ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.
правитьИзъ характера дѣятельности нѣкоторыхъ органовъ русской журналистики въ теченіи 1865—1866 годовъ, и особенно «Московскихъ Вѣдомостей», человѣкъ, незнакомый съ Россіей, могъ вывести весьма ошибочное понятіе о русскомъ обществѣ. Ему могло показаться, что въ этомъ обществѣ существуетъ большое количество элементовъ чрезвычайно возбужденныхъ и неудержимо стремящихся впередъ, такъ что для удержанія ихъ въ спокойномъ состояніи нужна большая физическая сила и значительное нравственное вліяніе со стороны благонамѣренныхъ органовъ печати; что эти прогрессивные элементы имѣютъ въ русскомъ обществѣ преобладающее значеніе и, что, слѣдовательно, борьба съ ними есть дѣло серьезное. По крайней мѣрѣ, большинство такъ называемыхъ передовыхъ статей не только въ московской, но и во многихъ петербургскихъ газетахъ составлялись въ такомъ тонѣ, что иного заключенія вывести изъ нихъ было невозможно. Проникнутыя отъ первой до послѣдней строки глубокою ненавистью къ тому, противъ чего они возставали, написанныя рѣзкимъ тономъ и отличавшіяся крайне исключительнымъ направленіемъ, эти статьи всякому давали право предполагать, что «врагъ» близокъ и силенъ, что съ нимъ нужно серьезно считаться, что опасность у всѣхъ на носу.
Существовало-ли въ дѣйствительности нѣчто подобное? Мы думаемъ, что въ настоящее время сами открыватели всякихъ измѣнъ, подвизавшіеся въ журналистикѣ 1863—1866 годовъ, если не открыто, то по крайней мѣрѣ передъ своею совѣстью, не могутъ не отвѣтить на этотъ вопросъ отрицательно. Московскіе патріоты и петербургскіе хожалые въ литературѣ, преслѣдуя всякую живую мысль, всякое честное, независимое убѣжденіе, брали въ то время матеріалы для своихъ нападеній изъ нѣсколькихъ дѣйствительно крупныхъ событій того времени, обращавшихъ на себя всеобщее вниманіе. Но какъ ни крупны были эти факты сами по себѣ, тѣмъ не менѣе связывать ихъ съ преобладающимъ настроеніемъ русскаго общества было величайшей натяжкой и могло происходить только вслѣдствіе крайней близорукости публицистовъ. Конечно почерпая для себя матеріалы изъ этихъ фактовъ, публицисты не ограничивались, однакожъ, борьбою именно съ ними; нѣтъ, они обобщали ихъ и потворствуя инстинктамъ толпы, чернили я смѣшивали съ грязью все, что стремилось стать выше обыкновеннаго уровня, выше установившихся понятій. Прикрываясь патріотизмомъ и благонамѣренностью, они на самомъ дѣлѣ покровительствовали невѣжеству и старались убить все, что только зарождалось въ русскомъ обществѣ порядочнаго и честнаго. Порицая крайности въ другихъ, они сами доходили до еще большихъ крайностей, только ихъ крайности были гораздо вреднѣе, потому что совпадали съ инстинктами общества, которые нужно было, не поддерживать, а искоренять, такъ какъ они совершенно не соотвѣтствовали тѣмъ преобразованіямъ, которыя были уже частію произведены, а частію ожидались въ недалекомъ будущемъ. Примѣромъ такихъ нелѣпыхъ и вредныхъ крайностей можетъ, напримѣръ, служить придуманное московской печатью измѣреніе человѣческой благонадежности посредствомъ патріотизма. Какія только гадости ни прикрывались патріотизмомъ! Въ головѣ многихъ читателей сложилось серьезное убѣжденіе, что единственное достоинство человѣка заключается въ патріотизмѣ: можешь быть отчаяннымъ взяточникомъ, не имѣть въ головѣ ни одной здравой мысли, можешь быть бездарнымъ профессоромъ или учителемъ, плохимъ чиновникомъ, но если ты только патріотъ, то есть, ненавидишь поляковъ и нѣмцевъ, то ты достойный гражданинъ своего отечества и заслуживаешь всякаго уваженія. Въ доказательство существованія у насъ множества личностей, считающихъ себя вправѣ прибѣгать къ патріотизму для прикрытія темныхъ своихъ дѣлишекъ, можно привести слѣдующій фактъ изъ практики казанскаго мироваго суда. Года два назадъ, въ казанскій военный госпиталь ставилъ говядину одинъ купецъ. Извѣстно, что доставляемая говядина должна приниматься въ госпиталѣ дежурнымъ докторомъ, офицеромъ и смотрителемъ, которые обязаны отсылать говядину обратно, если она окажется негодною. Подобный случай произошелъ однажды въ то время, когда дежурнымъ докторомъ былъ молодой человѣкъ съ польской фамиліей: докторъ не принялъ тухлой говядины и отправилъ ее обратно. Черезъ часъ въ госпиталь является самъ купецъ и обращается къ доктору съ дерзкими упреками, говоря, что тотъ «вводитъ польскую пропаганду и хочетъ дѣйствовать по катихизису (польскому, разумѣется)». Докторъ подалъ жалобу въ уѣздный судъ, гдѣ она валялась очень долго и наконецъ перешла къ одному изъ мировыхъ судей. Судья, по обыкновенію, прежде чѣмъ постановить приговоръ, предложилъ сторонамъ помириться и спросилъ доктора, не удовольствуется ли онъ извиненіемъ. Но купецъ поспѣшилъ замѣтить, что онъ «никогда не унизитъ себя настолько, чтобы просить извиненія у поляка». Изъ этого дѣла, такимъ образомъ, видно совершенно ясно, что патріотъ-купецъ, поставлявшій иногда для больныхъ тухлую говядину, непринятую однажды докторомъ съ польской фамиліей, считалъ подобные поступки далеко не столь для себя унизительными, какъ обращеніе къ доктору-поляку съ извиненіемъ, и былъ, конечно, убѣжденъ, что даже судъ не обвинитъ его за такую патріотическую выходку; иначе онъ не позволилъ бы ее себѣ по крайней мѣрѣ въ присутствіи мироваго судьи. Правда, подобнаго рода факты встрѣчаются теперь гораздо рѣже, но судя по нимъ, можно составить себѣ нѣкоторое понятіе о томъ, какъ проявился этотъ « патріотизмъ» въ то время, когда только что былъ пущенъ въ іодъ московское печатью и когда польское возстаніе, породившее его, не было еще подавлено! Впрочемъ, и теперь подобные факты не особенная рѣдкость. «Вѣсть» до сихъ поръ печатаетъ у себя корреспонденція, подъ которыми часто для большей убѣдительности стоитъ подпись «Русскій», хотя нѣкоторыя изъ этихъ корреспонденцій присылаются изъ такихъ мѣстъ, гдѣ, вѣроятно, нѣтъ ни одного нерусскаго; а недавно, именно въ 183 No, она напечатала корреспонденцію, подъ которою стоитъ даже подпись «Два русскихъ» Что это, какъ не остатки того недавняго времени, когда быть «русскимъ», то есть, патріотомъ, значило быть вполнѣ прекраснымъ человѣковъ)
Можно ли теперь безъ досадной улыбки вспоминать о тѣхъ усиліяхъ періодической печати, которыя употребила она на то, чтобъ возбудить въ Россіи чувство патріотизма) Какъ будто въ самомъ дѣлѣ русское общество, ни какая нибудь часть его, страдала порокомъ сепаратизма, и какъ будто были когда нибудь въ его жизни такія обстоятельства, которыя давай бы журналистикѣ право съ чистой совѣстью развивать его патріотическую жилку въ ущербъ другимъ сторонамъ развитія) Какъ будто дурныя условія русскаго существованія зависѣли не отъ иныхъ какихъ нибудь причинъ, а именно отъ недостатка въ немъ патріотизма) Какъ будто такъ называемыя «народныя язвы» не излечивались долго оттого, что русское общество недостаточно ненавидѣло нѣмцевъ и поляковъ, и какъ будто, наконецъ, можно было серьезно разсчитывать на то, что оно выиграетъ что-нибудь, сознавши свою политическую силу и свое національное достоинство) Подобныя разсужденія могутъ быть вполнѣ справедливы относительно такихъ народностей, которыя находятся подъ гнетомъ чуждаго и антипатичнаго имъ племени и для которыхъ патріотизмъ является первыхъ и необходимымъ шагомъ на пути въ развитію. Но можно ли утверждать нѣчто подобное, говоря о Россіи? Нашъ патріотизмъ если и принимаетъ какое нибудь участіе въ дѣлѣ общественнаго развитія Россіи, то развѣ только дурное, задерживающее, которое необходимо истреблять, а не развивать; ни страдали всегда скорѣе избыткомъ, чѣмъ недостаткомъ патріотизма.
