Внешний вид ветхозаветного храма (Муретов)

Внешний вид ветхозаветного храма
автор Митрофан Дмитриевич Муретов

Опубл.: 1890. Источник: az.lib.ru

М. Д. Муретов

Внешний вид ветхозаветного храма

Пока священный холм Мориа занят грандиозною мечетью Омара, — пока подземелья, фундаменты и натуральные уровни горы известны только отрывочно и случайно, дотоле в науке не может быть серьезной речи о детальной реставрации окружавших ветхозаветный храм дворов, площадей, галерей и других зданий. Всякая попытка в этом роде, хотя бы на нее был употреблен даже тридцатипятилетний досуг жизни, по меньшей мере преждевременна и бесполезна, так как не сегодня — завтра землетрясение или другой случай могут открыть науке лежащие под помостом Харама-еш-Шериф археологические сокровища, — и эти великолепные модели Шиков подвергнутся опасности оказаться воздушными замками, не имеющими под собою даже и песчаной почвы.

Но в археологии ветхозаветного храма есть такие стороны, освещение коих мало или совсем не зависит от исследований грунта скалы и раскопок на месте Харама-еш-Шериф. Разумеем общий вид ветхозаветного храма. Говорим: общий, ибо раз не доказано, что тот или иной из наличных архитектурно-археологических документов Иерусалима принадлежит известной эпохе, если ни на одном камне и ни на одной колонне Харама нельзя поставить точную хронологическую дату, — до тех пор всякий опыт восстановления ветхозаветного храма, во всех подробностях, будет только архитектурно-художественною фантазией, как и всякое художественное творчество, основывающееся на сцеплении разных возможностей и вероятностей, а не на действительно-исторической и научно-археологической почве. В реставрациях подобного рода могут быть разные мотивы, более или менее художественные и эффектные, но все же это только фантастические грезы на разные лады, а не наука.

Предоставляя такие упражнения тем господам, коим пребывание на Востоке в качестве лиц, уполномоченных от разных обществ и правительств европейских, дает тридцатипятилетние досуги на сооружение замысловатых проектов, мы берем на себя труд составить наглядное представление только об общем виде ветхозаветного храма, и притом на основании одних только исторических свидетельств, лишь отчасти пользуясь открытою для наблюдений вершиною горы Мориа (в мечети Омара) и измеренными уровнями натурального грунта скалы.

Предлагаемые вниманию любителей библейской науки очерки, не претендуя на какие-либо перевороты в археологии храма, имеют своею задачею — дать только положительное освещение предмету, не касаясь бесполезного в подобных вопросах изложения и разбора многочисленных и разнообразных, но большею частью произвольных, гипотез, принадлежащих западноевропейским ученым. Исключение сделано только для недавно вышедшего в свет, поистине монументального, произведения профессора Киевской Духовной Академии А. А. Олесницкого, известного ориенталиста и палестинолога: «Ветхозаветный храм в Иерусалиме» Православный Палестинский сборник , том V, выпуск первый, С. П. 1889. Обойти этот труд не только свидетельствовало бы о нашей неблагодарности к русскому работнику по библейской науке, но и оказалось положительною невозможностью в виду того огромного значения, какое имеет для русской науки исследование достопочтеннейшего профессора. При массивной эрудиции, при всестороннем и тщательном обследовании топографических и археологических дат, при оригинальности и свежести многих предположений, удачно освещающих некоторые темные стороны предмета, — творение достопочтеннейшего профессора представляет драгоценный и капитальный вклад в русскую науку особенно тем, что устраняет необходимость изучения огромной западноевропейской литературы по данному вопросу. Эта книга заменяет тридцать и более томов иностранных; в ней собрано, продумано и сверено все, что Запад выработал доселе наиболее научного по данному вопросу, — и притом таким знатоком дела, как автор "Святой Земли " и других капитальных трудов. С этою книгою русский любитель библейской старины может смело составлять новые концепции, давать новые объяснения и вообще жить в этой области научною жизнью, не опасаясь мертворожденного плода или повторения прежних увлечений и несостоятельных гипотез. Одним словом, для научного путешествия в такую область, как археология ветхозаветного храма, в настоящее время вполне достаточно запастись изучением первоисточников, Харама-еш-Шериф и «Ветхозаветного Храма» А. А. Олесницкого.

Было бы однако же напрасным делом с нашей стороны утверждать, а со стороны достопочтеннейшего палестинолога русского думать, что человеческое произведение, какой бы научной высоты и талантливости оно ни достигало, может быть безусловным совершенством, — и чтобы оно исключало кому-либо возможность «сметь свое суждение иметь». "Бог истинен, всяк же человек ложь " (Рим. 3:4).

Успокаивая себя таким доводом, решаемся высказать несколько соображений по вопросу о наружном виде ветхозаветного храма, хотя бы они, при более тщательном и более опытном обследовании дела и в дальнейшем движении науки, оказались требующими исправлений или даже несостоятельными. Не опасаемся мы и оскорбить своими очерками достопочтеннейшего профессора, так как сам по себе труд А. А. Олесницкого настолько монументален и так прочно построен, что наши замечания по совершенно частному пункту, если и сделают что, так не более, как едва заметные и небольшие царапины на стройном и прочном здании киевского профессора-ориенталиста.

Прямые исторические первоисточники для восстановления наружного вида храма имеются на лицо в весьма ограниченном количестве. Несколько стихов книги Исход, Третьей Царств, Второй Паралипоменон, Пророка Иезекииля, Ездры, — несколько параграфов у Иосифа Флавия, да немного указаний в Талмуде: вот и весь исторический материал, из которого современный археолог должен построить ветхозаветный храм. Не смотря на такую скудость первоисточников, новейшая наука обладает многочисленными, весьма объемистыми и разнообразными исследованиями по данному вопросу. Причина та, что при всей своей ограниченности исторические даты представляют большое разнообразие и даже кажущееся иногда противоречие между собою, так что объяснение и примирение их требует от современного ученого весьма сложных и обширных исследований. В виду этого современный любитель библейской старины, приступая к исследованию ее, необходимо должен наперед и ясно определить свое отношение к первоисточникам и точно оценить сравнительную степень их научной значимости. Чтобы устранить возможные здесь недоразумения, укажем те общие методологические начала, коими руководствовались мы в наших соображениях по данному вопросу.

1) Безусловно решительное значение должны конечно иметь свидетельства библейского источника, как по боговдохновенности его, так и древности. Но библейский текст, прежде чем он редактирован был масоретами, имел продолжительную историю. Пользуясь этим, современный ученый может на место масоретских подставлять другие, возможные и вероятные, чтения и таким образом устранять прямые доты еврейской Библии. — На все таковые, придумываемые новейшими учеными, разночтения мы смотрим так же, как и на разные художественно-архитектурные мотивы в реставрациях храма, т. е. это только одна из бесчисленного множества других возможностей, которые уже по этому самому не могут иметь серьезного научного значения. Подобные приемы, если предполагаемый вариант не доказан текстуально и всесторонне, позволяем себе откровенно сказать это, служат только косвенным показателем того, что у ученого, прибегающего к ним, дела в его гипотезах обстоят не совсем благополучно. Свидетельство масоретской редакции мы предпочитаем и, думается, имеем все научные права предпочитать разным догадкам, хотя бы и остроумных, но новейших ученых. Если, например, по масоретской редакции, по древнейшим переводам и авторитетному чтению LXX, по свидетельству Иосифа и пр. притвор Соломонова Храма имел 120 локтей высоты, а по предположению современных ученых только 20; то предположение это, может свидетельствовать только о том, что принятый археологом художественно-архитектурный мотив для реставрации храма не соответствует действительным научным датам и потому должен быть изменен.

Кроме упражнений в филологическом остроумии по поводу того или другого библейского текста, последний может подвергаться также искусственным перетолкованиям, отступающим от прямого смысла, или же извлекающим из него то, чего прямо он не содержит. Мы старались брать только простейший, буквально-точный и непосредственный смысл, очевидный для каждого. Если, например, текст ясно свидетельствует, что концы шестов ковчега были видны из девира и не были видны снаружи, или верхний шерстяной покров скинии спускался со стен ее на локоть с одной и на локоть с другой стороны, то мы уже не можем перетолковать эти даты так: концы шестов были бы видны, но на самом деле они не были видны из девира; покров спускался со стен скинии не локтем, а десятью локтями с одной и другой стороны, локоть в локоть и под.

Итак: древнейший еврейский текст библейского источника и простой до очевидности смысл библейских и других дат — вот первое правило, ограждающее наибольшую научность гипотезы.

2) Такое же почти, а иногда даже бóльшее, значение имеют и древние переводы Библии. Первостепенную важность в данном случае должно признать за переводом LXX толковников, сделанным за долго до масоретской редакции и при том в эпоху второго Иерусалимского храма, сооруженного по образцу и из останков первого храма. Сравнительно не на много отделенная от Вавилонского плена эпоха LXX толковников могла иметь еще самые свежие и точные воспоминания как о храме Соломоновом, так и о скинии, хранившейся в нем.

3) Большой вес и в некоторых случаях даже решающее значение должен иметь Иосиф Флавий, — очевидец и священник Иродова храма, питомец тогдашней иудейской школы и ее преданий, кроме того классически образованный историк, знающий цену историческим свидетельствам и научно понимающий историческую правду. Чтобы судить о том, в какой степени развито в Иосифе чувство научной исторической правды, достаточно прочитать, например, следующее место из его древностей:

«Списки сих посланий (Соломона к Хираму и Хирама к Соломону) до сего времени сохраняются в целости не только в наших книгах, но и у Тирян, так что, если пожелает кто дознать дело в точности, тот, справившись в Тирских общественных архивах, найдет в них согласное тому, что сказано нами. Вхожу в эти подробности, желая дать читателям знать, что мы ничего не говорим не согласного с истиною, не вносим в историю какие-либо вероятные и к обольщению и развлечению служащие рассказы, стараясь уклоняться от исследования и прося верить нам на слово; и не почитаем для себя делом позволительным и невинным — отступать от требований исторической правды, — но просим не соглашаться с нами, если мы не сможем подтвердить истину сказанного доказательством и достоверными свидетельствами» (Antiq. 8, 2, 8 edit. Havercamp, pag. 421 и Flavii Iosephi opera ed. Benedictus Niese, Berolini, Vol. II, pag. 138). Если, поэтому, известная гипотеза систематически и настойчиво преследует даты Иосифа, то это опять показывает, что художественно-архитектурный мотив реставрации уже совсем оторван от действительно-исторической почвы и витает в области личных фантазий реставратора, основывающихся на каком-либо несколько футовом фрагменте новооткрытого подземелья в Харам-еш-Шерифе, на отдаленных аналогиях и под.

Впрочем, не все свидетельства Иосифа имеют одинаковую степень научной ценности. — В отношении к Иродову и Зоровавелеву храмам ему должен принадлежать решающий голос; так как Иосиф был очевидцем и священником Иродова храма, а его отец служил в Зоровавелевом храме; в отношении Соломонова храма он имеет важное значение, так как в его время раввинская школа могла еще хранить свежие воспоминания о разрушенном храме; наконец его свидетельствам можно давать только некоторое значение в отношении скинии и особенно таких сторон ее устройства, которые не могли быть наблюдаемы современниками Соломонова храма на хранившихся здесь ее останках. В последнем отношении необходимо всегда ставить и решать вопрос: то или другое показание Иосифа есть ли древне-иудейское предание, или же только личные соображения и вычисления ученого историка, сделанные путем экзегеза библейских дат ? Когда, например, Иосиф, вопреки библейским десяти локтям, свидетельствует о пятилоктевой высоте херувимов девира, — или неуказанную в книге Исход толщину брусьев скинии определяет в четыре пальца; то очевидно эти даты почерпнуты им из древне-иудейского предания, ибо их невозможно вывести из библейского текста никакими отвлеченными или экзегетическими соображениями. Напротив, если Иосиф говорит, что внутренний и внешний покровы скинии в двадцать восемь и тридцать локтей, занимая средними десятью локтями верх скинии, остальными поровну спускались на боках ее, то здесь мы очевидно имеем дело с личным расчислением ученого археолога, которое он сделал путем сравнения данных в Библии размеров скинии и покровов ее.

4) Несколько дат имеется в Талмуде, и кроме того особый трактат Мишны (Миддот) посвящен описанию храма. Какую цену имеет этот источник? Когда встречаешь здесь такое, например, известие, что отворявшиеся врата храма издавали звук, доносившийся до Иерихона, — или читаешь сказание о двух псах, стороживших храм и своим лаем устрашавших всякого, кто проник бы во святое святых и прочитал бы здесь сокровенное имя Божие и под.; то является невольное убеждение в том, что составители Талмуда не имели чувства исторической правды в научном значении этого слова, — что они плохо и не всегда различали баснословное от вероятного^[1]. С другой стороны, Талмуду свойственно особого рода схоластическое мышление, для которого отвлеченные основания и отдаленные соображения нередко служат посылками для всевозможных фантастических выводов. Остроумная игра в цифры и слова, изысканные сближения, искусственный экзегез и проч. в Талмуде часто играют роль научных критериев при определении исторической правды. Наконец, Талмуд записал уже позднейшие иудейские предания о храме, в которых, по самому существу дела, возможны были всякого рода смешения (Иродова и Соломонова храмов), неточности и искажения.

Таким образом талмудическими датами можно пользоваться только с крайнею осторожностью и лишь тогда, когда они согласуются с действительно-историческими источниками, по крайней мере не противоречат им. Во всяком случае научное значение Талмуда по вопросу о ветхозаветном храме, особенно Соломоновом и Моисеевом, не может идти ни в какое сравнение с Иосифом Флавием, тем более с древними переводами Библии — LXX толковников, Халдейским, Самаританским и Пешито. Серьезно ставить и решать такой, например, вопрос: кто в известном случае заслуживает большего доверия — Талмуд или Иосиф? извинительно разве только еврейскому раввину, для которого Талмуд имеет особое догматико-каноническое значение. Напротив, для ученого — христианина и происхождения европейского — подобный вопрос столь же странен, как если бы кто поставил себе серьезною задачею — решить выбор между описанием Святой Земли достопочтеннейшего профессора Олесницкого и г. Елисеева.

5) Наконец совсем никакого историко-археологического значения мы не придаем, якобы свидетельствам, но на самом деле личным соображениям и выкладкам позднейших раввинов иудейских. Основываясь или на тех же библейских датах, или же на мутных позднейших преданиях иудаизма, соображения этих раввинов имеют такой же исторический авторитет, как и всякое исследование новейшего ученого иностранного, т. е. почти никакого.

6) Кроме научно-исторических свидетельств, для восстановления Иерусалимского храма важны изображения его, например, на дне найденного в Риме стеклянного сосуда, на монете Бар-кохвы и др. Само собою понятно также, что отдаленное значение могут иметь и аналогии с древними архитектурными памятниками, доселе сохраняющимися в Палестине, и с архитектурными образцами тех народов, с коими древние евреи находились в сношениях. Эти аналогии могут, по крайней мере, наполнять те пустые пространства, какие в Иерусалимском храме оставляются прямыми научно-историческими источниками. Это — частная, так-сказать, отделка храма, имеющая некоторую, если и не строго научную, то художественно-архитектурную вероятность, или по крайней мере возможность.

7) В известных случаях решающий голос может принадлежать общей аналогии между ветхозаветными храмами. Есть непререкаемые данные утверждать, что основным мотивом не только общей архитектуры Соломонова храма, но и ее многих деталей, было подражание скинии в увеличенных (удвоенных) размерах, — и отступления от синайского образца зависели главным образом или от строительного материала (камень и дерево вместо дерева и шерстяных покровов скинии) или же от топографических условий (крутой холм Мориа). Храм Зоровавеля, строившийся на глазах очевидцев первого храма и из его каменных останков, был довольно близким, хотя и не полным, восстановлением Соломонова храма. Наконец храм Ирода или третий Иерусалимский храм, хотя и значительно отступал от Соломонова образца в частностях, но в общей архитектуре он стремился восполнить то, чего недоставало в Зоровавелевом храме до Соломонова. Отсюда: наибольшее и существеннейшее сходство между проектами всех ветхозаветных храмов должно служить признаком и наибольшей научной вероятности гипотезы.

8) Едва ли надо высказывать ту общепризнанную истину, что каждая гипотеза тем более выигрывает в научности, чем бóльшее количество относящихся к ней дат она захватывает, примиряет и освещает (но не отрицает). Если, например, из ста дат одна гипотеза принимает только половину, отрицая прочие и их не объясняя, а другая напротив, объединяет и кладет в научное здание все или почти все даты, то без всяких колебаний надо отдать предпочтение сей последней пред первою. Очевидно также, что отвлеченные архитектурно-художественные соображения тут могут иметь место разве только в качестве общих критериев возможности или невозможности известного проекта. Личному художественному вкусу современного архитектора тут нечего делать. Посему, хотя бы реставрация и не походила на красивые и причудливые формы средневекового замка, лондонского вокзала и др., но если она наиболее соответствует научно-историческим датам, то эта, менее с современной точки зрения художественная, зато в научно-историческом отношении более выдержанная реставрация заслуживает безусловного предпочтения пред более художественным, но научно менее выдержанным проектом.

9) Само собою понятно наконец, что свойства и топография горы Мориа, а равно и останки древнейших сооружений на ней должны бы в данном вопросе иметь соответствующее значение, если бы современная наука обладала достаточными и достоверными на этот счет сведениями. Для Соломонова храма эти топографические исследования менее важны, чем для Иродова, так как известно, что при Ироде производилась новая нивелировка скалы, срыты были основания Зоровавелева храма и вместо прежних положены новые . Но для Иродова храма раскопки и исследования скалы должны иметь существенное значение, если бы достигали надлежащей полноты и научной устойчивости. Пока этого нет, топография Харама-еш-Шериф может служить только вспомогательным средством, в качестве общего критерия, для определения топографической возможности или невозможности известного проекта.

Руководствуясь такими началами, мы делаем опыт реставрации подлинного, как нам думается, вида ветхозаветного храма. При этом опускаем некоторые подробности дела, которые всесторонне обследованы в труде г. Олесницкого, и касаемся лишь тех сторон вопроса, которые или опущены у него, или же освещены не согласно с нашим пониманием историко-археологических документов.

I.

Синайский храм

(Скиния Моисея)

(§ I .) Основной и общий тип для ветхозаветного храма, — то есть правильный и продолговатый четырехугольник, коего высота и ширина представляют одну треть длины, а также, предвосхищая более чем в один раз высоту корпуса, двухскатная кровля храма, — с совершеннейшею ясностью и желательною определительностью дан в Синайском законодательстве и в плане Моисеевой скинии.

Библейский источник называет скинию: 1) (מִשְׁכָּן — жилище, обитание, поселение от ן שכ — селиться, жить, обитать и 2) היכל — великолепная постройка, дворец, храм (хоромы). Это — общие наименования всего сооружения скинии, как здания, назначенного для обитания (т. е. преимущественного откровения) Бога среди избранного народа еврейского.

Кроме того встречаем еще два наименования двух главных частей всего сооружения скинии, которые (наименования) переносятся метонимически и на всю скинию: 1) בית -дом, т. е. нижний и главный корпус здания из деревянных брусьев, как по своему четырехугольному виду, так по строительному материалу, имевший вид дома; 2) אהל, по основному значению корневого слова быть ясным, светлым, просвечивать, мерцать — палатка, шатер, т. е. или такое жилище, которое в отличие от непроницаемых для света деревянных и каменных стен дома состоит из покрывал, шерстяных или льняных, не непроницаемых для света; или же такой шатер, который имел белый цвет^[2] .

Так как кочевавшие по пустыне евреи времени Синайского законодательства должны были иметь совершенно ясные общие представления как о доме, так и о палатке, и их существенном между собою различии, то уже это одно не позволяет понимать как-либо метафорически наименование скинии домом и палаткою, а напротив заставляет дать ей вид не только дома, но и кочевой палатки. Поэтому, впервые созданная, кажется, Иосифом Флавием на основании поверхностного понимания библейских дат и общепринятая в настоящее время реставрация скинии в виде дома, окутанного со всех сторон покровом, должна быть признана самою неудачною.

Напротив, более тщательное изучение библейского источника заставляет дать скинии, согласно двоякому наименованию ее, две части: 1) нижнюю или дом, т. е. деревянный четырехугольный корпус, — и 2) верхнюю, состоявшую из покровов и дававшую ей вид шатра или палатки.

I.

Дом скинии.

(§ I I.)Деревянный корпус скинии подробно описан в Исх. 26:15—30 и 36: 21—34. Для двух продольных стен дома дано по двадцати равных между собою во всех измерениях брусьев. Художественно обделанные золотом брусья не лежали один над другим горизонтально, подобно бревнам наших домов, но стояли перпендикулярно рядом друг с другом на особых серебряных подставах. Так как каждый брус имел полтора локтя ширины и десять локтей высоты, то продольные стены скинии простирались на тридцать локтей в длину и на десять локтей в высоту (не принимая в этот счет высоту подстав). Для задней стены назначены шесть брусьев, коих размеры не указаны по той конечно причине, что предполагаются тожественными с прочими брусьями. Поставленные рядом, они дадут стену в девять локтей ширины и десять высоты. Для замещения остающегося от ширины скинии локтя и скрепления продольных стен с заднею назначаются еще два угловые бруса или столба, описанные в библейском источнике особо от остальных^[3].

Опуская, затем, те частности в устройстве деревянного корпуса скинии, которые всесторонне обследованы у г. Олесницкого, коснемся только таких сторон, относительно которых мы разногласим с достопочтеннейшим профессором.

(§ III.) 1) Цельность брусьев. Не можем, прежде всего, признать доказанным, что «брусья могли быть двухсоставными, то есть каждый брус слагался из двух брусьев, сбитых в один и обложенных цельною золотою обкладкой и потому казавшихся единичными.» Некоторый намек на такой состав брусьев г. Олесницкий видит в том, что "внизу из каждого бруса выступали два концах, (τὰ μέρη LΧΧ Исх. 26:19). «Откуда и почему, спрашивает достопочтеннейший профессор, здесь два конца вместо одного? Естественнее всего предположить, что это были два колкообразно заостренные конца двух древесных стволов, вошедших в состав каждого бруса» (стр. 47).

Но, во-1-х, для чего же надо было сколачивать два бруса в один? и почему, в таком случае, не могли быть назначены сорок брусьев, в три четверти локтя каждый, вместо двадцати полутора-локтевых брусьев? Βο—2-х, выражение LXX εἰς ἀμφότερα τὰ μέρη нельзя понимать в значении собственно концов, ибо μέρος означает часть , сторона , а не конец.

В 3-х, два шипа, при двух сторонах бруса, так смущающие г. Олесницкого, объясняются очень просто: для бруса полуторалоктевой ширины было неудобно сделать только один шип и одну подставу; устойчивость широкого бруса (726,2 миллиметра — 16 1/4 вершков^[4] требовала двух шипов, а две подставы вместо одной были сделаны в видах разделения тяжести серебряной массы при ношении скинии во время странствования евреев по пустыне. IV.

(§ IV.) . 2) Толщина брусьев Общепринятое мнение, коему следует А. А. Олесницкий, определяет неуказанную в Библии толщину брусьев в один локоть. Основанием служит такой расчет: восемь задних брусьев (то есть с угловыми включительно, если ширину их полагать в полтора локтя) дадут стену в двенадцать локтей длины, каковая при десятилоктевом внутреннем пространстве (поперечном) скинии может получиться лишь в том единственном случае, если каждая из продольных стен имела локтевую толщину. (Олесниц. стр. 44—45, ср. Riehm, Handwörterbuch des Biblischen Altertums, Art. Stiftshütte).

Но этот, по-видимому простой и математически-точный, расчет есть лишь одна из многих возможностей. Он основывается на предположении, что угловые брусья имели равную с прочими ширину (полтора локтя), между тем как библейский текст нарочитым выделением этих брусьев от прочих не уполномочивает к такому предположению. Поэтому расчет, основанный на недоказанной гипотезе, сам есть не более, как недоказанная гипотеза, не имеющая никаких оснований ни в древне-иудейском предании, ни в библейском источнике.

