Виригинцы (Теккерей; Бутузов)/Часть третья/ДО

Виригинцы — Часть третья
авторъ Уильям Теккерей, пер. В. В. Бутузовъ (1822—1868)

Оригинал: англ. The Virginians, опубл.: 1858. — Источникъ: az.lib.ru

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

ВИРГИНЦЫ

РОМАНЪ МИНУВШАГО СТОЛѢТІЯ B. М. ТЕККЕРЕЯ САНКТПЕТЕРБУРГЪ

1858

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

ГЛАВА I.
ДРУГЪ ВЪ НУЖДѢ.

Быстрѣе летите лошади наемной кареты и несите Джоржа Варрингтона по улицамъ Страндъ и Флитъ на помощь къ его заключенному брату! Всякій, кто только помнитъ картину Гогарта, изображающую лондонскую наемную карету и лондонскую улицу того времени, тотъ легко можетъ представить себѣ, какъ медленно тянулось время для проѣзжихъ, дорожившихъ временемъ, и какъ длиненъ казался имъ путь. Нигдѣ нѣтъ огней, кромѣ свѣточей въ рукахъ факельщиковъ; дрянныя кареты, дурныя мостовыя, провалы въ дорогѣ и огромныя топи осенней грязи. Пространство отъ Пикадилли до улицы Флитъ показалось нашему молодому человѣку такимъ же длиннымъ, какъ поѣздка изъ Марльборо въ Лондонъ, которую онъ совершилъ поутру.

Джоржъ написалъ Гарри, извѣщая его о своемъ пріѣздѣ въ Бристоль. Онъ и до этого писалъ о своемъ существованіи и возвращеніи изъ плѣна. Въ то время была война между Англіей и Франціей. французскіе приватиры постоянно слѣдили за британскими купеческими кораблями и часто брали ихъ въ виду порта. Письмо Джоржа, извѣщавшее о его возвращеніи на родину, было послано на одномъ изъ многихъ американскихъ кораблей, которыми овладѣли французы. Письмо, въ которомъ Джоржъ увѣдомлялъ о своемъ пріѣздѣ въ Англію, не попало еще въ руки бѣднаго Гарри; оно лежало въ его квартирѣ, прибывъ туда на третье утро послѣ ареста, когда разгнѣванный мистеръ Руфъ не хотѣлъ выпустить изъ дому ни одного волоска, принадлежавшаго къ имуществу его квартиранта.

Въ эту-то квартиру Джоржъ и отправился по прибытіи въ Лондонъ и спросилъ о своемъ братѣ. Сходство между братьями до такой степени перепутало служанку, отворявшую дверь, что она вскрикнула и опрометью побѣжала къ хозяйкѣ дома, которая изъ желанія скрыть, что бѣдный Гарри арестованъ по иску ея мужа, сказала, что мистеръ Варрингтонъ вышелъ изъ дому, и гдѣ находится, ей неизвѣстно. Джоржъ зналъ, что улица Кляржесъ находится подлѣ улицы Бондъ. Онъ очень часто разсматривалъ карту Лондона. Тетка Бернштэйнъ вѣроятно скажетъ ему, гдѣ находится Гарри. Ему не стоило ни малѣйшаго труда увидѣться съ ней въ туже минуту. Въ письмахъ Гарри въ Виргинію Джоржъ читалъ о добродушіи баронессы Бернштэйнъ. Даже мадамъ Эсмондъ была тронута ея расположеніемъ (особливо она была тронута письмомъ самой баронессы, заставившимъ Джоржа немедленно собраться въ дорогу и отправиться въ Европу). Она искренно убѣждалась, что мадамъ Беатриксъ наконецъ-то раскаялась въ своихъ прежнихъ дурныхъ поступкахъ. И пора, дѣйствительно, — тѣмъ болѣе въ такіе годы. Небу извѣстно, что ей нужно во многомъ раскаяться! Я зналъ одну добрую, восьмидесятилѣтнюю старушку, въ которую безукоризненныя лэди самой строгой фарисейской секты продолжали бросать камнями за какой-то маленькій проступокъ, совершенный задолго до начала нынѣшняго столѣтія, когда ей было не болѣе двадцати лѣтъ отъ роду. Рахель Эсмондъ никогда не упоминала имени своей старшей сестры; мадамъ Эсмондъ Варрингтонъ никогда не упоминала о своей сестрѣ. Никогда! Несмотря на существующій законъ, допускающій смягченіе наказаній, бываютъ преступленія, которыя въ глазахъ нѣкоторыхъ людей становятся непростительными и относительно которыхъ женская добродѣтель въ особенности бываетъ неумолима.

Надо полагать, что бристольскій агентъ нашихъ виргинцевъ разсказалъ Джоржу ужасныя исторіи о поведеніи его брата. Гумбо, котораго Джоржъ встрѣтилъ въ дверяхъ своей тетки, оправившись отъ ужаса при внезапномъ появленіи господина, котораго считалъ умершимъ, не замедлилъ сказать нѣсколько словъ о житьи-бытьи молодаго своего господина и изобразить горестное его положеніе; — вотъ почему мистеръ Джоржъ и представился къ старой лэди такъ серьёзно и холодно. Ему казалось несомнѣннымъ, что родственники обязаны были вывести его брата изъ-затруднительнаго положенія. О Джоржъ, какъ мало ты зналъ Лондонъ, нравы и обычаи его обитателей! Путешествуя, ты вѣроятно встрѣчалъ множество бѣдныхъ и несчастныхъ: если бы филантропъ вздумалъ помогать имъ всѣмъ, то ему недостаточно было бы всего богатства всѣхъ провинцій Америки!

Впрочемъ чувствительность и волненіе, обнаруженное старой баронессой, тронуло сердце ея племянника. Отправляясь по мрачнымъ улицамъ къ мѣсту заточенія брата, Джоржъ размышлялъ о своей теткѣ. «Она вполнѣ сочувствуетъ несчастію Гарри, думалъ онъ: — и я слишкомъ поспѣшно составилъ о ней понятіе.» Очень часто въ теченіе всей своей жизни мистеръ Джоржъ упрекалъ себя за свою торопливость и опрометчивость. Кто изъ насъ не каялся въ этомъ? Но сдѣланную ошибку не съ состояніи исправить никакое раскаяніе. — Скорѣй, возница, скорѣй! — Медленно тянется карета. Бѣдный Гумбо хорошо знаетъ дорогу въ домъ полицейскаго пристава. Наконецъ громко зазвонилъ колокольчикъ. Первая дверь открылась; и Джоржъ, и Гумбо очутились въ небольшомъ корридорѣ лицомъ къ лицу съ привратникомъ евреемъ; потомъ отворилась вторая дверь и они вошли въ домъ. При мерцающемъ свѣтѣ сальнаго огарка еврей смотритъ на Джоржа выпуча глаза; онъ видитъ передъ собой мистера Гарри Варрингтона. Вы пришли повидаться съ виргинскимъ джентльменомъ? Да. Подождите минуту. Это братъ мистера Варрингтона изъ Америки. Гумбо долженъ идти впередъ и приготовить своего господина. Тутъ ужь есть какой-то господинъ по дѣлу мистера Варрингтона, говоритъ привратникъ: — а другой у него наверху. Посѣтителямъ его нѣтъ числа.

Небольшая комната, въ которую ввели Джоржа, носила названіе конторы мистера Амоса. Здѣсь при сальной свѣчѣ сидѣлъ видный мужчина въ плащѣ и шляпѣ, обшитой позументомъ, и разговаривалъ съ приставомъ. Молодой привратникъ, предшествуя мистеру Джоржу, внесъ свой огарокъ и нѣсколько усилилъ слабое освѣщеніе.

— Мы больше не сердимся, Гарри! веселымъ голосомъ сказалъ джентльменъ, всталъ съ мѣста и подошелъ съ протянутой рукой къ новому посѣтителю. Благодареніе Богу, мой другъ! Мистеръ Амосъ говоритъ, что не можетъ быть ни малѣйшаго затрудненія, если Джемсъ и я возьмемъ васъ на поруки; завтра утромъ мы рѣшимъ это дѣло…. Но…. Праведное небо! ангелы и всѣ святые! кто вы? И джентльменъ отступилъ назадъ, когда незнакомецъ взялъ его за руку. Это движеніе заставило незнакомца еще сильнѣе сжать протянутую руку.

— Сэръ! Да благословитъ васъ небо! сказалъ онъ. Я знаю кто вы. Вы полковникъ Ламбертъ, о благородствѣ и великодушіи котораго писалъ мой бѣдный Гарри. А я его братъ, о которомъ вы вѣроятно слышали, который остался мертвымъ въ сраженіи Брэддока и снова ожилъ послѣ восьмнадцатимѣсячнаго плѣна у французовъ, — ожилъ, чтобы благодарить Бога, благодарить васъ за ваше великодушіе къ моему Гарри, — продолжалъ молодой человѣкъ взволнованнымъ голосомъ.

— Джемсъ! Джемсъ! Какая новость! вскричалъ мистеръ Ламбертъ вошедшему въ это время джентльмену въ красномъ мундирѣ. — Передъ тобой воскресшій изъ мертвыхъ! Передъ тобой братъ нашего повѣсы… вотъ и шрамъ на головѣ! (Джоржъ стоялъ безъ шляпы въ полномъ освѣщеніи). Рекомендую вамъ поручителя вашего брата, мистеръ Варрингтонъ! Это полковникъ Джемсъ Вульфъ. Вамъ должно быть извѣстно, мистеръ Джоржъ, что между Гарри и мной существовало маленькое несогласіе. Надѣюсь, Джемсъ, мы съ нимъ помирились.

— Онъ полонъ признательности, отвѣчалъ мистеръ Вульфъ, кланяясь Джоржу Варрингтону.

— Гарри писалъ и о мистерѣ Вульфѣ, — сказалъ молодой человѣкъ: — надѣюсь, что друзья моего брата будутъ и моими друзьями.

— Я желаю, мистеръ Варрингтонъ, чтобы братъ вашъ, кромѣ его не имѣлъ другихъ друзей. Прекрасные молодые люди, съ которыми сблизился бѣдный Гарри, были для него слишкомъ прекрасны, и кончили тѣмъ, что посадили его въ этотъ домъ.

— Съ своей стороны, милостивые государи, — сказалъ хозяинъ дома, очень хорошо знавшій двухъ джентльменовъ, которые вызывались взять на поруки молодаго должника: — съ своей стороны я сдѣлалъ все, чтобы положеніе молодаго джентльмена было сносно; зная васъ съ того времени, когда вы выручили капитана Ваткинса, я вполнѣ надѣюсь на ваше поручительство; молодой джентльменъ сегодня же можетъ выдти отсюда, а завтра поутру я покончу съ адвокатомъ.

— Кажется, весь долгъ простирается до пяти сотъ фунтовъ съ небольшимъ? сказалъ мистеръ Варрингтонъ. Джентльмены, приношу вамъ тысячу благодарностей за ваше участіе. Эту сумму я могу уплатить сейчасъ же. Повѣрьте, я никогда не забуду помощи, которую вы оказали брату моему въ его крайности; еще разъ благодарю васъ: именемъ матери и отъ себя молю небо, да ниспошлетъ оно на васъ благословеніе!

Между тѣмъ Гумбо пробрался наверхъ въ комнату своего господина, и Гарри по всей вѣроятности разбранилъ бы его за позднее и ненужное появленіе, еслибъ не былъ успокоенъ и тронутъ недавнимъ разговоромъ своего друга. Гарри въ грустномъ расположеніи сидѣлъ за трубкой виргинскаго табаку, когда явилось передъ нимъ доброе лицо мистера Вульфа, когда послѣдній, протянувъ ему руку, сказалъ, что внизу сидитъ полковникъ Ламбертъ, и объяснилъ цѣль такого посѣщенія. Великодушіе и любовь, оказанныя ему за нѣсколько минутъ Маріей, не могли вполнѣ успокоить его, и онъ съ уныніемъ размышлялъ о тѣхъ послѣдствіяхъ, которыя были для него неизбѣжны, вслѣдствіе того же великодушія и преданности. Ламбертъ не хотѣлъ помнить зла. Несмотря на дурной правъ Гарри, несмотря на его неумѣстную недовѣрчивость и гнѣвъ, этотъ добрый джентльменъ рѣшился помочь ему, вопреки совѣту мистера Вульфа, который откровенно говорилъ Гарри: — вы, мистеръ Варрингтонъ, сами были виноваты и не хотѣли извиниться; вы, молодой человѣкъ, словами и поступками своими оскорбили джентльмена старше васъ лѣтами, и что еще важнѣе, джентльмена, какіе рѣдко встрѣчаются. Видите, сэръ, чѣмъ онъ отвѣчаетъ на ваше своенравіе. Надѣюсь, вы выслушаете друга, который говоритъ съ вами откровенно? Мартинъ Ламбертъ дѣйствуетъ въ этомъ и въ другихъ случаяхъ, какъ лучшій христіанинъ, какъ лучшій другъ, какъ добрѣйшій и благороднѣйшій изъ людей. Если вы хотите имѣть другое доказательство его благородства, то вотъ оно: онъ принудилъ меня перемѣнить о васъ мнѣніе, — меня, который, я не хочу скрывать, былъ сердитъ на васъ за вашъ поступокъ; онъ привелъ меня сюда съ тѣмъ, чтобъ я былъ вашимъ поручителемъ. Забудемъ все, Гарри, и пожмемъ руку нашего друга! Онъ сидитъ внизу. Онъ не хотѣлъ идти сюда, не узнавъ, согласитесь ли вы его принять.

— Да, онъ добрый человѣкъ! — съ тяжелымъ вздохомъ сказалъ Гарри. При послѣдней нашей встрѣчѣ я дѣйствительно былъ сердитъ и взбѣшенъ. Возвративъ мои подарки, онъ былъ правъ, хотя для меня это было оскорбительно. Идите къ нему, сэръ, и скажите, что я раскаеваюсь и прошу у него прощенія: — да благословить его небо за его великодушіе!

При этихъ словахъ молодой джентльменъ отвернулся и отеръ слезу.

— Скажите ему все это сами, Гарри! сказалъ полковникъ, взявъ его за руку. — Повѣрьте, никакой посредникъ и въ половину не выскажется такъ хорошо, какъ вы сами! Пойдемте со мной.

— Идите вы впередъ…. а я приду вслѣдъ за вами; даю вамъ честное слово. Вы видите, что я въ халатѣ. Сейчасъ я надѣну кафтанъ и явлюсь къ нему. Передайте ему слова мои, — приготовьте его.

Вульфъ, улыбаясь, удалился; онъ понималъ скромность молодаго человѣка. Лишь только онъ открылъ дверь, какъ въ нее вошелъ Гумбо. Постоянно вѣжливый, Гумбо даже забылъ поклониться полковнику; глаза его сверкали, толстыя губы сложились въ улыбку; самъ онъ находился въ необычайномъ волненіи и радости, такъ что Гарри не могъ не замѣтить этого страннаго состоянія.

— Что скажешь, Гумбо? Что случилось съ тобой? Ужь не новая ли сердечная побѣда?

— Нѣтъ, мистеръ, — не побѣда.

— Подай мнѣ кафтанъ. — Зачѣмъ ты пришелъ?

Гумбо еще больше оскалилъ свои зубы.

— Мистеръ! я видѣлъ призракъ!

— Призракъ! чей и гдѣ?

— Гдѣ? — въ домѣ баронессы. Пріѣхалъ сюда съ нимъ въ каретѣ! Теперь онъ внизу съ полковникомъ Ламбертомъ!

Глаза Гумбо горѣли, руки его тряслись, губы болѣе и болѣе обнаруживали рядъ бѣлыхъ зубовъ, голова качалась со стороны на сторону во все время, пока онъ говорилъ и надѣвалъ на Гарри кафтанъ.

— Призракъ…. какой призракъ? спросилъ Гарри въ странномъ волненіи. Ужъ не пріѣхалъ ли кто…. не пріѣхала ли мать?

— Нѣтъ, сэръ; нѣтъ, мистеръ Гарри!

И голова Гумбо качается сильнѣе прежняго. Гарри бросаетъ на него пристальный взглядъ, мгновенно отворяетъ дверь и быстро спускается съ лѣстницы.

Онъ уже на послѣдней ступенькѣ, какъ вдругъ въ комнатѣ, занимаемой конторой, чрезъ отворенную дверь раздастся голосъ: благодарю васъ; именемъ матери и отъ себя молю небо, да ниспошлетъ оно на васъ благословеніе!

— Чей это голосъ? спрашиваетъ Гарри Варрингтонъ съ чрезвычайнымъ волненіемъ въ своемъ собственномъ голосѣ.

— Это голосъ призрака! отвѣчаетъ Гумбо.

Гарри бросается въ комнату, гдѣ…. Здѣсь мы остановимся. Два джентльмена отвернулись въ сторону. Пропавшій нашелся. Умершій воскресъ. Блудный сынъ лежалъ на груди своего брата! Его сердце было переполнено любовью, благодарностью, раскаяніемъ.

— Пойдемъ, Джемсъ! Намъ здѣсь нечего дѣлать, сказалъ Ламбертъ. — Спокойной ночи, друзья. Я знаю, однѣ дамы, услышавъ эту новость, проведутъ самую безпокойную ночь. А можетъ быть вы не отъужинаете ли съ нами и не разскажите ли сами эту исторію?

Нѣтъ! Молодые люди вовсе не хотятъ ужинать. Имъ нужно разсказать другъ другу безсчетное множество исторій.

— Гумбо, скорѣй бери чемоданы. Прощайте, мистеръ Амосъ!

Гарри съ нѣкоторымъ сожалѣніемъ уходилъ изъ дома своего заточенія.

ГЛАВА II.
СОДЕРЖИТЪ ВЪ СЕБѢ ЧРЕЗВЫЧАЙНО МНОГО УТОНЧЕННОЙ МОРАЛИ.

Когда мы въ первый разъ имѣли удовольствіе представиться къ сэру Майльзу Варрингтону въ королевской пріемной, въ сентджемскомъ дворцѣ, то я признаюсь, глядя на его веселое полное лицо, на его широкій круглый камзолъ, на его добрыя провинціальныя манеры, воображалъ, что сдѣлалъ самое выгодное и пріятное знакомство, и уже намѣревался сблизиться съ этимъ благороднѣйшимъ образцомъ человѣческой расы, съ добрымъ старымъ англійскимъ провинціальнымъ джентльменомъ, котораго превозносятъ и люди, и пѣсни. Въ самомъ дѣлѣ, быть добрымъ старымъ провинціальнымъ джентльменомъ, все равно, что занимать положеніе самое близкое къ богамъ, находиться на вершинѣ земнаго счастія. Имѣть огромную роспись доходамъ, не обремененнымъ долгами, получать аккуратно арендную плату отъ фермеровъ, которые благословляютъ звѣзды, что имѣютъ такого землевладѣльца; не имѣть такихъ арендаторовъ, которые бы замедляли взносомъ денегъ, за исключеніемъ развѣ одного, который дѣлаетъ это быть можетъ съ тѣмъ, чтобъ доставить доброму старому провинціалу-джентльмену случай оказать безпредѣльное человѣколюбіе и величіе своей души; гоняться за звѣремъ по три дни въ недѣлю, любить всякаго рода охоту, и вслѣдствіе этого наслаждаться добрымъ, здоровымъ и хорошимъ аппетитомъ; имѣть не только хорошій аппетитъ, но и хорошій обѣдъ; сидѣть въ церкви среди благословеній поселянъ, быть первымъ человѣкомъ, первымъ благотворителемъ въ приходѣ, произносить: Господи, помилуй насъ жалкихъ грѣшниковъ; — произносить не для одной только формы, но и подавать другимъ примѣръ, — развѣ это не завидный удѣлъ! Такой здоровый, такой богатый, столь много уважаемый приходскимъ священникомъ, такъ нѣжно любимый своимъ семействомъ, въ которомъ его исторія о тетеревѣ въ оружейной комнатѣ производитъ смѣхъ, переходящій отъ одного поколѣнія къ другому, — да развѣ такіе бываютъ грѣшники? Дайте любому человѣку хорошее здоровье и счастливый характеръ, пять тысячъ фунтовъ годоваго дохода, обожаніе со стороны прихожанъ, любовь его семейства, и я не повѣрю, чтобы онъ до такой степени сдѣлался недовольнымъ своимъ духовнымъ состояніемъ, что сталъ бы считать себя жалкимъ грѣшникомъ. Еслибъ вы были принцемъ царской крови, и отправились бы въ церковь, гдѣ священникъ не начинаетъ службы до вашего прихода, неужели вы стали бы считать себя жалкимъ грѣшникомъ? Во время приступовъ подагры, въ совершенномъ одиночествѣ, когда призракъ смерти носится передъ вашими глазами, когда докторъ отниметъ бургондское и назначитъ арроурутъ и немного хересу, тогда еще можетъ быть въ васъ пробудится смиреніе: вы сознаетесь въ своемъ ничтожествѣ, постигнете мірскую суету; но при цвѣтущемъ здоровья, при солнечномъ блескѣ, при веселомъ расположеніи духа, — слова жалкій грѣшникъ произносятся для одной только формы. Въ душѣ своей вы и не подумаете, что объ васъ должно сожалѣть. Если ужь вы считаете себя жалкимъ и несчастнымъ, то что же послѣ этого Колинъ Плугманъ, съ всегдашнимъ ревматизмомъ, съ семью дѣтями, съ хижиной, за которую долженъ заплатить два фунта въ годъ, получая восемь шиллинговъ въ недѣлю? Нѣтъ, какъ вамъ угодно: здоровый, богатый, веселый провинціальный джентльменъ если и называетъ себя жалкимъ или несчастнымъ, то несчастье его еще довольно сносно, если и считаетъ себя грѣшникомъ, то не многіе этому повѣрятъ.

Можетъ статься иногда онъ бываетъ самолюбивъ; но во всякомъ случаѣ онъ доволенъ собою. Кромѣ милорда въ замкѣ, на цѣлыя мили въ окружности не найдется человѣка добрѣе его и важнѣе. Его удивительная жена содѣйствуетъ ему и всему приходу; дѣти преклоняются предъ нимъ; онъ пользуется особымъ почетомъ въ засѣданіяхъ; при одномъ его имени трепещутъ браконьеры; передъ нимъ скидываются всѣ шляпы на рынкѣ; къ его каретѣ, занимаемой непорочными дочерями и величавой супругой, льнутъ съ непокрытыми головами всѣ городскіе торговцы, жены фермеровъ встрѣчаютъ эту карету и провожаютъ безчисленнымъ множествомъ книксеновъ. Съ благосклонной улыбкой смотрятъ онѣ на людей, которые бѣднѣе ихъ. Ласково покупаютъ онѣ какой нибудь ярдъ ленты, удостаиваютъ купить унцъ содовыхъ порошковъ, или пачку цвѣтныхъ сѣмянъ, торгуютъ гусей, — словомъ, поѣздка ихъ похожа на царскій поѣздъ: кругомъ ихъ стекаются счастливые люди и благословляютъ ихъ. Торговцы кланяются, жены фермеровъ присѣдаютъ, ребятишки, махая изорванными шапками, не спускаютъ глазъ съ краснолицаго кучера, управляющаго упитанными лошадьми, и громко кричатъ: Да здравствуетъ сэръ Майльзъ! Милэди, бросьте намъ полпенни!

А если торговка спрячетъ жирнаго гуся, когда подъѣзжаетъ карета, изъ боязни, что милэди увидитъ эту птицу и захочетъ купить ее за дешевую цѣну? Если изъ окна этой кареты никогда не вылетаютъ мѣдныя деньги? Если сэръ Майльзъ угощаетъ своихъ арендаторовъ замѣчательно дурнымъ пивомъ, а бѣдныхъ надѣляетъ чрезвычайно жиденькимъ бульономъ? — Что же тутъ удивительнаго! Это можетъ случиться съ нашимъ прекраснымъ старымъ провинціаломъ-джентльменомъ. Джентльмены и лэди подобнаго рода встрѣчаются нерѣдко; они покровительствуютъ бѣднымъ, не оказывая имъ ни малѣйшей помощи; они произносятъ въ церкви «аминь» громче самаго клирика; соблюдаютъ всѣ формы благочестія и ни на волосъ не отпускаютъ отъ этикета стараго англійскаго джентльменства; покупаютъ добродѣтель и, безъ всякаго сомнѣнія, воображаютъ, что дѣлаютъ ей честь этой покупкой.

Бѣдный Гарри въ бѣдственномъ своемъ положеніи просилъ помощи у своихъ родственниковъ. Вмѣсто помощи, тетка послала ему назидательный трактатъ и благословеніе; за отъѣздомъ мужа, она не могла удовлетворить просьбы молодаго человѣка. Какъ вы думаете, часто ли повторяются подобныя продѣлки въ теченіе дня въ респэктабельной жизни? Вы можете себѣ представить, что лордъ и лэди Макбетъ, замысливъ и совершивъ убійство, встрѣчались другъ съ другомъ не совсѣмъ-то свободно; но когда милордъ и милэди Скинфлинтъ совѣщаются въ спальнѣ о поданіи своему несчастному племяннику руки помощи и совѣщаніе свое рѣшаютъ отказомъ, потомъ спускаются внизъ на семейную молитву, встрѣчаютъ дѣтей и прислугу, разсуждаютъ передъ ними о добродѣтели, потомъ остаются однѣ, и разговариваютъ другъ съ другомъ носъ къ носу, — скажите, что они могутъ думать другъ о другѣ? Что они думаютъ о бѣдномъ родственникѣ, который очутился между ворами и умоляетъ о помощи? — Могутъ ли они принять на себя видъ людей добродѣтельныхъ? Осмѣлятся ли они посмотрѣть другъ другу въ лицо?

Осмѣлятся ли? Не полагаете ли вы, что они думаютъ, что поступили дурно? Не полагаете ли вы, что Скинфлинта терзаетъ совѣсть при мысли, что къ нему тщетно обращалось несчастіе, и что онъ удалилъ отъ себя алчущаго не накормивъ и жаждущаго не напоивъ? Ни чуть не бывало. Онъ негодуетъ на бѣднаго юношу за его безразсудство; показавъ себя скрягой, онъ нисколько не стыдится. — И въ самомъ дѣлѣ, кто виноватъ, если молодой человѣкъ не умѣлъ воспользоваться такими прекрасными шансами? Промотать состояніе между игроками и повѣсами? Это ужасно, ужасно! — Да послужитъ для васъ, дитя мое, урокомъ поведеніе этого несчастнаго молодаго человѣка; — видите сами, до чего доводитъ расточительность. Согласно великой и неизмѣнно господствующей церкви фарисеевъ, тутъ представляется прекрасный случай для моральной бесѣды и изъявленія добродѣтели.

— Только подумать, что онъ обманулъ насъ! вскричала лэди Варрингтонъ.

— Непріятно, очень непріятно, мой другъ! сказалъ сэръ Джонъ, покачавъ головой.

— Только подумать, что молодой еще человѣкъ и такой страшный мотъ! продолжала лэди Варрингтонъ. Карты, пари, пиры въ тавернахъ, карета, лошади, общество богатыхъ и распутныхъ мужчинъ и, вѣроятно, развратныхъ женщинъ….

— Тс! милэди Варрингтонъ! вскричалъ ея мужъ, бросая косвенный взглядъ на непорочныхъ Дору и Флору, которыя при послѣднихъ словахъ матери вспыхнули и потупили глазки.

— Неудивительно, что мои бѣдныя дѣти прячутъ свои лица! продолжаетъ мама. — Я бы желала, мои милыя, чтобы существованіе такихъ созданій было устранено отъ васъ какъ можно дальше.

— Но имъ нельзя ни ѣхать въ оперу, ни въ паркъ, не встрѣтятъ съ такими людьми, говоритъ сэръ Майльзъ.

— Только подумать, что мы приняли такую змѣю въ лоно нашего семейства и оставляли ее подлѣ этого невиннаго милашки! и милэди указала на мистера Майльза.

— О какой змѣѣ вы говорите, мама? спрашиваетъ юноша. — Сначала вы говорили, что кузенъ Гарри дурной человѣкъ, потомъ онъ сдѣлался у васъ хорошимъ, наконецъ опять дуренъ. Чему же вѣрить, мама?

— Онъ, какъ и всѣ мы, имѣетъ недостатки, милый мой Майли. Твой кузенъ велъ себя безразсудно, и это да послужитъ тебѣ предостереженіемъ.

— А мой братъ, который умеръ, — мой негодный брать, — развѣ онъ былъ не безразсуденъ? Онъ не любилъ меня, когда я былъ еще маленькимъ. Онъ не дарилъ мнѣ ни денегъ, ни игрушекъ, никогда не катался со мной, никогда… о чемъ вы плачете, мама? — Я помню, какъ Гухъ и вы постоянно ссорились….

— Молчать! въ одинъ голосъ вскричалъ папа и дочери. — Развѣ ты не знаешь, что это имя запрещено упоминать?

— Знаю только одно, что Гарри я люблю, а Гуха никогда не любилъ, продолжалъ маленькій грубіянъ. И если кузенъ Гарри въ тюрьмѣ, то я отдамъ ему полгинеи, которую подарилъ мнѣ крестный папа, — отдамъ ему все, что имѣю; да, все…. кромѣ…. кромѣ маленькой лошадки…. камзола съ серебрянымъ шитьемъ и…. пирожнаго, и… и пожалуй яичницы. (На послѣднее лакомство намекнула Дора). Остальное я все отдамъ, сказалъ Майли послѣ непродолжительнаго молчанія.

— Замолчи же, пожалуйста, и иди заниматься своимъ дѣломъ, сказалъ папа, довольный своимъ сыномъ.

— Кто бы могъ подумать, что онъ будетъ такимъ безпутнымъ? продолжала милэди.

— Почему же и не подумать, мой другъ. Юность — самая лучшая пора для посѣва плевелъ.

— Кто бы могъ подумать, что мы такъ ошибемся въ немъ? вздыхая, сказали дѣвицы.

— И что онъ поцалуетъ насъ! вскричалъ папа.

— Сэръ Майльзъ Варрингтонъ, подобная вульгарность для меня невыносима! возразила величавая матрона.

— А скажите-ка, кто изъ васъ вчера былъ его фавориткой? продолжалъ отецъ.

— Фавориткой? — вотъ еще новость! я ему повторяла нѣсколько разъ о моемъ обрученіи съ Томомъ. Вѣдь я повторяла, Дора? скажите пожалуйста, къ чему вы улыбаетесь? сказала сестрица-красавица.

— Вѣрно и Дора повторяла тоже самое, сказалъ папа.

— Потому что Дора, какъ кажется, хочетъ иногда забыть о своемъ обрученіи съ прекраснымъ Томомъ, замѣтила Флора.

— Неправда! Никогда, никогда не думала я о разрывѣ съ Томомъ! — Дора, не хорошо съ твоей стороны говорить подобныя вещи! — Вотъ ты такъ постоянно смѣешься надъ Томомъ. Ты всегда завидуешь мнѣ, потому что случай…. потому что джентльменамъ кажется, что я не дурна, и они предпочитаютъ меня другимъ, не смотря на все ихъ образованіе и остроуміе! вскричала Флора, склонивъ головку къ плечу и взглянувъ въ зеркало.

— Сестра, зачѣмъ ты всегда заглядываешь въ зеркало? спросилъ безхитростный Майльзъ, младшій. Кажется, ты должна хорошо знать свое лицо?

— Есть люди, мой милый, которые заглядываютъ еще чаще, не имѣя на это побудительной причины, отвѣчалъ папа.

— Если вы говорите это на мой счетъ, папа, то я вамъ очень благодарна, возразила Дора. — Мое лицо останется, какимъ создалъ его Богъ, и какое подарили мнѣ отецъ и мать. Не моя вина, если я не похожа на семейство моего папа. Если голова моя и нехороша, зато въ ней есть нѣсколько ума. Правда, я завидую Флорѣ въ томъ, что она успѣла расположить къ себѣ Тома Клэйпуля. — Я бы, кажется, считала себя счастливою, еслибъ успѣла плѣнить крестьянскаго юношу.

— Позвольте, миссъ, а развѣ вашъ мистеръ Гарри виргинскій умнѣе Тома Клэйпуля? Вѣдь, кажется, вы его хотѣли заманить въ свои сѣти! воскликнула Флора.

— Вы тоже хотѣли, миссъ, и для этого хотѣли бросить Тома Клэйпуля! возразила Дора.

— Я не хотѣла.

— Хотѣли.

— Не хотѣла.

Эти два слова повторились нѣсколько разъ съ той и другой стороны; молніи гнѣва быстро перелетали отъ одной сестры къ другой.

— О дѣти, дѣти! неужели по вашему мнѣнію это значитъ жить въ добромъ согласіи? воскликнула образцовая мать, положивъ свое рукодѣлье. Какой примѣръ подаете вы этому невинному младенцу?

— Я люблю видѣть ссору, милэди, вскричалъ невинный младенецъ, потирая руки.

— Не поддавайся, Флора! Хорошенько ее Дора! Еще разъ, еще! Начинайте! говоритъ одушевленный папа. — Славная вещь! не правда ли, Майли?

— О, сэръ Майльзъ! О, мои дѣти! Эти сцены невыносимы. Они раздираютъ материнское сердце, говоритъ мама, сдѣлавъ величественно-граціозное движеніе и перенося, какъ видно, страданія своего сердца съ необыкновеннымъ хладнокровіемъ. Невозможно представить себѣ, до какой степени мы должны быть благодарны за то, что бдительные родители предупредили безразсудную связь между вами и вашимъ безпутнымъ кузеномъ. Если мы ошиблись въ немъ, то развѣ не слѣдуетъ благодарить небо, что во-время открыли нашу ошибку? Если которая нибудь изъ васъ была къ нему неравнодушна, то здравый разсудокъ, мои милыя, научитъ васъ заглушить, вырвать съ корнемъ это суетное чувство. — Если мы ласкали его и были къ нему добры, то тутъ еще нѣтъ ни малѣйшаго повода къ сожалѣнію. Это только служитъ доказательствомъ нашей доброй натуры. Объ одномъ, мнѣ кажется, мы должны сожалѣть, о томъ, что кузенъ оказался недостойнымъ нашего расположенія; пріѣзжая къ намъ изъ общества игроковъ, актеровъ и подобныхъ людей, онъ занесъ позоръ, можно сказать, оскверненіе въ это чистое непорочное семейство.

— Ахъ, какъ надоѣли эти проповѣди! говоритъ Флора, во время продолженія рѣчи, которой мы представили только начало; между тѣмъ какъ папа, сдѣлавъ продолжительный свистокъ, на цыпочкахъ вышелъ изъ комнаты, а добрый простодушный маленькій Майльзъ приготовилъ волчекъ и спустилъ его подъ платья сестеръ. Волчекъ погудѣлъ, побросался изъ стороны въ сторону, попрыгалъ и, изнеможенный, упалъ, прежде чѣмъ кончилась проповѣдь милэди Варрингтонъ.

— Слышалъ ли ты, дитя мое, что я говорила? спрашиваетъ милэди, положивъ руку на голову малютки.

— Какъ же, мама, все слышалъ, отвѣчаетъ мальчикъ, держа въ губахъ струну и дѣлая приготовленія къ вторичному спуску шумной и рѣзвой игрушки. — Вы говорили, что Гарри теперь обѣднѣлъ, и что намъ не слѣдуетъ ему помочь. Вы это говорили, — не правда ли, мама?

— Дитя, дитя! когда ты будешь постарше, тогда будешь понимать меня лучше! говоритъ мама, обращаясь къ потолку, устремлять въ который глаза свои обратилось у ней въ привычку.

— Уйди ты вонъ отсюда, негодный! вскричала одна изъ сестеръ.

Маленькій Майльзъ, вмѣсто отвѣта, спустилъ волчокъ прямо подъ ноги Доры и при видѣ крайняго неудовольствія своей сестры засмѣялся самымъ непринужденнымъ смѣхомъ, — смѣхомъ ребенка.

Но что это значитъ? Кто пріѣхалъ сюда? Отчего сэръ Майльзъ воротился въ гостиную, и отчего на лицѣ Тома Клэйпуля, идущаго за баронетомъ, такое встревоженное выраженіе?

— Вотъ такъ славная вещь, милэди Варрингтонъ! восклицаетъ сэръ Майльзъ. — Ну просто это изъ чудесъ удивительнѣйшее чудо!

— Ради Бога, джентльмены, что вы хотите сказать? спрашиваетъ добродѣтельная мать.

— Помилуйте, милэди! да объ этомъ говоритъ весь городъ! замѣчаетъ Томъ Клэйпуль, переводя духъ.

— Томъ самъ его видѣлъ! продолжаетъ сэръ Майльзъ.

— Видѣлъ обоихъ, милэди Варрингтонъ. Вчера вечеромъ они были въ клубѣ и ихъ провожала громадная толпа. И какое сходство! не будь разноцвѣтныхъ лентъ, тогда ни за что не отличить бы одного отъ другаго. Одинъ былъ въ синемъ, другой — въ коричневомъ; а я сколько разъ видѣлъ на немъ платье этихъ обоихъ цвѣтовъ.

— Какое платье?

— Кто такое одинъ., и кто другой? восклицаютъ сестры.

— Разумѣется, кто! — вашъ Счастливый Юноша.

— Нашъ безцѣнный виргинецъ и наслѣдникъ княжества, говоритъ сэръ Майльзъ.

— Значитъ мой племянникъ выпущенъ! восклицаетъ милэди. — Вѣроятно, онъ снова бросился въ пучину развр….

— Будь онъ проклятъ! проревѣлъ баронетъ, съ гнѣвомъ болѣе чѣмъ сильнымъ. — Что бы вы сказали, милэди Варрингтонъ, еслибъ этотъ мой дорогой и прекрасный племянникъ оказался самозванцемъ, — чортъ возьми! еслибъ онъ оказался не болѣе не менѣе, какъ авантюристомъ?

— Тайный голосъ шепталъ мнѣ объ этомъ, сказала лэди: — но я старалась отстранить отъ себя неосновательное подозрѣніе. Говорите, сэръ Майльзъ! Мы горимъ отъ нетерпѣнія узнать отъ васъ подробности.

— Если кончилась твоя очередь, мой другъ, то пожалуй я буду говорить, сказалъ сэръ Майльзъ. — Скажите только мнѣ, что вы думаете о джентльменѣ, который приходитъ въ мой домъ, садится обѣдать за мой столъ, его принимаютъ, какъ роднаго, онъ цалуетъ….

— Какъ? что? цалуетъ? вскрикиваетъ Томъ Клэйпуль, и на лицѣ его выступаетъ румянецъ едва ли не ярче его камзола.

— Гм, гм! цалуетъ руку жены, его принимаютъ какъ роднаго сына! Что вы скажете о человѣкѣ, который разсуждаетъ съ вами о своемъ имѣніи, о своемъ наслѣдствѣ, чортъ возьми! и который оказывается потомъ нищимъ, вторымъ сыномъ въ семействѣ!… Это нищій, милэди Варрингтонъ, клянусь….

— Ахъ, оставьте, сэръ Майльзъ! Къ чему такія выраженія передъ этими невинными существами! Поставленная въ совершенное недоумѣніе такимъ лицемѣрствомъ, я рѣшительно не знаю, что дѣлать. Неужели я довѣряла тебя самозванцу, мой милый мальчикъ? Неужели я оставляла тебя съ обманщикомъ, моя невинная дочь? восклицаетъ мама, надѣляя нѣжными ласками сына.

— О какомъ обманщикѣ вы говорите? спрашиваетъ ребенокъ.

— Объ этомъ негодномъ молодомъ повѣсѣ, о Гарри Варрингтонѣ! проревѣлъ папа.

Тутъ маленькій Майльзъ принялъ видъ крайняго недоумѣнія и, подчиняясь скрытному движенію души, залился слезами.

Примѣрная мать хочетъ сжать его въ своихъ объятіяхъ, но ребенокъ отклоняется отъ этихъ непорочныхъ ласкъ, реветъ громче прежняго и всѣми силами старается освободиться, какъ вдругъ входитъ дворецкій и объявляетъ:

— Мистеръ Джоржъ и мистеръ Генри Варрингтоны!

Майли окончательно вырывается изъ объятій матери. Лицо баронета принимаетъ цвѣтъ камзола мистера Клэйпуля. Дамы встаютъ съ мѣстъ и, при входѣ молодыхъ людей, дѣлаютъ три холодныхъ книксена.

Маленькій Майльзъ подбѣгаетъ къ посѣтителямъ и протягиваетъ РУ^КУ — Ахъ, Гаррні Нѣтъ! это не онъ! Который же онъ? — Вотъ это мой Гарри! — и на этотъ разъ Майльзъ не ошибся.

— Милый Гарри, я такъ радъ, что вы пріѣхали! — А какъ они бранили васъ!

— Я пришелъ заплатить долгъ моему дядѣ, — сказалъ черноволосый мистеръ Варрингтонъ: — поблагодарить его за радушіе къ моему брату, Генри.

— Какъ такъ, неужели я вижу моего племянника Джоржа? — Да; лицо и глаза моего брата! Юноши, я въ восторгѣ отъ васъ! — восклицаетъ дядя, крѣпко сжимая руку тому и другому; его лицо озаряется непритворнымъ восторгомъ.

— Да, это чрезвычайно таинственное возстаніе изъ мертвыхъ, — сказала лэди Варрингтонъ. Я только удивляюсь, отъ чего племянникъ мой Генри скрывалъ отъ насъ такое обстоятельство по настоящее время, — прибавила она, бросивъ косвенный взглядъ на молодыхъ джентльменовъ.

— Милэди, онъ зналъ объ этомъ не больше вашего, — сказалъ Джоржъ Варрингтонъ.

Молоденькія лэди посмотрѣли другъ на друга изподлобья.

— Да, да, сэръ! — обстоятельство въ высшей степени замѣчательное, — говоритъ мама, повторяя книксенъ. — Мы объ этомъ слышали, сэръ; мистеръ Клэйпуль, нашъ сосѣдъ по имѣнью, сообщилъ намъ эту новость, которая послужила мнѣ предметомъ разговора съ моими дочерями.

— Правда, правда, прокричалъ тоненькій голосокъ: — и знаете ли, Гарри, папа и мама называли васъ самоз….

— Молчать, негодный! Скрюби, уведите мистера Варрингтона въ его комнату. Рекомендую вамъ, мистеръ Варрингтонъ, или, проще говоря, племянникъ Джоржъ, — рекомендую вамъ вашихъ кузинъ.

При этихъ словахъ дѣлаются два книксена и протягиваются двѣ ручки. Мистеръ Эсмондъ Варрингтонъ отвѣчаетъ общимъ низкимъ поклономъ всѣмъ тремъ лэди, прижимаетъ шляпу къ сердцу и говоритъ:

— Я вмѣняю себѣ въ пріятную обязанность засвидѣтельствовать почтеніе дядюшкѣ и кузинамъ и поблагодарить васъ, милэди, за то радушіе, которое вы могли оказать моему брату.

— Радушіе было небольшое, но за то искреннее. Чѣмъ богаты, тѣмъ и рады, вскричалъ простосердечный сэръ Майльзъ.

— И повѣрьте, я вполнѣ цѣню его, сэръ, сказалъ мистеръ Варрингтонъ, окидывая серьёзнымъ взглядомъ все семейство.

— Дай твою руку, племянникъ. Ни слова больше! вскричалъ сэръ Майльзъ. За кого же вы меня считаете? Неужели вы думаете, что я какой нибудь каннибалъ и не захочу протянуть руки сыну моего брата? Не стоитъ и говорить подобныя вещи. Не хотите ли покушать съ нами въ три часа баранины? Вотъ это мой сосѣдъ, Томъ Клэйпулъ, сынъ баронета Томаса Клэйпуля, и мой хорошій другъ. Томъ, ты вѣрно тоже составишь компанію! Ты вѣдь знаешь нашу кухню?

— О, какъ же, знаю, сэръ Майльзъ, отвѣчаетъ Томъ, не выражая на лицѣ особенной радости.

— Ты долженъ попробовать нашу баранину, непремѣнно долженъ! А что у васъ еще къ обѣду, милэди Варрингтонъ? У насъ немного блюдъ, зато каждаго вдоволь; да, мои друзья, въ блюдахъ моихъ нѣтъ разнообразія, но есть обиліе.

— Сегодня мы не можемъ раздѣлить вашу трапезу. Мы обѣдаемъ у одного нашего друга, который занимаетъ домъ лорда Ротама, у вашего сосѣда, словомъ, у полковника Ламберта, только что получившаго чинъ генерала.

— Вы будете обѣдать съ двумя его дочерями, съ этими деревенскими дѣвочками: не правда ли, что онѣ чисто деревенскія? спросила Флора.

— Кажется, и я гдѣ-то видѣла эту дрянь, сказала Дора.

— Извините, миссъ, лучше такихъ дѣвушекъ нѣтъ и не было въ Англіи! вскричалъ Гарри, которому никто не подумалъ даже сказать привѣтливое слово. Его преобладаніе кончилось. Онъ сдѣлался ничѣмъ. Удивительно ли послѣ этого, если онъ оставался совершенно незамѣтнымъ.

— Разумѣется, кузенъ! сказала Дора, бросивъ взглядъ на молодаго человѣка, съ лицомъ пылающимъ отъ негодованія. — Разумѣется, кузенъ! Вы или очень человѣколюбивы, или очень счастливы! Вы видите ангеловъ тамъ, гдѣ мы видимъ только обыкновенныхъ смертныхъ. Я никакъ не могла вообразить, кто такіе были эти странные люди въ блестящей каретѣ лорда Ротама. Если это были три ангела, то я больше ничего не имѣю сказать.

— Мой братъ большой энтузіастъ, возражаетъ Джоржъ: — онъ часто ошибался въ женщинахъ.

— Въ самомъ дѣлѣ! сказала Дора, обнаруживъ маленькое волненіе.

— Я полагаю, что племянникъ мой Гарри встрѣчался съ неблагопріятными образцами нашего пола, замѣтила мать съ тяжелымъ вздохомъ.

— Мы такъ легко увлекаемся, мадамъ, — мы оба еще очень молоды: будемъ постарше, научимся понимать вещи лучше.

— Отъ чистаго сердца желаю, Джоржъ, чтобы это сбылось. Повѣрьте, всѣ мои желанія, всѣ мои молитвы заключаются въ благополучіи вашемъ и вашего брата. Мы не щадили нашихъ усилій. Въ печальныя минуты, на которыя я не буду больше намекать….

— Въ то время, когда сэра Майльза не было въ городѣ, сказалъ Джоржъ, взглянувъ на ласково улыбнувшагося баронета.

— Я послала вашему брату сочиненіе, которое могло утѣшить его и, я увѣрена, исправить. Пожалуйста, не благодарите; я только исполнила мой долгъ, — долгъ смиренной женщины. Скажите, племянникъ, что значатъ земныя блага въ сравненіи съ благомъ душевнымъ? Если я сдѣлала добро, то для меня уже это благодарность; если я была полезна, то для меня это верхъ наслажденія. Если вы, Гарри, чрезъ мое посредничество принуждены были подумать….

— О! кажется, начинается проповѣдь? прервалъ прямодушный Гарри. — Я не имѣлъ времени прочитать строчки изъ вашего сочиненія. Позвольте сказать, что о подобныхъ вещахъ я вовсе не забочусь, но все же благодаренъ вамъ премного.

— Намѣреніе дѣло великое, сказалъ мистеръ Варрингтонъ: — и мы оба вамъ признательны. Добрый нашъ другъ, генералъ Ламбертъ, намѣревался взять Гарри на поруки; но, къ счастію, у меня была сумма достаточная на выкупъ Я какъ нельзя болѣе благодаренъ великодушному другу, который поспѣшилъ къ моему брату въ то время, когда онъ болѣе всего нуждался въ помощи и когда его родственниковъ, къ величайшему несчастію, не было въ городѣ.

— Я все бы сдѣлалъ, мой другъ, для сына моего брата, для роднаго моего племянника, — я все, все бы сдѣлалъ! воскликнулъ сэръ Майльзъ, и въ порывѣ такого великодушія крѣпко сжалъ руку Джоржа — Такъ вы не можете остаться у насъ и отобѣдать? Останьтесь! Бросьте вы этого полковника или генерала, что ли? Или же назначьте день…. Милэди Варрингтонъ, потрудитесь назначить моему племяннику день, когда онъ можетъ посидѣть подъ портретомъ своего дѣда и выпить рюмку добраго вина!

— Умственныя способности у Джоржа, кажется, развиты болѣе, чѣмъ у его несчастнаго младшаго брата, замѣтила милэди, когда молодые джентльмены удалились. Младшій должно быть вовсе и не думаетъ о деньгахъ; вы замѣтили, сэръ Майльзъ, что потеря виргинскаго наслѣдства, — сумма котораго, безъ сомнѣнія, слишкомъ преувеличена, но все же должна быть очень значительна, — замѣтили ли вы, что уничтоженіе блестящихъ видовъ Гарри нисколько его не тревожитъ?

— Я вовсе не буду удивляться если и старшій братъ окажется такимъ же бѣднякамъ, какъ и младшій, сказала Дора, вздернувъ головку.

— Ха! ха! Замѣтили ли вы, что на кузенѣ Джоржѣ платье кузена Гарри, коричневое съ золотымъ шитьемъ, — то самое, которое было на немъ, когда ты, Флора, ѣздила съ нимъ въ ораторію.

— Развѣ онъ ѣздилъ съ Флорой въ ораторію? свирѣпо спросилъ мистеръ Клэйпуль.

— Я была нездорова и не могла выѣзжать; поэтому съ ней отправился кузенъ, — сказала Дора.

— Я, мистеръ Клейпулъ, далека отъ того, чтобъ лишать моихъ дочерей невинныхъ удовольствій, а тѣмъ болѣе возможности послушать музыку Ганделя, сказала мама: — музыка благотворно дѣйствуетъ на душу; она возвышаетъ умъ; она раздается въ нашихъ церквахъ, и, какъ всѣмъ извѣстно, ею занимался царь Давидъ. Вашихъ оперъ я избѣгаю, какъ пьесъ, производящихъ пагубное вліяніе; балеты я запрещаю видѣть моимъ дочерямъ, какъ самыя безнравственныя представленія; но музыка, мои милыя, о! будемте наслаждаться ею, будемте….

Въ это время раздался звонокъ, призывавшій къ обѣду.

— Вотъ кстати и музыка, сказалъ папа, потирая руки: — пойдемте, дѣти. Скрюби, приведи къ намъ мистера Майли. Томъ, не угодно ли взять милэди.

— Нѣтъ, милый Томасъ, я потихоньку сама пойду. Идите съ моей милой Флорой, сказала олицетворенная добродѣтель.

Дора, для большаго разнообразія и одушевленія семейной бесѣды, въ теченіе обѣда почти безпрерывно говорила объ ораторіяхъ и музыкѣ Ганделя.

ГЛАВА III.
ПЛѢНЪ.

Если благосклонному читателю угодно послѣдовать за нами и перейти черезъ дорогу, онъ увидитъ нашихъ молодыхъ джентльменовъ въ домѣ лорда Ротама, который милордъ отдалъ на время пріятелю своему генералу Ламберту; онъ увидитъ тамъ семейный кружокъ, съ которымъ мы уже познакомились въ Оакгорстѣ и на Тонбриджскихъ минеральныхъ водахъ. Джемсъ Вульфъ обѣщался прійти къ обѣду; но Джемсъ ухаживаетъ за миссъ Лоутеръ, и для него одинъ взглядъ ея глазъ усладительнѣе всѣхъ утонченныхъ блюдъ, изготовленныхъ поваромъ лорда Ротама, лакомѣе дессерта, поставленнаго на столѣ, за который вы сейчасъ сядете. Вы будете шестымъ. Вы займете мѣсто мистера Вульфа. Можете быть увѣрены, что онъ не прійдетъ. Что касается до меня, то я стану у буфета и буду слушать разговоръ.

Замѣтьте прежде всего, сколько счастья выражается на лицахъ женщинъ. Когда помощники пристава взяли Гарри Варрингтона, я совсѣмъ забылъ сказать вамъ, что добрая мистриссъ Ламбертъ, услышавъ о несчастій юноши, сейчасъ же бросилась къ мужу, просила, умоляла, требовала, чтобы Мартинъ помогъ ему.

— Пожалуйста, говорила она: — не обращай вниманія на его капризы; не обращай вниманія на его гнѣвъ, по случаю возвращенія подарковъ, — на это всякій можетъ разсердиться, а тѣмъ болѣе такой вспыльчивый юноша, какъ Гарри! Не думай, что мы очень бѣдны и должны всѣ лишнія деньги платить за воспитаніе сыновей. Словомъ, ты долженъ употребить тотъ или другой способъ, чтобъ вывести Гарри изъ затруднительнаго положенія. Не ты ли выручилъ Чарльза Ваткинса два года тому назадъ? и вѣдь онъ же уплатилъ тебѣ все до полупенни. Да, мой другъ, ты осчастливилъ, слава Богу, цѣлое семейство: мистриссъ Ваткинсъ молится за тебя и благословляетъ тебя по сей день; съ тѣхъ поръ у насъ все идетъ какъ-то особенно хорошо. Я даже полагаю, что за это самое ты получилъ и генеральскій чинъ, прибавила нѣжная и любящая жена.

Для добраго дѣла Мартину Ламберту не нужно сильныхъ убѣжденій. Такъ и на этотъ разъ онъ позволилъ убѣдить себя безъ малѣйшаго труда. Рѣшась отъискать своего друга Джемса Вульфа и съ его помощью выручить Гарри, онъ беретъ шляпу, схватываетъ руку Тео, которая повидимому благословляетъ его на этотъ подвигъ, цалуетъ пылающую щочку маленькой Гетти и выходитъ изъ комнаты, гдѣ сидѣли дочери и мать. Послѣдняя его провожаетъ.

Энтузіастическая мать, оставшись наединѣ съ мужемъ, не въ состояніи долѣе удерживать порывы своихъ чувствъ. Она бросается на шею мужа, цалуетъ его сто-двадцать-пять разъ въ одинъ моментъ, призываетъ на него благословеніе неба, рыдаетъ на его плечѣ. Въ этой сантиментальной позѣ ихъ застаетъ старушка мистриссъ Квиггетъ, ключница милорда. Она обходила домъ и, я полагаю, крайне изумилась при видѣ этого супружескаго феномена.

— Мы немножко поссорились и теперь помирились! — Пожалуйста, мистриссъ Квиггетъ, не разсказывайте никому! сказалъ Мартинъ и удалился.

— О, никогда! отвѣчала мистриссъ Квиггетъ съ рѣзкимъ, протяжнымъ смѣхомъ, подобно смѣху почтеннаго стараго какаду; эта бѣлая, съ крючковатымъ носомъ, долговѣчная птица имѣла съ мистриссъ Квиггетъ удивительное сходство. — Никогда! отвѣчала Квиггетъ, захохотала и потрясла своими старыми боками такъ сильно, что всѣ ея ключи — другой бы пожалуй сказалъ, что всѣ ея старыя ребра — застучали и забрянчали.

— О Квиггетъ! сказала мистриссъ Ламбертъ: — если бы вы знали, что это за человѣкъ!

— Вы поссорились съ нимъ и помирились! — И прекрасно!

— Поссорились съ нимъ? — Онъ въ жизнь свою не говорилъ такой величайшей лжи! — Мои генералъ — настоящій ангелъ! Я готова боготворить его. Я готова упасть къ его сапогамъ и цаловать ихъ! Въ цѣломъ мірѣ нѣтъ человѣка добрѣе моего генерала. И чѣмъ я заслужила себѣ такого человѣка? Какъ я смѣю имѣть такого добраго мужа?

— Полноте, полноте; — васъ сошлась парочка, сказалъ старый попугай: — что прикажете приготовить къ ужину?

Когда Ламбертъ воротился къ этому ужину и разсказалъ объ освобожденіи Гарри, о томъ, какъ явился его братъ и выкупилъ его, то вы можете себѣ представить, какое смятеніе произошло въ кругу этихъ добрыхъ людей! Если генералъ въ глазахъ мистриссъ Ламбертъ былъ до этой поры ангеломъ, то чѣмъ же онъ сдѣлался теперь? Если поутру она хотѣла цаловать его сапоги, то скажите, на какое униженіе она готова была обречь себя вечеромъ? Маленькая Гетти молча пріютилась подлѣ отца и отпила нѣсколько капель изъ его рюмки. Лицо матери и Тео сіяютъ счастіемъ, какъ два свѣтлые мѣсяца на безоблачномъ небѣ…. Послѣ ужина всѣ четверо, по извѣстному сигналу, становятся на колѣна; къ небу возносится теплая молитва; всѣ они радуются, какъ радуются ангелы о кающемся грѣшникѣ. Но вдругъ въ уличную дверь раздается громкій стукъ. Кто бы это былъ? Милордъ въ отдаленной провинціи. Теперь уже полночь; — ахъ какъ поздно они засидѣлись! какъ долго они разговаривали. Я думаю, мистриссъ Ламбертъ догадывается, чей это стукъ.

— Это Джоржъ, говоритъ молодой джентльменъ, вводя другаго. — Мы были у тетушки Бернштэйнъ и не могли лечь спать, тетушка Ламбертъ, не выразивъ вамъ нашей благодарности. Вы такъ добры, такъ добры….

Дальнѣйшихъ словъ болѣе не слышно. Тетушка Ламбертъ цалуетъ Гарри. Тео поддерживаетъ Гетти, блѣдную какъ смерть, и старается вызвать въ ней признаки жизни. Джоржъ Варрингтонъ стоитъ съ шляпой въ рукѣ и потомъ (когда кончилось привѣтствіе Гарри) подходитъ къ мистриссъ Ламбертъ и цалуетъ ея руку; гонералъ то и дѣло, утираетъ глаза. Могу утвердительно сказать, что все это семейство находилось въ самомъ нѣжномъ и счастливомъ настроеніи духа. Благородныя сердца постепенно испытываютъ подобное состояніе, когда ближнему прощается обида, когда водворяется спокойствіе, когда любовь возвращаетъ то, что считаютъ для нея потеряннымъ.

— Мы шли отъ тетушки Бернштэйнъ, увидѣли огонь въ вашихъ окнахъ и не могли бы заснуть, не пожелавъ вамъ всѣмъ спокойной ночи, сказалъ Гарри. — Не правда ли, Джоржъ?

— И прекрасно сдѣлали; вы принесли намъ всѣмъ отличнѣйшій колпакъ, въ которомъ нехотя заснешь, сказалъ генералъ. Когда вы съ нами обѣдаете? Завтра? Нѣтъ, завтра они дали слово обѣдать у мадамъ де Бернштэйнъ. — Такъ послѣ завтра? — Послѣ завтра они будутъ, — это тотъ самый день, который мы описываемъ, и тотъ самый обѣдъ, на который, вмѣсто отсутствующаго по частнымъ дѣламъ полковника Джемса Вульфа, мы только что пригласили нашего благосклоннаго читателя.

Мы пригласили не только отобѣдать, но и послушать исторію мистера Джоржа Эсмонда Варрингтона, которую, безъ сомнѣнія, онъ не замедлитъ разсказать. И вотъ всѣ садятся за столъ, — не въ парадной столовой милорда, но въ небольшой уютной комнаткѣ лицеваго фасада. Вотъ собрали со стола; генералъ провозгласилъ тостъ за здоровье короля; слуги удалились, кончился общій разговоръ, и мистеръ Джоржъ началъ:

«Я помню, какъ за обѣдомъ нашего генерала маленькій филадельфскій агентъ, умъ котораго и дальновидность мы замѣтили еще дома, противился наступательнымъ движеніямъ, гибельныя послѣдствія которыхъ доказали основательность его сопротивленія. — Нѣтъ никакого сомнѣнія, говорилъ онъ: — войска вашего превосходительства, подойдя къ крѣпости Дёкеснъ, атакуютъ ее, какъ нѣтъ сомнѣнія въ томъ, что противъ такой силы, такой артиллеріи, это маленькое слабое мѣстечко не въ состояніи будетъ держаться. Но, сэръ, разсчитываете ли вы на трудность перехода? Вамъ придется идти по лѣсамъ, почти непроходимымъ, по дорогамъ, которыя вы должны сами прокладывать; ваше войско по необходимости растянется на нѣсколько миль. Эта растянутая и слѣдовательно ослабленная линія, пробираясь сквозь дебри, будетъ подвергнута безпрерывнымъ нападеніямъ съ фронта, съ тылу, съ фланговъ — нападеніямъ непріятеля, котораго вы не увидите и который отличается въ войнѣ искусствомъ дѣлать ловкія и удачныя засады.»

— Вздоръ, милостивый государь! сказалъ генералъ: — дикари могутъ напугать только вашу гнилую американскую милицію (благодарю, ваше превосходительство, за комплиментъ, сказалъ про себя мистеръ Вашингтонъ), но на регулярныя войска его величества индійцы не произведутъ никакого впечатлѣнія! — Отъ души надѣюсь, сэръ, сказалъ мистеръ Франклинъ съ тяжелымъ вздохомъ; — и, само собою разумѣется, джентльмены, составлявшіе свиту генерала, посмѣялись надъ почтмейстеромъ, какъ надъ дерзкимъ чиновникомъ, котораго вовсе не просили подавать свое мнѣніе въ дѣлахъ, совершенно недоступныхъ для него.

"Съ своей стороны мы пренебрегали индійцами, и нашъ главнокомандующій не хотѣлъ воспользоваться ни ихъ предложеніями, ни ихъ услугами. Наши офицеры своимъ распутнымъ поведеніемъ съ туземными женщинами оттолкнули отъ себя ихъ начальниковъ. Такихъ начальниковъ при нашемъ отрядѣ находилось человѣкъ семь или восемь. Еслибъ въ роковое 9 іюля ихъ было въ авангардѣ человѣкъ двѣсти, тогда день этотъ кончился бы, можетъ быть, совершенно иначе. Они бы отразили нападеніе французскихъ индійцевъ; они бы предупредили внезапность и разсѣяли паническій страхъ, овладѣвшій нашимъ войскомъ. Теперь уже извѣстно, что французы готовы были сдать свою крѣпость, безъ всякаго сопротивленія, и что французскіе индійцы сами говорили, что было бы дерзко нападать на такую преобладающую силу, какъ наша.

"Я былъ при генералѣ въ главномъ отрядѣ войскъ, когда впереди насъ началась перестрѣлка, и когда на мѣсто перестрѣлки поскакали адъютантъ за адъютантомъ. Сначала передовые наши бойко отвѣчали на выстрѣлы, дружно выдерживали натискъ и весело кричали — ура! Но, вскорѣ послѣ того, огонь съ нашей стороны сдѣлался слабѣе, между тѣмъ какъ изъ-за каждаго дерева, изъ-за каждаго куста, раздавались выстрѣлы и наши люди падали одинъ за другимъ. Мы шли боевой правильной линіей; впереди были застрѣльщики, въ срединѣ находились знамена и два небольшія орудія; хорошо охраняемый обозъ составлялъ арріергардъ; передъ нами, мили на двѣ, виднѣлось совершенно открытое и чистое пространство; по ту и другую сторону разстилался кустарникъ и лѣсъ на полмили глубиною. Перестрѣлка, начавшаяся въ авангардѣ, вскорѣ замолкла и продолжалась съ боковъ лѣса но передовой колоннѣ. Люди падали безпрестанно; офицеровъ убивали болѣе чѣмъ рядовыхъ. Я сказалъ уже, что съ самаго начала наши бойко выдерживали нападеніе и дружно отвѣчали на непріятельскій огонь; кромѣ этого на лѣсную сторону мы направили пушки, которыя повидимому принудили замолкнуть французовъ, сидѣвшихъ въ засадахъ. Но скрытый огонь снова начался. Наши солдаты, несмотря на команду генерала и офицеровъ, не трогались съ мѣста, толпились въ груды и стрѣляли на удачу, — разумѣется, не дѣлая ни малѣйшаго вреда непріятелю. Передовые солдаты главнаго отряда оставляли строй и бѣжали въ центръ, или испуганные, или раненные. Они говорили, что встрѣтились съ пятью тысячами французовъ и цѣлымъ легіономъ дикарей, которые скальпировали всѣхъ нашихъ убитыхъ. При каждомъ мѣткомъ выстрѣлѣ, отъ которыхъ падали наши солдаты, мы слышали ихъ дикіе, радостные крики. Въ это время не было уже ни одного человѣка, который бы ободрялъ нашихъ солдатъ сдѣлать движеніе впередъ. Главнокомандующій отправлялъ одного адъютанта за другимъ, и ни одинъ изъ нихъ не возвращался. Наконецъ и до меня дошла очередь. Я отправленъ былъ въ авангардъ къ капитану Фрэзеру съ приказаніемъ, котораго ни ему не суждено было получить, ни мнѣ передать.

"Не прошелъ я и тридцати шаговъ отъ боевой линіи, какъ въ ногу попала мнѣ пуля и я упалъ за-мертво, безъ чувствъ. Помню только, что мимо меня пробѣжала толпа индійцевъ и французовъ; первые, съ своимъ дикимъ, адскимъ, воинственнымъ визгомъ, — вторые, съ такимъ же звѣрствомъ, какъ и ихъ союзники. Больно и досадно было видѣть мнѣ, какъ мало въ этой толпѣ находилось бѣлыхъ кафтановъ! Мимо меня въ этой толпѣ прошло не болѣе двадцати французовъ; и во всемъ этомъ дѣйствіи едва ли участвовало ихъ человѣкъ пятьдесятъ; а между тѣмъ въ немъ разбиты были два храбрѣйшіе полка британской арміи.

"Одинъ изъ непріятельской толпы, повидимому, полуиндіецъ — полуфранцузъ, въ индійской обуви и бѣломъ кафтанѣ, при бѣлой кокардѣ, отсталъ отъ отряда и подбѣжалъ ко мнѣ. Закинувъ черезъ голову ружье, онъ хотѣлъ раздробить мнѣ черепъ и потомъ меня ограбить. Подлѣ меня лежало небольшое ружье, которое Гарри подарилъ мнѣ передъ самой компаніей; оно выпало изъ рукъ моихъ и, къ счастію, находилось не далѣе, какъ на протяженіе руки. Я схватилъ его, и французъ упалъ мертвый въ шести ярдахъ отъ меня. На этотъ разъ я избѣгнулъ смерти; но кровь лилась изъ раны моей и я лежалъ въ изнеможеніи. Въ то время, когда я старался зарядить ружье, со мной сдѣлался обморокъ; ружье выпало изъ рукъ и самыя руки опустились, какъ у мертваго.

"Я находился совершенно въ безчувственномъ состояніи; крикъ и стонъ невнятно раздавались вокругъ меня, когда я увидѣлъ одного индійца, дѣятельно занимавшагося надъ французомъ, котораго я только что убилъ. Взглянувъ на меня, онъ замѣтилъ во мнѣ признаки жизни; какъ только онъ окончилъ скальпированіе француза, то съ окровавленнымъ ножемъ въ зубахъ подбѣжалъ ко мнѣ. Все это я видѣлъ въ какомъ-то туманѣ, во снѣ; я не могъ не только сопротивляться ему, но и сдѣлать малѣйшее движеніе.

"Индіецъ прижалъ колѣномъ мою грудь, окровавленной рукой схватилъ меня за длинныя волосы и приподнялъ голову. При этомъ движеніи, я увидѣлъ одного французскаго офицера, который быстро подходилъ къ индійцу, не будучи имъ замѣченнымъ.

"О Боже! какая радость! Это былъ молодой Флоракъ, исполнявшій должность моего секунданта въ Квебекской дуэли. — A moi Florae! вскричалъ я. C’est Georges! aide moi!

"Офицеръ встрепенулся, подбѣжалъ на мой крикъ, схватилъ индійца за плечо и приказалъ ему остановиться. Но дикарь или не понималъ по-французски, или просто не хотѣлъ понять моего восклицанія. Онъ еще крѣпче сжалъ мои волосы и, размахнувъ окровавленнымъ ножемъ, давалъ знать французу, чтобы онъ не мѣшалъ ему распорядиться своей добычей. — Я только и могъ закричать еще разъ плачевнымъ голосомъ: A moi!

" — Ah, canaille, tu veux du sang? Prends! вскричалъ Флоракъ, прибавивъ проклятіе, и въ то же мгновеніе, съ словомъ ухъ! индіецъ упалъ мнѣ на грудь, проколотый саблей Флорака.

"Другъ мой осмотрѣлся кругомъ.

« — Eh! сказалъ онъ: — la belle affaire! Ты кажется раненъ? — И онъ немедленно обвязалъ своимъ шарфомъ мою раненую ногу. — Тебя, пожалуй, вздумаютъ убить другіе! Ah, tiens! Надѣнь вотъ этотъ кафтанъ и эту шляпу съ бѣлой кокардой. Называйся французомъ, если будутъ спрашивать! Патруль приметъ тебя за одного изъ нашихъ. Помни, что тебя зовутъ Брюнетъ, и что ты изъ квебекскихъ волонтеровъ! Богъ да сохранитъ тебя, Брюнетъ! Я долженъ отправиться. Сегодня выдался славный денекъ: ваши краснокафтанники, мой бѣдный другъ, ретируются стремглавъ.» — О, какое страшное было пораженіе! Этотъ день для Англіи былъ днемъ безславія, днемъ позора!

"Грубая операція Флорака остановила, однакожь, кровотеченіе изъ моей раны; онъ помогъ мнѣ прислониться къ дереву и зарядилъ ружье, положивъ его подлѣ меня, на случай, еслибъ какой нибудь мародеръ вздумалъ сдѣлать на меня нападеніе. Онъ подалъ мнѣ флягу того несчастнаго французскаго солдата, который потерялъ свою жизнь, покушаясь на мою жизнь; глотокъ изъ этой фляги освѣжилъ меня и подкрѣпилъ мои силы. Молодой человѣкъ, замѣтивъ дерево, къ которому я прислонился, и осмотрѣвъ мѣстность, окружавшую дерево, чтобы послѣ легче могъ отъискать меня, удалился во фронтъ.

— Ты видишь, Джоржъ, какъ я люблю тебя, сказалъ Флоракъ: — я не могу оставаться здѣсь ни на минуту, но для тебя я остался. — Не помню, Гарри, говорилъ ли я тебѣ, что Флоракъ былъ моимъ должникомъ: въ Квебекѣ я выигралъ у него деньги. — Надо сказать, что я игралъ по. убѣдительной его просьбѣ; у него встрѣтилось какое-то затрудненіе заплатить этотъ долгъ, и я простилъ ему: обязательствомъ, которое онъ далъ мнѣ, я закурилъ трубку. — Замѣчаешь, мой другъ, что относительно азартныхъ игръ ты не составляешь исключенія въ нашей фамиліи.

"Вечеромъ, когда кончилось позорное пораженіе, преданный Флоракъ подошелъ ко мнѣ съ двумя индійцами, за поясами которыхъ дымились еще свѣжія кожи съ человѣческаго черепа, и которымъ онъ объявилъ, что я французъ, его братъ, что меня ранили въ самомъ началѣ сраженія, и что теперь нужно отнести меня въ крѣпость. Индійцы положили меня на свои одѣяла и, сопровождаемые Флоракомъ, понесли въ крѣпость довольно неохотно. Оставь меня Флоракъ, и дикари навѣрное бы обобрали меня, и въ добавокъ присоединили бы мои волоса къ тѣмъ несчастнымъ волосамъ, которые висѣли на ихъ поясахъ. Флоракъ обѣщалъ имъ дать коньяку, если они бережно принесутъ меня въ крѣпость. Эту переноску я съ трудомъ припоминаю; боль въ ногѣ была невыносима; самосознаніе не разъ оставляло меня. Наконецъ принесли меня въ крѣпость, въ офицерскую квартиру, и положили на кровать Флорака.

«Къ счастію, я находился безъ чувствъ. Меня приняли въ крѣпость, какъ раненаго французскаго солдата, принадлежавшаго къ крѣпостному гарнизону. Впослѣдствіи я услышалъ, что во время моей горячки нѣсколько человѣкъ, попавшихъ въ плѣнъ въ день нашего пораженія, приведены были своими дикими побѣдителями къ стѣнамъ Дёкесна и тамъ, въ глазахъ гарнизона, индійцы жестоко мучили ихъ, жгли, убивали.»

При этихъ словахъ трепетъ ужаса пробѣжалъ по всѣмъ членамъ сочувствующихъ слушателей Джоржа. Тео взяла руку Гетти и съ встревоженнымъ видомъ посмотрѣла на Джоржа. Гарри ударилъ кулакомъ по столу и вскричалъ:

— Кровожадные, краснокожіе разбойники! У насъ не будетъ мира, пока не истребятъ этихъ варваровъ!

— Въ Пенсильваніи, когда я уѣзжалъ сюда, предложили выдавать по ста тридцати талеровъ за голову индійца, сказалъ Джоржъ съ угрюмымъ видомъ, — и по пятидесяти за женщину.

— Пятьдесятъ талеровъ за женщину! Слышите, мистриссъ Ламбертъ? вскричалъ генералъ, приподнявъ волосы своей жены.

— Кровожадные варвары! Истребить ихъ! непремѣнно истребить! повторилъ Гарри.

"Не знаю, долго ли я лежалъ въ горячкѣ, продолжалъ Джоржъ. Когда я пришелъ въ чувство, моего добраго Флорака уже не было. Онъ съ отрядомъ своимъ откомандированъ былъ противъ англійскаго форта на границѣ Пенсильваніи, на который французы объявили свои притязанія. Въ Дёкеснѣ, когда я въ состояніи былъ спрашивать и понимать, что мнѣ говорили, находилось не болѣе тридцати европейцевъ. Крѣпость эта была бы возвращена, еслибъ наши люди имѣли столько храбрости, чтобы вернуться назадъ послѣ перваго своего пораженія.

"Однажды, когда я лежалъ на берегу рѣки, мною снова овладѣлъ старинный мой врагъ — лихорадка. Что я остался живъ, это надо приписать особенному чуду. Еслибъ не заботливость одной доброй полудикой женщины, находившейся въ крѣпости, которая изъ состраданія ухаживала за мной и лѣчила меня, я бы никогда не поправился, и тогда мой бѣдный Гарри остался бы тѣмъ, чѣмъ считалъ себя до вчерашняго дня: наслѣдникомъ нашего дѣда и единственнымъ сыномъ нашей матери.

"Я вспомнилъ, что Флоракъ, уложивъ меня въ постель, въ тоже время положилъ подъ подушку всѣ мои деньги, часы и находившіяся при мнѣ двѣ-три цѣнныя вещицы. Но когда я пришелъ въ чувство, подъ подушкой ничего не оказалось. Угрюмый старый сержантъ, единственный офицеръ, остававшійся въ квартирѣ, сказалъ мнѣ съ бранью, что я долженъ благодарить судьбу свою за то, что остался въ живыхъ, — что одинъ только бѣлый мундиръ и бѣлая кокарда спасли меня отъ участи, справедливо постигшей другихъ canaille de Rosbifs.

"Ко времени моего выздоровленія почти вся крѣпость была очищена отъ гарнизона. Индійцы, обогащенные грабежомъ, удалились; большая часть французскихъ регулярныхъ войскъ отправилась въ экспедиціи на сѣверъ. Я совершенно лишился услугъ добраго Флорака. Командованіе крѣпостью поручено было старому лейтенанту, по имени Мусо.

"Этотъ человѣкъ долго былъ за предѣлами Франціи и служилъ преимущественно въ колоніяхъ. Въ отечествѣ личность его, безъ всякаго сомнѣнія, была бы совсѣмъ другая; онъ зналъ, что по принятой системѣ во Франціи, гдѣ производствомъ пользуется одно только дворянство, ему бы никогда не повыситься въ чинѣ. Онъ-то и воспользовался моими гинеями; онъ же взялъ и часы мои, потому что я увидѣлъ ихъ на немъ, когда однажды сидѣлъ у него въ квартирѣ.

"Мосьё Мусо и я скоро сдѣлались хорошими друзьями. Я сказалъ ему, что если меня обмѣняютъ или отпустятъ домой, то моя мать заплатить хорошій выкупъ. Эта идея сильно возбуждала алчность моего коменданта, такъ что когда зимой явился въ крѣпость какой-то охотникъ и когда я все еще страдалъ лихорадкой, Мусо согласился на мое желаніе написать моей матери, но съ тѣмъ, чтобы письмо было написано по-французски, чтобы я сказалъ, что нахожусь въ рукахъ индійцевъ и могу быть выкупленъ не менѣе, какъ за десять тысячъ ливровъ.

"Тщетны были мои убѣжденія, что я считаюсь плѣнникомъ войскъ его величества, что я надѣялся на обхожденіе со мной, какъ съ джентльменомъ и офицеромъ. Мусо клялся, что письмо должно быть отправлено именно къ этомъ видѣ, что если я стану колебаться, то онъ выгонитъ меня изъ крѣпости и отдастъ нѣжному милосердію своихъ варваровъ-союзниковъ. Охотнику онъ не иначе позволялъ говорить со мной, какъ въ своемъ присутствіи. Жизнь и свобода для кого не сладостны? Нѣсколько времени я сопротивлялся, но болѣзнь изнурила меня и сопротивленіе было мнѣ не по силамъ, — я написалъ письмо, какое соглашался отправить этотъ негодяй; охотникъ удалился, обѣщавъ воротиться съ отвѣтомъ черезъ три недѣли.

"Прошло три недѣли, шесть, двѣнадцать, а посланный не возвращался. Зима наступила и прошла. Всѣ наши маленькія плантаціи вокругъ крѣпости, гдѣ французскіе солдаты вспахали поля для посѣва и развели сады съ фруктовыми деревьями, находились въ полномъ цвѣтѣ. Богу одному извѣстно, какъ проводилъ я это скучное, тяжелое время! Поправясь въ здоровья я рисовалъ портреты съ гарнизонныхъ солдатъ, съ женщины и ея ребенка, съ самаго Мусо, которому, стыдно сказать, я страшно польстилъ. — Въ крѣпости была старая гитара; я игралъ на ней знакомыя мнѣ французскія аріи, пѣлъ и вообще старался пріобрѣсть расположеніе моихъ тюремщиковъ. Такъ прошли мѣсяцы, а посланный не возвращался.

"Наконецъ получено было извѣстіе, что его застрѣлили британскіе индійцы въ Мариландѣ; и надежда моя на выкупъ отдалилась еще на нѣсколько мѣсяцевъ. Мусо сдѣлался суровымъ ко мнѣ и даже свирѣпымъ, тѣмъ болѣе, что сержантъ сказалъ ему, что крѣпостная женщина была ко мнѣ неравнодушна; бѣдная, дѣйствительно, она меня любила! Я всегда былъ внимателенъ къ ней, всегда былъ признателенъ за ея заботливость. Мои небольшія дарованія казались въ ея глазахъ чудесами; я былъ боленъ и въ несчастьи, а это самое лучшее средство, чтобъ пробудить въ женщинѣ чувство состраданія.

"Плѣнникъ, изнуряемый недугомъ, свирѣпый тюремщикъ и молодая женщина, тронутая несчастіями плѣнника, — изъ этихъ трехъ главныхъ характеровъ въ пьесѣ вы вѣрно ожидаете, что составится довольно патетичная трагедія? — Вы, миссъ Гетти, кажется, догадываетесь, что эта женщина спасла меня?

— Разумѣется, сказала мама.

— Она должна была спасти васъ, сказала Гетти.

— Вы, миссъ Тео, воображаете ее чорной красавицей, не правда ли? — Какъ вѣтеръ порхающей охотницей?

— Діаной съ ребенкомъ, сказалъ генералъ.

— Которая рѣзвится съ своими нимфями, которая несетъ добычу съ своимъ непогрѣшительйо мѣткимъ лукомъ, которую называютъ царицей лѣсовъ…. вижу по вашимъ глазамъ, что вы думаете будто я до безумія въ нее влюбленъ?

— А я, мистеръ Джоржъ, полагаю, что она преинтересное созданіе, сказала Тео, покраснѣвъ.

— Представьте же себѣ красавицу, у которой цвѣтъ кожи темнѣе краснаго дерева, съ длинными прямыми чорными волосами, пропитанными масломъ или помадой отвратительнаго аромата, съ маленькими глазами, съ высокими высунувшимися скулами, съ приплюснутымъ носомъ, сквозь ноздри котораго продѣты кольца, съ ниткой стекляруса на сальной груди, съ прекрасно нататуированными щеками и лбомъ, съ большой любовью къ нарядамъ и съ необычайной страстью…. о, нужно ли говорить къ чему?

— Къ кокетству; — я знаю, вы это хотите сказать! подхватила миссъ Гетти.

— Къ виски, милая миссъ Гетти, къ этому напитку, до котораго большой былъ охотникъ и самъ комендантъ. По вечерамъ, когда еще мсьё Мусо жаловалъ меня, я часто сидѣлъ у него и видѣлъ, какъ онъ и его несчастная компаньонка чокались рюмками до тѣхъ поръ, пока переставали видѣть сосудъ, изъ котораго пили. Въ эти вечернія попойки, они пили, плясали, нѣжничали, ссорились, били посуду, ломали мебель; когда я былъ въ милости, мнѣ дозволялось участвовать въ ихъ обществѣ. Мусо, гордясь своимъ саномъ и не желая, чтобъ подчиненные были свидѣтелями его поведенія, не позволитъ никому сближаться съ своей особой.

"Пока результатъ посольства охотника не былъ еще извѣстенъ, пока Мусо и я ожидали уплаты выкупа, положеніе мое было довольно сносно. Мнѣ позволено было выходить изъ крѣпости, бродить по сосѣднимъ полямъ и садамъ, разумѣется, не иначе, какъ взявъ съ меня честное слово возвратиться до заревой пушки. Я употребилъ, между прочимъ, маленькую хитрость, за которую, надѣюсь, меня извинять. Когда нога моя совершенно выздоровѣла (пуля, послѣ мучительной боли и воспаленія, вышла зимой и рана вскорѣ зажила), я продолжалъ ходить какъ увѣчный и калѣка, опираясь на два костыля и безпрестанно вскрикивая ахъ! или охъ! Я все надѣялся, что наступитъ день, когда эта же самая нога пригодится мнѣ для побѣга.

"Вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ Мусо начиналъ терять всякую надежду на возвращеніе посланнаго, обхожденіе его со мной становилось съ каждымъ днемъ суровѣе и суровѣе. Онъ воображалъ, что охотникъ взялъ выкупъ и съ нимъ убѣжалъ. Само собою разумѣется, что онъ приготовился отказаться отъ всякаго участія въ этомъ дѣлѣ, въ случаѣ, еслибы продѣлка его обнаружилась. Его обхожденіе со мной измѣнялось по мѣрѣ пробужденія въ немъ надежды или опасеній, а иногда и отъ особеннаго настроенія его духа. Иногда онъ оставлялъ меня на квартирѣ на нѣсколько дней сряду; потомъ приглашалъ на вечернія попойки, ссорился со мной и бранилъ мою націю; или предавался глупымъ сантиментальностямъ относительно своей Нормандіи, гдѣ желалъ провести свою старость, купить маленькую ферму и умереть довольнымъ своей судьбой. "Да, мсьё Мусо! говорилъ я: — за десять тысячъ ливровъ вы купите въ своемъ отечествѣ хорошенькую ферму. Если позволите мнѣ удалиться отсюда, то непремѣнно получите выкупъ за меня. Черезъ нѣсколько мѣсяцовъ васъ, пожалуй, смѣнитъ другой комендантъ — и тогда adieu! и ливры и фермы Нормандіи! Положитесь лучше на честнаго и благороднаго человѣка. Позвольте мнѣ уйти домой, и я даю вамъ слово, что десять тысячъ ливровъ будутъ уплачены любому агенту, котораго вы назначите во Франціи или въ Квебекѣ.

" — Молодой измѣнникъ! проревѣлъ онъ: — ты смѣешь еще подсмѣиваться надъ моей честностью! Неужели ты думаешь, что французскій офицеръ способенъ на взятку? Ты, вѣрно, хочешь, чтобы я посадилъ тебя въ подземелье и завтра же разстрѣлялъ?

