На галере быстроходной пересечь он море смог.
Ехал он верхом в веселье, совершенно одинок,
И, спеша скорей избавить Тариэля от тревог.
К небу руки простирая, славил Господа и рок.
Было лета наступленье, на земле обилье трав;
Стали розы распускаться, перед встречей засверкав;
Солнце шло к созвездью Рака, достигая майских прав.
Он вздохнул, в цветке долины снова милую узнав.
Облака, гремя, омыли мир хрустальною водой;
Губы розу лобызали, ей подобные красой.
Он сказал: «Гляжу я нежно на расцвет прелестный твой;
Говоря с тобою, тешусь, как с палящей девой той».
Вспоминая Тариэля, предавался он слезам,
Путешествовал по трудным, утомительным путям,
По пустынным, бездорожным и неведомым краям;
Львов и тигров убивал он, приближаясь к тростникам.
И, узрев пещеру, молвил: «В этих скалах светоч есть,
Для которого пришлось мне слезы лить и вновь расцвесть.
Я достоин видеть ныне воплощающего честь;
Если нет его — напрасна окрыляющая весть.
Если б он домой вернулся, задержался бы навряд;
Верно, снова устремился вдаль, куда глаза глядят.
Может, в зарослях сокрылся обезумевший мой брат».
С этой мыслью он поехал по равнине наугад.
Ехал он неспешной рысью, пел, отрадою влеком,
Окликал он Тариэля, всё оглядывал кругом.
Только в долы углубился — и зажглись они огнём:
Тариэль виднелся в чаще с обнаженным лезвиём.
Льва убил солнцеподобный; меч широкий был пунцов,
Так стоял герой индийский, спешась возле тростников.
Он безмерно удивился, Автандила слыша зов,
Но узнал и устремился, словно луч из облаков.
Тариэль свой меч отбросил, к побратиму поспешив.
Был спаспет, с коня сходящий, ослепительно красив.
Те светила целовались, шеи белые скрестив,
Раскрывающейся розы сладкозвучен был призыв.
Причитанья Тариэля слыша, дрогнул бы утёс;
Лес гишера стал багровым от кровавых этих рос
Тело тополя безмерно орошали токи слёз:
«Ах, тебя ко мне принесший Бог страдания унёс!»
Тариэлю солнцеликий долгожданное изрёк
И кораллы, улыбаясь, блеском жемчуга обжёг:
«Мне порадовать страдальца Бог всеблагостный помог,
Ныне розы отцветавшей обновляется цветок».
Молвил тот: «Меня безмерно твой обрадовал приход,
Твой лучистый взор снимает с сердца сдавленного гнёт;
Пусть целителя иного мне Создатель не пошлёт,
Ничего без воли Бога человек не обретёт».
Было видно, что влюблённый не поверил ничему,
Солнцеликий это понял, поспешил он потому
Показать покров светила, отгоняющего тьму
Тариэль, его увидев, сразу бросился к нему.
Срез покрова и посланье разворачивает он
И, прижав к устам, склонился, розоцветности лишён.
Вмиг гишеровую стражу охватил глубокий сон.
Этих мук не снёс бы Каис, Сал исторг бы тяжкий стон.
Автандил, узрев героя, вмиг окованного сном,
Устремился, беспокоясь о собрате дорогом.
Только чем поможешь телу, опалённому огнём?
Эта вещая примета завладела бытиём.
Автандил присел; излился сладкозвучных слёз поток;
Был разорван ворон, севший на хрустальный потолок;
По граненому рубину бил алмазный молоток
И коралловые струи из разбитого извлёк.
Он лицо свое царапал, кровь текла обильней вод:
«Так не делал ни единый одержимый сумасброд.
Ах, зачем залить спешил я разъяренный пламень тот?
Как нечаянное счастье, столько вынесший, снесёт!
Ныне друга погубил я; как поднять мне к небу взор?
Я, пощады недостойный, непростительно был скор.
Безрассудный в деле трудном обретает лишь позор,
Пред неспешностью хулимой спешка славимая — вздор».
Отбежал спаспет от солнца, что склонилось, потемнев:
В тростниках воды искал он; там лежал сражённый лев.
Кровью льва спаспет решился злых огней умерить гнев,
Лишь на грудь он кровью брызнул, друг расцвёл, порозовев.
Льву подобного обрызгал кровью львиною собрат,
И тогда индусов тёмных дрогнул мёртвенный отряд.
Вот открыл глаза, поднялся восхвалённый многократ
Блеском солнца ущерблённый, голубеет лунный взгляд.
Розы вянуть заставляет зимний ветер ледяной;
Близость солнца их сжигает, обесцвечивает зной,
Хоть восторженно над ними соловей поёт лесной;
Жжёт жара, морозит стужа, больно летом и зимой.
Так и сердце человека не насытится никак:
Скорбь и радость порождают лишь безумие и мрак,
Сердце отдыха не знает, истязаемое так.
Тот лишь миру доверяет, кто себе великий враг.
Тариэль вернулся к чтенью смертоносного письма,
Вновь к очам своим приблизил он сводящее с ума;
Ослепленного слезами заволакивала тьма.
