М. Н. Катков
правитьВлияние общего духа политики на образ действия отдельных лиц
правитьВ № 194 нашей газеты, говоря о некоторых ошибочных мерах по управлению Закавказьем, вошедших в силу со времени наместника князя М. С. Воронцова, мы сочли нужным сказать несколько слов и о том направлении, из которого подобные меры проистекают; мы характеризовали это направление общим указанием на слабость национального духа в русской внутренней политике. «Последствия этой системы, — писали мы, — у нас перед глазами. Она широко развилась на всем пространстве Русского государства и отразилась во всех частях управления. Везде, где только отыскивался какой-нибудь инородческий элемент, в нем возбуждали стремление к отдельной жизни, в нем вызывали фальшивое и пагубное для него и для государства чувство превосходства над русским народом. Русское становилось синонимом всего дурного, униженного, обиженного». В этой системе нельзя винить отдельные правительственные лица, которые держались ее; она возникла исторически и была применяема к делу государственными людьми благонамеренными и просвещенными, но тем не менее очевидно, что эта система есть зло, отравлявшее и еще теперь отравляющее наш государственный организм. К ней нельзя относиться равнодушно; ее следует обличать, и обличается она всего поучительнее на государственных людях наиболее замечательных. В других можно было бы приписать это зло личному ничтожеству; в людях высокого ума и высокой доблести оно свидетельствует о фальшивой системе. Такие люди должны быть полезны своему народу даже своими недостатками: их недостатки должны служить уроком. Вот в каком смысле мы указывали на деятельность князя М. С. Воронцова по управлению южною Россией. Не только политическая благонамеренность, но и политическая дальновидность этого человека находятся вне всякого сомнения (для примера мы упомянули о его усилиях подарить юг России железною дорогой, хотя могли бы упомянуть о многом другом, менее важном), и, однако же, фальшивая политическая система положила след на результатах его трудов. Нам приятно обнародование всего того, что может представить действия покойного фельдмаршала в наилучшем свете. Мы не только по долгу беспристрастия, но и с особенным удовольствием печатаем ниже письмо г. М.Щ., выставляющее на вид его высокие заслуги. Мы рады, что подали повод к публичному разъяснению причин, побудивших князя Воронцова построить мечеть вблизи своего дворца на самок видном месте в Алупке. Но и эти причины не могли быть, да и впредь не будут известны всем и каждому, и предпочтение, отданное мечети перед православною церковью, бросалось и будет бросаться всем в глаза; оно не могло не поднимать духа татар, понижая в то же время дух христиан и русских. Князь Воронцов, конечно, не хотел этого; все это, как мы теперь узнаем от г. М.Щ., произошло случайно. Нет сомнения, столь же удовлетворительно относительно благонамеренности князя Воронцова может быть объяснен и тот факт, что татары находили доступ к нему скорее и легче, чем русские. Но на людей, видевших только внешнюю сторону дела, все это производило впечатления, неблагоприятные для русской народности, а князь Воронцов, очевидно, не замечал возможности этих впечатлений или не придавал им той важности, которую они имели. Не от того ли это проистекало, что он не имел привычки становиться в политике на национальную точку зрения? Его целью было сближение и слияние инородцев с русскими, но эта благая цель не была достигаема именно потому, что внимание к инородцам, принимавшее вид предпочтения, побуждало их для сохранения своего выгодного положения еще более отделяться от русских; кто захочет быть русским, когда выгоднее быть инородцем, когда слияние с русским народом равняется для инородца разжалованию? Нет ничего ошибочнее того мнения, будто политика, лишенная национального духа, ведет к сближению инородцев с господствующим народом. Она ведет к результатам, совершенно противоположным сближению. Она не закрепляет, а раскрепляет связь государственную. Привилегии, даваемые инородцам, предпочтения, им оказываемые, прямо противодействуют сближению их с русскими. На что нам нередко указывают как на условие всеобщего единодушия, согласия и мира, в том заключается лучшее средство возбудить антагонизм, произвести рознь, породить нескончаемые смуты. Напротив, национальная политика есть средство упрочить и единство, и спокойствие, и благосостояние государства.
Национальная политика есть дело государств цивилизованных, правительств разумных и просвещенных. Национальная политика состоит не в том, чтобы унижать чужое, а в том, чтобы возвышать свое. С точки зрения либеральной или гуманной можно желать, чтобы люди иных вероисповеданий, иного происхождения, иного обычая не были предметом отчуждения или нетерпимости, чтоб они пользовались равными правами с детьми господствующего племени, чтоб чужестранное или иноплеменное происхождение человека не было для него помехой или затруднением. Но это же самое желательно и в смысле национальной политики. Исключительность и нетерпимость ведут к ослаблению и оскудению народа, сеют недовольство, препятствуют плодотворному развитию жизни и государственного благоустройства. Справедливость требует равенства между подданными одного и того же государства; этого же требует и хорошо понятая национальная политика. Люди какого бы ни было происхождения, будучи членами одного государства, составляют одну нацию и ни в чем не разнятся между собою по отношению к общему для них политическому целому, которого интересы должны быть равно им дороги. Было бы столько же не великодушно, сколько и противно здравой политике заставлять инородцев или иноверцев чувствовать себя людьми чужими в государстве и составлять в нем особую униженную нацию. Но если не должно унижать и умалять чужих перед своими, то как назвать ту политику, которая стада бы унижать своих перед чужими? А между тем именно такой политике почти постоянно следовали наши дела. Не делать различия между приемышами и собственными детьми — это прекрасно, это признак великодушия и благородства чувствований. Но не делать различия не значит делать различие в пользу чужих и во вред своим, не значит делать своих рабами, а чужих господами. Если невеликодушно унижать чужих перед своими, то какая бездна неразумия и нечестия в систематическом унижении своих перед чужими! А между тем дела наши бессознательно в течение долгого времени шли именно таким путем и дошли наконец до того, что мы стали терять веру в собственное существование.
В Русском государстве, к счастью, нет разных цельных народов, из каких, например, состоит искусственная и лишенная внутренней силы организация Австрии. В России есть только одна нация при инородческих элементах, до бесконечности дробных и до бесконечности разнообразных. Повинуясь слепому инстинкту, превращавшемуся в страсть самоуничтожения, мы были готовы возводить эти до бесконечности дробные элементы в особые национальности, искусственно усиливать и объединять их столько же в пагубу им самим, сколько и во вред целому государству, — точно так же как мы распространяли магометанскую веру правительственными средствами в пределах христианской России, точно так же как мы старались теми же средствами организовать и возвысить ламайскую веру для состязания с христианством, точно так же, наконец, как пытались мы создать в канцеляриях для некоторых подвластных нашему правительству народонаселений особую неслыханную религию. В этом слепом инстинкте, образовавшемся вследствие некоторых обстоятельств нашей истории, заключаются все наши опасности; он так овладел нами, что мы даже не замечаем его действия и не видим бездны, в которую он может увлечь нас, если мы раз навсегда не взглянем ему в глаза. Повинуясь этому инстинкту, мы бессознательно подавляем наши лучшие силы и лишаем свой народ возможности правильного развития и плодотворной жизни. Ту почву, на которой покоится вся твердыня нашего государства, мы оставляем невозделанною; мы отнимаем у нашего народа всякую честь и отдаем ее первому встречному; вместо того чтобы сеять на данной нам Богом ниве семена всего лучшего, мы бросаем их на ветер…
Впервые опубликовано: «Московские Ведомости». 1865. 17 сентября. № 202.