. Буй, къ которому былъ прикрѣпленъ канатъ, еще не отыскался.

Въ полдень, капитанъ Бломсберри, съ помощію своихъ офицеровъ, повѣрявшихъ наблюденія, опредѣлилъ мѣстность въ присутствіи уполномоченныхъ Пушечнаго Клуба. То была минута лихорадочнаго ожиданія. Когда положеніе было опредѣлено, то оказалось что Соскеганна находилась на нѣсколько минутъ къ западу отъ того мѣста гдѣ ядро исчезло въ волнахъ.

Корветъ тотчасъ же былъ направленъ къ самому этому пункту.

Въ сорокъ семь минутъ перваго усмотрѣнъ былъ буй. Онъ найденъ въ исправности и, повидимому, мало отнесенъ былъ отъ мѣста.

— Наконецъ! воскрикнулъ I. Т. Мастонъ.

— Начинать? спросилъ капитанъ Бломсберри.

— Не теряя ни секунды! былъ отвѣтъ.

Всѣ предосторожности были приняты чтобы поддержать корветъ въ полной неподвижности.

Прежде чѣмъ захватить ядро, инженеръ Мурчисонъ хотѣлъ изслѣдовать его положеніе на днѣ океана. Подводные снаряды, приспособленные для этого изслѣдованія, снабжены были необходимымъ для того воздухомъ. Употребленіе этихъ снарядовъ было небезопасно на 20.000 футовъ подъ водой: подъ такимъ значительнымъ давленіемъ они могли подвергнуться разрывамъ, слѣдствія коихъ были бы ужасны.

I. Т. Мастонъ, Бломсберри-братъ, инженеръ Мурчисонъ, не заботясь объ опасности, заняли мѣста въ воздушныхъ камерахъ. Капитанъ, помѣстясь на своемъ мостикѣ, наблюдалъ за операціей, готовый убрать или выпустить цѣпи при малѣйшемъ сигналѣ. Винтъ былъ отцѣпленъ, и вся сила машины, перенесенная на кабестанъ, разомъ могла вытащить снаряды на бортъ.

Спускъ начался въ двадцать пять минутъ втораго вечера, и камера, увлекаемая своими резервуарами наполненными водой, быстро исчезла подъ волнами.

Тревожное чувство, волновавшее офицеровъ и матросовъ Соскеганны, возбуждали теперь не одни узники ядра, но и заключенные въ подводномъ снарядѣ. Что касается послѣднихъ, то они забыли о себѣ и, прильнувъ къ окнамъ, тщательно наблюдали влажныя массы, по которымъ они спускались.

Спускъ совершился быстро. Восемнадцать минутъ третьяго, I. Т. Мастонъ и его товарищи достигли дна Тихаго Океана; но они не замѣтили ничего, кромѣ безплодной пустыни, не оживляемой ни морскою фауной, ни морской флорой. При свѣтѣ своихъ лампъ, снабженныхъ сильными рефлекторами, они могли наблюдать темные слои воды на довольно обширномъ районѣ, но ядро оставалось для нихъ невидимо.

Невозможно изобразить нетерпѣніе этихъ отважныхъ водолазовъ. Такъ какъ снарядъ ихъ находился въ электрическомъ сообщеніи съ корветомъ, то они подали условленный сигналъ, и Соскеганна провела на протяженіи мили ихъ камеру, висѣвшую на нѣсколько метровъ надъ почвой.

Такимъ образомъ они изслѣдовали всю подводную равнину, обманываемые ежеминутно оптическими призраками которые надрывали имъ сердца. Тамъ скала, тамъ возвышеніе дна казались имъ ядромъ которое они отыскивали; потомъ они сознавали свою ошибку и приходили въ отчаяніе.

— Но гдѣ же они? гдѣ они? восклицалъ I. Т. Мастонъ.

И бѣднякъ громкими криками призывалъ Николя, Барбикана и Мишеля Ардана, какъ будто его несчастные друзья могли услышать его или отвѣчать ему въ этой непроницаемой влагк!

