Русские альманахи: Страницы прозы / Сост. и автор примечаний В. И. Коровин. — М.: Современник, 1989 (Классическая библиотека «Современника»)
Халиф Омар спросил однажды у Караб-эль-Зобейда, кого он в жизни своей признал за храбрейшего? «Охотно расскажу тебе, властитель правоверных, — отвечал Караб. — В один день выехал я на коне славнейшего поколения бегунов Неджду1, которому пищею был ветер пустыни и пойлом волны Сурабу2. Рыская по степи, я кидал коня моего влево и вправо, проскакал много пространства и ничего не видал, кроме следов гиены. Вдруг зачернело что-то на краю небосклона, и чрез несколько мгновений стал передо мной юноша, стройный, как дерево баму. Первый пух молодости едва проседал на милом его лице, и никогда от рожденья не видал я прекраснейшего юноши. Он вежливо приветствовал меня, приближаясь; я отвечал ему тем же и спросил: кто ты, витязь? „Я Харес, сын Саада, витязь буланого коня“, — ответствовал он. „Берегись же, — я воскликнул ему, — ты должен со мной сразиться“. — „Но кто ты такой?“ — вопросил меня Харес. „Мое имя Амру-Караб, я сын Маада и Зобеиды; Перуном пустыни зовут меня бедуины!“ --„Ничтожный враг, — вскричал он, — лишь твое бессилие спасет тебя от смерти!“ Разорвалось мое сердце от такого самохвальства. „Клянусь богом, — возразил я, — что только один из нас воротится к своей палатке, бедуин! Нагую истину скажу тебе: завтра песок занесет здесь труп твой! Знай, что я из поколенья, в котором еще ни одна мать не оплакивала смерти витязя-сына и ни одна красавица не обрезывала долгих кудрей своих по убитом женихе“. — „Выбирай же, — воскликнул он, — ты ли будешь убегать, а я догонять тебя, или я пущусь на уход, а ты нападать станешь?“ — „Буду нападать“, — сказал я, — и вмиг бедуин помчался стрелою. Я стремился вослед… уже мыслил копьем пронзить его насквозь, когда он исчез с коня: я, уже миновав его, увидел, что он гибкою подпругою обвился вокруг конского тела. Пришла его череда: он достиг меня и, копейным железом ударив по голове, сказал: „Вот тебе первый раз, Омар! Копьем моим заклинаюсь, что если б не жаль было убить такое красивое создание, — теперь бы уже твой конь ржал над твоим трупом“. Я сгорел со стыда, халиф правоверных, и смерть показалась мне милее обиды. Нет — воскликнул я, — один только из нас увидит свою палатку. Он снова предложил, и я опять избрал первую очередь. Конь мой летел — я, казалось, касался наездника — как вдруг разостлался он по хребту коня и тем уникнул верного удара. Очередь оборотилась: он наскакал на меня и, несмотря на все мое искусство, на все мои уловки, — снова улучил ударить в голову. „Вот и другой раз, Омар“, — произнес он. Гнев и стыд охватили мою душу. Решено, — вскричал я, — или ты мой, или я твой дротик привезем в свое поколенье. Вместо ответа юный бедуин ринулся вперед, — я гнал его, доспел — и уже меткое копье за плечами, как в нем… но он спрыгнул на землю, и когда удар миновал седла, то опять на коне очутился. С череды пустился бедуин за мною, наскочил — и я не мог ускользнуть от него. „Омар, вот тебе и третий раз“, — сказал он, ударив меня по голове. Лучше убей меня, — воскликнул я, — чтобы услышали арабские наездники о вражде нашей. „Знаешь ли, Омар, — ответствовал он, — что я только до трех раз прощаю!“ И потом он продолжал стихами3:
Тобой клянуся, меч стальной,
Ты не кропился кровью чистой!
Коль раз еще мы вступим в бой —
Ты кровли не узришь холмистой,
Намёта родины святой!
