Владыка морей (Сальгари)

Владыка морей : Картины жизни Индийского океана
автор Эмилио Сальгари, пер. Михаил Первухин

Оригинал: ит. Il Re del Mare, опубл.: 1906. — Перевод опубл.: 1910. Источник: az.lib.ru

Владыка морей Перевод Михаила Первухина (1910)

Пролог

Каждый эпизод из жизни человека, которому посвящен мой рассказ, был полон трагизма, и каждый его шаг сопровождался настоящими драмами.

О нем, о его походах, его удачах и неудачах, победах, которым нет числа, и поражениях, походивших на победы, слагались целые легенды. Но эти легенды не доходили до людей Запада, оставаясь достоянием бесчисленных миллионов обитателей Южных морей.

Однако в архивах английского и голландского правительств сохранились целые библиотеки строго проверенных документов, касавшихся жизни моего героя: он был непримиримым врагом англичан, и вся его жизнь прошла в неравной борьбе с «британским львом», о которой и сейчас вспоминает все население Малайзии.

Он был создан править людьми, но судьба его сложилась так, что он годами скитался по морям и, как затравленный тигр, прятался в дебрях.

Он был горд и великодушен, но волею судьбы стал беспощадным.

И одно имя его наводило страх на врагов, и тень его сеяла ужас в их рядах.

А судьба не давала ему ни отдыха, ни покоя: она бросала его из боя в бой, из одного рискованного, безумного по смелости предприятия в другое, еще более безумное.

В другое время, в другой стране из него вышел бы великий полководец, подобный Тамерлану или Наполеону.

Но везде и всегда он не мог бы прожить жизнь бесследно, как живут миллионы и сотни миллионов: в его жилах бурлила горячая кровь, а душа его была полна неукротимой, нечеловеческой энергии.

И, повинуясь таинственному зову своих инстинктов, он бродил по миру, пролагая себе путь сквозь ряды неумолимых врагов огнем и мечом. И там, где проходил он, дымились развалины, а в воздухе носились призраки тысяч жертв.

Но и сам он, в сущности, был жертвой — жертвой судьбы.

Теперь он давно уже лежит в могиле, спит беспробудным сном. Но осталось его имя — Сандакан.

Иногда это имя вихрем проносится над бесчисленными островами Южных морей, и тогда бледнеют лица нынешних владык этого края, англичан и голландцев. Зато светлеют взоры порабощенных ими малайцев.

Сандакан!

При этом имени малаец Борнео [*] гордо поднимает голову, улыбается, судорожно сжимает руку, как будто ожидая, что из чащи леса сейчас прозвучит привычный призывный клич:

[*] — Борнео — прежнее название острова Калимантан.

— На поработителей, дети Малайзии!

В ранней молодости Сандакан, потомок древнего царственного рода, был изгнан с острова Борнео: англичане подкупили разбойничьи племена прибрежных даяков [*], снабдили их оружием, боевыми припасами, опрокинули трон отца Сандакана, раджи страны Голубого озера.

[*] — Даяки — группа народов, коренное население о. Борнео.

И из принца Сандакан превратился сначала в бродягу, а потом — в страшного пирата, прозванного Владыкой Морей и Малайским Тигром.

Судьба заставила его сталкиваться с англичанами везде, куда только заплывал его челн.

В Индии Сандакан пережил интереснейшие эпизоды своей бурной жизни, о которых когда-нибудь я поведаю тебе, читатель.

Там он в компании с португальским «всесветным бродягой» Янесом, человеком типа Кортеса и Писарро, и с помощью знатного индуса Тремаль-Наика и оруженосца Самбильонга разрушил одно княжество и вернул трон молодой рани Ассама [*], обращенной в баядерку узурпатором престола ее предков. Впоследствии рани стала женой Янеса.

[*] — Рани — царица или царевна в Индии и в некоторых странах Юго-Восточной Азии. Ассам — провинция на северо-востоке Британской Индии, ныне один из штатов Индии.

В той же Индии Сандакан вел кровавую борьбу с сектой «душителей» — тугое и убил их вождя.

Потом он возвратился на родину и отвоевал свое собственное царство, страну Голубого Озера.

Но и тут, и там душа его не знала покоя, и ничто не удовлетворяло его: в этом свирепом и беспощадном бойце жила, не умирая, вечная любовь.

В дни, когда он был предводителем малайских пиратов, оспаривавших у англичан владычество над раем земным — Малайским архипелагом, неукротимый Сандакан встретил и полюбил прекрасную, как ангел, девушку. Это была англичанка знатного рода.

Встретились, казалось, демон и пери [*]. И пери победила: Сандакан готов был ради обладания леди Марианной переродиться, отречься от своего прошлого, отречься от самого себя. Но опять вмешалась судьба: нежная Марианна не вынесла той жизни, которую ей пришлось вести, став женой Сандакана, — и увял прекраснейший в мире цветок, а Сандакан вновь ринулся навстречу опасностям, вызывая на бой беспощадную судьбу.

[*] — Пери — в мусульманской мифологии дух, покровительствующий человеку, выступающий в облике прекрасной женщины.

Один из эпизодов этого периода его жизни и служит темой настоящего повествования: Сандакан и его неизменный друг Янес получили известие от Тремаль-Наика, что тому угрожает опасность. В это время Тремаль-Наик, покинувший из-за распрей с англичанами свою родину Индию, поселился на берегах чудного острова Борнео, славящегося необычайной пестротой и сказочными богатствами природы. Трудолюбивый и предприимчивый индус основал огромные плантации, культивировав лесные дебри. Вместе с ним жила его красавица дочь по имени Дарма.

Разумеется, зов друга не остался безуспешным: Сандакан собрался на помощь Тремаль-Наику, покинув свое убежище, остров «малайских тигров» — Мопрачем.

Первым отправился на выручку Тремаль-Наику Янес.

И вот что ждало героев моего повествования.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I. Нападение на «Марианну»

— Идем мы, наконец, вперед или нет? Черт возьми! Я не могу допустить, чтобы мы, как дураки, застряли окончательно на этой мели…

— Но двигаться вперед нет никакой возможности, господин.

— Да в чем, собственно, заключается препятствие, которое мешает нам двинуться в путь?

— Это пока трудно определить.

— Черт возьми! Какого же дьявола зевал этот негодяй лоцман? Пьян он, что ли? Нечего сказать, хорошую славу приобретают себе эти проклятые малайцы. А я-то до сих пор имел глупость считать их лучшими моряками во всем мире! Самбильонг! Поставь еще один парус. Ветер тянет порядочный. Авось как-нибудь да удастся сняться…

— Ничего нельзя сделать, господин Янес: отлив идет слишком быстро.

— Тьфу! Чтоб его дьявол забрал с собой в ад, этого черного негодяя!..

Произнесший эти слова человек, носивший имя Янеса, резко повернулся к корме, нахмурив густые брови и злобно сверкая глазами.

Хотя на вид ему было уже больше пятидесяти лет, он обладал богатырским телосложением. Мужественное лицо с бронзовым отливом кожи и большими, тщательно' причесанными седоватыми усами, окаймленное густыми прядями длинных волос, которые мягко ниспадали на плечи из-под широкополой шляпы, напоминавшей мексиканское сомбреро, еще ярче подчеркивало большую физическую силу этого человека, вряд ли уступавшую той железной, непреклонной воле, которую выдавал его суровый взгляд.

Одет он был очень изящно: в куртку из белой фланели, украшенную золотыми пуговицами и опоясанную широким куском красного бархата, за которым торчала пара роскошных, индийской работы, пистолетов с длинными резными дулами и рукоятками с серебряной и перламутровой инкрустацией. Ноги его были обуты в высокие морские сапоги из желтой кожи, со слегка загнутыми кверху носками.

— Эй ты, лоцман! — закричал он, устремляя горящий негодованием взор на сидевшего у кормы малайца с раскосыми глазами, слегка отливавшими желтоватым блеском и беспокойно бегавшими по сторонам.

Малаец оставил штурвальное колесо, которое держал до того момента в руках, и с несколько беспокойным видом, выдававшим его внутреннее волнение, приблизился к Янесу.

— Слушай, грязная бестия! — сухо обратился к нему европеец, выразительно положив руку на рукоятку одного из пистолетов. — Что это за шутки ты вздумал играть с нами? Насколько мне помнится, ты уверял, что знаешь все побережье Борнео как свои пять пальцев, почему я и взял тебя с собой в качестве проводника для моей «Марианны». А теперь вот мы сидим по твоей милости на этой дурацкой мели и не знаем, когда нас черт стащит с нее.

— Но, господин… — пробормотал малаец с видимым замешательством.

--Что? — повысил голос Янес, начиная терять свое обычное самообладание. — В чем дело? Говори, каналья!

— Этой мели здесь раньше не было, господин.

— Мошенник! Уж не собираешься ли ты уверять меня, что она только что выскочила с морского дна? Ты, негодяй, нарочно завел сюда «Марианну», чтобы посадить ее на эту злосчастную отмель, чтоб ее черти разнесли по песчинкам!

— Но, господин, зачем бы я это стал делать?

— Откуда я знаю, зачем? Может быть, ты в заговоре с теми таинственными врагами, которые подняли возмущение среди даяков.

— Господин ошибается. Я не поддерживал отношения ни с кем, кроме моих соплеменников.

— Думаешь ли ты, что нам удастся сняться с мели?

— Да. С наступлением прилива.

— Черт возьми! — пробормотал Янес. — Дело совсем дрянь. Этак я могу опоздать и не доставить Тремаль-Наика и Дарму в Мопрачем, прежде чем восставшие даяки нападут на их плантации и разрушат их фермы. Ну да посмотрим. Может быть, удастся каким-нибудь образом тронуться в путь раньше, чем прилив достигнет наибольшей высоты.

С этими словами он повернулся спиной к малайцу и, подойдя к носовой башенке, облокотился на ее перила и задумчиво стал смотреть на воду.

Корабль, оказавшийся из-за умышленной или случайной неловкости лоцмана-малайца не в состоянии сойти с широкой, почти совершенно скрытой от взора, со спокойной водяной поверхностью песчаной отмели, в которую он врезался носом и частью корпуса, представлял собой прекрасную двухмачтовую бригантину, построенную, по-видимому, совсем недавно, о чем можно было судить по ее еще правильным очертаниям, и снабженную парой широчайших парусов, очень похожих на те, под какими ходят обыкновенно большие малайские пироги.

Бригантина обладала вместимостью не менее двухсот тонн и была вооружена так, что могла внушить если не страх, то, во всяком случае, известное уважение даже любому крейсеру небольших, разумеется, размеров. На корме ее находились две так называемые охотничьи пушки солидного калибра, защищенные подвижными щитами, составленными из двух толстых соединенных под углом стальных полос, а носовая башенка была вооружена четырьмя длинными и довольно тяжелыми медными пушками — спингардами, из которых можно было прекрасно расстреливать неприятеля, хотя эти орудия и не были особенно дальнобойными.

Кроме этого грозного вооружения, парусник обладал еще экипажем, гораздо более многочисленным, чем требовалось для такого маленького судна. Он состоял из сорока малайцев и даяков, большей частью пожилого возраста, но еще достаточно крепких и выносливых, с суровыми лицами, исполосованными у многих широкими и очень красноречивыми рубцами, свидетельствовавшими о том, что эти люди были не только заправскими моряками, но и лихими вояками.

Бригантина, носившая имя «Марианна», остановилась — не по своей, как знает читатель, возле входа в широкую бухту, в которую впадала быстрая и с виду очень многоводная река.

Многочисленные острова, один из которых достигал довольно внушительных размеров, защищали бухту от западных ветров. Все они были опоясаны двойными и тройными ожерельями коралловых рифов или отмелей и покрыты богатейшей тропической растительностью, ярко отливавшей на солнце всеми оттенками зеленого.

«Марианна» попала как раз на одну из таких прибрежных мелей, скрывавшуюся под водой и только теперь, с наступлением морского отлива, начавшую показываться над поверхностью волн. Носовая часть так сильно врезалась в песок, что сдвинуть судно при помощи одних только якорей, заброшенных с кормы и соединенных с находившейся здесь паровой лебедкой, не представлялось решительно никакой возможности.

— Чтоб ему попасть к дьяволу на рога, этому негодяю лоцману! — воскликнул Янес, исследовав внимательным взором отмель. — Раньше полуночи нам никак не удастся сняться отсюда. Как ты думаешь, Самбильонг?

Высокий и плотный малаец с морщинистым лицом и седоватыми волосами, к которому был обращен этот вопрос, приблизился к европейцу.

— Я думаю, сахиб [*], — сказал он, — что без прилива нам ни за что не сдвинуться с места. Это так же верно, как то, что мы сидим сейчас на мели.

[*] — Сахиб — господин.

— Скажи по совести, не кажется ли тебе наш лоцман подозрительным?

— Не знаю, капитан, — ответил малаец. — До того момента, как мы взяли его с собой, мне ни разу не приходилось с ним встречаться. Однако…

— Что ты хочешь сказать? Продолжай.

— Однако тот факт, что мы нашли его одного на таком большом расстоянии от острова Гайя, в небольшой лодчонке, совершенно неспособной выдерживать большое волнение, а также то, что он сразу предложил нам свои услуги в качестве лоцмана, — все это кажется мне не совсем ясным и заставляет держаться настороже.

— Неужто я в самом деле допустил большую неосторожность, доверив руль нашего корабля негодяю? — пробормотал Янес, став сразу серьезным.

Затем, тряхнув головой как бы для того, чтобы отогнать от себя эту неуместную мысль, он добавил:

— С какой целью этот человек, принадлежащий к вашей расе, стал бы искать гибели самого крепкого и красивого судна Малайского Тигра? Разве мы не были всегда защитниками туземцев Борнео от английских притеснителей? Разве мы не погубили дело Джеймса Брука, чтобы возвратить независимость даякам Саравака [*]?

[*] — Саравак-- княжество под британским протекторатом в северо-западной части о. Борнео.

— А почему, в таком случае, господин Янес, — ответил тот, которого Янес называл Самбильонгом, — побережные даяки так внезапно взялись за оружие с явно враждебными намерениями по отношению к нашим друзьям? И это несмотря на то, что Тремаль-Наик, создавая на этих берегах, бывших до сих пор совершенно пустынными и безлюдными, фермы и фактории, дал им возможность без особого труда зарабатывать средства на спокойную жизнь и в значительной степени обезопасил от набегов пиратов, облагавших население поборами в свою пользу.

— Это, мой дорогой Самбильонг, — тайна, в которой ни я, ни Сандакан не сумели еще разобраться как следует. Неожиданный взрыв ненависти против Тремаль-Наика должен иметь какую-то причину. Но какую?. Этого мы пока не знаем, хотя я более чем уверен, что существуют какие-то таинственные личности, которые искусственно раздули весь этот огонь.

— А что, разве Тремаль-Наик и его дочь Дарма находятся в серьезной опасности?

— Гонец, которого он прислал к нам в Мопрачем, сообщил, что все даяки взялись за оружие и неистовствуют, словно их охватил какой-то приступ безумия. Три фактории были разграблены и сожжены восставшими, и среди даяков поговаривают уже о необходимости добраться до самого Тремаль-Наика, чтобы снести ему голову с плеч.

— Я решительно не понимаю, как этим дикарям могла прийти в голову мысль грабить его имущество, — пожал плечами Самбильонг, — ведь это самый прекрасный, самый благородный человек на всем острове!

— Когда мы прибудем в кампонг [*] Пангутаран, тогда все выяснится. Появление на реке «Марианны» немного успокоит даяков, и если они не сложат немедленно оружие — мы их расстреляем… как они этого и заслуживают.

[*] — Кампонг — селение.

— Да, только тогда, пожалуй, и можно будет узнать, какие причины побудили их к восстанию.

— Ага! — воскликнул вдруг Янес, взоры которого были все время обращены к устью реки. — Я вижу там какую-то человеческую фигуру, которая, кажется, намеревается приблизиться к нам.

В самом деле, из-за небольших островков, усеявших устье реки, вынырнула вдалеке небольшая однопарусная лодчонка, которая без всяких колебаний взяла курс на «Марианну». На корме этой лодчонки сидел ее единственный пассажир. За отдаленностью расстояния трудно было разобрать, малаец это или даяк.

— Кто бы это мог быть? — спросил Янес, внимательно следя за маневрами лодки, которую он ни на секунду не упускал из виду. — Смотри, Самбильонг, не находишь ли ты движение лодки весьма подозрительным? Она то приближается к островкам, то удаляется от них в сторону коралловых рифов.

— Да, можно подумать, что она старается обмануть кого-то относительно своего истинного курса, господин Янес, — ответил Самбильонг. — Уж не направлена ли эта наивная хитрость в нашу сторону?

— Мне тоже так кажется, — ответил европеец. — Поди-ка принеси мне бинокль и распорядись зарядить одну из пушек. Если тот человек, имеющий — это не подлежит никакому сомнению — намерение подобраться к нашей «Марианне», будет продолжать стараться сбить нас с толку, то мы пошлем ему такой гостинец, от которого вся его хитрость вместе с породившим ее мозгом разлетится на мелкие кусочки.

Минуту спустя Янес уже рассматривал в сильный морской бинокль находившуюся в тот момент на расстоянии не менее двух миль [*] утлую даякскую лодчонку, переставшую наконец прятаться за заполнявшими устье реки островами и окончательно взявшую курс на «Марианну».

[*] — Речь идет о морской миле, равной 1852 м. Сухопутная миля равна 1609 м.

Едва только стекла бинокля отыскали в пространстве лодку с ее таинственным кормчим, как из груди Янеса вырвался возглас сильного изумления.

— Что такое? Что вы видите, капитан? — осведомился Самбильонг.

— Тангуза!

— Тот, которого Тремаль-Наик привез с собой из Мопрачема и которого он поставил управляющим своей фактории?

— Да, Самбильонг. Тот самый.

— Ну, наконец-то мы узнаем что-нибудь относительно этих непонятных волнений, если только это действительно он, — сказал малаец.

— Да, да. Я не ошибаюсь, это действительно он. Я вижу его прекрасно. Ох!..

— В чем дело, сахиб?

— Его преследуют, Самбильонг, его преследуют. Я вижу пирогу с дюжиной даяков, которая гонится за Тангузой. Взгляни в направлении того, последнего островка… Видишь?

Самбильонг напряг зрение и вскоре в самом деле различил вдали узкую и очень длинную пирогу, покинувшую устье реки и под сильными ударами восьми широких весел быстро направлявшуюся в море.

— Да, господин Янес, несомненно, они охотятся за управляющим Тремаль-Наика, — сказал он.

— Ты зарядил пушку?

— Все четыре, капитан.

— Прекрасно. Подождем, что будет дальше.

Маленькая лодка, первой привлекшая внимание Янеса, двигалась благодаря попутному ветру с достаточной быстротой прямо по направлению к «Марианне». Тем не менее казалось несомненным, что состязаться в скорости бега с переполненной даяками пирогой ей не под силу. Управлявший ею человек, заметив, что его преследуют, поспешно привязал рукоятку руля к корме и взялся за весла, чтобы ускорить таким образом ход своей лодчонки.

Вдруг с носа даякской пироги поднялось легкое облачко дыма, и до борта «Марианны» донесся глухой звук выстрела.

— Они стреляют по Тангузе, господин Янес, — сказал Самбильонг.

— Отлично! Я покажу сейчас этим негодяям, как умеют стрелять португальцы, — ответил европеец с невозмутимым спокойствием.

Швырнув далеко за борт незадолго до того закуренную сигару, он раздвинул толпу матросов, сбежавшихся к носовой башенке при звуке отдаленного выстрела, и приник к первому орудию, наводя его на пирогу.

Погоня продолжалась со все возраставшей яростью, и расстояние, отделявшее маленькую лодку от пироги преследователей, несмотря на отчаянные усилия ее обладателя, начинало заметно сокращаться.

Прозвучал еще один выстрел со стороны даяков, но, как и первый, без всякого вреда для преследуемого.

Янес, спокойный и бесстрастный как всегда, продолжал медленно наводить пушку.

— Ну, теперь, кажется, верно, — пробормотал он через несколько минут.

Грянул короткий гулкий выстрел, прокатившийся перекатистым эхом над островами залива и над утопавшими в зелени берегами вливавшейся в море реки. Жерло орудия пыхнуло ярким огненным языком.

Над бортом пироги-преследовательницы поднялся в воздух высокий водяной столб, и вскоре до экипажа «Марианны» долетели смягченные расстоянием яростные крики даяков.

— Разбита, господин Янес! — вскричал Самбильонг.

— И скоро пойдет ко дну, — спокойно добавил португалец.

Даяки прекратили преследование и стали усиленно грести к одному из ближайших островов, надеясь достигнуть его раньше, чем пирога окончательно погрузится в воду. Но повреждение, произведенное ядром с борта «Марианны», было настолько серьезным, что полуразбитая пирога не могла долго держаться на воде. Действительна находясь еще на расстоянии трехсот-четырехсот шагов от острова, она вдруг накренилась, зачерпнула добрую порцию морской воды и, как камень, пошла ко дну, предоставив всплывшим, подобно пробкам, даякам самим заботиться о спасении собственной шкуры. Для них это неожиданное купание, впрочем, не представляло никакой опасности. Проводя большую часть жизни на воде, они не уступали в искусстве плавания даже таким завзятым пловцам, как малайцы или полинезийцы, и проплыть расстояние в триста шагов, отделявшее их от берега, им решительно ничего не стоило.

— Спасайтесь, спасайтесь! — пробормотал Янес. — Надеюсь, этот урок послужит вам на пользу. Но если вам вздумается повторить подобную охоту — не взыщите: придется уже по-настоящему погреть ваши спины картечью.

Утлая лодчонка, освободившись, благодаря удачному выстрелу с борта «Марианны», от преследователей, продолжала с прежней поспешностью мчаться по направлению к неподвижно стоящему на мели паруснику и вскоре приблизилась к нему на расстояние меньше полукабельтова [*].

[*] — Кабельтов-- морская мера длины, равная 185,2 м.

Управлявший ею человек, на вид не старше тридцати лет, был низкого роста, и черты слегка желтоватого лица изобличали в нем европейца, носящего в своих жилах и малайскую кровь. Его плотное, мускулистое тело было перевязано во многих местах, главным образом на руках и ногах, кусками белого холста, на котором местами проступали широкие кровавые пятна.

— Что это? Он ранен? — воскликнул Янес. — Этот метис, кажется, порядком пострадал. Эй, спустить ему лестницу!.. Да приготовьте какого-нибудь подкрепляющего снадобья.

Пока матросы исполняли эти приказания, лодка с последним отчаянным ударом весел подошла к борту корабля.

— Поднимайся скорее! — крикнул сверху Янес.

Управляющий Тремаль-Наика привязал свою пирогу за брошенный ему с борта конец веревки, убрал парус и затем с трудом поднялся по лестнице на палубу.

При его появлении у португальца вырвался громкий крик изумления и ужаса. Все тело несчастного было изрешечено, словно выстрелами мельчайшей дробью, и из каждой такой микроскопической раны сочилась мелкими каплями кровь.

— Боже мой! — воскликнул Янес в ужасе. — Кто тебя так отделал, мой бедный Тангуза?

— Белые муравьи, господин Янес, — ответил метис прерывающимся голосом, с гримасой на лице, вызванной терзавшей его острой болью.

— Белые муравьи? — снова воскликнул португалец. — Но кому могла прийти в голову варварская мысль покрыть твое тело этими кровожадными насекомыми?

— Даякам, господин Янес. Это они проделали надо мной такую жестокую штуку.

— Ах, мерзавцы! Спустись скорей в каюту и заставь перевязать получше твои раны, а тогда уже возобновим разговор. Скажи только, сильной ли опасности подвергаются сейчас Тремаль-Наик и Дарма?

— Хозяин на скорую руку составил из малайцев маленький отряд и пытается оказать сопротивление даякам.

— Ну хорошо. Иди и предоставь себя в полное распоряжение Кибатани: он знает толк в ранах. Потом пришлешь за мной. Иди же, мой бедный Тангуза! Сейчас у меня на очереди другое дело.

Пока метис спускался с помощью двух матросов в каюту, Янес снова обратил свое внимание на устье реки, где в это время появились три большие лодки, переполненные людьми, и двойная пирога с перекинутым от одного борта к другому мостком, на котором помещалась одна из тех небольших пушек, отлитых из расплавленной медной обшивки кораблей с небольшой примесью свинца, которые носят у малайцев название лили.

— Что за черт? — пробормотал португалец. —Эти даяки, кажется, собираются вступить в состязание с Тиграми Мопрачема… Ну нет. Не с вашими силами, голубчики, меряться с нами. У нас есть такие штучки, от которых вы будете скакать, как дикие козы.

— Я боюсь, что за этими островами скрываются другие такие же лодки, господин Янес, — сказал Самбильонг, одновременно со своим начальником наблюдавший за появлением новых даякских пирог.

— Ну, мы слишком сильны, чтобы бояться этих мошенников, хотя эти достойные потомки пиратов и головорезов отчаянны, как сам дьявол, нужно отдать им справедливость. Скажи-ка вот что: много у нас шрапнельных снарядов?

— Два ящика, капитан.

— Распорядись, чтобы их вынесли наверх. Заставь также растянуть над бортами абордажную сетку и развесить на ней связки терновника. Посмотрим, как они завоют, если им вздумается взять на абордаж наше судно. Эй, лоцман!

Малаец, который, забравшись на площадку фок-мачты, следил оттуда за подозрительными движениями четырех шлюпок, спустился вниз и подошел к португальцу, стараясь глядеть куда-то в сторону.

— Ты знаешь, сколько лодок находится в распоряжении тех даяков, которые виднеются там, вдали?

— На реке их было очень немного, — ответил малаец.

— Как ты думаешь, не собираются ли они атаковать нас, пользуясь нашей неподвижностью?

— Я этого не думаю, господин.

— Ты говоришь это вполне искренне? Смотри, у меня начинают появляться большие подозрения на твой счет. Наше теперешнее пребывание на мели вовсе не кажется мне делом простого случая.

Малаец скривил гримасу, как бы стремясь скрыть зловещую улыбку, промелькнувшую на его губах. Потом сказал с некоторой досадой:

— Я, кажется, не дал вам никаких поводов сомневаться во мне, господин.

— Посмотрим, что будет дальше! — пробормотал вместо ответа Янес и отправился навестить раненого метиса, поручив Самбильонгу заняться приготовлениями к защите «Марианны».

II. Пилигрим из Мекки

Если попавшее на мель судно Янеса было красивым с наружной стороны, настолько красивым, что оно могло смело соперничать с самыми роскошными яхтами эпохи, к которой относится наш рассказ, то внутри, особенно в отведенных для самого капитана кормовых помещениях, оно было просто великолепно.

Особенно богато была отделана центральная комната, служившая салоном и, вместе с тем, столовой. Симметрично расположенная в ней мебель красного дерева была очень тонкой филигранной работы, с красивой инкрустацией из перламутра и широкими золотыми ободками по краям. Пол был покрыт тяжелыми персидскими коврами. На стенах отливали всеми цветами дорогие обои индийской работы, а маленькие хрустальные окна были полузакрыты воздушными занавесками из красного шелка, поддерживаемыми серебряными цепочками. С потолка в центре салона-столовой спускалась большая роскошная люстра, по-видимому, венецианской работы, свет которой по вечерам отражался миллионами ярких бликов на богатейшей коллекции оружия всех стран и народов, развешенной тут же по стенам.

В этой обставленной с чисто восточной роскошью комнате, на обитом зеленым бархатом диване лежал перевязанный чуть ли не с ног до головы и покрытый толстым белым шерстяным одеялом управляющий Тремаль-Наика, уже несколько оправившийся и выглядевший сравнительно бодрее, чем несколько минут тому назад.

— Ну, как ты себя чувствуешь, мой мужественный Тангуза? — спросил Янес, подойдя к импровизированному ложу метиса.

— О, Кибатани обладает поистине волшебными лекарствами! — ответил раненый. — Он смазал мне каким-то снадобьем все тело, и теперь я чувствую себя гораздо лучше, чем раньше.

— Ага! Ну теперь расскажи, как все произошло. Прежде всего я хочу знать, находится ли мой друг Тремаль-Наик все еще в кампонге Пангутаран или он защищается от восставших где-нибудь в другом месте?

--Да, господин Янес, он остался в Пангутаране, и когда я покидал его, он деятельно готовился к защите против даяков, надеясь продержаться до вашего прибытия. Давно прибыл к вам, в Мопрачем, посланный нами гонец?

— Три дня тому назад. Как видишь, Тангуза, мы не потеряли ни одной минуты и примчались сюда на самом лучшем корабле, каким только располагали,

— А что думает Малайский Тигр об этом неожиданном возмущении даяков, которые всего каких-нибудь три недели тому назад чуть не молились на моего хозяина?

— Мы все строили здесь самые разнообразные предположения на этот счет, но боюсь, что настоящей причины даякского возмущения мы так и не отгадали. Бедный Тремаль-Наик! Шесть лет гигантского колонизаторского труда. Сотни тысяч рупий, израсходованных, по-видимому, без всякой пользы, Это ужасно!.. Скажи, Тангуза, неужели у вас там тоже решительно ничего не знают о мотивах, побудивших даяков взяться за оружие и подвергнуть беспощадному уничтожению фактории Тремаль-Наика, стоившие ему таких больших усилий и забот?

— Я расскажу вам сейчас, сахиб, все, что нам известно.

Около месяца тому назад, а может, и несколько раньше, высадился на этих берегах какой-то человек, не принадлежавший, по-видимому, ни к малайской расе, ни к какому бы то ни было племени, обитающему на острове Борнео. Говорили, что он был ревностным мусульманином и носил на голове зеленый тюрбан — знак того, что он совершил священное паломничество в Мекку, к гробу Магомета.

Вы знаете, сахиб, что даяки этой части острова не верят ни в добрых, ни в злых духов, как это наблюдается у их южных соплеменников. Они считают себя — по-своему, разумеется, — мусульманами и фанатичны до такой степени, что способны затмить в этом отношении, пожалуй, даже мусульман Центральной Индии.

Что говорил, чего наобещал этот таинственный пилигрим дикарям даякам — ни я, ни мой хозяин до сих пор не знаем. Факт, однако,

что ему очень легко удалось затронуть их религиозный фанатизм, загипнотизировать их, заставить восстать против Тремаль-Наика и подвергнуть разграблению его фактории.

— Ты видел его, этого пилигрима?

— Да, вырываясь из рук мучивших меня даяков, я успел разглядеть его. Это высокий худой старик с изможденным лицом и лихорадочным, возбужденным блеском глаз. Вид у него такой, что его действительно можно принять за пилигрима…

Оба собеседника на несколько мгновений погрузились в раздумье.

— Есть еще одно обстоятельство, господин Янес, которое заставляет отнестись к тайне даякского восстания очень серьезно. Мне передавали, что две недели тому назад здесь приставал пароход, шедший под английским флагом, и что пилигрим вел продолжительный разговор с капитаном этого парохода.

— Англичане? — воскликнул Янес. — Да, да, это вполне возможно! В Лабуане давно уже ходят слухи, что английское правительство намеревается занять наш остров, Мопрачем, под предлогом, что мы представляем постоянную опасность для его колоний.

— Нужно еще добавить, что утром, после прибытия этого таинственного парохода, многие даяки, которые до тех пор имели в качестве оружия только сумпитаны [*] да сабли, оказались вдруг каким-то загадочным образом владельцами превосходных мушкетов и пистолетов.

[*] — Сумпитан (сербатанг) — духовое ружье, стреляющее отравленными парализующим ядом стрелами.

— Да, да… Теперь мне все ясно.

— Неужели вы допустите, чтобы англичане и в самом деле выселили нас с нашего острова?

Янес улыбнулся и затянулся дымом душистой сигары.

— Тиграм Мопрачема, — презрительно сказал он, — не впервые бороться с британскими львами. Им не раз уже приходилось трепетать от нашего боевого клича. Не посрамим себя мы и на этот раз.

В этот момент с палубы раздался встревоженный голос Самбильонга:

— Наверх, капитан! Даяки приближаются…

Португалец затянулся еще раз сигарой и неторопливо поднялся на палубу. В самом деле, между островами двигалось до дюжины больших прао [*], впереди которых плыла двойная широкая лодка с водруженным на ней миримом — орудием несколько больших размеров, чем упомянутая раньше лила.

[*] — Прао — большая парусная лодка.

— Ага! — флегматично заметил Янес, наводя бинокль на медленно двигавшиеся впереди прао, наполненные вооруженными даяками, разряженными в пестрые боевые костюмы. — Они хотят помериться с нами силами? Ну что же! Ты приготовил им угощение, Самбильонг?

— Да, капитан. Орудия заряжены, и экипаж готов к сражению. Действительно, все сорок человек экипажа уже находились на своих местах. Часть их стояла под ружьем, а другая часть возилась у орудий, заряжая их для предстоящей баталии.

— Ну, теперь милости просим, — пробормотал Янес, видимо довольный скорым и точным исполнением его распоряжения.

Солнце близилось к закату, рассыпая вокруг последние лучи и омывая золотисто-розоватым светом берега бесчисленных островков и коралловых рифов, о которые с глухим шумом разбивались несущиеся с морского простора волны. Громадный огненный диск дневного светила гордо опускался в начинающее подергиваться синей дымкой море, зажигая вокруг себя фантастический веер облаков. Над ними тянулись широкие золотые и пурпуровые полосы, незаметно сливавшиеся с яркой лазурью бездонного неба.

Наконец солнце закатилось. Оно как-то сразу озарило весь горизонт огнем своего пожара и быстро погрузилось в свинцовые волны моря, оставив после себя бледную полосу света, которая все тускнела и тускнела, пока не потухла, уступая место стремительно, без сумерек наступающей южной ночи.

Флотилия даяков начала заметно ускорять свой ход. Впереди по-прежнему двигалась лодка с медным миримом, за которой шли, выстроившись в одну линию, чтобы не подвергаться слишком большой опасности от огня «Марианны», остальные лодки.

— Ну, тигрята Мопрачема, — дал сигнал Янес, — начинайте! Самбильонг, который уже давно и тщательно прицеливался в лодку, несшую на себе мирим, поднес запал.

Грохнул раскатистый выстрел. Орудие было наведено так метко, что высокая мачта даякского прао вместе с необыкновенных размеров парусом свалилась в воду, точно подкошенная.

Выстрел этот сопровождался яростным ревом даяков, которые на «угощение» Самбильонга ответили выстрелом из своего мирима. Но второпях, очевидно, прицел был взят ими не совсем точно, и ядро только продырявило треугольный носовой парус «Марианны».

— Эти идиоты стреляют хуже, чем португальские новобранцы, — заметил Янес, спокойно стоявший у борта и куривший сигару.

Непосредственно вслед за выстрелом мирима со стороны даяков послышался ряд сухих и коротких выстрелов маленьких лил. Но они остались совершенно безрезультатными: снаряды не долетели до «Марианны» и упали в воду в нескольких сотнях метров от нее.

— Нужно потопить прао, которое несет на себе мирим, — заметил Янес. — Остальные нам пока не страшны. Эй, люди! Живо к…

Не договорив, он вдруг круто повернулся к корме.

— Самбильонг! — воскликнул он, бледнея. — А где же наш лоцман?

— Капитан, — ответил малаец, находившийся при двух кормовых пушках, — я видел, как он сошел вниз. Прежде чем Янес успел опомниться, Самбильонг с пистолетом в руке бросился в трюм и минуту спустя вытащил оттуда за шиворот лоцмана, в руках которого дымился зажженный фитиль.

— Собака! — закричал Янес. — Что ты пытался там сделать?

— Господин, — ответил даяк, — я сошел вниз, чтобы отыскать фитиль для пушек.

— Фитиль? Лжешь, негодяй, ты пытался поджечь «Марианну». Самбильонг, свяжи этого человека. Когда мы разделаемся с даяками, у нас с ним будет особый разговор.

— Мы обойдемся без веревки, сахиб, — ответил Самбильонг. — Мы просто-напросто усыпим его на дюжину часов, тогда с ним будет меньше возни.

С этими словами он грубо схватил лоцмана за плечи и крепко сжал ему большими пальцами обеих рук затылок. Затем уперся большими и средними пальцами в шею и сдавил даяку сонные артерии. Эффект получился поразительный. Лоцман выпучил глаза и раскрыл рот, как бы начиная задыхаться, потом дыхание его стало прерывистым, тяжелым, голова свесилась назад и все тело бессильно повисло на руках Самбильонга.

— Ты убил его?! — воскликнул Янес.

— Нет, сахиб, — ответил малаец. — Я только усыпил его, и теперь раньше чем через одиннадцать--двенадцать часов он не проснется.

— Брось его скорее на какую-нибудь подушку и идем наверх. Там что-то слишком уж оживленно начинают стрелять.

Самбильонг положил лоцмана на ковер и затем поднялся вместе с Янесом на палубу, ходившую ходуном от действительно не на шутку разыгравшейся канонады.

Флотилия наступавших врагов теперь изменила свою прежнюю тактику. Чтобы ослабить огонь, сосредоточенный до того момента на лодке с крупнокалиберным миримом, вооруженные более слабыми лилами пироги развернулись на два фланга, намереваясь таким образом отвлечь на себя часть огня орудий «Марианны». Ядра начали уже довольно часто летать над «Марианной», продырявливая ее паруса, обдирая временами борта и причиняя другие, более серьезные повреждения. Из экипажа один или два человека были убиты, а еще несколько — ранены, но это не останавливало других, и они продолжали равномерно и спокойно заряжать орудия и обстреливать надвигавшуюся даякскую флотилию.

— Сбрось-ка в воду этот проклятый мирим, Самбильонг! — распорядился Янес, одним быстрым взглядом оценив обстановку.

Самбильонг неторопливо навел орудие.

Раздался взрыв.

Над бортом намеченной в качестве цели лодки взвился высокий водяной столб, судно сильно накренилось на один бок и, по-видимому, стало быстро наполняться водой.

— Прекрасный удар! — одобрил португалец.

Несмотря на эту крупную неудачу и на непрерывную канонаду с борта «Марианны», лишь в очень редких случаях не достигавшую цели, даяки все приближались и приближались; урон в людях нисколько не пугал их и не уменьшал фанатичной решимости добраться до неподвижно стоявшего на мели парусника. К первоначальной флотилии, как было видно экипажу «Марианны», присоединилось еще несколько десятков новых лодок, вышедших из речного устья и буквально переполненных вооруженными врагами. Слившись с этим подкреплением, даяки все быстрее и быстрее продвигались вперед, намереваясь, очевидно, во что бы то ни стало атаковать «Марианну».

--Дело, однако, становится очень серьезным, — пробормотал Янес и взялся сам за орудие.

Два--три ядра врезались в самую гущу даякских лодок, разнося все вдребезги на своем пути, но вслед за тем вражеская флотилия оказалась уже настолько близко от судна Малайского Тигра, что пушки стали бесполезными.

— Эй, тигрята! — распорядился тогда Янес. — Живо очищайте нос и беритесь за ваши паранги [*].

[*] — Паранг — массивный нож-тесак.

Команда была моментально приведена в исполнение. Все стрелки собрались на корме, оставив только несколько дозорных на марсах. В это время Самбильонг с двумя помощниками поспешно вскрыли несколько ящиков и разбросали по палубе целую груду маленьких стальных шариков, усеянных тончайшими, почти незаметными для глаз иглами.

Даяки, обезумевшие от злобы из-за понесенных жестоких потерь во время нападения, окружили «Марианну», оглашая воздух дикими завываниями, и пытались вскарабкаться на палубу.

Янес, схватив ятаган, стал в окружении своих людей.

— Сомкни ряды у спингард! — скомандовал он.

Тем временем вооруженные ружьями стрелки, не покидая своих мест у бортов осажденного судна, осыпали выстрелами нападающих, причиняя им огромный ущерб, потому что почти ни один выстрел не пропадал даром на таком близком расстоянии.

Стрельба эта велась с таким усердием, что дула ружей раскалялись и причиняли ожоги рукам стрелков, но убийственный огонь не удерживал осатаневших дикарей, и они, наконец перебравшись через борта бригантины, градом посыпались на ее палубу. Но в тот же миг из толпы вырвался отчаянный крик безумной боли, сменивший только что раздававшиеся крики о победе: они наткнулись на стальные шары с иглами, походившие на миниатюрных дикобразов, и это ужасное оружие выбило из строя всех, кому удалось каким-то образом попасть на палубу, не поранившись о развешенный по бортам терновник. Уцелевшие несколькими ударами очистили часть бортов от убийственных игл и столпились у мачты. Но оттуда они были моментально сметены четырьмя выстрелами картечью.

Таким образом первый натиск даяков был отражен. Но до победы было еще далеко.

Через минуту палуба «Марианны» опять кишела темными гибкими телами, которые метались с дьявольскими криками, собираясь в группы для последнего победного удара. Тогда на сцене появились запасенные Янесом ручные гранаты.

В тот момент, когда судно, казалось, уже было во власти даяков, а на его палубе толпились сотни дикарей, Янес дал сигнал, и на даяков посыпались гранаты. Они разрывались с оглушительным треском, поголовно уничтожая нападавших, сметая их с палубы.

Вслед за тем гранаты посыпались на переполненные даяками пироги, причалившие к бортам «Марианны», уничтожая их команды.

Все это произошло так быстро, что казалось каким-то сном. Миг — и нападавшие отступали по всей линии, бросая у «Марианны» полузатонувшие прао, а также сотни убитых и раненых, еще плававших возле судна. Уцелевшие прао убегали изо всех сил, а следом за ними неслись, все круша, все уничтожая, беспощадные выстрелы спингард «Марианны».

Увидев отступление врагов, Янес первым делом закурил новую сигару.

— Наконец-то гости убрались! — засмеялся он.

— Кажется, наше угощение показалось им слишком горячим. Надеюсь, теперь они оставят нас в покое?

— Будут ждать нас, господин, при входе в реку, — отозвался Самбильонг, глядя на исчезавшие суда врагов.

— И снова вступят в бой, — подтвердил его предположение Тангуза, который при первых же выстрелах поднялся из каюты на палубу, чтобы принять участие в сражении.

— Ты думаешь? — спросил португалец.

— Уверен в этом, — отозвался метис.

— Ну ладно. Дадим еще бесплатный урок, который навсегда отучит их лезть туда, куда их не звали. Но вот в чем дело, Тангуза: сможем ли мы добраться на корабле до самого кампонга?

— Река судоходна на очень большом протяжении, — ответил Тангуза, — и ветер держится благоприятный. Доберемся без труда.

— А какие у нас потери? — осведомился Янес, оглядывая ряды бойцов.

— Восемь раненых, из них двое — опасно, и четверо убитых.

— Черт бы побрал даяков и этого пилигрима! — выругался Янес.

Но сейчас же добавил привычным тоном: — Ну что же! Таков закон судьбы. На то и война…

Потом, обернувшись к Самбильонгу, он распорядился:

— Прилив нарастает, скоро достигнет наибольшей высоты. Воспользуемся этим и попробуем слезть с мели. Чем черт не шутит!..

III. Кабатуан

Уже часов пять вода поднималась, и мало-помалу прилив покрыл отмель, на которую наткнулась «Марианна». Представлялся благоприятный момент для попытки освободиться, и это не казалось особенно трудным: моряки заметили, что судно как будто уже сдвинулось с места. Оно еще не плыло, но никто не сомневался, что его можно спасти.

Первым делом палуба судна была очищена от трупов даяков, а затем экипаж «Марианны» принялся за работы по снятию судна с отмели.

Моряки забросили два якоря с кормы, подставили часть парусов ветру, дувшему с носа, двенадцать человек схватились за рычаги лебедки, другие двенадцать принялись тянуть якорные цепи, помогая работе лебедки. Послышался характерный скрип под днищем, судно заколебалось, вздрагивая под напором ветра, надувавшего пузырями огромные паруса, а потом как-то незаметно тронулось с места. И вот наконец «Марианна», освобожденная из плена, заколыхалась на волнах. Она была спасена.

— Наконец! — воскликнул Янес. — Кажется, одного прилива было достаточно, чтобы снять нас с этой проклятой мели. Поднимайте якоря, друзья, разворачивайте паруса и вперед! Правьте к устью реки.

— Не будем дожидаться рассвета? — спросил Янеса Самбильонг.

— Устье и фарватер широки и глубоки, — ответил португалец. — Отмелей нет, мне это говорил Тангуза. Предпочитаю теперь же пробраться в реку, чтобы застать врасплох даяков, которые, понятно, не рассчитывают увидеть нас так скоро.

Якоря были подняты и закреплены, паруса переставлены. Тангуза, не покидавший палубы, бросился к рулевому колесу.

В сущности, на судне только он один знал эти воды и мог ориентироваться.

— Правь к устью! — сказал ему Янес. — Как войдем в реку, так мы займемся делом, а ты можешь и отдохнуть.

— О господин! — ответил Тангуза. — Я уже не ребенок. Мне нет надобности отдыхать. Бальзам, которым Кибатани смазал мои раны, унял боль. Я словно возродился.

— Ага! — воскликнул Янес, круто повернувшись. — Твои раны? Кстати, ты еще не рассказал мне, как ты попал в руки даяков и за что они тебя терзали.

— Я начал рассказывать вам эту историю, господин, но эти разбойники, даяки, не дали мне возможности довести ее до конца.

— Итак, ты шел сюда из кампонга Тремаль-Наика, когда тебя захватили?

— Да, господин. Мой повелитель послал меня пробраться к берегу залива, чтобы послужить вам лоцманом при входе в реку.

— Значит, Тремаль-Наик ожидал нас к себе на помощь?

— Он ни минуты не сомневался, что вы поспешите для этого.

— Но где же ты попался врагам? И когда?

— Дня два назад. Некоторые из даяков, раньше работавшие на плантациях кампонга, узнали меня и взяли в плен. По-видимому, они подозревали, что Тремаль-Наик послал меня к побережью поджидать прибытия подкреплений. Поэтому даяки, захватив меня, тотчас же приступили к допросу, угрожая замучить, если я не расскажу, зачем приплыл сюда. Я отказался быть предателем. Тогда эти звери бросили меня в яму поблизости от муравейника, израненного, связанного, обливающегося кровью.

Почуяв запах крови, белые муравьи тысячами набросились на меня и принялись пожирать заживо. Какие муки переживал я в эти моменты — говорить не стану. Мучение продолжалось около четверти часа. Но, кусая меня, муравьи одновременно грызли и связывавшие меня веревки, пропитанные маслом, и вот, корчась от боли, я вдруг почувствовал, что мои путы слабеют. Еще одно усилие, и я был свободен. Даяков поблизости не было: они предоставили меня моей собственной участи. Я бросился в ближний лес, добрался чащей до побережья, там нашел челнок с парусом и поплыл вам навстречу, увидев, что ваш корабль маячит вдали.

— Враги порядком поплатились за твои мучения, — сказал Янес.

— Поделом! — стиснув зубы, отозвался метис. — Они не заслуживают пощады. Но взгляните, господин, на эти огни, которые блестят по побережью. Это сторожевые костры даяков.

— Вижу. Как ты думаешь, удастся ли нам проскользнуть незаметно мимо этих непрошеных сторожей?

— Может быть, если направимся по дальнему протоку; там, как вы видите, огней нет. Зато в канале, хотя воды в нем достаточно, немало отмелей. Впрочем, там мне знаком каждый шаг, и я надеюсь провести «Марианну» в реку благополучно.

— Веди. А мы все же сделаем кое-какие приготовления на случай столкновения с даяками, — закончил беседу португалец.

«Марианна» легко и быстро скользила по мрачным волнам. Из-за прилива уровень воды все поднимался, наполняя русло Кабатуана и облегчая плавание судна. Весь экипаж, за исключением двух--трех человек, занявшихся перевозкой раненых, находился у бортов в полной боевой готовности, так как от даяков, хотя и потерпевших страшный урон в предшествующей стычке, можно было ожидать всего. Они могли попытаться опять взять судно на абордаж или, по крайней мере, подвергнуть его обстрелу, скрываясь в зарослях на островках у устья и на обоих берегах.

Метис Тангуза, управляя «Марианной», блестяще выполнил намеченный маневр: скользнув вдоль берега, судно круто изменило свой курс и влетело в тот рукав Кабатуана, где не было видно сторожевых огней даяков. Минуту спустя метис, радостно улыбаясь, сказал Янесу.

— Мы уже в фарватере реки, сахиб.

— А тебе не кажется, что даяки не обратили внимания на наше появление? — озабоченно отозвался португалец.

— Должно быть, они спят. Не ожидали, что мы могли так скоро освободиться, сойти с мели.

Но Янеса не удовлетворяли эти предположения. Молчание и царящий крутом покой казались ему обманчивыми.

— Думаю, если они нас и пропустили сюда, — пробормотал он, — то не без цели. Они собираются с силами и выше по течению опять вступят в бой. Ты, кажется, говорил, что кампонг находится в двух милях от реки? Очень жаль, что Тремаль-Наик не разместил свою резиденцию поближе к берегу: нам придется, значит, пробиваться к кампонгу по лесной чаще. И придется оставить часть экипажа для защиты судна. Это осложняет дело. Но мои друзья, испытанные бойцы с Мопрачема, надеюсь, покажут, что они умеют так же хорошо драться в лесной чаще, как и на волнах.

Тем временем «Марианна», обогнув длинную песчаную косу, мчалась, распустив огромные паруса, по водам Кабатуана.

Эта река, и в наши дни почти совершенно не исследованная европейцами, доступ которым в ее бассейн крайне затруднен враждебным поведением кровожадных даяков, в том месте, где плыла «Марианна», имела не менее ста с лишним метров ширины. Ее высокие берега были затенены манговыми деревьями, дурианом [*] и каучуковыми деревьями. Ни единый огонек не блистал в этой полной таинственного и жуткого покоя чаще. Ни малейший шум не намекал на возможное присутствие на этих молчаливых бeperax многочисленных отрядов не знающих жалости охотников за головами — даяков.

[*] — Дуриан — произрастающее на островах Малайского архипелага дерево семейства бобовых, дающее необычайно вкусные, но обладающие крайне неприятным запахом плоды.

И только время от времени слышался глухой шум, когда задремавший на поверхности воды гавиал, спугнутый почти налетевшим на его бревнообразное тело судном, нырял вглубь.

Но с каждым шагом это странное спокойствие увеличивало подозрительность Янеса, и португалец держался настороже, удвоив свою бдительность и испытующе оглядывая берега.

— Нет, это невозможно! — бормотал он. — Несомненно, мы не могли проскользнуть незаметно. Просто-напросто они готовят нам какую-то ловушку. Что-нибудь должно скоро случиться. Но, к счастью, нас-то им не обмануть. Мы их слишком хорошо знаем. Врасплох застигнуты не будем…

Однако прошло еще с полчаса, а ничто не оправдывало подозрений Янеса. Он начал уже понемногу успокаиваться, когда над устьем реки вдруг заблестел огонь, вырвавшийся из чащи деревьев.

— Ракета! — воскликнул Самбильонг раньше, чем угас огненный след взлетевшего в небесную высь змея.

— Каким образом в распоряжении дикарей могли очутиться ракеты? — нахмурился Янес.

— Капитан, — ответил на его вопрос Самбильонг, — это только лишний раз доказывает, что в этом деле замешаны англичане. Дикари действительно таких сигнальных ракет до сих пор не знают.

— А может быть, это доказывает, что с ракетами даяков познакомил таинственный странник, — сказал Янес.

— Смотрите, капитан. Ответный сигнал, — привлек его внимание Самбильонг, указывая на другую ракету, поднявшуюся к небу уже с какого-то места вверх по течению Кабатуана, впереди «Марианны».

— Тангуза! — обернулся Янес к метису, — кажется, бывшие рабочие плантаций твоего господина, Тремаль-Наика, приготовились к хорошему приему в нашу честь и хотят заставить нас преотвратительно провести эту ночку.

В это время на палубе послышались сдержанные восклицания:

— Огонь! Огни! Смотрите, смотрите!

Одним прыжком Янес очутился на командном мостике, с высоты которого было удобнее наблюдать течение Кабатуана, и его зоркий глаз различил массу огоньков, то появлявшихся, то скрывавшихся в туманной дали впереди «Марианны». Иногда эти огоньки словно разбегались друг от друга, иногда же, напротив, стремились собраться вместе и образовывали целые световые пятна.

— Что за история? — спросил Янеса Самбильонг. — Светляки, что ли? Так нет. Слишком велики. Не может быть…

— Разумеется, какие там светляки! — ответил португалец, лицо которого становилось все мрачнее.

Тангуза, который передал на время управление судном одному из моряков, приблизился к разговаривающим.

— Не можешь ли хоть ты сказать нам, что это за штука? — обратился к нему Янес.

— Огни, о господин! Огни, которые спускаются вниз по течению Кабатуана, нам навстречу.

— Быть не может! — сердито ответил Янес. — Ведь если бы даже на каждой лодке даяков горело не по одному огоньку, то и тогда лодок должно оказаться несколько тысяч, а даякам негде взять такую колоссальную флотилию, даже если они соберут суда со всех рек Борнео.

— Однако, господин, все же это огни, — стоял на своем метис.

— Огни, огни. Пусть так! Но на чем они зажжены? Разве что на плывущих стволах деревьев.

— На чем бы ни было, — вмешался Самбильонг, — но несомненно одно: они стремительно несутся нам навстречу.

— Ах, дьявол! — воскликнул Янес. — Что-то все же приготовили для нас даяки. Надо, чтобы наши люди держали наготове пожарные помпы, чтобы тушить эти проклятые плавучие огни, и шесты — отталкивать их от бортов «Марианны». Распорядись, Самбильонг, не поднимая шума. Теперь я понимаю этот дьявольский план: даяки хотят сжечь наше судно, изжарить нас самих. Но мы еще посмотрим, друзья, кто сильнее!

Весь экипаж «Марианны» пристально глядел в ту сторону, откуда плыли сотни и тысячи огней. Это было поистине волшебное, фантастическое зрелище. Огни неслись, кружась, сближаясь, разбегаясь. Казалось, огненные призраки пляшут над водами Кабатуана. Скоро можно было различить, что огни плыли определенными группами, будто прикрепленные к каким-то длинным обрывкам канатов. Одни группы вытягивались вдоль берегов, другие завивались капризной спиралью, третьи неслись, держась рядком, поперек течения. Куда именно направлялись эти призрачные огни, откуда они выплывали, — определить было невозможно. Но теперь было ясно, что мчались они по волнам потока на каких-то плотах.

Экипаж корабля, однако, не теряя присутствия духа перед лицом грозной опасности, держался наготове, собираясь при помощи помп гасить огни, а шестами отталкивать и топить плывущие плоты.

--Держи курс к самой середине реки! — командовал Янес. — Если наше судно и загорится, то успеем приткнуться к тому или другому берегу.

Ветер стих, «Марианна» еле двигалась вверх по течению. Огни частью уже проплыли мимо нее, но главная их масса была еще впереди.

— А выудите-ка мне одну такую плошку, — распорядился Янес.

Кто-то из моряков исполнил приказание с неподражаемой ловкостью, и через секунду Янес уже держал в руках «плавучий огонь». Это была половина скорлупы большого кокосового ореха, набитая какой-то волокнистой мякотью. Мякоть была пропитана смолистым веществом и снабжена фитилем. Содержимое скорлупы давало очень сильное и устойчивое пламя.

— Вот разбойники! — воскликнул Янес, закончив исследование оригинального плавучего костра или, вернее, крошечного брандера. — Час от часу даяки становятся все изобретательнее на всякие пакости!

И тут же португалец скомандовал:

— Руль на борт! Поворачивай назад! Иначе мы в самом деле сгорим в этом адском огне" — Одновременно он бросился руководить работами по освобождению от «плавучих костров» носа бригантины, где опасность принимала угрожающие размеры, ибо десятки, а может быть, сотни пылающих плошек приплыли к форштевню и словно прилипли к бортам судна. Поскольку «Марианна» была выстроена из дерева и снаружи просмолена, следовало предполагать, что для огня здесь найдется богатая пища и судно скоро превратится в пылающий гигантский костер.

Моряки, понятно, не зевали: они топили подплывавшие костры или шестами отталкивали их, спуская вниз по течению. Но борьба становилась непосильной, ибо на «Марианну» неслись буквально тысячи плошек. Обшивка судна уже пылала здесь и там, и пожарной команде экипажа приходилось заниматься тушением огня во многих местах. К счастью, экипаж «Марианны» был очень многочислен, и никто не сидел сложа руки.

Борьба длилась не менее получаса. «Марианна» медленно отступала перед огненной флотилией, выигрывая время и давая возможность большинству пылающих костров проплыть мимо, вниз по течению реки.

Таким образом, скоро настал момент, когда экипаж мог перевести дыхание, избавившись от грозной опасности: на всем пространстве Кабатуана вверх по течению царила мгла, и только в нижнем течении блестели еще огоньки быстро уносимых волнами в открытое море догорающих плавучих «адских огней».

— Даяки опять притихли, — сказал Янес озабоченно.

— Готовят новую засаду, — отозвался Тангуза. — Они не дадут нам, господин, добраться до пристани кампонга, не напав еще раз.

— Открытый бой? Тем лучше! Предпочту любую схватку борьбе с разными хитростями и сюрпризами, — ответил португалец, раскуривая свежую сигару.

Тем временем «Марианна», опять описав полукруг и распустив паруса, продолжала подниматься вверх по течению Кабатуана, но с каждой минутой ее движение замедлялось, ибо ветер совсем стих. По-прежнему на обоих берегах могучего потока царила зловещая тишина, и в душе каждого члена экипажа «Марианны», словно чудом избавившейся от опасности, невольно копошилась мысль о том, что даяки, попытка которых уничтожить судно огнем едва не удалась, готовятся к новому нападению.

В это время лес, вековой, дремучий девственный лес Борнео вдруг ожил словно по мановению волшебного жезла: здесь и там слышался глухой гул, какие-то таинственные звуки, потом замелькали огни — бегающие, разлетающиеся среди стволов лесных гигантов.

— Начинается! — проворчал Янес, наблюдая это оживление. — Но дьявол меня побери, если я знаю, что они выдумали, эти даяки.

Явно обеспокоенный всем происходящим, Тангуза озабоченно вглядывался вперед.

— Подходим к самому узкому месту реки, — сказал он Янесу.

— Хорошенькое местечко для того, чтобы попытаться напасть на судно и попробовать взять его на абордаж! — ответил тот.

— Или осыпать его с близкого расстояния пулями, — вздохнул метис.

— Направь спингарды по линии берегов, Самбильонг! — скомандовал вполголоса Янес.

Канониры принялись исполнять приказ, но в это мгновение бригантина, которая уже несколько минут двигалась быстрее прежнего, подгоняемая вновь поднявшимся свежим ветерком, вдруг испытала сильный толчок, заставивший судно задрожать всем корпусом и накрениться на правый борт.

--Что случилось? — крикнул Янес. — Наткнулись на мель, что ли?

— Ничего подобного, «Марианна» плывет по-прежнему, — послышался с носа голос бросившегося туда при толчке Самбильонга.

Тангуза, схватившийся за рулевое колесо, направил сбившееся от толчка судно вновь вверх по течению. Но едва «Марианна» продвинулась на несколько метров, как ее нос опять налетел на таинственное препятствие, и опять судно, словно отброшенное невидимой могучей рукой, задрожав всем телом, попятилось назад.

— Что за дьявольщина? — возмутился Янес, подходя к Самбильонгу.

— Не знаю, не понимаю! — ответил тот.

— Может быть, Тангуза, здесь есть подводные камни?

— Нет, господин, — ответил тот.

Тогда Янес распорядился, выбрав среди моряков хорошего пловца, послать его исследовать причину остановки бригантины. Посланный вернулся довольно скоро.

— Ну, что? Подводные скалы? — нетерпеливо окликнул его Янес.

— Нет, господин. Тут протянута поперек реки огромная цепь. Мы не можем двинуться вперед ни на шаг, если не перережем ее.

И в этот момент откуда-то с берега вдруг прозвучал чей-то оклик, властный и грозный:

— Сдавайтесь, дети Мопрачема. Или мы уничтожим вас всех, до последнего человека.

IV. Среди огня

У всякого человека застыла бы в жилах кровь, если бы он оказался в таких обстоятельствах: бригантина находилась в самом узком месте реки, лишенная возможности отступить, поставленная под обстрел с двух боков, беззащитная. Но Янес выслушал и доклад водолаза, и крик неведомого, таинственного врага, не моргнув глазом. На его лице не появилось выражения ни страха, ни гнева.

— Ага! — воскликнул он. — Хотят нас передушить, как котят, и при этом столь любезны, что своевременно извещают нас о своем намерении. А еще мир считает их дикарями. Кой черт?!

Затем он опять обратился к водолазу, хладнокровно расспрашивая его о результатах исследования подводной цепи. Ответ был безрадостным: цепь толста, прочна и прикреплена ко дну Кабатуана массивными якорями.

— Откуда только эти дикари раздобыли ее? — удивлялся португалец, с полным спокойствием покуривая неизменную сигару. — И кто мог научить их изготовлять металлические цепи чуть ли не в мгновение ока? Несомненно, пилигрим. Но он делает настоящие чудеса, этот таинственный субъект и наш непримиримый враг…

— Капитан, — прервал его речь Самбильонг, — судно относит течением назад. Что делать? Не бросить ли якорь?

Португалец внимательно осмотрелся вокруг. Да, в самом деле, «Марианна», лишенная возможности двигаться вперед, не повиновалась рулю — ее относило течением.

— Брось якорь! — скомандовал Янес, и якорь с шумом упал в черные бурлящие волны Кабатуана.

— Спускай шлюпку! — продолжал командовать Янес. — Необходимо перерезать эту проклятую цепь.

В это время с берега опять донесся угрожающий крик:

— Сдавайтесь, или будете уничтожены! — Ангел мой, это скучно, — проворчал Янес. И потом, сложив руки рупором, крикнул неведомому и невидимому врагу:

— Если хочешь взять мой корабль — приди и возьми. Но предупреждаю: и пороха, и пуль у нас предостаточно. А теперь не надоедай, у меня есть дела поважнее, чем переговариваться с тобой.

— Пилигрим из Мекки покарает тебя! — отозвался тот же голос.

— Катись к своему Магомету, — отругнулся Янес. Ответа не последовало. Самбильонг спустил шлюпку, посадив туда семерых человек с приказанием перерезать загораживающую русло реки цепь. Стрелки и канониры на бригантине приготовились в случае нужды защищать маленькое судно, отправлявшееся для исполнения рискованного предприятия.

— Рубите посильнее, кончайте работу как можно скорее! — выкрикнул отплывавшим малайцам свое напутствие Янес.

Затем он поднялся на мостик и принялся наблюдать за окрестностями. В лесу по-прежнему по всем направлениям разбегались разноцветные огоньки.

Глядя на эти огоньки, он нахмурился и промолвил:

— Что-то опять готовится. Но что именно?

Ответ не заставил себя долго ждать: здесь и там на обоих берегах показались уже целые полосы пламени.

— Они подожгли лес! — воскликнул португалец.

— Каучуковые деревья будут гореть, как пропитанный смолой костер, — подтвердил его догадку Тангуза, стоявший у рулевого колеса.

— Прала! — крикнул Янес командовавшему спущенной шлюпкой малайцу.

— Что, господин? — отозвался тот.

— Можете ли вы тут обойтись некоторое время собственными силами?

— У нас есть карабины, господин, и есть наши крисы [*], — ответил старый пират.

[*] — Крис — стальной малайский кинжал с изогнутым лезвием и богато украшенной рукоятью.

— Самбильонг! Поднять якорь! — скомандовал португалец.

— Будем спускаться?