Поиски продолжались при тѣхъ же условіяхъ до той минуты, когда воздухъ въ снарядѣ испортился, и водолазы должны были возвратиться на поверхность.

Поднятіе ихъ началось въ шесть часовъ и окончилось въ полночь.

— До завтра! сказалъ I. Т. Мастонъ, ступая на палубу корвета.

— Да, отвѣчалъ капитанъ Бломсберри.

— И на другомъ мѣстѣ.

— Да.

I. Т. Мастонъ еще не сомнѣвался въ успѣхѣ, но его товарищи, которыхъ не поддерживало болѣе одушевленіе первыхъ минутъ, понимали всю трудность предпріятія. Что казалось легко въ Санъ-Франциско, здѣсь, посреди океана, являлось почти невыполнимымъ. Вѣроятности успѣха уменьшались въ огромной пропорціи, и только одинъ случай могъ открыть ядро.

На другой день, 24го декабря, несмотря на все утомленіе испытанное наканунѣ, операція произведена была вновь. Корветъ, перемѣстился на нѣсколько минутъ къ западу, и снарядъ, наполненный воздухомъ увлекъ, тѣхъ же водолазовъ въ глубину океана.

Весь день прошелъ въ безплодныхъ поискахъ. Морское ложе было пусто. День 25го декабря не принесъ никакого результата; то же самое было и 26го декабря.

Было отчего придти въ отчаяніе. Стоило подумать объ этихъ несчастныхъ, вотъ уже двадцать шесть дней заключенныхъ въ ядрѣ! Можетъ-быть, въ эту минуту они начинали уже задыхаться, если только уцѣлѣли при паденіи! Истощался воздухъ, а вмѣстѣ съ воздухомъ истощалось и мужество ихъ.

— Воздухъ — можетъ-быть, отвѣчалъ постоянно на это разсужденіе I. Т. Мастонъ, — но мужество — никогда!

28го, послѣ новыхъ двухъ-дневныхъ поисковъ, всякая надежда исчезла. Ядро — только атомъ въ безпредѣльности моря! Приходилось отказаться отъ дальнѣйшихъ попытокъ.

Несмотря на все это, I. Т. Мастонъ не хотѣлъ и слышать объ отъѣздѣ. Онъ не хотѣлъ разстаться съ этимъ мѣстомъ, не разыскавъ хотя могилы своихъ друзей. Но капитанъ Бломсберри не могъ оставаться долѣе и, несмотря на требованія достойнаго секретаря, далъ приказаніе изготовиться къ отъѣзду.

29го декабря, въ десять часовъ утра, Соскеганна, повернувъ къ сѣверо-востоку, двинулась къ заливу Санъ-Франциско.

Было десять часовъ утра. Корветъ удалялся на малыхъ парахъ, какъ бы съ сожалѣніемъ, отъ мѣста катастрофы, какъ вдругъ матросъ, наблюдавшій море съ брамъ-стеньги, закричалъ:

— Буй въ виду, у насъ подъ вѣтромъ!

Офицеры стали смотрѣть въ указанномъ направленіи. Съ помощію своихъ трубъ они увидѣли что названный предметъ дѣйствительно имѣлъ видъ буевъ которые ставятся въ проходахъ заливовъ или рѣкъ. Но странно: надъ его конусомъ, на пяти или на шести футахъ надъ водой, виднѣлся флагъ, развѣвавшійся по воздуху. Этотъ буй блестѣлъ на солнечныхъ лучахъ, какъ будто бы стѣны его были сдѣланы изъ серебряныхъ пластинокъ.

Капитанъ Бломсберри, I. Т. Мастонъ и уполномоченные Пушечнаго Клуба стояли на палубѣ и разсматривали этотъ предметъ, носившійся по волнамъ по волѣ вѣтра.

Всѣ глядѣли съ лихорадочныхъ трепетомъ, но въ молчаніи. Никто не осмѣливался высказать мысль, приходившую всѣмъ въ голову.

Корветъ приблизился менѣе чѣмъ на два кабельтова къ этому предмету.

Трепетъ пробѣжалъ по всему экипажу.

Флагъ этотъ былъ американскій!