Последний, столь подробный и точный в других датах, молчит о толщине брусьев. Почему? Думать, что он предполагает локтевую толщину, как обычную и нормальную, нет возможности, ибо эта мера вовсе не такая сравнительно более обычная в размерах скинии и ее принадлежностей, чтобы она могла предполагаться якобы сама собою, — по крайней мере библейский источник нарочито указывает ее в описании, например, кадильного алтаря (Исх. 30:2). Во всех вообще датах касательно скинии невидно, чтобы библейский источник оттенял как-либо различие между одним, двумя, тремя, десятью и пр. локтевыми размерами.

Естественнее, по-видимому, объяснять молчание Библии тем, что толщина брусьев предполагается равною ширине, то есть в полтора локтя. А это могло быть или в том случае, если брусья были круглыми с полутора-локтевым диаметром, или же полутора-локтевыми квадратами.

Но дать брусьям круглый вид неудобно, так как в архитектуре скинии вообще преобладают угловые формы, — притом два подножия для двух сторон круглого бруса было бы нечто невозможное, по крайней мере очень странное^[5].

Если же брусья были бы полутора-локтевыми квадратами, то задняя стена скинии вместе с угловыми брусьями должна бы была иметь протяжение в тринадцать локтей. Отчисляя девять локтей для обыкновенных шести брусьев, получаем ширину каждого углового бруса в два локтя, при полуторалоктевой толщине. А как полуторалоктевой диаметр дерева ситтим (акация) был, по всем признакам, нормальным и обычным, то угловые брусья должно представлять или двойными, сколоченными из двух стволов древесных, — или же сделанными из наиболее крупных экземпляров дерева.

Но мы не принимаем и этого расчета. Библейский источник мог не упомянуть о толщине брусьев по той же причине, по которой он умалчивает, например, о размерах входных колонн скинии, то есть потому, что свое внимание Законодатель сосредотачивает главным образом на указании таких дат, при коих строго были бы выдержаны внутренние размеры Дома Божия в тридцать локтей длины и десять локтей ширины и высоты, предоставляя внешнюю отделку соображениям и вкусу художника. Исполнительное же описание скинии в Исх. 36 гл. почти слово в слово повторяет законодательное и вероятно внесено после, как буквальный список с законодательного^[6].

(§ V .) Дополнительную к Библии дату касательно толщины брусьев сообщает Иосиф Флавий, описывающий деревянный корпус скинии таким образом:

«Скинию поставил Моисей посреди двора, лицом к востоку, дабы солнце при восходе, во-первых, на нее посылало лучи свои. Длина ее простиралась на тридцать локтей, а ширина на десять. Из стен ее одна была южная, а другая обращена к северу; позади же находился запад. В высоту она поднималась на столько же, на сколько простиралась в ширину. Брусья (κίονες) были сделаны из дерева, по двадцати (брусьев) на каждый бок. Четырехугольные по виду сделаны были они, в ширину простираясь на полтора локтя при толщине в четыре пальца… На задней стене было шесть брусьев. Число брусьев соразмерил точно, ибо их было двадцать, и каждый имел в толщину третью часть ладони ^[7], (а ширину в полтора локтя), так что они давали стену в тридцать локтей длины.» (Antiq. 3, 6. 3 edit. Havercampi, t. I, pag. 132—133; Niese I, 180—181).

Итак, по Иосифу, толщина брусьев равнялась одной трети большой ладони или четырем пальцам, около 9 сантиметров или двух вершков. А. А. Олесницкий, считающий эту дату за измышление самого Иосифа и потому не доверяющий ей, не указал однако же для такого измышления никаких оснований, ни отвлеченно-теоретических, ни экзегетико- филологических. Когда, например, А. А. Олесницкий определяет толщину бруса в один локоть, или же дают ей полутора-локтевые размеры, то основания для таких гипотез совершенно ясны. Но какими соображениями мог руководствоваться Иосиф, определяя не указанную в Библии толщину бруса в четыре пальца? Почему не локоть, не полтора, не пол локтя? В виду невозможности подыскать какой-либо отвлеченный мотив для даты Иосифа, источником ее необходимо признать древне-иудейское предание, которое имело полную возможность помнить толщину брусьев, так как они сберегались в Соломоновом храме до времен плена Вавилонского.

(§ V I.) Не указывая отвлеченно-теоретических мотивов гипотезы, выставляют однако же на вид некоторые соображения, не позволяющие будто-бы дать брусьям четырехпальцевую толщину и заставляющие определять ее в один локоть.

а) "Значительная толщина досок или брусьев подтверждается тем, что в библейском тексте они называются не לוח — доска, а — קרש твердая компактная массам (Олесн. стр. 46). Но, во 1-х, брус в 9 см, или 2 вершка толщины также представляет твердую и весьма солидную компактную массу. Во 2-х слово קרש у Иез. 27употреблено о скамьях из слоновой кости, которые не могли быть очень толсты^[8].

б) "К ним прилагается предикат "стоящие «, (Исх. 26:15), имеющий место только при толстых столбах, а не досках» (ibid). Почему же, однако, не может быть приложен предикат "стоящий " к брусьям в десять локтей высоты, полтора локтя ширины и четыре пальца толщины, если они действительно стояли , а не лежали ?

г) «Каждый из брусьев имел по две подставы, тогда как даже колонны, стоявшие при входе скинии, и столбы ограды двора имели только по одной подставе» (ibid). Количество подстав, ответим, могло определяться не толщиною брусьев и колонн, а формою их: длинный и узкий нижний конец четырехугольного бруса требовал двух шипов и двух подстав, — напротив квадратной или даже круглой колонне более соответствует одно основание. Но правильнее объяснять различие в количестве подстав их материалом: во 1-х подставы брусьев были сделаны из серебра, а пьедесталы входных колонн скинии и оградных на дворе — из меди; во 2-х, ношение сорока восьми тяжелых серебряных подстав представляло бы значительные неудобства, для устранения коих Законодатель разделил тяжесть на девяносто шесть подстав, оставив по одной подставе только там, где это было необходимо, то есть для четырех колонн входа во святое святых, для пяти колонн входа во святилище и для столбов ограды двора.

д) "О значительной толщине брусьев свидетельствуют LXX толковников, у которых брусья скинии называются στῦλοι , каковым словом переводится у них и еврейское Бчжсыщ — колонна; также Иосиф Флавий и Филон называют их κίονες (Иос. Фл. ibid. Филон, De Vita Mosis, edit. Francof. 655, E.). Это — по той же самой причине, по какой и еврейский текст называет брус не לוח, а קרש. И если Иосиф Флавий, определяя толщину брусьев в четыре пальца при полуторалоктевой ширине и десятилоктевой высоте, все-таки называет их не σανίδες — доски, а κίονες — столбы, то почему же LXX толковников и подлинник не могли назвать их брусьями или столбами, хотя бы они имели не одно-локтевую, а четырехпальцевую толщину?

е) «Иосиф Флавий, входя в противоречие сам с собою, называет их четырехсторонними (?), выражение, неприложимое к тонкой доске» (ibid.). Здесь, во 1-х, замечается маленькая неточность в переводе Иосифа, который называет брусья не четырехсторонними, а четырехугольными (τετράγωνοι), то есть Иосиф выразительно указывает этим на то, что κίονες стен скинии не были круглыми: и если назвать четырехстороннею очень тонкую доску не совсем удобно, то каждая доска, даже и при незначительной толщине, может быть названа четырехугольною, в отличие от круглого бревна. Во 2-х, четырехпальцевая толщина бруса далеко не так незначительна, чтобы нельзя было назвать брус четырехугольным.

ж) "Наконец показание Иосифа отвергается теми археологами (и г. Олесницким), которые средний шест представляют проходящим "сквозь толщу « брусьев, что предполагает их значительную толщину». На это заметим, что Иосиф совсем не виноват, если его дата не мирится с новейшими представлениями о назначении этого шеста и определениями его диаметра^[9]. Притом сквозь девятисантиметровую толщу стены свободно может проходить шест с шести-семи сантиметровым диаметром.

Итак, при незначительности тех возражений, какие делаются против Иосифа, и при отсутствии более или менее серьезных оснований за одно-локтевую толщу брусьев, — мы не имеем никаких научных прав не доверять дате древне-иудейского археолога и предпочитать ей позднейшие предания иудейские и гипотезы (Ярхи) и новейших европейских археологов.

(§ V II.) И это тем более, что дата Иосифа подтверждается свидетельствами: 1. Вульгаты , называющей брусья tabulae — доски и при определении места шипов указывающей не на стороны брусьев, как этого следовало бы ожидать при однолоктевой толще их, а на два угла, что понятным становится только при небольшой толщине бруса сравнительно с шириною его (Исх. 26:17, 19; 36:22, 24); 2. Самаританского , Сирского и Арабского переводов; 3. Таргумов Онкеласа ХДп и Псевдо-Ионафана эувп; наконец 4. Акилы, Симмаха и Феодотиона , переводящих греческим σανίδες — доски. — Таким образом вся древность единогласно свидетельствует за Иосифа и против Ярхи и др.

(§ V III.) 3) Задние угловые брусья. Так как задние шесть полуторалоктевых брусьев давали стену только в девять локтей, то для получения десятилоктевой внутренней ширины скинии и для скрепления боковых стен с заднею, библейский текст назначает и особо от прочих брусьев описывает еще два угловые бруса. К сожалению, библейское и Иосифово описания этих брусьев не настолько теперь для нас ясны, чтобы не допускать возможности разнообразных толкований.

О библейском описании угловых брусьев подробная речь ниже, в отделе о шатре скинии. Здесь для нас важно определить только их размеры, о которых Библия прямо ничего не говорит. Но во всяком случае нарочитое и особое от остальных описание угловых брусьев не позволяет считать их совершенно тожественными во всех своих измерениях с прочими брусьями, то есть давать им полуторалоктевую ширину (и однолоктевую толщину), как г. Олесницкий.

В переводе LXX Исх. 26эти столбы называются ἴσοι — равными между собою, чем предполагается их неравенство прочим брусьям, — а как еврейский подлинник не соответствует буквально переводу LXX, то очевидно в этом переводе мы имеем дату древнейшего иудейского предания.

Также угловое положение их и назначение — быть скрепами между заднею стеною и боковыми — требовало от них бòльшей массивности и прочности сравнительно с стенными брусьями, на чтò указывает выражение LXX: ἴσοι. (т. е. углы, благодаря двум угловым массивным столбам) ἔστωσαν.

Молчание законодательного описания о размерах угловых столбов объясняется теми же соображениями, по каким не указаны и размеры входных колонн. Эта аналогия невольно наводит на мысль, что по своему параллелизму в общей архитектуре скинии, те и другие имели между собою сходство по виду, размерам и назначению так, как и из входных две колонны были в сущности тоже угловыми, между которыми стена заменялась завесою, одною колонною, стоявшею посредине входа, и архитравом над колоннами.

Итак, уже отвлеченные соображения архитектурные и особое от прочих брусьев библейское описание угловых столбов предрасполагают отличать их от первых не только по виду и назначению, но и по размерам.

(§ IХ .) Положительное разъяснение находим у Иосифа, который, согласно библейскому описанию, отличает эти столбы от прочих, называя их угловыми (ἐγγωνίους), с каковым названием еврей соединял представление особенной массивности и прочности, — и давая им размеры отличные от стенных брусьев.

Впрочем, относящаяся сюда дата Иосифа не довольно ясна. В буквальном переводе она гласит следующее: "на задней стене, так как шесть столбов давали девять локтей, делают два другие столба, из локтя вырезанные (ἐκ πηχεωσ τετμημένουσ), которые положили угловыми, обделав наравне с большими " (Antiq. 3, 6, 3 Наvеrc. pag. 133; Niese 181).

Можно понимать эту дату таким образом: так как шесть брусьев полуторалоктевой ширины давали протяжение только в девять локтей, то остававшийся от десятилоктевой ширины скинии локоть был заставлен двумя меньшими угловыми брусьями полулоктевой ширины и равной с прочими толщины в четыре пальца. В таком случае необходимо думать, что задняя стена скинии упиралась в боковые, а не наоборот, как то полагает А. А. Олесницкий.

Понимать так дату Иосифа нет никаких серьезных препятствий со стороны собственно размеров скинии, так как в крупной цифре тридцати локтей длины скинии четыре пальца или одна шестая локтя представляет величину совершенно незначительную, которая притом могла быть возмещена шириною передних колонн.

Что в суждении о размерах скинии нельзя с математическою скрупулезностью вычислять каждый дюйм, это явствует из следующего: во 1-х, при определении размеров святилища и святого святых не принята в расчет ширина колонн, разделивших обе части скинии; во 2-х, если о высоте дома скинии судить по высоте брусьев и высоте Соломонова храма, то она имела ровно десять локтей, между тем под брусьями стояли еще серебряные подножия, послужившие образцом для цокольного нижнего этажа в Соломоновом храме; неестественно думать, чтобы эти драгоценные подставы были сделаны лишь для закапывания их в землю и чтобы они не выдавались из почвы в виде серебряного фундамента, — таким образом внутренняя высота скинии имела несколько более десяти локтей.

Но есть другие препятствия к вышеуказанному пониманию даты Иосифа. 1) Библейский источник назначает для угловых брусьев то же число (две) подстав, как и для полуторалоктевых брусьев; будучи втрое ýже последних, эти полулоктевые брусья не могли бы иметь двух нижних шипов и не требовали бы двух подстав. 2) Как эти две библейские подставы, так и угловое положение брусьев предполагают их бóльшую массивность сравнительно с прочими брусьями, а не наоборот. 3) Совершенно непонятен будет мотив двух угловых досок полулоктевой ширины, так как остававшийся локоть мог быть заставлен одним брусом однолоктевой ширины. 4) Наконец, если и понимать дату Иосифа вышеуказанным образом, ничто не уполномочивает нас считать источником ее древне-иудейское предание, а не личное и отвлеченное соображение самого Иосифа, на что в таком случае ясно бы указывал сам историк в словах: «так, как на задней стене скинии соединенные шесть брусьев давали (только) девять локтей, то и проч.».

Ян понимает дату Иосифа в том смысле, что угловые брусья имели ширину в 1/2 локтя † 4 пальца = Ў локтя, т е. были вдвое ýже прочих, при толщине в 1/2 локтя. Расчет этот совсем не соответствует дате Иосифа, который не говорит собственно о ширине угловых столбов в Ў локтя и толщине их в 1/2 локтя. Он сообщает только, что два угловые столба были вырезаны из локтя , без всяких ближайших пояснений. Притом 1/2 л. † 4 пальца или 1/6 локтя дают не Ў а Tлоктя. Также и А. А. Олесницкий неправильно думает, что расчет Яна будто бы соответствует Иосифу Флавию и что Иосиф «толщину угловых досок полагает в 1/2 локтя» (стр. 59—60) ^[10].

В виду вышеуказанных затруднений мы понимаем дату Иосифа в том смысле, что не два бруса вырезаны были из одного бруса в квадратный локоть (чтó оказывалось бы совсем бесцельным), но каждый из двух угловых столбов был вырезан из локтя, т. е. представлял собою цельный выруб в один локоть квадрата. В таком случае эти столбы не только будут действительными угловыми скрепами шестов и прочными устоями для стен, но и найдут себе художественно-архитектурное соответствие в двух передних колоннах. При этом в выражении Флавия: "они обделаны были наравне с бòльшими ", словом μείζοσιν столбы сравниваются в отношении их ширины, а не толщины, а ἐπ'ἴσης означает или то, что угловые столбы одною стороною (внутреннею) стояли вровень с прочими брусьями, выступая из линии другими сторонами (во вне), — или же то, что они одинаковую с прочими брусьями имели золотую отделку и одинакового вида, и устройства серебряные подставы. При таком толковании замечание Иосифа "соединенные шесть брусьев давали девять локтей " будет иметь не тот узкий смысл, что остававшийся локоть заставлен был двумя полулоктевыми брусьями, но мы можем видеть здесь общий мотив для устройства угловых столбов, то есть массивных , так как они назначались для скрепы и устоя всего здания, — затем — двух , так как два угла и три стены требовали таких массивных столбов только в этом количестве, — наконец — вырезанных из локтевого квадрата , так как такие размеры и вид требовались и назначением столбов, и общим архитектурным планом скинии, и соответствием этих столбов двум передним колоннам. Отсюда все место Иосифа можно перефразировать так: поелику задние шесть брусьев давали стену только в девять локтей, между тем как для скрепы стен и образования углов требовались еще угловые столбы, то два таковых и были вырезаны, каждый из локтя в квадрате.

Понимая так дату Иосифа, источник ее мы должны будем искать уже не в личных и отвлеченных соображениях историка-экзегета, ибо для сего не имеется никаких оснований в библейском тексте, но в древнейшем иудейском предании. В таком случае эта дата, как и прежде рассмотренная, получает полный научный авторитет, заставляющий предпочесть ее всем другим произвольным догадкам новейших ученых.

(§ Х .) Против свидетельства Иосифа Флавия можно указать, во-первых , на то, что святое святых не будет иметь идеально-математического куба (Олесн, стр. 45). Но если угловые столбы внутреннею стороною стояли на одной линии с прочими брусьями, то получается математически — точный куб. А если бы они и выступали несколько из стен, имея в себе пазы, куда упирались ближайшие брусья, то кто же может считать нарушением кубической формы здания, например, в семь аршин высоты, длины и ширины, если в углах его есть выступы в половину, один, два вершка, — или под потолком имеется карниз и пр. Кроме пирамид, едва ли найдется во всем мире такое здание, которое, представляя в общем плане правильную геометрическую фигуру, не имело бы никаких выступов или ниш, отступающих от идеальных очертаний общей геометрической фигуры здания.

(§Х I.) Во-вторых: несмотря на то, что угловые брусья имели размеры, отличные от стенных брусьев, для тех и других назначаются по две подставы одинакового веса. Две подставы объясняются тем же, чем мотивируется это число подстав и для стенных брусьев. А назначая одинаковое количество серебра, Библия не говорит, чтобы подставы угловых брусьев были одинаковых размеров с подставами стенных брусьев. Принимая во внимание отношение ширины и толщины угловых столбов к ширине и толщине стенных брусьев (первые были уже на половину локтя, но толще на пять шестых локтя), мы должны угловые подставы представлять на одну треть ниже стенных. Это и естественно: тяжелые угловые столбы не требовали для своего устоя таких подстав, которые глубоко вкапывались бы в землю, как этого требовали широкие и узкие брусья стенные.

(§Х II.) В-третьих: при такой массивности своей угловые столбы и в основном и в переводных текстах называются тем же словом, как и стенные брусья קרשים, στῦλοι у LXX, κίονες у Иос. Флавия и Филона (De vita Mos. Francot. 666, D.), tabulae в Вульгате и др., а не עמודים, как входные колонны — στῦλοι у Ак. Сим. и Феодот. в отличие от קרשים — σανίβες.

Касательно LXX толковников, Филона и Иосифа Флавия мы уже замечали, что термины στῦλοι и κίων они безразлично применяют и к брусьям, и к угловым столбам, и к входным колоннам. А как Иосиф ясно отличает толщину брусьев от толщины угловых столбов и входных колонн, то указанные термины относятся очевидно не к массивности или внешнему виду брусьев и столбов, но к тому признаку, который у задних столбов был общ с брусьями и колоннами. Таковым могло быть только то, что они стояли прямо или перпендикулярно, в отличие от горизонтально лежащих бревен. Таким образом здесь мы не имеем ни малейшего затруднения представлять угловые брусья в виде столбов, соответствовавших входным колоннам.

Что же до переводных текстов, отличающих угловые брусья от входных колонн (Ак. Сим. Феод. Вульг. и др.) и называющих первые одним именем с брусьями стенными, то здесь мы имеем только обычный буквальный перевод основного текста, и потому значение этих переводов равняется подлиннику. Надо впрочем заметить, что в Арабском по Лондонской полиглотте^[11] с угловыми задними брусьями соединяется представление о двух угловых колоннах: duas tabulas facies in duabus pilis habitaculi in duobus angulis (Исх. 26:23).

Наконец еврейское קרש, судя по значению глагола קרש — отделять (что из многого в единое целое), араб, соединять, халд, скисаться, свертываться, замерзать, — в древнееврейском языке указывало не на массивность доски в отличие от לוה — доски тонкой, но на то, что каждый отдельно взятый и на особых подножиях стоявший брус, в соединении с другими, служил для образования стен скинии. Точно также и לוה означает не тонкую, а полированную, выглаженную доску. Поэтому всякий брус, независимо от его массивности, если он рассматривается как один из образователей стены, может быть назван קרש, хотя бы по своей толщине и ширине он и не был совершенно тождествен с другими брусьями.

Напротив, еврейское עמוד (от עמד) означает такой брус или столб, или бревно, которые стоят отдельно или служат опорою, например, крыши, опять независимо от того, какую форму и массивность имеют они. (Иов. 9:6; 26:114; Цар. 11:14, 23:3). Теперь: угловые брусья называются קרשים как и стенные, хотя они и были гораздо массивнее последних, не почему иному, как потому, что вместе с стенными брусьями они входили в состав стен скинии, представляя продолжение задней стены и образуя с крайними боковыми брусьями задние углы дома; напротив входные колонны называются עמורים, хотя по виду и размерам они и были бы тожественны с задними угловыми קרשים, по той причине, что они стояли отдельно и на известном расстоянии друг от друга, не образуя сплошной стены и представляя крыльцо скинии.

Такое различие между рассматриваемыми терминами (брус и столб) необходимо принять уже потому, что оно естественно само по себе и существует в других языках. Так например, толстые и стоящие прямо древесные столбы (стояки), образующие стену сарая, мы не называем столбами или колоннами, а бревнами или брусьями, по той причине, что они составляют сплошную стену. Напротив, если такие же, даже более тонкие, бревна мы видим под углами избы (вместо фундамента), на балконе, в крыльце, в дверях и пр., то называем их уже не бревнами или брусьями, а столбами, колоннами, подпорами и проч.

Итак, занимая остававшееся от стенных брусьев полулоктевое пространство задней стены и четырехпальцевую толщину боковой стены, каждый угловой столб должен был давать боковой выступ в восемь пальцев или одну треть локтя и задний выступ в один локоть без четырех пальцев, то есть в двадцать пальцев или пять шестых локтя. При этом получаем весьма художественную форму для дома скинии и, чтò особенно важно, соответствие двум входным колоннам, имевшим такой же вид, размеры и постанов. Так как ничто не препятствует дать кольцам и шестам продольных сторон скинии диаметр приблизительно в одну треть локтя, то каждая стена должна была представлять углубление между выступами передних и задних столбов^[12] .

(§Х III.) 4) Подставы брусьев. Как угловые, так и стенные брусья имели по две массивные серебряные подставы, каждая весом в один талант или сто шесть фунтов (Исх. 38:2). Форма подстав не описана в библейском источнике. Но, по свидетельству Иосифа Флавия, подставы оградных столбов (κάμακες названы так потому, что составляли ограду или забор скинии, — по-еврейски БчуХыщ, так как стояли не в сплошной стене, но на известном расстоянии один от другого) были подобны греческим савротирам (σαυροτῆρσιν ἐμφερεῖς), т. е. медным чехлам для стальных копий, надававшимся на копья, когда эти втыкались в землю. Если такую же копьеобразную форму имели и подставы брусьев, то, принимая во внимание вес подставы и ее длину в три четверти локтя, а также четырехпальцевую толщину брусьев, надо будет дать подставам значительную высоту. Посему не только не "не может быть речи ", как утверждает А. А. Олесницкий, но должна быть речь "О массивных подставах, глубоко входивших в землю " (стр. 49). Этого требовало и назначение их быть устоями для брусьев и фундаментом для стен скинии. Также сооружение Соломоном цокольного этажа под храмом предполагает нечто подобное и в синайском образце храма. Правда, несходство внешнего вида брусьев с оградными столбами может показаться препятствием к тому, чтобы данную Иосифом форму оградных подстав медных переносить и на серебряные подставы брусьев, но сам Иосиф, выразительно указав форму оградных подстав и только упомянув о подставах стен скинии, очевидно предполагает тут полное сходство.

