Видел я троих героев; блеск их ярче солнца был,
В световом столбе стояли под опекою светил,
Тариэль на вороного сел и поле осветил.
Враг от вида поражавших падал в прах, лишенный сил.
Мой рассказ необычайный только истиной богат:
Коль обрушится обильный ливень с облачных громад,
Трепещущих ущельях все потоки закипят,
Но когда да вольются в море, только гладь увидит взгляд.
Хоть славны своим геройством и Придон и Автандил,
Нет бойца, чтоб Тариэлю в ратном поле равен был.
Солнце сразу затмевает все созвездия светил.
Люди, слушайте, глядите, что содеет ратный пыл!
Поделили три героя трое вражеских ворот,
Каждый по сто взял из войска смельчаков наперечёт
Чтобы всё разведать, ночью быстрый сделали обход.
Рассвело, и со щитами смело двинулись вперед.
Словно странники, сначала шли нестройною гурьбой,
И никто не распознал их, не окликнул часовой.
Встали вольно и спокойно перед вражеской стеной
Шлемы вовремя надели и сомкнули ратные строй.
Сразу плети засвистели, кони кинулись вперед.
Крик отчаянный раздался из незапертых ворот.
С трех сторон три друга в город сразу врезались вразлет,
И от грома труб их дрогнул вражий прорванный оплот.
Божья кара била каджей, возникая из высот.
Отвратясь от солнца, Кронос сумрак мертвенный несёт.
Буйной бурей перевёрнут и низвергнут небосвод.
Поле павших не вмещает, тяжесть тел его гнетёт.
Грозный голос Тариэля без меча людей сражал;
Он срывал с людей кольчуги и метал металл в металл.
У ворот сомкнулись в рубке, час решительный настал,
И ворвались все, и каждый стражу в ужас повергал.
Так ворвавшись, повстречались Автандил и лев-Придон,
Был весь город беспощадно кровью стражи обагрён.
Вскрикнув, радостно обнялись, больше не было препон.
Обернулись — только третий побратим не обретён.
Не узрели Тариэля, и никто не знал о нём.
Не теснимые врагами, к башне двинулись вдвоём,
Где виднелся холм доспехов, перерубленных мечом,
Десять тысяч тел застывших громоздилися кругом.
Перебитые лежали перед башнею полки,
На изрубленных останках лат искрошенных куски.
От дверей, разбитых в щепки, не осталось ни доски:
Было видно — это дело Тариэлевой руки.
Видят оба: путь расчищен. Вмиг вошли в зиявший зев;
И змея, луну для солнца отпустив, забыла гнев.
Сняв шелом, с челом лучистым он предстал, похорошев.
С грудью грудь и с шеей шея райских двух слились дерев.
Обнимались и рыдали, в их сердцах огонь был яр,
Словно, встретившись в лазури, к Зуалу прильнул Муштар;
Солнце розу озаряет, и она горит, как жар.
До поры сердца страдали, днесь даны друг другу в дар.
Обнимались и стояли, шею к шее приложив,
Розы уст разверстых, юных вновь и вновь сливал порыв,
Подошли и побратимы. Был их облик горделив.
Славя солнце, перед светлой стали, головы склонив.
Их приветствовало солнце, блеск улыбки в них проник,
Лик с лобзанием приветным к двум спасителям приник,
Изъявляя благодарность, низко кланялся тростник;
И беседовали дружно, и сверкал речей родник.
Обратились к Тариэлю. Он, как тополь, в землю врос.
Говорили друг о друге, за вопросом шел вопрос.
Враг не тронул их доспехов и увечий не нанёс,
Львам они подобны были, а враги их — стаду коз.
Шестьдесят и сто осталось у Придона от трехсот;
Жаль утраченных, но общий в деле радостен исход.
По врагам прошли с мечами: кто не умер — да умрет
И нашли казну, которой совершить нельзя подсчёт.
Много мулов и верблюдов захватили из теснин,
Самоцветами навьючив, в караван свели один.
В каждом вьюке каждый камень — яхонт, жемчуг иль рубин.
Завоеванное солнце усадили в паланкин.
И, в Каджетии оставив славных стражей шестьдесят,
Повезли царевну — трудно отобрать ее назад!
Взяли путь на Гуланшаро. Хоть далек был этот град,
Благодарные решили, что Фатман вознаградят.