Еслибы подробно анализировать всѣ другія мѣрки, изобрѣтенныя журналистикой упомянутаго періода, для оцѣнки нравственныхъ достоинствъ человѣка и степени его благонадежности, то мы увидѣли бы, что всѣ онѣ служили интересамъ невѣжества и рутины, въ которыхъ у насъ никогда не было недостатка и безъ содѣйствія печати. Говорятъ, что «Московскія Вѣдомости» имѣли большой успѣхъ и что въ этомъ оправданіе ихъ дѣятельности. Но однимъ успѣхомъ врядъ-ли можно измѣрять чистоту и полезность дѣйствій кого бы то ни было. Всякій, потворствующій дурнымъ инстинктамъ и животнымъ страстямъ толпы, можетъ навѣрное разсчитывать на громадный успѣхъ, — но что же изъ этого? Для такого нетруднаго дѣла вовсе не нужно быть образованнымъ человѣкомъ, не нужно ни гражданскаго мужества, ни преданности общественному дѣлу, для этого достаточно простой сметки и нѣкоторой изворотливости ума. Но развѣ цѣль и развивающее значеніе литературы заключаются въ томъ, чтобъ имѣть успѣхъ? Развѣ числомъ подписчиковъ можетъ измѣряться благотворное вліяніе органа печати въ современномъ ему обществѣ? Россія не Англія, гдѣ газета есть въ. большей или меньшей степени выразитель стремленій и убѣжденій извѣстнаго слоя людей. Кому неизвѣстно, что въ Россіи не общество вліяетъ на печать, а печать на общество и что значеніе русской литературы есть исключительно воспитательное? А при такомъ значеніи печати, какая можетъ произойти польза отъ того, если газета или журналъ будутъ заботиться единственно о томъ, чтобы попадать въ тонъ и угадывать вкусы своихъ читателей.
Есть еще въ нашей печати партія, открыто называющая себя консервативною и ставящая это себѣ въ заслугу. Эта партія, въ послѣднее время, впрочемъ, значительно поблѣднѣвшая и обезсилѣнная, ведетъ свое начало со времени крестьянской реформы и долгое время находилась въ великой дружбѣ съ «Московскими Вѣдомостями.» Искуственность этой партіи и вредъ ея для общественнаго развитія Россіи самъ собою бросаются въ глаза. Консервативный органъ печати можетъ имѣть какой нибудь смыслъ въ томъ обществѣ, гдѣ существуетъ достаточное число элементовъ, неудержимо рвущихся впередъ и притомъ имѣющихъ значительное вліяніе. Но, говоря по чистой совѣсти, есть ли у насъ нѣчто, подобное? въ самомъ дѣлѣ, на какіе факты опиралась газета «Вѣсть» для оправданія своей консервативной дѣятельности? Сперва она. подобно "Московскимъ Вѣдомостямъ, боролась съ призраками, возводя два-три литературныхъ факта въ общее явленіе; потопъ всѣ свои силы обратила на крестьянское и земское положеніе, выдвигая на первый планъ крупныхъ собственниковъ; наконецъ, стала пользоваться ошибками мировыхъ судей и гуманными приговорами присяжныхъ засѣдателей, приписывая то и другое вліянію либеральныхъ элементовъ въ обществѣ. Самымъ настойчивымъ дѣломъ "Вѣсти* все-таки всегда были старанія подкопаться подъ крестьянскую реформу и доказать необходимость помѣщичьей опеки надъ народомъ, хотя бы и не въ формѣ крѣпостнаго права. Но въ сущности, что же это было, какъ не подкапываніе подъ самую реформу, послужившую началомъ послѣдующихъ преобразованій, реформу, которая, какъ признаютъ всѣ безпристрастные люди, ни на минуту не упускала изъ виду интересовъ помѣщиковъ и на которую, слѣдовательно, они рѣшительно не вправѣ жаловаться? Если многіе помѣщики испытывали нѣкоторыя неудобства послѣ 1861 года, то это — естественное слѣдствіе всякой реформы, ставящей равноправныя отношенія на мѣсто отношеній господина къ рабу. И если тѣ, въ сущности, незначительныя неудобства, которыя испытывали помѣщики, возводить въ принципъ, кладя его въ основаніе цѣлой газеты, то это значитъ не одобрять всей реформы, значитъ во что бы то ни стало тянуть къ прошлому и не желать для общества ничего лучшаго. «Вѣсть», говорятъ, тоже имѣла нѣкогда значительное число подписчиковъ, но это точно также не можетъ служить въ похвалу и оправданіе и ея дѣятельности. Чтобы поддерживать недовольство въ людяхъ, которые, подъ вліяніемъ реформы, испытали, какъ мы замѣтили, нѣкоторыя неудобства — на это не нужно ни особеннаго ума, ни особенной сообразительности; для этого нужно только быть врагомъ общественнаго развитія и не понимать самыхъ элементарныхъ требованій современной жизни. Такая газета, какова "Вѣсть, " могла бы еще имѣть дѣйствительно серьезное значеніе въ томъ случаѣ, еслибъ законъ черезъ-чуръ нарушилъ интересы помѣщиковъ, лишивъ ихъ, напримѣръ, всякой собственности, или еслибъ общественные дѣятели, въ родѣ мировыхъ посредниковъ, обнаруживали сильное пристрастіе въ пользу крестьянъ, вопреки требованіямъ закона, и еслибъ къ тому же на это можно было указывать какъ на общее, а не случайное явленіе. Но у насъ ничего подобнаго не бывало. Съ одной стороны, положеніе о крестьянахъ, какъ мы замѣтили, вовсе нельзя упрекнуть въ невнимательности къ помѣщичьимъ интересамъ, съ другой — если между мировыми посредниками и попадались лица, склонявшія свое сочуствіе болѣе на сторону крестьянъ, то это были случаи въ высочайшей степени исключительные. Слѣдовательно, «Вѣсть» не можетъ похвалиться даже тѣмъ, что она отстаивала чьи нибудь интересы, нарушенные или нарушаемые не въ мѣру; интересы помѣщиковъ пострадали не больше, какъ на тотъ minimum, который былъ необходимъ, чтобъ реформа могла осуществиться. Слѣдовательно, протестовать противъ такого нарушенія, значитъ протестовать противъ самой реформы, то есть, заявлять себя сторонникомъ рутины и защищать вредное для цѣлой страны statu quo, осужденное цѣлой европейской исторіей.
Наконецъ, возбужденія патріотическаго чувства въ крайней степени, чрезмѣрная и односторонняя защита помѣщичьихъ интересовъ, возстановленіе общества противъ всего, что стремится стать выше обыкновеннаго уровня, словомъ — консервативное, узко-національное и анти-прогресеивное направленіе значительной части печати не было бы особенно вредно для общества въ томъ случаѣ, еслибъ это общество самостоятельно обнаруживало замѣтную наклонность къ либерализму, еслибъ оно, напримѣръ, проявляло стремленіе пользоваться данными ему реформами не въ тѣхъ, а въ большихъ размѣрахъ, чѣмъ опредѣленные правительствомъ, или еслибъ правительство покончило реформаторскую дѣятельность и пожелало привести слишкомъ возбужденное общество въ нормальное состояніе. Но ни того, ни другого ни не замѣчаемъ. Съ одной стороны, правительство вовсе не думаетъ останавливаться на обнародованныхъ реформахъ и съ каждымъ годомъ предпринимаетъ новыя; съ другой — всякому извѣстно, что общество не только не обнаруживаетъ желанія пользоваться реформами въ большихъ размѣрахъ, чѣмъ указываетъ законъ, но не умѣетъ ими пользоваться. даже въ томъ объемѣ, какого желаетъ само правительство и какой необходимъ, чтобы реформа проявила свое полезное вліяніе. А это не только уменьшаетъ значеніе самыхъ реформъ, но еще иногда отражается положительно вредно на весьма важныхъ интересахъ общества.
Мы приведемъ нѣсколько примѣровъ, частію уже знакомыхъ нашимъ читателямъ, частію, совершенно новыхъ для нихъ, въ доказательство того, какъ принимаются въ обществѣ нѣкоторыя очень важныя и несомнѣнно прогрессивныя реформы, и какъ искажаются нѣкоторыя изъ нихъ подъ вліяніемъ той рутины, надъ охраненіемъ которой отъ всякаго прикосновенія свѣжей мысли такъ усердно трудились нѣкоторые органы печати, полагая, что дѣлаютъ хорошее дѣло.