(§ ХIV) А. А. Олесницкий, систематически преследуя Иосифа, бросает по данному пункту два замечания:

Первое: «имел ли право Иосиф Флавий давать такой вид подставам двора или не имел, это трудно решить, не имея для этого оснований в библейском тексте». Но не говоря уже о том, что молчание библейского текста отнюдь не уполномочивает устранять обследование вопроса, — точное и наглядное сравнение подстав с савротирами дает видеть, что здесь мы имеем дело не с отвлеченным умозаключением Иосифа, для какового нет никаких данных в Библии, а с сохранившимся в древне-иудейском предании времен Иосифа точным воспоминанием о действительной форме подстав.

Второе: "Иосиф Флавий не распространяет такого представления на подставы брусьев самой скинии и даже совсем умалчивает о них, так что по его описанию доски скинии нужно было представлять стоящими непосредственно на земле " (стр. 48). Это рассуждение А. А. Олесницкого основывается па простом недосмотре или же, быть-может, на доверии к русскому переводу Древностей Иосифа, где читаем: "на каждой из теснин находилось по два крючка (?) при концах (?), кои (что? крючки или концы?) также из серебра были сделаны; на следующей теснине выверчены были скважины, в которые крючки влагались (1, 125). — При буквально-точном переводе Иосиф Флавий свидетельствует следующее: "два у каждого из брусьев находились шипа (στρόφιγγες), вгонявшиеся в дв е подставы (ἐλαυνόμενοι κατὰ др. чт. ἐπὶ δύο βάσεων), — они (αὗται, т. е. βάσεις — подставы) были серебряные, и у каждой из сих дв ух подстав имелось отверстие (πυίς др. чт. πύλη — portuta, foramen, receptaculum), принимающее шип (Antiq. 3, 6, 3; Haverc. 1, 132: Niese 1, 181). Ясно как Божий день, что по Иосифу, как и по библейскому источнику, каждый брус имел две серебряные подставы и два шипа, коими брусья утверждались на подставах. Посему обвинение Иосифа в том, что "по его описанию доски скинии нужно было бы представлять стоящими непосредственно на земле ", не должно иметь места в таком капитальном труде, какой представляет книга А. А. Олесницкого.

(§Х V.) 5) Шипы. Как соединялись брусья с подставами и между собою?

Все авторитетные источники согласно указывают на назначавшиеся для сего шипы, входившие в нарочито сделанные для них отверстия, как в подставах, так и в боках брусьев.

Обращаясь затем к частному расследованию дела, мимоходом отметим одну неточность у г. Олесницкого. По мнению его, «Иосиф Флавий под концами (?) или, как они называются в еврейском тексте, руками брусьев разумеет не нижнее окончание брусьев, а особенного рода крючки, подобные дверным петлям и приделанные к тем сторонам брусьев, которыми они соприкасались с другими соседними брусьями, и, следовательно, служившие к взаимному скреплению брусьев между собою; но это объяснение всеми в настоящее время оставлено как противоречащее основному библейскому тексту (стр. 47—48)… шипы брусьев, имевшие отношение к подставам, у Иосифа Флавия получили совершенно другое назначение» (стр. 49).

Но из только-что приведенных слов Иосифа Флавия явствует, что каждый брус, по его мнению, имел по два шипа, шипы вгонялись в два подножия серебряные, в каждом подножии для сего было сделано по одному отверстию, принимавшему шип. Чтò же может быть яснее?

Итак, свидетельствуя о шипах, коими брусья скреплялись с подставами, Иосиф ничего не говорит о том, как соединялись между собою брусья. Приписываемый г. Олесницким Иосифу ответ на сей вопрос принадлежит не иудейскому историку, а основному библейскому тексту и его переводам.

(§ ХVI) По масоретской редакции в Исх. 26:17 читаем: "две, руки (ירות) для бруса одного сцепленные между собою (буквально: пригнанные) каждая к сестре своей (или: одна против другой), — таким образом самые шипы или руки сцеплялись между собою , а не с подставами. Затем в 19-м стихе: две подставы под брус один для рук его и две подставы под брус другой для двух рук его. Такое же двойственное упоминание о руках брусьев повторяется и в исполнительном описании Исх. 36:22: две руки для бруса одного, сцепленные одна с другой (к или против другой — предлог אֶל); затем в ст. 24: "две подставы под брус один для двух рук его ".

Для чего, спрашивается, это, рядом стоящее, двойственное описание шипов? Ответ дает библейский текст, если в предшествующих описаниях говорит о руках бля брусьев , а в последующих — о подставах для рук , — и, если в одном случае речь о руках , сцепленных между собою. — а в другом — о руках соединенных с подставами. Естественное и единственно возможное объяснение делу дает предположение, что брусья имели шипы двоякого рода: одними — боковыми, приходившимися непосредственно один под другим или на другом или против другого, брусья соединялись между собою в одну сплошную стену, — а другими — нижними, входившими в отверстия металлических подстав, брусья утверждались на этих последних. Выражению: каждая рука к сестре своей надо дать такой смысл, что шип одного бруса входил в сделанное для него отверстие в другом брусе, непосредственно соприкасаясь с шипом этого последнего, который (шип) в свою очередь точно таким же образом входил в противостоящий брус и точно также соприкасался с его шипом.

Подобное же свидетельствует и самаританский текст: о шипах боковых в Исх. 26:17 и 36:22: два шипа будут для доски одной, соответствующие один другому: и о шипах нижних в Исх. 26:19 и 36:24: две подставы под одною доской для двух шипов ее.

У LXX толковников в Исх. 26:17: два схвата (ἀγκωνίσκους) столбу одному, противолежащие один другому (ἀντιπίπτοντας ἕτερον τῷ ἑτέρῳ), — и ст. 25: две подставы (βάσεις) столбу одному для двух сторон его (εἰς ἀμφότερα τὰ μέρη αὐτοῦ). Таким образом, указывая на боковые, противолежащие один другому, схваты столбов, толковники даже совсем умалчивают о шипах для подстав.

Таргум Онкелоса под первыми руками разумеет боковые шипы, когда Исх. 26и 36толкует: «два шипа (צירין) для доски одной (לרפא רח), сцепленные (так, что) один (приходился), против другого (ср. LXX : ἀντιπίπτοντας ἕτερον τῷ ἑτέρῳ)», а вторые в значении нижних шипов Исх. 26и 36:24: "две подставы под доску одну для двух крюков ее ".

Таргум Псевдоионафана прямо различает руки Исх. 26и Исх. 36:22, как шипы, находящиеся на каждом боку доски и входящие в средину бока другой доски (םטר חר בגו סטר חר םכוונן) один против другого, а Исх. 26 и 36 переводя: две подставы под доску одну для двух крюков ее.

Пешито о боковых шипах: "два шина для каждой доски прямо расположенные один рядом с другим (ср. LXX)… два шипа для доски одной и два шипа для доски другой вровень один рядом с другим (Исх. 26и 36:22), — и о нижних: две подставы под доскою одною для двух шипов ее (Исх. 26:19 и 36:24).

Арабский сообщает некоторые подробности касательно вида и устройства шипов: это два, выставлявшиеся из боков доски языко- или кромко-образные лимба, приходившиеся один рядом с другим, коими были сцеплены или спажены между собою (Исх. 26и 36:22), — напротив нижние два шипа помещаются под досками и для этих шипов назначается по две базы (Исх. 26:19. —36:24).

Наконец Вульгата — о боковых шипах: "на боках (in lateribus) доски пусть будут два шипа (incastraturae). коими одна доска соединится с другою доскою… два шипа были чрез (errant per — проходили или входили внутрь) каждую доску, чтобы одна соединялась с другою "; о нижних: две подставы для каждой доски по двум углам подкладываются… две подставы под одною доскою полагаются с той и другой части углов, "где шипы боков в углах оканчиваются ". Здесь не только ясно указаны боковые шипы, но последние слова, помеченные курсивом, дают также видеть, что шипы непрерывно шли в виде лимб или кромок вдоль всего бока доски сверху до низу.

Итак, предположение боковых шипов, «служивших к взаимному соединению (но не скреплению) брусьев между собою, хотя по свидетельству г. Олесницкого и оставлено всеми в настоящее время, как противоречащее основному библейскому тексту» (Олесн. стр. 47—48), но оно не должно быть оставлено, не только как не противоречащее основному библейскому тексту, но ясно данное и масоретским текстом и всеми древними переводами.

(§ Х VII.) Для наглядного восстановления вида шипов должно принять во внимание названия их:

1) руки евр. ירוה Ак. χεῖρες, чем указывается как на парное количество боковых и нижних шипов, так и на назначение их для соединения брусьев между собою и с серебряными подставами.

2) схваты , LXX ἀγκωνίσκοι. (от ἄγω, ἄγνυμι) или держала Симм. κατοχεῖς.

3) крюки , подобные тем, коими двери держатся в притолоках, Иосиф Флавий στρόφιγγες^[13] (от στρέφω), Онкелос и Псевдоионафан ФыХыъ ср. 3Цар. 6Пешито cardines.

4) шипы — incastraturae Вульг. и Самар.

5) лимбы , т. е. выдающиеся языкообразно или кромкообразно продолжения брусьев, как Арабский.

На основании этих названий можно представлять руки брусьев двояким образом:

а) В виде двух небольших выдающихся шипов, употребляющихся и теперешними плотниками, по одному на каждом боку бруса. При этом каждый шип входил в паз соседнего бруса или так, что он приходился непосредственно над шипом соседнего бруса, — или же шип одного бруса приходился рядом с шипом другого бруса и пазы в каждом брусе представляли, как бы внутренние продолжения шипов.

б) В виде лимб или кромок, шедших вдоль всей доски, так что кромка одного бруса входила в паз другого бруса, принимавшего в свою очередь кромку противолежащего бруса; при этом шипы и пазы необходимо помещать не в самой средине толщи брусьев, но лимбу одного бруса несколько ближе к одному краю, а лимбу противоположного бруса — к другому.

Сделать выбор из этих двух предположений не очень трудно, если принять во внимание возможное назначение боковых шипов. Исключительно для скрепы брусьев между собою они не могли служить, так как брусья не были сколочены наглухо, но разбирались, — следовательно шипы входили в пазы более или менее свободно. Притом для сплочения брусьев в одну стену и одно здание назначались собственно шесты и кольца. Таким образом обыкновенный столярный или плотнический шип, свободно входящий в паз и свободно вынимающийся из него, здесь не имеет своего raison être. Напротив, шип в виде лимбы во всю длину бруса нужен был для того, чтобы в линиях соединений брусьев, при постановке скинии на разных местах, устранить возможность скважин и дать стенам скинии так-называемую отделку в закрой , известную столярам едва ли не с момента появления столярного искусства. Этот последний вид боковых шипов свидетельствуется Арабским и Вульгатою.

(§ Х VIII.) 6) Скобы или кольца. Утверждаясь нижними шипами на серебряных подставах, а боковыми входя один в другой, брусья скинии давали три отдельные и сплошные стены. Для соединения этих стен в один устойчивый дом требовались общие скрепы их, каковыми и были входившие в кольца или скобы шесты, которые располагались вдоль каждой стены и в угловых столбах сцепляли стены в одну крепкую раму.

Золотые скобы, служившие влагалищами или, по библейскому выражению, домами для шестов, только упоминаются в Библии, но не описываются подробно. Судя потому, что они называются тем же термином טבעת, как и кольца для шестов ковчега, необходимо представлять их круглыми, так как носильные шесты ковчега не могли быть четырехугольными. Также и все источники дают скобам круглую форму: LXX δακτύλιος Иос. κρίκος. Онкел. и Псевдоион. עזקתא, Вульг. и др, annulus. По свидетельству Иосифа «каждый из столбов имел золотые кольца, приделанные вдоль по внешним сторонам скинии и прикрепленные как бы корнями по ряду , будучи обращены друг к другу своею окружностью» (Antiq. 3. 6. 3). Таким образом кольца своими ушками лежали правильными рядами на одних линиях, одно против другого, — и к золотой обкладке брусьев, а быть может и к дереву, прикреплялись особыми ножками, подобными разветвляющемуся корню.

Вопрос о количестве колец и местах прикрепления их к брусьям, за отсутствием свидетельств, должен остаться открытым. Можно думать, что каждый брус на двух краях своих имел по одному кольцу, так что эти пары колец давали шестам изящный коленчатый вид.

Необходимо принять столько же рядов колец, сколько было шестов, продававшихся в них.

(§ XIX.) 7) Засовы (шесты) Шесты брусьев, хотя и называются в Библии другим словом (בדיח), чем шесты ковчега (בד), но это не значит, чтобы одни имели круглую, а другие четырехугольную форму. Различие в названиях указывает не на внешний вид шестов, но на то, что шесты ковчега были вырублены из цельного, не сколоченного, ствола древесного (ср. בדד), а шесты брусьев служили засовами для скрепы стен скинии (ср. ברח). Отсюда: если у Иосифа Флавия и в Вульгате те и другие шесты называются одним именем (σκυταλίδες, vectes) в виду их одинаковой формы, то LXX толковников выдерживают различие их назначений в названии одних ἀναφορεῖς — носильные шесты, а других — μοχλοί — засовы. Ср. таргум Онкелоса: אריחא и עברא Арабский: vectis и transversum.

(§ XX.) По согласному свидетельству всех источников, каждая стена скинии имела пять засовов, причем один отличается от прочих как средний и проходящий по средине брусьев от конца, в конец. "Сделай засовы, читаем в Исх. 26:26—29, из дерева ситтим, пять для брусьев стороны скинии одной и пять засовов для брусьев стороны скинии другой и пять засовов стороны скинии задней, и засов средний в средине брусьев, проходящий от конца к концу; брусья покрой золотом и кольца их сделай из золота (быть) домами для засовов и покрой засовы золотом ж (Ср. 36:31—34).

(§ XXI .) Первый вопрос: были ли засовы цельными или же составными ?

Библейский источник не дает на этот вопрос прямого ответа. Только разве в том случае, если выражение "проходящий от конца к концу " понимать, как epithetum differentiae среднего шеста в смысле его цельности, можно находить здесь косвенное указание на составность прочих шестов. Дополнительные сведения касательно этого предмета находим у Иосифа Флавия, свидетельствующего, что каждый засов состоял из меньших шестов пятилоктевой длины; таким образом каждый засов продольных стен скинии имел шесть малых шестов (5х6-30 локтей); а задние засовы, о коих Иосиф не говорил выразительно, могли быть цельными или же свинчиваться из двух шестов, каждый в 4 1/2 локтя (2х4 1/2 — 9 локтей). Эти пятилоктевые шесты соединялись в общий засов таким образом, что каждый шест своим концом входил в другой шест посредством особого, искусно сделанного на подобие ракушки, винта^[14], вероятно металлического. Непонятно^[15] по каким побуждениям А. А. Олесницкий не доверяет этому показанию Иосифа и предпочитает бездоказательное мнение, что хотя шесты, быть может, и «были сбиты из отдельных шестов, но во всяком случае, после того как они были сбиты и обложены цельною золотою обладкою, имели вид цельных шестов» (стр. 52). Наглядность Иосифовой даты и невозможность найти для нее какое-либо отвлеченное основание в библейском тексте заставляют источником ее считать древне-иудейское предание. Многих затрудняет сравнение этих крюков с κόχλιον и невозможность представить себе скрепу двух шестов в виде двустворной раковины. Но это затруднение зависит от того, что κόχλιον считают совершенно равнозначащим с κόγχη — двураковинная черепаха или двустворная раковина (откуда алтарная конха христианской церкви, с двумя углублениями в форме открытой раковины)^[16] . Но греческие κόχλιον κοχλίας, уменьшительные от κόχλος -κόγχη и κόγχος, как и на нашем языке, означают собственно не двустворную раковину, а спиральную или винтообразную ракушку , столь обычную в водах Средиземного бассейна. Отсюда, метонимически κόχλιον называется всякий винтообразный предмет, например, витая или спиральная лестница у Страбона lib. ΧVΙΙ, edit. Krameri, tom. III, pag, 360, 5. Таким образом каждый шест своим винтообразным металлическим концом входил во внутреннюю гайку другого шеста, как это бывает, например, на столярном верстаке или в замке. Когда скиния разбиралась, шесты развинчивались на свои составные части.

(§ XXII.) Второй вопрос: как сцеплялись засовы при задних углах скинии?

По свидетельству Иосифа Флавия, концы боковых засовов входили (ἐνέβαιον) в соответствующий ряд (μία φάλαγξ^[17]) задних шестов, сцепляясь особыми металлическими петлями и крюками (κρατεῖσ #952;αι σύν ἑαυταῖς — у Niese συνέβαιεν ἀυταῖς — γιγλυμοἶς τῶ θήλει τοῦ ἄρρενος συνελθόντος), т. е. один засов оканчивался в углу скинии петлею, а другой — крюком, вникавшим в петлю и сцеплявшим засовы в крепкую и единую раму. Сейчас увидим, как смотреть на эту дату Иосифа.

(§ XXIII) Третий вопрос: пятый или средний шест лежал ли, как и прочие, снаружи стен, — или же он проходил сквозь толщу брусьев и был внутренним?

А. А. Олесницкий принимает второе предположение, переводя еврейское яЙуз русским "сквозь толщу " (брусьев), так как перевод «в средине» был бы тавтологией с названием шеста «средним» (стр. 53). Но это основание слишком отдаленное; притом данное еврейское выражение означает собственно «в средине, посреди»; наконец повторения особо важных указаний вовсе не редкость как в библейском, так и во всех языках. Кроме того, неизвестно, по каким побуждениям А. А. Олесницкий не вскрывает нам своего представления о том, как эти внутренние шесты могли сцепляться между собою в угловых брусьях.

Библейский текст, описывая пятый шест отдельно от остальных, тем самым очевидно отличает оный от прочих четырех. Чем же? Он называется: средним (תיכון), проходящим или просунутым (מבריה) в средине (בתוך) брусьев , от конца к концу. Таким образом мы имеем здесь два отличительные признака для этого засова.

Во-первых: он есть средний и проходит по средине брусьев, следовательно, прочие четыре шеста не были средними и не проходили по средине брусьев. Теперь: если все пять шестов поместим снаружи стен скинии на равных расстояниях, то указанный признак не будет иметь существенного значения и достаточной выразительности; напротив, если поместим снаружи скинии на равных расстояниях только четыре шеста, тогда пятый шест, проходя внутри стен, займет пятый локоть сверху и снизу, таким образом будет средним и проходит по средине брусьев — в полном смысле.

Во-вторых: он проходит среди брусьев от конца к концу , следовательно, прочие четыре шеста простирались не от конца к концу и были короче среднего. Признак этот выдерживает свое полное значение только в том случае, если продольные средние шесты проходили сквозь толщу брусьев и внутри углового столба встречались с задним, образуя одну раму; напротив, наружные четыре шеста достигали только до выступов угловых столбов, не соединяясь между собою, но входя своими конечными крюками в прибитые на угловых выступах скобы.

При таком понимании дела назначение угловых массивных столбов становится совершенно понятным: служа местом укрепления наружных шестов, они действительно были угловыми и основными, дававшими прочный устой всему деревянному корпусу скинии.

Что же до среднего внутреннего засова, то он конечно не мог служить для такой цели, ибо мы решительно отказываемся понять: в каком отношении такой шест мог дать более прочную скрепу деревянному корпусу скинии сравнительно с наружными шестами, утверждавшимися в кольцах стенных брусьев и в скобах угловых столбов? Единственное основание для своего бытия он мог иметь только в том, чтобы облегчать и ускорять правильный сбор составных частей корпуса скинии при постановках ее на разных местах и с неровною поверхностью почвы. Вместо того, чтобы каждый раз заниматься сложным делом уравнения брусьев, Законодатель мог назначить постоянный и простейший уравнитель в самом корпусе скинии, в внутренней раме средних шестов. Понятно, что большой толщины от внутренних засовов не требовалось, таким образом они могли иметь семи-шести сантиметровый диаметр, даже еще меньший. Во всяком случае, даже и при такой толщине внутренней рамы, не может быть серьезной речи о том, чтобы «доски девятисантиметровой толщины могли каким-либо образом ослабляться пробуравленными в них (по средине, т. е. на пятом локте сверху и снизу) отверстиями шести — или семи сантиметрового диаметра» (Олесн. стр. 54). Совсем не надо быть плотником, чтобы видеть невозможность ослабления брусьев десятилоктевой высоты (6 арш.), полуторалоктевой ширины (1 арш.) и четырехпальцевой толщины (2 вер.) пробуравленными на средине их высоты отверстиями с вершковым диаметром.

Но можно библейскую дату понимать и иначе. По два свинчивавшихся шеста можно помещать вверху и внизу стен (один под другим), средний же, пятый, шест — по средине стен снаружи. Как заменявший два шеста, он был сделан цельным и не свинчивался: кроме того, своим задним концом он мог укрепляться не в скобах угловых столбов, как остальные шесты, но внутри столбов встречаться с концом заднего среднего засова, причем крюк одного вникал в ушко другого шеста. В таком случае стены скинии разделятся на две равные продолговатые рамы.

Так как нет решительных оснований для предпочтения одного из этих предположений пред другими, то мы можем избрать последнее, ибо при этом, как увидим, получается соответствие двум (с цоколем-трем) рядам каменных стен храма.

(§ Х IV.) Сказанное дает Иосифовой дате о взаимном сцеплении шестов новое освещение. До Иосифа очевидно не дошло отчетливого и раздельного предания относительно различия в форме скрепы засовов. Древне-иудейский археолог владел только следующим фрагментом предания: шесты сцеплялись в углах скинии посредством крюков и колец. А как Иосиф не вдается в отчетливое различение среднего шеста от остальных, то эта форма сцепления их отнесена у него ко всем засовам без различия.

Таким образом ничто не препятствует нам выражение Иосифа: συνελθόντος τῷ θήλει τοῦ ἄρρενος, в отношении всех ли шестов или же только четырех, понимать так, что крюки, коими оканчивались шесты, сверху входили в скобы, прибитые на выступах угловых столбов; — а в отношении средних шестов — в смысле их непосредственного между собою сцепления внутри угловых столбов.

(§ XXV.) За наше понимание говорит перевод LXX, который имеет: «сделай засовы — пять одному столбу с одной стороны скинии, и пять засовов столбу другому для другой стороны скинии, и пять засовов для задней стены скинии к морю: и засов средний по средине (ἀναμέσον) столбов пусть проходит (διῖκνείσθω) от одной стороны в другую сторону». Если пять засовов даются не всем вообще столбам, а выразительно «столбу одному и столбу другому — для одной и другой боковой стороны скинии и для задней», то очевидно разумеются отлично от остальных устроенные два угловые столба, служившие прочною средою для утверждения державших шесты скоб и сами скрепляемые шестами и стенами в единое и столь устойчивое здание, что оно не могло колебаться даже от сильных ветров, как свидетельствует о сем Иосиф. Примечательно, затем, выразительное указание, что средний шест проходил по средине (ἀναμέσον), а не внутри (ἐνδον) брусьев.

(§ XXVI,) Примечательно также свидетельство Вульгаты, которая в Исх. 26:26—29 совсем умалчивает о среднем шесте, очевидно потому, что он ничем особенным, кроме своего местоположения, не отличался в отношении наружного вида скинии от прочих шестов. Напротив, в Исх. 36этот шест упоминается отдельно, причем наружные шесты назначаются ad continendas и coaptandas tabulas, которые проходят по средине досок от края до края (qui mittentur per medias tabulas a summo usque ad summum Исх. 26:28), между тем как средний шест (vectis alius) проходит чрез (perveniret) средину досок от угла до угла (ab angulo usque ad angulum).

Также в Таргуме Онкелоса шест средний проходит (מעבר) по средине досок.

Еще яснее Арабский: transversum medium per concarum tabuiarum erit ab extremitate ad extremitatem^[18]. Все эти показания можно понимать так, что средние шесты сцеплялись между собою внутри угловых столбов.