" — Тогда мой трупъ не принесетъ вамъ десяти тысячъ ливровъ, сказалъ я: — а хорошенькая ферма въ Нормандіи, съ коттеджемъ…

" — И съ садикомъ. О, sacrebleu! плачевно произнесъ Мусо: — и съ блюдомъ сосисокъ à la mode du pays!…

"Разговоръ въ этомъ родѣ повторялся неоднократно; Мусо приказывалъ мнѣ оставаться безвыходно въ квартирѣ; ни другой же вечеръ приглашалъ меня ужинать и возвращался къ обычному разговору — къ Нормандіи, къ сидру и къ любимымъ trippes à la mode de Caen. Онъ теперь умеръ….

— Надѣюсь, его повѣсили? прервалъ генералъ.

«…. И я не считаю за нужное скрывать его тайны. Милэди, я бы желалъ вамъ разсказать о трудномъ и трагическомъ побѣгѣ, о томъ, какъ я перебилъ всѣхъ часовыхъ, выпилилъ желѣзныя рѣшотки въ крѣпостныхъ окнахъ, уничтожилъ нѣсколько десятковъ бдительныхъ драконовъ, преодолѣлъ милліоны препятствій и окончательно вырвался на свободу. Но, относительно этого предмета, я не совершилъ ни одного геройскаго подвига, которымъ бы можно было похвастаться; признаюсь, свободой своей я обязанъ все-таки подкупу.»

— Но, все же, Джоржъ, въ случаѣ крайности, ты бы вѣрно сталъ защищаться, сказалъ Гарри: — хотя, конечно, съ цѣлымъ гарнизономъ тебѣ бы не справиться.

И мистеръ Гарри сильно раскраснѣлъ.

— Посмотрите на женщинъ! Вы совершенно обманули ихъ ожиданія! сказалъ Ламбертъ. — Признайтесь, мистриссъ Ламбертъ, — вѣдь вамъ непріятно, что дѣло обошлось безъ кровопролитія. Посмотрите на Гетти: она внѣ себя отъ досады, что мистеръ Джоржъ не застрѣлилъ коменданта.

— Папа, вы сами желали, чтобы его повѣсили! вскричала миссъ Гетти: — а вы знаете, желанія папа — мои желанія.

— Позвольте, милэди, сказалъ Джоржъ, слегка покраснѣвъ: — способствовать побѣгу плѣнника не есть еще большое преступленіе; а взять деньги за побѣгъ, — что жь за бѣда? Не одни французы берутъ взятки. Мсьё Мусо освободилъ меня, за это я съ своей стороны благодаренъ ему и прощаю его. Не угодно ли выслушать, какъ это сдѣлалось? Видите, миссъ Гетти, я не могу удержаться, чтобы не разсказать.

— О. Джоржъ! ахъ, извините, я хотѣла сказать мистеръ Варрингтонъ! извините, пожалуйста…. сказала Гестеръ.

— Зачѣмъ извиненія! Я никогда не стану сердиться или удивляться, если кто нибудь будетъ любить Гарри больше, чѣмъ меня. Онъ вполнѣ заслуживаетъ всей той любви, которою можетъ надѣлить его всякій мужчина или женщина. Посмотрите, теперь его очередь краснѣть, сказалъ Джоржъ.

— Продолжай, Джоржи; разскажи о своемъ побѣгѣ изъ Дёкесна, возразилъ Гарри и потомъ по секрету сказалъ мистриссъ Ламбертъ: — знаете, онъ всегда говоритъ, что ему не слѣдовало бы жить, и что я гораздо лучше его. Мысль, что я лучше Джоржа, мистриссъ Ламбертъ, я, бѣдный, безпутный молодой человѣкъ — мысль нелѣпая!

ГЛАВА IV.
ОСВОБОЖДЕНIЕ.

"Прошли мѣсяцы нашей скучной жизни въ маленькой крѣпости. Я продолжалъ ссориться съ комендантомъ и мириться, играть съ нимъ въ засаленныя карты, разыгрывать дуеты: онъ на своей хриплой флейтѣ, я на разбитой гитарѣ. Несчастная Фавна то упивалась водкой, которую предлагалъ ея обладатель; то старалась облегчить страданія подагрическихъ его припадковъ, то ухаживала за больнымъ плѣнникомъ; и такимъ образомъ продолжались дѣла до наступленія конца прошлаго года, когда вновь пріѣхавшій охотникъ сообщилъ коменданту такія важныя новости, которыя произвели во всемъ гарнизонѣ не малое волненіе. Маркизъ Монткальмъ отправилъ значительный отрядъ для усиленія гарнизона крѣпостей, находившихся уже въ рукахъ французовъ, и для занятія дальнѣйшихъ непріятельскихъ пунктовъ въ британскихъ владѣніяхъ. Войска выступили изъ Квебека и Монтреала и поднимались по рѣкѣ Св. Лаврентія и озерамъ въ лодкахъ съ артиллеріею и огромнымъ запасомъ провизіи и военныхъ снарядовъ. На мѣсто Мусо долженъ былъ поступить другой офицеръ высшаго чина, отъ котораго зависѣло или обмѣнять меня или передать индійцамъ въ видѣ возмездія за жестокости, сдѣланныя нашими солдатами и офицерами многимъ французскимъ солдатамъ и офицерамъ. Крѣпостные солдаты радовались подкрѣпленію; они хотѣли ворваться въ Пенсильванію и Нью-Норкъ, овладѣть Албаніей и Филадельфіей и, по ихъ выраженію, загнать въ море всѣхъ росбифовъ, такъ чтобы во власти ихъ была вся Америка отъ Миссисипи до Ньюфондлэнда.

"Все это было превосходно; но завоеванія французовъ не принесли бы особенной пользы мсьё Мусо.

" — Послушайте, комендантъ! сказалъ я: — все это fort bien, а что вы скажете на счетъ фермы въ Нормандіи. на счетъ кружки сидра и на счетъ trippes à la mode de Caen?

" — Да; это все прекрасно, mon garèon, отвѣчалъ онъ. — Но желалъ бы я знать, гдѣ будете вы, когда мое мѣсто займетъ другой офицеръ? Въ другихъ офицерахъ вы не найдете такого добраго товарища, какъ я. Я думаю, немногіе могутъ похвалиться такимъ человѣколюбіемъ, какое вы замѣтилцво мнѣ. Неужели ты думаешь, что съ увеличеніемъ гарнизона мои преемники дадутъ тебѣ такія льготы, какими ты пользовался при добромъ Мусо? Тебя будутъ держать взаперти, какъ поросенка, приготовленнаго къ убою. Увѣряю тебя, что какъ скоро одинъ изъ нашихъ офицеровъ попадетъ въ руки вашихъ передовыхъ, и если съ нимъ случится что нибудь недоброе, то за него ты непремѣнно поплатишься своей шкурой. Тебя выдадутъ нашимъ краснымъ союзникамъ, отдадутъ собратамъ вотъ этой самой Ла Бишъ. Видѣлъ ли ты, что они дѣлали съ твоими соотечественниками, взятыми въ дѣлѣ съ Браддокомъ? Зажарить живаго, это было одно изъ самыхъ легкихъ наказаній, ma foi, не правда ли, Ла Бишъ?

"И комендантъ мой началъ исчислять разнообразіе всѣхъ пытокъ надъ несчастными плѣнными; говорилъ, и замѣтьте, все шутя, — о томъ, какъ выжигали глаза каленымъ желѣзомъ, вырывали зубы и ногти, разрубали тѣло на части…. Вы блѣднѣете, милая миссъ Тео! Я пожалѣю васъ и не стану упоминать о тѣхъ пыткахъ, которыя, по мнѣнію мсьё Мусо, ожидали меня впереди.

"Ла Бишъ, повидимому, вовсе не была поражена исчисленіемъ всѣхъ этихъ ужасовъ. Она въ свое время была ихъ свидѣтельницею. Она была уроженка округа Сепекасъ, гдѣ всѣ деревни расположены близь громаднаго водопада между озерами Эріо и Онтаріо; ея соотечественники воевали за и противъ англичанъ, они враждовали и съ другими племенами; судя по битвамъ между нами и ними, трудно сказать, кто свирѣпѣе — бѣлые или краснокожіе.

" — Изъ меня могутъ сдѣлать котлеты, или хорошій бульонъ, это правда, комендантъ, сказалъ я хладнокровно. Но все же я скажу, что вы не будете имѣть фермы въ Нормандіи.

" — Принеси-ка бутылку виски, Ла Бишъ, сказалъ Мусо.

" — Теперь еще не поздно. Провожатому, который доведетъ меня до дому, я дамъ хорошее вознагражденіе. И все-таки повторю, что я даю честное слово вручить десять тысячъ ливровъ человѣку…. какому бы напримѣръ? ну, да всякому, который принесетъ мнѣ какое нибудь удостовѣреніе, который принесетъ мнѣ, положимъ, хоть мои часы и печать съ гербомъ моего дѣда, которые я видѣлъ въ чьемъ-то комодѣ въ здѣшней крѣпости.

" — Ah, scélérat! проревѣлъ комендантъ, разразившись громкимъ смѣхомъ. — У тебя славные глаза! Въ войнѣ, mon garèon, что ни попадетъ, все хорошо.

" — Вы, однакожь, подумайте о домѣ въ вашей деревнѣ, о прекрасномъ полѣ подлѣ дома, на которомъ пасется до полдюжины коровъ, о садикѣ, наполненномъ плодами.

" — Прибавьте кабріолетку у дверей, двухъ-трехъ румяныхъ ребятишекъ. О, мое отечество! О, моя мать! восклицаетъ комендантъ. — Ла Бишъ! виски, скорѣе!

"Всю эту ночь комендантъ провелъ въ глубокой думѣ; Ла Бишъ была молчалива и задумчива. Она сидѣла въ сторонѣ отъ насъ, нянчила ребенка, и каждый разъ, когда я смотрѣлъ на нее, ея глаза были устремлены на меня. Малютка началъ плакать, и Мусо грубыми словами приказалъ унести его въ зданіе, занимаемое несчастной Бишъ и ея ребенкомъ. Когда Бишъ удалилась, мы заговорили откровеннѣе. Я представилъ Мусо такіе доводы, которымъ его алчность не могла сопротивляться.

" — Почему вы знаете, спросилъ онъ: — что этотъ охотникъ поможетъ вамъ?

" — Это моя тайна, сказалъ я. — Надо вамъ сказать, что охотники, пріѣзжая въ колоніи, остаются иногда дня на два отдохнуть и покутить въ обществѣ, а нашъ новый другъ любилъ и то и другое. Онъ игралъ въ карты съ солдатами; отдавалъ мѣха за водку, пѣлъ, игралъ, плясалъ и, словомъ, наслаждался всѣми удовольствіями, которыя могла доставить наша маленькая крѣпость. Я, кажется, сказалъ, что въ крѣпости любили слушать мои пѣсни, и за недостаткомъ другихъ развлеченій я часто пѣлъ и брянчалъ на гитарѣ; у насъ нерѣдко составлялись концерты; солдаты или пѣли хоромъ, или плясали подъ мою незатѣйливую музыку, пока она не прерывалась барабаннымъ боемъ вечерней зори.

"На одномъ изъ такихъ концертовъ присутствовалъ и нашъ охотникъ. Я всячески старался, чтобы онъ понялъ меня по-англійски. Истощивъ запасъ французскихъ арій, я сказалъ: «друзья, я спою вамъ англійскую пѣсню», и вмѣстѣ съ этимъ запѣлъ: «За далекими горами!» на голосъ, которымъ любилъ пѣть мой дѣдушка о Мальбруковомъ походѣ. Но къ словамъ пѣсни я прибавилъ нѣсколько своихъ собственныхъ словъ, и именно: «Бѣдный плѣнникъ, провелъ уже здѣсь долгій, скучный годъ! О, Боже! еслибы знали какъ онъ томится здѣсь! Тому, кто выведетъ меня за далекія горы, я дамъ не меньше ста гиней.»

" — Что это значитъ? сказалъ охотникъ: — я не понимаю!

" — Это слова одного любовника къ своей подругѣ! отвѣчалъ я. — Но выраженію лица охотника и по его глазамъ я замѣтилъ, что онъ меня понялъ.

— "На другой день, когда вблизи не было ни одного человѣка, который бы могъ насъ подслушать, охотникъ окончательно подтвердилъ мои догадки. Проходя мимо меня, онъ вполголоса, но на чистомъ англійскомъ языкѣ пропѣлъ: «За далекими морями», и мой импровизированный припѣвъ.

" — Если вы готовы, сказалъ онъ: — то я тоже готовъ. Я знаю вашихъ родныхъ и знаю дорогу къ нимъ. Поговори съ Фавной и она скажетъ тебѣ, что нужно дѣлать… Такъ вы и не хотите играть со мной? прибавилъ онъ по французски вытащивъ карты и вдругъ перемѣнивъ тонъ и разговоръ, потому что въ это время къ намъ подошли два солдата. — Milor est trop grand seigneur? Bonjour, milor!

"И охотникъ насмѣшливо поклонился мнѣ, пожалъ плечами и удалился, показывая видъ, что не хочетъ ни играть со мной, ни пить.

"Я теперь убѣдился, что Бишъ въ этомъ дѣлѣ была едва ли не главнымъ дѣйствующимъ лицомъ, и что Мусо принялъ мое предложеніе. Бѣдная Фавна разъигрывала свою роль очень вѣрно и ловко. Мнѣ не нужно было объясняться съ Мусо; мы другъ друга поняли. Фавнѣ давно была дана полная свобода находиться при мнѣ во всякое время. Она лѣчила мою рану, ухаживала за мной во время лихорадки, помогала мнѣ заниматься хозяйствомъ въ моей маленькой комнаткѣ, стряпала мнѣ кушанье и такъ далѣе. Ей позволено было выходитъ изъ крѣпости къ рѣкѣ и гулять по полямъ и садамъ, принадлежавшимъ гарнизону.

"Проигравъ почти всѣ деньги, вырученныя за мѣхъ, охотникъ уложилъ кремни, порохъ, одежду и удалился. Спустя три дня послѣ его ухода, Фавна намекнула мнѣ, что наступило время, чтобы сдѣлать попытку къ моему освобожденію.

"Я уже говорилъ, что добрый Флоракъ отдалъ мнѣ свою кровать въ офицерской комнатѣ. Когда крѣпость опустѣла и изъ всѣхъ офицеровъ остался въ ней одинъ только старый лейтенантъ, мнѣ позволено было занимать туже комнату, гдѣ иногда запирали меня и кормили солдатскими раціонами, иногда оставляли совершенно на свободѣ, иногда приглашали къ постоянно пьяному коменданту раздѣлить его трапезу. Офицерскій домъ былъ выстроенъ изъ бревенъ, подобно полудюжинѣ другихъ зданій въ крѣпости, на веркахъ которой находилось всего четыре пушки небольшаго калибра и изъ нихъ одна позади моей комнаты. Посмотрѣвъ по направленію этой пушки къ западу, вы бы увидѣли небольшой островокъ при сліяніи двухъ рѣкъ Огейо и Мононгахела, на берегу которой расположена была крѣпость Дёкеснъ. На берегу противъ этого острова росла большая роща.

" — Ты видишь эту рощу? сказала мнѣ моя несчастная Бишъ ломанымъ французскимъ языкомъ. Тамъ онъ ждетъ тебя!

"Днемъ моя комната оставалась открытою и Бишъ свободно входила въ нее и выходила. За день до побѣга она пришла съ поля съ лопаткой въ рукѣ и корзинкой различной зелени для супа. Прислонивъ лопатку къ дверямъ и поставивъ подлѣ себя корзинку, она сѣла на скамейку. Я началъ говорить съ ней, и былъ до такой степени недогадливъ, что не обратилъ вниманія на лопатку; только тогда подумалъ, что это орудіе можетъ пригодиться мнѣ, когда Бишъ толкнула ее въ открытую дверь и лопатка упала въ мою комнату.

" — Спрячь ее, сказала Бишъ: — скоро понадобится.

"Въ тотъ-то вечеръ она и указала мнѣ на рощу.

"На другой день, она приходитъ ко мнѣ, и показывая видъ необычайнаго гнѣва, восклицаетъ: — милордъ! милордъ! Отъ чего вы не идете обѣдать къ коменданту? Онъ очень сердитъ сегодня! Entendezvous? Вмѣстѣ съ этими словами она заглянула въ комнату и швырнула въ нее клубокъ веревки.

" — Иду, Ла Бишъ, иду! сказалъ я, и заковылялъ за ней на своихъ костыляхъ. Подходя къ комендантской квартирѣ, Ла Бишъ сказала: Pour ce soir! Я понялъ, что наступило время дѣйствовать.

"Что касается Мусо, онъ какъ будто вовсе ничего не зналъ, рѣшительно ничего! Онъ ворчалъ и говорилъ, что всѣ блюда остыли; пристально смотрѣлъ мнѣ въ лицо; говорилъ о томъ и о другомъ, и не только въ то время, когда тутъ находился его слуга, но и послѣ, когда мы закурили трубки и играли въ пикетъ; между тѣмъ какъ Бишъ по обыкновенію сидѣла, прижавшись въ углу.

"Бутылка виски моего пріятеля опустѣла; бросивъ болѣе чѣмъ выразительный взглядъ, Мусо сказалъ, что намъ должно выпить еще по рюмкѣ особливо въ этотъ вечеръ и, вставъ изъ-за стола, онъ качаясь съ боку на бокъ, пошелъ въ другую комнату, гдѣ подъ замкомъ хранился пламенный напитокъ, нарочно подальше отъ бѣдной Бишъ, которая не могла сопротивляться искушенію.

"Какъ только повернулся онъ спиной къ намъ, Бишъ привстала, и въ мгновеніе очутилась у ногъ моихъ, цаловала мою руку, прижимала ее къ сердцу и рыдала, склонясь на мое колѣно. Признаюсь откровенно, я такъ былъ взволнованъ выраженіемъ безмолвной привязанности этого бѣднаго созданія, что когда Мусо воротился, я не могъ успокоиться, хотя бѣдная Фавна снова сѣла въ уголъ и укуталась въ свое покрывало.

"Мусо, повидимому, не замѣтилъ ничего страннаго въ нашемъ поведеніи. Мы сѣли за игру, но всѣ мои мысли до такой степени были разсѣяны, что я не зналъ даже, какія держалъ въ рукахъ карты.

" — Сегодня, милордъ, я въ выигрышѣ, сказалъ Мусо угрюмо. Вѣдь мы играемъ на честное слово.

" — Вы вполнѣ можете положиться на мое слово, отвѣчалъ я.

" — Конечно! кромѣ честнаго слова, вѣдь у васъ ничего больше нѣтъ, сказалъ Мусо.

" — Мсьё! повѣрьте, что слово мое стоитъ десяти тысячъ ливровъ!

"И мы продолжали игру.

"Наконецъ Мусо сказалъ, что у него болитъ голова, что ему нужно спать. Я понялъ, что мнѣ пора удалиться.

" — Доброй ночи, mon petit lord, сказалъ Мусо: — постойте, постойте: безъ костылей вы пожалуй упадете.

"Глаза Мусо засверкали, онъ посмотрѣлъ на меня съ саркастической усмѣшкой. Въ минуту душевнаго волненія я совсѣмъ было забылъ, что хромаю, я побѣжалъ не хуже перваго гренадера.

" — Какая страшная ночь! сказалъ Мусо, взглянувъ изъ дверей.

"И дѣйствительно, на дворѣ бушевала буря; вѣтеръ ревѣлъ въ буквальномъ смыслѣ этого слова.

" — Возьми фонарь, Тюльпанъ, и проводи милорда до квартиры.

"Мусо на минуту остановился въ дверяхъ; я замѣтилъ, что позади его стояла Бишъ.

"Ночь была дождливая, и часовые предпочитали оставаться въ будкахъ; поэтому они не мѣшали мнѣ работать. Домъ мой былъ выстроенъ изъ бревенчатыхъ стоекъ, вкопанныхъ въ землю и накрытыхъ сверху горизонтальными брусьями. Мнѣ нужно было подкопаться подъ нихъ и сдѣлать такое отверстіе, чтобъ можно проползти. Я началъ работать въ темнотѣ, вскорѣ послѣ вечерней зори. Было уже за полночь, когда трудъ мой кончился. Я высунулъ руку изъ-подъ бревна и ее окропило дождемъ. Въ слѣдующіе за тѣмъ два часа я долженъ былъ работать очень осторожно; я проползъ черезъ парапетъ и привязалъ къ орудію веревку. Разумѣется, все это дѣлалось молча и съ замираніемъ сердца; я боялся, чтобы часовой не увидѣлъ меня и не влѣпилъ въ меня свинцовую нулю.

"Валъ былъ не болѣе двѣнадцати футъ вышиною, и я спустился въ ровъ довольно легко. Прождавъ нѣсколько минутъ у самой стѣны, я старался разсмотрѣть рѣку и островъ. Я слышалъ, какъ часовой ходилъ по валу и напѣвалъ какую-то пѣсню. Наконецъ взошла луна, мракъ немного разсѣялся, передо-мной забѣлѣла рѣка, и я увидѣлъ возвышавшіеся на ней камни и деревья острова.

"Я направился почти ползкомъ къ рощѣ, служившей цѣлью всѣхъ моихъ усилій. О какъ легко вздохнулъ я, когда услышалъ тамъ голосъ, напѣвавшій: «За далекими горами»!

Когда Джоржъ дошелъ до этой части своего повѣствованія, миссъ Тео, сидѣвшая за клавикордами, повернулась, взяла аккорды этой пѣсни и къ ней веселымъ хоромъ присоединилось все маленькое общество.

"Нашъ путь, продолжалъ Джоржъ, лежалъ по обширному лѣсу на правомъ берегу Мононгахела, съ которымъ проводникъ мой былъ хорошо знакомъ. Къ концу дня мы подошли къ болѣе открытой мѣстности, и мой проводникъ, Сильверхильсъ по имени, спросилъ: видалъ ли я это мѣсто? Это было роковое поле, гдѣ палъ Браддокъ и гдѣ лѣтомъ предшествовавшаго года мнѣ спасли жизнь. Теперь же листья деревьевъ начинали покрываться великолѣпными оттѣнками нашей осени.

— Ахъ братъ! вскричалъ Гарри, схвативъ руку Джоржа. Я игралъ и дурачился на минеральныхъ водахъ и въ Лондонѣ, тогда какъ ты, мой Джоржъ, скитался въ пустынѣ, спасая свою жизнь! О, какимъ я былъ безпутнымъ человѣкомъ!

— Но все же ты достоинъ называться сыномъ твоей матери, нѣжно и съ слезами на глазахъ сказала мистриссъ Ламбертъ. — Если Гарри и заблуждался, то достаточно видѣть его раскаяніе, его любовь, его непритворную радость и великодушіе, чтобы надѣяться на исправленіе молодаго грѣшника.

"Мы перешли чрезъ рѣку, — снова началъ Джоржъ: — и взяли направленіе по окраинѣ западнаго склона Аллеганскихъ горъ, чрезъ огромные лѣса дуба, клена и тополей, высившихся иногда футъ на сто. Намъ нужно было остерегаться индійцевъ и обходныхъ партій французовъ. Дикари не довѣряли намъ съ тѣхъ поръ, какъ узнали о нашемъ дурномъ съ ними обхожденіи.

"Я все еще былъ слабъ и потому наше путешествіе продолжалось недѣли двѣ и даже болѣе. По мѣрѣ приближенія къ дому лѣса становились краснѣе и краснѣе. Морозы по ночамъ дѣлались ощутительнѣе. Мы разводили костры у самыхъ ногъ и укутывались въ платье сколько можно теплѣе. Въ это время года, охотники, жившіе въ горахъ, занимались добываніемъ сахара изъ клена. Мы встрѣчались съ цѣлыми семьями, расположенными лагеремъ преимущественно у рѣчекъ; они радушно принимали насъ у своихъ костровъ и дѣлили съ нами свою пищу. Такимъ образомъ мы перешли два хребта горъ Лавровыхъ и Аллеганскихъ. Послѣдній день нашего путешествія, собственно моего и моего добраго проводника, привелъ насъ къ дикому, великолѣпному проходу Вилля, къ долинѣ, лежащей между скалами почти на тысячу футъ вышиною, — скалами бѣлыми, голыми и разбитыми въ фантастическія формы, подобно громаднымъ укрѣпленіямъ; надъ вершинами скалъ парили орлы и стерегли свои гнѣзда въ мрачныхъ ущельяхъ.

«Отсюда мы спустились въ Кумберлэндъ, изъ котораго и вступили въ походъ въ прошломъ году и въ которомъ находился уже значительный гарнизонъ. Можете себѣ представить, какой счастливый день былъ въ моей жизни, когда я на берегахъ роднаго Потомака снова увидѣлъ англійскіе флаги!»

ГЛАВА V.
МЫ ОСТАЕМСЯ ВЪ АРИСТОКРАТИЧЕСКОЙ ЧАСТИ ГОРОДА.

Исторію, которую мы слышали сейчасъ, Джоржъ Варрингтонъ разсказалъ баронессѣ Бернштэйнъ еще наканунѣ, или вѣрнѣе разсказалъ часть исторіи, потому что старуха дремала во время повѣствованія, и только тогда просыпалась, когда Джоржъ останавливался. При этомъ она говорила, что исторія его очень интересна и приказывала продолжать. Молодой человѣкъ выражалъ неудовольствіе, сбивался, конфузился и разсказывалъ совершенно противъ своей воли и далеко не такъ хорошо, какъ въ маленькомъ дружескомъ кружку въ улицѣ Гилль, гдѣ удивляющіеся глазки Гетти и сочувствующіе взгляды Тео, доброе лицо мама и веселое выраженіе папа, служили похвалою весьма достаточною, чтобъ ободрить скромнаго юношу, который нуждался въ ободреніи для своего краснорѣчія. Что касается до поведенія мама, то генералъ говоритъ, что она удивительно была похожа на сундучницу мистера Аддисона, и что осчастливила бы всякую трагедію, только бы стоило ей занять передовую ложу и плакать. Вотъ почему мы выбрали домъ лорда Ротама для театра, на которомъ должна была разъиграться первая роль мистера Джорджа; мы желали доставить его разсказу всѣ выгоды, отнюдь не слѣдуя примѣру сонной, цинической старой лэди, которой онъ разсказывалъ свои приключенія.

— Превосходно, преинтересно, мой милый, говорила баронесса, удерживая тремя пальцами, прикрытыми кружевной полуперчаткой, конвульсивное движеніе рта. — Ваша матушка должно быть очень была рада.

Джоржъ слегка пожалъ плечами, и въ то время, какъ тетка смотрѣла на него своими старыми острыми глазами, сдѣлалъ низкій поклонъ.

— Я думаю, она была въ восторгѣ, увидѣвъ тебя, сухо продолжала баронесса: — и вѣроятно поэтому случаю убила упитаннаго тельца и…. и сдѣлала что нибудь въ этомъ родѣ. Не знаю, къ чему я говорю — тельца, племянникъ Джоржъ, вѣдь ты никогда не былъ блуднымъ сыномъ. Это относится до тебя, мой бѣдный Гарри! Ты рѣшительно находился между свиньями. Злые друзья очистили твои карманы и въ добавокъ сняли съ плечъ кафтанъ.

— Онъ пріѣхалъ въ Англію къ своимъ роднымъ, сказалъ Джоржъ, начиная горячиться: — его друзьями были друзья вашего сіятельства.

— И онъ попалъ въ самый дурной кругъ. Я сказала бы это моей сестрѣ раньше, еслибъ ей угодно было написать мнѣ съ нимъ, какъ она написала съ тобой, сказала старуха, вздернувъ голову. — Эге! продолжала она, собираясь, съ помощію горничной, на раутъ. — Я вижу по лицу этого молодаго джентльмена, что мадамъ Эсмондъ сожалѣетъ о его возвращеніи. Она сожалѣетъ, а я прихожу въ совершенное бѣшенство. Отчего онъ не остался у дерева, къ которому его прислонили, и зачѣмъ молодой Флоракъ отнесъ его въ крѣпость? Въ Парижѣ, во время Регента, я знала этихъ Флораковъ. Они были Флораки изъ Иври. До Генриха IV это былъ незначительный домъ. Одинъ изъ родственниковъ молодаго Флорака находился въ милости у короля. Что я говорю, родственникъ — ха! ха| родственница! Бреттъ! entendez vous? Подай мнѣ кошелекъ. Мнѣ не нравится высокомѣріе и надменность этого мсьё Джоржа; а между тѣмъ онъ похожъ, очень похожъ на своего дѣда, — у него тотъ же взглядъ, тотъ же голосъ. Ты слышала о полковникѣ Эсмондѣ, когда я была молода? У этого юноши его глаза. Я любила глаза полковника, ну да и онъ любилъ меня.

Связанная обѣщаніемъ быть на вечерѣ и играть въ карты (въ этомъ удовольствіи баронесса не отказывала себѣ, пока силы позволяли держать въ рукахъ козырей или сидѣть въ креслѣ) — баронесса, вскорѣ послѣ окончанія разсказа Джоржа, отпустила двухъ племянниковъ, подавъ старшему два пальца и сдѣлавъ ему изысканный книксенъ, между тѣмъ какъ Гарри подала обѣ руки и нѣжно потрепала по щекѣ.

— Бѣдное дитя мое, теперь ты больше не наслѣдникъ, и ты увидишь, какъ иначе будутъ обходиться съ тобой! сказала она. — Въ цѣломъ Лондонѣ одна только злая, безчувственная старуха будетъ обходиться съ тобою попрежнему. Возьми вотъ этотъ бумажникъ, дитя мое! Но пожалуйста не потеряй его сегодня въ Ранслеѣ. Твое платье на Джоржѣ и въ половину не такъ хорошо сидитъ, какъ на тебѣ! Надѣюсь, дитя мое, ты всѣмъ представишь брата своего и будешь ходить съ нимъ по залѣ покрайней мѣрѣ часа два. На твоемъ мѣстѣ, я бы послѣ того отправилась въ клубъ и играла бы тамъ, какъ будто ни въ чемъ не бывало. А пока ты будешь въ клубѣ, твой братъ пріѣдетъ ко мнѣ и мы съ нимъ поужинаемъ. Милэди Флинтъ даетъ прескверные ужины; да къ тому же мнѣ хочется переговорить съ племянникомъ Джоржемъ о письмѣ его матери. Au revoir, джентльменъ! и баронесса подошла къ тоалету. Носильщики и факельщики уже давно ее ждали.

Джентльмены отправились въ Ранслей, гдѣ на этотъ разъ присутствовали весьма немногіе изъ знакомыхъ Гарри. Они прошли по залѣ, встрѣтили мистера Тома Клэйпуля съ его провинціальными друзьями, слушали музыку и пили чай. Гарри принялъ на себя роль церемоніймейстера и показывалъ брату всѣ достопримечательности. Гарри при первомъ появленіи въ Лондонѣ приходилъ въ большой восторгъ, но восторгъ Джоржа не имѣлъ предѣла. Джоржъ болѣе, чѣмъ братъ, любилъ музыку; онъ впервые слышалъ оркестръ, довольно порядочно исполнившій пьесу Ганделя. Уваженіе Гарри къ старшему брату доказывается и тѣмъ, что онъ не пренебрегалъ любовью брата къ музыкѣ даже и въ то время, когда это искусство въ Англіи не пользовалось большимъ почетомъ, и когда британцевъ почти ежедневно поднимали на смѣхъ свои же патріотическія газеты, при оцѣнкѣ музыкальныхъ дарованій какихъ нибудь Сквалини, монсеньеровъ и т. п. Теперь въ Британіи никто не гордится своимъ невѣжествомъ. У насъ теперь не существуетъ ни высокомѣрія, ни прежняго равнодушія. Надменность совершенно неизвѣстна намъ…. Искусство пріобрѣло свои права и живетъ теперь съ нами на условіяхъ равенства. Если мистриссъ Траль вздумаетъ выдти замужъ за какого нибудь музыкальнаго маэстро, то я не думаю, что ея друзья станутъ содрогаться отъ одного ея имени. Если у ней хорошое состояніе, если она держитъ хорошаго повара, то повѣрьте, къ ней всѣ поѣдутъ и будутъ обѣдать съ ней, несмотря на ея mésalliance, и будутъ обходиться съ мсьё Піоцци со всевозможною любезностью.

Изъ Ранслей мистеръ Джоржъ, по совѣту баронессы, отправился въ ея домъ, между тѣмъ какъ Гарри показался въ клубѣ, когда, по принятому обыкновенію, джентльмены собирались ужинать и послѣ ужина играть. Само собою разумѣется, никто не намекнулъ даже на кратковременное отсутствіе мистера Варрингтона; мистеръ Руфъ, бывшій его домохозяинъ, прислуживалъ необыкновенно серьёзно и вѣжливо, какъ будто между ними не было даже и повода къ раздору.

Но когда джентльмены отъужинали и отправились на верхъ играть, Гарри рѣшительно объявилъ, что играть больше не будетъ.

— Да вѣдь вы, мистеръ Варрингтонъ, разсѣянно сказалъ мистеръ Моррисъ: — если говорить правду, выиграли болѣе, чѣмъ проиграли.

— Я думаю, мистеръ Моррисъ, мои дѣла лучше мнѣ извѣстны, угрюмо сказалъ Гарри, не забывшій о поступкѣ этого пріятеля при своемъ арестѣ: — впрочемъ я имѣю на это другія причины. Нѣсколько мѣсяцевъ или, пожалуй, нѣсколько дней тому назадъ я былъ наслѣдникомъ большаго состоянія и могъ проигрывать небольшую сумму денегъ. Теперь, благодаря Бога, я ничего не наслѣдую; — и Гарри, покраснѣвъ, окинулъ взглядомъ кружокъ джентльменовъ, нетерпѣливо ждавшихъ начала игры.

— Что вы хотите сказать, мистеръ Варрингтонъ? вскричалъ милордъ Марчъ. — Неужели вы проиграли вашу Виргинію? Кто ее выигралъ? А вѣдь я постоянно имѣлъ намѣреніе сыграться съ вами на этотъ кушъ.

— И размножить племя невольниковъ въ нашей колоніи? сказалъ Моррисъ.

— Ее выигралъ законный наслѣдникъ. Вѣроятно, вы слышали о моемъ братѣ близнецѣ?

— Котораго убили въ компаніи Браддока, два года тому назадъ? Какъ же, слышалъ. Праведное небо, мистеръ Гарри! ужели онъ очутился въ живыхъ?

— Два дня тому, какъ онъ пріѣхалъ въ Лондонъ. Восьмнадцать мѣсяцовъ онъ былъ въ плѣну въ одной французской крѣпости; нѣсколько мѣсяцевъ какъ сдѣлался свободнымъ и сейчасъ же послѣ того выѣхалъ изъ Виргиніи.

— Вы, мистеръ Варрингтонъ, я полагаю, не успѣли заказать себѣ трауръ? хладнокровно спросилъ Сельуэйнъ, и простосердечный Гарри, безъ объясненія брата, не понялъ бы точнаго значенія этого вопроса.

— Повѣсьте меня, если я въ состояніи объяснить радость Варрингтона при неумѣстномъ появленіи его пропадавшаго брата! вскричалъ милордъ Марчъ, продолжая разговоръ свой послѣ ухода молодаго виргинца.

— Надобно отдать справедливость этимъ дикарямъ, они какъ-то особенно умѣютъ питать чувство непритворной любви, несмотря на то, что въ Америкѣ существуютъ весьма слабыя понятія о цивилизаціи, — зѣвая, сказалъ Сельуэйнъ.

— У нихъ принято за правило: любить друзей и скальпировать враговъ, замѣтилъ мистеръ Вальполь. — Это не совсѣмъ по-христіански, но очень естественно. Я думаю, Джоржъ, ты бы не захотѣлъ видѣть въ настоящее время, какъ скальпируютъ живаго человѣка и сдираютъ съ него кожу.

— Мнѣ кажется, что младшій братъ долженъ быть естественнымъ врагомъ старшаго, сказалъ мистеръ Сельуэйнъ, спокойно раскладывая на столѣ деньги и марки.

— Пытка тоже, что и бульонъ изъ костей, приправленный перцомъ. Побывавъ однажды на висѣлицѣ, едва ли кто захочетъ побывать второй разъ, продолжалъ Гарри.

— Пусть повѣсятъ меня, если найдется въ Англіи человѣкъ, которому пріятно видѣть въ живыхъ своего старшаго брата, сказалъ милордъ.

— А тѣмъ болѣе видѣть въ живыхъ своего отца, милордъ! вскричалъ Джекъ Морриссъ.

— У васъ, Джекъ, кажется, былъ отецъ въ то время, когда мы познакомились. Дайте мнѣ марокъ на пятьсотъ.

— Все-таки диковинная вещь, что мертвые братья оживаютъ, продолжалъ Джекъ. — Кто знаетъ, можетъ быть эти молодцы нарочно придумали такую штуку? Сюда является молодой человѣкъ, называетъ себя счастливымъ юношей, говоритъ, что онъ виргинскій принцъ и чортъ знаетъ что такое, вступаетъ въ наше общество….

При послѣдней фразѣ Джека раздается громкій смѣхъ.

— Кто знаетъ, что это не былъ чистѣйшій обманъ? продолжаетъ Джекъ. — Младшій братъ является въ Лондонъ первымъ. Онъ намѣренъ жениться на богатой наслѣдницѣ и, когда дѣло его подходитъ къ концу, — вдругъ является старшій брать. И дѣйствительно, припомните, когда явился старшій братъ? Когда не удался планъ, когда всѣ надежды младшаго брата совершенно лопнули! Кто можетъ сказать, что этотъ молодецъ не жилъ въ какомъ нибудь лондонскомъ захолустьѣ, въ какомъ нибудь подвалѣ, и пока младшій джентльменъ устроивалъ свои дѣла, онъ питался требухой? Чортъ возьми, какъ джентльмены, мы должны вникнуть въ это дѣло, вѣдь этотъ мистеръ Варрингтонъ насмѣялся самымъ наглымъ образомъ надъ цѣлымъ клубомъ.

— Кто его ввелъ сюда? кажется, Марчъ? спросилъ одинъ изъ играющихъ.

— Да. Но милордъ думалъ, что онъ ввелъ совсѣмъ другое лицо. Не правда ли, Марчъ!

— Держи ты свой проклятый языкъ на привязи и слѣди за игрой! сказалъ нобльменъ, къ которому относился послѣдній вопросъ. Мнѣніе Джека Морриса не нашло себѣ защитниковъ. Правда, многіе соглашались, что со стороны мистера Гарри Варрингтона въ высшей степени было безсовѣстно увѣрять другихъ въ смерти своего брата; что нъ первомъ появленіи молодаго человѣка и въ послѣдующихъ его дѣйствіяхъ было что-то подозрительное, и вообще говорили, что относительно этихъ чужеземцевъ, авантюристовъ, нужно быть какъ можно осторожнѣе.

Хотя Гарри вышелъ изъ тюрьмы и изъ затруднительнаго положенія, хотя тетка щедро наградила его деньгами, хотя ему отданъ былъ любимый его братъ, возвращеніе котораго къ жизни Гарри вовсе не думалъ оплакивать, наперекоръ предположенію своихъ клубныхъ друзей, — хотя Марія своимъ поведеніемъ во время его несчастія показала себя въ весьма выгодномъ свѣтѣ, — несмотря на то, онъ, оставаясь наединѣ съ самимъ собою, не чувствовалъ особенной радости и курилъ свою виргинскую трубку съ взволнованной душой. Это происходило не потому, что онъ лишился наслѣдства: потеря эта нисколько его не печалила; онъ зналъ, что братъ подѣлится съ нимъ, какъ подѣлился бы онъ самъ; для него убійственно было сдѣлаться нищимъ и при этомъ быть навсегда прикованнымъ къ старой кузинѣ! — Марія дѣйствительно была стара. Когда она пришла въ этотъ ужасный вертепъ, въ улицѣ Курситоръ, и когда слезы смыли румяна съ ея щекъ, она казалась чуть ли не старѣе мадамъ Эсмондъ: ея лицо было желто, покрыто морщинами и такое противное, какимъ онъ видѣлъ его въ тотъ день, когда Марія захворала въ каретѣ, по дорогѣ въ Тонбриджъ. Что сказала бы мать, еслибъ онъ привезъ ее въ Виргинію? — о Боже! какія бы баталіи тогда происходили между ними! Конечно, онъ удалился бы жить на одну изъ плантацій, и чѣмъ дальше отъ дома, тѣмъ лучше, — завелъ бы нѣсколько негровъ, устроилъ бы ферму и охотился бы съ утра до вечера; но какова была бы жизнь для Маріи — все равно въ Кастльвудѣ или въ ея собственномъ домѣ, — для нея, которая привыкла ѣздить ко двору, играть въ карты и быть каждый вечеръ на балу!… О если бы ему удалось пріобрѣсть мѣсто управляющаго имѣніями, — онъ честно исполнялъ бы свое дѣло и старался бы пополнить пустоту своей безплодной жизни и возвратить то, что промоталъ въ минувшіе дни! Пять тысячъ фунтовъ, все его наслѣдство и всѣ проценты, накопившіеся въ теченіе его малолѣтства, все это промотано въ какихъ нибудь шесть мѣсяцевъ! Онъ нищій, зависящій отъ милости брата, — въ жизни ничего не осталось ему, кромѣ старой жены! Хорошъ, однакожь, нищій въ бархатѣ и серебрѣ, — бѣдный юноша одѣтъ былъ въ лучшее свое платье, — какую роль разъигрывалъ онъ въ Европѣ, и чѣмъ она кончилась! При всѣхъ его аристократическихъ друзьяхъ въ клубѣ Вайта и въ Ньюмаркетѣ, при всей расточительности, былъ ли онъ счастливъ хотя на одинъ день съ самаго пріѣзда въ Европу? Былъ впрочемъ дни три-четыре, и между прочимъ, вчера вечеромъ, когда находился въ кругу доброй, безпредѣльно доброй мистриссъ Ламбертъ, милыхъ, скромныхъ, прекрасныхъ ея дочерей и храбраго полковника. Полковникъ былъ правъ, выговаривая Гарри за его мотовство: Гарри былъ звѣрь, если рѣшился выказать при этомъ гнѣвъ. Но да благословитъ ихъ небо за великодушіе! — Вотъ мысли, съ которыми Гарри наложилъ свою трубку и курилъ ее, ожидая возвращенія брата отъ баронессы Бернштэйнъ.

ГЛАВА VI,
ВЪ ТЕЧЕНІЕ КОТОРОЙ ГАРРИ СИДИТЪ ДОМА И КУРИТЪ.

Дядя нашихъ виргинцевъ, полковникъ Эсмондъ, о которомъ мы часто упоминали и который промѣнялъ жизнь въ Англіи на жизнь въ Новомъ Свѣтѣ, посвятилъ нѣкоторую часть своего продолжительнаго американскаго досуга на составленіе записокъ о своей ранней жизни. Въ этихъ запискахъ мадамъ де Бернштэйнъ (въ дѣвицахъ ее звали мистриссъ Беатриксъ Эсмондъ) разъигрывала весьма замѣчательную роль. — Джоржъ нѣсколько разъ прочитывалъ рукопись своего дѣда, и потому зналъ свою родственницу далеко за долго до свиданія съ ней; онъ зналъ, что лэди, съ которой познакомился на склонѣ ея дней, была полстолѣтія тому назадъ молода, прекрасна, своенравна. Не знаю, право, пріятно или нѣтъ, для женщины, переставшей быть красавицей, вспоминать о цвѣтущемъ періодѣ своей жизни, вспоминать въ то время, когда щеки начинаютъ блекнуть и глаза тусклѣть? Когда сердце начинаетъ черствѣть, пробуждается ли въ немъ старая любовь и вспоминаетъ ли оно о томъ, что нѣкогда оно было мягко, свѣжо, что порывы нѣжной страсти усиливали въ немъ біеніе? Когда настроеніе духа становится вялымъ, тяжелымъ, пріятно ли намъ вспоминать, какъ свѣтло было нѣкогда на нашей душѣ, сколько отрадныхъ надеждъ лелѣялось въ ней, какъ готовы были мы сочувствовать всему прекрасному, съ какою горячностью наслаждались мы жизнію? — И все это увяло; весенніе бутоны, розы красоты, цвѣтистая, обильная жатва лѣтней поры, — все увяло, засохло; остались одни только голые сучья, дрожащіе отъ зимней стужи.

И она была нѣкогда красавицей! думалъ Джоржъ Варрингтонъ, въ то время, когда его тетка, въ румянахъ и брилльянтахъ, возвращалась съ раута, — и эти руины были нѣкогда великолѣпнымъ дворцомъ. Толпы обожателей вздыхали передъ этими дряхлыми ногами, сходили съ ума отъ блеска ея глазъ. Онъ вспомнилъ фейерверкъ у себя въ отечествѣ, въ Вильямсбургѣ, по случаю дня рожденія короля, и живо представилъ себѣ контрастъ между блесками огней и остовами колесъ и трубокъ, изъ которыхъ вылетали на воздухъ римскія свѣчи. Припоминая подробности дѣдовскихъ записокъ, Джоржъ живо представлялъ себѣ ослѣпительный блескъ ранней карьеры тетушки Бернштэйнъ. Добрый Гарри видѣлъ эти записки; но какъ не охотникъ до чтенія, онъ не прочитывалъ ихъ съ особеннымъ вниманіемъ; да если бы и прочиталъ, то не сталъ бы такъ много думать о нихъ, вовсе не имѣя наклонности меланхолика-брата вдаваться въ глубокія размышленія и созерцанія.

Мистеръ Варрингтонъ не находилъ достаточнаго основанія говорить своей теткѣ о своемъ близкомъ знакомствѣ съ ея ранней исторіей. Когда кончился ужинъ, баронесса указала тростью на бюро и приказала своему собесѣднику подать письмо, лежавшее на чернильницѣ. Съ перваго взгляда на адресъ Джоржъ узналъ, что этого письма онъ самъ былъ подателемъ.

— Прочитайте и вы увидите, сказала старуха, пристально посмотрѣвъ на племянника: — что даже послѣ вашего возвращенія изъ плѣна между вами и моей сестрой существовала нѣкоторая холодность.

— Въ самомъ дѣлѣ? — Мадамъ Эсмондъ не показывала и вида холодности, сказалъ Джоржъ.

Баронесса надѣла огромные очки на глаза, въ былыя времена бросавшіе молніи и воспламенявшіе сердца, взглянула на письмо и передала его Джоржу, который прочелъ слѣдующее:

Ричмондъ, Виргинія, 26-го декабря 1736. "Милостивѣйшая государыня и сестра!

"Я получила ваше письмо съ пакетботомъ «Роза» прошедшаго 23-го октября, за что искренне благодарю васъ и спѣшу отвѣтить во время, которое будетъ благостынею и миромъ для всего человѣчества, но въ которое по опредѣленію Промысла мы все-таки должны нести часть земныхъ горестей и страданій. Отвѣтъ этотъ доставитъ вамъ мой старшій сынъ, мистеръ Эсмондъ Варрингтонъ, который чудеснымъ образомъ возвратился къ намъ изъ сѣни смерти и который пожелалъ, разумѣется съ моего согласія, посѣтить Европу, не смотря на кратковременное между нами пребываніе. Мнѣ больно подумать, что мой неоцѣненный Гарри долженъ былъ явиться въ отечество — я разумѣю подъ этимъ словомъ Англію — какъ говорится, подъ чужимъ флагомъ; долженъ былъ представиться его величеству, нашимъ и своимъ роднымъ, какъ законный наслѣдникъ своего отца, тогда какъ милый сынъ Джоржъ былъ еще живъ, хотя мы и считали его въ мертвыхъ. О, мадамъ! если бы вы знали, сколько выстрадало сердце матери и брата въ теченіе его осьмнадцатимѣсячнаго плѣна! Увидѣвъ мистера Эсмонда Варрингтона снова въ живыхъ, Гарри забудетъ отъ радости несчастіе, которое на него должно обрушиться. Онъ безъ досады и огорченія возвратится къ бѣдности. Благороднѣйшій, покорнѣйшій изъ человѣческихъ созданій, изъ сыновей, онъ съ радостію передастъ старшему брату то право наслѣдства, которое принадлежало бы ему, еслибъ не рожденіе его послѣ брата и не чудесное возвращеніе моего сына Джоржа.

«Ваши благодѣтельныя намѣренія относительно неоцѣненнаго Гарри для меня болѣе чѣмъ пріятны, особливо теперь, когда Гарри долженъ существовать ничтожною долею младшаго брата! Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, предстоялъ очень выгодный случай для него въ здѣшней провинціи, и теперь онъ былъ бы владѣльцемъ хорошаго имѣнья и негровъ, имѣлъ бы возможность сдѣлаться немаловажнымъ лицомъ, еслибъ только согласился онъ съ желаніемъ матери и еслибъ небольшой капиталъ, завѣщанный ему отцомъ и обращающійся за небольшіе проценты въ британскихъ фондахъ, былъ употребленъ на эту, въ высшей степени превосходную, покупку. Но формы закона, и, къ сожалѣнію я должна признаться, неумѣстная совѣстливость старшаго брата, разстроили это дѣло, и рѣдкостный случай пропалъ навсегда! Гарри увидитъ, что сбереженія въ его пользу значительно увеличились; дай Богъ долго и долго ему пользоваться ими! Да благословитъ васъ небо, милая сестра, за ту сумму, которую вамъ угодно будетъ прибавить къ его капиталу! Усматривая изъ вашего письма, что денегъ, отпускаемыхъ на его содержаніе, недостаточно для того, чтобы поддерживать знакомство въ кругу аристократическихъ молодыхъ людей (я сама знаю, что внукъ маркиза Эсмонда, — молодой человѣкъ, который чуть-чуть не сдѣлался его наслѣдникомъ, — имѣетъ полное право стоять наравнѣ со всякимъ нобльменомъ въ Великобританіи), и имѣя при себѣ деньги, постоянно мною предназначаемыя на устройство бѣднаго младшаго сына, я передаю ихъ старшему сыну, который, надо отдать ему справедливость, питаетъ къ брату искреннюю любовь и уваженіе и употребитъ ихъ съ выгодою Гарри.»

— На эти деньги я выкупилъ его изъ тюрьмы. Мнѣ кажется, лучшаго употребленія невозможно было сдѣлать, возразилъ Джоржъ, останавливаясь на этой части письма.

— Извините, сэръ; я думаю совершенно иначе! Почему бы напримѣръ не купить для него хорошее мѣсто, или хорошее имѣнье съ неграми, если онъ имѣетъ желаніе возвратиться домой? вскричала старая лэди. — Къ тому же этотъ долгъ я хотѣла заплатить сама.

— Полагаю, вы предоставите это удовольствіе его брату. Позвольте мнѣ быть банкиромъ моего брата и считать, что я занялъ извѣстную сумму у матери съ тѣмъ, чтобъ заплатить ее за моего добраго Гарри.

— Въ самомъ дѣлѣ такъ? — Дайте же мнѣ вина! Да вы славный малый! — Впрочемъ, читайте дальше и вы увидите, что точно такого же мнѣнія о васъ и ваша мать. Я пью за ваше здоровье, племянникъ! Это доброе бургундское. Вашъ дѣдъ не любилъ бургундскаго. Онъ пилъ мало и обыкновенно лафитъ.

Джоржъ продолжалъ:

«Этой суммы, надѣюсь, будетъ слишкомъ достаточно на покрытіе долговъ, которые надѣлалъ Гарри, находившійся въ ложномъ положеніи. Я бы желала также довѣрчиво положиться на благоразуміе Гарри, какъ полагаюсь на благоразуміе Джоржа! Но, я боюсь, мистеръ Эсмондъ Варрингтонъ вовсе не усвоилъ себѣ смиренія и покорности, которыя составляютъ принадлежность каждаго христіанина и которыя я постоянно старалась внушить моимъ дѣтямъ. Если вы случайно вздумаете показать ему это письмо въ то время, когда, при благословеніи неба на плавающихъ по морямъ, насъ раздѣлитъ Великій океанъ, то пусть онъ узнаетъ, что благословеніе и молитвы матери одинаково сопровождаютъ какъ того, такъ и другаго сына, и что не было поступка, не было желанія съ моей стороны (хотя Джоржъ рѣдко исполнялъ его!), которыя бы истекали не изъ искреннѣйшей любви къ моимъ милымъ, неоцѣненнымъ дѣтямъ!»

— Тутъ скоблено перочиннымъ ножемъ, и какое-то пятно, какъ будто была пролита вода. Ваша мать, Джоржъ, пишетъ прекрасно. Я все-таки думаю, что между вами былъ какой нибудь поводъ къ раздору, — ласковымъ тономъ замѣтила тетка.

— Да, мадамъ, и не разъ, — отвѣчалъ молодой человѣкъ съ печальнымъ лицомъ. Послѣдній разъ было изъ-за денегъ, изъ-за выкупа, обѣщаннаго мною старому коменданту крѣпости, который помогъ мнѣ бѣжать. Я говорилъ вамъ, что у него была бѣдная индіанка, много содѣйствовавшая мнѣ въ побѣгѣ и вообще очень добрая женщина. Шесть недѣль спустя послѣ моего возвращенія, несчастная Ла-Бишъ явилась въ Ричмондъ, пробравшись лѣсами по той же самой дорогѣ, по которой шелъ я, и принесла мнѣ дѣдовскіе часы и печать, которыя Мусо, устроивая мой побѣгъ, обѣщался прислать. Новый комендантъ и значительное подкрѣпленіе уже прибыли въ Дёкеснъ. Мусо былъ обвиненъ въ растратѣ денегъ, но какой суммы — сказать не могу, потому что посланная не въ состояніи была объяснить это подробно и вѣрно. Его арестовали, и онъ сдѣлалъ попытку бѣжать; но менѣе счастливый, чѣмъ я, былъ замѣченъ, — и его подстрѣлили. Изъ темницы, почти на смертномъ одрѣ, онъ нацарапалъ мнѣ нѣсколько словъ и отправилъ съ бѣдной индіанкой, прося меня отослать обѣщанное къ какому нибудь нотаріусу въ Гавръ де-Графъ для передачи его родственникамъ въ Коенѣ, въ Нормандіи. Пріятель, Сильвергилсъ, охотникъ, на этотъ разъ былъ проводникомъ несчастной женщины. Удивляюсь, какъ они не попали подъ ножъ индійцевъ. Ла-Бишъ приняли у насъ очень сурово. Ей даже хотѣли отказать въ пріютѣ. Не стану говорить о подозрѣніяхъ, которыя возникли относительно ея и меня. Несчастная напивалась до пьяна при первой возможности. Я приказалъ давать ей пищу и пріютъ, и она сдѣлалась посмѣшищемъ для негровъ и предметомъ разныхъ сплетенъ для старыхъ дуръ въ нашемъ маленькомъ городкѣ. Къ счастію, губернаторъ былъ человѣкъ благоразумный; я пробудилъ въ немъ участіе къ несчастной и успѣлъ выхлопотать паспортъ, съ которымъ Ла-Бишъ могла бы безопасно возвратиться на родину. Ея горесть при разлукѣ со мной служила только къ усиленію подозрѣній. Мнѣ кажется, о моихъ проступкахъ говорено было съ каѳедры; я долженъ былъ прибѣгать къ моей трости. Изъ всего этого возникъ страшный споръ между мной и мадамъ Эсмондъ; размолвка наша и теперь еще не прекратилась. Я настаивалъ въ уплатѣ наслѣдникамъ Мусо денегъ, обѣщанныхъ за мое освобожденіе. Теперь вы видите, что сплетни, клевета и злословіе существуютъ въ пустынѣ и точно такъ же бываютъ сильны въ Новомъ Свѣтѣ, какъ и въ Старомъ.

— Я, мой другъ, сама отъ нихъ страдала, задумчиво сказала баронесса. — Налей свою рюмку, дитя мое! Это вишневка: она лучше всего въ свѣтѣ успокоитъ тебя.

"Что касается до женитьбы моего бѣднаго Гарри, продолжала писать мадамъ Эсмондъ: — то хотя я по горькому опыту знаю очень хорошо опасности, которымъ подвергается юность, и хотѣла бы сберечь отъ нихъ моего сына, хотя я желала бы, чтобы онъ взялъ себѣ жену съ титуломъ, какъ это и слѣдуетъ молодому человѣку его происхожденія; но все же лэди Марія Эсмондъ ему не пара. Она почти однихъ лѣтъ со мною; къ тому же я знаю, что братъ мой Кастльвудъ оставилъ своимъ дочерямъ очень небольшое приданое. Мой Гарри такъ послушенъ, что для него достаточно моего желанія, чтобъ отказаться отъ этой безразсудной партіи. — Были такіе глупцы, что полагали, будто бы я намѣрена была вступить во второй бракъ съ человѣкомъ далеко ниже насъ происхожденіемъ. Нѣтъ! я знаю свой долгъ въ отношеніи къ моимъ дѣтямъ и къ самой себѣ. Мистеръ Варрингтонъ, какъ наслѣдникъ дома, совершенно обезпеченъ. Пусть же на мнѣ лежитъ теперь обязанность сберечь что нибудь для его менѣе счастливаго брата; а такъ какъ я привыкла и не люблю жить въ совершенномъ одиночествѣ, то пусть Гарри немедленно возвратится къ его нѣжной и любящей матери.

"Свѣдѣнія, которыя вы, милэди, сообщили мнѣ о Гарри, наполняютъ мое сердце самою искреннею благодарностью. Дѣйствительно, ни у одной матери быть можетъ нѣтъ и не будетъ такого сына, какъ мой Гарри! Годъ, проведенный въ Европѣ, сообщитъ Гарри лоскъ и свѣтское образованіе, чего онъ не могъ бы пріобрѣсть въ нашей простой, грубой Виргиніи. Мистеръ Стакъ, одинъ изъ лучшихъ проповѣдниковъ въ Ричмондѣ, получилъ письмо отъ мистера Варда, бывшаго наставника моихъ дѣтей въ ихъ ранніе годы, который знаетъ милэди Варрингтонъ и ея превосходное семейство, и говоритъ, что Гарри въ послѣднее время постоянно бывалъ у кузинъ. Благодарю небо, что мой Гарри пользуется привиллегіею находиться при своей доброй теткѣ. Пусть онъ слѣдуетъ ея совѣтамъ и будетъ внимателенъ къ тѣмъ, которые его окружаютъ и которые выведутъ его на стезю благоденствія! Adieu, dear madam и сестра! За ваши ласки къ моему сыну примите тысячу благодарностей отъ материнскаго сердца. Хотя насъ и раздѣляетъ океанъ, но пусть родственные узы связываютъ насъ крѣпче и крѣпче! Благодарю васъ также за вашъ благородный отзывъ о моемъ отцѣ. Дѣйствительно, это былъ человѣкъ одинъ изъ лучшихъ! Онъ тоже, я знаю, благодарить васъ за любовь, которую вы питаете къ одному изъ его внуковъ.

"Съ искреннею признательностію остаюсь преданнѣйшая сестра и покорнѣйшая слуга

Рахель Эсмондъ Вар.

«P. S. Я писала къ милэди Маріи. Не знаю, нужно ли говорить ей и милому Гарри, что ни мать, ни вы, не надѣются имѣть возможности увеличить его небольшое состояніе. Бракъ этотъ рѣшительно ни съ чѣмъ несообразенъ.»

— Что касается собственно до меня, сказалъ Джоржъ, положивъ письмо: — то изъ письма моей матери я ничего не вижу новаго. Я всегда зналъ, что Гарри былъ любимымъ сыномъ мадамъ Эсмондъ, чего онъ, впрочемъ, вполнѣ заслуживаетъ. У него есть множество прекрасныхъ качествъ, которыми я не имѣю счастія обладать. У него, во-первыхъ, прекрасная наружность….

— Наружность у васъ одинаково прекрасна, сказала старуха, посмотрѣвъ на Джоржа изъ подлобья: — разница только въ томъ, что у васъ свѣтлые, а у него темные волосы; не будь этой разницы и васъ бы трудно было отличить другъ отъ друга.

Мистеръ Джоржъ поклонился и на щекахъ его показался легкій румянецъ.

— Его характеръ — свѣтлый, а мой — мрачный, — продолжалъ Джоржъ. — Гарри постоянно веселъ, а я постоянно угрюмъ. Онъ умѣетъ привязывать къ себѣ всѣхъ, а на мою долю выпало имѣть немногихъ друзей.

— Что ни говорите, а между сестрой моей и вами были непріятности. Это всегда случалось въ нашей фамиліи, сказала баронесса: — и если мадамъ Эсмондъ слѣдуетъ примѣру нашей матери….

— Моя мать всегда описывала ее земнымъ ангеломъ, прервалъ Джоржъ.

— Гм! Это обыкновенный аттестатъ людей послѣ ихъ смерти! сказала баронесса: — и пожалуй, Рахель Кастльвудъ была ангелъ, а не женщина; такою покрайней мѣрѣ считалъ ее вашъ дѣдъ. Но позвольте сказать, сэръ, что ангелы невсегда годятся въ нашей жизни. Они бываютъ слишкомъ добры, слишкомъ непорочны, чтобы жить съ нами грѣшниками; воздухъ, которымъ мы дышемъ на землѣ, можетъ быть вреденъ для нихъ. Моя бѣдная мать была столь совершенна, что никогда не могла простить мнѣ мои недостатки. О, mon Dieu! бывало, какъ она терзала меня своимъ ангельскимъ обхожденіемъ.

Джоржъ потупилъ глаза и подумалъ о своей собственной безотрадной юности. Онъ болѣе не хотѣлъ скрывать свои семейныя тайны передъ циническою пытливостью этой старой свѣтской женщины, которая совершенно понимала его, несмотря на его молчаніе.

— Я вполнѣ понимаю васъ, хотя вы и молчите, — продолжала баронесса. Проповѣдь утромъ, проповѣдь вечеромъ, и двѣ или три въ воскресенье. Вотъ это-то и называется у такихъ людей — быть добрымъ, благочестивымъ. Они съ пренебреженіемъ смотрятъ на всѣ удовольствія; отстраняютъ отъ себя насъ — свѣтскихъ людей; по ихъ понятіямъ, балъ — ни къ чему не ведущая трата времени, музыка — запрещенное развлеченіе, игра въ карты — пагуба. О, какая скучная жизнь! Mon Dieu, какая невыносимая жизнь!

— Мы играли въ карты каждый вечеръ, если хотѣли, улыбаясь сказалъ Джоржъ. Дѣдушка мой такъ любилъ Шекспира, что мадамъ Эсмондъ ни слова не возражала противъ любимаго автора ея отца.

— Помню, помню. Онъ декламировалъ наизусть цѣлыя страницы; съ своей стороны я больше люблю Конгрева. И потомъ этотъ ужасный, скучный Мильтонъ, которымъ дѣдъ вашъ и мистеръ Аддисонъ такъ восхищались! — сказала баронеса, щелкая вѣеромъ.

— Если вамъ, милэди, не нравился Шекспиръ, то вѣроятно вы не будете сердиться на мою мать за то, что она была не совсѣмъ къ нему равнодушна, — продолжалъ Джоржъ. Мнѣ кажется, я почти увѣренъ, что вы несправедливо о ней судите. Если гдѣ окажется бѣдный, она первая спѣшитъ оказать ему помощь, гдѣ окажется больной, она…

— Она лѣчитъ его своими странными микстурами и пилюлями! вскричала баронесса. Точно такъ же поступала и моя мать.

— Оказывая медицинскую помощь, она дѣлаетъ добро! Она имѣетъ въ виду сдѣлать добро и исполнить свой долгъ, насколько его понимаетъ.

— Я нисколько не виню васъ, мой другъ, за исполненіе вашего долга и за то, что относительно мадамъ Эсмондъ вы держитесь своего собственнаго мнѣнія, сказала старая лэди. Въ одномъ, однакожъ, мы всѣ трое соглашаемся: — нелѣпый бракъ этотъ долженъ быть разстроенъ. Знаете ли вы сколько лѣтъ этой женщинѣ? Это я могу вамъ сказать, хотя Марія и вырвала первый листъ изъ фамильной Кастльвудской библіи.

— Моя мать также не забыла лѣта своей кузины и ужасается неравенству между ней и моимъ бѣднымъ братомъ. Я увѣренъ, что кузина, воспитанная, привыкшая къ лондонскимъ увеселеніямъ, къ роскоши, найдетъ нашу виргинскую плантацію самымъ скучнымъ мѣстомъ для постояннаго жительства. Кромѣ того, домъ, гдѣ ей приведется жить, каковъ онъ ни есть, не будетъ собственностью Гарри. Конечно онъ будетъ принятъ въ немъ со всѣмъ радушіемъ, — съ большимъ радушіемъ, чѣмъ былъ принятъ тотъ, кому все имѣніе переходитъ въ наслѣдство; но, какъ я уже сказалъ ему…. едва ли женѣ его понравится наша колонія, сказалъ Джоржъ, покраснѣвъ и не рѣшаясь высказать свое мнѣніе.

Баронесса пронзительно захохотала.

— Ха! ха! племянникъ Варрингтонъ! сказала она: — ты напрасно совѣстишься говорить откровенно. Повѣрь, я ни слова не передамъ твоей матери; для меня вовсе не новость, что она вспыльчива и своенравна. Гарри тоже молчалъ: но не нужно было прибѣгать къ чародѣю, чтобы угадать, кто былъ госпожей въ вашемъ домѣ и какую жизнь заставляла васъ вести моя сестра. Я такъ люблю племянницу Молли, что желала бы отправить ее годика на два, на три въ Виргинію подъ управленіе вашей матери. Вы кажетесь встревоженнымъ, Джоржъ. Гарри говорилъ со мною спокойно, и этимъ-то спокойствіемъ показалъ мнѣ, кто управляетъ всѣмъ вашимъ семействомъ.

— Мадамъ, сказалъ Джоржъ, улыбаясь: я могу сказать одно, что незавидна будетъ участь той женщины, которая вступитъ въ нашъ домъ безъ согласія матери; мой братъ знаетъ это тоже очень хорошо.

— Какъ? Вы уже успѣли съ нимъ переговорить объ этомъ?

— Разумѣется, успѣли. И глупый ребенокъ считаетъ себя связаннымъ даннымъ словомъ…. такъ, такъ, я это знаю!

— Онъ говоритъ, что лэди Марія, въ отношеніи къ нему, поступала весьма благородно. Когда его взяли въ тюрьму, она принесла ему всѣ свои драгоцѣнности и всѣ гинеи, которыя имѣла. Этотъ поступокъ до такой степени тронулъ брата, что онъ чувствуетъ привязанность къ ней сильнѣе прежняго. Но мнѣ кажется, что благородное слово связываетъ его больше, чѣмъ любовь; таково покрайней мѣрѣ его настоящее чувство.

— Доброе мое созданіе! восклицаетъ мадамъ Бернштэйнъ: — неужели вы не догадываетесь, что Марія приноситъ нѣсколько ничтожныхъ бездѣлушекъ и пять-шесть гиней мистеру Эсмонду, наслѣднику огромнаго имѣнья въ Виргиніи, а не второму сыну въ фамиліи, который сдѣлался нищимъ, промотавъ все свое состояніе? Клянусь честью, какъ благородная женщина, что, зная настойчивый характеръ Гарри и несчастіе, которое онъ готовилъ себѣ, я старалась подкупить Марію, хотѣла, чтобы она отказалась выйти замужъ за него, и если мнѣ не удалось этого сдѣлать, то потому только, что не въ состояніи была предложить большой взятки! Когда Гарри былъ въ тюрьмѣ, я послала къ нему моего адвоката съ приказаніемъ немедленно заплатить долги, если только Гарри согласится отказаться отъ брака; но Марія предупредила насъ, и мистеру Гарри не угодно было отказаться отъ своего нелѣпаго слова. Дайте мнѣ разсказать, что происходило въ теченіе послѣдняго мѣсяца.

И старая лэди разсказала уже извѣстную намъ исторію, — разсказала тѣмъ циническимъ языкомъ, который былъ въ большомъ употребленіи въ ея время, когда самые образованные мужчины и самыя деликатныя лэди называли одушевленные и неодушевленные предметы именами, которыя въ наше время не произносятся даже въ посредственномъ обществѣ.

Мадамъ Бернштэйнъ говорила такъ много, такъ долго и такъ умно, что не только слушатель, но и сама она осталась довольна. Въ тотъ вечеръ, передавая себя на руки мистриссъ Бреттъ, чтобы съ ея помощію заснуть на предстоявшую ночь, баронесса объявила горничной, что совершенно измѣнила свое мнѣніе о старшемъ племянникѣ. Она говорила, что мистеръ Джоржъ очень недуренъ собой, что онъ, вѣроятно, гораздо умнѣе бѣднаго Гарри (котораго небо, надобно признаться, не одарило особенными талантами) и что у него прекрасный видъ, — нѣсколько задумчивый, — въ немъ что-то было благородное, что-то особенное, напоминавшее полковника. Да говорила ли она когда нибудь Бреттъ о полковникѣ? Сотни разъ, безъ всякаго сомнѣнія. И баронесса еще разъ разсказала Бреттъ о полковникѣ. Между тѣмъ ея фаворитъ, быть можетъ, не былъ такъ доволенъ теткой, какъ она племянникомъ. Какую странную картину жизни и нравовъ открыла она своему племяннику. Какъ смѣялась она надъ всѣмъ свѣтомъ, ее окружавшимъ! Какъ непринужденно изображала она себя и свою фамилію; сколько самолюбія было въ нихъ — отъ перваго до послѣдняго; къ какимъ низкимъ цѣлямъ стремились они; съ какою жадностію хватались они за ничтожные призы; какою мелочью удовлетворялось ихъ честолюбіе; какія сцены перебѣгали они, отъ начала жизни и до конца, гоняясь за обветшалыми развлеченіями и удовольствіями! Неужели это наслѣдники благородной крови? думалъ Джоржъ, поздно уходя отъ тетки черезъ двери, въ которыя выходили послѣднія фешенебельные гости и въ которыхъ носильщики зѣвали надъ потухающими факелами. Неужели это гордые обладатели почестей и старинныхъ именъ своихъ предковъ? Неужели ихъ отцы при жизни своей не были лучше? У насъ самихъ есть родословное дерево съ благородными гербами, украшающими вѣтви, и съ титулами, доходящими до временъ завоеванія и Крестовыхъ Походовъ. Въ старину, если рыцарь встрѣчалъ друга своего въ нуждѣ, то неужели онъ поворачивался спиной къ нему, — если встрѣчалъ беззащитную дѣвицу, то неужели обольщалъ ее и потомъ бросалъ? Если старинный нобльменъ принималъ къ себѣ молодаго родственника, то неужели онъ его безсовѣстно объигрывалъ, и неужели древніе рыцари позволяли себѣ обманывать другъ друга лошадями? Можно ли допустить, чтобы эта хитрая женщина, какою представляла тетка свою племянницу, зевлекла бѣднаго Гарри въ свои сѣти, — что ея слезы — чистое притворство? Возможно ли, что, узнавъ о бѣдности Гарри, Марія немедленно его броситъ? Не лучше ли уложить чемоданъ, взять каюту на первомъ кораблѣ и воротиться домой? Углубленный въ эти мысли Джоржъ дошелъ до дверей своей квартиры. Его встрѣтилъ зѣвающій Гумбо; Гарри спалъ передъ потухшимъ огнемъ; подлѣ него на столѣ лежала трубка, окруженная табачнымъ пепломъ.

Гарри вскакиваетъ, въ его глазахъ, тусклыхъ отъ сна, зажигается огонь удовольствія при видѣ милаго Джоржа. Съ ребяческимъ смѣхомъ, онъ бросается на шею брата.

— Вотъ онъ! здѣсь! и духомъ и тѣломъ, — слава Богу! говоритъ обрадованный Гарри: — я тебя видѣлъ во снѣ, Джоржъ, — видѣлъ что Вардъ спрашивалъ наши уроки! Помнишь линейку, Джоржъ? Ахъ Боже мой, — да ужь три часа! Гдѣ ты такъ засидѣлся, Джоржъ? Ужиналъ ли ты? Я ужиналъ въ Вайтѣ, и теперь опять голоденъ. Сегодня я не игралъ, нѣтъ, нѣтъ; для младшихъ братьевъ, эта вещь непозволительная! Лордъ Марчъ заплатилъ мнѣ старый проигрышъ — пятьдесятъ фунтовъ. Я держалъ пари за лошадь дюка Гамильтона противъ его лошади! Сегодня была скачка въ Ньюмаркетѣ и онъ проигралъ, потому что былъ тяжелъ. Онъ заплатилъ, и смотрѣлъ медвѣдемъ. Выкуримъ, Джоржи, по трубкѣ, по одной только трубочкѣ.

Молодые люди, покуривъ, легли спать, и я первый желаю имъ пріятнаго сна, потому что при видѣ двухъ братьевъ, любящихъ другъ друга, невольно становится на душѣ какъ-то легко и отрадно.

ГЛАВА VII.
МЕЖДУ БРАТЬЯМИ.

Нѣтъ сомнѣнія, что наши молодые люди разговаривали между собой о домѣ, о знакомыхъ, о происшествіяхъ въ домѣ, передали другъ другу всѣ подробности своей исторіи со времени послѣдней ихъ встрѣчи. Какъ поживали собаки Гарри, маленькій Демпстеръ, добрый старый Натанъ, и другіе члены домашней прислуги? Здорова ли Моунтэйнъ; вѣроятно Фанни выросла и изъ ней сформировалась хорошенькая дѣвочка? Такъ вотъ что! дочь священника Броадбента выходитъ за Тома Баркера, изъ Саванны, и они поѣдутъ жить въ Георгію! Гарри признается, что нѣкогда онъ самъ былъ не равнодушенъ къ дочери Броадбента, много проигрывалъ карманныхъ денегъ въ карты и много пилъ крѣпкихъ напитковъ съ старикомъ отцомъ, лишь бы имѣть предлогъ находиться вблизи этой дѣвочки. Но, — да помилуетъ насъ небо! мадамъ Эсмондъ никакъ не согласилась бы на его женидьбу на Полли Броадбентъ! Такъ вотъ что! Жена полковника Вашингтона хорошенькая женщина, добрая и милая, и съ хорошимъ состояніемъ. Онъ привозилъ ее въ Ричмондъ и сдѣлалъ мадамъ Эсмондъ парадный визитъ. Джоржъ съ большимъ юморомъ описывалъ церемоніи при свиданіи этихъ двухъ особъ и убійственную вѣжливость его матери къ молодой женѣ мистера Вашингтона. — «Теперь бояться нечего, мой милый Джоржъ! говорила мистриссъ Моунтэйнъ. — Полковникъ взялъ за себя другую; а было время, когда два извѣстныхъ мнѣ джентльмена подвергались опасности имѣть отчима шести футъ съ двумя вершками вышиною.» Надо правду сказать, Моунтэйнъ постоянно составляла въ умѣ своемъ брачныя партіи. Сядутъ ли за карты вдвоемъ мужчина и женщина, выпьютъ ли вмѣстѣ чашку чаю, какъ-Моунтэйнъ считала уже ихъ соединенными на всю жизнь неразрывными узами. Это она, безумная болтушка, распустила слухъ относительно несчастной индіянки. Что касается до мадамъ Эсмондъ, она съ пренебреженіемъ отразила клевету, когда пасторъ Стакъ принесъ ее въ нашъ домъ. «Я не повѣрю, говорила она: — что мистеръ Эсмондъ женится на гадкой негритянкѣ, какъ не повѣрила бы, еслибъ мнѣ сказали, что онъ воруетъ ложки изъ кухни.» Хотя она и не хотѣла признавать бѣдную Бишъ виновною, и даже благодарила ее за вниманіе къ сыну во время его болѣзни, но обходилась съ ней съ такой надменностью, что индіянка удалилась въ людскую и тамъ въ винѣ старалась утопить свои обманутыя надежды. Картина, представленная Джоржемъ о своемъ двухмѣсячномъ пребываніи въ домѣ, не имѣла въ себѣ ничего отраднаго.

— Право первородства принадлежитъ мнѣ, Гарри, говорилъ Джоржъ: — но ты любимый сынъ у матери; она, я знаю, сердится на меня собственно за это право. И зачѣмъ я взялъ это первенство, зачѣмъ явился я на свѣтъ ранѣе тебя? Еслибъ ты былъ старшимъ братомъ, ты бы имѣлъ превосходный погребъ, отличнаго коня, былъ бы популярнѣйшимъ человѣкомъ въ округѣ, между тѣмъ какъ я не умѣю сказать слова и моимъ угрюмымъ лицомъ пугаю людей; будь я вторымъ сыномъ, я бы сдѣлался адвокатомъ или поѣхалъ бы въ Англію, получилъ бы тамъ степень, принялъ бы на себя священный санъ и читалъ бы молитвы за столомъ вашей милости. Зачѣмъ, зачѣмъ не такъ случилось, какъ я хотѣлъ?

— Джоржъ, ты начинаешь говорить стихами! сказалъ Гарри.

— Эти стихи, мой другъ, говорилъ еще прежде меня кто-то другой, съ улыбкой отвѣчалъ Джоржъ.

— Они взяты изъ какой нибудь книги. О, тебѣ всѣ книги знакомы, — я это знаю! вскричалъ Гарри и вслѣдъ за тѣмъ разсказалъ брату о томъ, какъ онъ встрѣтился въ Тонбриджѣ съ двумя писателями, и какъ снялъ шляпу передъ ними, — не потому, чтобы я восхищался ихъ произведеніями, — въ этомъ отношеніи я совершенный невѣжа, — но потому, что я вспомнилъ отзывы о нихъ моего милаго Джоржа, продолжалъ Гарри взволнованнымъ голосомъ: — вотъ почему мнѣ пріятно было видѣть ихъ. Другъ мой, братъ мой! вѣдь я все еще вижу тебя, какъ будто во снѣ…. Безъ ужаса я не могу представить себѣ кровожаднаго индѣйца съ занесеннымъ ножомъ надъ головой моего Джоржа! За твое избавленіе мнѣ бы хотѣлось подарить что нибудь этому мосьё де-Флорану…. но теперь у меня нѣтъ ничего, кромѣ золотыхъ пряжекъ отъ подвязокъ, да и тѣ не стоятъ двухъ гиней.

— Ты имѣешь половину того, что я имѣю, дитя мое, — мы раздѣлимся, какъ только я расквитаюсь съ французомъ, сказалъ Джоржъ.

При этомъ Гарри разразился не только благословеніями, но и проклятіями, доказывая этимъ свою глубокую любовь и удовольствіе; онъ клялся, что въ цѣломъ мірѣ нѣтъ такого брата, какъ его Джоржъ. Въ теченіе нѣсколькихъ дней послѣ пріѣзда Джоржа, Гарри не спускалъ съ него глазъ; находясь вмѣстѣ съ братомъ, онъ опускалъ ножикъ и вилку и начиналъ смѣяться безъ всякой причины. Прогуливаясь съ Джоржемъ по улицѣ Поллъ-Моллъ или въ Гэйдъ-Паркѣ, онъ глядѣлъ на проходящихъ, какъ будто говоря имъ: «Смотрите сюда, джентльмены! Это онъ, это мой братъ! это мой братъ, который былъ мертвъ и снова ожилъ! Можетъ ли кто похвалиться такимъ братомъ?»

Само собою разумѣется, Гарри нисколько не сомнѣвался, что Джоржъ заплатитъ наслѣдникамъ Мусо ту сумму, которую обѣщалъ за свой выкупъ. Этотъ вопросъ былъ причиною большихъ неудовольствій въ домѣ. Мусо умеръ, — съ горячностью и гнѣвомъ доказывала мадамъ Эсмондъ, — условіе само собою прекращается; къ тому же и сынъ ея свободенъ. Мусо былъ негодяй. Она бы ни за что не заплатила вынужденную сумму. Мистеръ Эсмондъ получилъ въ наслѣдство отъ отца небольшое состояніе, которое, если угодно, можетъ разбросать на вѣтеръ. Совершеннолѣтіе его исполнилось, и деньги въ полномъ его распоряженіи; но она не хочетъ принимать участія въ такой расточительности, какъ напримѣръ: подарить двѣнадцать тысячъ ливровъ толпѣ нормандскихъ поселянъ, съ которыми мы были въ войнѣ и которые вѣроятно раздадутъ ихъ священникамъ и папѣ. Нѣтъ! на такое безразсудство она не рѣшится. Ужь если Джоржъ непремѣнно хочетъ промотать деньги своего отца, то почему бы не отдать ихъ своему кровному родному, бѣдному Гарри, который внезапно лишился наслѣдства, — а ужь никакъ не французскимъ поселянамъ! Этотъ споръ бушевалъ между матерью и сыномъ въ теченіе всѣхъ послѣднихъ дней пребыванія Джоржа въ Виргиніи. Да и ничѣмъ онъ не кончился. Поутру, въ день отъѣзда Джоржа, мадамъ Эсмондъ, проведя въ безсонницѣ ночь, подошла къ его постели и спросила: измѣнилъ ли онъ свое намѣреніе относительно растраты отцовскаго имѣнья, или нѣтъ? Джоржъ съ глубокой горестью и смущеніемъ отвѣчалъ, что онъ даль слово и долженъ поступить по чистой совѣсти и чести. Мадамъ Эсмондъ сказала на это, что будетъ молить небо, да смягчитъ оно гордое его сердце и да дастъ ей силы перенесть тяжелое испытаніе; лицо ея было блѣдно, въ глазахъ ни слезинки.

— Скажи пожалуйста, Гарри, гдѣ ты научился искусству привлекать къ себѣ всѣхъ? продолжалъ Джоржъ: — скажи, какимъ образомъ ты и весь міръ становитесь друзьями? Дай мнѣ нѣсколько уроковъ въ наукѣ быть популярнымъ. — Впрочемъ нѣтъ: это будетъ не по мнѣ; когда я слышу и вижу, что нѣкоторые люди меня ненавидятъ, тогда я становлюсь скорѣе довольнымъ, чѣмъ сердитымъ. Да вотъ что я скажу: въ Ричмондѣ мистеръ Эсмондъ Варрингтонъ, единственный плѣнникъ, возвратившійся домой съ кровопролитнаго поля Брэддока — жертва множества болѣзней, страданій и лишеній — былъ фаворитомъ въ кругу городскихъ жителей и пользовался частнымъ образомъ и публично большимъ расположеніемъ. Священникъ съ каѳедры восхвалялъ мой побѣгъ; сосѣди пріѣзжали къ бѣглецу съ визитами; наконецъ на сцену явилась фамильная карета, и я съ мадамъ Эсмондъ дѣлалъ отвѣтные визиты. Ко мнѣ ласково обращались хорошенькія шляпки. Но все это моя мать успѣла отстранить и всѣхъ напугала своей чрезмѣрной надменностью; популярность моя быстро возрастала, какъ вдругъ неожиданный случай положилъ конецъ возрастанію. Съ офицерами я не слишкомъ сближался; мнѣ не нравились ихъ попойки, игры и брань. Съ дамами я былъ слишкомъ саркастиченъ; ихъ чай и болтовня точно такъ же надоѣдали мнѣ, какъ бурливость мужчинъ и разговоры ихъ о лошадяхъ. Не могу сказать тебѣ, Гарри, какое одиночество испытывалъ я въ этомъ мѣстѣ, среди злословія и ссоръ: я начиналъ сожалѣть о плѣнѣ; не разъ желалъ я снова находиться въ Дёкснѣ, гдѣ имѣлъ бы возможность свободно мыслить и оставаться въ невозмутимомъ спокойствіи. Мнѣ кажется, я очень застѣнчивъ и могу говорить откровенно съ весьма немногими. Въ большомъ обществѣ я обыкновенно сижу молча. Когда мы оба были дома, ты безъ умолку говорилъ за столомъ и отъ времени до времени вызывалъ улыбку матери. У насъ съ матерью не было разговора, который бы интересовалъ насъ обоихъ и потому мы или молчали, или спорили о законѣ и духовенствѣ. Поэтому джентльмены рѣшили, что я гордый и скучный товарищъ (послѣднее предположеніе, мнѣ кажется, отчасти справедливо), а люди считали меня холоднымъ и саркастичнымъ; ни тѣ, ни другіе не могли утвердительно сказать, дѣйствительно ли я былъ такимъ или нѣтъ, но всѣ единодушно признавали, что я непріятный человѣкъ, пока еще репутація моя кое-какъ поддерживалась; но она окончательно рушилась вмѣстѣ съ появленіемъ бѣдной Бишъ. О, какой славный аттестатъ мнѣ тогда выдали! вскричалъ Джоржъ, въ порывѣ негодованія: — какой жизни обрекли меня послѣ появленія посланной Мусо! Ребятишки съ крикомъ провожали ее, когда она выходила на улицу; дамы дѣлали мнѣ полукниксены и сейчасъ же переходили на другую сторону. Неоцѣненный проповѣдникъ переходилъ отъ одного чайнаго стола къ другому, распространяясь въ своихъ назидательныхъ поученіяхъ объ ужасахъ обольщенія и началахъ разврата, которыя молодые люди усвоили въ католическихъ государствахъ и оттуда занесли въ свое отечество. Появленіе несчастной Фавны въ нашемъ домѣ, спустя нѣсколько недѣль послѣ моего возвращенія, приписано было предварительному нашему условію; болѣе свѣдущія соглашались, что она ждала на другомъ берегу нашей рѣки сигнала отъ меня явиться въ Ричмондъ и присоединиться ко мнѣ. Офицеры трунили надо мной и отпускали пошлыя остроты на счетъ избранной мною женщины. О свѣтъ! сколько въ тебѣ неподдѣльнаго человѣколюбія! Я до такой степени былъ взбѣшенъ, что рѣшился уѣхать въ Кэстльвудъ и жить тамъ въ одиночествѣ, — наша мать считаетъ это мѣсто скучнымъ и находитъ безпредѣльное утѣшеніе и удовольствіе въ душеспасительныхъ назиданіяхъ мистера Слэка, — какъ вдругъ получается извѣстіе о твоемъ затруднительномъ положеніи относительно брака, и, я думаю, мы всѣ были рады, когда представился мнѣ поводъ отправиться въ Европу.