--Больше ничего не остается делать Иначе эти черти в самом деле изжарят нас тут. Шлюпке грозит меньшая опасность от огня, чем «Марианне».

Пока поднимали лебедкой якорь и готовились спустить судно вниз по течению, шлюпка Пралы исчезла во мгле, но зато сейчас же послышались торопливые и яростные удары, лязг стали о железо: люди с остервенением рубили цепь, загораживавшую путь бригантине. А тем временем пожар в лесу тоже делал свое дело: разгоралось кровавое зарево, плыли по лесистым берегам огненные волны, здесь и там какое-нибудь охваченное огнем дерево вспыхивало от корня до вершины и превращалось в гигантский факел.

Лес этот, отданный в жертву беспощадному огню, представлял для огненной стихии легкую добычу, потому что состоял из камфарного дерева и разного рода каучуковых растений, пропитанных горючими смолистыми веществами. Сгорая, такие деревья наполняли воздух удушливым дымом и целым хаосом звуков: их древесина разрывалась с оглушительным треском, словно взрывались тысячи забытых целой армией ружейных патронов и пушечных зарядов. И тучи искр поднимались к побагровевшему небосводу.

«Марианна», однако, недолго стояла на месте: ее оттягивали и быстрое течение, и работа весел, к которым прибегли моряки. И постепенно она ускоряла и ускоряла ход, убегая, словно сознательное существо, от надвигавшегося на нее моря огня.

Так спускалась она на протяжении, должно быть, полутора тысяч шагов. Сверху еще доносились звуки лязга металла — малайцы рубили цепь. И вдруг опять, как полчаса назад, судно испытало сильный толчок на таком месте, где раньше оно прошло совершенно беспрепятственно, и остановилось, подставив один бок напору стремительно несущейся воды. Немного времени понадобилось, чтобы выяснить причину остановки: и тут бригантина наткнулась на протянутую поперек реки цепь. И тут путь, уже обратный, путь отступления, был для нее закрыт.

— Что делать, господин? — спрашивал португальца Тангуза. — Кажется, нам ничего другого не остается, как покинуть судно и выбраться на берег, пока его не затопило огненное море.

— Покинуть «Марианну»? — отозвался, негодуя, Янес. — Никогда! Это означало бы немедленную гибель нас всех, а потом и Тремаль-Наика и Дармы.

— Спустим вторую шлюпку, чтобы попытаться перерезать цепь? — подошел с вопросом Самбильонг.

Янес не отвечал. Стоя на носу бригантины со скрещенными на груди руками, судорожно стиснув зубами потухшую сигару, он сверкающим гневным взором глядел на разгорающееся море лесного пожара.

— Так что же? Прикажете спускать шлюпку? — повторил свой вопрос Самбильонг. — Ведь если мы не успеем убежать, то обречены на гибель в огне. И погибнет без толку «Марианна».

— Бежать? — отозвался глухим голосом португалец, выходя из задумчивости. — Бежать? Куда? Вокруг — огонь. Впереди и позади — цепи. И если даже мы их прорвем, то от этого наше положение не очень-то улучшится.

— Но нас сожгут!

— Подождем. Но мне кажется, что пока у детей Мопрачема слишком жесткая кожа и твердые кости, котлеты из нас выйдут не очень вкусными…

Затем, круто изменив тон, он крикнул во весь голос:

— Покройте палубу парусами, спустите паруса! Рукава помп — в воду! Бросай якорь! Артиллеристы — по местам!

Экипаж в мгновение ока исполнил приказ. Моментально парусина покрыла палубу и даже закрыла борта бригантины.

— Поливай! — опять скомандовал Янес, и на ткань полились потоки речной воды.

Янес хладнокровно закурил и остановился на носу судна, пытливо глядя в ту сторону, где моряки пытались разорвать цепь. Уже некоторое время не было слышно характерных звуков разрубаемого топорами железа. Его зоркие глаза увидели быстро мчавшуюся к «Марианне» лодку с семью малайцами. Их осыпали мириады огненных искр, но весла вздымались и опускались в озаренную багровым светом воду с ритмичностью, которая свидетельствовала о сохранении на шлюпке полнейшего спокойствия.

— Молодцы! Как раз вовремя, — промолвил Янес, увидя малайцев. И потом добавил, любуясь фантастическим зрелищем лесного пожара:

— А ведь картинка недурна. Жаль только, что, наблюдая ее, рискуешь испечь собственную шкуру.

В самом деле, пожар представлял удивительное зрелище. Казалось, по лесу над обоими берегами Кабатуана несется огненный смерч, вздымаясь могучей колонной в недосягаемую высь.

Пылали, как факелы, стволы казуарина, камфарного дерева, арека, даммары, пылали толстые и безобразные стволы банановой пальмы и дуриана, пылали, крутясь, извиваясь, корчась, словно змеи, чужеядные лианы. И над пожарищем царил хаос звуков: гул, треск, стон и свист.

С каждым мгновением на борту бригантины все ощутимее был недостаток воздуха, нестерпимее становилась жара. Разостланные на палубе и прикрывавшие борта судна паруса, непрерывно поливаемые водой, тем не менее высыхали почти вслед за поливкой, коробились, дымились, угрожая загореться. И экипаж задыхался, тщетно пытаясь укрыться от грозящей все испепелить жары, развеваемой гигантским костром. К этому добавлялась другая опасность: с неба на палубу беспомощного судна сыпались дождем искры, падали целые ветви — факелы, причиняя людям страшные ожоги и вызывая здесь и там пожары, с которыми, однако, экипаж быстро справлялся при помощи шлангов и мокрых швабр.

И как ни привычны были к всяческим опасностям моряки «Марианны», но и среди них готова была начаться паника, и тревожные взоры выдавали, что ко многим из них закрался в душу страх погибнуть так, без борьбы, без сопротивления в огненном кольце.

Только один Янес, казалось, сохранял полное спокойствие.

Он сидел в привычной ленивой позе у двух пушек небольшого калибра, покуривая сигару.

— Господин! — воскликнул, подбегая к нему, метис Тангуза. — Мы скоро сгорим!

— Ничем не могу помешать этому, — ответил Янес спокойно. — Нечем дышать? Воздуха недостаточно? Постарайся подышать тем, что осталось в твоих легких.

— Надо бежать, господин.

— Некуда, милый. Некуда. Посидим здесь.

— Но мы сгорим!

— Если так суждено, то так тому и быть.

Слова Янеса были прерваны трескотней ружейных выстрелов: несколько десятков словно обезумевших даяков выскакивали на самый край берега, в огне и дыму, и стреляли по «Марианне», осыпая ее экипаж проклятиями и ругательствами.

— Что за скоты?! — выругался Янес. — Удивительно, до какой степени они надоедливы. Даже изжариться спокойно не дадут. Самбильонг! Надо убрать этих каналий.

Самбильонг крикнул канонирам, и с борта бригантины загремели выстрелы пушек малого калибра, заряженных картечью. Было видно, как картечь рвала на куски человеческие тела и швыряла трупы обезумевших даяков в горящую траву побережья и пылающие кусты.

— Хорошо было бы, — пробормотал Янес, наблюдая эту быструю расправу, — если бы в компании, истребленной картечью, находился и наш дорогой друг, пилигрим из Мекки. Но он слишком хитер. Спрятался куда-нибудь в безопасное место…

Потом Янес обратился опять к Прале, уже подплывшему на полуобгоревшей шлюпке к бригантине:

— Цепь разбита?

— Да, господин. И проход открыт.

— Кажется, дело начинает меняться к лучшему. Тут огонь только разгорается, а вверху как будто начинает ослабевать. Значит, надо испытать свое счастье. Чему быть, того не миновать…

В самом деле, зеленого свода, нависавшего час назад над ложем могучего Кабатуана, уже не существовало вверх по течению: он сгорел. Зато над самой бригантиной сейчас пылали протянувшиеся с берегов навстречу друг другу толстые ветви, угрожая обрушиться и зажечь и без того дымящееся судно. Но в том месте, где держалась на якоре «Марианна», было несколько шире, чем там, где находилась первая цепь, и судну пока удавалось увертываться от гибели, а жар мало-помалу становился слабее, и к тому же поднявшийся ветер дул вверх по течению, что давало бригантине возможность быстро продвинуться вперед.

В четыре часа утра были подняты якоря, и «Марианна» вновь ринулась вперед, на поиски пристани кампонга Тремаль-Наика.

Но улучшение, казавшееся весьма существенным, все же было только относительным: по-прежнему «Марианне» пришлось плыть мимо двух огненных стен, по-прежнему было невыносимо жарко, и люди экипажа задыхались в едком и ядовитом дыму, и по-прежнему приходилось непрерывно поливать судно водой и поминутно тушить начинающиеся здесь и там пожары.

Однако, когда бригантина снялась с якоря и тронулась в путь, даяки больше не показывались по берегам, не пытались воспрепятствовать судну идти вверх по течению, и это было уже выигрышем.

— Кажется, два урока, полученные от нас, — сказал Янес, обращаясь к Тангузе, — кое-чему их научили. Но эти даяки, должно быть, знали о том, что мы идем на помощь твоему господину, Тангуза. А ведь это странно: откуда они могли знать о нашем намерении?

— Знали еще раньше, господин, — отозвался метис. — Какой-нибудь предатель из слуг, какая-нибудь ядовитая гадина выдала, подслушав, тот приказ, который был дан Тремаль-Наиком посланному к вам курьеру.

— Но кто мог оказаться предателем?

— А вы забыли малайца, которого приняли на борт в качестве лоцмана?

— Дьявол! Я и забыл об этом мерзавце" Но даяки немного угомонились, пожар стихает: пожалуй, в самом деле, не мешает заняться этим вопросом. От мнимого «лоцмана» можно будет узнать кое-что. Иди со мной, Тангуза!

И Янес, распорядившись, чтобы люди оставались на своих постах в боевой готовности, дабы избежать опасности от неожиданного нападения, сошел с Тангузой в трюм, где еще горела лампада. Там, в одной из кают, лежал все еще погруженный в сон «лоцман».

Собственно, его состояние нельзя было назвать сном в прямом смысле слова. Едва-едва улавливалось его дыхание, так что с первого взгляда можно было принять его за мертвеца, тем более что его лицо потеряло нормальный цвет и словно покрылось каким-то сероватым налетом.

Янес, знавший от Самбильонга «малайский способ» оживления усыпленных, приступил к делу: растирал виски и грудь «лоцмана», потом, взяв его обессиленные и холодные руки, многократно загибал их к спине и опускал к поясу, как это делается с утопленниками, чтобы возобновить функционирование легких.

Работа эта скоро дала положительные результаты: лицо даяка вновь приняло нормальный цвет, ресницы задрожали, дыхание стало глубоким, и наконец он очнулся и раскрыл глаза, в которых при виде Янеса отразилось выражение нечеловеческого испуга, животного страха.

— Как дела, дружище? — спросил, обращаясь к пленнику, португалец.

Лоцман задрожал всем телом, но промолчал.

— А ты здорово выспался тут, покуда мы дрались с твоими приятелями! — продолжал Янес ироническим тоном.

Лоцман по-прежнему молчал. По-видимому, он еще не собрался с мыслями. Время от времени он подносил руку ко лбу, покрывшемуся крупными каплями пота. Но по мере возвращения сознания рос охвативший его ужас.

— Ну? Что же ты молчишь? — продолжал допытываться Янес. — Или ты разучился говорить?

— Что… случилось, господин? — заговорил наконец дрожащим, неверным голосом лоцман, которого звали Падада. — Не могу понять, как это я очумел сразу после того, как Самбильонг стиснул меня.

— Пустяки, о которых не стоит говорить, — насмешливо отозвался Янес. — Лучше дай мне кое-какие объяснения. Например, кто тебя подослал к нам, чтобы ты направил корабль на мель?

— Клянусь вам…

— Не клянись. Клятвы — товар прескверный. Я ни гроша не дам за целый их ворох. И слушай: запираться бесполезно. Ты пойман, я держу тебя в своих руках. Лучше будет для тебя, если ты скажешь всю правду. Говори, кто нанял тебя погубить мой корабль? Кто подговорил тебя поджечь «Марианну»?

— Вам это только кажется! — пробормотал обвиняемый.

— Разве? Ну ладно. Только вот что, милый друг моему терпению пришел конец. Говори: кто этот пилигрим из Мекки, который поднял даяков требовать головы Тремаль-Наика?

— Господин, вы можете убить меня. Я в ваших руках. Но вы не можете заставить меня говорить о том, чего я не знаю.

— Ты сознаешься?

— В чем, господин? Никакого пилигрима я в глаза не видал и не знаю…

— Ты скажешь, что и даяков напасть на меня не подбивал, правда?

— Клянусь, господин, всеми добрыми и злыми демонами! Я просто бродил по берегу в поисках пещеры, в которых саланганы устраивают съедобные гнезда, потому что один китаец заказал мне партию этих гнезд. А тут налетел ветер, оторвал мой челнок от берега и унес меня в открытое море, где я и встретил вас. Видит небо, чисто случайно!

— А почему ты до сих пор бледен?

— Господин, но ведь меня стиснули, сжали так, что я думал, пришел уже мой смертный час, и я еще не оправился.

— Ты лжешь, как пойманный мальчишка. Итак, ты признаваться не желаешь? Хорошо. Не добром, так иначе. Посмотрим, долго ли ты вытерпишь.

— Что вы хотите от меня, господин? — дрожащим голосом закричал пленный.

— Тангуза! — сказал Янес, не обращая внимания на стоны фальшивого «лоцмана». — Свяжи руки этому человеку и отведи его на палубу. А если он будет брыкаться…

— Мой пистолет заряжен, — ответил спокойно метис.

Янес вышел из каюты, а Тангуза принялся исполнять полученное приказание.

V. Признания лоцмана

«Марианна», быстро продвигаясь вверх по течению, миновала ту зону, которая была охвачена лесным пожаром, и теперь судно шло между покрытых зеленью берегов Кабатуана. Почему пожар не пошел дальше, объяснялось просто: огненному потоку преградил дорогу ручей, впадающий в Кабатуан.

Полный покой царил в окрестностях, по крайней мере, в этот тихий утренний час. И если судить по многочисленным стаям лесных птиц, беззаботно летавших в густых зарослях, можно было заключить, что даяки сюда еще не проникли.

Пернатый мир Борнео словно послал сюда всех своих представителей приветствовать пришельцев.

Одни перелетали через Кабатуан, весело перекликаясь; другие плавали по реке, третьи шныряли по отмелям, устраивая охоту за мелкой и крупной рыбешкой, которой кишела вода могучего потока. А на деревьях виднелись настоящие птичьи города. Это были удивительные создания птичьего искусства — гнезда в виде плотно сплетенных из растительных волокон мешков, подвешенных к гибким ветвям.

На отмелях же у берегов расположились на покой гавиалы, из которых иные, достигшие, должно быть, весьма почтенного возраста, имели в длину до пятнадцати футов [*].

[*] — Фут — английская мера длины, равная примерно 30,5 см.

— Вот эти милые звери быстро развяжут язык нашему лоцману, — промолвил Янес, глядя на гигантских пресмыкающихся. — Прекрасный случай подвертывается. Самбильонг! Спустить якорь! Здесь задержимся. Что? Нет, не надолго. Нескольких минут будет, видимо, достаточно. Не думай, что я собираюсь удить крокодилов, но все же приготовь солидную, крепкую веревку.

В эту минуту на палубе появился подталкиваемый сзади Тангузой предатель-лжелоцман. Он был охвачен страхом, заставлявшим его трястись всем телом, но в то же время не выказывал желания сознаться ни в чем.

— Самбильонг! — сказал Янес, как будто не обращая внимания на пленника, когда якорь был спущен и «Марианна» заколыхалась на месте, приостановив свой стремительный бег. — Брось-ка несколько кусков солонины гавиалам, чтобы раздразнить их аппетит.

Судно находилось совсем близко от отмели, на которой лежали крокодилы. Их было шесть или семь, и среди них выделялся один бесхвостый: по-видимому, этот драчун потерял свое лучшее украшение в битве с собратьями из-за добычи. Пресмыкающиеся спокойно грелись на утреннем солнышке и не выразили ни малейшего беспокойства при виде парусника, остановившегося так близко от них.

Самбильонг швырнул по направлению к отмели несколько кусков солонины. Гавиалы сначала лениво пошевелились, но через мгновение бросились туда, где плыло мясо, и вступили в отчаянную драку из-за неожиданной добычи, так что по реке пошел гул, а смотревшим с палубы «Марианны» было видно только месиво из разинутых пастей, взметывающихся хвостов да речной пены.

Покончив с неожиданным и только раздразнившим их аппетит завтраком, крокодилы опять выбрались из воды на отмель, как можно ближе к «Марианне», и толклись по песку, разевая пасти, вооруженные чудовищными зубами, в приятном ожидании новой добычи.

— Проголодались, голубчики? — засмеялся Янес. — Ну потерпите. Сейчас мы вас накормим чем-нибудь получше.

И с этими словами он круто повернулся к пленнику.

— Господин мой!.. — пробормотал тот, бледнея.

— Если не хотел говорить раньше, то помолчи теперь, — оборвал его Янес.

Самбильонг моментально опутал шпиона веревкой, словно спеленав его, и потом неожиданным толчком сбросил его с палубы судна.

Падая, Падада испустил отчаянный вопль, прорезавший воздух и поднявший переполох среди многочисленных речных птиц: он думал, что его отдают в жертву воде. Но на самом деле его положение было еще мучительнее: он повис над самой поверхностью Кабатуана, и веревка, опутывавшая его, как куклу, казалось, готова была каждое мгновение оборваться, потрескивая самым недвусмысленным образом. Гавиалы, увидев висящее над самой водой человеческое тело, покинули отмель и ринулись к борту «Марианны».

— Спасите! Спасите! — хрипел Падада, делая в то же время конвульсивные движения всем телом, чтобы разорвать путы.

Янес, не изменяя своего обычного сонного спокойствия, равнодушно глядел на бешено крутящуюся над рекой человеческую фигуру, как будто это было не живое существо, а бездушная кукла. Казалось, он измерял взором расстояние между ногами Падады и острыми рылами гавиалов: те, торопясь схватить добычу, мощными прыжками почти до половины туловища выскакивали из воды, но, не достигнув цели на какой-нибудь дюйм [*], грузно шлепались обратно, расплескивая вокруг себя воду фонтанами. Они дрались друг с другом, щелкали зубами, хлопали хвостами, осыпая соперников могучими ударами.

[*] — Дюйм — английская мера длины, равная приблизительно 2,5 см.

— Если Падада не умрет от страха, — сказал вполголоса Тангуза,

— это будет настоящим чудом. i

— Плохого ты мнения о даяках, — отозвался хладнокровно Янес.

— Просто немного покричит — и больше ничего.

— Помогите! Спасите! Пощадите! — выл предатель, извиваясь всем телом, словно червяк.

Какой-то шустрый гавиал изловчился и, подпрыгнув из воды, толкнул рылом малайца, не причинив ему этим большого вреда, но удесятерив его ужас.

По данному Янесом знаку Самбильонг немного подтянул веревку, подняв даяка на два--три дюйма. Португалец, облокотившись о борт и попыхивая сигарой, склонился над раскачивавшимся по-прежнему телом лжелоцмана.

— Ну, как живется-можется, дружок?

— Погибаю! — простонал несчастный, поджимая под себя ноги, которым угрожала опасность быть отхваченными зубами гавиалов.

— Пощадите, помилуйте меня! Ой, погибаю! Не могу больше!

— Будешь рассказывать толком? А? Признаешься во всем?

— Только не бросайте меня гавиалам. Скажу все, все!

— Поклянись клятвой Ваи Ранг Кидул, богини--покровительницы собирателей гнезд саланганов.

— Клянусь, повелитель! Только поднимайте, скорее поднимайте меня! — молил безжалостного португальца посеревший от страха лоцман.

Но Янес не отдавал приказания, и Самбильонг оставлял шпиона по-прежнему висеть над рекой, кишевшей гавиалами, которые собрались к этому месту отовсюду, ныряли, подскакивали и свирепо дрались.

— Выдам все, все. Только пощадите меня. Только обещайте, что, когда я вам скажу все, вы не швырнете меня обратно к проклятым гавиалам, — стонал Падада.

Янес улыбнулся:

— Ты думаешь, мы собираемся содрать с тебя кожу? Не знаю, на что может пригодиться шкура такого животного, как ты. Правда, я продержу тебя в плену, пока не выяснится, насколько верны будут твои признания. Но потом я отпущу тебя на все четыре стороны. А теперь, Самбильонг, тащи-ка его сюда.

Даяка, собирателя ласточкиных гнезд, доставили в каюту Янеса, куда спустились португалец с Тангузой. Там лжелоцман признался, что был подослан даяками с целью ложным маневром погубить «Марианну» со всем ее экипажем, но в то же время он категорически отрицал свое знакомство с пилигримом из Мекки.

На вопрос Янеса, кто этот таинственный пилигрим, даяк поторопился заявить, что ничего не знает, и его слова казались искренними. — Мы сами не знаем, — убеждал он, — кто это, он прибыл сюда несколько недель назад, привез много ящиков с оружием и осыпал даяков золотом и серебром. У него было несметное множество английских гиней и голландских гульденов. Его всюду встречали с почетом, даже вожди разных племен склонялись перед ним, потому что он носил зеленый тюрбан, как хаджи — человек, посетивший родину Магомета. Пилигрим целыми часами совещался с вождями, но о чем они говорили — остается их тайной. Однако вскоре по наущению старейшин даяки подняли восстание и потребовали головы Тремаль-Наика — того самого, который еще недавно пользовался общим уважением как их покровитель и защитник. Даяки эти хорошо вооружены: им розданы привезенное пилигримом оружие и боеприпасы. Они же получили богатые дары деньгами.

— Верно ли, — задал вопрос внимательно слушавший эти важные показания португалец, — верно ли, что недавно в устье Кабатуана появлялся английский корабль, что таинственный хаджи приплыл сюда именно на этом корабле и высадился на берег вместе с английским офицером?

— Верно, господин мой, — ответил лоцман. — И еще скажу: английские матросы выгрузили на наши берега то, что принадлежало пилигриму, то есть ящики с оружием и припасами.

— Какого племени, какого происхождения хаджи?

— Откуда мне знать? — ответил лоцман. — Никто не знает этого.

— Что за тайна? — проворчал нетерпеливо португалец. — Словно пузырь на болоте, неведомо откуда выскакивает этот чалмоносец. Неведомо почему, оказывается нашим злейшим врагом. Неведомо почему, получает полную поддержку и содействие англичан…

Минуту он молчал, задумчиво глядя на бледного, дрожавшего всем телом Пададу. Потом произнес:

— Теперь скажи, каким образом вы узнали, что «Марианна» прибудет сюда?

— Не скажу точно, но, кажется, среди близких Тремаль-Наику слуг есть человек, который обо всем оповещает наших вождей.

— Ну, а ты лично какое поручение получил? Даяк заколебался, и лицо его еще больше посерело.

— Ну? Открывай карты. Ведь я же пообещал тебе сберечь твою жизнь. Но требую полной откровенности. Иначе…

— Пощади, господин! Я все скажу. Мне было поручено навести твой корабль на мель.

— Так. Недаром я подозревал тебя. Дальше.

— А остальное должны были завершить даяки нападением на судно, лишенное возможности двигаться. Я же должен был воспользоваться замешательством в момент их нападения и поджечь судно.

— Любезный прием и дружеская услуга, — засмеялся Янес. — Но за откровенность благодарю. Итак, значит, даяки мечтали уничтожить нас?

— Да, господин. Мне кажется, хаджи хочет за что-то отомстить Тиграм Мопрачема.

— Что? Тиграм Мопрачема? Пиратам Сандакана? — удивился Янес. — Что за путаница? Какое отношение имеет этот проклятый хаджи к нам? Кажется, мы с мусульманами никогда не враждовали.

— Не знаю ничего, господин мой, — отозвался дрожащим голосом пленник. — Но я знаю, что хаджи поклялся погубить вас, истребить всех до последнего. Он заставил поклясться в этом и вождей наших племен. Они обещали помочь ему, чтобы из Тигров Мопрачема не уцелел никто. И никому не будет пощады.

— Ладно. Мы еще не просили, кажется, о пощаде. Мы со своей стороны постараемся отплатить той же монетой. Ведь мы не цыплята, чтобы позволить кому вздумается свернуть себе шею… Верно, Тангуза?

— Разумеется, сахиб, — отозвался метис, скрипнув зубами.

— Постой! — перебил его Янес. — Скажи, Падада, осаждена ли уже твоими любезными сородичами фактория Тремаль-Наика?

— Не думаю, господин. Ведь хаджи сначала направил свои силы против тебя.

— Значит, дорога от пристани к кампонгу должна быть свободна?

— По крайней мере, господин, не занята сильными отрядами.

— Сколько тебе обещал хаджи или как его там за то, что ты наведешь на мель и погубишь мой корабль?

— Пятьдесят гульденов и два карабина.

— Дешево. Я дам тебе двести гульденов, если ты проведешь мой отряд до кампонга.

— Согласен сделать это и даром, сахиб: ведь ты пощадил мою жизнь, которая была в твоих руках.

— Что обещано — получишь. Но далеко ли пристань?

— Вероятно, часа два пути, не больше, — вмешался Тангуза.

— Меньше, — кивнул головой даяк, который ликовал, чувствуя себя спасенным.

Янес разрезал стягивавшие его до этого момента веревки и, приказав следовать за собой, вышел на палубу «Марианны», которая тем временем, подняв якоря, двигалась вверх по течению Кабатуана.

Над ложем потока и вокруг по-прежнему царило полное спокойствие, и волны лениво катились между берегов, заросших зеленым ковром ползучих растений, среди которых высились разнообразнейшие деревья.

День давно наступил, и лес оживился. Кроме перелетавших с места на место пестро оперенных и крикливых птиц, в чаще поминутно мелькали темные тела обезьян рода сиаманги с плоской головой, вдавленными глазами и огромной пастью до ушей. Обезьяны, по-видимому, чувствовали себя в полной безопасности и с криками, ужимками, гримасами весело гонялись одна за другой, перепрыгивали с ветви на ветвь, кувыркались в траве, то исчезая, словно нырнув в зеленые волны, то выскакивая на опушке. В воде, здесь и там, виднелись, шныряя среди болотных растений и трав, многочисленные гигантские ящерицы, земноводные пресмыкающиеся, достигающие двух метров в длину.

Ни малейшего следа даяков не обнаруживалось: будь они близко, вне всякого сомнения, это уже давно вызвало бы переполох среди четвероногих, отличающихся крайней пугливостью и боящихся человека пуще огня.

«Марианна» мало-помалу замедлила ход: в чаще, в которой протекала река, ветру негде было разгуляться, в отличие от нижнего течения Кабатуана. Приходилось помогать веслами и даже шестами.

Около полудня, однако, впереди показалась плоская и низкая платформа, языком отошедшая от довольно крутого берега к середине реки. Это была пристань кампонга Пангутаран, владений Тремаль-Наика, опирающаяся на вколоченные в глинистое дно реки могучие колья. По приказу Янеса «Марианна» направилась к пристани, одновременно изготовив к бою все пушки на тот случай, если окрестности заняты даяками.

Беглый осмотр, однако, не дал обнаружить самих дикарей, но позволил увидеть многочисленные следы их недавнего пребывания здесь: так, на близком расстоянии от пристани оказалось пепелище разрушенных пожаром хижин и навесов.

— Никого нет! — промолвил, задумчиво созерцая печальную картину разрушения, Янес.

— Должно быть, не ожидали, что нам удастся пробиться сквозь засаду и пройти так далеко, — ответил Тангуза, стоявший рядом с португальцем. — Были уверены, что остановят нас и уничтожат, не допустив войти в устье реки, или в ее русле. Обманулись!..

— Далеко ли до самого кампонга?

— Часа два, господин.

--А если мы станем стрелять из пушек, то долетит ли звук выстрелов до поселка Тремаль-Наика?

— Вероятно. Но мы сейчас же отправимся в путь?

— Нет. Ночью это проделать легче и проще.

— А сколько людей возьмем с собой?

— Не больше двадцати. Мне не хочется оставлять «Марианну» беззащитной. Потеряем наше суденышко — рискуем погибнуть все и не спасем ни Тремаль-Наика, ни Дарму. А пока исследуем окрестности. Мне эта тишина кажется, признаюсь, не совсем естественной. Может быть, опять нас ожидает какая-нибудь западня.

Затем Янес распорядился прикрыть фальшборт «Марианны» бочонками с железными обрезками, чтобы лучше защитить канониров на случай обстрела судна с суши, и собрать паруса, не убирая их совсем. В таком виде «Марианна» могла за несколько минут подготовиться к продолжению пути.

Оставив судно под командой Самбильонга, сам Янес в сопровождении метиса Тангузы, лжелоцмана Падады и четырех матросов, прекрасно вооруженных, сошел на пристань и углубился в лесную чащу, которая простиралась до самого кампонга Тремаль-Наика.

VI. Стадо лесных гигантов

Неболышая полянка, плохо расчищенная, с торчащими из земли стволами деревьев, раскинулась перед полуразрушенными огнем хижинами, шалашами и навесами поблизости от пристани. А дальше начиналась лесная чаща, целая стена стволов, оплетенных сетями ползучих растений. Никакой шум не нарушал царственного спокойствия могучего леса. Только изредка в зелени раздавался слабый крик геккона — «певучей» ящерицы Борнео — или писк крошечной птички халъкостэт — соперницы южноамериканского колибри по блеску оперения.

Янес и его спутники, оглядевшись и убедившись по полному спокойствию пары обезьян буто, обитавших на одной из ближайших банановых пальм, что непосредственная опасность не угрожает, обошли постройки поселка у пристани, потом исследовали на полмили вокруг окрестности, не обнаружив, однако, признаков присутствия врагов.

— Словно сквозь землю провалились! — ворчал португалец, которого это непостижимое отсутствие даяков сильно беспокоило. — Уж не опомнились ли они, получив жестокий урок?

— Не думай так, господин, — отозвался лжелоцман, — ведь с ними пилигрим. Он поклялся погубить вас всех, и он не откажется от своей мести Тиграм Мопрачема. Он сделает все, чтобы получить ваши головы.

— Ладно. Ведь и ты с нами? Так в наш общий счет включи и собственную башку, — нетерпеливо ответил португалец, зорко оглядывая окрестности. И потом добавил: — Ну, пошли назад. Вернемся на судно, подождем до ночи.

День прошел без всяких приключений. Как только начало темнеть, Янес приказал готовиться к походу.

Экипаж «Марианны» насчитывал в данный момент около сорока человек, включая раненых, способных к бою. Не желая слишком ослаблять экипаж на случай нападения даяков, Янес взял с собой только пятнадцать испытанных бойцов и, оставив судно на попечение Самбильонга, пустился в рискованный путь по дебрям Борнео, сопровождаемый Тангузой, лжелоцманом и маленьким отрядом, тенями скользившим по лесу.

Все были вооружены дальнобойными индийскими карабинами и страшными саблями — парангами, любимым оружием малайцев. Кроме оружия отряд нес с собой богатый запас пороха и пуль на тот случай, если в кампонге Тремаль-Наика не окажется этого добра, так быстро расходуемого в бою.

— Вперед! — скомандовал Янес. — И ни звука. Как можно меньше шума, чтобы не выдать ничем нашего присутствия. Нельзя быть уверенным, что путь действительно свободен.

Он оглянулся назад, и долго его взгляд не мог оторваться от любимого корабля, а на сердце становилось почему-то все тяжелее. Судно было полускрыто от взора роскошной тропической зеленью, и на нем царила полная тишина, как будто его покинул экипаж.

— Можно подумать, что существуют так называемые предчувствия, — пробормотал португалец, отрывая взгляд от судна. — Какая же потеря грозит мне?

Он пожал плечами и потом решительно шагнул по направлению к лесной чаще. Метис и даяк-лжелоцман шли на несколько шагов впереди, показывая дорогу, потому что из всего отряда только они двое могли ориентироваться в этих девственных зарослях, где человек чувствовал себя одиноким, беспомощным, затерявшимся среди лесных гигантов.

Как и утром этого дня, теперь, в первые часы ночи, кругом под зелеными сводами леса царило полное спокойствие, словно тут не таились никогда хищные животные, словно отсюда исчезло почти все живое, за исключением птиц и обезьян. Но с приближением мглы и те исчезли. Даже не показывались летучие мыши, которыми кишат леса Борнео. Теперь только изредка слышался характерный крик «певучей» ящерицы.

— Похоже на то, — сказал португалец, — что это затишье перед бурей. Надвигается ураган, что ли? Мне тяжело дышать.

— Верно, сахиб, — отозвался метис. — Быть буре. Солнце опустилось в свинцовую тучу. Поторопимся, чтобы вовремя добраться до кампонга. Понадобится убежище…

— Если нас только пропустят туда, — хмуро улыбнулся португалец.

— Но даяков все не видно.

— Хорошо, если бы в самом деле они сняли осаду кампонга.

— А если кого и встретим, сахиб, то их не может быть слишком много, — высказал свое соображение Падада. — Те, кто работал у устья реки, не могли так быстро добраться сюда; а те, которых мы можем встретить, не окажут серьезного сопротивления.

— Эх, кабы они в самом деле опоздали на двадцать четыре часа! Тогда бы я их ничуть не опасался, — ответил Янес. — «Марианна», пополнив свой экипаж людьми Тремаль-Наика, сумела бы отстоять себя Кстати, Тангуза, много ли бойцов в распоряжении Тремаль-Наика?

— Человек двадцать малайцев, господин.

— Недурно. Значит, вместе с нами образуется маленькое войско, с которым будет предостаточно хлопот у этого проклятого мусульманского святоши. Но ускорим же шаги и постараемся добраться до кампонга перед рассветом.

Однако легче было высказать такое пожелание, чем привести его в исполнение: путники наткнулись на покинутую и одичавшую перцовую плантацию, которая образовала буквально непроходимую чащу. Колоссальные стволы многовековых деревьев не могли быть задушены вьющимися, ползучими лианами, но те, свешиваясь с ветвей деревьев, оплетенных ими, образовывали целый лабиринт из миллионов и миллионов скрученных, извивающихся, свитых в клубки или разбегающихся по всем направлениям толстых канатов, увитых зелеными гирляндами.

— За паранги! — скомандовал Янес, видя, что его проводники остановились перед зеленой стеной. — Где нельзя просто пройти — надо прорубить себе дорогу.

— Но тогда даяки услышат наш шум, — попробовал остановить его метис.

— Пусть так. Не отступать же нам? Рубите эти заросли. Живее!

Людям, сопровождавшим Янеса, не нужно было повторять приказание: моментально засвистали в воздухе тяжелые и острые паранги, рассекая живые канаты лиан, прокладывая узкую, но достаточную для прохода одного--двух человек дорогу в могучей чаще. Работая с лихорадочной быстротой парангами, отряд врубался все дальше и дальше в зеленый лабиринт. Прошло, должно быть, около часа, когда лоцман остановился и крикнул:

— Ни с места!

— Даяки близко? — спросил его Янес, понижая голос.

— Не знаю кто, господин мой, — отозвался тот. — Но впереди нас я слышал треск раздавленных кем-то сучьев и веток.

— Пойдем, Тангуза, поглядим, что там такое? — распорядился Янес. — Вы же держитесь вместе и берегитесь.

Метис и португалец змеями скользнули в гущу стволов и лиан и скрылись из виду.

Сделав добрую сотню шагов, разведчики остановились под растением, известным под названием крубуль, гигантские цветы которого распространяли вокруг одуряющий и неприятный острый запах. Растение это находилось на небольшой полянке, и отсюда можно было видеть на сотню--другую метров вперед. Поэтому Янес и Тангуза без труда различили фигуры нескольких человек, двигавшихся по лесу.

— Падада не ошибся, — прошептал Янес.

— Да, господин, — отозвался метис. — Вижу людей. Но кроме них есть еще кто-то. Слышишь ли шум, о господин?

— Похоже на гром, но… Но тогда почему не видно блеска молнии? И похоже на то, что бурный поток ворвался в лес и крушит деревья.

Но ведь не упала еще ни единая капля воды. Наводнения быть не может. А гул растет и быстро приближается к нам.

Тангуза подтвердил это. Тогда Янес припал ухом к земле. Через секунду он вскочил на ноги, воскликнув:

— Ничего не понимаю! Вернемся к отряду. Может, наш проводник сумеет объяснить это странное явление.

Нескольких минут было достаточно, чтобы разыскать отряд Люди были взволнованы и обеспокоены странным нараставшим гулом, происхождения которого они объяснить не могли. Один Падада оставался спокойным. И на вопрос Янеса не замедлил дать объяснение:

— Стадо слонов, господин мой, — сказал он. — Лесные великаны убегают от какой-то опасности, прокладывая себе дорогу в зарослях. Их очень, очень много.

— Кто мог испугать их?

— Конечно, люди, господин. Даяки. Твои враги.

— Что посоветуешь делать?

— Продолжить свой путь. Если нам преградят дорогу слоны, то ведь они боятся стрельбы. Они очистят дорогу, как только ты велишь дать несколько выстрелов.

— Если так, то вперед! — скомандовал Янес, и отряд опять двинулся по направлению к кампонгу Тремаль-Наика.

Что проводник не ошибся, в этом могли убедиться очень скоро все: к глухому гулу присоединились треск и топот, а потом явственно донеслись характерные звуки, напоминающие рев медных труб. Это гонимые кем-то лесные великаны нарушали тишину дремучей чащи.

По всем признакам, действительно, огромное стадо толстокожих владык леса подверглось нападению своего врага — человека. Надо предполагать, что это было делом рук весьма многочисленного отряда даяков, потому что слоны в обычных условиях не позволяют запугать себя какой-нибудь кучке охотников.

Но куда мчались лесные гиганты?

Это скоро выяснилось: они направлялись прямо на маленький отряд Янеса, грозя буквально растоптать его. К счастью, поблизости находился «остров» из могучих камфарных деревьев, росших так тесно одно около другого, что образовывалась настоящая стена, достаточно крепкая, чтобы устоять даже под напором слонов.

— Скорее туда! — закричал Падада, и люди Янеса в мгновение ока бросились под защиту деревьев. Едва последний из малайцев скрылся за стволами камфарного дерева, как на месте действия показались мчавшиеся ураганом передние слоны, прорезавшие своими телами широкую дорогу среди зарослей. Казалось, ничто не может остановить их безумного бега, ничто не способно сопротивляться их дикому натиску.

На их пути стояло несколько стройных молодых пальм. Миг — и словно серп титана скосил эти прекрасные и гордые деревья.

Но это были только передние слоны. А вслед за ними в чащу врезался настоящий живой поток, море колоссальных темных тел. Они неслись плотной массой, клином, врезаясь в заросли, и там, где они проходили, держа самок и детенышей в середине, казалось, проносился по лесу ураган, выворачивающий с корнями деревья, разрывающий, словно паутину, сеть лиан.

Группа слонов направлялась, по-видимому, к «острову» из камфарных деревьев, и Янес хотел уже распорядиться встретить гигантов леса ружейными выстрелами. Но Падада остановил его:

— Ни звука, господин, здесь люди.

В самом деле, вслед за слонами показались и те, перед которыми бежало в слепом, паническом страхе стадо лесных великанов. К общему удивлению, это был крошечный отряд, состоявший не более чем из двадцати почти совершенно нагих дикарей. Но даяки обладали оружием, подчинявшим их воле колоссальных владык леса: это был огонь.

Янес из своего убежища наблюдал все подробности маневра врагов: даяки швыряли в слонов пылающие факелы из облитых смолой сучьев. Падая на спины лесных колоссов, факелы, естественно, причиняли толстокожим ужасные ожоги, доставляющие невыносимую боль. Затем факелы скатывались и падали на землю, а даяки подхватывали их и опять бросали вслед слонам, неустанно преследуя, гоня их в одном и том же направлении.

Живой поток промчался, к счастью, мимо спрятавшихся в камфарном лесу людей Янеса. И гнавшие слонов даяки, увлеченные своим делом, пронеслись мимо отряда, не заметив его присутствия.

— Охотники, что ли? — спросил шепотом Янес державшегося поблизости Пададу.

--Да, охотники. Только они охотятся не за слонами, господин. Они устраивают облаву на тебя и твоих друзей. Будь уверен, господин: то, что мы покинули корабль и пошли лесом, уже известно твоим врагам. И вот они направили навстречу тебе слонов, рассчитывая, что где-нибудь в лесной чаще гиганты встретят и растопчут твой отряд.

— Значит, мы можем столкнуться с этим стадом снова?

— Возможно, если не ускорим шаг и не укроемся в кампонге Тремаль-Наика. Но я не знаю, далеко ли мы от Пангутарана: в этой чаще почти невозможно ориентироваться. Все же, думаю, доберемся раньше рассвета. Трогаться?

— Ладно, — ответил Янес. — Но сначала объясни мне: каким образом твои соплеменники так ловко управляются со слонами?

— Дело случая, господин. Должно быть, они в поисках нашего отряда просто наткнулись на стадо слонов и воспользовались этим.

Среди даяков нет ни магутов Сиама, ни карнаков Индии [*], знающих великую тайну укрощения слонов.

[*] — Магут (махаут), карнак — погонщик слонов. Сиам — прежнее название Таиланда.

— Но что же будет дальше со стадом? Долго ли будут гонять его даяки?

— Пока не разбегутся слоны. Или пока не истощится запас факелов, — ответил лоцман.

— Большие же хитрецы и ловкачи твои соплеменники, — одобрил сметливость и бесстрашие своих врагов Янес.

Вслед за тем отряд покинул свое убежище и тронулся в дальнейший путь, прокладывая себе дорогу по лесу. Шум, поднятый пронесшимися по лесу слонами, слышался, постепенно слабея, еще не меньше получаса: даяки, очевидно, продолжали гонять по лесу слонов огнем факелов в надежде где-нибудь наткнуться на притаившийся отряд Янеса и уничтожить его, не тратя сил на открытый бой.

По временам гул нарастал: слоны возвращались.

Но Падада и Тангуза уже без труда ускользали от встречи с живым потоком, меняя направление.

И наконец настал момент, когда в чаще водворилось прежнее спокойствие: по-видимому, даяки потеряли надежду отыскать отряд в этой части зарослей и погнали слонов по направлению к берегу Кабатуана. Или, может быть, «игра» кончилась, так как слоны рассеялись по лесу.

— Твои враги предполагают, господин, что ты еще далеко от кампонга, — сказал Янесу Падада. — Они отправились искать тебя на берегах. Ты сам видишь: это бой не на жизнь, а на смерть. Они знают, что если ты соединишься с защитниками кампонга, то взять укрепление будет очень трудно.

— Да я вовсе и не думаю застревать в этом кампонге, — с некоторой досадой отозвался Янес. — Мое дело выручить Тремаль-Наика и его товарищей, а потом доставить их всех на наш остров, в наше гнездо, Мопрачем. Я вовсе не рассчитываю до Страшного суда вести войну с каким-то мусульманским бродягой.

— Но ты догадываешься, господин, кто такой этот пилигрим из Мекки?

— Не будем торопиться. Настанет день, когда все выяснится. Тогда и подведем итоги. А пока наше дело — спасти Тремаль-Наика и его дочурку. А там будет видно. Но где мы находимся? Кажется, лес редеет!

— Верно, повелитель. Кампонг Тремаль-Наика уже близок. Метис Тангуза отозвался в свою очередь:

— Скоро вступим на плантацию. Если только я не ошибаюсь, мы около Марапогэ.

— А это что за зверь, Марапогэ?

— Приток Кабатуана, вдоль которого проходит граница фактории. Но что это?

— Что случилось? — поднял голову Янес.

— Вижу огни.

— Кампонг, может быть?

— Нет, господин. Скорее — костры тех, что осаждают жилища Тремаль-Наика.

— Гм! Значит, придется силой прокладывать себе дорогу в кампонг? Терпеть не могу драться! — проворчал Янес. — Странно: я самый мирный человек на свете. А мне, как нарочно, всю жизнь только и приходится делать, что драться, драться, драться. Право, удивляюсь еще, как это у меня остается время на то, чтобы иногда спокойно сигару выкурить. Но, по правде говоря, мне это начинает надоедать.

— Нападем на осаждающих с тыла, — предложил Тангуза.

— Ладно, — согласился португалец.

— Тсс! — прервал их переговоры лоцман.

— Что такое?

— Слышу журчание ручья. Он впереди нас. Чтобы добраться до кампонга, придется сначала пересечь ручей.

— Тогда вперед. И ударим по даякам. А то… а то мне ужасно хочется покурить без помехи. Надеюсь, что друг Тремаль-Наик, в свою очередь, не даст своим ружьям и пушкам молчать, когда мы будем пробиваться к кампонгу. Вперед же! Сомкните ряды!

И отряд ринулся в том направлении, где светились огни даяков, осадивших поселок Тремаль-Наика.

VII. Кампонг Пангутаран

Пять минут спустя отряд молча перебрался через неглубокий поток и построился на противоположном берегу, почти совершенно лишенном растительности. По ту сторону ручья расстилалась широкая равнина, украшенная всего лишь несколькими группами деревьев, заканчиваясь у обширной постройки, над которой возвышалось нечто вроде сторожевой башенки.

В этот час перед рассветом мрак ночи едва-едва рассеялся, и потому трудно было разглядеть и определить точно, что именно представляло собой это здание, но лоцман Падада и метис Тангуза узнали его.

— Кампонг Пангутаран! — воскликнули они в один голос.

— И к тому же со всех сторон окружен даяками, — добавил, хмуря брови, Янес. — Неужели их главные силы успели-таки прибыть сюда, опередив нас?

Действительно, многочисленные огни, расположенные полукругом, горели перед факторией, заставляя предполагать, что охотники за головами раскинули здесь громадный лагерь.

Маленький отряд остановился, печально рассматривая эти огни и стараясь хоть приблизительно подсчитать силы осаждающих.

— Вот так задача! — пробормотал Янес. — С одной стороны, было бы безумием слепо нападать на врага, быть может, обладающего в сто раз большими силами, а с другой — не менее безрассудно ожидать рассвета, потому что тогда наше нападение не будет неожиданным, и мы рискуем потерпеть неудачу.

— Господин мой! — обратился к нему в это время лоцман. — Как вы думаете поступить?

— Велико ли число осаждающих, по твоему мнению? — спросил вместо ответа Янес.

— Судя по числу огней — да, господин. Хотите, я пойду разведаю? Янес недоверчиво покосился на него.

— Вы сомневаетесь во мне, не правда ли? — с улыбкой спросил даяк. — До известной степени вы правы, потому что всего несколько часов тому назад я был вашим врагом. Но теперь, вы это уже знаете, ваше великодушие превратило меня в самого преданнейшего слугу Малайского Тигра и его друзей. Солнце взойдет не раньше чем через полчаса, господин. Дайте мне десять минут, и вы будете знать все, что вам нужно, о силах и расположении ваших врагов.

— Ну, ступай, — согласился Янес, которому ничего больше не оставалось делать. — Если ты докажешь мне свою верность, то не раскаешься в этом.

Лоцман взял у одного из матросов остро отточенный паранг, сделал прощальный жест рукой и скрылся в ночной темноте.

Минут через пять он так же быстро вынырнул из мрака и приблизился к нетерпеливо ожидавшему его с часами в руках Янесу.

— Вы можете быть спокойны, господин, — сообщил он, еле переводя дух от быстрого бега. — Главный отряд даяков, с которым вы имели дело около устья реки, еще не прибыл сюда. Осаждающих не более сотни, и ряды их так редки, что вряд ли устоят против неожиданного нападения.

— Ну, мои храбрые тигрята, — обратился Янес к ожидавшему его приказаний отряду, — бросайтесь вперед, очертя голову, покажите этим головорезам, на что способны такие отважные пираты, как вы.

В несколько минут была выстроена боевая колонна. Все участники отважной экспедиции расположились в два ряда, выставив вперед наиболее испытанных бойцов и сохраняя полнейшую тишину, и двинулись по направлению к кампонгу

Янес вскинул на плечо карабин, обнажил кривой ятаган и вытащил из-за пояса двуствольный индийский пистолет с длинным дулом.

Пройдя за несколько минут густые заросли, отделявшие отряд от местопребывания даяков, пираты достигли того места, с которого им предстояло начать рискованную атаку. Даяки, уверенные в своей полной безопасности, беспечно расположились вокруг фало — небольших костров — группами, человек по пять--шесть в каждой. Метрах в трехстах за ними возвышался сам кампонг. Это было довольно большое здание, несколько напоминавшее котту, — крепость, окруженную широкими стенами из крепчайшего в мире дерева — тика, способного выдерживать не только ружейный огонь, но даже пальбу малайских лил и миримов, и опоясанную густым лесом иглистых растений, препятствовавших полуголым и лишенным всякого намека на обувь даякам взять ее приступом.

На центральном здании, напоминавшем по виду красивые индийские бунгало, возвышалась узкая деревянная башенка, нечто вроде арабского минарета, на вершине которой сверкал огромной величины фонарь.

— Тангуза! — обратился к метису Янес, остановив на мгновение свой отряд. — Ты знаешь, где находится проход к кампонгу?

— Да, сахиб, — ответил тот. — Я проведу вас самым верным путем.

— Готовы? — повернулся Янес к пиратам.

— Готовы, капитан!

— Ну, теперь можно начинать атаку. Стреляйте самым отчаянным образом, а чтобы защитники кампонга не приняли нас за врагов, кричите при этом: «Да здравствует Мопрачем!» Поняли? Вперед, тигрята!..

И весь отряд бешеным галопом обрушился на ближайшую группу даяков, стреляя и нанося убийственные сабельные удары направо и налево с криком:

— Да здравствует Мопрачем!

Застигнутые врасплох даяки были так ошеломлены этим неожиданным нападением, что даже не пытались сопротивляться. Они бегали, как безумные, по лагерю, не понимая толком, откуда на них произведена атака.

Когда отряд Янеса, прорвавшийся совершенно невредимым сквозь цепь осаждающих, приблизился к кампонгу, на стенах его появились защитники с ружьями в руках. Они, по-видимому, приготовились уже стрелять, как вдруг прозвучал повелительный голос:

— Стойте! Это друзья! Откройте ворота!

— Эй, дружище Тремаль-Наик! — громко закричал Янес. — Мы вовсе не нуждаемся в свинцовых орехах на десерт от тебя. Сыты уже этим угощением от даяков.

— Янес! — радостно воскликнул индус.

— А ты за кого нас принял? Но поднимайте поскорее подъемный мост. Даяки уже опомнились.

Громадная доска тикового дерева, крепкого и тяжелого, как железо, была втянута обитателями кампонга при помощи толстых канатов на блоках, и отряд Янеса вместе с лоцманом и Тангузой поспешили внутрь укрепления, в то время как защитники кампонга приветствовали едва опомнившихся от растерянности даяков двумя пушечными выстрелами и оживленным ружейным огнем.

Человек высокого роста с выхоленными усами и тонко очерченным бронзовым лицом, на котором горели черные, как ночь, глаза, вышел навстречу португальцу. На индусе был странный и по-своему красивый костюм, состоящий из деталей одежды смешанного английского и индийского образца. Голову его прикрывал, однако, традиционный белоснежный тюрбан.

— Дай обнять тебя, дорогой друг Янес! — сказал он, протягивая руки к португальцу. — Сама судьба, по-видимому, хочет, чтобы я всегда прибегал к великодушной помощи беззаветно храбрых детей Мопрачема.

— Где же твоя дочь, прекрасная Дарма? — прервал поток его приветствий Янес. — Почему я ее не вижу?

— О ком, собственно говоря, ты спрашиваешь? — улыбнулся индус. — Ведь у меня две Дармы.

— О, дружище, конечно, о дочери. Говоря по совести, я забыл о существовании другой Дармы, великолепной тигрицы.

— Дочь спит. А тигрица вместе с Каммамури находится в отряде, отправившемся в экспедицию к берегу.

— Как? Разве маратх [*] в отсутствии? — воскликнул Янес.

[*] — Маратхи — один из народов, населяющих Индию.

— Опасаясь, что Тангуза мог не добраться к вам, Каммамури, вопреки моему совету, отправился с небольшим отрядом к берегу и теперь, если только ему удалось ускользнуть от даяков, он уже, вероятно, плывет по направлению к Мопрачему.

— Ну, значит, мы встретимся там с ним позже.

— Но войдем же, друг, в комнаты. Здесь не место вести беседу. А ты, Тангуза, возьмись за дело и приготовь что-нибудь съедобное для Тигров Мопрачема.

С этими словами Тремаль-Наик направился к павильону, возвышавшемуся посреди нескольких отдельно стоящих громадных навесов, на которых грудами были навалены сушеные плоды и фрукты, и ввел португальца в одно из помещений нижнего этажа, освещенное низко повешенной лампадой индийской работы, свет которой смягчался голубоватыми гранеными стеклами абажура. По всей обстановке было видно, что и на чужбине Тремаль-Наик не отрекся от своих старых вкусов кровного бенгальца. Вся комната была обставлена легкой и элегантной индийской мебелью и теми низкими и удобными диванами, которые всегда можно найти в жилищах богатых индусов.

— Прежде всего, друг, по стаканчику, — сказал индус, наполняя два стакана брамой, этим неподражаемым напитком, приготовляемым из экстракта перебродившего риса, сахара и ароматных соков различных пальм. — Брама бодрит…

— Уф! — отозвался Янес. — Давай. А то я устал, как кляча. Старость одолевает, милый. Но объясни мне скорее, что вызвало восстание даяков?

— Сейчас. Но раньше ответь, как ты-то сюда добрался?

— Вместе с «Марианной», но после довольно-таки жаркого боя в устье Кабатуана. Оставил судно около пристани. Там почти половина моего отряда.

Тремаль-Наик серьезно забеспокоился.

— Однако там остались люди, на которых можно смело положиться, — сказал Янес, который заметил тревогу друга.

— Но зато и наши враги, даяки, гораздо многочисленнее, чем я предполагал раньше. И кроме того, словно по какому-то волшебству они оказались хорошо вооруженными и, мало того, еще обученными военному искусству пилигримом из Мекки. Кстати, ты, Янес, встречал когда-нибудь этого шарлатана?

— Я? Никогда в жизни. А ты? И не знаешь, кто он? — отозвался Янес, в высшей степени изумленный тем обстоятельством, что и Тремаль-Наик ничего, в сущности, не знает о страшном враге, поднявшем против него даяков.

— Ничего не знаю. Две недели тому назад я отправил к нему гонца, прося его явиться для переговоров со мной, желая выяснить, что же, в конце концов, ему от меня нужно. Знаешь, что он ответил? Он прислал сказать мне, что я должен явиться к нему вместе с моей дочерью, так как ему нужны наши головы.

— Наглец! — возмущенно воскликнул Янес. — Слушай, не наносил ли ты когда-нибудь смертельного оскорбления какому-либо влиятельному вождю даяков? Ведь они страшно мстительны.

— Никому я не причинил зла. И потом, этот человек — не даяк. Некоторые утверждают, что это араб старого закала. Другие говорят, что он негр. Третьи уверяют, что это индус. Несомненно, существует какая-нибудь причина для этой жгучей и беспощадной мстительности, но чем больше я думаю, тем меньше что-либо понимаю. Правда, у меня в душе начинает шевелиться одно подозрение.

Но оно настолько абсурдно, что ты будешь смеяться, если я тебе его выскажу. Представь себе, я подозреваю, что это какой-нибудь туг.

Вместо того, чтобы улыбнуться при этих словах, как ожидал индус, Янес заметно побледнел.

— О! Ты уверен, Тремаль-Наик, что все вожди секты «душителей» Суйод-хана были истреблены нами в пещерах Раймангала или англичанами во время бойни в Дели [*]? Кто нам поручится за это?

[*] — В мае 1857 г. в Индии вспыхнуло народное восстание против британского господства. Основную массу повстанцев составляли сипа и — наемные войска, формировавшиеся из местного населения. Уже через две недели почти вся северная Индия, в том числе и крепость Дели, была в руках восставших. Дели был взят английскими войсками в сентябре 1857 г. Англичане потопили восстание в крови. Пленных расстреливали, привязывая к жерлам пушек. Несмотря на активные действия английских войск восстание было окончательно подавлено лишь в 1859 г.

— Ты думаешь, Янес, что эта таинственная личность действительно вздумала мстить нам за Суйод-хана одиннадцать лет спустя?

— Тебе, Тремаль-Наик, приведшему их к гибели, должно быть лучше, чем кому-либо другому, известно, как они кровожадны, злопамятны и мстительны.

Тремаль-Наик снова стал задумчивым, его лицо выдавало глубокое волнение. Затем он махнул рукой, как бы отгоняя от себя какой-то призрак, и сказал:

— Нет, это невозможно, это нелепо. Если даже и допустить, что туги еще существуют в Индии, то они, конечно, не стали бы ждать столько времени. Этот пилигрим, должно быть, попросту какой-нибудь бродяга, авантюрист, который хочет, добившись популярности у даяков, попытаться основать новый султанат и который только делает вид, что ненавидит меня. Он, вероятно, распустил слух, что я не мусульманин и поэтому являюсь врагом даяков, что я тайный слуга англичан, намеревающийся помочь угнетению даяков. Словом, он — что хочешь, но только не туг.

— Пусть будет так. Но все же мне кажется, что ты, друг, попал в незавидное положение. Ведь ты уже потерял все свои богатые фактории?

— Да. Все разграблено, все сожжено.

— Видишь? Выходит, что было бы гораздо лучше, если бы ты остался вместе с нами в Гнезде Тигров — на острове Мопрачем.

— Мне хотелось попытаться колонизировать эти берега и цивилизовать населяющих их дикарей.

— Промахнулся. Выстрел в воздух.

— Сознаюсь.

— А в общем ты потерял, должно быть, несколько сотен тысяч рупий, и твоя работа пошла прахом. Хорошо еще, что у тебя уцелели твои фактории в Бенгалии. Но вот в чем дело: когда мы можем отправиться отсюда?

— Я попрошу у тебя отсрочки на сутки: надо постараться спасти что можно. А тогда — на борт «Марианны».

— И на ней — во все лопатки на Мопрачем. Наше присутствие там в высшей степени необходимо.

Он произнес эти слова таким серьезным тоном, что индус был поражен.

— Разве и Мопрачему грозит какая-нибудь опасность? — спросил он.

— Пока ничего определенного. Но ходят слухи, которые сильно беспокоят Малайского Тигра. Англичане опять носятся с идеей выжить нас из нашего последнего убежища. С некоторых пор на нас взваливают ответственность за все случаи мелкого пиратства, происходящие у восточного берега острова, хотя уже в течение нескольких лет все наши боевые суда стоят на якорях. Говорят, что наше присутствие придает смелости береговым пиратам, и мы прямо или косвенно, но натравливаем их на корабли, идущие в Лабуан. Все это ложь, конечно, но ты знаешь коварство англичан.

— Так вот как они собираются отблагодарить нас за то, что мы освободили Индию от секты тутов? Но неужели Сандакану придется уступить им?

— О нет. Ты его знаешь: ведь он способен бросить перчатку не только в лицо Англии, но и…

В это время глухой звук отдаленного выстрела прервал его речь,

— Ты слышал? — вскричал Янес, вскакивая на ноги в сильнейшем волнении. — К югу от твоего кампонга стреляет пушка. Это значит, что даяки атакуют «Марианну».

— Поднимемся на сторожевую вышку, — предложил Тремаль-Наик. — Оттуда будет легче точно определить, где стреляют.

VIII. Взрыв «Марианны»

Тремаль-Наик и Янес покинули комнату индуса и, поднявшись по лестнице, вышли на одну из террас павильона, на которой возвышалась сторожевая башенка, или, вернее, своеобразный минарет, тонкий и высокий, с внешней лесенкой. В одну минуту они добрались до вершины, заканчивающейся небольшой круглой платформой. Там была установлена длинноствольная спингарда, которая могла стрелять при надобности во всех направлениях.

Солнце уже почти взошло. По равнине лились потоки его света. Даяки, осаждавшие кампонг, с появлением дня удалились на расстояние шести или семи сотен метров, укрывшись за толстыми древесными стволами, срубленными специально для того, чтобы ими можно было пользоваться в качестве щитов, передвигая, или, точнее, перекатывая их по своему усмотрению. Казалось, за ночь силы их возросли. Бросив на них быстрый взгляд, Тремаль-Наик невольно воскликнул:

— Но вчера их не было так много, как сейчас!

Янес собирался спросить индуса о чем-то, как вдруг донесся глухой звук пушечного выстрела, пророкотавшего вдали за лесом.

— Стреляют на юге! — воскликнул португалец. — Это, несомненно, палят из пушек на «Марианне». Даяки осаждают моих матросов. Не знаю, отобьются ли ребята. Какими силами располагает этот дьявол в образе хаджи из Мекки?

— Я могу сказать только приблизительно, — ответил Тремаль-Наик. — Ему удалось поднять против меня четыре племени. Каждое могло дать ему не менее пятисот бойцов. Возможно, все они вооружены ружьями: пилигрим привез с собой целый арсенал. У него были лилы и миримы.

— Ох! Еще один выстрел! Это уже разговаривают спингарды, — заговорил Янес, делая гневный размашистый жест.

Со стороны необозримого леса, простиравшегося от кампонга к югу, теперь все чаще и чаще долетали звуки пушечной пальбы, которые наконец перешли в один Сплошной гул.

Янес, видимо, нервничал. Он метался по платформе, как разъяренный лев в клетке, яростно окидывая взором горизонт. Индуса тоже охватила волна сильнейшего возбуждения. Выстрелы тем временем следовали один за другим. Между малочисленным экипажем «Марианны» и подавляющими силами таинственного хаджи шла, очевидно, отчаянная и яростная борьба.

— Все еще стреляют! — воскликнул Янес, не в силах сдержать волнение. — О, почему я не там?

— Самбильонг — храбрец, который так просто не сдастся, — ответил Тремаль-Наик. — Это старый тигр, который может показать когти и зубы.

— Но там, на борту, всего около пятнадцати человек, в то время как даяков, да еще снабженных, по твоим словам, артиллерией, может быть до трех или четырех сотен.

— Значит, и ты сомневаешься в том, сможет ли «Марианна» отбиться? — в отчаянии спросил индус. — Но ведь если даяки возьмут твой корабль, то для нас все будет кончено. А что ждет тогда мою дочь?

— Не падай духом, дружище! — попытался успокоить его Янес. — Даяки подавятся раньше, чем доберутся до нас сюда. Я внимательно осмотрел твой кампонг, и он мне кажется очень крепким. Ты же знаешь, что дикари легко приходят в замешательство, когда их натиск встречает отпор. Черт возьми! А пушки все еще гремят… Там идет настоящая бойня. Кстати, сколько у тебя тут людей?

— Человек двадцать наберется. Малайцы, часть из них с Явы.

— Сорок человек, отлично вооруженных, да еще за такими прочными стенами, могут задать основательную трепку твоим друзьям даякам. А как насчет запасов?

— Всего в изобилии.

— Сеньор Янес! С добрым утром! — произнесла в этот момент молодая девушка, появившаяся на платформе.

— Дарма! — воскликнул Янес.

Юная красавица, лет пятнадцати или шестнадцати, с гибким станом, роскошными черными волосами, прелестным личиком с чуть бронзовой бархатистой кожей и лучезарными очами остановилась перед португальцем, устремив на него взгляд. Она, как и ее отец, была одета в полуевропейский, полуиндийский костюм, который был ей очень к лицу.

— Я так рада видеть вас, сеньор Янес! — сказала девушка, протягивая португальцу свою нежную, но сильную руку. — Уже два года, как вы не показывались здесь.

— У нас всегда какие-нибудь дела в Мопрачеме!