Въ эту минуту послышался настоящій ревъ. То вскрикнулъ достойный I. Т. Мастонъ, рухнувшійся на палубу всѣмъ тѣломъ. Забывъ, во первыхъ, что правую руку ему замѣнялъ желѣзный крючокъ, вовторыхъ, что простая гуттаперчевая шапочка покрываетъ его черепъ, онъ нанесъ себѣ страшный ударъ по головѣ.

Всѣ бросились къ нему. Его подняли и привели въ чувство. И какія были его первыя слова?

— О, какіе мы скоты! Идіоты въ квадратѣ! Безконечные дураки!

— Что такое? кричали всѣ, толпясь вокругъ него.

— Что такое?!..

— Да говорите же!

— А то, безсмысленные глупцы, проревѣлъ ужасный секретарь, — что ядро вѣситъ не болѣе 19.250 футовъ.

— Ну что жь изъ этого?

— А то, что оно вытѣсняетъ 28 тоннъ, другими словами 56.000 фунтовъ воды, и стало-быть оно держится на водѣ.

О, какъ этотъ достойный человѣкъ подчеркнулъ слова: «держится на водѣ!» И онъ былъ правъ. Всѣ, да, всѣ эти ученые забыли слѣдующій основный законъ: по своему удѣльному вѣсу, ядро, увлеченное своимъ паденіемъ до самой страшной глубины океана, естественно должно было возвратиться на поверхность. Въ настоящую минуту оно спокойно носилось по волнамъ.

Шлюпки тотчасъ же были спущены на воду. I. Т. Мастонъ и друзья его бросились въ нихъ. Волненіе ихъ дошло до крайней степени. Всѣ сердца сильно бились въ то время какъ шлюпки приближались къ ядру. Что заключало оно въ себѣ? живыхъ людей, или мертвецовъ? живыхъ, да, живыхъ, если только смерть не постигла Барбикана и его друзей послѣ того какъ они выкинули этотъ флагъ.

Глубокое молчаніе царствовало на шлюпкахъ. У всѣхъ захватывало духъ, у всѣхъ туманилось въ глазахъ. Одно окно въ ядрѣ было отворено. Нѣсколько кусковъ стекла, оставшіеся въ отверстіи, свидѣтельствовали что оно было разбито. Это окно въ настоящую минуту находилось на высотѣ пяти футовъ надъ волнами.

Одна изъ шлюпокъ причалила; то была шлюпка I. Т. Мастона. Онъ бросился къ разбитому окну.

Въ эту минуту послышался звонкій и веселый голосъ Мишеля Ардана, который восклицалъ побѣдоносно:

— Все бѣлое, Барбиканъ, все бѣлое!

Барбиканъ, Мишель Арданъ и Николь играли въ домино.

ГЛАВА XXIII.
Заключеніе.

Читатели помнятъ какое глубокое сочувствіе сопровождало трехъ путешественниковъ при ихъ отъѣздѣ. Если при началѣ своего предпріятія они возбудили такое волненіе въ Старомъ и Новомъ Свѣтѣ, то съ какимъ восторгомъ должны были встрѣтить ихъ по возвращеніи! Эти милліоны зрителей, тѣснившіеся на полуостровѣ Флоридѣ, не бросятся ли они на встрѣчу къ этимъ славнымъ авантюристамъ? Эти легіоны иностранцевъ, собравшіеся со всѣхъ пунктовъ земнаго шара къ американскимъ берегамъ, оставятъ ли они почву Союза, не увидавъ снова Барбикана, Николя и Мишеля Ардана? Нѣтъ, и горячее увлеченіе публики должно было вполнѣ соотвѣтствовать величію предпріятія. Человѣческія существа, покинувшія земной сфероидъ и возвратившіяся изъ этого необыкновеннаго путешествія по небеснымъ пространствамъ, не могли не возбудить безконечнаго восторга. Увидѣть и услышать ихъ, — таково было всеобщее желаніе.

Желаніе это должно было осуществиться очень скоро почти для всѣхъ обитателей Союза.