(§ XXVII.) Описанное нами сцепление шестов требуется и теми двумя входными колоннами, которые должны были составлять продолжение стен на восточной стороне скинии. Не естественно, в самом деле, оставлять эти колонны без всякой скрепы, как со стенами скинии, так и между собою, ибо получилась бы неполная трехсторонняя рама для деревянного дома скинии, и восточные концы шестов и стен не имели бы для себя прочной скрепляющей среды. Но самую простую и естественную форму скрепления входных столбов со стенами скинии представляют те же самые шесты, цеплявшиеся своими конечными крюками за скобы входных столбов. А для взаимного скрепления входных столбов и образования четвертой стороны рамы служили массивные медные пьедесталы и надстолбие колонн.

(§ Х VIII.) Наконец, чтобы представить себе возможность сцепления средних шестов, внутри угловых столбов, необходимо предполагать нарочито для сего устроенные гнезда и конечному кольцу шеста давать диаметр равный шесту, а конечному крюку другого шеста несколько меньшие размеры, так чтобы крюк мог входить в кольцо. Когда шест с кольцом упирался в стенку внутреннего гнезда, то шест с крюком упирался в другую стенку гнезда так, что крюк входил в кольцо и приходился как раз против его периферии. Стоило затем лишь несколько подвинуть назад шест с кольцом, чтобы шесты сцепились между собою в одну раму. Для прочности, гнезда вероятно имели золотую обкладку, а кольца и крюки были из цельного золота. Устройство гнезд внутри столбов не представляло никаких столярных затруднений и не предполагает необходимо, чтобы угловые столбы были сколочены из двух древесных стволов.

(§ Х IX.) 8) Золотая отделка стен скинии. Кольца были из цельного золота, а шесты и столбы имели обкладку из золотых тонких досок: λεπίδες χρυσαῖ Иоc. Флав., laminae avreae Вульг. По аналогии с прочими принадлежностями скинии естественно думать, что золотая обкладка брусьев, кольца и шесты имели художественную отделку, например линии соединения брусьев могли закрываться особыми выпуклыми бордюрами, а на зеркально отполированной поверхности брусьев возможны были рельефные изображения херувимов, цветов п пр. Иосиф Флавий и Филон свидетельствуют, это брусья представляли одну сплошную стену, в которой трудно было, даже нарочито, рассмотреть линии соприкосновения брусьев^[19]. Если затем шесты делили стены скинии на две равные долевые части, а рельефные бордюры на краях брусьев, пересекаясь с шестами, образовывали четырехугольные рамы, то получаем полное соответствие двойному ряду глухих рам на стенах Соломонова храма с рельефами херувимов, пальм и цветов.

II.

Шатер скинии.

(§ XXX.) Обычное представление скинии в виде низкого и продолговатого ящика, закутанного с трех сторон (кроме входной восточной) шерстяным плащом, ведет свое начало от Иосифа Флавия. Что здесь мы имеем дело с личною гипотезою иудейского археолога, а не с древне-иудейским преданием времен Иосифа, это явствует из следующего:

1. В Соломоновом храме, как увидим, мог сохраняться в целом или собранном виде только деревянный нижний корпус святого святых, следовательно, без верхнего покрова или шатра; таким образом уже в иудейском предании времен Соломонова храма могло не существовать ясного представления о скинии в ее полном поставе, — и до Иосифа могло не дойти отчетливого предания касательно этого пункта.

2. Сам Иосиф указывает нам отвлеченное основание, по которому он дает скинии вид закутанного плащом ящика, когда двадцативосьмилоктевое нижнее и тридцатилоктевое верхнее покрывала развешивает так, что первое свешивается по бокам скинии на девять локтей, а второе достигает до самой земли (Antiq. 3, 6, 4 Havere pag. 134—135, Niese 184). Для нас здесь совершенно ясен математический расчет Иосифа, основанный на сравнении данных в Библии размеров деревянного корпуса скинии и ее покровов.

Но уже библейское названье скинии шатром рядом с названием ее домом заставляют дать ей иной вид. Нельзя же, в самом деле, применить название шатра к четырехугольному и ящико-образному дому только потому, что он окутывается со всех сторон шерстяным плащом. Да и какая была надобность — закрывать богатую и художественную отделку стен скинии простым шерстяным плащом? Для защиты от дождей, пыли и зноя были назначены другие, кожаные, покровы, а не это шерстяное покрывало. Наконец: если основной мотив архитектуры Соломонова храма состоял в удвоении Синайской скинии и обращении переносного шатра в неподвижный храм, то откуда, спрашивается, возникла верхняя деревянная надстройка храма, равнявшаяся, как увидим, по высоте нижнему каменному корпусу?

Иосиф Флавий и его новейшие последователи вводятся в заблуждение тем, что Законодатель, столь подробный в описании деревянного дома скинии, не дает подробных наставлений касательно устройства шатра. Но объяснение этому найти не трудно.

Во 1-х, внимание библейского источника сосредоточено главным образом на внутреннем устройстве скинии и ее священных предметов, напротив многие подробности внешнего устройства предоставляются личным соображениям строителя скинии.

Во 2-х, подробное описание деревянного дома скинии и отсутствие такового описания шатра объясняется тем, что, при совершеннейшей простоте устройства шатра, разбиравшийся и собиравшийся дом скинии представлял значительные особенности по сравнению с обыкновенными домами и имел в высшей степени сложное устройство. Поэтому, умалчивая о тех сторонах устройства шатра, какими скиния сходствовала с обычными кочевыми палатками евреев, Законодатель касается только таких сторон, какими шатер скинии отличался от кочевой палатки. Главное отличие состояло в том, что скиния была не шатер только, но шатер над домом или в соединении с домом , чем обусловливались в устройстве шатра скинии некоторые особенности сравнительно с обычными палатками. Вот эти-то только особенности и указаны кратко Законодателем.

Все они могут быть сосредоточены в двух вопросах: 1, на чем держался шатер скинии и как он соединялся с домом? 2., как раскидывался покров, составлявший крышу шатра? На оба эти вопроса находим ясные ответы в библейском источнике.

А. Древесная часть шатра.

Шатер скинии предполагает деревянную основу для покрывала или нечто подобное стропилам, которые, при небольшой толщине стен, могли утверждаться только на задних и передних угловых столбах. — Это заставляет нас войти в ближайшее обследование задних и передних угловых столбов в отношении их к кровле скинии.

(§ XXXI.) 1. Задние столбы. Угловые задние столбы скинии, как это выше было замечено, заслуживают внимания уже потому, что в библейском описании они выделяются из прочих брусьев и имеют особое от них назначение (Исх. 26:23—24 и 36:28—29). К сожалению, описание это, вкривь и вкось мудрено и не мудрено толкуется новейшими экзегетами так, что получается целый лабиринт самых разнообразных предположений. Здесь, как и в других подобных же случаях, мы не считаем делом полезным вдаваться в изложение и критику замысловатых толкований, надуманных иностранными учеными. Библейский текст у всякого пред глазами, а наилучшим опровержением подобных гипотез должно служить правильное, всестороннее и точное толкование библейской даты.

Впрочем, желающий может познакомиться с этими гипотезами и найти основательный разбор их в труде А. А. Олесницкого (стр. 56 дал.). Для нас же важны: 1) общий вывод, к какому приходит достоуважаемый профессор, что «археологическая задача, данная в Исх. 26:23—24, до настоящего времени не нашла для себя удовлетворительного разрешения» (стр. 70), — и 2), то разрешение запутанной задачи, какое дает сам А. А. Олесницкий.

(§ XXXII.) Позволяем себе целиком выписать рассуждение А. А. Олесницкого и при сем сначала сделать несколько беглых замечаний (стр. 70—72).

«По нашему личному мнению, заявляет А. А. Олесницкий, должно браться за решение задачи несколько иначе, чем брались доселе, и что ключ к решению задачи заключается в термине thoammim (близнецы), который объяснять нужно не о свойствах отдельно взятого угловато бруса и не об отношениях углового бруса к соседним ему рядовым брусьям, а исключительно только о взаимных между собою отношениях именно этих двух угловых брусьев». — Но это положение не может быть ничем доказало. Правда А. А. утверждает, что «это прямо следует уже из основного текста: два бруса сделай для углов скинии на двух концах (читай: на зади или задней стороне скинии), чтобы они (между собою, во взаимных отношениях) были близнецы ; а когда две вещи вместе называются близнецами, то что это может означать, если не то, что они равны одна другой, сходны одна с другою?» Но если бы рассматриваемый термин выражал только то, что оба столба должны быть между собою сходны и равны, то ведь и все сорок восемь брусьев скинии, по теории А. А. Олесницкого, с двумя угловыми брусьями включительно, имели полтора локтя ширины, локоть толщины и десять локтей высоты, каждый с двумя подножиями одинакового размера и вида. Таким образом все брусья были бы близнецы между собою: почему же, в таком случае, этот термин нарочито и выразительно применяется к одним только угловым брусьям? Несомненно, по нашему мнению, что признак thoamim принадлежит только двум угловым, и никаким другим брусьям и существенно отличает именно эти брусья от прочих, между тем у А. А. Олесницкого они ничем существенно не отличаются от других, ибо, по его теории, всякая другая пара из сорока восьми брусьев могла бы быть поставлена в углах скинии и быть тоже thoamim.

«Такой естественный смысл, продолжает А. А. Олесницкий, дают этому месту уже LXX, не только переводящие thoammim чрез ἴσοι — равные, одинаковые, но и три раза повторяющие этот термин в отношении к двум угловым столбам»^[20]. Но это настойчивое указание LXX на равенство угловых столбов, с отступлением от буквы подлинника (thoamim- διδυμεύοτες или διπλαῖ, т. е. σανίδες Ак. Сим. Феодот.), было бы непонятно, если бы толковники желали выразить параллельность столбов по их угловому только положению, а не предполагали их равенство (ἴσος — равный) между собою и неравенство прочим брусьям в ширине и толщине.

"Так как угловые брусья стояли не рядом, а на двух противоположных пунктах, выдающихся по своему значению (углы), то быть близнецами или сходными между собою для них значило быть в отношениях выдающейся параллельности, — итак thoamim значит параллельные ". Но, во 1-х, понятие параллельности прямо не дано в еврейском thoamim и есть не более, как отдаленная интерпретация термина, заключающего в себе собственно представление только удвоения (διδυμεύοντες διπλαῖ). Во 2-х. никакой выдающейся параллельности угловые столбы, по теории А. А. Олесницкого, не имели и иметь не могли, кроме неважных деталей в отделке и углового положения; но первое не доказано и противоречит свидетельству Иосифа Флавия, а второе уже ясно и выразительно указано в словах: два бруса сделай для углов скинии на двух концах (читай: на задней стороне).

«В чем состояла параллельность эта или выдающаяся особенность, одинаково повторявшаяся в том и другом угловом брусе, библейский текст не указывает, за исключением выражения millematha, от основания т. е. отношения между угловыми брусьями, требуемые их параллельностью, должны начинаться уже с их оснований или пьедесталов». Это — так, и совершенно понятно, если размеры угловых столбов и их подстав, сходствуя между собою, отличались от остальных брусьев, — но совсем не понятно, если размеры угловых столбов, их вид и их подставы ничем не отличались от прочих брусьев.

«Так как углы у древних евреев имели особенное священное значение и потому отделывались с особенною тщательностью и искусством, то и в данном случае угловые брусья имели какие-либо свойственные углам орнаменты, расположенные в том же порядке параллельности». Интерпретация, слишком сложная и искусственная для простого в сущности термина: «удвоенные». Притом библейский источник, в описании деревянного дома скинии, вообще не останавливается на деталях золотой отделки брусьев, шестов, колец и подстав. Наконец мечтать об особенной отделке угловых столбов современному ученому рискованно, если относить к золотой отделке угловых столбов свидетельство Иосифа, что они были отделаны одинаково с прочими брусьями (см. выше). Эта дата заслуживает тем большего внимания, что угловые столбы, поскольку они входили в деревянный дом скинии, хранились в Соломоновом храме до Вавилонского плена.

Извлекши из перевода LXX вышеизложенные размышления ("вот и весь смысл данного места по чтению LXX), А. А. Олесницкий продолжает: «если же иметь в виду еврейский текст данного места, то представленное объяснение нужно дополнить в смысле другого термина thammim, не существующего в переводе LXX (а ἴσοι второе?). Если термин thoamim, параллельные, указывал на взаимное отношение одного углового бруса к другому угловому и на их существование одного для другого, как бы независимо от всех остальных частей скинии, то термин thammim ставит их в ряды других частей и указывает на их положение в общей цепи деревянных элементов скинии, как единиц, в сущности равных всем другим, служащих той же общей цели, замкнутых в одно общее единение или план» (LXX: εἰς συμβοὴν μίαν — следовательно еще не весь смысл LXX исчерпан?). Но выражение LXX: εἰς συμβοὴν μίαν соответствует не thammim, которое переведено греческим ἴσοι, а другому еврейскому выражению: к кольцу одному. Затем: термин תמים можно принимать за сокращенную форму вместо: תאמים удвоенные. Если же принимать за прилагательное תם), то оно значит: целый — integer, ganz. vollständig. Трудно представить себе, каким образом из такого значения термина можно извлечь рассуждения о положении угловых столбов в общей цепи деревянных элементов скинии, как единиц в сущности равных всем другим, служивших той же цели, замкнутых в одно общее единение или план, но в то же время самостоятельных и имеющих свое полное значение.

«Понимая таким образом термин thammim в смысле самостоятельный, имеющий полное значение, другому связанному с ним термину аl roscho, мы даем то значение, какое слово rosch имеет в Чис. 1:2: счет, исчисление, итог». Но стоит только это несобственное и дальнейшее значение слова (LXX в Чис. 1переводят: ἀρχὴν) поставить вместо обычного и собственного: глава , чтобы убедиться в невозможности оригинального перевода, предлагаемого А. А. Олесницким. Получаем следующее: «будут (столбы) самостоятельными (читай: целокупными) над итогом ее (скинии)». — Предлагаем, кроме того, сравнить другой перевод того же места, данный А. А. Олесницким на стр. 56: "целыми сверху ". Недоумеваем: какой же из этих переводов сам автор считает правильным: сверху или в счет брусьев ? Наконец предыдущее параллельное millematha — снизу вынуждает и al roscho брать в том же самом, т. е. местном значении на ве рху.

После столь сложных и искусственных операций над простым и совершенно ясным, как этимологически, так и синтаксически, выражением, А. А. Олесницкий дает такое общее толкование всему месту. «Таким образом весь 24 стих будет иметь такой смысл: угловые брусья должны выражать собою известную строителям художественную архитектурную параллельность, как это требуется обычаем об (?) устройстве углов, начиная с самого своего основания и далее; но вместе с таким своим значением они не должны терять что либо из того, что свойственно другим брусьям; напротив они должны иметь такое же полное значение в счете брусьев (вместо брусьев читай скинии) и подобно всем остальным брусьям подчиняться общей системе укрепления скинии, внося свои отдельные кольца в общие ряды колец и засовов».

Столь замысловатое толкование дается следующему простому месту: "два бруса сделай для углов скинии на задней стороне и будут удвоенными снизу и вкупе будут целыми (или же др. пер.: удвоенными) на главе (верху) ее (скинии) к кольцу одному ". Речь очевидно о двух угловых столбах, удвоенных снизу (или же удвоенных и вверху), сходящихся вместе на верху скинии к одному кольцу. Между тем у А. А. Олесницкого получается: известная строителям художественная архитектурная параллельность, как она требуется обычаем об устройстве углов, — полное и самостоятельное значение их в счет брусьев (правильно бы надо: в счете скинии?), — подчинение общей системе укрепления скинии, — какое то внесение отдельных колец в общие ряды колец и даже засовов.

(§ ХХXIII.) Извиняясь за то, что опасение быть обвиненными в непонятливости заставило нас ad verbum выписать толкование А. А. Олесницкого, можем теперь кратко сосредоточить наши замечания в следующих положениях:

1. Интерпретация А. А. Олесницкого слишком искусственна, отдалена от прямого смысла текста и частью даже противоречит ему.

2. Опущено, по крайней мере не в достаточной полноте взято, значение слова: יחדו — вкупе, вместе они.

3. одно кольцо превращено в целую систему колец , с прибавлением еще шестов.

4. Из простого выражения: на в ерху скинии, параллельного предыдущему: снизу , получилось: "в счет брусьев ", между тем как в общий итог сорока восьми брусьев угловые столбы уже ясно введены первыми словами 23-го стиха: и два столба сделаешь.

5. Из выражения: удвоение или двойни — близнецы получилась параллельность в неупомянутой библейским источником отделке столбов, которая по Иосифу была одинакова с прочими брусьями.

6. Если откинуть наконец все те признаки, которые, по теории г. Олесницкого, или общи у брусьев угловых со стенными (ширина, толщина, высота, подставы и кольца), или же указаны ясно и отдельно от рассматриваемых терминов (их счет в общей сумме брусьев, их принадлежность задней стене и их положение в углах), то слова библейского текста "удвоенные (двойни — близнецы) снизу и вкупе они целы на верху к кольцу одному " будут выражать, по толкованию г. Олесницкого, ту в сущности простую мысль, что, входя в стены скинии на задних ее углах и ничем существенно не отличаясь от остальных брусьев, два угловые бруса имели только какие-то особые украшения на своей золотой обкладке. Но не говоря уже о произвольности этого предположения, его противоречии свидетельству Иосифа Флавия и уклонении библейского источника от описания деталей в отделке стен скинии, — встретить среди математически — точных и ясных библейских дат такое вычурное, запутанное и метафорическое указание на простой и совершенно незначительный в архитектуре скинии признак угловых брусьев — по меньшей мере неожиданно.

(§ XXXIV.) Покончив с теорией г. Олесницкого, обращаемся к ближайшему обследованию библейского описания угловых столбов. Признаки их, указанные в Исх. 26: 23—24 и повторенные в 36:27—29, суть следующие:

Первый признак: "и два бруса сделаешь ". Ранее библейский текст ясно указал количество брусьев для стен скинии: двадцать для южной, двадцать для северной (ст. 18, 20), шесть для западной (ст. 22); теперь, кроме того, для этой же задней стены назначаются еще два бруса угловые (ст. 23). Таким образом эти два бруса ясно и математически уже введены в общую сумму брусьев числительным: "два ", чем устраняется всякая возможность ожидать еще нового и притом двусмысленного введения их в общую систему счета брусьев выражением: al roscho — над главою ее. Это последнее выражение должно, следовательно, указывать какой-либо другой признак для брусьев, а не тот, что они были одним из слагаемых в общей сумме сорока восьми брусьев.

(§ XXXV.) Второй признак дан выражением: "для углов скинии — לִמְקֻצְעֹת הַמִּשְׁכָּן LXX ἐπὶ τῶν γωνιῶν τῆς σκηνῆς, Иосиф ἐγγωνίους ἔθεσαν, ср. Онкелоса и др. переводы, — признак, выражающий назначение этих брусьев в общей системе или архитектурном плане скинии: они должны служить угловыми скрепами деревянного дома скинии и давать ему вид правильного (LXX ἴσοι — γωνίαι — ἔστωσαν) прямоугольного параллелепипеда. Таким образом и этот, столь ясный, признак уже не позволяет ожидать каких-либо новых и неясных указаний, коими угловые столбы вводились бы в общую архитектурную систему скинии и определялась бы их параллельность в смысле их углового положения

(§ XXXVI.) Третий признак , указывающий географическое положение двух угловых брусьев, дан выражением: в зади или на задней стороне скинии, евр. בירכתים LXX ἐκ τῶν ὀπισθίων, Вульг. post tergum tabernaculi, Онкел. בסיפהון — на краю или конце ее. Не понятно, по каким побуждениям Лондонская полиглотта (иn lateribus duobus) и А. А Олеснциий переводят: на двух сторонах (стр. 56) и на двух концах (стр. 71). Двойственное ירכתים объясняется просто тем, что коренное существительное ירךְ — зад животного, состоящий из двух лядвий, заключает в себе представление о предмете парном (подобно нашим: очки, ножницы и др.), откуда и в значениях переносных, как и в производном ירכּת, употребляется форма двойственного числа. Но переводить эту форму с числительным: на двух сторонах также невозможно в настоящем случае, как например русское: «в яслях» (Лк. 2:7) нельзя перевести по-гречески: ἐν ταἶς φάτναις, или по-французски: dans des или denx crèches, т. е. в двух или многих яслях. Явная ошибочность такого перевода с несомненностью открывается из непосредственно предшествующего 22-го стиха, где-то же двойственное указывает на одну только заднюю стену скинии, ибо перевод: «для двух сторон (или концов) скинии к морю (задних) сделаешь шесть брусьев» не имел бы смысла. Таким образом в основном тексте, как и в авторитетных переводах (LXX, Вульг. Онкел.), речь об одной задней или западной стороне скинии, а не о двух (боковых) сторонах ее, составлявших ребра двух задних углов. Это означает, что рассматриваемые два столба были угловыми только для одной задней стороны скинии, не будучи образователями или ребрами углов с двух боковых сторон. И мы знаем уже, что внутри скинии, стоя вровень с задними шестью брусьями и служа конечным продолжением стены, они образовывали только западные ребра углов, между тем как северное и южное ребра углов составлялись конечными стенными брусьями боковых сторон, упиравшимися в угловые столбы; а извне эти столбы почти всею своею толщею локтевого квадрата, т. е. на пять шестых локтя, выдавались именно на задней стороне скинии — к морю, между тем как боковые выступы их равнялись только одной трети локтя. Ясно теперь, почему эти столбы усвояются: с одной стороны, двум задним углам , а с другой — одной только западной стене скинии.

(§ XXXVII.) Четвертый признак угловых задних столбов скинии дан в словах: «и будут двойни (удвоенные или близнецы תֹאֲמִים) снизу (מִלְּמַטָּה) и вкупе они (וְיַחְדָּו) будут целы (или двойни — תַמִּים) на верху ее (букв, на главе ее — עַל־רֹאשׁוֹ) к кольцу одному (אֶל־הַטַּבַּעַת הָאֶחָת): так будет для них обоих, для двух углов будут они».

За исключением второй половины стиха, представляющей общее заключительное повторение всего описания угловых столбов, прочие определения хотя и дают несколько особых признаков, но при толковании эти признаки не могут быть разделяемы, по причине самой тесной связи их между собою.

(§ XXXVIII.) а) Термин תֹאֲמִים не имеет в себе ничего неясного. Он означает: удвоенные, двойни, близнецы. Самарит. geminabuntur и gemini erunt, Ак. Сим. Феод. διδυμεύοντες. Так как независимо от этого термина двойственное число столбов выразительно упоминается в 23—24 ст. четырежды: два бруса, для углов, для двух них, для двух углов , то название их двойнями очевидно указывает не на количество их, а на что-либо другое. Да и самое понятие двойни-близнеца, хотя и предполагает два предмета, но при этом главным образом ударяет на единство качественного отношения двух предметов, выделяющего их из прочих однородных предметов Если исключим другие признаки угловых столбов, ясно указанное в 23-м стихе и потом снова повторенные в конце 24-го стиха (их количество, угловое положение, принадлежность задней стене), то неупомянутым в тексте признаком, делавшим эти столбы в отличие от остальных брусьев двойнями-близнецами, можно будет считать: или особую от прочих брусьев отделку их, как А. А. Олесницкий, чтò, как мы знаем уже, противоречит свидетельству Иосифа Флавия и дает незначительный признак, не соответствующий значимости других признаков; — или же, как это принимаем мы, их отличные от прочих брусьев размеры, их выступающее из стен положение, их назначение быть скрепами для шестов и держать стропила шатра скинии. Ни один из других брусьев не имел такого признака, и потому никакая другая пара их не могла бы быть названа двойнями-близнецами. Это — исключительная особенность только двух задних угловых столбов.