— Малайский Тигр все затевает какие-то экспедиции? Какой ужасный человек! — сказала Дарма, улыбаясь. — Ах, пушечный выстрел! Вы слышите?

— Уже с полчаса, как мы слушаем эту музыку, — сказал Тремаль-Наик. — И она возвещает нам, быть может, очень большое несчастье. Там Тигры Мопрачема, которые защищают от даяков корабль Янеса.

— Стойте! — прервал разговор португалец, напряженно прислушиваясь. — Мне кажется, что выстрелы стали реже. Как это ужасно — ничего не видеть.

Все наклонились над парапетом платформы и внимательно вслушивались. В самом деле, с той стороны, где находилась «Марианна», с некоторыми интервалами доносилось эхо выстрелов. Затем наступила тишина, как будто битва вдруг оборвалась.

— Победили или… побеждены? — задал вопрос Янес, лоб которого покрылся жемчужинами пота. И как бы в ответ ему раздался оглушительный гром далекого, но могучего взрыва, заставившего даже сторожевую башню снизу доверху затрястись, как в лихорадке.

Янес испустил глухой стон, а Тремаль-Наик и Дарма побелели как полотно.

— Боже мой! Что случилось? — в ужасе спросила девушка.

— Моя «Марианна», должно быть, взлетела на воздух, — ответил Янес прерывисто. — Несчастный экипаж!

Лицо португальца было искажено выражением глубочайшей скорби, на глазах его сверкали слезы.

— Янес! Брат мой! — сказал Тремаль-Наик задушевным голосом.

— Успокойся, Янес. Совсем не обязательно, что это взорвался твой корабль.

— Нет, это так, это так! — ответил португалец печальным голосом.

— Я столько раз видел, как взлетают на воздух корабли, что не могу ошибиться на этот счет. Но не то важно, что «Марианна» взлетела на воздух, в конце концов, мы располагаем достаточным числом судов Мопрачема. Но мои люди, мои верные бойцы"

— Но они могли покинуть корабль раньше, чем судно взорвалось. Не сами ли они бросили огонь в пороховой погреб, чтобы не отдать судно врагам? — промолвил индус.

— Очень возможно, — ответил Янес, к которому мало-помалу вернулось его обычное невозмутимое спокойствие.

— Был ли там, на «Марианне», кто-нибудь, кто знает, как добраться лесом до моего кампонга?

— Да. Гонец, которого мы посылали к тебе шесть месяцев назад.

— В таком случае, если этому человеку удалось избежать смерти, он сможет провести твоих уцелевших бойцов сюда.

— Но как они пробьются сквозь густые ряды даяков? Эта задача нелегка для такого малочисленного отряда. И потом, если они и доберутся сюда, то наше положение от этого улучшится ненамного.

— Это правда, — ответил индус. — Как мы можем выбраться к морю без твоего корабля?

— Мы раздобудем несколько шлюпок, отец, — вступила в разговор Дарма.

— Но при плавании на шлюпках мы ничем не будем защищены от перекрестного огня с берегов. Кому удастся при таких условиях живым добраться до устья реки? Однако посмотри на даяков, друг, — сказал в это мгновение Янес.

Осаждавшие, которые тоже отлично слышали взрыв и предшествовавшую ему оживленную канонаду, оставили свои подвижные щиты и отступили в окаймлявший долину лес, словно намереваясь снять с кампонга осаду.

— Они уходят, отец! — воскликнула радостно Дарма. — Они поняли, вероятно, что бесполезно стоять под стенами нашего укрепления.

— Янес! — отозвался и Тремаль-Наик. — По-видимому, в самом деле, пилигрим потерпел неудачу и отозвал даяков, прислав им гонцов.

— А может быть, — отозвался португалец, — он расставляет нам новую западню. Он рассчитывает, что мы, увидев отступление даяков, воспользуемся этим случаем и покинем кампонг. А когда мы сделаем это, он нападет на нас а лесу со всеми своими силами. Нет, дорогой друг. Меня эта уловка не проведет. Я не настолько глуп. До тех пор, пока мы не получим достоверных сведений о постигшей мое судно участи, мы не покинем твоей фактории, где мы по крайней мере можем выдержать продолжительную осаду, если даже мой экипаж уничтожен. Поставим часовых и не будем пока тратить время на наблюдение за маневрами этих негодяев.

— Сеньор Янес! — сказала Дарма. — Сойдите вниз немного отдохнуть и подкрепиться.

Так как выстрелов больше не было слышно, все трое действительно спустились с башни в покои нижнего этажа, где слуги кампонга уже сервировали хороший завтрак. После завтрака, отправив метиса Тангузу наверх наблюдать за движением даяков, Янес и индус еще раз вместе обошли укрепление и тщательно осмотрели его, чтобы приготовиться к долгой осаде. Прошло три часа со времени взрыва, когда с вершины минарета раздался призывный крик метиса:

— К оружию!

И в то же мгновение загремели ружейные выстрелы.

Янес и Тремаль-Наик тотчас же поднялись на стену, откуда могли видеть всю долину. Два возгласа одновременно вырвались из уст индуса и португальца:

— Тигры Мопрачема! Самбильонг! Затем послышалась команда:

— Стрелять из спингарды! Опустить подъемный мост! Впустите друзей!

Сопровождавшие Янеса на стену пираты Мопрачема, увидев схватку своих товарищей с даяками, не пропускавшими их, бросились к трем спингардам, защищавшим кампонг с южной стороны, и начали выпускать один заряд за другим.

Услышав эти выстрелы, довольно метко косившие ряды даяков, последние растерялись, расступились, давая дорогу отряду Самбильонга, и рассеялись под прикрытием леса.

Уцелевшие члены экипажа «Марианны», видя, что путь свободен, бросились бегом к кампонгу, не переставая стрелять по даякам.

Подъемный мост был моментально опущен, и беглецы, с трудом переводя дыхание, вбежали внутрь кампонга. Их осталось не более полдюжины. Лица их были черны от пыли, одежды изорваны и окровавлены, на устах виднелась пена: они бежали, сражаясь, не меньше трех часов.

Знавший дорогу к кампонгу гонец, к счастью, находился среди них.

— Мой корабль! — закричал Янес, бросаясь навстречу к Самбильонгу…

— Взорван, капитан, — ответил малаец дрожащим голосом, — мы не могли больше держаться на нем. Врагов было так много… Почти все наши товарищи были убиты, даже те, которые раньше выбыли из строя. Я предпочел поджечь пороховой погреб. Они гонятся за нами. Готовьтесь защищаться, капитан…

— Тем лучше, — проговорил Янес сквозь зубы. — Пусть приходят. Мы, по крайней мере, отомстим им за гибель «Марианны», за наших погибших товарищей.

IX. Испытание огнем

В этот момент из леса показались действительно несметные орды даяков, группами, без всякого порядка мчавшихся со всех ног по направлению к кампонгу. Они ревели, как дикие звери, потрясая в воздухе тяжелыми парангами из блестящей стали и беспорядочно стреляя направо и налево. Они казались обезумевшими от неудачной попытки уничтожить последних защитников «Марианны», успевших проскользнуть в факторию раньше, чем их настигли даяки.

— Черт возьми! — воскликнул Янес, внимательно наблюдавший за появлением неприятеля. — Этих негодяев, однако, более чем достаточно. Хотя их военное искусство и не очень высоко, они зададут нам порядочно работы.

— Их, пожалуй, будет не меньше четырехсот, — заметил Тремаль-Наик.

— Да к тому же у них еще имеется нешуточный осадный парк, — добавил португалец, видя, как из леса вынырнуло до дюжины лил и миримов. — Чтоб его разорвали черти, этого каналью пилигрима! Он, по-видимому, знает-таки толк в войне и заботу об артиллерии ставит на первый план.

— Янес! — обратился к нему Тремаль-Наик, в голосе которого чувствовалось какое-то напряжение. — Ты уверен, что мы будем в состоянии долго сопротивляться?

— Что касается артиллерии, то мы несколько слабоваты по сравнению с ними. Но это, разумеется, не помешает нам как следует почистить их ряды, если они вздумают брать нашу крепость приступом. Лишь бы только хватило съестных припасов, а продержаться мы сумеем…

— Я уже сказал тебе, что этого добра у нас достаточно. Все навесы переполнены ими.

— Остается, значит, только ждать возвращения Каммамури. Узнав, что мы находимся в опасности, Сандакан не замедлит прислать нам подкрепление. Чтобы добраться до береговой полосы, требуется не больше недели, и можно надеяться, что сейчас Каммамури уже достиг Мопрачема.

— А если вдруг Сандакан почему-либо не пришлет нам подкрепление?..

— Тогда мы уйдем отсюда сами, — ответил Янес со своим обычным спокойствием. — Через две недели осаждающих вряд ли будет так много, как теперь. Мы ведь не картофелем будем заряжать наши спингарды, а кое-чем посущественнее.

Пока Янес и Тремаль-Наик продолжали обход стен, даяки расположились вокруг фактории, держась за пределами пространства, доступного пушному огню, и поспешно готовили из земли и камней маленькие укрепления для своих орудий, чтобы вести обстрел фактории с наибольшим удобством.

Хотя прочным, как железо, стенам кампонга эти орудия не могли причинить значительного вреда, все же Янес, поднявшийся на башенку для обзора долины, не мог удержаться от жеста неудовольствия.

— Проклятый пилигрим, вероятно, когда-нибудь сам был солдатом, — сказал он, — даяки никогда не додумались бы до таких стратегических тонкостей, как укрепления для пушек.

— Ты видишь его? — спросил Тремаль-Наик. — Вон он стоит на высоком пне, только что срубленном даяками для укрепления насыпи.

Янес внимательно посмотрел в указанном направлении, потом направил в ту сторону морской бинокль.

Там возвышалась фигура рослого худого человека, одетого в белый костюм, вышитый золотом, и высокий зеленый тюрбан, надвинутый почти до самых глаз.

На вид ему можно было дать лет пятьдесят-шестьдесят. Черты его лица были гораздо более тонкими, чем у представителей тех рас, которые преобладают на больших малайских островах.

— Он похож на араба или на бирманца, — сказал Янес после продолжительного наблюдения, — во всяком случае, это не даяк и не малаец.

— Не приходилось ли тебе когда-нибудь встречаться с ним? — спросил Тремаль-Наик.

— Я все роюсь в памяти. И чем больше я роюсь, тем больше убеждаюсь, что с этим человеком я никогда не имел никаких дел. Ах!.. Смотри! Боевой танец. Это плохой признак.

— Почему, Янес?

— Это значит, что даяки готовятся к решительной битве. Они всегда возбуждают себя этими дикими танцами, а уже потом берутся за оружие.

— Самбильонг, ступай, предупреди людей, чтобы они были готовы. Да распорядись, чтобы на всех четырех углах фактории было поставлено по спингарде. Эта предосторожность будет, думаю, далеко не лишней.

Сотни полторы даякских воинов, державших обеими руками остро отточенные сабли, отделились от остального войска и, выстроившись в четыре колонны, двинулись к кампонгу для исполнения воинственного танца.

Шагах в пятистах от стены они остановились, издали вызывающий боевой клич, разбились на четыре больших кружка и начали свой беспорядочный танец.

В центре образованных ими кругов были сложены предварительно принесенные паранги, среди которых для большего эффекта было помещено несколько, по-видимому, только что отрубленных человеческих голов.

Увидев эти головы, Янес сделал негодующий жест.

— Несчастные! — воскликнул он. — Они положили там головы моих людей, трупы которых, вероятно, выловили в реке после взрыва «Марианны». Они поплатятся за эту гнусную выходку!

— Хочешь, мы начнем их обстреливать сейчас же? — предложил Тремаль-Наик. — Они как раз находятся на расстоянии выстрела.

— Нет, — ответил португалец, — первый выстрел должен быть с их стороны.

Даяки между тем продолжали вертеться как сумасшедшие или пьяные, издавая дикие крики, размахивая руками и извиваясь, как черви. Этот танец продолжался добрых полчаса. Затем усталые, измученные даяки подобрали свои доспехи и вернулись к главным силам.

Наступила глубокая тишина, продолжавшаяся несколько минут. Затем вдруг неистовый рев потряс воздух.

--Что это? Не готовятся ли они к атаке? — спросил Тремаль-Наик Янеса, который снова навел свой бинокль на толпу даяков.

— Нет, — ответил тот. — Я вижу какого-то человека с небольшим зеленым флагом в руках. Это, вероятно, парламентер, которого посылает к нам пилигрим.

— Чтобы предложить нам сдаться?

— Во всяком случае, не мир.

В самом деле, какой-то даяк, по-видимому, заслуженный воин, как можно было судить по длинным перьям, украшавшим его голову, и по необыкновенному количеству медных браслетов на руках, шел по направлению к кампонгу, сопровождаемый другим даяком, который нес с собой большой деревянный тамбурин.

— Вот так парламентер! — воскликнул со смехом португалец. — Вместо трубы идет к нам с тамбурином, как и подобает заправскому даяку. Сойдем-ка вниз, Тремаль-Наик, послушаем, что хочет передать нам даякский генералиссимус.

Едва только они покинули башенку и сошли вниз, как парламентер уже достиг кампонга и заявил, что хочет переговорить с «белым человеком», то есть с Янесом.

— Вы ошибаетесь, — возразил португалец, с любопытством глядя на парламентера. — Хозяин этого здания вовсе не я.

— Это ничего не значит, — возразил парламентер. — Пилигрим из Мекки, потомок великого пророка, желает, чтобы я вел переговоры только с белым человеком, братом Малайского Тигра.

— Черт возьми! — воскликнул Янес, смеясь. — Два брата разного цвета и разных рас… Этот пилигрим, вероятно, круглый дурак. Ну ладно! Говори мне, что поручил тебе сообщить потомок пророка.

— Он послал меня возвестить, что на этот раз дарует жизнь тебе и твоим людям, но с условием, что ты выдашь ему Тремаль-Наика и его дочь.

— Зачем они ему?

— Чтобы казнить их, — спокойно ответил посланец.

— За какую вину?

— Так угодно Аллаху.

— В таком случае передай твоему пилигриму, что мой Аллах, напротив, совершенно не хочет этого, и что я, покорный его велению, пришел сюда защищать моих друзей.

— Но повторяю, Аллах и пророк уже предрешили судьбу этого человека и его дочери.

— Наплевать мне на бредни вашего пилигрима, опаивающего вас туаком [*].

[*] — Туак — рисовая брага.

— В таком случае, я иду передать пославшему меня слова белого человека.

— Пожалуйста! — иронически поклонился Янес.

Спутник парламентера трижды ударил в свой тяжелый тамбурин, и оба даяка торжественно удалились к своим соотечественникам, где их, по-видимому, ожидали с большим нетерпением.

— Этот пилигрим, должно быть, самый хитрый мошенник, какой только может существовать на белом свете, — заметил португалец. — Обходя твой двор, я слышал, как малайцы рассказывали, будто он творит чудеса… Что это за чудеса, хотел бы я знать?

— Вероятно, и в самом деле что-нибудь особенное, — ответил индус. — Недоверчивых по натуре даяков не так-то легко провести какими-нибудь пустяками.

— Деньги, оружие, чудеса… Черт возьми! Со всем этим арсеналом действительно ничего не стоит провести тупоголовых даяков. Но чего ради он все-таки так взъелся на нас?

— На меня и на мою дочь, — поправил Янеса Тремаль-Наик.

— В данный момент — да. А что будет позже? Я отнюдь не склонен верить обещаниям этого чудотворца. Гм… Что это? Парламентер возвращается обратно к нам.

В самом деле, посланец снова приблизился к кампонгу и дал знак, что желает вести переговоры.

— Белый человек! — обратился он к Янесу, поднявшись к нему на террасу. — Пилигрим послал меня сказать тебе: он совершит перед твоими очами чудо, чтобы показать тебе и твоим людям свои могущество и неуязвимость.

— Каким образом? — засмеялся Янес. — Может быть, он предоставит мне возможность испытать его неуязвимость пулей моего карабина? Это было бы отлично!

— Нет, — ответил в некотором замешательстве парламентер. — Пилигрим намеревается в твоем присутствии подвергнуться страшному испытанию огнем и хочет показать, как он выйдет невредимым, благодаря покровительству небесных сил. От тебя он требует одного: чтобы ты предоставил для этого испытания клочок земли поблизости от кампонга. Вы все должны наблюдать за ходом испытания огнем. А потом ты должен будешь решиться выдать индуса и его дочь. Потому что ведь тогда тебе будет доказано, что он действительно полубог и что против него никто не может бороться: ни ты, ни твои люди, ни, наконец, сам Малайский Тигр, хотя его и называют непобедимым.

— Ладно. Я нахожу, что пилигрим чрезвычайно любезен, давая нам возможность быть зрителями такого интересного спектакля. По крайней мере, у нас будет маленькое развлечение.

— Ты не веришь, белый человек, что пилигрим может выдержать это испытание?

— Посмотрим.

— И тогда сдашься?

— Ну, зачем так сразу? Посмотрим сначала эти «чудеса».

— Твои люди покинут тебя. Они сложат оружие.

— Ладно, ладно, погляжу, как они будут бросать к вашим ногам свои ружья, — с иронической улыбкой отозвался Янес.

Не прошло и четверти часа, как парламентеры отправились в лагерь. Янес и Тремаль-Наик, которые не покидали платформу, собираясь поглядеть на обещанное «чудо», обратили внимание на два небольших отряда даяков, состоявших приблизительно из пятнадцати человек каждый. Люди из этих отрядов были совершенно безоружны, но тащили мешки с камнями, по большей части плоскими, подобранными, по-видимому, в русле какого-нибудь пересохшего потока. Даяки остановились шагах в пятидесяти от террасы и уложили на земле дорожку или площадку из камней шириной около шести метров и длиной около двенадцати.

— Готовят жаровню, — пояснил Янес Тремаль-Наику, крайне заинтересованному действиями даяков.

Затем даяки притащили большое количество ветвей смолистых деревьев. Этот горючий материал они расположили вокруг камней и между ними, а потом его подожгли, и перед террасой запылал костер, горевший около двух часов. Всё это время гарнизон осажденного кампонга терпеливо наблюдал за оригинальными приготовлениями к предстоящему испытанию огнем. Тем временем около костра собрались целые толпы даяков, но гарнизон кампонга, видя, что они не вооружены, не протестовал.

— Развлечение, которое мне нравится, — промолвил Янес, — тем более, что все эти «чудеса» не произведут ни малейшего впечатления на моих детей Мопрачема.

— И на моих малайцев тоже, — живо ответил индус. И потом добавил: — Из моих людей вышли бы очень плохие мусульмане. Совсем не такие, как дикие даяки. Кстати: откуда туземцы получили здесь, так далеко от родины религии Магомета, свои сведения о ней?

— Древняя история! — отозвался Янес. — Еще в первые века мусульманства сюда проникали арабские проповедники. Арабы знали дорогу сюда и до рождества Христова. Но гляди: этот хитрец готов дать сжечь свои подошвы, лишь бы убедить наивных даяков, что он в самом деле полубог. Завидую его силе характера, но не завидую его подошвам…

— А я испытываю страстное желание всадить в его голову пулю или пустить в него заряд картечи.

— Нет, так нельзя. Это было бы убийством безоружного человека. Пусть нас вызовут — тогда дело иное.

Неистовый вой даяков возвестил, что пилигрим уже готов приступить к испытанию огнем, доказывая «белым людям» свою неуязвимость и божественное происхождение.

Красавица Дарма сидела на террасе рядом с отцом. И тут же расположились люди Янеса с ружьями на изготовку, ни на мгновение не спуская злобно блестевших глаз с фигур толпившихся под самыми стенами кампонга врагов и с недоверчивостью следя за каждым их движением.

Тем временем пилигрим уже приблизился к догоравшему костру. Его лицо было скрыто от взоров полупрозрачной зеленой накидкой, на голове у него был тюрбан огромных размеров зеленого же цвета, тело облечено в просторные одежды из нанки, а ноги обнажены.

— Или этот человек — величайший в мире фокусник, или он — настоящая саламандра, — проворчал Янес, искоса поглядывая на таинственного пилигрима.

— Друг, ты разве забыл то, что мы с тобой видели в Индии? — обратился к нему Тремаль-Наик. — Помнишь опыты факиров? Помнишь празднество Дарма раджа, на котором ты в первый раз увидел прекрасную Сураму, племянницу раджи Ассама?

— Ах, черт! Позабыл, — отозвался Янес. — Но ведь я отлично помню, что индийские факиры, о подвигах которых ты мне напоминаешь, пробежав по пылающим углям, выскакивали со страшными ожогами. А наш достославный пилигрим обязуется выйти из испытания совершенно неуязвимым…

Потом Янес легонько отодвинул от парапета склонившуюся над ним Дарму.

— Осторожнее, дитя, — сказал он. — Я не доверяю этим разбойникам ни на грош.

— Но ведь они безоружны! — запротестовала девушка, любопытство которой разгорелось.

— По виду — да. Но они отлично умеют прятать оружие, а ведь одного выстрела будет достаточно… Нет, лучше соблюдать осторожность.

Пилигрим подошел к остаткам костра и остановился перед каменной площадкой, от которой исходил нестерпимый жар. Камни были буквально раскалены.

Постояв несколько секунд перед пылающим ложем, пилигрим поднял руки к небу и поглядел в ту сторону, где находилась родина пророка, словно призывая его к себе на помощь. Потом решительно и спокойно шагнул на раскаленные камни, воскликнув трижды:

— Аллах! Аллах! Аллах!

И, ни на йоту не ускоряя шагов, он прошел босыми ногами, ступая по раскаленным добела камням. И ни единым движением, стоном, гримасой не выдал, чувствует ли он боль от чудовищных ожогов, без которых, казалось, немыслимо было проделать все это.

Даяки, пораженные, буквально ошеломленные виденным, граничащим со сверхъестественным, глядели на своего избранника с боязнью, и вместе с тем взгляды их были полны обожания. У них не было никакого сомнения, что человек, творящий подобные чудеса — прямой потомок Магомета, полубог.

Но пилигрим не ограничился уже достигнутым успехом: ступая по огненной дорожке, он на мгновение остановился, потом вернулся и опять прошел по тому же пути тихими и спокойными шагами, словно идя не по раскаленным камням, а совершая обычную прогулку.

— Ей-ей, — воскликнул Янес, — этот субъект непременно в родстве с Вельзевулом! Как он ухитряется выносить дьявольский жар? Ведь ноги его в самом деле голы. Тут нет обмана.

Сойдя с раскаленных камней, пилигрим опять обернулся и на несколько мгновений задержал взгляд на лице Янеса. Потом медленным шагом удалился в свою палатку. А даяки, охваченные каким-то экстазом, метались под стенами кампонга, выли и кричали, взывая к небу:

— Аллах, о Аллах! Аллах!

Потом они бросились следом за удалившимся пилигримом. Несколько минут спустя перед кампонгом опять появился уже знакомый парламентер.

— Какого дьявола тебе нужно? — встретил его довольно недружелюбно Янес.

— Я пришел спросить тебя, гяур, согласен ли ты теперь, когда убедился в подлинности божественной силы, которой обладает потомок Магомета, сложить оружие?

— Ага! Правда, я обещал дать ответ, дружище, — отозвался Янес. — Ну, так вот что. Пойди и передай этому сыну, внуку или правнуку Магомета, что мы чрезвычайно благодарны ему за столь любезно устроенное представление и находим комедию очень интересной.

Потом португалец сорвал с одного из своих пальцев великолепный золотой перстень и швырнул его ошеломленному парламентеру со словами:

— А это — плата комедианту за удачный фокус. Иди!

X. Штурм кампонга

На островах Малайского архипелага и Полинезии и в наши дни проводится испытание огнем. В Европе в добрые старые времена, как, конечно, знает наш читатель, испытание огнем практиковалось в течение многих столетий, войдя в различные юридические кодексы как средство для якобы неопровержимого доказательства виновности или, наоборот, невиновности человека в совершении какого-либо преступления. Но на востоке испытание огнем — не оружие правосудия, а, скорее, своеобразный религиозный обычай, нечто вроде религиозной церемонии. В стране, к которой относится наше повествование, время от времени жрецы организуют испытание огнем в честь тех божеств, которым они служат. Не будем подробно описывать все, что происходит при этих своеобразных мистериях, потому что приблизительное понятие о них читатель уже составил себе, ознакомившись с содержанием предыдущей главы.

Однако если нас спросят, чем объяснить способность некоторых субъектов действительно выдерживать испытание огнем, мы ответим что, несмотря на многочисленные попытки ученых разгадать эту тайну, с нее и до сих пор не полностью сорван покров мистицизма. Несомненно, факирам Индии, как и многим дервишам Борнео, известен какой-нибудь химический состав, анестезирующий кожу и, главное, на известный промежуток времени охраняющий ее от самого сильного жара. Между прочим, общеизвестен факт, отмечаемый и учебниками физики, что опытные рабочие на литейных заводах умеют проделывать следующий весьма рискованный эксперимент: зачерпнув из котла, полного расплавленного свинца, пригоршню металла голой рукой, они выплескивают его, стряхивая с руки, как капли воды, при этом кожа остается совершенно неповрежденной.

Но, повторяем, не будем останавливаться на рассказанном выше эпизоде, ибо, отмечая его как факт, мы не располагаем достаточно удовлетворительным объяснением этому. Вернемся к действующим лицам нашего повествования.

Поведение Янеса, швырнувшего парламентеру пилигрима свой перстень в качестве платы за представление, возымело свое действие: это невероятно унизило самого пилигрима, низведенного одним ударом с положения полубога до положения кривляющегося на потеху толпе за грошовую плату фигляра или клоуна. И притом — на глазах у сотен фанатично ему преданных, экзальтированных, одурманенных, кровожадных дикарей.

Естественно, что последствием мог быть только взрыв негодования, припадок неудержимого бешенства.

И действительно, едва парламентер возвратился в лагерь даяков, как там поднялся поистине адский шум.

— Здорово! — злорадно засмеялся Янес, прислушиваясь к завываниям даяков. — Очень похоже на то, что выделывают красные обезьяны, когда набьют себе пасти толченым перцем. Драка будет первосортная. И нам придется защищаться, пока у нас есть хоть один патрон или пока жив хоть один даяк, одураченный пилигримом. Ну да ладно.

Потом португалец воскликнул:

— Ребята! Займите ваши места и бейтесь с врагом. Помните: если попадете в руки этим демонам, то вас ждут такие мучения, что простая смерть покажется райским блаженством. Так бейтесь же до последней капли крови.

Члены экипажа погибшей «Марианны» и люди гарнизона кампонга мгновенно заняли свои места. Наблюдая за их маневрами, Янес с удовольствием констатировал, что «представление» пресловутого пилигрима не произвело на старых бойцов Мопрачема и на преданных Тремаль-Наику яванцев и малайцев ни малейшего впечатления.

Да, они видели «чудо». Но что же из этого?

Они были рождены, чтобы сражаться всю жизнь и умирать, сражаясь, с мечом в руке, против таких «чудотворцев», как пилигрим, или против кого-либо другого — это, в сущности, все равно. Не изменять же старому знамени, вождям, которых они знали столько лет, с которыми они совершили столько походов и одержали столько побед!

И потом — в душах этих людей горела страсть к бою, жажда мести за погубленных даяками товарищей. Их не надо было воодушевлять, не требовалось гнать в бой. И они не нуждались в указаниях, что кому делать.

Янес невольно промолвил про себя:

— Кажется, даякам придется поломать зубы, прежде чем они разгрызут такую твердую кость.

В ожидании начала штурма португалец и Тремаль-Наик опять взошли на сторожевую башенку. Там же оказалась и дочь индуса.

— Ну, Дарма! — обратился к ней Янес. — Тут тебе, ей-Богу, не место. Знаю, что ты отлично владеешь карабином, но отсюда тебе не уйти. Сейчас заговорят лилы и миримы даяков, осыпая стены кампонга ядрами и гранатами, и я не хочу, чтобы ты без нужды подвергалась опасности.

— Вы все-таки предполагаете, что даяки пойдут на приступ? — спросила девушка.

— Видишь ли, — ответил, улыбаясь, португалец, безмятежно раскуривая свежую сигару и кольцами выпуская ароматный дым. — Видишь ли, дитя, таков свет. Нет на свете теперь благодарности…

— Что такое? — удивилась Дарма.

— Ну да! — продолжал Янес, покуривая. — Я ведь швырнул пилигриму в награду за его искусство ходить по огню, не сжигая подошвы, перстень, которому цена не меньше тысячи дукатов. Всякий комедиант был бы сверх меры доволен, получив такую щедрую плату. А эта скотина недовольна и, вместо изъявления признательности, собирается устроить здесь новый скандал.

— Ах, сеньор Янес! — невольно засмеялась мужественная девушка. — Вы неисправимы. Я думаю, вы будете шутить и тогда, когда вам придется отправляться в страну теней.

— Может быть, — ответил Янес. — Но я должен тебе сказать, что и ты молодчина, девушка. И ты смеешься, хотя понимаешь, что нам всем, не исключая и тебя, грозит смерть.

— Рядом с отцом и с вами, сеньор Янес, я не боюсь ничего, — ответила серьезным тоном Дарма.

Грохот пушечного выстрела прервал разговор: даяки пустили в ход один из миримов. Но ядро со свистом перелетело через кампонг и упало, не причинив защитникам никакого вреда.

— Уходи, Дарма! — настойчиво потребовал Тремаль-Наик. — Сейчас твое присутствие тут совершенно бесполезно. Но обещаю, если нам понадобится лишний карабин, я прикажу позвать тебя. А пока оставайся внизу. Там тебе не будет грозить опасность.

Опять прогрохотали пушки. На этот раз, кроме тяжелых миримов, заговорили еще и маленькие лилы, громя стену, защищавшую кампонг.

— Иди, иди, Дарма, — понукал индус свою дочь спуститься в нижний этаж павильона. — Кстати, посмотри на кухне, чтобы не были загашены огни.

— Ты посылаешь ее на кухню? — удивился Янес, обращаясь к индусу, в то время как Дарма медленно спускалась по воздушной лесенке, не обращая внимания на проносящиеся над кампонгом ядра. — Разве ты, Тремаль-Наик, готовишь завтрак для милейших даяков?

— Да, да, — ответил индус. — Угощение. Но особого рода. Адское кушанье, которое заставит получивших его выть, как проклятых. Кстати, когда-то ты был первоклассным артиллеристом, Янес.

— Когда-то, когда-то любил я жизнь солдата, — засмеялся Янес. — Но теперь — стал я стар, стал я слаб… А впрочем, попробуем.

И он, швырнув в сторону окурок сигары, взялся за тонкую и длинную спингарду, стоявшую на подвижном лафете, которая могла обстреливать равнину по всем направлениям.

Должно быть, даяки получили и усвоили наставления таинственного пилигрима: они не бежали, как обычно, на приступ толпами, а, напротив, сформировав четыре боевые колонны, в каждой из которых насчитывалось от семидесяти до восьмидесяти человек, шли уверенно и в полном порядке, прикрываясь громадными квадратными щитами. Все воины этих четырех колонн были вооружены только парангами.

Зато пятая колонна в количестве около ста человек, поголовно вооруженных мушкетами, прикрывала нападающих: она растянулась цепью по опушке леса и оттуда осыпала осажденный кампонг пулями. Под прикрытием этих стрелков держались и артиллеристы даяков с их лилами и миримами, в свою очередь поддерживавшими беспрерывную канонаду по кампонгу Тремаль-Наика.

— Сразу видно, что наш друг, комедиант и пилигрим, потомок Магомета и шарлатан, сознаюсь, недурно показывающий фокусы, в то же время неплохой солдат в современном смысле этого слова, — сказал португалец, наблюдая за маневрами даяков. — Но вес экс сомневаюсь, чтобы он имел особый успех и заслужил общее одобрение почтеннейшей публики. Ведь остальные артисты никуда не годятся. Сейчас идут стройно. А как начнется приступ — поддадутся своим инстинктам, и тогда — пиши пропало. Но музыка начинается. Боже, какая какофония!

В самом деле, «музыка» гремела: трещали мушкеты, коротко и сердито рявкали пушки.

— Самбильонг взялся за работу, — проворчал Янес, видя, как старый боец направил дуло своей спингарды на колонну, спешившую к подъемному мосту.

— Есть! — сказал он через секунду, когда ядро из пушки, поставленной Самбильонгом, врезалось в самую гущу даяков.

Пушки кампонга не могли состязаться в силе и дальнобойности с артиллерией даяков. Но зато, во-первых, кампонг был отлично защищен палисадами из тикового дерева, крепкого, как железо, а, во-вторых, все внутреннее пространство за палисадами было покрыто большими деревьями, ветви и густая листва которых представляли отличное убежище для отборных стрелков. Поэтому с первого же момента приступа, направив все свои пушки на приближающиеся штурмовые колонны, защитники кампонга поддерживали непрерывный огонь, нанося даякам огромный урон и расстраивая их ряды. Не молчали, конечно, и карабины, пули которых соперничали с небольшими ядрами и бомбами спингард в дальности полета.

Янес не терял ни секунды. Пока канониры заряжали спингарду, сам он стрелял по даякам из карабина. Бросив карабин кому-нибудь для перезарядки, он брался за спингарду, а потом, разрядив пушку, опять прицеливался из карабина. И буквально каждый его выстрел сваливал по меньшей мере одного из осаждавших.

Каждый удачный выстрел португальца вызывал крики восторга со стороны осажденных и злобные вопли со стороны даяков.

Последние не особенно полагались на собственную артиллерию, которой недоставало хороших наводчиков, и на стрелков, которые оказались более привычными к метанию стрел, чем к упражнениям с ружьями, поэтому старались как можно быстрее перебежать подвергавшееся обстрелу поле до стен кампонга. При этом они подбадривали самих себя свирепыми, воинственными криками.

На бегу даяки тщательно прикрывались огромными щитами, но это очень мало помогало против пуль индийских карабинов, достаточно сильных для того, чтобы пробуравить щит и уложить воина.

Однако, хотя все четыре штурмовые колонны несли огромные потери и быстро таяли, даяки еще не выказывали намерения отказаться от приступа и приближались к палисаду.

Их колонны по-прежнему сохраняли относительный порядок, моментально смыкая расстроенные ряды.

— Картечью их! — распорядился, наблюдая за ходом сражения, Янес. — И целься пониже. По ногам.

Опять загремели спингарды, на этот раз посылая в ряды врагов мелко изрубленный свинец, гвозди, пули вместо ядер. Потери даяков быстро росли, но, однако, нападающим все-таки удалось перейти наиболее опасную зону, и значительная часть их добралась до близких к палисадам кустарников, в гуще которых они и скрылись. Теперь по ним уже нельзя было стрелять из пушек, но зато прибавилось работы у карабинов.

— Становится немножко жарко, — сказал Янес. — Из даяков, оказывается, можно приготовить великолепный боевой материал. Я, например, никак не ожидал, что им удастся добраться до кустов. Но до приступа им все же довольно далеко. Жаль, однако, что спингардам придется теперь помолчать.

— Не очень жалей, — отозвался Тремаль-Наик. — Я приготовил для нападающих недурной сюрприз. Нечто такое, что более действенно, чем рубленый свинец и картечь. Палисады крепки, и даяки со своими парангами скоро увидят, что не так легко пробиться внутрь.

— Но меня начинает беспокоить их артиллерия.

— Напрасно. Стреляют прескверно. Пилигрим не успел научить их стрельбе в цель.

— Но что же они делают? Я ничего не слышу и не вижу!

— Пробираются поближе к стенам по кустарникам.

Даяки в самом деле довольно успешно осуществляли план штурма: в то время как лилы и миримы своими неточными, но все же изредка достигавшими цели выстрелами причиняли определенный вред палисадам, пробивая здесь и там небольшие отверстия, колонна стрелков, цепью перебегая с места на место и пользуясь каждым естественным прикрытием, тоже приближалась к кампонгу. Однако штурмующим пришлось преодолевать еще одно препятствие по пути к стенам и рвам кампонга: им надо было пробиться сквозь кустарник, сплошь состоявший из колючих растений" И вот, как только первые ряды даяков врезались в эти «живые изгороди», оттуда понесся гул, вернее сказать, яростный вой сотен голосов: колючки терзали нагие тела даяков, действуя не хуже картечи.

— Недурно для начала, — злорадно пробормотал Янес, выглядывая из-за спингарды. — Я ничего не имею против того, чтобы эти черти, так яростно стремящиеся перерезать нам глотки, оставили на колючках все свое мясо…

— Да, но они проберутся, — ответил следивший за приближением осаждающих индус. — Вот смотри. Один уже вырвался из колючек и бежит к стене палисада.

— Но он ничего не расскажет своим товарищам о том, по вкусу ли ему крепостная стена, — отозвался Янес, вскидывая карабин. Прогрохотал выстрел, и даяк, с диким криком бежавший от «живой изгороди» к палисаду, вскинул руки, упал на колени, а потом лег ничком.

— Огонь по кустарнику! — скомандовал португалец.

Картечь брызнула в кусты «живой изгороди», и отчаянные крики из чащи доказали, что не все выстрелы пропали даром. Однако секунду спустя уже целая толпа даяков, перебежав к стене палисада, принялась рубить столбы своими тяжелыми парангами. В то же время их миримы и лилы удвоили скорость стрельбы, чтобы помешать защитникам кампонга перебить тех из осаждающих, которые работали над проломом палисада.

В это мгновение на стенах показались восемь человек из числа защитников кампонга, вызванных сигнальным свистом Тремаль-Наика. Они тащили громадные котлы, от которых вокруг распространялся острый и удушливый дым. Янес, неосторожно вдохнувший порядочную порцию этого ядовитого снадобья, принялся одновременно и кашлять, и чихать без счету, со слезами на глазах, что вызвало общий хохот.

— Что за гадость? — закричал португалец, переводя дыхание. — Что тут такое?

— Сейчас увидишь, — ответил индус. — Но лучше отойди, дай место этим людям. Это завтрак для наших непрошеных гостей. Надеюсь, они останутся довольны.

— Однако они карабкаются по столбам палисадов.

— Ничего, Янес. Сейчас полезут вниз, как только получат свою порцию десерта. Это расплавленный, или, точнее, кипящий каучук, не больше и не меньше.

На головы и нагие тела копошившихся под стеной палисада даяков вдруг брызнули струи кипящей темной жидкости, напоминающей смолу. И через секунду у палисада раздались отчаянные вопли даяков.

Многие тут же падали и корчились на земле, другие откатывались от палисада. Третьи, ослепленные, с обожженными телами, побросав щиты и оружие, стремглав бежали от палисада под прикрытие «живой изгороди», но по дороге падали под меткими выстрелами людей с «Марианны» и яванцев Тремаль-Наика.

— Браво! — хлопал в ладоши Янес. — Твои повара — настоящие артисты, Тремаль-Наик!

Поражение штурмующих колонн оказалось полным.

Напрасно стрелки пилигрима пытались остановить беглецов, собрать их, заставить опять идти на приступ: даяки разбегались в разные стороны.

Две минуты спустя около кампонга виднелись только трупы убитых да тела нескольких раненых, у которых не хватало сил подняться.

XI. Каммамури возвратился

Неудавшийся штурм существенно не изменил положения обитателей кампонга: даяки, понеся тяжелые потери при попытке взять кампонг прямым нападением, уже не решались повторять этот эксперимент, но зато предприняли правильную осаду кампонга, рассчитывая взять его защитников измором. Люди пилигрима, который не показывался на глаза, устроили четыре укрепленных траншеями лагеря со всех сторон кампонга, чтобы обезопасить себя от возможной вылазки его защитников. Проведенные осаждающими фортификационные работы неоспоримо указывали на деятельность таинственного хаджи, обнаруживая в нем опытного и знающего солдата.

Одновременно осаждающие при помощи параллельных траншей расположили свою артиллерию в непосредственной близости от кампонга, и хотя канонада лил и миримов еще не причинила осажденным существенного вреда благодаря неискусной стрельбе канониров пилигрима, тем не менее Тремаль-Наику и Янесу постоянно приходилось держать весь свой маленький гарнизон начеку, потому что в любой момент, пользуясь траншеями, осаждающие при поддержке пушек могли возобновить попытку взять кампонг приступом.

Так прошло пять дней, считая со дня первого приступа, и за это время даяки истратили огромное количество снарядов и наделали много шума. Единственным их успехом можно было считать только гибель сторожевой башенки: несколько выстрелов повредили ее настолько, что защитники кампонга сочли за лучшее снять с ее верхней платформы спингарду.

Янесу начинала смертельно надоедать эта история. Хотя по виду он был флегматик, на самом деле его натура требовала живой и непрерывной деятельности. Теперь же ему приходилось сидеть сложа руки по целым суткам. И даже излюбленные сигары, которые португалец за это время истреблял в неимоверном количестве, уже не успокаивали его.

На самом деле, по крайней мере пока, обитателям осажденного кампонга не приходилось жаловаться на особые лишения, вызванные осадой: всего было в изобилии.

Навесы сохраняли громадное количество габа — лучшего в мире риса, культивируемого яванцами и во много раз превосходящего своими качествами пресловутый рангунский рис. Сотни и сотни куропаток, заполнявших птичий двор, ежедневно давали превосходное свежее мясо. В плодах и фруктах и подавно недостатка не было. И, наконец, в погребах сохранялись огромные запасы освежающего и бодрящего превосходного напитка брама — ликера Малайзии и Полинезии, неведомого Европе. К услугам тех, кто хотел в часы досуга покурить, оставался почти нетронутый и казавшийся неистощимым запас тонких манильских сигар, а также папирос ророк, пользующихся большим спросом у яванцев, которые готовят его из табака мелкой крошки, завернутого в тонкие и сухие листы пипа.

— Что ты хмуришься? — допытывался Тремаль-Наик у Янеса. — Чего тебе в самом деле недостает? Право, я думаю, от сотворения мира ни один осажденный врагами гарнизон не располагал таким комфортом, как наш. А ты все скучаешь…

— Да, бездеятельность порождает в моей крови лихорадку, — отвечал португалец другу. — Скучно, когда вокруг все так тихо…

— Тихо? Слава тебе, Аллах, Брама и прочие боги! Все время гремят пушки даяков, их ядра сыплются на наши стены, а ты говоришь: слишком тихо.

— Стреляют без толку.

— А тебе хотелось бы, чтобы их выстрелы укладывали одного за другим наших бойцов? Странный вкус, признаюсь.

— Ах, не в том дело! — раздраженно отозвался португалец. — Пойми, тоска берет сидеть тут, как в мышеловке.

— Хочешь прогуляться? Поразмять кости? Ничего нет проще: прикажи спустить подъемный мост и отправляйся за палисад, — засмеялся Тремаль-Наик. — Но я на твоем месте все же предпочел бы погулять тут, в пределах нашего кампонга. Знаешь, друг, я думаю, твое недовольство вызвано главным образом отсутствием известий от Сандакана.

— Разумеется, и это играет роль, — живо откликнулся Янес. — В самом деле, ведь было бы очень интересно знать, как идут дела на Мопрачеме. Хотелось бы узнать о Каммамури.

— Ничего не поделаешь: надо ждать.

— Ведь если Каммамури вывернулся, у него было достаточно времени, чтобы вернуться в кампонг.

— Ты забываешь о тех препятствиях, которые должен был встретить на своем пути храбрец Каммамури. Но заберемся на верхнюю террасу: прежде чем зайдет солнце, поглядим еще раз на окрестности. Посмотрим, что поделывают даяки.

Друзья покинули комнаты павильона, где происходил этот разговор, и вместе с Дармой поднялись на платформу.

Там, наверху, находился небольшой отряд ночной стражи, состоявший из яванцев. Бронзоволицые дети знойного острова, таинственной Явы, сидя под зубцами парапета, с завидным спокойствием и еще более завидным аппетитом изготовляли и истребляли под пулями врагов замысловатые блюда своей оригинальной кухни: на плоских глиняных блюдечках перед воинами лежали кучки бласианг — чересчур ароматного для избалованного европейца кушанья, состоящего из крошечных морских полупрозрачных рачков и миниатюрных рыбок, консервированных в глиняных же горшках в собственном соку. За этим деликатесом, отравлявшим воздух запахом гнили, следовал уд-анг — своего рода пастила из сушеных раковин, измолотых в порошок вместе с их скорлупой. А некоторые наслаждались еще, поглощая ларон — высоко ценимое яванцами блюдо из личинок термитов.

Казалось, пребывание в осаде совершенно не отразилось ни на аппетите, ни, тем более, на настроении яванцев: они держались непринужденно и беззаботно пережевывали неизменный бетель своими острыми, напоминающими мелкие гвозди, совершенно почерневшими от ядовитого зелья зубами.

Когда Янес и индус взглянули на равнину с высоты платформы, они сразу обнаружили, что между даяками происходит какое-то необычное движение.

Предводители осаждающих суетливо перебегали от одной группы воинов к другой, страстно и яростно жестикулируя, и показывали то на кампонг, то на лес, словно стремясь во что бы то ни стало воодушевить бойцов. Здесь и там перед отдельными хижинами или шалашами, выросшими за первые дни осады, даяки исполняли воинственный Танец мечей с парангами и крисами. И на эту дикую сумятицу проливало странный, призрачный свет заходящее солнце, готовое опуститься в свинцовую тучу, затянувшую горизонт.

— Все сразу, — улыбнулся Янес, показывая Тремаль-Наику на зловещие краски заката и на охваченный лихорадочным оживлением лагерь даяков. — И ураган, и атака. Даяки хотели бы воспользоваться сумятицей в природе и под прикрытием дождевой завесы добраться до наших шкур.

— Да, выбрали удобное время! — озабоченно отозвался индус. — Ведь когда ливень бьет в лицо и молния слепит взоры, стрелки становятся беззащитны.

— Но, надеюсь, у нас еще имеется запас каучука? А стрелков мы в один миг прикроем временными навесами, — отозвался Янес.

В это мгновение явственно просвистела в воздухе тонкая стрела и впилась в один из столбов террасы. Судя по внешнему виду, такая стрела могла быть выпущена только из сумпитана.

— Ах, предатели! — воскликнул Янес, одним прыжком подскочил парапету и склонившись над ним с пистолетом в руке.

Он внимательно осмотрел находившиеся внизу растения, но ни одна ветвь не шевелилась и ни малейший звук не нарушал тишины господствовавшей в окаймлявших стены кампонга колючих кустарниках.

— Вы видели этого негодяя? — спросил подбежавший Самбильонг, который издалека наблюдал разыгравшуюся сцену. — Не отравлена ли стрела, от чего сохрани вас Боже, соком упаса [*]?

[*] — Упас — туземное название анчара, сок которого используется в качестве яда для стрел сумпитанов.

— Покушавшийся скрылся моментально, — ответил Янес. — Что же касается стрелы, то мы сейчас выясним, отравлена она или нет.

Он подошел к торчавшей в столбе стреле и вскрикнул от изумления:

— Стрела с письмом!

Он сразу заметил на кончике стрелы что-то белое, похожее на кусок бумаги. Обломив стрелу и распутав нитку, прикреплявшую послание, он развернул полученное таким необычным путем письмо.

— Что тут случилось? — полюбопытствовал подошедший в этот момент Тремаль-Наик.

--Неизвестный почтальон прислал мне на конце стрелы вот эту бумажку, — ответил Янес. — Что бы это могло быть? Неужели предложение о сдаче?

Бросив быстрый взгляд на письмо, он вдруг испустил радостный крик:

— Каммамури!

Послание заключало в себе следующие строки, написанные по-английски:

С сегодняшнего утра я нахожусь в окрестностях кампонга. Этой ночью попытаюсь проникнуть внутрь фактории с помощью одного бившего слуги Тремаль-Наика, который находится сейчас среди восставших. Спустите с обращенного к югу угла кампонга веревку и приготовьтесь к защите. Даяки скоро пойдут на приступ.

Каммамури.

— Кто бы мог быть этот твой бывший слуга? — спросил Янес.

— Их довольно много сейчас среди восставших даяков, — ответил Тремаль-Наик. — У меня в услужении находилось около двадцати даяков, и с появлением пилигрима все они бежали из фактории к своим сородичам.

— Ну, друзья, — сменил тему разговора португалец, — пора и в самом деле готовиться к защите. По всему следует ожидать, что вторая атака будет гораздо неистовее первой. Не забывайте, что если даяки сумеют ворваться сюда, то красоваться нашим черепам в их разбойничьих коллекциях.

Над факторией Тремаль-Наика спустилась тропическая ночь. Темная, таинственная ночь, не обещавшая ничего хорошего. Большая черная туча заволокла все небо, громыхая надвигающейся с юга грозой. Тяжелая тишина царила над лесом и равниной. Воздух был так удушлив, что становилось трудно дышать, и так насыщен электричеством, что нервы всех обитателей кампонга были напряжены, как туго натянутые струны.

В лагере даяков тоже было тихо. Лилы и миримы уже в течение нескольких часов больше не ревели своими огненными пастями.

Все защитники кампонга, поспешно соорудив над спингардами навесы, чтобы защитить их от надвигавшегося дождя, собрались на широких парапетах террас с карабинами и другим оружием в руках, тревожно вглядываясь в непроницаемую темноту ночи. Янес, Тремаль-Наик и полдюжины пиратов разместились около подъемного моста, защитив его, как наиболее доступное место, снятой со сторожевой башни пушкой большого калибра. Все были встревожены и озабочены. Царившее в лагере даяков молчание производило на них гораздо большее впечатление, чем самая сильнейшая канонада.

— Я предпочел бы самую бешеную атаку этому спокойствию, — сказал Янес, яростно затягиваясь сигарой. — Они, вероятно, ползут сейчас, как змеи, по направлению к кампонгу. Или же ждут ливня, который сделал бы почти бесполезными наши карабины.

— Ничего! — ответил Тремаль-Наик. — Расплавленный каучук не отсыреет, как порох. Я распорядился поставить на огонь все котлы, какие только у нас есть.

В этот момент чудовищных размеров молния рассекла огненным, мечом небо, начинавшее уже сеять по земле тяжелые брызги дождя, и мощный раскат грома потряс воздух. Почти в то же самое мгновение находящиеся на стене часовые издали крик:

— К оружию! Неприятель близко!

Янес и Тремаль-Наик, которые улеглись было вздремнуть у парапета, вскочили на ноги.

— К спингардам! — закричал португалец громовым голосом. При непрерывном свете ослепительных молний было видно, как даяки, разбившись на группы, бегом пересекали долину, защищаясь своими гигантскими щитами от начавших лить как из ведра дождевых потоков.

Они казались вырвавшимися из ада демонами, призраками, освещаемыми фантастическими вспышками молнии, которая окрашивала их тела то в багровый, то в зеленоватый цвет.

И чудилось, что встали из могил и носятся на полях прежних битв павшие за последние дни бойцы, охваченные жаждой мести…

Спингарды кампонга зарокотали, и дождь свинцовых и чугунных осколков принялся хлестать колышущиеся вершины кустарников «живой изгороди». Стреляли, конечно, из ружей. Но эффект достигался довольно незначительный: не было возможности прицеливаться, и к тому же ружья стали все чаще и чаще давать осечку.

Ураган сразу достиг колоссальной силы.

Вообще говоря, в этих широтах бури очень редко бывают продолжительными. Чаще всего достаточно каких-нибудь двадцати-- тридцати минут, чтобы воцарилась обычная тишина. Но зато эти недолгие минуты господства разъяренной стихии представляют собой что-то неописуемое, совершенно невероятное.

Бурные порывы ветра, словно стремящегося стереть с лица земли все на ней находящееся, залпы грома, бороздящие небо молнии, вихрем несущиеся над самой землей клочья, лохмотья черных туч и целые потоки вод, низвергающихся сверху, — все это смешивается, связывается в одно целое, представляя великолепное, но ужасное зрелище.

И под грохот раскатов грома, к которым присоединяли свои голоса пушки и карабины, под завывание беснующейся бури, при призрачном адском свете молний шла отчаянная борьба не на жизнь, а на смерть.

Даяки, на этот раз ринувшиеся на приступ не сомкнутыми колоннами, а врассыпную, успели добраться до «живой изгороди», почти не понеся никаких потерь, ибо защитники кампонга в эту ужасную ночь не могли похвастаться меткостью стрельбы.

Врезавшись в колючий кустарник, даяки с изумительной быстротой прокладывали себе дорогу, яростно срубая тяжелыми парангами ветви и стволы растений. Их усилия направлялись, вне всякого сомнения, к подъемному мосту. Это был ключ к кампонгу — наиболее защищенный его пункт, но одновременно представлявший и наибольшую опасность для защитников кампонга. Сюда мчались даяки, волоча за собой тяжелые бревна, которыми они рассчитывали действовать, как таранами, чтобы пробить брешь в палисаде кампонга.

Янес и Тремаль-Наик, отлично понимая, что на карту в этой ужасной игре поставлено все, поторопились принять все возможные меры для организации защиты, и моментально в находящемся под угрозой пункте собрались все свободные люди гарнизона с котлами, полными кипящего каучука, который должен был снова сыграть решающую роль в борьбе.

Уже приближались даяки, стремительно прорубаясь сквозь «живую изгородь». Один отряд добрался до палисада и осадил подъемный мост, пытаясь пробить брешь толстым бревном, которое раскачивали тридцать или сорок человек. Целый дождь кипящего каучука, брызнув на головы этих врагов, обжигая нагие тела, заставил их, однако, отказаться от достижения намеченной цели. Другой отряд повторил ту же отчаянную попытку, но с тем же успехом. В этот момент к палисаду пробилась целая толпа даяков, которых не могли остановить спингарды. Двести или триста человек, ожесточенных упорным сопротивлением осажденных, набросились на палисад, приставляя к стене толстые стволы деревьев, чтобы устроить из них импровизированные лестницы.

Момент был критический.

На крик Янеса и Тремаль-Наика к этому пункту сбежался почти весь гарнизон кампонга, оставив только несколько канониров около спингард.

Швырнув карабины, ставшие бесполезными при обрушивавшемся на головы сражающихся дожде, защитники кампонга схватились за тяжелые паранги, эти ужасные мечи.

На осаждающих отовсюду лились кипящие и дымящиеся струи расплавленного каучука, сжигая их тела. Но обезумевшие от злобы даяки не останавливались перед этим препятствием и лезли на палисады под оглушительный воинственный крик. Десятки падали вниз, получив ужасные раны, но на смену павшим лезли и лезли другие, размахивая сверкающими парангами. Ничто не могло, казалось, остановить их. Эти фанатики, вдохновляемые голосом пилигрима, наступали так отчаянно, что заставляли бледнеть Янеса, которого начинало охватывать сомнение в благополучном исходе сражения. Но защитники кампонга, особенно пираты Малайзии, старые соратники Сандакана, не уступали даякам ни в храбрости, ни в стойкости; на вопли даяков они отвечали не менее воодушевленными криками в честь родного гнезда, вольного Мопрачема. Три раза воины хаджи шли навстречу смерти под огнем спингард, под потоками кипящего каучука, под смертоносными ударами парангов на приступ фактории. Три раза они взбирались на парапеты. И трижды отливала назад их волна, наполняя ров мертвыми и изувеченными телами.

— Держись! Еще одно усилие! — прогремел Янес, увидя обнаружившееся в рядах нападавших замешательство. — Еще одно усилие, и мы отбросим врага.

Защитники кампонга усилили канонаду пушек и ружей, малайцы «Марианны» и яванцы гарнизона снова, передохнув, схватились за паранги, а слуги Тремаль-Наика опять взялись за котлы с кипящим каучуком.

Начался четвертый приступ. Но уже чувствовалось отсутствие прежнего воодушевления, прежней фанатичной, слепой ярости, заставлявшей осаждающих презирать смерть.

Их охватывал страх, и они больше не взывали к Аллаху.

Тем не менее, и этот натиск грозил опасностью. Ряды даяки были еще многочисленны, тогда как гарнизон уже потерял часть своих защитников, особенно сильно пострадав от огня даякских стрелков, скрывавшихся в чаще. Кроме того, защитниками кампонга овладевала смертельная усталость.

И вот опять даяки у палисада, опять они карабкаются вверх по приставленным к стенам стволам бамбука, а целый отряд с отчаянной смелостью и непостижимым упорством громит «подъемный мост».

Горе, если защитники растеряются. Горе, если они допустят врага проникнуть внутрь кампонга.

Кажется, пробил последний час для всех этих бойцов и для грациозной Дармы.

Янес повернул спингарду таким образом, чтобы она могла обстреливать края парапета, и отозвал людей в сторону. Моментально волна даяков захлестнула парапет, торжествуя, но грянул выстрел спингарды вдоль всего парапета, по живой массе даяков, сметая ее, и в то же время слуги Тремаль-Наика, подбежав к подъемному мосту, выплеснули вниз все содержимое котлов с кипящим каучуком.

Один человек уцелел после выстрела Янеса на парапете. Он стоял, словно демон, окутанный клубами дыма, который распространяли струи каучука. И вот в это мгновение откуда-то появился великолепный и страшный тигр. Одним могучим прыжком животное перенеслось через отделявшее его от остолбеневшего даяка пространство и рухнуло на дикаря, дробя зубами его кости, разрывая когтями тело.

Эту ужасную картину осветила продолжительная вспышка яркой молнии уже утихавшей грозы, и даяки увидели тигра. Животное казалось грозным призраком, порождением ада. И оно пришло на помощь не к тем, кто нападал во имя Аллаха, а к тем, на кого нападали.

Значит, сама судьба стояла на стороне защитников кампонга. Значит, напрасны все усилия сокрушить их твердыню. Пытаться бороться с людьми, которым помогают призраки, — идти против воли неба.

И даяки бросились в отчаянное бегство, не обращая внимания на крик пилигрима, призывавшего их к новому штурму.

Гарнизон оправился, и вслед беглецам опять понеслись выстрелы, сея в их рядах смерть и ужас.

В это время из толпы вырвался человек, который, как сумасшедший, побежал не от кампонга, а к нему. Было чудом, что он с первого же шага не упал под пулями защитников укрепления.

— Янес! Тремаль-Наик! — кричал он, размахивая на бегу руками.

— Каммамури! — в один голос отозвались друзья, останавливая своих людей, готовых расстрелять смельчака.

— Я опоздал. Правда, господин? — кричал Каммамури, добегая до палисада и хватаясь за веревку, брошенную для того, чтобы дать ему возможность подняться внутрь кампонга, не спуская подъемного моста.

— Действительно, немного запоздал, — отозвался Янес, вынимая свежую сигару и раскуривая ее. — Но если желаешь полюбоваться, как даяки сверкают пятками, время еще есть. Представление не окончено. Ты был на берегах Мопрачема? Видел Малайского Тигра? Давно?

— Семь дней назад, — ответил Каммамури, которого втащили на парапет.

— Но подкрепление? Ты привел кого-нибудь, Каммамури? Говори же.

— Никого, — ответил старый боец печально. — Со мной ни души.

— Подожди, Янес, — остановил допрос Тремаль-Наик. — Он выбился из сил. И потом, не мешает проводить беглецов еще парочкой выстрелов. А ты, друг Каммамури, спустись в нижние комнаты, отдохни, подкрепись. Мы сейчас придем к тебе.

Потом, обернувшись к великолепной тигрице, которая тут же, на парапете, в двух шагах от спингарды, стояла над изуродованным телом даяка, окликнул свою любимицу:

— Дарма! Оставь этого человека, иди на кухню.

Тигрица опустила голову и побрела с парапета, мурлыча, как сконфуженная кошка.

XII. Оргия даяков

Десять минут спустя Янес и Тремаль-Наик, убедившись, что даяки очистили не только равнину, но и зону, защищенную растительностью, и что по крайней мере этой ночью можно будет спокойно отдохнуть, спустились к маратху. Они нашли Каммамури в столовой. Старый боец поглощал обильный обед, но, впрочем, ему усердно помогала в этом его приятельница--тигрица.

— Ну, какие новости ты принес нам из Мопрачема? — спросил Янес, усаживаясь перед Каммамури. — Я очень удивился, что ты не привел никого нам на помощь. Кажется, в Мопрачеме никогда не было недостатка в охотниках побывать в бою.

— Это так, господин. Но они там нужны сейчас не менее, чем здесь, — ответил маратх. — Я несу вам издалека очень важные вести.

— Говори же скорее! Что может угрожать убежищу Малайского Тигра? — нетерпеливо воскликнул португалец.

— Это враг, не менее таинственный, чем пилигрим из Мекки. Его поддерживают англичане и новый раджа Саравака, племянник Джеймса Брука. Того, дело рук которого разрушил некогда Сандакан, прогнав раджу Саравака нищим в Англию.

Янес стукнул кулаком по столу с такой силой, что задрожали стоявшие там стаканы и бутылки.

— Значит, Мопрачему тоже угрожают? — воскликнул он гневно.

— Да, и положение вещей гораздо более серьезно, чем вы, вероятно, думаете. Губернатор Лабуана известил Сандакана о необходимости очистить остров. Он пишет Малайскому Тигру, что присутствие на острове бывших пиратов представляет вечную угрозу развитию и спокойствию английской колонии. Слишком близкий и слишком хорошо защищенный остров придает смелость пиратам Борнео, которые вновь начинают поднимать головы в расчете на помощь и поддержку Сандакана.

— И что ответил Сандакан наглецу? — спросил Янес.

— Он заявил, что готов защищать свои владения и не отступит ни перед чем. Сандакан сзывает на Мопрачем волонтеров, старых бойцов, помогавших ему прогнать Джеймса Брука и освободить Саравак. Одни в пути, другие уже прибыли на Мопрачем из Саравака.

— Да, в Сараваке, — сказал Янес довольным тоном, — еще не перевелись люди, которые помнят, что именно мы разрушили могущество самозваного раджи, английского авантюриста, принесшего рабство на эти берега. Но кто заваривает всю эту кашу? С одной стороны — неведомо откуда вынырнувший пилигрим, с другой — старые наши враги, англичане, и в придачу — даяки, которых подстрекают против нас. А ведь до самого последнего времени мы были в сносных отношениях с губернатором Лабуана.

— По-видимому, племянник Брука, теперешний раджа Саравака, — заметил Каммамури, — принимает деятельное участие в гонении, организованном на нас. Один из кораблей этого князька, без всякой видимой причины и повода, недавно потопил одно из прао Сандакана, по1убив весь его экипаж. Когда за судном раджи погналась «Марианна», чтобы потребовать объяснений, то экипаж нашего судна получил приказание от корабля раджи следовать за ним в Саравак.

— Что, разумеется, не было исполнено? — сказал Тремаль-Наик.

— Да. Но «Марианна» должна была более чем поспешно вернуться в Мопрачем, преследуемая огнем неожиданно появившегося для поддержки судна раджи парохода, на мачте которого тоже развевался флаг раджи Саравака.

— Тремаль-Наик! — вскричал Янес, поднявшись с кресла и нервно расхаживая по комнате. — Мне приходит в голову одна мысль. Я думаю, что весь этот заговор против нас является делом раджи, который хочет таким образом отомстить за своего дядю. Новоявленный саравакский князек, несомненно, вступил в соглашение с английским правительством. Это тем более возможно, что мы уже давно представляем действительную угрозу самому существованию столь близкого к Мопрачему Лабуана. Кстати, ты вспомни, что этот Лабуан несколько лет тому назад едва не попал в наши руки.

— И это еще не все, — сказал Каммамури. — В этой шайке заговорщиков есть и другие лица. Знаете, что поведал мне один из бывших слуг Тремаль-Наика — тот самый, который помог мне пробраться через лагерь даяков и вернуться в факторию? По его словам, пилигрим, который взбунтовал даяков и вооружил их, не араб, как думали до сих пор, а индус.

— Индус?! — воскликнули одновременно Янес и Тремаль-Наик.