— Желалъ бы я встрѣтиться хоть съ однимъ изъ этихъ адскихъ бездѣльниковъ, которые сказали непріятное тебѣ слово, и переломать ему ребра! — говорилъ Гарри, задыхаясь отъ бѣшенства и ходя по комнатѣ взадъ и впередъ.

— Я самъ долженъ сдѣлать что нибудь въ этомъ родѣ для Боба Клуббера.

— Какъ! и онъ противъ тебя? Этотъ маленькій, низенькій, подленькій льстецъ, который льнетъ къ всякому джентльмену въ округѣ? Неужели ты, Джоржъ, не поподчивалъ его бичемъ? Я этому не вѣрю!

— Мы дали слово не нарушать спокойствія и тишины въ своемъ округѣ. Я предложилъ ему ѣхать въ Маркландъ и тамъ покончить разсчетъ; но явились добрые люди и сказали, что, нарушивъ седьмую заповѣдь, я намѣренъ нарушить и шестую. Короче, хотя я и чувствовалъ себя совершенно невиннымъ въ преступленіи, въ которомъ меня обвиняли, но оставилъ домъ, милый мой Гарри, съ такой страшной репутаціей, какой не дай Богъ имѣть молодому джентльмену.

Не правда ли, что тутъ является прекрасный случай для морали? Еслибъ уважаемый читатель и его покорный слуга могли только знать, могли записать, издать съ иллюстраціями, всю клевету, которую взводили и взводятъ на каждаго изъ насъ съ тѣхъ поръ, какъ мы начали пользоваться правами человѣка, — какой бы вышелъ изъ этого приводящій въ трепетъ, раздирающій душу романъ! Въ свѣтѣ не только знаютъ о васъ все, но и гораздо болѣе. Еще не такъ давно добрый почтальонъ принесъ мнѣ газету, съ превосходной критической статьей, въ которой, между прочимъ, было написано: «авторъ говоритъ, что онъ родился въ такомъ-то и такомъ-то году. Это ложь. Онъ родился тогда-то.» Критикъ, должно быть, зналъ лучше. Другой (надобно сказать, что какъ критикъ, такъ и писатель были уроженцы одного и того же края), предостерегая какого-то друга, говорилъ: «не говорите съ нимъ о Новомъ Валлисѣ. Тамъ у него есть братъ и семейство, которое не смѣетъ произнесть его имя.» Впрочемъ, этотъ предметъ слишкомъ обширенъ и возвышенъ для коротенькой главы романа. Я приготовлю особыя записки, или лучше составимъ-те литературное общество, будемъ издавать біографіи джентльменовъ, со словъ ихъ друзей, вовсе не знавшихъ тѣхъ джентльменовъ, біографію которыхъ они будутъ разсказывать.

Когда Джоржъ разсказалъ свои подвиги, выставилъ себя героемъ и страдальцемъ, то, само собою разумѣется, Гарри долженъ былъ открыть передъ братомъ сердце свое и разсказать ему подробно о своихъ частныхъ дѣлахъ. Онъ вывелъ, какъ говорится, на чистую воду все семейство Кастльвудовъ, и при этомъ милорда выставилъ безчестнымъ игрокомъ. Гарри самъ былъ игрокъ, немедленно отдавалъ свой проигрышъ и требовалъ немедленной уплаты, когда выигрывалъ. Не оказать проповѣднику помощи, когда тотъ находился въ крайности, и отказать ему отъ мѣста подъ низкимъ предлогомъ — для него было не понятно. Мистера Вилля онъ узналъ превосходно, особливо послѣ продѣлки съ лошадью; Гарри превосходно выразилъ свое понятіе о мистерѣ Виллѣ на носу и глазахъ послѣдняго. Относительно графини и лэди Фанни онъ говорилъ осторожно, но не совсѣмъ выгодно. Гарри слышалъ объ нихъ множество исторій: графиня была страстная любительница картъ; лэди Фанни — отчаянная кокетка. Кто же ему разсказалъ все это? Онъ слышалъ это отъ человѣка, весьма близко знакомаго съ ними обѣими. Въ дни откровенности, описанные нами въ предшествовавшей части, Марія сообщила своему кузену множество анекдотовъ, касавшихся мачихи и полусестры, — анекдотовъ, ни подъ какимъ видомъ не дѣлающихъ чести той и другой!

Но когда разговоръ коснулся лэди Маріи, молодой человѣкъ говорилъ съ нѣкоторымъ увлеченіемъ.

— Можетъ статься, это и неблагоразумно, — я не отрицаю, Джоржъ. Можетъ статься, я безумецъ, — не спорю. Я знаю, что дома у насъ будетъ страшная сцена, и что мадамъ Эсмондъ непремѣнно съ ней подерется. Что же дѣлать! Мы будемъ жить порознь. Наше имѣніе такъ обширно, что можно избѣжать ссоры; можно обойтись безъ Ричмонда или Кастльвуда. Надѣюсь, ты самъ не откажешь мнѣ въ клочкѣ земли, когда вступишь во владѣніе, — да и во всякомъ случаѣ мадамъ Эсмондъ уступитъ мнѣ небольшой участокъ за сходную цѣну, и тогда я сдѣлаюсь извѣстнѣйшимъ фермеромъ. Разлучиться съ Маріей я не могу и не хочу. Она такъ благородно поступала со мной, что надо быть вполнѣ низкимъ человѣкомъ, чтобъ отъ нея отказаться. Ты только подумай, мой другъ: вѣдь она принесла мнѣ всѣ свои драгоцѣнности, — прелестное, благородное созданіе! — и положила ихъ на колѣни мои, вмѣстѣ съ послѣдними гинеями и…. и…. да благословитъ ее небо!

При этихъ словахъ Гарри провелъ обшлагомъ по глазамъ и топнулъ ногой.

— Нѣтъ, братъ, сказалъ онъ: — я не разстанусь съ ней, даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ меня завтра же сдѣлали губернаторомъ Виргиніи; я увѣренъ, что этого не посовѣтуетъ и мой старый Джоржъ.

— Я присланъ сюда нарочно съ тѣмъ, чтобъ быть твоимъ совѣтникомъ, отвѣчалъ Джоржъ. Я присланъ сюда, чтобъ разстроить этотъ бракъ, — бракъ, несчастнѣе котораго я не могу себѣ представить. Но, мой другъ, не смѣю и не могу посовѣтовать тебѣ измѣнить честному слову.

— Я это зналъ! Сказаннаго не перескажешь, Джоржъ; не правда ли? Однако я приготовилъ постель и ложусь спать, угрюмо заключилъ мистеръ Гарри.

Такъ кончился первый разговоръ между молодыми людьми; онъ коснулся любовныхъ дѣлъ мистера Гарри. Впрочемъ, послѣ разговора Джоржа съ баронессой и послѣ дальнѣйшаго знакомства съ родственниками, при помощи этой проницательной, свѣтской старухи, мистеръ Варрингтонъ, одаренный отъ природы наклонностями скептика, началъ сомнѣваться въ благородствѣ намѣреній лэди Маріи, какъ сомнѣвался въ благородствѣ ея братьевъ и сестры, и потому смотрѣлъ на брачное обязательство Гарри съ возрастающимъ недовѣріемъ и опасеніемъ. Неужели Марія шла за Гарри только потому, что онъ богатъ? Неужели она гналась за нимъ только потому, что онъ былъ молодъ и прекрасенъ? Неужели въ исторіяхъ, разсказанныхъ ему баронессой, есть истина? Разумѣется, онъ не могъ посовѣтовать Гарри измѣнить данному слову; но ему слѣдовало придумать какой нибудь планъ для испытанія привязанности Маріи. Его послѣдующее поведеніе, не совсѣмъ-то любезное, я полагаю, проистекало именно изъ этихъ размышленій.

ГЛАВА VIII.
АРІАДНА.

Милордъ Кастльвудъ имѣлъ въ Кенсингтонскомъ скверѣ домъ, довольно обширный для помѣщенія различныхъ членовъ своей благородной фамиліи, и удобныя для нихъ службы. Милэди давала здѣсь балы и карточные вечера для желающихъ, которыхъ не могло быть много, потому что столѣтіе назадъ Кенсингтонъ находился такъ далеко отъ Лондона, что Джоржъ Сельуэйнъ говорилъ: «страшно ѣздить туда; того и смотри, что ограбятъ, или разбойники на дорогѣ съ флёромъ на лицѣ, или нарумяненныя лэди за карточнымъ столомъ, — трудно сказать, кто именно». На другой день послѣ появленія Гарри въ клубѣ Вайта, около полудня, случилось такъ, что всѣ добродѣтельные родственники милорда завтракали за однимъ столомъ; даже мистеръ Вилль, отправлявшійся на дежурство, находился на лицо.

Лэди собрались первыми; къ нимъ присоединился мистеръ Вилль въ придворномъ мундирѣ; наконецъ явился милордъ, съ заспанными глазами, въ халатѣ и колпакѣ, — парика онъ еще не надѣвалъ. Вилль разсказывалъ новости, принесенныя домой изъ клуба «Звѣзда и Подвязка», гдѣ онъ ужиналъ наканунѣ съ молодыми людьми, которые эту новость слышали въ клубѣ Вайта и видѣли его самого въ клубѣ Ранслэй.

— Что такое слышали? кого видѣли? спросилъ глава дома, взявъ газету.

— Спросите Марію! сказала лэди Фанни.

Милордъ обращается къ старшей сестрѣ, лицо которой выражаетъ глубокую печаль: оно блѣдно, какъ скатерть.

— Одна изъ обыкновенныхъ элегантныхъ и деликатныхъ выдумокъ Вилля, сказала Марія.

— Нѣтъ, вскричалъ Вилль, и подтвердилъ свое показаніе нѣсколькими клятвами: — это не его выдумка. Томъ Клэйпуль изъ Норфолька видѣлъ ихъ обоихъ въ Ранслэй; Джэкъ Моррисъ пришелъ изъ Ванта, гдѣ онъ слышалъ эту исторію изъ собственныхъ устъ Гарри Варрингтона. Будь они прокляты, — я этому радъ! — проревѣлъ Вилль, хлопнувъ по столу. — Что вы думаете о вашемъ Счастливомъ Юношѣ? Вашъ виргинецъ, за которымъ ваше сіятельство такъ много ухаживали, оказался вторымъ сыномъ.

— Значитъ, старшій братъ живъ? спросилъ милордъ.

— И не думалъ умирать. Я увѣренъ, что это былъ чистѣйшій обманъ.

— Мистеръ Варрингтонъ неспособенъ на такой низкій обманъ! сказала Марія.

— Я съ своей стороны никогда не оказывала ему особеннаго расположенія; въ этомъ случаѣ вы должны отдать мнѣ справедливость, замѣтила милэди. — Фанни слѣдовала моему примѣру, — мы вели себя благоразумно.

— Мы вели себя благоразумно! повторяетъ милэди Фанни.

— Теперь онъ ни больше, ни меньше, какъ нищій, не заплатившій, я думаю, за платье, которое носитъ на плечахъ, продолжалъ Вилль. — Я радуюсь этому, чортъ возьми! Я его ненавижу.

— Ты постоянно смотрѣлъ на него недобрыми глазами, особливо съ тѣхъ поръ, Вилль, какъ онъ ихъ подбилъ тебѣ! сказалъ милордъ, съ язвительной улыбкой. — Значитъ, бѣдный юноша нашелъ брата и потерялъ наслѣдство!

Съ этими словами онъ обратился къ Маріи, которая, хотя и представляла олицетвореніе горести, но для юмориста, сидѣвшаго вблизи ея, казалась смѣшною; потому что милордъ, посмотрѣвъ на нее съ минуту, разразился пронзительнымъ смѣхомъ, внезапно вызвавшимъ на лицо Маріи яркій румянецъ, и на глаза — крупныя слезы.

— Стыдно! стыдно, милордъ! сказала она, заплакавъ и закрывъ платкомъ лицо.

Вилль и лэди Фанни обмѣнялись взглядами.

— Мы никогда не понимали вполнѣ юмора вашего сіятельства, плачевнымъ голосомъ прибавила Марія.

— Я не вижу причины сердиться на это, хладнокровно сказалъ милордъ. — Марія, пожалуйста извини меня, если я сказалъ, если я сдѣлалъ что нибудь оскорбительное для твоего чувства.

— Что вы сдѣлали! Вы обыгрывали бѣднаго юношу въ дни его счастія и теперь смѣетесь надъ нимъ, когда его постигло несчастіе, сказала Марія, вставъ изъ-за стола и окинувъ пылающимъ взглядомъ всю свою фамилію.

— Извините, милая сестрица, я не смѣялся надъ нимъ, ласково сказалъ милордъ.

— Надъ нимъ или надъ чѣмъ другимъ, это рѣшительно все равно. — Вы выиграли отъ него все, что могъ онъ проиграть. Весь свѣтъ указываетъ на васъ, какъ на человѣка, который питается его мясомъ и кровью. Теперь, обобравъ его до чиста, вы можете радоваться его несчастію!

И Марія, еще разъ окинувъ все общество взглядомъ презрѣнія, величаво вышла изъ комнаты.

Вилль во всей подробности и съ безчисленнымъ множествомъ радостныхъ восклицаній, по случаю паденія Гарри, разсказалъ исторію, разнесшуюся по всему Лондону, исторію внезапнаго появленія Джоржа Варрингтона. Лордъ Кастльвудъ сожалѣлъ о Гарри. Гарри былъ добрый, благородный юноша, и его родственникъ любилъ его, какъ нѣкоторые великосвѣтскіе люди любятъ другъ друга. Правда, онъ игралъ съ Гарри въ карты и пользовался выгодами своего положенія; и почему же нѣтъ? — Онъ точно также могъ скушать персикъ, который сорвали и съѣли бы другіе.

— Если только за это должна упрекать меня совѣсть, то я буду совершенно спокоенъ, подумалъ милордъ. — А гдѣ живетъ мистеръ Варрингтонъ?

Вилль выразилъ готовность принять проклятіе, если онъ зналъ или заботился знать о мѣстѣ его жительства.

— Его нужно пригласить сюда и оказывать ему всевозможное уваженіе, сказалъ милордъ.

— Включая и пикетъ, я полагаю! проворчалъ мистеръ Вилль.

— А можетъ статься, не вздумаете ли вы провести его по конюшнямъ и съ барышомъ продать ему одну изъ вашихъ лошадей? спросилъ лордъ Кастльвудъ. — Вѣдь вы выигрывали отъ Гарри Варрингтона чрезвычайно быстро; — но за то обманывали такъ неловко, что съ вами расплатились потасовкой. Еще разъ повторяю, что нашему кузену Варрингтону нужно оказывать всевозможное вниманіе.

— И чтобы васъ не безпокоить, когда вы сядете играть, — не такъ ли, милордъ? сказала лэди Кастльвудъ.

— Мадамъ, я хочу играть благородно, — хочу, чтобы такъ игралъ мистеръ Варрингтонъ и всякій членъ этой любезной фамиліи! свирѣпымъ тономъ возразилъ милордъ.

— Да поможетъ вамъ небо исполнить такое благородное намѣреніе, сказала милэди, дѣлая книксенъ.

Не знаю, какъ далеко зашелъ бы этотъ семейный споръ, еслибъ съ окончаніемъ словъ милэди не подъѣхалъ къ дому фаэтонъ съ двумя виргинцами.

Это былъ экипажъ, купленный нашимъ блуднымъ сыномъ во время его благоденствія. Онъ попрежнему правилъ лошадьми, рядомъ съ нимъ сидѣлъ Джоржъ, а позади два негра. Гарри смиренно передалъ бичъ и возжи своему брату, — словомъ, уступилъ ему все свое имущество.

— Мнѣ ли бѣдняку держать экипажъ и лошадей? — говорилъ Гарри. — Кромѣ кафтана на плечахъ, да кошелька, подареннаго теткой, я ничего не имѣю. Пожалуйста, Джоржи, садись ты править; мнѣ будетъ легче на душѣ, если ты сядешь.

Джоржъ засмѣялся и сказалъ, что не знаетъ дороги, тогда какъ Гарри зналъ ее; — а что касается до фаэтона, то онъ предъявлялъ права свои только на одну половину его, какъ уже сдѣлалъ это относительно гардероба Гарри.

— Если ты дѣлишь пополамъ со мной свое платье Гарри, то я долженъ дѣлить пополамъ карманы моихъ панталонъ: это, по крайней мѣрѣ, будетъ безобидно.

Нѣсколько разъ Гарри клялся, что въ мірѣ не было еще такого брата. О, какъ онъ гналъ лошадей, какъ радовался и гордился, что везетъ такого брата! Они пріѣхали въ Кастльвудъ въ самомъ лучшемъ настроеніи духа; ни одинъ гайдукъ изъ Сентджемскаго квартала не простучалъ бы такъ громко въ дверь лорда Кастльвуда, какъ простучалъ мистеръ Гумбо.

Въ комнатѣ, въ которую вошли молодые люди, находились только лэди Кастльвудъ и ея дочь — лэди Фанни. Вилль не имѣлъ особаго расположенія видѣться съ Гарри; милордъ еще не одѣлся. Марія имѣла свои причины не показываться по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока не высохнутъ слезы. Когда въ настоящее время мы пріѣзжаемъ къ нашимъ друзьямъ въ каретахъ шестерней, когда Джонъ относитъ на верхъ наши благородныя имена, когда наконецъ мы входимъ въ гостиную съ красивой шляпой въ рукѣ и съ праздничной улыбкой на лицѣ, всегда ли случается, что мы прерываемъ семейный раздоръ? Всегда ли случается, что мы входимъ съ сладкими рѣчами и сладкими улыбками, и въ тоже время попираемъ ногами золу все еще пылающаго дамашняго очага? Всегда ли случается, что во время перехода нашего изъ пріемной въ гостиную, мистриссъ, мистеръ и всѣ миссъ Джонсъ, групируются въ семейную картину; — одна изъ дѣвочекъ безхитростно аранжируетъ цвѣты въ водѣ; другая наклоняется надъ иллюстрированнымъ изданіемъ; мама на софѣ, спрятавъ подъ подушку расходную хозяйственную книжку, беретъ рукодѣлье и весьма кокетливо выставляетъ на показъ свою маленькую ножку; между тѣмъ какъ честный Джонъ, только что не говоря: — чортъ возьми этого Броуна, онъ всегда суется сюда не вовремя! — ласково протягиваетъ руку, показываетъ на лицѣ удовольствіе и восклицаетъ: «ахъ, Броунъ, мой другъ, какъ я радъ тебя видѣть! — Надѣюсь, ты пріѣхалъ завтракать!» — Повторяю еще разъ: случалось ли намъ дѣлаться виновниками домашнихъ увертокъ и хитростей, быть зрителями домашнихъ комедій, разъигрываемыхъ собственно для нашего удовольствія? О, будемъ благодарны, не только за лица, но и за маски, не только за искреннее радушіе, но и за лицемѣрство, скрывающее отъ насъ непріятныя вещи! — Да и то сказать, — имѣемъ ли мы право, мой добрый сэръ, и можемъ ли знать, что дѣйствительно происходитъ въ душѣ другаго человѣка? Можетъ статься, Джонсъ переноситъ страшныя мученія отъ припадковъ подагры; быть можетъ, онъ только передъ вами получилъ отъ старшаго сына вексель, по которому долженъ заплатить тысячу фунтовъ его университетскихъ долговъ, или что ему поданъ самый бѣдный обѣдъ, очевидные остатки пышнаго обѣда, на который онъ васъ не пригласилъ, — все это можетъ быть, а между тѣмъ онъ скрываетъ свои страданія, весело улыбается и говоритъ: — «садись-ко, Броунъ, милый другъ, и пообѣдай съ нами — чѣмъ Богъ послалъ! — Бетси! вилку и ножикъ мистеру Броуну! Кушай, пожалуйста, — безъ церемоніи, тутъ весь нашъ обѣдъ.» — Какъ хотите, а эта хитрость, эта уловка, къ которой онъ прибѣгнулъ, чистѣйшее самоотверженіе, — это лицемѣрство можно назвать истинною добродѣтелью. Если бы всякій высказывалъ то, что у него на душѣ, какъ же невыносимо тяжело было бы жить тогда въ обществѣ!

Когда доложили о пріѣздѣ молодыхъ джентльменовъ, лэди Кастльвудъ пошла къ нимъ навстрѣчу съ совершеннымъ спокойствіемъ и улыбающимся лицомъ.

— Мы слышали, Гарри, сказала она чрезвычайно любезно, — объ этомъ необыкновенномъ обстоятельствѣ. Милордъ Кастльвудъ объявилъ намъ за завтракомъ, что сегодня же долженъ заѣхать къ вамъ мистеръ Варрингтонъ; — повѣрьте, кузенъ Гарри, что хотя вы и сдѣлались бѣднымъ, но мы будемъ любить васъ попрежнему.

— Намъ представляется теперь возможность доказать, что мы любили васъ, Гарри, не за ваши акры! сказала лэди Фанни, не уклоняясь отъ тона, заданнаго матерью.

— А меня, на долю котораго выпали эти акры? спросилъ мистеръ Джоржъ, улыбаясь и кланяясь.

— О, кузенъ, мы будемъ любить васъ даже потому, что вы такъ похожи на Гарри! — отвѣчаетъ лукавая лэди Фанни.

Неужели тотъ, кто видѣлъ свѣтъ, не восхищался удивительной легкостью, съ которой великосвѣтскія лэди бросаютъ васъ и потомъ снова къ вамъ привязываются? Въ настоящемъ случаѣ, какъ мама, такъ и дочь ея обращались исключительно къ младшему брату. Къ мистеру Джоржу онѣ были очень внимательны; съ мистеромъ Гарри были нѣжны, нѣсколько фамиліарны, выражали свое сожалѣніе, упрекали его, но упрекали съ любовію. Почему Гарри такъ давно не навѣщалъ ихъ?

— Лучше съ нами выпить чаю и сыграть въ пикетъ, чѣмъ съ другими, — говорила лэди Кастльвудъ. Еслибы выигрышъ нашъ ограничился суммой, достаточной на покупку булавокъ, мы были бы и тѣмъ довольны; впрочемъ молодые джентльмены не знаютъ, что для нихъ хорошо и что худо.

— Теперь, когда вамъ не на что играть, вы можете играть съ нами, безъ денегъ! вскричала милая лэди Фанни, погрозивъ пальчикомъ: — и такимъ образомъ ваше несчастье для насъ будетъ счастьемъ.

Джоржъ находился въ недоумѣніи. Этотъ пріемъ его брата совсѣмъ не согласовался съ тѣмъ, котораго онъ ожидалъ. Хотя у Гарри не было гиней въ карманѣ, но всѣ комплименты и все вниманіе относились къ нему! — Значитъ, эти люди не такъ еще дурны, какъ ихъ изображали. Пословица справедливо говоритъ: не такъ страшенъ чортъ, какъ его рисуютъ.

Разговоръ, исполненный родственной любви, продолжался минутъ двадцать. Въ концѣ этого промежутка времени явился милордъ съ парикомъ на головѣ и съ шпагой при бедрѣ. Онъ поздоровался съ молодыми людьми изысканно-вѣжливо, не оказывая особаго предпочтенія ни тому, ни другому.

— Искренно радуюсь, что вижу васъ; но если вы задумали ѣхать къ намъ, то очень сожалѣю, что не пріѣхали нѣсколькими мѣсяцами раньше! — Тогда, весьма вѣроятно, не состоялось бы и роковой игры въ пикетъ. Младшій сынъ велъ бы себя благоразумнѣе.

— Правда, сказалъ Гарри.

— Или же кто нибудь изъ родственниковъ былъ бы къ нему сострадательнѣе. Но я боюсь, что любовь къ игрѣ течетъ въ крови каждаго изъ насъ. Я наслѣдовалъ ее отъ отца, и чрезъ нее я бѣднѣйшій пэръ въ Англіи. Прекрасныя лэди, которыхъ вы видите передъ собой, не составляютъ исключенія. Братъ мой Вилль страстно ей преданъ, — и все безъ пользы. Обыкновенно я — что сегодня выигрываю, то завтра же проигрываю. Страсть къ игрѣ въ Англіи положительно ужасна. Всѣ ассигнаціи моего бѣднаго кузена черезъ двадцать четыре часа перешли въ другія руки.

— Я игралъ, какъ и другіе джентльмены, но никогда въ ущербъ себѣ, и всегда безъ особаго пристрастія, замѣтилъ мистеръ Варрингтонъ.

— Когда мы услышали, что милордъ игралъ съ Гарри, мы такъ сердились на него, — вскричала лэди.

— Ты знаешь, кузенъ Гарри, — если не я, то все равно кто нибудь другой выигралъ бы твои деньги. Утѣшеніе жалкое, это правда; но Гарри долженъ принять его и радоваться, что его деньги перешли въ руки друга, который постоянно желаетъ ему добра, а не въ руки постороннихъ людей, которымъ нѣтъ никакой нужды думать о немъ и которые во всякое время готовы объиграть его.

— Гм! Зубъ выдернутъ и кончено, все равно кто бы его ни выдернулъ, хотя бы братъ родной, — съ усмѣшкой сказалъ мистеръ Джоржъ. Гарри долженъ перенести наказаніе за свои ошибки и заплатить долги, какъ это дѣлается всѣми.

— Разумѣется; я иначе и не говорилъ и не думалъ объ этомъ: сердиться на неудачи — не въ характерѣ англичанина, — сказалъ Гарри.

— Дай руку, кузенъ! Ты говорилъ, какъ слѣдуетъ мужчинѣ! вскричалъ милордъ съ восторгомъ.

Милэди и миссъ Фанни обмѣнялись взглядами и улыбнулись.

— Моя виргинская сестра, какъ я вижу, превосходно умѣла воспитать своихъ сыновей и сдѣлать изъ нихъ отличныхъ джентльменовъ! съ энтузіазмомъ воскликнула лэди Кастльвудъ.

— Вамъ бы, кажется, не слѣдовало быть такимъ веселымъ, послѣ столь непріятной перемѣны вашего счастья, кузенъ Гарри! сказала лэди Фанни. Мама, мы и вполовину не знали его прекрасныхъ качествъ, когда онъ былъ Счастливымъ Юношей и Виргинскимъ Принцемъ! Вы, кузенъ Джоржъ, похожи на брата, какъ капля воды на другую; но, мнѣ кажется, вы не имѣете такого веселаго характера, какъ Гарри.

— Правда, я виргинскій принцъ, но далеко не счастливый юноша, серьёзнымъ тономъ отвѣчалъ Джоржъ.

Гарри началъ было: клянусь Юпитеромъ, онъ лучшій… какъ вдругъ надъ головами разговаривающихъ, въ верхней комнатѣ, раздался звукъ клавикордъ. Гарри вспыхнулъ; лэди улыбнулись.

— Это Марія, сказала лэди Кастльвудъ. — Неугодно ли кому пожаловать къ ней?

Лэди встали и направились къ дверямъ; за ними послѣдовалъ Гарри, покраснѣвъ еще болѣе. Джоржъ хотѣлъ было тоже присоединиться къ нимъ, но лордъ Кастльвудъ остановилъ его.

— Всѣ дамы уходятъ съ вашимъ братомъ, сказалъ милордъ — позвольте же мнѣ воспользоваться хотя вашимъ обществомъ и разговоромъ. Я съ нетерпѣніемъ желаю услышать о вашемъ плѣнѣ, кузенъ Джоржъ, о вашемъ избавленіи.

— Въ такомъ случаѣ и мы послушаемъ! — сказала одна изъ лэди, остановись посрединѣ столовой.

— Извините; въ этомъ отношеніи я человѣкъ жадный, и хочу слышать одинъ, сказалъ лордъ Кастльвудъ, сурово посмотрѣвъ на лэди, — проводилъ ихъ до выхода и съ низкимъ поклономъ затворилъ дверь.

— Вашъ братъ, безъ сомнѣнія, разсказалъ вамъ о всемъ, что происходитъ съ нимъ въ этомъ домѣ? спросилъ ближайшій родственникъ Джоржа.

— Да; включая ссору съ мистеромъ Виллемъ и обѣщаніе жениться на милэди Маріи, отвѣчалъ Джоржъ, кланяясь. — Надѣюсь, вы простите меня, если я скажу, что въ этомъ домѣ счастіе ему не улыбнулось.

— Объ этомъ никто не сожалѣетъ такъ чистосердечно, какъ я. Братъ мой большую часть времени проводитъ съ жокеями и дрессировщиками, съ разгульными молодыми людьми и потому между нами мало сочувствія. Намъ бы не слѣдовало вмѣстѣ жить; но мы такъ бѣдны!… Этотъ домъ занимала наша бабушка передъ отъѣздомъ въ Америку, передъ выходомъ за мужъ за полковника Эсмонда. Большая часть этой старой мебели принадлежала ей. — Джоржъ съ любопытствомъ окинулъ взглядомъ всю комнату. — Въ теченіе послѣднихъ двадцати лѣтъ нашъ домъ не находился въ цвѣтущемъ состояніи, хотя насъ и награждали титулами, благодаря вліянію, которое имѣли мы при дворѣ. Страсть къ игрѣ погубила насъ всѣхъ. Я считаю себя жалкой жертвой этой страсти; но я слишкомъ гордъ, чтобъ продать себя и мой титулъ какому нибудь выскочкѣ, какъ это сдѣлали многіе, менѣе совѣстливые нобльмены. Гордость, любезный кузенъ, — мой недостатокъ. Я помню, какъ я родился!

При этихъ словахъ милордъ положилъ руку на манишку, выставилъ одну ногу впередъ и гордо посмотрѣлъ въ лицо своего кузена.

Молодой Джоржъ Варрингтонъ отъ природы расположенъ былъ вѣрить всему, что ему говорили. Но обманутый однажды или предубѣжденный на счетъ чьей либо личности, онъ становился совершенно невѣрующимъ, и на этотъ разъ выслушалъ прекрасную рѣчь милорда съ сардоническимъ, внутреннимъ смѣхомъ, сохраняя однакожъ серьёзный видъ и не позволяя себѣ обнаружить въ словахъ хотя малѣйшее пренебреженіе.

— Мы всѣ имѣемъ свои недостатки, милордъ. Страсть къ игрѣ постоянно считалась простительною въ джентльменахъ нашего званія. Отъ чистаго сердца прощая моего брата, я не смѣю быть вашимъ судьею, милордъ; могу сказать одно, — что вмѣсто того, чтобъ играть и проигрывать, я искренно желаю, чтобы вы играли и выигрывали.

— Я тоже желаю отъ всего сердца! сказалъ милордъ съ тяжелымъ вздохомъ. — Судя по вашему разговору, по вашему знанію свѣта и по вашей опытности, которыми вы обладаете болѣе, чѣмъ большая часть молодыхъ людей вашего возраста, — я предсказываю вамъ много хорошаго. У вашего Гарри прекрасное сердце; но нельзя сказать тоже самое о его головѣ.

— Правда; зато онъ обладаетъ искусствомъ обращать въ друзей всѣхъ, съ кѣмъ встрѣчается, и несмотря на его вѣтренность, его всѣ любятъ.

— Я люблю…. мы всѣ его любимъ, — любимъ, какъ брата! вскричалъ милордъ.

— Въ письмахъ своихъ онъ постоянно писалъ о радушіи, которое оказывали ему въ вашемъ домѣ. Моя мать бережетъ всѣ эти письма. Слогъ Гарри нельзя назвать отличнымъ, но зато во всѣхъ его письмахъ проглядываетъ доброе сердце; а это лучше всякаго слога.

— Быть можетъ, я ошибаюсь; но, мнѣ кажется, что его братъ владѣетъ и добрымъ сердцемъ, и здравымъ умомъ! сказалъ милордъ, рѣшившійся повидимому быть любезнымъ до нельзя. Несчастіе вашего брата, или вѣрнѣе это счастливое обстоятельство, — ваше возвращеніе, — надѣюсь, не оставило Гарри совсѣмъ безъ средствъ къ существованію? — весьма ласково продолжалъ лордъ Кастльвудъ.

— Онъ рѣшительно ничего не имѣетъ и не будетъ ничего имѣть, кромѣ только того, что дастъ ему мать, или что могу удѣлить ему я, послѣ ея смерти. Скажите, пожалуйста, милордъ, — какая полагается здѣсь часть младшему брату?

— Гм! Младшій братъ здѣсь…. вы знаете…. ну, да словомъ, всѣмъ и каждому извѣстно, что такое младшій братъ, — сказалъ милордъ, пожавъ плечами и посмотрѣвъ въ лицо своего гостя.

Джоржъ продолжалъ.

— Мы превосходные друзья съ братомъ; мы кровные родные; но признаюсь, я не намѣренъ отдѣлить ему болѣе того, что полагается младшему брату. За чѣмъ давать ему деньги? — Чтобы онъ проигралъ ихъ въ карты или промоталъ на конскихъ скачкахъ? Милордъ, у насъ въ Виргиніи тоже есть карты, есть и жокеи; и мой бѣдный Гарри успѣлъ уже отличить себя въ своей странѣ, прежде чѣмъ пріѣхалъ въ вашу. Онъ наслѣдовалъ фамильную страсть къ развлеченіямъ.

— Бѣдный, бѣдный юноша! Мнѣ жаль его.

— Наше имѣнье обширно, но доходы съ него весьма ограниченны. Денегъ у насъ немного болѣе того, что получаемъ мы изъ Англіи за нашъ табакъ; а это совершенная бездѣлица, потому что нашъ табакъ возвращается къ намъ въ видѣ различныхъ товаровъ, сукна, кожи, желѣзныхъ вещей, даже вина и пива для насъ и для нашихъ людей. Гарри можетъ воротиться домой и всѣмъ этимъ пользоваться: для него найдется лошадь въ стойлѣ, кусокъ говядины на столѣ, немного денегъ для согрѣванія его кармана, а въ добавокъ кафтана два въ годъ. Это будетъ продолжаться, пока живетъ моя мать, или пока, что весьма вѣроятно, онъ не поссорится съ мадамъ Эсмондъ. Послѣ того, при моей жизни, онъ будетъ пользоваться моимъ домомъ и всѣмъ, что въ немъ находится; потомъ, если я умру, оставивъ дѣтей, — онъ будетъ поставленъ въ затруднительное положеніе. Его будущее, милордъ, весьма незавидно, если ему не улыбнется фортуна, на что мы всегда разсчитываемъ. Отнынѣ онъ обреченъ находиться въ зависимости; а быть въ зависимости отъ такой своенравной женщины, какъ наша мать, — право, милордъ, хуже этой участи я не знаю. Средства, которыя могли бы доставить ему уваженіе въ своемъ отечествѣ, онъ успѣлъ расточить. Онъ промоталъ отцовское наслѣдство, и теперь его ожидаетъ нищета и униженіе.

Мистеръ Варрингтонъ говорилъ эту рѣчь съ значительнымъ одушевленіемъ, и милордъ слушалъ его почтительно.

— Вы говорите, мистеръ Варрингтонъ, превосходно. Думали ли вы когда нибудь объ общественной жизни? сказалъ милордъ.

— Безъ сомнѣнія, думалъ, какъ и всякій человѣкъ моего положенія, то есть, всякій, кто только думаетъ о чемъ нибудь болѣе, кромѣ картъ и конюшенъ, отвѣчалъ Джоржъ. — Надѣюсь, милордъ, я буду въ состояніи занять видное мѣсто тогда, какъ несчастный мой братъ долженъ ограничиться и довольствоваться настоящимъ своимъ положеніемъ. Это я говорю къ тому, что слышалъ отъ него обѣщаніе жениться на одной особѣ; если только Гарри исполнитъ это обѣщаніе, то и онъ и жена его будутъ несчастные люди.

— Вы говорите совершенно благоразумно, сказалъ милордъ. — Не отправиться ли намъ наверхъ къ дамамъ? Тамъ есть картина, которую, говорятъ, писалъ вашъ дѣдушка. Но прежде чѣмъ отправимся, не угодно ли вамъ, дорогой мой кузенъ, назначить день, когда все мое семейство будетъ имѣть удовольствіе принять васъ? Когда мы будемъ въ Кастльвудѣ, то можете располагать имъ, какъ своею собственностью. Судя по вашимъ словамъ, онъ похожъ на вашъ виргинскій Кастльвудъ. У насъ вдоволь есть и мяса, и баранины, и пива, и лѣсу; только денегъ, къ сожалѣнію, не водится.

Они поднялись въ гостиную, гдѣ застали одну только лэди. Это была лэди Марія; она стояла въ амбразурѣ окна и разговаривала съ Гарри.

Джоржъ сдѣлалъ самый вѣжливый поклонъ, Марія — самый низкій книксенъ.

— Въ самомъ дѣлѣ, вы удивительно похожи на Гарри, сказала она, подавая ему руку. — Гарри говоритъ, что вы, кузенъ Джоржъ, такъ же добры, какъ и онъ.

При видѣ ея распухшихъ глазъ и плачевнаго лица, Джоржъ почувствовалъ угрызеніе совѣсти.

— Бѣдняжка! подумалъ онъ. — Гарри выхвалялъ ей мое великодушіе и добродѣтель, между тѣмъ какъ я разыгрывалъ внизу роль самолюбиваго старшаго брата! Какъ она стара! Какимъ образомъ Гарри могъ влюбиться въ эту женщину?

Какимъ образомъ? Очень просто: онъ не смотрѣлъ вашими глазами, мистеръ Джоржъ. Теперь, быть можетъ, онъ своими собственными глазами видитъ свое заблужденіе. Не знаю, право, сожалѣть ли слѣдуетъ, или поздравлять человѣка, который образумился.

Послѣ обычной рекомендаціи начался маленькій разговоръ, который лэди Марія поддерживала сначала довольно спокойно. Хотя въ подобныхъ случаяхъ женщины умѣютъ лицемѣрить превосходнѣе мужчинъ, но лэди Марія, послѣ двухъ-трехъ фразъ, заплакала, и махнувъ рукой, чтобы Гарри остался на мѣстѣ, побѣжала изъ комнаты.

Гарри бросился впередъ, но, при движеніи руки Маріи, остановился. Милордъ объявилъ, что сестра его подвержена нервическимъ припадкамъ и что еще утромъ чувствовала себя нехорошо. Послѣ такого объясненія, молодые люди сочли за нужное кончить свой визитъ. Лордъ Кастльвудъ проводилъ ихъ по лѣстницѣ до самыхъ дверей, полюбовался лошадьми и дружески съ нимъ простился.

— И такъ, Гарри, ты поговорилъ у окна, поворковалъ съ своей подругой и вѣрно вы разстались друзьями? Не правда ли? сказалъ Джоржъ своему возницѣ.

— Марія — добрая женщина! отвѣчалъ Гарри, щедро надѣляя лошадей ударами. — Ты согласишься съ этимъ, когда узнаешь ее покороче.

— То есть тогда, когда ты привезешь ее въ Виргинію? Да! Воображаю, какъ радушно приметъ ее мать! Она никогда не проститъ ни меня за то, что я не разстроилъ эту партію, ни тебя — за то, что ты ее составилъ.

— Что же мнѣ дѣлать, Джоржъ! Пожалуйста, Гумбо, не наклоняй ты ко мнѣ такъ близко свою безобразную голову! Послѣ того, что было между нами, я, какъ благородный человѣкъ, не могу отказаться. Я ей все разсказалъ. Я сказалъ, что мадамъ Эсмондъ будетъ сначала чрезвычайно холодна; но что она меня очень любитъ, и дѣло кончится миролюбиво. А когда ты вступишь во владѣніе, я тоже сказалъ, что милый мой Джоржъ подѣлится со мной своимъ состояніемъ.

— Напрасно! Пока ты былъ наверху, я говорилъ лорду Кастльвуду совсѣмъ другое. Я говорилъ ему, что, какъ старшій братъ, я хочу воспользоваться всѣми правами…. пожалуйста, не бей такъ лошадей…. и что тебя ожидаетъ впереди зависимость и нищета.

— Неужели? Ты не хочешь помочь мнѣ? вскричалъ Гарри, поблѣднѣвъ. — Джоржъ, я не вѣрю этому, хотя и слышу отъ тебя.

Послѣ этого возраженія наступила пауза, въ теченіе которой Гарри даже не взглянулъ на брата; онъ сидѣлъ, представляя собою олицетвореніе печали и унынія. Гарри ѣхалъ такъ близко къ окраинѣ дороги, что фаэтонъ непремѣнно бы опрокинулся, еслибъ Джоржъ не выхватилъ возжи изъ рукъ Гарри.

— Давно бы такъ, сэръ, сказалъ Гарри. — Я еще давича говорилъ, что это будетъ лучше.

— Скажи, Гарри, огорчалъ ли я тебя когда нибудь? спросилъ Джоржъ.

— До этой минуты — нѣтъ!

По лицу Гарри катились крупныя слезы.

— Другъ мой! Наступитъ день, когда ты скажешь, что, исполняя свой долгъ, я поступилъ и теперь справедливо.

— Почему же это такъ?

— Я объявилъ милорду, что ты младшій братъ, что ты истратилъ все свое состояніе и что твоя доля въ нашемъ домѣ должна быть очень незавидная. Развѣ это неправда?

— Правда; но я бы не повѣрилъ этому, еслибъ мнѣ сказало десять тысячъ людей. Что бы со мной ни случилось, я думалъ, что могу положиться на васъ, Джоржъ Варрингтонъ.

Въ этомъ настроеніи духа Гарри оставался до конца поѣздки.

Вскорѣ послѣ пріѣзда поданъ былъ обѣдъ. Гарри ничего почти не ѣлъ, но пиль много.

— Гарри! вино — дурное утѣшеніе въ горѣ, замѣтилъ Джоржъ.

— Другаго утѣшенія я не имѣю, сэръ, угрюмо сказалъ Гарри; и молча выпивъ еще нѣсколько рюмокъ одну за другой, схватилъ шляпу и вышелъ изъ комнаты.

Гарри не возвращался по крайней мѣрѣ въ теченіе трехъ часовъ. Между тѣмъ Джоржъ, безпокоясь о братѣ, оставался дома, читалъ книгу и курилъ.

— Скверно я сдѣлалъ, сказавъ, что не хочу помочь ему. Богъ свидѣтель, что это неправда. Я не оставлю его, хотя бы онъ женился на негритянкѣ, думалъ Джоржъ: и безъ того уже я много повредилъ ему, возвратясь снова къ жизни. Куда онъ ушелъ: ужь не играть ли?

— Праведное небо! что съ тобою, Гарри? вскричалъ Джоржъ Варрингтонъ, когда въ комнату вошелъ его братъ, блѣдный какъ смерть.

Гарри подошелъ къ брату и взялъ его руку.

— Теперь я могу ее взять, Джоржи, сказалъ онъ. Дѣйствительно, ты поступилъ справедливо, хотя я никогда не повѣрю, что ты бросилъ брата своего въ его бѣдственномъ положеніи. Дѣло вотъ въ чемъ. За обѣдомъ, мнѣ мелькнула мысль итти и объясниться съ Маріей. Скажу, думаю, ей: Марія, какъ я ни бѣденъ, но ваши поступки со мной были такъ благородны, что, клянусь небомъ! вы можете принять меня или отвергнуть. Если вы хотите имѣть меня своимъ мужемъ, то я весь вашъ. Я поступлю въ военную службу, буду трудиться, буду стараться такъ или иначе доставать себѣ насущный хлѣбъ; мой бра… мои родственники, вѣроятно, пожалѣютъ насъ и дадутъ средства къ существованію. Вотъ что я рѣшился сказать, и я ей сказалъ. Всю дорогу до Кенсингтона я бѣжалъ подъ дождемъ: посмотри, я мокръ съ головы до ногъ. Я засталъ ихъ всѣхъ, кромѣ Вилля, за обѣдомъ. Я заговорилъ въ то время, когда подали десертъ и стали пить вино. Марія, говорю я, бѣднякъ хочетъ взять назадъ обѣщаніе, данное имъ въ то время, когда онъ считалъ себя богачемъ. Согласны ли вы идти за него? Разумѣется, я не затруднялся въ словахъ, не мямлился и не заикался, какъ теперь. Я говорилъ долго, и заключилъ свою рѣчь словами, что я хотѣлъ сдѣлать все, что отъ меня зависѣло, и исполнить мой долгъ. Когда я кончилъ, Марія спокойно подошла ко мнѣ, взяла мою руку и поцаловала ее передъ всѣми. Неоцѣненный, милый, благородный Гарри! сказала она (это были ея собственныя слова, я нисколько не преувеличиваю; не хочу выхвалять себя), — у васъ благородное сердце, и я благодарю васъ отъ всей души. Но, мой милый, я давно видѣла, что васъ привязывалъ къ предполагаемому браку одинъ только долгъ и безразсудное обѣщаніе, данное молодымъ человѣкомъ старой женщинѣ. Удерживать это обѣщаніе — тоже самое, что сдѣлать васъ несчастнымъ. Я васъ освобождаю отъ него; еще разъ благодарю васъ отъ души за вашу вѣрность; я буду вѣчно благословлять и любить моего милаго кузена! Сказавъ это, она поцаловала меня передъ всѣми и величаво вышла изъ комнаты: въ глазахъ ея не было ни одной слезинки. За столомъ всѣ плакали, особливо милордъ, который рыдалъ очень громко. Я никакъ не думалъ, что него такое чувствительное сердце. А какова Марія, Джоржъ? Не правда ли, что она благородное созданіе?

— Выпьемъ за ея здоровье! вскричалъ Джоржъ, наполнивъ рюмки.

— Гипъ, гипъ, ура! воскликнулъ Гарри.

Онъ былъ снова совершенно свободенъ и въ эту минуту находился въ безумномъ восторгѣ.

ГЛАВА IX,
ВЪ КОТОРОЙ МИСТЕРЪ ГАРРИ ВСЕ ЕЩЕ ОСТАЕТСЯ СЪ ПЕРЕЛОМЛЕННЫМЪ НОСОМЪ.

Мадамъ де Бернштэйнъ не менѣе своихъ виргинскихъ племянниковъ была довольна результатомъ послѣдняго свиданія Гарри съ лэди Маріей. Объ этомъ событіи Джоржъ въ тотъ же вечеръ извѣстилъ баронессу письмомъ; а вскорѣ послѣ того ея племянникъ Кастльвудъ, визиты котораго къ теткѣ были весьма рѣдки, пріѣхалъ засвидѣтельствовать свое почтеніе и откровенно разсказалъ о случившемся происшествіи. Никто лучше лорда Кастльвуда не зналъ такъ хорошо, когда и при какомъ случаѣ нужно быть откровеннымъ. Теперь же, съ окончаніемъ дѣла между Гарри и Маріей, нужно ли было ему лицемѣрить и скрытничать? Игра разыграна; онъ могъ свободно говорить о различныхъ ходахъ въ ней, объ уверткахъ и хитростяхъ.

— Она мнѣ родная сестра, говорилъ милордъ съ чувствомъ нѣжнаго брата: — ей уже больше не представится шансовъ — тѣмъ болѣе, подобныхъ шансовъ, на брачный союзъ, на возможность порядочно себя пристроить. Я ни въ какомъ отношеніи не одобрялъ этой партіи, напротивъ отъ души сожалѣлъ вашего молодаго фаворита-виргинца; но въ тоже время жалко было упустить изъ рукъ такой кладъ, и потому я обязанъ былъ держать сторону самой близкой моей родственницы.

— Такая откровенность дѣлаетъ вамъ честь, милордъ, сказала мадамъ де Бернштэйнъ: — любовь ваша къ сестрѣ въ высшей степени назидательна!

— Что дѣлать, мы проиграли, и я говорю это безъ всякой злобы. Вѣроятно, и вы не сердитесь, потому что выигрышъ на вашей сторонѣ, продолжалъ милордъ, дѣлая учтивый поклонъ.

Мадамъ де Бернштэйнъ утверждала, что въ жизнь свою не была въ такомъ отличномъ расположеніи духа.

— Признайся, теперь, Южень, что визитъ Маріи къ Гарри во время его заточенія и это трогательное возвращеніе всѣхъ его подарковъ было дѣломъ твоего изобрѣтенія.

— Чувство сожалѣнія къ молодому человѣку, чувство долга Маріи къ своему другу, къ своему нареченному мужу, во время его несчастія. вотъ главныя причины, которыя руководили ею въ томъ поступкѣ, угрюмо отвѣчалъ лордъ Кастльвудъ.

— Но вѣдь это ты ей посовѣтовалъ, мой добрый племянникъ?

Кастльвудъ, пожавъ плечами, признался, что совѣтовалъ сестрѣ своей навѣстить мистера Варрингтона.

— Не явись старшій братъ Гарри, продолжалъ милордъ: — и мы одержали бы верхъ, наперекоръ усиліямъ съ вашей стороны разстроить наши планы. Я старался утѣшить мою бѣдную Марію, доказывая ей, какой славный кушъ мы проиграли.

— Но если бы Джоржъ явился послѣ ихъ женитьбы? замѣтила баронесса.

— Effectivement, сказалъ Южень, нюхая табакъ. — Могила должна со временемъ отдать, что скрываетъ въ себѣ; надо благодарить ее, что она отдала во время! Я обязанъ сказать вамъ, что Джоржъ Варрингтонъ, повидимому, очень умный человѣкъ, и не такъ самолюбивъ, какъ бываютъ вообще старшіе сыновья и свѣтскіе люди. Моя бѣдная Молли воображала, что онъ окажется такимъ же… какъ бы выразиться повѣрнѣе? — такимъ же простофилей, какъ и младшій братъ. Она вполнѣ надѣялась, что старшій близнецъ подѣлится съ младшимъ во всемъ пополамъ; она до такой степени была ослѣплена этой надеждой, что готова выдти за него даже и теперь. Гарри Варрингтонъ, съ половиной куска хлѣба, — это еще сносно; но что такое Гарри Варрингтонъ совершенно безъ куска хлѣба?

— Какъ безъ куска хлѣба?

— Очень просто. Онъ будетъ имѣть только то, что дадутъ ему за столомъ брата. Такъ по крайней мѣрѣ сказалъ мнѣ самъ старшій братъ.

— Какой же онъ бездушный злодѣй! вскричала баронесса.

— Гм! тетушка, я играю съ вами cartes sur table! Мистеръ Джоржъ дѣлаетъ, что дѣлаютъ всѣ другіе, и мы не имѣемъ ни малѣйшаго права на него сердиться. Молли сама согласилась съ этимъ, когда прошелъ первый припадокъ ея горести и когда я убѣдилъ ее слѣдовать внушенію разсудка. Безразсудное старое созданіе! Быть до безумія влюбленной въ молодаго человѣка, и въ такую пору жизни!

— Я начинаю вѣрить, что это истинная любовь, сказала мадамъ де-Бернштэйнъ.

— Вамъ бы нужно было послушать ее, когда она прощалась съ Гарри! C'était touchant, ma parole d’honneur! Я плакалъ. Клянусь Георгомъ — плакалъ. Въ то время, когда мы сидѣли за обѣдомъ, вдругъ вбѣгаетъ молодой человѣкъ, въ чулкахъ, забрызганныхъ грязью, съ волосами, спустившимися на глаза; объясняется съ Молли искреннимъ и благороднымъ тономъ, прекрасно выражается, и она отвѣчаетъ ему. Эта сцена напомнила мнѣ мистриссъ Варрингтонъ въ новой шотландской пьесѣ, которую написалъ человѣкъ лорда Бьюта, кажется, подъ названіемъ Дугласъ. Марія бросается на шею юноши и прощается съ такимъ благородствомъ и такимъ самоотверженіемъ, что безъ слезъ невозможно было видѣть эту сцену. Она выходитъ изъ комнаты съ сохраненіемъ своего достоинства, хотя и съ отчаяніемъ въ душѣ… Нѣтъ, благодарю васъ, я больше не хочу шоколаду…. Если Марія и сдѣлала, какъ говорится, mauvais pas, то никто не могъ бы сдѣлать этого отступленія съ большимъ достоинствомъ. Это, я вамъ скажу, была искусная ретирада послѣ пораженія. Голодъ принудилъ насъ оставить позицію; но все же мы оставили ее съ военными почестями.

— Смотрите, чтобы Молли не умерла съ горя и обманутыхъ надеждъ, сказала тетка милорда, отпивъ глотокъ шоколаду.

Милордъ язвительно усмѣхнулся и показалъ свои желтые зубы.

— Ха, ха! Съ ней случались эти припадки гораздо сильнѣе, но, слава Богу! — поправлялась. Болѣзнь эта, какъ вамъ извѣстно, милэди, не смертельна, особливо въ возрастѣ Молли.

Почему же это извѣстно милэди? Она вѣдь вышла за доктора богословія Тушера въ довольно зрѣлыхъ лѣтахъ. Она сдѣлалась мадамъ де Бернштэйнъ гораздо позже послѣ перваго брака. Старая Дидона, какъ замѣчаетъ поэтъ, испытала несчастіе и потому научилась имѣть состраданіе къ несчастнымъ.

Люди небольшаго свѣта, какъ мнѣ говорили, ссорятся и дерутся, поносятъ другъ друга и долго, очень долго остаются непримиримыми врагами. Люди большаго свѣта гораздо благоразумнѣе. У нихъ бываютъ также ссоры; они перестаютъ видѣть другъ друга; сходятся и расходятся, не сказавъ слова другъ другу. Но какой нибудь пустой случай, иногда даже заблудившійся щенокъ, служитъ поводомъ къ примиренію, и тогда все забывается. Въ теченіе полугода, съ тѣхъ поръ какъ Кастльвудъ и мадамъ де Бернштэйнъ вступили въ борьбу за право обладать Гарри Варрингтономъ, эти двѣ отрасли фамиліи Эсмондовъ были въ раздорѣ. Теперь же, когда вопросъ былъ рѣшенъ, они встрѣчались, нисколько не стѣсняясь, какъ будто всю свою жизнь проводили въ добромъ согласіи: мадамъ де Бернштэйнъ отправлялась въ своей парадной каретѣ на рауты лэди Кастльвудъ; Эсмонды, съ улыбающимися лицами, являлись на собранія мадамъ де Бернштэйнъ, какъ будто ихъ любовь и привязанность другъ къ другу никогда не прерывались.

— Я слышала, сэръ, что вы поступили съ младшимъ своимъ братомъ, какъ звѣрь, какъ чудовище! сказала баронесса, въ душѣ чрезвычайно довольная, но наружно показывая недовольный видъ и грозя Джоржу своей тростью.

— Я дѣйствовалъ по вашему намеку, милэди, и непремѣнно хотѣлъ узнать, чего искала лэди Марія въ этомъ бракѣ — моего ли брата или его денегъ? отвѣчалъ Джоржъ, слегка покраснѣвъ.

— Разумѣется, Марія не вышла бы за мужъ за бѣдняка, старшій братъ котораго сказалъ, что не дастъ ему ничего.

— Я сдѣлалъ это къ лучшему мадамъ, — возразилъ Джоржъ, и румянецъ его усилился.

— Вотъ что! О лицемѣръ, лицемѣръ! вскричала старая лэди.

— Я лицемѣръ, мадамъ! Позвольте узнать почему? спросилъ мистеръ Варрингтонъ, выпрямляясь во весь ростъ.

— Дитя мое, я все знаю! сказала баронесса по-французски. Ты очень похожъ на своего дѣда. Поди, я обниму тебя! Гарри все мнѣ открылъ; открылъ даже и то, что ты раздѣлилъ свое небольшое наслѣдство съ нимъ пополамъ.

— Это очень натурально, мадамъ. Съ минуты нашего рожденія мы имѣемъ одни сердца и одни кошельки. Я показалъ свое жестокосердечіе для того, чтобъ испытать извѣстныхъ вамъ людей, сказалъ Джоржъ, и глаза его наполнились слезами.

— Значитъ, ты раздѣлилъ съ нимъ и Виргинію? спросила баронесса.

— Я этого не говорю. Это было бы несправедливо, отвѣчалъ мистеръ Варрингтонъ. — Земля должна переходить старшему въ родѣ, слѣдовательно мнѣ нельзя уступить ее: а еще можетъ быть, что я умру, — а можетъ случиться, что мать переживетъ насъ обоихъ. Но половина того, что я имѣю, принадлежитъ ему. Надобно и то сказать, вѣдь онъ потому только былъ такимъ мотомъ, что ложно понималъ свое положеніе.

— Это старинный рыцарь, это Баярдъ, это возвратившійся къ жизни полковникъ! говорила мадамъ де-Бернштэйнъ своей служанкѣ передъ сномъ грядущимъ.

Баронесса, въ тотъ вечеръ, когда молодые люди прощались съ ней, подала бѣдному Гарри только два пальца, а Джоржу подставила нарумяненую щеку. При такомъ благоволеніи старой тетки, Джоржъ такъ сильно покраснѣлъ, что румянецъ его сравнялся съ румянцемъ этой, почти безпрерывно подкрашиваемой розы.

Гарри не былъ завистливымъ человѣкомъ: онъ оказывалъ брату всевозможное уваженіе, какъ руководителю, наставнику и главѣ; но неудивительно, если чувство униженія и обманутыхъ ожиданій тяготило сердце молодаго человѣка, послѣ того, какъ онъ пересталъ быть счастливымъ юношей и наслѣдникомъ безграничныхъ виргинскихъ владѣній. Наши кенсингтонскіе друзья клятвенно обѣщали любить Гарри болѣе прежняго; Гарри раскланялся и выразилъ глубокую признательность; но на пышномъ пиру, который лордъ Кастльвудъ задалъ въ честь новооткрытаго родственника, Гарри не могъ не замѣтить, что все вниманіе кузинъ сосредоточено было на Джоржѣ, — весь разговоръ, всѣ комплименты, всѣ маленькія услуги, все, все принадлежало Джоржу, — между тѣмъ какъ Гарри оставался никѣмъ не замѣченнымъ, никѣмъ, кромѣ несчастной Маріи, которая провожала его томными взглядами, преслѣдовала его глазами, выражавшими горькіе упреки, и обвиняла его за то, что отказалась отъ него. «Да! говорили эти глаза: — вамъ, Гарри, весело, получивъ свободу, которую я подарила; а мнѣ право не хотѣлось бы, чтобы вы были до такой степени довольны этой свободой.» Марія отказалась отъ него, но въ душѣ не могла простить, что онъ такъ скоро воспользовался своимъ освобожденіемъ. Потерявъ всякую возможность выдти за него, она все еще хотѣла имѣть такого мужа. О, молодые друзья мои! какъ очаровательно бываетъ начало любовныхъ интригъ, и какъ много иногда страдаетъ достоинство человѣка при ихъ окончаніи! Какая романтичная даль лежитъ передъ молодымъ Дамономъ и молодой Филлидой (или пожалуй, пожилымъ Дамономъ и проч.), когда безъискусственная ихъ любовь извѣстна другъ другу, когда они обвиваютъ руками станъ другъ у друга и всматриваются въ ту восхитительную, очаровательную страну, которая передъ ними разстилается! Прикованные другъ къ другу, они надѣются прожить въ той странѣ до глубокой старости. Тамъ могутъ встрѣтиться скалы и ревущіе потоки; но развѣ сильная, чистая любовь Дамона не въ состояніи перенести черезъ нихъ предметъ своего обожанія? Могутъ встрѣтиться драконы и опасности; но развѣ его храбрость, его мечъ не въ состояніи ихъ побѣдить? Подъ вечеръ жизни, ихъ ожидаетъ услада; они будутъ отдыхать въ крѣпкихъ объятіяхъ, какъ двое заблудившихся въ лѣсу хорошенькихъ дѣтей, — мохъ будетъ служить имъ мягкимъ ложемъ, голубое небо со звѣздами — пологомъ, руки — изголовьемъ! Въ этомъ родѣ обыкновенно бываютъ планы молодыхъ людей, когда они выступаютъ на поприще любви, и, о какая жалость! — не проходятъ они и мили, какъ имъ встрѣчается высокій валъ, заставляющій ихъ воротиться назадъ. Въ Барнетѣ (кажется это первая станція по дорогѣ въ Гретна-Гринъ) они бранятся съ почтальономъ, и, что еще хуже, быть можетъ у Стрефона не достаетъ денегъ расплатиться, или вдругъ съ нещаднымъ бичемъ является отецъ, увозитъ назадъ пламенно любящую дочь и, для охлажденія ея любви, запираетъ ее въ классную комнату. Разлука грозитъ совершенною гибелью для любящихъ сердецъ; но по выходѣ за мужъ за банкира, когда судьба спустя нѣсколько лѣтъ надѣлитъ восьмерыми дѣтьми, или когда мужъ сдѣлается благоденствующимъ адвокатомъ, о которомъ раза два или три громко прокричатъ въ газетахъ, — когда, повторяю я, спустя нѣсколько лѣтъ Стрефону и Деліи случится встрѣтиться, то не правда ли, что встрѣча ихъ должна быть забавна? Надѣюсь, что ни одинъ молодой человѣкъ не рѣшится влюбиться, если будетъ подозрѣвать, что страсть его не продолжится вѣчно. Въ мужчинѣ это сомнѣніе начинаетъ пробуждаться обыкновенно послѣ втораго или третьяго любовнаго припадка; зато женщины, — не всѣ впрочемъ, — остаются романтичными до самого конца; отъ осьмнадцати до восьмидесяти пяти лѣтъ (сколько я знаю) онѣ всѣ надѣются, что сердца ихъ должны сокрушиться.

Безъ всякаго сомнѣнія, непріятное чувство было господствующимъ въ душѣ Гарри Варрингтона, когда онъ отправлялся въ Кенсингтонъ и встрѣтился тамъ съ грустными, выражающими упрекъ взглядами своей кузины. И въ самомъ дѣлѣ, находиться въ такомъ положеніи — пренепріятно: каково бываетъ грустно смотрѣть на домъ, въ которомъ вы жили, и видѣть темныя пустыя окна, гдѣ нѣкогда сіяли веселыя лица? Вы говорите: грустно. Да; но какъ грустнѣе, какъ несравненно тяжелѣе смотрѣть вверхъ, когда вы сантиментально проходите мимо № 13 и видите, что кто-то выглядываетъ изъ окна, улыбается вамъ и повидимому находится въ прекрасныхъ отношеніяхъ съ хозяйкой дома. Мнѣ всегда бываетъ больно, даже въ гостинницѣ, которую посѣщаю, — бываетъ больно, повторяю, когда я вижу чемоданы и сапоги у дверей тѣхъ комнатъ, которыя нѣкогда принадлежали мнѣ. Неужели эти сапоги валялись на софѣ, на которой я когда-то отдыхалъ? О, я мысленно топчу ногами и выбрасываю изъ комнаты эту грязную, вульгарную принадлежность мужскаго туалета!

Такимъ образомъ Гарри, сообразивъ, что періодъ, въ который онъ служилъ занимательнымъ предметомъ, кончился, и что комнаты Маріи, если не совсѣмъ еще были заняты новымъ постояльцемъ, то по крайней мѣрѣ отдавались въ наемъ, — чувствовалъ себя не совсѣмъ спокойнымъ въ обществѣ кузины, да и она, вѣроятно, ощущала тоже самое. Гарри или находилъ, что ему нечего сказать кузинѣ, или она говорила ему очень обыкновенныя и скучныя вещи; обкуренный ободокъ бѣлой виргинской трубки былъ для него несравненно пріятнѣе нѣжнаго голоса Маріи и ея печальнаго лица. Поэтому, когда Джоржъ отправлялся въ Кенгсингтонъ, Гарри оставался дома подъ предлогомъ обѣщанія быть въ другомъ мѣстѣ.

Въ домѣ дяди, въ улицѣ Гилль, бѣдный юноша тоже не находилъ особеннаго удовольствія. Добродѣтельное семейство этого дома почти не обращало на него вниманія. Прекрасныя лэди не совѣстились не сказываться дома, когда онъ пріѣзжалъ. Послѣ всего радушія, послѣ всѣхъ ласкъ, послѣ безконечныхъ увѣреній въ искренней любви, Гарри не вѣрилъ въ подобную неискренность. Случалось, что спустя какой нибудь часъ послѣ визита, Гарри сидѣлъ у Ламбертовъ и видѣлъ, какъ къ крыльцу его тетки подъѣзжала пустая карета, въ которую садилась милэди Варрингтонъ и даже не краснѣла, когда Гарри кланялся ей изъ сосѣдняго окна. Быть отвергнутымъ своими родственниками, захлопнуть передъ самымъ носомъ дверь, которая прежде привѣтливо ему отворялась, — я не вѣрю въ возможность подобныхъ вещей, говорилъ бѣдный простосердечный Гарри. Онъ былъ увѣренъ, что сердце двернаго молотка, хотя и сдѣланнаго изъ мѣди, было нѣжнѣе сердца лэди Варрингтонъ; добродѣтельное лицо милэди, когда она проѣзжала мимо племянника, едва ли измѣнилось болѣе мѣднаго молотка.

— Жена роднаго дяди! Чѣмъ я оскорбилъ ее? Тетушка Ламбертъ, скажите, видѣли ли вы когда нибудь такую холодность, такую безчувственность? — сказалъ Гарри, съ своей обычной пылкостью.

— А замѣтили ли вы въ насъ какую нибудь перемѣну? — въ свою очередь спросила тетушка Ламбертъ, бросивъ косвенный взглядъ на младшую дочь. Великосвѣтскіе люди могутъ смотрѣть на васъ холодно, но мы не принадлежимъ къ большому свѣту; и поэтому вы можете спокойно приходить къ намъ.

— Правда; вы совсѣмъ не похожи на другихъ людей, сказалъ Гарри. Не знаю почему, когда я прихожу къ вамъ, то чувствую какое-то спокойствіе и радость.

— Quis me uno vivit felicior? aut magis hac est

Optandum vita "Heere quis potuit? (*).

(*) Кто можетъ сказать, что онъ живетъ счастливѣе меня? есть ли другая жизнь, которую бы можно было пожелать?

— Мистеръ студентъ, знаешь ли откуда я заимствовалъ эти стихи? спросилъ Ламбертъ, обращаясь къ сыну, пріѣхавшему провести въ кругу родныхъ пасхальные праздники.

— Вычитали изъ Катулла!

— Не отгадалъ, мой другъ. Я вычиталъ ихъ изъ Демокрита младшаго — или пожалуй, изъ стараго Буртона, изъ котораго многіе черпали ученость….

И который вмѣстѣ съ Монтенемъ, прибавимъ мы, былъ любимымъ авторомъ добраго генерала.

ГЛАВА X,
ГДѢ МЫ ДѢЛАЕМЪ ТО, ЧТО МОГУТЪ ДѢЛАТЬ ОДНѢ КОШКИ.

Мы уже говорили, что наши виргинцы, одаренные очень обыкновеннымъ умомъ, держались мнѣній приверженцевъ Іакова и, и вслѣдствіе этого питали глубокое уваженіе и любовь къ изгнанной царской фамиліи. Изгнанный король утвердилъ отца мадамъ Эсмондъ въ санѣ маркиза, и потому она не могла сердиться на несчастную отрасль царскаго рода, добродѣтельно и справедливо признавшую заслуги ея фамиліи. Что касается до небольшаго скандала относительно ея сестры, баронессы Бернштэйнъ, и стараго Шевалье, мадамъ Эсмондъ съ презрѣніемъ удаляла отъ себя воспоминаніе объ этомъ грязномъ обстоятельствѣ, доказывая не безъ основанія, что два первые государя изъ Ганноверскаго дома были такъ же дурны относительно нравственности, какъ и всякій государь изъ дома Стюартовъ. Но король de facto былъ королемъ, такъ же какъ и его величество de jure оставался величествомъ. Король торжественно былъ коронованъ и помазанъ на царство, и въ борьбѣ за обладаніе королевствомъ одержалъ блистательную побѣду. Поэтому мадамъ Эсмондъ благоразумно разсуждала, что сыновья ея по долгу собственному и по долгу къ государю должны были представиться королю. Она нисколько бы не изумилась, еслибъ его величеству вздумалось предоставить сыновьямъ ея видныя и выгодныя мѣста, или надѣть на того и на другаго голубую или красную ленту. Она нисколько не сомнѣвалась, что король зналъ виргинскихъ Эсмондовъ, какъ и другихъ членовъ дворянства. На этомъ основаніи, молодымъ людямъ вмѣнено было въ непремѣнную обязанность представиться ко двору, и мадамъ Эсмондъ сильно бы прогнѣвалась, еслибъ узнала, что Джоржъ, отправляясь съ визитами въ Кенсингтонъ, надѣлъ парадный, шитый золотомъ, кафтанъ своего брата.

Сто лѣтъ тому назадъ гостиная короля почти каждый день была открыта для дворянъ и для людей болѣе или менѣе замѣчательныхъ; всѣ вѣрноподданные, особливо при началѣ войны, имѣли возможность десятки разъ въ мѣсяцъ наслаждаться лицезрѣніемъ августѣйшаго государя. Предположеніе, что неоцѣнимая потеря британскихъ острововъ можетъ послѣдовать только тогда, когда августѣйшая особа его величества попадется на морѣ въ плѣнъ, принуждало британскаго короля отложить на время тѣ визиты въ родной Ганноверъ, которые были такъ дороги сердцу его величества, и заставляло его оставаться, надобно сказать правду — весьма неохотно, между преданными британцами. Ганноверская лэди, сдѣлавшаяся за свои добродѣтели драгоцѣннымъ другомъ короля, всячески старалась утѣшать его во время вынужденнаго отсутствія отъ Герренгауза; обожаемый защитникъ вѣры только и могъ слышать звуки своего роднаго языка изъ устъ графини Вальмоденъ (который царское благоволеніе милостиво даровало высокій титулъ британской почести).

Мистеръ Варрингтонъ просилъ дядю своего, этого ловкаго царедворца, — представить его къ королю; а какъ мистеръ Ламбертъ тоже долженъ былъ ѣхать ко двору съ благодарностію его величеству за производство въ генеральскій чинъ, то оба эти джентльмена и отправились въ Кенсингтонъ; отправились въ наемной каретѣ, потому что экипажъ лорда Ротэма былъ занятъ законнымъ владѣтелемъ, пріѣхавшимъ въ столицу. Они остановились у воротъ Кенсингтонскаго дворца, гдѣ часовые, зная добраго генерала, отдали ему воинскую почесть. Отсюда имъ предстояло скромненько пройти пѣшкомъ до лѣтней резиденціи своего государя. Пройдя подъ дворцовымъ портикомъ, они вошли въ галлерею, которая вела къ большой лѣстницѣ изъ чернаго мрамора, съ живописью и орнаментами работы мистера Кента. — Прошли рядъ комнатъ съ великолѣпными картинами и статуями, и наконецъ достигли большой королевской гостиной, гдѣ находилась знаменитая Венера Тиціана и Св. Францискъ, молящійся передъ младенцемъ — Іисусомъ, работы Рубенса. Здѣсь, вмѣстѣ съ прочими, джентльмены наши должны были ждать выхода его величества изъ собственныхъ аппартаментовъ, въ которыхъ онъ засѣдалъ съ своими министрами.

Джоржъ Варрингтонъ, никогда не бывавшій во дворцѣ, имѣлъ достаточно свободнаго времени полюбоваться убранствомъ гостиной и осмотрѣть всѣ лица, его окружавшія. Онъ въ первый разъ видѣлъ оригинальныя картины. — Картина Вандика, изображавшая короля Чарльза Перваго, его жену и семейство, и картина Эсѳири передъ Агасѳеромъ, работы Тинторета, въ которой всѣ фигуры облачены были въ великолѣпный венеціанскій костюмъ, приводили Джоржа въ безпредѣльный восторгъ. Онъ до такой степени углубился въ разсмотрѣніе этихъ великихъ художественныхъ произведеній, что почти вовсе не слышалъ замѣчаній своего добраго друга генерала, который шопотомъ называлъ имена замѣчательныхъ лицъ, собравшихся въ пріемной залѣ.

— Вотъ это, говорилъ Ламбертъ: — два Лорда адмиралтейства мистеръ Джильбертъ Элліотъ и адмиралъ Боскавенъ, — знакомый вамъ Боскавенъ; его эскадра года два тому назадъ сдѣлала первый выстрѣлъ на вашихъ моряхъ. А вотъ этотъ толстый джентльменъ, весь въ золотѣ, — это мистеръ Фоксъ; онъ былъ посланникомъ, а теперь назначенъ государственнымъ казначеемъ и получаетъ огромное жалованье.

— Судя по его наружности, можно сказать, что онъ жаденъ до золота; посмотрите на его камзолъ! — сказалъ Джоржъ.

— Alieni appetens… какъ это говорится дальше? Онъ любитъ получать деньги и умѣетъ проживать ихъ, продолжалъ генералъ Ламбертъ. Вотъ это государственный судья Виллесъ: онъ разговариваетъ съ милордомъ Салисбюри, докторомъ Гоадли, который, еслибы такъ же служилъ Богу, какъ служитъ королю, то на небѣ получилъ бы почести болѣе, чѣмъ на землѣ. Онъ современникъ вашего дѣда; его любилъ Ричардъ Стиль и ненавидѣлъ Свифтъ. Вмѣстѣ съ ними и лордъ Лондона, ученый докторъ Шерлокъ. Милордъ съ полотняными рукавами потерялъ теперь половину своихъ почестей. Я помню, когда еще былъ ребенкомъ на рукахъ матери, — она заставляла меня становиться на колѣни передъ епископомъ Рочестерскимъ, — передъ тѣмъ епископомъ, который уѣхалъ на материкъ и сдѣлался духовникомъ лица, имя котораго я не хочу упоминать. — Прекрасный бѣлокурый мужчина — это адмиралъ Смитъ. Онъ былъ президентомъ военнаго суда надъ несчастнымъ Бингомъ и тщетно старался отклонить отъ него наказаніе; на флотѣ его называютъ десять тысячь первымъ томомъ. Еще когда онъ былъ лейтенантомъ, французскій посланникъ хотѣлъ уничтожить его, за то собственно, что онъ заставилъ французскій линейный корабль спустить передъ нимъ паруса, а король на другой же день произвелъ Тома въ капитаны. Вонъ этотъ высокій, надменной наружности мужчина — милордъ Джоржъ Саквиль; хоть я теперь и самъ генералъ-маіоръ, но онъ будетъ обходиться со мной не много лучше, чѣмъ съ лакеемъ. О, какъ бы я желалъ, чтобы былъ здѣсь мой коренастый старый Блакени, любимецъ всѣхъ военныхъ, добрый и храбрый, какъ добръ и храбръ вонъ этотъ уродъ нобльменъ, который… Вашъ покорнѣйшій слуга, милордъ. Позвольте вамъ представить молодаго джентльмена, который только-что пріѣхалъ изъ Америки и два года тому назадъ участвовалъ въ компаніи Брэддока.

— О! въ самомъ дѣлѣ! сказалъ уродъ-нобльменъ. — Я имѣю честь говорить….

— Съ генералъ-майоромъ Ламбертомъ, къ услугамъ вашего превосходительства; я поступилъ въ службу его величества нѣсколько ранѣе вашего превосходительства. Это, продолжалъ Ламбертъ, обращаясь къ Джоржу Варрингтону, — первый членъ англійскаго парламента, первый ораторъ — мистеръ Онсло. Да гдѣ же вашъ дядя? Придется, кажется, мнѣ самому представить васъ его величеству, если сэръ Майльзъ промедлить еще немного.

Говоря это, почтенный генералъ сосредоточилъ все свое вниманіе на молодомъ другѣ, не промолвивъ ни слова о своемъ сослуживцѣ, который съ недоумѣніемъ отвернулся въ сторону и пошелъ дальше, какъ будто обращеніе генерала Ламберта имѣло близкое сходство съ необычайной дерзостью. Сто лѣтъ тому назадъ, нобльменъ былъ нобльменомъ, въ строгомъ значеніи этого слова, и требовалъ, чтобы на него смотрѣли не иначе, какъ на нобльмена.

Вскорѣ потомъ показался и малиновый жилетъ сэра Майльза; племянникъ Джоржъ и генералъ Ламбертъ обмѣнялись съ нимъ самымъ искреннимъ привѣтствіемъ. — Кажется, мы уже говорили, что сэръ Майльзъ былъ любезнымъ кавалеромъ. Итакъ генералъ долженъ выѣхать изъ дома лорда Ротэма? — Да уже и нельзя оставаться, потому что милордъ самъ пожелалъ занять его. — Все это прекрасно; но какая потеря для сосѣдей!

— Мы теряемъ васъ, положительно теряемъ, любезный генералъ, — говорилъ сэръ Майльзъ. — Дочери мои влюблены въ вашихъ молоденькихъ лэди, клянусь честью — влюблены. Онѣ и милэди Варрингтонъ часто говорятъ между собой, какимъ бы образомъ найти случай познакомиться съ вашимъ молодымъ семействомъ. Мы уже считаемъ себя вашими давнишними друзьями; — право, генералъ, если позволите говорить откровенно, мы душевно васъ любимъ за искреннее расположеніе къ нашимъ милымъ племянникамъ; правда, мы ихъ ревнуемъ немного, откровенно признаюсь, — ревнуемъ зато, что они бываютъ у васъ такъ часто. Сколько разъ говорилъ я милэди Варрингтонъ: другъ мой, отчего мы не попросимъ его и его семейство перейти черезъ улицу и отобѣдать у насъ, вмѣстѣ съ другими нашими добрыми провинціальными знакомыми? — Пожалуйста, генералъ, засвидѣтельствуйте мое искреннее почтеніе мистриссъ Ламбертъ и поблагодарите ее за вниманіе и расположеніе къ этимъ джентльменамъ: вѣдь это мои кровные родные, сэръ, — мои милые, неоцѣненные юноши!

И милордъ провелъ рукой по глазамъ. Его голосъ, самое дыханіе его прерывалось отъ душевнаго волненія, возбуждаемаго порывами чувства благороднаго, исполненнаго неподдѣльной любви. Во время этого разговора Джоржъ Варрингтонъ съ удивительнымъ терпѣніемъ удерживался отъ смѣха. Наконецъ дверь королевскаго кабинета отворилась, и изъ нея вышли пажи, предшествуя его величеству. За нимъ слѣдовалъ его сынъ, очень видный и здоровый принцъ, румяное лицо котораго почти не отличалось отъ кафтана ярко-малиноваго цвѣта; за королемъ слѣдовало нѣсколько джентльменовъ и государственныхъ сановниковъ, между которыми Джоржъ сейчасъ же узналъ знаменитаго мистера Питта, по его высокому росту, по орлиному носу и взгляду, по его серьёзному и величественному виду. Представляя себѣ эту величавую фигуру, даже теперь, когда прошло столѣтіе, — я смотрю на нее съ благоговѣніемъ, я готовъ снять шляпу передъ ней и поклониться. Мнѣ не столько кажется страшнымъ Георгъ второй, глаза мои не столько ослѣплены громадной фигурой его королевскаго величества, герцога Куллодена и Фонтеноя, сколько этимъ великимъ государственнымъ мужемъ — этимъ кавалерійскимъ корнетомъ! Его фигура сто лѣтъ тому назадъ шагала по нашему небольшому острову, какъ колоссъ; и я робѣю передъ нимъ, когда онъ проходитъ въ туфляхъ, облегчающихъ подагрическія страданія, когда рука, бросавшая молніи, завернута въ фланель. Быть можетъ теперь, когда мы видимъ его, съ мрачнымъ взглядомъ вышедшаго изъ кабинета, между нимъ и его государемъ происходили грозныя сцены. Онъ, вѣроятно, говорилъ старому королю длинныя рѣчи, исполненныя краснорѣчія, силы и благородныхъ выраженій, говорилъ о предметахъ весьма обыкновенныхъ, но, надобно признаться, крайне непріятныхъ для маленькаго проницательнаго джентльмена, «къ стопамъ котораго онъ повергался», и который терпѣть не могъ ни изящной поэзіи, ни изящной прозы! Этотъ великій министръ величественно проходитъ чрезъ толпу; джентльмены чинно и почтительно становятся вокругъ стѣны; его величество проходитъ передъ ними; его сынъ отстаетъ на нѣсколько шаговъ и въ свою очередь вступаетъ въ разговоръ съ избранными лицами.

Его величество — небольшаго роста, проницательный, бодрый старичокъ, съ прищуренными глазами, въ простомъ, табачнаго цвѣта, старомодномъ кафтанѣ, въ коричневыхъ чулкахъ; единственное украшеніе на немъ — голубая лента ордена Подвязки. Въ его разговорѣ слышенъ нѣмецкій акентъ; но онъ говоритъ свободно, просто и умно: обращается къ тѣмъ лицамъ, на которыхъ угодно было остановиться его вниманію; мимо прочихъ онъ проходитъ съ учтивымъ поклономъ. Мистера Ламберта онъ зналъ хорошо: генералъ находился подъ командой его величества при Деттингенѣ, а съ его сыномъ — въ Шотландіи. Король ласково поздравилъ его съ повышеніемъ.

— Мы не всегда можемъ дѣлать, что намъ хочется, сказалъ его величество: — но относительно васъ, генералъ, я былъ радъ, когда могъ доставить себѣ это удовольствіе: въ моей арміи нѣтъ офицера, который былъ бы лучше васъ.

Ветеранъ, осчастливленный такими словами, покраснѣлъ и поклонился. Между тѣмъ лучшій изъ монарховъ взглянулъ сперва на сэра Майльза (котораго его величество зналъ превосходно, какъ ревностнаго пріемщика всякаго рода милостей отъ всѣхъ министровъ), а потомъ на молодаго человѣка, стоявшаго подлѣ милорда.

— Это кто? спросилъ защитникъ вѣры, указывая на Джоржа Варрингтона.

Сэръ Майльзъ съ глубочайшею почтительностію отвѣчалъ, что молодой джентльменъ его племянникъ, Джоржъ Варрингтонъ, изъ Виргиніи, который просилъ позволенія исполнить долгъ вѣрноподданнаго.