(§ XXXIX.) в) Но этот признак принадлежит угловым столбам постольку, поскольку они находятся внизу מלמטה или снизу , LXX. Ак. Сим: Феод. — κάτωθεν, Онкел. מלרע, Самар. inferne, Сир. ex inferiori parte, Араб. deorsum. А. А. Олесницкий на 56 стр. переводя это слово русским: снизу , почему-то на 71 стр. дает ему иной смысл: "от основания ", т. е. отношения параллельности (близнечьства) между угловыми брусьями должны начинаться уже с их оснований или "пьедесталов ". Подставы брусьев в рассматриваемом отделе библейского текста называются другим термином: אדנים, и потому, хотя в מלמטה входит и представление о подставах, как принадлежавших к низу скинии, но термин должен иметь более широкий смысл вообще низа или всей нижней части скинии, в противоположность дальнейшему ראש — главе или верху (крыше) скинии. Таким образом двойнями угловые столбы должны быть в нижней части или деревянном доме скинии, а должны ли они оставаться таковыми же и на верху скинии, об этом рассматриваемое выражение, само по себе взятое, ничего не говорит.

(§ Х L.) г) На это отвечает дальнейший признак, стоящий в очевидном соотношении с рассмотренным: "и вкупе они двойни (или: целы) на верху ее ". Термин תַמִּים можно считать сокращением תֹאֲמִים и в таком случае мы будем иметь здесь повторение признака: двойни-близнецы или удвоенные. Теперь: если в двух рядом стоящих предложениях повторяется один и тот же признак двойни , но в первом он берется в отношении к низу скинии, а во втором — к верху ее, то параллельность обоих предложений не может подлежать ни малейшему сомнению. Этою, грамматически непосредственно ясною, конструкцией предложений (при одних: подлежащем — угловые столбы и сказуемом — двойни имеются два противоположные определения: снизу и на верху), устраняются все изложенные у А. А. Олесницкого толкования библейского места. Ясно, что отношение параллельности или сходства между обоими угловыми столбами должно искать: 1) не в них самих по себе, отдельно взятых, т. е. каждый из них особо был удвоенный столб, сколоченный из двух столбов, чтò было бы бесцельно при обычном диаметре ситтим в полтора локтя и не могло быть ничем мотивировано; и 2) не в их только общем отношении друг к другу, как угловых столбов, в отличие от стенных; но 3) главным образом и частнее — в отношении их к верху и низу скинии , т. е. они должны быть двойнями как в низу скинии, так и на верху ее.

Но тот же термин можно принимать и за прилагательное תָּם (глагол תָּמַם) — integer, целый, оконченный, совершенный, полный. В таком случае отношение угловых столбов расширится еще противоположностью терминов: двойни (снизу) и целы или окончены, соединены в одно целое (на верху скинии).

Сделать выбор из этих двух значений затруднительно. LXX толковников употребляют: ἐξ ἴσου и ἴσου; тожество греческих слов по-видимому указывает на то, что переводчики считали термины за однозначащие, напротив различие форм (ἐξ ἴσου — наречие и ἴσου — прилагательное) ведет к мысли, что толковники находили этимологическое различие в еврейских терминах. Онкелос считает оба термина тожественными, перефразируя их одним и тем же: מכונין (причастие от כּון — aptare, dirigere, disponere, intendere и др. см. Buxtorfius, Lexicon Chaldaicum et Taimudicum, — Лонд. полиглотта: conjunctae), тоже в Самаританском: geminabuntur и gemini erant, — и в Арабском; aequales. Вульгата первый термин передает словом conjunctae, а второе предложение перефразирует так: et una omnes compago retinebit, прибавляя в следующем стихе: similis junctura servabitur, и в 36:29: junctae erant et in unam compaginem pariter ferebantur. Также Пешито в Лондонской полиглотте различает термины, переводя первый aequales и gemini, а второй — erumpentes и еrumpebant. — Из этого обозрения древних переводов видим, что переводчики читали теперешние масоретские термины, принимая их то за однозначащие, то за разнозначащие. Таким образом ни основной ни переводные тексты не сообщают нам никаких данных для того, чтобы сделать выбор между обоими значениями термина, — и потому мы поставлены в необходимость условно иметь в виду оба значения.

Существенной разницы в представлении угловых столбов от этого не происходит, так как обоюдность термина תַמִּים с избытков вознаграждается несколькими ближайшими определениями (вместе, на верху скинии, к кольцу одному). Разность имеет внешнеграмматический только характер, т. е. при однозначности терминов получается такой смысл: оба столба суть двойни-близнецы как внизу скинии, так и на верху ее, но здесь — на верху — они уже такие близнецы, которые оказываются вместе сходящимися к одному кольцу, между тем как внизу — они не соединяются между собою; а при разнозначимости терминов: оба столба суть близнецы-двойни снизу скинии, напротив на верху ее они уже целокупны и оканчиваются соединением к одному кольцу. Таким образом, благодаря ближайшим определениям при обоих терминах, какое бы значение второго термина мы не взяли, существо предмета от этого не изменяется.

(§ Х LI.) Мы знаем уже, что ближайшим определением первого признака служит מלמטה — снизу или в нижней деревянной части скинии (доме ее). В очевидном соответствии этому определению при втором термине стоит: על־ראשו на верху, на главе или над главою скинии. Уже это соответствие принуждает על־ראשו понимать в том же самом, т. е. местном значении, как и параллельное ему מלמטה, и отнюдь не позволяет давать ему другое, притом отдаленное и переносное, значение: в счет , — причем, как мы говорили уже, получается не имеющее достаточного смысла выражение: над счетом (или в счет) скинии.

Итак, в виду очевидной параллельности обоих определений и принимая собственное значение существительного ראש — голова, верх, вершина, — предлога על — на, над, наверху, — и местоименного суффикса у муж. рода (относится к существительному משכן — скиния), мы должны дать такой перевод рассматриваемому выражению: на верху скинии , над верхом ее, на верху главы ее; LXX: ἐκ τῶν κεφαλῶν (др. чт. κεφαλίδων), причем можно разуметь или вершины столбов (αὐτῶν — вариант в гекзаплах Оригена), или верх скинии, принимая κεφαλῶν за множ. собирательное; — Онкелос: צל־רישיה — на верху скинии, Самарит: ad caput ejus; — Сир: super caput ejus; — Араб: deorsum — desursum, — Вульгата , отступая от буквы подлинника: а deorsum usque ad sursum.

Но между тем, как при מלמטה нет дальнейших определений, при על־ראשו имеются таковые, благодаря чему смысл обоих признаков получает желательную ясность.

На верху скинии оба столба-двойни должны быть:

(§ ХLVI.) Во-первых: יחדו буквально: они (оба) вместе (Ср. Втор. 25:5, 11), т. е. соединены в одно целое, целокупны, оканчиваются или сходятся вместе своими концами. Спрашивается: как и где могли угловые столбы быть вместе целыми или сходиться друг с другом своими концами? Никак не в стенах деревянного дома скинии (внизу ее), где угловые столбы должны были стоять в ряду других брусьев, параллельно им и друг другу. Ясно: сходиться концами и быть целокупными угловые столбы-двойни могли только над домом скинии, над головою дома, т. е. в крыше, над стенами и на известной от сих высоте. Отсюда опять следует: под низом и верхом скинии невозможно разуметь подставы и вершины столбов, ибо в пределах стен дома скинии угловые столбы, хоти и были двойнями-близнецами, но, при параллельном между собою направлении, быть вместе и целокупными не могли. Таким образом, если под מלמטה необходимо разуметь деревянный дом или стены скинии (בית), как ее нижнюю часть, то с таковою же необходимостью על־ראשו надо относить к верхней или шатерной части (אהל), раскидывавшейся над домом в виде палаткообразной крыши. А это в свою очередь неизбежно ведет к мысли, что, будучи двойнями и параллельными в углах дома, эти столбы над стенами имели продолжения уже в наклонном направлении, которые на известной высоте должны были соединяться в один угол. И здесь, в этих своих продолжениях, угловые столбы конечно оставались двойнями- близнецами, отличающимися от остальных брусьев и совершенно сходными между собою, но уже близнецами вместе или сходящимися в один угол своими концами, а не параллельными и отдельно-стоящими, как внизу или в доме.

Если так, то значение термина удвоение снизу расширяется применением его и к каждому столбу отдельно, т. е. каждый столб сам по себе был двойнею или удвоенным, состоящим из нижнего бруса и верхнего продолжения его. О сем по-видимому свидетельствуют LXX толковников, переводящие: καὶ κατὰ τὸ αὐτὸ ἔσονται ἴσοι ἐκ τῶν κεφαλῶν εἰς σύμβλησιν μίαν, слав: по тому же да будут равны от глав в состав един, т. е. близнечьство или равенство столбов, начинаясь снизу (κάτωθεν), продолжается до того пункта, где столбы сходятся в одно место своими концами или главами. Онкелос: כחדא — вместе, во едино ср. Пс. 2:2; 139:16; Дан. 2:35); Срав. Самарит. Сир. и Араб: simul.

(§ ХLIII.) Во-вторых: еще яснее и точнее отношение брусьев-близнецов в верхней части скинии дано в определении אל־הטבעת האחת — к кольцу одному^[21]. Грамматически смысл определения совершенно прост и ясен. Предлог אל означает движение, направление, вообще отношение предмета к известному пункту или другому предмету; здесь — двух верхних продолжений угловых столбов к одному кольцу. Существительное הטבעת, с определенным членом, часто встречающееся в описании скинии (например о кольцах для шестов ковчега, для засовов брусьев скинии и пр.) не может иметь иного значения, кроме кольца , подобного тем, о коих идет речь в описании скинии. Числительное האחת, также с определенным членом, выразительно дает знать, что разумеется одно определенное кольцо, при коем сходились концы надстолбий над домом скинии, и только это одно определенное кольцо. Посему едва ли можно согласиться с таким толкованием этого выражения; замкнутых (столбов) в одно общее единение или план (это кольцо-то — план?)… они должны иметь такое же полное значение в счете брусьев и, подобно всем остальным, подчиняться общей системе укрепления скинии, внося, свои отдельные кольца в общие ряды колец и засовов и т. д. И все это получилось из «к кольцу одному».

Обращаясь затем к свидетельству древних переводчиков, находим, что одни из них буквально выдерживают подлинник, как Онкелос חדא לעזקתא — в одном или при одном кольце, для одного или к одному кольцу; Самарит. Сир. Араб. in annulo uno или ad annulum unum, в гекз. Ориг. εἰς τὸ δακτύλιον τὸ ἕν — друге, как Вульгата и авторитетный текст LXX, хотя и отступают от буквы, но смысл удерживают: εἰς σύμβλησιν (др. чт. σομβολήν) μίαν (ср. Исх. 26:10) — в состав един , в одну точку или линию соединения (συμβάλλω — сбрасываю, соединяю в одно), — una compago или in unum compaginem — в одно сочленение, в один угол (compago — сочленение, колено, сустав).

Таким образом, как основной, так и переводные тексты дают нам одно кольцо в углу соединения наклонных продолжений угловых столбов на известной высоте над домом скинии. Для чего назначалось это кольцо?

Ответ простой и дающийся сам собою: если задние угловые столбы своими верхними продолжениями представляли нечто в роде стропил, то кольцо в углу соединения их было необходимо для вкладывания в него и утверждения гребня или верхнего шеста, служившего князьком для шатерной кровли скинии. Утверждение этого гребня в кольце можем представлять аналогично тому, как, по известию Иосифа, соединялись стенные засовы со скобами в задних углах скинии.

Так, по нашему мнению, весьма просто и как бы само собою, благодаря одному только буквально точному переводу библейских текстов, разрешается археологическая задача, данная в Исх. 26:23—24, которая, по свидетельству А. А. Олесницкого, «до настоящего времени не нашла себе удовлетворительного решения» (стр. 70). Никаких тут замысловатостей не требуется; стоит только дать должное значение нарочито выставленной текстом противоположности между מלמטה — снизу и על־ראשו на верху ее, — и все станет ясно как Божий день.^[22]

(§ XLIV) II) Входные колонны. Изучение угловых столбов дало нам задний остов или стропила палатки, с кольцом для верхнего шеста или гребня. Нечто подобное же необходимо предполагать и для передней стороны, на которой стена заменялась колоннами и завесою. Всего бы естественнее такую надстройку соединять с самими входными колоннами, если бы библейский источник не был слишком краток в описании их. Не удаляя входным колоннам особого описания и касаясь их лишь по связи с завесою, Законодатель, по-видимому, предоставляет частности в устройстве их личным соображениям и догадливости древнего художника. Но чтобы в реставрации их не впасть по крайней мере в грубое противоречие с источником, необходимо наперед собрать и тщательно обследовать те немногие даты, какие сообщает нам Библия в Исх. 26:36—37 и 36:37—38.

Примечательно, что основной библейский текст назначает завесу со входными колоннами не для входа в дом скинии и не для скинии вообще, но ставит их в связи со входом шатра скинии: לפתח האהל. Этим дается понять, что вход скинии и вся система колонн, с завесою и остатком верхнего покрова, принадлежат уже не столько к деревянному корпусу или станам скинии, сколько к ее верхней шатерной части: образуя вход скинии, колонны должны были иметь самое тесное отношение к ее шатрообразной кровле.

(§ XLV) Входные колонны называются עמודים, LXX στῦλοι, Иосиф и Филон κίονες, Вульгата columnae, — и число их указано точно: пять. Значение названий колонн мы уже знаем, — а для чего назначается их пять, не более и не менее, о сем речь ниже. В соответствие брусьям дома скинии колонны были сделаны из дерева ситтим и обложены золотом. Исключение представляют пьедесталы, которые были медные, а не серебряные, — и которых назначено не по два, а по одному для каждой колонны. Различие в количестве пьедесталов объясняется тем, что они назначаются теперь не для узких и длинных брусьев, утверждавшихся в заостренных к низу подножьях двумя шипами и входивших в общую систему скрепы стен скинии, но для отдельно стоявших массивных колонн, которые образовывали вход в скинию и имели соответственную художественную отделку. Особо стоящая колонна требует пьедестала, не только цельного и соответствующего форме колонны, но и массивного, чтобы дать надлежащий устой колонне. В этих соображениях находит естественное объяснение и материал пьедесталов. По мнению достопочтеннейшего А. А. Олесницкого, медными пьедесталами дается знать, что «колонны, стоявшие на входе скинии, должны быть ценимы рядом с столбами наружной ограды двора, также имевшими медные пьедесталы» (стр. 74). Но едва ли удобно прибегать к таким посторонним и отвлеченным соображениям в художественно- архитектурном деле. Не проще ли объяснять это тем, что необходимая для особо стоящей колонны величина ее пьедестала, требовала возможного уменьшения своего веса — для удобства ношения по пустыне? С другой стороны, не имелась ли в виду и экономия драгоценного металла, требовавшегося в большой массе для таких пьедесталов? Что же до внешней отделки пьедесталов, то они могли быть вызолочены, как подножия оградных столбов по известию Иосифа Флавия (6, 3. 2).

(от § XLVI.) В Исх. 36 упоминаются: חשוקים (חשק) — крепко связывать), то есть лежавшие над колоннами связи, служившие как для взаимного скрепления колонн, так и для держания завесы (Ср. Исх. 27:10, 11 — 38и др.), — LXX: θαλίδες — склепы, своды, — Онкелос: כִּבּוּשִׁין связи, cincturae, fasciae, — Самаританский: arcus — своды, дуга, — Сирский и Арабский: linimentum — связь, — Вульгата, опуская термин в Исх. 36:38, переводит в Исх. 27:10: caelaturae, вероятно разумея резьбою украшенный архитрав колонн.

(§ XLVII.) Здесь же входным колоннам даются покрытые золотом ראשים — главы и капители , тоже и Онкелоса, LXX κεφαλίδες, Вульгата и др. capita и capitelia.

Примечания достойно, что главы усвояются одним только входным колоннам, напротив внутренние, державшие завесу и разделявшие святое от святого святых, таковых не имели. Это заставляет представлять главы колонн в виде художественно отделанных резьбой и золотом капителей, — и притом таких, которые не закрывались входною завесою, иначе художественная отделка их не имела бы достаточного для себя мотива. А как и во входе святилища висела завеса, во всем сходная с завесою святого святых, то капители могли принадлежать только тем из входных колонн, которые не закрывались завесою. Если же капители имелись и у тех колонн, на которых висела входная завеса святилища, то необходимо представлять капители выдававшимися над завесою и поддерживавшими архитрав колонн и их надстолбие. Понятно, почему таковых капителей не могло быть у внутренних колонн: покрытые завесою, над которою простиралось внутреннее покрывало, служившее потолком скинии, они не могли быть видны ни внутри скинии, ни снаружи.

(§ XLVIII.) Примечательна глосса Сирского перевода в Исх. 36:38, отличающая связи капителей от связей самых колонн: linimenta capitum иllarum (columnarum) et linimentum ipsaium (columnarum) ex avro. Имеем здесь древнейшее свидетельство о том, что у колонн были двоякого рода связи одни, на коих висела завеса и которые не были: видны, — другие, находившиеся над капителями колонн и, следовательно, не закрывавшиеся завесою. Первые имелись и у внутренних колонн, как и у столбов оградных, — вторые, напротив, были особенностью только входных колонн, образовывавших парастас и аэтому, по свидетельству Иосифа.

(§ XLIX.) Наконец библейский текст называет еще одну принадлежность колонн: ווים, тоже у Онкелоса, LXX Исх. 27(ср. у Fiel’а 36, 38): κρίκοι, — также, по-видимому, Иосиф Флавий — κρικος Antiq. 3. 6.4. Haverc. pag. 134, — Niese p. 183 § 127), — Самаританский: uncini, — напротив Сирский , Арабский , Вульгата везде: capita и capitella, и LXX по авторит. чтению Исх. 26:37: κεφαλίδες. — Этимология еврейского слова не довольно ясна. Собственно, это есть название еврейской буквы вав , которая, как и все буквы, получила свое название и внешнее начертание от какого-либо конкретного предмета. Единственное средство для отыскания этого предмета представляют древнееврейские и древне-семитические начертания буквы: ^[23]. Принимая во внимание как эти начертания буквы, так и древние переводы термина: крюк, кольцо, капитель, вершина, мы должны:

Считать вавимы за особого рода крюки или большие гвозди, назначавшиеся для утверждения чего-либо на колоннах.

Представлять их в виде гвоздя с ножкою внизу и с полукольцом наверху (κρίκος), коего два конца были заострены на подобие вил.

Ставить их в непосредственную связь собственно с капителями и архитравом колонн (capita и capitella).

Наконец считать их назначением — соединение и скрепление матеревых элементов скинии с деревянными и металлическими; так как вавимы даются и внутренним колоннам (Исх. 26:33) и оградным столбам (Исх. 27:10), — а у Иосифа Флавия они прямо назначаются для держания завесы (κρίκου καχτέχοντος αὐτό — φάρσος).

И если вавимами утверждались не только входная и внутренняя завесы скинии, но и завесы двора, то естественно думать, что этими же золотыми вило-и шпице-образными вавимами укреплялся и верхний покров шатра как на стенах деревянного дома скинии, так и на гребне шатра. Если так, то получаем в них образец для перил и шпицов, коими украшена была кровля Соломонова храма.

Таковы данные библейского источника относительно входных колонн. А как никаких достоверных восполнений в других источниках мы не имеем, то ближайшее восстановление входных колонн есть дело личного вкуса и соображений исследователя, которые должны определяться отвлеченными и общими мотивами реставрации ветхозаветного храма.

(§ L.) Первый вопрос: какой толщины были колонны?

Если А. А. Олесницкий дает им полулоктевой диаметр на том основании, что они имели по одному только подножию, между тем как стенным брусьям, при локтевой толщине их, назначается по две подставы, — то заметим на это: 1) ранее мы указали уже те возможные причины, по которым входные колонны, независимо от своей толщины, должны были иметь по одному пьедесталу; 2) локтевая толщина стенных брусьев, как знаем, есть произвольная гипотеза, противоречащая свидетельству Иосифа; 3) полулоктевой диаметр колонн слишком мал и непропорционален десятилоктевой высоте их; 4) во всяком случае заключение А. А. Олесницкого основывается на посылках слишком отдаленных и не имеющих принудительного значения.

Другие археологи дают колоннам локтевую толщину, при таковой же ширине их, что гораздо вероятнее, ибо 1) она более пропорциональна высоте колонн; 2) соответствует локтевому квадрату угловых задних столбов; 3) совпадает с нормальным диаметром дерева ситтим, и 4) локтевая толщина колонн, стоявших во входе святилища, требуется устройством входов в Соломоновом храме, копирующем, как увидим, скинию Моисея как в данном случае, так и во многом другом.

Возражение А. А. Олесницкого, что при такой толщине входных колонн, проходы между ними (четыре) были бы слишком узки (стр. 73), как сейчас увидим, не имеет силы, ибо ничто не вынуждает нас все пять колонн ставить на одной десятилоктевой линии входа.

(§ LI.) Второй вопрос: как были расставлены колонны?

Если по общепринятому плану (Олесн. стр. 7 3 Ср. Riehm. Handwörterbuch des Bibl. Altertums, S. 1554) поставим все пять колонн в десятилоктевую линию и на равном друг от друга расстоянии, — если при этом две крайние колонны приставить даже к стенам вровень с ними (как у Олесн.), то и при полулоктевой толщине колонн получим четыре слишком узкие прохода, а весь вход примет некрасивый вид какого-то частокола. Кроме того, план г. Олесницкого вызывает следующее возражение: при принятой автором полулоктевой толщине колонн и локтевой толщине стен, две, в ряд со стенами стоящие, колонны (помечены на плане буквами е и и) никак не могли бы покрыть собою толщу стен и должны оставлять в них выемки, чтò представляет архитектурную неестественность. Если же дадим более пропорциональную их высоте толщину в один или полтора локтя, то весь вход загромоздится колоннами и примет еще более некрасивый вид. Да и для чего, спрашивается, нужны были эти четыре прохода и непременно пять колонн, а не четыре, не три или две?

(§ LII.) Молчание источников относительно размещения колонн дает нам возможность две колонны десятилоктевой высоты при однолоктевой ширине и толщине поставить к стенам скинии, соответственно двум задним угловым столбам, с таким же точно назначением и в таком же виде, — одну колонну таких же размеров и вида поставить в средине входа, — наконец две колонны других размеров и круглого вида поместить пред входом скинии, впереди двух стенных колонн, на некотором от них расстоянии к востоку. В таком случае десятилоктевой квадрат входа разделится на два равные пролета или двери к северной и южной сторонам святилища, а две передние колонны с своим надстолбием образуют притвор или крыльцо скинии, не входившее, как и входные колонны, в тридцатилоктевую длину дома скинии.

(§ LIII.) За предположенное нами размещение колонн говорят следующие соображения:

а) Пятерное число колонн находит себе здесь совершенно естественный мотив, между тем как при общепринятом размещении колонн оно остается бесцельным и даже странным.

б) Двоечастный вход во святилище находит себе основание в том, что одним пролетом священники могли входить для нарочитых служб при столе предложения, другим — при светильнике, — двум главным священным сосудам святилища, стоявшим у северной и южной стен скинии^[24], между тем как четверочастный вход представляет нечто бесцельное и неудобное, например, при внесении ковчега завета.

в) Вход во святилище при Соломоновом храме, как увидим, представлял десятилоктевой квадрат, разделенный на две равные половины.

г) В Синайском храме получается образец для Соломонова притвора, коего устройство, в противном случае, должно остаться без всякого мотива, или же этот мотив придется искать в языческих образцах.

д) Тоже самое надо сказать о двух великолепных медных колоннах Соломонова храма, стоявших в притворе, которые находят свою модель в двух, стоявших пред входом скинии, древесных и, вероятно, художественнее других отделанных колоннах.

е) Предполагать в скинии образец для двух Соломоновых колонн медных вполне естественно в виду возможного символического значения их уже для евреев пустыни, в качестве символов двух столпов, путеводивших евреев в землю обетованную,^[25] и вечного завета Бога с народом избранным. Такое значение можно усматривать в наименованиях Соломоновых колонн (Иахин и Боаз), о чем речь в следящем отделе. В связи с этим значением можно рассматривать также и библейское представление о столпах нерукотворного храма Божия — неба и земли (Иов. 9:6; 26:11).

Все эти соображения получают полный научный вес, не только благодаря отсутствию мотива и безосновательности других размещений колонн, но особенно в виду несомненного, во многих случаях поразительного, а в устройстве входов доходящего до математической точности, подражания Синайскому образцу, замечаемого в архитектуре Соломонова храма. Таким образом это — не гипотеза только, но теория, ничем не опровержимая и, кроме того, имеющая вполне научные для себя основания.