Автандил вскочил, и молвил он, рассерженный весьма:
«Так вести себя позорно тем, кто с мудрыми знаком!
Надлежит нам улыбаться, для чего же слезы льём?
Встань, похищенное солнце мы разыскивать пойдём,
Вскоре встретятся два сердца и останутся вдвоём.
Брат, сперва, как подобает, мы сердца повеселим,
А затем коней направим мы к волшебникам лихим.
Лишь мечам своим дорогу нам указывать велим,
Без урона возвратимся, подлых в падаль превратим».
Тариэль расспросы начал, стих страдания порыв.
Стрелы молний чёрно-белых он метал, глаза открыв,
Словно дал, пронзённый светом, разгорался он, красив;
Был он счастия достоин, милость неба заслужив.
Благодарность Автандилу оживлённый изъявлял:
«Восхвалить едва ль возможно столь достойного похвал.
Оросил цветок равнины ты, струящийся со скал,
И сдержал бежавший бурно слёз моих кипучий вал!
Отплатить я не сумею сокрушителю преград.
Но тебя за подвиг этот небеса вознаградят».
На коней они вскочили и в скалистый дом спешат.
Провиденье насыщает голодавшую Асмат.
У дверей Асмат сидела, не одетая, одна,
Пригляделась и узнала вороного скакуна.
Пели оба, и, услышав песню сладкую, она
Вмиг накинула одежду и вскочила, смятена.
До сих пор она встречала вечно плачущим его,
Ныне очень удивилась, видя смех и торжество,
Словно пьяная, в испуге встрепенулась оттого.
Ей в неведенье казалось, что грядущее мертво.
От ликующих героев весть услышала она:
«О Асмат, нам Божья милость неожиданно дана!
Мы узнали, где сокрыта долгожданная луна,
Вскоре будет жгучесть горя навсегда угашена».
Чтоб сестру обнять скорее, соскочил спаспет с коня.
Дева пальму охватила, ветки гибкие клоня,
Лик и шею целовала, причитая и стеня:
«Если что-либо узнал ты, не таи же от меня!»
Излучённое светилом, что во тьму заключено,
Было деве Автандилом то посланье вручено.
Он сказал: «Письмо ты видишь от исчезнувшей давно,
Солнце близится, и тени удалит от нас оно».
И когда узнала руку обожаемой, Асмат
Поразилась, ибо в мире не ждала она услад;
Удивленью отдаваясь вся от темени до пят,
Возгласила: «Сном иль явью ныне взор и слух объят?»
Автандил сказал: «Не бойся, эта весть вполне верна,
Нам дана отрада ныне, и печаль удалена.
Приближается светило, тьма отныне не темна.
Одолела добродетель, да главенствует она!»
Говорил с Асмат индиец, и ответствовала та.
Слёзы радости рождала упоенья полнота,
И была с вороньих крыльев роза влагой залита.
В трудном деле человека не покинет высота.
Бога славили герои: «Нам ты лучшее послал
И горчайшего, как видим, никогда не присуждал».
Царь индийский, озаряясь, к небу длани простирал.
Угощать Асмат спешила их, вошедших в горло скал.
Тариэль сказал: «Послушай, что поведаю я, брат,
Не подумай, что о добром я рассказывать не рад.
С той поры, как перебил я дэвов яростных отряд,
Здесь, лишённые владельцев, их сокровища лежат.
Тех богатств не пожелал я, скорбью скованный своей;
Мы пойдем туда, узнаем, скрыто много ли вещей?»
Встали оба, не, промедлив, не сиделось там и ей.
И легко они взломали сорок дьявольских дверей.
Увидали то, что, верно, никогда не видел глаз
В грудах сложен был гранёный драгоценнейший алмаз,
Жемчуг словно мяч, что с поля принесли сюда сейчас.
Разве можешь счесть то злато, что никто не счёл хоть раз?
Горниц сорок осмотрели, был безмерен ценный клад.
Там нашли они и погреб, где оружие хранят.
Словно овощи на рынке, громоздились горы лат,
И один ковчег закрытый привлекал печатью взгляд.
А на нём виднелась надпись: «Ларь наполнен потайной
И басрийскими мечами и чудесною броней.
Если встретят каджей дэвы, то настанет день лихой;
Будет тот цареубийцей, кто откроет в час иной».
Тот ковчег они открыли и нашли доспехи в нём;
Было там брони довольно, чтоб одеться ею трём:
Мечи, латы и шеломы, наколенники — притом
В изумрудах, как на раках, пламенеющих огнём.
Львы примеривали латы и пытались их рубить:
Невозможно было тело в этих латах уязвить.
И ничто того оружья не могло бы заменить:
Стиль клинками рассекали, словно шелковую нить.
Изрекли: «Теперь-то будет наш губителен удар!
Бог на землю оглянулся, чтобы в нас утих пожар».
Латы витязи забрали, недоступные для чар,
Для себя доспехи взяли и набор Придону в дар.
Взяли злата и жемчужин, сколько вынести плечу,
Сорок горниц запечатав, вышли равные лучу.
Автандил сказал: «Отныне прикрепляю длань к мечу;
В эту ночь не ускачу я, на заре коня помчу».