— Слушайте еще. Это должно вам открыть глаза на то, кто наш враг. Слуга рассказал мне, что однажды ночью он застал пилигрима в хижине, когда тот, преклонив колени, как будто молился перед небольшим сосудом, в воде которого плескались золотые рыбки Ганга.

— Черт побери! — воскликнул Янес, останавливаясь на ходу, словно пораженный громом. Тремаль-Наик вскочил на ноги с бледным и искаженным лицом.

— Сосуд с рыбками Ганга? В таком случае этот человек — туг, — пробормотал Тремаль-Наик с жестом отчаяния.

— Да, господин, — утвердительно кивнул Каммамури. — Только туг может поклоняться золотым рыбкам Ганга, в телах которых воплощается частичка души мстительной богини Кали.

Несколько мгновений в комнате царило молчание.

— Необходимо, однако, выяснить, — оживился Янес, — кто был тот человек, который рассказал тебе это.

— Это Кария, даяк, который находился у нас в услужении, а теперь вернулся к своему племени. Человек умный, опытный. Он обязан мне жизнью. Теперь я встретил его в лесу, когда пытался пробраться сквозь ряды даяков к кампонгу. Вместо того, чтобы выдать меня пилигриму, он проводил меня сюда, предварительно известив вас о моем прибытии при помощи стрелы из сумпитана. Мы можем вполне доверять его рассказу, потому что он никогда и ничего раньше не слышал о «душителях» Индии и был очень удивлен, узнав от меня, что поклоняющийся рыбам пилигрим вовсе не мусульманин.

— Янес! — сказал взволнованным голосом Тремаль-Наик. — Что же ты думаешь предпринять?

Португалец, склонившись над столом и подпирая рукой голову, казалось, предался размышлениям.

— Мы были глупы, как ослы. Надо быть слепцами, чтобы не догадаться сразу, кто такой этот проклятый пилигрим-тут. Та ненависть, которую он питает к тебе, Тремаль-Наик, похитителю их сокровища, жрицы храма Кали, освободившему из плена украденную ими Дарму, твою дочь, которая должна была заменить в храме свою мать, — этого ведь было достаточно, чтобы объяснить нам все.

Помолчав немного, португалец добавил:

— Если бы мы не видели их вождя, Суйод-хана, испускающим дух под кинжалом Сандакана, можно было бы подумать, что вся эта дьявольская махинация — дело его рук. Но он убит, это неоспоримо. И мертвые не встают из могил. Мы видели, как его тело было зарыто в яму вместе с сотнями казненных сипаев Дели.

— Мы уже говорили об этом, — отозвался индус, — и теперь лучше подумаем о ближайшем будущем. Что мы должны предпринять? Подумай, Янес! Теперь, когда мы узнали, с кем мы имеем в действительности дело, я начинаю волноваться за жизнь моей дочери.

— Нам остается одно, — прозвучал ответ португальца: — уйти отсюда, уйти как можно скорее и добраться до Сандакана. Здесь делать больше нечего.

— Конечно. Но как пробиться сквозь ряды осаждающих?

— Что-нибудь придумаем. Утро вечера мудренее. Пойдем отдыхать, пока даяки так любезны, что оставляют нас в покое.

И они удалились в свои помещения, но на их лицах читалось выражение глубокой тревоги. Они искали выход и пока не находили его; это их угнетало.

Ночь прошла, как и можно было предвидеть, спокойно.

Еще до восхода солнца Янес, который спал и плохо и мало, был уже на ногах. Казалось, его занимала какая-то идея, так как вместо того, чтобы спуститься по обыкновению в столовую к чаю, он забрался на террасу, на которой торчали остатки разрушенной даякской артиллерией башенки, и принялся выяснять для себя внутреннее расположение самого кампонга.

Фактория образовывала широкий параллелограмм, пересеченный посередине постройками и навесами, что позволяло разделить силы защитников на два отряда. Первая часть кампонга, куда вела дорога от подъемного моста, состояла из каменных зданий. Во второй части помещались погреба, конюшни, помещения для прислуги, хлева и прочие служебные постройки.

Это расположение поразило португальца.

— Черт возьми! — пробормотал он, весело потирая руки. — Это как раз отвечает моим намерениям. Все зависит от того, насколько велики в самом деле запасы в погребах моего друга, Тремаль-Наика. Если только у него достаточно ликера, то дело можно считать сделанным. В любви к выпивке даяки недалеко ушли от негров. Это, надо надеяться, нас и спасет. Ну, собака из Мекки, я мастерски приготовлю тебе пакость!

Успокоенный, оживленный, он сошел с платформы и увидел Тремаль-Наика и его оруженосца Каммамури за столом.

— Ну, придумал ли ты какой-нибудь выход из нашего положения? — спросил Янес, обращаясь к другу.

— Думал всю ночь напролет, но ничего не выдумал, — ответил Тремаль-Наик угрюмо. — Остается только одно: открыть двери и… идти напролом. Ничего лучшего не могу предложить.

— Гм… Недурной способ, — улыбнулся Янес. — А кстати, или некстати… Сколько бочек брамы имеется в твоем распоряжении?

— А зачем это? — изумленно спросили и Тремаль-Наик и Каммамури.

— Чтобы получить свободный выход из кампонга.

— Ты шутишь, Янес?

— Ничуть Разве сейчас время шутить?

В нескольких словах Янес объяснил свой план, правда, несколько рискованный, но все же обещавший успех: покинуть лучшую, наиболее укрепленную часть кампонга и запереться во второй, где расположены сельскохозяйственные постройки, предоставив даякам… весь наличный запас брамы. Благо запас этот оказался колоссальным: фактория Тремаль-Наика, как выяснилось, снабжала этим драгоценным продуктом все окрестные племена.

Пробившись внутрь кампонга, даяки не преминут разыскать бочки с ликером и набросятся на них.

— Но ведь мы не можем долго продержаться в хилых постройках, покинув каменную цитадель! — возражал Тремаль-Наик.

— Нам и не нужно много времени, — отвечал Янес. — Час-полтора продержимся, и этого будет достаточно. Ты увидишь сам, что выйдет.

— Но поддадутся ли они на эту уловку?

— Непременно. Ведь их разведчики прячутся в живой колючей изгороди, и как только увидят, что платформы нами покинуты и подъемный мост никем не охраняется, — сейчас же оповестят сородичей.

— Когда мы проделаем это? — вмешался Каммамури.

— Как только начнет темнеть, чтобы в сумерках легче было ускользнуть из кампонга…

— Так за дело! — воскликнул, оживляясь, Тремаль-Наик. — Я вполне доверяю теперь твоему плану, Янес.

— А у тебя есть лошадь для Дармы?

— Целых четыре, и все отличные.

— Прекрасно. Мы заставим даяков гнаться за нами до самого берега. Сколько времени тебе, Каммамури, понадобилось, чтобы добраться до моря?

— Три дня.

— А мы попробуем проскочить быстрее. Рыбацких поселков на берегу много, и мы всегда можем рассчитывать найти на берегу какую-нибудь пирогу или прао.

Совещание закончилось полным одобрением выработанного Янесом плана, причем сейчас же все защитники кампонга были оповещены о принятом решении и встретили это известие без малейших возражений.

Затем спешно были произведены необходимые приготовления к самому побегу. Спингарды сняли со стен и разместили за внутренним палисадом на поспешно построенных платформах, погреба опустошили и всю браму вынесли во двор. Ее запасы составляли около восьмидесяти бочек колоссальных размеров, по два--три гектолитра в каждой. Таким количеством этого крепкого дурманящего напитка можно было свалить с ног целое войско.

Перед заходом солнца, изолировав несколько террас, чтобы привлечь внимание даяков, гарнизон поджег часть строений, заставляя осаждающих думать, что в кампонге вспыхнул пожар.

Закончив эти приготовления, сложив несколько костров под навесами и в нижних этажах павильонов, наполненных горючими веществами, гарнизон удалился за внутренний палисад и стал ждать врага. Как и предвидел Янес, осаждавшие, привлеченные видом пожара, разрушавшего те самые укрепления, о которые недавно разбились их отчаянные атаки, не замедлили покинуть свои палатки и снова ринуться на приступ. Они рассчитывали, что, очутившись между двух огней, гарнизон сдастся.

Сумерки спускались на землю, когда патрули на форпостах кампонга известили о приближении врага. Даяки, сформировав семь отдельных штурмующих колонн, с громкими криками прибежали к укреплению. Они заранее торжествовали победу.

Янес, видя, что они проходят зону колючего кустарника, приказал поджечь груды хвороста, сложенные под навесами и в жилых помещениях, и затем, убедившись, что гарнизон находится уже в пределах второго палисада, открыл стрельбу из спингард в ускоренном темпе, чтобы симулировать отчаянную защиту. Даяки в этот момент были уже под самыми стенами. Увидев, что стены отчасти разрушены, осаждавшие на миг остановились, опасаясь попасть в ловушку, но сейчас же вновь ринулись вперед и ворвались внутрь кампонга, издавая дикие крики и победоносно размахивая гарантами.

Увидев, что даяки первым делом набросились на бочки с брамой, стоявшие около горевших зданий, Янес распорядился прекратить стрельбу, чтобы не слишком раздражать нападающих.

Перед бочками даяки вновь приостановились: они не знали, что именно было в бочках, и еще не исчез остаток недоверчивости, боязни попасть в западню. Но запах алкоголя, просачивавшийся сквозь недостаточно плотно пригнанные пробки, не замедлил достигнуть их обоняния. — «Брама! Брама!» — был общий вопль. Дикари ринулись к бочкам, вырвали пробки и, подставляя руки под струи ароматной жидкости, пили одуряющий напиток. Радостный рев прокатывался по толпе осаждавших. Ничто не мешало насладиться драгоценным напитком, тем более что осажденные прекратили огонь.

Один глоток, только один глоток, и затем снова в атаку!

Но первые же капли выпитой брамы совершенно изменили их намерения. Их тянуло как можно дольше пользоваться бездеятельностью притаившихся, охваченных, казалось, полной паникой защитников кампонга. С другой стороны, этот драгоценный напиток был, конечно, гораздо вкуснее свинцовых пуль, которые ждали впереди.

И напрасно надрывались вожди, понукая даяков идти вперед: ничто не могло отогнать дикарей от их добычи.

Восемьдесят бочек брамы. Какое счастье! Никогда они не имели в своем распоряжении столько этого напитка!

Они побросали все, что можно, даже щиты и паранги, и пили, пили до одурения, оставаясь глухими к крикам и угрозам своих вождей.

Это была небывалая, фантастическая оргия, вакханалия, озаренная багровым светом пожарища.

Янес и Тремаль-Наик следили за тем, как люди гарнизона бесшумно расшатывали и вытаскивали в одном месте колья палисада, подготавливая себе путь к отступлению.

Между тем уже начали гореть навесы, и из всех окон жилых строений покинутой части кампонга повалили густые клубы дыма.

Еще несколько мгновений, и между осаждающими и осажденными должна была вырасти непроходимая стена огня.

Даяки, казалось, не обращали ни малейшего внимания на пожар, угрожающий охватить кампонг. Они по-прежнему опустошали одну за другой драгоценные бочки, причем их вожди, отчаявшись воздействовать на позабывших дисциплину воинов, кончили тем, что и сами последовали с усердием, достойным похвалы, их благому примеру и прилипли к бочкам с брамой.

Хаджи, руководивший штурмом издали, находясь в лагере и никогда не показываясь перед кампонгом, не видел, как его люди, сраженные брамой, падали, словно пораженные молнией, у обольстивших их бочек, под дождем искр все сильнее и сильнее разгоравшегося пожара.

Вскоре почти все здания кампонга обратились в один сплошной огненный столб.

Настал долгожданный момент.

— Вперед! — скомандовал Янес. — Оставляйте все, кроме оружия и припасов!

Неся раненых, отряд в глубоком молчании покинул палисад, перебрался за внешние стены и быстрым шагом двинулся к лесу.

Дарма скакала на лихом коне. Ее оберегали с одной стороны отец, с другой — Янес, тоже верхом.

Достигнув лесной опушки, отряд, состоявший приблизительно из сорока человек, включая семерых раненых, остановился перевести дыхание и посмотреть, что делается в покинутом кампонге. Фактория превратилась в один сплошной гигантский костер. Палисады дымились и разрушались вместе с платформами и домами. Наряду с треском горящего тикового дерева слышался рев пожарища и грохот взрывающихся спингард, которые остались заряженными. Несколько человек метилось по развалинам, перетаскивая подальше от огня пьяных дикарей, которым угрожала опасность заживо сгореть около погубивших их бочек с предательским ликером.

Должно быть, пилигрим держал в резерве несколько отрядов. Они предназначались, разумеется, для поддержки осаждающих колонн, если бы последним не удалось проникнуть в кампонг, и теперь, не слыша больше шума битвы, эти отряды направились к фактории, чтобы ознакомиться с положением дел.

— Хоть бы ад пожрал весь этот сброд! — выругался Янес, подгоняя своего коня. — Я жалею только об одном: пришлось уйти, не сведя счеты с этой проклятой собакой, пилигримом. Ну да ладно! Наше не уйдет… Посмотрим. Еще встретимся когда-нибудь…

— Когда-нибудь? — отозвался Каммамури. — Не когда-нибудь, а теперь. Надо уносить ноги: нас уже заметили, и за нами погоня.

XIII. Отступление по дебрям

При зареве пожара, заливавшего всю равнину, маратх заметил отряд даяков, продвигавшийся быстрым шагом вдоль лесной опушки и в то же время старавшийся остаться незамеченным. По-видимому, это был последний резерв хаджи, специально направленный в погоню за беглецами. Янес и Тремаль-Наик с первого взгляда убедились, что вступать в открытую борьбу с этим отрядом не имело никакого смысла, хотя и было несомненно, что главные силы даяков в дело не вступят.

— Да их не меньше сотни, и большинство вооружено огнестрельным оружием! — воскликнул португалец. — Посадим лучше наших раненых на лошадей — их переноска задерживает движение, а сами доверимся быстроте наших ног. Ты, Тремаль-Наик, и Каммамури сойдите с лошадей, а ты, Самбильонг, сформируй арьергард для прикрытия отступления.

Шестеро раненых были усажены на трех освободившихся лошадей, а седьмой поместился вместе с Дармой, и весь отряд форсированным маршем устремился по направлению к западу. Самбильонг с восемью отборными бойцами из экипажа «Марианны» остался позади, чтобы огнем задержать наседавших преследователей.

Между отрядом Янеса и преследующими его даяками оставалось расстояние в несколько миль, и беглецы делали отчаянные усилия, чтобы удержать за собой преимущество в этом отношении.

Стремительный бег под сенью гигантских тропических растений продолжался добрый час. Затем Янес и Тремаль-Наик, встретив на своем пути густые заросли, подали сигнал к остановке, чтобы дать более слабым возможность перевести дух. Эти заросли представляли беглецам преимущество еще потому, что в них легче было защищаться от нападения даяков, если бы последние настигли отряд.

— Подождем здесь, — сказал Янес. — Если они не потеряли наши следы, то нападут на нас, и я воспользуюсь случаем расстрелять их среди этих растительных колоссов, поскольку это легче, чем в другом месте, более открытом. А между прочим, надолго ли одурманивает пьяниц брама, друг Тремаль-Наик?

— По крайней мере, на сутки.

— Ага! Это отлично! Так мы доберемся до морского берега раньше даяков.

— Да, если только они не догадаются перерезать нам путь, спустившись вниз по Кабатуану. Путь по реке гораздо короче нашего.

— Об этом я не подумал. Ну да ничего. Если они нападут на нас на море, то там уж мы сумеем себя защитить Важно будет только найти пару--другую пирог.

— Их-то мы найдем, — сказал Каммамури. — В поселке, где я остановился перед отплытием на Мопрачем, я видел много лодок. Рыбаки с удовольствием продадут нам пару.

Больше часа отряд, прячась среди зарослей, ожидал появления даяков, но затем, решив, что следы его даяками окончательно потеряны, тронулся опять в путь. Путешествие продолжалось всю ночь, и только под утро был сделан короткий привал на берегу небольшой реки, являвшийся, по всем признакам, притоком Кабатуана. Опасения быть настигнутыми погоней мало-помалу рассеивались, и отряд начинал уже надеяться, что ему удастся добраться до морского берега без дальнейших схваток. Следующие трое суток также прошли совершенно спокойно в странствованиях по бесконечно тянувшемуся лесу, и к утру пятого дня беглецы уже поднимались на первые возвышенности Хрустальных гор, высокая цепь которых тянулась с севера на юг вдоль восточного берега острова. В полдень шестого дня, обозрев с высоких скал расстилавшееся вдали море, отряд Янеса спустился в узкую долину, которая должна была привести его к самому берегу.

Беглецы шли уже в течение четырех часов, соблюдая полное молчание, продвигаясь гуськом, потому что проход был очень узок. Вдруг послышавшиеся издали крики заставили их застыть на месте.

— Даяки? — промолвил Янес, быстро оборачиваясь.

В это время над долиной прогремел выстрел, и на окаймлявших ее возвышенностях показался многочисленный отряд даяков, быстро спускавшихся на дно долины, по направлению к беглецам.

— Недурно! — сказал несколько раздраженным голосом португалец. — Эти господа предоставили нам спокойно промчаться по всему лесу с тем, чтобы уже тут, недалеко от берега, поймать нас в расставленную ловушку.

— Море, как говорит Каммамури, находится всего только в трех милях отсюда, — отозвался Самбильонг. — Возьмите Дарму, всех раненых и идите туда. Я же вместе с остальными загорожу дорогу нашим врагам, чтобы дать вам возможность раздобыть пироги. Если мы не остановим их, то сложим тут свои головы, и никто из нас не увидит нашего родного, вольного Мопрачема. Решайтесь скорее. Враг настигает.

--А можешь ли ты сопротивляться в течение получаса? — спросил озабоченно Янес.

— Даже целый час. Там, — сказал Самбильонг, показывая на отдельно возвышающуюся над долиной скалу, — мы сможем продержаться долго.

— Если так, ладно, — сказал Янес. — Мы доберемся до берега и тогда дадим знать об этом выстрелами из карабинов. Тогда пробивайся и ты. Пироги будут уже готовы.

В это время над головами начали посвистывать первые пули настигавших отряд преследователей.

— До свидания! — крикнули Янес и Тремаль-Наик, вскакивая на лошадей и направляясь к видневшемуся вдали морскому берегу.

Самбильонг и Каммамури собрали остальных людей и увели на вершину холма, выбранного ими для своей цели.

В несколько прыжков они достигли вершины скалы, пробираясь среди густой травы, и скрылись между торчащими тут и там камнями. Верная подруга маратха, тигрица Дарма, тоже была с ними.

Преследователи спустились в долину. Колонна даяков состояла из полутора сотен человек, прекрасно вооруженных мушкетами и карабинами и являвшихся, по-видимому, отборной гвардией пилигрима. Увидев, что «Тигры Мопрачема» вместо перехода в стремительное и бурное наступление заняли оборонительную позицию, даяки рассеялись у подножия скалы и стали обстреливать ее вершину, надеясь свинцовым градом выбить пиратов с их позиции.

Те не остались в долгу, и завязалась оживленная перестрелка. Первая группа даяков, слишком неосторожно приблизившаяся к осажденным, была буквально расстреляна.

— Начало удачное! — крикнул Самбильонг, оборачиваясь к Каммамури.

Приведенные в ярость гибелью своих товарищей, даяки скоро убедились, что перестрелка не дает желанных результатов, испустили громкий боевой клич и с парангами в руках устремились в атаку. Но у подножия скалы, осыпаемые меткими выстрелами воинов Самбильонга, замялись и опять схватились за ружья.

— Друзья! — обратился Самбильонг к своим соратникам, которые стойко удерживали позицию, хотя многие из них были уже ранены. — Пришел час, который решит нашу участь. Сумейте умереть, сражаясь!

Невзирая на потери, понесенные в этой перестрелке, даяки с яростными криками поднимались уже на откосы скалы.

И вот враги столкнулись вплотную. Произошла ожесточенная схватка. За секунду до этого Самбильонг, видя, что враги совсем рядом, крикнул Каммамури, по-прежнему выпускавшему заряд за зарядом в подползавших к вершине холма даяков:

— Каммамури! Спусти Дарму!

Великолепный зверь, которого малайцы скрыли от пуль даяков за большим камнем, с ревом бросился на нападающих.

Пораженные появлением ужасного врага, даяки в смятении отхлынули назад. Дарма гналась за ними, но в это время чья-то предательская пуля поразила ее. Бедное животное с ревом приникло к земле, потом несколько мгновений еще держалось, глядя пылающими глазами на врагов, но наконец силы покинули Дарму, и она упала на землю безжизненным трупом.

— Дарма! Моя Дарма! — горестно воскликнул Каммамури, который любил тигрицу, как собственное дитя.

А в это мгновение издали донесся рокот трех последовательных выстрелов.

— Сигнал! Наконец-то! — скомандовал Самбильонг отступление. Затем он увлек за собой Каммамури, обезумевшего от горя при виде смерти тигрицы, со словами:

— Оставь ее! Она умерла!

Кучка храбрецов, в которой оставалось всего около десяти человек, воспользовавшись замешательством даяков, бросилась со скалы, оставляя на роковой вершине трупы павших в неравном бою товарищей. Беглецы мчались по направлению к морскому берегу, откуда в это время донеслись новые выстрелы Янеса.

Под градом пуль, непрерывно преследовавших беглецов, маленький отряд товарищей Самбильонга добрался до берега, где находилось около дюжины рыбачьих хижин.

Там шумело море, на волнах которого плясали у самого берега пироги с распущенными парусами, готовые отправиться в путь.

— Скорее! — приветствовал Янес спасшихся товарищей.

— А где же остальные? — спросил Тремаль-Наик, оглядывая печальным взором кучку израненных и измученных беглецов.

— Там! — ответил Самбильонг. — Погибли!

— Погибли вместе с Дармой! — рыдая, произнес Каммамури. Тень глубокой скорби легла на чело индуса при вести о гибели красавицы тигрицы, которую он любил не меньше Каммамури.

Две пироги под распущенными парусами тронулись в путь, направляясь по морю к юго-востоку. Они были заполнены остатками защитников кампонга. А на берег, только что покинутый людьми Янеса и Тремаль-Наика, уже выбегали даяки, оглашая воздух криками бессильной ярости и проклятиями в адрес беглецов. И видно было, как обитатели рыбачьего поселка, покинув свои убогие хижины, торопливо убегали вдоль берега, прячась от свирепых врагов в прибрежном кустарнике.

Через несколько минут мирный поселок уже пылал, подожженный дикарями, искавшими, на ком бы сорвать свою слепую ярость.

Обе пироги, подгоняемые свежим береговым бризом, обогнули остров Гайя, готовясь войти в залив Санангар, — тот самый, к водам которого Кабатуан катит свои мутные волны.

Пирогу несколько больших размеров, к тому же вооруженную небольшой пушкой, занимал Тремаль-Наик с дочерью. На другой пироге, которой командовал Янес, была только одна спингарда.

— Дрянь лодки! — отозвался о судах импровизированной флотилии Самбильонг. — Они стары, как я.

— Лучших, к сожалению, для нас с тобой выстроить не успели, — угрюмо пошутил Янес. — Видишь ли, мы слишком поздно предупредили рыбаков о нашем визите… Для нас большое счастье, что хоть эти скорлупки раздобыли.

— Куда направимся? На Мопрачем? — заговорил снова Самбильонг.

— Нет. Придется сначала пройти берегом до Насонга, — ответил Янес. — Я не очень доверяю этим скорлупкам, которые впитывают в себя воду, словно губки.

Солнце уже близилось к закату. Над морем спускались тени ночи. Янес сидел на корме своей утлой лодки на небольшом камне, который заменял суденышку якорь, докуривая последние свои сигары, в то время как большинство разместившихся с ним людей из бывшего экипажа «Марианны» отдыхало, лежа на дне лодки.

На потемневшем море не блестело ни единого огонька. На берегах, мимо которых плыли пироги, тоже царила глубокая тьма. Только около небольшого островка Санангара, расположенного при входе в бухту с тем же названием, сверкала красноватая точка — вероятно, огонь фонаря какого-нибудь рыболова, вышедшего на ночную работу.

Едва только пироги обогнули остров Гайя, как бриз улегся, и беглецы стали продвигаться с ничтожной скоростью.

— Я предпочел бы быть сейчас за сто миль от этой бухты, — пробормотал португалец. — Устье Кабатуана едва не стало роковым для моей «Марианны».

Ночь прошла спокойно. Почти до полуночи Янес бодрствовал, исполняя обязанности рулевого. Потом, сломленный усталостью, сдал руль отдохнувшему Самбильонгу, а сам растянулся под банкой и заснул. Несколько часов спустя его разбудил возглас Самбильонга:

— К оружию!

В это время только начинало светать, и обе лодки, которые за ночь почти не продвинулись вперед, находились у северного конца острова Гайя.

Услышав крик Самбильонга, Янес вскочил на ноги и спросил:

— Что случилось? Дьявольщина! Неужели мне не дадут отдохнуть?

Однако тотчас же его внимание было привлечено видом джонки — судна, по размерам значительно превышающего пироги и шедшего под двумя треугольными парусами. Джонка выбиралась в море из бухты, сопровождаемая полудюжиной двойных шлюпок, по обычаю даяков скрепленных между собой своеобразным помостом. Тут же виднелся паровой баркас, на мачтах которого не было видно определяющего его национальность флага.

— Что понадобилось от нас этой флотилии? — с удивлением пробормотал португалец.

Холостой выстрел из пушки, сделанный с борта джонки, был, казалось, ответом на его вопрос.

Флотилия приказывала беглецам остановиться.

— Даяки! — вскричал Самбильонг, бросившийся на нос, чтобы лучше рассмотреть экипаж флотилии. — Нам надо править к берегу.

— Опять? Но это наш конец, — отозвался, стиснув зубы, португалец. — Пытаться вступать в открытый бой с таким многочисленным и хорошо вооруженным врагом — безумие. Но и бежать некуда…

В самом деле, если еще можно было рассчитывать уйти от парусников, то не было никакой надежды спастись от преследования быстроходного парового баркаса.

Беглецам не оставалось ничего другого, как опять повернуть к берегу, или, в лучшем случае, пристать к острову Гайя, покрытому густыми лесами.

— К берегу и — заряжай ружья! — распорядился Янес.

Прао Тремаль-Наика, находившееся на некотором расстоянии от судна Янеса, уже изменило курс и теперь быстро двигалось по направлению к острову Гайя. К сожалению, времени было слишком мало. Отгадав план беглецов, джонка искусным маневром врезалась между обоими судами, а вслед за ней тот же маневр проделал и паровой баркас, который начал обстреливать пироги из своих пушек.

Янес схватил свой великолепный дальнобойный карабин и с лихорадочной быстротой стал посылать один выстрел за другим по джонке, целясь в людей, толпившихся на ее палубе. Остальные последовали его примеру.

— Лучше потонуть, — кричал Янес, — но не попасть живыми в руки этих зверей!

Экипаж пироги Тремаль-Наика, в свою очередь, упорно отстреливался от врагов с джонки и баркаса.

Но с каждым мигом яснее становился неизбежный конец этой неравной и по существу бесполезной борьбы.

Удачный выстрел с баркаса сбил мачту с пироги индуса, а следующая граната раздробила ей корму.

Пирога Янеса метнулась на помощь к суденышку Тремаль-Наика, но путь оказался прегражденным джонкой.

Пирога индуса тонула, наполняясь водой. И в то же время паровой баркас налетел на нее, пытаясь взять ее на абордаж, а джонка решительно двинулась на пирогу португальца.

— Стреляйте по командному мостику, друзья! — кричал вне себя Янес. — По крайней мере, мы отомстим за наших друзей!

С кормы джонки прозвучал металлический голос:

— Сдавайтесь пилигриму из Мекки! Я сохраню вам жизнь! Таинственный враг наконец показался на палубе. На его голове по-прежнему был традиционный зеленый тюрбан. В руке пилигрим держал короткую индийскую саблю.

— Ты здесь? — воскликнул Янес. — Получи!

Он вскинул заряженный карабин и, прицелившись, выстрелил. Хаджи взмахнул руками и упал навзничь. Его падение вызвало яростные крики всего экипажа джонки.

— Наконец! — сказал Янес. — Теперь можем выкурить последнюю, действительно последнюю сигару…

XIV. Американский корабль

Гибель «тигров Мопрачема» была неизбежна.

Судно Тремаль-Наика, захваченное паровым баркасом и двумя двойными прао, несмотря на отчаянное сопротивление экипажа, уже было взято на абордаж и готовилось затонуть. Янес с невыразимым волнением и тоской видел, как Тремаль-Наика, Дарму и немногих беглецов схватили и перетащили на паровой баркас, который в то же мгновение направился на юг, не заботясь о дальнейшем ходе сражения.

На прао Янеса осталось всего только семь человек, в то время как экипаж надвигавшейся джонки превышал это количество в четыре раза и кроме того, к месту сражения отовсюду неслись челноки даяков, переполненные воинами.

Оставалось или сдаться, или пойти ко дну. Тем не менее, на судне Янеса не прекращали стрельбы. Срезав удачным выстрелом паруса на прао, джонка прекратила канонаду, и экипаж стал готовиться к рукопашной схватке.

Увидев это, Янес решился на отчаянное предприятие: не дожидаясь нападения, он задумал сам перейти в атаку.

После очередного залпа из карабинов уцелевшие вокруг Янеса люди, побросав ружья, схватились за паранги, как вдруг где-то совсем поблизости прогрохотал пушечный выстрел, облачко дыма поднялось на корме джонки и срезанная взрывом гранаты мачта упала на палубу, накрывая своим громадным парусом весь экипаж.

Янес, удивляясь неожиданной помощи, живо обернулся, чтобы посмотреть, кто ее оказывает. И увидел с северной стороны острова Гайя великолепный пароход больших размеров, на палубе которого виднелись толпы одетых в белое людей, по-видимому, европейцев.

— Друзья, тигрята, мы спасены! — воскликнул он, в то время как второй снаряд, пущенный с парохода, сорвал руль джонки и в секунду рассек надвое одну из шлюпок, находившихся у нее на борту.

Вскочив одним прыжком на корму и сложив ладони рупором, португалец закричал:

— Ко мне, на помощь, дети Старого Света!

Второй, третий, четвертый выстрелы из пушки. И каждый достигал своей цели, то разрезая пополам какое-нибудь прао даяков, то разбивая руль беспомощной джонки. Один из снарядов парохода впился в борт джонки и при взрыве образовал огромную пробоину у ватерлинии, в которую потоками хлынула вода.

На крик португальца экипаж парохода отвечал сочувственными криками и жестами, не прекращая обстреливать даяков. Было ясно, что пароход, европейское судно, увидев картину неравного боя, вмешался в дело, потому что моряки обнаружили опасность, которая грозила прао Янеса, тоже европейца, со стороны многочисленных дикарей.

Прао даяков при появлении на сцене парохода поторопились скрыться в южном направлении, предоставив джонку ее собственной участи, тем более что они были лишены возможности рассчитывать хотя бы на поддержку парового баркаса, который уже скрылся на юге вместе с пленниками.

Джонку, получившую уже три пробоины и накренившуюся на один бок, заливало водой. Очевидно, она неминуемо должна была пойти ко дну. Матросы, расстреляв все свои снаряды, один за другим бросались в воду.

— Друзья! Беритесь за весла! — крикнул Янес своим товарищам. — Во что бы то ни стало пилигрим должен оказаться в наших руках!

И пока пароход спускал на воду две шлюпки с вооруженными людьми, пираты Мопрачема за несколько ударов весел долетели до готовой погрузиться в воду джонки. На борту ее оставались только мертвецы да несколько раненых. Остальной экипаж, бросившись за борт в воду, делал отчаянные попытки вплавь добраться до острова.

Янес, Каммамури и Самбильонг, причалив к джонке, как кошки взобрались на ее облитую кровью палубу и бросились к корме, надеясь найти там пилигрима.

Они не ошиблись: их таинственный враг лежал на подстилке из паруса, судорожно зажимая рукой глубокую рану в груди.

Он не был мертв, потому что едва только увидел Янеса и его спутников, как неожиданным движением поднялся на колени, выхватил из-за пояса длинный индийский пистолет и уже навел его на португальца, но Каммамури, рискуя получить пулю, выхватил смертоносное оружие из рук пилигрима.

— Я думал, что ты ушел в страну теней, — сказал пилигриму маратх. — Но так как ты еще жив, то мы поможем тебе отправиться туда, откуда ты пришел, — в ад.

Он приставил дуло пистолета к виску хаджи и собирался спустить курок, но Янес удержал его, схватив за руку.

— Он гораздо дороже нам живой, чем мертвый, — сказал португалец. — Самбильонг! Забери этого человека и перенеси его на прао. Да поторапливайся. Джонка, собирается стать подводным кораблем.

Янес и его товарищи с телом пленного хаджи спрыгнули в прао как раз в тот момент, когда с одной из двух шлюпок, спущенных пароходом, им кинули буксирный канат.

Сидя в прао, которое следовало за шлюпкой, Янес быстро и ловко связал пленника, вернее, почти спеленал его.

— Кажется, европейцы? — говорил он, работая, своим товарищам. — Но какой национальности? Может быть, англичане?

— По крайней мере, — отозвался Каммамури, — офицер на шлюпке отдавал приказание по-английски.

— Черт! Было бы презабавно, если бы мы оказались обязанными своим спасением нашим не менее непримиримым и беспощадным врагам, чем даже даяки.

И затем португалец с тяжелым вздохом добавил:

— А Тремаль-Наик? А Дарма? Что случилось с ними?

— Паровой баркас ушел к югу, — сказал Самбильонг.

— Верно ли это? Не пошли ли они к устью Кабатуана? Но если ты прав, то возникает вопрос: кто же именно взял в плен наших друзей? И куда могли их отправить?

Как раз в этот момент прао подошло к пароходу.

На верхней платформе трапа стоял человек лет пятидесяти, с остроконечной бородкой, в морской форме из темно-голубого сукна с золотыми пуговицами. Это был капитан парохода.

Янес быстро поднялся по трапу и сказал, обращаясь к поджидавшему его там командиру парохода:

— Сердечно благодарю вас, сеньор, за вашу любезную помощь. Еще несколько минут, и мой череп оказался бы украшением коллекции какого-нибудь из этих ужасных охотников за головами.

— Очень рад, мистер, что мог вас спасти, — ответил капитан, пожимая руку португальцу. — И полагаю, что всякий человек белой расы поступил бы на моем месте точно так же.

— Простите. Я имею честь говорить с командиром этого судна?

— Да, сэр. Пароход этот находится под моей командой.

— Позвольте представиться: Янес де Гомейра. Капитан даже подскочил от удивления.

— Янес де Гомейра?! — воскликнул он. — Это имя для меня, черт возьми, не ново. Это вы — товарищ того необыкновенного человека, который несколько лет тому назад разнес эфемерное царство Джеймса Брука, «истребителя малайцев»?

— Да, это я.

— Представьте, я был как раз в Сараваке в тот роковой день, когда ваш друг, мистер Сандакан, так неожиданно нагрянул в гости к Бруку. Я очень, очень рад, что мог оказать вам, сэр, маленькую услугу. Но не откажите в любезности объяснить, что нужно было от вас этим дикарям?

— Это долгая история. Сразу не расскажешь" Позвольте мне, в свою очередь, задать вам маленький вопрос: вы не англичанин?

— Мое имя Гарри Брайан. Америка. Калифорния.

— А этот корабль, который, как я вижу, оборудован и снаряжен лучше любого первоклассного крейсера?

— Да, недурная штучка, сэр? А?! — засмеялся капитан. — Ведь, право же, во всех этих водах вы не найдете ничего лучшего!

Затем капитан, обратившись к своим морякам, которые с любопытством расспрашивали товарищей португальца, в то время, как судовой врач исследовал состояние раненого «хаджи из Мекки», таинственного врага Сандакана и Тремаль-Наика, сказал:

— Накормите-ка вы хорошим завтраком этих храбрецов. А вас, мистер де Гомейра, попрошу пожаловать в мою каюту. Но раньше скажите, что я должен сделать с вашей посудиной? — И он показал, улыбаясь, на болтавшуюся у борта парохода изувеченную лодку.

— Отрежьте буксир, — коротко ответил Янес, глядя на жалкую скорлупку, в которой было пережито за последние часы столько тревог.

— Где вы, сэр, хотели бы сойти на берег?

— Как можно ближе к Мопрачему, — ответил португалец. — Если, разумеется, вам не трудно подвезти меня и моих товарищей.

— Довезем прямо до вашего знаменитого Гнезда Тигров, — отозвался американец. — Мопрачем лежит как раз по моему курсу, и я буду рад заглянуть туда. Но идемте же, сэр, в мою каюту.

За обильным и вкусным завтраком, сервированным в капитанской каюте, Янес подробно рассказал обо всех своих приключениях и поведал об опасности, угрожавшей Сандакану.

— Мистер де Гомейра! — сказал, выслушав его, капитан, протягивая гостю ароматную сигару. — Я хочу сделать вам одно предложение. Знаете ли, куда я хотел отправиться? В Саравак, чтобы попытаться там продать этот пароход, который вам так понравился.

Янес буквально вскочил из-за стола.

— Вы хотите продать это судно? Разве оно не принадлежит американскому военному флоту?

— Вовсе нет, сэр! Это судно было выстроено на верфях Орегона для султана Шемириндана, который собирался отомстить голландцам за убитого отца.

К сожалению, когда я доставил, согласно условию, судно на место назначения, то узнал, что наш заказчик уже приказал долго жить: какой-то его родственник, подкупленный теми же голландцами, отправил бедного султана на тот свет. А его наследник, боящийся гнева голландцев, не захотел и слышать об уплате за судно. Я телеграфировал об этом конфликте заводу, и дирекция поручила мне постараться сбыть пароход радже Саравака или какому-нибудь другому местному царьку. Хотите ли вы купить мое судно? С этим великолепным пароходом вы можете стать настоящим владыкой здешних вод.

— Купить? А цена?

--Дела — всегда дела, — отозвался американец. — Фирма, построившая этот корабль, просит за него пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.

— Заплачу и шестьдесят тысяч, — пылко отозвался Янес. — Вы получите деньги через банк Понтианака, но с условием, что вы оставите у меня на службе, за двойное жалованье, всех машинистов.

— Понятно, никто из экипажа не откажется служить вам на таких условиях. Так что ваше предложение принято. По рукам!

— А где вы, сеньор, думаете сдать мне пароход?

— Где угодно. Хочу только добраться до Лабуана, чтобы уже оттуда отправиться в Шанхай, а затем домой.

Янес достал никогда не покидавшую его в странствованиях чековую книжку и подписал несколько чеков.

— Вот вам, капитан, чеки на шестьдесят тысяч фунтов стерлингов, подлежащих уплате предъявителю в банке Понтианака, где я и Сандакан имеем на депозите три миллиона дукатов. Сеньор Брайан, с этого момента судно мое, не правда ли?

— Разумеется!

— Ну, так я вступаю в командование им.

— А я, — сказал довольным тоном американец, — с этого момента из капитана превращаюсь в простого мирного пассажира, пользующегося вашим гостеприимством. Желаете теперь пройтись по кораблю, осмотреть его?

— Нет, зачем? Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить его. Мне только хотелось бы знать, сколько на нем пушек?

Новые знакомые обменялись крепким рукопожатием. Сделка была заключена, и Янес приступил к ознакомлению с боевыми ресурсами своей новой покупки. К его удовольствию, выяснилось, что пароход прекрасно оснащен: четырнадцать скорострельных дальнобойных пушек новейшей системы, не считая мелкой артиллерии.

— Отлично! — сказал Янес. — Теперь я займусь допросом моего пленника. Он скажет мне, куда ушел паровой баркас с моими друзьями, или я подвергну его пыткам.

Слова португальца не удивили капитана Брайана: плавая в Южных морях, он привык к особым условиям этой пестрой и странной жизни. Да и сам он, будучи американцем, не отличался особой сентиментальностью.

— Если пожелаете, — отозвался он деловитым тоном, — я помогу вам развязать язык этому мистеру в зеленом тюрбане. Знаете, наши краснокожие осведомлены по этой части, а я от них научился кое-чему. Но куда держать курс? На Мопрачем?

— Полным ходом, — ответил Янес. — Весьма возможно, что Сандакану приходится круто, и моя помощь подоспеет как раз вовремя.

Ведь теперь у моего друга нет других судов, кроме прао, а на них не очень-то повоюешь с англичанами.

— Да. Но зато теперь у вас, сэр, великолепное боевое судно с прекрасной артиллерией. С ее помощью вы сметете все укрепления Лабуана, как карточные домики.

Они вместе вышли на палубу.

Пароход мчался к юго-востоку с такой скоростью, которая в ту эпоху могла казаться сказочной: почти шестнадцать узлов [*]. Янес был в восторге.

[*] - Узел — единица скорости корабля, равная одной морской миле в час (1,852 км/ч).

— Ах, дьявол! — воскликнул он, потирая руки. — Летит, как молния. С таким суденышком Сандакан может объявить войну не только лабуанскому радже и крутящимся около него английским авантюристам, но хоть и самой Англии.

В этот момент на палубе показался Каммамури, который пришел с докладом о состоянии здоровья пленного таинственного хаджи.

По его словам, рана пилигрима не представляла серьезной опасности: пуля карабина Янеса, по всем признакам, встретила на своем пути какой-то посторонний предмет, может быть, рукоятку криса, и только рикошетом ударилась в грудь хаджи, не пронзив ее, а причинив более страшную на вид, чем действительно опасную наружную рану.

Янес с Брайаном спустились в каюту, где находился пленник под присмотром Самбильонга и одного часового из экипажа парохода.

Это был человек лет пятидесяти, худой, как скелет, смуглый, с тонкими чертами лица, как у индусов высших каст, и черными, пронзительными глазами, горевшими зловещим огнем.

— Господин! — сказал при их появлении Самбильонг. — Я осматривал тело пленника. На груди есть татуировка, изображающая змею с женской головой.

— Ага! Несомненно, «душитель»! — воскликнул американец.

— Разумеется! — отозвался Янес. — Не араб и не мусульманин, а туг и индус.

Услышав звуки голоса португальца, пленный открыл глаза, и его взор, полный жгучей, непримиримой и неутолимой ненависти, скользнул по лицу Янеса.

— Да, я тут, — скорее прошипел, чем сказал он. — И я друг Суйод-хана. Я поклялся отомстить Тремаль-Наику, Дарме, тебе, Малайскому Тигру и всем, помогавшим вам, за смерть людей моей религии. Я в твоих руках. И битва проиграна, когда я уже праздновал победу. Но это ничего не значит: можешь убить меня. За меня отомстит другой. Он раздавит всех вас.

— Ха-ха-ха! — засмеялся Янес. — Как страшно! Но зачем ты, дружок, так торопишься довести меня до обморока? Лучше выкладывай, кто это примется мстить за твою персону?

— Узнаешь от него самого.

— А ты не скажешь? Ну так скажи хотя бы, куда ушел паровой баркас.

— Пойди за ним, узнаешь.

— Гм! Ты удивительно откровенен. Но может быть, еще что-нибудь скажешь, милый друг?

— Убейте меня. Пытайте меня. Вы увидите, можно ли вырвать тайну из моих уст. Я скорее проглочу собственный язык, чем вы услышите хоть одно слово.

— Ай-ай, какое упрямство! — отозвался Янес, поднимаясь. И, обратившись к капитану Брайану, добавил:

— Сеньор, кажется, вы что-то хотели сказать о способах, которые применяются в этих случаях краснокожими Северной Америки?

Вместо ответа Брайан отдал распоряжение часовому приготовить на палубе пару досок и бочку с водой.

— Что вы думаете делать? — обратился к нему Янес, удивленный этим распоряжением.

— Увидите, сэр! — ответил американец. — У нас это называется — дать напиться водицы.

— Пытка водой?

— Да, что-то в этом роде.

Самбильонг и Каммамури подняли пилигрима и вытащили его на палубу, куда не замедлили выйти и Янес вместе с капитаном.

XV. Смерть хаджи

Описывать ли подробности того, что произошло на палубе купленного Янесом парохода? Правда, долг летописца — говорить обо всем. Но, с другой стороны, и так наше повествование полно ужасных картин.

Кровавые бои, во время которых бойцы не просят и не дают пощады. Картины истребления человека человеком. Картины насилия, влекущего за собой другое насилие И кровь, кровь без конца…

В этом нет вины самого рассказчика: такова, нет, еще гораздо ужаснее сама жизнь там, в той стране, о которой повествует наш рассказ. Там мог бы быть рай земной, но человек превратил этот рай в ад. Там могли бы мирно развиваться колоссальные культурные государства, ибо нет в мире почвы плодороднее, чем на островах в тех водах. А там обитают только орды дикарей, которые и в наши дни, кажется, знают только одно искусство — убивать себе подобных. Жечь, грабить, истреблять. И поневоле те немногие представители цивилизованных стран, которых судьба швыряет в этот омут, в этот ад на земле, сами вынуждены силе противопоставлять силу, на хитрость отвечать еще большей хитростью, на жестокость — еще более ужасной жестокостью.

Иначе они погибают.

Может быть, когда-нибудь и в этих краях загорится заря новой, культурной, мирной жизни, и тогда о них будут петь другие песни, и кисть художника будет изображать другие картины. Пока же, если только рассказывать правду о жизни Малайзии, приходится описывать сцены, подобные тем, с которыми уже знаком наш читатель.

Но от описания пытки, произведенной над злосчастным лжепилигримом, мы уклоняемся. Зачем тревожить, будоражить нервы подобными картинами?

Скажем только, что сначала пилигрим держался вызывающе, смеялся, бодрился. Янес, которому в его странствиях по островам и морям Малайзии давно удалось закалить свои нервы, но который вместе с тем вовсе не был любителем жестокостей и избегал применять даже сравнительно легкие наказания, кроме исключительных случаев, пытался уговорить пилигрима миром покончить дело, обещая ему освобождение, если он сообщит, куда увезли Тремаль-Наика и Дарму. Но пилигрим издевался над этими попытками и все твердил:

— Пытайте меня! Убейте меня!

Закончилось тем, что Брайан принялся за дело: в злосчастного тута начали закачивать воду, как в пустую бочку.

Муки, причиняемые такой пыткой, способны сломить самую крепкую волю, и пилигрим сдался, но сдался только тогда, когда в теле его оставалась лишь слабая искра жизни.

На вопрос, кого он подразумевал под именем «грядущего мстителя», он пролепетал:

— Мой воспитанник… Синдия.

— Кто он? — допытывался Янес.

— Сын… моего побратима… Суйод-хана. Крик удивления вырвался из уст португальца.

— Так вот она, разгадка роковой тайны! Так вот кто неумолимый враг!

Сын Суйод-хана… Сын главы ужасной, демонической секты «душителей» — той секты, которая в первой половине девятнадцатого века отравила жизнь несчастной Индии.

В дни знаменитого восстания сипаев Индии туги уже не играли прежней роли; секта, подвергшаяся систематическому преследованию со стороны англичан, растеряла большинство своих членов, и ужасные оргии и мистерии в честь богини зла, богини мести и ужаса, Кали, совершались гораздо реже, чем раньше.

За несколько лет до этого Тремаль-Наик, знатный индус, оскорбил богиню Кали: поклонники Кали обрекли на принесение в жертву своему кровожадному божеству прелестную девушку, которую любил индус, и тот при помощи Сандакана вырвал жертву из рук тутов. Из-за этого, собственно, и завязалась борьба, длившаяся на протяжении многих лет. Дочь Тремаль-Наика, Дарма, будучи ребенком, была похищена из дома отца, но Сандакан взялся ее спасти. И в эпоху, когда английские войска истребляли восставших сипаев, Сандакан и его друзья приняли косвенное участие в борьбе на стороне англичан, истребляя тутов, разрушая их последние убежища.

Именно тогда главой тутов был некий Суйодхан. Он был изобличен Сандаканом и поражен насмерть.

С тех пор прошло одиннадцать лет. Индия давно уже жила новой жизнью. Туги как будто совершенно исчезли с лица земли, и мир не без оснований полагал, что секта прекратила свое существование, ибо, как было достоверно известно, при подавлении восстания сипаев поголовно были истреблены не только вожди секты, но и все члены ее до последнего человека.

И вот, столько лет спустя, Янес встретился лицом к лицу с одним из тутов. И из его уст услышал новость: да, Суйодхан погиб. Но уцелел его сын, Синдия. И этот потомок главы «душителей» сам принадлежал к ужасной секте людей-зверей, требующих человеческих жертвоприношений богине Кали.

— Говори! Говори же! — тряс пилигрима за похолодевшее плечо Янес. Но тот не отвечал. Казалось, он уже превратился в труп, не выдержав ужасной пытки водой.

— Неужели он ушел от меня? — заскрипел зубами Янес. — Ведь он, в сущности, ничего еще не сказал. И умер, унося в могилу страшные тайны.

— Успокойтесь, сэр! — ответил небрежным тоном Брайан. — Оттого, что проглотят лишний литр воды, не умирают. Он в обмороке и только.

Бесчувственное тело пилигрима отволокли в лазарет и передали на попечение доктора.

— Кажется, вы узнали новости, которые не очень вас порадовали? — обратился капитан Брайан к угрюмо расхаживавшему по палубе португальцу. — Неужели так опасен этот… сын главы тутов?

— Кто знает? — отозвался хмуро Янес. — Но он может стать опасным. Ведь мы не знаем ничего, кроме его имени. Где он скрывается? Неизвестно. Какими средствами располагает? Неведомо. Что он затевает? Кто знает? На что он способен? Кто скажет?

Тайный, скрывающийся, ползучий враг-скорпион, ядовитый паук, маленькая коралловая змейка — они страшнее таких врагов, как лев или тигр. Но, судя по событиям последних недель, это действительно и страшный, и могущественный враг, располагающий неиссякаемыми ресурсами. Он поднимает даяков. Он пользуется покровительством англичан. С ним поддерживает отношения племянник Джеймса Брука, новый раджа Саравака. Ясно, что он сказочно богат.

— Да, это штука! — отозвался американец. — Ведь для войны нужно золото, золото и еще раз золото.

— У нашего врага непременно должны быть вооруженные суда.

— Ну, с этим-то вы теперь справитесь без труда, мистер де Гомейра! — засмеялся американец. — Вы попросту перетопите все лодчонки этого Синдии, или как там он зовется. Ведь на нашем корабле такая артиллерия, которая сконструирована только вчера. Еще ни один регулярный флот не завел у себя такие пушки, как ваши. Америка впереди всех, но и она только начинает заказывать нашим заводам подобные орудия. Эх, жаль, что я не могу бросить мою службу и должен возвращаться домой. Я бы с величайшим удовольствием остался тут: уж больно интересно поглядеть, как вы будете распутывать все дела.

В этот момент к беседующим подошел Каммамури.

— Что думает господин мой об открывшейся тайне? — спросил он португальца.

— Да, что я думаю? — улыбнулся Янес напряженной улыбкой. — Ничего, мой друг. Пока не успел собраться с мыслями. Видишь ли… Ведь, в самом деле, никто из нас никогда и не предполагал, что представится возможность когда-нибудь вновь наткнуться на этих ядовитых змей, тутов. Кстати, ведь ты одно время был пленником того самого Суйод-хана, который играл почетную роль старшего душителя? Ты разве ни разу не слышал о существовании сына или семьи у Суйод-хана?

— О нет! Дело в том, что, как жрицы, прислуживающие при мистериях в храмах богини Кали, должны оставаться девственными, иначе им грозит страшная смерть, так и главы секты, будучи раз избранными, отрекаются от мира. Ничего личного, ни семьи, ни детей. Они должны отдать себя целиком делам секты. Весь мир к их услугам, все наслаждения. Для них нет ничего запретного. Глава секты свободен от любых обязательств, от всяческих связей, кроме единственного обязательства — служить секте, и единственной связи — связи с сектой. Но если бы туги узнали, что у Суйод-хана имеется родной сын и Суйод-хан не отрекся от отцовского чувства, а воспитывает и бережет ребенка, пряча его где-то вдали от Сундербунда, положение его немедленно поколебалось бы, и влияние на тутов могло угаснуть.

— Так. Все это довольно правдоподобно. Теперь дальше. Действительно ли туги обладают или, вернее, обладали большими богатствами?

— О господин мой! — воскликнул Каммамури. — Какое воображение может представить себе все эти богатства, несомненно накопленные тутами? Ведь, убивая тысячи, десятки, может быть, сотни тысяч людей, они всегда забирали имущество убитых. И в их храмах скапливались несметные сокровища, сохранившиеся в тайниках, секрет которых знали только немногие избранные, а главным образом — Суйод-хан. Может быть, тайну одного из кладов тутов Суйод-хан сообщил этому пилигриму, которому он доверил воспитание собственного сына с правом передать ему сокровища, когда появится в этом надобность?

— И это довольно вероятно! — промолвил Янес.

— Меня изумляет одно, — вступил в разговор американец — Каким образом сын тута мог добиться поддержки англичан, если только верны ваши подозрения об их взаимоотношениях?

— А знаем ли мы, под каким именем или титулом он скрывается? — ответил Янес. — Или вы считаете его ослом, способным прийти к губернатору Лабуана с докладом о своем происхождении и своих связях? Но мы распутаем весь этот дьявольский клубок. И будь я проклят, если не выпытаю тайну от попавшего в мои руки пилигрима, этого опекуна молодого туга. Буду пытать его до смерти, но добьюсь своего!

— Ну! — отозвался Брайан. — А я думаю, что у вас будет не так много хлопот с этим делом. Увидите сами: пригрозите пленнику, что дадите ему новую порцию воды, и он станет болтать, как сорока. Но я бы вам посоветовал прежде немного отдохнуть, сэр. Вы, наверное, устали, пережив столько за эти дни?

Янес, в самом деле чувствовавший смертельную усталость, последовав совету, спустился вместе с Каммамури в каюту и, не раздеваясь, рухнул в койку.

Меж тем корабль продолжал свой путь к юго-востоку, держась милях в двенадцати от берега. Он отмеривал один за другим свои пятнадцать узлов, проявляя быстроту, чрезвычайную для того времени, когда лучшие пароходы не могли делать больше двенадцати узлов.

Вдали не маячил ни единый парус. Только около берега чернели точки — это были, должно быть, рыбачьи прао.

К полудню «Небраска» — так назывался великолепный пароход, приобретенный Янесом для Сандакана, — пройдя остров Тэгу, взял курс на мыс Насонг. Около четырех часов пополудни моряки завидели Лабуан. Почти в тот же момент Янес был разбужен отчаянным криком американца:

— Вставайте, мистер! — кричал Брайан.

Португалец вскочил с койки. Он увидел, что лицо американца было мрачнее тучи.

— Должно быть, крайне неприятные новости? — спросил Янес.

— Ваш пленник ушел к черту.

— Каким образом?

— По-видимому, отравился. У него в перстне, который мы не догадались снять, был какой-то сильный яд. Доктор не досмотрел и…

— Умер? — застонал Янес. — Умер, унося с собой тайну, над которой я мучительно бьюсь столько времени. Это ужасно! Как теперь мы узнаем, куда паровой баркас увез Тремаль-Наика, Дарму и моих людей? Над нами тяготеет проклятье. Наша звезда, кажется, закатывается.

— Не падайте духом, мистер Янес. Ваших друзей не съедят. Подумайте сами: их сто раз могли убить раньше, а взяли живыми. Значит, этого добивались те, кому было поручено пленить их. Очевидно, им поручили доставить пленников в какое-то убежище живыми и невредимыми.

— Но где оно, это убежище?

— Может быть, узнаем, не сейчас, так после.

Янес, за время последних бурных событий давно уже изменивший своему привычному флегматичному спокойствию, принялся большими шагами мерить пол каюты, расхаживая из угла в угол.

— Где мы теперь, сеньор Брайан? — спросил он, останавливаясь перед капитаном.

— Около берегов Лабуана.

— А когда доберемся до Мопрачема?

— Около полуночи.

— Спустите на воду шлюпку с оружием и припасами на двух человек и подходите к Лабуану.

— Что вы хотите предпринять, мистер де Гомейра?

— Мне закралось в голову одно подозрение: паровой баркас пошел от места сражения к югу, не входя в бухту Кабатуана. Мне кажется вероятным, что Тремаль-Наик, Дарма и мои люди отправлены именно в Лабуан. Поэтому я думаю послать туда двух малайцев на разведку.

— Два человека белой расы имели бы больше шансов на успех! — ответил капитан. — У нас на борту охотников немного заработать найдется сколько вашей душе угодно.

Собеседники покинули каюту и выбрались на палубу. Американец распорядился спустить шлюпку, позвал двух богатырского сложения матросов и сообщил им о желании португальца.

— Я дам сто фунтов стерлингов каждому из вас, — сказал Янес,

— если вы сумеете добыть точные сведения о моих друзьях.

— Полезем хоть к черту на рога! — с энтузиазмом отозвался один из добровольцев.

— Итак, отправляйтесь. Дня через два я вернусь сюда забрать вас! — проводил их напутствием Янес. — Вернусь я ночью и о своем прибытии оповещу вас, пуская зеленые ракеты.

Калифорнийцы спустились в шлюпку и направили ее к острову, а «Небраска» изменила курс и пошла к Мопрачему.

Немного позже тут, смерть которого удостоверил врач, был завернут в гамак. К ногам трупа привязали ядро. Потом тело лжепилигрима, принесшего столько бед друзьям Сандакана, было брошено в морские волны, и они поглотили его.

В восемь часов вечера «Небраска», мчась на всех парах, находилась на полпути между Лабуаном и Мопрачемом.

Море по-прежнему было спокойно и безлюдно. Янес, Каммамури и Самбильонг, стоя на носу, нетерпеливо вглядывались в темный горизонт, в то время как американец, согласившийся принять на себя пока командование судном, расхаживал большими шагами по капитанскому мостику.

— Какой будет сюрприз для Сандакана, когда он увидит нас на таком великолепном боевом судне! — сказал Самбильонг. — Мы, правда, потеряли «Марианну», но зато возвращаемся с кораблем, который стоит двадцати бригантин.

— Интересно знать, — отозвался Янес, — ограничились ли англичане одними только угрозами по адресу Сандакана?

— Вряд ли! — ответил Каммамури. — Еще никогда в жизни я не видел Сандакана таким озабоченным, как после получения ультиматума англичан.

— А что если мы прибудем слишком поздно? — сказал Янес, бледнея.

— Нет, не может быть, чтобы Сандакана победили в такой короткий срок. Одних сил Лабуана, вне всяких сомнений, не было бы достаточно для такого предприятия. Но через какой-нибудь час-полтора мы будем уже точно знать, что там, на Мопрачеме, происходит, — говорил Каммамури тихим, но проникнутым тревогой голосом.

«Небраску» отделяло от Мопрачема всего лишь около двадцати миль.

Вдруг с запада послышался отдаленный гул.

Янес прекратил расхаживать по палубе, американец с удивленным выражением лица сбежал с капитанского мостика.

— Канонада! — воскликнул Янес.

— И стреляют в стороне Мопрачема! — откликнулся Брайан.

— Неужели англичане уже осаждают остров? Если да, то… пусть посчитаются с нами. Машина! Полный ход! Артиллеристы! По местам! Готовься к бою!

Звуки отдаленной канонады усиливались. Никакой ошибки быть уже не могло: около Мопрачема шла отчаянная борьба.

Янес и Брайан заняли места на капитанском мостике, а канониры экипажа с величайшим усердием готовили тяжелые орудия «Небраски» к бою.

— Двойной резерв к рулю, весь экипаж на палубу! — скомандовал Брайан, когда командующий артиллерией офицер доложил, что пушки заряжены и все готово к бою.

А гул канонады все рос, все близился.

Янес, с бледным от жестокого волнения, но спокойным, словно окаменевшим лицом направил свой бинокль на запад.

— Дым на горизонте! — вскричал он. — Там паровые суда. Значит, англичане осаждают гнездо Малайского Тигра. Добавить огня в топки! Поднять пары! — кричал Янес.

— Нельзя! — прозвучал ответ. — Идем под предельными парами. И так каждое мгновение рискуем взлететь на воздух из-за взрыва котлов.

Прошло еще несколько минут.

Выстрелы следовали один за другим.

В той стороне шел отчаянный бой.

Скоро стали видны огни. Они вспыхивали на огромном пространстве, как будто в битве участвовало большое количество судов.

Янес оторвал от глаз бинокль и с проклятием швырнул его на пол.

— Это наши прао! — воскликнул он. — Малайские Тигры уходят к северу. Мы опять побеждены англичанами!

Американец подтвердил слова Янеса: и он видел на горизонте небольшую флотилию прао, преследуемых и обстреливаемых канонерками.

«Небраска», содрогаясь всем корпусом, мчалась, как стрела.

Брайан, не отрываясь, глядел в ту сторону, где шло сражение, или, точнее, непримиримый неравный бой между канонерками и прао.

— Теперь пора! — сказал он еще через несколько минут. — Эй, ребята! Бортовой огонь!

XVI. Война объявлена

Маленькая флотилия малайских тигров, теснимая неприятелем, защищалась отчаянно. Состоял этот «флот» из восьми судов. И только одно из них, находившееся под непосредственным командованием Сандакана, будучи и крупнее, и лучше вооруженным, чем другие, представляло некоторую угрозу для вражеской эскадры.

Другие были простые маленькие лодки, несколько больше обыкновенных прао, только снабженные палубами и более высокими бортами для лучшей защиты стрелков.

У врагов Сандакана было два небольших крейсера, шедших под английским флагом, четыре береговые канонерки и одна бригантина таких же размеров, как судно Сандакана.

Несмотря на свое подавляющее превосходство в вооружении и силах, англичане, однако, не решались на схватку с людьми Сандакана и предпочитали громить флотилию на расстоянии.

Неожиданное появление великолепного американского парохода заставило сражающихся сейчас же прекратить перестрелку, потому что ни одна сторона не знала, чьим союзником в бою будет этот гордый и прекрасный корабль с его грозной артиллерией.

Громкий голос, раздававшийся с капитанского мостика судна, дал знать «Тиграм Мопрачема», что у них появился сильный защитник.

— Да здравствует Сандакан! Ура, Мопрачем!

— Огонь из бортовых орудий по англичанам! — распорядился Янес.

Семь орудий с бакборта, большие дальнобойные пушки, грянули залпом со страшным грохотом, отдавшимся в самых дальних уголках судна от носа до кормы и заставившим его содрогнуться до самого основания. Этот град снарядов, выпущенный против одной из небольших канонерок, сразу снес всю ее оснастку, уложил на бок и взорвал котлы.

Ни один заряд не пропал даром: на ближайшем к «Небраске» маленьком крейсере произошел взрыв порохового погреба. Столб пламени и дыма вырвался из машинного отделения. Послышался страшный грохот и треск. Смертельно раненное судно накренилось на один борт и стало погружаться в воду. Экипаж с воплем искал спасения в море.

— Ну, мистер де Гомейра, какого вы теперь мнения о нашей артиллерии? — спросил американец, стоя рядом с ним на мостике.

— Скажу вам после, — ответил португалец. — Проскочим между прао и канонерками и дадим им сражение.

— Второй залп! — скомандовал он.

Бригантина, поспешившая было на помощь тонувшему судну, тоже получила повреждение: все ее борта были сбиты, а грот-мачта, подкошенная у самого основания, со страшным треском повалилась на нос судна, разрушив часть палубы, сбив с ног и ранив полудюжину матросов.

Увидев, что на помощь пришел друг, судна Сандакана направились к «Небраске», ловким маневром уходя под защиту грозной артиллерии американца.