26 мая настоящаго года издано Высочайшее повелѣніе, которымъ упраздняется духовное званіе, какъ наслѣдственное состояніе. Этотъ законъ, въ связи съ нѣкоторыми предшествующими ему постановленіями, производитъ коренную реформу въ бытѣ нашего духовенства. «Отнынѣ, замѣчаютъ по этому поводу „Московскія Вѣдомости“, никто по рожденію не будетъ принадлежать къ духовному званію, которое становится принадлежностью лицъ, дѣйствительно состоящихъ на службѣ церкви; отнынѣ уже не будетъ семей, приписанныхъ въ церкви, дабы обезпечивать ее священнослужителями, подобно тому, какъ приписывались деревни въ фабрикамъ, для обезпеченія ихъ рабочимъ людомъ.» Такимъ образомъ, духовное сословіе перестаетъ быть замкнутой кастой и дѣлается просто званіемъ, доступнымъ каждому желающему. Придавая огромное значеніе этой важной реформѣ, "Московскія Вѣдомости* сознаются, что она въ тоже время «задумана въ духѣ полнаго уваженія къ существующему; имѣя въ виду лучшее будущее, она осторожно и заботливо относится къ настоящему, не попирая никакого уважительнаго интереса; только неразуміе и зложелательство могутъ протестовать противъ этой мѣры, только апатія рутины можетъ сѣтовать на нее».
Такимъ образомъ, «Московскія Вѣдомости» признаютъ полезность этой реформы до такой степени очевидной, что для сочувствія ой даже не нужно имѣть особенно-либеральныхъ наклонностей, а достаточно быть человѣкомъ только не слишкомъ неразумнымъ и зложелательнымъ или не апатично-рутиннымъ. Такъ дѣйствительно и представляется это дѣло при первомъ на него взглядѣ. Повидимому, наше общество стоитъ въ такихъ странныхъ, неестественныхъ отношеніяхъ къ своему духовенству, такъ передъ нимъ двоедушничаетъ, наружно оказывая ему всякое уваженіе, а за глаза надѣляя его разными нелестными прозвищами и разнообразными анекдотами, что оно должно радоваться тому яркому лучу свѣта, который проникнетъ, наконецъ, въ эту темную среду. Но на дѣлѣ оказывается вовсе не то. Прошло не болѣе полуторыхъ мѣсяцевъ, какъ обнародована эта реформа — и уже съ разныхъ сторонъ являются извѣстія, что она встрѣчается не слишкомъ дружелюбно, и не только со стороны самого духовенства, но даже со стороны значительной части общества. Вотъ что сообщаетъ по этому поводу тульскій корреспондентъ «Русскихъ Вѣдомостей». «Въ настоящее время, говорить онъ, въ Тулѣ, да вѣроятно и не въ ней одной, самымъ разнообразнымъ толкамъ подвергается вопросъ о предстоящихъ реформахъ въ духовенствѣ. Вопросъ этотъ служитъ теперь самой обильной темой разговора между тульскими гражданами, и нельзя сказать, чтобы производилъ на нихъ особенно благопріятное впечатлѣніе. Толкуя объ этой реформѣ и вкривь и вкось, не имѣя въ запасѣ никакихъ положительныхъ основаній, а руководствуясь единственно только собственной легкомысленностью, они часто приходятъ къ такимъ смѣлымъ и неожиданнымъ выводамъ, которыхъ нехитрому уму не выдумать и въ вѣкъ. Конечно, образованное, но слишкомъ незначительное меньшинство вполнѣ понимаетъ, какъ благодѣтельно отзовется эта реформа на всей нашей жизни, сваливши съ общихъ плечъ значительную массу непроизводительнаго населенія и тѣмъ самимъ уже непремѣнно увеличивъ нашъ производительный классъ. Это меньшинство понижаетъ также, что кровѣ этого, такъ сказать, экономическаго послѣдствіе реформа принесетъ въ будущемъ много нравственныхъ и соціальныхъ благъ. Но большинство, масса — не говоря уже о низшемъ классѣ духовенства, которое живѣйшимъ образомъ лично заинтересовано въ этомъ вопросѣ — видитъ въ этой реформѣ чуть не посягательство на цѣлость религіи. Утверждаютъ, напримѣръ, что будутъ уничтожены нѣкоторые посты и вообще разсказываютъ иного разныхъ разностей, совершенно незаслуживающихъ упоминовенія. И нельзя сказать, чтобы духовенство, которое можетъ бытъ болѣе другихъ недовольно настоящею реформою, способствовало распространенію такихъ слуховъ: все больше сами граждане усердствуютъ, хотя впрочемъ, говоря все это, сами же себѣ не вѣрятъ и умствуютъ единственно только съ цѣлью показать свою „приверженность.“ Что касается купечества, то оно смотритъ на этотъ вопросъ совершенно съ другой стороны: по ихъ мнѣнію, слова „и жена да боится, своего мужа“ никакъ не могутъ бытъ прочитаны псаломщикомъ (по новому положенію, псаломщики замѣнятъ дьяконовъ, которые остаются только тамъ, гдѣ пожелаютъ сами прихожане, обязавшись при этомъ производить имъ и вознагражденіе), самое названіе котораго имъ уже не по сердцу и что у нихъ всегда достанетъ средствъ содержать на этотъ случай при церкви хорошаго дьякона».
И такъ, кто же таковы, по мнѣнію «Московскихъ Вѣдомостей», тульскіе граждане — неразумные и зложелательные люди, или апатичные рутинеры? Но если приведенная нами корреспонденція справедлива, въ чемъ нѣтъ никакого основанія сомнѣваться, то трудно допустить, чтобы только одни тульскіе граждане именно такъ относились къ духовной реформѣ: Тула не представляетъ ничего такого, что клало бы на ея общественное мнѣніе печать исключительности и выдѣляло ее въ этомъ отношеніи изъ среды остальныхъ городовъ Россіи. Еслибы приведенное корреспондентомъ извѣстіе шло изъ Москвы, то еще было бы нѣкоторое основаніе не распространять его на всю Россію; но по Тулѣ мы можемъ судить если не обо всей, то по крайней мѣрѣ о большей части Россіи, и слѣдовательно, можемъ быть увѣрены, что подобное же впечатлѣніе произведетъ духовная реформа и въ другихъ городахъ — что дѣйствительно и подтверждается другими извѣстіями. Кто же таковы русскіе граждане — люди неразумные и зложелательные, или апатичные рутинеры? Наименѣе оскорбительнымъ и наиболѣе справедливымъ будетъ — признать послѣднее предположеніе; но въ такомъ случаѣ, не способствовали ли этой рутинѣ тѣ самые господа публицисты, которые требуютъ теперь отъ общества сознательнаго сочувствія либеральнымъ мѣрамъ правительства!
Практика провинціальнаго мироваго института точно также съ достаточною ясностью показала, что наша провинція не только не страдаетъ избыткомъ либерализма, который приходилось бы сдерживать, но что въ ней не достаетъ этого либерализма даже настолько, чтобъ удовлетворять требованіямъ судебныхъ уставовъ. Эти уставы, какъ извѣстно, проникнуты началомъ полнѣйшаго равенства передъ закономъ. Такое начало, по отношенію къ началамъ нашего недавняго прошлаго, признававшаго рабство, есть начало либеральное, и слѣдовательно мировые судьи должны быть либеральны по крайней мѣрѣ настолько, насколько это нужно, чтобъ не испортить судебныхъ уставовъ. Но практика показываетъ, что у провинціальныхъ судей часто не бываетъ и этой необходимой доли либерализма, что можно видѣть изъ большинства извѣстій, появляющихся въ газетахъ. Приведемъ для примѣра одинъ фактъ, сообщенный мценскимъ корреспондентомъ «Современныхъ Извѣстій». Придя въ камеру одного изъ деревенскихъ мировыхъ судей, корреспондентъ къ удивленію своему увидѣлъ, что двери изъ передней въ судейскую камеру заперты и охраняются горничной, а въ передней дожидаются нѣсколько крестьянъ, пришедшихъ судиться. «Когда я, говоритъ корреспондентъ, взялся за ручку двери, ведущей въ камеру, горничная, загородивъ мнѣ дорогу, сообщила, что туда нельзя, потому что тамъ идетъ судъ. Несмотря на это предупрежденіе, я, зная, что мировые судьи должны судить гласно, вошелъ въ камеру. Камера представляла собою скорѣе просто кабинетъ, гдѣ находился судья, рядомъ съ нимъ, на диванѣ, сидѣлъ истецъ-помѣщикъ, а у притолка стояли отвѣтчики-крестьяне — очень давно знакомая обстановка, напоминающая недавнія времена». И такъ, помѣщикъ сидѣлъ, а крестьяне стояли, такое преимущество, оказываемое на судѣ одной сторонѣ передъ другою, вовсе не соотвѣтствуетъ ни буквѣ, ни духу судебныхъ уставовъ; а между тѣмъ наша кратковременная практика мироваго суда очень богата подобнаго рода нарушеніями судебныхъ уставовъ.