— Значитъ, это старшій братъ, — замѣтилъ обожаемый государь. Во-время пріѣхалъ; иначе его братъ промоталъ бы всѣ деньги.

— Милордъ епископъ Салисбюрійскій, зачѣмъ вы выѣхали въ такую дурную погоду? Гораздо лучше было бы остаться дома!

И король обратился къ другимъ лордамъ и джентльменамъ своего двора. Сэръ Майльзъ Варрингтонъ былъ въ восторгѣ отъ царскаго снисхожденія. Онъ взялъ племянника за обѣ руки и произнесъ съ особеннымъ чувствомъ:

— Да благословитъ тебя небо, мой юноша! Я говорилъ, что ты увидишь величайшаго государя и лучшаго джентльмена въ свѣтѣ. Не правда ли, милордъ епископъ?

— Правда, сущая правда! отвѣчалъ епископъ, скрестивъ руки, окаймленныя манжетами, и воздѣвъ къ небу глаза: — поистинѣ, лучшій изъ государей и царей.

— Вотъ это — мистеръ Люи, любимый племянникъ милэди Ярмутъ, сказалъ Ламбертъ, показывая на молодаго джентльмена, стоявшаго среди окружавшей его толпы. Въ этотъ моментъ къ нашей маленькой группѣ подошелъ толстый герцогъ Кумберлэндскій.

— Поздравляю васъ, Ламбертъ, привѣтливо сказалъ герцогъ.

Глаза сэра Майльза Варрингтона готовы были отъ восторга выскочить изъ головы.

— Я обязанъ за этотъ чинъ милостивому ходатайству вашего высочества, произнесъ признательный генералъ.

— Вовсе нѣтъ, вовсе нѣтъ. Вы давно это заслуживали. Вы всегда были отличнымъ офицеромъ: можетъ быть вы скоро получите назначеніе. Кажется, это тотъ самый джентльменъ, котораго представлялъ мнѣ Джемсъ Вульфъ?

— Его братъ, сэръ.

— Вотъ это такъ дѣйствительно счастливый юноша! Вы были въ компаніи бѣднаго Брэддока, попали въ плѣнъ и довольно счастливо ушли изъ него. Пріѣзжайте повидаться со мной, въ улицу Полль-Молль. Ламбертъ, привезите его ко мнѣ.

И широкая спина герцога повернулась къ нашимъ друзьямъ.

— Какой дождь! Вы кажется пришли пѣшкомъ, генералъ Ламбертъ? Вы и Джоржъ должны ѣхать въ моей каретѣ. Должны непремѣнно, и въ добавокъ вмѣстѣ со мной, прямо въ мой домъ. Клянусь Георгомъ — должны. Отказа я не принимаю, — восклицалъ одушевленный баронетъ. Джоржъ и генералъ Ламбертъ принуждены были отправиться въ улицу Гиллъ, гдѣ сэръ Майльзъ не замедливъ представить генерала милэди Варрингтонъ и своимъ милочкамъ Флорѣ и Дорѣ, и въ заключеніе упросилъ ихъ остаться завтракать, предполагая, что послѣ поѣздки они проголодались.

— Какъ! неужели ничего нѣтъ другаго, кромѣ холодной баранины? Впрочемъ, старый воинъ можетъ кушать и холодную баранину. Хорошая рюмка настойки, приготовленной собственными руками милэди Варрингтонъ, разогрѣетъ въ желудкѣ какой угодно холодъ. Чудная настойка! Отличная баранина! Наша собственная, любезный генералъ, говорилъ гостепріимный баронетъ: — изъ нашей деревни! Шестилѣтній барашекъ. У насъ столъ незатѣйливый; надо вамъ сказать, — всѣ Варрингтоны со временъ Завоевателя замѣчательны были по своей любви къ баранинѣ; наша трапеза покажется скудною, какъ оно и есть на самомъ дѣлѣ, потому что мы люди простые, и я принужденъ на прокормленіе людей моихъ, этихъ негодяевъ, выдавать особыя деньги. Нельзя же ихъ кормить семилѣтней бараниной!…

Сэръ Майльзъ, въ присутствіи племянника, описалъ женѣ и дочерямъ пріемъ Джоржа при дворѣ въ такихъ лестныхъ выраженіяхъ, что Джоржъ едва узнавалъ себя, не узнавалъ сцены, въ которой онъ участвовалъ, не зналъ, какъ смотрѣть въ лицо дяди, какъ возражать ему передъ его семействомъ въ самой срединѣ этого изумительнаго повѣствованія. Ламбертъ слушалъ, выпуча глаза. Онъ тоже былъ въ Кенсингтонѣ, но чудесъ, описываемыхъ баронетомъ, вовсе не видалъ.

— Мы гордимся вами, милый Джоржъ. Мы любимъ васъ, милый племянникъ…. мы всѣ любимъ васъ…. мы всѣ гордимся вами….

— Да; только я больше люблю Гарри, пропищалъ тоненькій голосокъ маленькаго Майльза.

— Любимъ не потому, что вы богаты! Скрюби, отведи мистера Майльза къ гувернанткѣ. Иди, иди, мой милый… Любимъ не потому, что судьба надѣлила васъ богатствомъ и стариннымъ именемъ. но потому, Джоржъ, что вы съ пользою употребили таланты, которыми наградило васъ небо; потому что вы сражались и проливали кровь за царя и отечество, и за это вполнѣ заслуживаете расположеніе лучшаго изъ государей. Генералъ Ламбертъ, вы очень добры, удостоивъ заглянуть въ домъ провинціальнаго семейства и раздѣлить нашу незатѣйливую трапезу. Надѣюсь видѣть васъ у себя, когда угощеніе наше будетъ не такъ просто и обыкновенно, какъ сегодня. Да, клянусь Георгомъ, генералъ, — вы должны назначить день, когда вамъ, мистриссъ Ламбертъ и вашимъ милымъ дочерямъ угодно будетъ отобѣдать съ нами. Отказа я не принимаю, клянусь Георгомъ, не принимаю! восклицалъ нашъ рыцарь.

— Надѣюсь, вы проводите насъ въ мою гостиную, сказала милэди, вставая.

Мистеръ Ламбертъ просилъ извинить его; но лэди никакъ не хотѣли отпустить милаго Джоржа. Нѣтъ, онъ рѣшительно долженъ былъ остаться. Дамы хотѣли поближе познакомиться съ своимъ кузеномъ. Онѣ хотѣли услышать объ ужасной битвѣ и избавленіи отъ индѣйцевъ. Томъ Клэйпулъ тоже послушаетъ эту исторію. Флора слушала, безпрестанно поднося къ глазамъ носовой платокъ.

— Флора! сказалъ маленькій Майльзъ: — зачѣмъ ты это дѣлаешь? вѣдь ты и не думаешь плакать.

Мартинъ Ламбертъ, по возвращеніи домой, не могъ не доставить удовольствія женѣ своей разсказомъ о новомъ знакомствѣ. Слово humbug^[1] было въ то время уже въ большомъ употребленіи. Кто повѣритъ, что генералъ употребилъ это слово для обозначенія этого добродѣтельнаго провинціальнаго джентльмена? Съ неподражаемымъ юморомъ онъ описалъ радушное гостепріимство отца, напыщенную лесть матери и восхищеніе дочерей, объѣденный кусокъ чорствой баранины, отвратительный вкусъ и запахъ настойки. Мистриссъ Ламбертъ не могла не поставить на видъ контраста между бывшимъ обхожденіемъ лэди Варрингтонъ съ бѣднымъ Гарри и Джоржемъ.

— А что, эта миссъ Варрингтонъ дѣйствительно хороша собой? спрашиваетъ мистриссъ Ламбертъ.

— Да, очень недурна, и такая страшная кокетка, какой я еще не видывалъ, отвѣчаетъ генералъ.

— Лицемѣрка! терпѣть не могу подобныхъ людей! восклицаетъ лэди.

На это генералъ, — странно сказать, — отвѣтилъ однимъ только односложнымъ словомъ: бо!

— Что ты этимъ хочешь сказать, Мартинъ? спрашиваетъ лэди.

— Этимъ словомъ дразнятъ гусей, моя милая, отвѣчаетъ генералъ.

Жена Ламберта замѣчаетъ, что для нея вовсе непонятно значеніе этого слова, какъ непонятно и то, что онъ хочетъ сказать.

— Разумѣется; гдѣ тебѣ понять, отвѣчаетъ Ламбертъ.

ГЛАВА XI,
ВЪ КОТОРОЙ НАМЪ ДОСТАВЛЯЮТЪ УДОВОЛЬСТВІЕ БЫТЬ ВЪ ТЕАТРѢ.

Дѣйствительныя занятія человѣка, мнѣ кажется, составляютъ незначительную часть матеріаловъ для романиста. Говоря о военной профессіи, въ которой люди могутъ выказывать храбрость или трусость, и трактуя о которой, писатель весьма естественно долженъ войти въ интересныя подробности, представить событія, лица, характеры, случаи опасностей, преданность своему долгу, геройскія кончины и тому подобное, — романистъ, я говорю, по необходимости долженъ говорить о дѣйствительныхъ дѣяніяхъ человѣка; все же другое едва ли можетъ входить въ составъ нашихъ разсказовъ. Напримѣръ, Фикульнъ провелъ большую часть своей жизни, продавая сахаръ, спеціи и сыръ; Косидикъ — всю жизнь просидѣлъ за покрытыми плесенью томами законовъ; Сарторій, снявъ мѣрки для джентльменскихъ кафтановъ и брюкъ, сидѣлъ на столѣ, скрестивъ ноги, и шилъ. Ну, что можетъ сказать романистъ о профессивномъ существованіи этихъ людей? Кому будетъ пріятенъ дѣйствительный деревенскій разсказъ о сапогахъ, подбитыхъ гвоздями съ огромными шляпками, и о восьмнадцати пенсахъ въ день на содержаніе? Въ описываемые нами дни поэты любили изображать пастуха въ красныхъ панталонахъ и ситцевомъ камзолѣ пляшущимъ передъ своими стадами и играющимъ на свирѣли, подвязанной на голубой атласной лентѣ. Въ отвѣтъ на нѣкоторыя возраженія сильныхъ и единомыслящихъ критиковъ, я все-таки скажу, что отъ романиста нельзя требовать описанія дѣйствительныхъ дѣяній человѣка, за исключеніемъ развѣ только, какъ мы уже сказали, событій на полѣ брани. Сами согласитесь, какимъ образомъ писатели могутъ описывать въ своихъ сочиненіяхъ законъ, маклерство, полемическое богословіе, продажу матерій, аптекарское дѣло и т. п.? Они могутъ только изображать людей внѣ ихъ занятій, описывать ихъ страсти, любовь, ненависть, горе, смѣхъ, удовольствіе и пр. и пр., — описывать это, не обращая вниманія на ихъ профессію, а только подразумѣвая ее.

Такимъ образомъ, говоря о настоящемъ или минувшемъ, я знаю, что мнѣ слѣдуетъ касаться однихъ театральныхъ залъ, кофейныхъ домовъ, собраній, гуляній, ярмарочныхъ балагановъ, пировъ, баловъ и концертовъ, и что все великое, все серьёзное прошедшаго и настоящаго вѣка должно оставаться и созрѣвать въ своихъ комнатахъ, все трудящееся должно сидѣть за своими станками или тянуться шагъ за шагомъ къ своимъ обычнымъ работамъ; мы должны видѣть героевъ нашихъ разсказовъ совершенно внѣ ихъ занятій. Прямая обязанность Коридона заключается въ томъ, чтобъ вывозить навозъ и молотить ячмень, но въ тоже время никто не можетъ запретить ему влюбляться въ Филлиду; Анкиллула должна одѣть и умыть дѣтей, прислуживать своимъ миссъ за завтракомъ, прогуляться съ дѣтьми и проч., прежде чѣмъ состоится кратковременное, но очаровательное свиданіе сквозь желѣзныя рѣшетки подвальнаго этажа съ полисменомъ Буписомъ. Цѣлый день каблуки его стучатъ по обшарканному тротуару, прежде чѣмъ ему представится случай на скорую руку поцаловать свою возлюбленную или получится отъ нея украденный холодный пирожокъ. Только въ такіе моменты мы и можемъ подмѣтить тотъ или другой характеръ; изъ этого слѣдуетъ, что хотя большая часть лицъ, о которыхъ мы пишемъ, имѣютъ, безъ сомнѣнія, свои серьёзныя занятія и призванія, но мы можемъ представить ихъ читателю только тогда, когда они совершенно ничѣмъ не заняты и когда самъ читатель въ равной степени ничѣмъ не занятъ.

Лондонскіе дэнди и джентльмены клубовъ Уайта и Артура продолжали оказывать бѣдному Гарри Варрингтону такую холодность, что онъ все меньше и меньше искалъ ихъ общества: паркъ, улица Полль-Молль и игорные столы совершенно перестали его видѣть. Мадамъ де Бернштэйнъ вооружалась противъ равнодушія свѣта къ ея племяннику, и утверждала, что его нетрудно побѣдить, если только у Гарри будетъ столько присутствія духа, чтобы встрѣтиться съ нимъ лицомъ къ лицу; но молодой человѣкъ былъ слишкомъ благороденъ, чтобы показывать улыбающееся лицо, когда душа его волновалась отъ неудовольствія: онъ не умѣлъ скрывать своего огорченія или гнѣва; не умѣлъ отклонять пренебреженіе хитрой лестью и наглостью, какъ это должны дѣлать джентльмены и многія женщины, которыя желаютъ пользоваться успѣхомъ въ обществѣ.

— Ты, Гарри, вытягиваешь свое лицо и жалуешься на холодность свѣта, говорила старая лэди. Все это вздоръ! Не тебѣ одному приходится испытывать это. Теперь, когда ты сдѣлался совершеннымъ бѣднякомъ, еслибъ пришлось получить даже оплеуху, то нужно перенести ее съ улыбкой, и лѣтъ десять спустя расквитаться за нее. Moi, qui vous parle, monsieur!… Неужели вы думаете, что мнѣ не приходилось испытывать униженіе! Каждому изъ насъ въ свою очередь суждено переносить его. Если ты болѣе не можешь называться Счастливымъ Юношей, то надо стараться, чтобы заслужить названіе умнаго юноши и снова занять въ обществѣ то мѣсто, которое потерялъ чрезъ свое насчастіе. Являйся въ собраніе чаще прежняго. Являйся всюду, куда тебя приглашаютъ, даже куда и не приглашаютъ. Будь любезенъ со всѣми, особливо съ женщинами. Само собою разумѣется, показывай видъ, что ты не унываешь. Съ твоей прекрасной наружностью, тебѣ не трудно будетъ жениться на богатой наслѣдницѣ. Tenez! Познакомься съ купцами въ Сити и тамъ высматривай себѣ невѣсту. Они вѣдь не знаютъ, да имъ и не нужно знать, что ты вышелъ изъ моды въ аристократической части города. При небольшомъ соображеніи и нѣкоторой хитрости, ты еще можешь пріобрѣсть чрезвычайно выгодное положеніе. Скажи, пожалуйста, когда ты отправишься навѣстить милэди Ярмутъ? Почему ты не стараешься поддержать такое знакомство? Она очень тебя любитъ. Я хочу, чтобы ты постоянно былъ на вечерахъ милэди и не терялъ ни малѣйшаго случая оказывать ей почтеніе.

Въ этомъ родѣ говорила старуха, такъ искренно полюбившая Гарри при его первомъ появленіи въ Англіи, съ такою жадностью искавшая его общества и такъ восхищавшаяся его безъискуственнымъ разговоромъ; она брала сторону свѣта и возставала противъ Гарри. Вмѣсто улыбокъ и поцалуевъ, которыми вѣроломная старуха нѣкогда надѣляла Гарри, она теперь смотрѣла на него съ холодностью; съ каждымъ днемъ становилась она угрюмѣе и принимала покровительственный тонъ; передъ гостями она обходилась съ нимъ съ пренебреженіемъ, заставляя молодаго человѣка краснѣть отъ униженія и возбуждая въ его нѣжномъ, благородномъ сердцѣ мучительныя ощущенія горести и недоумѣнія. Слуги баронессы, до этого обходившіеся съ Гарри весьма почтительно, не обращали теперь на него ни малѣйшаго вниманія. Милэди часто бывала больна или занята, когда Гарри ходилъ навѣстить ее; люди не упрашивали его подождать; не просили его остаться отобѣдать, какъ это водилось въ тѣ дни, когда онъ былъ Счастливымъ Юношей и товарищемъ богатыхъ и знатныхъ. Гарри уносилъ свое горе къ мистриссъ Ламбертъ. Съ глубокой горечью онъ разсказывалъ ей о бездушномъ поведеніи своей тетки. Вѣроломство и жестокость свѣта убивали несчастнаго молодаго человѣка. Въ то время, когда добрая лэди и ея дочери выѣзжали изъ дому или хлопотали по хозяйству, бѣдный Гарри садился къ окну угрюмый, грустный, безмолвный.

— Я знаю, что добрѣе и милѣе васъ нѣтъ никого въ мірѣ, говорилъ онъ этому семейству: — какъ нѣтъ въ мірѣ человѣка скучнѣе меня, — это вѣрно.

— За чѣмъ же вы такъ унываете, Гарри? говорила миссъ Гетти, начинавшая брать верхъ надъ нимъ, и, быть можетъ, иногда спрашивать себя: неужели это тотъ самый джентльменъ, котораго я считала героемъ?

— Если онъ несчастливъ, то какъ же не быть ему унылымъ? съ участіемъ возражала Тео. У него доброе сердце, какъ не болѣть ему отъ одной мысли, что всѣ друзья его покинули. Мнѣ кажется, тутъ ничего нѣтъ дурнаго.

— Я бы на его мѣстѣ имѣла столько твердости духа, что не показала бы, что это для меня обидно! вскричала Гетти, сжавъ свои маленькіе кулаки. Я бы улыбалась, хотя бы эта ужасная старуха наносила мнѣ побои. Мама, вѣдь она ужасная, не правда ли? Тео, ты сама этого мнѣнія. Признайся, что я говорю правду. Ты говорила это вчера вечеромъ, и представляла еще, какъ ходитъ она, опираясь на костыль и злобно глядя на окружающихъ.

— Да, она мнѣ не нравится, сказала Тео, покраснѣвъ: — но это еще не даетъ мнѣ права называть баронессу дурными именами въ присутствіи Гарри.

— Какая ты несносная, Тео: ты всегда права! сказала Гетти: — это-то меня и сердитъ. Въ самомъ дѣлѣ, Гарри, — съ моей стороны не хорошо дѣлать грубыя замѣчанія насчетъ кого либо изъ вашихъ родственниковъ.

— О другихъ родственникахъ я не очень забочусь, Гетти; но мнѣ обидно, мнѣ больно, что баронесса чуждается меня. Я всегда любилъ ее отъ души; а надо вамъ сказать, что я прихожу въ отчаяніе, когда люди, которыхъ я любилъ, убѣгаютъ меня и поступаютъ со мной неблагородно.

— А что, если и Джоржъ сдѣлаетъ тоже самое? спросила Гетти.

Вы замѣчаете, что Гетти была противъ Джоржа, а Тео — противъ Гарри.

— Вы очень умны, очень бойки, и въ состояніи дѣлать множество предположеніи. Но, Гетти, — сказалъ Гарри, выпрямившись во весь ростъ и принимая гнѣвный видъ: — вы не знаете моего брата, какъ я его знаю, иначе вы бы не рѣшились допустить предположеніе, что мой братъ, Джоржъ, въ состояніи сдѣлать что нибудь дурное, несообразное съ его достоинствомъ.

Лицо мистера Гарри пылало.

Гетти поблѣднѣла; взглянула на Гарри и не сказала ни слова.

— Мнѣ очень жаль, Гетти, сказалъ простосердечный Гарри передъ самымъ уходомъ: — простите меня за грубое или непріятное выраженіе, — откровенно вамъ скажу, я готовъ вызвать на дуэль всякаго, кто осмѣлится сказать что нибудь противъ Джоржа.

Съ блѣдныхъ губокъ маленькой Гетти не сорвалось ниполслова; она подала ему руку и сдѣлала жеманный книксенъ.

— Я считала за счастье видѣть его каждый день и такъ радовалась, когда папа сказалъ, что мы будемъ жить въ Лондонѣ! сказала Гетти сестрѣ своей, убирая на ночь волосы въ папильотки. — А теперь при каждой встрѣчѣ съ нимъ я его обижаю. И не могу удержаться отъ этого. Я знаю, Тео, онъ не очень уменъ; но за то какъ онъ благороденъ, какъ добръ, какъ отваженъ! Не правда ли, что онъ кажется еще прекраснѣе, когда начинаетъ сердиться.

— Какая ты странная, Гетти; ты и стараешься довести его до того, чтобы онъ казался прекраснѣе, отвѣчала Тео.

Итакъ Тео и Гетти, Гарри и Джоржъ были почти постоянными предметами разговора между этими молодыми людьми. Теперь я, кажется, угадываю причину, почему генералъ Ламбертъ вздумалъ прервать самый интересный разговоръ съ матерью своихъ дочерей односложнымъ словомъ «бо»! Этимъ словомъ онъ хотѣлъ выразить упрекъ доброй женщинѣ за ея устарѣлую любовь къ сантиментальности и за необыкновенную наклонность дѣлать супружескія партіи, наклонность, составляющую неотъемлемую принадлежность какъ мистриссъ Ламбертъ, такъ и всякой другой женщины, одаренной отъ природы нѣжнымъ, любящимъ сердцемъ. Этимъ словомъ генералъ хотѣлъ намекнуть, что мадамъ Ламбертъ была настоящимъ гусемъ, если только воображала, что два виргинскіе юноши намѣрены были влюбиться въ молоденькихъ дѣвицъ изъ дома Ламбертъ. «Маленькая Гетти могла еще имѣть свои причуды, свои фантазіи; для дѣвицъ въ такомъ возрастѣ это дѣло совершенно сбыточное; но маленькая любовь ихъ давно погасла; ты сама знаешь, Молли, (и этого добрая, мягкосердая мистриссъ Ламбертъ не могла отрицать), что была влюблена въ другаго, прежде чѣмъ полюбила меня, сказалъ генералъ…. А Гарри, какъ видно, вовсе не былъ очарованъ красотою Гетти; теперь же, когда онъ уступилъ свое мѣсто другому, когда надъ нимъ стоитъ старшій братъ, когда у него нѣтъ на плечахъ своего собственнаго кафтана, повѣрь, не стоитъ за нимъ гнаться: добыча незавидная.»

— О, да; вы хотите сказать, что теперь, когда онъ сдѣлался бѣднымъ, мы должны показать ему дверь, какъ это дѣлается въ свѣтѣ всѣми другими, говоритъ мистриссъ Ламбертъ.

— То есть, какъ это постоянно дѣлаю я; кажется, вы это хотите сказать? отворачиваюсь отъ друга, когда онъ въ несчастіи?

— Нѣтъ, нѣтъ, мой другъ! Теперь я вижу, Мартинъ, что я не права, и въ этомъ признаюсь! произнесла добрая женщина, прибѣгая по обыкновенію къ носовому платку.

— Пусть бѣдный юноша приходитъ къ намъ, когда ему вздумается. Въ этомъ эгоистическомъ городѣ нашъ домъ можно назвать единственнымъ, въ которомъ такъ много можетъ быть сказано въ его пользу. Онъ несчастливъ, и ему, какъ видно, пріятно находиться въ нашемъ кругу: во имя Бога, пусть онъ бываетъ у насъ! сказалъ добросердечный генералъ.

Вслѣдствіе этого, когда бы печальный Гарри ни захотѣлъ отобѣдать, или провесть вечеръ съ друзьями, — за столомъ мистриссъ Ламбертъ для него всегда находился уголокъ. Джоржъ тоже пользовался у нихъ одинаковымъ радушіемъ. Сначала онъ не имѣлъ такой привязанности къ этимъ людямъ, какъ Гарри. Джоржъ былъ холоднѣе въ обращеніи, былъ недовѣрчивѣе къ самому себѣ и другимъ, чѣмъ его братъ; но въ этомъ семействѣ было столько добродушія и дружелюбія, что всѣ, кто только имѣлъ частое сношеніе съ ними, испытывали на себѣ его вліяніе, и потому Джоржъ скоро научился любить ихъ, какъ собственно за себя, такъ равно и за постоянное вниманіе и расположеніе къ брату. Онъ не могъ не видѣть глубокой горести Гарри, не могъ не сожалѣть о его уныніи, и часто упрекалъ себя за свое возвращеніе къ жизни.

— Милый Гарри, говорилъ онъ: — я все-таки Джоржъ несчастный, хотя ты и пересталъ быть Гарри Счастливымъ. Флоранъ въ тысячу разъ сдѣлалъ бы лучше, еслибъ не убилъ индѣйца и далъ бы ему возможность украсить свой поясъ кожей моего черепа. Да, да, — это правда! — Въ клубѣ Уайта тебя бы всѣ уважали; наша мать оплакивала бы меня, какъ отлетѣвшаго ангела, вмѣсто того, чтобъ сердиться на меня за то, что я снова отнялъ все отъ ея фаворита…. Ты фаворитъ ея, ты заслуживаешь быть ея фаворитомъ, — ты фаворитъ у всѣхъ. Только вотъ что, — еслибъ я не воротился, твоя фаворитка Марія заставила бы тебя жениться на ней. Видишь ли, какъ боги заботятся о твоемъ благополучіи.

— Не знаю, Джоржъ, надъ кѣмъ ты смѣешься, — надо мной или надъ собой? Скажи, пожалуйста, шутишь ли ты, или говоришь серьёзно?

— Извини, милый Гарри, это мое дѣло.

— Во всякомъ случаѣ, я знаю, что въ цѣломъ мірѣ нѣтъ и не было брата лучше тебя, нѣтъ и не было людей лучше Ламбертовъ.

— Справедливѣе этого ничего не можетъ быть сказано! воскликнулъ Джоржъ и крѣпко сжалъ руку брата.

— Если я несчастливъ, Джоржъ, то въ этомъ нельзя винить ни тебя, ни ихъ, ни даже меня, продолжалъ Гарри. — Виновата тутъ судьба; а съ ней ничего не сдѣлаешь. Я долженъ трудиться; но вопросъ: какъ трудиться и въ чемъ долженъ состоять мой трудъ?

— Подождемъ, Гарри, что скажетъ мать. Подождемъ письма отъ нея.

— Послушай, Джоржъ! Знаешь ли, что мнѣ не хочется возвращаться въ Виргинію? сказалъ Гарри тихимъ, взволнованнымъ голосомъ.

— Вотъ тебѣ разъ! вѣрно влюбился въ одну изъ миссъ Ламбертъ?

— Я люблю ихъ, какъ сестеръ… люблю отъ души, какъ прекраснѣйшихъ и благороднѣйшихъ дѣвушекъ! Выпутавшись, съ твоей помощью, изъ непріятнаго дѣла, я не хочу ѣхать домой. Нѣтъ! нѣтъ! Не потому, что мнѣ лучше нравится жить въ Европѣ, но потому, что я вовсе не имѣю расположенія приняться за охоту, стрѣлять утокъ, играть въ вистъ, слушать проповѣди, изо дня въ день, въ теченіе всей моей жизни. Скажи, чѣмъ другимъ займусь я дома? Найдете ли тамъ для меня какое нибудь занятіе? Вотъ что убиваетъ меня. Дѣло другое ты, мой другъ: тебѣ быть младшимъ ничего бы не значило; ты такъ уменъ, что вездѣ бы проложилъ себѣ дорогу; но что касается до такого бѣдняка, какъ я, то можетъ ли ему представиться выгодный шансъ? Да, Джоржъ, пока я не сдѣлаю чего нибудь серьёзнаго, я все буду несчастнымъ.

— Развѣ я прежде не говорилъ тебѣ этого? Отчего ты не хочешь согласиться съ моимъ мнѣніемъ?

— Съ какимъ мнѣніемъ, Джоржъ?… Ты, я думаю, знаешь очень хорошо, что твое мнѣніе — въ тоже время и мое….

— Съ тѣмъ, что Флоранъ сдѣлалъ бы лучше, предоставивъ индѣйцу свободу скальпировать меня.

При этомъ Гарри разразился грознымъ восклицаніемъ, и братья продолжали курить въ дружескомъ согласіи.

Они жили вмѣстѣ, каждый по своему; бесѣда ихъ не повторялась очень часто, за то въ ней преобладали братская любовь и откровенность. Гарри никогда не рѣшался вмѣшиваться въ книжныя занятія Джоржа. Въ то время, когда братъ его занимался чтеніемъ или письмомъ, онъ безмолвно, какъ мышка, сидѣлъ дома. Вскорѣ послѣ пріѣзда Джоржа, они, къ крайнему неудовольствію баронессы Бернштэйнъ, переѣхали изъ аристократической части города. Джоржу хотѣлось посѣщать новую библіотеку и музеумъ сэра Ганса Слоана, только-что открытую въ домѣ Монтэгю, и онъ занялъ веселенькую квартиру въ Соутамтонскихъ рядахъ, обращенную окнами на восхитительныя Гампстедскія поля, прилегавшія къ садамъ герцога Бедфорда. Семейство лорда Ротама переѣхало въ Мэйфэръ, и мистеръ Ламбертъ, принужденный по служебнымъ дѣламъ оставаться въ Лондонѣ, тоже долженъ былъ перемѣнить квартиру и занять меблированныя комнаты въ кварталѣ Сого, недалеко отъ квартиры нашихъ друзей; поэтому-то, какъ мы уже сказали, Гарри почти каждый вечеръ находилъ отрадное убѣжище въ домѣ Ламбертовъ.

Джоржъ тоже часто посѣщалъ ихъ. Чѣмъ короче дѣлалось знакомство Джоржа съ этимъ семействомъ, тѣмъ чаще онъ посѣщалъ его, находя общество такихъ людей несравненно пріятнѣе вѣжливаго кружка игроковъ въ домѣ баронессы, пріятнѣе портвейна и баранины сэра Майльза Варрингтона, пріятнѣе шума и болтовни въ кофейныхъ домахъ. А какъ Джоржъ и Ламберты были въ Лондонѣ люди совершенно чужіе, то они вмѣстѣ раздѣляли удовольствія этого города и, безъ сомнѣнія, ѣздили въ Воксалъ и Ранслэй, въ Мэрибонскіе сады и театръ, въ Товеръ и другія мѣста, гдѣ можно было имѣть въ то время пріятное и благородное развлеченіе. Мартинъ Ламбертъ любилъ, когда его дѣти наслаждались невинными удовольствіями, которыя онъ въ состояніи былъ доставить имъ; а мистеръ Джоржъ, при своемъ благородномъ характерѣ и при своей щедрости, старался отъискивать эти удовольствія и доставлять ихъ особенно тѣмъ, которые были такъ добры къ его брату.

Мистеръ Варрингтонъ страстно любилъ театръ. Въ Виргиніи онъ не зналъ этого удовольствія и наслаждался имъ всего раза два въ Квебекѣ, во время путешествія въ Канаду. По пріѣздѣ въ Лондонъ, гдѣ процвѣтали тогда два театра, онъ думалъ, мнѣ кажется, что никогда достаточно не насладится этимъ удовольствіемъ. Но все, что нравилось ему, онъ непремѣнно хотѣлъ раздѣлять съ своими товарищами. Не удивительно, что Джоржъ съ нетерпѣніемъ желалъ взять своихъ друзей въ театръ, и конечно наши молоденькія провинціалки нисколько не противились такому желанію. Въ какой же театръ, въ Друрилэнскій или Ковентгарденскій? На Друрилэнскомъ игралъ Гаррикъ Шекспира. Но кто повѣритъ, что наши лэди хотѣли познакомиться съ знаменитымъ новымъ писателемъ, пьесу котораго играли на сценѣ Ковентгарденскаго театра?

Въ это время на литературномъ горизонтѣ взошла звѣзда новаго генія и сіяла съ ослѣпительнымъ блескомъ. Великій мистеръ Джонъ Гамъ написалъ трагедію, классичнѣе и элегантнѣе которой не появлялось со временъ самыхъ отдаленныхъ. Удивительно, отчего мистеръ Гаррикъ не принялъ на свою сцену такое chef-d’oeuvre? Что ни говорите о Шекспирѣ, но въ произведеніяхъ этого, неоспоримо великаго поэта (который началъ становиться популярнымъ въ Англіи послѣ нападеній, сдѣланныхъ на него Вольтеромъ) есть много варваризма, производившаго непріятное впечатлѣніе на образованное общество, между тѣмъ какъ мцетеръ Гамъ умѣлъ сохранить изящество въ выраженіяхъ скорби и страсти; умѣлъ изобразить смерть, не просто страшною, но граціозною и патетичною; онъ никогда не позволялъ унизить величіе трагической музы пошлыми выходками и грязными каламбурами, къ которымъ прибѣгалъ иногда его предшественникъ. Сочиненіемъ мистера Гама восхищались до такой степени и притомъ такія особы, которыхъ вкусъ и званіе были одинаково возвышенны, такъ что всѣ британцы не могли не присоединиться къ рукоплесканіямъ, которымъ августѣйшія руки подали сигналъ. Таково, говорятъ, было мнѣніе лучшаго общества и образованнѣйшихъ людей въ столицѣ. Да чего больше, знаменитый мистеръ Грэй говорилъ, то въ теченіе столѣтія драматическій слогъ не достигалъ еще такого совершенства; а что касается до родной столицы поэта, Эдинбурга, гдѣ пьеса въ первый разъ явилась на сценѣ, то восторженные шотландцы единодушно кричали: куда тянуться за нимъ Виллю Шекспиру?

— Желалъ бы я видѣть человѣка, который могъ превзойти Шекспира, съ усмѣшкой сказалъ генералъ.

— Это, просто, народное предубѣжденіе, возразилъ мистеръ Варрингтонъ,

— Превзойти Шекспира! вскричала мистриссъ Ламбертъ.

— Ха, ха! да ты, мой другъ, гораздо больше плакала надъ Ричардсономъ, чѣмъ надъ Шекспиромъ, произнесъ генералъ. — Я думаю, очень немногія женщины любятъ читать Шекспира. Хотя онѣ и говорятъ, что любятъ, но никогда его не читаютъ.

— Папа, какъ это можно? вскричали три лэди, поднявъ кверху три пары рукъ.

— Отчего же вы отдаете преимущество «Дугласу»? И вы, юноши, вы такіе торіи, — неужели вы отправитесь смотрѣть пьесу, написанную шотландскимъ вигомъ, который въ Фолкиркѣ, какъ плѣнникъ, сидѣлъ въ тюрьмѣ?

— Relicta non bene parmula, замѣтилъ студентъ.

— Напротивъ; это было relicta bene parmula, сказалъ генералъ. Шотландцы бросили тогда щиты и произвели страшное опустошеніе въ нашихъ рядахъ. Еслибъ они все время сражались, какъ на этомъ полѣ, и еслибъ Перкинъ не бѣжалъ отъ Дерби….

— Тогда я знаю, чья сторона оказалась бы возмутительною и кто провозглашенъ былъ бы королемъ, возразилъ Джоржъ.

— Тс! прошу васъ, мистеръ Варингтонъ, вспомнить о моемъ мундирѣ, съ нѣкоторою суровостью сказалъ генералъ: — кокарда, которую ношу я — черная, а не бѣлая! Если вы не полюбите мистера Гама за его политическія мнѣнія, то есть другая причина, по которой вы должны полюбить его.

— Мистеръ Ламбертъ, по образу мыслей, я дѣйствительно принадлежу къ торіямъ; но повѣрьте, что я умѣю любить и почитать хорошаго вига, произнесъ Джоржъ, кланяясь генералу: — однако, скажите, сэръ, почему же я долженъ полюбить этого мистера Гама?

— Потому что онъ, будучи пресвитеріанскимъ священникомъ, совершилъ страшное преступленіе, написавъ театральную пьесу; пресвитеріанское духовенство исключило его изъ своей среды и отняло у него всѣ средства къ существованію. Онъ умеръ бы съ голоду, еслибъ правительство не назначило ему пенсіи.

— Если только его преслѣдуетъ духовенство, то еще для него не все потеряно, сказалъ Джоржъ улыбаясь. Отнынѣ я объявляю себя преданнымъ слушателемъ его проповѣдей.

— Мистриссъ Воффингтонъ говоритъ ихъ превосходно, хотя въ трагедіи бываетъ не совсѣмъ хороша. Барри невольно вызываетъ у всѣхъ слезы; Гаррикъ бѣсится, что отказался отъ этой пьесы. Дѣти, вы должны взять съ собой по крайней мѣрѣ полдюжину платковъ! Что касается до мама, то я не ручаюсь за нее: ей непремѣнно слѣдуетъ остаться дома.

Но мама непремѣнно хотѣла ѣхать, увѣряя, что если понадобится плакать, то сядетъ въ уголокъ и поплачетъ втихомолку. Послѣ этого всѣ отправились въ Ковентгарденскій театръ; большая часть вполнѣ приготовилась посмотрѣть знаменитое драматическое произведеніе. А давно ли они всѣ съ увлеченіемъ говорили о Конгревѣ; давно ли плакали и одушевлялись надъ страницами Отвея и Роу? Литературныя знаменитости, которымъ должно бы быть вѣчными, какъ давно вы умерли для свѣта! Знаетъ ли теперь кто нибудь, гдѣ находятся ваши могилы? Бѣдная, забытая муза былаго театра! Она играетъ на свирѣли, а мы не хотимъ и поплясать; она рветъ на себѣ волосы, а мы не хотимъ и поплакать. Безсмертные нашего времени, скоро и они умрутъ и будутъ погребены. Надолго ли сохранится о нихъ память? Много ли пройдетъ времени, прежде чѣмъ распространится надъ ними nox et domus Plutonia?

Итакъ, наше маленькое общество отправилось въ Ковентгарденскій театръ смотрѣть трагедію безсмертнаго Джона Гама. Дамы и генералъ поѣхали въ каретѣ; молодые люди ждали ихъ у театральнаго подъѣзда. Отсюда дамы, склонясь на руки кавалеровъ, прошли сквозь толпу факельщиковъ и цѣлый полкъ лакеевъ. Въ этой экспедиціи маленькая Гетти взяла руку Гарри, а Джоржъ велъ до ложи миссъ Тео. Гумбо занималъ ложу до прибытія господъ, и потомъ со множествомъ поклоновъ удалился, чтобъ занять свое собственное мѣсто въ лакейской галлереѣ. Ламберты и Варрингтоны имѣли прекрасныя мѣста въ передовой ложѣ, въ которой находился столбъ, — какъ будто нарочно для того, чтобъ доставить мама возможность поплакать. Они имѣли счастіе видѣть въ противоположной ложѣ августѣйшую надежду государства, его королевское высочество Георга принца Валлійскаго, съ вдовствующей принцессой, его матерью, которую народъ привѣтствовалъ вѣрноподданническимъ, но не очень громкимъ, рукоплесканіемъ. Позади его высочества стоялъ красивый мужчина; это былъ милордъ Бьютъ, покровитель поэта, пьесу котораго они пріѣхали смотрѣть и слушая которую, они не разъ уже плакали.

Но что станешь тутъ дѣлать, если во время всего представленія мистеръ Ламбертъ безпрестанно шутилъ и тѣмъ уничтожалъ торжественность сцены! Съ самаго начала, какъ уже принято въ трагедіяхъ, шли объясненія. Лэди Рандольфъ объяснила, отчего она такъ печальна. Вышедъ за мужъ въ поздней порѣ жизни, она признавалась, — да милордъ и самъ замѣчалъ, — что покойный мужъ занималъ ея сердце, и живой ея мужъ принужденъ былъ довольствоваться холоднымъ, чорствымъ уваженіемъ, составляющимъ все, что только милэди могла ему оказывать. Отсюда нашествіе датчанъ на Шотландію служитъ для милорда скорѣе поводомъ къ одушевленію, чѣмъ къ негодованію: онъ стремится встрѣтить врага и забываетъ домашнее горе. Идите, — сѣверныя бури, идите Викинги и Норманы, — несите къ берегамъ Шотландіи ладьи незваныхъ гостей! Рэндольфъ и другіе герои спѣшатъ на морской берегъ встрѣтить враговъ. Какъ скоро милордъ скрылся въ чащѣ лѣса, лэди Рандольфъ начинаетъ разсказывать подругѣ обстоятельства своей ранней жизни. Она была тайно обвѣнчана, и что сказала бы ея подруга, при вѣсти, что лэди Рандольфъ, въ дни своей юности, лишилась обожаемаго мужа? Мужъ ея зарытъ въ холодной землъ, а гдѣ-то въ пещерѣ на берегу океана лежалъ ея и его дитя….

Тутъ генералъ и его молодые собесѣдники приняли серьёзный видъ; но когда лэди Рэндольфъ достигла того мѣста, гдѣ говорится: «увы! наслѣдственная преступная любовь была причиною всѣхъ моихъ несчастій!» мистеръ Ламбертъ толкнулъ подъ локоть Джоржа и сдѣлалъ такую плачевную гримасу, что молодой человѣкъ разхохотался.

Послѣ этого магическое вліяніе сцены было совершенно нарушено. Оба джентльмена, въ теченіе всего представленія, продолжали шутить и смѣяться къ своему собственному удовольствію, но къ досадѣ своего общества и, можетъ быть, людей въ сосѣднихъ ложахъ. Костюмъ молодаго Дугласа состоялъ изъ бѣлаго атласнаго плаща, и когда мистеръ Барри показался на сценѣ въ этомъ забавномъ нарядѣ, генералъ клятвенно утверждалъ, что точно также были одѣты шотландцы и въ послѣднюю войну. У всѣхъ кавалергардовъ, говорилъ онъ, надѣты были бѣлые атласные панталоны и красные сапоги… «только теперь они оставили ихъ дома». Съ этой минуты ни генералъ, ни Джоржъ не позволяли пьесѣ мистера Гама выказать свои прекрасныя достоинства. Что касается Гарри, то онъ сидѣлъ въ глубокомъ уныніи, и когда мистриссъ Ламбертъ спросила о причинѣ такого настроенія духа, онъ отвѣчалъ, что, по его мнѣнію, молодой Норваль Дугласъ, или все равно какъ бы не называли этого господина въ бѣломъ атласѣ казавшагося старше своей матери, — былъ очень счастливъ, имѣя возможность отличить себя такъ скоро.

— Я бы желалъ имѣть подобный случай, тетушка Ламбертъ, говорилъ онъ, барабаня пальцами по донышку шляпы.

Тетушка Ламбертъ вздохнула, а миссъ Тео улыбаясь сказала:

— Надо подождать: быть можетъ датчане снова сдѣлаютъ высадку.

— Какъ! что вы говорите? спросилъ простосердечный Гарри.

— Что датчане постоянно дѣлаютъ высадки, pour qui sait attendre, — сказала добрая Тео, державшая въ эту минуту маленькую ручку сестры своей и, конечно, чувствовавшая ея пожатіе.

Въ отношеніи къ мистеру Джоржу, миссъ Тео была не очень внимательна, напротивъ, — даже нѣсколько холодна. Она сидѣла, отвернувшись отъ него и обращаясь отъ времени до времени съ замѣчаніями не къ нему, а къ Гарри. Несмотря на насмѣшки джентльменовъ, женщины непремѣнно хотѣли быть тронутыми. Да и то сказать, — мать и сынъ, встрѣча съ любовію и слезная разлука, — такія сцены въ женскихъ сердцахъ всегда будутъ производить волненіе.

— Папа, посмотрите! вотъ вамъ отвѣтъ на всѣ ваши шутки и насмѣшки! сказала Тео, указывая на сцену.

Во время разговора лэди Рэндольфъ съ ея сыномъ, одинъ изъ гренадеровъ, стоявшихъ на часахъ по обѣ стороны сцены, какъ это водилось въ то время, не могъ удержаться отъ слезъ и явно плакалъ передъ бортомъ крайней ложи.

— Правда твоя, моя милая, сказалъ папа.

— Я вамъ говорила, что у ней всегда правда! возразила Гетти.

— Этотъ часовой лучше всякаго критика; врожденное чувство всегда беретъ верхъ надъ всѣми нами.

— Tarnen usque recurrit! — воскликнулъ молодой студентъ.

Джоржъ сконфузился; пьеса начинала его интересовать. Онъ смѣялся надъ ней, а Тео сочувствовала ей отъ всего сердца. Тео была чувствительнѣе, и вмѣстѣ съ тѣмъ благоразумнѣе, чѣмъ Джоржъ съ его скептицизмомъ. Несмотря на то при началѣ пятаго акта, когда молодой Дугласъ, обнаживъ мечъ и устремивъ глаза на галлерею, заревѣлъ:

«О прекрасныя звѣзды! блистательное украшеніе высокихъ небесъ! Вы, предъ которыми я такъ часто жаловался на свою судьбу, внемлите всегдашнему желанію души моей и повѣдайте его! Дайте мнѣ возможность прославиться, живому или мертвому! Пусть небо воодушевитъ какого нибудь свирѣпаго гиганта-нормана сдѣлать дерзкій вызовъ нашей храброй дружинѣ! Не успѣетъ онъ проговорить, какъ я приму его… Все равно, — останется Дугласъ побѣдителемъ или ляжетъ въ могилу».

Боги, къ которымъ мистеръ Барри обращался, привѣтствовали это желаніе оглушительнымъ рукоплесканіемъ; къ всеобщему аплодисменту присоединился даже самъ генералъ.

— Этотъ Дугласъ не только храбръ, но и скроменъ! сказалъ генералъ.

— Мнѣ кажется, ему вовсе не нужно было просить гиганта-нормана, улыбаясь возразила Тео, въ то время, когда среди грома, раздававшагося въ галлереѣ, вышла на сцену лэди Рэндольфъ.

Когда рукоплесканія нѣсколько затихли и когда лэди Рэндольфъ произнесла:

«Мой сынъ! — я слышу его голосъ!»

— Какъ не услышать! вскричалъ папа. — Этотъ молодецъ реветъ, какъ быкъ.

Съ этой минуты и до конца представленія генералъ рѣшительно не хотѣлъ удержаться отъ насмѣшекъ. Онъ говорилъ, что отъ души радовался, когда молодаго джентльмена убили за кулисами. — А когда подруга лэди Рэндольфъ описывала сцену, гдѣ милэди «какъ молнія взлетѣла на скалу и оттуда бросилась въ воздухъ» мистеръ Ламбертъ замѣтилъ, что онъ въ восторгѣ, отдѣлавшись отъ нея навсегда.

— А что касается до исторій о ея раннемъ замужествѣ, продолжалъ онъ: — то я сильно въ этомъ сомнѣваюсь.

— Какъ тебѣ не стыдно, Мартинъ! Вѣдь здѣсь сидятъ дѣти! — Ихъ королевскія высочества — очень растроганы.

Трагедія кончилась; вдовствующая принцесса и принцъ удалились; послѣдній, я полагаю, гораздо болѣе остался бы доволенъ какимъ нибудь водевилемъ, нежели скучнымъ трагическимъ произведеніемъ мистера Гама.

ГЛАВА XII,
ВЪ КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ О МАКБЕТѢ, ОБЪ УЖИНѢ И РЫБНОМЪ БЛЮДѢ.

Послѣ театра наши друзья взяли карету и отправились въ квартиру мистера Варрингтона, гдѣ виргинцы приготовили превосходный ужинъ. Мистеръ Варрингтонъ непремѣнно желалъ угостить ихъ; генералъ и жена его охотно приняли приглашеніе двухъ холостяковъ, полагая съ самодовольствіемъ, что доставятъ друзьямъ своимъ особенное удовольствіе. Генералъ, его жена, сынъ-студентъ, двѣ хорошенькія дочери и мистеръ Спенсеръ изъ Темпля, съ которымъ Джоржъ познакомился въ клубѣ, — составляли общество и весело уничтожали ужинъ. Порядокъ, въ которомъ они сидѣли, я не могъ узнать съ точностью, но надо полагать, что миссъ Тео занимала мѣсто противъ блюда цыплятъ и подлѣ мистера Джоржа Варрингтона, — между тѣмъ какъ миссъ Гетти и окорокъ обращали на себя вниманіе мистера Гарри. Мистриссъ Ламбертъ вѣроятно сидѣла по правую руку Джоржа; за тѣмъ остальныя три мѣста не трудно уже распредѣлить между генераломъ, его сыномъ и адвокатомъ.

Мистеръ Спенсеръ былъ въ другомъ театрѣ. Разговоръ, разумѣется, происходилъ о театрѣ, и нѣкоторые изъ общества были отъ него въ восхищеніи.

— Что касается до нашихъ джентльменовъ, сэръ, сказала мистриссъ Ламбертъ, обращаясь къ мистеру Спенсеру: — то вы, пожалуйста, не вѣрьте имъ ни въ одномъ словѣ. Въ теченіе этой очаровательной пьесы мой мужъ и мистеръ Джоржъ вели себя какъ нельзя хуже.

— Мы смѣялись въ то время, когда нужно было плакать, сознавался генералъ: — дѣйствительно, это правда.

— Вы обращали на себя вниманіе сосѣднихъ ложъ, изъ которыхъ безпрестанно заставляли васъ молчать! Изъ партера прямо кричали въ нашу ложу: молчать! — Что можетъ быть хуже такого поведенія? Какъ вамъ не стыдно, мистеръ Ламбертъ!

— Мама принимала пьесу за трагедію, а мы — за водевиль, говорилъ генералъ. — Нѣтъ; Джоржъ и я вели себя довольно порядочно: — не правда ли, Тео?

— Этого я не замѣтила, папа, сказала Тео.

— Скажите пожалуйста! — видали ли вы такую негодную?

— Папа, вы знаете, что я до тѣхъ поръ не говорю, пока мнѣ не прикажутъ, скромно продолжала Тео. — Признаюсь, красота и игра мистриссъ Ваффингтонъ и самая пьеса произвели на меня глубокое впечатлѣніе. Мнѣ больно было видѣть несчастную мать, которая находитъ потеряннаго сына и потомъ лишается его вдругъ и навсегда. Мнѣ жаль ее, папа…. если даже жалѣть ее и не слѣдуетъ, — съ улыбкой прибавляетъ молоденькая лэди.

— Ахъ, Тео, — вѣдь женщины не бываютъ такъ умны, какъ мужчины! — вскричала Гетти съ своего конца стола, бросивъ лукавый взглядъ на Гарри. Въ слѣдующій разъ, когда мы поѣдемъ въ театръ, — пожалуйста, Дженъ, ущипни насъ, когда надо плакать, или толкни, когда надо смѣяться.

— Я бы желалъ, чтобы въ этой пьесѣ была еще драка, сказалъ генералъ Ламбертъ: — драка между маленькимъ Норвалемъ и гигантомъ норвежцемъ, — это было бы отлично. Дженъ, напомни объ этомъ режисеру, мистеру Ричу.

— Я не видѣлъ тутъ драки; но видѣлъ, какъ дрались въ Мэрибонскомъ саду Слэкъ и Брофтонъ! — серьёзно возразилъ Гарри и вообразилъ, что сказалъ очень умную вещь. — Тутъ, — прибавилъ онъ, — вовсе не нужно гиганта, для того, чтобы сбить съ ногъ этого маленькаго человѣчка въ красныхъ сапогахъ…. Я бы его швырнулъ черезъ плечо.

— Мистеръ Гаррикъ — человѣчекъ маленькій; но бываетъ время, когда онъ кажется гигантомъ, замѣтилъ мистеръ Спенсеръ. Какъ величественъ онъ былъ въ Макбетѣ, мистеръ Варрингтонъ! — Какая страшная, потрясающая душу сцена, когда является кинжалъ! Я представилъ мистера Варрингтона мистеру Гаррику и мистриссъ Питчардъ; лэди Макбетъ сдѣлала ему честь, взявъ изъ его ложи щепотку табаку.

— И что же, чихнула ли она хоть разъ? спросилъ генералъ почтительнымъ тономъ.

— Она поблагодарила мистера Варрингтона такимъ громкимъ и трагическимъ голосомъ, что онъ невольно отступилъ назадъ и долженъ былъ просыпать немного своего табаку, потому что Макбетъ чихнула три раза.

— Макбетъ, Макбетъ, Макбетъ! воскликнулъ генералъ.

— При этомъ великій нашъ философъ, мистеръ Джонсонъ, разговаривавшій, съ тремя сиренами, замѣтилъ ей: — осторожнѣе, Дэви! смотри, чтобы чиханье твое не разбудило Дункана!

— Неужели вы были за кулисами во время представленія! О я бы отдала весь свѣтъ за то, чтобъ побывать за сценой! сказала Тео.

— И посмотрѣть на блокъ съ веревками, понюхать копоть сальныхъ свѣчей, полюбоваться мишурой, блестками и нарумяненными женщинами? Нѣтъ, не совѣтую смотрѣть на это слишкомъ близко, сказалъ молодой скептикъ, съ угрюмымъ видомъ выпивая рюмку рейнвейна. — Такъ вы сердились на вашего папа и на меня?

— Неправда, Джоржъ!

— Неправда? А я говорю — правда. Вы сердились на насъ потому, что мы смѣялись, въ то время, когда вы расположены были плакать. Если я могу говорить за васъ, сэръ, какъ за себя, продолжалъ Джоржъ, обращаясь къ генералу: то, мнѣ кажется, мы потому не хотѣли плакать, что нѣкоторымъ образомъ стояли за кулисами. Посмотрѣвъ попристальнѣе на молодаго героя, мы видѣли, какъ много было на немъ мишурнаго блеска; — а что касается до его блѣдной, трагической матери, то мы знали, что блѣдностью своей она обязана была мѣлу, а своею горестью и отчаяніемъ — носовому платку. Признайтесь теперь, Тео, что вы сочли меня за человѣка равнодушнаго, нечувствительнаго?

— Мое признаніе не послужитъ ни къ чему, если вы сами находите въ себѣ эти качества, сказала Тео.

— Положимъ, что я умеръ, продолжалъ Джоржъ: — и вы увидѣли бы Гарри въ глубокой печали, увидѣли бы неподдѣльную горесть, настоящую трагедію; вы бы тоже стали сокрушаться; но, увидѣвъ факельщика въ плерезахъ и черномъ плащѣ, вы бы вѣрно не стали горевать.

— Извините, сэръ, — я бы стала! сказала мистриссъ Ламбертъ: — стали бы и мои дочери, въ этомъ я могу поручиться.

— Мало того, въ случаѣ вашей смерти, мистеръ Варрингтонъ, мы бы сами надѣли плерезы, произнесла Тео.

— Въ самомъ дѣлѣ! вскричалъ Джоржъ, и его щеки и щечки Тео въ одинъ и тотъ же моментъ покрылись яркимъ румянцемъ, — полагаю потому, что на обоихъ ихъ пристально смотрѣли свѣтлые глазки миссъ Гетти.

— Старинные писатели мало имѣли понятія о паѳосѣ! замѣтилъ мистеръ Спенсеръ.

— А что вы думаете о Софоклѣ и его Антигонѣ? спросилъ мистеръ Джонъ Ламбертъ.

— Правду вамъ сказать, мы мало о немъ думаемъ, и только тогда вспоминаемъ, когда явится какой нибудь Оксфордскій джентльменъ и напомнитъ о немъ. Съ своей стороны, я никогда не заходилъ дальше Шекспира, который, вы сами согласитесь, не понималъ изящнаго и патетичнаго такъ хорошо, какъ новѣйшіе писатели. Скажите, приближался ли онъ къ Белвидерѣ, Мониміи, или Дженъ Шоръ? — можете ли вы найти въ его комическихъ женскихъ роляхъ изящество Конгрева?… И мистеръ Спенсеръ предложилъ табаку направо и налѣво.

— Надо полагать, что мистеръ Спенсеръ самъ дѣлалъ попытку написать что нибудь для сцены, замѣтилъ кто-то.

— Ее дѣлали многіе джентльмены, у которыхъ есть свободное время. Моя пьеса, признаюсь, была у мистера Гаррика, и онъ возвратилъ ее.

— Признаюсь и я, что въ одномъ изъ моихъ чемодановъ лежитъ четыре акта пьесы моего сочиненія, сказалъ Джоржъ.

— И я увѣренъ, что лучше ея не появлялось на сценѣ, прошепталъ Гарри своей хорошенькой сосѣдкѣ.

— Скажите — это трагедія или комедія? спросила мистриссъ Ламбертъ.

— О, конечно трагедія, и въ ней по крайней мѣрѣ три ужасныхъ смертоубійства! отвѣчалъ Джоржъ.

— Давайте — разыграемте ее, зрителями мы будемъ сами! — Только чтобы мнѣ была роль какого нибудь деспота, сказалъ генералъ.

— Трагедія, трагедія! Какая прелесть! Гумбо! Сію минуту принеси сюда трагедію! вскричала мистриссъ Ламбертъ.

Гумбо кланяется и говоритъ:

— Трагедію? — слушаю, мадамъ.

— Въ большомъ кожаномъ чемоданѣ, Гумбо, говоритъ Джоржъ серьёзнымъ тономъ.

Гумбо кланяется и еще съ большею серьёзностью говоритъ: слушаю, сэръ.

— Но моя трагедія на самомъ днѣ чемодана, милая Гетти, подъ грудой бѣлья, свертковъ, книгъ и сапоговъ.

— Это ничего не значитъ, — все это сейчасъ за окно! вскричала миссъ Гетти.

— Притомъ же чемоданъ этотъ у нашего Бристольскаго агента: поэтому Гумбо долженъ взять почтовыхъ лошадей и мы получимъ ее не ранѣе какъ послѣ завтра.

Лэди произнесли комическое — о! — а папа довольно серьёзно сказалъ:

— И слава Богу, что такъ случилось! Пора отправляться домой. Молодые джентльмены угостили насъ превосходно, выпьемте же всѣ прощальный бокалъ за здоровье мадамъ Эсмондъ Варрингтонъ изъ Кастльвуда, въ Виргиніи. Ну что, друзья мои, если вы воротитесь домой и вдругъ найдете у себя высокаго, виднаго красиваго отчима? Другая лэди на ея мѣстѣ и въ ея лѣтахъ давно бы вышла за мужъ.

— За здоровье мадамъ Эсмондъ Варрингтонъ, моей школьной подруги! восклицаетъ мистриссъ Ламбертъ. Я напишу ей, какой славный ужинъ дали намъ ея сыновья; но не бойтесь, мистеръ Джоржъ, — не скажу, какъ дурно вели вы себя въ театрѣ.

Послѣ этого тоста гости простились. Карета генерала, лакеи и факелъ стояли у подъѣзда, готовые отвезти его семейство домой.

Послѣ такой пирушки, какую задалъ мистеръ Варрингтонъ, что могло быть естественнѣе и приличнѣе визита съ его стороны къ вчерашнимъ гостямъ и освѣдомленія о томъ, хорошо ли они доѣхали и спокойно ли провели ночь? — Каретѣ ихъ предстояло проѣхать открытое пространство позади дома Монтагю, по Оксфордской дорогѣ, гдѣ въ поляхъ нерѣдко встрѣчались разбойники. Лэди могли простудиться и провести безпокойную ночь, особливо послѣ волненія, произведеннаго трагедіей. Словомъ — не было ни малѣйшей причины, которая бы не извиняла его или ихъ за посѣщеніе добрыхъ друзей. Джоржъ рано закрылъ свои книги въ музеумѣ Слоанъ и но дорогѣ къ Ламбертамъ старался припомнить прочитанное въ никъ.

Скажите пожалуйста, что значить это нетерпѣніе, эта нерѣшимость, эта скромность, эти сомнѣнія, этотъ трепетъ во всемъ тѣлѣ, когда Джоржъ стучитъ въ дверь квартиры мистера Ламберта, въ улицѣ Динъ, и съ головы до ногъ осматриваетъ лакея, выбѣжавшаго на его призывъ? Случалось ли читать молодому человѣку, случалось ли вспоминать старому, случалось ли сердцу, удрученному скорбью, избитому житейскими невзгодами, разочарованному, охладѣвшему, вспоминать время полнаго своего біенія и трепета въ ранніе годы? — Вѣдь прошло, кажется, нѣсколько сотъ лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ мы были молоды; — мы забыли многое, но не все. Нѣтъ, мадамъ, мы помнимъ многое, и очень хорошо. Устарѣлые, изнуренные кони пущены на подножный кормъ; — но если раздается звукъ трубы, мы еще въ состояніи будемъ перекинуть черезъ сѣдло свои старыя ноги и прогалопировать нѣсколько минутъ по звѣринцу. Клоуны теперь меня не занимаютъ, театральныя феи представляются мнѣ безобразными, ихъ игра несносна; вмѣсто того я люблю смотрѣть на дѣтей въ пантомимѣ. Я уже больше не танцую и не ужинаю, но люблю смотрѣть на Евгенія и Флиртиллу, когда они несутся по паркету подъ звуки хорошенькаго вальса, или на Люцинду и Ардситія, когда они разрываютъ шутиху. — Дѣти! вы обожжете себѣ пальчики! — Бросайте лучше изъ глазъ своихъ другъ на друга спокойное, безвредное пламя! И потомъ приблизьтесь другъ къ другу и читайте девизъ (этотъ соблазнительный девизъ, всегда старинный, всегда новый) или вѣрнѣе, пусть ея губки читаютъ этотъ девизъ, а не слагаютъ; раздѣлите это лакомство и грызите его. У меня нѣтъ зубовъ. Горькій миндаль и сахаръ не имѣютъ для меня никакого вкуса; конфекты еще нравятся, потому что я могу ихъ сосать.

Мы подымаемся за Джономъ на лѣстницу и входимъ въ комнаты генерала, вмѣстѣ съ мистеромъ Джоржемъ Варрингтономъ, который дѣлаетъ низкій, почтительный поклонъ. Въ комнатѣ одна только лэди: она сидитъ у окна. Въ улицѣ Динъ рѣдко показывается солнце; молоденькую лэди нельзя назвать красавицей, но она въ веснѣ своихъ лѣтъ и цвѣтетъ роскошно. Ея полныя щечки представляютъ букетъ свѣжихъ розъ; ея глаза — настоящія фіалки. Еслибъ мы жили сто лѣтъ назадъ и писали въ Лондонскій журналъ или въ журналъ Джентльменовъ, мы бы сказали, что ея шея была, какъ лилія, и станъ ея — какъ станъ нимфы; мы бы написали акростихъ о ней и воспѣли бы нашу Ламбертеллу въ элегантной поэмѣ, которую стали бы читать, даже и въ такомъ случаѣ, если бы она была помѣщена между чисто награвированными планами города Праги и лагеремъ короля прусскаго, или между картами штатовъ Мэриланда и Делавера.

Этотъ цвѣтокъ, эта роза — миссъ Тео. Къ чему это мама съ часъ тому назадъ увѣряла, что миссъ Тео очень блѣдна и утомлена и что ей лучше остаться дома? Мистриссъ Ламбертъ и миссъ Гетти поѣхали съ визитомъ къ милэди Ротамъ поблагодарить за домъ, въ которомъ онѣ жили во время отсутствія милорда и его семейства; папа отправился въ полкъ. Онъ въ прекрасномъ расположеніи, потому, мнѣ кажется, что ждетъ командировку, — за то мама въ глубокомъ уныніи; она боится, что его опять отправятъ за границу.

— Вашъ братъ и мой пошли въ Шартро навѣстить нашего маленькаго брата. Оба мои брата, кажется, будутъ священниками, говоритъ миссъ Тео… Во время разговора она прилежно занималась шитьемъ какого-то дѣтскаго платья. Сто лѣтъ назадъ молоденькія лэди не боялись шить бѣлье и называть сорочки и другія принадлежности бѣлья настоящими именами. Замѣтьте впрочемъ, если онѣ шили бѣлье и говорили проще нынѣшняго, это еще не значитъ, что онѣ были хуже или лучше; у меня нѣтъ ни малѣйшаго желанія, чтобы вы, прекрасная милэди, стряпали пуддинги, а я ваксилъ сапоги.

— Значитъ, Гарри былъ уже здѣсь?

— Онъ у насъ часто бываетъ, — почти каждый день, отвѣчала Тео, взглянувъ въ лицо Джоржа. Бѣдный Гарри! Онъ любитъ насъ больше, чѣмъ этихъ великосвѣтскихъ людей, которые о немъ теперь и не думаютъ. Впрочемъ теперь онъ и самъ уже болѣе не великосвѣтскій человѣкъ, улыбаясь прибавила дѣвочка. — Отчего вы, мистеръ Варрингтонъ, не вступаете въ большой свѣтъ, не посѣщаете клубовъ и конскихъ скачекъ?

— А много ли пользы получилъ мой братъ отъ этихъ посѣщеній? слѣдуетъ ли мнѣ подражать ему?

— По крайней мѣрѣ вы бы могли ѣздить къ сэръ Майльзу Варрингтону: тамъ для васъ всегда открыты объятія. Милэди сегодня была здѣсь, и надо было послушать, какъ она васъ хвалитъ. Она говоритъ, что со временемъ вы будете замѣчательнымъ человѣкомъ. Герцогъ тоже очень хвалитъ васъ при дворѣ. Когда вы сдѣлаетесь великимъ человѣкомъ, вы насъ забудете, мистеръ Варрингтонъ?

— Да, когда буду великимъ человѣкомъ, миссъ Ламбертъ.

— Прекрасно! Поэтому, мистеръ Джоржъ….

— Мистеръ Джоржъ!

— Еслибъ папа и мама были дома, тогда можно бы обойтись и безъ этого слова, сказала Тео, посмотрѣвъ изъ окна въ нѣкоторомъ смущеніи. Скажите пожалуйста, что вы дѣлаете дома? Читаете книги или дописываете вашу трагедію? Въ какомъ родѣ будетъ ваша трагедія: заставитъ ли она насъ плакать? — такія трагедіи намъ нравятся, — или же только напугаетъ насъ, — какъ это нравится вамъ?

— Въ моей трагедіи много ужаснаго, но мало плачевнаго. Я встрѣчался съ немногими женщинами, да и съ тѣми никогда не былъ въ близкихъ отношеніяхъ. То, что я написалъ, заимствовано мною изъ книгъ или пародировано изъ поэмъ, которыя читалъ и которымъ подражалъ, подобно другимъ молодымъ людямъ. Женщины не говорятъ со мной потому будто бы, что у меня саркастическій характеръ, который имъ не нравится.

— Можетъ быть, вы сами не хотѣли нравиться имъ? сказала миссъ Тео и покраснѣла.

— Вчера вечеромъ я и вамъ не нравился; не правда ли?

— Да, но это выраженіе невѣрно; я послѣ убѣдилась, что сама была неправа.

— Тео, неужели вы думали о мнѣ?

— Да, Джоржъ…. то есть мистеръ…. ну все равно, Джоржъ. Я думала, что относительно вчерашняго спектакля вы и папа были совершенно правы; вы правду сказали, что это не была дѣйствительная скорбь, а только чувство, насъ волновавшее. Не знаю, хорошо или худо видѣть такъ ясно? Гетти и я условились быть на будущее время осторожнѣе, особливо когда пойдетъ ваша трагедія! Какое ей имя?

— Оно еще не дано. Не хотите ли быть ея воспріемницею? Имя главнаго лица….

Въ эту самую минуту мама и Гетти возвратились съ прогулки. Мама прямо начала съ того, что вовсе не ожидала видѣть сегодня мистера Варрингтона… полагала впрочемъ, что можетъ быть ему и вздумается придти… во всякомъ случаѣ онъ прекрасно сдѣлалъ, что пожаловалъ… Вчерашній спектакль и ужинъ были очаровательны, только Тео чувствовала по утру маленькую головную боль.

— Надѣюсь, ей теперь гораздо лучше, мама, — сказала миссъ Гетти.

— Ахъ, душа моя, у меня рѣшительно ничего не болѣло, возразила миссъ Тео, покачавъ головкой.

Послѣ этого начался разговоръ о Гарри. Онъ очень печаленъ. Ему нужно чѣмъ нибудь заняться. Онъ постоянно ходитъ въ военный клубъ и читаетъ бюллетени о подвигахъ прусскаго короля. Послѣ низведенія его на степень младшаго брата, нехорошо принуждать его оставаться въ Лондонѣ. Онъ не говоритъ, но видно, что очень сожалѣетъ о своей безполезной прежней жизни; чувствуетъ свою зависимость, — это тоже очевидно, потому что онъ избѣгаетъ прежнихъ клубовъ и прежнихъ товарищей. Однажды, проходя мимо часоваго у сентджемскаго дворца, онъ сказалъ Джону Ламберту:

— Почему бы и мнѣ не быть солдатомъ? Я такой же рослый, какъ и этотъ молодецъ; и право, не хуже другаго умѣю стрѣлять. А что такое я теперь? Не умѣю заработать полшиллинга въ день. Промоталъ свое состояніе, и теперь долженъ кормиться хлѣбомъ моего брата. Конечно, такого брата не найдешь во всемъ мірѣ, но тѣмъ болѣе мнѣ стыдно жить на его счетъ. Ты только, пожалуйста, Джонъ Ламбертъ, не говори объ этомъ Джоржу… И мой сынъ обѣщалъ не говорить, прибавила мистриссъ Ламбертъ.

Въ это время дочерей ея уже не было въ комнатѣ. Съ своей стороны Джоржъ объяснялъ, что онъ писалъ матери, чтобы половина его наслѣдственнаго капитала, а если нужно, то и другая, были отданы въ распоряженіе Гарри, на покупку военнаго патента или на какой либо другой проэктъ, который могъ бы доставить ему занятіе или повышеніе.

— У него прекрасный братъ. Будемъ надѣяться, что и для него настанутъ хорошія времена, — сказала лэди, вздохнувъ.

— Норманы всегда приходятъ pour qui sait attendre, — сказалъ Джоржъ въ полголоса.

— Неужели вы это слышали? Ахъ, Джоржъ, моя Тео настоящій ан…. Впрочемъ, къ чему вамъ говорить объ этомъ, мистеръ Варрингтонъ, — произнесла довольная мать, съ глазами, полными слезъ. — Я опять расплакалась; точно въ трагедіи.

Между тѣмъ мистеръ Джоржъ составлялъ прекрасный планъ, который, по его мнѣнію, могъ послужить въ пользу его брата. Послѣ представленія Джоржа королю, многіе, включая и генерала Ламберта, говорили ему, что герцогъ освѣдомлялся о немъ и спрашивалъ, почему молодой человѣкъ не представился ему? Такое желаніе царственной особы необходимо нужно было удовлетворить. Мистеръ Ламбертъ и его молодой другъ выбрали день и отправились къ его королевскому высочеству въ его домъ, въ улицѣ Поль-Моль.

Когда дошла до Джоржа очередь откланиваться, герцогъ былъ къ нему особенно милостивъ; онъ довольно долго говорилъ съ Джоржемъ о Брэддокѣ и войнѣ и повидимому былъ очень доволенъ скромными и умными отвѣтами молодаго джентльмена. Джоржъ приписывалъ неудачу экспедиціи паническому страху, овладѣвшему войсками послѣ внезапнаго нападенія непріятеля, а всего болѣе позднему выступленію въ походъ, происшедшему вслѣдствіе алчности, самолюбія и неблаговидныхъ поступковъ туземныхъ жителей съ королевскими войсками, пришедшими къ нимъ на защиту.

— Еслибъ мы выступили въ походъ мѣсяцемъ раньше, крѣпость была бы наша, и маленькая армія не потерпѣла бы такого страшнаго пораженія.

Герцогъ вполнѣ согласился съ этимъ замѣчаніемъ.

— Я слышалъ, что вы спаслись потому только, что знали французскій языкъ, ласково замѣтилъ герцогъ.

Мистеръ Варрингтонъ скромно отвѣчалъ, что въ молодости имѣлъ случай быть во французскихъ колоніяхъ и тамъ выучился этому языку.

Принцъ (чрезвычайно любезный, когда находился въ хорошемъ расположеніи, и обладавшій значительнымъ юморомъ) удостоилъ спросить, кто училъ мистера Варрингтона, и выразить свое мнѣніе, что относительно произношенія, француженки лучше всякихъ учителей.

Молодой виргинецъ низко поклонился и сказалъ, что не смѣетъ противоречить его королевскому высочеству; при этомъ герцогъ былъ такъ добръ, что назвалъ, (разумѣется шутя) мистера Варрингтона «хитрой собакой.»

Мистеръ Варрингтонъ почтительно молчалъ.

— Я скоро выступаю противъ французовъ, которые, какъ вамъ извѣстно, угрожаютъ электоральнымъ владѣніямъ его величества, продолжалъ принцъ чрезвычайно ласково. — Если вы намѣрены сдѣлать со мной компанію, то ваше знаніе французскаго языка можетъ быть полезно, и я надѣюсь — мы будемъ счастливѣе бѣднаго Брэддока!

Всѣ глаза устремлены были на молодаго человѣка, которому такой великій принцъ предлагалъ столь очевидную милость.

Мистеръ Джоржъ подумалъ, что наступила минута, въ которую онъ долженъ сказать давно приготовленную самую умную рѣчь.

— Сэръ, — сказалъ онъ: предложеніе вашего высочества дѣлаетъ мнѣ безпредѣльную честь, но….

— Что еще! вскричалъ принцъ, бросивъ на Джоржа пристальный взглядъ.

— Но я поступилъ въ Темпль изучать наши законы и сдѣлаться способнымъ для исполненія моихъ обязанностей на своей родинѣ. Если рана моя, полученная на службѣ за отечество, даетъ мнѣ право разсчитывать на ваше великодушіе, то я, со всею преданностію къ вашему высочеству, осмѣливаюсь просить за брата, который знаетъ французскій языкъ такъ же, какъ я, который больше моего имѣетъ силы, храбрости и военныхъ способностей, — позвольте ему служить вашему высочеству вмѣсто….

— Довольно, довольно, сэръ! вскричалъ справедливо вознегодовавшій сынъ монарха. — Какъ! Я предлагаю вамъ милость, а вы передаете ее своему брату? — Ждите теперь, когда я предложу вамъ другую!

Съ этими словами онъ повернулся спиной къ мистеру Варрингтону такъ быстро, какъ повернулся къ французамъ нѣсколько мѣсяцевъ спустя.

— О Джоржъ! О Джоржъ! Славное же вышло рыбное блюдо! — съ тяжелымъ вздохомъ произнесъ генералъ, возвращаясь съ молодымъ своимъ другомъ домой.

ГЛАВА XIII, ВЪ КОТОРОЙ ПРИНЦЪ ПОДНИМАЕТСЯ ВЪ ГОРУ И ОПЯТЬ СПУСКАЕТСЯ.

Мы хорошо понимаемъ достохвальное негодованіе всѣхъ вѣрноподданныхъ короля британцевъ, когда имъ привелось прочитать о поступкѣ мистера Джоржа Варрингтона съ храбрымъ и великодушнымъ принцемъ, любимымъ сыномъ лучшаго изъ государей, — съ главнокомандующимъ британской арміей. Какою неоцѣнимою милостью пренебрегъ молодой человѣкъ! Какой прекрасный случай къ повышенію отклонилъ онъ отъ себя! Вилль Эсмондъ, языкъ котораго изобиловалъ различнаго рода ругательствами, употреблялъ отборныя проклятія, когда разговоръ касался поведенія его кузена, и выражалъ восторгъ, что молодой дикарь самъ рѣзалъ себѣ горло. Кузенъ Кастльвудъ говорилъ, что дикій джентльменъ имѣлъ полное право скальпировать себя, если это ему нравилось; а можетъ статься, прибавилъ онъ съ чувствомъ состраданія, нашъ кузенъ, мистеръ Варрингтонъ, вдоволь уже наслушался военной трескотни въ походѣ Брэддока и теперь воинственный жаръ его совершенно охладѣлъ. Мистеръ Вилль восхищался, что младшій братъ пошелъ къ чорту, и еще болѣе восхищался, что за нимъ послѣдовалъ и старшій. Онъ говорилъ, что при первой встрѣчѣ съ мистеромъ Джоржемъ постарается высказать ему свое мнѣніе.

— Если ты намѣренъ оскорбить Джоржа, по крайней мѣрѣ постарайся распорядиться такъ, чтобъ не узналъ объ этомъ его братъ Гарри! — сказала лэди Марія, и, разумѣется, при этомъ со стороны мистера Вилля обрушилось на близнецовъ еще болѣе проклятій.

— Перестаньте, пожалуйста! вскричалъ онъ. — Терпѣть не могу этихъ споровъ! Нельзя же всѣмъ мужчинамъ въ нашемъ семействѣ быть воинами!

— Я не слышала, чтобы вы, милордъ, когда нибудь изъявляли желаніе быть воиномъ, сказали лэди Марія.

— Никогда, мой другъ. Напротивъ: я изъявлялъ желаніе не быть воиномъ! Я считаю нашимъ защитникомъ Вилля; а для нашего дома этого и весьма достаточно. Тоже самое можно сказать и относительно двухъ индѣйцевъ: Джоржъ любитъ учиться, а Гарри — драться. Какъ жалко, Вилль, что ты, намѣреваясь подраться, имѣлъ подъ рукой Гарри, а не кузена Джоржа.

— Нечего сказать; ваша рука тоже хороша, особливо въ пикетѣ, сказала мать Вилля.

— Да, она у меня довольно хороша, протяжно произнесъ милордъ, осматривая пальцы. — Перчатки милорда Герви и мои, я думаю, сшиты по одной мѣркѣ. Моя рука, какъ вы говорите, болѣе способна для картъ, чѣмъ для оружія. Ну, да и ваша рука, лэди Кастльвудъ, очень проворна. Если бы вы знали, какъ я благословляю день, въ который вы наложили ее на моего оплакиваемаго отца!

Этой игрой сарказма, какъ и другими играми, въ которыхъ требовалось искусство, милордъ, обладавшій хладнокровіемъ и не находившій въ семействѣ равнаго себѣ соперника, готовъ былъ заниматься во всякое время.

Мадамъ де Бернштэйнъ, услышавъ о поступкѣ мистера Варрингтона, чрезвычайно сердилась, бушевала и бранила свою челядь; она разбранила бы и Джоржа, но уже сдѣлалась стара и не имѣла энергіи дѣвическихъ лѣтъ. Кромѣ того, она въ нѣкоторомъ отношеніи немного боялась племянника и обращалась съ нимъ почтительно.

— Ты никогда не составишь себѣ карьеры при дворѣ, съ тяжелымъ вздохомъ сказала она, когда вскорѣ послѣ неудачной своей просьбы, молодой джентльменъ навѣстилъ ее.

— Такая карьера никогда и не была моимъ желаніемъ, сказалъ Джоржъ съ видомъ человѣка, вполнѣ сознающаго свое достоинство.

— Вашимъ желаніемъ было помочь Гарри? Принявъ предложеніе герцога, вы впослѣдствіи могли бы оказать услугу своему брату. Принцы не любятъ, чтобы отказывались отъ ихъ милостей, и я не удивляюсь, что его высочество оскорбился.

— Генералъ Ламбертъ говорилъ тоже самое, краснѣя признавался Джоржъ. — Теперь я самъ вижу, что я виноватъ. Но, пожалуйста, примите вы въ соображеніе и то обстоятельство, что я никогда не бывалъ при дворѣ, да, кажется, и не могъ бы тамъ представлять собою лицо чѣмъ нибудь замѣчательное.

— Ну, этого я не думаю, любезный племянникъ, сказала тетка, нюхая табакъ.

— Я никогда не гнался за славой подобнаго рода и могу совершенно свободно обойтись безъ нея, продолжалъ Джоржъ. Когда его высочество говорилъ со мной, и говорилъ очень ласково, — я думалъ, что изъ меня выйдетъ дурной воинъ, а изъ брата — отличный. Гарри имѣетъ множество прекрасныхъ качествъ для этой профессіи, въ которыхъ у меня большой недостатокъ; онъ несравненно лучше и полезнѣе меня можетъ быть военнымъ офицеромъ. Представимъ, напримѣръ, что герцогъ находится въ битвѣ; подъ нимъ ранятъ лошадь, какъ это случилось съ главнокомандующимъ въ Америкѣ.. Не лучше ли бы имѣть ему лошадь съ такою отвагой и силою, что въ состояніи увести его куда угодно, чѣмъ такую, которая не могла бы стащить своей собственной тяжести.

— Au fait. Конь его высочества долженъ быть сильный конь, мой милый! замѣтила старая лэди.

— Expende Hannibalem, произнесъ Джоржъ, пожавъ плечами. Нашъ Аннибалъ вѣситъ не бездѣлицу.

— Когда мистеръ Вольфъ и мистеръ Ламбертъ нападали на меня такъ же, какъ и вы, мадамъ, прибавилъ Джоржъ съ непринужденнымъ смѣхомъ: — я защищался такъ же, какъ и теперь. Я сказалъ, что предложилъ принцу лучшаго воина въ фамиліи, и два джентльмена допускали, что моя опрометчивость нѣкоторымъ образомъ извинительна. Кто знаетъ; можетъ статься, они оправдаютъ меня и передъ его высочествомъ. Я былъ уже въ сраженіи и убѣдился, какъ мало способенъ я къ этой профессіи. Недавно мы были въ театрѣ и видѣли шотландскую пьесу, надѣлавшую много шуму. Когда герой пьесы, молодой Норваль, выражалъ страстное желаніе слѣдовать на поле битвы за храбрымъ вождемъ, я невольно подумалъ: какъ похожъ онъ на моего Гарри, и былъ бы еще болѣе похожъ, еслибъ не хвастался. Гарри влюбленъ въ красный мундиръ, и если мы не будемъ содѣйствовать ему поступить въ военную службу, то онъ непремѣнно позволитъ завербовать себя. У него постоянно передъ глазами карта Германіи; онъ повсюду слѣдуетъ за прусскимъ королемъ. Онъ ничего не боится. А что касается до меня, то я лучше люблю книги и спокойствіе, люблю читать о битвахъ въ Гомерѣ и Луканѣ.

— Поэтому, мой другъ, что же побудило тебя сдѣлаться воиномъ? Почему ты вмѣсто себя не послалъ Гарри съ Брэддокомъ? спросила мадамъ де Бернштэйнъ.

— Моя мать любила младшаго сына больше меня, — угрюмо отвѣчалъ Джоржъ. Кромѣ того, при нашествіи непріятеля на наше отечество, я, какъ старшій въ родѣ, считалъ обязанностію идти въ этотъ походъ. Будь я шотландцемъ двѣнадцать лѣтъ тому назадъ, я былъ бы….

— Замолчите, сэръ! или я разсержусь еще больше, — сказала старуха съ чрезвычайно довольнымъ лицомъ.

Объясненіе Джоржа нѣсколько успокоило мадамъ де Бернштэйнъ, эту старуху далеко не строгихъ правилъ; за то для вѣрноподданническаго сердца сэра Майльза Варрингтона и его жены поступокъ молодаго человѣка былъ жестокимъ ударомъ.

— По письму моей сестры Эсмондъ Варрингтонъ, говорила милэди: — я думала, что вдова моего брата — женщина съ здравымъ умомъ и разсудкомъ, и что дала своимъ дѣтямъ приличное воспитаніе. Скажите сэръ Майльзъ, — скажите, любезный Томасъ Клэйпуль, какъ должны мы смотрѣть на поведеніе, изъ котораго истекаютъ столь плачевные результаты для этихъ обоихъ молодыхъ людей?

— Старшій, кажется, превосходно знаетъ латинскій языкъ, и сверхъ того говоритъ по-французски и по-нѣмецки. На раутѣ баронессы ясамъ слышалъ, какъ онъ разговаривалъ съ ганноверскимъ посланникомъ, сказалъ мистеръ Клэйпуль. — По-французски онъ объясняется очень свободно; а когда затруднялся говорить на чистомъ нѣмецкомъ языкѣ, посланникъ началъ по-латыни, и они такъ бѣгло говорили, что обратили на себя вниманіе всего общества.