(§ LIV.) Третий вопрос: какую высоту имели колонны?

Ответ на этот вопрос, как и на предыдущий, можно найти только в том же общем мотиве архитектуры скинии и в той же аналогии со входом Соломонова храма. При этом должна быть отдельная речь о высоте трех колонн, стоявших на входе во святилище, — и о высоте двух передних колонн, образовывавших притвор скинии.

1) Входные три колонны не могли быть выше десяти локтей, т. е. превышать высоту стен скинии. Это требовалось соответствием двух передних стенных колонн двум задним угловым столбам и назначением колонн для держания входной завесы. Поэтому соединение двух передних колонн со стенами скинии необходимо представлять по сходству с угловыми столбами, т. е. посредством засовов и скоб, сцеплявшихся в боковых выступах колонн в одну треть локтя (к востоку колонны выдавались немного менее одного локтя, потому что надо исключить ширину бокового шипа, коим последние восточные брусья входили в пазы колонн). А массивными медными пьедесталами и крепкими верхними связями эти три колонны вводились в общую скрепу ящикообразного корпуса скинии, заменяя собою четвертую стену, без чего три стены скинии представляли бы архитектурную неестественность, и все здание не имело бы надлежащей крепости.

Если, затем, входную завесу десятилоктевого квадрата развесим над тремя входными колоннами таким образом, чтобы она спускалась с восточной и западной сторон колонн по пяти локтей^[26], то вход во святилище будет иметь вид балдахина десятилоктевой длины и высоты, при однолоктевой ширине (соответственно толщине колонн), а спускающаяся на пять локтей с внутренней и внешней стороны колонн завеса разделит высоту входа на две равные, пятилоктевой высоты при десятилоктевой длине, половины: верхнюю , сплошь закрытую завесою как с внутренней так и с внешней стороны, и нижнюю , открытую, с двумя проходами пятилоктевого квадрата (с колоннами включительно), представлявшими, благодаря двум спускам завесы, как бы две удвоенные двери или внутреннюю и внешнюю дверь, каждую из двух равных половин.

Такое представление входа в скинию с наивозножною точностью соответствует устройству входа в Соломоновом храме. Подробная речь о сем последнем во втором отделе первой части. Теперь заметим только следующее:

а) Вход Соломонова храма имел две, одинаково отделанные элимами (столбами) и херувимами, стороны: одну, обращенную к притвору, — другую — к святому святых, чтó соответствует спускавшейся с внешней и внутренней стороны колонн завесе.

2) Та часть передней стены Соломонова храма, которая служила входом, представляла двадцатилоктевой квадрат: применяя сюда основной мотив архитектуры храма — подражание синайскому образцу посредством его удвоения и при замене дерева камнем, а материи — деревом, получим для входа скинии десятилоктевой квадрат однолоктевой ширины.

3) Как и в скинии, входная стена Соломонова храма делилась в высоту элимами и дверями на две равные половины: верхнюю, которая представляла глухую стену, заменившую собою завесу, и подобно последней на внешней и внутренней стороне имевшую украшения из херувимов, пальм и пр., — и нижнюю , отмеченную столбами (элимами) и имевшую двери, соответственно столбам и проходам в нижней части входа скинии. При этом каждая половина имеет удвоенные размеры верхней и нижней половин входа скинии: в последней каждая половина имела пять локтей высоты и десять шины (при одном локте ширины), в Соломоновом храме — десять локтей высоты и двадцать длины.

г) Каждая из двух, находившихся одна против другой, входных дверей Соломонова храма состояла из двух, рядом лежавших и равных, рам, — таким образом получаем здесь точное повторение двух удвоенных входных пролетов скинии между тремя столбами, причем входные элимы (столбы) Соломоновы соответствуют Моисеевым входным колоннам^[27].

Вывод ясный: такое, до математической точности и микроскопических деталей доходящее, совпадение в устройстве входов Моисеевой скинии и Соломонова храма не может быть признано делом простого случая. Общий и несомненный мотив архитектуры Соломонова храма — подражание Синайскому образцу — вынуждает представлять устройство входа скинии именно так, как предполагаем мы, и никак иначе. Удвояя скинию, храмоздатель, где было можно по законам архитектуры, в то же время отмечает и выдерживает точные размеры Синайского Богооткровенного плана храма, как это, например, в устройстве святого святых и входов.

(§ LV.) 2) Две колонны притвора , руководясь теми же началами, мы должны выделить из пяти колонн, суммарно назначаемых библейским источником для всего входа скинии, — поставить их против двух стенных колонн на десятилоктевом одна от другой расстоянии и дать им не только особую, отличную от других колонн, художественную отделку, но и круглую форму и другие размеры, именно: двух или полуторалоктевой диаметр и восемнадцати (или двадцати) локтевую высоту, включая сюда массивные медные пьедесталы и капители.

Основания для сего следующие:

1) Если для притвора Соломонова храма надо искать образца в Синайской скинии, то таковой притвор или крыльцо в ней могли образовывать только две, впереди входных стоявшие, колонны.

2) Тот же мотив, повторим, заставляет предполагать в Синайском храме две особые колонны, соответствовавшие двум медным колоннам Соломонова притвора.

3) При сорокашестилоктевой высоте притвора и всего Соломонова храма (исключая десятилоктевой высоты цокольный этаж и четырехлоктевые шпили на гребне кровли и на верху притвора), медные колонны имели общую высоту тридцать пять-шесть (или тридцать девять-сорок) локтей. Общая высота скинии (не считая подстав и вавимов), как увидим сейчас, равнялась двадцати трем локтям (46/2), чтó заставляет и колоннам притвора скинии дать половинную высоту Соломоновых Иахина и Боаза, т. е. восемнадцать-семнадцать с половиною (или девятнадцать с половиною — двадцать) локтей.

4) Наконец, продолжая аналогию, можем дать колоннам скинии полутора-двухлоктевой диаметр и капитель в три или два с половиною локтя, так как диаметр Соломоновых медных колонн равнялся от трех до четырех локтей и капители имели высоту в пять локтей. Выключая из общей высоты капитель, которая представляла отдельную часть колонны, и высоту пьедестала, получаем для колонн притвора скинии ствол дерева ситтим в пятнадцать приблизительно локтей высоты и с полутора-двухлоктевым диаметром. И действительно, по известиям древних (Геродот, 2. 19, 96; Плиний hist. nat. 13. 19—24, 67, Иос. Фл. Antiq. 3, 6, 1 и 5: Теофраст hist, plantt. 4, 3; Иероним на Иоиля 4и Исаию 41:19), дерево ситтим, при сравнительной легкости, имело толстый, длинный и ровный ствол, дававший бревна в двенадцать и более локтей длины (Riehm, Handwort. d. Bibl. Аltertums, Art. Akazie, — Олесн. стр. 12). А для определения диаметра ситтим имеет значение то соображение, что ширина брусьев скинии равнялась полутора локтям, — и ковчег завета, сделанный из цельного ствола, имел полуторалоктевую ширину и высоту. Таким образом экземпляр немного более обычного крупный мог дать колонну требуемых размеров.

(§ LVI.) В заключение насколько слов об отношении Филона и Иосифа Флавия к данному вопросу. Если оба они ничего не говорят в пользу нашего восстановления входных колонн, то ничего не свидетельствует и против. Филон о сем совсем не говорит, а Иосиф Флавий ограничивается неопределенными и общими: διαλείποντας ἀλλήλων κατ'ὀλίγον (о четырех внутренних колоннах) и τούς ἐν ταῖς ἐισόδοις πέντε κίονας περιέβαλλε (т. е. завесою Antiq. 3. 6. 4 pag. 133 и 134. Niese §§ 122 и 127).

Отсюда следует:

а) Филон и Иосиф Флавий знают о сем предмете только то, и ничего более, что читали они в библейском источнике.

б) Ближайшее представление об устройстве входа скинии легко могло совсем утратиться из иудейского предания уже в период Соломонова храма, в коем скиния хранилась по частям, а не в целом своем поставе.

в) Отсутствие у Филона и Иосифа Флавия выразительных указаний на предположенное нами размещение входных колонн отнюдь не свидетельствует, чтобы оба представителя древне-иудейских воззрений на сей предмет предполагали все пять колонн стоящими в одну линию и на равных, одна от другой, расстояниях. По крайней мере Филон и Иосиф Флавий находят нужным выразительно указывать подобные размещения предметов, например, столбов двора (Philo, De vita Mos. 667, D), чаш светильника (Ios. Antiq. 3. 6. 7) и др.

г) А если бы, наконец, и предполагали, то это не имело бы научного значения для нашего вопроса в виду замечания, сделанного нами под буквою б.

В., Шерстяной покров шатра.

(§ LVII.) Те пробелы, какие замечаются в доселешнем нашем исследовании шатра и крыши скинии, до некоторой степени могут быть восполнены довольно подробным библейским описанием верхнего шерстяного покрова, дававшего скинии вид палатки.

В буквальном переводе это описание (Исх. 26:7—14) гласит следующее:

"(יְרִיעֹת) из коз עוים т. е. из шерсти коз) для шатра (לְאֹהֶל) над скинией (עַל־הַמִּשְׁכָּן), одиннадцать полотнищ сделай их (таких): длина полотнища одного тридцать в локте (локтей) и ширина четыре в локте (локтя) полотнища одного, мера одна для одиннадцати полотнищ: и соедини (сшей) пять полотнищ особо и шесть полотнищ особо (לְבָד: и удвой (וְכָפַלְתָּ) полотнище шестое к переду (אֶל־מוּל) лица (т. е. на фронтовой стороне) шатра: и сделай пятьдесят петлей на краю полотнища одного последнего в соединении (בַּחֹבָרֶת, т. е. в месте соединения одного большого покрывала с другим большим) и пятьдесят петлей на краю полотнища соединения другого (покрывала большого): и сделай крючков (קְּרָסִים) медных пятьдесят и вложи крючки в петли и соедини шатер и будет одно: и излишек, остающийся в полотнищах шатра, половина полотнища (т. е. уже сшитого из малых большого покрывала) остающегося свесится над задом (западной стороною) скинии: и локоть сюда и локоть туда, в остатке в длине (от длины) полотнищ шатра, будет свешен над боками скинии с той и другой стороны (оттуда и отсюда), для покрытия ее (скинии): и сделай покрышку (מִכְסֶה) для шатра из кож бараньих красных и покрышку из кож синих сверху'. — Буквально, но с некоторыми пропусками, описание шатра скинии повторяется в Исх. 36:14—19.

Держась, как и всегда, буквального и простейшего понимания библейской даты, получаем такое представление о шатрообразной кровле скинии:

(§ LVIII.) 1., Примечательно, что библейское описание всей вообще скинии, как законодательное, так и исполнительное, начинается не с деревянного дома, но с покрывал и шатра: скинию сделай из полотнищ (Исх. 26ср. Исх. 36:8), — вслед затем идет описание внутренних покровов (для мишкана — жилища или внутреннего дома скинии) и внешних покровов для шатра над скинией (ст. 7), — и после этого уже речь о брусьях для мишкана (ср. ст. 15). Почему это? Ответ: Законодатель, отдельно описывая составные части скинии, в тоже время созерцает общий образ ее или тот вид, какой она имела в целом, как если бы она была уже построена и поставлена на место. И этот общий вид сообщался ей не столько нижнею древесною частью, сколько верхнею или покрывалами, для коих (если смотреть на скинию с точки зрения ее внешнего вида, а не с точки зрения ее богослужебного назначения) древесная часть служила только основанием и остовом. Таким образом, если внутренний вид скинии определялся преимущественно разноцветными покрывалами и завесами, то точно также и главный тон наружного вида сообщался ей внешним шерстяным покровом. Вывод отсюда тот, что в определении общего наружного вида скинии не следует выходить из деревянной ее части и сообразно с этою частью раскидывать покрывало, а наоборот по такому или иному расположению шатра должно судить и о самой деревянной части, напр. о постановке и размерах входных колонн, угловых столбов и пр.

(§ LIX.) Это дает нам ключ к отысканию того πρῶτον φεῦδος, который лег в основу ящикообразного представления скинии, отовсюду закутанной шерстяным плащом. Придуманное, если не ошибаемся, Иосифом Флавием, такое расположение верхнего покрова усвоено талмудическим преданием, учеными раввинами еврейскими и многими европейскими археологами, так что в настоящее время может считаться общепринятым (Riehm, Handwörterbuch des Biblischen Altertums, S. 1569).

Выходя из деревянного дома скинии, имевшего, как мы знаем уже, форму продолговатого ящика, и рассматривая верхний покров (шатер) как несущественную часть в общей архитектуре скинии, Иосиф и его последователи не находят возможным дать этому шатру другого назначения, кроме того, чтобы закутать им со всех сторон художественно отделанные золотом стены скинии. Так Иосиф, подробно описывая деревянную часть скинии, о верхнем покрове бросает только весьма краткое замечание, что он, при тридцати локтях в один конец и сорока четырех в другой, свешивался по станам скинии до самой земли (μέχρι τῆς γῆς Antiq 3. 6. 4 Наverc. pag. 135; Niese, p. 184). Позднейшее иудейское предание предполагает даже, что часть покрова лежала на земле: "чему была подобна скиния? — Женщине, шествующей публично в длинной тоге, которой шлейф разметает землю за ней " (Гемара, тракт. Шаббат, л. 98. 2. Ср. Наverc. pag. 135, nota v.).

Источник Иосифовой гипотезы ясен и указывается самим творцом ее: это — личный отвлеченно-математический расчет самого древне-иудейского археолога, сделанный путем сравнения размеров покрывала и дома скинии. Отчислив от тридцатилоктевой длины полотнищ десять локтей на потолок скинии, Иосиф получил два конца, равные высоте стен скинии. Отвлеченно-математический мотив Иосифовой гипотезы явствует также и из того, что подобный расчет приложим только к идеально-математическим линиям, а не к действительному зданию скинии, ибо десять локтей есть внутренняя ширина скинии, увеличивавшаяся толщиною стен, так что концы покрывала на боках не могли равняться высоте стен и свешиваться до самой земли^[28]. — Таким образом, существовавшая в Соломоновом храме в разобранном виде и без шатра, скиния не оставила в иудейском предании отчетливого представления о своем общем внешнем виде.

А что до игривого сравнения скинии с высокою женщиною в длинной тоге, то мотив его кроется в желании Гемары дать скинии более изящный вид, чем какой получается по Иосифовой реставрации. Во всяком случае этот длинный и сравнительно низкий ящик не представляет никакого сходства с высокою и стройною фигурою женщины, шествующей в длинном плаще со шлейфом, — и при указанных в Библии размерах покрова (30 локтей) не только не остается ни одной лишней пяди для шлейфа, но даже не достает двух пядей для полного закрытия стенных брусьев скинии, не говоря уже о подставах.

Те-же самые замечания надо применить и к тем из новейших археологов, которые следуют Иосифу в реставрации внешнего вида скинии. Если еврейский раввин Раши и европеец Нейман считают нужным насколько приподнять крышу скинии и дать ей четырехскатный вид, то это не более, как невольная дань эстетическому чувству, не мирящемуся с представлением шатра в форме длинного, узкого и сравнительно низкого ящика.

Наконец мы должны спросить: целесообразно ли было закрывать простым войлоком художественную и драгоценную отделку стен скинии? Затем: каким образом из этого закутанного, длинного и невысокого ящика возникла грандиозная деревянная надстройка над каменным корпусом в Соломоновой неподвижной скинии? И если аналогия Соломонова храма со скинией должна иметь в настоящем случае научный вес, то шатру скинии необходимо дать существенное значение в общем виде ее, — подобное, например, тому, какое имеет крыша в русских деревянных постройках старинного образца, давая общий тон внешнему виду постройки и как-бы восполняя собою невысокий четырехугольный корпус здания.

Итак, — то, что библейский источник начинает описание скинии не с деревянного корпуса ее, а с покровов шатра, — и выражение: скинию сделай из покрывал , — применительно к шатру скинии, по нашему толкованию, имеет такой смысл: чтó давало общий и главный тон наружному виду скинии, это был не дом или нижний деревянный корпус скинии, но ее шатер, состоявший из покрывал.

(§ LX.) 2) Верхний покров из шерсти коз, т. е. не тканный, как внутренний покров и завесы, а сваленный в виде тонкого войлока или сукна (LXX: δέρρεις τριχίνας др. чт. αἰγείας, — Ак. и Симм: καλυπτῆρας τριχίνους, Иос. Флав: ὑφασμέναι ἐκ τριχῶν ὁμόιως κατὰ λεπτουργίαν ταῖς ἐκ τῶν ἐρίων πεποιημέναι, — Онкелос: из волос коз, тоже Самар. Араб., — Сир. просто: cortinas pileas, — Вульгата уподобляет покров киликийскому сукну для палаток: saga cilicina), назначается не для окутания деревянного дома скинии, но нарочито "для шатра над скинией " LXX: σκέπην (σκέπειν) ἐπὶ τῆς σκηνῆς. для покрытия кровли скинии; Онкелос и Самар. выразительно: «чтобы распростирался над скинией». (Ср. Сир. и Араб.) В Исх. 40дал. постановка уже сооруженной по частям скинии описывается так: «и воздвиг Моисей скинию» (מִּשְׁכָּן — общее название всего сооружения), — затем постанов частей скинии описывается в таком порядке: «утвердил подставы ее и поставил брусья ее, положил засовы и воздвиг колонны ее, и распростер шатер над скинией и положил покров шатра (מִכְסֵה הָאֹהֶל) на нее сверху». Шатер אֹהֶל здесь ясно отличается, как и в Исх. 26 и 36:19, от покрова מִכְסֶה его сверху, — и хотя шатер служил кровлею над скинией (לְכַסֹּתוֹ) но не назначался для окутания ее и защиты от пыли и дождя, как кожаные одеяла. Притом о кожаном покрове, окутывавшем скинию или шатер ее, сказано просто: «положил (ישם) над ними сверху», LXX: ἐπέθηκε τὸ κατακάλυμμα τῆς σκηνῆς, — Вульг. imposito desuper operimento; напротив о самом шатре: "распростер, раскинул, растянул — יפרש над скинией — עַל־הַמִּשְׁכָּן LXX: ἐξέτεινε τὰς αὐλαίας ἐπὶ τὴν σκηνήν, Вульгата: expandit tectum super tabernaculum (cp. др. переводы). Примечательно, затем, соединение шатерной части с колоннами при постанове скинии, т. е. сначала надо было поставить стенные брусья и угловые столбы с их верхним продолжением и кольцом в углу их соединения, потом утвердить передние колонны, на надстолбии коих должен был лежать передний конец гребня крыши, — и наконец уже растянуть шатер на стропилах крыши и прикрепить к стенам скинии: таким образом входные колонны, и особенно две передние имели необходимое отношение к крыше скинии и ее шатру. Можно, наконец, обратить внимание и на то, что термин «шатер» употребляется большею частью с дополнением: «собрания». Это означает: то, что доступно было взору собрания евреев-мирян, производило преимущественное впечатление палатки, — следовательно шатер скинии имел главное и существенное значение в общем наружном виде скинии (см. 40-ю главу Исх.)

(§ LXI.) 3) С полнейшею очевидностью шатрообразный вид скинии дан в библейском описании верхнего шерстяного покрова и формы его распространения над скинией.

Покров состоял из одиннадцати кусков или полотнищ равной меры — каждое в четыре локтя ширины и тридцать локтей длины. Сшитые особо своими длинными концами пять и шесть полотнищ давали два отдельные большие покрывала (לבד — особо, отдельно, — LXX: ἐπὶ τὸ αὐτό — во едино, — Онкелос: לחוד, Вульгата и др. seorsum, separatim): одно при тридцатилоктевой длине имело двадцать локтей ширина (4х5), — другое, при такой же длине, имело двадцать четыре локтя ширины (4х6). Сцепленные, затем, своими длинными сторонами посредством крючков и петлей, они давали один большой покров или четырехугольный плащ, имевший в одну сторону тридцать локтей, в другую — сорок четыре локтя (4х11).

Спрашивается: как раскидывался этот покров на деревянной части скинии?

Так как дом скинии представлял собою правильный четырехугольник, то вопрос естественно распадается на два: а) как ложился покров по длине скинии и ее продольным сторонам? и б) какой вид имел он на сторонах задней и передней?

(§ LXII.) а) Расположение покрова по длине снинии.

О сем имеется совершенно ясное показание Библии: «локоть сюда и локоть туда, в остатке в длине (от длины) полотнищ шатра, будет свешен над боками скинии с той и другой стороны (оттуда и отсюда), для покрытия ее» (т. е. для крыши).

Если речь о длине собственно полотнищ , имевших ширину в четыре локтя и длину в тридцать локтей, а не всего покрова , то очевидно разумеется тридцатилоктевая , а не сорокачетырехлоктевая сторона покрова. Посему всякая попытка расположить покров сорокачетырехлоктевою стороною поперек скинии будет ни более, ни менее как простым капризом ученым или, вернее, антинаучным фантазерством.

Если, затем, говорится об остатке от длины полотнищ в локоть туда и локоть сюда, свешивающемся над боками (продольными сторонами) скинии, то ясно, что остальными двадцати восьмью локтями покров ложился над пространством дома скинии между его боками, т. е. над его десятилоктевою шириною.

(§ LXIII.) Вопреки столь прямому, ясному и простому показанию Библии А. А. Олесницкий находит возможным дать такую интерпретацию вышеприведенному свидетельству:

«Все исследователи (?),^[29] рассуждает автор, в выражении: локоть с одной стороны и локоть с другой видят точное указание на один локоть излишка части покрова, свешивавшийся на продольные стороны. Но из контекста речи не следует, чтобы свешивавшаяся часть покрова в каком-либо отношении давала меру локтя… По нашему толкованию , под излишком, раскидывавшимся на боках святилища, нужно разуметь не один локоть, но всю ту часть покрова, которая не помещалась на потолке и спускалась вниз по наружным продольным стенам… Самое выражение: локоть с одной стороны и локоть с другой вовсе не указывает одного или единственного локтя и иметь, по нашему мнению, такой смысл: „какой локоть будет свешиваться с одной стороны, такой-же локоть должен свешиваться и на другой стороне“; иначе: „каждому данному локтю одной стороны должен соответствовать такой же локоть с другой стороны“; или еще иначе: „сколько локтей будет свешиваться с одной стороны, столько же их должно быть с другой стороны“; словом , расположение концов покрова должно быть равномерное и симметрическое»…. Предполагая, затем, легкий подъем двухскатной крыши (почему же умолчано о стропилах?), А. А. Олесницкий свешивает шатерное полотно не отвесно по стенам, но по косой линии, с постепенным удалением от отвеса деревянных стен, вследствие чего между покровом и станами получается свободный проход или род галереи, послужившей образцом для боковых пристроек Соломонова храма, в которой (галерее) могли храниться богослужебные принадлежности и отдыхать очередные стражи святилища (1Цар. 3:3). Таким образом здесь не могло (почему?) быть речи о точном соотношении меры свешивавшегося покрова с мерою стены. Библейский текст в данном случае заботится только о том, чтобы свешивавшиеся части на обоих продольных сторонах святилища (то есть скинии) были равны между собою и не нарушали общих законов симметрии" (стр. 90—94).

Вопреки такой интерпретации заметим следующее:

1) Уже это четырехкратное: какой локоть… иначе… или еще иначе… словом… при толковании или переводе совершенно несложного библейского выражения: "локоть сюда и локоть туда… над боками скинии оттуда и отсюда " показывает нам, что сам достоуважаемый автор этой сложной интерпретации чувствует ее отдаленность от краткой и простой библейской даты.