Несоотвѣтствіе значительной части провинціальныхъ мировыхъ судей требованіямъ судебныхъ уставовъ — фактъ общеизвѣстный, о которомъ и мы говорили уже не разъ. Читатели, вѣроятно, помнятъ, что средство для поправленія этого дѣла мы видѣли въ уничтоженіи ценза, то есть, въ предоставленіи избирателямъ возможности и права дѣлать выборъ изъ большаго числа кандидатовъ, при чемъ во всякомъ случаѣ явится больше шансовъ на выборъ болѣе способныхъ судей. Но такъ называемая консервативная партія не убѣждается многочисленными и слишкомъ убѣдительными фактами, и представляетъ дѣло въ иномъ видѣ. На страницахъ «Вѣсти» она, въ видахъ поправленія дѣла, рекомендуетъ отдѣлить отъ вѣдомства мировыхъ судей дѣла спеціально-юридическія, а оставить за ними дѣла только «по охраненію земскаго мира», при чемъ сообщить мировымъ судьямъ большую устойчивость, уничтоживъ выборное начало и оставивъ только извѣстный цензъ. «Если, разсуждаютъ эти господа, мировые судьи, посредствомъ безсмѣннаго назначенія изъ лицъ извѣстнаго ценза, перестанутъ быть въ зависимости отъ народнаго собранія, ихъ нынѣ избирающаго, то нѣтъ сомнѣнія, что найдется не мало лицъ, которыя во имя любви въ гражданскому долгу, общественному благу и весьма понятнаго честолюбія, будутъ принимать на себя добровольно безвозмездныя обязанности мировыхъ судей». «При предлагаемой нами системѣ, увлекается далѣе „Вѣсть“, мировые судьи будутъ весьма многочисленны; на каждомъ шагу будемъ мы ихъ встрѣчать въ провинціи изъ числа мѣстныхъ богатыхъ, а въ особенности среднихъ собственниковъ, почетныхъ обывателей и занимавшихъ высшія коронныя и общественныя должности лицъ». Можно подумать, что у насъ въ самомъ дѣлѣ неисчерпаемое количество лицъ, которыя стали бы заниматься мировымъ разбирательствомъ «во имя любви въ гражданскому долгу и общественному благу». Какъ будто этихъ людей, еслибъ ихъ у насъ было такое количество, могло бы стѣснять народное избраніе и какъ будто они не могли бы, еслибъ только захотѣли служить безвозмездно, не брать назначеннаго имъ жалованья. Изъ приведенныхъ выписокъ видно также, что «консерваторы» какъ будто объясняютъ неудовлетворительный составъ нынѣшнихъ провинціальныхъ мировыхъ судей тѣмъ, что многіе изъ нихъ не имѣютъ спеціально-юридическихъ свѣденій, тогда какъ многія дѣла, подлежащія вѣдомству судей, отличаются именно чисто юридическимъ характеромъ. Никто не станетъ отрицать, что въ судебно-мировой практикѣ дѣйствительно встрѣчаются случаи, гдѣ юридическое образованіе оказывается далеко не лишнимъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ никто не докажетъ, чтобы всякій развитой и честный человѣкъ, даже изъ неполучившихъ юридическаго образованія, не могъ сдѣлаться превосходнымъ мировымъ судьей, особенно при тѣхъ пособіяхъ, которыя теперь существуютъ. И развѣ различные неблаговидные факты изъ дѣятельности мировыхъ судей имѣютъ что-нибудь общаго съ отсутствіемъ въ нихъ юридическаго образованія? Развѣ по недостатку спеціальныхъ юридическихъ свѣденій нѣкоторые мировые судьи рѣшаютъ дѣла противъ совѣсти, оказываютъ намѣренное пристрастіе однимъ сословіямъ передъ другими, дѣлаютъ свои засѣданіи закрытыми для публики, самымъ безцеремоннымъ образомъ нарушаютъ интересы тяжущихся и подсудимыхъ и вообще гнутъ на сторону того времени, которое, въ интересахъ правительственныхъ реформъ, слѣдовало бы считать невозвратно минувшимъ. А наши консерваторы, понимая очень хорошо, что возвратъ въ прошлому невозможенъ, тѣмъ не менѣе стараются обратить взоры общественныхъ дѣятелей именно въ ту сторону, — чѣмъ, слѣдовательно, помогаютъ той самой рутинной апатіи, которой у насъ и безъ того слишкомъ много.
Если отъ мировыхъ судей мы перейдемъ въ провинціальнымъ окружнымъ судамъ съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей, то здѣсь точно также можемъ встрѣтить большое число фактовъ, указывающихъ на то, что нерѣдко присяжные не обладаютъ даже тою долею либеральныхъ воззрѣній, какая требуется судебными уставами. Читателямъ нашимъ очень хорошо извѣстенъ нашъ взглядъ на громадныя преимущества новаго, гласнаго суда передъ старымъ, такъ что упрекнуть насъ въ несочувствіи ему невозможно. Но вмѣстѣ съ тѣмъ мы не можемъ не замѣтить, что въ Петербургѣ судъ присяжныхъ гораздо болѣе соотвѣтствуетъ намѣреніямъ законодателя, чѣмъ въ провинціи. Это происходитъ оттого, что въ Петербургѣ общество, вообще говоря, гораздо развитѣе провинціальнаго и менѣе руководствуется рутинными, привычными взглядами на значеніе преступленія и роль наказанія. Провинція долго еще будетъ придерживаться того взгляда на подсудимыхъ, который установился при старыхъ судахъ, такъ что хотя провинціальный судъ присяжныхъ, по сравненію со старыми судами, оказывается либеральнымъ, но сравнительно съ судомъ столичнымъ и съ духомъ судебныхъ уставовъ, его, въ значительномъ большинствѣ случаевъ, нельзя не считать отсталымъ. Чтобы нашъ выводъ не показался голословнымъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ, чтобъ избѣжать необходимости приводить большое число фактовъ, мы воспользуемся готовыми выводами, сдѣланными « Судебнымъ Вѣстникомъ» по поводу нѣсколькихъ засѣданій столичнаго суда въ уѣздахъ петербургской губерніи. Вотъ что, между прочимъ, говоритъ онъ, сравнивая приговоры столичныхъ и уѣздныхъ присяжныхъ засѣдателей. «Въ вердиктахъ уѣздныхъ присяжныхъ отражается вліяніе понятій той среды, въ которой они принадлежатъ. Такъ, признаніе подсудимаго заслуживающимъ снисхожденія вообще дается присяжными рѣдко, скупо — и оно чаще, легче достается подсудимому старику, чѣмъ молодому. Они смотрятъ на молодого преступника, какъ на такого человѣка, которому надо дать, старость же не исправишь, стараго человѣка уважить слѣдуетъ. Соображенія о соціальномъ значеніи преступленія, о несоразмѣрности угрожающаго преступнику наказанія и т. п. обыкновенно имѣютъ значеніе для столичныхъ присяжныхъ засѣдателей, опредѣляютъ ихъ вердиктъ, такъ какъ въ числѣ ихъ рѣдко не найдется хотя одинъ обрадованный или знающій законы человѣкъ. Такія соображенія чужды присяжнымъ уѣзднымъ… Представителяхъ обвинительной власти въ уѣздахъ выпадаетъ на долю очень не трудная задача. Присяжные уже потому относятся въ прокурору съ особымъ довѣріемъ, что видятъ его за однимъ столомъ съ судьями, въ той же обстановкѣ, въ томъ же мундирѣ. За то защитѣ приходится выполнять трудную задачу въ виду неблагопріятныхъ для нее свойствъ патріархальнаго взгляда присядныхъ». Этотъ безусловно вѣрный выводъ мы могли бы подтвердить сопоставленіемъ множества однородныхъ дѣлъ, рѣшавшихся въ судахъ столичныхъ и провинціальныхъ, еслибъ въ этомъ видѣли особенную надобность и еслибъ заявленный нами фактъ не былъ ясенъ и безъ того. По надо замѣтить, что въ этомъ фактѣ мы не видимъ ничего ни необыкновеннаго, ни ненормальнаго; современемъ и въ провинціальныхъ присяжныхъ необходимо долженъ установиться тотъ взглядъ на подсудимаго, который лежитъ въ основаніи судебныхъ уставовъ. Мы только утверждаемъ, что въ настоящее время они далеко еще не усвоили себѣ такого взгляда и задача журналистики должна заключаться въ томъ, чтобы не только не сдерживать ихъ въ этомъ отношеніи, но напротивъ, всѣми силами способствовать улучшенію ихъ устарѣлыхъ, патріархальныхъ взглядовъ, не соотвѣтствующихъ смыслу судебной реформы.