— Ахъ, Томасъ, — тутъ дѣло не въ языкѣ, а въ правилахъ! воскликнула добродѣтельная матрона. Какія же правила мистера Варрингтона, если онъ рѣшился отвергнуть предложеніе принца?… А развѣ онъ умѣетъ говорить по-нѣмецки? Тѣмъ скорѣе молодой человѣкъ долженъ былъ принять предложеніе его высочества и быть полезнымъ въ компаніи! Посмотрите на нашего сына, посмотрите на Майльза!

— Подними головку, милый Майли! сказалъ папа.

— Надѣюсь, сэръ Майльзъ, что вы, какъ членъ палаты общинъ и какъ англійскій джентльменъ, будете завтра у его высочества на выходѣ и скажете, что еслибъ подобное предложеніе сдѣлано было нашему сыну, мы бы приняли его, несмотря на то, что нашему мальчику всего десять лѣтъ.

— И въ самомъ дѣлѣ, Майли, изъ тебя вышелъ бы отличный маленькій барабанщикъ или флейтщикъ, произнесъ папа. Майли, хочешь быть маленькимъ солдатомъ?

— Всѣмъ, сэръ, рѣшительно всѣмъ. Варрингтонъ долженъ быть готовъ во всякую минуту жертвовать за государя своею жизнію! — вскричала мать, указывая на мальчика, который, понявъ слова матери, въ туже минуту протестовалъ противъ нихъ громкимъ ревомъ, среди котораго Скрюби увела его изъ комнаты. Сэръ Майльзъ, повинуясь приказаніямъ супруги, отправился на слѣдующій день къ его высочеству на выходъ и поспѣшилъ выразить свою преданность, которую принцъ не замедлилъ принять, сказавъ при этомъ:

— Никто и не сомнѣвался, что сэръ Майльзъ Варрингтонъ не отказался бы отъ предложенія.

— Лэди Варрингтонъ повсюду повторяла этотъ комплиментъ, очень лестный и съ тѣмъ вмѣстѣ доказывающій, что августѣйшая фамилія безусловно могла положиться на преданность Варрингтоновъ.

Вслѣдствіе этого достойная чета, увидѣвъ Джоржа, приняла его съ тѣмъ соболѣзнованіемъ, которое оказываютъ намъ неоцѣненные родственники или друзья, когда насъ посѣтитъ какое нибудь несчастіе, или когда мы сдѣлаемъ что нибудь нелѣпое въ жизни: когда проиграемъ процессъ; когда входимъ въ комнату, въ которой общество бранило насъ; когда обанкротится нашъ банкиръ; когда мы сами будемъ красоваться въ тѣхъ столбцахъ лондонской газеты, въ которыхъ объявляютъ о банкротствѣ; короче, — когда мы сдѣлаемъ какую нибудь замѣчательную ошибку, или чрезъ свою оплошность доведемъ себя до несчастія. Кому не знакомо это кислое, печальное лицо? Кого не оплакивали неоцѣненные родственники, — не мертваго, а живаго? — Вы говорите, что только не ваши? Въ такомъ случаѣ, сэръ, — если вы никогда не дѣлали промаховъ, если вы постоянно были счастливы, добры и осторожны, если изъ вашего рта ни разу не вырывалось неблагоразумное слово, если вы никогда не согрѣшали и не каялись, никогда не дѣлали глупостей, никогда ни о чемъ не сожалѣли, — въ такомъ случаѣ, сэръ, вы величайшій мудрецъ, которому не слѣдуетъ тратить времени на чтеніе пустаго романа; эта басня до васъ не относится.

Со стороны сэра Майльза несправедливо было бы напуститься на Джоржа и сердиться на него за отказъ отъ предложенія, сдѣланнаго его королевскимъ величествомъ, потому что сэръ Майльзъ самъ соглашался съ видами Джоржа избрать поприще спокойнѣе военнаго, о чемъ и мадамъ Эсмондъ писала изъ Виргиніи Майльзу Варрингтону. Джоржъ объявилъ матери о намѣреніи поступить въ Темпль и приготовить себя къ гражданскимъ обязанностямъ, къ исполненію которыхъ онъ, по натуральному порядку вещей, рано или поздно будетъ призванъ. Никто не одобрялъ рѣшимости Джоржа такъ искренно, какъ дядя, сэръ Майльзъ. Онъ даже отрекомендовалъ его извѣстному юристу, подъ руководствомъ котораго, — мы это смѣло можемъ допустить, — молодой джентльменъ могъ дѣлать быстрые успѣхи. Мадамъ Эсмондъ тоже одобряла выборъ сына, вполнѣ соглашаясь съ сэромъ Майльзомъ (которому просила засвидѣтельствовать свое глубочайшее почтеніе, а равно и его супругѣ), что британской конституціи завидовалъ весь свѣтъ и что изученіе ея должно служить цѣлью для каждаго англійскаго джентльмена. Главнѣйшее обстоятельство, которое не нравилось матери Джоржа и противъ котораго она сильно возставала, заключалось въ томъ, что сынъ ея, поступивъ въ Темпль, долженъ былъ сидѣть за однимъ столомъ, ѣсть тощую баранину и пить жиденькое пиво изъ оловянныхъ кружекъ, вмѣстѣ съ грубыми студентами въ мантіяхъ, какія носятъ деревенскіе писцы. Это отвращеніе раздѣлялъ и младшій братъ Джоржа. «Для меня, говорилъ Гарри, какъ для младшаго брата, это бы еще ничего; я приготовился ко всѣмъ лишеніямъ и непріятностямъ; но видѣть Джоржа въ адвокатской мантіи, сидѣть за однимъ столомъ съ сыновьями неизвѣстныхъ родителей и обѣдать на грязной оловянной посудѣ — это ужасно!» Гарри крайне не нравилось такое униженіе со стороны брата, — онъ никакъ не могъ представить себѣ Джоржа за конторкой, и очень сожалѣлъ, что былъ неисполнимъ планъ, о которомъ мадамъ Эсмондъ намекала въ ея письмахъ, именно: обратиться къ начальнику Темпля и объяснить, что мистеръ Варрингтонъ — джентльменъ благороднѣйшей фамиліи, что онъ имѣетъ въ Америкѣ большое помѣстье и что его слѣдуетъ сажать съ отборнѣйшимъ обществомъ въ заведеніи. Еще къ большему унынію Гарри, мистеръ Спенсеръ, услышавъ идеи молодаго человѣка и его матери, разразился громкимъ смѣхомъ. Изъ бумагъ Варрингтона я не могъ узнать, обращались ли къ начальнику Темпля съ этимъ предложеніемъ. Кромѣ литературныхъ занятій и историческихъ изслѣдованій — двухъ своихъ любимыхъ предметовъ, мистеръ Варрингтонъ изучалъ отечественные законы, принималъ участіе въ судебныхъ слѣдствіяхъ въ Вестминстерѣ, слушалъ тамъ Генли, Пратта и Моррея и наконецъ посѣщалъ великія и знаменитыя школы краснорѣчія и патріотизма — два парламента.

Мистеръ Варрингтонъ постепенно познакомился съ нѣкоторыми членами парламента и королевскаго суда, которые, узнавъ его, отзывались о немъ, какъ о молодомъ джентльменѣ съ хорошими способностями, хорошо воспитанномъ, и вообще говорили въ очень лестныхъ выраженіяхъ, такъ что сердце добраго дяди окончательно смягчилось, а Дора и Флора снова начали улыбаться кузену. Это примиреніе состоялось въ то время, когда его королевское высочество герцогъ, послѣ пораженія французами въ дѣлѣ при Гастенбекѣ, заключилъ съ французами знаменитую капитуляцію, которую его величество Георгъ II отказался утвердить. Послѣ этого безславнаго подвига, его высочество, какъ всѣмъ извѣстно, отказался отъ командованія, положилъ маршалскій жезлъ, пріобрѣтенный, надо сказать правду, безъ особеннаго счастья или искусства, и съ тѣхъ поръ никогда не являлся въ главѣ армій или въ общественной жизни. Толстый воинъ не позволялъ себѣ произнести ни одной жалобы противъ отца и государя; но такъ какъ онъ оставилъ свое поприще съ оскорбленной честью и уже болѣе не имѣлъ ни вліянія, ни силы и не могъ раздавать мѣста, то надо полагать, что вмѣстѣ съ уменьшеніемъ уваженія къ его высочеству уменьшился и гнѣвъ сэра Майльза Варрингтона къ его племяннику.

Однажды, когда наши два джентльмена прогуливались вмѣстѣ съ другомъ своимъ, мистеромъ Ламбертомъ, въ Сентджемскомъ паркѣ, они встрѣтили его высочество въ простомъ платьѣ и безъ звѣзды, низко откланялись ему, и его высочеству угодно было остановиться и поговорить съ ними.

Онъ спросилъ мистера Ламберта, нравится ли ему новый начальникъ гвардейской кавалеріи, лордъ Лигоньеръ, и новыя его обязанности? Узнавъ молодыхъ людей, благодаря непогрѣшительно-твердой памяти, которою отличался весь царскій родъ, герцогъ сказалъ мистеру Варрингтону:

— Вы, милостивый государь, прекрасно сдѣлали, что не отправились со мной, когда весною я васъ приглашалъ.

— Я тогда очень сожалѣлъ, отвѣчалъ мистеръ Варрингтонъ, сдѣлавъ самый почтительный поклонъ: — теперь я еще болѣе сожалѣю.

— Благодарю васъ, сказалъ герцогъ, и, коснувшись рукой до шляпы, удалился.

Обстоятельство этой встрѣчи и разговоръ, при ней происходившій, произвели столь глубокое впечатлѣніе на душу мистриссъ Эсмондъ Варрингтонъ, что она разсказывала ихъ за анекдотъ сотни разъ, пока его не узнали всѣ друзья и знакомые; наконецъ уже стало скучно и слушать.

Джентльмены наши прогулялись по парку и потомъ отправились въ улицу Страндъ.

— Гарри Варрингтонъ, сказалъ генералъ, указывая на льва, поставленнаго на вершинѣ дома герцога Нортумберлэндскаго: — вашъ братъ похожъ на этого льва.

— Потому что онъ храбръ, какъ левъ, произнесъ Гарри.

— Потому что я уважаю прекрасный полъ! сказалъ Джоржъ, захохотавъ.

— Потому что вы безтолковый левъ; потому что вы обращаетесь спиной къ востоку и привѣтствуете заходящее солнце. Скажите, пожалуйста, къ чему оказывать такую учтивость человѣку въ совершенномъ позорѣ и опалѣ? Вашъ дядя еще больше прогнѣвится, — ну, да и я въ свою очередь не похвалю васъ.

Мистеръ Ламбертъ любилъ пошутить, не показывая и признака гнѣва.

ГЛАВА XIV.
Беллона.

Если Гарри Варрингтонъ имѣлъ страсть къ военному искусству, то бушевавшая въ Европѣ война и постоянный разговоръ во всѣхъ обществахъ, которыя онъ посѣщалъ въ Лондонѣ, могли легко возбудить и воспламенить его. Хотя нашъ всемилостивѣйшій государь изъ ганноверскаго дома и потерпѣлъ пораженіе, но протестантскій герой, король Пруссіи, наполнялъ свѣтъ своей славой и выигрывалъ тѣ изумительныя побѣды, въ которыхъ, къ моему особенному счастію, Гарри не принималъ участія; я говорю, — къ счастію, потому что его правдивый біографъ поставленъ бы былъ въ необходимость разсказывать о битвахъ, описаніе которыхъ предпринято уже другимъ перомъ. Отъ души радуюсь, — повторяю я, — что Гарри Варрингтонъ не находился при Россбахѣ въ памятное 5 ноября 1757 года; не участвовалъ при Лейтснѣ въ ужасномъ кровопролитіи, произведенномъ прусскимъ королемъ мѣсяцъ спустя, потому что эти удивительныя битвы будутъ въ скоромъ времени описаны въ другихъ книгахъ, которыя и я, и весь міръ съ нетерпѣніемъ желаетъ увидѣть. Неужели вы бы захотѣли, чтобъ эта исторія соперничала съ тѣми книгами? Возможно ли, чтобъ мой вертлявый канареечнаго цвѣта фаэтонъ помчался навстрѣчу массивной военной колесницѣ, метающей громы? Возможно ли, чтобы смирный маленькій Пегасъ принялъ ударъ отъ боеваго коня, у котораго клубится пѣна на губахъ и изъ ноздрей пышетъ огонь? Дорогой мой, добрый читатель (съ которымъ я отъ времени до времени люблю побесѣдовать, спустясь съ подмостокъ, гдѣ герои нашей повѣсти, одѣтые въ костюмы минувшихъ вѣковъ, играютъ свои роли) — мой добрый, терпѣливый читатель! Къ счастію для насъ обоихъ, что Гарри Варрингтонъ не послѣдовалъ за прусскимъ королемъ; намъ бы пришлось тогда описывать битвы, которыя намѣренъ описывать Карлэйль; и къ тому же я не хочу, чтобы вы дѣлали непріятныя сравненія между мной и этимъ знатокомъ своего дѣла.

Гарри Варрингтонъ не только не присоединился къ королю Боруссовъ, но вовсе не имѣлъ къ тому расположенія. Онъ велъ скучную, праздную жизнь, — это фактъ. Таскался по военнымъ клубамъ и, кромѣ газетъ, ничего не читалъ. У него не было литературныхъ наклонностей; романы онъ даже считалъ дичью; а что касается до прекраснаго пола, выплакивающаго глаза свои надъ Ричардсономъ, онъ не могъ объяснить себѣ, почему ихъ трогаетъ такая нелѣпость. Онъ имѣлъ обыкновеніе смѣяться веселымъ задушевнымъ смѣхомъ, но не въ то время, когда смѣялись другіе, а нѣсколько спустя послѣ общаго смѣха. Да и скажите пожалуйста, развѣ джентльмены непремѣнно должны имѣть литературныя наклонности? Развѣ мы менѣе любимъ нашихъ друзей за то, что они въ жизнь свою не написали ни одного куплета? Разоренный, противъ воли ничѣмъ незанятый, зависимый во всемъ отъ брата, Гарри, если и читалъ какую нибудь книгу, засыпая надъ ней, то потому собственно, что не имѣлъ никакой работы для своихъ сильныхъ рукъ, — надо еще удивляться, что при такомъ бездѣйствіи онъ не попалъ въ болѣе затруднительное положеніе. Когда мать Ахиллеса отправила своего сына ко двору одного царя, съ тою цѣлію, чтобы онъ не избаловался, то вѣдь что случилось съ нимъ среди нѣсколькихъ женщинъ, съ которыми онъ долженъ былъ проводить свою жизнь въ совершенной праздности? И какимъ образомъ явился въ свѣтъ Пирръ? Могучему, отважному Ахиллесу не слѣдовало бы оставаться у женщинъ на привязи; ему не слѣдовало сидѣть за прялками; и если бы онъ не сражался, то повѣрьте, онъ непремѣнно попалъ бы въ большую бѣду.

Двѣ старшія лэди изъ семейства Ламберта, эти двѣ мягкосердечныя женщины, въ кругу которыхъ Гарри преимущественно проводилъ время, оказывали ему такое неутомимое сожалѣніе и ласки, какія въ состояніи оказывать одни только женщины, и притомъ женщины съ нѣжнымъ, чувствительнымъ сердцемъ. Если человѣкъ находится въ горести, то кто пробуждаетъ въ немъ веселое чувство? Кто утѣшаетъ его, когда онъ находится въ затруднительномъ положеніи; кто заставляетъ его считать себя вдвойнѣ счастливымъ, когда онъ въ радости; кто радуется его благополучію; кто отражаетъ отъ него злословіе, когда онъ находится въ позорѣ; кто прикладываетъ бальзамъ и успокоивающія мази къ растравленнымъ ранамъ, нанесеннымъ стрѣлами и жаломъ жестокой фортуны? Кто, какъ не женщины? Вы, которыя такъ страшно страдаете отъ ударовъ судьбы, скажите, есть ли у васъ хотя одинъ такой нѣжный врачъ? Если есть, то благодарите боговъ, что они предоставили вамъ такъ много утѣшенія. Скажите, не всякій ли джентльменъ болѣе или менѣе похожъ на Прометея? Кто изъ насъ не прикованъ къ скалѣ и у кого внутренность не находится въ ужасномъ состояніи? Но являются морскія нимфы — нѣжныя, сочувствующія; онѣ цалуютъ наши избитыя ноги, смачиваютъ своими слезами наши засохшія губы, употребляютъ всѣ свои усилія, чтобы утишить титановъ; онѣ не бросаютъ насъ во время нашего изнеможенія….

Тео и ея мать сожалѣли о бѣдномъ Гарри отъ чистаго сердца, между тѣмъ какъ сердце маленькой Гетти оставалось къ нему чорствымъ и повидимому ожесточеннымъ. Она сердилась, что кузенъ ея пересталъ занимать въ обществѣ блистательное положеніе, — сердилась на то, что Гарри сдѣлался зависимымъ человѣкомъ и притомъ совершенію празднымъ. Весь міръ былъ вооруженъ: неужели же онъ не въ состояніи былъ поднять и нести оружіе? Это было время славы; сотни тысячъ жнецовъ выходили въ поле съ сверкающими серпами: неужели онъ не могъ взять своего серпа и пожать хоть одинъ или два свопа славы?

— Какъ жестоко обращается съ нимъ эта маленькая шалунья! сказалъ папа послѣ сцены, въ которой миссъ Гетти, вѣрная своему плану, пускала маленькія стрѣлы въ подвижную мишень, каждый день являвшуюся и ставившую себя въ гостиной мистриссъ Ламбертъ.

— Ея поведеніе рѣшительно невыносимо, вскричала мама: — ее нужно высѣчь, и потомъ пусть она отправляется спать.

— Но, мама, — вѣдь это, быть можетъ, она дѣлаетъ потому, что любитъ его, больше чѣмъ всѣ мы вмѣстѣ, сказала Тео: — Гетти сердится, желая ему же добра. Еслибъ я любила…. кого нибудь, я старалась бы постоянно восхищаться имъ и уважать его, считать каждый его поступокъ справедливымъ, — считать моего джентельмена лучшимъ джентльменомъ въ мірѣ.

— Да, моя милая, твоя правда: если твой отецъ избаловалъ васъ всѣхъ, то это потому, что онъ лучше всякаго джентльмена въ мірѣ. Скажи, видѣла ли ты хоть одного человѣка, котораго бы можно было сравнить съ нимъ?

— Очень немногихъ, — сознавалась Тео, покраснѣвъ.

— Очень немногихъ. Ну, скажи-ка мнѣ, кто добрѣе его?

— Я думаю — никто.

— Кто храбрѣе его?

— Мистеръ Вульфъ, Гарри, мистеръ Джоржъ — очень храбрые люди.

— Кто ученѣе и умнѣе его?

— Мистеръ Джоржъ, мнѣ кажется, очень ученъ и уменъ въ своемъ родѣ, отвѣчала Тео. — Его манеры очень изящны — вы съ этимъ сами согласитесь. Это говоритъ и мадамъ де Бернштэйнъ; а она видѣла свѣтъ. И въ самомъ дѣлѣ, мистеръ Джоржъ какъ-то особенно смотритъ на все свысока, чего я не замѣчала въ другихъ людяхъ; въ книгахъ, которыя онъ читаетъ, ему правится, сколько я замѣтила, все прекрасное, все благородное; онъ любитъ это наперекоръ наклонности своей къ сатирѣ. Правду надо сказать, у него сатирическій характеръ, но этотъ характеръ проявляется только тогда, когда въ Джоржѣ поднимется жолчь противъ низкихъ людей или низкихъ поступковъ. Я увѣрена, что ни у одного джентльмена нѣтъ такого мягкаго сердца. Не дальше, какъ вчера, послѣ разговора переполненнаго горечью, какъ вы говорили, я случайно выглянула изъ окна, и увидѣла, что онъ остановился на углу у прилавка торговки, и угощалъ яблоками цѣлую толпу ребятишекъ. А третьяго дня, когда онъ несъ ко мнѣ Мольера, онъ остановился и подалъ нищему денегъ. Какъ онъ мило читаетъ по-французки! Я соглашаюсь съ нимъ на счетъ Тартюфа, — что настоящій негодяй и лицемѣръ, какъ бы онъ ни былъ уменъ и находчивъ, не долженъ быть главнымъ дѣйствующимъ лицомъ въ большой пьесѣ. Яго, говорилъ мистеръ Джоржъ, почти такой же негодяй; но онъ не представляетъ перваго лица въ трагедіи; это преимущество предоставлено Отелло, несмотря на его благородную слабость. Но какихъ прекрасныхъ лэди и джентльменовъ представляетъ Мольеръ…. Такого мнѣнія мистеръ Джоржъ, и…. впрочемъ, нѣтъ, — послѣ него я не смѣю повторять стихи Мольера.

— Значитъ, мой другъ, ты знаешь ихъ наизусть? спросила мистриссъ Ламбертъ.

— Да, мама,:_-- отвѣчала Тео: — знаю…. да это все вздоръ!

Здѣсь я представляю себѣ, что миссъ Тео съ дѣтской довѣрчивостью съ усиленнымъ біеніемъ сердца поцаловала мать и потомъ вышла изъ комнаты, румяная, какъ роза. Отчегоже она не кончила начатой фразы? Оттого, что мама такъ странно на нее посмотрѣла. А отчего мама посмотрѣла на нее такъ странно? И отчего Тео не спускаетъ глазъ съ мистера Джоржа, когда онъ уходитъ, не спускаетъ съ него глазъ, когда онъ приходитъ? — Да, скажите: отчего зарумяниваются щечки и разцвѣтаютъ розы? Старое время отлетаетъ по прежнему. Старѣетъ весна и за ней наступаетъ пора, въ которой все разцвѣтаетъ; за лѣтомъ идетъ осень — съ зрѣлыми плодами и сѣменами, а тамъ и зима, когда окоченѣвшія, скованныя морозомъ деревья бываютъ или совсѣмъ обнажены, или покрыты снѣгомъ.

Спустя нѣсколько минутъ послѣ прибытія Джоржа, Тео спускалась въ гостиную съ трепещущимъ сердцемъ и очаровательнымъ, самымъ свѣжимъ букетомъ розъ на щекахъ. Должно быть, Тео постоянно сидѣла у окна, изъ котораго виднѣлась вся улица и откуда она могла видѣть великодушіе Джоржа къ нищимъ и его покупку яблоковъ. Но если въ дверь стучался Гарри, Тео оставалась въ своей комнатѣ за рукодѣльемъ или за книгами и отдавала приказаніе принять молодаго джентльмена или сестрѣ или старшему брату, когда онъ пріѣзжалъ изъ университета, или младшему, когда докторъ Крузій давалъ ему домашній отпускъ. И, должно быть, отличное зрѣніе имѣла миссъ Тео, даже по вечерамъ — если могла замѣтить разницу между русыми волосами Гарри и черными — Джоржа, или разницу между ихъ осанкой, тогда какъ другіе безпрерывно принимали одного брата за другаго. Утвердительно можно сказать, что Тео никогда не ошибалась ни въ томъ, ни въ другомъ, и что Гетти, съ своей стороны не волновалась и не сердилась, встрѣчая бѣлокураго джентльмена въ гостиной матери.

Наши друзья могли приходить въ домъ мистера Ламберта во всякое время и оставаться въ немъ, сколько угодно. Однажды бѣлокурый юноша сидѣлъ тамъ на диванѣ, принявъ позу человѣка совершенно безпечнаго и чрезвычайно унылаго; — кто долженъ былъ выдти къ нему, какъ не миссъ Гетти? Да, удивительная вещь, что когда приходилъ Гарри, то къ нему являлась Гетти; а когда показывался въ домѣ Джоржъ, то его встрѣчала Тео, — отчего происходило это? — Дѣвицы скорѣе согласились бы принять пытку, чѣмъ признаться. Въ настоящемъ случаѣ, по сдѣланному заблаговременно распредѣленію, миссъ Ламбертъ младшая должна была принятьи занять молодаго виргинца.

Послѣ обычныхъ привѣтствій и комплиментовъ начался слѣдующій разговоръ.

— Скажите пожалуйста, отчего вы сегодня кажетесь такимъ скучнымъ?

— Ахъ, Гетти, отвѣчаетъ Гарри: — мнѣ больше нечего дѣлать, какъ только скучать. Помню, когда мы были еще мальчиками — и я однимъ изъ самыхъ лѣнивѣйшихъ, я постоянно просилъ у нашего учителя праздника и, получивъ его, обыкновенно гдѣ нибудь повѣсничалъ, рѣзвился, бросалъ плоскіе камешки въ прудъ, любуясь ихъ прыжками по его поверхности, — и эти дни были для меня скучнѣйшими днями. Теперь же, что я долженъ дѣлать съ утра и до вечера?

— Позавтракать и прогуляться, пообѣдать и снова прогуляться, потомъ выпить чаю, поужинать и на ночь выкурить трубку вашего виргинскаго табаку, — говоритъ миссъ Гетти, выразительно покачавъ головкой.

— Я вамъ вотъ что скажу: однажды вечеромъ, по возвращеніи съ братомъ вашимъ Чарли въ Шартро, мнѣ такъ вотъ и хотѣлось сказать учителю: «сэръ, учите меня». Этотъ тринадцатилѣтній мальчикъ знаетъ полатыни и погречески гораздо больше чѣмъ я, десятью годами его старше. Съ утра и до ночи я рѣшительно не имѣю никакого занятія, и, право, могъ бы снова обратиться къ моимъ книгамъ и постарался бы воротить потерянное въ юности. Чему же вы смѣетесь, Гетти?

— Мнѣ смѣшно представить себѣ васъ въ главѣ класса, представить себѣ тотъ моментъ, когда васъ вызываетъ учитель! — восклицаетъ Гетти.

— Мнѣ, Гетти, мнѣ не бывать въ главѣ класса, — смиренно говоритъ Гарри. Джоржъ могъ бы быть въ главѣ всякаго класса; но я, какъ видите, ничего не знаю: въ молодости я не заботился о себѣ и былъ страшный лѣнтяй. Мы не позволяли учителямъ наказывать насъ, — а теперь я вижу, что наказаніе мнѣ же послужило бы въ пользу.

— Да это было бы весьма недурно и въ настоящее время, хотѣла сказать она, но вмѣсто того спросила только: а вамъ разсказывалъ Томъ о школьныхъ наказаніяхъ? Неужели вы и послѣ этого хотите поступить въ школу?

— Разсказъ Тома о школѣ, простодушно отвѣчалъ Гарри: — убѣждаетъ меня, что я былъ лѣнивъ въ то время, когда нужно было учиться, и что я вовсе не имѣю наклонностей къ ученью; послѣ этого къ чему же я способенъ? — Развѣ только къ тому, чтобъ мотать наслѣдство по пріѣздѣ за границу, убивать время въ клубахъ и на конскихъ скачкахъ или гоняться за собаками. Нѣтъ, нѣтъ! я ни къ чему не способенъ.

— Такой видный, храбрый, здоровый молодой человѣкъ — и ни къ чему неспособенъ? восклицаетъ Гетти. — Еслибъ я была вдвое такъ неспособна, мнѣ бы совѣстно было признаться въ этомъ какой бы то ни было женщинѣ!

— Что же стану я дѣлать? Прошу позволенія поступать въ военную службу, и мадамъ Эсмондъ не отвѣчаетъ на это ни слова. Это единственное занятіе, къ которому я годенъ. — Но, опять, у меня нѣтъ денегъ купить мѣсто. Промотавъ свои собственныя деньги и столько же денегъ, принадлежавшихъ брату, я не могу и не хочу просить болѣе. Если матѣ позволитъ мнѣ поступить въ армію, повѣрьте, — я буду прыгать отъ радости.

— ГмI Джентльменъ съ энергіей и силою воли не долженъ нуждаться въ согласіи женщины на право привѣсить саблю къ бедру или вычистить ружейный замокъ! Слышали ли вы, что говорилъ намъ папа о молодомъ джентльменѣ, который вчера являлся ко двору? — Сэръ Джонъ Армитэджъ….

— Сэръ Джонъ Армитэджъ? — Посѣщая клубы, я его знавалъ: прекрасный, благородный, милый джентльменъ, — имѣетъ въ сѣверныхъ провинціяхъ огромное помѣстье.

— И въ добавокъ женится на извѣстнѣйшей красавицѣ — миссъ Гау, на сестрѣ милорда Гау; — но это, мнѣ кажется, для джентльмена не можетъ служитъ препятствіемъ….

— Препятствіемъ — къ чему? спрашиваетъ Гарри.

— Къ пріобрѣтенію славы! отвѣчаетъ миссъ Гетти. Я думаю, ни одна женщина не рѣшилась бы сказать своему возлюбленному: «останься!» въ то время, когда отечество говоритъ ему: «иди!» Сэръ Джонъ вызвался участвовать въ предпринимаемомъ походѣ, и вчера, когда его величество спросилъ: скоро ли онъ будетъ готовъ къ отправленію? «Завтра, ваше величество!» отвѣчалъ сэръ Джонъ. Король замѣтилъ на это, что такой отвѣтъ можетъ дать только настоящій воинъ. Отецъ мой гоже съ нетерпѣніемъ ждетъ похода, не смотря на то, что придется оставить мама и дѣтей. О Боже! — Зачѣмъ я не мужчина? Оба мои брата приготовляются въ духовное званіе, — что касается до меня, то я была бы славнымъ солдатомъ!

Сказавъ это, маленькая Гетти выпрямилась, приняла воинственную осанку и, маршируя по комнатѣ, казалась такою храброю, какъ Іоанна д’Аркъ.

Гарри смотрѣлъ на нее съ восхищеніемъ.

— Мнѣ бы не хотѣлось, сказалъ онъ: — видѣть ружье на этомъ маленькомъ плечѣ, или рану на такомъ хорошенькомъ личикѣ.

— Рану! — Бояться ранъ? вскричала Гетти. Бояться ружья? — Еслибъ я могла носить его, я бы носила. Вы, мужчины, воображаете, что мы ни къ чему больше не способны, какъ только дѣлать пуддинги или шить по канвѣ. О, зачѣмъ я не мужчина? Джоржъ вчера читалъ намъ изъ Тасса — да вотъ это здѣсь, — мнѣ кажется, эти стихи относятся прямо до меня. Посмотрите, — вотъ и книга; тутъ замѣчено, гдѣ мы остановились.

— Замѣчено? сказалъ Гарри съ нѣкоторымъ подобострастіемъ.

— Да, на этомъ мѣстѣ говорится о женщинѣ, разочарованной потому…. потому что ея братъ нейдетъ на войну, и вотъ что говоритъ она о себѣ.

«О, еслибъ небо даровало мнѣ силу и бодрость, тогда бы это шолковое платье….»

— Шолковое платье? съ вопрошающимъ видомъ замѣтилъ унылый Гарри.

— Такъ сказано въ книгѣ. Я думаю, вѣрнѣе было бы сказать — коломянковое платье; подальше:

«…. шолковое платье и легкій вуаль замѣнили бы мнѣ панцырь и шлемъ. Тогда ни зной, ни холодъ, ни дождь, ни градъ, ни бушеванье бури, ни завыванье вѣтра, ничто не удержало бы меня; я сражалась бы день и ночь, и въ правильномъ бою. и въ частныхъ стычкахъ….»

— Каково! Я бы сама хотѣла сражаться. Зачѣмъ оба мои брата хотятъ быть пасторами? Одному изъ дѣтей моего папа непремѣнно слѣдуетъ быть воиномъ!

Гарри засмѣялся скромнымъ, добродушнымъ смѣхомъ. Онъ сознавалъ, что для него было бы убійственно подстрѣлить такого нѣжнаго маленькаго воина.

— Знаете ли что, сказалъ онъ, приподнявъ къ верху палецъ: — вотъ этотъ палецъ немного развѣ меньше вашей руки. Ну, въ состояніи ли вы бороться съ огромнымъ и сильнымъ мужчиной? Впрочемъ, и то сказать, хотѣлъ бы я еще видѣть, какой мужчина осмѣлится васъ обидѣть. Маленькое, нѣжное, слабое созданіе! Неужели вы полагаете, что васъ осмѣлится кто нибдь обидѣть?

И Гарри, возбужденный порывомъ негодованія, началъ ходить по комнатѣ, разгорячаясь болѣе и болѣе отъ одной мысли, что какой нибудь негодяй французъ можетъ оскорбить миссъ Гесгеръ Ламбертъ.

Довѣренность къ этой безмолвной храбрости молодаго человѣка совершенно подчиняла ему маленькую Гетти; качество, которымъ, по ея мнѣнію, обладалъ Гарри, заставляло ее особенно восхищаться молодымъ виргинцемъ. Въ сущности миссъ Гетти была нисколько не отважнѣе Эрминіи, рѣчи которой она вычитывала изъ книгъ и о которой мистеръ Гарри Варрингтонъ слышалъ впервые. Случалось, что онъ находился въ той же комнатѣ, гдѣ братъ его Джоржъ читалъ семейству Лахмберта поэтическія произведенія, но его мысли были заняты своими собственными дѣлами, и потому для него всѣ Клотильды, Эрминіи, гиганты, волшебники и т. п. представляли какой-то хаосъ. Да, я говорю съ полнымъ убѣжденіемъ, что миссъ Гетти не имѣла въ своей натурѣ ничего мужественнаго, ничего геройскаго; иначе, безъ всякаго сомнѣнія, она скоро почувствовала бы влеченіе къ мягкосердечному молодому человѣку, съ міролюбивыми наклонностями, напримѣръ, къ какому нибудь талантливому музыканту, потому что это такъ слѣдуетъ по закону контраста, постановленному самой природой. Кому не извѣстно, что великіе и сильные мужчины привязываются всей душой къ слабымъ, нѣжнымъ, маленькимъ женщинамъ, что нѣжныя, маленькія женщины плѣняются огромными, сильными мужчинами и что могучіе богатыри и герои постоянно бываютъ у жены своей подъ башмакомъ? Если мистеръ Гарри Варрингтонъ влюбится въ такую женщину, какъ миссъ Ламбертъ, и если женится на ней, то, не прибѣгая къ предсказателямъ, мы сами можемъ сказать, чѣмъ это кончится.

Итакъ, Гетти продолжала бросать въ Гарри свои маленькіе стрѣлы сарказма, отъ которыхъ Гарри не ощущалъ ни малѣйшей боли и позволялъ стрѣлять, пока ему не трудно было вынимать ихъ и отбрасывать въ сторону. Неужели она надѣялась возбудить въ немъ дѣятельность своими насмѣшками? Гарри былъ слишкомъ добродушенъ, чтобы понять такіе пустые намеки…. Неужели она надѣялась пристыдить его, сказавъ, что она, слабая женщина, готова надѣть на себя панцырь и шлемъ? Простодушный молодой человѣкъ или обмиралъ отъ одной мысли о ея опасности, или смѣялся, представляя себѣ ее въ рядахъ сражающихся воиновъ.

— Ну, скажите пожалуйста, какая же польза имѣть сильную руку и употреблять ее только на то, чтобы помогать моей мамё разматывать шолкъ? произноситъ миссъ Гестеръ. — Какая польза быть сильнымъ и постоянно сидѣть въ гостиной? Вѣдь вы не понадобитесь здѣсь, чтобы выбросить кого нибудь въ окно! Удивительно сильный человѣкъ! На иной ярмаркѣ можно встрѣтить человѣка еще сильнѣе. Джемсъ Вульфъ не можетъ похвастаться силой. Онъ кажется такимъ слабымъ и больнымъ. Когда онъ былъ здѣсь въ послѣдній разъ, то все время кашлялъ и былъ такъ блѣденъ, какъ будто передъ нимъ явился призракъ.

— Я никогда не могъ понять, отчего человѣкъ долженъ страшиться призрака, сказалъ Гарри.

— А вамъ когда нибудь случалось его видѣть? спросила бойкая молоденькая лэди.

— Нѣтъ. Однажды дома, когда мы были еще мальчиками, я подумалъ, что увидѣлъ призракъ; по оказалось, что это былъ Натанъ въ ночной сорочкѣ. Принявъ его за призракъ, я однакоже не испугался нисколько, — съ серьёзнымъ выраженіемъ сказалъ Гарри. Джоржъ немного испугался; но вѣдь онъ….

И Гарри замолчалъ.

— Что же такое онъ? спросила тетка.

— Джоржъ совсѣмъ не то, что я. Наша мать женщина не боязливая; но, увидѣвъ мышонка, — кричитъ, постоянно кричитъ. Такова ея натура. Поэтому-то, можетъ статься, мой братъ и не можетъ хладнокровно видѣть привидѣніе. Для меня такъ все равно.

— Джоржъ постоянно говоритъ, что вы могли бы быть воиномъ лучшимъ, чѣмъ онъ.

— Такъ я думалъ бы и самъ, еслибъ мнѣ позволили сдѣлать попытку. За то Джоржъ можетъ сдѣлать тысячу вещей лучше меня, и лучше всякаго въ мірѣ. Отчего онъ не позволилъ мнѣ отправиться въ экспедицію Брэддока въ качествѣ волонтера? Индѣецъ снялъ бы кожу съ моего черепа, и было бы гораздо лучше: я бы не промотался, не заставилъ бы указывать на себя пальцемъ и говорить, что я опозорилъ имя Варрингтонцвъ. Почему бы мнѣ не идти волонтеромъ и въ эту экспедицію, подобно Джону Армитэджу? О ГеттиI я очень, очень несчастливъ. — И несчастный молодой человѣкъ началъ ходить по комнатѣ вдвое скорѣе. — Лучше бы мнѣ не пріѣзжать въ Европу, произнесъ онъ, съ тяжелымъ вздохомъ.

— Какой прекрасный комплиментъ. Благодарю васъ, Гарри! сказала Гетти; и, замѣтивъ вопрошающій взглядъ джентльмена, прибавила: — такъ вы думаете воротиться домой?

— Чтобы надо мной смѣялась вся Виргинія! Да тамъ нѣтъ ни одного джентльмена, который бы не осмѣялъ меня, кромѣ развѣ одного, да и его моя мать не жалуетъ. Мнѣ теперь стыдно воротиться домой. Гетти, вы не знаете моей матери. Я боюсь многаго, но ея больше всего. Что скажу я ей, когда она спроситъ: Гарри, гдѣ твой капиталъ? Промоталъ, мама, долженъ я отвѣтить, — не правда ли? Промоталъ, и потомъ отправился въ тюрьму. Кто же вывелъ тебя изъ тюрьмы? Братъ Джоржъ, мадамъ; и теперь я пріѣхалъ домой, не сдѣлавъ ничего хорошаго, безъ всякой профессіи, безъ всякихъ видовъ, безъ всего; остается только смотрѣть за неграми, переносить упреки, спать за проповѣдями, играть въ карты, пить и смотрѣть на бой пѣтуховъ въ окрестныхъ тавернахъ. Скажите, какъ я посмотрю въ лицо нашихъ провинціальныхъ джентльменовъ? Нѣтъ, нѣтъ; мнѣ стыдно воротиться домой. Я непремѣнно долженъ что нибудь сдѣлать для себя! Но что я сдѣлаю, Гетти? О, научите, что я долженъ сдѣлать?

— Что сдѣлать? А что сдѣлалъ мистеръ Вульфъ при Люнебургѣ? Онъ былъ влюбленъ — мы это знаемъ навѣрное — и все-таки не остался у матери, чтобъ та его нянчила, не остался говорить нѣжности предмету своего обожанія. Онъ поступилъ въ королевскую службу и воротился домой, покрытый славой. Если въ Америку будетъ еще компанія, то папа говоритъ, что по всей вѣроятности онъ будетъ назначенъ главнокомандующимъ.

— Какъ бы я желалъ, чтобы онъ взялъ меня съ собой: пуля, попавшая въ голову, покончила бы всѣ разсчеты съ жизнью, простоналъ Гарри. — Вы говорите, Гетти, какъ будто моя вина, что я не въ арміи, тогда какъ вамъ извѣстно, что я отдалъ бы… отдалъ бы… что мнѣ отдать? и самъ не знаю…. отдалъ бы жизнь за одну возможность поступить на службу.

— Отдали бы жизнь! сказала миссъ Гетти, пожавъ плечами.

— Не думаете ли вы, что она имѣетъ нѣкоторую цѣнность, печальнымъ тономъ замѣтилъ Гарри. — Нѣтъ! она болѣе никому не дорога. Теперь я ни болѣе, ни менѣе, какъ несчастное, безполезное существо. Находясь въ зависимости и здѣсь и дома, я даже не могу распорядиться жизнью, какъ бы мнѣ хотѣлось.

— Въ какой зависимости? Кажется, вы довольно взрослы и въ такихъ лѣтахъ, что можете дѣйствовать по своей волѣ; неужели же Джоржъ долженъ быть вашимъ учителемъ здѣсь, а ваша мать — вашей учительницей дома? Еслибъ я была мужчиной, то на двадцать-третьемъ году сдѣлала бы что нибудь славное — это вѣрно! Я бы то сдѣлала, что о мнѣ заговорилъ бы весь свѣтъ! Я бы не осталась на привязи у женскаго платка; не стала бы проклинать свое счастье. Клянусь, не стала бы!

Гарри только теперь началъ отклонять отъ себя слова Гетти.

— Нѣтъ, Гетти! сказалъ онъ покраснѣвъ: — всякій негръ въ нашемъ помѣстьи въ тысячу разъ свободнѣе меня; миссъ Ламбертъ, у насъ не принято упрекать несчастнаго за то, что онъ свободенъ. Это неблагородно. По крайней мѣрѣ это неблагородно по моимъ понятіямъ о чести. Быть можетъ, у женщинъ понятіе это совсѣмъ другое, а можетъ быть — я и самъ ошибаюсь, и не имѣю права сердиться на молодую дѣвицу, высказывающую мнѣ мои недостатки. Можетъ статься и то, что мои недостатки — слѣдствіе моего безсчастія. Вы уже давно мнѣ твердите, что такой-то поступилъ волонтеромъ, такой-то увѣнчалъ себя славой, превозносите ихъ храбрость, какъ будто я ея не имѣю. Этого матеріала, позвольте сказать, я имѣю запасъ не менѣе всякаго джентльмена. Я говорю безъ хвастовства; мнѣ не страшенъ ни мистеръ Вульфъ, ни сэръ Джонъ Армитэджъ, словомъ — никто. Могу ли я получить мѣсто, промотавъ послѣдній шиллингъ; могу ли я просить у брата, который уже отдалъ мнѣ свою половину? Джентльменъ моего происхожденія не можетъ поступить въ военную службу простымъ солдатомъ, въ противномъ случаѣ, клянусь Юпитеромъ, я поступилъ бы давно! И еслибъ пуля рѣшила мою участь, надѣюсь, миссъ Гетти Ламбертъ не очень бы опечалилась. Нехорошо, Гетти, я этого не ожидалъ отъ васъ.

— Что же нехорошаго сказала я? спросила молоденькая лэди. — Я только и сказала, что сэръ Джонъ Армитэджъ поступилъ волонтеромъ, мистеръ Вульфъ покрылъ себя почестями, и вы начинаете выговаривать мнѣ! Чѣмъ я виновата, если мистеръ Вульфъ храбръ и знаменитъ? Скажите, есть ли тутъ поводъ сердиться на меня?

— Я не сержусь, серьёзно сказалъ Гарри. — Мнѣ только обидно.

— Въ самомъ дѣлѣ! А я думала, что такое маленькое созданіе, какъ я, не въ состояніи обидѣть кого нибудь. Правда, для меня очень лестно, что молоденькая барышня, у которой рука тоньше вашего мизинца, можетъ обидѣть такого сильнаго мужчину, какъ вы.

— Этого я не ожидалъ отъ васъ, повторилъ молодой человѣкъ. — Вы сами знаете, что я не привыкъ къ подобнымъ пріемамъ въ этомъ домѣ.

— Что у васъ такое, мой бѣдный юноша? спросила добрая мистриссъ Ламбертъ, заглянувъ въ дверь при послѣднихъ словахъ Гарри, и увидѣвъ на его лицѣ выраженіе глубокой горести.

— Исторія, мама, которую мы давно уже слушаемъ, — торопливо сказала Гетти. — Гарри повторяетъ свою старинную жалобу, что ему нечего дѣлать, что онъ очень несчастливъ, — и вообще все, что онъ повторяетъ каждый день.

— А если бы мы хотѣли кушать, моя милая, и безпрестанно объ этомъ повторяли, то неужели это должно служить поводомъ къ тому, чтобы оставить тебя безъ обѣда? вскричала мама съ нѣкоторымъ волненіемъ. Кстати, Гарри, останьтесь отобѣдать съ нами. Теперь ровно три часа!

Гарри, послѣ немногихъ слабыхъ уклоненій, согласился остаться.

— Мужъ мой сегодня не обѣдаетъ дома, замѣтила мистриссъ Ламбертъ. За столомъ будутъ сидѣть три женщины, поэтому обѣдъ нашъ пройдетъ скучно.

— А когда между нами будетъ джентльменъ, то онъ оживитъ нашу скучную бесѣду! сказала Гетти и потомъ бросила на мама тотъ открытый, невинный взглядъ, къ которому Гетти прибѣгала каждый разъ, когда бывала преднамѣренно и особенно капризна.

За обѣдомъ миссъ Гетти была чрезвычайно разговорчива, мила и занимательна. Тео вовсе не знала о маленькой размолвкѣ (это, друзья мои, сплошь да рядомъ бываетъ въ самыхъ милыхъ семействахъ), ничего не знала о случившемся, пока необыкновенная бойкость и веселость Гетти не возбудили въ ней подозрѣнія. Гетти старалась завязать разговоръ множествомъ разнообразныхъ предметовъ: она говорила о прусскомъ королѣ и послѣднихъ новостяхъ изъ Америки, о послѣднемъ маскарадѣ, о грабежѣ близь Барнета, и когда сестра, изумленная такою словоохотливостью, спросила взорами причину ея, Гетти отвѣчала:

— Пожалуйста, сестра, не кивай мнѣ и не подмигивай. Мама просила Гарри оживить нашу бесѣду, и я говорю, въ ожиданіи, когда онъ заговоритъ; я дѣлаю то, что дѣлаютъ въ театрахъ. Сначала музыка, потомъ представленіе. Пожалуйста, Гарри, начинайте!

— Гестеръ! вскричала мама.

— Что же такое? вѣдь я только прошу Гарри занять насъ. Мама, вы же сами сказали, что за обѣдомъ мы будемъ только однѣ, и безъ джентльмена было бы очень скучно; а вамъ, мистеръ Гарри, какъ видно; неугодно быть веселымъ.

— Я рѣдко бываю веселъ, а въ этотъ день менѣе, чѣмъ когда нибудь расположенъ къ веселью, отвѣчалъ бѣдный Гарри.

— Отчего же именно въ этотъ день? Для веселья вторникъ такъ же идетъ, какъ и среда. Единственный день, въ который мы должны быть серьёзны, — это воскресенье! Мама, вы это сами знаете! Въ воскресенье намъ нельзя ни пѣть, ни танцовать, словомъ — нельзя веселиться.

Въ этомъ родѣ молоденькая женщина вела себя въ теченіе всего вечера, и за то по уходѣ Гарри получила отъ матери и сестры похвалу. Гарри былъ не находчивъ и не умѣлъ отвѣчать на колкія шутки Гетти такими же шутками. Хотя Гарри и могъ бы возражать, но въ этомъ случаѣ предпочиталъ молчаніе. Онъ былъ слишкомъ великодушенъ, чтобы вступить въ эту малую войну, и рѣшился перенесть всѣ сарказмы со стороны Гетти безъ всякой попытки отклонить или уклониться отъ нихъ. Весьма вѣроятно, что молоденькая лэди, поступая такъ жестоко съ молодымъ человѣкомъ, наблюдала за нимъ и восхищалась его великодушіемъ. Ея роднымъ и друзьямъ не нужно было упрекать ее послѣ такихъ припадковъ своенравія, потому что она, согласно ея чистосердечному признанію, страдала сама гораздо болѣе того, чѣмъ они желали; совѣсть наказывала ее сильнѣе, чѣмъ они полагали. Я полагаю, что наступавшую ночь она проводила въ безсонницѣ; подушка Гетти совершенно безъ ея сознанія облита была слезами; Гетти не замѣтила бы своихъ рыданій, еслибъ они не будили сестру; на другой день она была нездорова, къ ней приглашали доктора, — все семейство пришло въ уныніе; за обѣдомъ мать задыхалась отъ душевнаго волненія и негодованія; отецъ молча ѣлъ любимое блюдо; какъ только отворялась дверь, всѣ на нее поглядывали, въ тщетномъ ожиданіи, что въ нее входитъ Гарри. Если не является Гарри, думала Тео, то навѣрно придетъ Джоржъ.

Вечеромъ, совершенно неожиданно, приносятъ записку отъ Джоржа и при ней большой букетъ сирени.

"Пріятнымъ долгомъ считаю засвидѣтельствовать мое неизмѣнное почтеніе мистриссъ Ламбертъ и ея дочерямъ, писалъ Джоржъ: — и вмѣстѣ съ тѣмъ покорнѣйше прошу представить миссъ Тео этотъ букетъ сирени, которую она такъ любитъ при наступленіи весны. Благодарите за этотъ букетъ не меня, но бедфордскаго садовника, съ которымъ я недавно познакомился, подаривъ ему нѣсколько сухихъ экземпляровъ виргинскихъ растеній, душистѣе всякихъ сиреней.

«Я пробылъ въ саду почти цѣлый день. Въ немъ такъ отрадно; на каждомъ шагу проявляется наступленіе весны; въ немъ я написалъ двѣ сцены извѣстной вамъ трагедіи и выправилъ стихи, которые поетъ пажъ въ четвертомъ дѣйствіи, подъ окномъ Сивиллы, въ то время, когда она не можетъ слышать, потому что, — бѣдняжка! — ей только передъ этимъ отрубили голову.»

— Досадно! Мнѣ не нравится, что онъ постоянно надъ всѣмъ смѣется! Стихи вовсе не требовали поправокъ; они и безъ того прекрасны! сказала Тео.

— Въ самомъ дѣлѣ, мой другъ? Какъ это странно! замѣчаетъ папа.

Маленькая Гетти съ легкой усмѣшкой выглядываетъ изъ своего унылаго уголка. Тайна Тео уже болѣе не тайна во всемъ домѣ. — Догадаются ли молодые люди, въ чемъ она заключается? — Миссъ Тео продолжаетъ читать.

«Спенсеръ пригласилъ къ себѣ на завтракъ знаменитаго мистера Джонсона, который согласился выслушать мою пьесу, и вѣроятно ею останется доволенъ, потому что судьба моей героини совершенно одинакова съ судьбой его Ирены. Я слышалъ, что онъ пришелъ въ Лондонъ съ котомкой за плечомъ, въ которой лежала его первая трагедія. Не знаю, попадетъ ли она на сцену Мая? Въ состояніи ли вы представить себѣ свистъ подлѣ музыкантовъ и шиканье въ партерѣ въ той пагубной части четвертаго акта, гдѣ на сценѣ является палачъ съ своей огромной сѣкирой, въ ту страшную минуту, когда его призываютъ исполнить казнь? Говорятъ, что мистеръ Фильдингъ, когда въ партерѣ зашикали во время представленія одной его пьесы, на счетъ которой предостерегалъ его самъ мистеръ Гаррикъ, сказалъ, чтобы ихъ повѣсили! Знали, къ чему придраться! — И преспокойно кончилъ свой пуншъ. Надо полагать, что его жены не было въ ложѣ. Есть женщины, которыхъ я не хотѣлъ бы огорчить, которымъ я готовъ отдать все, что у меня есть лучшаго.»

— Кого же онъ подразумѣваетъ подъ этимъ? — Письмо адресовано тебѣ, моя милая; утвердительно можно сказать, что онъ ухаживаетъ за твоей матерью передъ моими глазами! — сказалъ папа, обращаясь къ Гетти, которая вмѣсто отвѣта только вздохнула, положила руку въ руку отца и потомъ отняла ее.

"….которымъ готовъ отдать все, что у меня есть лучшаго. Сегодня я отдаю только букетъ сирени. Завтра…. что бы такое отдать? — ну, хоть вѣтку руты, вѣтку лавра, или что нибудь въ этомъ родѣ, и все-таки — мое лучшее.

«Сегодняшній день былъ для меня однимъ изъ самыхъ долгихъ и лучшихъ дней; я провелъ его совершенно одинъ. Что вы думаете о Гарри, который разъигрываетъ роль лѣнивца? Я полагаю, Карпецанъ страшно надоѣлъ ему. Дѣйствительно, въ теченіе послѣднихъ недѣль жалко было смотрѣть на него; для него была бы очень полезна перемѣна воздуха и мѣста. Сегодня утромъ, очень рано, онъ вошелъ въ мою комнату и сказалъ, что взялъ мѣсто въ портсмутскомъ дилижансѣ съ намѣреніемъ прокатиться на островъ Вайтъ, въ военный лагерь.»

Въ лагерь! — Гетти блѣднѣетъ при этомъ извѣстіи; мать продолжаетъ:

«Частью тамошняго войска, именно тридцать-вторымъ полкомъ, командуетъ полковникъ Ричмондъ Веббъ, племянникъ знаменитаго стараго генерала, подъ командою котораго служилъ мой дѣдъ Эсмондъ въ великія войны Марльборо. Мистеръ Веббъ встрѣтилъ васъ у дяди, обошелся съ нами очень ласково и пригласилъ навѣстить его въ полковой квартирѣ. Пусть же братъ мой съѣздитъ и послушаетъ свою любимую музыку — флейту и барабанъ! Онъ поручилъ мнѣ объявить всѣмъ лэди, что онѣ скоро о немъ услышатъ. Съ своей стороны я цалую ихъ ручки и спѣшу одѣваться къ обѣду въ отелѣ „Звѣзда и Подвязка“, въ улицѣ Поль-Молль. Съ нами будетъ обѣдать мистеръ Соамъ Дженинсъ, мистеръ Кембриджъ и, вѣроятно, мистеръ Вальполь, если только найдетъ приличнымъ обѣдать въ отелѣ, — молодой ирландецъ, нѣкто мистеръ Буркъ, удивительный ораторъ и умница. Гумбо! скорѣе карету и сѣрый французскій кафтанъ! Если джентльмены спросятъ меня: кто подарилъ вамъ вѣтку сирени, которую вы пришпилили противъ самаго сердца? — вмѣсто отвѣта я сейчасъ же предложу тостъ за здоровье сирени!»

Гетти, припоминая утренній разговоръ свой съ бѣднымъ Гарри, провела, я думаю, наступившую ночь такъ же безпокойно, какъ и прошедшую. Надо полагать, что въ душѣ этого джентльмена образавалось какое-то тайное, рѣшительное намѣреніе, потому что, оставивъ домъ мистера Ламберта, онъ долго ходилъ по улицамъ и уже поздно вечеромъ явился къ мадамъ де-Бернштэйнъ. Баронеса въ послѣднее время чувствовала себя нехорошо, такъ что принуждена была отказываться отъ любимыхъ раутовъ, и на этотъ разъ сидѣла за спокойной игрой въ экарте съ кастльвудскимъ священникомъ, о которомъ ничего не было слышно съ тѣхъ поръ, какъ онъ находился въ долговой тюрьмѣ, рядомъ съ тюрьмой, въ которой заточенъ былъ Гарри Варрингтонъ. Джоржъ, по просьбѣ Гарри, уплатилъ небольшой долгъ, за который мистеръ Самсонъ подвергался временному страданію. Джоржъ далъ ему средства жить на его счетъ въ теченіе года. Быть можетъ, въ промежутокъ, въ который мы его не видали, онъ нѣсколько разъ попадалъ и выходилъ изъ тюрьмы. Уже нѣсколько времени, какъ онъ воротился въ Лондонъ, по обыкновенію полный и здоровый, и готовъ былъ по прежнему принять приглашеніе на бутылку вина или игру въ карты. Мадамъ де-Бернштэйнъ вовсе не хотѣла, чтобы игра ея была прервана приходомъ племянника, бесѣда котораго не имѣла теперь ни малѣйшаго интереса для этой измѣнчивой старухи. Мнѣ кажется, послѣ очень молодыхъ людей величайшими эгоистами бываютъ люди очень старые. Сердце начинаетъ черствѣть вмѣстѣ съ ослабленіемъ въ немъ притоковъ крови. Изъ головы западаетъ въ него холодный снѣгъ и: оледеняетъ чувства. Скажите, кому пріятно дожить до глубокой старости, утрачивать одну способность души за другою, быть безъ зубовъ, безъ глазъ, безъ памяти, безъ надежды, безъ сочувствія? Что сказали бы древніе патріархи, жившіе по девяти сотъ лѣтъ, еслибъ жили теперь, когда условія жизни измѣнились до того, что послѣ половины столѣтія, она становится тяжелымъ бременемъ?

Не получая отвѣта на свои рѣчи, кромѣ односложныхъ да и нѣтъ, Гарри уныло сѣлъ на кушетку подлѣ своей тетки, которая пожала, плечами, повернулась къ племяннику спиной и продолжала играть. Кастльвудскій проповѣдникъ замѣтилъ однако же, что Гарри находился въ чрезвычайно встревоженномъ состояніи. Его лицо было блѣдно и носило мрачное выраженіе.

— Съ нимъ что нибудь случилось, прошепталъ онъ баронессѣ.

— Въ самомъ дѣлѣ! — сказала она, снова пожала плечами и продолжала сдавать карты.

— Что съ вами, сэръ? спросила она, послѣ продолжительной паузы: — отчего у васъ такое печальное лицо? — Мистеръ Самсонъ, по послѣдней игрѣ мы, кажется, имѣемъ поровну.

Гарри всталъ съ мѣста.

— Я отправляюсь въ дорогу и зашелъ проститься съ вами, сказалъ онъ весьма трагическимъ голосомъ.

— Въ дорогу! Ужь не въ Америку ли? — Я играю короля, мистеръ Самсонъ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ Гарри: — въ настоящее время я ѣду на островъ Вайтъ.

— Вотъ что! — прекрасное мѣсто! сказала баронесса. — Bonjour, mon ami, et bon voyage!

И вмѣстѣ съ этимъ она послала своему племяннику летучій поцалуй.

— Быть можетъ, я возвращусь не скоро, простоналъ бѣдный Гарри.

— Въ самомъ дѣлѣ! Мы будемъ горевать о тебѣ. — Если у васъ нѣтъ пикъ, то игра моя. Прощай. — мой другъ! Теперь не стоитъ говорить о дорогѣ; ты разскажешь намъ, когда воротишься.

Гарри бросилъ на тетку печальный взглядъ и удалился.

— Съ нимъ случилось что нибудь серьёзное, сказалъ проповѣдникъ.

— О! этотъ мальчикъ постоянно дѣлаетъ проказы! Я полагаю, онъ влюбился въ одну изъ тѣхъ деревенскихъ дѣвочекъ — какъ ихъ зовутъ, не помню — Ламберты, кажется, — у которыхъ онъ просиживаетъ цѣлые дни. Онъ ничего хорошаго не сдѣлалъ здѣсь. Я обманулась въ немъ и напрасно принимала въ немъ живое участіе… Я возьму еще двѣ карты… Какъ вы думаете, что говорятъ о его кузинѣ, о миссъ Варрингтонъ, которая дѣлала глазки ему, воображая овладѣть такимъ призомъ; говорятъ, что король обратилъ на нее вниманіе и что лэди Ярмутъ внѣ себя отъ бѣшенства. Ха, ха! Ужь эти мнѣ методисты Варрингтоны! Они нисколько не непорочнѣе своихъ ближнихъ; и если Grand-senior, несмотря на свою старость, броситъ носовой платокъ, онѣ всѣ кинутся ловить его.

— Всѣ, мадамъ; вы удивительно хорошо знаете свѣтъ! — вздохнувъ сказалъ проповѣдникъ. — Мой выходъ, мадамъ.

— Я жила въ немъ довольно долго, мистеръ Самсонъ, и могла узнать его. Самолюбіе развито въ немъ до невѣроятной степени; въ немъ всѣ стараются превзойти другъ друга! — Нѣтъ! больше картъ я вамъ не дамъ! Короля у васъ нѣтъ? Игра моя: у меня дама, валетъ и десятка…. да, свѣтъ самолюбивъ до-нельзя. А! и шоколадъ готовъ!

Карты поглощаютъ все вниманіе этой старухи. Дверь затворяется за ея племянникомъ и за всѣми его заботами. Подъ шляпой онъ выноситъ ихъ на улицу и нѣсколько времени ходитъ по темному городу.

— Праведное небо! думаетъ онъ, — какой я жалкій человѣкъ, какъ скучно и тяжело проходитъ моя жизнь! — Въ кругу пріятелей Джоржа я сижу и молчу. У меня нѣтъ ни ума, ни любезности, которыми одаренъ мой братъ. Я ему только въ тягость; еслибъ и хотѣлъ я помочь ему, то не знаю, какимъ образомъ. Тетушка Ламбертъ не перестаетъ быть доброй ко мнѣ, и мнѣ наконецъ становится стыдно пользоваться ея добродушіемъ. Даже Гетти не можетъ отвязаться отъ меня; и если выговариваетъ мнѣ, что я убиваю время и ничего не дѣлаю, то слѣдуетъ ли мнѣ сердиться на нее? Всѣ другіе меня оставили: кузины, дядя и тетка давно уже охладѣли ко мнѣ. Отправляясь въ Норфолькъ, они даже не захотѣли пригласить меня, хотя на денекъ, пострѣлять куропатокъ. Ѣхать въ Кастльвудъ, послѣ исторіи съ Маріей, я не могу; я переломалъ бы тамъ ребра этому бездѣльнику Виллю; и хорошо еще, что я держусь подальше отъ этого мѣста.

Припоминая всѣ свои приключенія съ минуты пріѣзда въ Европу, Гарри заливается дикимъ смѣхомъ. Деньги, друзья, удовольствія, — все это исчезло; прошедшее представляется ему сновидѣніемъ. Онъ заходитъ въ клубъ Вайта, гдѣ лакеи не видѣли его около года. Парламентъ этотъ закрытъ. Всѣ джентльмены уѣхали въ свои помѣстья; игра прекратилась; впрочемъ, если бы она и продолжалась, то ему нельзя было принять въ ней участіе. Въ его карманѣ всего нѣсколько мелкихъ монетъ; хотя шкатулка Джоржа открыта для него во всякое время, и Гарри имѣлъ позволеніе брать изъ нея сколько ему угодно, но онъ очень рѣдко и экономно пользовался неоднократно повтореннымъ приглашеніемъ брата. Гарри садится и въ мрачномъ настроеніи духа выпиваетъ рюмку вина. Изъ Сентджемскаго дворца приходитъ нѣсколько офицеровъ. Въ былые дни онъ ихъ зналъ; они уже обѣдали и пили вино на дежурствѣ, но зашли въ клубъ еще поѣсть и попить. Одинъ изъ батальоновъ ихъ полка стоитъ въ Винчестерѣ и отправляется въ большую экспедицію, о которой всѣ говорятъ и никто не знаетъ, куда именно. Молодые люди проклинали судьбу свою за то, что не принадлежали къ этому батальону и должны оставаться и скучать, занимая караулы въ Лондонѣ и Кенсингтонѣ! Веббъ имѣлъ свой полкъ, а между тѣмъ сдалъ его и поступилъ въ тридцать-второй полкъ помощникомъ полковаго командира. Онъ тоже идетъ въ экспедицію. Да всѣ почти идутъ; и молодые люди назвали десятки аристократическихъ фамилій, сыновья которыхъ поступили волонтерами.

— Теперь не то, что прежде; не ганноверцы подъ командой громаднаго принца, сказалъ одинъ молодой джентльменъ (родственники котораго лѣтъ сорокъ были торіями): — теперь идутъ англичане, съ гвардіей въ авангардѣ и подъ предводительствомъ Марльборо! — Посмотримъ, устоятъ ли противъ нихъ французы? Наша армія, клянусь Георгомъ, непобѣдима!

Молодые люди потребовали еще пуншевую чашу и провозгласили нѣсколько громогласныхъ тостовъ за успѣхъ экспедиціи.

Мистеръ Варрингтонъ уходитъ изъ клуба въ то время, когда молодые люди уже не въ состояніи слѣдовать за нимъ; по дорогѣ домой онъ размышляетъ о разговорѣ молодыхъ людей, ложится спать и всю ночь думаетъ о томъ же.

— Что съ тобой, мой другъ? спрашиваетъ Джоржъ Варрингтонъ своего брата, когда послѣдній, при самомъ началѣ румянаго майскаго утра, входитъ въ его комнату.

— Мнѣ надобно немного денегъ, сказалъ Гарри, глядя на брата. Лондонъ надоѣлъ мнѣ страшнымъ образомъ.

— Помилуй, Гарри! Да можетъ ли надоѣсть Лондонъ кому бы то ни было? спрашиваетъ Джоржъ, имѣвшій свои основанія считать этотъ городъ лучшимъ мѣстомъ въ мірѣ.

— Мнѣ первому. Я боленъ, я чахну въ немъ.

— Вѣрно ты поссорился съ Гетти.

— Нѣтъ! Гетти такъ же мало думаетъ о мнѣ, какъ и я объ ней, говоритъ Гэрри, качая головой. Очень просто — я боленъ и мнѣ необходимъ деревенскій воздухъ.

При этомъ Гарри объявляетъ, что намѣренъ посѣтить мистера Вебба на островѣ Вайтѣ.

— Такъ что же, Гарри, — шкатулка съ деньгами передъ тобой, говоритъ Джоржъ. — Опусти руку и бери изъ нея, сколько хочешь. Какое чудное утро, и какъ свѣжо смотритъ Бедфордскій садъ!

— Благодарствуй, братъ! Да благословитъ тебя небо!

— Дай Богъ благополучно! — и голова Джоржа снова опускается на подушку; онъ вынимаетъ изъ подъ нея памятную книжку и начинаетъ выправлять стихи, между тѣмъ какъ Гарри, въ плащѣ на плечахъ и съ маленькимъ чемоданомъ подъ мышкой, идетъ на почтовую станцію въ Гольборнѣ, откуда отправляется портсмутскій дилижансъ.

ГЛАВА XV.
МЕЛЬПОМЕНА.

Джоржъ Варрингтонъ никакимъ образомъ не позволялъ своимъ юридическимъ занятіямъ нарушать его спокойствіе и удовольствія, или производить вредное вліяніе на его драгоцѣнное здоровье. Мадамъ Эсмондъ въ своихъ письмахъ къ нему поставляла на видъ, что хотя онъ носилъ студентскую мантію и сидѣлъ въ толпѣ людей безъ всякаго имени, но самъ имѣлъ имя, и довольно старинное, извѣстность котораго онъ долженъ поддерживать и нося которое онъ могъ занять въ отечествѣ своемъ мѣсто наравнѣ съ первѣйшими лицами. Она желала, чтобы онъ занимался своей профессіей, какъ джентльменъ, изъ одного расположенія къ наукѣ, а не какъ труженикъ, изъ необходимости имѣть кусокъ хлѣба. Молодой человѣкъ довольно охотно повиновался такимъ приказаніямъ, такъ что, можно сказать, онъ не принадлежалъ къ рядовымъ юриспруденціи, но состоялъ въ ея службѣ волонтеромъ, подобно молодымъ джентльменамъ, о которыхъ мы слышали въ предъидущей главѣ. Хотя наука и не была такою взыскательною, какою сдѣлалась впослѣдствіи, хотя она и дозволяла своимъ ученикамъ гораздо болѣе свободы, болѣе удовольствій, болѣе пунша, болѣе частое посѣщеніе клубовъ и составленіе праздниковъ, чѣмъ въ настоящее время, когда послѣдователи ея почти не знаютъ ни удовольствій, ни отдыха, ни сна, ни пищи, но все же сто лѣтъ тому назадъ она была ревнивая госпожа и требовала, чтобы ей оказывали исключительное вниманіе. Муррэй, говорятъ, могъ бы быть Овидіемъ, но онъ предпочелъ быть лордомъ-канцлеромъ и вмѣсто лавроваго вѣнка носить горностаевую мантію. Быть можетъ, мистеръ Варрингтонъ возвысился бы до пэра Англіи и до кресла лорда-канцлера, еслибъ учился долго и прилежно, еслибъ былъ ловкимъ придворнымъ и фаворитомъ присяжныхъ, — словомъ, если бы былъ совершенно другимъ человѣкомъ. Онъ оказывалъ Ѳемидѣ глубокое уваженіе и вниманіе; но литературу любилъ болѣе законовъ.

Въ то удивительное время литература пользовалась необыкновенно большимъ почетомъ и любовью; поэты считались авторитетомъ. Въ судебныхъ мѣстахъ и въ палатѣ общинъ джентльмены постоянно обращались къ Виргилію или Лукану. Что говорилъ по такому-то и такому-то предмету Статій или Луканъ, не говоря уже о Тулліѣ или Тацитѣ? Теперь ихъ господствованіе совершенно кончилось; поклоненіе Юпитеру и Юнонѣ точно также вышло изъ моды, какъ и разработка миѳологической поэзіи и иѳики. Наступилъ вѣкъ экономистовъ, и Пантеонъ Тука сдѣлался забавнымъ. Правда, отъ времени до времени въ честь Олимпійскихъ боговъ Стэнли убиваетъ ягненка, Гледстонъ возлагаетъ вѣнокъ, Литтонъ сожигаетъ ѳиміамъ, но кому какая нужда до древнихъ обрядовъ, боговъ и поклоненій? Кому какое дѣло до музъ, и какая польза изъ всего этого греческаго и латинскаго хлама? Кому нужно знать, что такое Геликонъ, что за особа была Талія, и изъ сколькихъ слоговъ состоитъ слово Мельпомена, изъ трехъ или четырехъ?

Было уже говорено о томъ, какъ мистеръ Джоржъ въ дни своей юности, во время продолжительнаго досуга, которымъ онъ наслаждался дома и въ теченіе своего плѣна во французской крѣпости, на берегахъ Мононгахела, вмѣсто того, чтобъ оставаться празднымъ, ухаживалъ за Мельпоменой, и результатомъ ихъ союза была трагедія, которая хотя и не находится въ «Театральномъ Альманахѣ Белла», но нисколько не хуже нѣкоторыхъ пьесъ, напечатанныхъ въ этомъ изданіи. Большая часть молодыхъ людей платитъ дань уваженія этой трагической музѣ въ то время, когда они влюбляются въ женщинъ гораздо старше ихъ лѣтами. Откровенный читатель вѣроятно самъ сознается, если только онъ имѣлъ наклонность къ литературнымъ занятіямъ, что, при всемъ своемъ честолюбіи, онъ въ болѣе зрѣломъ возрастѣ готовъ ограничиться въ своихъ притязаніяхъ и согласиться, что для перевода оды Горація или для переложенія стиховъ Воллера или Прайсера въ звучные сафическіе стихи, необходимо нужно употребить въ дѣло всѣ свои способности, тогда какъ для неопытной юности не стоило бы большаго труда написать трагедію или эпопею, и при этомъ находить въ нихъ неоцѣнимыя достоинства.

Джоржъ Варрингтонъ, по пріѣздѣ въ Лондонъ, часто бывалъ въ обоихъ театрахъ, посѣщалъ театральные клубы и слушалъ мнѣнія критиковъ; его можно было видѣть въ гостинницѣ Бедфордъ, расположенной между театрами, или въ гостинницѣ Сесиль, куда собирались послѣ спектакля актеры, любители и знатоки сценическаго искусства. Здѣсь онъ постепенно познакомился съ актерами и извѣстными писателями и поэтами. Въ этихъ домахъ нерѣдко можно было видѣть тяжелаго старика Маклина, веселаго Фута, живаго Гнѣвисли и самого мистера Гаррика. Молодой нашъ джентльменъ, благодаря своему уму и скромности, а сверхъ того и богатству, которымъ онъ обладалъ, очень скоро понравился этому обществу и скоро сдѣлалъ открытіе, что актеры готовы были во всякое время пить, а писатели ужинать на его счетъ. Находиться въ хорошихъ отношеніяхъ съ сочинителемъ или актеромъ многіе молодые люди считали за особенное удовольствіе; и дѣйствительно — пировать съ Бабадилемъ, или съ Генрихомъ Пятымъ, или съ Александромъ Великимъ, взять щепотку табаку изъ табакерки Аристарха, сажать Юлію въ карету или провожать Монимію до ея кресла, это такія привиллегіи, которыми не могли не восхищаться молодые люди съ поэтической душой. Неудивительно, что и Джоржъ Варрингтонъ страшно полюбилъ театръ. Онъ не разъ давалъ актерамъ прекрасные обѣды, и говорили даже, что два геніальныхъ писателя доставили ему удовольствіе, занявъ у него нѣсколько денегъ.

Исправивъ и пополнивъ новыми красотами свое творческое произведеніе, мистеръ Варрингтонъ, — въ этомъ мы можемъ быть увѣрены, — совѣтовался съ своими друзьями, которые, само собою разумѣется, хвалили его и подавали совѣты. Мистеръ Спенсеръ, новый его знакомецъ изъ Темпля, задалъ превосходный завтракъ, за которымъ Варрингтонъ прочиталъ часть своего произведенія, и всѣ присутствовавшіе джентльмены единодушно объявили, что это произведеніе имѣло необыкновенныя достоинства. Даже ученый мистеръ Джонсонъ сказалъ, что пьеса обнаруживала талантъ. Правда, въ ней недоставало единства мысли; но правило соблюдать это единство было нарушаемо всѣми писателями, поэтому и мистеръ Варрингтонъ, слѣдуя примѣру другихъ, могъ имъ пожертвовать. Въ трагедіи мистера Варрингтона были мѣста, напоминавшія собою Коріолана и Отелло.

— А что же, вѣдь это двѣ превосходныя вещи, сэръ, — говоритъ молодой писатель.

— Конечно, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія; катастрофа ваша ужасна, и тѣмъ болѣе, что она не лишена истины, — замѣчаетъ мистеръ Спенсеръ.

Надо сказать, что трагедія мистера Варрингтона была переполнена убійствами и кровопролитіемъ. Содержаніе ея заимствовано было изъ любимой книги его дѣда, въ которой описывалась жизнь стараго Джоржа Фрундсберга, изъ Миндельгейма, полковника австрійской службы во время войнъ Конетабля Бурбона. Одинъ изъ товарищей Фрундсберга, нѣкто Карицовъ, или Карпецанъ, былъ избранъ нашимъ молодымъ другомъ въ герои трагедіи.

Дѣйствіе въ первомъ актѣ, какъ это и теперь можно видѣть въ рукописи сэра Джоржа Варрингтона, — происходитъ передъ однимъ изъ прирейнскихъ монастырей, осаждаемомъ лютеранами подъ предводительствомъ Карпецана. Эти лютеране представляютъ особую шайку людей, для которыхъ ничего нѣтъ священнаго. Они вырывали бороды католическимъ монахамъ и срывали покрывала съ множества женщинъ, посвятившихъ себя богослуженію. Нѣсколько десятковъ такихъ женщинъ трепетали за оградой монастыря, гарнизонъ котораго, въ случаѣ неприбытія къ полудню ожидаемаго подкрѣпленія, долженъ былъ сдаться. Между тѣмъ назначается перемиріе, и часовые внѣ ограды бросаютъ на монастырь алчные взоры, въ то время, какъ другіе солдаты играютъ на травѣ передъ воротами въ азартныя игры. Медленно и уныло бьетъ на монастырской башнѣ двѣнадцать часовъ, а подкрѣпленія нѣтъ, какъ нѣтъ. Ворота отворяются; изъ нихъ выходитъ герольдъ и впускаетъ знаменитаго протестантскаго героя, наводившаго ужасъ на турокъ при Дунаѣ и папистовъ въ Ломбардо-Венеціанскихъ равнинахъ, полковника Карпецана! И вотъ онъ входитъ, одѣтый въ стальную броню; на плечѣ у него боевой молотъ, которымъ онъ въ дребезги разбивалъ десятки вражескихъ щитовъ, знамена распущены; трубы на обширное пространство разносятъ воинственные звуки.

« — Безчинства и оскорбленій чтобы не было! командуетъ Карпецанъ. Вино — ваше; въ монастырскихъ погребахъ и кладовыхъ добра много! Серебро плавить въ слитки; а если кто изъ гарнизона захочетъ вступить въ службу Гаспара Карпецана, то я охотно приму его и назначу хорошую плату. Монахинямъ отнюдь не дѣлать оскорбленій! Я обѣщалъ имъ безопасность, и если кто рѣшится коснуться до нихъ пальцемъ, тотъ будетъ повѣшенъ. Палачъ! помни это приказаніе.

Палачъ, мужчина громаднаго роста, въ красномъ камзолѣ, киваетъ головой.»

— Мы будемъ видѣть этого господина еще нѣсколько разъ, объясняетъ гостямъ мистеръ Спенсеръ.

— Весьма пріятное знакомство, очень радъ видѣть такого джентльмена! говоритъ мистеръ Джонсонъ, качая головой надъ чашкой чаю. Эта сцена наемщиковъ, искателей счастія вооруженною рукою, ихъ дикія забавы, — полны новизны и жизни, мистеръ Варрингтонъ, — и я поздравляю васъ съ ней. Полковникъ, кажется, вошелъ въ монастырь? Позвольте же намъ услышать, что намѣренъ онъ дѣлать.

Передъ побѣдителемъ является настоятельница и двѣ или три отшельницы. Какъ побѣдителя, онѣ ведутъ его въ храмъ. Онѣ еще прежде слышали о его жестокостяхъ въ святыхъ обителяхъ. Молотъ, который онъ беретъ на войну, раздробилъ уже множество священныхъ изображеній и разрушилъ множество зданій, посвященныхъ служенію Богу. Имъ извѣстно было, что этотъ святотатецъ растопилъ въ слитки множество священныхъ сосудовъ! Неудивительно, что настоятельница монастыря св. Маріи, женщина фанатическая, дерзкая на языкъ, благороднаго происхожденія, возненавидѣла этого еретика и рѣшилась высказать ему все, что лежало у ней на душѣ. Эта сцена, въ ко горой аббатиса ближе узнаетъ полковника, производила уже глубокое впечатлѣніе на слушателей мистера Варрингтона въ Темплѣ. Какъ ни страшенъ былъ Карпецанъ, но бойкость и откровенность аббатисы съ самаго начала его поразила; побѣдитель былъ побѣжденъ своей плѣнмицей.

Впрочемъ такой опытный воинъ не долженъ покоряться какой нибудь женщинѣ.

" — Скажите пожалуйста, много ли сестеръ въ здѣшней обители? спрашиваетъ Карпецанъ.

Аббатиса, съ видомъ замѣшательства и гнѣва, отвѣчаетъ, что благородныхъ сестеръ въ обители св. Маріи двадцать…. двадцать три.

Она хотѣла сказать двадцать-четыре, — а отчего же сказала только двадцать три?

" — Отчего это замѣшательство? вопрошаетъ капитанъ Ульрикъ, одинъ изъ лучшихъ офицеровъ Карпецана.

Мрачный военачальникъ вынимаетъ изъ кармана письмо.

" — Я требую отъ васъ, гнѣвнымъ тономъ говоритъ онъ, обращаясь къ аббатисѣ: благородную лэди Сибиллу — живую или мертвую. Ея братъ, мой храбрый сподвижникъ, палъ подлѣ меня при Миланѣ. Съ его смертію она дѣлается наслѣдницею всѣхъ его помѣстій. Говорятъ, что она заточена въ этотъ монастырь ея алчнымъ дядей. Пусть Сибилла сама произнесетъ свой приговоръ: оставаться среди здѣшнихъ сестеръ, или возвратиться въ свѣтъ и пользоваться свободой.

Эти слова привели абаттису еще въ большее смущеніе.

" — Въ этой обители нѣтъ никакой лэди Сибиллы, — отвѣчаетъ она: — сестра Агнеса приняла монашескій санъ и отдала нашему ордену всѣ земли и богатства.

" — Я требую отъ васъ немедленной выдачи лэди Сибиллы — живой или мертвой! — восклицаетъ Карпецанъ въ величайшемъ гнѣвѣ. Въ противномъ случаѣ, я даю сигналъ моимъ воинамъ предать мечу и огню всю обитель.

« — Оставьте брань, вскричала аббатиса. — Воинъ! — лэди, о которой вы спрашиваете у меня, оставила этотъ міръ, полный грѣха, соблазна и суетности; три дня тому назадъ наша сестра Агнеса — умерла.»

Это извѣстіе глубоко взволновало Карпецана. Аббатиса призываетъ священника подтвердить ея показаніе. Изнуренный и блѣдный старикъ долженъ былъ сознаться, что несчастная сестра Агнеса три дня тому назадъ предана землѣ.

Этого уже слишкомъ много! Въ карманѣ своего походнаго кафтана Карпецанъ имѣетъ письмо отъ самой сестры Агнесы, въ которомъ она говоритъ, что ее дѣйствительно похоронятъ, но въ одномъ изъ монастырскихъ подземелій, гдѣ — или будутъ держать ее на хлѣбѣ и водѣ, или просто уморятъ съ голода. Карпецанъ хватаетъ аббатису за руку, а капитанъ Ульрикъ священника за грудь. Полковникъ подаетъ сигналъ, и его свирѣпые воины врываются въ обитель. — Крикъ, вопли, трескъ, стукотня! Вдругъ, среди пламени, воплей и кровопролитія, передъ Карпецаномъ является сама Сибилла и безъ чувствъ падаетъ къ нему на плечо. Одна изъ монахинь съ алыми губками указала полковнику и Ульрику дорогу въ темницу сестры Агнесы, и такимъ образомъ познакомила лютеранскаго вождя съ ея положеніемъ.

Монастырь отданъ мщенію, говоритъ мистеръ Варрингтонъ. Первый актъ кончается разореніемъ монастыря, торжествующими криками воиновъ и воплями монахинь. Имъ предоставляется перемѣнить мантіи на свѣтскую одежду, потому что въ слѣдующемь актѣ, какъ вы увидите, онѣ будутъ уже придворными дамами.

Тутъ начинается общее сужденіе о пьесѣ. Если ее дать на Друрилэнскомъ театрѣ, то мистриссъ Питчардъ едва ли исполнитъ роль аббатисы. Миссъ Питчардъ превосходно исполнитъ роль хорошенькой Сибиллы, а миссъ Гэтсъ — хорошенькой монахини. Мистеръ Гаррикъ недостаточно высокъ для роли Карпецана, — хотя, въ минуты одушевленія, покажется выше самаго огромнаго гренадера. Мистеръ Джонсонъ находитъ, что Вудвардъ будетъ отличнымъ Ульрикомъ, потому что онъ превосходно играетъ въ роли Меркуціо, — словомъ, о пьесѣ трактуютъ такъ, какъ будто она уже принята на сцену, и раздаютъ актерамъ роли.

Во второмъ дѣйствіи Карпецанъ женится на Сибиллѣ. Войны обогатили его, императоръ даровалъ ему титулы, и онъ съ величайшею роскошью живетъ въ своемъ замкѣ, на Дунаѣ.

Но при всемъ богатствѣ, при всѣхъ титулахъ, Карпецанъ несчастливъ. Быть можетъ, въ періодъ своей буйной жизни предводительствуя шайкой разбойниковъ по обоимъ берегамъ Дуная, онъ надѣлалъ преступленій, которыя пробуждали въ немъ угрызеніе совѣсти. Быть можетъ, грубое его обхожденіе не нравилось женѣ, высокаго рода, любившей повелѣвать. Упрекая его низкимъ происхожденіемъ, вульгарными друзьями, которыми старый воинъ любилъ окружать себя, она заставляла его вести такую жизнь, — замѣтьте, я пишу только содержаніе пьесы Варрингтона, слишкомъ длинной, чтобы печатать ее цѣликомъ, — что бывало время, когда онъ сожалѣлъ объ освобожденіи этой очаровательной, но сварливой и капризной дѣвы изъ монастырской тюрьмы. Послѣ суматохи перваго акта, второй актъ довольно спокоенъ и проходитъ большею частію въ ссорѣ между барономъ и баронессой Карпецанъ до тѣхъ поръ, пока у воротъ замка не раздается звукъ охотничьяго рога, и барону докладываютъ, что молодому королю Богеміи и Венгріи угодно быть на охотѣ въ этой части своихъ владѣній.