С палуб прао «Малайских Тигров» неслись громкие крики, смешивавшиеся с частыми залпами. Пираты Мопрачема вознаграждали себя за понесенное поражение и в свою очередь дали нападавшим на них тяжелый урок с помощью этого могущественного судна, на мачте которого между тем вдруг взвился флаг древних морских владык — ярко-красный с тремя тигровыми головами.

Канонерки англичан, видя свое полное бессилие противостоять артиллерии «Небраски», торопливо подобрав бросившийся в воду экипаж тонущего крейсера, начали отступать по направлению к Мопрачему, и в то время как они скрывались в ночной мгле, на палубу «Небраски» вскочил высокий, гибкий и сильный, как настоящий тигр, человек с прекрасным, гордым и вместе с тем суровым лицом.

Он бросился обнимать Янеса. Это был Малайский Тигр, Сандакан, изгнанный из последнего своего убежища.

Сандакан был высокий, смуглый, исключительно развитой физически человек с замечательно красивой головой. Черные гла5а его горели внутренним огнем, а черные, как вороново крыло, волосы рассыпались по плечам. В бороде уже пробивалась седина, и на лбу обозначилось несколько морщин, по-видимому, не преждевременных.

На Малайском Тигре был его любимый и привычный костюм восточного типа, состоящий из шелкового голубого кафтана, шитого золотом. Вместо пояса кафтан был стянут широким куском красного шелка. Из-за пояса выглядывали роскошно убранные драгоценными камнями чеканные ручки двух великолепных индийских кинжалов. Сбоку висела роскошная сабля.

За Сандаканом следовала прекрасная девушка в обычном костюме индуски знатного рода.

— Сандакан! — воскликнул Янес, сжимая друга в своих объятиях. — Ты беглец? И ты тоже, моя Сурама?

— Да! Вынужден бежать уже второй раз, и от того же старого врага, — печально сказал Сандакан.

— Неужели дело проиграно безнадежно?

— Они разрушили на Мопрачеме все. Села в огне. Население истреблено поголовно, не щадили ни женщин, ни детей, ни стариков. Моего дома тоже больше нет.

Глаза повелителя парусной флотилии вспыхнули еще ярче, и лицо приняло ужасное выражение ненависти и вместе с тем горя.

— Но какова причина столь неожиданного нападения? Сандакан вместо ответа огляделся кругом, не понимая, что это за великолепный корабль с матросами-американцами.

— Откуда у тебя это судно? — спросил он. — Где ты был все это время? Где Тремаль-Наик и Дарма? Где «Марианна»? Кто эти белые люди, защищающие Тигров Мопрачема?

— Произошло много очень важных событий, брат, после моего отъезда в Кабатуан, — ответил Янес. — Но прежде чем рассказать тебе все, спрошу тебя, куда ты теперь направлялся?

— Прежде всего, на поиски тебя, а затем искать себе новое убежище. Немало островов к северу от Борнео, где я могу поселиться и собраться с силами для мести, — сказал Сандакан. — Еще услышат рычание Малайского Тигра на берегах Лабуана, да и в Сараваке.

Янес сделал знак американскому капитану, стоявшему в нескольких шагах в ожидании приказаний от нового владельца судна, и затем, представив его Сандакану, спросил:

— Где вы желаете высадиться, капитан?

Капитан изъявил желание быть высаженным в Лабуане, откуда ему было уже легко добраться до какого-нибудь порта, посещаемого почтовыми пакетботами. Машинная команда, соблазненная двойным жалованием, решила остаться на «Небраске». Ее примеру последовали два американских канонира, взявшихся обучить обращению с новыми и сложными орудиями малайцев Сандакана.

— Я бы и сам желал сопутствовать вам и принять участие в вашей кампании, — заключил американец.

Янес отдал приказание:

— Направляйтесь медленным ходом к Лабуану, чтобы прибыть туда ночью. Прао могут следовать за нами без затруднения, так как ветер дует довольно свежий.

Затем, взяв под руку Сандакана, он отвел его на кормовую часть судна, и оттуда они спустились в каюту, куда за ними последовала и молодая женщина.

В эту минуту неприятельские канонерки, бригантина и крейсер исчезли за горизонтом.

— Теперь, прежде всего, расскажи мне, что случилось на Мопрачеме, — сказал Янес, — почему они набросились на тебя? Каммамури, прибывший в факторию Тремаль-Наика, рассказывал мне, что губернатор Лабуана намеревался отнять остров.

— Да, под тем предлогом, что мое пребывание там составляло постоянную опасность для этой колонии и ободряло пиратов острова Борнео, — ответил Сандакан. — Но я никак не предполагал, что дело может принять подобный оборот для нас, оказавших Англии такую большую услугу, освободив ее от секты тутов.

Дня четыре тому назад я получил от англичан приказание в двадцать четыре часа очистить остров; иначе против меня грозили применить силу.

Я тогда написал губернатору, что остров двадцать лет как занят мною и принадлежит мне по праву, и что Малайский Тигр не такой человек, чтобы уступить его беспрекословно. И вот вчера вечером, без всякого объявления войны, явилась эта флотилия, с которой ты так прекрасно расправился, между тем как другая, состоявшая из маленьких парусных судов, высадила на западном берегу четыре роты сипаев с четырьмя артиллерийскими батареями.

— Негодяи! — воскликнул Янес в негодовании. — Они все еще смотрят на нас, как на пиратов.

— Хуже: как на людоедов, — сказал Сандакан дрожащим голосом. — В полночь деревни были объяты пламенем, а жители перебиты с неслыханной жестокостью, между тем как флотилия открыла огонь по нашим судам, стоявшим в бухте, и уничтожила немало прао.

Находясь между двух огней — под выстрелами флотилии с одной стороны и батареями сипаев с другой, — я отчаянно защищался до утренней зари и отразил больше десятка атак. Увидев наконец, что всякое сопротивление бесполезно, я сел на прао с самыми преданными людьми и, расчистив себе пушечным огнем дорогу между крейсерами и канонерками, вовремя успел бежать…

То, что друзья получили в полное распоряжение такое великолепное боевое судно, как «Небраска», естественно, могло изменить намерения Сандакана. На вопрос Янеса по этому поводу Сандакан ответил:

— Двадцать лет назад я заставил дрожать Лабуан и Саравак. Ну что же? Сделаю то же теперь. Я объявляю войну Лабуану и Сараваку. Я объявляю войну всем, кто будет им помогать.

— И ты объявляешь войну сыну убитого тобой Суйод-хана, главы секты «душителей»? — задал ему неожиданный вопрос Янес, который раньше не упоминал о Синдии.

Сандакан вздрогнул.

— Что ты хочешь сказать этим, Янес? — воскликнул он.

— То, что Синдия поднял даяков против Тремаль-Наика и захватил нашего верного друга. То, что это он, сын Суйод-хана и сам член секты «душителей», теперь состоит в связи с англичанами, и по его подстрекательству губернатор английской колонии в Лабуане предпринял поход на Мопрачем для изгнания тебя и всех твоих приверженцев. И, наконец, сын Суйод-хана поднимает против нас раджу Саравака, племянника Джеймса Брука, твоего старого врага! — ответил Янес.

Сандакан словно онемел. Действительно, он мог ожидать всего, но только не этого.

— Итак, Суйод-хан имел семью, имел сына! — промолвил он наконец, справившись с волнением.

— Да. И надо отдать справедливость этому потомку Индийского Тигра, мощь которого сокрушил некогда ты, Малайский Тигр: он достоин своего отца. Он хитер, дьявольски изворотлив, предприимчив. И он поклялся отомстить тебе за своего отца. И как видишь, им уже достигнуто многое: вспомни, что Тремаль-Наик находится в его руках. Вспомни, что мы — лишенные крова беглецы.

Сандакан метался по каюте, как тигр по тесной клетке.

Успокоившись и обдумав свое положение, Сандакан решил отправить в Амбонг всю уцелевшую флотилию небольших парусников, искать гостеприимства у старых друзей и соплеменников. В самом деле, вести на буксире все эти лодки «Небраска» не могла, а сами они, понятно, не могли следовать за пароходом. Оставалась только быстроходная и хорошо вооруженная бригантина, которая могла оказать «Небраске» содействие.

Закончив делиться новостями, друзья покинули каюту, в которой шел приведенный выше разговор, и вышли на палубу. На горизонте уже виднелись силуэты горных цепей Лабуана.

Глубокой ночью «Небраска» остановилась в полумиле от берега, против того самого места, где были высажены два калифорнийца, получившие поручение разведать о местонахождении Тремаль-Наика.

Ни на флотилии Сандакана, ни на пароходе не зажигали огней, чтобы преждевременно не обратить внимание на прибытие экспедиции канонерок побережного плавания и других сторожевых судов.

Некоторое время спустя с берега поднялась в небо зеленая звезда.

— Это сигнал! — сказал капитан Брайан. — Мои молодцы не потеряли даром времени в тавернах Виктории.

На поданный сигнал «Небраска» ответила таким же.

В томительном ожидании прошло еще несколько минут, и вот от берега отделилась лодка и стала приближаться, оставляя после себя блестящую фосфорическую полосу. Это были американцы-разведчики. Им спустили трап, и они поднялись на палубу.

— Нам удалось узнать все, что нужно! — начал свой доклад один из разведчиков. — У одного матроса американца, который был на нападавшем паровом баркасе, я выпытал все.

— Баркас останавливался в Лабуане? — спросил португалец.

— Только на несколько минут, чтобы возобновить запасы угля и высадить этого самого американца. Ему пулей раздробило плечо. По его словам, пленников на баркасе было семеро: индус, его дочь и пятеро малайцев.

— И куда их увезли?

— В Редианг, маленький форт на Самбулу.

— Саравакский султанат! — воскликнул Сандакан. — Значит, это дело рук раджи Саравака?!

— Нет, сэр! Наш знакомец сказал нам, что человек, который взял в плен ваших друзей, называет себя «Повелителем морей» и пользуется поддержкой губернатора Лабуана и раджи Саравака.

— Кто такой этот интересный субъект со столь громким титулом?

— Американец его ни разу не видел и ничего о нем не знает. Но он передавал как несомненный факт, что Повелитель Морей — очень могущественная персона и личный друг раджи Саравака.

— Синдия, сын Суйод-хана! — промолвил Сандакан после короткого молчания.

Затем Сандакан обратился к капитану Брайану со словами:

— Вы изъявили желание высадиться здесь, не так ли?

— Да, сэр. Если вас не затруднит отпустить меня и моих людей, то мы готовы покинуть судно.

— Вы не боитесь неприятностей со стороны англичан после того,

что сделали?

— Здесь меня никто не знает, и, кроме того, я американский подданный, которого англичане не решатся тронуть. Я придумаю какую-нибудь историю, чтобы объяснить свое присутствие на лабуанском берегу, хотя бы, например, крушение, постигшее меня в открытом море, нападение на мое судно пиратов Борнео или что-нибудь в этом роде. Обо мне не беспокойтесь.

— Не согласитесь ли вы оказать мне очень важную услугу? Я передам вам одно письмо, которое вы сбережете и по прибытии в Лабуан опустите в почтовый ящик.

— Чистые пустяки сделать это. Конечно, давайте письмо, сэр.

— Оно будет адресовано английскому губернатору Лабуана.

— Мне все равно. Хоть самой королеве Виктории.

— В нем будет содержаться известие об объявлении войны.

— Я так и знал, сэр. Но опять-таки меня содержание письма не касается.

— Янес! — сказал Сандакан, обращаясь к своему другу. — Съезди, друг, на бригантину, возьми из моей кассы тысячу фунтов стерлингов и собственноручно раздай экипажу, покидающему этот пароход, в награду за их работу. Распорядись также приготовить все для того, чтобы бравых моряков высадить на берег. Я же пока пойду в каюту и составлю мое послание английскому губернатору.

— Ладно. Вот только закурю сигару! — отозвался Янес. Потом добавил озабоченным тоном: — Кстати, надеюсь, ты спас мои старые, выдержанные сигары с Мопрачема?

— Твои сигары? Ах, да… Иди же, иди. Твое сокровище спасено, конечно, в первую очередь. Ты найдешь сигары на борту бригантины.

Когда Сандакан, закончив составление письма, вернулся на палубу, американский экипаж встретил его с энтузиазмом, выражая благодарность за щедрую награду, на которую никто из этих бедняков никогда не рассчитывал.

Сандакан жестом прервал эти изъявления благодарности, затем собрал вокруг себя командиров своих бригантин и прао, а также большую часть старых бойцов Мопрачема и перед ними прочитал громко и отчетливо:

Мы, Сандакан, именуемый Малайским Тигром, принц страны Голубого озера, и Янес де Гомейра, законные обладатели острова Мопрачем, объявляем господину губернатору Лабуана, что с сего числа мы находимся в состоянии войны с раджой Саравака, с человеком, пользующимся покровительством Англии и называющим себя «Повелителем морей», и, наконец, с самой Англией, его покровительницей.

На борту «Властителя океана». 24 мая 1868 года.

Сандакан, Янес де Гомейра.

Зловещим шепотом прокатилось по рядам людей Сандакана:

— Война! Не на жизнь, а на смерть! За Сандакана! За Мопрачем, наше вольное гнездо! На поработителей Малайзии!

Они не кричали: берег был слишком близко, и каждый понимал, как опасно преждевременно выдать свое присутствие врагам. Будь это на вольном просторе океана, могучий и хищный крик прокатился бы по волнам. Но теперь раздавался только шепот:

— Война! Вперед, за Мопрачем, за свободу!

Капитан Брайан подошел к Сандакану попрощаться, пожать ему в последний раз руку.

— Мистер Сандакан! — сказал он, тряся руку Малайского Тигра. — Желаю вам полного успеха, сэр. От души желаю, чтобы вы задали Джону Булю [*] порядочный урок. И жалею только об одном — что не имею возможности остаться с вами.

[*] — Джон Буль — традиционное ироническое прозвище английского буржуа.

— Спасибо за пожелания! — ответил Сандакан.

С этими словами он подал Брайану великолепный драгоценный перстень.

Спрятав полученный подарок, американец снова уцепился за руку Сандакана.

— Прощайте же, сэр. За превосходные качества этого судна я беру на себя полное ручательство. Пушки не имеют соперников. Но позвольте мне дать вам один совет?

— Слушаю! — ответил не без удивления Сандакан.

— Угольные ямы этого парохода огромны. Но все же в них не может поместиться запаса больше, чем на месяц. Старайтесь поэтому пользоваться всегда, как только представляется малейшая возможность, парусами. Ведь если вы действительно объявите войну, все голландские порты, а также гавани султаната Бруней [*], держа нейтралитет, перестанут давать вам уголь и окажутся вообще закрытыми для вас.

[*] — Бруней — султанат на севере о. Борнео.

— Я уже подумал об этом! — сказал Сандакан.

— Позвольте посоветовать вам еще, сэр? — продолжал американец.

— Говорите.

— Прежде чем весть о войне разнесется вокруг, пошлите свою бригантину в какую-нибудь гавань Брунея, где она еще без труда запасется углем. Затем в каком-нибудь пустынном месте бухты на берегах Саравака назначьте встречу и перегрузите в свои бункеры этот уголь. Иначе вы рискуете в самый напряженный момент войны оказаться в беспомощном положении. Помните, что для вас уголь, пожалуй, дороже пороха.

— В крайнем случае я всегда сумею разграбить угольные склады, которых немало у англичан на ближайших островах.

— Ну ладно. Итак, прощайте, господа! — опять схватил руки Янеса и Сандакана американец.

Он положил послание английскому губернатору Лабуана в объемистый бумажник, где лежали данные ему раньше Янесом чеки на шестьдесят тысяч фунтов стерлингов, и сошел по трапу в спущенные шлюпки. За ним последовал весь его экипаж за исключением машинистов и двух канониров, перешедших на службу к Сандакану.

Лодки беззвучно отчалили и пошли к берегу. Через несколько минут они исчезли во мраке.

Тем временем Сандакан отдал распоряжение, чтобы парусные суда, сопровождавшие до этого момента бывшую «Небраску», нынешнего «Властителя океана», снялись с якорей и отправились в путь к назначенному им месту.

— Ну, друзья! — обратился Сандакан к окружавшим его товарищам. — Теперь за дело. Сейчас и мы тронемся в путь. Пойдем освобождать Тремаль-Наика и мстить радже Саравака, всем его союзникам, его друзьям.

«Властитель океана» задрожал, тронулся, описал полукрут и затем, постепенно ускоряя ход, ринулся по направлению к бухте султаната Саравака, скользя по черным волнам, как призрак.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I. Ночная экспедиция

— Глядите! Огонь! Неужели это какой-нибудь рыбачий челн на рейде, вышедший на ночной лов? — Нет, Самбильонг. Этот огонь я вижу давно. И думаю, что это фонарь на борту того самого проклятого парового баркаса. Возможно, Самбильонг, что этот баркас поставлен в качестве сторожевого судна охранять вход на рейд от непрошеных гостей. Но я думаю, что нашего нападения, и притом так скоро, здесь не ожидают, и нам удастся пробраться, не будучи замеченными. Редианг слишком далек от Лабуана. В Сараваке не должны еще знать о нашем прибытии к этим берегам. Сюда не могла, наконец, дойти самая весть о вызове, брошенном нами Англии и внуку Джеймса Брука. И затем, не забывай, что мы переодеты сипаями Индии. Это форма армии раджи.

— И все-таки я предпочел бы, чтобы этого сторожевого судна здесь не было! — пробормотал недоверчивый Самбильонг.

— А я думаю, — отозвался португалец, — что на борту этого судна спят поголовно все, и мы застигнем их врасплох. Нельзя оставлять за спиной у себя врагов, которые, если будет необходимо отступить, могут нам сильно повредить. Мы основательно расчистим дорогу для «Жемчужины Лабуана». Пусть судно не рискует нарваться на какую-нибудь подводную скалу. А на сторожевом баркасе не может находиться многочисленный экипаж, и мы справимся с этим препятствием без особого труда. Но смотри, Самбильонг к огнестрельному оружию нельзя прибегать ни в коем случае. Надо обойтись без малейшего шума. Итак, дети Мопрачема, вперед!

Этот разговор происходил на большой шлюпке, быстро и бесшумно двигавшейся с помощью шести пар весел. На суденышке находилось четырнадцать человек, в которых по их костюмам можно было признать отряд сипаев раджи Саравака. Дюжина этих людей принадлежала к малайской расе. Это были простые рядовые. Два офицера носили явные признаки европейского происхождения.

Шлюпка, которая везла к берегам Редианга этот отряд, направлялась к довольно широкой бухте на восточном берегу острова Борнео в большом Саравакском заливе. Сейчас шлюпка мчалась прямо к светившейся на волнах рейда огненной точке.

— Капитан Янес! Если нас будут спрашивать, что нам отвечать?

— обратился к португальцу второй мнимый офицер сипаев. Это был молодой человек, по виду казавшийся американцем.

— Скажем, Харвард, — отозвался Янес, — что мы везем съестные припасы в форт Макраэ. И затем, едва только мы станем борт о борт,

— на абордаж. Если это сторожевое судно — паровой баркас, то мы его пустим в дело: пароход возьмет нас на буксир. Я надеюсь, что это предприятие удастся нам, и через два или три часа Тремаль-Наик и Дарма уже будут с нами и в полной безопасности.

— Кто идет? — раздался в это время оклик с палубы сторожевого судна на рейде.

— Друзья с припасами для форта Макраэ! — ответил Янес.

— Приказ — не пропускать никого до самой зари.

— От кого вы получили такой приказ?

— От капитана Морленда, который находится здесь, пока его пароход грузится углем.

— Ну так мы остановимся тут и подождем до зари около вас! — ответил Янес.

Затем, обернувшись к машинисту американцу и Самбильонгу, он промолвил вполголоса:

— Я и не подозревал, что в этих водах находится пароход. Капитан Морленд… Кто бы это мог быть? Вероятно, какой-нибудь англичанин, состоящий на службе у раджи Саравака. Ну да ладно. Итак, перед нами действительно не прао, а паровой баркас. Будьте готовы, дети!

— Приставайте сюда поскорее! — раздался в это время с баркаса грубый голос. — Или я всажу вам в спины добрый заряд.

— Поосторожнее! — раздраженно крикнул Янес. — Я не какой-нибудь даяк, а офицер раджи. Бросьте нам канат!

С баркаса был сброшен канат, который малайцы подхватили и моментально закрепили.

— Готово! — сказал Янес шепотом. — Как только услышите мою команду — бросайтесь за мной.

Едва только шлюпка португальца стала бок о бок с паровым баркасом, Янес вместе с Харвардом перешел на борт неприятельского судна.

— Кто командует этим судном? — повелительным тоном спросил Янес.

— Я, господин! — ответил какой-то индус, на мундире которого были сержантские нашивки. — Простите, командир, что я грозил стрелять по вашей лодке. Но капитан Морленд дал строжайшее приказание, и я не могу своей властью разрешить вам пройти к берегу.

— Где капитан Морленд?

— В форту.

— А его судно?

— В устье Редианга.

— Пленники все еще в форту?

— Индус с дочерью? Они вчера еще были там. Но, думаю, как только пароход кончит погрузку угля, их перевезут в Саравак.

— Разве здесь опасаются чего-нибудь?

— Да, опасаются какой-нибудь выходки со стороны пиратов с Мопрачема. Ходят слухи, что они объявили войну Англии и радже.

— Чепуха! — отозвался Янес. — Теперь они убежали на север Борнео. Сколько человек на баркасе?

— Восемь, командир.

— Восемь? Ага. Ну, так… Сдавайся, каналья!

Не успел сержант оправиться от изумления, вызванного таким неожиданным концом, казалось, мирного разговора, как Янес, схватив его левой рукой за горло, правой приставил к груди пистолет.

Люди Янеса в одно мгновение вскочили на палубу баркаса с занесенными для удара парангами.

— Кто станет сопротивляться, тому смерть! — произнес Янес.

— Ружья! Хватайте ружья! Стреляйте! — прохрипел сержант, пытаясь вырваться из железных рук португальца.

Но экипаж баркаса был настолько поражен неожиданным нападением, что ни один человек не думал о сопротивлении.

— Самбильонг, свяжи сержанта. А вы разоружите остальных и глядите за ними в оба глаза! — распорядился Янес.

Когда это приказание было приведено в исполнение, Янес сел около сержанта.

— Теперь, — сказал он, — если тебе дорога жизнь, то говори откровенно. Как велик гарнизон в форту Макраэ?

— Пятьдесят человек вместе с капитаном Морлендом и одним из офицеров раджи, — покорно ответил сержант.

— Кто этот капитан Морленд?

— Говорят, он раньше был лейтенантом английского военного флота. Он находится в союзе с раджой. Губернатор Лабуана покровительствует ему. У него прекрасно вооруженный пароход. Хотя говорят, что он англичанин, но… Но у него слишком темная кожа. Пароход его ходит под флагом раджи Саравака.

— Далеко ли отсюда до форта?

— Меньше мили.

— Если ты не солгал, я сохраню тебе жизнь, и, кроме того, ты получишь в награду десять фунтов стерлингов! — сказал Янес. — Мистер Харвард, вы останетесь здесь с двумя из наших людей, и держите машину под парами. Остальные за мной. А вы, пленники, — если вы не пошевельнетесь, то, вернувшись, я отпущу вас на свободу. Если станете артачиться, будете отправлены в ад.

Оставив баркас под присмотром Харварда, шлюпка пошла к берегу… Там люди высадились, вытащили шлюпку, забрали карабины и, захватив с собой огромные корзины, наполненные каким-то тяжелым грузом, отправились к форту.

— Помните, — сказал при высадке Янес, — что отвечать за всех в случае необходимости буду один я. Вы же наберите воды в рот.

Янес шел впереди отряда, освещая путь снятым с парового баркаса фонарем.

Когда маленький отряд добрался уже почти до самых стен форта, оттуда с вышки его окликнули:

— Кто идет?

— Поручик Фарсон с сипаями Саравака. Экспортируем припасы для форта, имеем депеши для капитана Морленда.

— Подождите!

Послышались голоса, заблестели огни. Затем три человека, — по-видимому, даяки, — вышли навстречу отряду.

— Откуда вы, господин поручик? — спросил один из пришедших.

— Из Кучинга! — ответил Янес. — Капитан Морленд еще не спит?

— Только что поужинал вместе с пленниками.

— Однако у вас в форту Макраэ ужинают довольно поздно! — засмеялся Янес. — Ну, ведите меня к вашему капитану. Я с важными новостями.

— Прошу следовать за мной! — повернулся солдат. Янес пошел за проводником.

— Однако загвоздка! — бормотал он сквозь зубы. — Я никак не предполагал, что Тремаль-Наик и Дарма находятся в обществе этого загадочного офицерика. Если они при виде меня хоть одним жестом выдадут свое удивление, я не выпутаюсь. В игру пошла крупная карта. Нет, пан или пропал. Теперь назад не вернешься.

Отряд тем временем перешел через подъемный мост, прошел двойной ряд стен и широкий крепостной двор и приблизился к большому зданию, украшенному сторожевой башней.

— Пожалуйте, поручик. Капитан здесь! — сказал проводник. — Прикажете разместить ваших людей на отдых?

— Нет. Пусть пока побудут здесь, во дворе! — ответил Янес и, незаметно обменявшись знаком с Самбильонгом, вошел в здание.

II. Смелый удар

Увидев Янеса в столь странном костюме — в форме офицера сипаев, Тремаль-Наик и его дочь, сидевшие за столом, в изумлении поднялись со своих мест. Предостерегающий взгляд португальца остановил крик, готовый сорваться с их уст. К счастью, капитан Морленд, который повернулся лицом к подходившим, не заметил впечатления, произведенного на пленников появлением лжесипая.

Капитан Морленд был еще молод, не старше двадцати пяти лет, и его можно было назвать красивым человеком. Лицо с правильными чертами окаймляла небольшая черная бородка. Глаза сверкали.

— Откуда вы, господин поручик? — спросил Морленд, отдав честь Янесу. Говорил он на чистейшем английском языке. При этом осмотрел португальца с ног до головы.

— От губернатора Кучинга. Привез съестные припасы. Вы их ждали, капитан?

— Да, — ответил тот. — Я распорядился доставить провиант, потому что тут ничего не добудешь. Но не понимаю, почему нашли нужным дать для сопровождения транспорта офицера. Достаточно было нескольких солдат.

— Да. Но рядовым не могли доверить передачу важных известий для вас.

— Депеши?

— Да.

— Вы — комендант гарнизона Кучинга?

— Так точно.

— Англичанин?

— Нет, испанец, но уже много лет на службе у раджи Саравака.

— Ну, я вас слушаю.

Янес сделал нерешительное движение в сторону Тремаль-Наика и Дармы, которые стояли, словно окаменев, глядя на него со все более и более возрастающим недоумением.

Морленд улыбнулся, заметив движение Янеса.

— Да, вы правы! — сказал он. — Это — мои пленники.

Затем, обратившись к Тремаль-Наику и Дарме, он сказал им с изысканной вежливостью:

— Вы позволите мне покинуть вас на несколько минут?

«Гм! — подумал Янес. — Да он обращается с ними скорее как с гостями, чем как с пленниками?!»

И зоркий взгляд Янеса подметил, что взор Морленда был устремлен на молодую девушку. Дарма потупила глаза. Ее щечки покрылись румянцем.

Морленд открыл одну из боковых дверей и ввел Янеса в кабинет, обставленный в восточном стиле.

— Здесь нас никто не может подслушать, поручик! — сказал он, опуская на дверь тяжелую портьеру.

— Известно ли вам, капитан, что Тигры Мопрачема официально объявили войну радже Саравака и самой Англии? — спросил Янес.

— Да. Я еще вчера получил известие об этом от раджи. Но они просто-напросто сошли с ума, эти пираты?!

— Не настолько, как вы думаете, — возразил Янес. — Вам, без сомнения, должно быть известно, что Джеймс Брук в свое время был раздавлен Сандаканом именно тогда, когда он находился на высоте своего могущества и считался непобедимым.

— То были другие времена, поручик. И затем, подумайте только: бросать вызов Англии?! Разве они не знают, что Англия — «Владычица морей»? Эти безумцы разбегутся со своими жалкими прао, рассеются, как дым, при первых же пушечных выстрелах.

— Ошибаетесь, сэр Морленд. Сандакан предпринял войну, обладая не одними пирогами. Вчера в двадцати милях от Кучинга видели большое боевое паровое судно под флагом Малайского Тигра.

Морленд привскочил.

— Как? Уже здесь? — воскликнул он.

— Да. По-видимому, они идут к этим берегам.

— Но почему сюда? Разве им известно, что мой корабль остановился в устье Редианга?

— Губернатор Кучинга, наоборот, полагает, что пираты намереваются осадить форт Макраэ, рассчитывая освободить пленников. И потому прислал меня к вам с поручением немедленно перевезти арестованных к нему, в Кучинг. Согласно его распоряжению, мне послужит для этой цели паровой баркас, стоящий на рейде.

— Н-ну, мне кажется, что пленники были бы в большей сохранности на моем пароходе.

— Позвольте не согласиться с вами. В случае сражения, исход которого является проблематичным, вы подвергли бы пленников серьезной опасности. Поэтому-то губернатор настаивает на отправке их в Кучинг. Насколько мне известно, это желание разделяет и сам раджа. Необходимо сохранить этих людей, чтобы, пользуясь ими, как заложниками, воздействовать на Сандакана.

Морленд погрузился в глубокую задумчивость и, казалось, испытывал сильное волнение.

Он нервно провел рукой по лбу и тяжело вздохнул.

— Каприз судьбы! — промолвил он как бы про себя.

«Что за муха его укусила? — подумал Янес. — Его, кажется, довольно опасно ранил огонь… из глазок моей малютки Дармы».

— Капитан, что же вы решаете? — сказал он вслух.

— Губернатор Кучинга, пожалуй, прав. Но", Но, с другой стороны, я вполне полагаюсь на прекрасные боевые качества моего судна и стойкость моих моряков. Жаль только, что я не осведомлен о силах, которыми располагает противник. Вы, значит, думаете, что пиратам известно, где находится мой «Самбас»?

— Да. И губернатор Кучинга не сомневается в этом. Там предполагают, что нападения надо ожидать с часу на час.

— В таком случае делать нечего! — вздохнул Морленд. — Придется поручить пленников вам. Но вы-то, поручик, ручаетесь за их сохранность?

— Отвечаю своей головой, капитан.

— Если так, то, пожалуй, будет лучше, если вы заберете пленников сейчас же, пока еще не рассвело. Баркас в вашем распоряжении. До рассвета вы, пожалуй, успеете добраться до Кучинга.

— А вы, капитан?

— А я выйду в море, чтобы помериться силами с Малайским Тигром.

— Вы его ненавидите?

— Это опасный пират, которого надо усмирить! — ответил довольно уклончиво капитан.

Собеседники поднялись со своих мест. Морленд отворил двери в соседнюю комнату, где сидели Тремаль-Наик и Дарма.

— Приготовьтесь, господа, к отъезду! — сказал Морленд, устремив полный сожаления взор на молодую девушку. — Я получил распоряжение переслать вас в Кучинг.

— Разве форту угрожает какая-нибудь опасность? — спросил, оживляясь, индус.

— Я не могу ответить на этот вопрос.

Пленники вышли для того, чтобы одеться, а Морленд взял бутылку и наполнил вином два стакана. Один он протянул Янесу.

— Так вы говорите, что ручаетесь за пленных? — сказал Морленд, опоражнивая свой стакан.

— Если мне будет грозить какая-нибудь опасность, — ответил Янес, — я поспешу пристать к берегу.

— А на людей вашего отряда можно положиться?

— О, вполне! Это лучшие бойцы из всего гарнизона. — Встретимся ли мы снова, капитан? Ведь и вы, кажется, покинете форт?

— Да. С рассветом я выйду в море и отправлюсь в Кучинг. Там и увидимся. Если, конечно, во что я не верю, пираты не преградят мне путь. Но, во всяком случае, я их раздавлю.

Янес еле сдержал ироническую улыбку.

— Желаю вам этого от души, капитан! — сказал он. — В самом деле, их пора проучить как следует.

В это время в зал вошли Тремаль-Наик и Дарма, готовые в путь.

— Я вас провожу до самого берега, — сказал Морленд. — Вам может встретиться какая-нибудь опасность.

Янес нахмурился.

«Покорно благодарю. Недостает еще, чтобы офицерик захватил с собой полгарнизона! — промелькнула в его голове тревожная мысль. — Вот так история выйдет! Ну да ладно… Смелость, говорят, города берет. Вывертывались раньше, дай Бог, вывернемся и теперь».

Все они вышли на крепостной двор.

Увидев капитана Морленда, пираты так лихо взяли «на караул», что своим искусством удивили даже самого Янеса.

— Однако молодцы! — сказал Морленд, внимательно посмотрев на мнимых сипаев. — Ну, идемте, господа!

Шествие подвигалось в следующем порядке: авангард составляли четыре «сипая», за ними Янес с Тремаль-Наиком, потом капитан Морленд с Дармой. Остальные замыкали шествие.

Янес шел молча, но время от времени переглядывался с Тремаль-Наиком или слегка толкал его, предостерегая от малейшей неосторожности. А когда представился благоприятный случай, — капитан Морленд с Дармой несколько отстали, — Янес шепнул индусу:

— Держись наготове!

— Ты рискуешь, Янес! — ответил Тремаль-Наик.

— Риск? Разве мы можем прожить, не ставя на карту свою жизнь? Не освободив вас, мы не могли начать боевых действий. Тс-с! Вот и берег.

С этими словами Янес приблизился к шедшему впереди Самбильонгу и что-то шепнул ему.

— Ладно! — ответил тот. — Будет исполнено.

— Спускай шлюпку! — скомандовал Янес.

В то время как четверо пиратов исполняли это приказание, остальные незаметно столпились около Тремаль-Наика, Дармы и капитана.

— Ну, капитан! — сказал Янес. — Счастливо оставаться. Всего хорошего.

Едва Морленд протянул ему свою руку для прощального приветствия, как Янес схватил его за обе руки, а Самбильонг — поперек тела и моментально свалил на землю.

— Злодеи! — яростно воскликнул попавший в западню моряк. Но в одно мгновение его связали.

Вскочив, Морленд бросился к Янесу, глядевшему на него с иронической улыбкой.

— Что это значит? Почему вы напали на меня? Кто вы? Янес приподнял шляпу и ответил:

— Имею честь приветствовать вас от имени моего друга, Малайского Тигра. Меня зовут Янес де Гомейра.

Изумление моряка было так сильно, что в течение некоторого времени он не мог произнести ни слова.

С португальца он перевел пылающий взор на Дарму, которая была бледна и молчалива.

— Ну, так убейте же меня, если только посмеете! — крикнул наконец он, обращаясь к Янесу.

— Нас называют пиратами, это верно! — ответил суровым тоном португалец, мрачно сверкнув глазами. — Но мы умеем быть великодушными. Если бы я попал в руки раджи Саравака, вне всяких сомнений, меня немедленно расстреляли бы. Я же, напротив, дарю вам жизнь.

— Что же вы думаете делать со мной? — спросил капитан Морленд сквозь зубы.

— Я хотел вам представиться, но боялся, что вы поднимете шум. Но сейчас вы будете освобождены и сможете вернуться в форт.

— Вы раскаетесь в вашем непрошеном великодушии! — сказал угрожающим тоном Морленд. — С завтрашнего дня я начну беспощадную охоту за вами.

— Надеюсь, вы встретите в нас достойных противников! — с утрированной вежливостью поклонился Янес. — Кстати, сеньор: если вам не будет неприятно, я советовал бы вам подождать здесь, на берегу, экипаж парового баркаса. Через несколько минут ваши люди будут здесь и развяжут вам руки.

— Эти негодяи сдались вам?

— Видите ли, не совсем так! — засмеялся Янес. — Мы застали их врасплох, и бедняги были действительно лишены возможности защищаться. Но до свидания, сеньор Морленд.

Отряд Янеса разместился в шлюпке и отплыл от берега. Дарма, сидя на корме, не спускала глаз с берега.

В полутьме было видно темную фигуру.

Морленд, стоя неподвижно, как каменное изваяние, неотступно глядел в ту сторону, куда плыла шлюпка. И, кажется, его взор был прикован к молодой девушке, затерявшейся среди экипажа шлюпки.

Баркас в ожидании возвращения Янеса стоял под полными парами.

— Машина готова. Пленники вели себя прекрасно! — доложил Янесу Харвард. — А у вас, вижу, все обошлось благополучно? Итак, можем тронуться в путь?

— Разумеется! — ответил Янес, переходя вместе со своими соратниками на борт баркаса. Затем на шлюпку по одному перевели пленников, разумеется, предварительно обезоружив их. Сержант получил обещанные десять фунтов стерлингов. Потом машине был дан ход, и захваченный паровой баркас помчался в море, к «Властителю океана». Ему пришлось некоторое время побродить по морскому простору, потому что «Властитель океана» держался с потушенными огнями. Но наконец на близком расстоянии от баркаса показался силуэт парохода, и Янес крикнул:

— Эй, Сандакан! Дети Мопрачема вернулись к тебе. Принимай гостей!

И когда баркас, умерив ход, подошел к борту парохода, оттуда был спущен трап.

III. Смертный бой

Сандакан ожидал прибывших, стоя на площадке трапа рядом с молодой стройной девушкой. Это была красавица Сурама, бывшая баядерка, освобожденная некогда Сандаканом и Янесом от рабства и унижений. С тех пор она всюду сопровождала друзей, привязавшись к ним, как к родным, разделяя с ними все опасности их бурной и полной тревог жизни.

Фигуры Сандакана и Сурамы были освещены слабым и неверным светом нескольких небольших ручных фонарей, принесенных матросами.

Янес первым поднялся на палубу и широким жестом протянул обе руки: одну — Сандакану, другую — молодой индуске.

— Ну? Что нового? Ничего утешительного? — тревожно задал ему вопрос Малайский Тигр.

— Напротив! — отозвался Янес, показывая вниз, на трап, по которому, несколько замешкавшись, поднимались Тремаль-Наик и Дарма. — Вот они, наши друзья.

Сандакан с возгласом радости сбежал по трапу навстречу индусу и его дочери.

Дарма, на ходу пожав его руку, птичкой взлетела наверх и бросилась в объятия Сурамы с криком:

— Сурама! Я уже больше не надеялась увидеть тебя, моя Сурама!

— В каюту, в каюту! — пригласил всех Сандакан. — Мы так давно не виделись, так много событий произошло с тех пор, что нужно переговорить обо всем подробно и обстоятельно.

— Подожди, Сандакан! — остановил его Янес. — Сначала распорядись идти малым ходом ко втором}' рукаву Редианга. Там мы можем поохотиться на редкого зверя. Где-то там притаился «Черный леопард». Зверь очень силен, и если мы не обрежем ему когти раньше, чем он приготовится к бою, он может сильно помешать нам!

— Кто это? Какой-нибудь англичанин?

— Да. Прекрасный боевой пароход, который грузится углем, чтобы с рассветом начать охотиться за нами.

— Завтра? Успеем легко отделаться от него.

Прибывшие спустились в салон-каюту, а Сандакан, еще на некоторое время задержавшись на палубе, чтобы отдать кое-какие приказания Самбильонгу и команде парохода, последовал за друзьями.

Здесь завязался оживленный разговор: старые друзья торопливо сообщали друг другу все подробности пережитых ими за последнее время треволнений.

— Не английские суда, не вражда раджи Саравака беспокоят меня сейчас, — сказал Сандакан, обращаясь к Тремаль-Наику. — Меня волнует тайна — неожиданное появление на сцене сына и наследника мести твоего исконного врага, Тремаль-Наик. Где скрывается этот таинственный враг? Что он могуч, мы уже испытали. Ты поплатился первым: труд многих лет твоей жизни разрушен за несколько дней полчищами даяков. Но даяков поднял «хаджи» из Мекки. А его послал твой враг.

— «Хаджи» уничтожен. Но тот, кто вдохновлял его, жив. И он не отступит. Он скрывается во мгле. Что он замышляет? Когда он собирается напасть на нас?

— Я не привык дрожать перед опасностями. Но тут меня тревожит сама загадочность всего совершающегося теперь, тревожит этот прячущийся во мгле враг.

— Но неужели и вы ничего не знаете? — озабоченно спросил Тремаль-Наик.

— Все, что знаем, получено только при допросе «хаджи». Тебе все это уже известно. А больше нам не удалось узнать ничего, хотя по дороге сюда мы задерживали немало парусных судов из Саравака и подвергали допросу их команды.

— В конце концов, господа, — вмешался Янес, — о чем гадать? Ведь, несомненно, нам придется встретиться с этим сеньором Синдией, ну, тогда мы и познакомимся.

— Положим! — ответил задумчиво Сандакан. — Рано или поздно все, конечно, выяснится. Но я предпочел бы, чтобы это было именно рано, а не поздно. Во всяком случае, жребий брошен. Начнем войну со сражения, которое я дам «Черному леопарду», рекомендованному моему вниманию тобой, друг Янес.

— Вы пустите ко дну это судно? — вступилась Дарма. В ее голосе звучали странные тревожные нотки, что-то новое, непривычное ни для Янеса, ни даже для ее отца, Тремаль-Наика.

— Он должен быть уничтожен! — холодно ответил Сандакан. Янес мельком, но зорко взглянул на девушку и заметил, что ее прелестное личико слегка побледнело. Ее потряс приговор, произнесенный кораблю сэра Морленда Сандаканом. Но португалец ничего не сказал.

Закончив объяснения, друзья покинули каюту и выбрались на палубу.

Экипаж «Властителя океана» находился на местах в полной боевой готовности. Пароход двигался средним ходом, плавно и бесшумно. На рассвете с марса послышался крик дозорного:

— Дым на востоке!

Янес, Тремаль-Наик и Сандакан бросились на бакборт и без труда заметили темную ленту стлавшегося по горизонту дыма.

— Держу пари — это судно нашего друга, сэра Морленда. Ставлю одну сигару против ста фунтов стерлингов! — сказал Янес, наблюдая медленно проползавшую по краю неба дымовую тучку.

— Тебе не приходилось видеть это судно? — спросил Сандакан Тремаль-Наика.

— Нет, — ответил индус. — Я знаю только, что оно брало уголь во втором рукаве бухты Редианга. Туда пришли прао с углем из Саравака. Но если тебе нужен уголь, то я знаю, где его найти. Угольный склад находится при входе в бухту Саравака на небольшом островке. Туда постоянно заходит пополнять свои запасы эскадра раджи. Об этом мне проговорился Морленд.

— Отлично, — отозвался Сандакан. — Если туда заходит за углем эскадра раджи, то можем заглянуть, конечно, и мы. Не так ли, друг Янес?

— Разумеется! — засмеялся тот. — Надеюсь, нам не придется дорого платить за билеты с правом посещения угольных складов его светлости, раджи Саравака? Но смотри, Сандакан: судя по дыму, пароход прибавляет ходу, и пусть я никогда в жизни больше не буду курить приличных сигар, он изменил курс и направляется на нас.

В это время судно, показавшееся на горизонте, стало видно уже и невооруженным глазом. Наблюдая за ним в сильный морской бинокль, Сандакан отозвался на слова Янеса.

— Да, судно, кажется, великолепно. По типу — крейсер большого водоизмещения. И идет действительно полным ходом. Опасается, должно быть, что мы бросимся наутек. Но это напрасная боязнь.

На палубу вышли из своей каюты обе молодые девушки.

— Что это? Мы подвергаемся атаке? — робко спросила Дарма португальца.

— Да, родная. Должно быть, скоро здесь станет жарко.

— Это судно капитана Морленда? — опять спросила Дарма с заметной тревогой.

— По крайней мере, так мы предполагаем.

С этими словами Янес взял руку Дармы и пытливо заглянул девушке в глаза.

— Что с тобой, дитя? — сказал он, понизив голос. — Нет, не отпирайся. Я слишком хорошо знаю тебя. Я заметил уже в который раз, как ты волнуешься при имени капитана Морленда.

Дарма, не отвечая, но заметно покраснев, отвернула свое прелестное личико.

— Это тоже довольно большое судно! — сказала она неуверенным голосом.

— Да! — ответил Янес, выпуская ее задрожавшую руку. — Но оно все же сильно уступает нашему.

— Я не понимаю, почему Сандакан хочет непременно потопить это судно? — заговорила после минутного молчания Дарма. — Не лучше ли было бы заставить его сдаться? Оно могло бы оказаться очень полезным.

— Да. Но ведь если командиром этого судна является твой знакомец, то он ни за что не спустит флага без боя. Это человек мужественный, он будет драться до последнего, пока не расстреляет весь порох и пока хоть один член его экипажа будет держаться на ногах. Когда будет тонуть, тогда — обещаю это тебе, дитя, — мы попытаемся спасти всех тех людей, которые еще смогут держаться на воде. А теперь, Дарма, возьми Сураму и уйдите в каюту. Сейчас начнется перестрелка.

Словно в ответ на эти слова Янеса с командного мостика прозвучал голос Малайского Тигра:

— Полный вперед! Артиллеристы — к орудиям! Стрелки — к бортам!

Спешившее навстречу «Властителю океана» судно находилось на расстоянии чуть больше одной мили.

— Привет тебе, враг, кто бы ты ни был! — сказал Сандакан. — Ты хочешь помериться силами с Малайским Тигром? Иди же. Мы готовы к этой встрече.

Над носовой частью палубы крейсера поднялось белое облачко, и через несколько секунд донесся звук пушечного выстрела. Что-то тяжело ударилось о носовую броневую башню «Властителя океана», и чугунные осколки с визгом полетели над головами моряков.

— Граната солидного калибра! — воскликнул Янес. — И стреляют недурно.

— Пли! — прозвучала команда Сандакана.

Загремели носовые орудия «Властителя океана», посылая по врагу тучу чугунных градин. И оттуда отвечали тем же.

Суда, осыпая друг друга ядрами и гранатами, все сближались. Оба они были окутаны густыми клубами порохового дыма. Они казались движущимися вулканами, извергавшими в пространство молнии и оглашавшими морской простор раскатами грома.

С первого же момента сражения стало заметно превосходство броневой защиты и вооружения «Властителя океана». На стороне Сандакана было еще одно огромное преимущество: его судно развивало значительно большую скорость, позволявшую ему удобнее маневрировать. Потери, которые нес экипаж Сандакана, были ничтожны, потому что канониры находились под защитой броневых рубок.

Палуба нападающего уже через несколько минут после начала сражения представляла ужасную картину разрушения и была покрыта трупами. В то же время «Властитель океана» обходился пока почти без всяких повреждений.

Улучив благоприятный момент, «Властитель океана» ринулся на противника, намереваясь тараном нанести ему смертельный удар в неосторожно подставленный бок. С расстояния в четверть мили был послан новый залп, который обратил большую часть палубы врага в груду обломков.

— Довольно! — сказал Янес. — Спросим, не хотят ли они сдаться.

— Если согласятся, что получили достаточно! — отозвался Сандакан, глядя на вражеское судно возбужденным взглядом.

Но когда на мачте «Властителя океана» был поднят сигнал, предлагавший врагу сдаться, ответом был новый залп, который смел с палубы судна Сандакана половину рулевых.

— Как видишь, дружище, они находят, что мы еще недостаточно щедро угостили их! — вскричал Сандакан. — Стрелять без перерыва! Мы потопим их, как крыс.

И опять зарокотали орудия, извергая клубы дыма, посылая в пространство ядра и гранаты.

Сандакан изменил свое намерение потопить врага ударом тарана, или, по крайней мере, отложил исполнение его до другого случая, так как за время переговоров сигналами противник успел повернуться и подставил «Властителю океана» свой нос.

Но в общем вражеское судно было почти беспомощно, и «Властитель океана», кружась около него, обстреливал его без пощады. Мало-помалу ответные выстрелы раздавались все реже и беспорядочнее, а судно, напавшее на Сандакана, казалось совершенно разбитым, и «Властитель океана» прекратил на время канонаду.

— Шлюпки на воду! — скомандовал Янес, наблюдавший с капитанского мостика за движением врага на палубе.

— Зачем? Что ты хочешь делать? — спросил Сандакан удивленно.

— Он тонет! — ответил Янес. — Надо подобрать людей.

Сандакан хотел что-то возразить, но смолчал. В самом деле, теперь неприятельское судно уже не стреляло. Оно накренилось набок, словно собираясь погрузиться в воду. И было видно, как немногие уцелевшие члены его экипажа бросались с палубы в воду. На судне пылал пожар, и здесь и там из люков и пробоин вырывались клубы дыма и огненные языки.

— Да, пожалуй, ты прав! — сказал через секунду Сандакан. — Надо отдать справедливость: сопротивлялись они геройски и заслуживают пощады. Эй, шлюпка! Скорее!

IV. Капитан Морленд

Агония смертельно раненного, расстрелянного крейсера была ужасна. Прекрасное судно, лучшее во всем флоте раджи Саравака, представляло теперь груду обломков, пожираемых потоками огня. Мачты были снесены выстрелами «Властителя океана», как и трубы. Борта раздроблены. У канониров немногих, еще пригодных к бою пушек не было ни малейшей защиты. Крейсер готовился погрузиться на дно морское. Тем не менее даже тогда, когда «Властитель океана» спустил шлюпки, с тонущего крейсера поднялась трескотня ружейных выстрелов. Очевидно, на тонущем судне еще держалась кучка людей, решивших погибнуть, но не сдаться на милость победителя.

В ожидании сигнала к отплытию шлюпки «Властителя океана» держались под прикрытием бортов парохода, защищавших их от пуль. Янес не решался отдавать приказание.

В это время на палубе «Властителя океана» показались обе девушки. Дарма, бледная, как полотно, бросилась к португальцу и схватила его за руку, глядя на него полными мольбы и ужаса глазами.

— Они тонут, они тонут! — кричала она. — Спасите их, Янес. Шлюпки вылетели из-за корпуса «Властителя океана», на мачте которого опять был поднят сигнал, предлагавший прекратить бесполезное сопротивление и сдаться. Ружейная стрельба с тонущего крейсера прекратилась: побежденные поняли, что им предлагают сохранить жизни, и теперь, спасаясь от выбора потонуть вместе с обреченным на гибель судном или взлететь на воздух при взрыве порохового погреба, к которому уже подбирался огненный рукав пожара, оставили бесполезное оружие и один за другим бросались в воду.

Первой подошла к тонущему крейсеру лодка, которой командовал сам Янес.

Не обращая никакого внимания на густой дым и пламя, окутавшие гибнущее судно, португалец, как кошка, взобрался по спущенному трапу на палубу и вместе с полудюжиной малайцев бросился к капитанскому мостику, чтобы убедиться, жив ли командир.

Храбрецы не успели добраться до своей цели: палуба дрогнула под их ногами, оглушающий грохот пронесся над морем и огненный столб взвился к небесам. Янес и его люди вместе с грудой обломков были сметены ужасным взрывом с разрушенной палубы в море.

Это взлетел на воздух носовой пороховой погреб крейсера. Янес потерял сознание, и, вне всякого сомнения, погиб бы, но на его счастье к крейсеру в этот момент подходила одна из шлюпок «Властителя океана», и ее люди подобрали португальца.

За Янесом шлюпки подобрали всех, кто держался еще на воде вокруг крейсера, и поторопились отойти от тонущего судна.

Отойдя на некоторое расстояние, люди видели, как палуба крейсера покрылась кипящими волнами. Разноцветный флаг Саравака, который во время боя был поднят над храбрым судном, в последний раз мелькнул над пучиной, и трагедия закончилась.

Самбильонг, принявший команду над спасательным отрядом, возился с Янесом, приводя его в чувство. Другие ухаживали за несколькими подобранными ранеными из экипажа крейсера. В их числе находился, по-видимому, серьезно раненный молодой офицер. Все платье этого несчастливца было покрыто пятнами крови, лицо мертвенно бледно. Но в его теле еще держалась искра жизни, и его можно было спасти. Этого офицера шлюпка подобрала последним: затонувший крейсер увлек с собой в пучину всех, кто еще держался поблизости.

— Он очнулся! — произнес радостно Самбильонг, когда Янес открыл глаза. — Как вы себя чувствуете?

— Черт! Кажется, я собрался потонуть! И не покурив на прощание, — ответил слабым голосом неисправимый португалец. — Но что с судном?

— Уже затонуло! — ответил Самбильонг.

— А… его командир?

— Выловили. Наше добро в огне не горит, в воде не тонет! — ответил малаец ворчливо. — И знаете, кто это? Капитан Морленд, вот кто.

— Тем лучше. Но как он?

— Сейчас без сознания.

— Ранен?

Янес с трудом поднялся и добрался до носа шлюпки, где лежало тело сэра Морленда.

— Он мертв! — воскликнул Янес взволнованно.

— Да нет же! Говорю вам, жив-живехонек. Только ранен. Ну, оглушен взрывом. Возможно, раны опасны. Но жив, за это я ручаюсь.

Когда шлюпки пристали к борту «Властителя океана», два матроса осторожно взяли находившегося в глубоком обмороке командира побежденного крейсера со всеми необходимыми предосторожностями и подняли его по трапу вверх. Кроме Морленда, на борт «Властителя океана» были доставлены еще четырнадцать моряков с крейсера. Эти люди — единственные из экипажа побежденного судна, пережившие его гибель.

Сандакан, который невозмутимо созерцал картину агонии и исчезновения в недрах океана вражеского судна, ждал прибывших на палубе.

В тот момент, когда тело Морленда и пленники появились на палубе, Сандакан склонился и произнес:

— Привет храбрецам!

Дарма, которая находилась вместе с Сурамой в нескольких шагах от Сандакана, бледная, как полотно, бросилась навстречу морякам, несшим тело сэра Морленда, и крикнула взволнованно:

— Он умер?

— Нет, дитя, жив! — ответил Янес, понизив голос. — Жив, но ранен, и, боюсь, раны тяжелые.

— Боже мой! — застонала девушка, ломая прекрасные руки.

— Тише! — остановил ее Сандакан. — Отнесите раненого в мою каюту.

Судовой врач, американец, был немедленно призван для оказания помощи сэру Морленду.

Осмотр показал, что капитан крейсера действительно находится в опасном положении. У него оказалась только одна рана, но она была и глубока и велика. Однако врач признал эту рану скорее болезненной, чем действительно угрожающей смертью пациенту. Правда, раненый потерял много крови. Но зато с первого же взгляда было ясно, что больной обладает могучим и полным сил и здоровья организмом, так что, по мнению врача, смело можно было рассчитывать на его выздоровление.

— Вы ручаетесь за его спасение? — спросил врача Сандакан. Тот ответил утвердительно.

Сандакан долго молча глядел на бледное лицо Морленда, а потом промолвил глухим голосом:

— Да, спасите его. Настанет, быть может, день, когда этот человек пригодится нам…

Он уже готовился покинуть каюту, отведенную в распоряжение раненого, как вдруг глубокий вздох, вырвавшийся вместе со стоном из груди Морленда, остановил его.

Доктор пытался соединить края рваной раны, и при его прикосновении Морленд пришел в себя и открыл глаза.

Он поглядел вокруг затуманенным взором, и взгляд его сначала остановился на незнакомом больному лице доктора, потом на лице Янеса, который сидел тут же, у его постели.

— Это вы? — пробормотал он слабым голосом.

— Не говорите, сэр Морленд! — остановил его португалец участливым голосом. — Доктор запретил разговаривать с вами.

Раненый отрицательно покачал головой и, напрягая все силы, заговорил снова более ясным, но все же прерывистым голосом:

— Моя… шпага" осталась… на моем… судне.

— Я все равно не принял бы ее от вас. Мне жаль только, что ваше оружие потонуло, и я не могу возвратить его вам! — отозвался Сандакан.

Молодой человек с усилием поднялся и протянул руку противнику, который ответил ему пожатием.

— А мои люди? — спросил Морленд. И на его красивом лице появилось выражение скорби и жалости.

— Всех, кого было можно, мы спасли. Но ни слова больше.

— Спасибо! — пробормотал раненый. Его глаза закрылись, лицо побледнело. Снова наступил глубокий обморок.

— Ну, доктор, оставляю его целиком на ваше попечение! — сказал Сандакан.

— Не беспокойтесь, сэр! — ответил врач. — Я буду лечить этого парня, как лечил бы вашего собственного сына. Эй, санитары! Сюда!

И пока около больного суетились санитары, готовя все необходимое для перевязки раны, Сандакан с Янесом и Тремаль-Наиком поднялись на палубу.

Дарма, ожидавшая вестей о положении больного, приблизилась к португальцу.

— Сахиб Янес… — сказала она, всеми силами стараясь не выказать своего волнения. Но Янес видел, чего ей это стоило.

Несколько мгновений он участливо глядел на ее побледневшее личико, потом взял и пожал ее дрожащую маленькую руку.

— Его спасут? — шепнула беззвучно девушка.

— Надеюсь! — ответил Янес. — Доктор, по крайней мере, почти ручается за его жизнь. Но подожди, дитя. Я вижу, тебя очень интересует этот молодой человек?

— Он такой храбрый… и добрый! — в замешательстве ответила Дарма.

— Гм! — улыбнулся Янес. — И это все, что заставляет тебя так интересоваться им?

Девушка потупилась. Через секунду она спросила Янеса:

— Если он оправится, вы будете держать его в плену?

— Не знаю, дитя. Это ведь зависит от Сандакана. Очень возможно. Очень возможно.

С этими словами он оставил девушку и подошел к Сандакану, который в стороне о чем-то оживленно беседовал с Тремаль-Наиком.

— Какое впечатление на тебя, друг Сандакан, произвел этот молодой человек? — сказал он.

— Да, у этого молодца львиная душа! — ответил Сандакан. — Мы можем гордиться тем, что с ним сладили. Если бы у раджи было хоть несколько таких офицеров, то борьба с ним обошлась бы нам очень дорого. Но… но, знаете ли, друзья, я слишком сильно сомневаюсь, чтобы он был чистокровным англичанином. У него бронзовый цвет кожи.

— Да. Когда мы были его пленниками, он сказал однажды мне, что только его мать была английского происхождения! — вмешался Тремаль-Наик.

— Ну, а что мы с ним будем делать? — спросил Янес.

— Он послужит для нас прекрасным заложником. Это нам может оказать большую услугу! — ответил Сандакан. — Что касается остальных пленников, то мы предоставим в их распоряжение одну шлюпку и позволим отплыть к берегу.

Помолчав немного, Сандакан заговорил снова:

— Теперь о деле. Видите ли, друзья, выработанный нами с Янесом план действий обдуман мной снова самым тщательным образом. Я нахожу, что ничего другого при наших обстоятельствах не придумаешь. Применим же этот план.

— В чем его суть? — спросил Тремаль-Наик.

— Она очень проста. Прежде всего надо не дать застигнуть нас врасплох соединенным силам раджи Саравака и лабуанского губернатора. Против каждого из этих врагов в отдельности борьба сравнительно легка. Но против соединенных сил устоять будет, может быть, даже невозможно. Значит, нам надо, пользуясь теми преимуществами, какие дает быстрый ход «Властителя океана», постараться воспрепятствовать англичанам соединиться с раджой. И, конечно, надо во что бы то ни стало обеспечить себе пополнение запасов каменного угля. Мы сильны, пока в нашем распоряжении есть уголь, а там…

Итак, в первую очередь — вопрос с углем. И потому наш первый шаг — это попытаться овладеть угольным складом, который находится в устье Саравака. Затем мы уничтожим те склады англичан, которые находятся на островке Мангалум. Лишив таким образом англичан запасов угля, мы бросимся на их торговые линии и попытаемся нанести смертельный удар английской торговле с Китаем и Японией. Одобряете ли вы оба мою идею?

— Да! — в один голос ответили Янес и Тремаль-Наик.

— У меня есть еще одна идея! — продолжал после короткого молчания Сандакан. — Поднять против раджи даяков Саравака. Среди них у нас еще есть старые друзья, которые помогали нам когда-то свергнуть Джеймса Брука. Я думаю послать им теперь же транспорт с оружием, чтобы они могли немедленно приняться за дело. Воюя на море против нас, а в тылу — против отрядов даяков, раджа и его союзник, этот неведомый нам сын Суйод-хана, едва ли будут чувствовать себя очень хорошо.

— А ты предполагаешь, что сын вождя тутов находится сейчас с раджой? — спросил Тремаль-Наик.

— Я в этом уверен! — ответил Сандакан.

--А назначены ли место и время свидания с бригантиной с углем? — задал снова вопрос индус.

— Да. У мыса Танионг-Дату. Она, кроме угля, доставит нам еще оружие и всякого рода припасы. Вероятно, бригантина уже ждет нас.

— Тогда, значит, ничто не мешает нам двинуться на Саравак.

— Да. Идем на Саравак! — заключил беседу Сандакан. Несколько минут спустя «Властитель океана» тронулся в путь. На

этот раз грозное судно мчалось к берегам Саравака, неся в этот край врагов огонь и меч.

V. Погоня

Там, где плыл сейчас «Властитель океана», царили мир, тишина и спокойствие: море было гладко, как зеркало, и только изредка легкий бриз проносился над его беспредельным пространством, и еще время от времени вдруг неведомо откуда наплывала грузная широкая волна, прокатывалась под крейсером, заставляя его встряхнуться, и уходила в туманные дали.

На горизонте не было видно ни дыма пароходов, ни силуэтов каких-либо парусных судов. Зато поминутно можно было наблюдать то здесь, то там стаи птиц тех видов, которые свойственны тропикам, а в прозрачных изумрудных водах видны были бесчисленные медузы, казавшиеся какими-то фантастическими зонтиками из стекла. Медузы лениво отдавались течению и плыли, колыхаясь, то поодиночке, то стаями, словно совершая в гробовом молчании настоящее переселение в неведомые дали таинственного океана.

И часто среди медленно плывущих медуз вдруг мелькала быстро летящая, как стрела, темная тень: это проносились, гоняясь друг за другом, ныряя, выплывая, кувыркаясь, маленькие дельфины понто-порриа, вооруженные длинным носом, напоминающим копье, — злейшие враги опоэтизированных столькими легендами летучих рыбок, отличающихся неимоверной прожорливостью и особой юркостью.

«Властитель океана» шел со средней скоростью, около десяти узлов, направляясь к берегам Саравака, где Сандакан рассчитывал уничтожить угольные склады англичан.

— Как тебе нравится наш кораблик, друг Тремаль-Наик? — спросил Сандакан, стоявший на палубе рядом с индусом.

— О! «Кораблик» — великолепный и могучий крейсер, лучший из всех, какие я когда-либо видел! — отозвался Тремаль-Наик с энтузиазмом, глядя на судно с видом знатока.

— Да, американцы умеют строить. А всего двадцать лет тому назад они сами приобретали суда за границей. Скоро весь мир будет заказывать себе боевые суда на американских верфях. У них крепкие и могучие корабли с великолепной артиллерией. Один из лучших экземпляров попал в наши руки, и мы можем задать немало хлопот нашим врагам, алчным англичанам.

— А если, Сандакан, англичане сами пошлют по нашим следам свои лучшие боевые суда?

— Заставим их погоняться за нами. Океан широк. И наш крейсер обладает превосходными машинами, развивающими быстрый ход. Это наше большое преимущество. Угля найдем всегда достаточно хотя бы на тех же английских пароходах, которые встречаются в этих водах в огромном числе. Разумеется, наша борьба с Англией отнюдь не может длиться годами. Я на это и не рассчитываю. Но на всякий случай я могу в первые же дни причинить Альбиону тяжкие убытки, нанести ему ряд сильных ударов. Они поймут, с кем имеют дело, и научатся проклинать тот день и час, когда им пришла в голову мысль выжить меня с моего острова, где я никому не мешал, никого не трогал. Они будут каяться, я поклялся в этом.

Сандакан смолк.