Вообще, въ какую бы сторону мы ни обратились, какія бы общественныя явленія ни стали разсматривать, вездѣ мы замѣтили бы, что наше общественное развитіе совершается поразительно медленно, и что мы страдаемъ отъ избытка въ насъ не либеральныхъ стремленій, а именно тѣхъ вредныхъ качествъ, объ утвержденіи которыхъ съ такимъ усердіемъ заботились и заботятся нѣкоторые органы печати. Даже и въ лучшихъ случаяхъ, гдѣ послѣднія реформы наиболѣе проявляютъ свое полезное вліяніе, мы видимъ, что общественные дѣятели страдаютъ отсутствіемъ въ нихъ общихъ взглядовъ и пониманія тѣхъ крайнихъ цѣлей, къ которымъ должны вести реформы въ ихъ совокупномъ вліяніи. Даже и въ этихъ, лучшихъ случаяхъ, общественный дѣятель представляется намъ человѣкомъ, усвоившимъ себѣ два-три правильныхъ взгляда, значенія которыхъ онъ, однакожъ, не сознаетъ и развивать которые самостоятельно онъ не въ силахъ. И такое прискорбное положеніе дѣла отражается теперь на той же самой журналистикѣ, которая способствовала его развитію. Возстановляя общество, едва только начинавшее пробуждаться, противъ тѣхъ, которые содѣйствовали этому пробужденію, «благонамѣренная» журналистика развила въ публикѣ охлажденіе и даже презрѣніе къ печати, которое теперь обратилось противъ нея же самой. Интересы литературы и общества требуютъ того, чтобы связь между этими двумя сторонами укрѣплялась какъ можно болѣе, а «благонамѣренные» постарались разорвать и тѣ немногія нити, которыя съ такимъ трудомъ образовались между русской журналистикой и читателями, и этанъ способомъ дѣйствій повредили самимъ же себѣ. въ самомъ дѣлѣ, какое значеніе имѣютъ теперь «Московскія Вѣдомости» или «Вѣсть?» Чѣмъ наполняютъ они свои страницы? Какія цѣли преслѣдуютъ? Если относительно «Вѣсти» можно еще сказать, что она попрежнему силится иногда заявлять свой симпатіи, ни въ комъ почти не возбуждая сочувствія, то относительно «Московскихъ Вѣдомостей» приходится замѣтить, что они потеряли всякую точку опоры. Сознавъ, наконецъ, рѣшительную безплодность отыскивать въ русскомъ обществѣ анти-національные элементы, они все свое вниканіе обратили на русскія окраины и ведутъ нескончаемую, скучную и ни для кого неинтересную полемику съ балтійскими нѣмцами. Они убѣдились, что роль ихъ кончается, что дальше идти въ прежнемъ направленіи невозможно, потому что они дошли уже до глухой стѣны — и дальше оставалось бы открыто проповѣдывать негодность всѣхъ новыхъ преобразованій и необходимость возврата къ прошлому застою. Именно такого рода тенденціи они и обнаруживали втеченіи всей своей дѣятельности, потому что порицая всякое движеніе впередъ и охуждая огуломъ все, что стремилось стать выше обыкновеннаго уровня, они тѣмъ самымъ рекомендовали минувшее, какъ идеалъ общественной жизни.
Справедливость этого мы можемъ подтвердить фактомъ, который, повидимому, имѣетъ мало общаго съ предметомъ, о которомъ у насъ идетъ рѣчь, именно — послѣднимъ произведеніемъ г. Гончарова «Обрывъ». Въ настоящую минуту мы не имѣемъ въ виду дѣлать критическую оцѣнку этого романа, а скажемъ о немъ лишь настолько, насколько это нужно для нашей цѣля, и притомъ въ самыхъ общихъ чертахъ.
Начало романа г. Гончарова относится къ тому времени, когда еще въ нашей литературѣ не раздавалось голосовъ, проповѣдующихъ гоненіе противъ всего новаго; поэтому, первыя части «Обрыва», особенно самая первая, отличаются чисто художественнымъ характеромъ. Самъ, авторъ сознается въ предисловіи къ своему роману, что его произведеніе носитъ на себѣ слѣдъ двухъ направленій въ жизни нашего общества, и что одно изъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ романа, Маркъ Волоховъ, введено въ романъ уже впослѣдствіи. Мы не знаемъ, какими именно цѣлями задавался г. Гончаровъ, приступая въ началу своего романа, и что онъ хотѣлъ изобразить въ лицѣ Райскаго. Но мы можемъ вполнѣ опредѣлительно сказать, съ какою цѣлью сопоставилъ онъ эти два лица другъ съ другомъ. Судя потому, что въ предыдущемъ своемъ романѣ, «Обломовъ», г. Гончаровъ осудилъ въ лицѣ Обломова нашу спячку и лѣнивую неподвижность, а въ лицѣ Ольги представилъ прогресивные элементы нашего общества, стремящіеся покончить съ стариною и жаждущіе лучшаго будущаго — судя по этому, можно было ожидать, что г. Гончаровъ не особенно сочувственно отнесется въ Райскому. Но когда въ литературѣ началась реакція, когда стали сочиняться всевозможныя безобразія, приписываемыя молодому поколѣнію и вообще всему, что, можетъ быть, слишкомъ горячо сочувствовало ожидаемымъ реформамъ, словомъ, когда въ головѣ г. Гончарова началъ слагаться образъ Марка Волохова — тутъ Райскій сталъ пріобрѣтать въ романѣ совсѣмъ иное значеніе; съ этого монента и задача всего романа опредѣлилась совершенно ясно; Какого же рода эта задача) Остался ли г. Гончаровъ изъ новомъ своемъ произведеніи вѣренъ тому направленію, которое, повидимому, обнаружилъ онъ въ «Обломовѣ», въ лицѣ Ольги. Отрицая дурныя стороны нашей жизни, проникся ли онъ сознаніемъ необходимости обновленія и вообще лучшаго будущаго) Увы, нѣтъ! Если въ «Обломовѣ» и можно было указать нѣчто подобное, то «Обрывъ» имѣетъ совершенно иную цѣнъ: если «Обломовъ» указывалъ какъ будто на необходимомъ чего-то лучшаго, то «Обрывъ» рекомендуетъ сохраненіе statu quo, какъ идеалъ, какъ дѣлъ общественной жизни. Въ самомъ дѣлѣ, передъ нами являются два главныхъ лица, представители двухъ различныхъ направленій въ нашей жизни. Характеръ Райскаго близко знакомъ автору и потому вышелъ у него довольно удаченъ; характеръ Марка Волохова сочиненъ и вышелъ самой неискусной каррикатурой. Эти лазанья черезъ заборы, воровство чужихъ яблокъ, выманиваніе посредствомъ подлога денегъ, полученіе ихъ взаймы и самый нахальный отказъ возвратить ихъ — всѣ эти качества, связанныя съ различными соціальными теоріями, есть такая дичь, которой трудно теперь обмануть даже тѣхъ, которые вѣрили подобнымъ глупостямъ нѣсколько лѣтъ назадъ. Что всякими мазуриками земля наша изобилуетъ, въ этомъ никто не сомнѣвается, но чтобы эти мазурики образовывались въ силу какихъ нибудь ученій — этому повѣрять весьма немногіе. И однакожъ г. Гончаровъ, надѣливъ Марка Волохова всѣми подобными добродѣтелями, вложилъ въ его уста такія рѣчи, которыя могъ говорить только умный человѣкъ, и сдѣлалъ его представителенъ такъ называемыхъ современныхъ идей. Желая при этомъ показать полное свое безпристрастіе, г. Гончаровъ, съ одной стороны, не отказалъ Волохову въ умѣ и нѣкоторыхъ незначительныхъ добродѣтеляхъ, съ другой — но скрылъ отъ читателя значительныхъ недостатковъ Райскаго. Такимъ образомъ г. Гончаровъ какъ бы говорить своимъ романомъ слѣдующее: смотрите добрые люди, вотъ передъ вами два человѣка, представители двухъ различныхъ направленій; я не скрылъ отъ васъ ни достоинствъ, ни недостатковъ того и другого, я каждому отдалъ должное: одинъ, ничего недѣлающій, вездѣ отыскивающій только страстныхъ женщинъ, живущій на даровыя деньги, но добрый, честный, сочувствующій всему прекрасному, любящій искуство и поэзію; другой — исповѣдующій современныя идеи, крѣпкій характеренъ, развитой, толкующій объ общественномъ благѣ, но грубіянъ, воръ, который по задумается даже убить человѣка, если это ему нужно, непризнающій вѣчной любви между мужчиной и женщиной, который ходитъ въ гости не дверью, и окнами, не уважаетъ чужого спокойствіи, и такъ далѣе. Очевидно, что при такомъ сопоставленіи, еслибъ даже г. Гончаровъ и не обнаружилъ своихъ симпатій въ Райскому, то напуганный читатель самъ собою, безъ всякихъ колебаній, предпочелъ бы его чудовищу Волохову. Но въ концѣ романа г. Гончаровъ еще усиливаетъ впечатлѣніе, открыто становясь на сторону Райскаго и его бабушки. Мораль романа та, что старыя основы жизни и вѣрованій, несмотря на нѣкоторыя ихъ недостатки, все-таки лучше новыхъ. Эта мораль съ особенной яркостью вытекаетъ изъ характера Вѣры, которая сперва отдѣляется отъ среды, вскормившей ее, отдается въ лицѣ Марка Волохова новой жизни, обманывается въ своихъ надеждахъ — и снова видается въ объятія бабушки, открыто признавая, что истина на сторонѣ стараго, а не новаго.