Дѣйствіе III происходить въ Прагѣ, куда его величество пригласилъ барона Карпецана и его жену, съ благородными обѣщаніями доставить послѣдней мѣсто при дворѣ. Барона обѣщали произвести въ графы, изъ полковника — сдѣлать главнокомандующимъ. Его жена блистательнѣе и очаровательнѣе всѣхъ придворныхъ дамъ, — а что касается до Карицова….

— Позвольте, сэръ, — позвольте: я знаю эту исторію, — говоритъ мистеръ Джонсонъ. Она есть у Метерана въ Theatrum Universum. Я читалъ ее въ Оксфордѣ, будучи еще мальчишкой… Карпецанъ или Карицовъ….

— А вотъ и четвертый актъ, говоритъ мистеръ Варрингтонъ.

Въ четвертомъ актѣ вниманіе молодаго короля къ Сибиллѣ становится болѣе и болѣе очевиднымъ. Ея мужъ, возбуждаемый ревностью, долго борется съ этимъ чувствомъ, пока преступность жены становится несомнѣнною — и тутъ-то мы читаемъ актъ, заключающійся истинно — трагически. Убѣжденный въ преступленіи жены, Карпецанъ отдаетъ приказаніе палачу, слѣдовавшему за нимъ во всѣхъ походахъ, убить ее въ ея собственномъ дворцѣ. Занавѣсъ опускается въ минуту этого ужаснаго злодѣянія, совершеннаго въ боковой комнатѣ, освѣщенной луннымъ свѣтомъ чрезъ венеціанское окно, подъ которое король подходитъ съ лютней и поетъ условную между нимъ и его преступной жертвой пѣсню.

Эта пѣсня, написанная стариннымъ слогомъ и помѣщенная еще въ третьемъ актѣ, гдѣ дается королемъ и королевой великолѣпный пиръ, была признана Джонсономъ за удачное подражаніе манерѣ мистера Валлера; ея повтореніе въ минуту преступленія, убійства и ужаса, чрезвычайно много усиливало трагическую мрачность сцены.

— Что же слѣдуетъ дальше? спросилъ Джонсонъ. Я помню, въ Репертуарѣ Метерана говорится, что при Мансфельдѣ Карпецанъ снова попалъ въ милость и, безъ всякаго сомнѣнія, перебилъ множество людей на сторонѣ, требовавшей реформы.

Но здѣсь нашъ поэтъ сдѣлалъ отступленіе отъ исторической истины. Въ пятомъ дѣйствіи, Людовикъ, король Венгріи и Богеміи, значительно уже устрашенный кровавымъ заключеніемъ своей интриги, получилъ извѣстіе, что Солиманъ сдѣлалъ нашествіе на его венгерскія владѣнія. На сценѣ являются два нобльмена и разсказываютъ, что въ совѣтѣ, который созвалъ король по случаю нежданной вѣсти, оскорбленный и взбѣшенный Карпецанъ бросился къ королю, переломилъ передъ нимъ свою саблю и бросилъ ее къ его ногамъ вмѣстѣ съ перчаткой. Послѣ этого безумнаго вызова, мятежникъ бѣжалъ изъ Праги и съ тѣхъ поръ о немъ ничего не было слышно. Носились впрочемъ слухи, что онъ присоединился къ турецкому завоевателю, надѣлъ тюрбанъ и находился въ султанскомъ лагерѣ, бѣлые шатры котораго виднѣлись за рѣкой и противъ котораго король былъ уже въ походѣ. Вслѣдъ за тѣмъ король входитъ въ палатку съ своими генералами, распоряжается атакой и распускаетъ ихъ по мѣстамъ, удерживая при себѣ одного престарѣлаго и преданнаго рыцаря, которому признается въ своихъ прежнихъ преступленіяхъ, выражаетъ уваженіе къ своей доброй, оскорбленной королевѣ и свою рѣшимость мужественно встрѣтить день битвы.

" — Какъ называется это поле?

" — Могачъ, государь! — отвѣчаетъ старый воинъ, прибавляя, что Могачъ еще до заката солнца будетъ свидѣтелемъ кровопролитной битвы.

Барабанный бой и звукъ военныхъ трубъ возвѣщаютъ наступленіе страшной минуты; гремятъ цимбалы и дикіе музыкальные инструменты янычаръ. Мы въ турецкомъ лагерѣ, и вонъ тамъ, окруженый вождями въ высокихъ тюрбанахъ, шествуетъ другъ султана Солимана, побѣдитель Родоса, знаменитый великій визирь.

Но кто этотъ воинъ въ восточномъ костюмѣ и съ перчаткой въ чалмѣ? Это Карпецанъ! Даже Солиманъ узналъ о его храбрости и жестокости. Карпецану знакома военная тактика венгерскаго государя; онъ зналъ, съ какой стороны слабѣе всего король Людовикъ; зналъ, какъ должно встрѣтить кавалерію, нападеніе которой всегда бывало ужасно, и поэтому заманилъ ее въ болото, гдѣ ожидала ее вѣрная гибель; онъ проситъ дать ему команду въ передовыхъ отрядахъ и по возможности ближе къ тому мѣсту, гдѣ будетъ находиться венгерскій король. — И прекрасно, — говоритъ мрачный визиръ: — непобѣдимый повелитель правовѣрныхъ наблюдаетъ за битвой съ вершины той башни. Къ концу дня онъ будетъ знать, какъ достойно вознаградить вашу храбрость. — Загремѣли вѣстовые выстрѣлы, раздался звукъ трубъ, призывающій къ битвѣ, — турецкіе вожди возвращаются къ своимъ мѣстамъ, обѣщая смерть невѣрнымъ и клянясь въ вѣчной вѣрности султану.

Битва во всемъ разгарѣ, съ ея разнообразіемъ, такъ хорошо знакомымъ любителю театра. Христіанскіе рыцари и турецкіе воины являются на сценѣ въ одной сплошной массѣ. Военныя трубы не умолкаютъ. Войска съ той и другой стороны то приступаютъ, то отступаютъ. Карпецанъ, съ перчаткой въ чалмѣ и своимъ ужаснымъ боевымъ молотомъ, производящимъ опустошеніе въ рядахъ непріятеля, бѣшено носится по полю, вызывая на бой короля Людовика. Ранегатъ этотъ хочетъ нанести смертельный ударъ налетѣвшему на него воину, но узнаетъ въ немъ молодаго Ульрика, бывшаго своего сподвижника, опускаетъ занесенный молотъ, велитъ молодому человѣку бѣжать и помнить Карпецана. Увидѣвъ своего молодаго друга и вспомнивъ былыя времена, когда вмѣстѣ съ нимъ сражался за протестантскую вѣру, Карпецанъ замѣтно смягчился. Ульрикъ убѣждаетъ Карпецана воротиться въ отечество, и его убѣжденія кончаются вызовомъ на поединокъ. Они дерутся. Ульрикъ падаетъ отъ удара страшнаго молота. Ренегатъ совершенно таетъ при видѣ умирающаго товарища, какъ вдругъ передъ нимъ является Людовикъ; перья на его шлемѣ оборваны, его мечъ иззубренъ, его щитъ измятъ и исколотъ отъ тысячи ударовъ, которые онъ наносилъ и отражалъ въ продолжительной и кровопролитной битвѣ. А! это онъ! — восклицаетъ преступный король и обращается въ бѣгство, но Карпецанъ настигаетъ его. Вся чувствительность исчезаетъ въ немъ. Бѣшенство шипитъ въ его груди. — Бой ровный! реветъ Карпецанъ. Измѣнникъ будетъ сражаться съ измѣнникомъ! — Коварный король, коварный рыцарь, коварный другъ — я вызываю тебя на поединокъ! — И съ этими словами онъ вырываетъ изъ чалмы перчатку и бросаетъ ее къ ногамъ короля.

Само собою разумѣется, поединокъ состоится, и король падаетъ отъ страшной руки оскорбленнаго мужа. Людовикъ умираетъ, произнося несвязныя слова, выражавшія раскаяніе, и Карпецанъ, склонясь на свое смертоносное оружіе, произноситъ надъ трупомъ короля плачевный монологъ. Между тѣмъ собрались турецкіе воины: грозный день остался за ними. Въ нѣкоторомъ отдаленіи стоитъ мрачный визирь, окруженный янычарами, которыхъ луки и мечи до пресыщенія упитаны смертью. Онъ бросаетъ на Карпецана выразительный взглядъ.

— Христіанскій ренегатъ! говоритъ визирь. — Аллахъ даровалъ намъ знаменитую побѣду. Оружіе правовѣрнаго властелина торжествуетъ повсюду. Ты убилъ христіанскаго короля!

— Миръ душѣ его! Онъ умеръ, какъ добрый рыцарь, произноситъ умирающій Ульрикъ.

— Въ день этой битвы, продолжаетъ мрачный визирь, никто не оказалъ такой храбрости, какъ ты. Ты сдѣланъ пашею Трансильваніи! Стрѣльцы, впередъ! Стрѣляйте!

Стрѣла взвилась и вонзилась въ грудь Карпецана.

— Паша Трансильваніи! ты измѣнилъ своему королю, который лежитъ убитый твоею рукой! продолжаетъ визирь. Въ этотъ день великой побѣды ты отличилъ себя болѣе всякаго воина. Повелитель вселенной достойнымъ образомъ тебя вознаграждаетъ! Трубите маршъ! Ночью мы идемъ на Вѣну!

Занавѣсъ опускается въ то время, какъ Карпецанъ, подползая къ умирающему молодому другу, цалуетъ его руки и, задыхаясь, говоритъ:

— Прости меня, Ульрикъ!

Мистеръ Варрингтонъ, кончивъ чтеніе своей трагедіи, обращается къ Джонсону и съ покорностію спрашиваетъ:

— Ну, что вы скажете, сэръ? Можно ли надѣяться на успѣхъ?

Но мистеръ Джонсонъ, этотъ знаменитый критикъ, затруднялся высказать свое мнѣніе, потому что давно уже спалъ, и откровенно признался, что не слышалъ окончанія пьесы.

Вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ замолкъ голосъ чтеца, въ небольшомъ кружкѣ слушателей начался говоръ и движеніе. При началѣ чтенія Джоржъ, можетъ статься, былъ очень взволнованъ; но послѣдніе два акта онъ прочиталъ необыкновенно хорошо, и за это всѣ слушатели его осыпали похвалами. Быть можетъ, похвалы эти были слѣдствіемъ окончанія пьесы. Слуга мистера Спенсера подаетъ питье, освѣжающее и подкрѣпляющее утомленныя силы. Студенты Темпля, глотая негусъ, выражаютъ различныя свои мнѣнія. Они, можно сказать, превосходные критики, потому что превосходно знакомы съ театромъ, и трактуютъ о произведеніи мистера Варрингтона съ подобающею важностью.

Мистеръ Фаунтэйнъ полагаетъ, что визирь, произнося надъ Карпецаномъ смертный приговоръ, не долженъ былъ командовать: пли! потому что въ дѣлѣ были не ружья, а луки и стрѣлы. Замѣчаніе это осталось безъ послѣдствій.

Мистеръ Фигтри, человѣкъ сантиментальный, крайне сожалѣетъ, что Ульрикъ не остался въ живыхъ и не женился на комической героинѣ.

— Нѣтъ, милостивый государь, говоритъ мистеръ Джонсонъ: — это вещь невозможная, потому что венгерская армія потерпѣла совершенное пораженіе при Могачѣ, и Ульрикъ непремѣнно долженъ быль пасть вмѣстѣ съ другими. Онъ могъ бы спастись бѣгствомъ, но вы бы сами не согласились выставить героя трусомъ! Произнесите смертный приговоръ надъ капитаномъ Ульрикомъ, но казните его съ военными почестями.

Мистеръ Эссексъ и Танфильдъ выразительно посматриваютъ другъ на друга, стараясь угадать, кто этотъ чудакъ, который всѣмъ противоречитъ и въ заключеніе предлагаетъ прокатиться по Темзѣ и подышать чистымъ воздухомъ, послѣ утомленія, произведеннаго трагедіей.

Общее мнѣніе, однакожъ, совершенно благопріятно для мистера Варрингтона; а мнѣніе мистера Джонсона, которое нашъ авторъ цѣнитъ выше всего, еще благопріятнѣе. Быть можетъ, мистеръ Джонсонъ хотѣлъ только польстить такому свѣтскому молодому джентльмену, какъ мистеръ Варрингтонъ.

— Что касается до смерти героини, говорилъ онъ: — то я вполнѣ соглашаюсь съ вами. Я говорю это, какъ драматургъ, который убилъ свою собственную героиню и получилъ за это plausus in theatro. Слышать свое собственное произведеніе въ домѣ рукоплесканій — въ высшей степени восхитительно. Мнѣ пріятно видѣть молодаго человѣка съ хорошимъ именемъ и хорошаго происхожденія, который допускаетъ, что трагическая муза нисколько его не унижаетъ. Я — такъ пригласилъ ее въ жалкую хижину и просилъ вывести меня изъ нищеты и ничтожества. Счастливы вы, мой другъ, что можете встрѣтиться съ ней, какъ равные, можете жениться на ней безъ приданаго. Поздравляю васъ, мистеръ Варрингтонъ, съ удачнымъ произведеніемъ, и если желаете поставить его на сцену, то буду очень счастливъ, если успѣю убѣдить моего пріятеля мистера Гаррика познакомиться съ вами.

— Мистеръ Гаррикъ будетъ его крестнымъ отцомъ, сказалъ румяный мистеръ Фигтри: — Мельпомена — крестной матерью, а котелъ изъ Макбета — купелью.

— Извините, сэръ, замѣтилъ знаменитый литераторъ: — я ни слова не говорю ни о купели, ни о крестной матери. Я не хочу издѣваться надъ нравственностью или религіей; да и въ пьесѣ мистера Варрингтона ничего нѣтъ подобнаго. Въ ней порокъ наказанъ, какъ это и слѣдуетъ, даже въ короляхъ, хотя мы и привыкли судить о ихъ искушеніяхъ слишкомъ легко. Мщеніе тоже наказано, съ тою цѣлію, чтобы оно, при нашемъ ограниченномъ понятіи о правосудіи, не такъ легко приводилось въ исполненіе. Почему знать, быть можетъ, жена Карпецана была виновницей въ преступленіи короля, а не король довелъ эту женщину до заблужденія. Во всякомъ случаѣ, какъ король, такъ и ренегатъ получили справедливое возмездіе за свое преступленіе. Желаю вамъ добраго вечера, джентльмены.

И съ этими замѣчаніями великій писатель оставилъ общество.

Къ концу чтенія въ квартирѣ мистера Спенсера явился генералъ Ламбертъ и выслушалъ послѣднюю часть трагедіи. Когда кончились всѣ разсужденія, онъ и Джоржъ отправились сначала въ квартиру послѣдняго, а потомъ въ домъ генерала, гдѣ давно уже ждали молодаго автора и съ нетерпѣніемъ хотѣли узнать о пріемѣ трагедіи знатоками сценическаго искусства.

Джоржъ нашелъ въ своей квартирѣ ожидавшее его письмо. Онъ положилъ его въ карманъ непрочитаннымъ, торопясь за своимъ спутникомъ въ кварталъ Сого. Мы можемъ быть увѣрены, что маленькое семейство Ламберта сильно безпокоилось за участь Карпецана. Гетти говорила, что Джоржъ до такой степени застѣнчивъ, что было бы гораздо лучше, еслибъ трагедію его читалъ кто нибудь другой. Тео, напротивъ, была совсѣмъ другаго мнѣнія.

— Читать ее другому! вскричала она. — Вотъ еще новость! Да кто можетъ прочитать лучше поэму, какъ не самъ авторъ, который прочувствовалъ ее? А я увѣрена, что сердце Джоржа въ его пьесѣ!

Мистеръ Ламбертъ подумалъ, что въ пьесѣ Джоржа чье нибудь другое сердце, а не его, но не высказалъ этого мнѣнія миссъ Тео.

— Знаете что, сказалъ генералъ: — Гарри отлично бы показался въ роли принца. Сцена, гдѣ онъ, отправляясь на войну, прощается съ женой, чрезвычайно какъ напоминаетъ манеры вашего брата.

— О, папа! да мистеръ Варрингтонъ выполнилъ бы эту роль несравненно лучше! произнесла миссъ Тео.

— И для этого, конечно, онъ отъискалъ бы принцессу, которая была бы ему подъ пару. Кстати, нѣтъ ли извѣстій о вашемъ братѣ?

Джоржъ, думавшій о театральныхъ тріумфахъ, о monumentит œre perennius, о сирени, о любви, которая проглядывала въ каждомъ его словѣ, въ каждомъ поступкѣ и не оставалась безотвѣтною, — вспоминаетъ, что въ карманѣ у него лежитъ письмо отъ Гарри, и съ радостнымъ лицомъ вынимаетъ его.

— Послушаемте, тетушка Ламбертъ, что говоритъ о себѣ нашъ вѣтрогонъ, сказалъ Джоржъ, срывая печать.

Но отчего онъ такъ волнуется при чтеніи письма? Отчего всѣ женщины устремляютъ на него встревоженные взгляды? И отчего Гетти такъ блѣдна?

— Я прочитаю вслухъ, сказалъ Джоржъ и началъ слѣдующее:

Райдъ, 1 іюня, 1758.

"Уѣзжая въ пятницу, я не сказалъ моему неоцѣненному Джоржу о моихъ надеждахъ и намѣреніяхъ. Я поѣхалъ повидаться съ мистеромъ Веббомъ въ Портсмутѣ или на островѣ Вайтѣ, гдѣ находился его полкъ, и просить даже на колѣняхъ, въ случаѣ необходимости, чтобы онъ принялъ меня волонтеромъ и взялъ съ собой въ экспедицію. Узнавъ въ Портсмутѣ, что нашъ полкъ стоитъ лагеремъ въ деревнѣ Райдъ, я отправился туда на лодкѣ. Мистеръ Веббъ принялъ меня очень благосклонно и охотно согласился исполнить мое желаніе. Вотъ почему я и сказалъ нашъ полкъ. При мистерѣ Веббѣ восемь волонтеровъ, всѣ люди хорошихъ фамилій и богатые, кромѣ меня бѣдняка, который, впрочемъ, и не заслуживаетъ быть богатымъ. Столъ мы имѣемъ вмѣстѣ съ офицерами; намъ дано право во всякое время быть впереди фронта; черезъ часъ мы переправляемся на военный 60-ти пушечный корабль «Рочестеръ»; командиръ нашъ, мистеръ Гау, будетъ на 7-ти пушечномъ кораблѣ Эссексъ. Его эскадра состоитъ изъ 20 кораблей и по крайней мѣрѣ изъ 100 транспортовъ. Хотя цѣль экспедиціи и составляетъ тайну, но мы нисколько, не сомнѣваемся, что насъ повезутъ во Францію, гдѣ я надѣюсь еще разъ увидѣть старыхъ друзей и овладѣть нѣсколькими знаменами à la point de mon épée, какъ мы говаривали въ Канадѣ. Быть можетъ, мои услуги въ качествѣ переводчика будутъ не безполезны; я говорю по-французски не такъ хорошо, какъ одинъ коротко знакомый мнѣ молодой человѣкъ, но лучше всѣхъ своихъ сослуживцевъ.

"Объ этомъ поступкѣ моемъ я не рѣшаюсь писать матери. Когда кончишь свою знаменитую трагедію, то не напишешь ли къ ней ты? Ты можешь убѣдить и успокоить всякаго. Засвидѣтельствуй мое искреннее почтеніе генералу Ламберту и всему его семейству. Если со мной случится несчастіе, то я знаю, что ты побережешь моего бѣднаго Гумбо, принадлежащаго преданнѣйшему брату моего неоцѣненнаго Джоржа

Генри Э. Варрингтону."

«P. S. — Когда будешь писать домой, то, пожалуйста, всѣмъ поклонись отъ меня, включая Демпстера, Моунтэйнъ, Фанни М. и всю прислугу. Попроси у многоуважаемой мамё прощеніе за мой поступокъ: — я желалъ бы отъ души сдѣлать ей угодное. Надѣюсь, что милая миссъ Гестеръ Ламбертъ проститъ меня, если я сказалъ ей что нибудь непріятное. Молю Бога, да ниспошлетъ Онъ на всѣхъ васъ благословеніе. Г. Э. В.»

"Мистеру Д. Эсмонду Варрингтону, Эсквайру.

"Въ домѣ мистера Скрзсъ, у Соутамтонскихъ рядовъ.
"Напротивъ Бедфордскаго сада.

Въ Лондонъ."

Джоржъ не могъ спокойно прочитать послѣднія слова въ письмѣ; Мистеръ Ламбертъ молчитъ, и тоже взволнованъ не менѣе Джоржа. Тео и ея мать смотрятъ другъ на друга; Гетти остается съ жалобнымъ лицомъ и разбитымъ сердцемъ. — Онъ идетъ на встрѣчу опасности, думаетъ она: — быть можетъ на смерть, и кто же послалъ его?

ГЛАВА XVI,
ВЪ КОТОРОЙ ГАРРИ ГОНИТСЯ ЗА СЛАВОЙ.

Преданный Гумбо не могъ утѣшиться, узнавъ объ отъѣздѣ своего любимаго господина. Судя по слезамъ и воплямъ его, когда онъ услышалъ печальное извѣстіе о поступленіи мистера Гарри въ военную службу, вы бы, право, подумали, что разлука убьетъ его. Неудивительно послѣ этого, что вся женская прислуга мистера Ламберта принимала въ немъ живѣйшее участіе. Что бы тамъ ни было на душѣ этого мрачнаго юноши, но онъ искалъ утѣшенія въ обществѣ женщинъ. Ихъ прекрасныя и нѣжныя сердца умѣли сочувствовать горести несчастнаго африканца. Черный цвѣтъ кожи Гумбо не лишенъ былъ въ глазахъ ихъ особенной прелести, надъ цвѣтъ кожи Отелло въ глазахъ Десдемоны. Я увѣренъ, что Европа никогда не питала того отвращенія къ африканскому племени, которое оказывала ему одна извѣстная всѣмъ почтенная часть свѣта. Мало того, нѣкоторые африканцы, — да напримѣръ, хотя Шевалье де Сентъ-Жоржъ, были замѣчательными фаворитами прекраснаго пола.

Такимъ точно фаворитомъ былъ и мистеръ Гумбо, несмотря на скромное свое положеніе въ обществѣ. Слуги Ламберта горько плакали въ его обществѣ; служанки считали его не только лакеемъ мистера Гарри, но и своимъ братомъ. Гетти не могла удерживаться отъ смѣха при видѣ Гумбо, рыдающаго потому, что господинъ его отправился волонтировать, какъ выражался онъ, и не взялъ его съ собой. Онъ готовъ былъ ежечасно спасать жизнь мистера Гарри, — готовъ былъ для мистера Гарри изрубить себя на тысячу кусочковъ! Между тѣмъ натура требовала подкрѣпленія, и онъ подкрѣплялъ ее въ кухнѣ огромными пріемами пива и холоднаго кушанья. Что онъ былъ жаденъ, любилъ лѣниться и лгать, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія, а между тѣмъ Гетти дарила ему полкроны и была до него особенно добра. Ея языкъ, довольно колкій, сдѣлался теперь такимъ мягкимъ и нѣжнымъ, что вы бы подумали, что шутка или насмѣшка для него невозможна. Безмолвно и съ уныніемъ ходила она по комнатамъ. Она была покорна передъ мама; благодарна Джону и Бетти, когда они прислуживали ей за обѣдомъ, терпѣлива передъ Полли, которая, убирая ей голову, вырывала волосы; долготерпелива, когда Чарли наступалъ ей на ноги или производилъ страшный безпорядокъ на ея рабочемъ столикѣ; молчалива въ обществѣ папа. — О, какъ удивительно перемѣнилась Гетти! — Еслибъ папа приказалъ ей изжарить часть баранины или идти въ церковь рука объ руку съ мистеромъ Гумбо, она сдѣлала бы книксенъ и сказала: — извольте, милый папаша! — Часть баранины! Что-то кушаютъ бѣдные волонтеры подъ пулями и ядрами, летающими надъ ихъ головами? — Идти въ церковь! — Когда читалась молитва о ниспосланіи успѣха оружію британскихъ воиновъ, — о, какъ крѣпко сжимались колѣни ея, когда она опускалась на нихъ и преклоняла голову на скамью! Съ какимъ страхомъ и трепетомъ преклоняла она голову, когда священникъ произносилъ: не убій! — ей казалось, что онъ при этихъ словахъ смотрѣлъ на нее! Съ замираніемъ въ сердцѣ молится она о спасеніи странствующихъ, страждущихъ и плѣненныхъ! — Съ болѣзненнымъ ощущеніемъ она беретъ газету въ руки, чтобъ прочитать извѣстіе объ экспедиціи! Внимательно смотритъ на отца, когда онъ приходитъ изъ военной канцеляріи, и по выраженію его лица старается узнать — хороши или нѣтъ извѣстія съ театра войны! Здоровъ ли онъ? Не произведенъ ли въ генералы? Не раненъ ли, не попалъ ли въ плѣнъ? — О Боже! страшно подумать! быть можетъ, одинъ выстрѣлъ лишилъ его обѣихъ ногъ, и онъ ходитъ теперь на деревяшкахъ, какъ инвалиды, которыхъ она когда-то видѣла въ Чельзи? — Она бы сама всю жизнь свою проходила на костыляхъ, лишь бы только онъ благополучно воротился домой; или по крайней мѣрѣ она готова была ходить на колѣняхъ до его возвращенія.

— Тео, ты вѣрно слышала о людяхъ, посѣдѣвшихъ въ одну ночь? — Я не буду удивляться, если посѣдѣютъ и мои волосы, — право не буду.

И Гетти смотрится въ зеркало, чтобъ убѣдиться въ этомъ феноменѣ.

— Гетти, ты не была такъ разстроена, когда нашъ папа находился въ Миноркѣ, — замѣчаетъ Тео.

— Ахъ, Тео! — другимъ хорошо, что Джоржъ не въ арміи, а дома, внѣ всякой опасности, возражаетъ Гетти.

При этихъ словахъ старшая сестра краснѣетъ и задумывается. Да, еслибъ Джоржъ былъ въ арміи, тогда совсѣмъ иное дѣло. — Съ своей стороны мы не хотимъ долѣе томить добрыя чувства нашего читателя и скажемъ прямо, что Гарри въ настоящее время находился въ такой же безопасности, какъ и всякій гвардейскій офицеръ въ казармахъ Реджнигъ-Стрита.

Первая экспедиція, въ которой участвовалъ нашъ храбрый волонтеръ, можно сказать, была увѣнчана если не славой, то успѣхомъ. Британскій, или, пожалуй всякій другой левъ, не всегда можетъ имѣть нѣсколько слабѣйшаго, или по крайней мѣрѣ равнаго себѣ соперника, не всегда можетъ имѣть случай къ выгодной битвѣ. Положимъ, что онъ отправляется отъискивать тигра, а тигра нѣтъ, — и онъ по необходимости накладываетъ лапу на гуся и разрываетъ его на клочки. Львы, какъ намъ извѣстно, должны жить, какъ и другія животныя. Положимъ еще, что, войдя въ лѣсъ, на поиски вышепомянутаго тигра и прорычавъ вызовъ на бой, онъ усматриваетъ, что на встрѣчу ему идетъ не одинъ, а шесть тигровъ. Очевидно, подобная борьба ему вовсе не по силамъ. Онъ поджимаетъ хвостъ и убирается со всевозможной поспѣшностью въ свою берлогу. Еслибъ онъ рѣшился вступить въ бой съ шестью тиграми, вы смѣло могли бы сказать, что левъ низошелъ до осла.

Для Гарри Варрингтона, первое упоеніе военной славой было именно въ этомъ родѣ. Онъ и около 13,000 другихъ воиновъ 1-го іюня отплыли на различныхъ корабляхъ и транспортахъ отъ острова Вайта; на разсвѣтѣ 5-го іюня подошли къ берегамъ Бретани и бросили якорь въ бухтѣ Канкаль. Съ самаго начала онъ и джентльмены волонтеры имѣли удовольствіе осматривать французскій берегъ съ своихъ кораблей, между тѣмъ какъ главнокомандующій и Коммодоръ дѣлали рекогносцировку на катерѣ. Вдали виденъ былъ пасущійся скотъ на прибрежныхъ лугахъ и нѣсколько драгуновъ, скакавшихъ по различнымъ направленіямъ; у самаго берега возвышалась маленькая крѣпость съ двумя орудіями, которыя осмѣлились дѣлать выстрѣлы по катеру, съ его сіятельствомъ Марльборо и Коммодоромъ. Къ двумъ часамъ по полудни весь британскій флотъ стоялъ уже на якорѣ. Въ это время сдѣланъ былъ сигналъ, чтобы всѣ гренадерскія роты изъ одиннадцати полковъ подъѣхали на плоскодонныхъ судахъ къ флагманскому кораблю Эссексъ. Между тѣмъ, мистеръ Гау, поднявъ широкій свой вымпелъ на фрегатъ Успѣхъ, подошелъ, сопровождаемый другими фрегатами, почти къ самому берегу, чтобъ защищать высадку дессанта; и такимъ образомъ джентльмены волонтеры, гренадерскія роты и три батальона гвардіи выступили на берегъ.

Джентльмены волонтеры не могли при этомъ случаѣ оказать никакого геройскаго подвига, потому что французы, долженствовавшіе препятствовать высадкѣ, бѣжали; фрегаты заставили маленькую крѣпость, нарушавшую спокойствіе рекогносцировки, замолкнуть, армія немедленно взяла ее приступомъ, плѣнивъ весь гарнизонъ и подстрѣливъ ему ногу. Я говорю ногу, потому что весь гарнизонъ состоялъ изъ одного стараго джентльмена, который храбро стрѣлялъ изъ двухъ маленькихъ орудій и говорилъ своимъ побѣдителямъ: еслибъ всѣ французы дѣйствовали, какъ онъ, то высадка въ Канкалѣ не удалась бы никакимъ образомъ.

Передовые отряды англичанъ овладѣли деревней Канкаль, гдѣ и простояли всю ночь подъ ружьемъ. Товарищи нашего волонтера трунили надъ его горячимъ стремленіемъ выступить на военную стезю и притащить нѣсколько французскихъ череповъ. Однакожь подъ его палицу не попало ни одной головы. Единственный убитый въ теченіе дня былъ какой-то французскій джентльменъ, проѣзжавшій мимо съ своимъ лакеемъ. Его встрѣтилъ волонтеръ лордъ Доунъ, командовавшій передовой ротой полка Кингсли. Милордъ Доунъ предложилъ этому джентльмену сдаться; но французъ безразсудно отказался, и потому онъ, его слуга и двѣ лошади были убиты наповалъ.

На другой день былъ высаженъ весь дессантъ, и британская армія перешла изъ Канкаля къ Сен-Мало. Всѣ деревни, мимо которыхъ она проходила, были опустошены. Дороги во многихъ мѣстахъ были такъ узки, что солдаты принуждены были идти другъ за другомъ въ одинъ рядъ; изъ-за высокихъ заборовъ ихъ бы можно было перестрѣлять поодиначкѣ, еслибъ только непріятель вздумалъ нарушить спокойствіе этого марша.

Въ сумерки армія подошла къ Сенъ-Мало. Прибытіе ея привѣтствовала городская артиллерія; но, по случаю темноты, безъ всякаго вреда. Подъ прикрытіемъ ночи, британцы зажгли корабли, деревянныя зданія, амбары съ смолой, — словомъ произвели страшный пожаръ, продолжавшійся цѣлую ночь.

Этотъ подвигъ совершенъ былъ безъ всякой попытки со стороны французовъ остановить дальнѣйшее движеніе британскаго войска; но такъ какъ утвердительно говорили, что въ Сенъ-Мало находился значительный гарнизонъ, то герцогъ Марльборо и милордъ Джоржъ Саквиль не рѣшились обезпокоить его и сочли за лучшее воротиться въ Канкаль, а оттуда…. оттуда опять на корабли.

Еслибъ это не была правдивая исторія, то автору развѣ трудно было бы послать нашего виргинца въ болѣе блистательную компанію? Ровно четыре недѣли спустя послѣ отплытія изъ Англіи, мистеръ Гарри Варрингтонъ снова очутился въ Портсмутѣ и отправилъ къ брату Джоржу письмо, съ которымъ послѣдній немедленно побѣжалъ въ улицу Динъ.

— Я принесъ вамъ чудесныя новости! вскричалъ онъ, заставь семейство Ламберта за завтракомъ. — Богатырь нашъ возвратился. Онъ подвергался всякаго рода опасностямъ, но слава Богу, — остался живъ и невредимъ! — Онъ видѣлъ драконовъ — клянусь честью, видѣлъ.

— Драконовъ! — Что вы этимъ хотите сказать, мистеръ Варрингтонъ?

— Но ни одного не убилъ; впрочемъ, вы сами услышите. Вотъ что пишетъ онъ:

"Неоцѣненный братъ.

"Полагаю, тебѣ пріятно будетъ услышать, что я возвратился изъ похода, безъ производства въ чинъ, — безъ славы и ранъ, живымъ, здоровымъ и веселымъ. На кораблѣ у насъ была такая тѣснота, какъ у бѣднаго мистера Гольвеля и его пріятелей въ Калькутѣ. На обратномъ пути мы встрѣтили сильную бурю, многіе джентльмены — волонтеры, отдававшіе преимущество гладкой поверхности моря, сильно на это ворчали. Желудки джентльменовъ очень слабы; послѣ обѣдовъ Бранда и закусокъ Вайта, имъ крайне не понравились матросскіе сухари и ромъ. Что касается до меня, то, какъ бывалый уже въ морѣ, я оставался очень доволенъ своими раціонами; я рѣшился принимать довольный видъ передъ нашими англійскими фронтами и доказывать при каждомъ удобномъ случаѣ, что виргинскій джентльменъ нисколько не хуже каждаго изъ нихъ. Для чести и славы Виргиніи я бы желалъ чѣмъ нибудь похвалиться; но все, что могу сказать о себѣ, заключается въ томъ, что мы были во Франціи и воротились въ Англію. Даже для твоего трагическаго пера не найдется ни одного эпизода изъ нашей кампаніи, который бы можно было описать. 6-го іюня, по высадкѣ десанта въ бухтѣ Канкаль, мы увидѣли на небольшомъ возвышеніи нѣсколько драконовъ^[2]….

— Слышите! Не правду ли я вамъ говорилъ, что онъ видѣлъ драконовъ? сказалъ Джоржъ, захохотавъ.

— Да скажите, пожалуйста, что онъ подразумеваетъ подъ словомъ драконы? спрашиваетъ Гетти.

— Громадныхъ, длиннохвостыхъ чудовищъ, съ стальной чешуей, извергающихъ пламя изъ пасти и пожирающихъ ежедневно по одной молоденькой дѣвицѣ. Развѣ ты не читала о нихъ въ сказкѣ о Семи Богатыряхъ? возразилъ папа. Увидѣвъ знамя св. Георгія, они исчезаютъ.

— Я такъ читалъ, бойко отвѣчаетъ воспитанникъ изъ Шартро. — Они любятъ ѣсть женщинъ. Одинъ изъ нихъ, вы знаете, папа, хотѣлъ съѣсть Андромеду, а другаго, который стерегъ яблоню, убилъ Язонъ.

"….Мы увидѣли на небольшомъ возвышеніи нѣсколько драконовъ, продолжалъ Джоржъ: — которые ускакали отъ насъ безъ выстрѣла. Ночью мы спали въ палаткахъ. На другой день прошли въ С. Мало и сожгли тамъ нѣсколько приватировъ. Оттуда снова сѣли на корабли, не скрестивъ даже сабли съ непріятелемъ и не встрѣтивъ никого, кромѣ немногихъ бѣдняковъ, которыхъ наши солдаты ограбили! Въ слѣдующій разъ вѣроятно буду счастливѣе! Походъ нашъ никакимъ образомъ нельзя назвать блистательнымъ; но мнѣ онъ понравился. Кромѣ дыма отъ выжженой нами смолы, я понюхалъ и пороху. Я видѣлъ непріятеля, спалъ въ палаткѣ, былъ страшно стѣсненъ и боленъ на морѣ. Мнѣ это нравится. Засвидѣтельствуй мое искреннее почтеніе тетушкѣ Ламбертъ и скажи миссъ Гетти, что я нисколько не испугался, увидѣвъ французскую кавалерію.

"Остаюсь преданнымъ тебѣ братомъ,
Г. Э. Варрингтонъ".

Надо надѣяться, что при извѣстіи объ окончаніи экспедиціи и о благополучномъ возвращеніи Гарри, укрызенія совѣсти миссъ Гетти совершенно прекратились. Возвращеніе Гарри, можно сказать, было болѣе, чѣмъ благополучно. Мистеръ Ламбертъ, во время своихъ оффиціальныхъ обязанностей, имѣлъ случай навѣстить войска, расположенныя въ Портсмутѣ и на островѣ Вайтѣ; и при этомъ Джоржъ Варрингтонъ былъ его спутникомъ. Они находили, что Гарри послѣ этого небольшаго похода значительно поправился и духомъ и здоровьемъ; ему пріятно было изучать свои новыя воинскія обязанности: былъ дѣятеленъ, веселъ, здоровъ, словомъ, — былъ совсѣмъ другимъ человѣкомъ, далеко не тѣмъ празднымъ и скучнымъ, какимъ онъ казался, убивая время въ лондонскихъ клубахъ и въ гостиной мистриссъ Ламбертъ. Войска стояли въ лагерѣ; погода была чудная, и Джоржъ находилъ, что его братъ былъ отличнымъ ученикомъ военной школы подъ открытымъ небомъ. Старшій братъ, прогуливаясь рука объ руку съ младшимъ по улицамъ временнаго военнаго города, припоминалъ свои собственные военные подвиги за два года назадъ, и убѣждался, что эта армія была гораздо многочисленнѣе того несчастнаго отряда, бѣдствіе котораго ему привелось раздѣлить. Экспедиція въ томъ видѣ, въ какомъ мы ее представили, конечно не была блистательна, несмотря на то, войска и нація были отъ ней въ величайшемъ восторгѣ. Мы посшибли-таки спесь гордому галлу, писали тогда въ нашихъ журналахъ. Мы бы уничтожили его, еслибъ онъ осмѣлился показаться. Послѣ этого, чья храбрость можетъ сравняться съ храбростью британца? Подобныя выраженія, мнѣ помнится, раздавались не слишкомъ давно. Я говорю это не для намека, что наша нація любитъ хвастаться болѣе другихъ націй, — или хвастаться болѣе теперь, чѣмъ въ прежнія времена. Я своими глазами видѣлъ мѣста сраженій при Лейпцигѣ, Іенѣ, Дрезденѣ, Ватерлоо, Блэнгеймѣ, Бонкеръ-Гиллѣ, Новомъ Орлеанѣ. Да и то сказать, какая нація въ свою очередь не сражалась, не побѣждала, не обращалась въ бѣгство, не выхваляла свое мужество? — Итакъ, британская нація находилась въ сильномъ возбужденіи, по случаю знаменитой побѣды при Сенъ-Мало. Захваченныя сокровища были привезены въ отечество и выставлены въ Лондонѣ на показъ. Народъ, я говорю, находился въ такомъ возбужденіи, что требовалъ еще лавровъ, еще побѣдъ, и восторженная армія для отъисканія ихъ снова выступила въ походъ.

Въ этой новой экспедиціи находился волонтеръ столь знаменитый, что мы должны отдать ему преимущество предъ всѣми другими аматерами. Это былъ нашъ морякъ принцъ, его королевское высочество принцъ Эдуардъ. Его перевезли на корабль Эссексъ въ двѣнадцати-весельномъ корабельномъ катерѣ, на носу котораго развевался англійскій штандартъ; за принцемъ слѣдовалъ въ другомъ катерѣ адмиралъ — тоже подъ флагомъ; за адмираломъ капитаны по старшинству.

Флотъ снимается съ якоря; Гарри, цвѣтущій здоровьемъ и въ превосходномъ расположеніи духа, машетъ шляпой друзьямъ своимъ, провожающимъ его съ берега громкими восклицаніями. Онъ скоро долженъ получить чинъ и получитъ его. Затрудненія въ этомъ, по мнѣнію Джоржа, не можетъ быть. — Изъ маленькаго запаса своихъ денегъ онъ можетъ удѣлить частицу на покупку брату офицерскаго патента; но если Гарри получитъ его безъ покупки, своею храбростью и хорошимъ поведеніемъ, это будетъ еще лучше. Полковникъ отзывался о немъ съ отличной стороны; Гарри любили всѣ офицеры и солдаты. Не трудно, кажется, видѣть, что молодой человѣкъ подавалъ прекрасныя надежды.

Гип! гип! ура! — Какія удивительныя новости получены спустя десять дней послѣ отплытія эскадры! 7 и 8 августа войска его величества произвели высадку въ бухтѣ де-Маре, въ двухъ миляхъ на западъ отъ Шербурга, въ виду многочисленнаго непріятеля. Устрашенный отвагою и храбростью британцевъ, многочисленный непріятельскій корпусъ удалился. Шербургъ сдался безъ выстрѣла; на трехъ прибрежныхъ крѣпостяхъ развевались англійскіе флаги. Въ гавани сожжено двадцать-семь кораблей и взято множество мѣдныхъ пушекъ. Что касается до чугунныхъ пушекъ, то — ихъ уничтожили; бассейнъ и двѣ пристани при входѣ въ гавань, которыми французы такъ гордились, разрушены до основанія.

Празднествамъ въ Лондонѣ не было конца. Вмѣстѣ съ прибытіемъ изъ Шербурга пушекъ мистера Гау, явились и знамена, взятыя мистеромъ Вульфомъ при Люисбургѣ. Знамена перенесены были изъ Кенсингтона въ церковь св. Павла, съ необыкновенною помной: ихъ провожали отрядъ конно-гренадеровъ, отрядъ гвардіи съ надлежащимъ числомъ офицеровъ, съ знаменами, барабаннымъ боемъ и музыкой. Въ церкви принималъ ихъ епископъ, и при этомъ съ Товера артиллеріей, расположенной въ паркѣ, произведенъ былъ салютъ! На другой день происходила точно такая же церемонія съ шербургскими пушками и мортирами. И какія же пушки мы взяли! посмотрите на нихъ, — на ихъ рѣзьбу, на эмблемы, на лиліи, на короны, на девизы! Тутъ есть и Téméraire, и Malfaisant, и Vainqueur, и множество другихъ, имъ подобныхъ. Слышите, какой крикъ раздается по тѣмъ улицамъ, гдѣ провозятъ орудія! — Что касается до Гетти и мистриссъ Ламбертъ, то, мнѣ кажется, онѣ такого мнѣнія, что всѣ эти трофеи пріобрѣлъ Гарри, стащивъ ихъ съ батареи и уничтоживъ всѣхъ артиллеристовъ. Въ теченіе нѣсколькихъ послѣднихъ дней онъ чрезвычайно возвысился въ мнѣніи своихъ родственниковъ и знакомыхъ. Мадамъ де-Бернштэйнъ нѣсколько разъ о немъ освѣдомлялась. Лэди Марія просила милаго кузена Джоржа повидаться съ ней и, если можно, сообщить ей извѣстія о его братѣ. Джоржъ, считавшійся уже мѣсяца два главою фамиліи Эсмондовъ, находитъ себя низведеннымъ съ высотъ своего пьедестала и становится почти ничего незначащимъ, по крайней мѣрѣ въ глазахъ миссъ Гетти. Вашъ умъ, говорятъ эти глаза: — ваша ученость, ваши трагедіи, — все это очень хорошо; но что они значатъ въ сравненіи съ побѣдами и мѣдными пушками? Джоржъ очень кротко переноситъ свое низведеніе. — Пятнадцать тысячъ британцевъ — легко сказать! Почему бы имъ не идти прямо на Парижъ и не взять его? — Да они это сдѣлаютъ; тутъ нечего и сомнѣваться, — думаютъ нѣкоторыя лэди. Онѣ бросаются въ объятія одна другой; онѣ поздравляютъ одна другую, онѣ въ величайшемъ восторгѣ. Онѣ желаютъ еще разъ увидѣться съ сэромъ Майльзомъ и лэди Варрингтонъ, чтобы спросить: — ну, что вы скажете теперь о вашемъ племянникѣ? Каковъ! а! — взялъ двадцать-одну мѣдную пушку, утопилъ стодвадцать чугунныхъ пушекъ, разрушилъ бассейнъ и двѣ пристани при входѣ въ гавань! — Весь городъ ликуетъ и иллюминуется; наши милыя лэди тоже выбрасываютъ на свои щечки флаги самаго яркаго алаго цвѣта, въ ихъ глазкахъ загараются огоньки радости, и это дѣлается въ честь ихъ богатыря и побѣдителя!…

Но, къ сожалѣнію, послѣ ясной погоды всегда бываетъ ненастье. Неумѣренный аппетитъ нашихъ военачальниковъ привелъ ихъ къ такому убѣжденію, что они недостаточно попировали при грабежѣ Сенъ-Мало; и туда-то шербургскіе побѣдители, постоявъ недолго въ Портсмутѣ и на островѣ Вайтѣ, снова возвратились. Они сдѣлали высадку въ бухтѣ Сенъ-Лунаръ, въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Сенъ-Мало, къ которому и направили свой маршъ, съ намѣреніемъ разорить его на этотъ разъ до основанія. Между тѣмъ, гавань СенъЛунаръ оказалась не безопасною, и потому флотъ перешелъ въ Сенъ-Ка, не прерывая сообщенія съ побѣдоносной арміей.

На этотъ разъ британскій левъ, предполагавшій проглотить Сенъ-Мало цѣликомъ, увидѣлъ, что городъ охранялся французской арміей, которую губернаторъ Бретани заблагоразсудилъ привести на защиту; такимъ образомъ назначенное «coup de main» оказалось невыполнимымъ; и наши воины опять вернулись къ кораблямъ преспокойно стоявшимъ въ заливѣ Сенъ-Ка, въ ожиданіи прибытія нашихъ побѣдителей.

О несчастный день Сенъ-Ка! Зачѣмъ ты омрачилъ славу нашего оружіяI Во время перехода къ кораблямъ, войска наши узнали, что ихъ преслѣдуетъ непріятельскій отрядъ, посланный французскимъ губернаторомъ изъ Бреста. Двѣ трети войска и вся артиллерія переправились уже на корабли, когда французы настигли остальную часть. Четыре роты перваго гвардейскаго полка и роты гренадеровъ выстроились на окраинѣ берега въ боевой порядокъ, — между тѣмъ какъ другіе садились на шлюпки. Когда французы спустились съ высотъ, окружающихъ заливъ, эти гвардейцы и гренадеры сдѣлали движеніе впередъ, чтобы атаковать непріятеля, и чрезъ то потеряли превосходную позицію: ихъ прикрывала высокая насыпь, за которою они могли бы выгодно сопротивляться. — И вотъ тысяча-сто человѣкъ вступили въ бой съ отрядомъ всемеро, вдесятеро ихъ сильнѣе, — и послѣ непродолжительной, горячей схватки принуждены были отступить, бѣжать къ шлюпкамъ спасаться, кто какъ могъ. Семьсотъ человѣкъ были убиты, утоплены, или взяты въ плѣнъ, — въ числѣ убитыхъ былъ одинъ генералъ. — Но гдѣ были волонтеры?

Я, какъ человѣкъ миролюбивой и мало знакомый съ военнымъ искусствомъ, признаюсь откровенно, что гораздо меньше думаю о воинахъ, проливающихъ кровь, чѣмъ о тѣхъ, кого они оставили дома. Гвардейцы, Джоржъ и тюльпанъ королевскихъ британцевъ сошлись лицомъ къ лицу и стараются разбить другъ-другу головы! Прекрасно! Это въ ихъ натурахъ, какъ въ натурѣ медвѣдей и львовъ, и — мы не скажемъ, что небо, а — какая нибудь особенная сила назначила имъ быть кровожаднымъ. Въ тоже время, посмотрите на дѣвушку, которая такъ слезно прощалась съ Дженомъ; посмотрите на другую, которая подарила своему французу коротенькую трубку и табачницу передъ его уходомъ въ неизвѣстную экспедицію; — скажите, за что должны страдать и сокрушаться эти бѣдныя, миленькія и нѣжныя сердца? Нѣтъ, мое дѣло находиться не при арміи, а при тѣхъ, кого воины оставили дома. Можете себѣ представить, въ какомъ положеніи находилась миссъ Гетти Ламбертъ, когда услышала о бѣдствіи нашихъ воиновъ и пораженіи гренадерскихъ отрядовъ! Какимъ сомнѣніемъ и горестью была наполнена грудь Джоржа Варрингтона; съ какимъ соболѣзнованіемъ Мартинъ Ламбертъ смотритъ въ маленькое лицо своей дочери и читаетъ на немъ грустную исторію! Гау, храбрый коммодоръ, подъ непріятельскимъ огнемъ нѣсколько разъ подъѣзжалъ на шлюбкахъ къ берегу, и десятками спасалъ нашихъ бѣдствующихъ воиновъ. Всего болѣе утонуло; сотни попали въ плѣнъ или пали подъ выстрѣлами на берегу. — Гдѣ же нашъ Виргинецъ?

ГЛАВА XVII,
ВОЗВРАЩЕНІЕ ВОИНА.

Всемогущее небо! — Ужели тщеславію людей, особливо тщеславію французовъ, не будетъ конца? Возможно ли повѣрить, что послѣ битвы при Сенъ-Ка, гдѣ, камъ вамъ извѣстно, вырѣзали нашъ арріергардъ, — они были такъ безчувственны, что сожгли въ Парижѣ — я ужь и не знаю какое — огромное количество пороха, приходили въ неописанный восторгъ при нашемъ несчастій? Скажите, есть ли хоть сколько нибудь великодушія въ этихъ торжественныхъ крикахъ, по тому случаю, что пять или шесть-сотъ храбрыхъ воиновъ были окружены на морскомъ берегу десятью тысячами и что ихъ постигла та участь, которая, какъ говорятъ, постигаетъ отсталыхъ? У меня было намѣреніе написать правдивую картину лондонскаго ликованія, по случаю блистательнаго успѣха нашего оружія при Сенъ-Мало. Я живо представлялъ себѣ полированныя пушки, которыя тащили храбрые моряки въ торжественной процессіи; подлѣ нихъ скакали конно-гренадеры; чернь махала шляпами, наполняя воздухъ восторженными криками; воришки шарили по карманамъ, друзья наши стояли на балконѣ въ улицѣ Флитъ и благословляли эту сцену британскаго торжества. Теперь же, когда французы были такъ вульгарны, что сдѣлали подражаніе лондонскому празднеству и поставили битву при Сенъ-Ка выше битвы при Сенъ-Мало, я не хочу даже и намекать на этотъ устарѣлый предметъ. Я какъ нельзя болѣе доволенъ тѣмъ, что Гарри воротился изъ той и другой экспедиціи совершенно невредимымъ. Впрочемъ говорилъ ли я хоть разъ, что его оцарапали? Напротивъ, боясь опечалить прекрасную молодую читательницу, я говорю, что Гарри былъ такъ здоровъ, какимъ еще не былъ во всю свою жизнь. Морской воздухъ нарумянилъ его щоки, — пули, свиставшія мимо его кудрей, боялись ихъ коснуться. Океанъ нерѣдко смачивалъ его платье, но не смѣлъ поглотить его тѣло. Правда, онъ показалъ непріятелю фалды своего мундира, — но на самое короткое время, стараясь, какъ можно скорѣе скрыться изъ ихъ вида. Да и что такое фалды, какъ не выраженіе превратности счастія? Это общая принадлежность мундировъ, фраковъ и людей: нашъ долгъ носить ихъ съ терпѣніемъ, безъ ропота.

— Намъ одно оставалось, говорилъ Гарри: — спасать жизнь свою бѣгствомъ; и когда линія наша была разорвана, то изъ насъ тотъ былъ счастливѣе всѣхъ, кто скорѣе могъ добраться до шлюбокъ. Французская кавалерія и пѣхота преслѣдовала насъ до самаго моря, смѣшалась съ нами, рубила и колола нашихъ людей безъ сожалѣнія. Бѣдный Эрмитэджъ упалъ отъ пули впереди меня. Я поднялъ его и началъ пробираться по прибою волнъ къ первой шлюбкѣ. Къ счастію, матросы на нашей шлюбкѣ были неустрашимы. Пули свистѣли между ними, пробивали лопасти веселъ и на клочки рвали выставленный флагъ. Офицеръ, командовавшій шлюбкой, былъ такъ хладнокровенъ, какъ будто онъ сидѣлъ въ Портсмутѣ за стаканомъ пунша, — ужь онъ, я думаю, съ удовольствіемъ же и выпилъ его по выходѣ на берегъ! Бѣдный сэръ Джонъ былъ несчастнѣе меня. Онъ не дожилъ до пріѣзда на корабль; служба лишилась въ немъ прекраснаго воина, а миссъ Гау — истиннаго джентльмена, въ которомъ надѣялась имѣть мужа. Подобныя случайности неизбѣжны; его братъ получаетъ баронетство.

— Я теперь думаю о бѣдной миссъ Гау и о королѣ, сказала миссъ Гетти, которой волонтеръ разсказывалъ свою исторію. Для чего король поощрялъ молодаго человѣка идти въ экспедицію? — Само сабою разумѣется, джентльменъ не могъ отказаться отъ вызова со стороны такой особы! И что же? — Его убили! — Воображаю, въ какомъ положеніи долженъ находиться его величество.

— Я думаю, его величество находится теперь въ глубокой горести, — сказалъ папа, покачавъ головой.

— Вы, папа, смѣетесь! Не хотите ли вы сказать, что когда джентльменъ умираетъ на службѣ его величества, почти у самыхъ его ногъ, то король Англіи не пожалѣетъ о немъ? спросила Гетти. Еслибъ я была такого мнѣнія, — клянусь, я бы перешла на сторону Чарльза Стюарта.

— И тогда хорошенькая головка такой маленькой измѣнницы непремѣнно показалась бы надъ воротами Темпля, отвѣчалъ генералъ, видѣвшій что миссъ Гетти не придавала словамъ своимъ серьёзнаго значенія; онъ зналъ, что теперь, когда миновала опасность, ея сердце было переполнено благодарностью. Нѣтъ, моя милая, напрасно ты такъ думаешь, продолжалъ папа. Еслибъ короли плакали о каждомъ солдатѣ, то ихъ жизнь была бы невыносима! Я гораздо лучшаго мнѣнія о его величествѣ, и не смѣю предполагать въ немъ такой слабости. Еслибъ миссъ Гестеръ Ламбертъ перешла на сторону Стюарта, то едва ли была бы счастливѣе. Эта фамилія никогда не отличалась избыткомъ чувствительности.

— Но если бы король послалъ Гарри…. я хотѣла сказать сэра Джона Эрмитэджа на войну, въ которой бы онъ лишился жизни, то неужели его величество не сталъ бы сожалѣть? спросила молоденькая лэди.

— Еслибъ Гарри палъ, то при дворѣ, безъ всякаго сомнѣнія, наложили бы трауръ, точно такъ же, какъ вчера всѣ джентльмены и лэди были въ цвѣтныхъ платьяхъ, замѣчаетъ генералъ.

— Я удивляюсь, почему бы не дѣлать фейрверковъ послѣ пораженія, не надѣвать вретища и не посыпать пепломъ головы послѣ побѣды? спрашиваетъ Джоржъ. Съ своей стороны я вовсе не намѣренъ благодарить небо за то, что оно помогало намъ выжечь въ Шербургѣ всѣ корабли.

— Неправда, Джоржъ. Я не имѣю права говорить такъ, потому что ты умнѣе меня. Но когда твое отечество выигрываетъ побѣды, ты радуешься, — это я знаю. Мнѣ стыдно было бы бѣжать отъ французовъ, стыдно, а все-таки бѣжалъ, — говоритъ Гарри. — Мнѣ казалось, что англичанинъ этого не долженъ дѣлать, прибавилъ онъ серьёзно.

Джоржъ улыбнулся, но не хотѣлъ спрашивать своего брата, какого были мнѣнія французы.

— Дѣло было совсѣмъ скверное, продолжалъ Гарри серьёзнымъ тономъ: — но слава Богу, что не было хуже. Разсказываютъ, что мѣстный губернаторъ французовъ, герцогъ Эгильонъ, былъ, что называется у насъ, мокрая курица. Еслибъ мы не отступали форсированнымъ маршемъ, то насъ бы всѣхъ отрѣзали. Мѣстная французская милиція, надо отдать ей справедливость, дѣйствовала превосходно; при ней было много волонтеровъ, и всѣ они, какъ и слѣдовало, находились впереди. Говорятъ, что шевалье де-Туръ-д’Овернъ открылъ сраженіе вопреки приказаніямъ герцога Эгильона. Это намъ говорили офицсры, которые явились къ генералу Блаю и лорду Гау съ спискомъ нашихъ плѣнныхъ и раненыхъ. Гау, съ той минуты, какъ привезли ему извѣстіе о смерти брата, сдѣлался лордомъ. Впрочемъ, онъ храбрый малый, какъ ни разбирайте его: какъ лорда, или какъ обыкновеннаго человѣка.

— А его сестра, которой предстояло выдти замужъ за бѣднаго сэра Джона Эрмитэджа, представьте себѣ, въ какомъ она должна находиться положеніи! вздыхаетъ миссъ Гетти, сдѣлавшаяся въ послѣднее время необыкновенно сантиментальною.

— А его мать! произноситъ мистриссъ Ламбертъ. — Читали ли вы ея адресъ къ ноттингэмскимъ избирателямъ? «Лордъ Гау теперь въ отсутствіи по дѣлу, касающемуся общаго интереса, а полковникъ Гау съ своимъ полкомъ находится при Люисбургѣ: на мнѣ лежитъ обязанность просить вашихъ голосовъ и вашего вліянія, чтобы полковникъ Гау заступилъ мѣсто своего покойнаго брата и былъ вашимъ представителемъ въ парламентѣ.» Не правда ли, что храбрая женщина?

— Лаконическая женщина, говоритъ Джоржъ.

— Могутъ ли быть не храбрыми сыновья, воспитанные такими матерями? спрашиваетъ генералъ.

Молодые люди обмѣнялись взглядами.

— Если одному изъ насъ было бы суждено умереть, защищая отечество, то въ Спартѣ у насъ есть мать, которая бы думала и писала точно такъ же, какъ и мистрисъ Гау, говоритъ Джоржъ.

— Если Спарта находится гдѣ нибудь въ Виргиніи, то въ ней, конечно, есть у насъ мать, замѣчаетъ мистеръ Гарри.

— А между тѣмъ мы оба встрѣчались съ непріятелемъ, и обоихъ насъ онъ только посѣкъ! прибавляетъ, братъ, съ задумчивымъ видомъ.

Гетти смотритъ на него и представляетъ себѣ его въ тотъ моментъ, когда онъ пробился къ шлюбкамъ сквозь прибой волнъ, неся на плечѣ своемъ истекающаго кровью товарища, между тѣмъ какъ за нимъ гнался непріятель и вокругъ его летали пули. И кто же вовлекъ его въ эту опасность? Она! Ея слова воодушевили его, и теперь, по возвращеніи, онъ не произнесъ еще ни одного упрека! Онъ только и говоритъ о своихъ приключеніяхъ, да и то, когда его спросятъ. Въ отношеніи къ Гетти онъ очень серьёзенъ и вѣжливъ: съ прочими членами семейства необыкновенно откровененъ и любезенъ. Сомнѣнія Гетти, что она была виновницей его опасности, мучили его. Маленькая ручка! — говорили повидимому его взоры, его поступки: — тебѣ не подняться на меня! Не хорошо обижать человѣка, а тѣмъ болѣе того, который такъ былъ преданъ вамъ и всѣмъ вашимъ роднымъ. Быть можетъ я не дальняго ума, но пока бьется во мнѣ сердце, я считаю себя равнымъ всякому умницѣ, и всѣ лучшія чувства этого сердца принадлежали и принадлежатъ вашему семейству.

Благородное терпѣніе, съ которымъ Гарри переносилъ обиды, послужило къ тому, что въ уваженіи миссъ Гетти онъ снова занялъ то мѣсто, которое было имъ потеряно въ теченіе предшествовавшихъ мѣсяцевъ, проведенныхъ въ совершенной праздности. Она оказывала ему уваженіе, которое прекрасный полъ оказываетъ храбрымъ. Она перестала быть бойкою въ своихъ отвѣтахъ и саркастическою въ своихъ замѣчаніяхъ. Словомъ, это была усмиренная, измѣнившаяся, улучшившаяся миссъ Гетти Ламбертъ.

Да и весь свѣтъ, повидимому, перемѣнился въ отношеніи къ Гарри, какъ Гарри — въ отношеніи къ свѣту. Онъ пересталъ быть мрачнымъ и празднолюбивымъ. Онъ уже болѣе не предавался унынію, не смотрѣлъ съ пренебреженіемъ на ближняго. Полковой командиръ называлъ его поведеніе примѣрнымъ и рекомендовалъ, какъ кандидата, на одну изъ офицерскихъ вакансій, открывшуюся во время экспедиціи. Несмотря вообще на неудачный исходъ этой экспедиціи, она покрайней мѣрѣ для Гарри была довольно счастлива. Сослуживцы-волонтеры, приходя въ улицу Сентъ-Джемсъ, отзывались о его поведеніи съ прекрасной стороны. Эти волонтеры и ихъ подвиги были темой всеобщей похвалы. Еслибъ сэръ Джонъ Эрмитэджъ былъ главнокомандующимъ и былъ убитъ въ минуту побѣды, то едва ли народъ оказывалъ бы къ нему болѣе сочувствія, чѣмъ теперь. Газеты наполнялись письмами о немъ, литераторы и поэты старались превзойти другъ друга въ сочиненіи ему эпитафіи. Всѣ оплакивали участь его нареченной невѣсты. Она была, какъ мы уже сказали, сестра храбраго коммодора, только что возвратившагося изъ этой несчастной экспедиціи и наслѣдовавшаго титулъ своего старшаго брата, храбраго, какъ онъ самъ, и убитаго въ Америкѣ.

Милордъ Гау отзывался о мистерѣ Варрингтонѣ съ особенной похвалой; въ свою очередь и онъ былъ не прочь отъ того благосклоннаго вниманія и милости, которое оказывалъ волонтерамъ весь городъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что тысячи сражались храбрѣе этихъ молодыхъ людей; но англичане, какъ извѣстно, любятъ своихъ джентльменовъ и любятъ, чтобы они отличались. Этихъ волонтеровъ единодушно называли паладинами и героями. Что касается до нашихъ молодыхъ нобльменовъ, то они безъ всякаго труда сдѣлались популярными. По случаю ихъ возвращенія, клубы Вайта и Олмакъ были великолѣпно иллюминованы; улица Сентъ-Джемсъ съ восторгомъ приняла молодыхъ рыцарей въ свои объятія. Гарри снова пользовался между старыми друзьями особенною благосклонностью. Ему снова и охотно протягивали руку. Даже его родственники присылали къ нему поздравленіе. Онъ получилъ письмо изъ Кастльвуда, гдѣ тетушка Бернштэйнъ снова пріютилась, письмо, заключавшее въ себѣ похвалы его храбрости и небольшой банковый билетъ, въ знакъ искренняго одобренія со стороны его тетушки. Милордъ Кастльвудъ, въ письмѣ своемъ къ обоимъ родственникамъ, выражалъ любовь свою и уваженіе и предлагалъ гостепріимство своего загороднаго дома, въ случаѣ, еслибъ они вздумали къ нему пріѣхать. Кромѣ всего этого, получено было по почтѣ еще одно письмо. Узнавъ знакомый почеркъ, Гарри улыбнулся. Въ этомъ письмѣ милая его кузина Марія Эсмондъ говорила, что постоянно любила слушать похвалы о немъ и сочувствовала ему въ его счастіи и несчастіи; какая бы перемѣна ни случилась съ нимъ, она просила его удѣлить ей маленькое мѣстечко въ его сердцѣ. Мистеръ Самсонъ, писала она, говорилъ прекрасную проповѣдь объ ужасахъ войны и о благородныхъ подвигахъ молодыхъ людей, добровольно пожелавшихъ встрѣтиться лицомъ къ лицу съ непріятелемъ и преодолѣть всѣ военныя трудности и опасности для пользы и славы своего отечества….

Вслѣдъ за тѣмъ и самъ проповѣдникъ прислалъ къ Гарри письмо, въ которомъ съ энтузіазмомъ привѣтствовалъ его, какъ друга своего, какъ своего благодѣтеля, какъ славнаго героя. Даже сэръ Майльзъ Варрингтонъ прислалъ корзинку дичи изъ Норфолька; лапка одной птички была завернута въ бумажку, на которой значилось, что это была первая жертва ружья молодаго Майльза.

Вскорѣ послѣ того мистеръ Ламбертъ, съ лицомъ, озареннымъ радостью, навѣстилъ молодыхъ своихъ пріятелей и объявилъ, что мистеръ Гарри Варрингтонъ произведенъ въ прапорщики, во второй батальонъ Кингсли 20-го полка, который участвовалъ въ компаніи и который въ это время переформированъ въ другой полкъ, 67-й. Полковой командиръ не былъ при полкѣ во время экспедиціи въ Бретань. Онъ находился у Капъ-Бретона, и былъ занятъ взятіемъ тѣхъ пушекъ при Линсбургѣ, прибытіе которыхъ въ Англію послужило поводомъ къ такому торжеству.

ГЛАВА XVIII,
ВЪ КОТОРОЙ ИДЕТЪ РѢЧЬ О ЖЕНИТЬБѢ.

Нѣкоторые изъ моихъ благосклонныхъ читателей, безъ всякаго сомнѣнія, имѣютъ привычку посѣщать тотъ знаменитый садъ въ Реджинтъ-Стритѣ, въ которомъ такое множество крылатыхъ, пернатыхъ, чешуйчатыхъ, четвероногихъ созданій получаютъ пищу и помѣщеніе, и за это обязаны выставлять себя на показъ для нашего назиданія и удовольствія. Какъ дѣла человѣка и сокровенныя его мысли слѣдуютъ за нимъ повсюду и вмѣшиваются во всю жизнь и природу, его окружающую, такъ и мысль о нашихъ друзьяхъ виргинцахъ, ни на минуту не покидала меня, когда я приходилъ въ этотъ садъ и любовался какой нибудь рыбой въ водоемѣ. Здѣсь въ первый разъ въ жизни увидѣлъ я прехорошенькую рыбку; дѣлая въ своемъ зеленомъ бассейнѣ гармоническія кривыя линіи, она то обращалась ко мнѣ блестящей спиной, то показывала свою нѣжную, бѣлую грудь; это была наша старая знакомая камбала, которую мы всѣ таскали въ Гринвичѣ изъ воды, не имѣя ни малѣйшаго понятія о ея красотѣ.

Порода людей — тоже, что и порода камбалъ. Если вы смотрите на послѣднюю въ ея родной стихіи, то видите, что она развязна, здорова и прекрасна; перенесите ее въ другую стихію, и вы увидите, что красота ея исчезла, ея движенія потеряли граціозность, она какъ-то смѣшно хлопаетъ хвостомъ по безчувственной землѣ, — и черезъ нѣсколько минутъ въ ней потухаетъ слабая искра жизни. Пока не ушло еще время, бережно возьмите ее въ руки и бросьте обратно въ родную ея Темзу…. Впрочемъ позвольте: мнѣ помнится, что есть какая-то пословица на счетъ рыбы, вытащенной изъ воды, и что многіе глубокомысленные естествоиспытатели еще до меня дѣлали о нихъ замѣчанія…. Такъ точно и Гарри Варрингтонъ: долго барахтался онъ въ несвойственной ему стихіи. Какъ скоро онъ попалъ въ надлежащую стихію, къ нему возвратилось здоровье и сила, жизнь и энергія; съ эполетомъ на плечѣ онъ сдѣлался совсѣмъ другимъ существомъ. Онъ восхищался своей новой профессіей, изучалъ всѣ ея подробности и усвоивалъ ихъ чрезвычайно быстро. Еслибъ я владѣлъ искусствомъ моего друга Лоркера, я бы послѣдовалъ за Гарри въ лагерь, посмотрѣлъ бы на него на маршѣ, за общимъ столомъ, на плацъ-парадѣ; пображничалъ бы съ нимъ въ кругу его товарищей; съ радостію пожилъ бы съ нимъ въ его палаткѣ; съ знаніемъ дѣла объяснилъ бы всѣ военные маневры и всѣ подробности военной жизни. Но такъ какъ я не владѣю этимъ искусствомъ, то не угодно ли читателю самому, при его большей опытности и болѣе дѣятельномъ воображеніи, восполнить колоритъ картины, которую я набросалъ въ грубыхъ чертахъ, и, что всего важнѣе. — представить мистера Варрингтона въ новомъ красномъ мундирѣ съ желтыми отворотами и обшлагами, счастливаго мыслію, что ему предстоитъ право носить знамена его величества и съ большею охотою изучать и исполнять всѣ обязанности военной профессіи.

Джоржъ, какъ всякій молодой человѣкъ, восхищавшійся превосходствомъ другаго и искренно сознававшій отличныя качества своего брата, гордился успѣхомъ Гарри и радовался возвращенію къ нему счастія. Онъ написалъ письмо въ Виргинію, исчисливъ въ немъ всѣ похвалы, которыя слышалъ о Гарри и которыхъ Гарри, по своей скромности никакъ не рѣшился бы повторить; описалъ, какъ удачно Гарри сдѣлалъ на военномъ поприщѣ первый шагъ, и при этомъ Джоржъ просилъ позволенія у матери раздѣлить съ ней издержки на покупку для него слѣдующаго чина.

Ничто, говорилъ Джоржъ, не доставляло ему такого удовольствія, какъ возможность помочь своему брату, тѣмъ болѣе, что внезапнымъ своимъ возвращеніемъ къ жизни онъ лишилъ Гарри наслѣдства, которое послѣдній считалъ своимъ законнымъ достояніемъ. Находясь подъ вліяніемъ этого ложнаго убѣжденія, Гарри надѣлалъ долговъ гораздо болѣе, чѣмъ можно было бы надѣлать, оставаясь младшимъ братомъ; поэтому-то Джоржъ вмѣнялъ себѣ въ обязанность не жалѣть денегъ тамъ, гдѣ требовали того выгоды брата; онъ приносилъ это, какъ дань за свое освобожденіе.

Кончивъ описаніе дѣлъ брата, Джоржъ воспользовался случаемъ поговорить о своихъ собственныхъ и обратилъ вниманіе своей почтенной матери на вопросъ, который главнѣе всего касался его личности. Ей уже извѣстно было, что лучшіе друзья, которыхъ онъ и братъ его нашли въ Англіи, были добрыя мистеръ и мистриссъ Ламбертъ; послѣдняя въ ранніе годы мадамъ Эсмондъ была ея школьной подругой. Тамъ, гдѣ кровные родные оказывались эгоистами и безчувственными, эти истинные друзья постоянно были добры и великодушны. Генералъ пользовался уваженіемъ всей арміи и любовію всѣхъ, кто его зналъ. Любовь матери не могла быть нѣжнѣе любви мистриссъ Ламбертъ къ обоимъ сыновьямъ мадамъ Эсмондъ. Въ настоящее время, писалъ Джоржъ, онъ всею душою привязанъ къ старшей миссъ Ламбертъ; отъ этой привязанности, по его мнѣнію, зависѣло счастіе всей его жизни, и онъ умолялъ свою многоуважаемую мать поощрить это чувство. Онъ еще не дѣлалъ формальнаго предложенія ни молоденькой лэди, ни ея родителямъ; но долженъ сказать, что уже въ нѣкоторой степени высказалъ свои чувства, и что молоденькая лэди, а также и ея родители, — повидимому къ нему благосклонны. Такая почтительная и прилежная дочь въ отношеніи къ своей матери должна быть примѣрною женою и свято исполнять свой долгъ въ отношеніи къ мужу. Словомъ, мистеръ Варрингтонъ представилъ молоденькую барышню, какъ образецъ совершенства, и выразилъ свое убѣжденіе, что счастіе или несчастіе его послѣдующей жизни будетъ зависѣть отъ обладанія такимъ существомъ или отъ потери его.

Отчего же вы не напечатали это письмо цѣликомъ? — спроситъ, можетъ статься, сантиментальный читатель издателя этой книги, объявившаго, что въ его рукахъ находится вся переписка Варрингтона. — Почему? — Потому что жестоко было бы открывать любовныя тайны молодаго человѣка; подслушивать его несвязныя клятвы и безумныя выраженія восторга, хладнокровно записывать тайны, а можетъ быть и глупости его нѣжной страсти. Неужели же мы должны, какъ шпіоны, стать, при наступленіи сумерекъ, въ амбразуру окна, и потомъ считать вздохи и пожатія рукъ, собирать въ сосудъ горячія слезы, ставить стетоскопъ на нѣжную грудь молодыхъ людей и выслушивать біеніе ихъ сердецъ? Нѣтъ, — я первый противъ этого! Любовь — чувство священное. Каждый разъ, когда я вижу (что иногда случается и въ этомъ мірѣ), что она подобно молніи вылетаетъ изъ двухъ паръ глазъ, или отражаетъ грусть даже въ одной парѣ; нѣжно переходитъ отъ матери на ребенка, который лежитъ въ ея колѣняхъ, или отъ отца на счастливую дочь, которая кружится въ вихрѣ вальса съ молодымъ капитаномъ, или отъ Джона Андерсона на старую свою жену, при входѣ ея въ гостиную — на эту bonne vielle, несравненную между всѣми женщинами, каждый разъ, когда мы усмотримъ этотъ сигналъ, — будемте ему салютовать! Пусть всякій, кому извѣстна эта тайна, хранитъ ее въ своемъ сердцѣ. Берегитесь человѣка нескромнаго: не обѣдайте съ нимъ, — онъ разгласитъ вашу секретную бесѣду; не плывите съ нимъ на одномъ кораблѣ, — онъ толкнетъ васъ за бортъ.

Между тѣмъ какъ любовь къ битвамъ заставляла Гарри Варрингтона нюхать порохъ, бороться съ драконами и вытаскивать изъ огня раненыхъ товарищей, Джоржъ преслѣдовалъ удовольствія болѣе мирныя и имѣвшія для него свою особенную прелесть. Онъ писалъ сонеты предмету своего обожанія; съ наступленіемъ вечера прогуливался подъ ея окномъ и наблюдалъ маленькую лампу, освѣщавшую ее въ ея комнатѣ; находилъ всякаго рода предлоги посылать записки, не требующія, повидимому, отвѣтовъ (которые онъ однакожь получалъ); выбиралъ отрывки изъ своихъ любимыхъ поэтовъ и цвѣты изъ Ковентгардена для чьего-то особеннаго украшенія и удовольствія; ходилъ въ церковь Сентъ-Джемса, вмѣстѣ съ ней пѣлъ псалмы, вѣроятно по одному и тому же молитвеннику, и ни одного слова не слыхалъ изъ проповѣди, — до такой степени все его вниманіе поглощалось другими мыслями. Онъ былъ чрезвычайно любезенъ и привязанъ ко всѣмъ родственникамъ миссъ Гетти — къ маленькимъ брату и сестрѣ въ пансіонѣ, къ старшему брату въ университетѣ, къ самой миссъ Гетти, съ которой нерѣдко вступалъ въ состязаніе по части остроумія, къ мама, которая сама была вполовину влюблена въ него, какъ замѣчалъ Мартинъ Ламбертъ….

Гумбо и Сади постоянно были на побѣгушкахъ между Соутэмптонскими рядами и улицей Динъ. Въ лѣтніе мѣсяцы изобрѣтались всякаго рола прогулки и поѣздки; предложеніямъ съѣздить въ Рангелэй, въ Гэмпстедъ, въ Воксалъ, въ Мэримбонскій садъ, — не было конца. Джоржу понадобилось начисто переписать для сцены свою знаменитую трагедію, а кто же можетъ писать такимъ прекраснымъ итальянскимъ почеркомъ, какъ не миссъ Тео? Каждый переписанный листъ постоянно сопровождался благодарностью, объясненіями, восхищеніями. Посмотрите, вотъ пакетъ, съ надписью рукою Варрингтона: «Письма 1758—9 г.» Не распечатать ли его и не открыть ли взору публики нѣжныя тайны? Нѣтъ! Эти дѣвственныя, непорочныя слова были прошептаны на ухо одного только существа. Спустя нѣсколько лѣтъ, мужъ съ наслажденіемъ прочитываетъ строки, гдѣ каждое слово дышитъ чувствомъ непритворной любви. Было бы святотатствомъ разгласить то, что въ нихъ написано: пусть благосклонные читатели повѣрятъ мнѣ на слово, что письма молоденькой лэди отличались скромностью и непорочностью, письма молодаго джентльмена — безпредѣльнымъ уваженіемъ и нѣжностью. Видите, какъ мало было съ нашей стороны сказано о нихъ; а между тѣмъ въ теченіе нѣсколькихъ послѣднихъ мѣсяцевъ мистеръ Джоржъ Варрингтонъ рѣшилъ въ своемъ умѣ, что онъ нашелъ женщину изъ женщинъ. Она не имѣла ослѣпительной красоты. Кузина Флора, Целія, Арделія и сотни другихъ несравненно прекраснѣе, но ея плѣнительное лицо нравилось ему лучше всѣхъ другихъ лицъ въ цѣломъ мірѣ. Она не имѣетъ блистательнаго ума, за то Джоржу пріятно слышать ея музыкальный очаровательный голосъ; въ ея обществѣ онъ самъ становится необыкновенно умнымъ, у него являются такія прекрасныя мысли; онъ употребляетъ такія прекрасныя слова; онъ такъ великодушенъ, благороденъ, остроуменъ, что неудивительно, если находитъ во всемъ наслажденіе. Съ другой стороны, трудно вообразить такой умъ, такую красоту, мужество и добродѣтель, какими молоденькая лэди надѣляла своего героя.

Письмо Джоржа достигло своего назначенія, произвело сильное волненіе въ маленькомъ кружкѣ у камина мадамъ Эсмондъ. Итакъ онъ влюбленъ, онъ хочетъ жениться! Что жь, это весьма натурально; это остепенитъ его. Если онъ думаетъ жениться на благовоспитанной христіанской дѣвушкѣ, то мадамъ Эсмондъ не видитъ въ этомъ ничего дурнаго.

— Я знала, что на него надѣнутъ чепчикъ, говоритъ Моунтэйнъ. Воображаютъ, что богатство его такъ же велико, какъ и помѣстье. Онъ, однакоже, не говоритъ, что у его невѣсты есть деньги. А это значитъ, что у нея ничего нѣтъ вовсе.

— Пожалуйста; и здѣсь есть люди, которые охотно бы надѣли на него чепчикъ, говоритъ мадамъ Эсмондъ, угрюмо посмотрѣвъ на кампаньонку: — здѣсь тоже старались поймать его на удочку для своихъ дочерей, и кто же? — люди, нисколько не богаче миссъ Ламбертъ.

— Мнѣ кажется, милэди намекаетъ на меня! говоритъ Моунтэйнъ. Вы хотите сказать, что моя Фанни — нищая; съ вашей стороны очень благосклонно напомнить мнѣ объ этомъ!

— Я говорю, что и здѣсь есть люди, которые охотно бы надѣли чепчикъ на него! Если этотъ чепчикъ приготовленъ вами, tant pis, — какъ говаривалъ папа.

— Неужели вы думаете, мадамъ, что я намѣрена удерживать Джоржа изъ видовъ къ своей дочери? Благодарю васъ, очень благодарю! Хорошее же вы имѣете мнѣніе о насъ, послѣ того, какъ мы прожили столько лѣтъ вмѣстѣ!

— Послушайте, милая Моунтэйнъ, я знаю васъ слишкомъ хорошо; знаю, что вы ни подъ какимъ видомъ не позволили бы себѣ предположенія, что ваша дочь — хорошая партія для джентльмена съ званіемъ мистера Эсмонда и съ его положеніемъ въ обществѣ, съ большимъ достоинствомъ сказала мадамъ.

— Фанни Паркеръ была въ школѣ не хуже Молли Бенсонъ; дочь мистера Моунтэйнъ нисколько не хуже дочери мистера Ламберта, — восклицаетъ Моунтэйнъ.

— Значитъ вы намѣрены были женить на ней моего сына? Напишу объ этомъ мистеру Эсмонду Варрингтону, непремѣнно напишу, и скажу, что крайне сожалѣю о вашемъ разочарованіи, говоритъ владѣтельница Кастльвуда.

Изъ этого маленькаго разговора мы можемъ заключить, что мистриссъ Моунтэйнъ дѣйствительно была разочарована и имѣла честолюбивые замыслы относительно дочери; въ противномъ случаѣ, зачѣмъ ей было выходить изъ себя при извѣстіи о женитьбѣ мистера Варрингтона?

Въ отвѣтномъ письмѣ своемъ къ сыну мадамъ Эсмондъ писала, что ей пріятно видѣть въ Джоржѣ проявленіе братской любви; что дѣйствительно съ нѣкоторой стороны весьма справедливо оказать помощь Гарри, ожиданія котораго заставили его принять образъ жизни, сопряженный съ большими расходами, а не тотъ, который бы ему слѣдовало принять, еслибъ онъ зналъ, что останется младшимъ братомъ. Относительно покупки патента на слѣдующій чинъ, мадамъ Эсмондъ съ радостію вызывалась раздѣлить издержки пополамъ съ старшимъ братомъ Гарри, тѣмъ болѣе, что его личная храбрость доставила ему возможность сдѣлать такое блистательное начало на военномъ поприщѣ. Такое употребленіе денегъ Джоржа, присовокупляла мадамъ Эсмондъ, — гораздо полезнѣе другихъ расходовъ.

Эти другіе расходы, какъ намъ уже извѣстно, относились до уплаты выкупа семейству французскаго капитана, на которую мать Джоржа ни подъ какимъ видомъ не соглашалась. Она имѣла рѣшительный характеръ, который наслѣдовалъ ея сынъ. Его настойчивость она называла гордостью и упрямствомъ. Но что думала она о своей собственной настойчивости, объ этомъ біографъ ея, живущій въ столь отдаленный отъ нея періодъ, сказать затрудняется. Впрочемъ, можно допустить, что люди за сто лѣтъ тому назадъ во многомъ похожи были на своихъ внуковъ нынѣшняго времени; точно такъ же любили они имѣть свою дорогу, и любили, чтобы по этой дорогѣ шли за ними и другіе.

Джоржъ разсчитывалъ, что уплата своего выкупа, уплата долговъ брата и половина цѣны за патентъ отнимутъ значительную часть его частнаго наслѣдства; несмотря на то, онъ дѣлалъ эту жертву отъ чистаго сердца. Добрая мать въ письмахъ своихъ постоянно просила не забывать, кто таковъ былъ дѣдъ Джоржа, и поддерживать достоинство своей фамиліи. Постоянно также дѣлала она ему порученія относительно покупки различныхъ товаровъ въ Англіи; при каждой высылкѣ незначительной суммы денегъ на его содержаніе, снова намекала на высокій титулъ Эсмондовъ и просила не дѣлать ничего такого, что было бы недостойно этой знаменитой фамиліи; она совѣтовала ему показываться въ лучшихъ обществахъ, посѣщать дворъ, гдѣ были приняты всѣ его предки, и являться въ большой свѣтъ, не роняя своего достоинства; все это повторялось такъ часто и требовалось такъ настоятельно, что Джоржъ нисколько не сомнѣвался, что къ исходу его собственныхъ денегъ къ нему явятся деньги матери, и потому со всею покорностію повиновался ея наставленіямъ относительно своего образа жизни. Въ бумагахъ Эсмонда, относящихся до этого періода, я нахожу счеты за изысканныя пирушки, счеты портныхъ за шитье придворнаго платья, за шитье ливрей для негровъ и кучеровъ, счеты отъ продавцевъ лошадей и т. п.; и прихожу къ такому заключенію, что старшій нашъ виргинецъ жилъ нѣкоторое время весьма неразсчетливо.