Барбиканъ, Мишель Арданъ, Николь, уполномоченные Пушечнаго Клуба, немедленно возвратившіеся въ Бальтиморъ, приняты были тамъ съ неописаннымъ восторгомъ. Дорожныя замѣтки президента Бирбикана приготовлены для напечатанія. New York Herald купилъ его рукопись за цѣну еще неизвѣстную, но, по всему вѣроятію, громадную. И дѣйствительно, во время печатанія Путешествія на луну, означенная газета расходилась въ числѣ пяти милліоновъ экземпляровъ. Три дня спустя по возвращеніи путешественниковъ на землю, малѣйшія подробности ихъ странствованія были уже всѣмъ извѣстны. Оставалось только увидать героевъ этой сверхъестественной экспедиціи.

Изслѣдованія произведенныя Барбиканомъ и его друзьями вокругъ луны дали возможность провѣрить различныя теоріи установившіяся относительно земнаго спутника. Эти ученые наблюдали его de visu, и при совершенно особыхъ условіяхъ. Теперь уже стало извѣстно какія системы слѣдуетъ устранить, какія принять, относительно строенія этого свѣтила, его происхожденія и обитаемости. Его прошедшее, настоящее и будущее разоблачили свои тайны. Что можно было возразить добросовѣстнымъ наблюдателямъ, которые видѣли на разстояніи менѣе 40 километровъ эту чудную гору Тихо, самую необыкновенную систему лунной орографіи? Что отвѣчать ученымъ, взоры коихъ погружались въ бездны Платонова цирка? Какимъ образомъ противорѣчить этимъ смѣльчакамъ, которыхъ случайности ихъ попытки завлекли поверхъ невидимой стороны диска, на которую до тѣхъ поръ не падалъ никогда взоръ человѣка? Теперь за ними было право полагать границы этой селенографической наукѣ, возсоздавшей лунный міръ, подобно тому какъ Кювье возсоздавалъ скелеты ископаемыхъ, и сказать: Луна была міромъ обитаемымъ и населеннымъ прежде земли. Луна теперь міръ необитаемый и въ настоящую минуту незаселенный!

Чтобъ отпраздновать возвращеніе самаго знаменитаго изъ своихъ членовъ и его двухъ товарищей, Пушечный Клубъ вздумалъ задать имъ банкетъ, но банкетъ достойный этихъ тріумфаторовъ, достойный американскаго народа, и при такихъ условіяхъ чтобы всѣ жители Союза могли непосредственно принять въ немъ участіе.

Всѣ главныя линіи желѣзныхъ дорогъ въ государствѣ соединены были между собой летучими рельсами. Потомъ, на всѣхъ станціяхъ, разцвѣченныхъ одинаковыми флагами, покрытыхъ одинаковыми украшеніями, разставлены были столы, одинаково накрытые. Въ извѣстные часы, послѣдовательно разчитанные съ помощію электрическихъ часовъ, которые били секунды въ одно и то же мгновеніе, все населеніе приглашено было занять свои мѣста за пиршественными столами.

Въ продолженіе четырехъ дней, отъ 5го до 9го января, на желѣзныхъ дорогахъ Союза поѣзды были пріостановлены, какъ это бываетъ по воскресеньямъ, и всѣ пути оставались свободны.

Одинъ только локомотивъ необыкновенной скорости, къ которому прицѣпленъ былъ почетный вагонъ, имѣлъ право разъѣзжать въ продолженіе этихъ четырехъ дней по желѣзнымъ дорогамъ Соединенныхъ Штатовъ.

На локомотивѣ, кромѣ кочегара и машиниста, въ видѣ особой милости, дозволено было помѣститься досточтимому I. Т. Мастону, секретарю Пушечнаго Клуба.

Вагонъ приготовленъ былъ для президента Барбикана, капитана Николя и Мишеля Ардана.

По свистку машиниста, послѣ всѣхъ ура, гипъ и различныхъ восторженныхъ междометій американскаго языка, поѣздъ оставилъ Бальтиморскую станцію. Онъ ѣхалъ со скоростію восьмидесяти лье въ часъ. Но что значила эта скорость въ сравненіи съ тою которая увлекла трехъ героевъ при выходѣ ядра изъ Колумбіады?