Некоторое время спустя он, покуривая свою роскошную трубку — наргиле, заговорил снова, обращаясь к Тремаль-Наику:

— А ты знаешь, англичанину, кажется, лучше?!

— Ты говоришь про сэра Морленда?

— Да. Доктор говорит, что и сам ничего не понимает. Удивительный организм. Несмотря на такую рану, на потерю крови, на все, пережитое в бою, он отделывается только легкой лихорадкой. Кстати: ведь он узнал тебя? Ха-ха-ха! Воображаю, как он был удивлен, этот храбрый парень, встретившись с тобой, Тремаль-Наик. Вчера вы в плену у него, сегодня он наш пленник.

— А что ты, Сандакан, собираешься делать с ним? — поинтересовался индус.

— Еще не решил. Все думаю, как использовать его положение. Во всяком случае, хотелось бы его из врага превратить в нашего друга, может быть, союзника.

— Вероятно, ты рассчитываешь все-таки раздобыть у него кое-какие сведения о том, кто этот наш таинственный противник, сын Суйод-хана, и где он скрывается?

— Разумеется, очень хотелось бы! — ответил Сандакан задумчиво. — Хорошо бороться с открытым врагом. Но наш враг словно змея, подползающая тайком к спящему. И не скрываю, я очень озабочен всем этим. Но я не отступлю: рано или поздно растопчу эту ядовитую гадину.

Разговор двух друзей был прерван появившимся на палубе доктором американцем.

Сандакан с удовольствием оглядел врача с ног до головы: ему, в самом деле, с каждым часом все больше нравился этот молодец с крепкой мускулистой фигурой, блестящими глазами, розовым, как у молодой девушки, лицом и спокойными, но решительными манерами. И невольно Сандакан подумал, что, оставаясь хотя бы и в качестве врача на пароходе, американец, в сущности, так просто, так спокойно ставит на карту свою молодую жизнь. Еще несколько дней, быть может, всего несколько часов, и по миру разнесется весть о начатой пиратами войне с Англией, и весь мир будет против тех, кто пошел с Сандаканом, и никому из них не будет пощады…

— Ну, как наш больной, доктор? — спросил Сандакан американца.

— Великолепно! Ручаюсь за его выздоровление. Не позже чем через две недели он будет на ногах, совершенно здоровый.

— Тем лучше. Но звонят к обеду. Янес проголодался и будет громить нас, если мы опоздаем к столу! — улыбнулся Сандакан, спускаясь в кают-компанию.

Перед уходом с палубы он, однако, еще раз внимательно оглядел горизонт. По-прежнему воздушный океан оживляли только пролетавшие птицы, среди которых выделялись своими могучими крыльями огромные альбатросы.

Малайцы экипажа от нечего делать забавлялись охотой на них, стреляя влет. Но альбатросов не путал грохот ружейных выстрелов и гибель сородичей: они все носились над крейсером, порой пролетая над палубой и оглашая воздух пронзительным и неприятным криком. По временам какой-нибудь из альбатросов камнем падал в воду, но в то же мгновение поднимался, взмахивая огромными крыльями, и с криком улетал, унося с собой только что выловленную добычу: небольшого дельфина, морскую змею, беспомощно извивавшуюся в его когтях, какую-нибудь рыбку, сверкавшую на солнце всеми цветами радуги. В добыче не было недостатка: казалось, воды здесь кишели мириадами обитателей, начиная с головоногих, наутилусов и кончая летучими рыбками.

По временам, однако, среди обитателей морских недр начиналась паника: наутилусы свертывали свои паруса и опускались на дно, уйдя в раковины; рыбы разлетались стрелами во все стороны — приближался какой-то страшный враг, неся с собой страх смерти. Это была акула длиной от пяти до семи метров.

Хищница проносилась по воде с невероятной быстротой, подхватывая на лету рыб, затем исчезала, и было видно, как перед ней, словно указывая путь, мчались две небольшие рыбки с голубой чешуей, прорезанной черными полосками. Это были знаменитые лоцманы, неразлучные спутники «морской тигрицы» — акулы.

Перед закатом Сандакан и Янес спустились в каюту навестить пленника и убедились, что его положение в самом деле улучшается. Лихорадка почти прекратилась; рана, края которой были искусно сшиты врачом, уже почти не кровоточила. Когда посетители спустились в каюту, сэр Морленд довольно внятным голосом беседовал с врачом, расспрашивая его о боевых достоинствах крейсера. Увидев визитеров, он сделал движение, пытаясь привстать, но Сандакан предупредил его.

— Нет, сэр Морленд! — сказал он. — Вы еще слишком слабы, не тратьте напрасно силы. Ведь правда же, доктор, этого надо избегать?

— Да. Иначе рана может открыться. Я запрещаю даже шевелиться! — ответил доктор.

Пленник пожал руку Сандакану и сказал:

— Вы спасли меня, господа. Я должен быть вам признателен. Но… но я жалею, что не потонул вместе с моим судном, не разделил участи моих матросов.

— Для моряка всегда есть время умереть! — ответил Янес, улыбаясь. — Война ведь еще не кончена. Для нас она только начинается.

Темное облако окутало черты лица Морленда.

— Я думал, — сказал он хмуро, — что ваша миссия окончена, раз вы освободили эту молодую девушку, мисс Дарму, и ее отца.

— Для этой цели, — отозвался Сандакан, — мне не нужно было приобретать такой могучий корабль, как «Властитель океана». Достаточно было бы моих парусных судов.

— Так вы рассчитываете продолжать крейсировать в этих водах?

— Да, пока в моем распоряжении остается хоть один человек и пока будет стрелять хоть одна пушка.

— Преклоняюсь перед вашей решимостью! — медленно и задумчиво отозвался пленник. — Но думаю, что ваша" работа скоро придет к концу. Раджа Саравака и Англия, разумеется, не замедлят прислать в эти воды свои эскадры, чтобы истребить вас. Согласитесь — силы неравные. Вы быстро израсходуете свои запасы угля. Кончится тем, что вам придется или сдаться, или пойти ко дну после бесполезного боя.

— Посмотрим! — ответил Сандакан. И затем, резко меняя тему разговора, спросил:

— Но как вы себя чувствуете, сэр Морленд?

— Относительно хорошо, благодарю вас. Доктор обещает поставить меня на ноги уже через полторы--две недели.

— Я буду очень рад увидеть вас среди моих людей и с друзьями не в лазарете, а на палубе! — откликнулся Сандакан.

— Значит, вы таки рассчитываете держать меня в плену? — улыбнулся Морленд.

— Если бы я и захотел сейчас отпустить вас на свободу, — ответил Сандакан, — то, к сожалению, лишен возможности сделать это: мы находимся слишком далеко от берегов.

— Не дадите ли вы мне некоторые объяснения?

— Спрашивайте. Если могу…

— Я хотел бы знать, что именно побудило вас объявить войну не только Англии, но и радже Саравака?

— Мы уверены, что именно за спиной у раджи укрывается наш таинственный враг. Это человек, который поднял против Тремаль-Наика даяков, а против нас — англичан Лабуана, и в один месяц причинил нам неисчислимые убытки и массу бед.

— А кто этот ваш враг?

Сандакан вместо ответа устремил на пленника пристальный взор. Помолчав немного, он сказал тихим и размеренным голосом:

— Возможно ли, чтобы вы, офицер флота раджи Саравака, не знали этого человека?

Легкая тень, казалось, промелькнула по красивому бледному лицу Морленда. Несколько мгновений он молчал.

— Не знаю! — сказал он потом. — Я никогда не видел этого человека, о котором вы говорите. Но слышал, однако, рассказы о том, что какая-то таинственная личность, обладающая колоссальными богатствами, посетила раджу Саравака и отдала в его распоряжение свои корабли и своих людей для того, чтобы раджа мог отомстить вам за Джеймса Брука.

— Это индус, не так ли?

— Не знаю. Я же сказал: я его никогда не видел.

— Но вы знаете, что это сын одного из погибших вождей индийских тутов? И он собирается вновь, как его отец, помериться силами с Тиграми Мопрачема?

— Да. Он уверен, что победит их.

— Он погибнет, как погиб его отец, как погибли все члены этой ужасной секты! — сказал страстным голосом Сандакан.

Опять тень промелькнула по лицу пленника, и в глазах его сверкнул загадочный огонек.

Помолчав, он произнес тихим голосом:

— Будущее покажет, кому суждена победа в этой борьбе. Затем пленник заговорил снова, меняя тему разговора, слишком волновавшего обоих.

— Мисс Дарма и ее отец находятся на борту этого судна?

— Они никогда не оставят нас: их судьба тесно связана с нашей! — ответил Сандакан.

Из груди Морленда вырвался легкий вздох.

— Но довольно! — поднялся Сандакан. — Боюсь, вы и так говорили слишком много. Вам нужен абсолютный покой. Кстати, этой ночью едва ли случится что-нибудь такое, что могло бы вас потревожить. Постарайтесь же отдохнуть и набраться сил.

С этими словами Янес пожал руку пленнику и поднялся на палубу, где Сурама и Дарма беседовали с Тремаль-Наиком.

Увидев Янеса, вышедшего вместе с Сандаканом из лазарета, Дарма пошла к нему навстречу, незаметно отделившись от остальных.

— Все идет хорошо, дитя! — промолвил деланно беззаботным тоном португалец, с улыбкой глядя на побледневшее личико своей любимицы.

— А я… я могу навестить его? — прошептала Дарма.

— Не сегодня. Завтра, если только…

— Дым на горизонте! — донесся в этот момент крик марсового. — Смотри на восток!

Сандакан, только что присевший рядом с Тремаль-Наиком, вскочил на ноги и распорядился «свистать всех наверх», то есть вызвать на палубу весь экипаж.

Солнце еще не зашло, и поэтому на горизонте, окутанном дымкой фиолетового цвета, ясно виднелась тонкая полоса дыма, медленно расплывавшегося в воздухе.

Наблюдая за этой полосой, Сандакан, Янес и Тремаль-Наик пришли к выводу, что судно не приближается, а удаляется. Это внушало подозрения: возможно, это был какой-нибудь торговый пароход, но не была исключена возможность и того, что это неприятельское разведывательное судно. Оно, разумеется, обнаружило присутствие в этих водах «Властителя океана» и теперь спешило оповестить об этом открытии раджу Саравака или англичан Лабуана.

— Мы идем у него в кильватере! — заметил Сандакан. — Но близка ночь, и только завтра утром выяснится, в чем дело. Если это неприятельский разведчик, тем хуже для него.

Ночь была великолепна: настоящая ночь под тропиками, полная тишины, спокойствия, какого-то чарующего мира. Хотя солнце скрылось за горизонтом уже довольно давно, казалось, что оно оставило после себя часть своего света. Этот полупрозрачный свет медленно бледнел, и тогда началось другое, свойственное лишь тропическим морям явление: воды, словно загоревшись от напоенного светом воздуха, сами начали светиться. С неведомых и таинственных глубин на поверхность всплывали огромные медузы, все тело которых было будто насыщено светом. Мало-помалу, казалось, все воды обратились в огнистый поток.

Сандакан и Янес, несмотря на то, что им не грозила непосредственная опасность какого-либо нападения, а предшествующий день был достаточно утомительным, все же не решались покинуть палубу и уйти в каюты: они уже сотни, может быть, тысячи раз наблюдали великолепные картины ночи над тропическими морями, и не эти несравненные картины сегодня приковывали их внимание. Обоих, с каждым часом все сильнее и сильнее, охватывало какое-то непонятное жуткое чувство, словно надвинулась тень крыльев несущейся над их головами беды. Их взоры по-прежнему были обращены к облачку дыма, чуть видневшемуся на горизонте. И каждый невольно думал, что этот таинственный пароход, уходящий от них, может оказаться передовым судном целой вражеской флотилии.

— Ты заметил что-нибудь новое? — произнес около полуночи Янес, видя, как Сандакан в сотый раз направил на горизонт свою трубу.

— Не знаю, но готов поклясться, что в этом направлении я только что видел ярко светящуюся белую точку. Может быть, это какой-нибудь сигнал. Но от кого? И кому? Трудно ведь предположить, чтобы эскадра раджи оставалась в бездействии, так как известие о начале войны ею получено. То же можно сказать и о судах Лабуана…

— Но если бы это даже и были суда наших врагов! — отозвался Янес. — Разве мы не успеем в любой момент уйти от них?

— Меня смущает положение с нашими угольными запасами, — чуть слышно произнес Сандакан. — Мы сжигаем чудовищное количество угля.

— А запасы нашего приятеля, раджи?

— Если бы нам только удалось добраться до устья Саравака…

— Но чего же, наконец, ты опасаешься?

Сандакан не ответил. Он опять, не отрываясь, оглядывал горизонт в подзорную трубу.

— Свет! — сказал он. — Это, кажется, электрический прожектор. Из полутьмы с палубы донесся голос Харварда, покинувшего на некоторое время машинное отделение:

— И я видел этот свет. Несомненно, это прожектор.

— Неужели то судно, которое мы преследуем, переговаривается с другими? — сказал Янес.

— Именно этого-то я и опасаюсь! — стиснув зубы, ответил Сандакан.

По его приказанию в машинном отделении закипела лихорадочная работа: там поднимали пары, доводя скорость хода «Властителя океана» до четырнадцати узлов. А тем временем загадочные сигналы на горизонте учащались и учащались.

Харвард обратил внимание Сандакана на показавшееся ему странным явление: там, далеко, почти около горизонта, где особенно ярко светилось море, охваченное холодным фантастическим пожаром фосфоресценции, американец заметил какую-то точку, двигавшуюся с непонятной быстротой.

— Точка? — воскликнул Сандакан изумленно. — Если это точка, то, значит, не корабль. Но что же это? Может быть, паровая шлюпка?

Минуту спустя он воскликнул:

— В самом деле, паровая шлюпка. И уже так близко. Не больше мили от нас. Но, черт возьми, она недолго будет здесь шляться. Мы отправим ее на дно. Канониры!

На зов вышел один из американцев — Штейгер.

VI. Тайна сэра Морленда

Штейгер, канонир-американец, стоял в ожидании распоряжений Сандакана.

Это был почти старик, мускулистый и костлявый, с длинной бородой и размашистыми манерами старого морского волка.

— Слушай, друг! — обратился к американцу Сандакан. — Твой бывший командир рекомендовал мне тебя как лучшего канонира.

— Есть, сэр! Глаза мои еще кое-что видят! — отозвался не без самодовольства старый пушкарь.

— В состоянии ли ты угостить хорошим снарядом то суденышко, которое пытается подкрасться к нам? Если ты потопишь или хотя бы только повредишь его, получишь сто долларов премии.

— Ладно, сэр. Только попрошу приостановить наш ход.

В это мгновение в зрительную трубу можно было различить, как указанная Харвардом черная точка, недавно прорезавшая светящуюся полосу на горизонте и нырнувшая в темное пространство, опять показалась на охваченном фосфоресценцией пространстве ближе к «Властителю океана».

— Стоп, машина! — скомандовал Янес, и «Властитель океана», замедляя ход, закачался на волнах.

— Видишь? — спросил старого пушкаря Сандакан.

— Разумеется! — отозвался канонир. — Штука ловкая. Это баркас с торпедой на носу. Тоже американское изобретение. Такие баркасы, если только подпустить их слишком близко, становятся очень опасными.

— Так делай же свое дело!

«Властитель океана» приостановился окончательно. Канонир уже несколько минут возился у своего орудия. Рявкнула пушка. Огненный луч прорезал мглу. Звук выстрела прокатился гулким эхом по волнам.

Несколько секунд был слышен удалявшийся свист снаряда, затем вдали грянул взрыв. С миноноски, подкрадывавшейся к «Властителю океана», поднялся столб огня.

— Попало! — пронесся вихрь голосов на «Властителе океана». Старый пушкарь, самодовольно теребя бороду, подошел к Сандакану.

— Ну, командир? — сказал он, ухмыляясь, — кажется, я таки заработал сто долларов?

--Двести, дружище! — ответил Сандакан, швыряя канониру полный золота кошелек.

Минуту спустя он пробормотал:

— Смотрите. Я так и знал. Это целая флотилия.

В самом деле, на горизонте показалась масса разноцветных огоньков, в которых глаз моряка без труда мог признать опознавательные и сигнальные фонари нескольких судов.

— Что бы это могло быть? — спросил Янес. — Лабуанская эскадра или флотилия раджи Саравака?

— Эти суда, кажется, идут с севера! — ответил Сандакан. — Готов поклясться, что эта английская эскадра, идущая на соединение с саравакской. Кто-нибудь, вероятно, уже успел предупредить наших противников, что мы находимся в этих водах, и они начали погоню за нами.

— Это совершенно разбивает все наши первоначальные проекты! — заметил Янес.

— В самом деле, Янес, потому что мы будем вынуждены направиться к северу. «Властитель океана» — могучее судно, но не настолько, чтобы мериться силами с целой эскадрой. Придется отложить до более удобного момента план нападения на угольные склады. Потом мы отправимся к мысу Танионг-Дату, чтобы взять уголь с бригантины, а там дальше будет видно, что делать. Когда эскадра раджи пойдет искать нас к Лабуану, мы вернемся сюда, чтобы свести счеты с раджой и сыном Суйод-хана.

Прервав свою речь, Сандакан крикнул Харварду:

— Мистер Харвард! Прошу дать полный ход!

— Есть! — ответил американец.

Целые тонны угля посыпались в топки, и машины «Властителя океана» заработали с лихорадочной быстротой.

Пароход развернулся и помчался. Сандакан, Янес и Тремаль-Наик, стоя на командном мостике, внимательно наблюдали за подозрительными огнями на горизонте. Было видно, как изменялось расположение вражеских судов: очевидно, там уже заметили, что «Властитель океана» изменил курс, и теперь эскадра перестраивалась, рассчитывая пересечь курс крейсера. Однако расстояние между «Властителем океана» и его преследователями не уменьшалось, а быстро увеличивалось, ибо суда эскадры не могли состязаться в быстроте хода с могучим крейсером. Не более часа спустя светящихся точек уже не было видно над горизонтом.

— Теперь пора изменить курс! — решил Сандакан. — Англичане будут гнаться за нами в том направлении, в котором мы шли до сих пор; мы же пойдем по другому пути.

«Властитель океана» потушил все огни и, описав кривую линию, снова помчался в туманную даль.

— Кажется, Сандакан, мы можем позволить себе, наконец, маленькую роскошь: подремать немного? Все идет, как должно, и мы заслужили право на отдых! — сказал Янес.

Когда наступил рассвет, выяснилось, что на всем пространстве, доступном взору, было пустынно. Только чайки да альбатросы с криком реяли над быстро мчавшимся судном.

С первыми лучами солнца неутомимый Сандакан появился на палубе. На его лице лежала тень озабоченности, хотя Сандакан не опасался неудачи после столь блестяще выполненного ночного маневра.

Янес и Дарма находились на палубе.

Поздоровавшись с ними, Сандакан сказал:

— Кажется, удалось улизнуть? Надеюсь, мы доберемся до мыса Танионг-Дату без неприятных встреч. Да, кстати, как отразилась на сэре Морленде наша маленькая ночная суматоха?

— Доктор Хельд сказал, что наш гость очень беспокоился. Он допытывался, не пустили ли мы ко дну какое-нибудь судно.

— Пойдем проведать его! — отозвался Сандакан.

— А мне можно пойти с вами? — робко спросила Дарма.

— Конечно! — ответил Сандакан. — Разумеется, ему будет приятно, если ты окажешь ему внимание.

Они застали сэра Морленда в беседе с врачом. При виде Дармы, шедшей за Сандаканом и Янесом, его взгляд просветлел.

— Это вы, мисс Дарма! — воскликнул он радостно. — Если бы вы знали, как я рад вас видеть.

— Как вы себя чувствуете, сэр Морленд? — спросила девушка, мило краснея.

— Как нельзя лучше, мисс.

— Я предпочла бы видеть вас не раненым, сэр Морленд! — сказала Дарма.

— Но если бы я не получил раны, — улыбнулся англичанин, — едва ли бы вы увидели меня здесь. Я предпочел бы утонуть, чем сдаться.

— Тем более я рада, что вас вырвали из рук смерти.

--Для меня гибель моих людей и моего судна — тяжкий и, главное, совершенно непредвиденный удар! — с некоторой горечью промолвил пленник минуту спустя.

— Сэр Морленд! — отозвался Сандакан. — А вам известно, что истекшей ночью английские суда едва не настигли нас?

— Эскадра Лабуана? — взволнованно воскликнул раненый.

— Да, кажется, она. Но нам удалось ввести ее в заблуждение и избежать опасности.

— Не полагайтесь на то, что вам всегда будет удаваться отделываться так легко. В один прекрасный день, когда, быть может, вы менее всего будете этого ожидать, вы встретитесь с человеком, который не даст вам пощады.

— Вы намекаете на сына Суйод-хана? — нахмурился Сандакан. Пленный не отвечал.

Янес, мельком взглянув на пленника, невольно поразился: сэр Морленд глядел на Дарму пристально, неотступно, и его взор был полон глубокой тоски.

Визит в лазарет не мог быть продолжительным: нельзя было беспокоить слабого раненого, и потому посетители скоро распрощались с ним. Пожимая руку Дармы, Морленд сказал:

— Спасибо вам от всего сердца. Надеюсь, что вы скоро опять навестите меня? Надеюсь также, что вы перестанете наконец считать меня своим врагом?

После ухода посетителей Морленд долго еще сидел на своей койке, скрестив на груди руки и глядя задумчиво в ту сторону, куда удалилась Дарма.

Затем он опустился на подушки и обратился с глубоким вздохом к поддерживавшему его врачу.

— Какая ужасная и какая печальная вещь--война! Она способна поселить ненависть даже в сердцах, которые в иных условиях могли бы быть охвачены чувством взаимной симпатии.

— А ваше сердце, сэр Морленд, по-видимому, уже и так бьется слишком горячо! — улыбнулся врач.

— Да, доктор. Должен сознаться, что это так.

— Из-за Дармы?

— Зачем бы я стал скрывать это?

— Это поистине прекрасная, мужественная девушка, достойная дочь своего отца! — сказал американец.

— Но она никогда не станет моей! — вздохнул Морленд. — Без всякой вины с ее или моей стороны судьба вырыла между нами такую пропасть, которую никто и ничто не может заполнить.

— Почему? — спросил Хельд.

Его поразил тон молодого моряка: в этих немногих словах ясно сквозило и чувство тоски, страстной и сладкой, и вместе с тем будто бы отзвук непримиримой ненависти.

— Ведь эти люди — враги англичан и раджи, а не ваши! — продолжал доктор, не получив ответа.

Моряк молчал.

Но его красивое лицо вдруг исказилось и сделалось ужасным.

— Можно подумать, что в вашей молодой жизни существует какая-то ужасная тайна, черт возьми! — невольно пробормотал врач.

— Я проклинаю свою судьбу. Вот и все! — проговорил сквозь зубы моряк.

Минуту спустя он спросил врача, знает ли тот, куда направляется «Властитель океана». Врач указал направление.

— Не на Саравак ли? — словно про себя пробормотал раненый.

— Может быть. А что?

— Вы не знаете, не думает ли Сандакан ссадить меня с судна?

— Не знаю. А что? Разве вам было бы жаль покинуть нас? То есть Дарму? — улыбнулся врач.

— Нет, не то. Но… Но если он ссадит меня на берег, этим он приблизит роковой час: я опять буду послан на бой раджой. Я опять погонюсь за этим кораблем. И кто знает, может быть, я исполню свой долг, потоплю это судно со всеми, кто находится на его борту. Поймите — со всеми. С Дармой в том числе, которую я… люблю.

— Ну! — засмеялся американец. — Это не делается так скоро. Будем надеяться, что этот день не так близок.

— Может быть, ближе, чем вы думаете. Ведь «Властитель океана» не может плавать, не заходя в какой-нибудь порт для возобновления припасов, особенно угля. А раз так"

— Океан велик, сэр Морленд! — ответил врач, становясь серьезным. — И такому судну, как наше, не доставит особых затруднений уйти от преследования.

— Да, судно прекрасно, согласен. Но когда десятки таких же судов, как «Властитель океана», погонятся по его пятам, избороздят океан вдоль и поперек… Они рано или поздно отыщут его, окружат стальным кольцом, и тогда на что можно надеяться? Я отдаю должное мужеству этих Малайских Тигров, их неукротимой энергии. Я восхищаюсь, глядя на это великолепное судно. Но я предвижу неизбежный конец всех этих странствований. Я знаю план Сандакана. Согласен, что можно причинить большой вред английской торговле, повредить радже Саравака. Но не нанести им смертельный удар. И вы долго не продержитесь.

— Вероятно, и сам Сандакан, и его друзья не питают особых иллюзий на этот счет! — отозвался американец. — Они сделают, что могут. А там… там… На дне океана найдется достаточно места для их тел, когда придет роковой час.

— А Дарма? Знает ли и она это?

— Думаю — да.

— Доктор! Спасите ее!

— Что? — изумился американец. — Если бы я лично даже мог что-нибудь предпринять, сэр, неужели вы так низко ставите молодую девушку? Здесь ее отец, которого она беззаветно и страстно любит. Здесь старые друзья ее семьи, люди, которые, как я слышал, некогда вырвали ее из ужасных рук, спасли ее. Неужели же Дарма в минуту опасности, грозящей этим людям, покинет их?

Раненый, бледнея, провел рукой по лбу, словно отгоняя страшные видения, и глухо промолвил:

— Это ужасно, ужасно! Как хорошо было бы, если бы завтра обе эскадры пошли ко дну, и я вместе с ними" По крайней мере, я не терзался бы. Я не слышал бы в душе этого безумного голоса, требующего, чтобы я мстил, мстил до конца!

Раненый закрыл глаза.

VII. В Южно-Китайском море

Шесть дней спустя «Властитель океана», шедший все время ради экономии угля с малой скоростью, достиг наконец мыса Танионг-Дату, замыкавшего с востока Саравакский залив. Бригантина уже находилась в условленном месте, скрытая в одной из бесчисленных маленьких бухт, окаймленных горными цепями, которые делали судно совершенно невидимым с открытого моря. Командовал ею один из старейших пиратов Мопрачема, принимавший непосредственное участие почти во всех предприятиях Сандакана и Янеса и потому пользовавшийся с их стороны самым неограниченным доверием.

Согласно полученному приказанию, бригантина была снабжена в достаточном количестве оружием и провиантом. Что касается угля, который в данном положении был более всего необходим для «Властителя океана», то его на борту бригантины находилось всего лишь около тридцати--сорока тонн, и тот собрали с большим трудом, так как английская администрация Лабуана сразу же после объявления Сандаканом войны сосредоточила все наличные запасы угля в гавани Брунея.

Этого ничтожного количества добытого пиратами угля едва могло хватить на два дня, и то лишь при условии поддержания самой умеренной скорости. Тем не менее по распоряжению Сандакана весь скромный запас угля был немедленно перегружен с борта бригантины в трюм «Властителя океана».

Опасаясь быть выслеженным, Сандакан поторопился дать последние распоряжения командиру бригантины. Судно должно было направиться в Синтанг, подняться по реке до города того же названия, приняв вид мирного торгового корабля под английским флагом, и там вступить в контакт с вождями даяков, в свое время помогавших свержению Джеймса Брука, дяди нынешнего раджи Саравака, раздать им оружие и боевые припасы и вызвать восстание на границах государства, а затем опять спуститься к устью реки и там ожидать возвращения «Властителя океана».

Несколько часов спустя крейсер покинул мыс Танионг-Дату, направляясь умеренным ходом к северо-западу, чтобы достигнуть Мангалума и воспользоваться имеющимся там запасом угля со складов, которыми пользуются суда, направляющиеся в моря Китая.

Прошла еще неделя, и «Властитель океана», который все время держался вдали от берегов, проходил мимо отмели, носящей имя Верной. В этот день сэр Морленд, быстро поправлявшийся, в первый раз появился на палубе корабля. Его поддерживал врач.

Раненый был еще очень бледен и слаб, однако сама рана почти окончательно зарубцевалась.

Было прекрасное и сравнительно прохладное утро, свежий бриз тянул с юга, покрывая рябью необозримое пространство океана; по-прежнему над судном носились многочисленные стаи птиц-рыболовов.

При появлении английского офицера на палубе Янес, который в это мгновение вместе с Сурамой находился на капитанском мостике, поспешил ему навстречу.

— Ну вот, наконец, вы и оправились! — сказал португалец радушно, протягивая руку Морленду. — Я очень рад, что вы уже можете выбраться на палубу. Свежий воздух действует на вашего брата-моряка гораздо лучше, чем воздух кают. С этого момента вы можете считать себя не пленником, а нашим гостем. Вы вольны делать все, что вам заблагорассудится, идти, куда хотите, на нашем судне нет секретов от вас.

— А вы не боитесь, что я могу злоупотребить вашей любезностью? — ответил Морленд.

— Разве вы не джентльмен? — улыбнулся Янес. Морленд набрал полные легкие чистого морского воздуха.

— Однако мы ушли от тех мест, где были раньше! — сказал он. — Не найдете ли вы возможность, мистер Янес, сказать мне, куда мы теперь идем?

— Далеко от Саравака.

— Уходите из сетей, расставленных для вашей поимки раджой?

— Пока — да. Надо возобновить наши запасы угля.

— В таком случае у вас есть на примете какой-нибудь порт, где вам обеспечен дружественный прием?

— Нет. Нам достаточно тех складов угля, которые заготовлены нашими врагами. Но не будем говорить об этом. Лучше вот что: устраивайтесь здесь, на палубе, поудобнее, чтобы подышать свежим воздухом.

Молодой человек с поклоном отошел от португальца. Он поднялся по лестнице на капитанский мостик, где сидела, качаясь в плетеном кресле, Дарма. Она делала вид, что читает книгу, но на самом деле внимательно и неотступно наблюдала за каждым движением моряка.

— Мисс Дарма! — сказал тихим голосом Морленд, приближаясь к креслу девушки. — Могу ли я присесть около вас?

— Пожалуйста! — отозвалась, чуть краснея, дочь Тремаль-Наика. — Вы будете чувствовать себя гораздо лучше здесь, чем в вашей каюте, где можно задохнуться.

Доктор Хельд предложил раненому кресло, а сам, закурив сигару, направился к Янесу, который развлекался тем, что смотрел на летучих рыб, искавших спасения от преследовавших их дельфинов и попадавших в когти других беспощадных врагов — птиц-рыболовов.

Морленд несколько мгновений молча глядел на девушку. Потом он заговорил странно дрожащим голосом:

— Какое счастье находиться здесь, около вас, после стольких дней тюремного заключения! Правду сказать, для меня было неожиданным, когда я увидел вас здесь, на борту этого судна: ведь после того как вы бежали из форта Редианга, я уже потерял надежду когда-нибудь встретиться с вами снова.

— Вы не сердитесь на меня за то, что я тогда… обманула вас? — краснея пробормотала Дарма. — Там, в форту?

— Разумеется, нет! — запротестовал моряк. — Вы были в плену, значит, вы имели право сделать все ради собственного освобождения. Однако, говоря откровенно, я жалею, что вы не в плену у меня.

— Почему?

— Не знаю. Но я… я был так счастлив, когда вы были около меня. Капитан тяжело вздохнул и потом промолвил печальным голосом:

— И все-таки… и все-таки судьба требует того, чтобы я забыл вас. Услышав эти неожиданные слова, Дарма сильно побледнела.

— Да, сэр Морленд! — прошептала она. — Если так хочет судьба, с этим надо смириться.

— Однако я не знаю, чем бы я не был готов пожертвовать, лишь бы иметь возможность не подчиняться этой судьбе.

Помолчав немного, Дарма заговорила вновь трепещущим голосом:

— Так суждено, и пусть сбудется воля судьбы. Мне тяжело говорить это. Но я буду пряма и искренна. В самом деле, вам надо держаться вдали от меня. Что сулит нам дальнейшее сближение? Постойте, не перебивайте меня. Я не могу ошибаться. Мне это подсказывает мое сердце.

Морленд слушал, опустив голову.

— Если вы любите меня, то ведь нас разделяет пропасть. Вы на службе у раджи Саравака, злейшего и непримиримого врага моего отца, моих друзей. Если вы предложите мне свою руку, что я должна сказать? Отказаться от отца, от спасших меня людей? И потом, что бы было дальше? Если я пойду с вами, куда вы поведете меня? От моих друзей к тем, кто поклялся в ненависти ко всем нам". Ведь я права, сэр Морленд? Да, вы должны подчиниться приговору судьбы, разделившей нас непроходимой пропастью. Когда вы будете свободны, постарайтесь забыть меня. Вы снова выйдете в море. Ну, что же? Вы послушаетесь голоса долга и" И лучше, право же, бесконечно лучше будет, если в этот час, готовясь снова в бой, вы не будете думать о нас, обо мне. Забудьте о том, что на этом корабле есть девушка, которую вы любили и которая любила вас. Пусть не дрогнет ваша рука, когда вы будете стрелять по «Властителю океана». Наша участь предопределена. Наша судьба предначертана кровавыми буквами в книге вечности, и все мы готовы к гибели, ждущей нас.

— Вы хотите, чтобы я убил вас, Дарма? — воскликнул моряк страстно, прерывая речь девушки. — Всех, всех остальных — да. Но вас, Дарма, никогда.

Он произнес слово «остальных» с выражением жгучей ненависти. Невольно Дарма затрепетала и поглядела на него с ужасом.

— Можно думать, — сказала она чуть слышно, — будто у вас есть причины, заставляющие вас до глубины души ненавидеть Сандакана, Янеса, наконец, моего отца.

Сэр Морленд закусил губу, как бы раскаиваясь в том, что позволил вырваться признанию, но через мгновение оправился.

— Командир погубленного кем бы то ни было судна никогда не может простить тем, кто погубил его корабль. Я обесчещен, и рано или поздно, но я должен отомстить за это бесчестье.

— Неужели же" в самом деле… вы способны погубить всех моих друзей, даже моего отца? — с ужасом спросила Дарма.

— Было бы лучше для всех нас, если бы ваши друзья не заботились о моем спасении, когда мое судно пошло ко дну под их выстрелами! — избегая прямого ответа, отозвался моряк. — Ах, этот ужасный крик гибнущих на моих глазах людей моего экипажа! Как он терзает меня! Я слышу его и днем и ночью.

— Что? Что вы сказали? — спросила Дарма, волнение которой мешало ей слышать слова моряка.

— Ничего, — ответил он подавленным голосом. — Ничего, мисс Дарма. Я бредил.

С этими словами он поднялся со своего кресла и в глубоком волнении принялся вновь расхаживать по мостику, как бы совершенно не чувствуя боли, причиняемой ему жестокой раной в груди.

Доктор Хельд, находившийся поблизости, увидев его в таком волнении, приблизился к нему.

— Слушайте, сэр, — сказал он, — вам непозволительно так волноваться. Это может повлечь ужасные для вас последствия. Я вам запрещаю это. Не забывайте, что моя опека над вами еще не кончилась.

— Что за важность, если моя рана вновь откроется? — с невыразимой горечью ответил Морленд. — Если бы моя жизнь должна была оборваться, я был бы только сердечно рад этому. По крайней мере, всему был бы один быстрый конец.

— Выходит, что вы сожалеете о собственном спасении? — сказал врач, беря его ласково под руку. — Это напрасно. Кто знает, что ждет вас впереди?

— Одно только горе и ничего больше, доктор.

«Властитель океана» продолжал двигаться в прежнем направлении, поддерживая скорость около семи узлов. В полдень Янес и Сандакан произвели наблюдение и установили, что судно находится в пятистах милях от Мангалума. Это расстояние корабль мог пройти за сутки с небольшим, не ускоряя хода.

Желательно было как можно скорее добраться до этого надежного убежища, потому что погода обещала резко ухудшиться. На южной стороне неба показались беловатые облачка, которые, несомненно, предшествовали целой армии настоящих туч, и Малайскому Тигру, видевшему все признаки близости бури, не хотелось быть застигнутым врасплох в этих широтах, где воды изобилуют подводными скалами и мелями.

Предположения о близости бури не замедлили оправдаться.

Действительно, к вечеру солнце, прежде чем скрыться за горизонт, было окутано словно черным саваном — пологом черных грозовых туч, а легкий бриз, появившийся около полудня, превратился в сильный ветер.

--Назавтра готовьтесь вытерпеть изрядную качку! — сказал Янес доктору Хельду, когда американец, проводив в лазарет раненого, снова вышел на палубу. — Если мы не успеем удрать, «Властителю океана» придется понырять, изображая собой утку большого калибра. Кажется, без урагана не обойдется.

— До Мангалума уже близко! — ответил Хельд,

— Но лучше было бы и с ним не знакомиться. Ведь Мангалум не что иное, как высокая скала. Два островка, расположенных по бокам этой скалы, не больше, чем два больших камня. Убежище не из первоклассных.

— И живут же люди в таких углах?! — пробурчал американец.

— Да, живут и, кажется, находят его отличным. Но суда заходят туда очень редко, и угольный запас возобновляется там лишь периодически, один раз в каждые два или три года.

— Говорят, что Мангалум — самая маленькая из существующих колоний. Правда ли это, мистер Сандакан?

— Смотря на чей взгляд, мистер Хельд. Во всяком случае, в прошлом году там было всего-навсего около ста обитателей. Раньше было на два десятка больше, но как-то ночью огромная океанская волна захлестнула остров и унесла с собой часть жителей. Кажется, остальные должны были бы после этого покинуть несчастный остров и разбрестись по белу свету. Но в этих людях слишком велика привязанность к их родине, и они не хотят покидать ее. И потом, они думают, что нет в мире другого подобного угла, где бы они нашли такую свободу, как у себя дома. Живут они своеобразно: все у них общее, все работы делаются общими силами. Главой является старейший среди них, но он обладает очень ограниченной властью. Они не знают, что такое деньги, и когда золотая или серебряная монета попадется им в руки, они смотрят на нее точно так же, как на какую-нибудь забавную раковину. Женщин там значительно больше, и они работают наравне с мужчинами. Словом, своеобразный мирок.

— Да это остров чудес! — воскликнул Хельд. — Право, я буду рад заглянуть туда.

В разговор вмешался Янес.

— Да, с известной точки зрения, — сказал он, — посещение островка было бы небезынтересно. Но я все же согласен с другом Сандаканом и предпочел бы посетить его не теперь, а в другой раз, а сейчас желал бы найти какое-нибудь более подходящее убежище для нашего судна. Да, правду сказать, нас и не может там ожидать более или менее радушный прием.

— Почему, мистер Янес? — заинтересовался врач.

— Потому что ведь мы явимся не просто в гости, а ради того, чтобы отобрать уголь. Едва ли островитяне будут очень довольны этим. Впрочем, у нас имеются слишком солидные аргументы, при помощи которых не представится затруднительным «вразумить» их? Пусть себе после нашего визита призывают на помощь англичан и жалуются на нас: мы объявили войну Англии и всем ее подданным"

VIII. Остров Мангалум

Всю ночь сердитые волны швыряли судно, ветер усиливался, но «Властитель океана» довольно быстро двигался по направлению к острову Мангалум. К утру следующего дня положение ухудшилось: огромные валы вскипали и с шумом ударялись о высокие борта крейсера. Ветер срывал пенистые верхушки и поднимал в воздух целые тучи брызг, обрушивавшихся дождем на палубу судна. Густые тучи плыли по небу. День был хмур, и над морем скользил зловещий полумрак. Буревестники реяли над волнами с оглушительными криками. Сандакан и Янес отдали Харварду приказ усилить огонь в топках, чтобы по крайней мере добраться до Мангалума раньше, чем ураган разразится во всей своей ярости. Но судно все же было застигнуто бурей еще на далеком расстоянии от острова.

Благоразумие предписывало держаться в открытом море, потому что бурной ночью судно рисковало напороться на какую-нибудь скалу.

— Придется поболтаться по открытому морю! — сказал португальцу Сандакан. — Угля на пару дней у нас еще хватит, а подходить в такую бурю к Мангалуму — безумие.

«Властитель океана» опять изменил курс и направился туда, где не рисковал встретить ни мели, ни подводных скал.

Все выбрались на палубу, даже Дарма и Морленд.

Волны, словно движущиеся горы, с шумом обрушивались на злополучное судно, относя его далеко в сторону от первоначального курса.

— Ужасная буря! — сказал сэр Морленд Дарме, которая спряталась от порывов ветра у кормовой броневой рубка — Вашему кораблю придется изрядно потрудиться, чтобы выбраться невредимым из этой толчеи.

— Разве есть вероятность утонуть? — спросила молодая девушка, не проявляя при этом ни малейшего волнения.

— Сейчас нет. «Властитель океана» — не такое судно, которое может быть разрушено волнами. Однако я предлагаю вам спуститься в каюту, мисс Дарма. Здесь слишком опасно.

— Но если с этими опасностями не считаются другие, почему я должна с ними считаться? — запротестовала девушка.

— Все это старые морские волки. А вы почти ребенок. Удалитесь же. Тем более что сейчас крейсер начнет менять курс, и волны будут бить в корму. Какая-нибудь из них может захлестнуть палубу и здесь.

— Да, но мне ужасно жаль, что я не могу поглядеть на картину бури в момент ее наивысшего напряжения. Смотрите, смотрите! Какие волны! Иногда мне кажется, что эти волны хотят сомкнуться над нами. Подождите еще мгновение. Я уйду, но еще минутку дайте мне…

— Смотрите, мисс. Волны уже взлетают на корму. «Властитель океана», который делал страшные усилия, пытаясь переменить курс, но не достигая этого вследствие жесточайшего волнения, заставлявшего могучие винты то погружаться глубоко в бурлящую воду, то бесцельно вертеться в воздухе с бешеной скоростью, казалось, превратился в жалкую скорлупу, беспомощно отдающуюся во власть волнам.

Временами волна вскидывала его и ставила в такое рискованное положение, что каждую минуту можно было опасаться катастрофы: судно могло перевернуться.

Всю ночь «Властитель океана» мужественно боролся с разъяренной стихией, не уходя слишком далеко от широт Мангалума, и около полудня следующего дня, когда буря немного утихла, возобновил свой путь. Небо, однако, продолжало казаться угрожающим, и все указывало на то, что ураган, лишь ненадолго притихнув, собирался с силами и обещал вновь вернуться.

— Поспешим воспользоваться этими часами относительного спокойствия! — сказал Сандакан Янесу и Тремаль-Наику, почти не покидавшим командного мостика. — Наши бункеры совсем пусты, и было бы весьма неблагоразумно встречать второй ураган с полупотухшими топками.

Около десяти часов утра следующего дня, когда облака немного рассеялись, на горизонте показались очертания горы.

— Мангалум? — спросил Тремаль-Наик у Янеса, наблюдавшего в превосходный морской бинокль горизонт.

— Да! — ответил Янес. — Сейчас мы нанесем визит этим необычным колонистам. Посмотрим, как они отнесутся к нам…

Между тем гора словно вырастала из морских глубин.

Теперь уже было видно, что это скала с крутыми боками, поросшая, словно щетиной, густой тропической растительностью. У подножия скалы можно было различить небольшую бухту.

Около полудня «Властитель океана» уже входил в порт Мангалума. При появлении судна у берега обитатели небольшого селения, расположенного на берегу, преимущественно люди белой расы, покинули свои хижины и, думая, что подошел корабль под английским флагом, в свою очередь тоже подняли над поселком английский флаг.

С парохода спустили паровой баркас и две большие весельные шлюпки. Тридцать малайцев, вооруженных карабинами и парангами, спустились в шлюпки и под командой Янеса направились к берегу.

Выскочив первым на берег, Янес спросил «губернатора».

— Это я, господин! — ответил старик, который носил затрепанные лохмотья некогда блестящей формы тамбурмажора английской гвардии. — Очень рад видеть одного из капитанов флота ее величества, нашей милостивейшей повелительницы.

— Королевы Англии, — засмеялся Янес. — Эта прекрасная королева едва ли разделила бы ваши чувства" Да и на всю вашу Англию мне в высокой степени" наплевать.

— Что вы говорите, господин? — воскликнул пораженный старик.

— О Господи! — рассмеялся Янес. — Как вы тут отстали! Должно быть, вы совершенно не знаете свежих новостей?

— Да, господин! Сюда так редко заходят суда.

— Ну так я поделюсь с вами «свежими новостями». Видите ли, собственно говоря, мы объявили непримиримую войну вашей королеве, и потому вы, как ее верноподданные, должны считать нас своими врагами.

— И вы пришли, чтобы завладеть островом? — воскликнул «губернатор», бледнея. — Но кто же вы? Не голландцы ли?

— Мы — свободные люди. Мы дети вольного Мопрачема.

— Боже! Пираты Мопрачема? Я слышал так много"

— Тем лучше, если уже слышали! — отозвался Янес сухо. — Значит, мне не придется тратить много времени на объяснения. Но вам нечего бояться: мы отнюдь не имеем намерения ни смещать вас, ни завладевать вашим островом.

— Чего же вы потребуете от нас? — спросил «губернатор» дрожащим голосом.

— Англичане устроили здесь небольшой склад угля? Не так ли?

— Это верно. Но уголь принадлежит не нам, а правительству Великобритании, господин. И без ордера адмиралтейства я не могу прикоснуться к нему"

— Этот ордер вы получите, должно быть, с запозданием. Но сейчас по праву воюющего я объявляю весь английский уголь своей собственностью.

— Но это грабеж, разбой! — завопил старик.

— Ба! — отозвался португалец. — Мой милый! Война — всегда грабеж. Война — всегда разбой. И ваша старушка Англия всегда грабила весь мир, разбойничала во всех водах земного шара, захватывая то, что ей никогда не принадлежало, по единственному праву — праву силы. Что за беда, если ей временами приходится и самой расплачиваться? Но мне надоела болтовня. Давайте уголь, или мои люди возьмутся за ружья.

Этой угрозы оказалось вполне достаточно, чтобы все наличное население островка, собравшееся на пристани, разбежалось куда глаза глядят. Надо отдать должное «губернатору»: старик ретировался последним, еще раз высказав протест против действий Янеса.

Не обращая внимания на его сетования, Янес направился к угольному складу и принялся за работу.

На складе, против всяких ожиданий, оказался очень большой запас каменного угля, по меньшей мере в шестьсот тонн. Но транспортировка его на борт «Властителя океана» оказалась делом достаточно затруднительным и, главное, требовала много времени.

Пока экипаж парохода занимался погрузкой угля, Янес под угрозой оружия вытребовал у островитян пятьдесят коз и столько же свиней для пополнения припасов судна.

Надо было видеть выражение лица старика «губернатора», когда, сосчитав доставленную живность, Янес хладнокровно достал свой бумажник и выдал чек на пятьсот фунтов стерлингов.

— Что это? За что? — удивился «губернатор».

— Мой милый! — ответил ему португалец. — Вы в самом деле считаете нас разбойниками? Но ведь я же вам сказал, что мы объявили войну вашей покровительнице Англии. По праву воюющей стороны мы захватываем, разумеется, не платя ни гроша, собственность Англии, этот уголь. Но не вашу частную собственность. За коз и за свиней, являющихся уже вашей личной собственностью, мы платим. И, надеюсь, платим так, как вам едва ли заплатил бы какой-нибудь английский командир…

— Да. Но все же…

— Что?

— Мы предпочли бы не давать вам ни единого животного. Они нужны нам самим! — сердито проворчал старик. Однако, увидев взгляд Янеса, брошенный в сторону наблюдавшего за переговорами конвоя, добавил: — Я молчу, молчу!

— Самое лучшее, что вы можете делать, милейший, это именно помалкивать! — ответил, улыбаясь, Янес.

Работа по погрузке угля велась с лихорадочной быстротой, и люди экипажа «Властителя океана» соперничали друг с другом в проворстве и ловкости, стремясь как можно скорее закончить это дело, пока море около Мангалума было относительно спокойно. Так прошел весь день, но и на ночь работы не прекратились. К утру выяснилось, что в бункеры погружено больше половины захваченного угля, но и на берегу остается еще значительное количество, так что в распоряжении пассажиров оказалось достаточно времени для прогулки по скалам, лежащим у острова Мангалум, и для организации небольшой охоты на ютящихся на этих скалах птиц.

В полдень, после завтрака, Морленд, Янес и Дарма отправились к скалам на небольшой гичке на эту охоту.

На уступах скалы были видны целые стаи птиц. По большей части это были альбатросы, чайки, нырки и так далее.

Оставив шлюпку у подножия скалы, ее пассажиры принялись за дело, укладывая меткими выстрелами десятки птиц, выбирая тех, чье мясо было пригодно для еды.

Морленд оказался превосходным стрелком, так что Янес, самолюбие которого было несколько задето успехами пленника, в свою очередь лез из кожи, производя время от времени исключительно меткие выстрелы.

Не отставала и Дарма, мастерски управлявшаяся со своим индийским дальнобойным карабином.

Совершенно незаметно охотники увлеклись настолько, что позабыли о первоначальном намерении — провести на скале не больше полутора--двух часов — и опомнились только тогда, когда до их слуха вдруг долетел рев сирены парохода.

— Нас зовут! — встрепенулся Янес. — Ах, черт! Кажется, мы здорово запоздали, господа. Погрузка угля, должно быть, закончена, и «Властитель океана» собирается уходить в море. Смотрите. Скоро сумерки.

Охотники торопливо стали спускаться по скале к морю, где они оставили на привязи лодку. Лицо Янеса потемнело, брови нахмурились.

— Эх! — пробормотал он. — Мы, кажется, сделали большую глупость. Смотрите, как разыгралось опять море.

— Поторопимся! — подтвердил его опасения Морленд. — В самом деле, волнение усилилось. Нам придется поработать…

В это время с борта «Властителя океана» снова донесся призывный гул сирены. Охотники торопливо уселись в шлюпку и поплыли к пароходу, едва выгребая против быстро катившихся навстречу волн. Прошло минут десять, а шлюпка все еще билась о скалы.

С того места, на котором сейчас находились охотники, им было уже видно настойчиво и властно призывавшее их судно. Они увидели также, как накатилась с моря огромная волна и подняла, швырнула крейсер, словно щепку.

— Якорная цепь лопнула! — вскрикнул Янес, не веря своим глазам, при виде судна, почти опустившегося на бок и увлекаемого течением.

В то же мгновение и сама шлюпка, подхваченная волной, завертелась, как волчок, набирая воды бортом.

— Вернемся, мистер Янес! — предложил Морленд. — Смотрите, ночь наступает. Темнеет страшно быстро. Крейсера нам не догнать, потому что его тянет к морю, и…

Он не успел докончить начатой фразы: словно подстерегавший добычу зверь, на шлюпку налетел огромный вал, поднял ее, поставил боком, так что все трое вылетели из суденышка и оказались во власти бушующей стихии. К счастью, Янес, никогда не терявший присутствия духа, в одно мгновение, падая в воду, схватил девушку одной рукой, а другой сорвал с крюка на корме шлюпки спасательный круг. Его примеру последовал в момент крушения и сэр Морленд, схватившийся за другой спасательный крут, висевший на носу шлюпки. И когда вал, бурля, прокатился дальше, все трое оказались на поверхности, держась друг около друга. Но вал оторвал от португальца девушку, и она, оглушенная ударом волны, готова была погрузиться на дно.

— На помощь, Морленд! — крикнул Янес, напрягая все усилия, чтобы доплыть до Дармы раньше, чем накатится новый вал.

Морленд, к которому в этот роковой момент, казалось, вернулись его былые силы, быстрый, как стрела, нырнул и в два взмаха рук оказался около Дармы.

— Держитесь, держитесь, Дарма! — кричал он. — Хватайтесь за меня. И я, и мистер Янес — мы тут.

Дарма открыла глаза. Ее лицо было бледно, как полотно, в глазах можно было прочесть ужас смерти. А смерть в самом деле была так близка. — Она стонала тысячами голосов разбивавшихся о скалы волн, она пела свои песни ревом катящихся валов"

— Берегитесь! Опять волна! — едва успел крикнуть, предостерегая Янеса, Морленд, как опять наплыла волна-гора. Но на этот раз нападение предательской стихии не удалось: и Морленд и Янес крепко держали изнемогающую девушку, уцепившуюся похолодевшими руками за спасательный круг.

Но Янес не обманывал себя: борьба должна была рано или поздно окончиться победой волн. И момент гибели приближался: волны гнали трех пловцов к почти отвесной скале. Они бились о холодный камень со страшной силой. Когда людей течением донесет до скалы и ударит их тела о камень, ничто не устоит против этой силы стихии, и тела будут разбиты…

— Может быть… придет помощь… от «Властителя океана»? — пробормотал, оглядываясь, португалец.

— Нет. Его гонит к морю. Я уже не вижу его больше! — ответил Морленд. Но секунду спустя из его груди вырвался ликующий крик: — Масло! Масло! Спокойствие!..

Янес подумал, что Морленд сошел с ума и бредит.

Но нет. Просто-напросто его зоркий глаз подметил что-то. В самом деле, нагружая в свои бункеры уголь во время жестокой зыби, Сандакан прибег к одной мере, которая иногда применяется опытными моряками в моменты величайшей опасности: он время от времени выпускал в море содержимое пары бочонков растительного масла, как известно, смягчающего их ярость, разливаясь по волнам. И вот течением откуда-то принесло к тому месту, где сейчас бились в волнах трое погибавших, слой масла, чудесно укрощающего буйную стихию.

— Ура! — крикнул в свою очередь Янес, разглядев плывущий слой масла. — Выдержать удар еще одной волны, и мы будем на сравнительно спокойном месте.

Морленд не отвечал. Он глядел на португальца потускневшим взором, и из его уст вырывалось с хрипом и свистом неровное дыхание. Вероятно, едва зарубцевавшаяся рана моряка вновь открылась под влиянием нечеловеческого напряжения, и силы раненого быстро убывали.

— Сэр Морленд! — вскрикнула Дарма, заметившая бледность моряка. — Вы чувствуете себя плохо?

— Ничего… это… моя проклятая рана! — ответил моряк прерывающимся голосом. — Как-нибудь… выдержу… около вас. Земля… близка.

Если вода казалась почти совершенно спокойной в том месте, где волны были словно связаны слоем разлитого масла, то вокруг она все же кипела, словно в котле. Необыкновенной высоты волны гнались одна за другой, соперничая своим ревом с гудением свирепого ветра.

— Черт возьми! Никогда не думал, что мне придется кататься как сыр в масле! — пошутил неисправимый Янес. — Но удовольствие не из приятных: наши костюмы будут в ужасном виде. Надо поспешить добраться до берега.

— Да, да! — торопливо отозвалась девушка, печально глядя на бледное лицо Морленда, готового лишиться сознания.

— Да, мне… трудно! — с трудом промолвил обессилевший моряк, едва-едва справляясь с волнами.

— Не робеть! — поддержал его Янес. — Браво! Вы держитесь, как пробка. Вы чертовски сильны и выносливы. Будь на вашем месте кто-нибудь другой, он давно бы уже отправился с визитом к рыбам на дно" Стоп! Я чувствую под ногами песок. Мы, кажется, добрались до места назначения. Предоставим самой волне завершить дело: пусть она донесет нас до берега.

Минуту спустя в самом деле волны донесли их до берега, причем как раз в том месте, где днем они высадились, чтобы охотиться за пернатыми обитателями скалы.

Последняя волна подняла пловцов, вынесла их и мягко положила на прибрежную гальку. И как раз вовремя: еще минута, и сэр Морленд, потерявший последние силы, готов был пойти ко дну.

Янес, всегда умевший быстро ориентироваться, вскочил на ноги, как только отхлынула волна, и помог выйти на берег сначала девушке, затем моряку.

— Спасательный круг! — почти простонал сэр Морленд.

Янес огляделся. Два спасательных круга, помощью которых пользовались погибавшие в момент катастрофы, плавали тут же, у берега.

— Правда ваша! — сказал португалец. — Они слишком дороги, чтобы оставить их на произвол судьбы.

С этими словами он опять спустился до линии прибоя и вытащил на берег оба спасательных круга.

— Как вы себя чувствуете, сэр Морленд? — участливо спросила Дарма, склоняясь к упавшему на камни в изнеможении моряку.

— Я… ослабел! — отозвался усталым голосом моряк. — Но это скоро пройдет. Моя рана, кажется, к счастью, не открылась.

— Браво, браво! — отозвался Янес. — Все пойдет хорошо, дети мои. Но прежде всего позаботимся о том, чтобы найти хоть какое-нибудь убежище на ночь. Держу пари, что «Властитель океана» удрал в открытое море, спасаясь от урагана, и едва ли сможет скоро вернуться.

— А нашему судну не грозит никакая опасность? — спросила боязливо Дарма.

— Не думаю, дитя. Судно крепко и выдержит шторм, как и раньше. К счастью, угольные ямы его теперь полны.

— Но мы? Очевидно, нам придется всю ночь провести здесь?

— Да. Но мы тут устроимся, надеюсь, не без удобств. Ни пантеры, ни змеи, ни англичане здесь нам не угрожают. Идите сюда. Вот нечто вроде навеса или пещеры, называйте, как хотите. Здесь не так удобно, как в какой-нибудь приличной гостинице, но на войне как на войне. До рассвета надо будет пробыть хотя бы в этом убежище.

Португалец, казалось, совершенно оправившийся от только что перенесенного волнения, быстро набрал несколько охапок сухой травы и направился к близлежащей скале, верхушка которой сильно выдавалась вперед, образуя нечто, напоминавшее пещеру.

Тут было вполне достаточно места для того, чтобы укрыть от ярости бури и непогоды трех людей, потерпевших столь неожиданно крушение. Дарма и сэр Морленд последовали за ним.

IX. Предательство колонистов

Всю ночь над островом гремел и ревел бурный ураган, сопровождаемый целыми потоками ливня, который широкими каскадами сбегал с высоких скал к берегу, обдавая брызгами укрывшихся в импровизированном убежище беглецов. Оглушительные удары грома то и дело перемежались с яркими вспышками молнии, освещавшей далеко вокруг страшную и в то же время величественную картину кипящего и бушующего моря.

— Какая ужасная ночь! — говорила трепетным голосом Дарма, прижимаясь в страхе к Янесу. — Что-то будет теперь с нашим «Властителем океана»? Вы ведь тоже моряк, сэр Морленд…. Что вы думаете на этот счет?

— Вы можете быть вполне спокойны, мисс Дарма. Вашему кораблю не грозит абсолютно никакая опасность. Разумеется, его может отнести бурей на довольно значительное расстояние от острова, но это не помешает ему вернуться к этим берегам, едва только ураган утихнет хоть наполовину. А утихнуть он должен очень скоро. В этих областях бури сколь грозны, столь же и кратковременны. Да, кстати, мистер Янес, как вы думаете: видели ли жители этого островка, что мы высадились здесь, у этих скал?

— Очень возможно, что и видели.

— По правде говоря, я опасаюсь, что они в скором времени явятся сюда и жестоко разделаются с нами в отместку за отобранный уголь.

— Черт возьми! — воскликнул португалец. — Вы внушаете мне серьезные опасения, сэр Морленд. Говоря откровенно, у вас есть не только возможность, но и полное право заставить жителей острова арестовать нас, так как мы в одинаковой степени враги и их, и ваши лично.

Молодой капитан молча взглянул на него и несколько секунд спустя сухо ответил:

— Я этого не сделаю, мистер Янес. Сегодня меня связывает с вами чувство долга. Хотя оно и тяготит меня, но я не считаю себя вправе забывать его.

— Другой на вашем месте не преминул бы воспользоваться столь удобным случаем отделаться от своих врагов.

— Ну, едва ли это увенчалось бы успехом: ведь «Властитель океана» не замедлил бы все же вернуться и освободить вас или отомстить за вас.

— Да, в этом-то я не сомневаюсь! — ответил португалец, смеясь. — Но прекратим этот разговор. Вы достаточно утомились. Ложитесь и отдыхайте.

Дарма и моряк, которым, действительно, отдых давно уже был необходим, не замедлили последовать совету Янеса. Сам же португалец, как более выносливый и бодрый, остался дежурить. Время от времени он, не обращая внимания на потоки дождя и брызги бушующих волн, выходил к самому берегу в надежде увидеть на темном фоне горизонта огни «Властителя океана». Но ожидания его были напрасны. Над мрачным морем на темном небе не блестел ни единый огонек.

Перед рассветом грозовые тучи медленно уползли к востоку. Ветер как будто несколько утих, и волны, казалось, с меньшей яростью разбивались у подножия скалы.

Видя, что Дарма и Морленд еще спят, Янес покинул убежище и отправился на розыски чего-нибудь съедобного.

— Благодарю, не ожидал! — бормотал он. — На завтрак ничего не раздобудешь, кроме полдюжины яиц морских птиц. А впрочем" В конце концов, и это не такое плохое кушанье, как о нем думают.

Португалец уже поднялся метров на пятнадцать на одну из ближайших скал, как вдруг до его слуха долетели звуки. Казалось, кто-то кричал.

Обеспокоенный этими криками, Янес бросился бежать вниз, к пещере. Еще спускаясь, он увидел, как в маленькую бухту, на берегу которой находилась пещера, входила большая шлюпка. В ней было больше дюжины людей. Это были колонисты Мангалума.

— Ах, черт возьми! — воскликнул Янес. — Дело-то плохо. Очень похоже на то, что мне придется расплачиваться за захваченный уголь. И при этом вместо звонкой монеты с меня потребуют, пожалуй, мою собственную голову.

Добежав до входа в пещеру, он закричал:

— Вставайте, сэр Морленд!

— Что? Что случилось? — спросили, просыпаясь, моряк и Дарма. — «Властитель океана» вернулся?

— Нет, кое-что похуже. Нас, кажется, ищут островитяне! — ответил взволнованно Янес.

— Они вас видели? — спросил Морленд.

— Боюсь, что да. Я ведь находился на скалах, и с моря меня было нетрудно разглядеть. Они на шлюпке огибают скалы и, кажется, скоро будут уже здесь.

— Неужели они нападут на нас и захватят в плен? — испуганно промолвила девушка.

— Вполне возможно! — ответил Морленд, и в его глазах мелькнул странный огонек.

— Подождите здесь, я пойду погляжу, куда они направляются! — распорядился Янес.

Он торопливо сбежал к самому берегу.

— Сэр Морленд! — обратилась к моряку девушка, когда Янес скрылся. — Не думаете ли вы, что островитяне будут мстить Янесу?

— Разумеется! — отозвался Морленд. — Вы не забывайте, что они считают вашего друга виновником захвата угля, и ему придется жестоко поплатиться.

— Послушайте. Но ведь вы носите еще форму офицера британского флота. Вы, значит, легко можете спасти его.

— Я? — воскликнул моряк, изумленный просьбой девушки.

— Да, вы. Неужели вы не воспротивитесь аресту Янеса?

Сэр Морленд смотрел пристально на девушку, скрестив руки на груди. Брови его были нахмурены, на лице лежало жестокое, почти злобное выражение, а в глазах блестел огонек ярости.

— О, неужели же вы этого не сделаете? — с мольбой повторила Дарма. — Не забывайте, — продолжала она, глядя на Морленда молящими глазами, — не забывайте, что ведь это он вырвал вас из рук смерти. И разве все это время он обходился с вами не как с гостем, а как с врагом?

Капитан продолжал молча смотреть на девушку… По лицу его было видно, что в душе его в этот момент шла сильная борьба.

— Он — мой противник! — сказал наконец англичанин глухим голосом.

— Сэр Морленд! — воскликнула девушка. — Не заставляйте меня раскаиваться в том уважении, которое я до сих пор питала к вам. Не забудьте, что ведь и я тоже с моим отцом обязана жизнью Янесу.

Морленд сделал было гневный жест, но тотчас же опомнился.

— Хорошо! — сказал он. — Пусть будет так, как вы хотите. По крайней мере, это освободит меня от связывающего чувства долга.