Романъ г. Гончарова только послѣдовательнѣе и откровеннѣе выразилъ то, къ чему стремилась въ литературѣ вся партія, присвоившая себя титулъ «благонамѣренной». Придравшись къ двумъ-тремъ дѣйствительно важнымъ фактамъ, она построила на нихъ суровый обвинительный актъ противъ цѣлаго направленія, которое, однакожъ, имѣло съ этими фактами весьма мало общаго; но взамѣнъ его, что же она рекомендовала, какъ не то самое, что рекомендуется авторомъ «Обрыва», то есть, безропотный поворотъ къ прошлому, въ старой рутинѣ, отъ которой стараются отвлечь насъ всѣ новѣйшія реформы. Нужно отдать ей справедливость, она имѣла полный успѣхъ. Да и можно ли было сомнѣваться въ успѣхѣ среди общества, которому, едва только нарушили его спокойствіе, снова рекомендуютъ возвратиться въ старымъ, излюбленнымъ имъ формамъ жизни, увѣряя, что эти формы, при всѣхъ своихъ недостаткахъ, все-таки чище и благотворнѣе новыхъ. Но факты, о которыхъ мы говорили выше, показываютъ съ достаточною ясностью, насколько подобная пропаганда принесла обществу пользы и насколько она соотвѣтствовала духу большей части современныхъ реформъ. Если такая несомнѣнно важная реформа, какова судебная, не встрѣчаетъ для себя въ обществѣ достаточно подготовленной почвы и не находитъ людей, которые были бы въ состояніи удовлетворить ея требованіямъ; если не менѣе важная реформа, касающаяся духовнаго сословія, возбуждаетъ противъ себя даже неудовольствіе, то эти явленія мы можемъ признавать весьма крупными фактами, достаточно опредѣляющими вліяніе той "благонамѣренной* литературы, о которой мы говорили выше.
Совершеннолѣтіе общества опредѣляется прежде всего активными его силами и способностію понимать и управлять своими собственными дѣлами. По мѣрѣ развитія этой способности правительственная опека можетъ освобождать отъ тѣхъ отраслей дѣятельности, которыя требуютъ прямого общественнаго участія и для которыхъ бюрократическій механизмъ служитъ не маловажной помѣхой. Это такая истина, противъ которой можетъ вооружаться только крайнее тупоуміе. Правительство давно сознавало необходимость возбудить въ нашемъ одеревенѣвшемъ обществѣ самостоятельную дѣятельность и указать ему на ту роль, которая свойственна всякому, живому соціальному организму. Съ этою цѣлію оно издало Земскія учрежденія. Какъ ни скромна ихъ программа, но все же общественная инисіатива могла проявиться не безполезнымъ общественнымъ фактомъ. Такъ и думали почти всѣ. Но на практикѣ оказалось совсѣмъ не то; земство очень скоро заявило жалкую неспособность къ общественной дѣятельности и доказало, что частная дѣятельность у насъ въ такой степени проникается казеннымъ характеромъ, что совершенно теряетъ свои достоинства и свою выгодность передъ дѣятельностью правительственной. Это, напримѣръ, можно сказать о большинствѣ тѣхъ же земскихъ собраній, управы которыхъ ни по внѣшности, ни по внутреннимъ качествамъ нисколько не отличаются отъ любого присутственнаго мѣста. Намъ даже извѣстны факты, что въ нѣкоторыхъ мѣстахъ такія превращенія частнаго учрежденія въ казенное происходили не случайно; иные предсѣдатели земскихъ управъ сознательно стремились въ этой цѣли и считали своей заслугой — поставить управу вполнѣ на степень казеннаго присутственнаго мѣста. Очевидно, что въ подобныхъ случаяхъ выгоды частной дѣятельности совершенно изчезали и она оставалась частной только но одному названію.
Такимъ образомъ, смотря на дѣло съ точки зрѣнія общественныхъ интересовъ, далеко не въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ бываетъ возможно отдать предпочтеніе частной дѣятельности передъ правительственной; справедливое въ принципѣ, оно можетъ оказаться несправедливымъ въ примѣненіи къ извѣстному случаю. У насъ же, какъ нарочно, постоянно случается, что съ точки зрѣнія общественныхъ интересовъ наша частная дѣятельность не имѣетъ никакихъ преимуществъ передъ правительственной. Въ самомъ дѣлѣ, какую пользу обществу, то есть публикѣ, принесла передача николаевской дороги изъ казенныхъ рукъ въ частныя? Не все ли равно для него, сколько дохода получало съ этой дороги правительство и сколько будетъ получать Главное Общество. Публика отъ этого ни выигрываетъ, ни теряетъ ровно ничего. Можетъ быть новое управленіе частію устранило, а частію устранитъ какія нибудь незначительныя неудобства, испытываемыя проѣзжающими, но всякій согласится, что это еще не такая важная вещь, которая заставляла бы публику радоваться упомянутой передачѣ и поздравлять съ нею Главное Общество. къ тому же, мы видимъ, что это Общество всѣми силами стремится сдѣлаться какимъ-то офиціальнымъ присутственнымъ мѣстомъ и походить своей организаціей и служебными порядками на департаментъ какого нибудь министерства. Владѣя громаднымъ капиталомъ, производя милліонные обороты, Главное Общество могло бы привлечь къ себѣ массу силъ, нуждающихся въ работѣ и чувствующихъ себя неспособными къ офиціальной службѣ; оно могло бы дать возможность этимъ силамъ найти себѣ надлежащее приложеніе и стать къ нимъ въ иное отношеніе, чѣмъ то, въ какомъ стоитъ хозяинъ-эксплуататоръ къ горемыкѣ-рабочему. Для него, какъ для частнаго общества, было бы вполнѣ возможно обращать вниманіе на такіе вопросы, которые не могутъ приниматься въ соображеніе управленіями казенными. Но оно, какъ мы сказали, въ лицѣ своего правленія, только о томъ и мечтаетъ, чтобъ походить на какой-нибудь департаментъ. Дѣлая своему правленію тридцати-тысячные подарки, платя членамъ-ревизорамъ также не малыя деньги за повѣрку годичнаго отчета и пожертвовавъ въ послѣднемъ своемъ собраніи 3000 р. «на построеніе православнаго храма при ковровскихъ мастерскихъ на московско-нижегородской дорогѣ», оно не можетъ позаботиться по крайней мѣрѣ о томъ, чтобъ лица, отдающія ему свои труды, вознаграждались сколько нибудь достаточно, если въ немъ не обнаруживается наклонностей сдѣлать что нибудь большее на пользу общую. Члены Общества, являющіеся не болѣе раза въ годъ на общее собраніе, получаютъ громадный дивидендъ, а несчастные агенты, то есть чиновники Общества, за многочасовую работу, отнимающую у нихъ весь день, должны довольствоваться какими нибудь 25—40 рублями въ мѣсяцъ. Могутъ сказать, что и въ казенныхъ присутственныхъ мѣстахъ служитъ много чиновниковъ, получающихъ очень ограниченное содержаніе, однакожъ никому не приходитъ въ голову упрекать эти мѣста въ эксплуатаціи служащихъ; таковы опредѣленные оклады; кто довольствуется ими, тотъ можетъ служить, а кому они кажутся недостаточными, тотъ можетъ искать другихъ занятій. Дѣйствительно, отъ казенныхъ управленій невозможно и требовать, чтобы они постоянно входили въ нужды служащихъ и соображали, достаточно ни нѣтъ получаемое ими содержаніе; очень часто подобныя соображенія не привели бы даже ни къ какимъ результатамъ, потому что казенные оклады ограничены опредѣленнымъ бюджетомъ, выйти изъ котораго можно только при посредствѣ множества формальностей. Но въ частныхъ обществахъ подобныхъ затрудненій не существуетъ, и тѣ изъ нихъ, которыя, подобно Главному Обществу желѣзныхъ дорогъ, даютъ громадный дивидендъ членамъ, весьма удобно могли бы позаботиться о томъ, чтобы хоть служащіе въ нихъ были вполнѣ обезпечены. Если же общества станутъ пренебрегать подобными соображеніями на томъ основаніи, что они «никого не принуждаютъ служить у нихъ», то въ чемъ же будетъ заключаться ихъ отличіе отъ казенныхъ управленій и какое они будутъ имѣть преимущество передъ послѣдними? Стараясь освободиться отъ своего частнаго характера и принять возможно болѣе офиціальную физіономію, они этимъ нисколько не доказываютъ справедливости того ходячаго выраженія, что частная дѣятельность желательнѣе казенной, а напротивъ, доказываютъ, что для того, чтобы извѣстнаго рода дѣятельность могла считаться полезной, ей недостаточно только находиться въ частныхъ рудахъ, а необходимы и другія качества.