Признаюсь, властитель правоверных, меня устрашило боевое искусство его, и я, смущенный, сказал: Харес, у меня есть до тебя одна просьба! „Какая?“ — спросил он. Возьми меня к себе в товарищи! „Ты не годишься быть моим товарищем“, — отвечал Харес. Это выраженье огорчило, но не отвратило меня. Я спросил его снова и так пристально — что, наконец, он сказал мне, усмехаясь: „Беда тебе со мною; знаешь ли, куда спешу я?“ Конечно, нет! — был ответ мой. „Еду, — продолжал он, — туда, где ожидает меня кровавая смерть, которой жажду, как отрады“. Всюду с тобой, — я воскликнул, — и туда, где ждет нас кровавая смерть. Мы ехали целый день и часть ночи и, наконец, наехали на одно из поколений арабских.
„Омар, — сказал тогда юный мой витязь, указывая на кочевые шатры оного, — здесь найдем мы кровавую смерть. Хочешь ли ты подержать моего коня, а я пойду за тем, чего мы ищем, или дай мне своего и сам поди за тем, чего мне надо“. Подержу коня твоего, — отвечал я, — ты лучше ведаешь, чего тебе нужно. Легко спрыгнул с коня юноша, бросил мне поводья и скрылся во мраке, как падучая звезда исчезает в пустынном воздухе. Я рад был служить ему за конюшего в таком случае; между тем бесстрашный юноша проникнул в глубь стана, и вскоре из одной палатки вывел двух верблюдов и девицу, прекраснейшую молодого месяца; такой красоты никогда не зрели очи мои ни в пустынях Аравии, ни в краях, подвластных царям. Посадив ее на быстроногого верблюда, мы пустились в дорогу. „Омар, — сказал мне бедуин, по кратком молчании, — хочешь ли ты вести верблюдов, а я повезу девушку, или ты примешь на себя эту должность?“ Лучше я буду проводником верблюдов, а ты охраняй нас своим оружием, — возразил я. Он, отдав мне поводки, заметил, чтобы я правил бег свой на восходящие плеяды4. Так ехали мы, и уже день начал заниматься, когда молчаливый мой витязь мне промолвил: „Оглянись, Омар, не видно ли кого-нибудь?“ Видны за нами верблюды, — отвечал я. „Удвой шаг“, — сказал он и замолкнул снова; но через несколько минут он опять произнес: „Посмотри еще раз; и если их мало — укрепись мужеством — то кровавая смерть следит нас; если же много, то не бойся!“ Их четверо или пятеро, — отвечал я. „Погоняй сильнее“, — сказал он и смолк. Более часу бежали мы и остановились не ранее, как топот погони послышался вблизи. Юноша велел мне стать по правую сторону верблюдов, а сам занял место с левой. Скоро явились перед нас на конях двое статных юношей из поколения бекров и с ними седовласый старец, который возвышался между ними, как огромная смоковница между тонкими пальмами. То был отец красавицы, то были ее братья. „Отдай мне девицу, сын мой“, — сказал, приближившись, старец. „Не для того я похитил ее“, — гордо ответствовал Харес. Тогда отец велел одному из сыновей сразиться с моим храбрым товарищем. Юноша выступил, потрясая копьем; Харес соскочил с коня ему навстречу и вот что сказал стихами:
Тебя теперь, о витязь сильный,
Омочит крови дождь обильный;
Любовник пламенный с тобой
Горит схватиться в смертный бой!
И весть о нем к родным стрелою
Одна примчится — иль со мною.
Битва длилась недолго: Харес пронзил копьем противника. „Иди, померься с ним, — сказал старец другому сыну, — смерть краше бесславия!“ Юноша выступил против Хареса, который, ринувшись на него, воскликнул:
Посмотри, как дротик зыбкий
Верной смертию грозит!
Знай: жестоки кровных сшибки!
Лишь кончина разлучит
Нас с сестрой твоей невинной,
Пусть умру, зато в пустынной
Аравийской стороне
Не расскажут обо мне:
Он любезной изменил,
Он ее на жизнь сменил.
Настал бой, и та же участь постигла другого брата. Тогда отец, спокойно смотревший на кончину двух сыновей своих, приближился к Харесу и произнес: „Сын мой, отдай мне дочь или во мне найдешь ты не мальчика!“ — „Никогда я никому не уступлю ее“, — отвечал Харес. Старец, услышав это, сошел с верблюда и обнажил саблю, то же сделал и Харес, весело встречая его словами:
Мне смерть милей, чем поношенье,
И пусть рассказ об этом мщенье
Взволнует бекров поколенье.