С этими словами он в сильном волнении вышел из пещеры, бормоча с угрожающим видом:

— Не сейчас, так после. Рано или поздно, но я сумею найти его и отплатить за смерть отца.

Замеченная Янесом шлюпка в этот момент уже пристала к берегу, и ее экипаж, вооруженный ружьями и состоявший главным образом из людей белой расы, среди которых находился старший советник мангалумского «губернатора», рассыпался между прибрежными дюнами.

Один из островитян, по-видимому, заметил прятавшегося в дюнах Янеса, потому что, сложив руки рупором, закричал:

— Эй ты, морской разбойник!.. Вылезай, нечего прятаться!… Все равно не увильнешь от нас.

Португалец не заставил повторять это приглашение и с самым беззаботным видом вышел навстречу преследователям.

— Добрый день, господа! — вежливо раскланялся он. — Ваш ранний визит сюда оказывается как нельзя менее… то есть, я хотел сказать, более кстати…

— Эй ты!.. — продолжал кричать островитянин. — Уж не из тех ли ты молодчиков, которые разграбили наш уголь.

— Уголь? Какой уголь? — воскликнул португалец, притворяясь ничего не понимающим. — О каком угле вы здесь толкуете?

— Как? — сразу переменил тон абориген. — Разве вы не принадлежите к экипажу только что бывшего здесь пиратского корабля?

— Что за черт? Причем здесь пиратский корабль? Я человек, случайно потерпевший крушение у этого берега, честный джентльмен, никогда ничего общего не имевший ни с какими пиратами.

— К дьяволу! — воскликнул островитянин, которого, по-видимому, снова начали одолевать сомнения. — Я уверен, ты — один из этих проклятых разбойников!

В этот момент из-за дюн прогремел властный голос капитана Морленда, бегом приближавшегося к месту инцидента.

— Это ты нас осмеливаешься называть разбойниками? — вскричал молодой моряк. — Посмотрим, кто рискнет бросить эту кличку в лицо капитану англо-индийского флота, состоящему на службе у раджи Саравака…

Островитянин, увидев появление нового лица, носящего форму морского английского офицера, остановился в полном недоумении и не знал, что ему предпринять дальше.

— Чего вы хотите? Почему вы считаете своим долгом оскорблять людей, только что избежавших смерти в морских волнах? — гневно продолжал Морленд.

— Английский капитан? — воскликнул, опомнившись наконец от удивления, островитянин. — Вот так история!

И затем, сложив руки рупором, принялся кричать, наклонившись над берегом:

— Эй! Сюда!

Пять или шесть человек, вооруженных старыми мушкетами, приблизились с явно угрожающим видом, но, увидев сэра Морленда, сейчас же опустили ружья.

— Капитан! — обратился к моряку тот из пришедших, который казался руководителем отряда. — Когда вы высадились здесь?

— Вчера вечером, вместе с моей сестрой и этим моим товарищем, — ответил Морленд. — Мы спаслись от ужасной катастрофы.

— В таком случае вы согласитесь последовать за нами на Мангалум?

— Конечно.

— Вам не придется долго задержаться здесь.

— А разве сюда должен прибыть какой-нибудь корабль?

— Да. Недавно с северного острова заметили небольшое военное судно, по-видимому, под английским флагом. Однако тогда еще свирепствовал ураган, и судно отошло в открытое море.

— Когда вы видели это судно?

— Вчера вечером, перед заходом солнца. Это, капитан, было, вероятно, ваше судно?

— Нет. Мое затонуло милях в сорока от этого берега. И катастрофа разыгралась значительно раньше того времени, когда сюда зашло судно, о котором говорите вы.

— Вы, капитан, гнались за корсаром?

— Да, я его разыскивал.

— Ах, какое несчастье! Если бы вы прибыли сюда немного раньше, эти разбойники не осмелились бы причинить нам столько хлопот. Но простите, капитан. Вы говорите, что этот человек ваш друг?

— Да! — ответил Морленд. — Он спасся вместе со мной и моей сестрой.

— Простите… Но мне кажется, что он ужасно похож на одного из тех пиратов, которые вчера ограбили нас.

— Нет. Это честный мирный негоциант из Лабуана. В это время к разговаривающим подошла Дарма.

Островитяне вежливо приветствовали девушку и помогли ей войти в шлюпку. Янес, сохранявший полное спокойствие, уже поместился на корме и тщетно пытался зажечь там одну из своих отсыревших сигар. На самом же деле его спокойствие было напускным. Сообщение островитян о прибытии английского военного судна сильно тревожило португальца.

— Гм! Дела-то наши осложняются! — бормотал он. — Этот англичанин, вне всякого сомнения, воспользуется удобным случаем, чтобы захватить меня в плен на этот корабль, а ведь английские моряки ужасно скоры на расправу" Но посмотрим, посмотрим. И эти полудикари" Чтоб черт побрал их всех. Они смотрят на меня волками. Пожалуй, выдуманная сэром Морлендом сказка кажется им слишком уж фантастической.

Тем временем шлюпка вышла в море.

Четверо обитателей Мангалума усердно гребли. Пятый примостился на корме рядом с Янесом. Это был красивый и статный старик с роскошной бородой, и при взгляде на него Янес невольно вспоминал тех «советников» «губернатора» Мангалума, с которыми последний совещался относительно наложенной Янесом на обитателей контрибуции.

Старик время от времени устремлял на авантюриста проницательный взор, не проявляя, однако, видимых знаков недоверия.

Все время, пока шлюпка, поднявшая небольшой парус, шла к Мангалуму, никто из островитян не промолвил ни единого слова. Наконец путь был закончен, и шлюпка вошла в гавань Мангалума.

— Ну-с, сходите, господа, на берег! — сказал начальник отряда, подавая Дарме руку. — Здесь вы будете чувствовать себя лучше, чем среди скал, где вы находились.

В его словах звучала некоторая ирония, которая не ускользнула от внимания Янеса.

— Ей-Богу, старый волк опознал меня! — пробормотал сквозь зубы португалец. — Если только «Властитель океана» не поторопится возвратиться, боюсь, мне на шею могут надеть прехорошенький пеньковый галстук. И к тому же у меня нет ни единой сигары. И наш экс-пленник тоже что-то очень озабочен. Кажется, и он опасается, как бы не заварилась скверная каша…

Островитяне вытянули шлюпку на песок и окружили потерпевших крушение.

— Куда вы нас поведете? — спросил сэр Морленд, беспокойство которого возрастало с минуты на минуту.

— В мой дом! — ответил начальник отряда.

Путники, сопровождаемые конвоем, пересекли маленькую площадь. Потерпевших крушение ввели в небольшой, довольно красивый домик, выстроенный частью из дерева, частью из камня. На крыше этого дома стоял флагшток с болтающейся красной тряпкой, изображавшей, по-видимому, английский флаг.

Пригласив трех пленников войти, начальник отряда обратился к сидевшему у окна старику, который держал в руках трубку:

— Господин губернатор! Узнаете вы этого человека? — сказал он. — Всмотритесь в него получше и скажите: не один ли это из тех людей, которые вчера и третьего дня разграбили наш запас угля, доверенный нам английским правительством?

— Ах, негодяй! — воскликнул португалец.

Старик «губернатор» повернулся живо и посмотрел пристально на вспыльчивого Янеса, выдавшего себя своим неуместным восклицанием.

— Да, разумеется! Это тот самый пират, который принудил нас выдать уголь! — воскликнул, роняя трубку, «губернатор». — Ага, попался?! Но теперь роли переменились Ты не уйдешь от нас, голубчик. У нас на острове найдется достаточно высоких деревьев, чтобы повесить тебя.

— Никакого насилия в моем присутствии! — вмешался решительно капитан Морленд. — Я капитан флота ее величества, королевы Англии, и я не потерплю…

Старик, не заметивший раньше его присутствия, посмотрел на него с удивлением:

— А кто вы такой, милостивый государь? — поднялся он.

— Вы ослепли, что ли? Не видите, какой мундир на мне?

— Откуда вы?

— Мой корабль затонул после ужасного сражения с корсаром невдалеке от Мангалума.

— А.., а как же в вашей компании находится этот субъект?

— Да, этот человек был вместе со мной и с этой молодой леди.

— И вы, капитан английского флота, были вместе в компании с пиратом?! Довольно. Вы просто комедиант. Но не воображайте, будто я буду настолько глуп, что поверю вашей болтовне.

— Стойте! — закричал моряк. — Моей честью уверяю вас, что я Джеймс Морленд, капитан английского флота, находящийся на службе у раджи Саравака.

— Пфа! Доказательства у вас имеются? Докажите, тогда я поверю…

— Да вы не слышали, что ли? Какие я могу привести доказательства, черт возьми? Мой корабль пошел ко дну!

— Ладно. Попробуем поверить вам. Но тогда каким образом вы оказываетесь в обществе этого субъекта, который третьего дня явился сюда с пиратским судном и разграбил угольный склад?

— Он? Он спасся вместе со мной в шлюпке, в то время как корсарское судно было унесено ураганом, а мое собственное утонуло.

— А не проще ли и не естественнее ли будет другое объяснение, молодой человек? — хитро подмигнул «губернатор».

— Какое? Да говорите же!

--А такое… Вы — глава пиратов. А мундир… Господи! разве мундир делает человека? Вы напялили на себя этот чужой мундир, вот и все.

— Эй, старик! — вмешался Янес. — Довольно называть нас пиратами.

— Ладно, ладно! — отозвался тот с иронической улыбкой. — Скоро в нашем порту остановится английский корабль, и тогда уж мы посмотрим, как вы будете объясняться с его командиром. Посмотрим, посмотрим! А я уверен: всем вам придется болтаться с веревочной петлей на шее на какой-нибудь рее этого судна.

— А я вам говорю, что, по крайней мере, передо мной вам придется извиняться! — запальчиво сказал сэр Морленд, который начинал раздражаться. — Предупреждаю вас, что если хоть один волос падет с головы этой леди и этого господина, находящихся под моим личным покровительством, то ваш поселок будет стерт с лица земли английскими гранатами. Даю в этом честное слово Джеймса Морленда. Если корабль, о котором вы говорите, близок к берегам, сейчас же дайте сигнал, что у вас важные новости.

— Не торопитесь, не торопитесь! — ответил с иронией «губернатор». — Я-таки вижу: вам ужасно хочется быть поскорее повешенным… Я, со своей стороны, разумеется, буду рад помочь вам в этом.

Обернувшись к своим подчиненным, старик сказал:

— Поручаю вам этих пленников. Смотрите в оба, чтобы они не удрали. Народ бедовый. Кроме благодарности за их поимку, я уверен, мы получим от английского правительства хорошую награду. Отведите их в амбар и сторожите, как следует.

Потерпевшие крушение, в том числе и сэр Морленд, отлично сознавая, что какое-либо сопротивление немыслимо, подчинились своей участи и спокойно последовали за конвойными. Их разместили в большом каменном строении, служившем общественным складом колонии.

Нельзя сказать, чтобы отведенное для пленников помещение отличалось особенными удобствами: это была просто большая комната, в которой по стенам и на балках висели связки сушеной рыбы, а пол был заставлен бочками с маслом и жиром.

--Что вы думаете об этом приключении, сэр Морленд? — спросила англичанина Дарма, едва только за конвоем закрылась тяжелая дверь.

— Трудно сказать. Если, однако, английское судно действительно крейсирует в этих водах, то ожидать развязки долго не придется.

— Для вас или для нас?

— Что вы имеете в виду, мисс Дарма?

— Но ведь как только узнают, что мы с Янесом с «Властителя океана», нас, разумеется, немедленно повесят.

— Может быть, дитя, не так скоро: могут сначала отправить в Лабуан, чтобы разыграть комедию суда! — сказал Янес угрюмо.

Морленд, подумав, отозвался:

— Я, со своей стороны, сделаю, что могу. Но не скрываю: для мистера де Гомейры сделать что-нибудь очень трудно. Его положение весьма затруднительно.

— Гм, гм! — пробурчал Янес. — Я, кажется, действительно «опасно болен». Недостает еще, чтобы начали выпускать официальные бюллетени о ходе моей смертельной болезни…

— Кажется, из-за нас, — робко вмешалась девушка, — и вы, сэр Морленд, подвергаетесь сильному риску.

— Не думаю, мисс Дарма! — ответил моряк. — И потом, кто знает! Ведь очень легко может оказаться, что командует этим судном кто-нибудь из моих подчиненных. Тогда договориться нам будет совсем легко. Мистер де Гомейра, я признаюсь в этом, все время вел себя по отношению ко мне как настоящий джентльмен…

— Благодарю за комплимент. Но предпочел бы получить взамен хорошую манильскую сигару! — проворчал Янес.

— Да, как джентльмен! — продолжал моряк. — И я не хочу быть ниже его в этом отношении.

— Значит, история в Редианге забыта?

— Разумеется, мисс Дарма! Со стороны ваших покровителей было естественно пустить ради вашего освобождения в ход военную хитрость. За что же мне, в сущности, сердиться?

Гулкий грохот пушечного выстрела, прокатившийся, казалось, совсем рядом и заставивший всех трех пленников невольно вздрогнуть, прервал речь моряка.

— Военное судно! — воскликнул, поднимаясь, Морленд.

— Да, но какое? Мы ведь не знаем. Может быть, «Властитель океана». А может быть, в самом деле, и английское военное судно.

— Это мы, конечно, сейчас узнаем.

Оба они бросились к двери и принялись усердно стучать кулаками.

— Отоприте! Мы хотим видеть высадку англичан! — кричали они.

— Молчать! — прогремел за дверью угрожающий голос. — Отойти от дверей. Иначе я прикажу стрелять.

X. Возвращение «Властителя океана»

Оглушительные крики и треск ружейных залпов были ответом на пушечный выстрел. Однако, по всем признакам, эта суматоха не носила тревожного характера. Скорее, островитяне по какой-то причине выражали и криком и ружейной пальбой свою радость. Пленники начинали понимать, что прибывшее судно, должно быть, не имело никакого отношения к их друзьям на «Властителе океана».

Янес и Морленд, раздраженные и вместе с тем обескураженные недвусмысленной угрозой часового у дверей, попытались было поглядеть, что творится, добравшись до прорезанного в крыше оконца. Но оно находилось слишком высоко, и попытка не удалась.

— Итак, развязка приближается! — пробормотал, волнуясь, Морленд. — Еще несколько минут, и все будет выяснено.

— А ведь очень может быть, что это судно из лабуанской флотилии! — высказал предположение португалец.

— Возможно! — отозвался моряк. — И экипаж его уже на берегу. Вы слышите, как орут колонисты, встречая матросов криком «ура»? Если так, то, к великой досаде милейшего «губернатора», наша комедия скоро превратится в фарс.

Гул многочисленных голосов и шагов послышался около самой двери импровизированной тюрьмы. Несколько мгновений спустя дверь распахнулась, и на пороге появился «губернатор» Мангалума, сопровождаемый молодым еще человеком, русобородым и голубоглазым, одетым в мундир лейтенанта английского флота. За спинами вошедших виднелся целый отряд вооруженных английских моряков. А за матросами толпилось, шумно выражая свою радость, чуть ли не все наличное население островка.

— Вот пираты, господин лейтенант! — воскликнул торжествующе старик, показывая в сторону пленников. — Арестуйте их и распорядитесь повесить как можно скорее.

К величайшему изумлению «губернатора», появившийся в тюрьме лейтенант вместо того, чтобы вызвать конвой матросов, бросился к Морленду с распростертыми объятиями, восклицая:

— Командир?! Возможно ли? Вы еще живы? Не во сне ли я вижу вас?

— Нет, мой дорогой Лэйленд! — ответил моряк. — Это я, именно я, собственной персоной.

Они сердечно обнялись.

«Губернатор», совершенно сбитый с толку, отчаянно чесал себе затылок, повторяя:

— Но это союзник и пособник пиратов! Ей-Богу. Вы присмотритесь к нему, лейтенант. Он и вас хочет надуть.

Лейтенант, не обращая внимания на протесты обескураженного старика «губернатора» и изумленные крики остальных колонистов, снова обратился к Морленду со словами:

— Каким образом вы оказались здесь, командир, так далеко от Саравака? Вас все считали погибшим вместе с вашим судном"

— Разве вам не рассказали о том, что я в плену, мои люди, отпущенные корсарами на свободу? — задал вопрос Морленд.

— Рассказывали, но… Но они вообще плели такую околесицу, что никто не поверил ни единому их слову.

— А вы зачем пришли к этому острову, Лэйленд?

— Крейсирую в поисках пиратского судна.

— Опоздали! И к тому же я не советовал бы вам отваживаться на открытый бой с этим кораблем. Такому маленькому крейсеру, как ваш, нечего и думать о схватке со столь хорошо вооруженным судном. Хотите послушаться дружеского совета? Покидайте как можно скорее эти воды и старайтесь не встречаться с «Властителем океана», как зовется корсарское судно. Но идем на борт вашего крейсера. Я должен рассказать вам многое. А покуда позвольте представить вам моих друзей: мисс Дарма Праат и ее дядя…

«Губернатор», видя, что лейтенант Лэйленд протягивает руку португальцу, не выдержав, вспыхнул:

— Вас дурачат, господин офицер! Это тот самый пират, который разграбил наш угольный склад. Повесить его!

— Молчи, старая подошва! — прикрикнул на него Морленд. — Этот вопрос тебя не касается. Об этом позаботится само английское правительство.

— Повесить, повесить пиратов! — бушевала толпа колонистов. — Всех, всех трех! Это разбойники, корсары!

Лейтенант Лэйленд, в свою очередь, не выдержал:

— Молчать вы, воронье! — крикнул он раздраженно. — Если эти господа, как вы утверждаете, в самом деле пираты, то их будет судить военный суд. Матросы! Построиться в каре! Живо на корабль!

— Господин лейтенант! Господин лейтенант! — взвыл старик «губернатор».

— Довольно! — оборвал его моряк. — Говорю же вам, никто не уйдет от суда. Но вам-то нечего вопить и кувыркаться. Вперед!

Матросы окружили пленников и направились к берегу.

«Губернатор» Мангалума и его подчиненные не отставали: они бежали вслед за маленьким отрядом с криком и воем.

У пристани стояли шлюпки. Капитан Морленд, лейтенант Лэйленд, Дарма и Янес в сопровождении десяти матросов разместились в одной из них, остальные матросы заняли две других, и маленькая флотилия добралась почти моментально до крейсера, стоявшего на рейде.

— Командир, — сказал лейтенант Лэйленд, когда Морленд поднялся по трапу на палубу крейсера, — мое судно в вашем распоряжении.

— Я попрошу у вас только каюту для себя и по одной такой же каюте для моих друзей. А затем попрошу вас как командира судна обращаться с моими спутниками, как…

— Как с гостями?

— Как с военнопленными. Но раньше, однако, вы должны выслушать меня. Мисс Дарма, мистер де Гомейра, попрошу у вас извинения: вы обождете меня немного, пока я переговорю с лейтенантом?

Моряки спустились в командирскую каюту. Дарма и Янес остались на палубе.

Пока крейсер выбирался в открытое море, Морленд и лейтенант разговаривали в каюте.

Когда они снова появились на палубе, лицо Морленда было посветлевшим, он улыбался. Казалось, он был очень доволен результатами переговоров.

— Мисс Дарма, мистер де Гомейра, — сказал он, — вас не отвезут в Лабуан. Это судно идет прямым рейсом в Саравак.

— Где нас представят нашему старинному другу, радже? — хмуро засмеялся Янес.

— Да. Но это все, что я мог сделать, хотя, понятно, желал бы иного, — ответил Морленд с легким вздохом.

— А чего бы вы именно желали, сэр Морленд? — спросила Дарма. Моряк покачал головой, ничего не отвечая. Затем он взял молодую девушку под руку, отвел ее к корме и сказал с некоторым волнением:

— Я хотел бы вырвать у вас одно обещание, мисс Дарма.

— Говорите!

— Никогда не возвращаться на борт «Властителя океана».

— Но ведь я ваша пленница. Какую цену имеет обещание, полученное в таких условиях?

— Раджа, я за это ручаюсь, немедленно отпустит вас на свободу.

— Нет, это невозможно, сэр Морленд. На борту «Властителя океана» мой отец. Его судьба связана с судьбой Сандакана. Он никогда не покинет борт «Властителя океана». Могу ли я отказаться от родного отца?

— Но подумайте, Дарма! Если вы вернетесь туда, что будет? Ведь очень может быть, что именно мне придется опять сражаться с судном Сандакана и пустить его ко дну со всеми, находящимися на нем. Вы будете в этот роковой час там. Поймите, на какую муку обрекаете вы меня, человека, готового пожертвовать ради вас собственной жизнью. Что же вы молчите?

— Предоставим самой судьбе решить нашу участь! — отвечала девушка подавленно.

— Скажите, Дарма: вы меня любите? Дарма, не отвечая, взглянула на него полными слез глазами.

— Говорите же, Дарма!

— Да! — промолвила она таким тихим голосом, что это «да» показалось моряку легким вздохом.

— Вы не забудете меня, что бы ни случилось?

— Клянусь.

— Я верю в нашу судьбу, Дарма. Мы встретимся снова для счастья..

— Ох, нет! — вздохнула опять девушка. — Наша судьба роковая. Наша любовь родилась под несчастливой звездой. Она несет нам обоим гибель.

— Не говорите, не говорите так, Дарма.

— Что делать, сэр Морленд! Наше будущее прискорбно. Меня томит предчувствие близкой катастрофы, грозящей нам обоим. Эта проклятая война погубит нас.

— Но я же даю вам возможность избежать гибели, Дарма!

— Каким образом? Покинув отца? Покинув друзей? Нет, я не могу, не могу поступить так. Пока знамя Малайского Тигра будет развеваться над «Властителем океана», мое место там.

— Послушайте, Дарма. Вы не ребенок. Вы должны же знать, что сюда, в эти воды, для борьбы с «Властителем океана» уже мчатся самые сильные боевые суда английского флота. Пусть ваш крейсер победит еще несколько противников. Но этому скоро придет конец. «Властитель океана» осужден бесповоротно.

--Да. Пусть так. Но что же из этого? Мы все сумеем умереть, когда придет час…

— Вы — героиня! Прекрасная, смелая, гордая! — воскликнул Морленд, глядя на решительную девушку полным обожания взором.

Разговор был прерван подошедшим к влюбленным молодым людям Янесом.

— Сэр Морленд, — сказал он, — нас преследует какое-то паровое судно.

— Неужели же это он, «Властитель океана»? — воскликнула Дарма.

— Во всяком случае, военное судно! — шепнул Янес беззвучно. — Наши хозяева, по-видимому, что-то почуяли, и уже готовятся к бою.

Лоб Морленда нахмурился, лицо слегка побледнело.

— «Властитель океана»! — пробормотал он глухо. — Он опять тут. Он опять хочет вырвать счастье из моих рук.

В это мгновение к моряку приблизился командир крейсера, лейтенант Лэйленд, с биноклем в руке.

— Сэр Джеймс! — сказал он тревожно, — если я не ошибаюсь, за нами гонится боевое судно.

— Может быть, из вашей же эскадры?

— Нет, нет!

Оба принялись озабоченно следить за показавшимся из-за горизонта судном. Невооруженным глазом было уже видно, что это двухтрубный пароход, идущий с огромной скоростью по курсу крейсера.

Морленд взял бинокль и принялся рассматривать преследователя. Через мгновение он выпустил бинокль из рук.

— Проклятье! Это он! Это «Властитель океана»! — вырвалось из его уст. Взгляд его с выражением глубокой тоски обратился к стоявшей в двух шагах от него Дарме.

— Сандакан! Браво! — пробормотал Янес. — Кажется, мне и на этот раз удастся избавиться от удовольствия висеть на рее с пеньковым галстуком на шее.

— Это корсар? — озабоченно спросил Морленда лейтенант.

— Да, он! — ответил моряк.

— Будем драться.

— Бесполезно! — отозвался Морленд. — Сопротивление невозможно. Наши выстрелы не могут причинить этому дьявольскому судну ни малейшего вреда, ибо оно отлично забронировано. К тому же у него дальнобойная артиллерия, и он преспокойно расстреляет нас с такого расстояния, которое не смогут преодолеть наши снаряды. Чтобы бороться с этим гигантом, нужно иметь нечто более надежное, чем наш несчастный крейсер третьего ранга.

— Пусть будет так. Но без боя я не спущу флага! — решительно ответил офицер, сжимая губы.

— Я тоже не желал бы этого позора. Но, думаю, есть средство избежать этого. Спустите в воду шлюпку и предоставьте мне вести переговоры с Малайским Тигром. Вы потеряете двух наших пленников, которых придется выдать Сандакану. Я потеряю гораздо больше, о, неизмеримо больше! Но зато и наш крейсер и наши люди будут спасены от бессмысленной, бесполезной гибели.

— Пусть будет по-вашему, сэр Джеймс.

Крейсер застопорил машины. Матросы быстро и ловко спустили шлюпку. Тем временем «Властитель океана» уже приблизился К крейсеру. Могучие батареи корсара уже были готовы к бою, и на фок-мачте развевался кроваво-красный флаг — вызов на бой.

Увидев, что английский крейсер остановился и, подняв белый флаг, спускает шлюпку, Сандакан, в свою очередь, велел застопорить машины «Властителя океана» и принял выжидательное положение.

— Ну, англичане, кажется, научились осторожности! — промолвил он, обращаясь к неразлучному другу, Тремаль-Наику. Оба они наблюдали за маневрами крейсера, стоя на командном мостике своего судна.

— Да, кажется, крейсер намерен сдаться нам без боя! — заметил индус.

— Но не знаю, что мы будем с ним тогда делать?

— Заберем для себя уголь. Для наших друзей, даяков Саравака, — амуницию, артиллерию. Все это пригодится. Но, черт возьми, мне ужасно жаль драгоценного времени: ведь мы идем на поиски Янеса и твоей дочери.

--А ты надеешься, что они еще находятся на той проклятой скале у Мангалума? — ответил Сандакану Тремаль-Наик с сомнением и надеждой в голосе.

— Несомненно, там. Я видел, как они выплыли на берег, раньше чем мгла окутала островок и ураган угнал нас в море. Но гляди, гляди! Что это? В шлюпке, по-видимому, капитан? Он собирается вручить нам свою шпагу, что ли?

— Это он, он! — воскликнул подошедший к разговаривающим Самбильонг. — Это не капитан крейсера, а он, он…

— Да кто? Говори толком! — окрикнул его Сандакан не без досады.

— Да наш пленник! Сэр Морленд!

— Морленд?! — в свою очередь вскрикнул пораженный Сандакан, бледнея и краснея. Его лицо прояснилось. В глазах загорался огонек надежды.

— Морленд на борту этого крейсера? В таком случае Янес и Дарма должны быть с ним. Но как это могло произойти? Это невозможно. Ты ошибся, Самбильонг.

— Да нет же, нет! — кричал Самбильонг. — Смотрите! Он уже приветствует нас. Узнаете?

Сандакан, который, в свою очередь, бросился с командного мостика на палубу, к трапу, на бегу кричал радостно следовавшему за ним Тремаль-Наику:

— Мужайся, друг! Это действительно наш пленник. Значит, и твоя дочь и Янес спасены. Мы их скоро обнимем.

Под дружными ударами двенадцати весел шлюпка крейсера стрелой мчалась к «Властителю океана». Морленд сидел на корме, правя рулем, и не переставал размахивать своей фуражкой, приветствуя Сандакана и Тремаль-Наика.

Взбежав по опущенному трапу на палубу, Морленд по-военному отдал честь Сандакану.

— Мистер Сандакан! Я принес вам сведения о близких вам людях! — сказал он деловито.

— Янес! Дарма! — в один голос воскликнули Сандакан и Тремаль-Наик.

— Да. Они находятся на борту крейсера! — показал Морленд в сторону английского судна.

— Почему вы не привезли их сюда?

— Потому что они пленники командира крейсера. Но он предлагает вам на определенных условиях их освобождение.

— И эти условия?

— Крейсер не может бороться с «Властителем океана». Если вы согласитесь, получив пленников крейсера, предоставить судну спокойно продолжать свой путь, значит, наши условия приняты.

— Пусть будет так! — ответил Сандакан. — Все равно я сумею найти этот крейсер и после.

— Тогда прикажите спустить боевой сигнал. Командир крейсера сейчас же передаст вам пленных.

Красный флаг медленно спустился. В то же мгновение от крейсера отчалила вторая шлюпка. В ней сидели Дарма и португалец. Последний с беззаботным видом покуривал сигару.

Через несколько минут оба были уже на палубе «Властителя океана», в объятиях Сандакана и Тремаль-Наика.

Морленд, бледный, как полотно, с потухшими глазами, глядел на эту трогательную сцену.

— Я жду ваших распоряжений относительно моей участи! — обратился он к Сандакану. — Я по-прежнему ваш пленник.

Сандакан не успел сказать ни слова, как вмешался Янес:

— Разумеется, милейший сэр Морленд, вы свободны. Можете оставаться с нами или возвратиться на крейсер.

— Если так, то до свидания, господа! — шагнул к трапу англичанин. — Но, прощаясь, я скажу: вы отпускаете не друга, а непримиримого врага.

— Ба! Одним больше, одним меньше! — легкомысленно заметил португалец.

Морленд повернулся и протянул руку молча и тоскливо смотревшей на него Дарме.

— Прощайте, мисс Дарма! — произнес он глухим голосом. — Пусть Брама, Вишну и Шива берегут вас. Прощайте!

Дарма не могла от волнения вымолвить ни слова. Ее рука, протянутая для прощального привета моряку, трепетала, но была холодна, как лед.

Когда Морленд, не пожав руки ни Сандакану, ни Янесу, ни Тремаль-Наику, спустился по трапу и принявшая его шлюпка помчалась к крейсеру, Сандакан обратился к Янесу:

— Зачем ты освободил этого человека?

— Так нужно! — отозвался Янес. — Он и Дарма любят друг друга. К чему привело бы пребывание его в плену?

Подумав, Сандакан вымолвил:

— Ты прав. Он — храбрец. Он вполне достоин любви Дармы. Может быть, когда завязавшийся узел развяжется, они вновь встретятся, но уже при иных условиях…

Тем временем крейсер, подняв на талях обе шлюпки, пустил в ход машины и тронулся в путь.

Мрачно поглядев вслед уходящему вражескому судну, Сандакан промолвил:

— Ну хорошо… Пора и нам приниматься за дело. Уголь у нас есть, все наши друзья здесь. Полным ходом вперед! Мы идем к намеченной цели — на большую морскую дорогу, по которой ходят сотни английских торговых судов. Будем без устали наносить удар за ударом. Пусть содрогается и трепещет Англия, наш беспощадный враг. Вперед же!

И гордое, могучее судно, изменив курс, помчалось по волнам океана.

XI. Странствие «Властителя океана»

Сорок восемь часов спустя «Властитель океана», взявший курс на восток в расчете встретить на своем пути английские суда, идущие из Индии и с Явы в Китай и Японию, заметил на горизонте небольшую полоску дыма.

— Паровое судно! — возвестил с марсовой площадки стороживший там в этот момент Каммамури.

Сандакан поспешил на свое обычное место — капитанский мостик, отдав предварительно распоряжение усилить огонь в машинном отделении, и изготовил орудия к бою.

Экипаж тоже высыпал в полном составе на палубу, принимая необходимые на случай боя предосторожности, так как могло случиться, что встречное судно окажется английским военным кораблем, направлявшимся в Лабуан или Саравак.

Малайский Тигр, вооруженный сильнейшим морским биноклем, самым тщательным образом изучал расстилавшийся вдали бесконечный морской горизонт, но его судно находилось еще так далеко от замеченной впереди ленты дыма, что различить что-либо определенное было совершенно невозможно.

— Ну, что ты видишь там, вдали? — интересовался Тремаль-Наик, почти неотлучно находившийся поблизости от Сандакана.

— Пока еще очень немногое! — ответил Малайский Тигр. — Оснастка еще только начинает показываться из-за горизонта. Однако по всему видно, что это торговое судно. На верхушках его мачт не видно красного флага, какой обычно бывает на всех военных судах. Если это так, то нам будет достаточно одного только холостого выстрела, чтобы остановить его. Скажи Самбильонгу, чтобы он приготовил к спуску четыре больших шлюпки с несколькими митральезами [*] и вооружил шестьдесят человек матросов.

[*] — Митральеза — французское название картечницы во второй половине XIX в.

— Мы возьмем этот корабль на абордаж? — спросил Тремаль-Наик.

— Да, если только он английского происхождения, в чем, мне кажется, можно не сомневаться. Наше странствие очень удачно. Гораздо удачнее, чем я рассчитывал.

Расстояние быстро уменьшалось, так как «Властитель океана» все продолжал развивать свою скорость, чтобы не дать обнаруженному судну спастись бегством.

Марсовые матросы уже различили флаг, развевавшийся на корме парохода, и их сообщение об этом было встречено криками радости всего экипажа.

— Да, я не ошибся! — сказал Сандакан. — Это английское судно.

Осмотрев приготовленные к спуску шлюпки и вооруженных матросов, он распорядился направить крейсер наперерез курсу парохода.

Пароход по всем признакам шел из индийских портов и, судя по размерам, должен был обладать водоизмещением не менее двух тысяч тонн. У бортовых сеток его толпилось множество людей, привлеченных видом военного корабля, мчавшегося навстречу.

Когда расстояние сократилось до четверти мили, Сандакан приказал поднять свой красный флаг с головой тигра и сделать холостой выстрел — приказ остановиться.

На палубе парохода поднялось смятение. Видно было, как матросы и пассажиры бросились к носу. Поднялся оглушительный крик, гул которого доносился до «Властителя океана».

В течение нескольких минут пароход ложился то на бакборт, то на триборт, словно не зная, какой путь ему выбрать, но просвистевшая над палубой граната заставила его, наконец, остановиться.

— Стоп! Спустить шлюпки! Люди по местам! — скомандовал Янес. Португалец взял боевую саблю, которую ему подал Самбильонг, заткнул за пояс два пистолета и сошел в шлюпку.

Пароход плясал на волнах ближе чем в четверти мили от крейсера. Оказывать какое-либо сопротивление он, разумеется, не собирался, потому что «Властитель океана» мог пустить его ко дну двумя выстрелами.

Четыре шлюпки с вооруженными парангами матросами немедленно двинулись к пароходу, и в то же время грозные орудия «Властителя океана» были наведены на беспомощное судно.

Приблизившись к пароходу, Янес повелительно крикнул английским морякам:

— Спустить трап!

Трудно описать ту сумятицу, которая царила на застигнутом врасплох судне. Несколько матросов, вооруженных ружьями, показались было у борта, по-видимому, с намерением оказать сопротивление, но яростные крики пассажиров, напуганных возможностью расстрела, заставили матросов ретироваться, и трап в конце концов был спущен.

Янес с Тремаль-Наиком, Каммамури и двенадцатью малайцами поднялись с обнаженными саблями на палубу.

Командир парохода ждал его в окружении всех офицеров судна у трапа.

С полсотни пассажиров, онемевших от ужаса, жались позади. Увидев португальца с обнаженной саблей, командир побледнел, как полотно.

— Что привело вас ко мне? — спросил он дрожащим голосом.

— Вы видели, под каким флагом мы плывем? — спросил португалец.

— Я знаю, что красный флаг с головой тигра имели одно время пираты Мопрачема. Но, говорят, они давно уже исчезли из этих вод.

— Исчезали, но не исчезли! — улыбнулся Янес. — Ваше правительство вызвало на бой Тигров Мопрачема, когда они никого не трогали, и они снова взялись за оружие.

— Чего же вы хотите?

— Хочу дать вам двадцать минут для спуска шлюпок, а по истечении этого срока пущу ко дну пароход.

— Но это разбойничий поступок! — возмутился капитан.

— Не хуже и не лучше обращения Англии с Мопрачемом! — ответил Янес. — Но, впрочем, называйте это, как хотите. Меня это мало интересует. Выбирайте по своему усмотрению: или отправляйтесь на дно вместе с вашим судном, или предоставьте нам пустить к рыбам пустое судно, ссадив пассажиров и команду в шлюпки.

— Позвольте мне посоветоваться с моими офицерами.

— Двадцать минут в вашем распоряжении. Делайте, что хотите. По истечении этого срока с нашего крейсера начнется боевая пальба по пароходу, независимо от того, будет ли кто-нибудь еще тогда на его палубе.

Капитан переговорил с офицерами и отдал распоряжение спускать шлюпки.

— Я уступаю силе, не имея возможности сопротивляться, но я протестую! — сказал он Янесу.

— Пожалуйста!

— Едва лишь мы доберемся до ближайшего населенного пункта, как я немедленно извещу по телеграфу губернатора Сингапура.

— Хоть китайского императора! Но вот что: десять минут уже прошло. Поторопитесь очистить судно. Кстати: я разрешаю пассажирам и экипажу взять с собой все, что они пожелают.

— И судовую кассу?

— Берите и ее, если вам жаль оставить ее на судне! — засмеялся Янес.

Тем временем матросы, работая с лихорадочной быстротой, уже спустили на воду все шлюпки, снабдив их припасами и водой. Пароход быстро пустел. Первыми были высажены женщины, последними сошли офицеры, которые снесли на шлюпки судовые документы и кассу.

— Англия отомстит за это разбойное нападение на мирное судно! — сказал капитан сквозь зубы.

Янес отдал честь, не отвечая.

Когда пароход был полностью очищен, малайцы Янеса поднялись на палубу, и в то же время паровой баркас «Властители океана» быстро приблизился к его борту. Немедленно был открыт угольный трюм, и весь запас угля, весьма, впрочем, скудный, так как пароход собирался запастись углем в Сайгоне, был перевезен на борт «Властителя океана».

Два часа спустя отряд Янеса покинул осужденное на гибель судно.

— Два выстрела по ватерлинии! — скомандовал Сандакан.

Прогрохотали выстрелы, и не прошло и пяти минут, как великолепное судно было поглощено пучиной. А «Властитель океана» опять двинулся в свой путь.

На другой день та же участь постигла английский парусник, шедший с грузом сухой рыбы, и несколько других судов, как паровых, так и парусных. Никем не тревожимый крейсер смело разгуливал по большой морской дороге от берегов Борнео до островов Анамбас, пересекая дорогу кораблям, идущим из Малаккского пролива к портам Китая и Японии.

Уже около трех десятков судов было пущено ко дну, и трудно было даже высчитать, какие колоссальные убытки были нанесены этим английским мореходным компаниям, и, вероятно, дело разрушения английской торговли продолжалось бы и еще, но однажды парусное прао с Борнео пристало к борту «Властителя океана» и сообщило, что в водах Натуна появилась большая боевая эскадра. Не было никаких сомнений в том, что это были суда сингапурской эскадры, вышедшей в море для борьбы с Сандаканом.

В день получения этой новости Янес, Сандакан, Тремаль-Наик и инженер Харвард собрали военный совет, на котором было решено на время прекратить погоню за торговыми судами и немедленно отправляться в воды Саравака, снесясь предварительно с бригантиной, которая должна была ждать в устье Синтанга. Можно было рассчитывать, что давнишние союзники Сандакана, вольнолюбивые и воинственные даяки, уже начали враждебные действия против султаната Саравака, и Сандакан хотел, поддержав даяков действиями с моря, заставить раджу Саравака дорого расплатиться за его помощь англичанам, когда последние изгнали «Малайских Тигров» из их последнего убежища, из Мопрачема.

«Властитель океана», который к этому времени заполнил углем не только бункеры и весь трюм, но также значительную часть палубы, двинулся полным ходом на юго-восток, к Мопрачему: Сандакан хотел лично убедиться в том, что англичане обосновались на острове, где было когда-то гнездо «детей Мопрачема».

Около двух суток длилось плавание у берегов Борнео. Именно в этих водах можно было наткнуться на эскадру, вышедшую ловить корсара, но пока «Властитель океана» не встречал никакого серьезного сопротивления.

К вечеру второго дня вдали показался наконец гордый Мопрачем, старое гнездо пиратов Малайзии. И Сандакан и Янес, охваченные глубоким волнением, глядели с командного мостика на свой остров. Эти скалы столько лет служили им верным убежищем. Отсюда они столько лет грозили английскому владычеству. Здесь был некогда оплот вольности Малайзии, здесь находили себе защиту все, кого угнетали англичане.

Когда крейсер достиг восточного мыса, за которым открывалась гавань, уже наступила ночь. Но небо было ясным, и при таинственном свете луны можно было рассмотреть скалу, на вершине которой еще недавно развевалось гордое знамя Малайского Тигра.

Здания, которое много лет служило жилищем для Сандакана и Янеса, уже не существовало. На том месте, где стоял этот дом, теперь находился небольшой, но по всем признакам сильно вооруженный форт, обеспечивающий англичанам власть над Мопрачемом. По всему берегу тоже были разбросаны в кажущемся беспорядке отдельные форты, бастионы, защитные стенки.

Сандакан, молча стоя на палубе, тоскливым и гневным взором смотрел на берег. По выражению его лица можно было судить, какая глубокая скорбь охватила его душу. Стоявший рядом с ним Янес положил ему руку на плечо.

— Рано или поздно, но мы отвоюем у них Мопрачем. Не так ли? — сказал он.

— Да. Мы еще вернемся! — ответил Сандакан. — И когда это случится, мы сметем с острова всех, до последнего человека, без жалости, никому не давая пощады.

Он отвернулся и поглядел на освещенное лучами кроткой луны море.

— Меня охватывает неудержимое, безумное желание разгромить, уничтожить все, все вокруг! — пробормотал он глухим голосом. — Мне чудится, будто все вокруг в крови, все в кровавом тумане.

В это мгновение с носа послышался крик. Это дозорные извещали о том, что впереди показались сигнальные огни каких-то судов.

— Вот она, та кровь, которую я искал! — воскликнул страстно Сандакан.

Он дрожал всем телом. В его душе проснулись прежние инстинкты.

На востоке, по траверзу [*] островов Ромадес, вершины которых уже маячили на горизонте действительно видно было несколько светящихся точек.

[*] — Траверз — направление, перпендикулярное курсу судна.

— Два паровых судна! — отметил Янес. — Готов держать пари, что они идут из Лабуана.

— Тем хуже для них! — сказал Сандакан, сжимая кулаки. — Они заплатят мне за мой Мопрачем. Распорядись еще поднять пары, Янес.

— Что ты хочешь делать, Сандакан? — спросил португалец, изумленный тем зловещим огнем, который горел в глазах пирата.

— Пустить ко дну эти пароходы со всем, что на них находится.

— Сандакан! Не забывай, что мы борцы за свободу Малайзии, а не разбойники. А затем, послушай, ведь мы не знаем еще, боевые это суда или торговые. Наконец, мы даже не знаем, под каким флагом они идут.

Не отвечая, Сандакан крикнул:

— Потушить все огни! Свистать всех наверх! Приготовиться к бою!

— По местам, канониры!

Около одиннадцати часов ночи «Властитель океана» был всего лишь на расстоянии четверти мили от пароходов, которые, не подозревая о грозившей им смертельной опасности, медленно, словно лениво, двигались по своему курсу, держась близко друг от друга.

— Это, по-видимому, два военных судна! — сказал Янес. — Вслушайся, Сандакан. Слышишь?

Сандакан прислушался.

С освещенных палуб пароходов доносились смешанные звуки труб, тамбуров, хоровых песен. Казалось, пассажиры судов беззаботно веселились, пользуясь прекрасным вечером и полным спокойствием моря.

— Это английские солдаты, которые возвращаются из Лабуана на родину! — сказал вполголоса Янес. — Ты узнаешь эти песни, Сандакан? Мы уже слышали с тобой их в английском лагере, там, в Индии, во время осады Дели.

— Да, это солдаты, солдаты Англии! — ответил Сандакан, и в голосе его зазвучали металлические ноты плохо скрываемой ярости. — Они смеются, они поют. Они посылают привет своей далекой родине, не подозревая, что над ними уже витает смерть.

— Не говори так, друг! — положил на плечо ему свою руку Янес.

— Почему? Ты разве забыл, Янес, что эти люди выгнали меня с моего острова, что они почти поголовно уничтожили всех, искавших моей защиты, моего покровительства, не щадя никого.

Сандакан выпрямился и стоял, глядя гневно сверкающими глазами на огни кораблей.

— Да, веселитесь! Пойте, пляшите и пейте! Это пир перед смертью. Завтра, когда уйдет ночь и покажется свет, ваш смех застынет на ваших устах. Вы слишком скоро забыли мой народ. Вы забыли тех, на кого напали предательски, кого истребили на мирных берегах моего острова. Но мститель здесь, около вас… И вы не спасетесь. Вы не уйдете от моей карающей руки! — бормотал Сандакан.

«Властитель океана» несколько изменил курс, отстав на одну морскую милю от обоих судов, чтобы чем-нибудь не обнаружить своего присутствия, и потом пошел с потушенными огнями следом за пароходами, подкрадываясь, словно хищный зверь, к намеченной и не подозревающей о его близости жертве.

Сандакан по-прежнему стоял у борта и глядел, не спуская глаз с осужденных на гибель кораблей. Он казался спокойным, но в душе его бушевала буря, и один план страшной мести сменял другой. Кровавый туман, казалось, расстилался вокруг, и реяли несметными толпами бледные призраки тех, кто погиб, воюя с англичанами под знаменем Малайского Тигра.

— Что мне мешает, — сказал вдруг Сандакан, — броситься на них сейчас, во мраке ночи, и потопить их ударами тарана? Разве я не имею права сделать это? Море умеет хранить тайны, которые доверены его пучинам.

— Ты не сделаешь этого. Это было бы бесчеловечно! — сказал тихо подошедший к Сандакану Янес.

— Человечность? Думали ли о том, чтобы не поступать бесчеловечно, англичане? Щадили ли они слабых, беззащитных, безоружных? Прочь эту гуманность, которая обязательна для одного и не обязательна для другого! Вспомни, Янес, где Тигры Мопрачема? Сколько их уцелело в неравных боях против англичан? Тени погибших бойцов взывают ко мне, требуя отомстить. Гуманность? Да! Но если завтра мы встретимся с английской эскадрой, которая будет в десять раз сильнее нас, нам дадут пощаду во имя принципов гуманности?

— Не дадут. Но это будет борьба, хотя бы и неравная. Мы можем защищаться, мы можем оспаривать у врагов победу. И, наконец, мы можем умереть в бою, как воины. А во что превратится твое нападение на эти два судна? Что они, люди, плывущие на этих кораблях, могут противопоставить нашей артиллерии, нашему тарану?

— Вы правы, Янес! — раздался позади споривших чей-то голос. Сандакан быстро обернулся и оказался лицом к лицу с Дармой.

— Пусть они защищаются, Дарма, как могут и умеют! — сказал Сандакан угрюмо.

— Но они беззащитны. Тут несколько сотен молодых людей. Они ни о чем сейчас не думают, кроме того, что плывут на родину, к своим матерям и отцам. Не заставляйте ожидающих их прибытия стариков и старух проливать слезы? Вы всегда были так великодушны, Сандакан!

— Не заставлять плакать… Но почему же плакали горючими слезами ни в чем не повинные люди, те, которые мирно жили на моем острове? Почему их заставили рыдать, изгоняя с острова? Пусть же плачут матери этих английских солдат! Пусть рыдает хоть вся Англия!

Сандакан повернулся к кормовой броневой рубке, из которой угрожающе смотрели на горизонт два больших орудия, и готовился, по-видимому, уже отдать какое-то приказание, но Дарма схватил его за руку.

— Что вы хотите сделать, — вы, о великодушии которого знает весь мир? — спросила она умоляюще.

— Отдать приказание стрелять. Пусть эти веселые песни сменятся криками предсмертного отчаяния.

— Вы этого не сделаете, Сандакан! — сказала Дарма твердо. Сандакан скрестил руки. Пылающими гневом глазами он глядел на державшую его руку Дарму и на приближавшуюся в этот момент к нему Сураму. Он боролся с собой.

Мало-помалу зловещий огонь, горевший в его глазах, стал смягчаться, потухать.

Мгновение спустя он молча протянул Янесу руку, тряхнул головой и, отойдя от орудия, принялся медленно шагать по палубе.

Всю ночь Сандакан провел на ногах. Едва только забрезжил рассвет, он отдал распоряжение усилить ход крейсера и призвал канониров к орудиям.

Подойдя к судам на близкое расстояние, он поднял свой зловещий флаг и дал холостой выстрел — приказ судам лечь в дрейф. На сигнальном флагштоке запестрели флажки, означавшие требование:

— Сдавайтесь, или я потоплю вас!

XII. В водах Саравака

Оба транспорта, все вооружение которых состояло из небольшого количества пушек малого калибра, совершенно бессильных против могучих орудий «Властителя океана», видя, что борьба невозможна, немедленно повиновались и опустили гордый английский флаг в знак готовности сдаться. На их палубах господствовало невообразимое смятение. Несколько сотен английских солдат, убежденных в том, что настал час гибели, бегали, обезумев от страха, по палубам пароходов. Около шлюпок шел отчаянный рукопашный бой.

— Даю два часа сроку для очистки судов! — сигнализировал Сандакан.

На флагштоках пароходов одновременно взвились сигналы:

— Покоряемся силе, чтобы предотвратить бесполезное кровопролитие.

В самом деле, суда не замедлили спустить в воду все наличные шлюпки. Их было мало, и каждая шлюпка переполнялась солдатами и матросами до такой степени, что, казалось, грозила затонуть под непомерной тяжестью. Увидев, что некоторые солдаты забирали с собой ружья, Сандакан сигнализировал:

— Оружие в воду!

И этот приказ был под угрозой потопления лодок выполнен без промедления. А пока шла выгрузка людей на шлюпки, «Властитель океана» описывал медленно крути около осужденных на гибель судов, все время держа их под прицелом.

— А что мы будем делать с самими кораблями? — спросил Янес.

— То же, что сделали с другими: потопим! — ответил Сандакан.

— Жаль. Суда отличные. Нельзя ли их отвести в какой-нибудь порт?

— Куда же? Разве у Тигров Мопрачема еще есть убежище? Разве ты не знаешь, какие вести доходят до нас? Борнео и прилегающие к нему острова полны всяческих якобы независимых мелких государств. Но все они так напутаны англичанами, что никто не хочет протянуть нам руку помощи. Нет, я потоплю их, и с этим будет покончено.

— Сколько сокровищ, бесполезно потерянных! — прошептала Дарма.

— Таков закон войны! — ответил Сандакан сухо. — Янес, распорядись спустить в воду шлюпки и открыть угольный трюм.

Янес еще раньше, чем англичане покинули свои суда, отправил на них пятьдесят хорошо вооруженных малайцев. Сделал он это из опасения, как бы команды судов не оставили зажженных фитилей для взрыва пороховых погребов. Единственное, что хотелось бы сохранить, — был бесконечно драгоценный для «Властителя океана» каменный уголь. И надо было во что бы то ни стало предотвратить возможную потерю его. Кроме угля, с пароходов забрали еще значительный груз боевых припасов. Работа эта шла почти до вечера.

Когда все было кончено, малайцы, покидая суда, зажгли фитили, проведенные к бочкам с порохом. Едва успели отойти на достаточное расстояние возвращавшиеся к «Властителю океана» шлюпки, как один за другим раздались два взрыва, и когда дым рассеялся, корабли уже более не существовали.

— Вот она, война! — сказал Сандакан с жестокой улыбкой. — Англичане вызвали меня на это, и пусть получают то, что хотели. А сейчас идем на Саравак. Этот залив будет нашим бранным полем. Там ждет нас кровавая работа. Там наша добыча.

Двое суток спустя «Властитель океана» прошел мимо рейда Танионг-Дату, где должна была по договоренности скрываться бригантина с ее экипажем. Не встретив никого в этих водах, крейсер без промедления направился на юго-запад, чтобы добраться до устья Синтанга. Сандакан желал прежде всего выяснить, удалось ли людям с бригантины исполнить данное им поручение, то есть поднять и снабдить оружием и боевыми припасами даяков. Еще сорок восемь часов спустя показался пик горы Матанг, поднимающийся над западным берегом огромного Саравакского залива. Утром следующего дня крейсер уже был у самого устья потока, на берегах которого стоит столица Саравака.

Тут надо было смотреть в оба, потому что каждое мгновение можно напороться на эскадру или англичан, или их союзника — раджи Саравака.

Разумеется, о появлении в этих водах корсаров было сообщено правительству Саравака, и лучшие крейсера Саравака, вероятно, уже вышли из порта, чтобы разыскать «Властителя океана» и защитить от неожиданного нападения торговые суда, отправляющиеся в Лабуан и Сингапур. Поэтому на борту «Властителя океана» был установлен самый строгий и неусыпный надзор. День и ночь на марсах дежурили несколько наиболее зорких матросов, вооруженных сильнейшими биноклями и подзорными трубами, готовые забить тревогу при первом же появлении на горизонте подозрительной струйки дыма.

Для большей предосторожности Янес распорядился также, чтобы после захода солнца ни один фонарь не зажигали на «Властителе океана» и чтобы все иллюминаторы в каютах были в это время наглухо задраены. Пираты Мопрачема инстинктом чуяли, что их уже разыскивают и что эскадры англичан и раджи Саравака должны были крейсировать в этих водах. Кто знает, быть может, врагам удалось разгадать план действий, задуманный Сандаканом, или кто-нибудь, хотя бы тот же самый капитан Морленд, сообщил им о намерениях неутомимых «Тигров Мопрачема».

Вопреки своему обыкновению оба корсара были чем-то сильно озабочены и очень редко покидали палубу, довольствуясь лишь несколькими часами сна после восхода солнца.

— Сандакан! — сказал Тремаль-Наик, когда «Властитель океана» прошел уже вторую бухту Саравакского залива. — Мне кажется, что тебя что-то сильно беспокоит?!

— Да, мой друг! — ответил Малайский Тигр. — Не стану скрывать от тебя, это действительно так.

— Уж не опасаешься ли ты какой-нибудь неожиданной встречи?

— Я почти уверен, Тремаль-Наик, что или впереди, или позади нас есть неприятельские суда, которые только ждут удобного случая, чтобы напасть на нас. Я старый моряк, и вряд ли мое предчувствие меня обманывает.

— Кого же ты, собственно говоря, опасаешься: английской эскадры или флотилии раджи?

— Эскадра раджи беспокоит меня очень мало! — ответил Сандакан. — Самое лучшее судно этой эскадры — то самое, которым командовал сэр Морленд, — покоится на дне моря. Остальные корабли раджи — это старые крейсеры второго ранга. В боевом отношении они не стоят ничего. Но английская эскадра Лабуана — это другое дело. Каждое в отдельности его судно не сильно. Но зато их много. Окружив нас, эта эскадра могла бы причинить нам много неприятностей. Правда, лучшие бронированные суда Англия держит в европейских морях. Но кто поручится, что она не пошлет сюда некоторые из них для борьбы с нами? Наконец, в портах Индии есть тоже очень сильные суда. Когда до Англии дойдут сообщения о том, какой урон нанесен нами ее торговому флоту, англичане не замедлят послать на охоту за нами лучшие суда флота Индии.

— И что тогда с нами будет? — спросил Тремаль-Наик.

— Будем бороться до последней возможности. Но пока у нас еще будет уголь, мы заставим погоняться за нами. Ага! Опускается туман. Это настоящее счастье для нас. Скоро будут видны берега султаната Саравака. До Синтанга, однако, остается еще миль двести. Это самое опасное для нас место. Надо еще усилить ход. Если налетим на какое-нибудь судно, тем хуже для него.

Сандакан, Янес, Тремаль-Наик и Харвард — все были на палубе, около рулевых. Туман был так густ, что на расстоянии вытянутой руки от носа парохода не было ничего видно. Ввиду исключительной опасности положения все канониры находились на местах.

«Властитель океана» находился милях в пятидесяти от второй бухты Саравака, как вдруг откуда-то издали, из мглы тумана, донесся глухой рев сирены.

— Какой-то корабль крейсирует здесь, производя разведку, и переговаривается с помощью сирены с другими судами, — сказал Янес Сандакану.

— Возможно, это какое-нибудь разведывательное судно раджи. Неужели же, однако, нам приготовлена встреча? Если бы нам удалось добраться до устья Синтанга! Но это будет не раньше, чем через пять или шесть часов. Ты, Янес, не видишь ничего?

— Вижу туман! — ответил, покуривая, португалец. — Полный вперед! — скомандовал Янес машинному отделению.

Через некоторое время «Властитель океана» на всех парах мчался уже со скоростью до пятнадцати узлов.

Прошло еще два часа. Кругом царила глубокая мгла туманной ночи, как вдруг сноп лучей прорезал туман.

— Электрический прожектор! — воскликнул Янес. — Нас ищут. Прошло еще несколько минут.

— Полный назад! — вдруг отдал приказ Малайский Тигр. «Властитель океана» продвинулся по инерции еще на некоторое расстояние, а потом остановился, качаясь на разыгравшейся волне.

Какой-то корабль, а может быть, и целая флотилия находилась впереди крейсера. На этих судах все время работали электрические прожекторы.

— Я предполагаю, — сказал Сандакан озабоченно, — что это суда раджи и что они знают о нашем приближении. Хотя мы топили все встречные суда, но ведь какой-нибудь парусник, какое-нибудь прао могли проскользнуть незаметно для нас и дать знать о нашем прибытии. Но посмотрим, что предпримут эти суда, если только в самом деле они видят нас. А затем будем прорываться сквозь их строй, хотя бы пришлось топить их, одно за другим, ударами тарана.

Некоторое время спустя дозорные обнаружили, что какие-то суда переговариваются световыми сигналами и сзади и с боков «Властителя океана».

Проклятье сорвалось с уст португальца.

— Мы в ловушке! — сказал он, скрипя зубами. — Кажется, скоро здесь станет довольно жарко.

Сандакан внимательно исследовал направление пересекающихся лучей прожекторов. По всем признакам, «Властитель океана» находился в центре и еще не был обнаружен неприятелем. Но в то же время было рискованно пытаться продвинуться в какую-либо сторону, потому что тогда его присутствие немедленно стало бы очевидным.

— Пойдем напролом! — сказал Сандакан, наконец приняв какое-то решение. — Впереди нас, кажется, только одно судно. Можно попытаться протаранить его. Мистер Харвард, поставьте к машинам двойную смену.

— Недурно задумано! — одобрил распоряжение Сандакана американец. — Наши американские моряки в подобных обстоятельствах поступили бы точно так же.

— Полный вперед! — прозвучал приказ Сандакана. И крейсер помчался.

В это время сеть неприятельских судов, казалось, уже обнаруживших присутствие крейсера, начала стягивать вокруг него свою петлю.

— Канониры, по местам! Готовься к бою! — распорядился Сандакан.

Очевидно, кто-то из неприятелей наконец точно определил местонахождение крейсера, быть может, случайно нащупав его лучами прожектора: теперь «Властителю океана» лишь на несколько мгновений удавалось спрятаться во мглу, но сейчас же его опять настигали снопы света прожекторов.

За ним гнались.

Сразу же послышались выстрелы; над палубой «Властителя океана» засвистели тяжелые снаряды.

Янес попросил Тремаль-Наика послать кого-нибудь в каюту, куда удалились Дарма и Сурама, известить молодых особ о том, что предполагается протаранить одно из неприятельских судов.

Прошло еще несколько минут. «Властитель океана» мчался с безумной скоростью. И вдруг перед самым его носом из волн тумана выплыла колоссальная темная масса. Остановить крейсер, изменить его направление, уклониться от столкновения было уже невозможно, да Сандакан и не желал этого.

— Таранить! — крикнул он повелительным голосом.

Почти в то же мгновение нос «Властителя океана» со страшной силой врезался в борт встреченного судна. Послышался треск, судно испытало ужасный толчок, едва не сваливший с ног всех бывших на нем людей. На протараненном судне, в свою очередь, раздались крики смертельного испуга, яростные вопли.

— Задний ход! — распорядился Харвард, увидев, что крейсер буквально зарылся тараном в борт врага.

Однако таран освободился тотчас же, как только был дан задний ход, и крейсер попятился, уходя от пораженного насмерть врага.

Катастрофа произошла со сказочной быстротой. На протараненном судне с оглушительным грохотом поочередно взорвались все его паровые котлы, затем все смолкло: судно погрузилось в морскую пучину.

Не заботясь о том, что происходит с командой погибающего корабля, крейсер обошел место катастрофы и снова ринулся вперед.

Но в это время и справа и слева от «Властителя океана» появились силуэты судов, стремившихся пересечь его курс, державших пароход под снопами света прожекторов.

Враг воспользовался задержкой, вызванной столкновением, и нагнал «Властителя океана».

— Залп с обоих бортов! — скомандовал Янес.

Во мгновение ока крейсер уподобился маленькому вулкану: его могучая артиллерия начала осыпать врага целыми тучами чугуна и стали.

В ответ на пальбу крейсера враги, в свою очередь, принялись обстреливать его с двух сторон. Но это не останавливало Сандакана: он шел вперед, без устали отстреливаясь.

— Что это? Шлюпка! Шлюпка! — кричали дозорные.

В самом деле, из мглы тумана позади мчавшегося на всех парах «Властителя океана» вынырнула небольшая паровая шлюпка и с поразительной быстротой помчалась за ним.

— Миноноска! Нас хотят взорвать! — закричал Харвард.

Сандакан и Янес, находившиеся в бронированной рубке, выскочили на палубу. Паровая шлюпка, ярко освещенная лучами прожекторов, уже настигала крейсер. На корме ее стоял, выпрямившись во весь рост, командир, направляя безумный бег судна-лилипута.

— Сэр Морленд! — вскричало сразу несколько голосов.

Да, действительно, это был молодой моряк. Идя на верную гибель, он пытался потопить крейсер взрывом мины.

— Стреляйте! Стреляйте по шлюпкам! — скомандовал Сандакан.

— Нет, нет, не стрелять! — еще громче закричал Янес.

— Что ты делаешь, Янес?

— Если его убьют — умрет Дарма. Предоставь мне справиться с ним.

Сандакан молча пожал плечами.

Янес бросился на корму, где находилось несколько пушек мелкого калибра. Оттолкнув от одной из них канонира, Янес навел орудие с быстротой молнии. Шлюпка находилась на расстоянии нескольких сотен ярдов [*] от «Властителя океана». Пушка рявкнула. Снаряд, направленный рукой португальца, едва ли не лучшего канонира в мире, срезал корму шлюпки, словно ножом, раздробив руль. По инерции полуразбитое суденышко промчалось еще немного, но беспомощно остановилось совсем близко от крейсера.

[*] — Ярд — английская мера длины, равная приблизительно 91 см.

— Счастливого пути, сэр Морленд! — крикнул Янес.

Моряк, который остался невредимым, но безоружным, ибо его суденышко представляло собой не что иное, как примитивную миноноску добрых старых времен, угрожающе поднял руку.

— Плывите, плывите! — закричал он. — Вас ждет в заливе мститель! Вас ожидает сын убитого вами Суйод-хана!

В это мгновение наплыла волна густого тумана. Она приняла в себя крейсер и укрыла от неумолимо преследовавших его прожекторов врагов. В последний раз «Властитель океана» из мглы тумана послал врагам залп из кормовых орудий и продолжал свой бег к востоку. На палубе гремели крики его экипажа:

— Да здравствуют вольные дети гордого, непобедимого Мопрачема!

XIII. Гибель бригантины

Уже второй раз гордый корабль «Тигров Мопрачема», детище американского инженерного искусства, выходил победителем, оправдывая начавший слагаться вокруг него ореол непобедимости. Несмотря на ужасный толчок, произошедший при столкновении с неприятельским судном, не только машины крейсера стойко выдержали сотрясение, но даже нос оказался почти совершенно неповрежденным, и таран сохранил свою прежнюю разрушительную силу.

«Властитель океана» ни на минуту не замедлял своего хода. Сандакан и Янес, зная, что их преследуют, и не без основания предполагая, что цель их крейсирования в этих водах уже разгадана неприятелем, рассчитывали добраться до устья Синтанга, опередив преследователей по меньшей мере на двадцать четыре часа. Это было необходимо, чтобы принять меры к защите бригантины и, если представится возможность, войти в непосредственный контакт с вождями даяков.

Оба были уверены, что бригантина пока еще цела: она должна была укрыться где-нибудь среди бесчисленных островков и отдельных скал у берегов и там ожидать прихода «Властителя океана».

— Если черт не вмешается в наши дела, мы уладим все раньше, чем союзники поспеют на бал! — обратился Янес к Сандакану.

— А что же они-то предпримут теперь? — вмешался в разговор Тремаль-Наик.

— Постараются отрезать нас от моря между Синтангом и Редиангом, чтобы заставить передвигаться по берегу. Ну да авось не успеют! — объяснил Янес.

— Да, не успеют, если только мы в самом деле не встретим тут нашего главного таинственного врага, сына Суйод-хана. Ты слышал, что кричал нам Морленд?

— А хотя бы и так. Не может быть, чтобы в его распоряжении имелся целый флот! Во всяком случае, что начато, то надо довести до конца.

--Ах, Янес! Ты относишься слишком легко ко всему этому. Почему, в самом деле, в распоряжении сына Суйод-хана не может оказаться целого флота? Разве туги не обладали колоссальными сокровищами?

— Да, я сам видел в подземельях Раймангала массу бочек, наполненных золотом! — отозвался подошедший к разговаривавшим Каммамури.

— Возможно, возможно! — нетерпеливо пробормотал Янес. — Но ведь все это золото так и осталось там, потому что подземелья затоплены водой.

— Да, конечно. Но я слышал, — стоял на своем Каммамури, — что и кроме этих богатств неисчислимые суммы были положены тутами на имя их различных агентов в разные банки не только Индии, но даже и самой Англии.

— А, чтоб тебя! — крикнул Янес, терпение которого окончательно истощилось. — Ты хочешь испортить мне весь аппетит? К черту! Ну и пусть их… Мы померимся еще раз с ним силами, как мерились не без успеха до сих пор. А в конце концов мне уже это надоело. Путают нас этим таинственным сыном и наследником Суйод-хана, как воробьев на огороде разгоняют пугалом. Желал бы я посмотреть поближе на это страшилище. Проверил бы, похож ли он на своего блаженной памяти родителя, которому Сандакан собственноручно перерезал глотку.

— Да. А все же ужасно жаль, — отозвался задумчиво Тремаль-Наик, — что сэр Морленд так и не дал нам более или менее подробных указаний относительно нашего врага.

— Еще чего захотел? — пробормотал Янес. — А я убежден, что сам-то сэр Морленд на службе у этого потомка Суйод-хана.

— Так почему же, сахиб Янес, — откликнулся живо Каммамури, — вы не всадили в его голову заряд картечи, когда он чуть не потопил наше судно своей миной? По крайней мере избавились бы от одного из опаснейших врагов.

— Может быть, и напрасно пощадил я его, да… да было бы, по совести, жаль ухлопать такого отчаянного парня.

— Правда! — поддержал Янеса неожиданно для других Тремаль-Наик. — С нами он обращался по-рыцарски. Особенно когда я и Дарма были в его руках. В первые дни он держался очень сухо, это верно. Но что из того? Я замечал изредка, что он глядел на меня враждебно, и это меня очень тревожило. Но потом он смягчился…

— Ax-ax! — засмеялся Янес, раскуривая новую сигару. — И ты так и не смог догадаться, почему с ним случилось такое чудесное превращение?

Не дожидаясь ответа Тремаль-Наика, португалец направился к выходу из каюты, где в этот момент показались Дарма и Сурама.

— Ну, дети мои! — обратился он к девушкам. — Вы перепугались, когда произошло столкновение? Но больше бояться нечего. Мы прошли.

Потом, наклонившись к бледной и, видимо, волнующейся Дарме, он заглянул ей пытливо в глаза.

— Спасибо вам, Янес! — прошептала Дарма, сжимая руку португальца.

— За что?

— Я знаю, я слышала все-все. Вы пощадили… его, сэра Морленда.

— Пустяки, дитя. Ведь, правда же, тебе было бы тяжело, если бы этот отчаянный молодец погиб?

— Да, да! — содрогнулась всем телом девушка. — Я люблю его. Это что-то роковое…

— Пустяки, пустяки, говорю я тебе. Погоди. Вот кончится эта война, все наладится. Я знаю, и он тебя любит. Вы будете счастливы…

— Однако сэр Морленд хотел потопить наше судно? — вмешалась Сурама.

— Кто тебе это сказал? Просто хотел подорвать его, чтобы, пользуясь замешательством, похитить Дарму. Но потопить? Нет, это не делается так легко, моя милая Сурама. Но что это? Кажется, туман рассеивается" Как будто светает. Посмотрим, гонятся ли еще за нами корабли союзников.

В самом деле, утренний бриз разгонял последние волны тумана. И когда окончательно прояснилось, стало видно, что море, насколько хватало взор, пустынно. По всем признакам корабли нападающих, не пытаясь соперничать в скорости с «Властителем океана», отстали и предпочли ретироваться ко входу в бухту Саравака. На севере тоже не было видно ничего. Только чуть синели вдали очертания берегов Борнео.

Весь этот день крейсер мчался, ни на минуту не замедляя бешеного бега: Сандакан стремился использовать свободное время, для того чтобы без помехи встретиться с бригантиной. И перед заходом солнца судно находилось уже в водах, омывающих берега Синтанга.

— Ну, кажется, хоть на время, но нас оставили в покое! — сказал Янес, обращаясь к Харварду, стоявшему на палубе вместе с Дармой.

— Да, на время! — отозвался Харвард. — Но через несколько дней, может быть, через сутки, музыка заиграет снова.

Заход солнца в этих морях представлял поистине великолепную, несравненную картину, и невольно им залюбовался даже Янес.

Прошло еще два часа, и «Властитель океана» добрался почти до устья Синтанга, от которого его отделяло не больше полудюжины миль. Бригантины не было видно. Тогда крейсер повернул на запад, рассчитывая обследовать местность, изобилующую рифами и маленькими островками, среди которых могла укрываться бригантина, если только она не рискнула подняться по реке. Но, по общему мнению, его капитан, опытный и старый соратник Сандакана, не мог бы поступить так неблагоразумно.

Прошло еще некоторое время. И вдруг откуда-то издалека довольно явственно донесся гул пушечных выстрелов.

Дозорные опять оглядели весь горизонт, но не смогли обнаружить присутствия ни парусного, ни какого-либо парового судна. И, однако, выстрелы ясно говорили, что где-то поблизости что-то совершается, может быть, решается участь бригантины и ее экипажа.

На борту «Властителя океана» всех начало охватывать тревожное беспокойство. Не только дозорные, забравшиеся на марс, но и все свободные члены экипажа, разместившись у бортов, обследовали море, тщетно пытаясь разгадать, что случилось с бригантиной.

Сандакан, нервный, взволнованный, отдал наконец приказ направить судно к скалистому гребню надводных камней, образовавших некоторое подобие естественного рейда, в предположении, что бригантина укрылась в этом месте. Но время летело, а поиски все оставались безуспешными. Только после полуночи марсовые возвестили, что по курсу крейсера виден дым какого-то парохода, который словно вынырнул из воды на расстоянии какой-нибудь мили от «Властителя океана» и теперь, по-видимому, на всех парах удирал от крейсера.

— Стрелять! — распорядился Сандакан. — Сто долларов тому, кто попадет в этот пароход первым.

За дело взялся старый американец, канонир, которому уже удалось заработать пару сотен долларов, потопив метким выстрелом одну из миноносок.

— Это я могу! — воскликнул он, ухмыляясь. — Сто долларов? Ладно. Я куплю целую гору табаку на эти призовые деньги.

Прогрохотал выстрел, но трудно было судить, достиг ли посланный старым пушкарем заряд цели или пробуравил дыру в воздухе, потому что именно в это мгновение преследуемый пароход ловким маневром скрылся от крейсера за небольшим островком, представлявшим для него надежную защиту.

«Властитель океана» погнался за ним, но пароход словно спрятался на дно морское: его не было нигде видно. Этому способствовало то обстоятельство, что на каждом шагу из воды торчали то отдельные скалы, то целая группа камней, проливы между которыми образовывали настоящий лабиринт. Поневоле крейсеру пришлось уменьшить ход из опасения напороться на какой-нибудь камень, тем более что лунный свет отнюдь не позволял хорошо ориентироваться в этих коварных водах.

— Корабль у берега! — закричал марсовый матрос через четверть часа. В самом деле, сравнительно неподалеку можно было различить средней величины парусное судно с высокими мачтами, на которых еще видны были паруса.

— Наша бригантина, должно быть! — пробормотал Янес. — Но, кажется, она засела на камнях?

На загадочное судно, стоявшее неподвижно, направили сноп лучей электрического прожектора, но и теперь в бинокли было видно, что на палубе и на вантах его не показывался ни единый человек.

— Пустить три сигнальные ракеты! — распорядился Сандакан. — Если там есть хоть одна живая душа, корабль отзовется.

Но и на этот сигнал корабль ничем не ответил. Невольно Тремаль-Наик, с напряженным вниманием всматривавшийся в ту сторону, куда направлялся крейсер, подвигаясь к неподвижному паруснику, высказал предположение, что если только это и есть разыскиваемая бригантина, то она, спасаясь от погони англичан, выбросилась на камни, а ее экипаж или погиб, или взят в плен англичанами.

Наконец крейсер подошел на такое расстояние к камням, что можно было спустить паровой баркас. Десантом командовал сам Сандакан, его сопровождали Янес, Тремаль-Наик и двадцать малайцев. Немного времени понадобилось для того, чтобы добраться до беспомощного парусника.

— Наша бригантина! — вырвался сдавленный крик из груди Янеса. — Но в каком она виде? Да, Тремаль-Наик, твои опасения оправдываются: судно на скалах… Оно погибло.

— Но где же, где мои люди? — заскрежетал зубами Сандакан. Словно в ответ ему с вершины скалы раздался радостный крик:

— Капитан!

Сандакан и Янес оглянулись в сторону, откуда послышался окрик. Малайцы торопливо схватились за свои карабины. Но минуту спустя возле Сандакана уже стоял человек, которого Малайский Тигр засыпал вопросами о том, что случилось с бригантиной и где ее экипаж. Рассказ был недолог: паровое судно под английским флагом погналось за бригантиной, парусник вынужден был выброситься на скалы, но экипажу удалось на шлюпках уйти в Синтанг. Остался добровольно один человек, так как на шлюпках не было достаточно места.

— А амуниция? А оружие? — выспрашивал Сандакан.

— Часть мы успели сбросить в море, но большую часть все же забрали англичане! — рассказывал малаец.

— Велись ли переговоры с вождями даяков?

— Да. Но ни к какому решению не удалось прийти. Дело в том, что раджа заранее отобрал в заложники и засадил в тюрьмы массу людей, других изгнал, третьи бежали сами. Даяки подавлены и не решаются на открытую борьбу против Саравака.

— Проклятье! — воскликнул Сандакан. — Я этого никак не ожидал. Мои надежды рушатся одна за другой. Но что же из этого? Пока струится кровь в жилах, пока бьется сердце в груди — я не сдамся. Будем опять бороться на море, как боролись до этого. Если понадобится, будем гоняться за торговыми судами Англии и топить их, хотя бы для этого пришлось заходить в порты Китая. Но вернемся, друзья, на наше судно, наше последнее убежище.

Забрав с собой единственного оставшегося на камнях члена экипажа бригантины, отряд начал спускаться к шлюпке, как вдруг прогрохотал пушечный выстрел, заставивший всех вздрогнуть и на мгновение приостановиться.

— Сигнал с крейсера! — сказал Тремаль-Наик.

— Может быть, извещают, что неприятельская флотилия подоспела сюда? — стиснув зубы, отозвался Сандакан. — Скорее!

— Смотрите, смотрите. Это они, враги! — указал Тремаль-Наик. Все обернулись к морю и увидели, что на горизонте резко вырисовывались десятки разноцветных огней. Не было никакого сомнения, что это эскадра раджи или англичан. Полдюжины боевых судов мчались сюда, рассчитывая отрезать от моря настигнутый крейсер и уничтожить его.

В несколько могучих взмахов весел малайцы вывели шлюпку из лабиринта среди камней, и маленькое суденышко птицей полетело по волнам.

Трап был уже спущен, когда шлюпка домчалась до борта «Властителя океана». У трапа стоял Харвард, попечению которого было доверено судно на время отсутствия Сандакана и его друзей.

— Наконец-то! — крикнул он поднимавшимся по трапу. — Я уже боялся, что вы не успеете вернуться вовремя.

— Канониры, по местам! — вместо ответа отдал приказ готовиться к бою Сандакан, взбегая на командный мостик.

Янес следовал за ним.

Поглядывая в ту сторону, где виднелись огни неприятельских судов, он медленно, словно священнодействуя, вытащил портсигар, достал свежую сигару, тщательно обрезал ее, раскурил и, вдыхая с удовольствием ароматный дым, пробормотал:

— Будем надеяться, что и это не последняя сигара. Покурим еще… Минуту спустя он добавил:

— Правда, врагов все-таки больше, чем было бы желательно. Но, с другой стороны, и мы не слабы. Ба! Поживем, увидим… Но сигара, право, попалась отличная. Редко я курил с таким удовольствием…

XIV. «Демон Войны»

Подняв на талях шлюпку, «Властитель океана» сразу же повернул к северу, чтобы затеряться среди многочисленных рифов. Неприятельская эскадра, развернувшись веером, мчалась на всех парах, явно желая отрезать путь отступления крейсеру, но как только «Властитель океана» в свою очередь дал полный ход, стало видно, что среди неприятельских судов нет ни одного, которое могло бы состязаться с ним в скорости: все это были корабли устаревших типов, посланные Англией из европейских вод туда, где англичане не рассчитывали встретить серьезного соперника на море.

Не прошло и четверти часа, как уже завязался артиллерийский бой на значительном расстоянии. На этот раз англичанам удалось так близко подойти к «Властителю океана», что снаряды их пушек достигали крейсера, бились о его высокие борта, падали на палубу, взрываясь с оглушительным грохотом, и ударялись о броневые рубки, засыпая осколками все вокруг.

Но под этим ураганом и градом из чугуна и стали крейсер мчался, словно на параде: могучая броня предохраняла его жизненно важные части, и артиллерия врага оказалась почти бессильной причинить судну какой-либо существенный вред. В свою очередь, «Властитель океана» на выстрел отвечал выстрелом, и его снаряды оказались более действенными: граната за гранатой с ювелирной точностью посыпались в преследующие суда. И часто стальное ядро пронизывало корпус какого-нибудь из вражеских кораблей, причиняя ужасные разрушения, калеча судно, уничтожая людей.

Час спустя «Властитель океана» разорвал стальное кольцо окруживших его врагов и вырвался на океанский простор. Можно было вздохнуть свободно: он снова одержал победу, снова ушел невредимым, не понеся почти никаких потерь, в то время как его враги оказались почти полностью разбитыми.

Но в это мгновение с марса послышались предостерегающие крики:

— Вижу корабли!

Оглянувшись в указанном направлении, Янес побледнел: путь к морю оказался почти отрезанным четырьмя судами. И на этот раз противниками оказались не устаревшие тихоходные крейсеры береговой обороны с ничтожной артиллерией. Нет! С моря надвигалась на «Властителя океана» в строгом порядке целая эскадра из четырех колоссальных крейсеров того же типа, что и сам «Властитель океана». На него шли суда с такой же артиллерией, как его собственная, а может быть, и более грозной.

Однако и на этот раз судьба хранила Сандакана: крейсеры неприятеля прибыли к месту боя тогда, когда «Властитель океана» уже выбрался из ловушки. Стоило ему изменить принятый курс, как он стал заметно уходить от четырех левиафанов.

Наблюдая за их манипуляциями, Харвард заявил:

— Может быть, я и ошибаюсь, мистер Сандакан. Но если их артиллерия и не слабее нашей, то могу похвастаться собственной работой: наши машины сильнее, чем их. У нас значительное преимущество в ходе. Держу пари, что через шесть часов они отстанут от нас.

— Да! — подтвердил его наблюдения Сандакан, глядя на преследующие крейсеры. — Но мы едва не попались. Спаслись, в сущности, чисто случайно. Кажется, оправдывается мое предположение: хотя эти суда пока не показали своего флага, очевидно, что они относятся к англо-индийскому флоту. До последнего времени в водах Лабуана у англичан никогда еще не было таких мощных новых кораблей. Но мы подождем до ночи, а потом попробуем сбить их с толку, направившись прямо к берегам самого Лабуана.

Погоня продолжалась. Правда, суда эскадры, с которой вел бой перед рассветом «Властитель океана», давным-давно отстали и скрылись за горизонтом, однако четыре крейсера все так же неотступно следовали за ними, и ради того, чтобы хотя бы понемногу уходить от них, «Властитель океана» был вынужден расходовать неимоверное количество угля. Сандакан утешался тем, что запасы всегда можно пополнить, отбирая уголь у торговых пароходов. Важно не вступать в артиллерийскую перестрелку с четырьмя противниками сразу. А это удавалось, и мало-помалу расстояние между бегущим крейсером и его преследователями все увеличивалось. Впрочем, и раньше оно ни разу не сокращалось настолько, чтобы англичане могли пустить в ход свою артиллерию.

После полудня проголодавшийся португалец направился в кают-компанию. На пороге его остановила Дарма.

— Вы видели… его? — сказала она скороговоркой.

— Кого это «его»? — притворился удивленным Янес.

— Сэра Морленда! — прошептала Дарма.

— Но, дитя, мы были на слишком большом расстоянии. Правда, я наблюдал за неприятельскими судами, видел всех их командиров, но Морленда на командных мостиках не видел.

— Может быть, он… умер?

— Что ты?! Что за фантазия, дитя? В последнем бою он не участвовал, значит, жив и здоров, чего и тебе желает.

— Тогда он здесь, здесь. Он гонится за нами. Мне подсказывает это сердце.

— Спорить и прекословить не буду. Но если ты задержишь меня хотя бы на мгновение, Дарма, то бойся: я голоден и зол, как тридцать тигров…

И португалец, пожав трепещущую руку девушки, спустился в кают-компанию.

Настала ночь. Пользуясь темнотой, «Властитель океана», ушедший от преследователей по крайней мере на двадцать миль, потушил огни и, изменив курс, вильнул в сторону, так что преследователи потеряли его следы.

Итак, опять смелый крейсер посмеялся над своими врагами, когда они уже готовились праздновать свою победу над ним. Но на этот раз обошлось недешево: бригантина была потеряна, запаса угля она не доставила, а собственные запасы «Властителя океана» истощались с поразительной быстротой, так как за эти дни в неустанной гонке боя и отступления топки пожрали неимоверное количество горючего, и угольные ямы значительно опустели.

Поскольку трудно было определить, когда можно будет воспользоваться грузом какого-нибудь угольщика, Сандакан распорядился уменьшить ход крейсера и беречь уголь.

Пройдя два дня спустя мыс Танионг-Дату, крейсер направился на северо-запад по той линии, которая обычно кишит английскими судами. Но увы! Море казалось совершенно пустынным. Не показывались даже парусные суда. Очевидно, слух о том, что в этих водах появился грозный корсар, распространился по всем окрестным островам и навел такую панику, что английские суда уже не решались показываться там, где их мог настигнуть «Властитель океана».

Посовещавшись и выяснив, что имеющегося запаса угля может хватить на рейс в четыреста или пятьсот морских миль, Сандакан и Янес все же не решились совершить рейд в моря Китая, отдаляясь от берегов Борнео: представлялось весьма вероятным, что и английская эскадра Дальнего Востока уже отправилась на поиски «Властителя океана», а встреча с целым могучим флотом, да еще в такой момент, когда был близок к концу запас топлива, могла оказаться гибельной для крейсера.

— Обождем! — сказал Сандакан, отвечая на вопрос, заданный ему Тремаль-Наиком. — Не хочется покидать эти широты и проходить между островами Натуна и Бунгураном, хотя там бы не было недостатка в добыче. Но у нас и здесь найдется работа.

— Похоже на то, что ты здесь чего-то или кого-то поджидаешь? — насторожился индус.

— Да, ожидаю! — улыбнулся загадочной улыбкой Сандакан.

— Однако уже четыре дня, как мы покинули Саравак.

— А какую ценность представляет для нас время?

— А суда англичан, которые, вне всяких сомнений, крейсируют, разыскивая нас?

— Действительно, разыскивают. Но сильно сомневаюсь, чтобы они сейчас могли стать мне поперек дороги.

И опять «Властитель океана» в течение многих часов бороздил воды, сначала удалившись от Борнео, а потом пойдя к Брунею. Там можно было рассчитывать на встречу с торговыми английскими судами и получить так необходимый для топок крейсера уголь.

По-видимому, расчет Сандакана готов был скоро оправдаться: несколько часов спустя на горизонте обрисовался силуэт огромного парового судна с двумя колоссальными трубами, направлявшегося на Бруней. Красный английский флаг, развевавшийся на корме, оживил надежды Сандакана на захват драгоценной добычи — угля.

Пароход, обнаружив близость корсара, бросился вначале на северо-восток, потом круто свернул на восток, чтобы скрыться в какой-нибудь бухте Борнео.

— Молодец командир! — одобрил его маневр Янес. — У него в груди есть-таки что-то, похожее на сердце.

Началось состязание в скорости. У парохода оказался превосходный ход, но все же «Властитель океана» скоро догнал и остановил его, однако не холостым выстрелом, а боевым, потому что на холостой выстрел судно ответило новой попыткой ускользнуть и остановилось только тогда, когда ядро из пушки на носу крейсера ударилось о его палубу.

Немедленно с крейсера были спущены шлюпки, команду над которыми принял Янес. Подходя к пароходу, отряд увидел привычную уже картину паники и сумятицы, но только среди многочисленных пассажиров, ожидавших, что сейчас пираты возьмут судно на абордаж и примутся за истребление всего живого. В противоположность пассажирам командир парохода сохранял ледяное спокойствие.

Поднявшись по спущенному трапу, Янес со шпагой в руке обратился к капитану со словами:

— Однако вы не очень любезны. Кажется, из вежливости могли бы встретить меня у трапа. Ведь от меня зависит, потопить вас со всеми вашими людьми или нет.

— Убить меня вы можете! — ответил резко капитан. — Но снимать перед вами шапку не заставите. Однако прошу не забывать: у меня на борту пятьсот женщин и детей. И, кроме того, среди пассажиров находится немало людей других национальностей.

— Ладно! — отозвался Янес. — Пассажиров, действительно, предостаточно. Скажите: хватит ли у вас шлюпок, чтобы ссадить всю эту толпу? Ну, так распорядитесь же. Ваш пароход будет потоплен.

Капитан, стиснув зубы, ответил:

— Пассажиры и матросы могут покинуть корабль; но я останусь на нем. Я не дрогну перед пиратами Мопрачема.

— Ну-ну! Я вижу, — улыбнулся Янес, — что наша известность быстро возрастает, и почтеннейшая публика относится к нам с незаслуженным вниманием? Если вам очень хочется иметь удовольствие потонуть вместе с этим судном, то я ничего не имею против… Но довольно болтать. Итак, в вашем распоряжении два часа. Ссаживайте же в шлюпки пассажиров и экипаж. И знаете что? Я люблю порядок. Прошу позаботиться, чтобы все шло чинно, мирно, благородно…

Командир пробормотал какое-то проклятье, но повиновался.

Пассажиры начали спускаться в шлюпки, уже плававшие на волнах у борта гигантского парохода. В это время сквозь толпу суетящихся, до полусмерти испуганных людей вдруг неожиданно протиснулся к португальцу какой-то субъект низкого роста, коренастый, с гладко выбритым лицом и глазами, спрятавшимися за дымчатыми стеклами пенсне.

— Командир! — обратился он к Янесу, с часами в руках наблюдавшему за ходом высадки пассажиров. — Командир! Вы, если не ошибаюсь, один из вождей этих знаменитых пиратов Малайзии.

— Благодарю за признание нашего права на известность. Но вы слишком добры, сударь! — удивленно отозвался Янес. — Однако, чем могу быть вам полезен?

— Возьмите меня с собой.

— Вас? Что за фантазия? — еще больше удивился Янес. — Все удирают от нас во все лопатки, а вы…

— А я прибыл сюда специально с целью найти судно, которое доставило бы меня на Мопрачем.

— Но вы, вероятно, не знаете, что Мопрачем — увы! — уже не в наших руках? И потом — что вам, собственно, нужно от нас?

— Вы задаете такой вопрос только потому, что не представляете, с кем имеете дело! — ответил с важностью странный субъект.

— Да, правда. Итак, с кем я имею честь…

— С Демоном Войны, сэр…

— О-о-о! Очень приятно! — расшаркался Янес, подозревая, что перед ним находится какой-нибудь полупомешанный добряк.

— Да. Меня называют «Демоном Войны», сэр! — подтвердил его собеседник. — Но еще я ношу имя Патрика О’Брайенна из Филадельфии.

— Мистер О’Брайенн? Очень приятно! — сказал Янес и подал руку странному маленькому бритому человеку.

XV. Последний рейс «Властителя океана»

По-видимому, американца не смутило то обстоятельство, что его громкое имя не произвело ни малейшего впечатления на Янеса де Гомейра. Не смутило его и то, что португалец, покуривая неизменную сигару, посматривал на него несколько иронически.

— Послушайте! — дотронулся американец до рукава тужурки Янеса. — Вероятно, вы думаете, что я с вами шучу? Но вы жестоко ошибаетесь. Дело в том, что я сравнительно недавно сделал одно удивительное открытие. Оно дает прямо-таки ошеломляющие результаты.

— Правда? Это интересно. Прошу вас продолжать. У меня достаточно свободного времени, сэр.

— Слышали ли вы, что уже найден способ зажигать электрические лампы, не пользуясь для этого непосредственным соприкосновением с проводами? Это — мое открытие. И в Чикаго, при проведении экспериментов, я проделывал подобные вещи на расстоянии в четыре мили.

— Не интересуюсь, сэр, техникой освещения. Паев электрических компаний у меня тоже не имеется.

— Гм! Положим. Пусть будет так! — не унимался оригинал. — Но что вы скажете, сэр, если услышите, что я также изобрел способ устраивать взрыв на расстоянии, не соприкасаясь с подлежащим взрыву материалом, например, порохом, нитроглицерином и так далее?

— Ах! До чего дошла наука! — подмигнул американцу Янес, доставая новую сигару и раскуривая ее.

Потом, стараясь удержаться от смеха, он сказал:

— Нет, в самом деле, идея великолепная. Иметь возможность взрывать порох, не стреляя, не прибегая к помощи проводов и так далее…

— Да, идея великолепная! — кивнул утвердительно «Демон Войны». — Но суть в том, что я, по понятным причинам, не мог до сих пор испытать мой метод на практике в более или менее широких масштабах. И вот я предлагаю вам: возьмите меня с собой, и я испытаю мои аппараты, взрывая английские суда. Впрочем, мне в высшей степени все равно, кого именно взрывать. Ведь правда же? Для ученого важно иметь только материал для опытов" Итак, если вы не дадите мне возможности поработать, взрывая англичан, я поеду в Бруней и предложу мои услуги англичанам.

— Чтобы взорвать «Властителя океана»?

— Разумеется!

Янес взглянул с невольным чувством ужаса на стоявшего перед ним в совершенно спокойной позе американца. Подумав мгновение, он сказал уже серьезным тоном:

— Ну вот что, сеньор О’Брайенн. Дело, кажется, серьезно? Ладно! Я ничего не имею против того, чтобы дать вам возможность провести ваши интересные эксперименты на борту нашего судна.

— Значит, принимаете мое предложение?

— Подождите. Но я должен предупредить вас: ведь, согласитесь сами, вы не можете предъявить никаких гарантий? Кто поручится, что вы не подосланы англичанами с целью погубить нас? Значит, вы не должны быть в претензии, если, беря вас с собой, я заставлю десять человек наблюдать за каждым вашим движением. Ваши дьявольские аппараты с вами? Ну так я их беру на собственное попечение. Затем я тотчас же отдаю распоряжение изготовить пеньковый галстук на тот случай, если ваше поведение покажется подозрительным: я повешу вас в мгновение ока.

— Ладно! — хладнокровно ответил американец. — Вы — практичный человек, мистер корсар, — сказал он. — Я тоже. Два практичных человека всегда поймут друг друга. Итак, я отправляюсь на борт «Властителя океана»?

— Да. Заберите свой багаж. Кстати: не проболтайтесь, что как Демон Войны вы состоите в родстве с мистером Сатаной. А то, знаете, мои люди — народ ужасно боязливый, и, пожалуй, они вас отправят к вашему почтеннейшему родственнику раньше, чем я успею вмешаться.

Американец утвердительно кивнул головой и, отыскав свой багаж спустился в одну из отходивших к «Властителю океана» шлюпок, нагруженных углем захваченного парохода.

Как и предвидел Сандакан, запас угля на пароходе оказался очень незначительным: его капитан сам рассчитывал пополнить бункеры в Брунее. Тем не менее для перевозки угля на крейсер понадобилось около четырех часов.

Все это время командир судна, покинутый своим экипажем, флегматично сидел на складном стуле, разместившись на командном мостике и хладнокровно покуривал трубку.

Янес два раза обращался к нему с предложением сойти с судна.

— Я дам в ваше распоряжение гичку с припасами, водой, с парусом. Вы легко нагоните шлюпки, ушедшие вперед! — говорил он.

— Благодарю. Я предпочитаю остаться на своем посту, — ответил моряк.

— Но я же сказал вам: пароход будет потоплен.

— Меня это не касается! — ответил капитан, набивая заново трубку. — Я семь лет командую этим судном, мне оно доверено моими арматорами [*], и пусть никто не скажет, что капитан Джеймс Конн покинул свое судно и обманул доверие арматоров.-

[*] — Арматор — лицо, снаряжающее за свой счет корабль, в большинстве случаев — собственник корабля.

Янес невольно проникся уважением к этому храбрецу. Не зная, что с ним делать и не желая насильно удалять его с судна, он на шлюпке отправился к «Властителю океана» и торопливо рассказал Сандакану о положении дела.

— Он совсем сумасшедший! — говорил португалец. — Я ему повторяю, что мы хотим взорвать судно. Он отвечает: взрывайте, а я не уйду. И только прошу оповестить моих арматоров о том, как я умер!

Сандакан засмеялся.

— Кажется, перегрузка угля закончена? — осведомился он.

— Идет последняя шлюпка. Можно снять с парохода наших людей.

— Так дай им сигнал, чтобы они покинули судно.

— А этот упрямец? Ты потопишь пароход выстрелами или протаранишь его борт?

— Увидишь! — улыбнулся загадочной улыбкой Малайский Тигр. Четверть часа спустя последняя шлюпка с углем и все люди, сторожившие пароход, уже находились на борту крейсера. Покинутый и пассажирами, и экипажем пароход, никем не управляемый, стоял почти неподвижно, ожидая решения своей участи. На командном мостике сидел на складном стуле капитан Конн и флегматично раскуривал свою трубку, ожидая гибели вместе со своим судном.

— Тихий ход! Вперед! — скомандовал Сандакан. И, подойдя к рулевому колесу, стал на место рулевого, намереваясь лично править крейсером. «Властитель океана», понемногу ускоряя ход, пошел прямо на неподвижное судно.

В нескольких десятках метров от обреченного, казалось, на гибель судна крейсер вдруг как-то незаметно, повинуясь едва уловимому движению руки Сандакана, изменил свой курс и прошел по борту парохода, не коснувшись его.

Капитан Конн, бледный, как полотно, но со сверкающими глазами глядел на приближающийся крейсер. И когда суда поравнялись, он невольно вскочил, ничего не понимая, ошеломленный, не верящий своим глазам.

— Если вам удастся, капитан Конн, довести ваше судно до гавани, — а течение вам благоприятствует, — крикнул Сандакан, — сообщите сами вашим арматорам…

— Что такое? — крикнул моряк.

— Что Малайский Тигр пощадил их судно единственно из уважения к храбрости его смельчака капитана. До свидания!

— Прощайте, сэр! — крикнул в ответ капитан, роняя трубку. Суда разошлись, и «Властитель океана» опять поплыл на север"

Смелый до дерзости и вместе с тем осторожный Сандакан не желал долго оставаться в этих опасных для него водах, где каждый день судно могло оказаться между эскадрой Лабуана и четырьмя английскими крейсерами. Поэтому он принял решение отправиться еще дальше на пути сообщения с Австралией. Едва ли англичане могли предположить, что он рискнет так далеко уйти от залива Саравака, а потому можно было рассчитывать, что на намеченном пути еще встретятся английские корабли.

Избрав дорогу, по которой почти не ходят крупные суда, Сандакан благополучно добрался до намеченных широт и словно коршун ринулся на ничего не опасавшиеся в этих водах английские суда, уничтожая их одно за другим и не встречая при этом никакого сопротивления.

Странствования в этих водах продолжались всего лишь неделю, но за эту неделю добычей «Властителя океана» стало около десятка судов разных размеров, и Англии были причинены многомиллионные убытки. Пополнив углем свои трюмы, Сандакан, узнав от нескольких встреченных парусных прао, что англо-китайская эскадра уже разыскивает его, ринулся на юг. Казалось, безумие, мания истребления охватывает душу старого борца за свободу Мопрачема. Он целиком сосредоточился на одной мысли — наносить все новые и новые удары Англии. Пока Янесу еще удавалось сдерживать Сандакана: при потоплении английских кораблей и экипаж и пассажиров все же отпускали на шлюпках. Правда, не исключено, что эти шлюпки затеряются в беспредельном просторе океана и никогда не дойдут до берегов, а их пассажиры погибнут. Но все же существовали некоторые шансы на спасение. А теперь в любой момент следовало ожидать, что Сандакан отдаст приказ топить встречные суда вместе с пассажирами.

— Наши дни сочтены! — говорил Сандакан Янесу. — Никто не поднимается против Англии. Нас предали. Мы предоставлены собственным силам. И весь мир против нас. Так почему же мы должны заботиться о наших врагах, почему нам не дают пощады, а мы должны щадить?

Помолчав немного, Сандакан заговорил снова:

— Угольные ямы полны. Когда мы используем этот последний запас — придет конец.

— Пустяки! — успокаивал его португалец. — Находили же мы до сих пор этот проклятый уголь на английских судах? А когда они уже не будут попадаться, станем забирать угольные грузы других флагов. Не все ли равно? Ведь в самом деле — мы вне закона…

— А потом?

— А потом, — вмешался чей-то скрипучий голос, — а потом, разве я не с вами?

Сандакан живо оглянулся. Около него стоял О’Брайенн.

Странно: с того момента, когда американец, или, вернее, ирландец, переселившийся в Америку, попал на борт «Властителя океана», его никто не видел и никто о нем не беспокоился. Он по целым дням копался у себя в каюте, возясь с какими-то аппаратами и при этом без устали ворча. Мало-помалу весь экипаж привык считать его действительно помешанным, но совершенно безвредным человеком.

И только теперь оригинал в первый раз вдруг напомнил о себе.

— Ах, да! Мы и забыли о вас! — засмеялся Янес. — В самом деле, ведь вы с нами. Вы человек, который какими-то чарами умеет останавливать летящие ядра.

— Вздор, вздор! — прервал его О’Брайенн. — Никогда я не обещал вам подобной чепухи. Останавливать летящие ядра я не берусь. Но взрывать пороховые погреба, находясь на значительном расстоянии от них, — это я умею. Мой аппарат собран и готов к действию. Я могу хоть сейчас приступить к делу.

Сандакан и Янес, вероятно, опять отшутились бы, но слова замерли у них на устах, когда сзади раздался новый голос, — серьезный, спокойный, убедительный голос Харварда.

— Да, господа! — сказал американец. — Вы напрасно так легко смотрите на это. Мой соотечественник все объяснил мне, и я признаю, что он, в самом деле, сделал великое открытие. То, что он может — действительно может делать — ужасно.

— Неужели? — в один голос откликнулись друзья.

— Да. Я думаю, на значительном расстоянии он может взорвать любой преследующий нас корабль.

Сандакан задумчиво пробормотал:

— Что же? Может быть, скоро придется испробовать на практике это странное изобретение.

В его словах все же ясно сквозило сомнение. Янес оказался доверчивее:

— Если мы спустимся на юг, — сказал он О’Брайенну, — у вас, сеньор, не будет недостатка в требуемом для ваших опытов материале.

Прошло еще два дня. «Властитель океана» мчался на юг, не встречая на своем пути ни единого корабля. По-видимому, поднятая паника распространилась и в этих водах, и английские пароходы и парусники прятались в защищенных или нейтральных портах. Но какие убытки, какие колоссальные убытки несла торговля «Владычицы морей», гордой Англии, только из-за сбоев в расписании движения судов, не говоря уже об их гибели?!

С другой стороны, исчезновение английских пароходов из тех вод, где, как коршун, кружился «Властитель океана», ставило и корсара в тяжелое положение: каждый день запасы его угля уменьшались, пополнить их было абсолютно нечем.

— Я никогда не думал, — сказал как-то Сандакан, — что оружие, попавшее мне в руки, — обоюдоострое. Оно одним лезвием грозит англичанам, другим — мне самому…

«Властитель океана», не встретив ни единого английского судна, дошел почти до берегов Малакки.

Встречались только суда других государств. Их корсар не трогал, но они также представляли грозную опасность для «Властителя океана», ибо могли оповещать о пребывании в данном месте корсарского судна английское адмиралтейство.

С каждым новым днем лица членов экипажа крейсера становились все озабоченнее, пасмурнее. Каждого угнетала мысль о том, что предприятие Сандакана может рухнуть, причем только из-за истощения угольных запасов.

— Девушки! — обратился однажды Янес к Дарме и Сураме, стоявшим на палубе и глядевшим в затянутую туманной дымкой даль. — Вы боитесь смерти?

— Почему вы задаете этот странный вопрос? — встрепенулась Дарма, живо оборачиваясь к португальцу.

— Потому что, дети, кажется, наша песня уже спета! — грустно отозвался Янес. — И мой запас сигар тоже подходит к концу.

Помолчав минуту, Дарма ответила тихим, но решительным голосом:

— Когда придет час гибели для моих близких, он будет и моим смертным часом.

--А что ты скажешь, Сурама? — дотронулся Янес до руки Сурамы. Странный огонь блеснул в глазах индуски.

— Я? — сказала она страстно. — Я люблю тебя, ты мой господин, и я хочу лишь умереть рядом с тобой.

Янес вздохнул. Потом он тряхнул головой:

— Нет, так не пойдет. Ты молода, я уже старик. И тебе, Дарма, нет нужды погибать. Ваша жизнь, дети, впереди. Последние запасы угля мы можем израсходовать, чтобы доставить вас обеих до берегов Малакки…

— Я умру, но не разлучусь с отцом! — сказала Дарма.

— А я не отойду от тебя, мой владыка! — в унисон произнесла Сурама. — Твоя смерть — моя смерть.

Положив одну руку на плечо Сурамы, а другую — Дармы, Янес сказал:

— Хорошо, Сурама. Ты останешься со мной. Но ты, Дарма? Подумай, дитя. Сэр Морленд любит тебя. Ты встретишься с ним…

— Он забыл, забыл меня! — вздохнула Дарма.

Все трое стояли молча. Потом Янес опять упрямо тряхнул головой.

— А, к дьяволу все! У меня еще есть сигары. И, наконец, разве мы уже побеждены? Кто знает то, чего никто не знает? Поживем — увидим.

XVI. Сын Суйод-хана

Озабоченный тем, что запасы угля кончаются, Сандакан принял героическое решение: возле острова Гайя должны были находиться прао, отосланные туда в начале кампании с немногими беглецами с Мопрачема. Эти суда, снабженные, правда, устарелой, но многочисленной артиллерией, могли оказать некоторую поддержку в случае сражения с неприятельскими эскадрами. Мало того, большинство из них можно было разослать под видом простых торговых судов на поиски угля и даже направить в порт Бруней. Никто не заподозрил бы их в связи с Сандаканом.

Оставалось выяснить вопрос: удастся ли провести крейсер незамеченным до условного пункта, не напоровшись на эскадру Саравака или английские крейсеры?

Утром того дня, когда «Властитель океана» направился к острову Гайя, по его курсу прошла китайская джонка, и от экипажа этого суденышка Сандакан узнал, что джонка не встречала на своем пути боевых судов. Мало того, китайцы уверяли, что нет ни единого военного судна ни в водах Лабуана, ни даже у берегов Саравака.

Однако, когда «Властитель океана» находился от острова Гайя всего в двухстах милях, другой встреченный парусник оповестил их, что вчера вечером на юго-востоке были замечены два английских крейсера.

Новость была чрезвычайна важна: два крейсера могли быть только разведчиками целой боевой эскадры. Значит, надо было спасаться отсюда поспешным бегством. Но в бункерах «Властителя океана» уже почти не было угля.

С истекающим кровью сердцем Сандакан изменил курс. Но угля было уже недостаточно, чтобы судно могло пойти с максимальной скоростью, и теперь оно делало не больше двенадцати узлов.

Перед вечером крейсер стал замедлять ход, и из кочегарки донесся роковой возглас:

— Угля нет!

— Жгите все, что может гореть. Пеньку, дерево, ветчину, бочки, сало…

— Все сожжено!

— Поищите еще что-нибудь.

Принялись рубить и жечь мебель. Казалось, если бы можно было жечь бортовую обшивку, и она пошла бы в дело. Но на судне оставалась только сталь.

Когда стемнело, «Властитель океана» остановился. Топки потухли.

Это был конец.

— Ну, старый товарищ, что же мы теперь будем делать? — обратился к молча шагавшему по командному мостику Сандакану Тремаль-Наик.

— Приготовимся умирать.

— Я готов. Но ты не подумал о Дарме и Сураме?

— Вот они. Видишь?

— Кто, Сандакан?

— Наши враги.

— Как? Уже? — ахнул индус, увидев на востоке от беспомощного «Властителя океана» вспыхнувшие вдруг огоньки сигнальных фонарей нескольких быстро приближавшихся судов.

К разговаривавшим подошел Янес. Он уже видел приближение врагов, но казался совершенно спокойным.

— Близка развязка! — сказал ему Тремаль-Наик. — Но мне хотелось бы, чтобы хотя бы моя дочь и Сурама не погибли. Может быть, можно еще спустить шлюпку. Они ускользнут, пользуясь мглой.

Сандакан пожал плечами и швырнул за борт окурок своей последней сигары.

— Я уже говорил с ними. Они категорически отказываются. Они хотят до конца разделить нашу участь. И, в конце концов, может быть, так лучше?

Индус смолк. Его затуманенный взор был устремлен на ярко горевшие в небесах звезды, словно советовался с ними о судьбе дочери.

Тем временем весь экипаж «Властителя океана» занял свои места на постах в полной боевой готовности. Ни жалобы, ни крика злобы… Эти люди давно уже решили, что от гибели не уйдешь, и каждый из них сейчас думал только об одном: как бы подороже продать свою жизнь. Как бы, уходя в страну теней, увести с собой туда же побольше ненавистных врагов.

Фантастическую картину представляли сошедшиеся для последнего смертного боя враги.

Пять стальных гигантов собрались тут, словно на необозримой арене. Один — это был «Властитель океана» — стоял на месте, как бы застыв в ожидании последней роковой минуты. Четыре других, окружив его, фиксировали на нем снопы ослепительно ярких лучей электрических прожекторов, но не подходили и не начинали канонаду, ожидая рассвета. Позже, перед полуночью, когда взошла луна, убедившись, что корсар не пытается уйти, его враги и сами потушили огни, но всю ночь до утра кружились около крейсера, подходя все ближе и ближе к нему.

Тремаль-Наик, душа которого была полна страха за участь любимого ребенка, подошел перед рассветом к Сандакану.

— Ведь это те самые крейсеры, — сказал он, — от которых мы тогда ушли в водах Саравака?

— Да! — ответил Сандакан коротко. — Но теперь мы не можем уйти.

— А что же будем делать? Кажется, их артиллерия сильнее нашей?

— Порознь — нет. А вместе у всех четырех, разумеется, почти в четыре раза сильнее.

— Значит, это смерть?

— Для нас — да! — ответил Сандакан спокойно.

— Почему ты отделяешь меня от себя?

— Потому что если сейчас мы спустим шлюпку, ты сядешь туда, взяв с собой твою дочь и Сураму.

— И что дальше?

— Ты подойдешь к любому из этих крейсеров, и я уверен, что вас пощадят.

— Ты сошел с ума, Сандакан? — воскликнул индус. — Всю жизнь я был твоим другом. И ты считаешь меня способным на такую низость? Нет, я не покину вас.

— Я должен, однако, сказать тебе то, что раньше не считал нужным говорить. Выслушай терпеливо, и тогда решай, что делать, и как ты решишь, так и поступай. Дело в том, что твоя дочь любит сэра Морленда. Он влюблен в твою дочь. Нет сомнения, что девушку ждет счастье, тогда как здесь — гибель. Но она не хочет уходить от тебя. Значит, ты должен покинуть нас ради твоего собственного ребенка, и ни я, ни Янес не будем смотреть на это как на измену нашей дружбе, нашему братству.

— А Дарма? Она вам сказала, что действительно согласна уйти от вас, если уйду я? — со странным выражением спросил индус, дрожа всем телом.

Янес и Сандакан переглянулись.

Потом Янес поднял голову.

— Нет, я не могу солгать! — сказал он хрипло. — Твоя дочь сошла сума.

— То есть?

— Она хочет разделить нашу участь.

Торжествующий крик сорвался с уст индуса, и страстным жестом он поднял обе руки к небу:

— Слава богам старой Индии. У моей дочери в жилах моя кровь. Мы останемся!

Сандакан и Янес молчали. И вдруг Янес хлопнул себя по лбу.

— О, Юпитер, Магомет, Будда, Шива! — сказал он. — Какой идиот! Одно утешение: ты, Сандакан, еще глупее меня.

— Что такое? — нахмурился Сандакан.

— Да, да. Ведь мы с тобой забыли…

— Что?

— Демона Войны! Мистера О’Брайенна! Его чудесный аппарат!

Он, как оглушенный, бросился бежать в каюту, в которой с момента своего появления на борту «Властителя океана» изобретатель проживал на положении пленника, лишь изредка выпускаемого на палубу.

— Разбудить чудака! — скомандовал он часовому.

— Да он не спит! — отозвался часовой.

Янес бурей ворвался в каюту ученого. Тот спокойно сидел на своей койке, погруженный в какие-то размышления.

— Каким ветром занесло вас сюда, мистер де Гомейра? — спросил О’Брайенн, поднимая голову.

— Слушайте! Есть возможность…

— Испытать на практике мое изобретение? Я готов. Прикажите отнести на палубу вот этот аппарат, но только осторожно.

Янес приостановился.

— Хорошо! — сказал он. — Вы взорвете пороховые погреба англичан.

— Мне все равно, чьи. Я хочу только доказать, что умею делать это! — равнодушно отозвался изобретатель.

— А если… а если вы взорвете наш корабль?

— И себя тоже? — улыбнулся ученый. — Но ведь тогда мир ничего не узнает обо мне и о моем великом изобретении. Я думал, вы лучше знаете мир изобретателей. Я взорву земной шар, но только тогда, когда мое изобретение будет уже общим достоянием. Но довольно. Сейчас самый удобный момент, чтобы произвести эксперимент. Он обещает быть очень интересным. Кстати, кажется, море спокойно.

И изобретатель ровным шагом направился на палубу. Два матроса вынесли и поставили на выбранном им месте ящики, содержащие таинственный аппарат, в чудесную силу которого изобретатель так пламенно верил.

Разумеется, на крейсере не было ни единого человека, который не слыхал бы о чудесном аппарате О’Брайенна, однако, несмотря на подтверждения Харварда, никто не хотел верить в возможность производить взрыв на расстоянии. Но теперь, когда пришел роковой час последнего боя и «Властитель океана» оказался беспомощным лицом к лицу с четырьмя подстерегавшими его врагами, все, до последнего человека, с глубочайшим вниманием глядели на ученого. Эти осужденные на гибель люди словно ждали от него спасения. А он медленно и методично расставлял на палубе какие-то банки, соединенные металлическими прутьями, какие-то валики, обмотанные проволокой, прутья с металлическими шариками на конце.

— Готово! — сказал он. — Сейчас я взорву любой из этих крейсеров. Укажите, с которого начинать.

Ему была предоставлена возможность самостоятельного выбора, и он остановился на ближайшем к «Властителю океана» судне.

Это был наименьший по величине из всех четырех крейсер, но, по-видимому, несущий самую мощную артиллерию. Он кружился около корабля корсаров, словно стремясь вывести его экипаж из терпения, на расстоянии всего около полутора миль. По временам и это расстояние сокращалось, когда английское судно меняло курс и, поворачиваясь, описывало, дугу.

Выждав несколько мгновений, О’Брайенн сказал:

— Внимание! Он поворачивает. Сейчас… он взорван.

С этими словами ученый нажал какую-то кнопку и перевел небольшой рычаг. И почти в то же мгновение огромный столб огня и дыма поднялся на том месте, где английский крейсер, поворачивая, стоял боком к «Властителю океана».

Взрывом несчастное судно разорвало почти пополам, и оно, перевернувшись, тонуло с поразительной быстротой на виду изумленных, не веривших своим глазам зрителей.

Но в ту же минуту, когда туча обломков взорванного крейсера падала обратно в воду, с другого судна вражеской эскадры вырвался огненный сноп, и граната ударилась о палубу «Властителя океана». Она упала и взорвалась на том самом месте, где О’Брайенн, не отвлекаясь, чтобы поглядеть на картину взрыва, вновь возился над своим ужасным аппаратом. Тело изобретателя силой взрыва швырнуло к ногам Янеса.

— Доктора! — крикнул португалец, подхватывая О’Брайенна.

— Мой… мой… аппа… рат! — пробормотал О’Брайенн потухающим голосом, протягивая руки к тому месту, где мгновение назад стояла страшная машина. Но там валялась только безобразная груда обломков: английская граната вдребезги разнесла изобретение О’Брайенна.

— Мистер О’Брайенн! — крикнул Янес, поддерживая голову изобретателя. Он видел, как из пронизанной осколками груди несчастного ученого лилась потоками кровь.

— Кончен… опыт! — прохрипел О’Брайенн. — Но… он удался! Затем его бледные губы сомкнулись, глаза потухли. О’Брайенн был мертв. Война погубила "Демона «Войны» и его ужасное изобретение.

— Первая жертва! — пробормотал Янес, отходя от трупа. Машинально он пошарил в карманах куртки, ища сигары. Но увы… Карманы были пусты.

— Дарма! Сурама! Тремаль-Наик! — звал Сандакан. — В броневую рубку. Канониры! Пали! Мы покажем врагам, как умеют умирать те, кому свобода дороже жизни.

Светало. На горизонте уже появились алые полосы зари. Миг — и брызнуло мириадами золотых лучей поднимающееся солнце.

На самом большом из крейсеров англичане подняли сигнал, приглашавший «Властителя океана» сдаться. В ответ Сандакан поднял свой боевой флаг, и знамя вольного и гордого Мопрачема еще раз взвилось над осужденным на гибель, но не желающим сдаваться судном последних «детей Мопрачема».

Можно было ожидать, что неприятель тотчас же откроет огонь. Но на флагманском судне англичан опять замелькали пестрые сигнальные флаги, говорившие: «Пришлите сюда обеих женщин. Сэр Морленд отвечает честью за их жизнь».

— Ага! Так он здесь! — пробормотал Янес. — Тем лучше. Теперь я уже не буду щадить его. Умирать, так умирать вместе. Тем более, что из-за этого дьявола я лишен утешения умереть с сигарой в зубах.

Однако Сандакан медлил с ответом на сигнал Морленда. У него еще раз мелькнула надежда, что, может быть, девушки предпочтут жизнь смерти, и он вызвал их из броневой рубки, чтобы сообщить о предложении Морленда. Но опять получил тот же ответ:

— Никогда! Мы хотим умереть! — сказали обе девушки. Одна — тихо, но решительно, другая — звенящим какой-то нечеловеческой радостью голосом. Это была Сурама. Она покинула свое место в рубке, чтобы остаться рядом с Янесом.

— Подумайте еще раз! — сказал Сандакан. Но девушки не отвечали.

— Передать наше решение! — распорядился Сандакан.

— Они опять что-то сигнализируют! — отметил подъем новых флагов Янес.

Действительно, почти одновременно на грот-мачтах крейсеров взвились черные флаги. Когда утренний бриз, подхватив полотнища, вытянул их, крик вырвался из груди Сандакана и его друзей.

— Знамя тутов! Туги!

В самом деле, над крейсерами врага веяли зловещие знамена тутов. На черном фоне — желтый крут, а в нем — странная, фантастическая фигура с четырьмя руками.

— Огонь из всех орудий! — загремел металлический голос Сандакана. И «Властитель океана» оделся в облако порохового дыма, а на суда его противников понесся град снарядов.

Неприятель отвечал таким же ужасным огнем. Его снаряды с завидной точностью громили не палубу крейсера, не броневую капитанскую рубку, куда ушли с палубы, уводя с собой обеих девушек, Янес, Сандакан и Тремаль-Наик, а исключительно борта «Властителя океана». Казалось, на судах врага был отдан свято соблюдавшийся приказ щадить броневую рубку «Властителя океана» — последнее убежище Малайского Тигра и его друзей.

Трудно описать, что творилось на сражающихся кораблях. Но, конечно, уже по истечении очень короткого времени стал выясняться результат колоссального перевеса сил со стороны нападающих: «Властитель океана» был буквально засыпан градом снарядов. Броневые башни орудий на носу и на Корме больше всего подверглись обстрелу. Ядра громили их и бились о жадно высунувшиеся дула пушек, калеча орудия. А скоро и сами броневые башни оказались уничтоженными, так что кормовые и носовые орудия уже перестали вращаться, а потом окончательно смолкли, потому что были совершенно разрушены, а их канониры перебиты. Все судно мало-помалу превращалось в колоссальный плавучий гроб. Смерть царила и на палубе, кося последних, еще уцелевших боевых товарищей Сандакана, его вольнолюбивых малайцев, — и в кочегарке, и в трюме, и у защищенных броневыми щитами орудий мелкого калибра на боевых марсах.

Но она не касалась своей костлявой рукой укрывшихся в капитанской броневой рубке людей. И они сидели там, бледные, молчаливые, но не запуганные близостью гибели.

Немного нервничал только Янес, да и то по особой причине: он все шарил по своим карманам. И вот под грохот выстрелов, добивавших несчастное судно, он вдруг вскочил с криком радости: где-то отыскалась еще одна, действительно последняя сигара. Закурив ее, он промолвил довольным тоном, обнимая робко прижавшуюся к нему Сураму.

— А теперь, дитя, мы можем и умереть! Тебе не страшно?

— Нет, господин мой! — отозвалась девушка.

В это мгновение страшный толчок всколыхнул судно, подбросив его на целый метр. Оглушительный грохот пронесся в воздухе. Затем послышались отчаянные крики. И, пробравшись сквозь груду обломков, засыпавших палубу «Властителя океана», в рубку вбежал бледный, как полотно, Харвард.

— Спасайтесь! — крикнул он. — Все кончено. Судно сейчас затонет. Нас подорвали торпедой. Но еще уцелело несколько шлюпок. Может быть, нам удастся уйти.

— Тремаль-Наик! Бери девушек, уходи! — скомандовал Сандакан. Дарма лежала в глубоком обмороке. Сураму с трудом оторвал от себя Янес. Девушек снесли с палубы тонувшего крейсера в шлюпку, в которой уже сидели Каммамури и четверо гребцов, и суденышко оттолкнулось от борта горящего «Властителя океана».

— Господин мой! — донесся отчаянный крик Сурамы. Но Янес не отвечал.

— Кстати, — сказал он, — и моя сигара докурена. Знаешь что, Сандакан? А ведь мы таки пожили, черт возьми, недурно? Правда? И, право же, я только теперь убедился, что умирать совсем не страшно…

— Спасутся ли наши? — не отвечая на слова португальца, сказал Сандакан.

— Спасутся! — заметил Янес, показывая на спешившие к тонущему судну шлюпки неприятельских крейсеров. На первой из них, ближайшей к крейсеру Сандакана, был виден сэр Морленд, который махал белым платком.

— Бросайтесь, бросайтесь в воду! — кричал со шлюпки Тремаль-Наик, глаза которого были полны слез. Но Сандакан и Янес отрицательно махнули ему рукой и оба улыбнулись горькой улыбкой.

«Властитель океана» погрузился в воду, но не лег на бок: он тонул, держась прямо и гордо.

Красный флаг Мопрачема с изображением головы тигра готовился погрузиться в бездну. Уверенным движением руки Сандакан сорвал его с древка и положил себе на грудь.

— Мое знамя не достанется врагам. Оно умрет вместе со мной! — сказал он.

Около сотни человек экипажа «Властителя океана», по большей части покрытых ранами, лишенных возможности сражаться, толпились на палубе около своего вождя. Только американцы-канониры, чудом уцелевшие от бойни, решились покинуть тонущее судно. Это были наемники, они честно выполняли свой долг, пока было можно сражаться, но умирать они не хотели. Сандакан с холодной улыбкой смотрел им вслед. Он не осуждал их…

Волны начали как бы робко и нерешительно пробиваться на палубу. Янес затянулся еще раз и швырнул сигару через борт.

— Иди, ожидай меня там, на дне! — пробормотал он. Казалось, что судно сейчас погрузится в бездну. Но вдруг оно вздрогнуло и остановилось, не качаясь. Оно было занесено течением на песчаную отмель Верной и теперь уже не могло затонуть. Его палуба почти целиком осталась над водой.

В это мгновение к борту крейсера подлетели первые шлюпки неприятеля, переполненные вооруженными людьми. Но среди них была и вернувшаяся шлюпка с Дармой и Сурамой. Обе девушки рвались к тем, кто был осужден на гибель.

Сандакан оглянулся. Взгляд его остановился с мрачным, угрожающим выражением на гибкой, стройной фигуре сэра Морленда, поднимавшегося на палубу «Властителя океана».

— Смерть не хочет просто так взять нас, друг! — сказал Сандакан, обращаясь к Янесу. — Посланец Суйод-хана, милейший сэр Морленд, кажется, доставит нам возможность умереть, сражаясь.

С этими словами Сандакан, положив руку на эфес своего великолепного ятагана, тронулся навстречу Морленду, окруженному сопровождавшими его солдатами с английских судов.

— Привет вам! — сказал сэр Морленд. — Я хочу сказать только несколько слов. Выслушайте меня.

— Говорите, чего вы хотите от нас и во имя чего вы нарушаете наш предсмертный покой! — ответил Сандакан.

— Во имя жизни, может быть! — ответил сэр Морленд.

Потом он круто обернулся и схватил за руку Дарму, появившуюся на палубе рядом с Тремаль-Наиком. Сурама тем временем стрелой бросилась к Янесу и обвила его шею обеими руками, замерев на груди португальца.

Деряба Дарму за руку, Морленд обратился сначала к Тремаль-Наику.

— Я люблю эту девушку и знаю — она любит меня. Скажите же одно слово — и да будет мир между вами и сыном Суйод-хана.

— Каким образом? — спросили одновременно Тремаль-Наик и Сандакан.

— Отдайте ее в жены сыну Суйод-хана.

— Сыну Суйод-хана? — воскликнул Сандакан.

— Да, мне, потому что моим отцом был Суйод-хан, и он завещал мне отомстить вам, но я уже не чувствую ненависти, я люблю, и ради этой девушки я прошу вас о мире.

— Да будет мир! — ответил Сандакан, снимая руку с эфеса ятагана.

— Да будет мир! — откликнулись толпившиеся вокруг него последние «дети Мопрачема».

— Мои суда ждут вас! — обратился к ним Морленд. — Они только плавали под английским знаменем, но это мои корабли. Это уголок моей родины Индии, и индусы — братья малайцев. Вы ступите на палубу моих кораблей не как пленники, а как гости. Вы войдете как бы в мое жилище.

Заключение

Грозные крейсеры сэра Морленда покинули место битвы. «Властитель океана» медленно погружался, засасываемый песком отмели. Уже вся палуба его была покрыта водой. Проходя мимо него, крейсеры салютовали ему флагами и пушечными выстрелами, отдавая честь судну, так отчаянно боровшемуся и погибшему славной смертью.

На палубе самого большого крейсера находились герои нашего рассказа. Тут, не считая Дармы, не разлучавшейся с Морлендом, и Сурамы, державшей руку Янеса, который уже раздобыл в каюте Морленда коробку великолепных сигар, были еще Сандакан, Харвард, доктор Хельд, Каммамури, Самбильонг и, конечно, Тремаль-Наик.

Морленд рассказывал им историю своей жизни. — Я до двадцати пяти лет не подозревал о своем происхождении, считал себя англо-индийцем, сыном английского баронета и знатной индуски, — говорил он. — Но потом явившийся ко мне из далекой и знойной Индии гонец — это был тот самый хаджи, который боролся с вами и погиб, — открыл мне тайну и, передав в мое распоряжение богатства отца, именем его потребовал отомстить вам. Остальное вы знаете. Любовь победила. Ненависть умерла.

— Да будет так! — отозвался серьезно Сандакан.

— Тебя, моя невеста, моя жена, — продолжал Морленд, обнимая Дарму, — я отвезу на родину твоего отца, в Индию. Там ждет тебя жизнь, которой позавидует любая королева.

Потом, обратившись к Сандакану, Морленд спросил:

— Вы последуете за нами?

— Не сейчас! — коротко ответил Малайский Тигр. — Мне было бы это тяжело.

— Тогда распоряжайтесь.

— Я попрошу вас ссадить нас с Янесом и нашими друзьями на острове Гайя.

— Хорошо! — ответил Морленд. — Что вы думаете предпринять? Если вам нужны средства…

Сандакан остановил его движением руки.

— Нет, благодарю! — сказал он. — На наш век хватит. И потом… Потом, ведь вы вернули нам наши шпаги? Мы с Янесом не дадим им заржаветь. Но, конечно, не в войне против вас… Возле острова Гайя должны ютиться мои прао с остатками нашего племени, с последними детьми Мопрачема. Остров Гайя обширен, пустынен, дик. Ни англичане, ни голландцы пока не смеют высаживаться на его берегах, и никто не помешает мне основать там новый Мопрачем.

Помолчав немного, Сандакан с улыбкой обратился к Сураме:

— А ты не мечтаешь никогда о своей родине, об Ассаме?

— Об Ассаме? — вздрогнула Сурама.

— Да. Ведь ты — дочь раджи Ассама. Тебе по праву принадлежит корона этого государства.

— Мне?

— Да. Что ты думаешь, Янес? Может быть, отдохнув, мы с тобой отправимся в Индию, в Ассам?

— А что мы там будем делать? — удивился португалец.

— Ты, разумеется, женишься на Сураме.

— Решено и подписано, — засмеялся Янес. — А потом?

— А потом мы вернем рани Ассама наследство ее отца.

— И я буду раджой? Гм? Пожалуй… Но, надеюсь, ты все же дашь нам с Сурамой хоть свадьбу как следует отпраздновать, Сандакан?

А корабли плыли. Море было гладко, как зеркало. Впереди расстилалась туманная даль, безграничный простор. Позади расплывался широкий пенистый след. И над грозными судами носились чайки, пролетали, распластав крылья, альбатросы…