Возьмемъ еще одинъ примѣръ, который недавно встрѣтили мы въ газетахъ. Старая Русса обладаетъ минеральными водами, о которыхъ отзываются очень хорошо не только русскіе, но и заграничные доктора. Долгое время эти воды находились въ казенномъ управленіи и хоть подробности этого управленія намъ неизвѣстны, но судя по тому, что воды не обращали на себя ничьего вниманія, можно думать, что управленіе было не блестящее. Наконецъ, правительство рѣшилось передать эти воды въ арендное содержаніе. Явились два конкурента, городское общество и докторъ Рохель. По какимъ-то обстоятельствамъ, городу не досталась желаемая имъ аренда, которая перешла такимъ образомъ въ руки г. Розеля. Казалось бы, дѣло должно пойти прекрасно, потому что прямая выгода г. Рохеля заключалась въ томъ, чтобы привести воды въ возможно цвѣтущее состояніе. Но на дѣлѣ оказалось совсѣмъ иное. Г. Рохель сразу возмнилъ себя какимъ-то начальствомъ, имѣющимъ право во всемъ распоряжаться по своему усмотрѣнію, пренебрегать интересами публики и обращаться съ нею, какъ съ вещью, обязанной быть благодарной за все и неимѣющей даже права выражать свое неудовольствіе. Получивъ въ свое распоряженіе воды, г. Рохель сейчасъ же возвысилъ цѣну за ванны, хотя только-что передъ тѣмъ воспользовался значительной правительственной субсидіей, и даже не счелъ нужнымъ предварительно извѣстить публику о. своемъ распоряженіи. Затѣмъ, въ газетахъ было объявлено, что курсъ на водахъ откроется 20 мая, а между тѣмъ въ это время только-что начались работы по передѣлкѣ ваннъ и вообще всѣхъ зданій, которыя могутъ быть окончены не раньше окончанія сезона.. Публика, конечно, была недовольна, но ея жалобы пропускались мимо ушей и вообще съ нею не церемонились въ обращеніи. Вотъ примѣры того образа дѣйствій, какой дозволялъ себѣ докторъ Рохель. Ребенокъ, гуляя однажды въ паркѣ со своей матерью, пріѣхавшей лечиться, сорвалъ какой-то цвѣтокъ. За это дамѣ наговорили дерзостей, отняли у нея зонтикъ и привели въ контору для расправы. Одинъ больной, взявъ билеты на 20 ваннъ, при пріемѣ первой долженъ былъ отыскивать прислугу. "На третій день этому больному перемѣнили нумеръ, выдавъ билетъ другому лицу и предложивъ больному для купанья неотдѣланную и грязную комнату. Послѣ трехъ ваннъ больной долженъ былъ окончить леченіе и возвратить билеты, при чекъ роздающій билеты изъявилъ больному свое удивленіе, какимъ образомъ мужчина можетъ заявлять подобныя претензіи, и т. д. Эти факты, заявленные въ "С. Петербургскихъ Вѣдомостяхъ, прекрасно характеризируютъ частную дѣятельность г. Рохеля по управленію минеральными водами. Мы видимъ изъ нихъ, что арендаторъ смотритъ на себя, какъ на оффиціальное лицо, необязанное передъ публикой никакой отвѣтственностью и считающее себя вправѣ дѣлать то, что ему вздумается. Мы полагаемъ, что казенное управленіе старорусскими водами врядъ-ли было хуже управленія г. Рохеля. Но чтобы вполнѣ оцѣнить достоинства и характеръ этого управленія, стоитъ только сравнить его съ администраціей водъ заграничныхъ. Почему же подобныя явленія немыслимы заграницей, а сплошь и рядомъ встрѣчаются у насъ, гдѣ частной дѣятельности открытъ въ настоящее время широкій просторъ. Не входя въ разрѣшеніе этого, по многимъ причинамъ, щекотливаго вопроса, мы только ограничимся замѣчаніемъ, что у насъ частная дѣятельность далеко не всегда есть дѣятельность полезная, и что въ настоящее время о характерѣ какой-либо дѣятельности нельзя судить только по тому, находится ли она въ рукахъ частныхъ или казенныхъ, такъ какъ на практикѣ результаты въ томъ и другомъ случаѣ нерѣдко оказываются совершенно одинаковыми.
Со времени введенія въ дѣйствіе судебныхъ уставовъ, для частной дѣятельности у насъ открылась совершенно новая и притомъ весьма широкая сфера. Институтъ присяжныхъ повѣренныхъ, хотя существующій въ силу закона, тѣмъ не менѣе имѣетъ совершенно частный характеръ: но кромѣ этого рода адвокатовъ, законъ предоставилъ право заниматься ходатайствомъ по дѣлахъ всякому желающему, лишь бы только онъ удовлетворялъ самымъ общимъ и необходимымъ условіямъ. Тѣ, которые утверждаютъ или утверждали, что частная иниціатива немедленно внесетъ нѣчто совершенно новое въ нашу общественную жизнь, естественно должны были возлагать большія надежды на дѣятельность присяжныхъ и неприсяжныхъ адвокатовъ. Но, какъ нарочно, эта дѣятельность всего яснѣе показала, что далеко недостаточно быть частнымъ человѣкомъ, то есть, не носить форменнаго мундира, чтобъ распространять вокругъ себя всеобщее благосостояніе. Дѣйствительно, адвокатская дѣятельность всего менѣе должна быть проникнута духомъ канцеляризма и бюрократическими замашками. Отношенія между подсудимымъ и защитникомъ, между довѣрителенъ и повѣреннымъ должны отличаться полною искренностью, отсутствіемъ всякихъ формальностей и крючкотворствъ. Но если судебная практика еще пока не дала намъ достаточно матеріала для характеристики отношеній адвокатовъ къ подсудимымъ, то-есть, въ дѣлахъ уголовныхъ, то практика гражданскаго суда, гдѣ въ отношенія повѣреннаго къ довѣрителю входятъ денежные разсчеты, представляетъ много любопытныхъ фактовъ. Мы не будемъ приводить здѣсь тѣхъ случаевъ изъ дѣятельности какъ частныхъ ходатаевъ, такъ и присяжныхъ повѣренныхъ, въ которыхъ адвокаты просто соперничали съ обыкновенными мазуриками, за что подвергались исключенію изъ числа присяжныхъ повѣренныхъ или другимъ наказаніяхъ; изъ такихъ фактовъ нельзя сдѣлать правильныхъ и безпристрастныхъ выводовъ, такъ какъ они подтверждаютъ только ту банальную истину, что нѣтъ правила безъ исключеній и что дурные люди могутъ встрѣчаться въ самыхъ лучшихъ учрежденіяхъ. Вмѣсто такого рода фактовъ, хотя довольно нерѣдкихъ, но во всякомъ случаѣ исключительныхъ, мы приведемъ для примѣра случай, далеко невыходящій изъ ряду, ничѣмъ особенно небросающійся въ глаза и мнѣнія о которомъ, по всей вѣроятности, будутъ различны даже въ средѣ такъ называемыхъ порядочныхъ людей. Одинъ новгородскій житель, имѣя вполнѣ основательный искъ, поручилъ ведете дѣла одному частному ходатаю, по формальному условію съ которымъ обязался заплатить ему за хлопоты 10 к. «съ каждаго присужденнаго рубля.» Искъ былъ выигранъ, ли чего, впрочемъ, и не требовалось особеннаго труда, потому что онъ былъ основанъ на безспорномъ документѣ. Но когда пришлось взыскивать деньги, то оказалось, что на имуществѣ должника столько претензій, что на каждый рубль приходится только по семи копѣекъ. Такимъ образомъ, истцу пришлось вмѣсто исковой и присужденной суммы 18,000 р. получить всего около полуторы тысячи. Между тѣмъ, согласно заключенному условію съ адвокатомъ, ему приходилось уплатить 10 % съ каждаго «присужденнаго» рубля, то есть 1800 р. — и слѣдовательно, прибавить 300 р. своихъ собственныхъ. Очевидная нелѣпость; понятно, что истецъ начиналъ искъ не съ тѣнь, чтобы выиграть его только на судѣ, а чтобы въ дѣйствительности получить деньги, и если въ условіи съ адвокатомъ къ словамъ «съ каждаго присужденнаго…» не прибавлено "и дѣйствительно полученнаго рубля, " то это все-таки понятно само собою. Нужно быть по меньшей мѣрѣ величайшимъ формалистомъ, чтобы доказывать противное и на этой случайной опискѣ основывать свое право на полученіе вознагражденія въ размѣрѣ, большемъ, чѣмъ взысканная истцомъ сумма. Между тѣмъ одинъ изъ новгородскихъ ходатаевъ, какъ оказалось изъ собственнаго его письма, г. Чугахинскій, именно такъ и поступалъ. Пользуясь буквальнымъ смысломъ заключеннаго съ истцомъ условія, онъ, несмотря на то, что тотъ получилъ всего 1500 р., взыскалъ съ него за это 1800 р. то есть на 300 р. болѣе. Поступокъ свой г. Чуталинскій объясняетъ весьма просто, и мы увѣрены, что съ его логикой согласятся многіе изъ «порядочныхъ» людей. «Какое мнѣ дѣло, разсуждалъ г. Чугаинскій, сколько мой довѣритель взыскалъ въ дѣйствительности денегъ: я свою обязанность исполнилъ и долженъ получить то, что мнѣ слѣдуетъ по условію, составленному между нами добровольно. Довѣритель мой не ребенокъ, онъ долженъ былъ понимать, что дѣлаетъ; адвокатура моя профессія, и если мнѣ гуманничать во всѣхъ подобнаго рода случаяхъ, то пожалуй насидишься безъ хлѣба. Я требую своего, а не чужого.» Такой, безъ сомнѣнія, логикой дошелъ г. Чугалинскій до совершенія поступка, который, при другихъ обстоятельствахъ, то есть, неприкрытый формальностями, ни въ комъ не возбудилъ бы сомнѣнія насчетъ истиннаго своего характера* Вслѣдъ за вышеприведенными соображеніями явились дальнѣйшія, которыя г. Чугалинскій, для оправданія себя въ глазахъ публики, высказалъ даже печатно. «Я, говоритъ онъ, долженъ былъ получить деньги не за одно только веденіе дѣла въ судѣ и не за веденіе дѣла въ Новгородѣ, гдѣ постоянно живу и гдѣ такой размѣръ вознагражденія считается обыкновеннымъ, а за веденіе дѣла въ Устюжнѣ и Боровикахъ, куда я долженъ былъ ѣздить три раза, чтобы сдѣлать опись и оцѣнку имѣнія. Конечно, замѣчаетъ г. Чугалинекій, 1800 р. сумма порядочная, но она вовсе не такъ велика, когда ее получаешь не за одно свое знаніе и хлопоты, но и за тѣ лишенія и неудобства, соединенныя съ весьма дурною, глухою и даже опасною дорогою, когда ее получаешь за старанія для другого, оставляя свой домъ и свои дѣла.» Наконецъ, вотъ еще одно соображеніе, которое, повидимому, должно совершенно оправдать поступокъ г. Чугалинскаго въ глазахъ всѣхъ «порядочныхъ» людей. Правда, замѣчаетъ г. Чугалинскій, г. Бергу (довѣрителю), пришлось получить гораздо меньше присужденной суммы, но въ этомъ никто не виноватъ, или, лучше сказать, виноватъ самъ же г. Бергъ. «При продажѣ въ Боровичахъ имѣнія должника, г Бергу предлагали — чтобы отмѣнить продажу — наличными деньгами сейчасъ же 12,000 р. Такимъ миромъ г. Бергъ терялъ только одну неустойку въ 6000 р., но г. Бергъ на это не согласился по нѣкоторымъ соображеніямъ, оказавшимся ошибочными, и такимъ образомъ, самъ потерялъ то, что могъ получитъ.» Доказательнѣе этого довода уже ничего не можетъ быть въ глазахъ какъ г. Чугалинскаго, такъ и всѣхъ «порядочныхъ» людей. Человѣку предлагаютъ чистыми деньгами 12,000 р., а онъ еще этимъ недоволенъ, желаетъ получить и остальныя шесть тысячъ! Какая жадность! Ну вотъ и не получай ничего, приплачивая еще своихъ 800 рублей.
Мы вовсе не обвиняемъ г. Чугалинскаго, а тѣмъ болѣе не думаемъ дѣлать оцѣнку его личности на основаніи вышеуказаннаго поступка его съ г. Бергомъ. Съ юридической точи зрѣнія, г. Чугалинскій совершенно правъ, потому что дѣйствовалъ вполнѣ «на законномъ основаніи», требуя себѣ того, что ему слѣдуетъ по условію. Но вѣдь частная дѣятельность тѣмъ-то и отличается отъ казенной, что она можетъ и должна руководствоваться не одними только, «законными основаніями». Формализмъ необходимъ только для бюрократіи, которая даже немыслима внѣ безчисленнаго множества формальностей, опредѣляющихъ ея дѣятельность. Отъ бюрократіи невозможно и требовать, чтобы она руководствовалась чѣмъ нибудь инымъ, кромѣ исключительно формальныхъ соображеній; ей нѣтъ возможности относиться къ каждому факту съ различныхъ точекъ зрѣнія; у нея одна, казенная мѣрка. Съ этой-то точки зрѣнія, г. Чугалинскій совершенно правъ по отношенію въ г. Бергу. Но еслибы онъ, оставивши въ сторонѣ бюрократическую логику, взглянулъ на свой поступокъ нѣсколько иначе, напримѣръ, хотя со стороны интересовъ г. Берга, то этотъ поступокъ представился бы ему совершенно въ иномъ видѣ. Онъ бы не могъ не замѣтить нелѣпости той логики, которая побудила его поступить съ г. Бергомъ «на законномъ основаніи», заставивъ послѣдняго платиться собственный деньгами по недоразумѣнію, оплошности, недогадливости — словомъ, по такимъ резонамъ, которые не имѣютъ никакого значенія съ юридической или бюрократической точки зрѣнія, во которые въ жизни, въ дѣятельности частной, иногда не могутъ не приниматься въ разсчетъ — какъ напримѣръ, въ настоящемъ случаѣ. Такимъ образомъ, разсматривая поступокъ г. Чугалинскаго, мы видимъ, что онъ дѣйствовалъ вовсе не какъ частный человѣкъ, а какъ бюрократъ, прибѣгнувъ къ этому образу дѣйствій подъ вліяніемъ слишкомъ эгоистическихъ расчетовъ, и если бы на мѣстѣ г. Чугалинскаго стояло лицо оффиціальное, то оно бы дѣйствовало ничуть не хуже, и вообще между ними не было бы никакого различія.
Можетъ быть, нѣкоторые читатели поинтересуются гнать наше мнѣніе о причинахъ всѣхъ вышеприведенныхъ явленій изъ области «частной дѣятельности». Можетъ быть, сами они будутъ не въ силахъ рѣшить, чѣмъ объясняется тотъ, повидимому, странный, а въ сущности очень простой фактъ, что наша частная дѣятельность, несмотря на предоставленный ей широкій просторъ, никакъ не можетъ освободиться отъ бюрократическихъ узъ, совершенно лишающихъ ее частнаго характера и дѣлающихъ ее во всемъ похожей на дѣятельность казенную. Для рѣшенія этого вопроса, стоитъ только вспомнить, подъ какимъ вліяніемъ образовались тѣ элементы, которые явились теперь представителями частной дѣятельности. Всѣ они воспитались и выросли въ нашихъ старыхъ, большею частію уже уничтоженныхъ, присутственныхъ мѣстахъ и съ юныхъ дней своихъ прониклись духомъ канцелярскаго бюрократизма. До послѣдняго времени у насъ не было другихъ практически-воспитательныхъ учрежденій и потому, все грамотное, за исключеніемъ купечества, взросло на лонѣ бюрократіи. А люди мѣняются не скоро, особенно получившіе такое основательное воспитаніе, какое давалось нашими старыми присутственными мѣстами. Вотъ почему частная дѣятельность въ Россіи во всѣхъ своихъ проявленіяхъ носитъ на себѣ такой рѣзкій слѣдъ старой казенщины.