2) Библейский текст говорит об остатке не "раскидывавшемся на боках святилища ", но «спускавшемся над боками скинии», ибо хотя глагол סרח и заключает представление свободного спускания вниз (напр. о спускающейся вниз виноградной лозе, о спускающихся концах головной повязки и др.), но это представление можно соединять со спуском покрывала как в десять локтей, так и в один локоть. — Притом выражение: עַל־צִדֵּי הַמִּשְׁכָּן над боками скинии заставляет предпочитать такой спуск, который находился на верху стен (над боками) скинии, следовательно, в один локоть, — а не такой, который закрывал стены сверху до низу. Cp.LXX ἔσται συγκαλύπτον ἐπὶ τὰ πλάγια τῆς σκηνῆς, — Вульгата: pendebit… protegens, — Cиp. projiciatur super latera, — Араб.: erit demissum super latus tabernaculi e dextera et a sinistra, — cp. Онк. и Самарит.

3) О двух десятилоктевых концах тридцатилоктевого покрова нельзя сказать: остаток или излишек в длине полотнищ (בעדף — буквально: в остатке , LXX: ἐκ τοῦ ὑπερέχοντος, Вульгата: cubitus, qui plus est in sagorum longitudine; Онкелос: בדיתיר qui superest Полигл. и др.), ибо свешивались бы две трети длины всего покрова и целое оказалось бы менее своего остатка или излишка в два раза.

4) Шерстяное покрывало, свободно раскидывавшее свои десятилоктевые концы от верха стен скинии до земли и прикрепленное к почве кольями и веревками, на трех сторонах скинии, с свободным и большим пространством между стенами и покровом, было бы снесено или же изорвано первым же напором даже и не особенно сильного ветра.

5) Соображение А. А. Олесницкого, что раскидывавшиеся концы покрова образовывали вокруг скинии свободный проход или род галереи, в коей могли храниться богослужебные принадлежности и отдыхать очередные стражи святилища (1Цар. 3:3) и которая послужила образцом для боковых пристроек вокруг Соломонова храма (стр. 93 и прим. 2), — не может иметь доказательной силы; ибо а) боковые комнаты Соломонова храма расширялись все более и более по мере своего возвышения, между тем как покров скинии, по теории г. Олесницкого, как раз наоборот — постепенно суживался кверху и расширялся книзу; б) боковые комнаты Соломонова храма, как увидим, совсем не входили в здание главного корпуса храма, ибо не касались стены храма и представляли совершенно особую пристройку, не имевшую себе образца в Синайском храме и вызванную чисто топографическими условиями холма Мориа; в) в 1Цар. 3речь не о боковых ходах кругом стен скинии, но «Илий лежал на своем месте», с которого можно было видеть, что "светильник Божий еще не погас " (на боках и сзади, вне стен скинии, этого видеть было нельзя), а Самуил "лежал в храме Господнем, где ковчег Божий ", и восстав от сна утром «отверз вход дома Господня» (ст. 15); г) богослужебные принадлежности могли храниться частью при самых священных предметах, например при жертвеннике всесожжения, светильнике, столе предложения, алтаре кадильном, — частью же в особых и отдельных от скинии, для сего нарочито устроенных, помещениях, которые и могли послужить образцом для боковых пристроек Соломонова храма.

6) Библейский текст, с математическою точностью указывающий в локтях размеры полотнищ и покровов, сколько и как их надо сшить, как и где сцепить, сколько и как спустить сзади и спереди, — естественно заставляет ожидать, что и в рассуждении спуска покровов на боковых сторонах скинии он сообщает точную цифровую дату и в той же самой локтевой единице. Вместо этого мы встречаем, в интерпретации г. Олесницкого, какое-то очень неясное локоть отсюда и локоть оттуда для выражения совершенно простого понятия: равномерно или соответственно , хотя для выражения этого последнего понятия Библия употребляет другие обороты, например 3Цар. 7:4—5; в частности, Пятикнижие Лев. 27:18; Быт. 47:12; Исх. 30, 34, 26, 27 и др.

7) Равномерный спуск концов покрова с двух сторон скинии есть нечто столь понятное, естественное и само собою предполагающееся, что неожиданно было бы встретить выразительное указание на это в кратком библейском описании устройства скинии. По крайней мере такой равномерный спуск концов внутреннего покрова, описываемого непосредственно пред внешним покрывалом, не отмечен библейским текстом и предполагается сам собою, — между тем, если где, то именно здесь, можно бы ожидать выразительного указания на это, так как библейский источник заметно более подробен и точен в датах относительно внутреннего устройства скинии, чем ее внешнего вида. Не доказательно в данном случае и то соображение, что внутренний покров спускался прямо по стенам, между тем как внешний надо было растянуть на равное расстояние от боковых стен скинии; ибо дата "локоть оттуда и локоть отсюда " определяет не пространство, на какое растягивался покров от стен скинии, а спуск его сверху боков.

8) Замечание А. А. Олесницкого: «из контекста речи не следует, чтобы свешивавшаяся часть покрова в каком-либо отношении давала меру одного локтя» любопытно тем, что о контексте речи по нужде говорят обычно только тогда, когда самая речь не довольно ясна и определительна; напротив, к чему тут контекст, если имеем математически точную дату: локоть (един. число) с одной и локоть с другой стороны?

9) Чтобы яснее увидать всю невозможность интерпретации А. А. Олесницкого, стоит только переложить, в ее духе, библейскую единицу на русскую, хоть бы в таком примере: «сверху террасы десяти аршинной высоты , по обоим ее бокам, от гардин свешивался аршин с одной и аршин, с другой стороны. И вот ученый интерпрет стал бы умозаключать: из контекста речи не следует, чтобы гардины свешивались на один аршин, — следовательно они свешивались на десять аршин, свободно и широко раскидываясь по бокам террасы сверху до самого пола». В данном случае интерпрет опускает из виду, что единицы мер, когда они берутся в единственном числе, могут употребляться без прибавления числительного один , — например: верста, сажень, мера пшеницы, я заплатил рубль и пр. Что опущение числительного один обычно и в еврейском (как и халдейском и других языках), это можно видеть из следующих примеров: Иез. 43:13; 3Цар. 7:12; 1 Ездры 6:4; Мишна, Миддот, гл. 4, § 7 Суренг. и др. мн.

10) Сколь естественно наше толкование данного библейского места, это покажет нам сам А. А. Олесницкий, на стр. 362 выражение прор. Иезекииля 40:14: "шестьдесят локоть " (-локтей) толкующий так: «шестьдесят (то есть столбов) в (один) локоть (то есть каждый столб)». Впрочем, мы приводим этот последний перевод А. А. Олесницкого не потому, что принимаем оный (речь очевидно о шестидесяти локтях, а не о шестидесяти столбах). На самом деле приведенный перевод Иез. 40невозможен, ибо а) известно, что при числительных, указывающих на много или несколько предметов, употребляются: אמות напр. пятнадцать, десять локтей или три локтя Исх. 27:1; 3Цар. 6:3; Иез. 42 и др., — באמה напр. четыре локтя, сто локтей Исх. 26:8; 27:9, 18; 36 и др., — и также אמה напр. шестьдесят, тридцать, двадцать локтей 3Цар. 6:2—3; 7:2, 6 и др.; б) ни один из древних переводов и не передавал иначе эти обороты; в) наконец сам А. А. Олесницкий, составляя свою собственную еврейскую фразу, с числительным двадцать и существительным локоть, ставит אמה в единственном числе (см. стр. 237, где 2 парал. 3, 4: сто и двадцать по редакции г. Олесницкого читается: двадцать локтей), ибо только в такой форме начертание этого слова получит сходство с числительным מאה — сто.

11) Обращаясь, наконец, к древнейшим переводам, находим, что одни из них буквально передают основный текст, ничего не прибавляя к нему, как LXX: πῆχυν ἐκ τούτου καὶ πῆχυν ἐκ τούτου ἐκ τοῦ ὑπερέχοντος τῶν δέρρεων (τῆς σκηνῆς), ἐκ τοῦ μήκους τῶν δέρρεων τῆς σκηνῆς ἔσται συγκαλύπτον ἐπὶ τὰ πλάγια τῆς σκηνῆς ἔνθεν καὶ ἔνθεν ἵνα καλύπτῃ, ср. Араб., — другие же все ясно свидетельствуют о спуске покрывала сверху боков скинии и имемно на один локоть: Вульг. et cubitus ex una parte pendebit, et alter ex aitera, qui plus est in sagorum longitudine, utrumque latus tabernaculi protegens; Самар. cubiti inde et cubiti inde erit redundantia… Сир. cubitus, qui ab uno latere, et cabitus qui ad altero latere, superfluit ex longitudine cortinarum tabernaculi projiciatur super Iatera tabernaculi hinc et illinc, ut operiat illud, — тоже у Онкелоса и Псевдоионафана.

И так, следуя тем археологам, коих А. А. Олесницкий не называет поименно, но подводит под общую категорию "все ", мы не находим возможным понимать столь ясную библейскую дату иначе, как в том смысле, что, распростираясь над скинией своею тридцатилоктевою шерстяной покров спускался сверху продольных стен двумя концами, в один локоть каждый, и таким образом оставлял для кровли, поперек скинии, двадцать восемь локтей.^[30]

(§ LXIV.) Спрашивается: в каком виде распростирались эти двадцать восемь локтей над домом скинии?

Возможности получаются следующие:

1) Можно раскинуть шатер в виде длинного и узкого свода от входа скинии до задней стены ее. Но при тридцатилоктевой длине и десятилоктевой ширине это была бы палатка странного вида, какого не имел, вероятно, ни один шатер в мире. Во всяком случае такая форма палатки не соответствует ни теперешним бедуинским, ни древнейшим восточным (см. изображение у Riehm’a S. 1826). Притом, этому противоречит библейское выражение, что угловые столбы своими верхними продолжениями сходились к кольцу одному , образуя угол, а не свод^[31].

2) Можно представить шатер скинии в виде высокого шпиля или пирамиды. Но этому не соответствует продолговатый и узкий четырехугольник стен скинии, — а также не могло бы быть речи о спуске полу-покрывала в десять локтей над заднею стороною скинии и одного четырехлоктевого полотнища над входом ее.

3) Можно дать шатерной крыше скинии четырехскатный вид, с высоко поднятым посредине гребнем. Но тогда опять окажется невозможным получить полу-покрывало в десять локтей для заднего ската, ибо остальная половина покрывала должна была лежать на гребне крыши, — невозможен будет и остаток в одно полотнище для фронта скинии, ибо остальные двадцать локтей также должны были лежать на гребне крыши; вообще библейские даты о переднем и заднем спусках покрова предполагают длину гребня крыши в тридцать локтей. Кроме того, тогда окажется необходимым предполагать, что и передние два стенные столба входные имели верхние продолжения к кольцу одному, о чем однакоже не говорится в библейском тексте.

4) Невозможно давать крыше скинии и трехскатный вид, т. е. только переднюю сторону представлять отвесною, а прочие наклонными; ибо и в таком случае двадцать локтей переднего покрывала и десять заднего окажутся длиннее гребня крыши и оставят для заднего спуска не половину заднего покрывала (10 локтей.), но гораздо более.

5) Последнее замечание относится, впрочем, только к таким построениям скинии, в которых задняя сторона крыши иметь слишком большой склон. Но нет никаких препятствий представлять крышу скинии двухскатною и с легким склоном на задней стороне. В таком разе двадцать локтей переднего покрывала (за исключением одиннадцатого четырехлоктевого полотнища, назначенного для спуска на фронте скинии) и десять локтей заднего покрывала (за исключением десятилоктевой половины его, назначенной для заднего спуска) своими тридцатью локтями займут всю длину скинии и образуют над нею продолговатую и острую двухскатную кровлю. Каждый скат, при этом, по прямой линии от верха стен до гребня крыши должен иметь четырнадцать локтей, а самый гребень будет лежать на тринадцатилоктевой высоте от стен или потолка скинии (внутреннего покрова) и даст всей скинии общую высоту в двадцать три (10†13) локтя. Вывод тем более примечательный, что, удовлетворяя всем библейским датам касательно устройства скинии, он с математическою точностью соответствует мотиву удвоения скинии, несомненно лежащему в основе архитектуры Соломонова храма, — и не только в рассуждении общей высоты храма, но и его отдельных частей, именно: главный корпус святилища и святого святых имел двадцать локтей и кровля — двадцать шесть локтей , итого сорок шесть локтей (2х23 или 2х10†2х13- 46), — а с цокольным десятилоктевым этажом, соответствующим подставам брусьев скинии, — и с четырехлоктевыми шпилями на гребне крыши храма, соответствующими вавимам скинии — будет всего шестьдесят локтей ^[32].

(§ LXV.) б) Расположение заднего и переднего спусков покрова. Определив вид и размеры шатра с северной и южной сторон скинии, мы должны то же самое сделать теперь и по отношению к задней и передней ее сторонам. Но здесь требуются некоторые предварительные и дополнительные замечания.

Назначенные для всего шатра одиннадцать полотнищ, каждое в четыре локтя ширины и тридцать локтей длины, будучи сшиты своими долевыми краями, пять и тесть полотнищ особо, давали два отдельные большие покрывала: одно, назначенное для задней части скинии, в пять полотнищ, имело в ширину двадцать локтей (4x5) и в длину — тридцать локтей, — другое, назначенное для передней части скинии, в шесть полотнищ, имело ширины двадцать четыре локтя (4х6) и длины тридцать. Что для передней части скинии назначается бòльшее покрывало, состоявшее из шести полотнищ, это явствует из слов: «и удвой полотнище шестое к переду лица шатра»; LXX: τὴν δέρριν τὴν ἕκτην κατὰ πρόσωπον τῆς σκηνῆς, — Вульгата: in fronte tecti; cp. др. переводы. А что эти четырехлоктевые полотнища были наглухо сшиты между собою, это следует из выразительного библейского указания на сцепление больших покрывал посредством петлей и крючков.

Для соединения двух больших покрывал были сделаны: а) петли (לולאות — от לוּל, LXX: ἀγκύλαι — от ἂγκος, — Вульгата: ansae; Онкелсс: (ענובין Ср. др. перев.) на тридцатилоктевом краю каждого из двух последних полотнищ, коими большие покрывала соединялись одно с другим עַל שְׂפַת הַיְרִיעָה הָאֶחָת, הַקִּיצֹנָה בַּחֹבָרֶת) עַל שְׂפַת הַיְרִיעָה, הַחֹבֶרֶת הַשֵּׁנִית… LXX: Ἐπὶ τοῦ χείλους τῆς δέρρεως τῆς μιᾶς τῆς ἀνὰ μέσον κατὰ συμβολὴν… καὶ ἐπὶ τοῦ χείλους τῆς δέρρεως τῆς συναπτούσης τῆς δευτέρας; Вульгата: in ora sagi unius, ut conjungi cum altero queat… et in ora sagi alterius, ut cum altero соpuletur. — Сир.: super oram cortinae unius in latere commissurae; и др. перев. тоже) не металлические, а матеревые, как надо думать по аналоги с внутренним покровом (см. ст. 4); и б) крючки (קרסים, LXX: κρίκοι, δακτύλιοι, Онкел. פורפין, Вульг. fibulae, Сам. circuli, Сир. Араб, globuli, orbiculi, Иос. Фл. γίγλυμοι) медные, имевшие форму S или Ζ, так как иначе они не могли бы сцеплять две противолежащие петли (ἐπὶ συναφῇ θηλείας τε καὶ ἄρρενος συνείλεκτο — по Иосифу Флавию, Niese pag. 184 § 130). Крючков назначено пятьдесят и столько же пар петлей, так что каждая пара петлей с крючком отстояла одна от другой приблизительно на половину локтя (28/50). Сцепление было столь искусно устроено, что оба покрова, по свидетельству Иосифа, казались одним (ibid.).

По поводу этих библейских дат возникают следующие вопросы:

(§ LXVI.) Первый вопрос: для чего это деление покрова на две части и почему он не был сшит в одно полотно?

По объяснению А. А. Олесницкого, Законодатель имел при этом ту цель, чтобы отметить для взоров простолюдина черту разделения между святым святых и святилищем, так как линия медных крючков приходилась на самой этой черте. Но совершенно таким-же образом и на той-же самой черте сцеплялись и две половины внутреннего покрова, недоступного взорам простолюдинов. Поэтому мотив разделения должен быть один и тот же для обоих покровов. Притом: медные, а не-золотые (как другие аналогичные предметы скинии, напр. вавимы и др.) крючки предполагают, что их совсем не было видно ни снаружи, ни внутри скинии, т.-е. петли с крючками лежали на той стороне покрова, которою он был обращен к потолку скинии. Наконец свидетельство Иосифа, что сцепленные полотнища, казались одним покровом (ὡς ἓν εἶναι δοκεῖν), указывает на такое именно местоположение крючков и петлей^[33].

По нашему мнению, Законодатель желал, при разборе и ношении скинии, разделить части и принадлежности святого святых, как более святые, от предметов святилища, как менее святых, — причем собственно покровы назначались для одеяния предметов, принадлежащих той части скинии, над которой приходились покровы.

С тою же целью легко могли быть разделяемы и брусья скинии с их подножиями и шестами, так как стоявшие между святым святых и святилищем четыре столба локтевой толщины одною половиною должны были входить в десятилоктевое пространство святого святых, а другою — в святилище, т. е. занимать полосу между девятью с половиною и десятью с половиною локтями от задней стены, причем на десятом с половиною локте оканчивался седьмой (священное число) брус по счету от угловых задних столбов (7х 1 1/2 — 10 1/2). Точно также и свинчивавшиеся, по известию Иосифа Флавия, пятилоктевые колена шестов легко могли быть разделяемы при ношении скинии, и два задние колена шестов двух продольных стен с двумя коленами шестов задней стены, вероятно, отчислялись к принадлежностям святого святых.

(§ LXVII.) Вопрос второй: для чего, при двухскатной и острой крыше скинии, покров сделан был из цельных и равномерных полотнищ, представляя собою четырехугольный плащ, а не был сшит и обрезан по требованиям треугольной формы задней стороны крыши и соответственно виду фронтовой стороны, на которой спускалось одиннадцатое полотнище?

Простейшее объяснение сему дает то соображение, что тонкое и плотное сукно легко и красиво драпируется, какой бы вид ни представляло драпируемое полотнище, а между тем цельность изделия иметь заметное значение в священных предметах скинии, как например ковчег завета был вырублен из цельного ствола, — также, вероятно, колонны, брусья, завесы и пр.

(§ LХVIII.) Третий вопрос: прикреплялось ли и чем сукно покрова к стенам скинии, гребню, треугольному продолжению задних угловых столбов и к входным колоннам?

Положительный ответ требуется существом самого дела и необходимостью предотвратить возможность снесения покрова даже легким ветром.

Что же до орудий, коими могли прикрепляться покровы к дереву скинии, то нет возможности дать какое-либо иное назначение, кроме этого, вышеупомянутым вавимам. Принимая во внимание тесную связь вавимов с капителями и связями колонн в основном библейском тексте, в Самаританском, некоторых списках LXX и у Онкелоса, — перевод, затем, терминов: капители, связи и вавимы одним: capita или capitella в Исх. 26Сирским, Арабским, Вульгатою и авторитетным LXX (κεφαλίδες), — и свидетельство Филона, что по верхним концам стенных брусьев шла золотая капитель (κατὰ τὸ ἀκροκιόνιον ὲφηρμοζετο χροσῆ κεφαλίς De vita Mosis, Francof. 665, ε), — наконец упоминание LXX о капителях скинии (ἐπέθηκε τας κεφαλίδας αὐτῆς) рядом со столбами, как отдельной от них и самостоятельной части Исх. 40:18, — надо представлять дело таким образом: по бокам, задней стене, ребрам задних стропил, гребню крыши, связям или фронтовому надстолбию двух передних входных колонн, а также по верхней связи трех задних входных колонн — вообще везде, где покров соприкасался с деревом, — накладывалась на сукно деревянная, художественно-отделанная и обложенная золотом, особая капитель (χρυσῆ κεφαλίς Филона); в отверстия этой капители входили вавимы своими ножками и потом, проходя чрез соответствующие отверстия в сукне, привинчивались своими концами к дереву скинии точно так же, как свинчивались засовы по свидетельству Иосифа Флавия, — а верхняя вилообразная часть вавимов, художественно венчая верхи здания, в то же время представляла для скрепы капители и сукна со станами дома, надстолбиями, задними перилами и гребнем крыши то же самое, чем служит шляпка в обыкновенном винте. Если дадим стенной капители локтевую высоту и таковую же заостренным концам вавимов, то получим не только общее, но и математически — точное соответствие четырехлоктевой балюстраде Соломонова храма, окружавшей кровельную надстройку, — и острым шпилям таковой же высоты, венчавшим гребень кровли.

(§ LXIX.) Четвертый вопрос: если задний конец гребня утверждался своим конечным крюком в кольце, находившемся в углу соединения задних стропил, то что служило опорою для переднего конца гребня?

Так как о входных колоннах, из коих две соответствовали, и по виду, и по назначению, двум задним угловым столбам, библейский источник не сообщает, чтобы они имели верхние продолжения, сходившиеся под углом над главою скинии к кольцу одному, а напротив того, им даются верхние связи или надстолбие, соединявшее их между собою и вводившее их в общую скрепу деревянного дома скинии; то остается предполагать, что восточный конец гребня укреплялся на надстолбии двух передних колонн, образовывавших притвор или крыльцо скинии. По самому существу дела и по аналоги с Соломоновым притвором надо представлять это надстолбие весьма массивным и прочным, то есть пятилоктевой высоты, десятилоктевой длины, полутора-двухлоктевой толщины и четырехугольного вида. Таким образом, достигая того уровня высоты, на коем лежало кольцо задних стропил (18†5-23), эта надстройка служила не только опорою для восточного конца гребня крыши, но и вводила две колонны притвора и деревянный остов крыши скинии в общую систему скрепы всего здания. Возможно, что четырехугольная надстройка имела резное украшение в виде традиционного еврейского треугольника. Во всяком случае она была художественно обделана золотом, как и все капители и связи колонн (Исх. 26:37, Филон De vita Mos. 665, Е.).

Так как Библия говорит о связях и капителях всех колонн безразлично, то над тремя входными колоннами необходимо предполагать подобное же, возвышавшееся над завесою, надстолбие, служившее для взаимной скрепы этих колонн и вводившее их в общую систему скрепы дома скинии, заменяя собою четвертую стену. Можем дать ему треугольный вид, с трех-пятилоктевым подъемом посредине, так как такая форма над-входной части фронтисписа уцелела в древнейших образцах еврейской архитектуры (гробницы судей и царей, монеты с изображением храма Баркохвы, также изображение храма на дне стеклянного сосуда), в качестве традиционного образца подобно традиционной входной завесе, по свидетельству Иосифа Флавия Antiq. 3. 6. 4. Haverc. pag. 134. Niese 1, pag. 184 § 129) Треугольная форма здесь тем более естественна, что, при двускатной крыше, ее задняя и передняя стороны имели вид треугольника.

(§ LXX.) Пятое замечание. По существу дела, надо предполагать, что спуски суконного покрова были вытянуты ровно и гладко (сваленное сукно, как известно, не может растягиваться, как шерстяная ткань). Напротив, локтевой остаток над стенами дома мог красиво подбираться и драпироваться в виде полукруглых спусков между вавимами, на подобие наших оконных драпри. В таком случае эта драпировка представляла изящную полосу карниза под вавимами и капителью, находившеюся над стенами скинии. Количество и расстояние вавимов, равно и драпировка спускавшегося локтя, по отсутствию всяких указаний в источниках, должны быть предоставлены личному вкусу реставратора.

(§ LXXI.) Шестое замечание. Наконец библейский текст упоминает о разных крючках, веревках, шнурках и других мелких предметах, которые служили для подбора покрова на задней стороне скинии и для драпировки его на фронте и станах, но которые, по их второстепенному значению, не описываются подробно (Исх. 35:11, 17—18 и 40—18 по Сирскому переводу). Самый покров, вероятно, был свален из шерсти белых коз, чем можно объяснять его наименование אֹהֶל белый, светлый, блестящий шатер, как греческое λαμπρὰ ἐσθής (о белой одежде епископа в Апост. постан. 3-я кн. чин литургии), в отличие от обыкновенной палатки, из черной шерсти סכה.

Запасшись этими предварительными сведениями, можем теперь определить форму заднего и переднего спусков верхнего покрова.