Джоржъ не былъ такъ безразсуденъ и расточителенъ, какъ младшій его братъ. Его никто не обвинялъ въ пристрастіи къ азартнымъ играмъ или конскимъ скачкамъ; зато его столъ отличался обиліемъ блюдъ, его экипажи — красотою, его кошелекъ — способностью не истощаться, имѣнье, котораго онъ былъ наслѣдникомъ — безграничностью. Я привожу эти обстоятельства потому, что они, очень вѣроятно, имѣли значительное вліяніе на поведеніе какъ Джоржа, такъ и друзей его въ томъ дѣлѣ, относительно котораго, какъ я уже сказывалъ, онъ и его мать вели переписку. Молодой виргинскій наслѣдникъ путешествовалъ въ чужіе края для удовольствія и для усовершенствованія своего образованія. Королева, его мать, находилась въ ежедневной перепискѣ съ его высочествомъ, сыномъ, и постоянно твердила ему, чтобы онъ держалъ себя прилично его высокому званію. Въ ея письмахъ проглядывало очевидное желаніе, чтобы сынъ ея жилъ великолѣпно. По приказанію матери, онъ безпрестанно дѣлалъ ей покупки. Джоржъ думалъ, что мадамъ Эсмондъ не совсѣмъ еще устроилась; тогда какъ она съ послѣдней почтой просила выслать ей новую сбрую на двѣнадцать вагоновъ и органъ, который бы игралъ четырнадцать лучшихъ псалмовъ. И всѣ подобнаго рода заказы Джоржъ исполнялъ почтительно. Она еще ничего не заплатила за нихъ; ну, чтожь за бѣда! Заплотитъ — не сегодня и не завтра, а при удобномъ случаѣ, при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ; и мистеръ Варрингтонъ никогда не думалъ утруждать своихъ друзей этими разсчетами, а тѣмъ болѣе разсуждать съ ними о домашнихъ дѣлахъ своей матери. Съ своей стороны мистеръ и мистриссъ Ламбертъ, чуждые всякаго корыстолюбія, были вполнѣ увѣрены въ его независимомъ состояніи, и, само собою разумѣется, радовались увеличивающейся привязанности между ихъ дочерью и молодымъ джентльменомъ такихъ прекрасныхъ правилъ, такихъ способностей, такой фамиліи и съ такою будущностью. Каждое слово, каждый поступокъ мистера Варрингтона обнаруживали въ немъ благородство, — а какое-то величіе и съ тѣмъ вмѣстѣ простота въ отношеніяхъ его къ большому свѣту показывали его истиннымъ джентльменомъ. Нѣсколько холодный и гордый въ обращеніи съ незнакомыми, особливо съ знатными, онъ однакоже не былъ надмененъ; съ женщинами онъ былъ очень вѣжливъ, а съ тѣми, кого любилъ — необыкновенно милъ, любезенъ, добръ, развязенъ и нѣженъ.

Неудивительно, что одна извѣстная намъ молоденькая женщина считала его лучшимъ человѣкомъ во всемъ мірѣ, — увы! — не исключая даже и папа. Мужчина, искренно любящій женщину, становится въ ея глазахъ лучшимъ человѣкомъ. Мы уже говорили, что Джоржъ удивлялся самому себѣ, находя себя умнымъ и краснорѣчивымъ, когда бесѣдовалъ съ прекраснымъ молодымъ созданіемъ, сердце котораго вполнѣ принадлежало ему…. Да, уже болѣе мы не услышимъ шопота ихъ любви. Этихъ нѣжныхъ словъ нельзя написать, нельзя напечатать. Сдѣлайте одолженіе, добрый сэръ, или мадамъ, если вы расположены къ сантиментальности, то положите эту книгу и подумайте о чемъ нибудь другомъ, болѣе близкомъ вашему сердцу. Можетъ статься, — вы уже въ лѣтахъ; но у васъ еще свѣжая память. Быть можетъ, все дорогое для васъ умерло, похоронено; но вѣдь отъ васъ же зависитъ, чтобъ все это ожило, вышло изъ могилы, — смотрѣло, улыбалось, шептало, склоняясь на вашу руку, и роняло свѣжія слезы на вашу грудь. Неужели я сказалъ,; что все это здѣсь, и все живо? — О, нѣтъ, это далеко, далеко отсюда! — Передъ вами одинокій очагъ и холодная зала! Ваза здѣсь, а розы исчезли; здѣсь берегъ, а вонъ тамъ стоялъ на якорѣ корабль; но подняли якорь и онъ уплылъ навсегда, и проч. и проч. и проч.

Однако, это чистая сантиментальность. Я хочу сказать, что семейство молоденькой лэди было совершенно довольно положеніемъ дѣлъ между ею и мистеромъ Варрингтономъ; и хотя еще не было сдѣлано рѣшительное предложеніе, но всѣ знали, какого рода будетъ отвѣтъ.

Мама впрочемъ немного безпокоилась насчетъ медленности предложенія.

— Какой вздоръ, моя милая, говорилъ генералъ. — Время еще не ушло ни въ какомъ отношеніи. Тео немного больше семьнадцати; Джоржу, если я не ошибаюсь, подъ сорокъ; кромѣ того, ему нужно время написать въ Виргинію и просить разрѣшенія матери.

— А если она откажетъ?

— Тогда будетъ нехорошій день для старыхъ и для малыхъ, — сказалъ генералъ. — Не лучше ли, мой другъ, предполагать, что она согласится? Я не могу представить себѣ, чтобы кто нибудь въ свѣтѣ рѣшился отказать Тео въ томъ, чего она страстно пожелаетъ, — прибавилъ отецъ: — а въ настоящее время, я увѣренъ, желаніе ея заключается въ союзѣ съ Джоржемъ.

Такимъ образомъ всѣ съ нетерпѣніемъ ждали отвѣта отъ мадамъ Эсмондъ; всѣ безпокоились, чтобы французскіе крейсеры не овладѣли пакетботомъ, на которомъ везли это драгоцѣнное письмо.

ГЛАВА XIX.
ВЪ КОТОРОЙ РАЗЫГРЫВАЕТСЯ ОДНА ТРАГЕДІЯ, А ДВѢ ДРУГІЯ НАЧИНАЮТСЯ.

Джемсъ Вульфъ, новый начальникъ Гарри, возвратился изъ Америки, спустя нѣсколько недѣль послѣ того, какъ виргинецъ нашъ явился въ полкъ. Вульфъ былъ подполковникомъ въ полку Кингсли; второй батальонъ этого полка сформированъ былъ и переданъ ему въ награду за его отличную храбрость и особыя заслуги при Капъ-Бретонѣ. Съ непритворною радостью и почтительностью Гарри отправился представиться своему новому командиру, начинавшему обращать на себя вниманіе всего свѣта. По общему мнѣнію, онъ долженъ былъ сдѣлаться великимъ полководцемъ. Во время послѣднихъ военныхъ дѣйствій, во Франціи испытывали многихъ офицеровъ, пользовавшихся до того огромной репутаціей, и нашли ихъ крайне неспособными. Герцогъ Марльборо оказался недостойнымъ потомкомъ своего великаго предка. О военной геніальности милорда Джоржа Саквиля существовали сомнѣнія, даже ранѣе его безразсудныхъ распоряженій при Манденѣ, изъ-за которыхъ потеряна была блистательная побѣда. Народъ желалъ военной славы; и военный министръ всѣми силами старался пріискать генерала, который бы удовлетворилъ народному желанію. Занятія мистера Вульфа и мистера Ламберта удерживали ихъ обоихъ въ Лондонѣ; между этими офицерами часто возобновлялись дружескія бесѣды; и никто болѣе Ламберта не радовался доброму счастію молодаго его друга.

Гарри, находясь внѣ служебныхъ занятій, никогда не уставалъ слушать разсказы мистера Вульфа о военныхъ операціяхъ прошедшаго года, о которыхъ Вульфъ говорилъ свободно и откровенно. Какая бы мысль ни была у него на умѣ, онъ высказывалъ ее безъ всякаго стѣсненія. Онъ имѣлъ простоту героя, которою впослѣдствіи отличался Нельсонъ: о своихъ подвигахъ онъ говорилъ безъ преувеличеній. Быть можетъ нѣкоторымъ джентльменамъ Сентъ-джемскаго клуба онъ показался бы страннымъ, быть можетъ надъ нимъ стали бы подсмѣиваться; за то въ нашемъ маленькомъ дружескомъ кружкѣ онъ находилъ внимательныхъ слушателей. Молодой генералъ въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ сохранилъ романтичность юности. Онъ страстно любилъ музыку и поэзію. Въ послѣдній день своей жизни онъ говорилъ, что ему легче было бы написать элегію Грея, чѣмъ выиграть сраженіе. Само собою разумѣется, что Джоржъ очень скоро сошелся съ джентльменомъ поэтическаго настроенія души: оба они были влюблены, и ихъ любовь не оставалась безъотвѣтною, оба гнались за счастіемъ, — и потому нѣтъ сомнѣнія, что между ними нерѣдко бывали сантиментальныя бесѣды, которыя интересно было бы передать читателямъ, еслибъ только мы имѣли о нихъ точныя свѣдѣнія. Вотъ что пишетъ Варрингтонъ въ одномъ изъ послѣднихъ своихъ писемъ:

«Я имѣлъ честь познакомиться съ знаменитымъ генераломъ Вульфомъ, и часто съ нимъ видѣлся во время его послѣдняго пребыванія въ Лондонѣ. Между нами завязывался разговоръ, имѣвшій живой интересъ для насъ обоихъ. Я не могъ достаточно налюбоваться простосердечіемъ мистера Вульфа, его откровенностью и благороднымъ мужествомъ, составляющими его характеристику. Онъ пламенно влюбленъ и непремѣнно хочетъ принести къ ногамъ предмета своего обожанія какъ можно больше лавровъ. „Если грѣшно домогаться почестей, — повторялъ онъ вмѣстѣ съ Генрихомъ Пятымъ (онъ страстно любитъ театръ и поэзію): — то моя душа — самая грѣшная.“ — Въ послѣдній день своей жизни онъ имѣлъ такой великолѣпный пиръ славы, что можно было бы удовлетворить самый жадный апетитъ. Онъ жаждалъ ея. Онъ казался мнѣ не просто обыкновеннымъ воиномъ, отправлявшимся съ рѣшимостью исполнить свой долгъ, но скорѣе рыцаремъ, идущимъ отыскивать гигантовъ и драконовъ. Отечество мое пріобрѣло въ послѣднее время вождя совершенно другихъ качествъ и способностей. Не знаю, чему должно удивляться больше всего въ нашемъ великомъ виргинцѣ: рыцарской ли энергіи британца, или болѣе чѣмъ непоколебимому мужеству римлянина.»

Пока служебныя обязанности мистера Ламберта удерживали его въ Лондонѣ, семейство его съ удовольствіемъ оставалось при немъ, и, я полагаю, мистеръ Варрингтонъ до такой степени былъ доволенъ сельскимъ спокойствіемъ въ Соутэмптонскихъ рядахъ, красотою цвѣтовъ и деревьевъ въ Бедфортскомъ саду, что ему вовсе не хотѣлось уѣзжать изъ Лондона даже на короткое время. Онъ сдѣлалъ поѣздку въ Кастльвудъ и провелъ тамъ нѣсколько дней, занимая комнату, о которой такъ часто упоминалъ его дѣдъ и которую полковникъ Эсмондъ занималъ, будучи ребенкомъ. Джоржъ былъ принятъ довольно радушно. Нѣтъ сомнѣнія, что ему пріятнѣе было бы находиться въ Лондонѣ подлѣ молодой особы, въ обществѣ которой онъ находилъ гораздо болѣе удовольствія, чѣмъ могъ доставить ему семейный кружокъ милорда Кастльвуда, хотя всѣ дамы, особливо лэди Марія, были очень любезны и очарованы трагедіей, которую Джоржъ и кастльвудскій проповѣдникъ прочитали передъ собраніемъ всего семейства. Мистеръ Самсонъ въ похвалахъ своихъ доходилъ до изступленія, и надо сказать, что пьеса мистера Варрингтона поступила на сцену чрезъ содѣйствіе не мистера Джонсона, а мистера Самсона. Правда, Джонсонъ настойчиво навязывалъ ее своему другу, мистеру Гаррику, но Гаррикъ только-что заключилъ условіе съ знаменитымъ мистеромъ Гамомъ, авторомъ "Дугласа, " на новую трагедію. Вслѣдствіе этого Карпецанъ отнесенъ былъ къ режиссеру Ковентгарденскаго театра, мистеру Ричу, и былъ принятъ.

Въ день, назначенный для представленія, мистеръ Варрингтонъ далъ друзьямъ своимъ отличный обѣдъ, въ гостинницѣ Бедфордъ-Гэдъ, въ Ковентгарденскомъ кварталѣ, откуда актеры всей массой отправились въ театръ, оставивъ только одного или двухъ съ нашимъ молодымъ авторомъ въ гостинницѣ, куда друзья Джоржа прибѣгали съ донесеніемъ о ходѣ пьесы. Роль Карпецана игралъ Барри, стараго нобльмена — Шуттеръ; роль Ульрика превосходно выполнилъ Реддишъ, а короля Богеміи — молодой актеръ изъ Дублина, мистеръ Гагаганъ, или Гаганъ, какъ называли его на сценѣ. Мистриссъ Воффингтонъ, въ роли героини, казалась слишкомъ старою въ первомъ актѣ; за то въ четвертомъ актѣ, насчетъ котораго такъ сильно сомнѣвались, въ сценѣ, предшествовавшей убійству Сивиллы, она произвела ужасъ и восторгъ во всей публикѣ. Миссъ Уэйнъ превосходно пропѣла балладу въ минуту несчастной казни жены Карпецана; что касается до Барри, то всѣ соглашались, что онъ былъ ужасенъ и патетиченъ въ роли Карпецана, особливо въ этой сценѣ. Грація и изящество манеръ молодаго актера Гагагана вызывали всеобщія рукоплесканія. Мистеръ Ричъ поставилъ пьесу на сцену съ знаніемъ дѣла, хотя и сдѣлалъ промахъ, выводя въ различныхъ пантомимахъ любимаго слона, подлѣ котораго шелъ одинъ изъ негровъ мистера Варрингтона, въ турецкомъ костюмѣ. Другой негръ сидѣлъ въ лакейской галлереѣ и въ извѣстные промежутки времени громко плакалъ и неистово кричалъ.

Казнью Сивиллы должна была рѣшиться участь пьесы. Когда голова ея слетѣла съ плечъ, друзья Джоржа вздохнули свободнѣе; одинъ посланный бѣжалъ за другимъ извѣстить автора о полномъ успѣхѣ. Мистеръ Гарри, среди оглушительныхъ рукоплесканій, объявилъ, что пьеса будетъ въ скоромъ времени повторена и что она — произведеніе молодаго виргинскаго джентльмена, его первая попытка на драматическомъ поприщѣ.

Не мѣшало бы намъ во время представленія находиться въ ложѣ, занимаемой всѣми нашими друзьями. Нужно было видѣть лихорадочный трепетъ и смущеніе Гетти въ тѣ минуты, когда успѣхъ пьесы былъ еще сомнителенъ, яркій румянецъ и огонь въ глазахъ, когда побѣда была несомнѣнна. Гарри, во время маленькаго замѣшательства въ четвертомъ актѣ, былъ мертвенно блѣденъ, — блѣднѣе, по словамъ мистриссъ Ламбертъ, самого Барри, при всѣхъ его бѣлилахъ. За то къ концу пьесы едва ли кто апплодировалъ сильнѣе его. Мистеръ Вульфъ и генералъ Ламбертъ кричали до изступленія. Мистриссъ Ламбертъ, безъ всякаго сомнѣнія, плакала; и хотя Гетти говорила: «зачѣмъ вы плачете, мама? Вѣдь ужь этимъ вы ихъ не оживите; къ тому же вы знаете, — они это заслужили»; — но тѣмъ не менѣе она была въ восторгѣ, какъ и всѣ другіе, включая въ то число и маленькаго Чарли, получившаго отъ доктора Крузіуса отпускъ на этотъ вечеръ, и миссъ Люси, взятую изъ пансіона нарочно съ тою цѣлію, чтобы присутствовать при этомъ торжественномъ случаѣ. Милордъ Кастльвудъ и сестра его, лэди Марія, тоже находились въ театрѣ. Милордъ вышелъ изъ ложи и осыпалъ комплиментами мистера Барри и другихъ актеровъ. Мистеръ Самсонъ быль неоцѣнимымъ человѣкомъ въ партерѣ; тамъ онъ управлялъ апплодисментомъ, отдавъ заранѣе, я полагаю, приказаніе Гумбо не сводить съ него глазъ и повторять всѣ его движенія.

Само собою разумѣется, что въ тотъ вечеръ мистеръ Варрингтонъ далъ друзьямъ своимъ веселый ужинъ, — несравненно веселѣе ужина мистера Гаррика, который не пріобрѣлъ желаемаго успѣха съ своей новой трагедіей и ея скучными хорами, и который еще разъ потерялъ хорошій случай, отдавъ преимущество трагедіи мистера Гама передъ трагедіей нашего молодаго автора. Да и не одинъ веселый ужинъ заданъ былъ въ тотъ вечеръ. Мистеръ Гумбо задалъ пирушку многимъ джентльменамъ съ витушкой на плечѣ, которые старались вмѣстѣ съ нимъ поддержать мастерское произведеніе его господина; мистеръ Генри Варрингтонъ въ отелѣ «Звѣзда и Подвязка» далъ ужинъ десяти офицерамъ своего новаго полка, явившимся въ театръ собственно съ тѣмъ, чтобы поддержать Карпецана. Мистеръ Варрингтонъ пригласилъ на ужинъ трехъ главныхъ актеровъ, знакомое намъ семейство, занимавшее боковую ложу, мистера Джонсона съ его остроумнымъ другомъ, живописца-мистера Рейнольдса, милорда Кастльвуда съ сестрой и нѣкоторыхъ другихъ. Милэди Маріи привелось сидѣть рядомъ съ молодымъ актеромъ, игравшимъ роль короля. Мистеръ Варрингтонъ очутился подлѣ миссъ Тео и, безъ сомнѣнія, въ обществѣ такой сосѣдки провелъ пріятнѣйшій вечеръ. Всѣ были одушевлены, всѣ необыкновенно веселы, и когда начались тосты, лэди Марія провозгласила свой тостъ за «Короля Венгріи». Джентльменъ, къ которому это относилось, обладавшій обиліемъ краснорѣчія и огня и превосходными манерами, какъ на сценѣ, такъ и въ обществѣ, объявилъ, что онъ уже перенесъ одну смерть въ теченіе вечера и надѣялся, что ему придется умереть сотни разъ или болѣе на томъ же самомъ полѣ; но все же, живой или мертвый, онъ будетъ знать, чьимъ долженъ быть покорнѣйшимъ слугою. О, еслибъ онъ имѣлъ настоящую корону, вмѣсто бумажной діадемы съ блестками и мишурой, съ какою радостію положилъ бы онъ ее къ ногамъ милэди! Необыкновенная любезность этого джентльмена не понравилась ни милорду, ни мистеру Эсмонду, — они приписывали ее, и не безъ основанія, вину и пуншу, которыхъ мистеръ Барри уничтожилъ значительное количество. Тео и ея сестра, первый разъ попавшія въ такое общество, немного испугались чрезвычайной энергіи и непринужденности мистера Гагана; но лэди Марія, какъ болѣе опытная женщина, смотрѣла на нее не безъ удовольствія. Уже поздно ночью подали кареты. Кавалеры проводили дамъ и, по отъѣздѣ ихъ, нѣкоторые воротились. Въ заключеніе всего, Карпецанъ отнесенъ былъ домой въ его креслѣ, а у венгерскаго короля открылась страшная головная боль. Хотя поэтъ нашъ и помнилъ, что говорилъ множество спичей, но на другой день крайне изумился, когда къ нему явилось съ полдюжины гостей, которыхъ онъ наканунѣ приглашалъ еще разъ отъужинать съ нимъ.

Наканунѣ, когда Джоржъ помогалъ мистриссъ Ламбертъ и ея дочерямъ сѣсть въ карету, онѣ всѣ находились въ сильномъ волненіи, восторгѣ, возбужденіи. На слѣдующее утро джентльменъ нашъ не замедлилъ явиться къ нимъ — поговорить о спектаклѣ и публикѣ, объ актерахъ и актрисахъ. Мистриссъ Ламбертъ слышала, что театральныя лэди очень опасны для молодыхъ людей. Она надѣялась, что Джоржъ будетъ остерегаться ихъ и не станетъ слишкомъ часто посѣщать зеленую комнату.

Джоржъ улыбнулся и сказалъ, что у него есть предохранительное средство противъ всѣхъ искушеній, и потому онъ ихъ нисколько не боялся. Говоря это, онъ смотрѣлъ въ лицо Тео, какъ будто въ глазахъ ея хранился амулетъ, который долженъ былъ сохранить его отъ всѣхъ напастей.

— Чего же энъ долженъ бояться, мама? спросила дѣвушка, не имѣвшая, по своему простосердечію, ни малѣйшаго понятія объ опасности или измѣнѣ.

— Ничего, моя милочка; я сказала это такъ, шутя, отвѣчала мать, поцаловавъ ее.

— Тео, вѣдь ты не допустишь предположенія, чтобы мистеръ Джоржъ влюбился въ эту нарумяненную старуху, которая играла вчера главную роль? спрашиваетъ миссъ Гетти, покачавъ головой. — Она такъ стара, что годится ему въ матери.

— Скажи пожалуйста, неужели ты думаешь, что при нашихъ лѣтахъ ужь никто не можетъ и влюбиться въ насъ, или что у насъ вовсе нѣтъ сердца? спрашиваетъ мать довольно рѣзкимъ тономъ. — Мнѣ кажется, я полагаю, я надѣюсь, что вашъ отецъ думаетъ совсѣмъ иначе. Онъ, я могу себѣ представить, совершенно доволенъ нашими лѣтами. Онъ не смѣется надъ старостью, какъ молоденькія дѣвочки, только что выпущенныя изъ пансіона. Лучше было бы, еслибъ онѣ поддерживали, защищали ее, — гораздо было бы лучше, еслибъ онѣ помнили пятую заповѣдь — вотъ что, миссъ Гетти!

— Мнѣ кажется, мама, я вовсе не нарушаю ея, сказавъ, что эта актриса не моложе матери Джоржа, произнесла Гетти въ свое оправданіе.

— Мать Джоржа однихъ со мной лѣтъ, — по крайней мѣрѣ въ школѣ мы были ровесницы. Фанни Паркеръ — нынѣшняя мистриссъ Моунтэйнъ — была семью мѣсяцами старше насъ, когда мы всѣ трое сидѣли во французскомъ классѣ. Я никакъ не могу представить, чтобы нашъ возрастъ послужилъ предметомъ насмѣшекъ со стороны нашихъ дѣтей; прошу васъ впередъ не дѣлать подобныхъ замѣчаній. Какъ вы думаете, Джоржъ, неужели ваша мать очень стара?

— Я радуюсь, что моя мать однихъ съ вами лѣтъ, тетушка Ламбертъ, отвѣчаетъ Джоржъ сантиментальнымъ тономъ.

Любовь производитъ странное вліяніе на нашъ здравый разсудокъ; она даетъ ему иногда совершенно превратное направленіе, а иногда и совершенно его помрачаетъ. Нерѣдко случается, что мужчина, въ извѣстный періодъ до своей женитьбы, становится влюбленнымъ въ свою тещу! Въ это время добрый нашъ генералъ утверждалъ, и не безъ причины, что онъ сдѣлался ревнивымъ. Мистриссъ Ламбертъ заботилась о Джоржѣ, гораздо болѣе, чѣмъ всѣ другіе въ цѣломъ семействѣ. Она сама одѣвала Тео какъ можно изысканнѣе собственно для встрѣчи Джоржа; постоянно ласкала, баловала ее и обращалась къ ней съ вопросами, послѣ ея разговора съ Джоржемъ. Вопросы эти обыкновенно были слѣдующіе: «Сегодня онъ, кажется, здоровъ? Сегодня онъ, кажется, былъ очень блѣденъ, Тео? Сегодня онъ, кажется, просидѣлъ за книгами до поздней ночи?» и т. д. Если Джоржъ получалъ простуду, она готова была сама приготовить ему бульонъ и сдѣлать ножную ванну. Она посылала ему свои собственныя лѣкарства. Во время его отсутствія она безъ умолку говорила о немъ своей дочери. Конечно, разговоръ подобнаго рода нравился Тео. Когда Джоржъ приходилъ, ей въ ту же минуту встрѣчалась надобность отлучиться въ совершенно другую часть дома, и вслѣдствіе этого она поручала Тео занять молодаго человѣка до ея возвращенія. Почему это за минуту до ея возвращенія въ комнату вы слышите довольно громкій разговоръ ея съ невинными малютками, младшими ея дѣтьми, или съ прислугой въ верхнихъ частяхъ дома? Съ ея появленіемъ мистеръ Джоржъ всегда стоялъ или сидѣлъ въ почтительномъ отдаленіи отъ миссъ Тео, за исключеніемъ только тѣхъ дней, когда со стола случайно падали ножницы и онъ, очень естественно, долженъ былъ нагибаться и поднимать ихъ. Отчего же Тео вдругъ вся вспыхивала? Да развѣ молоденькія щочки не для того созданы, чтобы краснѣть, а розы — чтобы цвѣсти во время весны? Мама какъ будто не замѣчала этого румянца и, садясь, переполненная счастіемъ, за рабочій столикъ, начинала безъискусственный разговоръ о томъ-о семъ….

Наконецъ прибыло и письмо изъ Виргиніи. Адресъ написанъ четкимъ, хорошо знакомымъ Джоржу почеркомъ мадамъ Эсмондъ. Прежде, чѣмъ сломать печать, Джоржъ смотритъ на него съ замираніемъ въ сердцѣ: руки его дрожатъ, кровь приливаетъ къ головѣ. Это былъ отвѣтъ на письмо о производствѣ Гарри въ чинъ и привязанности Джоржа къ миссъ Ламбертъ. Мадамъ Эсмондъ вполнѣ одобряла намѣренія Джоржа насчетъ помощи брату. Что касается до женитьбы, то она никогда не противилась раннему вступленію въ бракъ. Портретъ миссъ Ламбертъ, нарисованный мистеромъ Джоржемъ, она приняла и надѣялась, что эта дѣвица имѣетъ всѣ качества, которыя Джоржъ ей приписывалъ. Насчетъ денегъ, въ которыхъ Джоржъ нуждался, такъ по крайней мѣрѣ заключала мадамъ Эсмондъ по письму его, — она ихъ не имѣла. Фамилія Эсмондовъ, къ сожалѣнію, насколько богата была землями и недвижимостью, настолько же бѣдна наличными деньгами. Въ домѣ было во всемъ такое изобиліе, что достало бы дѣтямъ дѣтей, и жены сыновей могли раздѣлить съ ней все, что она имѣла. Узнавъ по письмамъ еще короче мистера и мистриссъ Ламбертъ, она намѣревалась отписать имъ поподробнѣе. Она должна была высказать чистосердечно, безъ всякаго принужденія, что ожидала отъ сына своего гораздо болѣе; какъ джентльменъ его званія, съ его видами на будущее, онъ имѣлъ право получить руку первой лэди въ государствѣ, но если небу угодно, чтобы выборъ ея сына палъ на дочь ея старинной подруги, то она соглашалась на бракъ и готова была принять жену Джоржа, какъ родную свою дочь. Письмо это привезено было мистеромъ Ванъ-денъ-Бошъ, купившимъ недавно очень большое помѣстье въ Виргиніи и пріѣхавшимъ въ Европу, чтобы отдать въ пансіонъ свою внучку. Мадамъ Эсмондъ желала бы, чтобы сыновья ея оказывали мистеру Ванъ-денъ-Бошу всевозможное вниманіе, но отнюдь не потому, что внучка его была наслѣдницей огромнаго богатства. По имѣньямъ они ближайшіе сосѣди, и еслибъ Гарри могъ найти въ молоденькой лэди личныя и душевныя качества, необходимыя для подруги въ жизни, ей было бы отрадно на склонѣ лѣтъ своихъ видѣть обоихъ дѣтей вблизи себя. Мадамъ Эсмондъ заключила письмо заявленіемъ искренняго уваженія къ мистриссъ Ламбертъ и благословеніемъ молоденькой барышни, которой суждено быть ея невѣсткой.

По всему было видно, что мадамъ Эсмондъ была вполовину недовольна выборомъ сына и не отъ чистаго сердца изъявляла согласіе на его бракъ. Какъ бы то ни было, согласіе ея объявлено формально. Съ какимъ нетерпѣніемъ бѣжалъ Джоржъ въ кварталъ Сого, неся въ карманѣ давно ожидаемую новость. Я увѣренъ, что наши друзья узнали объ этой новости при первомъ взглядѣ на его лицо, — иначе зачѣмъ бы мистриссъ Ламбертъ такъ горячо цаловать Тео, когда Джоржъ объявилъ о полученіи письма? Взволнованнымъ голосомъ, съ блѣднымъ лицомъ и съ замѣтнымъ трепетомъ во всемъ тѣлѣ Джоржъ обратился къ мистеру Ламберту.

— Я получилъ отъ мадамъ Эсмондъ отвѣтъ на мое письмо, въ которомъ увѣдомлялъ ее о моей привязанности къ вашей дочери и просилъ ея согласія на нашъ бракъ. Она соглашается; теперь мнѣ остается просить васъ, чтобы и вы точно такъ же были добры ко мнѣ.

— Да благословитъ тебя Богъ, мой милый другъ! сказалъ добрый генералъ, положивъ руку на голову молодаго человѣка. — Джоржъ, мнѣ пріятно имѣть тебя сыномъ. Нѣтъ, нѣтъ! пожалуйста не становитесь на колѣна! Джоржъ, благодари Бога, что онъ даруетъ тебѣ лучшую жену въ Англіи. Да, моя милая, ты никогда не огорчала меня, кромѣ развѣ тѣхъ случаевъ, когда заболѣвала. Счастливъ тотъ, кому ты будешь принадлежать!

Нѣтъ никакого сомнѣнія, что дѣти, по принятому тогда обыкновенію, стали передъ родителями на колѣни. Я увѣренъ также, что мистриссъ Ламбертъ поцаловала ихъ обоихъ и обильными слезами смочила носовой платокъ. Гетти не было при этой сантиментальной сценѣ, и когда она услышала о ней, то съ усмѣшкой отвѣчала:

— И вы выдаете это мнѣ за новость? Я это знала еще мѣсяцъ тому назадъ. Неужели вы думаете, что у меня не было глазъ, чтобы видѣть, и ушей, чтобы слышать?

Но наединѣ съ сестрой она все-таки была очень чувствительна. Крѣпко сжавъ Тео въ своихъ объятіяхъ, она увѣряла ее, что не найти ей никого, кто бы любилъ ее сильнѣе сестры. Въ присутствіи Тео она становилась кроткою и покорною. Въ разговорѣ съ Джоржемъ она не могла удержаться отъ шутокъ и сатиры, но Джоржъ былъ слишкомъ счастливъ, чтобъ обращать на это вниманіе, и слишкомъ великодушенъ, чтобъ не захмѣчать причины ея зависти.

Когда письмо мадамъ Эсмондъ было прочитано въ общемъ собраніи, всѣ находили его не совсѣмъ удовлетворительнымъ. Въ немъ заключалось только обѣщаніе, что она приметъ молодыхъ людей въ свой домъ; относительно же устройства ихъ быта и независимости рѣшительно ничего не сказано. Генералъ, покачавъ головой надъ этимъ письмомъ, вздумалъ разсмотрѣть его внимательнѣе уже спустя нѣсколько дней послѣ обрученія его дочери и Джоржа. Слова мадамъ Эсмондъ не подавали ему большаго утѣшенія.

— Что же за бѣда! сказалъ Джоржъ. Я получу триста фунтовъ за трагедію. Мнѣ ничего не значитъ написать одну трагедію въ годъ; если обстоятельства наши не улучшатся, то мы можемъ жить и на это.

— Разумѣется, — на это и на проценты съ капитала, который получили вы въ наслѣдство.

Тутъ Джоржъ долженъ былъ объяснить, съ нѣкоторымъ колебаніемъ, что послѣ уплаты счетовъ его матери, послѣ уплаты долговъ Гарри, покупки для него патента и своего собственнаго выкупка — капиталъ этотъ почти весь истраченъ.

При этомъ извѣстіи лицо мистера Ламберта сдѣлалось еще серьёзнѣе; но увидѣвъ обращенные къ нему встревоженные взоры дочери, онъ обнялъ ее и далъ клятву, что какія бы дурныя послѣдствія ни ожидали молодыхъ людей, онъ никогда не будетъ препятствовать желанію своей милочки.

Насчетъ отъѣзда въ Америку Джоржъ чистосердечно признался, что ему крайне не нравится мысль о возвращеніи, съ которымъ неизбѣжно связана и мысль о совершенной зависимости отъ матери. Онъ сообщилъ генералу Ламберту идею о своей жизни на родинѣ и объяснилъ, до какой степени не согласовалось съ его вкусомъ тамошнее рабство. Нѣтъ, нѣтъ! — И отчего ему не оставаться въ Англіи, писать здѣсь трагедіи, заниматься законами и современемъ получить мѣсто? — Отчего, въ самомъ дѣлѣ? — И Джоржъ немедленно приступилъ къ составленію плана новой трагедіи. Отъ времени до времени онъ приносилъ миссъ Тео и его сестрѣ отрывки своего сочиненія: Гетти зѣвала, слушая ихъ, а Тео находила, что новое произведеніе прекраснѣе и удивительнѣе послѣдней трагедіи, которая была верхъ совершенства.

Помолвка нашихъ молодыхъ друзей въ свое время была объявлена всѣмъ родственникамъ той и другой стороны, и въ томъ числѣ баронету Майльзу Варрингтону. Въ теченіе нѣкотораго времени сэръ Майльзъ не находилъ особеннаго препятствія къ этой женитьбѣ, хотя Мистеръ Варрингтонъ, при его имени и видахъ на будущее, могъ бы составить лучшую партію. По правдѣ сказать, сэръ Майльзъ воображалъ, что мадамъ Эсмондъ совершенно отдѣлила сына и что онъ былъ болѣе, чѣмъ независимъ. Но, когда онъ услышалъ, что Джоржъ находился въ совершенной зависимости отъ матери и что наслѣдственный капиталъ былъ уже весь истраченъ, негодованіе его на безразсудство племянника не знало границъ; онъ не могъ найти словъ для выраженія ужаса и гнѣва при недостаткѣ правилъ, обнаруженномъ обоими этими несчастными молодыми людьми; онъ вмѣнялъ себѣ въ обязанность откровенно высказать мадамъ Эсмондъ свое мнѣніе о нихъ. Что касается до генерала и мистриссъ Ламбертъ, слывшихъ за людей почтенныхъ, то можно ли назвать благороднымъ поступкомъ съ ихъ стороны, если они вовлекли ничего неимѣющаго молодаго человѣка въ женитьбу на ихъ дочери, имѣющей не больше самого Джоржа? Относительно этихъ людей и поведенія Джоржа, сэръ Майльзъ вполнѣ объяснилъ мадамъ Эсмондъ свое воззрѣніе, подавалъ Джоржу половину пальца, когда племянникъ заходилъ къ нему, и даже не хотѣлъ пригласить его на свое знаменитое домашнее пиво. Въ отношеніи къ Гарри, сэръ Майльзъ былъ нѣсколько снисходительнѣе. Гарри исполнилъ свой долгъ во время послѣдней кампаніи, и о немъ нельзя было отзываться иначе, какъ съ похвалой. Онъ посѣялъ пустоцвѣтъ, и теперь старался исправить то, что было имъ испорчено; между тѣмъ какъ Джоржъ становился повѣсой, быстро стремился къ погибели; его имя произносилось въ семействѣ баронета не иначе, какъ съ сожалѣніемъ. Найдутся ли въ настоящее время молодые люди, на которыхъ нападаютъ ближайшіе родственники и съ ожесточеніемъ ихъ преслѣдуютъ; стенаютъ о нихъ, бросаютъ въ нихъ каменьями и даютъ камни въ руки другимъ, чтобы и тѣ слѣдовали ихъ примѣру? Наслѣдство все истрачено! Праведное небо! Сэръ Майльзъ блѣднѣлъ, завидѣвъ, что къ нему идетъ племянникъ. Лэди Варрингтонъ молилась о немъ, какъ объ опасномъ богоотступникѣ, а Джоржъ между тѣмъ спокойно гулялъ по городу, вовсе не подозрѣвая, что онъ былъ виновникомъ такого гнѣва и такого усердія къ молитвѣ. Онъ бралъ маленькаго Манли въ театръ и привозилъ его домой, присылалъ билеты своей теткѣ и кузинамъ, которыя не могли отказаться отъ нихъ, потому что это было бы явнымъ разрывомъ. Они не только брали на себя билеты, но, когда пріѣзжали къ нимъ провинціальныя гостьи, то просили ихъ побольше, въ тоже время стараясь придать самый неблаговидный характеръ сближенію Джоржа съ театромъ, допуская даже, что онъ находился въ позорныхъ связяхъ съ актрисами. Но когда одна августѣйшая особа послѣ присутствія въ театрѣ выразила передъ сэромъ Майльзомъ похвалу пьесѣ мистера Варрингтона, сэръ Майльзъ поспѣшилъ перемѣнить свое мнѣніе относительно этой пьесы и съ тѣхъ поръ отзывался о ней болѣе почтительно. Между тѣмъ, какъ мы уже сказали, Джоржъ проводилъ свою жизнь, не обращая ни малѣйшаго вниманія на мнѣніе всѣхъ своихъ дядей, тетокъ, кузеновъ и кузинъ.

Впрочемъ, большая часть кузинъ были благосклоннѣе и любезнѣе родственниковъ Джоржа. Лордъ Кастльвудъ, несмотря на свое пристрастіе къ картамъ, постоянно былъ расположенъ къ нашимъ виргинцамъ, и въ его обществѣ Джоржъ всегда находилъ особенное удовольствіе. Это былъ человѣкъ со способностями и стоялъ выше многихъ другихъ, сдѣлавшихъ успѣхи въ жизни. У него было хорошее имя, на которое ему какимъ-то образомъ успѣли положить темное пятно; у него былъ значительный запасъ остроумія, но никто ему не довѣрялъ; онъ былъ чрезвычайно проницателенъ, опытенъ и хорошо знакомъ съ человѣческой природой. Это знаніе людей сдѣлало его недовѣрчивымъ къ нимъ вообще и къ самому себѣ въ особенности; оно, быть можетъ, послужило преградой къ его возвышенію. Милэди Кастльвудъ, свѣтская женщина, постоянно носила улыбающуюся маску, принимала Джоржа очень любезно и предоставляла ему полное право проигрывать за ея карточнымъ столомъ столько гиней, сколько ему было угодно. Между мистеромъ Вильямомъ и виргинцемъ ни разу не нарушалось доброе согласіе. Что же касается до лэди Маріи, то она не помнила зла, хотя любовная ея продѣлка и не увѣнчалась желаннымъ успѣхомъ; она оказывала своимъ кузенамъ всевозможное вниманіе и уваженіе, часть которыхъ молодые джентльмены возвращали ей со всею благодарностью. Она приходила въ восторгъ, слушая о доблестяхъ Гарри во время послѣдней кампаніи; восхищалась успѣхомъ Джоржа въ театрѣ; постоянно посѣщала театръ и выучила наизусть нѣкоторыя мѣста изъ Карпецана. Однажды, когда мистеръ Джоржъ и миссъ Тео предприняли сантиментальную прогулку въ Кенсингтонскій садъ, — какъ вы думаете, кого они тамъ встрѣтили? — кузину Марію съ джентльменомъ въ щегольскомъ кафтанѣ и въ шляпѣ съ пышнымъ плюмажемъ: это былъ не кто иной, какъ его величество король венгерскій, Людовикъ, онъ же и мистеръ Гаганъ! Онъ поклонился молодой четѣ и въ туже минуту удалился. Лэди Марія встрѣтилась съ нимъ случайно. По словамъ мистера Гагана, онъ приходилъ въ Кенсингтонскій садъ изучать свои роли. Джоржъ и двѣ лэди отправились въ Кенсингтонскій скверъ, къ дому лорда Кастльвуда. Лэди Марія произнесла по дорогѣ тысячу комплиментовъ Тео на счетъ ея красоты, ея добродѣтели, ея будущаго счастія, ея папа и мама, ея нареченнаго мужа, ея атласнаго плаща, ея маленькихъ ножекъ и миленькихъ пряжекъ.

Случилось такъ, что въ тотъ самый вечеръ Гарри пріѣхалъ въ Лондонъ и ночевалъ въ своей квартирѣ. Когда Джоржъ явился къ завтраку, капитанъ былъ уже въ столовой (въ то время существовало обыкновеніе всѣхъ военныхъ джентльменовъ называть капитанами) и разсматривалъ принесенныя письма.

— Посмотри, Джоржъ, вскричалъ онъ: — тутъ есть письмо отъ Маріи!

— Его принесъ какой-то мальчикъ, когда мистеръ Джоржъ уже спалъ, сказалъ Гумбо.

— Желательно знать, о чемъ она пишетъ? — спрашиваетъ Гарри въ то время, какъ Джоржъ, съ страннымъ выраженіемъ въ лицѣ, пробѣгаетъ письмо.

— На счетъ моей трагедіи, отвѣчаетъ Джоржъ, раздирая письмо и все еще сохраняя странное выраженіе.

— Ужь не пишетъ ли она тебѣ любовныхъ записочекъ, Джоржъ?

— Вотъ ужь этого-то быть не можетъ, говоритъ Джоржъ.

О письмѣ не было больше и помина. Разговоръ о немъ возобновился въ улицѣ Динъ, когда мистриссъ Ламбертъ спросила:

— Вы кого-то встрѣтили вчера въ Кенсингтонскомъ саду, вмѣстѣ съ венгерскимъ королемъ?

— Кто вамъ донесъ объ этомъ?

— Да, встрѣча случайная…. Король отправляется въ садъ изучать свои роли, лэди Маріи приходится перебѣгать садъ съ цѣлію посѣтить другихъ вѣрныхъ королевскихъ слугъ въ Кенсингтонскомъ кварталѣ.

Тѣмъ это и кончилось, по крайней мѣрѣ въ настоящемъ случаѣ.

Между тѣмъ, для нашихъ виргинцевъ готовились событія, исполненныя живаго интереса. Однажды вечеромъ, вскорѣ послѣ рождественскихъ праздниковъ, два джентльмена и еще нѣсколько друзей собрались за ужиномъ генерала Ламберта. Между прочими былъ новый командиръ 67-го полка, генералъ-майоръ Вульфъ. Молодой генералъ былъ серьёзнѣе обыкновеннаго. Весь разговоръ относился до войны. Военный министръ, вошедшій въ это время въ силу, рѣшился вести войну въ болѣе обширныхъ размѣрахъ; арміи приказано было отправиться въ Германію на помощь принцу Фердинанду, другая большая экспедиція приготовлялась въ Америку.

— За здоровье главнокомандующаго! воскликнулъ генералъ. — Дай Богъ ему совершить блестящую кампанію и благополучно возвратиться домой!

— Почему же вы не отвѣчаете на этотъ тостъ, генералъ Джемсъ? спросила хозяйка дома.

— Ему нельзя пить свой тостъ, сказалъ мистеръ Ламбертъ: — это мы должны сдѣлать!

— Какъ! что? неужели Джемсъ назначенъ? Поэтому всѣ лэди должны выпить тостъ, и къ похваламъ всего общества присоединить и свои голоса.

Отчего же Вульфъ казался такимъ печальнымъ? спрашивали дамы одна другую, по уходѣ изъ столовой.

— Быть можетъ ему грустно разставаться съ невѣстой? предполагаетъ нѣжная мистриссъ Ламбертъ. При этой сантиментальной догадкѣ всѣ лэди становятся печальными.

Джентльмены между тѣмъ продолжали свою бесѣду о войнѣ и ея случайностяхъ. Мистеръ Вульфъ не противорѣчилъ, когда ему говорили, что экспедицію должно направить противъ Канады.

— О, какъ бы я желалъ, чтобы нашъ полкъ пошелъ съ вами, сказалъ Гарри: — мнѣ бы представился случай еще разъ посѣтить моихъ квебекскихъ пріятелей.

А развѣ Гарри былъ въ Квебекѣ? Былъ. Онъ прекрасно описываетъ поѣздку свою туда, и оказывается, что онъ прекрасно знаетъ городъ и его окрестности. Онъ кладетъ на столъ множество кусочковъ сахару и проводитъ около ихъ двѣ рѣчки изъ пунша.

— Представьте, говоритъ онъ: — вотъ эта вилка изображаетъ островъ Орлеанъ съ сѣвернымъ и южнымъ рукавами рѣки св. Лаврентія. Вотъ нижній городъ съ батареей. Сколько на ней пушекъ, братъ!… Впрочемъ, навѣсными выстрѣлами съ берега Сентъ-Джемса можно сейчасъ же заставить ихъ замолчать. Вотъ здѣсь небольшая рѣчка св. Чарльза съ пловучимъ мостомъ. Здѣсь цитадель, здѣсь монастыри, множество церквей и соборъ; здѣсь, внѣ вотъ этихъ линій, на западъ и югъ тянутся такъ называемыя долины Авраама, гдѣ происходило маленькое дѣло…. помнишь, братъ? Здѣсь онъ и молодой офицеръ изъ полка Русильона поссорились между собой, вышли на дуэль; Джоржъ ранилъ его, и потомъ они помирились и заключили вѣчный дружескій союзъ. И хорошо это было для Джоржа: его новый другъ спасъ его жизнь въ день страшнаго пораженія Брэддока. Онъ быль славный молодецъ, и я предлагаю тостъ за его здоровье: Je bois à la santé du chevalier de Florae!

— Да вы тоже говорите по-французски? спрашиваетъ мистеръ Вульфъ.

Молодой человѣкъ пристально посмотрѣлъ на генерала.

— Говорю, отвѣчалъ онъ: — но не такъ хорошо, какъ Джоржъ.

— За то онъ прекрасно помнитъ городъ, можетъ указать мѣсто, гдѣ поставить батареи, и вообще тамошнюю мѣстность — въ тысячу разъ лучше меня! вскричалъ старшій братъ.

Генералы обмѣнялись выразительными взглядами. Мистеръ Ламбертъ улыбнулся и кивнулъ головой, какъ будто въ отвѣтъ на безмолвный вопросъ своего товарища.

— Мистеръ Гарри, сказалъ Вульфъ: — если вамъ надоѣли великосвѣтскіе джентльмены, клубъ Вайта, конскія скачки….

— Давно, давно надоѣли! вскричалъ Джоржъ, покраснѣвъ.

— И если вы намѣрены въ самомъ непродолжительномъ времени предпринять морскую поѣздку, то приходите завтра ко мнѣ на квартиру….

Что это за крикъ въ гостиной? спрашиваютъ лэди другъ друга, когда до слуха ихъ донеслось громкое ура. Это былъ радостный крикъ Гарри Варрингтона послѣ неожиданнаго приглашенія генерала Вульфа. Въ тотъ вечеръ семейство генерала Ламберта не видѣло болѣе нашихъ джентльменовъ. Генералъ Ламбертъ долженъ былъ отправиться изъ дому рано поутру, когда всѣ еще спали, и потому не могъ объявить причины необыкновенной радости Гарри. Но за обѣдомъ взглядъ миссъ Гетти показалъ этому почтенному джентльмену, что ей извѣстно все, что происходило наканунѣ и что случилось съ молодымъ виргинцемъ. Послѣ обѣда мистриссъ Ламбертъ съ печальнымъ лицомъ сѣла за рукодѣлье, миссъ Тео взяла книгу и занялась итальянской поэзіей. Вечеромъ никто изъ постоянныхъ гостей генерала не посѣтилъ его дома.

Ламбертъ взялъ Гетти за маленькую ручку и началъ съ ней разговаривать. Онъ не намекалъ на предметъ, который поглощалъ все ея вниманіе; но все же съ обычной нѣжностью и ласками заставилъ ее понять, что ея мысли были ему извѣстны.

— Сегодня поутру, говорилъ онъ: — я завтракалъ у Джемса Вульфа; съ нами былъ въ числѣ прочихъ и нашъ другъ Гарри. Когда онъ и другіе гости удалились, я остался и разговаривалъ съ Джемсомъ о большой экспедиціи, въ которую онъ отправляется. Зачѣмъ отецъ его не прожилъ еще нѣсколько мѣсяцевъ, чтобъ увидѣть Джемса, по возвращеніи его изъ Люисбурга, увѣнчаннаго славой, и убѣдиться, что вся Англія смотритъ на него, какъ на человѣка, способнаго пріобрѣсть еще большую славу! Джемсъ очень нездоровъ, — такъ нездоровъ, что я за него боюсь, — и ко всему этому его очень печалитъ разлука съ молоденькой лэди, которую онъ любитъ такъ давно и которая была цѣлью всей его жизни. но какъ ни сильна его любовь (вѣдь онъ романтиченъ, какъ дѣвушка въ семнадцать лѣтъ), — честь и долгъ еще сильнѣе: повинуясь ихъ голосу, онъ оставляетъ родной кровъ, невѣсту, спокойствіе, не обращаетъ вниманія на свое здоровье…. Всякій благородный человѣкъ долженъ сдѣлать тоже самое; всякая женщина, которая истинно любитъ его, должна сама вручить ему оружіе. Сегодня вечеромъ Джемсъ прощается съ матерью. Она любитъ его страстно, — это одна изъ самыхъ нѣжныхъ женщинъ въ мірѣ, но я увѣренъ, что при его отъѣздѣ она не обнаружитъ ни малѣйшаго признака слабости.

— Когда, онъ уѣзжаетъ, папа? спросила Гетти.

— Дней черезъ пять.

И Гетти знала очень хорошо, кто другой уѣзжалъ вмѣстѣ съ Джемсомъ.

ГЛАВА XX.
ГАРРИ ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ЗАПАДЪ.

Нѣжнымъ сердцамъ крайне непріятны сцены разлуки; поэтому я не скажу ни слова о прощаньи Гарри Варрингтона съ братомъ и друзьями. Да и для чего говорить объ этомъ? Развѣ мистеръ Вульфъ на прощаньи не цаловалъ свою мать (храбрый отецъ его умеръ во время блистательнаго похода сына къ Люисбургу)? — развѣ онъ не обнималъ своей невѣсты? Развѣ адмиралъ Гольмсъ, передъ отплытіемъ на западъ съ своей эскадрой, состоящей изъ кораблей Сомерсетъ, Террибль, Нортумберлэндъ, принцъ Вильямъ, Тридентъ, Діана, Сихорсъ и Дублинъ, на которомъ поднятъ адмиральскій флагъ, — развѣ онъ не простится съ мистриссъ и миссъ Гольмсъ? Развѣ адмиралъ Саундерсъ, отплывшій черезъ день послѣ Гольмса, лишенъ этого общечеловѣческаго чувства? Принцъ Вильямъ уплываетъ съ своей веселой командой, бороздя набѣгающія волны, — и бѣдная черноглазая Сусанна видитъ, какъ корпусъ корабля и его паруса исчезаютъ въ заревѣ заходящаго солнца.

Да, корабль исчезаетъ на западѣ. Ночная мгла покрываетъ океанъ. Они ушли, но ихъ сердца все еще дома. Въ тишинѣ, съ сердцемъ невыразимо мягкимъ и нѣжнымъ, каждый морякъ думаетъ о тѣхъ, кого оставилъ! Въ этотъ вечеръ, на берегу и въ морѣ, цѣлымъ хоромъ возносится къ Отцу небесному теплая молитва; на берегу, подлѣ опустѣлой кровати, въ слезахъ, стоитъ на колѣняхъ жена, вокругъ камина молятся мать и дѣти; въ морѣ, на палубѣ морякъ смотритъ на яркія звѣзды, въ то время, какъ корабль разсѣкаетъ ревущія полуночныя волны! Утромъ снова взойдетъ солнце, снова освѣтитъ божій міръ и мы снова примемся за наши обыденныя занятія.

Джоржъ провожаетъ брата и живетъ въ Портсмутѣ нѣсколько дней, пока эскадра ожидаетъ попутнаго вѣтра. Онъ крѣпко жметъ руку мистеру Вульфу, въ послѣдній разъ смотритъ на его блѣдное лицо, въ то время, какъ корабли отплываютъ съ рейда, при колокольномъ звонѣ и пушечной пальбѣ. На другой день онъ возвращается домой и предается занятію, одному изъ самыхъ эгоистическихъ, требующихъ особенной сосредоточенности, — занятію, которое изучалъ каждый мужчина до достиженія тридцатилѣтняго возраста. Съ тяжелою грустью смотритъ онъ на маленькую комнатку, занимаемую его братомъ; на рѣшеткѣ камина лежатъ еще полу сгорѣвшія бумаги. Черезъ нѣсколько минутъ онъ уже на дорогѣ въ улицу Динъ и тамъ у яркаго камина снова шепчетъ о своей любви. Тео очень счастлива! — безпредѣльно счастлива! Ей стыдно это говорить. И въ самомъ дѣлѣ, не жестоко ли съ ея стороны радоваться, въ то время когда бѣдная Гетти такъ печальна? Бѣдненькая Гетти! Больно смотрѣть на нее!

Я уже сказалъ, что въ комнатѣ было темно и только огонь въ каминѣ разливалъ по ней розовый полусвѣтъ. Но вотъ входятъ слуги съ ужиномъ и свѣчами. Собирается семейство генерала; разговоръ становится общимъ. Цѣль плаванія военной эскадры извѣстна теперь всѣмъ. Десантъ, посаженный на корабли, весьма достаточенъ для того, чтобы одержать надъ французами въ Канадѣ рѣшительную побѣду и подъ начальствомъ такого человѣка, какъ Вульфъ, загладить ошибки и бѣдствія предшествовавшихъ кампаній. Вульфъ кажется такимъ изнеможеннымъ, но въ его слабомъ тѣлѣ сильная душа. Министры и народъ надѣются, что онъ превосходно выполнитъ возложенное на него порученіе. Послѣ ужина, по принятому обыкновенію, мистеръ Ламбертъ собираетъ скромный свой семейный кружокъ, къ которому, можно сказать, неотъемлемо принадлежитъ и Гарри Варрингтонъ, — и въ то время, когда онъ молится о странствующихъ по сушѣ и морямъ, Тео и ея сестра становятся на колѣни. Между тѣмъ корабль плыветъ на западъ дальше и дальше; его провожаютъ нѣжныя чувства и воспоминанія; проходитъ ночь, и солнышко снова восходитъ.

Проходитъ еще дня два и всѣ попрежнему садятся за свои книги, занимаются своими дѣлами. Что касается до Джоржа Варрингтона, то этотъ знаменитый драматургъ усердно сидитъ за новымъ сочиненіемъ. Послѣ того, какъ Карпецанъ побывалъ на сценѣ разъ тридцать или сорокъ, — театромъ овладѣли другіе геніальные люди.

Можетъ статься, были люди, для которыхъ казалось удивительнымъ, что такая трагедія не можетъ наскучить, которые не могли видѣть актеровъ, одѣтыхъ въ чужіе костюмы, читающихъ чужіе стихи; но Джоржъ, при своей наклонности къ скептицизму, смотрѣлъ на участь всей трагедіи настоящимъ философомъ и съ особеннымъ удовольствіемъ переносилъ послѣдствія. Отъ книгопродавца, мистера Додели, онъ получиль дополнительныхъ сто фунтовъ, отъ режиссёра болѣе двухсотъ; критики и друзья надѣлили его такими похвалами, что онъ занялся приготовленіемъ новой пьесы, которою надѣялся пріобрѣсть гораздо болѣе успѣха, чѣмъ отъ перваго произведенія.

За этимъ занятіемъ, за этимъ очаровательнымъ трудомъ прошли мѣсяцы. Счастливое занятіе! Счастливѣйшее время юности и жизни, когда высказаны первыя слова любви и на нихъ полученъ отвѣтъ; когда каждый день такъ привѣтливо смотрятъ на васъ обожаемые ваши глазки; когда нѣжныя губки не устаютъ высказывать плѣнительныя тайны; когда прощальный взглядъ, сопровождаемый словами: «добройночи!», намекаетъ на слѣдующій день; когда сердце до такой степени переполнено чувствомъ любви, что весь міръ представляется въ розовомъ свѣтѣ; когда день заключается отрадною молитвой и начинается радостными надеждами; когда сомнѣніе кажется малодушіемъ, когда несчастіе невозможно, когда бѣдность представляется легкимъ и пріятнымъ испытаніемъ постоянства! Родители Тео, припоминая свою собственную счастливую пору жизни, спокойно смотрѣли на эту комедію, разыгрываемую молодыми людьми. Джоржъ Варрингтонъ, въ одномъ изъ писемъ къ женѣ, написанномъ во время кратковременнаго его отсутствія, описывалъ, какъ онъ поглядывалъ на окна милаго стараго дома въ улицѣ Динъ и старался угадать, кто сидѣлъ въ комнатѣ, въ которой онъ и Тео были такъ счастливы.

Между прочимъ, по отрывкамъ изъ писемъ Джоржа къ его брату, мы можемъ узнать, какъ проходило время у нашихъ друзей и чѣмъ они занимались.

"Изъ стараго окна противъ Бедфордскаго сада
20 августа, 1759 г."

"Зачѣмъ ты удалился къ угрюмымъ скаламъ, негостепріимнымъ берегамъ, знойному лѣту и суровой зимѣ нашей родины, тогда какъ могъ бы нажать множество лавровъ въ Германіи? Полкъ Кингсли возвратился, увѣнчанный славой. Наши шесть полковъ надѣлали чудеса; надѣлала бы ихъ и наша кавалерія, еслибъ только милордъ Джоржъ Саквиль позволилъ ей. Когда принцъ Фердинандъ скомандовалъ: впередъ! — милордъ или не разслушалъ этой команды, или не понялъ ея, и потому мы только побили французовъ, но не одержали надъ ними рѣшительной побѣды, что, конечно, могли бы сдѣлать, еслибъ начальство надъ кавалеріей поручено было лорду Грэнби или мистеру Варрингтону. Милордъ воротился въ Лондонъ; народъ требуетъ, чтобы его предали военному суду. Во время своего благоденствія онъ держалъ голову довольно высоко; въ несчастіи онъ такъ надмененъ, что, право, нужно удивляться ему. Повидимому, онъ завидуетъ участи несчастнаго мистера Бинга, и если его не разстрѣляли, то потому только, что имѣютъ къ нему нѣкоторое уваженіе.

"Герцогъ предувѣдомленъ о приготовленіи къ переходу изъ этого міра величія и торжества, паденія и неудачъ, въ міръ другой, невѣдомый. Сильный параличный припадокъ посѣтилъ его высочество; блѣдная смерть заглянула къ нему въ дверь и сказала, что «придетъ еще разъ»! Безспорно, герцогъ былъ деспотъ, но, несмотря на то, онъ великъ и благороденъ въ своемъ паденіи; ни одинъ государь не имѣлъ еще такого вѣрнаго слуги, какого имѣлъ нашъ король въ своемъ сынѣ.

"Вотъ уже три раза я слушалъ въ палатѣ общинъ твоего знаменитаго мистера П…. патрона и защитника талантовъ твоего главнокомандующаго. Меня возмущаетъ его велерѣчіе. Я бы желалъ, чтобы какой нибудь маленькій Давидъ одержалъ побѣду надъ этимъ Голіаѳомъ. Его мысли и его слова постоянно имѣютъ какіе-то громадные размѣры: онъ старается, чтобы у него величественно красовались и тѣ и другія. Мнѣ болѣе правятся манеры Барри, хотя мистеръ П… тоже актеръ, но актеръ неподражаемый!

"Покахонтасъ быстро подвигается впередъ. Барри нравится роль капитана Смита. Хотя ему и хочется надѣть красный мундиръ съ синими обшлагами и золотыми эполетами, но я думаю нарядить его по образцу джентльмена временъ королевы Елисаветы, портретъ, котораго находится въ Гэмптонкортѣ: въ манжетахъ съ клинообразной бородой и въ клинообразныхъ башмакахъ. Не намѣренъ ли я нататуировать свою Покахонтасъ? спрашиваетъ дядя Ламбертъ. Роль Гагана, который влюбленъ въ нее и который, замѣтивъ ея пристрастіе къ капитану, съ самоотверженіемъ избавляетъ его отъ смерти, надѣюсь, достигнетъ своей цѣли. Странная рыба этотъ Гаганъ: языкъ его постоянно болтаетъ заученыя фразы, а между тѣмъ, если я не ошибаюсь, онъ добръ, честенъ и неустрашимъ. Онъ ужасно разсердился, когда ему назначили роль баронета О’Браллагана, въ новомъ фарсѣ мистера Маклина подъ названіемъ: «Любовь à la mode», и объявилъ, что вовсе не намѣренъ марать свой языкъ подражаніями такому гадкому выговору. Нечего сказать — хорошъ его собственный выговоръ!

"Не знаю, говорить ли или скрыть отъ тебя одно обстоятельство? Боюсь возбудить въ тебѣ ревность: она, пожалуй, еще заставитъ тебя взять отпускъ въ Европу? Впрочемъ, что бы ни было, а ты все-таки узнай, что хотя Карпецанъ давно уже умеръ, но кузина Марія продолжаетъ постоянно посѣщать театръ. Тамъ Спенсеръ видитъ ее почти каждый вечеръ, въ тѣ дни, когда играетъ Гаганъ…. Ну, что! Эй, человѣкъ, проворнѣй сапоги мистеру Варрингтону и чемоданъ! Живѣй почтовыхъ лошадей! Мы сію минуту ѣдемъ въ Портсмутъ! Письмо, которое я при тебѣ же сжегъ за завтракомъ, было отъ кузины Маріи; она просила, чтобы я о ней ничего не разсказывалъ; но какъ ты хочешь, а я не могу удержаться, чтобъ не шепнуть тебѣ, что Марія въ эту минуту дѣятельно старается себя утѣшить. Скажи, слѣдуетъ ли мнѣ нарушить это удовольствіе? Слѣдуетъ ли мнѣ разсказать объ этомъ ея брату? Есть ли мнѣ до этого какое нибудь дѣло? Что сдѣлали Эсмонды для тебя и меня? — Ничего, кромѣ только того, что обыгрывали насъ въ карты. А все-таки мнѣ нравится нашъ благородный кузенъ. Мнѣ кажется, онъ былъ бы хорошимъ человѣкомъ, еслибъ могъ; или вѣрнѣе, — мнѣ кажется, когда-то онъ былъ хорошимъ человѣкомъ. Онъ пошелъ по невѣрной дорогѣ, съ которой свести его теперь уже слишкомъ поздно. О, beati agricolae! Наша Виргинія — сторона скучная, но слава Богу что мы въ ней выросли. Мы были маленькими рабами, но не рабами порока, азартныхъ игръ и общества дурныхъ мужчинъ и женщинъ. Едва только бѣдный мой Гарри выѣхалъ изъ дому, какъ попалъ въ шайку воровъ. Я подразумѣваю воровъ en grand, которые нападали на него и грабили на большихъ дорогахъ большаго англійскаго свѣта. Черезъ это, однакожь, въ глазахъ моихъ ты нисколько не теряешь, — ты былъ несчастливъ, тебя принудили отдать свой кошелекъ. Теперь ты отправился поправить свои неудачи и составить себѣ доброе имя; убивай же больше «французскихъ драконовъ» и спѣши сдѣлаться великимъ полководцемъ. Наша мать будетъ разсказывать о своемъ сынѣ сначала въ чинѣ капитана, потомъ полковника, а потомъ и генерала, будетъ имѣть его портретъ со звѣздами и эполетами, тогда какъ я, бѣднякъ, останусь навсегда труженикомъ-поэтомъ, или же, — допуская для своей судьбы лучшее, — скромнымъ судьею, буду имѣть кресло въ Ричмондѣ или Кью, около дюжины ребятишекъ, которые у садовой калитки будутъ встрѣчать своего дядю генерала, когда онъ подъѣдетъ на лихомъ конѣ вмѣстѣ съ адъютантомъ, набившимъ биткомъ свои карманы имбирными пряниками для племянницъ и племянниковъ мистера Гарри Варрингтона. Да, мой другъ, тебѣ суждено владѣть мечемъ Марса. Что касается до меня, то я стремлюсь за мирной и спокойной жизнью: уютный домикъ, маленькая библіотека избранныхъ книгъ и въ добавокъ одно существо, dulce ridentem, dulce loquentem, по другую сторону камина, въ то время, когда я занимаюсь своими бумагами — вотъ мои желанія. Мнѣ до такой степени нравится эта перспектива, представляя ее себѣ я такъ бываю доволенъ и счастливъ, что иногда начинаю бояться одной мысли о ея несбыточности; даже передъ моимъ добрымъ, дорогимъ другомъ Гарри я говорю о моемъ счастіи съ какимъ-то безотчетнымъ страхомъ. Что значитъ для меня честолюбіе съ этой увѣренностію въ счастіе? Какое мнѣ дѣло до военныхъ почестей и славы, когда такъ близко улыбается мнѣ это спокойствіе, это блаженство?

«Другъ нашей матери, мэйнгеръ Ванъ-денъ-Бошъ, недавно ѣздилъ въ Голландію отъискивать свою фамилію, и, къ удивленію, отъискалъ. Миссъ Ванъ-денъ-Бошъ (предназначенная материнскимъ ходатайствомъ въ супруги вашему сіятельству) пробыла шесть мѣсяцовъ въ кенсингтонскомъ пансіонѣ и вышла оттуда съ множествомъ новыхъ претензій, которыя должны дополнить въ ней качества, необходимыя для великосвѣтской лэди. Папа привозилъ ее въ улицу Динъ, гдѣ она сдѣлала самый изысканнный книксенъ. Хотя ей всего шестнадцать лѣтъ, но она держитъ себя такъ непринужденно, какъ шестидесятилѣтняя вдовушка. Она свободно разговаривала съ тетушкой Ламбертъ, обходилась съ дѣвицами, какъ съ мелочью, къ величайшей досадѣ Гетти и къ удовольствію Тео. Съ генераломъ она говорила о политикѣ, о послѣднихъ раутахъ, нарядахъ, операхъ, модахъ, скандальёзныхъ исторіяхъ такъ свободно, что ты непремѣнно подумалъ-бы, что миссъ Лидія родилась и выросла въ аристократическомъ семействѣ. Ей хочется жить непремѣнно въ части города, ближайшей ко двору; она сердится, что отецъ нанялъ квартиру въ какомъ-то захолустьи. Для тѣхъ, кто любитъ смуглыхъ и брюнетокъ, прелестнѣе такого созданія не возможно увидѣть. Мой вкусъ, дорогой мой братъ, тебѣ извѣстенъ и….»

Здѣсь слѣдуетъ цѣлая страница восторженныхъ восклицаній, которыя мы, изъ уваженія къ читателю и къ памяти писавшаго, отказываемся перепечатать. Джентльмены и лэди извѣстнаго возраста вѣроятно припомнятъ время, когда они сами предавались этимъ восторгамъ, когда похвалы не умолкали на устахъ, не засыхали на перѣ, когда цвѣты жизни были во всей своей роскоши и всѣ весеннія птички распѣвали безъумолку. Быть можетъ, въ настоящее время увяли молодые побѣги и осыпался листъ, но не ужели намъ трудно припомнить весну нашей жизни? Что касается до васъ молодые люди, у которыхъ не начинался еще май (или даже и апрѣль?), вамъ не нужно задумываться надъ любовными рапсодіями другихъ людей; повѣрьте, что когда наступитъ и ваша весна, добрая природа отогрѣетъ всѣ бутоны въ вашей душѣ, они зацвѣтутъ полнымъ цвѣтомъ, поднимутъ вашу грудь для того, чтобъ вырывалась изъ нея сладкозвучная пѣсня любви.

ГЛАВА XXI.
НЕВИННАЯ МАЛЮТКА.

Джоржъ Варрингтонъ упоминалъ въ приведенномъ нами письмѣ, что наперекоръ карточнымъ сдѣлкамъ милорда Кастльвуда съ Гарри, милордъ и Джоржъ оставались друзьями и встрѣчались другъ съ другомъ, какъ добрые родственники. Нуждался ли Джоржъ въ представленіи ко двору, въ полученіи мѣста въ палатѣ лордовъ послушать пренія, его кузенъ готовъ былъ къ услугамъ, былъ пріятнымъ и умнымъ собесѣдникомъ, дѣлалъ съ своей стороны все, что только благопріятствовало интересамъ его родственника, разумѣется не въ ущербъ интересамъ своимъ собственнымъ.

Въ это время любезность лорда Кастльвуда дошла до того, что онъ далъ обѣщаніе подѣйствовать на людей, отъ которыхъ зависѣло доставить мѣсто мистеру Варрингтону, обнаруживавшему съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе нерасположенія воротиться на родину и снова подчинить себя деспотическому вліянію матери. Джоржа побуждала оставаться въ Европѣ не одна только сердечная привязанность: удовольствія и общество Лондона нравились ему безконечно лучше всего, что можно было имѣть дома. Безпечная жизнь плантатора была совершенно по немъ, еслибъ при ней онъ могъ наслаждаться независимостью. Но въ Виргиніи, по его мнѣнію, изъ всѣхъ подданныхъ матери, онъ былъ единственнымъ лицомъ, съ которымъ обходились какъ нельзя хуже. Ему страшно было подумать о возвращеніи домой съ молодой своей женой и о жизни, которую ему суждено бы было проводить. Лучше свобода и бѣдность въ Англіи, съ пріятнымъ обществомъ и надеждой на будущія блага, чѣмъ скучная рутина домашней жизни, тягостная субординація, безпрестанныя ссоры и разногласіе въ мнѣніяхъ, которымъ онъ долженъ былъ подвергнуть жену свою съ перваго дня по пріѣздѣ въ Виргинію.

Поэтому вызовъ лорда Кастльвуда содѣйствовать видамъ Джоржа былъ принятъ съ безпредѣльною радостью нашимъ виргинцемъ. Милордъ ничего еще не сдѣлалъ для своего роднаго брата, да и его собственное положеніе, не смотря на званіе пэра, было далеко незавидно, но мы вѣримъ чему намъ хочется вѣрить, и Джоржу Варрингтону угодно было основывать величайшія надежды на покровительствѣ своего родственника. Лордъ Кастльвудъ былъ очень любезенъ; услышавъ о помолвкѣ Джоржа за миссъ Ламбертъ, онъ явился съ визитомъ къ ея родителямъ, хвалилъ имъ Джоржа, а Джоржу его выборъ, словомъ показалъ себя до такой степени пріятнымъ джентльменомъ, что эти добрые люди совершенно забыли о его дурной репутаціи и находили, что свѣтъ былъ очень пороченъ, если злословилъ такого человѣка. По его словамъ, онъ становился въ обществѣ этихъ людей несравненно лучше, и что эта перемѣна должна произойти со всякимъ человѣкомъ, который побываетъ въ кругу этого семейства. Между ними онъ былъ остроуменъ и необыкновенно развязенъ. Онъ оставлялъ свою порочность и свѣтскость въ передней, вмѣстѣ съ плащомъ и снова надѣвалъ ихъ, садясь въ свой экипажъ. Кому изъ свѣтскихъ людей въ вояжѣ жизни не знакома подобная гавань спокойствія и тишины, гавань, въ которой онъ можетъ укрыться отъ житейскихъ треволненій? Весьма вѣроятно, что лордъ Кастльвудъ, въ кругу этихъ добрыхъ людей, становился лучшимъ человѣкомъ и по крайней мѣрѣ на время не былъ лицемѣромъ.

Надобно сказать и то, что старики Ламберты еще болѣе уважали милорда за его явное восхищеніе миссъ Тео. Это восхищеніе было совершенно непритворное и онъ не старался скрывать, что оно было очень глубоко.

— Это чувство не нарушаетъ моего сна, и я не намѣренъ сокрушать свое сердце потому только, что миссъ Ламбертъ предпочитаетъ другаго, — замѣчалъ онъ. Будучи молодымъ человѣкомъ, я считалъ бы себя счастливѣйшимъ, еслибъ мнѣ привелось встрѣтиться съ такимъ невиннымъ и добрымъ созданіемъ, какъ ваша дочь. Тогда, быть можетъ, я удержался бы отъ многаго дурнаго. Но, къ сожалѣнію, невинныя и добрыя молодыя женщины не встрѣчались мнѣ, иначе онѣ бы обратили меня въ человѣка лучшаго.

— Милордъ, время еще не ушло! нѣжно сказала мистриссъ Ламбертъ.

Кастльвудъ, не понявъ ее, отступилъ назадъ.

— Время еще не ушло? — повторилъ онъ вопрошающимъ тономъ.

Мистриссъ Ламбертъ покраснѣла.

— Время ушло, чтобы ухаживать за моею дочерью, милордъ, но не ушло, чтобы раскаяться. Всѣмъ извѣстно, что раскаяться въ своихъ проступкахъ никогда не поздно.

— Я знаю свое сердце лучше, чѣмъ вы, сказалъ милордъ печальнымъ тономъ. Я умѣю порядочно говорить по-французски и по-нѣмецки, — а почему? потому что меня учили, когда я сидѣлъ еще въ дѣтской. Тотъ, кто учится этимъ языкамъ въ зрѣломъ возрастѣ, никогда ихъ не усвоитъ. Такъ точно и въ дѣлѣ любви: — въ моихъ лѣтахъ не возможно изучить ее. Я могу только видѣть, какъ другіе примѣняютъ ее къ дѣлу и восхищаюсь ими. Когда я буду на…. на сторонѣ противоположной Лазарю, подастъ ли мнѣ миссъ Тео каплю воды? — Не хмурьтесь, мистриссъ Ламбертъ; я знаю, что буду тамъ. Нѣкоторые люди обречены на это, а мнѣ кажется, наша фамилія принадлежитъ къ числу обреченныхъ. Нѣкоторые люди находятся въ какомъ-то неопредѣленномъ состояніи, такъ что трудно сказать, въ какую сторону потянутъ вѣсы, между тѣмъ какъ другимъ суждено быть ангелами и они, весьма естественно, улетаютъ на небо.

— О милордъ, почему же и вамъ не быть въ числѣ этихъ людей? — Если вамъ остается день, остается одинъ часъ, то надежда еще не потеряна!

— Я знаю, что происходитъ въ вашей душѣ, мало того, я читаю въ вашихъ взорахъ ваши молитвы, но къ чему онѣ послужатъ? — спросилъ лордъ Кастльвудъ тѣмъ же печальнымъ голосомъ. — Вы не все еще знаете, моя добрая леди. Вы не знаете, что такое свѣтская жизнь, какъ рано она начинается, какими самолюбивыми дѣлаетъ насъ природа, а потомъ необходимость и воспитаніе. Колесницей этой жизни правитъ сама судьба, и мы не можемъ избѣгнуть предопредѣленной участи. Я лучше себя знаю, я вижу лучше людей, и иду своей дорогой. Своей? — О нѣтъ! — дорогой, указанной судьбой; къ сожалѣнію, только отъ времени до времени она позволяетъ намъ встрѣчать людей подобныхъ вамъ.

Онъ взялъ руку мистриссъ Ламбертъ, пристально посмотрѣлъ ей въ лицо и раскланялся съ грустной улыбкой. Каждое его слово выражало истину. Мы дѣлаемъ величайшую ошибку, предполагая, что слабые и дурные люди чужды благородныхъ чувствъ и нѣжности. Одно только можно допустить, что благородныя чувства у нихъ непродолжительны; иногда и слезы производятъ въ людей безхарактерныхъ совершенно превратное дѣйствіе; старые повѣсы, говорятъ, находили, что слезы и горесть ихъ жертвъ придавали особенную прелесть ихъ удовольствію. Мистриссъ Ламбертъ очень мало знала, что происходило въ душѣ этого человѣка (да и какъ ей знать?), и потому молилась за него съ постоянствомъ любящей женщины. Онъ былъ лучше, гораздо лучше, чѣмъ полагали другіе. Онъ былъ преинтереснѣйшій человѣкъ. Для обращенія его на путь добродѣтели имѣлась еще надежда и надежда самая отрадная.

Надо рѣшить, кто изъ двухъ дѣйствующихъ лицъ составилъ правильное понятіе о личности милорда. Если джентльменъ былъ правъ, то съ другой стороны мистриссъ Ламбертъ была мягкосердечна и ея добрыя желанія и молитвы о раскаяніи закоснѣлаго грѣшника, если бы и не оказали существенной пользы, не могли бы по крайней мѣрѣ сдѣлать ему вреда. Добрые врачи человѣческой души (а какая женщина не способна къ такому врачеванію?) слѣдятъ за грѣшникомъ, какъ доктора слѣдятъ за опасно-больнымъ. Съ выздоровленіемъ паціента, они перестаютъ принимать въ немъ участіе и отправляются въ другое мѣсто щупать пульсы и прописывать лекарства.

Во время лѣченія этого недуга, наша добрая лэди часто видѣла своего больнаго. Между лордомъ Кастльвудомъ и Ламбертами образовалась дружба. Я почти увѣренъ, что къ духовнымъ проэктамъ доброй мистриссъ Ламбертъ прививались нѣкоторымъ образомъ и свѣтскіе помыслы (и то сказать, въ какую часть Эдема, хотя и охраняемаго пламенными мечами, не проникала суетность сего міра?). Ея сынъ въ скоромъ времени долженъ былъ принять священническій санъ. Милордъ Кастльвудъ сильно опасался, что безпечность и религіозныя заблужденія его проповѣдника, мистера Самсона, могутъ принудить его оставить свое мѣсто, и въ такомъ случаѣ, скромная каѳедра проповѣдника останется вакантною къ услугамъ молодаго проповѣдника съ хорошими правилами и образованіемъ, который будетъ довольствоваться небольшимъ жалованьемъ и небольшимъ, но мирнымъ, дружелюбнымъ приходомъ.

Такимъ образомъ два семейства познакомились, и лэди Кастльвудъ, постоянно соблюдавшая условія большаго свѣта, часто посѣщала гостиную мистриссъ Ламбертъ. Она была очень любезна, какъ съ родителями, такъ и съ дочерями. Вечернія собранія лэди Кастльвудъ. назначенныя преимущественно для карточной игры, были открыты для мистриссъ Ламбертъ и ея семейства. Проводить вечера за ломбернымъ столомъ, въ то время не считалось предосудительнымъ, — тогда игралъ весь свѣтъ. играли его величество, епископы, перы Англіи и ихъ жены. Впрочемъ, кто не хотѣлъ, тотъ могъ и не играть, и само собою разумѣется, никто не долженъ былъ совѣститься, садясь за игру, — въ то время, когда въ ней ежедневно упражнялись августѣйшія и почтеннѣйшія особы. Мистриссъ Ламбертъ нерѣдко являлась на рауты милэди, — была признательна за радушный пріемъ и необыкновенно довольна восхищеніемъ, которое возбуждали во многихъ ея дочери.

На предшествовавшихъ страницахъ и въ письмѣ Джоржа Варрингтона было уже упомянуто объ американскомъ семействѣ голландскаго происхожденія, пріѣхавшемъ въ Англію съ сильной рекомендаціей мадамъ Эсмондъ, сосѣдки по имѣнью въ Виргиніи, къ ея сыновьямъ въ Европѣ. Виды, выраженные въ письмѣ мадамъ Эсмондъ, были такъ ясны, что мистриссъ Ламбертъ, эта проницательная любительница составлять супружескія партіи, не могла ихъ не понять. Что касается до Джоржа, то онъ уже былъ помолвленъ; предметъ нѣжной страсти бѣдненькой Гетти, мистеръ Гарри, находился въ дальнемъ вояжѣ, о чемъ мать Гетти вовсе не сожалѣла. Смѣясь, она говорила Джоржу, что ему слѣдуетъ повиноваться приказаніямъ матери. нарушить помолвку съ Тео и посвататься къ миссъ Лидіи, которая въ десять разъ — какое въ десять! во сто разъ богаче бѣдной ея дочери и несравненно ея прекраснѣе.

— Да, дѣйствительно, говорилъ Джоржъ: — съ этимъ я совершенно согласенъ: она прекраснѣе, богаче и даже, можетъ быть, умнѣе. (Всѣ эти похвалы слишкомъ ненравились мистриссъ Ламбертъ). Но изъ этого еще ничего не слѣдуетъ. Вѣдь вотъ и мистеръ Джонсонъ несравненно умнѣе меня, — мистеръ Гаганъ выше меня ростомъ и красивѣе, сэръ Джемсъ Лоутеръ гораздо богаче меня; — неужели же вы полагаете, что по этимъ обстоятельствамъ я долженъ имъ завидовать, неужели вы думаете, что изъ-за этого моя Тео измѣнитъ мнѣ? Почему же бы мнѣ не допустить, что миссъ Лидія прекраснѣе Тео, что она богаче, умнѣе, образованнѣе, что она, если хотите, настоящій ангелъ! Для Тео, я думаю, это нисколько не страшно, — неправда ли, дитя мое?

— Нисколько, Джоржъ, отвѣчала Тео, съ такимъ кроткимъ взглядомъ, который не допускалъ ни скептицизма, ни ревности. И если послѣ этихъ словъ мама воспользовалась случаемъ выйдти на минуту изъ комнаты за ножницами, или за наперсткомъ, пожалуй хоть за туфлями, забытыми въ другой комнатѣ, — если, повторяю я, мистриссъ Ламбертъ оставляетъ комнату подъ тѣмъ или другимъ предлогомъ, — естественнымъ или вымышленнымъ, — я нисколько не удивляюсь, что, по возвращеніи чрезъ нѣсколько минутъ, она находитъ Джоржа въ самомъ близкомъ разстояніи отъ Тео, у которой щечки покрыты необыкновенно яркимъ румянцемъ и руку которой Джоржъ только что выпустилъ изъ своей руки, — я даже не стану представлять себѣ, что они дѣлали. Что скажете на это вы, мадамъ? Помните ли вы, что случалось, когда за вами ухаживалъ мистеръ Грунди? Неужели вы, не будучи въ комнатѣ съ молодыми людьми, станете конфузить ихъ? Въ такомъ случаѣ стыдно вамъ самимъ мистриссъ Грунди!

Итакъ, Гарри находился въ отсутствіи, Тео и Джоржъ были помолвлены и слѣдовательно не представлялось возможности привести въ исполненіе плановъ мадамъ Эсмондъ; но почему же и мистриссъ Ламбертъ не имѣть своихъ собственныхъ плановъ; почему бы Джеку Ламберту, по выпускѣ его изъ университета, не жениться на хорошенькой богатой наслѣдницѣ, если бы она встрѣтилась ему на пути его жизни? Такъ думала мама, постоянно думавшая о брачныхъ союзахъ, и такъ говорила она съ генераломъ Ламбертомъ, который, по обыкновенію, за всѣ ея труды и хлопоты называлъ ее гусемъ. Мистриссъ Ламбертъ продолжала доказывать, что красота и богатство не могутъ быть препятствіемъ къ брачному союзу; съ другой стороны мадамъ Эсмондъ, при всемъ желаніи, чтобъ семейству Ванъ-денъ-Боша оказано было радушное гостепріимство, утѣшала себя тѣмъ, что не ея была вина, если Гарри уѣхалъ въ Канаду. Неужели генералъ пожелалъ бы, чтобы онъ воротился въ Англію, оставилъ армію, лишился своей репутаціи, женился на этой американкѣ и сокрушилъ бы сердце бѣдненькой Гетти, — неужели отецъ ея пожелалъ бы этого? Но оставимте дальнѣйшіе доводы; не будемъ такъ не деликатны, чтобы намекать, что мистеръ Ламбертъ былъ правъ, называя нѣжную жену именемъ этой глуповатой лапчатой птицы, ежегодно приносимой въ жертву въ день св. Михаила.