Старец, ставши перед ним, возразил:
Не драгоценнее мгновенья
Жизнь многолетная моя,
Когда за славу поколенья,
За девы честь сражаюсь я.
„Избирай, — сказал он ему, — я даю тебе право первого удара, но если и тогда не убьешь меня, то простись с жизнию!“ — „Охотно“, — отвечал юноша и занес саблю; но с другого же взмаху старец, увидев, что не может отразить удара, летящего ему в голову, пронзил грудь Хареса… и оба поверглись мертвы. Властитель правоверных! Во все это время страх и сожаленье во мне сменялись; но когда я узрел кончину и двух остальных витязей, то собрал их сабли, копья, коней и верблюдов и, приступивши к девице, сказал ей: теперь принадлежишь ты мне. „Нет, — отвечала печальная красавица, вспыхнув гневом, — по смерти братьев, отца и любезного, я никому не принадлежу. Впрочем, когда желаешь владеть мною, отдай мне копье и коня Харесовы и пустимся гнаться. Если ты успеешь до меня дотронуться — я твоя, но ежели тебя достигну, то убью тебя“.
Совсем не желаю этого, — отвечал я, — видно, из какого вы все роду, — но и без битвы ты моя добыча. „Если ты араб от настоящей крови арабов, — возразила она, — то отведешь меня к моему поколению“. Соглашаюсь на это, — ответствовал я, — но с условием: оправдать меня перед твоими родными и преломить со мною хлеб гостеприимства. „Клянусь смертью отца и любезного выполнить это“, — сказала красавица. Мы пустились в путь по старым следам, но через несколько времени, когда оглянулся я назад, то заметил, что девица пропала с верблюда. Не сомневаюсь, что чувствительность увлекла ее к месту битвы, я быстро поворотил коня и прискакал туда, отколе мы недавно уехали. Велико было мое удивление, когда вместо четырех трупов я нашел там тела только двух братьев. Озирая повсюду, я не мог придумать, куда девались остальные, как вдруг заметил следы влеченных по земле тел. По них-то дошел я до лежащего за несколько сот шагов камня, к которому ветром намело груду песку. Осмотрев пристально холмик сей, я увидел полу одежды, и, разрыв оный, я узрел… Властитель правоверных… тело отца, Хареса и подле них умершую красавицу! — Она, сокрыв в землю все, что было для нее драгоценнейшим на земле, сама с ним же схоронилась. Не мог удержаться я от слез и долго горевал над столь плачевным зрелищем. Наконец, положив подле девицы тела ее братьев, я вместе зарыл всю благородную семью и пустился вспять, к родному стану. Вот, властитель правоверных, те люди, которых мужественнее не знавал я в жизни моей!»
- Пустынные арабы так страстно любят коней своих и столь ими гордятся, что от масти или имен своих бегунов дают себе прозвища. Кассидою же называется у них небольшая поэма.
1 Heджд — часть Аравийской пустыни, славная породистыми конями. Некогда там, на месте, за заводскую кобылицу плачивали от 40 до 60 тысяч турецких пиастров.
2 Сураб — воздушный феномен, частый в Аравии, есть не что иное, как пар земли, который, представляя издали подобие рек и озер, обманывает путника.
3 Арабы, особенно бедуины, имеют чрезвычайно много природного дара к поэзии. Часто простой бедуин без всякого приготовления импровизирует посреди разговора несколько прекраснейших стихов.
4 В бездорожных пустынях своих бедуины всегда путеводствуются звездами.
5 Дротики бедуинов, сделанные из длинного и гибкого тростника, почти всегда из багдадского, беспрестанно зыблются.
1824
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьО. Сенковский. Витязь буланого коня (Арабская кассида). В тексте и в оглавлении инициал автора «И.» вместо «О». Кассида — правильно: касыда (касида) — торжественное стихотворение, близкое похвальной оде, в котором соблюдается одна рифма, повторяемая через строку, за исключением первого бейта; Сенковский сочинял «кассиды» в прозе, и у него они принимали вид древнего сказания. …дерево баму…-- возможно, имеется в виду балия, однолетнее высокое и гибкое растение, похожее на тростник (родина — Восточная Африка).