(§ LXXII.) О заднем спуске библейский текст говорит: "излишек , остающийся в полотнищах, половина (средина) полотнища остающегося будет свешиваться над задом скинии. Судя по древним переводам, данный текст не возбуждает никаких недоумений. Так LXX: καὶ ὑποθήσεις τὸ πλεονάζον ἐν ταῖς δέρρεσιν τῆς σκηνῆς τὸ ἥμισυ τῆς δέρρεως τὸ ὑπολελειμμένον ὑποκαλύψεις εἰς τὸ πλεονάζον τῶν δέρρεων τῆς σκηνῆς ὑποκαλύψεις (ἐπικαλύψεις) ὀπίσω τῆς σκηνῆς; Вульгата: quod autem superfuerit in sagis, quae parantur tecto, id est ex medietate ejus operies posteriora tabernaculi; Онкелос: излишек, который остается в полотнищах скинии, половину полотнища, которое остается, распростри (תסרה) над задом скинии; Самарит: излишек будет свешивающимся в полотнищах шатра, половинная часть полотнища остающаяся будет свешиваться на заднюю сторону скинии; Сирский: а что останется от полотнищ скинии, половину полотнища, которое останется, свесь на заднюю часть скинии; Арабский: спусти что останется от полотнищ скинии, половину полотнища лишнего спусти покато (demitte pendulum) над заднею стороною скинии.

Таким образом речь о том излишке полотнищ, который оставался от сорокачетырехлоктевой стороны покрова после утверждения его на тридцатилоктевом гребне крыши, — и притом о половине покрывала, которая должна была спускаться над заднею стороною (а не по задней стороне) скинии. Теперь: когда из переднего двадцатичетырехлоктевого покрывала одно полотнище (в четыре локтя) спустим на фронт скинии, от заднего двадцатилоктевого покрывала останется десять локтей, т. е. ровно половина этого покрывала, если задняя сторона крыши спускалась отвесно над заднею стеною, — и несколько более десяти локтей, если задняя сторона крыши имела небольшой склон, что вероятнее. Спущенный излишек заднего покрывала, если брать конец его по линии от гребня крыши до стен, конечно не закроет всего пространства задней стороны крыши. Но необходимо принять в соображение треугольную форму задней стороны крыши и четырехугольную форму спускавшегося конца покрывала в тридцать локтей длины и десять или немного более локтей ширины. Вследствие этого, по мере спуска покрывала, получались все более и более длинные концы его с северной и южной стороны крыши, так что над самой задней стеной, имевшей десять локтей, освобождались два конца, в десять локтей каждый, которыми не только можно закрыть остаточное пространство крыши, но и, в соответствие локтевому спуску покрова на продольных станах, получим таковой же спуск и для задней стороны скинии, точно также драпировавшийся изящным карнизом под капителью и вавимами задней стены. Что же касается расположения спускавшегося покрывала на задней стороне самой крыши, то соответственно продольным сторонам, оно могло быть сложено совершенно ровно и гладко, будучи прикреплено к стропилам и задней стене тою же капителью и вавимами, какими шатер прикреплялся к гребню крыши и к продольным стенам. Но можно расположить задний спуск покрова и складками, в виде изящного драпри, как это устрояется, например, на дачных террасах. Источники не сообщают нам относительно этого никаких данных, и потому вопрос должен остаться открытым. Лично мы предпочитаем первую форму и, следуя указанию арабского перевода или, вернее, его латинскому переводчику в лондонской полиглотте, представляем заднюю сторону крыши не отвесною, но несколько покатою, так чтобы получалась возможность поместить над заднею стеною скинии капитель и вавимы^[34].

(§ LXXIII.) Труднее дать наглядное представление о переднем спуске покрова. Основной библейский текст в буквальном переводе гласит: "удвой полотнище шестое к переду лица шатра ". Что шестое полотнище в четыре локтя ширины, как остаток от переднего двадцатичетырехлоктевого покрывала, назначается для фронта над лицевою или входною стороною скинии, это ясно: 1., из словосочетания основного текста, — 2., из невозможности дать другое помещение этому, одиннадцатому в общем счете полотнищ и шестому в переднем покрывале, полотнищу, — наконец 3., из всех переводов: LXX κατὰ πρόσωπον τῆσ σκηνῆς; Вульг. in fronte tectï Онк. לקביל אפי משכנא буквально: adversum faciem tabernacutili; Сир. к передней стороне скинии, ср. Самар. и Араб.

Но вот вопрос: как понимать выражение «удвой полотнище шестое»?

Глагол כפל означает: складывать вместе, делать двойным, например материю так, чтобы один кусок ее лежал на другом, ср. Исх. 28 и 39 о наперснике судном; ср. Иез. 21(19). LXX толковников передают это слово греческими: ἐπιδιπλώσεις Исх. 26:9, — διπλοῦν Исх. 28:16, διπλασίασον Иез. 21:14: Вульгата: duplices, duplex; Онкелос — халдейским: עוף duplicare, тоже Самарит. и Сир., — Араб. по лонд. полигл: complica — сложи, т. е. положи вместе одно с другим или на другом.

Таким образом понятие удвоения стоит на первом плане в еврейском глаголе и выдерживается во всех древних переводах. Посему нельзя признать удачным толкование г. Олесницкого, что здесь речь идет "о художественном удвоении полосы в виде складок " или просто о драпировке полотнища (стр. 89).

Во 1-х, никакого удвоения полосы быть не могло, если бы даже речь и шла о драпировке ее, ибо как было полотнище одно, так и осталось бы одним.

Во 2-х, драпировка полотнища дает не удвоение его, а именно складки в неопределенном количестве, — и обозначать это количество термином «удвой полотнище» было бы по меньшей мере не точно.

В 3-х, слово судное (наперсник) не имело таких складок, но представляло два четырехугольные куска материи, положенные один на другой (двойной кусок материи); также у пр. Иезекииля 21со всею непререкаемою ясностью говорится о троекратном удвоении меча (и удвоится меч трижды), Вульг.: duplicetur actriplicetur, — LXX: διπλασίασον ῥομφαίαν ἡ τρίτη ῥομφαία τραυματιῶν ἐστιν — тоже в других переводах.

В 4-х, трудно ожидать, чтобы такая, не имеющая существенного значения в архитектуре скинии, деталь остановила на себе нарочитое внимание Законодателя: так о расположении покрывала на задней стороне и о локтевом спуске его над стенами скинии, причем могла бы быть речь о драпировке его, Законодатель не считает нужным говорить, предоставляя это личным соображениям и вкусу строителя.

Наконец, в 5-х, если г. Олесницкий в настоящем случае считает нужным сослаться на Иосифа Флавия, то, при систематическом и огульном отрицании существенно важных дат древне-иудейского археолога, ссылка на такую неважную деталь конечно не может иметь никакого научного значения; притом, как сейчас увидим, Иосиф ничего не говорить собственно о драпировке фронтового полотнища.

Впрочем, мы не отрицаем возможности известной драпировки для фронтового полотнища. Но, предполагая молча эту несущественную и непостоянную деталь, библейский текст дает в рассматриваемом месте указание на нечто другое, более важное в устройстве скинии.

Во всяком случае еврейский глагол כפל как и все древнейшие переводы его говорят об удвоении фронтового полотнища или удвоенном, вдвое сложенном покрывале, а не о «подобранном или задрапированном».

Но это удвоение нельзя понимать в смысле сложения вдвое , т. е. так, что фронтовое полотнище четырехлоктевой ширины, будучи сложено вдвое, давало двухлоктевую ширину: ибо нет возможности указать какой-либо мотив для такого сложения полотнища. Βο—1-х, для большей выпуклости, изящества и разнообразия складок драпировки этого не требовалось, ибо покров был не тканью, а тонким войлоком или плотным сукном, которое чем тоньше и мягче, тем свободнее и драпируется. Во 2-х, если бы для лицевой стороны требовался спуск покрова только в два локтя ширины, то ничто не препятствовало свалять одиннадцатое полотнище именно таких размеров. — Кроме того, употребление глагола כפל о наперснике судном заставляет разуметь не один кусок или одно полотнище, сложенные вдвое и уменьшенные, но два равные куска материи, здесь — два полотнища четырехлоктевой ширины и тридцатилоктевой длины.

Невозможно разуметь тут и подкалку или наглухо сшитые два четырехлоктевые полотнища, хотя при таком толковании и выдерживается точно значение глагола шДэ и его древнейших переводов. Такое утолщение войлока именно на фронте скинии было бы также не целесообразно, как и сложение вдвое одного полотнища.

Нет возможности, наконец, давать одиннадцатому полотнищу двойную ширину, то есть восемь локтей вместо четырехлоктевой ширины остальных десяти полотнищ; ибо текст выразительного говорит: "мера одна для одиннадцати полотнищ ".^[35]

Однакоже разрешить задачу, данную рассматриваемым текстом, совсем не трудно, если пристальнее вглядеться в условия ее. Даны одиннадцать полотнищ — все одной меры, то есть каждое в тридцать локтей длины и четыре локтя ширины; но одиннадцатое полотнище, назначенное для фронтовой стороны крыши, имея равные с прочими размеры и таким образом, ничего не прибавляя и не убавляя в отношении общей длины и общей ширины всего покрова, в то же время должно быть двойное.

Теперь: если нет никаких оснований представлять это полотнище сшитым наглухо из двух полотнищ, четырехлоктевой ширины каждое, на подобие судного наперсника, то остается еще одна и последняя возможность — представлять эти два полотнища сшитыми вместе и с со всем покровом только в одном тридцатилоктевом конце, коим они соединялись с десятым полотнищем, прочие же края фронтовых двух полотнищ не были сшиты, так что оба полотнища могли и лежать одно на другом и развертываться. В таком случае получаем такое одиннадцатое фронтовое полотнище, которое хотя и не прибавляло ничего, и не отнимало в отношении общей длины и ширины всего покрова (тридцать локтей в один конец и сорок четыре локтя в другой), но в то же время было двойным полотнищем как потому, что состояло из двух равных полотнищ, — так и потому, что, когда развертывалось, давало уже удвоенное полотнище в восемь локтей ширины.

(§ LXXIV.) Для чего же , спрашивается, требовалось именно такое полотнище на фронте скинии?

Мы знаем уже, что вход в скинию был двухчастный, состоявший из трех десятилоктевой высоты колонн входа во святилище и из двух восемнадцати или двадцатилоктевой высоты передних колонн притвора. Знаем и то, что библейские тексты и Филон дают колоннам капители, верхние скрепы или надстолбия, из коих надстолбие трех колонн святилища мы представляем в виде треугольника пяти локтей высоты, — а надстолбие двух колонн притвора — в виде четырехугольника, простиравшегося в высоту на три-пять^[36] локтей и достигавшего гребня кровли.

Таким образом от вершины треугольного надстолбия входа в святилище до гребня крыши получается пустое пространство в восемь локтей [23-(10†5)=8]. Затем: двухскатная крыша давала передней стороне, как и задней, вид треугольника, коего вершиною служил гребень крыши, а основание было занято треугольным надстолбием пятилоктевой высоты. Поэтому от нижней полосы двойного фронтового полотнища, по мере спуска его к вершине и основанию треугольного надстолбия, получаются все более и более длинные концы, так что при самом основании крыши, уже сплошь занятом основанием святилищного надстолбия, освобождаются все четыре локтя нижней полосы полотнища и притом с обоих сторон крыши, следовательно всего восемь локтей, коими легко и свободно задрапируется в красивых складках пустое пространство между треугольником крыши и треугольником святилищного надстолбия^[37].

Но при этом останутся пустые треугольные пролеты между треугольником крыши и четырехугольником, образуемым двумя колоннами притвора от основания крыши до надстолбия притвора. Так как эти пролеты имеют также форму прямоугольных треугольников, коих гипотенузами служат ребра крыши, а катетами колонны притвора и их надстолбие, то постепенно освобождающиеся концы верхней полосы фронтового полотнища, если оно будет отворочено к верху и прикреплено к двум колоннам притвора и основанию их надстолбия, задрапируют эти пустые пролеты столь же свободно и изящно, как нижняя полоса закроет пустое пространство между крышею и святилищным надстолбием. В самом деле: при двух-полуторалоктевом диаметре передних двух колонн, на спуске трех-пяти локтей от гребня, закрытых (локтей) четырехугольным надстолбием притвора, — самая большая ширина каждого пролета будет гораздо менее четырех локтей, то есть менее ширины верхнего отворота одиннадцатого фронтового полотнища.

(§ LXXV.) О таком именно устройстве входа скинии, по-видимому, свидетельствует неясный фрагмент древнейшего иудейского предания, дошедший до Иосифа Флавия и не оцененный им надлежащим образом κατὰ θύρας ἀετώματι παραπλήσιον καὶ παστάδι παρεῖχον, τοῦ ἑνδεκάτου φάρσους εἰς τοῦτο παρειλημμένου, что в буквальном переводе означает: «что касается входа (дверей), то устроили^[38] нечто подобное^[39]аэтом и пастасу , для чего оставлено одиннадцатое полотнище». (Antiq. 3. 6. 4. Niese р. 184. § 131). Греческие архитектурные термины: = παστάς и ἀέτωμα означают: первый — колоннаду (входную — в настоящем случае) храмов и домов, входные колонны с венчающим их фронтисписом большею частью в виде треугольника: второй — треугольную часть передней стены, примыкающую к обоим склонам крыши. Теперь: если Иосиф Флавий говорит, что вход скинии имел сходство с греческим пастасом, то, следовательно, он (вход) состоял из колонн с венчающими их фронтисписами, из коих один, по нашему мнению, имел треугольную форму, а другой — четырехугольную. Далее: если фронтовую сторону скинии Иосиф Флавий, кроме того, сравнивает с греческою аэтомою, то это значит, что над деревянным треугольным архитравом входных колонн (пастас) имелось нечто подобное фронтовой стене между скатами крыши в греко-римских постройках (аэтома), для чего и служило одиннадцатое полотнище. Таким образом: если пастас скинии образовывался входными пятью колоннами с их надстолбиями, то для аэтомы εἰς τοῦτο, т. е. для сего последнего, именно для аэтомы, а не для пастаса) было оставлено двойное одиннадцатое полотнище. Такой именно смысл должно давать свидетельству Иосифа Флавия уже потому, что одиннадцатое полотнище никоим образом не могло быть поставлено в сравнение с пастасом — колоннадою, которой в скинии соответствовали входные колонны, — и если могло быть с чем сравниваемо, то только с одною аэтомою, — сравнение, предполагающее в свою очередь именно двухскатную кровлю скинии.

В заключение считаем нужным снова заметить, что при нашей реставрации лицевой стороны скинии не только выдерживается, как увидим, во всех отношениях строгая и точная аналогия с притвором и святилищным входом Соломонова храма, но и как вся скиния, так и ее вход получают художественно-архитектурный вид, каковой уже а priori надо предполагать по аналогии с художественным устройством ковчега завета, светильника, внутреннего покрова, завес и проч.

(§ LXXVI.) Наконец о кожаных разноцветных (синих и красных) покровах не говорим подробно (Исх. 26:14), так как они не имеют никакого отношения собственно к архитектурному плану скинии и назначались только для охранения скинии от дождей, солнечного зноя и пыли (10s. Antiq. 3. 6. 4). Если они и изменяли что, то только цвет скинии, т. е. закрытая этими кожами скиния в нижней своей части вместо обычного блеска золота вероятно имела красный цвет, а в верхней или крыше, вместо белого — синий.

Иосиф Флавий, кроме того, упоминает еще о льняной завесе , закрывавшей вход во святилище и защищавшей разноцветную входную завесу от непогоды; причем обе завесы описываются таким образом:

«Другая завеса, по величине (десять локтей квадрата), ткани и цвету подобная завесе святого святых, облекала входные пять столбов, держимая кольцом на углу каждого столба, сверху до средины столба; остальное же (нижнее) пространство было предоставлено священникам для вхождения во святилище под завесою. А сверх этой завесы было равной величины льняное полотно, посредством шнуров стягивавшееся в другую сторону. При помощи колец в ткани и на шнурах полотно могло или растягиваться, или же, будучи стянуто, держаться в углу, делая святилище доступным для взоров, особенно в праздничные дни. А в остальное время, особенно когда была непогода, будучи растянуто, оно служило покровом для разноцветной завесы. Отсюда, уже и по построении храма, у нас сохранился обычай завешивать входы подобною завесою» (Antiq. 3. 6. 4). Подробное обследование этой даты в отделе о внутреннем устройстве храма. Здесь же, в рассуждении внешнего вида скинии, для нас важно заметить, что над тремя колоннами святилищного входа разноцветная завеса спускалась только на пять локтей, оставляя открытое пространство таковой же высоты, — и что под надстолбием входных колонн на особом шнуре висела льняная завеса во всю высоту входа, посредством колец растягивавшаяся и собиравшаяся к одной из угловых колонн, подобно нашей алтарной завесе.

---

^[1] В этом отношении не все конечно показания Талмуда имеют равную значимость.

^[2] Быть может благодаря этому белому цвету шатра скинии он и называется так, в отличие, от обыкновенных, из черной шерсти делавшихся, палаток סֻכָּה.

^[3] Локоть равняется 483,9 миллиметрам, около 10¾ вершкам; он делится, обычно, на шесть ладоней, каждая в 80,65 мм. — ладонь принято делить на четыре пальца, каждый в 20,1625 мм. Трость или еврейская сажень равняется 2 метрам и 903,4 мм.

^[4] Незначительные дроби не принимаются в счет.

^[5] Все древние переводы, называющие брусья σανιδες — доски, tabulae и пр. предполагают их не круглый вид, а Вульгата и Иосиф Флавий, как увидим, прямо дают им четыре угла.

^[6] Так можно думать на основании перевода LXX толковников.

^[7] καὶ πκρεῖχε βάθος τρίτον σπιθαμῆς ἕκαστος αυ'τῶν… очевидно речь о большой ладони, имевшей двенадцать пальцев, так что третья часть ладони равняется четырем пальцам, каковая толщина указана несколько выше. лат. tertiam partem palmae.

^[8] Объяснение этих названий будет, дано несколько ниже.

^[9] О сем подробная речь далее.

^[10] Русский переводчик также неверно передает «по половине локтя в тощину» I. 125.

^[11] Еxcud. Thomas Roycroft. М. DC LII-LVII.

^[12] Примечательно, что Филон два угловые столба называет ἀφανἑῖς и άποκεκρυμμένοι De vita Mos. Francof. pag 666. Но этого быть ни в каком случае не могло. Здесь руководит Филоном желание получить пятьдесят столбов, ибо сорок шесть стенных брусьев (без угловых) и четыре колонны, составлявшие вход во св. святых, равнялись пятидесяти. Древне-иудейские цифровые аналогии, в которые не входили два задние угловые столба, могли иметь разве только то основание, что эти столбы по своим размерам, виду и назначению отличались от прочих сорока шести брусьев.

^[13] Заметить надо, что στρόφιγξ у Иосифа имеет широкое значение, так как этим термином он называет и винтообразные окончания шестов, коими последние свинчивались в общие засовы.

^[14] «Проходившие чрез кольца позлащенные шесты, каждый в пять локтей величиною, служили связью столбов, так как каждый шест входил в другой, шипом (στρόφιγγι), искусно сделанным на конце, на подобие ракушки» (Antiq. 3, 6. 2. Niese pag. 182).

^[15] Неудачно А. А. Олесницкий, как бы в оправдание своего недоверия к Иосифу, думает, что число пять (локтей длина шеста) у Иосифа образовалось по недоразумению (?) из общего числа пяти шестов (стр. 52. прим. 2). Недоразумение довольно странное для Иосифа. Правда, число шестов у него не указано; но отсюда никак не следует, что он принимал только один шест, свинчивавшийся из пяти малых, указанных в Библии, шестов, ибо 5х5-25 локтей, между тем для продольного шеста требуется 30 локтей, которые получались бы лишь в том случае, если бы в Библии было ясно указано шесть, а не пять шестов.

^[16] Поэтому Гаверкамп неправильно дает такую форму Иосифовым кохлиям Antiq. Т. 1. pag 133, nota m.

^[17] Выражение Иосифа: «на задней стене чрез все брусья проходил единый ряд, в который входили оконечности боковых шестов», по справедливому замечанию Гаверкампа, не так надо понимать, что задняя стена имела только один засов, но так, что каждому продольному засову на задней стене соответствовал особый засов, своим концом сцеплявшийся с первым. Таким образом каждые два продельные засова с соответствующим задним образовывали единый ряд или одну общую линию кругом стен скинии. Haverc. ibid nota t.

^[18] Рассмотренные переводы конечно не имеют сами во себе решительного значения, но они важны, поскольку совпадают с другими датами. Не находим в источниках решительного ответа и на вопрос: был ли средний шест пятым или же шестым? Мы принимаем первое.

^[19] Филон. De vita Mos Franc. 665—665, — Иоc. Фл. Древн. 3, 6. 3.

^[20] Здесь неточность в счете, в третий раз ἴσοι повторяется не в отношении к угловым столбам, а к самым углам, которые благодаря массивным и равным угловым столбам имели совершеннейшую правильность и устойчивость, как это явствует из жен. рода: ἴσοι (т. е. γωνίαι, а не στύλοι).

^[21] У Fiel a, Origenis hexapla переведено: ad annulum alterum (?)

^[22] См. II кн Прибавл. к Твор. Св. Отцов за 1890 г. 1'

^[23] Riehm ibid. S. 1430

^[24] Для служб при кадильном алтаре и ковчеге завета — святыням святого святых — священники и первосвященники входили правым, т. е. южным пролетом.

^[25] Весь культ Моисеев основным мотивом своим имеет напоминание евреям об избавлении их от рабства египетского и установления Богом завета вечного с народом избранным.

^[26] О таком расположении завесы свидетельствует Иосиф Флавий, о чем подробная речь в отделе: о внутреннем устройстве ветхозаветного храма.

^[27] В следующем отделе мы увидим, что храмоздатель. удвоил вход скинии, в то же время и выдержал точные размеры онаго.

^[28] Надо также прибавить к десятилоктевой высоте брусьев ту часть серебряных:, подстав, какою они выдавались из земли.

^[29] Кто разумеется под «всеми исследователями»? Иосиф Флавий, спускающий покров до земли, — Гомера, представляющая его в виде шлейфа, — Нейман, коего изображение скинии перепечатано на 94 стр. книги г. Олесницкого, — наконец составитель статьи о скинии у Riehm’a (S. 1552) не находят возможным видеть в вышеприведенном библейском выражении: "точное указание на один локоть излишка части покрова ". Посему дальнейшая фраза: "по нашему толкованию " должна быть понимаема так: по общепринятому толкованию.

^[30] Конец 14-го стиха: «для покрытия ее» относился не к этому спускавшемуся локтю, но ко всему вообще покрывалу, служившему крышею для скинии; эти слова представляют заключение к описанию покрывала.

^[31] Предполагать, что самые продолжения столбов образовывали свод, невозможно; так как это было бы не кольцо, а свод, — притом под кольцом, как мы знаем, необходимо разуметь такое кольцо для гребня крыши которое было подобно кольцам для шестов

^[32] Подробное о сем исследование вью следующем отделе.

^[33] Хотя Иосиф говорит о внутреннем покрове, но при этом предполагается полное тожество с внешним.

^[34] Ср. Олесн. стр. 93 прям. 1.

^[35] Здесь, как и в других случаях, мы не касаемся гипотез, до странности фантастичных, напр. что одиннадцатое полотнище было пришито ко всему покрову своими двумя четырехлоктевыми концами и др. Ровно ничего не уясняя, подобные произвольные фантазии служат только обременительным для науки балластом.

^[36] Наше колебание на два локтя в определении высоты колонн притвора и их надстолбия объясняется тем, что высота медных колонн Соломонова притвора, служащих единственною датою для определения высоты передних двух колонн скинии, может быть определена и в 36 (35) и в 40 (39) локтей, о чем речь ниже.

^[37] Такая возможность получается и в том случае, если треугольнику святилищного надстолбия дадим не пятилоктевую, а трехлоктевую высоту.

^[38] παρεῖχον.

^[39] παραπλήσιον без члена.