Я начну иную повесть, поспешу за беглецом.
В день тот не было приема: во дворце своем пустом
Изрыгал, казалось, пламя царь, снедаемый огнем.
Привели визиря; в страхе он трепещет пред царем.
Устращенного увидев, царь тотчас же объявил:
«Всё сегодня позабыл я, что вчера наговорил;
Я в сердцах не удержался: так меня ты рассердил,
Что усердного визиря бессердечно я бранил.
Что хотел он? И о чем ты приходил здесь умолять?
Ведь известно, огорченье — огорчений многих мать.
Знай, оплошности подобной ты не должен повторять.
Мне подробно о вчерашнем расскажи теперь опять».
И визирь доклад вчерашний повторил перед царем.
Властный, выслушав, спаспету передать велел потом:
«Будь я Левием-евреем, если ты богат умом!
От тебя я отрекаюсь, коль напомнишь вновь о том!»
Не нашел нигде спаспета тот, покинувший царя,
Но когда пришли, о бегстве со слезами говоря,
Молвил: «Как явлюсь к владыке, от вчерашнего горя?
Пусть докладывает смелый; я осмеливался зря».
Царь визиря не дождался и послал за ним тогда.
Раб, узнав дурные вести, разомкнуть не мог уста.
Над смятенным Ростеваном всё сгущалась темнота,
Молвил он: «Бежал, наверно, выходящий против ста!»
Он задумался и, горем угнетаемый, поник;
Оглушил слугу владыки негодующего крик:
«Приведи лжеца, и снова пусть развяжет он язык!»
Возвратясь к царю, советник был смущен и бледнолик.
Во дворец визирь явился с опечаленным лицом.
Царь спросил: «Исчезло снова солнце в сумраке ночном?»
Рассказал визирь подробно, как ушел герой тайком:
«Озарявшийся лучами день окончился дождем».
Своды криком оглашает старец в горести своей,
Рвет он бороду в порыве, удивляющем людей:
«0 питомец, ты навеки от моих ушел очей!
Ах, куда ты закатился, золотой венец лучей?
Ты не будешь одиноким, находясь с самим собой,
А Ростену лишь недуги будут посланы судьбой;
И кому я буду нужен с искаженною душой,
Полный мук неизъяснимых, в беспросветности ночной!
Не увижу, как с охоты мчишься весело домой;
Наигравшись, тополь стройный, не предстанешь предо мной,
Здесь не будет раздаваться сладкозвучный голос твой.
Без тебя престол не нужен и господство над страной!
Не умрешь ты, ускакавший в чужедальние края,
Знаю я, тебя прокормят стрел твоих же острия,
Но ужель неисцеленной боль останется моя?
Коль умру с тобой в разлуке, кем оплакан буду я?»
Весть разносится повсюду, ко дворцу спешит народ,
Царедворцы в исступленье не щадят своих бород.
Лица яростно терзают, по ланитам кровь течет,
Говорят: «Светило скрылось, тяжек сумрака приход!
Царь, вельмож своих увидев, зарыдал, тоской палим,
И промолвил: «Солнце стало для Аравии скупым;
Чем его мы огорчили? Для чего ушло к другим?
Кто сберечь сумеет войско, здесь оставленное им?»
Все оплакивали долго солнцеликого уход;
Царь спросил: «Один уехал иль подвластных взял в поход?”»
Вот робеющий, смущенный Шермадин к нему идет
И, рыдая, завещанье Автандила отдает.
Говорит: «Нашел я это, заглянув в его альков;
Ныне все осиротевший мы оплакиваем кров.
Он сокрылся потаенно и не взяв проводников.
Осудить меня вы вправе, ныне к смерти я готов!»
Завещанье прочитали, зарыдали вновь. Потом
Всем войскам одеться в траур было велено царем:
«Ныне сироты и вдовы пусть помолятся о нем,
Чтобы странника всевышний вел счастливейшим путем».