Такимъ образомъ они поѣхали изъ одного города въ другой, заставая на своемъ пути за столами все населеніе, привѣтствовавшее ихъ такими же восклицаніями и изъявлявшее имъ такой же восторгъ. Они проѣхались такимъ образомъ по востоку Союза, черезъ Пенсильванію, Коннектикутъ, Массачусетсъ, Вермонъ, Менъ и Новый Брауншвейгъ; они отправились на сѣверъ и западъ черезъ Нью-Йоркъ, Огайо, Мичиганъ и Висконсинъ, спустились на югъ черезъ Иллинойсъ, Мяяссуряя, Арканзасъ, Техасъ и Луизіану, на юговостокъ черезъ Алабаму и Флориду, поднялись вверхъ Георгіей и Каролинами, посѣтили центръ черезъ Теннесси, Кентукки, Виргинію, Индіану, потомъ, отъ Вашингтонской станціи, возвратились въ Бальтиморъ, и цѣлые четыре дня могли думать сто Соединенные Штаты Америки, собранные за однимъ огромнымъ пиршественнымъ столомъ, одновременно привѣтствуютъ ихъ общимъ ура.

Апоѳоза достойна была этихъ трехъ героевъ, которыхъ миѳологія включила бы въ число полубоговъ.

Теперь спрашивается, эта попытка, не имѣвшая подобныхъ себѣ въ лѣтописяхъ путешествій, принесетъ ли какой-нибудь практическій результатъ? Установятся ли когда-нибудь прямыя сообщенія съ луной? Организуется ли когда-нибудь особый родъ навигаціи чрезъ пространство для сближенія съ солнечнымъ міромъ? Будутъ ли ѣздить съ одной планеты на другую, съ Юпитера на Меркурій, а въ послѣдствіи, съ одной звѣзды на другую, съ Полярной на Сиріусъ? Какой-нибудь способъ передвиженія допуститъ ли посѣтить эти солнца, которыми усѣянъ сводъ небесный?

На эти вопросы отвѣчать невозможно. Но зная смѣлую изобрѣтательность англо-саксонскаго племени, никто не удивится если Американцы извлекутъ пользу изъ попытки президента Барбикана.

Такимъ образомъ, нѣсколько времени спустя по возвращеніи путешественниковъ, публика съ особенною благосклонностью приняла объявленія акціонернаго Общества съ капиталомъ во 100 милліоновъ долларовъ, раздѣленнымъ на сто тысячъ акцій, въ 1.000 долларовъ каждая, подъ названіемъ: «Національное Общество междузвѣздныхъ сообщеній». Президентъ его — Барбиканъ; вице-президентъ — капитанъ Николь; секретарь администраціи — I. Т. Мастонъ; директоръ движеній — Мишель Арданъ.

И такъ какъ Американцы, по своему характеру, все предвидятъ въ торговыхъ дѣлахъ, даже несостоятельность, то на этотъ случай заранѣе были назначены: досточтимый Гарри Тролоппъ — судьей-коммиссаромъ и Франсисъ Дейтонъ — синдикомъ.

КОНЕЦЪ.

Съ январской книжки наступающаго года, въ Русскомъ Вѣстникѣ начнется печатаніе новаго произведенія того же автора: Подводное путешествіе вокругъ свѣта.

---

1. Гершель доказалъ что движеніе вращенія спутниковъ около оси всегда равно движенію обращенія ихъ вокругъ планеты. Слѣдовательно они обращены къ ней всегда одною и тою же стороной. Лишь міръ Урана представляетъ замѣтное отличіе; движеніе его лунъ происходитъ въ направленіи почти перпендикулярномъ къ плоскости орбиты, и направленіе ихъ движенія обратное, — то-есть спутники его двигаются въ направленіи обратномъ движенію всѣхъ прочихъ планетъ солнечной системы.
2. Средняя скорость движенія земли по эклиптикѣ не болѣе 50 километровъ въ секунду.
3. Ровно 119° 55' долготы къ западу отъ Парижскаго меридіана.