Столѣтіе тому назадъ существовало огромное различіе между благороднымъ сословіемъ и гражданами. Мистеръ Ванъ денъ-Бошъ, по пріѣздѣ въ Лондонъ, ограничился своими сношеніями только съ послѣдними. Квартиру онъ нанялъ въ Сити вблизи своего агента. Когда хорошенькая дочь пріѣзжала на праздникъ, онъ бралъ ее кататься въ Эйлонъ-тонъ или Гайгэтъ, а иногда и въ паркъ на Бангильскомъ полѣ. Иногда они ѣздили на миттинги Бобтистовъ, иногда въ театръ — посмотрѣть Гаррика или мистера Фута. Быть на балу лорда мэра джентльменъ считалъ за особенное счастіе, а протанцовать съ молодымъ купчикомъ въ коммерческомъ клубѣ служило величайшимъ наслажденіемъ для молоденькой лэди. Когда Джоржъ явился съ первымъ визитомъ къ друзьямъ своей матери, онъ встрѣтилъ тамъ нашего стараго знакомаго, мистера Дрэпера, разсыпавшагося въ любезностяхъ передъ дочерью богатаго негоціанта. Мистеръ Драбпео, молодой квакеръ и племянникъ мистера Транала, бристольскаго агента мадамъ Эсмондъ, тоже ухаживалъ за богатой наслѣдницей и сильно встревожился при первомъ появленіи мистера Варрингтона. Желая сдѣлать честь сосѣдямъ своей матери, мистеръ Варрингтонъ пригласилъ ихъ на маленькій пиръ въ своей квартирѣ, и съ кѣмъ они должны были встрѣтиться тамъ, какъ не съ его друзьями изъ квартала Сого? — Всѣ они принуждены были сознаться, что маленькая Лидія — красавица. У нея была ножка феи; ручки, шея, блестящіе глазки напоминали собою маленькую Діану. Она привезла изъ Америки плавную интонацію голоса, подражаніе которой я слышалъ у тысячи лондонскихъ денди, и, человѣкъ опытный, могу утвердительно сказать, что эта интонація бываетъ очаровательна толко въ устахъ очаровательной женщины.

Послѣ шести мѣсяцевъ, въ теченіе которыхъ, согласно разсчету родителя, миссъ Лидія должна была изучить всѣ науки и усвоить образованіе, доставляемое Кенсингтонскимъ пансіономъ, — она возвратилась въ родительскій домъ къ безпредѣльной радости дѣдушки и заняла въ свѣтѣ надлежащее мѣсто. Съ самаго начала необширенъ былъ этотъ свѣтъ; но, какъ рѣшительная, маленькая особа, она вмѣнила себѣ въ непремѣнную обязанность увеличить свою сферу въ обществѣ, и вслѣдствіе этого, куда бы ни вздумала направить свой путь, послушный дѣдъ слѣдовалъ за ней безъ возраженій. Въ молодости, говорилъ онъ, ему самому ничего не позволяли, никто не хотѣлъ исполнять его капризовъ, и изъ строгости, къ которой прибѣгали въ подобныхъ случаяхъ ничего хорошаго не выходило. Онъ не потакалъ сыну своему, и изъ него вышелъ больной, хилый человѣкъ. Что касается до маленькой Лидіи, онъ рѣшилъ, чтобы жизнь ея была по возможности пріятна. Не правду ли онъ говорилъ, по мнѣнію мистера Джоржа? Въ Виргиніи ему говорили, что молодые джентльмены Кастльвуда были бы счастливѣе, еслибъ мадамъ Эсмондъ давала имъ больше воли. Джоржъ не могъ опровергнуть народной молвы, какъ не могъ убѣдить добраго, стараго джентльмена измѣнить его планы относительно внучки. Что касается до семейства Ламберта, то могло ли оно не соглашаться съ старикомъ родителемъ, столь нѣжнымъ и щедрымъ, и притомъ добрымъ другомъ мадамъ Эсмондъ?

Когда миссъ Лидія вышла изъ пансіона, ея дѣдушка переѣхалъ изъ Сити въ элегантный домъ въ Блюмсбури, куда переселились и нѣкоторые его друзья. Тамъ были купцы съ виргинской аллеи; были почтенные негоціанты, съ которыми старикъ имѣлъ торговыя дѣла; были лэди съ своими дочками и сыновьями, которые всѣ въ высшей степени были внимательны къ миссъ Лидіи. Длинная была бы исторія, еслибъ мы вздумали описывать, какимъ образомъ исчезли они одинъ за другимъ, какимъ образомъ прекратились всѣ удовольствія, загородныя прогулки и поѣздки. Даже самое воскресенье измѣнилось и, кто въ состояніи вообразить! — мистеръ Ванъ-денъ-Бошъ оставилъ скромную часовню въ Бунгилль Рау и занялъ скамью въ церкви на Кюинъ-скверѣ.

Церковь на Кюинъ-скверѣ находилась вблизи квартиры мистера Джорджа Варрингтона. Не трудно было замѣтить, на кого миссъ Лидди намѣревалась надѣть свою шляпку, и потому мистеръ Дрэперъ, до этого незнавшій границы похваламъ ей и ея дѣду, — воспользовался удобнымъ случаемъ, чтобы предостеречь мистера Джоржа и сообщить ему свѣдѣнія о мистерѣ Ванъ-денъ-Бошѣ, совершенно различныя отъ тѣхъ, которыя до этой поры обращались въ обществѣ. Мистеръ Ванъ-денъ-Бошъ, хваставшійся своимъ голландскимъ происхожденіемъ, родился въ Албаніи и былъ сынъ неизвѣстныхъ родителей. Онъ составилъ капиталъ посредствомъ арендаторскихъ спекуляцій, посредствомъ приватирства, — ремесла, равняющагося морскому разбою, и наконецъ посредствомъ торговли неграми. Его сынъ женился, если только это можно назвать женитьбой, что впрочемъ очень сомнительно, — на какой-то служанкѣ, былъ лишенъ отцомъ наслѣдства, началъ вести распутную жизнь и, къ счастію, умеръ въ своей постели.

— Мистеръ Дрэперъ наговорилъ вамъ много дурнаго обо мнѣ, — замѣтилъ Джоржу скромный старикъ. Конечно, всѣ мы люди грѣшные, много правды говорятъ о насъ, а еще больше неправды. Вѣрно онъ вамъ говорилъ, что сынъ мой былъ несчастливъ при мнѣ? — Это я самъ вамъ говорилъ. Неужели онъ разсказывалъ вамъ грязныя исторіи насчетъ моей фамиліи? А вѣдь она ему такъ нравилась, что онъ хотѣлъ, чтобы моя Лидди вышла замужъ за его брата. Господь съ ней! Черезъ меня ей дѣлали много предложеній. Но для нея я выбралъ васъ, молодой человѣкъ, и, повѣрьте, несмотря на то, что вы предпочитаете другую, я буду любить васъ какъ и прежде; не могу только понять, извините за откровенность, что хорошаго, въ сравненіи съ моей Лидди, нашли вы въ своей миссъ?

— Вкусы бываютъ различные, мой добрый сэръ, — сказалъ мистеръ Джоржъ, принявь гордую осанку.

— Нѣтъ, я вамъ скажу, это одно изъ чудесъ природы, ежедневно повторяющихся. Когда я держалъ магазинъ въ Альбани, тамъ былъ одинъ молодчикъ изъ вашей братіи, который могъ бы жениться на моей милой дочери, въ ту пору еще жившей, и взялъ бы за ней порядочную сумму наличныхъ, чрезъ что миссъ Лидди была бы нищею, — тѣмъ болѣе, что ея отецъ поссорился со мной; — и что же? вмѣсто моей милочки Беллы, выборъ джентльмена палъ на самое простенькое созданіе, нисколько не лучшее вашей миссъ, и въ добавокъ безъ доллера въ приданое. Не правда ли, что это глупо? — впрочемъ это не касается до вашей личности.

— Пожалуйста, добрый сэръ, оставьте мою личность въ покоѣ, продолжалъ Джоржъ, захохотавъ. Мнѣ кажется причина равнодушія молодаго человѣка къ вашей дочери заключалась въ томъ, что онъ прежде нея увидѣлъ другую и далъ ей благородное слово.

— Дѣйствительно, когда молодой человѣкъ даетъ слово сдѣлать какую нибудь первостатейную глупость, онъ непремѣнно его сдержитъ; — извините пожалуйста, это до васъ не относится. Но Боже великій о чемъ я говорю? Я говорю о порѣ, которой минуло лѣтъ двадцать. Тогда я былъ въ хорошихъ обстоятельствахъ. Небу угодно было благословить мои торговыя предпріятія, и теперь обстоятельства мои втрое лучше противъ прежняго. Спросите-ка моихъ агентовъ, что они дадутъ за вексель Джозефа Ванъ-денъ-Боша на шесть мѣсяцевъ съ переводомъ на Нью-Йоркъ, скажемъ приблизительно, хоть на сорокъ тысячъ фунтовъ? Я увѣренъ, что такой документъ они непремѣнно дисконтируютъ.

— Счастливъ тотъ, кто его имѣетъ сказалъ Джоржъ, чрезвычайно довольный откровенностью стараго джентльмена.

— Боже великій! какъ падки на деньги вы, молодые люди! простосердечно воскликнулъ старикъ. — У нихъ на умѣ только деньги и деньги! А я бы сказалъ, что счастливъ тотъ, кто владѣетъ такимъ созданіемъ какъ моя маленькая Лидди; деньги, милостивый государь, ничего не значатъ, когда дѣло идетъ о такой хорошенькой молоденькой дѣвушкѣ…. впрочемъ, я говорю это такъ себѣ, говорю какъ старикъ, которому не слѣдовало бы говорить подобныя вещи, который любитъ свою внучку, какъ всякій другой старый дѣдъ, давно выжившій изъ ума. Ахъ, Лидди, милочка моя! мы только что о тебѣ говорили…. подойди и поцалуй меня, моя радость. Мы говорили о тебѣ, и мистеръ Джоржъ объявилъ, что не возьметъ тебя со всѣми деньгами, которыми надѣлитъ тебя твой дѣдъ.

— Неправда, сэръ, сказалъ Джоржъ.

— Конечно; вы можете отпираться, потому что я не все еще высказалъ. Моя милочка получитъ несравненно больше той бездѣлицы, на которую я намекнулъ, — получитъ тогда, когда Богу угодно будетъ переселить меня изъ этого міра въ міръ лучшій…. когда бѣдный старый Гаппи переселится въ вѣчность, Лидди будетъ богатой маленькой Лидди. Но она навѣрное нехочетъ еще этого переселенія, не правда ли?

— Милый, неоцѣненный мой grand papa! съ чувствомъ произноситъ Лидди.

— Такъ вотъ этотъ джентльменъ не хочетъ жениться на тебѣ. (Лидди бросаетъ изъ черныхъ глазъ своихъ выразительный взглядъ, какъ будто говоря имъ: очень вамъ благодарна, сэръ!) Но, во всякомъ случаѣ, онъ честный и благородный человѣкъ, а это не о всякомъ можно сказать въ здѣшнемъ нечестивомъ Лондонѣ. О, Боже, Боже! какъ падки здѣсь на деньги! Знаете ли, что на прежней нашей квартирѣ всѣ вотъ такъ и ухаживали за моимъ блаженствомъ, зная, что у нея есть деньги. Тамъ былъ Томъ Лютстрингъ, былъ мистеръ Дрэперъ, вашъ драгоцѣнный адвокатъ, былъ мистеръ Тубсъ, изъ нашей часовни, — и всѣ они какъ мухи увивались и жужжали вокругъ медовой кринки. Вотъ почему мы и выѣхали изъ квартала, въ которомъ живутъ мои собраты, коммерческіе люди.

— Чтобъ избѣжать этихъ мухъ! сказала миссъ Лидія, вздернувъ свою головку.

— Въ которомъ жили мои собраты коммерческіе люди, продолжалъ старикъ джентльменъ: — иначе сталъ бы я гнаться за вашими вельможами и великосвѣтскими людьми? Я, мистеръ Джоржъ, не гоняюсь за свѣтомъ; для меня не имѣютъ никакого значенія ваши театры и ваша поэзія, — извините, впрочемъ, это до васъ не относится; я въ жизнь бы свою не поѣхалъ въ театръ, еслибъ не нужно было сдѣлать угожденіе этой шалуньѣ.

— И какъ это мило съ вашей стороны! вѣдь я ужасно какъ плакала, неправда ли grand papa? восклицаетъ малютка.

— О чемъ же ты плакала, мой другъ?

— О чемъ…. я плакала надъ пьесой мистера Варрингтона, grand papa.

— Въ самомъ дѣлѣ, душа моя? Можетъ быть, можетъ быть!… Помню, это былъ почтовый день; я получилъ письма; корабль мой «Прелестная Лидди» только пришелъ въ Фальмутъ; капитанъ Джойсъ донесъ мнѣ, какъ счастливо избѣжалъ онъ французскаго крейсера, а это обстоятельство, мистеръ Джоржъ, сохранило мнѣ большую сумму денегъ, — надо вамъ сказать, что въ нынѣшнее военное время страховыя кампаніи такъ возвысили цѣны, что я часто рѣшаюсь рисковать, не застраховывая корабли, — и поэтому-то, признаюсь, мнѣ было не до вашей пьесы, и если поѣхалъ въ театръ, то собственно для того, чтобъ доставить удовольствіе этой маленькой Лидди.

— И какое удовольствіе доставили вы мнѣ, безцѣнный мой Гаппи! вскричала молоденькая лэди.

— Ахъ Богъ мой! да въ этомъ заключаются всѣ мои желанія. Скажите мистеръ Джоржъ, чего еще больше нужно намъ въ этомъ мірѣ, кромѣ возможности доставлять своимъ дѣтямъ удовольствіе? особливо мнѣ, который еще въ молодости испыталъ, что значитъ быть несчастнымъ, который долженъ раскаяваться въ слишкомъ суровомъ обращеніи съ отцомъ этого милаго ребенка.

— О grand papa! восклицаетъ ребенокъ съ величайшею нѣжностію и ласками.

— Да, я былъ слишкомъ суровъ, дитя мое; поэтому-то я такъ и балую мою маленькую Лидди!

Между Лидди и Гаппи начинаются поцалуи. Маленькое созданіе обвиваетъ своими хорошенькими, атласными ручками шею старика, прижимаетъ свои розовыя губки къ грубой, морщинистой его щекѣ, окружаетъ его голову облакомъ пудры, сыплющейся изъ его парика, и въ то же время смотритъ на мистера Джоржа, какъ будто говоря ему: вы бы не хотѣли, чтобы я точно такъ же ласкала и васъ?

Мы признаемся, но во всемъ ли? Джоржъ, конечно, разсказалъ о свиданіи своемъ съ Лидди и Гаппи, о словахъ старика относительно богатства его внучки; но не думаю, чтобы онъ разсказалъ всѣ подробности: иначе Тео при первой встрѣчѣ съ Лидди не была бы такъ заинтересована ею, не была бы отъ нея въ такомъ восхищеніи.

Въ это время встрѣчи ихъ повторялись довольно часто, особливо послѣ того какъ старый американскій джентльменъ переѣхалъ въ Блумсбури. Большую часть дня мистеръ Ванъ-денъ-Бошъ проводилъ въ Сити, занимался торговыми дѣлами въ своей конторѣ или на биржѣ. Во время его отсутствія, Лидди управляла всѣмъ домомъ, принимала гостей, какъ настоящая лэди, или выѣзжала въ щегольскомъ экипажѣ, который дѣдъ заказалъ нарочно для нея и въ который рѣдко можно было принудить его сѣсть. Миссъ Лидди, напротивъ, очень скоро привыкла къ своей каретѣ, какъ будто она разъѣзжала въ ней всю свою жизнь. Она отдавала приказаніе везти ее въ то или другое мѣсто, заѣзжала въ модные магазины къ ювелирамъ, навѣщала знакомыхъ съ соблюденіемъ величайшей важности, брала ихъ съ собой прогуляться. Болѣе всего она старалась доставить удовольствіе Тео и Гетти; не знаю только, была ли бы довольна Тео, узнавъ всѣ дѣйствія миссъ Лидди? Не потому что миссъ Тео была ревнива, нѣтъ! совершенно напротивъ; впрочемъ бываютъ случаи, когда женщина имѣетъ полное право на маленькую ревность; — я утверждаю это, хотя бы мои прекрасные читательницы говорили совершенно противное.

Миссъ Лидди позволяла себѣ безъ всякаго принужденія хвалить мистера Джоржа потому вѣроятно, что знала о его помолвкѣ. Когда они оставались наединѣ — а эти счастливые случаи повторялись очень часто въ домѣ мистера Ванъ-денъ-Боша, котораго, какъ мы уже сказали, постоянно не было дома, — надо было удивляться, какъ безъискуственно маленькое созданіе выказывало свой энтузіазмъ, распрашивая Джоржа о немъ самомъ, о его геніи, о его образѣ жизни въ Виргиніи и Лондонѣ, о его брачныхъ предположеніяхъ и т. д.

— Какъ я рада, что вы женитесь, о какъ рада! говорила она со вздохомъ: — я могу говорить съ вами откровенно, какъ съ братомъ, не боясь неприличія, за которое меня такъ часто бранили въ пансіонѣ. Да, я совершенно свободно могу говорить съ вами; и если вы мнѣ нравитесь, то неужели я не могу сказать этого, мистеръ Джоржъ?

— Сдѣлайте милость, говорите, — отвѣчаетъ Джоржъ, съ поклономъ и улыбкой. Это такія слова, которыя большинство мужчинъ съ наслажденіемъ готово выслушивать, особенно изъ такихъ хорошенькихъ губокъ, какъ у миссъ Лидіи.

— А что вы знаете о моихъ губкахъ? спрашиваетъ дѣвочка, бросая на его лицо взглядъ, исполненный наивнаго гнѣва.

— Знаю многое, говоритъ Джоржъ: — но, быть можетъ, мнѣ слѣдуетъ узнать что нибудь болѣе?

— Узнайте же, что онѣ ничего не говорятъ, кромѣ правды! отвѣчаетъ Лидди: — вотъ почему нѣкоторымъ людямъ онѣ не нравятся! Я люблю высказывать все, что лежитъ на душѣ. Вѣдь я провинціалка; у меня что на умѣ, то на языкѣ, — каждый поступокъ мой носитъ отпечатокъ благородства и простосердечія. Я не похожа на вашихъ англійскихъ дѣвочекъ, которыя Богъ знаетъ! чему не научиваются сначала въ пансіонахъ, а потомъ отъ мужчинъ.

— Наши дѣвочки, дѣйствительно, ужасныя лицемѣрки! восклицаетъ Джоржъ.

— Вы это думаете и о миссъ Ламбертахъ? и мнѣ бы можно было точно также думать о нихъ, но на этотъ разъ не думала. Впрочемъ, онѣ тоже были въ пансіонѣ, много жили въ свѣтѣ, — тѣмъ больше должно сожалѣть о нихъ; повѣрьте, тамъ онѣ немного хорошаго заимствовали. Теперь, когда я сказала это, вы, конечно, пойдете и все передадите миссъ Тео; не правда ли?

— Что она отъ свѣта ничего хорошаго не заимствовала? Надо вамъ сказать, что она никогда не говорила съ мужчинами, исключая отца, брата и меня. Кто же изъ насъ, квкъ вы полагаете, научилъ ее чему нибудь дурному?

— Разумѣется не вы! хотя мнѣ и кажется, что оставаться съ вами очень опасно! — говоритъ маленькая Лидди, вздохнувъ.

— Нисколько не опасно: вѣдь я не кусаюсь! сказалъ Джоржъ, захохотавъ.

— Кто же говоритъ, что вы кусаетесь? продолжала Лидди мягкимъ тономъ. Я должна думать, что есть вещи опаснѣе кусанья. Напримѣръ, вы очень остроумны; вы всегда съ такимъ умомъ и сарказмомъ говорите о людяхъ, всегда смѣетесь надъ ними. У васъ такой льстивый языкъ. Если вы будете такъ смотрѣть на меня, то я не знаю, что со мной сдѣлается. Неужели вашъ братъ похожъ на васъ? Неужели онъ такой же остроумецъ и насмѣшникъ. Я слышала, что онъ похожъ на васъ, но только у него должно быть, совсѣмъ другой языкъ. Впрочемъ, довольно! Прекрасно, что вы помолвлены, мистеръ Джоржъ. Ну, а если бы вы увидѣли меня прежде, то кого бы полюбили больше меня или миссъ Тео?

— Говорятъ, что брачные союзы устраиваются въ небесахъ; — позвольте же мнѣ думать, что тамъ былъ устроенъ и мой.

— А скажите, бывало ли когда, чтобъ мужчина имѣлъ двухъ невѣстъ? спрашиваетъ безхитростная дѣвочка: — вѣрно нѣтъ! А согласитесь, что это жаль…. Ахъ, Боже! Какой вздоръ я говорю! Я похожа на ребенка, который проситъ, чтобы ему дали луну. Она слишкомъ высока для меня, — слишкомъ высока, свѣтла, блестяща; достать ее нѣтъ никакой возможности. Ахъ, какая я безразсудная, своенравная, избалованная дѣвчонка! Но, мистеръ Джоржъ, — вы должны обѣщать мнѣ одну вещь, — дайте мнѣ благородное слово исполнить это?

— Что же я долженъ исполнить?

— Не говорить объ этомъ миссъ Тео, а то она будетъ меня ненавидѣть.

— Зачѣмъ же ей невзвидѣть васъ?

— Затѣмъ, что я сама ненавижу ее, и желаю чтобы она умеола! восклицаетъ молоденькая лэди. Въ глазахъ, до этой минуты нѣжныхъ и подернутыхъ слезой, запылало пламя бѣшенства, — ея щеки горѣли.

— Какой стыдъ! — прибавила она послѣ непродолжительнаго молчанія: — какъ глупо съ моей стороны говорить подобныя вещи! Впрочемъ, я не могу не высказать того, что у меня на душѣ. Я вѣдь дикарка. Я родилась и выросла тамъ, гдѣ солнце горячѣе здѣшняго туманнаго климата. Я не похожа на вашихъ холодныхъ англичанокъ, которыя, прежде чѣмъ сказать что нибудь, подумать или почувствовать, должны получить на это позволеніе мама. Какъ глупо, какъ не хорошо! Я знаю, вы пойдете и все разскажете миссъ Ламбертъ. Впрочемъ, пожалуй разсказывайте.

Но Джоржъ ничего не сказалъ миссъ Ламбертъ. Бываютъ вещи, которыя и отъ любимыхъ особъ держатся въ тайнѣ; Джоржъ даже самому себѣ не могъ вполнѣ объяснить признанія этой дѣвочки; а если и объяснялъ, то не хотѣлъ имъ воспользоваться. Въ присутствіи миссъ Лидіи, онъ былъ особенно любезенъ, — въ ея отсутствіе, думалъ о ней очень благосклонно и всегда съ нѣкоторымъ удовольствіемъ. Да и то сказать, жестоко было бы не заплатить вниманіемъ и благодарностію за безъискуственную любовь такого горячаго сердца.

Между тѣмъ до нашихъ друзей дошли слухи о томъ, что молодой мистеръ Лютстрингъ и молодой квакеръ мистеръ Драбшо подрались въ какой-то тавернѣ изъ-за этой молоденькой лэди? Вѣроятно, они черезчуръ много выпили, поссорились и подрались. Отчего это мистеръ Дрэперъ, сначала не знавшій границъ похваламъ американскому семейству, разсказываетъ теперь такія скандальёзныя исторіи насчетъ дѣда миссъ Лидди.

— Я подозрѣваю, говоритъ мадамъ де Бернштэйнъ: — что онъ хочетъ сосватать эту дѣвочку кому нибудь изъ своихъ кліентовъ или родственниковъ; чтобъ напугать другихъ искателей ея руки, онъ и распускаетъ эти исторіи. Когда она и дѣдъ ея были у меня, они держали себя превосходно, и признаюсь, сэръ, мнѣ было бы очень жаль, еслибъ вы предпочли краснощекую деревенскую дѣвочку, безъ полупенни за душой, этой хорошенькой, безхитростной дикаркѣ, у которой, какъ говорятъ, огромное богатство.

— Такъ она уже была у васъ? спрашиваетъ Джоржъ свою дорогую родственницу.

— Разумѣется, была, отрывисто отвѣчаетъ баронесса. — Если вашъ братъ не такъ еще глупъ и не влюбился въ другую дочь Ламберта….

— Что же изъ этого слѣдуетъ, мадамъ? Мнѣ кажется, что онъ еще не влюбленъ, замѣчаетъ Джоржъ.

— Тогда, по возвращеніи съ мистеромъ Вульфомъ, неужели ему не понравится эта малютка, неужели онъ не исполнитъ желанія матери — неужели онъ не женится на ней и не устроится въ Виргиніи, подлѣ васъ? У нея огромное богатство, и вы не хотите къ нему прикоснуться. Скажите, пожалуйста, къ чему упускать его, если оно дается въ руки нашей фамиліи?

Джоржъ узналъ теперь, что мистеръ Ванъ-денъ-Бошь и его внучка часто бывали въ домѣ баронессы Бернштэйнъ. Совершая любимую прогулку съ своей любимой и любящей спутницей въ Кенсингтонскій садъ, онъ видѣлъ какъ экипажъ Ванъ-денъ-Боша направлялся въ Кенсингтонскій скверъ. — Это значило, что американцы ѣхали съ визитомъ къ лэди Кастльвудъ. Джоржъ узналъ, послѣ нѣкоторыхъ освѣдомленій, что они уже были у милэди нѣсколько разъ. Странно, однакожъ, что они ни слова не говорили Джоржу объ этихъ визитахъ; впрочемъ Джоржъ, неимѣвшій привычки интересоваться чужими дѣлами, и къ тому же не имѣя своихъ собственныхъ интригъ или тайнъ, — вовсе не хотѣлъ измѣнять о нихъ своего мнѣнія. Какое ему было дѣло до того, какъ часто Кенсингтонъ угощалъ Блумсбури, или Блумсбури являлось съ поклономъ въ Кенсингтонъ?

Въ томъ и другомъ изъ этихъ двухъ мѣстъ случилось множество событій, о которыхъ нашъ виргинецъ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія. Да развѣ не случаются вещи передъ самыми нашими глазами и мы ихъ не видимъ? Развѣ передъ нами не разъигрываются ежедневно комедіи и трагедіи, въ которыхъ мы не замѣчаемъ ни шутки, ни паѳоса? Джоржъ, весьма вѣроятно, отправляясь домой, думалъ про себя: — «я произвелъ впечатлѣніе на сердце этого молодаго созданія. Она сама призналась въ этомъ. Бѣдная, безхитростная дѣвочка! Не понимаю, что хорошаго она нашла во мнѣ, почему я могъ ей понравиться?» — Могъ ли онъ сердиться на нее за такое предпочтеніе? Какой человѣкъ въ состояніи сердиться по подобному поводу? Быть можетъ, узнавъ все, онъ остался бы не очень доволенъ; да, онъ не остался бы доволенъ, узнавъ, что онъ только одинъ изъ актеровъ въ этой комедіи, а не главное дѣйствующее лицо; что онъ какой нибудь Розенкранцъ или Гильденштернъ въ этой трагедіи, — словомъ — неизвѣстный джентльменъ, разъигрывающій роль Гамлета. Какъ часто маленькое тщеславіе наше затрогивается подобными вещами и подвергается совершенному уничтоженію? Неужели вамъ не случалось воображать, что глаза Люцинды смотрятъ на васъ съ особенною нѣжностію, и потомъ вдругъ узнавать, что она бросаетъ тѣже самые убійственные взгляды на вашего сосѣда? Неужели вамъ не случалось слушать за обѣдомъ щебетанье Лалэджъ (какое плѣнительное щебетанье среди говора гостей и брянчанья серебра и хрусталя!) и потомъ подслушать шептанье тѣхъ же самыхъ упоительныхъ фразъ старому Сурдусу, въ гостиной? Солнце одинаково свѣтитъ для каждаго; цвѣты для всѣхъ издаютъ одинаковый запахъ; соловей одинаково поетъ для всѣхъ ушей — не для однихъ только твоихъ длинныхъ, добрый мой собратъ!

ГЛАВА XXII,
ВЪ КОТОРОЙ АМУРЪ РАЗЪИГРЫВАЕТЪ НЕМАЛОВАЖНУЮ РОЛЬ.

Прежде чѣмъ приступимъ къ продолженію исторіи миссъ Лидіи и ея дѣяній, мы считаемъ непремѣннымъ долгомъ объяснить мнѣніе мистера Варрингтона въ письмѣ къ своему брату относительно лэди Маріи Эсмондъ — мнѣніе, которое для нѣкоторыхъ добрыхъ читателей нашихъ можетъ показаться таинственнымъ. И дѣйствительно, какимъ образомъ особы строгихъ правилъ откроютъ подобную тайну? Какимъ образомъ невинные и респектабельные молодые люди допустятъ, что женщина благороднаго происхожденія, старинной фамиліи, зрѣлой опытности, — женщина, которая нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, какъ мы видѣли, была страстно влюблена въ молодаго человѣка, — можетъ забыться до такой степени (о, концы моихъ пальцевъ краснѣютъ, когда я пишу эти строки!), что не только влюбляется въ человѣка низкаго происхожденія и многими годами ея моложе, но выходитъ за него замужъ передъ лицомъ цѣлаго свѣта? То есть, вѣрнѣе сказать, не передъ лицомъ, но за спиной цѣлаго свѣта, потому что кастльвудскій священникъ тайно соединилъ эту чету неразрывными узами брака въ своей капеллѣ, въ кварталѣ Мэй-Фэйръ.

Но повременимте произносить надъ ней рѣшительный приговоръ. Если лэди Марія питала нѣкогда непреодолимую, безразсудную страсть къ молодому кузену, то неужели въ этомъ заключалась причина, по которой она не должна уже влюбляться въ другихъ? Неужели право такой перемѣны предоставлено однимъ только мужчинамъ? — За что же осуждать женщинъ, если онѣ отъ времени до времени будутъ пользоваться своими маленькими шансами къ утѣшенію? Что можетъ быть не деликатнѣе, грубѣе и нефилософичнѣе негодованія Гамлета, по случаю вторичнаго замужества его матери? Дѣло тутъ въ томъ, что это нѣжное, поразительное созданіе чувствовало потребность прильнуть къ кому нибудь, и, получивъ свободу, оно обвилось вокругъ Клавдія. Мало того, мы знавали женщинъ, которыя были такъ гибки и липки, что могли обвиваться вокругъ двухъ джентльменовъ. Отчего бы, кажется, не задавать свадебныхъ пировъ послѣ похоронной тризны? Если вы благодарны за вчерашній пиръ, то неужели можно сказать, что не будете голодны сегодня? — Самый вашъ аппетитъ къ этому вечернему пиру уже доказываетъ, что завтра вечеромъ, въ восемь часовъ, вы захотите обѣдать. Я, съ своей стороны, когда Флиртилла и Джилтисса были неравнодушны ко мнѣ (прошу благосклоннаго читателя принять во вниманіе, что я намекаю здѣсь на особъ поразительнѣйшей красоты и изъ возвышенной сферы), я постоянно держалъ въ умѣ, что настанетъ время, когда онѣ полюбятъ кого нибудь другаго. «Hodie mihi» говорятъ онѣ — «cras tibi»; — это въ своемъ родѣ людоѣды, которые пожираютъ насъ дюжинами, безъ всякаго разбора, старыхъ и молодыхъ, мягкихъ и жесткихъ, жирныхъ и тощихъ, прекрасныхъ и безобразныхъ; нѣтъ никакого спасенія отъ нихъ; какъ будто по приговору судьбы мы одинъ за другимъ исчезаемъ на ихъ всепожирающихъ челюстяхъ. Посмотрите на лэди Огршамъ! Всѣмъ памятно, какъ въ прошломъ году она приготовила себѣ блюдо изъ бѣднаго Тома Кидда, съ жадностью бросилась на него, уничтожила, подобрала и разбросала всѣ его косточки. Теперь въ клѣтку ея попалъ Недъ Саклингъ. Очарованный, онъ лежитъ подъ вліяніемъ ея большихъ глазъ и дрожитъ всѣмъ тѣломъ. Посмотрите на это бѣдное, маленькое, трепещущее созданіе, цѣпенѣющее, изнемогающее подъ вліяніемъ этихъ большихъ глазъ. Она склоняется передъ нимъ все ниже и ниже, непонятная сила влечетъ его ближе къ ней. Наконецъ, раза два раздается крикъ о пощадѣ и…. онъ исчезаетъ. О, Боже! какъ это жалко. Я зналъ, напримѣръ, что лэди Maрія Эсмондъ множество разъ теряла свое сердце прежде, чѣмъ нашелъ его Гарри Варрингтонъ; но мнѣ пріятно было думать, что онъ намѣревался сберечь это сердце; мнѣ нравилось, что лэди Марія, оплакивая неудачи свои, сохраняла свою любовь и лелѣяла ее, оставаясь безбрачною. Если въ припадкѣ старческаго безумія, я вздумаю влюбиться завтра, то непремѣнно буду думать, что пріобрѣлъ въ сердцѣ моей очаровательницы уголокъ на вѣчныя времена, — и отнюдь не подумаю, что я ни больше, ни меньше, какъ временной жилецъ въ старой закоптѣлой, дурно меблированной комнатѣ, гдѣ тусклыя рюмки еще болѣе потускли отъ прикосновенія полусотни губъ, и гдѣ диваны, съ подбитыми ножками, покрыты грязью отъ сапоговъ послѣдняго постояльца. Милая, драгоцѣнная нимфа! Ты такъ прекрасна… я обожаю тебя! — Допустимъ, что я питалъ легкую страсть къ Гликеріи (мимоходомъ сказать, цвѣтъ ея кожи былъ такъ чистъ, какъ великолѣпный паросскій мраморъ), — а ты была не равнодушна къ Телефу, къ его низенькимъ воротничкамъ и безобразной шеѣ; — теперь сумазбродство это должно кончиться, не правда ли? Мы вѣдь любимъ, будемъ вѣчно любить другъ друга?

Да, да; вѣчно! Пусть Гликера отправится въ Батъ, а Телефъ подставитъ свою розовую шею Джену Кетчу, n’est-ce-pas!

Нѣтъ. Мы никогда не измѣнимся. Какъ бы сильно ни дулъ вѣтеръ, какъ бы быстро ни бѣжало время, какъ бы усердно ни мѣшали ложками нашу кипящую похлебку, — мы не измѣнимся. Было время, когда мы позволяли страстямъ временно овладѣвать нами; — ваша пламенная, но безразсудная любовь къ Телефу (не хмурьтесь такъ, мое милое созданіе! — не придавайте морщинамъ своимъ худшій видъ) — была предметомъ разговора во всемъ городѣ; а что касается до Гликеры, она поступила со мной весьма не хорошо. Теперь этого не будетъ. Теперь, когда мы понимаемъ другъ друга, наши сердца соединены навѣки, мы можемъ смотрѣть на сэра Крессвела и спускать щелчки на его парикъ. Но эта Марія прошедшаго столѣтія была женщина непостоянная. Вы, душа моя, которая знаете свѣтъ, знаете также, что эта лэди во время своей карьеры надѣлала такъ много и такихъ проказъ, что ихъ нельзя обнаруживать. Вы знаете (не потому, мое милое созданіе, что вы очень опытны, но потому, что вы слышали объ этомъ отъ другихъ людей, — вы слышали отъ вашей мамв), что старая кокетка, одурачивъ одного, одурачитъ и другаго. Кокетство тоже, что пьянство; выпивъ вина, вы… нѣтъ, нѣтъ не вы, а Гликера…. выпивъ вина, Гликера постепенно увеличивала пріемы и съ винограднаго вина перешла на джинъ. Итакъ, если лэди Марія нашла преемника Гарри Варрингтону и возстановила новаго султана въ драгоцѣнной имперіи своего сердца, то послѣ этого чего можно было ожидать отъ нея? Эта территорія была подобна Нидерландамъ: привыкшая къ завоеваніямъ и постоянно открытая для вторженій.

Настоящій поработитель Маріи былъ не кто другой, какъ мистеръ Геогаганъ или, просто, Гаганъ — молодой актеръ, игравшій въ трагедіи Джоржа. Въ его голосѣ столько было трелей, его глаза были такъ свѣтлы, его манеры такъ благородны, въ своей кожаной бронѣ и огромномъ кудрявомъ парикѣ онъ казался такимъ прекраснымъ, съ такимъ чувствомъ читалъ пламенные стихи поэта, — что сердце лэди Маріи покорилось ему, какъ сердце Аріадны Бахусу, когда дѣло съ Тезеемъ было покончено. Молодой ирландецъ чрезвычайно былъ тронутъ такимъ вниманіемъ со стороны высокородной лэди. Конечно онъ скорѣе отдалъ бы предпочтеніе лэди Маріи Гаганъ болѣе юныхъ лѣтъ, но зато ему бы не найти въ ней такого мягкаго характера. Крѣпко лэди Марія прильнула къ нему. Когда необходимость принудила объявить о бракѣ, и когда свирѣпый ея родственникъ отказалъ ей отъ дома, она удалилась съ своимъ возлюбленнымъ въ скромную его квартиру, въ Вестминстерскомъ кварталѣ.

Генералъ Ламбертъ, возвратясь однажды отъ служебныхъ занятій, принесъ эту новость домой, и, разумѣется, въ кругу семейства своего отъ души посмѣялся. Въ тѣ простыя времена не считалось предосудительнымъ посмѣяться на чужой счетъ; великосвѣтскіе лэди, нисколько не стѣсняясь, хохотали надъ веселыми страницами Филдинга и горько плакали надъ какимъ нибудь письмомъ Клариссы, — письмомъ, при чтеніи котораго у нынѣшней лэди, кажется, выскочили бы глаза отъ ужаса. По поводу этого брака, веселый генералъ произнесъ нѣсколько самыхъ колкихъ шутокъ; говорилъ объ участіи Джоржа въ этомъ дѣлѣ, и о ревности Гарри, когда онъ услышитъ о немъ. Онъ клялся, что со стороны кузена Гагана было жестоко не выбрать Джоржа своимъ шаферомъ; что перворожденнаго слѣдуетъ назвать Карпецаномъ или Сивиллой и т. д. Средства, конечно, не позволятъ имъ держать экипажа, но они могутъ брать изъ театра бумажную колесницу и бумажныхъ драконовъ. Новорожденнаго можно будетъ окрестить въ котлѣ Макбета, причемъ Гарри и арлекинъ непремѣнно должны быть воспріемниками.

— Отъ чего же и не выйти замужъ, если онъ ей нравился? — спрашиваетъ маленькая Гетти. Что она стара, такъ ужь будто ему нельзя и любить ее? Мама тоже не очень молода, а вѣдь вы ее любите. Вы сами говорили, что когда женились на моей мама, то жили очень бѣдно, — а между тѣмъ вы были счастливы и никто надъ вами не смѣялся!

Такъ говорила эта бойкая маленькая особа, по внушенію своего разсудка; она ничего не знала о прежнихъ продѣлкахъ лэди Маріи Эсмондъ.

Неужели же ея родные отказались отъ нея? Джоржъ описывалъ неистовый гнѣвъ, въ которомъ они находились; описывалъ, какъ лэди Кастльвудъ надѣла трауръ, какъ мистеръ Вилль клялся, что обрубитъ уши негодяю; — бѣшенство мадамъ Бернштэйнъ было безпредѣльно.

— Да это позоръ для всей фамиліи! — говоритъ гордая миссъ Гетти. — Я могу представить себѣ негодованіе всѣхъ лэди такого высокаго званія, когда ихъ родственница вышла замужъ за человѣка въ положеніи мистера Гагана; но бросить ее — это опять совсѣмъ другое дѣло.

— Перестань, дитя мое, возражаетъ мама: — ты говоришь о томъ, чего не понимаешь. Послѣ поступка милэди Маріи, ни одна порядочная особа не согласится ея видѣть.

— Послѣ какого поступка, мама?

— Это до тебя не касается. Маленькимъ дѣвочкамъ не слѣдуетъ знать; онѣ не должны даже любопытствовать о поступкѣ лэди Маріи! Довольно вамъ сказать, что я умерла бы отъ ужаса, еслибъ милэди вздумала явиться сюда; и опять-таки повторяю, что честные и порядочные люди никакихъ сношеній не должны имѣть съ ней!

— Въ такомъ случаѣ, тетушка Ламбертъ, меня нужно высѣчь и уложить въ постель, говоритъ Джоржъ, съ притворной важностью. Долженъ вамъ признаться (хотя до этого и не считалъ за нужное признаваться, видя что дѣло до меня не касается), что я уже видѣлся съ кузеномъ-актеромъ и милэди Маріей, его супругой. Я нашелъ ихъ въ весьма грязной квартирѣ. Мистеръ Гаганъ такъ неделикатенъ и неразборчивъ, что въ этой квартирѣ держитъ, кромѣ жены, старуху-мать и маленькаго брата, который ходитъ въ сосѣднюю школу. Я отыскалъ мистера Гагана и ушелъ не только полюбивъ его, но съ уваженіемъ къ нему, хотя откровенно сказать, женился онъ весьма опрометчиво. Но, какъ опрометчиво иногда выходятъ за мужъ и дѣвицы, — не правда ли Тео?

— Да; опрометчиво, — если выходятъ за такихъ мотовъ, какъ вы, говоритъ генералъ. — Мистеръ Джоржъ отыскалъ своихъ родственниковъ и навѣрное оставилъ у нихъ свой кошелекъ.

— Нѣтъ, извините, сэръ, отвѣчаетъ Джоржъ, нѣжно улыбаясь: — этотъ кошелекъ вязала Тео. Но надобно сказать, что въ квартирѣ Гагана онъ совсѣмъ опустѣлъ. Мистеръ Ричъ находится въ самомъ затруднительномъ положеніи. Говоритъ, что ему не возможно держать Гагана на своей сценѣ; онъ боится повторенія той не умной исторіи, которая случилась у Гаррина изъ-за иностранныхъ танцовщицъ. Если только будетъ эта исторія, то ее устроятъ великосвѣтскіе джентльмены. Молодые люди аристократическихъ фамилій дали слово напасть на мистера Гагана и откатать его палками. Кузенъ Вилль поклялся обрубить уши несчастному актеру. — Между тѣмъ этотъ бѣднякъ пересталъ играть и ему прекратили жалованье; а безъ жалованья несчастной четѣ не на что купить хлѣба и сыру.

— Вы вѣрно купили имъ и того и другаго? Это въ вашемъ характерѣ, Джоржъ! говоритъ Тео, боготворя его своими глазами.

— Купилъ не я, а кошелекъ мой, милая Тео! отвѣчаетъ Джоржъ.

— Мама, надѣюсь, завтра вы ихъ навѣстите! — умоляющимъ голосомъ продолжаетъ Тео.

— Если она этого не сдѣлаетъ, я разведусь съ ней! — восклицаетъ папа. Поди ко мнѣ, моя шалунья, и поцалуй меня, — разумѣется, avec la bonne permission de monsieur mon beau-fils.

— Monsieur mon beau fiddlestick^[3], papa! говоритъ миссъ Ламбертъ, и въ то же время спѣшитъ исполнить родительское приказаніе.

Джоржъ Эсмондъ Варрингтонъ, эсквайръ, въ первый разъ названъ былъ пустымъ человѣкомъ.

Каждый человѣкъ, даже въ наше время, опрометчиво дѣлающій супружескую партію, знаетъ, какъ часто приводится ему встрѣчать семейныя нападенія и переносить порицаніе, пренебреженіе, гнѣвъ, сожалѣніе своихъ родственниковъ. Если ваша респектабельная фамилія вопіетъ противъ вашей женитьбы на дочери курата, на одной изъ десяти его очаровательныхъ дѣтей, — или противъ вашего замужества съ молодымъ адвокатомъ, единственныя ресурсы котораго заключаются въ платѣ изъ суда, гдѣ онъ служить, и которому изъ вашего маленькаго состоянія нужно еще заплатить свои долги въ Оксфордскій университетъ, — если ваши друзья вопіютъ противъ подобныхъ партій, то можете себѣ представить чувства родственниковъ лэди Маріи и даже родственниковъ мистера Гагана, при извѣстіи объ этой женитьбѣ.

Возьмемъ для примѣра мисстрисъ Гаганъ. Сынъ ея съ тѣхъ поръ, какъ оставилъ коллегію, по случаю смерти отца, и явился на сценѣ Кроустритскаго театра въ роли Ромео, прилично содержалъ свою мать и доставлялъ eit удовлетворительный комфортъ. Его жалованья въ послѣдніе годы достаточно было для того, чтобы содержать брата въ школѣ, помогать сестрѣ, принявшей на себя обязанность компаньонки, пріобрѣтать топливо, одежду, чай, обѣдъ и комфортъ для вдовы стараго священника. И вдругъ, скромнымъ ихъ домомъ должна овладѣть великосвѣтская лэди, привыкшая къ роскоши, и раздѣлять вмѣстѣ съ ними скудный кусокъ хлѣба и баранины! Не будь Гаганъ великодушнымъ человѣкомъ и не бойся его мать, — жизнь въ Вестминстерскомъ кварталѣ едва ли показалась бы нашей милэди пріятною. Надо имѣть много самолюбія, чтобы сѣсть за этотъ небольшой столъ и занять мѣсто на узенькой кровати бѣднаго Гагана. Но любовь, въ минуты страстнаго и романтичнаго проявленія, не обращаетъ вниманія ни на послѣдствія, ни на мѣры къ удобствамъ въ жизни. Кто не испытывалъ подобнаго настроенія души; какая бережливая жена не видѣла и не оплакивала своего мужа въ этомъ состояніи; не знавала той минуты, когда съ необыкновеннымъ румянцемъ и съ самой безпечной улыбкой мужъ приходилъ домой и объявлялъ, что пригласилъ, въ субботу, на обѣдъ человѣкъ до двадцати? Онъ даже не знаетъ кого именно пригласилъ, а знаетъ, однакожь, что въ его столовой помѣстится не больше шестьнадцати. Но, ничего! Двѣ самыя хорошенькія молоденькія дѣвушки сядутъ на колѣна джентльменовъ, — другіе не придутъ: ничего! всѣ помѣстятся! Въ упоеніи любви многіе принимаютъ этотъ опасный родъ домохозяйства; они не расчитываютъ, чего стоятъ эти обѣды, не предвидятъ неизбѣжныхъ счетовъ, которые будутъ поданы въ началѣ мѣсяца изумленной ключницѣ мясниками и рыбаками.

Да, со стороны милэди было весьма самолюбиво садиться за столъ мистера Гагана, снимать сливки съ молока, уничтожать крылышки цыплятъ, словомъ — имѣть лакомый кусочекъ тамъ, гдѣ до этой поры все и всѣмъ дѣлилось поровну, всего и всѣмъ доставало. Не удивительно, что у бѣдной старой мама явилось расположеніе ворчать. Но что значилъ ея ропотъ въ сравненіи съ воплемъ въ Кенсингтонѣ, между членами благородной фамиліи лэди Маріи? — Стоитъ только подумать о разговорѣ и скандалѣ, носившемся по всему городу! Стоитъ только подумать о перешептываньи фрейлинъ при дворѣ принцессы, гдѣ находилась и лэди Фанни, о шуткахъ сослуживцевъ мистера Вилля, о статьяхъ въ ежедневныхъ газетахъ и повременныхъ изданіяхъ, о замѣчаніяхъ цѣломудренныхъ лэди, о насмѣшкахъ въ клубахъ между повѣсами! При первомъ извѣстіи объ этой женитьбѣ съ мадамъ Бернштэйнъ сдѣлался обморокъ; для спокойствія и уединенія, она бѣжала къ своимъ любимымъ скаламъ на Тонбриджскихъ минеральныхъ водахъ, гдѣ на карточныхъ ея вечерахъ не бывало менѣе сорока человѣкъ. Милордъ не хотѣлъ видѣть своей сестры; милэди, какъ мы уже сказали, облачившись въ трауръ, поджидала покровительницы въ образѣ какой нибудь принцессы, которой угодно было бы вмѣстѣ съ ней оплакивать позоръ и несчастіе, обрушившіеся на домъ Кастльвудовъ. Это скандалёзное происшествіе поддерживало въ городѣ возбужденіе въ теченіе первыхъ двухъ-трехъ дней; но тутъ другія новости: — побѣда въ Германіи; сомнительныя извѣстія изъ Америки; прибытіе подъ судъ одного изъ генераловъ дѣйствующей арміи; пріѣздъ изъ Италіи отличнѣйшей пѣвицы, — и публика забыла лэди Марію въ ея грязной конуркѣ, за кускомъ чорстваго хлѣба, среди семейства бѣднаго актера.

Вотъ отрывокъ изъ письма мистера Джоржа Варрингтона къ брату, гдѣ, между прочимъ, онъ описываетъ и визитъ свой новобрачной четѣ.

"Милая моя Тео тоже желала слѣдовать за своей мама въ эту экспедицію, цѣль которой была благотворительность; но я разсчиталъ, что, при этихъ обстоятельствахъ, гораздо будетъ лучше, если тетушка Ламбертъ отправится безъ адъютанта. Кузена Гагана не было дома, когда мы зашли; милэди Марію застали мы въ дезабилье и папильоткахъ изъ довольно грязной бумаги. Она играла съ сосѣдкой изъ втораго этажа въ криббэджь, между тѣмъ какъ добрая старушка Гаганъ сидѣла по другую сторону камина и за стаканомъ пунша читала назидательную книгу: Весь долгъ человѣка.

"Марія, — нѣкогда твоя Марія, — увидѣвъ насъ, прослезилась, и тетушка Ламбертъ, само собою разумѣется, была готова съ своимъ сочувствіемъ. Пока она надѣляла имъ Марію, я говорилъ лучшіе комплименты старушкѣ. Когда разговоръ между тетушкой Ламбертъ и молодой женой началъ вянуть, я повернулся къ послѣдней, и мы старались скучную бесѣду пашу обратить въ пріятную. Мы говорили о тебѣ, о Вульфѣ, о войнѣ. Въ это время ты, можетъ быть, уже встрѣтился лицомъ къ лицу съ французами. Небо да сохранитъ моего безцѣннаго брата и выведетъ его изъ войны побѣдителемъ! Мы съ безпокойствомъ слѣдимъ за каждымъ твоимъ шагомъ, мы живо представляемъ себѣ твою особу у Канбретона. У насъ есть планы Квебека и карты рѣки св. Лаврентія. Мнѣ кажется, я никогда позабуду выраженія радости на твоемъ лицѣ, когда ты увидѣлъ меня безопасно возвратившимся изъ маленькой битвы съ маленькимъ французомъ. Надѣюсь, что точно также возвратится и мой Гарри изъ большой битвы. Я увѣренъ въ этомъ; я съ какимъ-то восторгомъ смотрю на перспективу твоего вѣрнаго успѣха и безопасности. Разумѣется, этимъ чувствомъ я дѣлюсь со всѣми. Мы говоримъ о кампаніи, какъ будто она уже кончилась и нашъ Гарри получилъ за отличіе слѣдующій чинъ. Молю небо, чтобы всѣ надежды наши исполнились какъ можно скорѣе.

"Странно право, что ты, такой забіяка (вѣдь это правда), ни съ кѣмъ здѣсь не поссорился, тогда какъ я, такой миролюбивый юноша, желающій никого не обидѣть, вынужденъ быль поссориться, и чуть было не подрался! Какъ ты думаешь, что навлекло мнѣ на руки вторую дуэль, и съ кѣмъ? — Ни съ кѣмъ другимъ, какъ съ твоимъ стариннымъ врагомъ, общимъ нашимъ родственникомъ, мистеромъ Виллемъ.

"Кто, или что заставило его поссориться со мной, не могу придумать. Спэнсеръ (исполнявшій обязанность секунданта съ моей стороны, — дѣло вѣдь дошло до дуэли, — но не бойся: мы вышли изъ нее безъ царапинки) полагаетъ, что кто нибудь его настроилъ, но кто? — не знаю. Его поступокъ былъ самый замѣчательный; его поведеніе невыносимо. Въ послѣднее время мы часто встрѣчались въ домѣ добраго мистера Ванъ-денъ-Боша, прелестная внучка котораго предназначалась нашей мама обоимъ намъ въ невѣсты. О, безцѣнная мама! знала ли ты, что это маленькое созданіе будетъ causa belli, что она заставитъ насъ обнаружить шпаги и подвергнуть опасности драгоцѣнную жизнь? — Но, такъ это было. Вилль при каждой встрѣчѣ нашей въ домѣ мэйнгёра, — не знаю, для того ли, чтобъ показать свою неустрашимость, или онъ имѣлъ основательныя причины сомнѣваться въ моей неустрашимости — при каждой встрѣчѣ, говорю я, до такой степени былъ грубъ ко мнѣ, что для сохраненія хладнокровія нужно было болѣе, чѣмъ обыкновенное терпѣніе. Онъ противорѣчилъ мнѣ въ присутствіи всего семейства, побуждаемый къ тому, какъ мнѣ казалось, чистѣйшей досадой и злобой. Неужели этимъ онъ оказывалъ дань особеннаго уваженія миссъ Лидіи, кораблямъ ея дѣдушки, неграмъ и сорока тысячамъ фунтовъ? — Надо такъ думать. Старикъ безпрестанно говоритъ о своихъ деньгахъ и обожаетъ внучку, а какъ она прехорошенькое маленькое созданіе, то множество людей готовы обожать ее. Неужели Вилль до такой степени низокъ, что не могъ вообразить, что я не отдамъ моей Тео ни за милліоны гиней, со всѣми въ свѣтѣ неграми и въ добавокъ съ самой Венерой? Можетъ ли подобная низость придти на умъ благородному человѣку? Такой человѣкъ въ состояніи сказать клевету, что я ворую серебро за столомъ Ванъ-денъ-Боша и занимаюсь грабежомъ на большихъ дорогахъ. Такъ или иначе, но ему вздумалось ревновать меня. По возможности я отпарировалъ его дерзости саркастическими фразами (разумѣется, не выходя изъ приличія, особливо въ обществѣ), и это раза два возбуждало въ немъ бѣшенство. Маленькая миссъ Лидія во многихъ случаяхъ неумышленно раздувала огонь, особенно вчера, когда разговоръ зашелъ о вашей особѣ.

— Счастье ваше, мистеръ Эсмондъ, что здѣсь нѣтъ капитана Гарри, сказала она во время десерта.

— Почему же, миссъ? спросилъ Вилль съ прибавленіемъ одного изъ обычныхъ своихъ разговорныхъ украшеній. Надо полагать, что въ молодости онъ оскорбилъ какую нибудь волшебницу, которая въ наказаніе за это, сдѣлала то, что при кажюмъ словѣ у него, вмѣсто жабы и змѣи, какъ говорится въ сказкѣ объ одной дѣвочкѣ, выскакиваютъ проклятія. (Я знаю одну дѣвочку, съ миленькихъ губокъ которой сыплются чистѣйшія перлы и алмазы). — Почему же это? повторяетъ Вилль, съ канонадой проклятій.

— О, фи! восклицаетъ миссъ Лидія, затыкая хорошенькими пальчиками свои розовенькія уши — фи! какъ вамъ не стыдно употреблять такія гадкія слова. Счастье ваше, что здѣсь нѣтъ капитана Гарри: онъ бы съ вами поссорился; мистеръ Джоржъ этого не сдѣлаетъ: онъ любитъ тишину и спокойствіе. А что, мистеръ Джоржъ, не имѣете ли вы письма отъ капитана?

— Какъ же, — изъ Кабрстона, отвѣчалъ я. Благодарю васъ; онъ слава Богу здоровъ; онъ…. Я не могъ докончить фразы. До такой степени я былъ взбѣшенъ, что едва владѣлъ собою.

— Миссъ Лидди, вы говорите отъ капитана? — сказалъ Вилль. Вѣроятно онъ и теперь отличится, точно такъ же, какъ и при Сенъ-Ка! Ха! ха!

— Онъ дѣйствительно отличился, — это я знаю навѣрное, — возразилъ братъ Вилля.

— Въ самомъ дѣлѣ? продолжалъ нашъ милый кузенъ: — а я все думалъ, что онъ далъ тягу; бѣжалъ что было мочи, какъ отъ долговъ.

— Вотъ что! сказала миссъ: — а развѣ онъ бѣгалъ отъ долговъ?

— Еще бы! ха, ха! восклицаетъ мистеръ Вилль.

Должно быть я казался чрезвычайно взбѣшеннымъ, потому что Спэнсеръ, который тоже обѣдалъ съ нами, толкнулъ меня подъ столомъ ногой.

— Не смѣйтесь такъ громко, кузенъ, — сказалъ я довольно спокойнымъ голосомъ: — вы можете разбудить добраго мистера Ванъ-денъ-Боша.

Старикъ дремалъ въ своемъ креслѣ, къ которому обыкновенно прибѣгалъ сейчасъ же послѣ обѣда.

— Неужели, кузенъ? — произнесъ Вилль, подмигнувъ своему другу, капитану Дюсэсу, репутація котораго и его жены вѣроятно тебѣ извѣстна, и котораго Вилль ввелъ въ это доброе семейство, какъ человѣка великосвѣтскаго, въ строгомъ смыслѣ этого слова. — Не безпокойтесь миссъ, — сказалъ Вилль: да нѣтъ никакой надобности и кузену безпокоиться.

— И прекрасно! вскричала миссъ Лидди. Сидите же смирно, не ссорьтесь и приходите ко мнѣ, когда я пришлю сказать, что чай готовъ, — и съ этими словами миссъ Лидія дѣлаетъ примиленькій книксенъ и исчезаетъ.

— Чортъ возьми, Джекъ! передай мнѣ бутылку, да смотри не разбуди стараго джентльмена! продолжаетъ мистеръ Вилль. Не хотите ли, кузенъ, я передамъ вамъ бутылку! — прибавилъ онъ, произнеся слово «кузенъ» презрительнымъ тономъ.

— Я самъ возьму, сказалъ я: — но пить вина не стану; — когда вы совершенно успокоитесь, кузенъ, тогда я скажу, что намѣренъ сдѣлать съ этой рюмкой. (Спэнсеръ отчаянно толкаетъ меня въ ногу).

— А для какого чорта мнѣ знать, что вы намѣрены съ ней сдѣлать? спросилъ Вилль, страшно поблѣднѣвъ.

— Я намѣренъ плеснуть ее вамъ въ лицо, кузенъ, сказалъ я и въ одинъ мигъ примѣнилъ слова къ дѣлу.

— Клянусь Юпитеромъ, тутъ нѣтъ недоразумѣній! вскричалъ мистеръ Дюсэсъ; и въ то время какъ онъ и Вильямъ разразились проклятіями, добрый старикъ Вазъ-денъ-Бошъ проснулся и, снявъ съ лица носовой платокъ, спросилъ въ чемъ дѣло?

"Когда я отвѣтилъ, что одна рюмка вина получила неправильное назначеніе, старикъ сказалъ: ничего; тамъ, откуда — явилась бутылка, есть еще! Пусть дворецкій принесетъ вамъ какого хотите вина, молодые джентльмены! — И старикъ откинулся къ спинкѣ кресла, и снова заснулъ.

— Кузенъ, за домомъ Монтэгю, въ шесть часовъ утра чудный видъ на Гампстэдъ; а на церкви Джоржа превосходная статуя короля, — сказалъ я, прерывая молчаніе.

— Чортъ васъ возьми….

— Тихонько, кузенъ! — Вы опять разбудите стараго джентльмена, не лучше ли отправиться наверхъ къ чайному столу, миссъ Лидди?

"Мы условились встрѣтиться на другой же день поутру, и, быть можетъ сегодня, послѣ полудня, надъ трупомъ одного изъ насъ или надъ обоими производили бы слѣдствіе; но повѣришь ли ты? въ тотъ самый моментъ, когда нужно было начинаться дуэли, ее прервали три человѣка сэра Джона Филдинга, отвели насъ въ улицу Боу и принудили заключить другъ съ другомъ позорный миръ.

«Кто донесъ объ этомъ! Не я, и не Спэнсеръ — въ этомъ могу побожиться, хотя, откровенно сказать, я былъ очень доволенъ, увидѣвъ констаблей, бѣгущихъ къ намъ съ палками въ рукахъ: — я не хотѣлъ пролить кровь кузена, какъ не хотѣлъ былъ убитымъ такимъ бездѣльникомъ. Скажи, придется ли тебѣ описать такую битву, — битву, въ которой много пороху, но ни одной пули, — битву съ мечами, окровавленными по театральному способу? Я написалъ письмо, не кончивъ исторіи о Маріи и Гаганѣ. Ты получить ее съ слѣдующей почтой. Ссора, какъ видишь, произошла вчера, очень скоро послѣ того, какъ я написалъ нѣсколько строкъ. До обѣда мнѣ ни за что не хотѣлось приняться (наканунѣ угрюмо дѣлалъ нѣкоторыя распоряженія, потомъ смотрѣлъ въ газету и думалъ, придется ли кончить это письмо?) а теперь ссора съ Виллемъ заинтересовала меня болѣе, чѣмъ любовныя приключенія бѣдной Молли, и потому описаніемъ ссоры я занялъ всю бумагу. Я увѣренъ, что неоцѣненный мой Гарри будетъ читать это письмо съ сердцемъ, полнымъ любви къ преданному брату».

Д. Э. В.

ГЛАВА XXIII.
НЕОЖИДАННЫЙ БРАКЪ.

Небольшая ссора между Джоржемъ и его кузеномъ принудила перваго рѣже посѣщать Блюмсбури, потому что мистеръ Вилль усерднѣе прежняго началъ ухаживать за богатой наслѣдницей, а Джоржъ, послѣ обоюднаго обѣщанія соблюдать мирныя отношенія другъ къ другу, находилъ величайшее затрудненіе держать свои руки подальше отъ кузена. Безхитростная, маленькая Лидди имѣла какой-то странный способъ принимать своихъ друзей. Въ теченіи шести недѣль она страшно сердилась на Джоржа за любовь его къ другой, а теперь не пропускала случая сказать въ разговорѣ комплиментъ въ пользу Тео. Миссъ Тео такое спокойное нѣжное созданіе; — Лидди была увѣрена, что для нея такого мужа, какъ Джоржъ, лучше желать нельзя. Какое счастье, что эта ужасная дуэль не состоялась! Констабли подоспѣли какъ разъ во-время; смѣшно было слушать мистера Эсмонда, какъ онъ проклиналъ эту неудачу и бѣсновался.

— Прибытіе констаблей спасло вашу драгоцѣнную жизнь, мистеръ Эсмондъ, и я увѣрена, что миссъ Тео будетъ ихъ благословлять за это, — говорила Лидди съ нѣжной улыбкой. — Вѣроятно, чтобы избѣгнуть встрѣчи съ мистеромъ Эсмондомъ, вы не останетесь у насъ обѣдать? Вамъ непріятно быть въ его обществѣ. Но вѣдь онъ вамъ ничего не можетъ сдѣлать, да и вы, я увѣрена, не оскорбите его.

Такія милыя рѣчи такой маленькой дѣвочки, высказываемыя съ такой странной неосторожностью въ обществѣ совершенно постороннихъ джентльменовъ и лэди, само собою разумѣется, отнимали у мистера Варрингтона охоту посѣщать молоденькую американку.

О дуэли Джоржа съ мистеромъ Виллемъ не знали въ улицѣ Динъ, въ теченіи нѣсколькихъ дней. Джоржъ не хотѣлъ нарушать спокойствіе этихъ добрыхъ людей своей непріятной исторіею, но когда лэди узнали о ней, то, конечно, поднялась суматоха.

— Неужели вы и въ самомъ дѣлѣ хотѣли отнять жизнь у ближняго; — приходили къ намъ и не сказали объ этомъ ни слова. О, Джоржъ, это ужасно! говорила Тео.

— Душа моя, онъ оскорбилъ меня и брата, отвѣчалъ Джоржъ. Могъ ли я позволить ему называть насъ трусами; уже ли же я долженъ сидѣть подлѣ него и сказать ему на это: покорно васъ благодарю.

Генералъ слушалъ эти слова съ очень серьёзнымъ лицомъ.

— Папа, вы сами говорили, что этотъ обычай вовсе нечеловѣческій, не христіанскій; вы часто выражали желаніе, чтобы джентльмены имѣли столько твердости, чтобы можно было отказаться отъ вызова.

— Отказаться отъ вызова? Да, сказалъ мистеръ Ламбертъ, сохраняя мрачное выраженіе.

— Для этого надо имѣть слишкомъ сильную твердость духа, замѣтилъ Джэкъ Ламбертъ, съ такимъ же угрюмымъ лицомъ, какое было у отца. Кажется, еслибъ меня назвалъ кто нибудь трусомъ, я забылъ бы свой санъ.

— Вотъ видите, и братъ Джэкъ на моей сторонѣ! вскричалъ Джоржъ.

— Я не долженъ идти противъ васъ, мистеръ Варрингтонъ, сказалъ Джэкъ Ламбертъ.

— Мистеръ Ламбертъ! воскликнулъ Джоржъ, сильно покраснѣвъ.

— Ну, скажи по правдѣ, Джэкъ, неужели ты бы захотѣлъ, чтобы Джоржъ нарушилъ заповѣди и совершилъ убійство? спросила испуганная Тео.

— Я сынъ воина, сестра, сухо сказалъ молодой священникъ. Кромѣ того, мистеръ Варрингтонъ вовсе не совершилъ убійства. Мы скоро должны услышать новости изъ Канады, папа. Важный вопросъ о первенствѣ двухъ націй долженъ рѣшиться въ непродолжительномъ времени!

Говоря это, онъ повернулся къ Джоржу спиной. Послѣдній смотрѣлъ на него съ изумленіемъ.

Въ этотъ моментъ Тео подъ какимъ-то предлогомъ вызвала изъ комнаты свою сестру, поблѣднѣвшую при такомъ замѣчаніи брата. Джоржъ вскочилъ съ мѣста и послѣдовалъ за сестрами.

— Праведное небо! джентльмены! сказалъ онъ, возвратясь къ генералу и его сыну. Я вижу, что вы обвиняете меня въ дѣлѣ съ мистеромъ Эсмондомъ.

Молодой священникъ и отецъ обмѣнялись взглядами. Неужели вы полагаете, что человѣкъ въ состояніи оставаться равнодушнымъ, когда оскорбляютъ то, что близко его сердцу и дороже всего на свѣтѣ.

— Ты хочешь сказать, что ты невиноватъ? Да благословитъ тебя Богъ, мой милый! воскликнулъ генералъ. Я вѣдь такъ и говорилъ тебѣ, Джэкъ.

И добрый старикъ провелъ рукой по глазамъ, и крѣпко, крѣпко сжалъ руку Джоржа.

— Не виноватъ, въ чемъ? скажите, прошу васъ именемъ неба! спросилъ мистеръ Варрингтонъ.

— Мистеръ Джэкъ принесъ сюда эту исторію, сказалъ генералъ. Пусть онъ и разскажетъ ее. Я считаю это за чистѣйшую клевету.

И съ этими словами генералъ быстро удалился изъ комнаты.

Высокопочтеннѣйшій Джэкъ Ламбертъ остался крайне сконфуженнымъ.

— Что это за клевета, и кто выдумалъ ее? вскричалъ Джоржъ, заскрежетавъ зубами.

— Сомнѣваться въ неустрашимости человѣка, уже есть оскорбленіе, сказалъ мистеръ Ламбертъ: — и я радуюсь, что въ этомъ отношеніи васъ оклеветали.

— Сэръ, кто сказалъ эту ложь, которую вы повторили? проревѣлъ мистеръ Варрингтонъ. Я требую, чтобы вы объявили мнѣ имя этого человѣка!

— Вы вѣрно забыли обязательство соблюдать спокойствіе и тишину; сказалъ Джэкъ.

— Будь они прокляты, сэръ! Мы можемъ уѣхать и драться въ Голландіи; повторяю вамъ скажите мнѣ имя этого человѣка.

— Потише, мистеръ Варрингтонъ, не горячитесь! возражаетъ молодой священникъ: — у меня слухъ превосходный. Исторія, которую я сообщилъ отцу, передана мнѣ вовсе не мужчиной.

— Что? спрашиваетъ Джоржъ; истина внезапно передъ нимъ обнаружилась. Такъ вамъ передала ее эта хитрая, негодная дѣвчонка съ Блюмсбурійскаго сквера?

— Дѣвчонкой, Джоржъ Варрингтонъ, нельзя называть молоденькую лэди! восклицаетъ Ламбертъ: — а тѣмъ менѣе очаровательную миссъ Лидію. По вашему она хитра — да это самое невинное изъ всѣхъ небесныхъ созданій; она негодная — ошибаетесь, это — настоящій ангелъ! Съ непритворнымъ восторгомъ, что ссора кончилась, съ признательностію къ небу, что оно не допустило пролиться крови ближайшихъ родственниковъ, говорила она о васъ въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ, хвалила за то, что вы отклонили дуэль, и глубоко сочувствовала вамъ, что вы принуждены были употребить для этого непріятный способъ.

— Какой способъ? спросилъ Джоржъ топнувъ ногой.

— Какой! сдѣлать доносъ! отвѣчаетъ мистеръ Джэкъ.

При этомъ отвѣтѣ Джоржъ произнесъ такія слова, которыя мы не смѣемъ повторить здѣсь, и которыя были въ высшей степени оскорбительны для миссъ Лидіи.

— Сэръ, я васъ прошу не употреблять подобныхъ словъ! возразилъ молодой священникъ, начинавшій, въ свою очередь, выходить изъ себя. Не оскорбляйте при мнѣ самаго очаровательнаго и самаго невиннаго существа! Если она получила ложныя свѣдѣнія о васъ и сомнѣвалась въ вашемъ расположеніи совершить то, что называется преступленіемъ, — убійство есть преступленіе и самое важнее, — все же, сэръ, вы не имѣете никакого права чернить нелѣпыми словами эту плѣнительную личность. Считая себя невиновнымъ, вы должны имѣть уваженіе къ невиннѣйшей и очаровательнѣйшей женщинѣ! О, Джоржъ! вѣдь ты будешь моимъ братомъ?

— Надѣюсь удостоиться этой чести, отвѣчалъ Джоржъ, улыбаясь. — Онъ началъ замѣчать, что будущій братъ его смягчался.

— Прекрасно; ну что если…. впрочемъ нѣтъ — такому грѣшнику, какъ я, нельзя надѣяться на такое блаженство, — ну что, если въ одинъ прекрасный день она сдѣлается твоей сестрой? Не знаю, кто въ состояніи увидѣть такую красоту и не плѣниться ею? Признаюсь, я порабощенъ. Латинскіе стихи въ сентябрьской книжкѣ «Gentleman’s Magazine», которые начинаются еще: «Lydiae quondam cecinit venusta» — вѣдь моего сочиненія. Я разсказалъ матери, что происходило между нами; и мистриссъ Ламбертъ тоже думаетъ, что это прелестнѣйшее созданіе недаромъ удостаиваетъ меня своею благосклонностью. Я сочинилъ письмо, — она другое. Она вызывается сегодня же съѣздить къ дѣду миссъ Лидіи и привезти мнѣ отвѣтъ, который долженъ сдѣлать меня счастливѣйшимъ или несчастнѣйшимъ изъ людей! Въ откровенной семейной бесѣдѣ я открылъ отцу моему чувства, возбужденныя во мнѣ этой неоцѣненной дѣвочкой. Быть можетъ, я опрометчиво говорилъ о твоей храбрости, въ которой нисколько не сомнѣваюсь; — вѣроятно въ этомъ отношеніи она тоже ошибалась. Всему причина, быть можетъ, демонъ ревности, терзавшій мою грудь и — ужасное подозрѣніе! — я думалъ, что женихъ моей сестры пользовался слишкомъ большимъ расположеніемъ той, которую я хотѣлъ бы назвать своею. Ахъ, Джоржъ, можетъ ли кто знать свои недостатки? Любовь помрачила мой разсудокъ. — Однако, чортъ возьми! какое вы имѣете право смѣяться надо мной? — Я долженъ вамъ сказать, что risu inepto….

— Ну что, помирились ли вы? спросилъ генералъ, входя въ комнату, среди взрыва хохота со стороны Джоржа.

— Я только что хотѣлъ передать мистеру Варрингтону мое мнѣніе насчетъ смѣха вообще, и его смѣха въ особенности, — въ гнѣвѣ отвѣчалъ Джэкъ Ламбертъ.

— Джэкъ, ты не забудь, что Джоржъ обязанъ вести себя миролюбиво! Раньше двухъ лѣтъ тебѣ нельзя съ нимъ драться, а въ этотъ промежутокъ времени будемъ надѣяться, что ваша ссора прекратится. Обѣдъ готовъ, друзья мои! Мы выпьемъ за здоровье отсутствующихъ, — пожелаемъ окончанія войны и прекращенія всякаго рода кровопролитій.

Джоржъ отказался отъ этого предложенія подъ предлогомъ, что ему придется выдти изъ-за стола, до окончанія обѣда; Джэкъ должно быть вышелъ вслѣдъ за нимъ, потому что когда первый, сдѣлавъ нѣкоторыя распоряженія въ своей квартирѣ, пришелъ къ дверямъ мистера Ванъ-денъ-Бома, въ Блюмсбурійскомъ скверѣ, — молодой священникъ былъ тамъ и разговаривалъ съ лакеемъ.

— Господа уѣхали изъ города еще вчера! сказалъ лакей.

— Бѣдный Джэкъ! — Ты вѣрно принесъ съ собой рѣшительное письмо? спросилъ Джоржъ своего будущаго брата.

— Да. — (Джэкъ признался, что документъ этотъ у него въ карманѣ). Моя мать приказала подать портшезъ и хотѣла побывать у миссъ Лидіи, — плачевно прошепталъ Джэкъ, остановясь вмѣстѣ съ Джоржемъ на крыльцѣ.

Въ карманѣ Джоржа тоже было письмецо къ молоденькой лэди, но онъ не счелъ за нужное упомянуть о немъ Джэку. Дѣло въ томъ, что Джоржъ, завернувъ въ квартиру, написалъ къ миссъ Лидіи записку, въ которой просилъ открыть имя джентльмена, доставившаго ей смѣшное извѣстіе о доносѣ относительно дуэли! Такъ какъ семейства не было въ городѣ, то Джоржъ оставилъ записку при себѣ. Если эта клевета выдумана мистеромъ Виллемъ, подумалъ Джоржъ, то я заставлю его отказаться отъ своихъ словъ.

— А когда возвратятся господа? спросилъ онъ разсѣянно.

— Они уѣхали съ визитомъ къ знатнымъ особамъ, отвѣчалъ лакей. — Здѣсь есть адресъ на этой бумагѣ.

И Джоржъ прочиталъ слѣдующія слова, написанныя рукою миссъ Лидіи:

«Картонку изъ магазина мадамъ Гокетъ отправить на Фаригемскомъ дилижинсѣ; адресовать на имя миссъ Ванъ-денъ-Бомъ, въ помѣстье графа Кастльвуда, Кастльвудъ, Гантсъ».

— Куда? вскричалъ поблѣднѣвшій Джэкъ.

— Его сіятельство и ея сіятельство бывали здѣсь очень часто, — сказалъ лакей, съ величайшей важностью. — Обѣ эти фамиліи въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ.

Странно, право; — Лидди въ разговорѣ своемъ только разъ и упомянула о визитѣ лэди Кастльвудъ.

— Должно быть они пробудутъ тамъ долго, потому что миссъ Лидія изволили взять съ собою множество кордонокъ и платьевъ? прибавилъ лакей.

Молодые люди удалились, комкая въ корманахъ своихъ приготовленныя письма.

— Ты давича хотѣлъ что-то сказать? спросилъ Джоржъ, вспомнивъ восклицаніе Джэка. Кажется….

— Ничего! все вздоръ! — Я чувствую Джоржъ, что самъ не свой! — Я…. я не знаю, что говорю, простоналъ священникъ. Она уѣхала въ Гэммплэйръ, а съ ней уѣхалъ и мистеръ Эсмондъ!

— Самъ Отелло ничего не могъ сказать лучше! — Надо только прибавить къ этому, что она имѣетъ въ своемъ обществѣ отличнаго бездѣльника! сказалъ мистеръ Джоржъ. — А! вотъ и портшезъ твоей мама.

Дѣйствительно, въ этотъ моментъ бѣдная тетушка Ламбертъ, предшествуемая лакеемъ, плыла по улицѣ Грэйтъ Россель.

— Тетушка Ламбертъ, идти дальше безполезно, вскричалъ Джоржъ. — Птичка наша улетѣла!

— Какая птичка?

— Птичка, которую Джэкъ хотѣлъ поймать, — птичка Лидди. Ахъ, Джэкъ, ты опять прибѣгаешь къ проклятіямъ! Сегодня утромъ самъ же ты проповѣдывалъ о соблюденіи шестой заповѣди, а теперь….

— Оставьте меня въ покоѣ, мистеръ Варрингтонъ, — слышите ли вы? проворчалъ Джоржъ, принявъ свирѣпый видъ, и удалился.

Джоржъ, недовольный поведеніемъ Джэка въ теченіе цѣлаго дня, отвѣчалъ:

— Да, тетушка Ламбертъ; у брата Джэка далеко не прекрасный характеръ. Онъ всѣмъ вамъ говоритъ, что я трусъ, и упрекаетъ меня въ неумѣстномъ гнѣвѣ. Узнавъ, что миссъ Лидія уѣхала въ деревню, онъ кричитъ, топаетъ ногами, выходитъ изъ себя. Какъ это не хорошо! О, тетушка Ламбертъ, берегитесь ревности! Скажите, ссорились ли вы когда нибудь изъ-за ревности?

— Если вы будете говорить мнѣ подобныя вещи, то, конечно, выведете меня изъ терпѣнія, сказала бѣдная мистриссъ Ламбертъ.

— Въ такомъ случаѣ, я соблюдаю почтительное молчаніе, дѣлаю поклонъ и удаляюсь, сказалъ Джоржъ, и поклонившись, пошелъ по направленію къ Голборну. Въ груди его кипѣло бѣшенство. Онъ имѣлъ особенное расположеніе съ кѣмъ нибудь поссориться. Еслибъ въ тотъ вечеръ онъ встрѣтилъ кузена Эсмонда, то встрѣча эта добромъ бы не кончилась.

Онъ искалъ Вилля во всѣхъ его притонахъ, — заходилъ въ клубъ Артура и даже на домъ. Слуги лэди Кастльвудъ объявляли ему, что, по мнѣнію ихъ, мистеръ Эсмондъ уѣхалъ къ своему семейству, въ Гантсъ. Онъ написалъ ему записку: «Любезный, добрый кузенъ Вильямъ, — вамъ извѣстно, что я связанъ обѣщаніемъ ни съ кѣмъ не ссориться, а тѣмъ менѣе съ дорогимъ, правдивымъ родственникомъ, котораго мой братъ оскорбилъ палочными ударами. Но если вы можете отъискать человѣка, который распустилъ молву, будто бы я, для предотвращеніи дуэли, сдѣлалъ доносъ, то потрудитесь сказать ему, что не я трусъ, а онъ. Съ этой же почтой я пишу къ Мистеру Ванъ-денъ-Бошу о томъ, что я отыскиваю подлеца, который распускаетъ ложь въ ущербъ моей чести, и прошу остерегаться подобныхъ людей.»

Отправивъ эти два письма, мистеръ Варрингтонъ одѣлся, провелъ вечеръ въ театрѣ, и въ веселомъ расположеніи отъужиналъ въ Бедфордѣ.

Черезъ нѣсколько дней Джоржъ получилъ отъ лорда Кастльвуда слѣдующее письмо:

"Любезный кузенъ,

"Въ послѣднее время наше семейство испытало столько непріятностей, что, право, пора бы кончиться всѣмъ нашимъ ссорамъ. — Третьяго дня братъ Вилль подалъ мнѣ очень гнѣвное письмо, за подписью Д. Варрингтона, и въ то же время, къ моему крайнему прискорбію, познакомилъ меня съ ссорой между вами, въ которой, говоря умѣренно, вашъ поступокъ быль буйный. Весьма дурно дѣлать изъ хорошаго вина такое употребленіе, какое вы сдѣлали въ домѣ добраго Ванъ-денъ-Боша. Кромѣ того молодые люди должны вести себя почтительно въ отношеніи къ старымъ. Я не отрицаю, что поведеніе и разговоръ Вилля бываютъ часто въ высшей степени оскорбительны. Онъ часто выводилъ меня изъ терпѣнія по нѣсколько разъ, въ теченіе 24 часовъ.

«О1 отъ чего бы намъ всѣмъ не жить счастливо? — Вамъ извѣстно кузенъ, что я всегда оказывалъ вамъ уваженіе, всегда съ восхищеніемъ смотрѣлъ на вашу прелестную невѣсту, которой прошу засвидѣтельствовать мое искреннее почтеніе. Мнѣ бы хотѣлось жить въ добромъ согласіи со всѣми родными, тѣмъ болѣе, что я надѣюсь ввести въ ихъ кругъ графиню Кастльвудъ.

„Нѣтъ ничего удивительнаго, если человѣкъ зрѣлыхъ лѣтъ женится на молоденькой дѣвушкѣ. Моя Лидія (вы угадываете, что я тотъ счастливецъ, который можетъ элегантную миссъ Ванъ-денъ-Бошъ назвать своею), весьма вѣроятно, переживетъ меня. Я не буду ревновать, если она, усладивъ меня на склонѣ моихъ лѣтъ, съ окончаніемъ ихъ изберетъ себѣ другаго человѣка, который заступитъ мое мѣсто; но я буду завидовать обладанію такимъ совершенствомъ и красотою. Хотя она и происходитъ отъ благородной голландской фамиліи, но ея происхожденіе, какъ сама она сознается, далеко не можетъ равняться моему. Съ другой стороны, мнѣ пріятно будетъ видѣть потомковъ моей фамиліи и, при средствахъ милэди Кастльвудъ, возстановить въ моемъ домѣ тотъ блескъ, который былъ знакомъ ему при двухъ-трехъ моихъ предшественникахъ. Моя Лидія, которая въ эту минуту сидитъ подлѣ меня, кланяется вамъ и очаровательному семейству Ламбертъ.“

„Сватьба наша будетъ весьма въ непродолжительномъ времени. Могу ли я надѣяться видѣть васъ въ церкви? Для отклоненія какой-либо ссоры, моего брата здѣсь не будетъ. Вчера, когда я и прелестная Лидія объявили ему о нашемъ бракѣ, онъ, принявъ это извѣстіе очень дурно, произнесъ нѣсколько словъ, въ которыхъ рано или поздно, я знаю, онъ раскается, — и уѣхалъ къ кому-то изъ нашихъ сосѣдей. Вдовствующая лэди Кастльвудъ живетъ въ кенсингтонскомъ домѣ. Теперь мы приводимъ въ порядокъ хозяйство и домъ, въ которомъ вы, милый кузенъ, всегда встрѣтите радушный пріемъ отъ преданнаго вамъ Кастльвуда“.

Изъ London magazine, ноября, 1759.

Въ субботу, 13 октября, въ Кастльвудѣ, происходило бракосочетаніе его сіятельства, графа Кастльвуда съ прекрасной миссъ Ванъ-денъ-Бошъ, изъ Виргиніи. 70,000 фунтовъ стерлинговъ.»

↑ Обманъ, шарлатанство.
↑ Мистеръ Гарри Варрингтонъ не отличался особеннымъ знаніемъ правописанія и въ письмахъ своихъ часто давалъ нѣкоторымъ словамъ двусмысленное значеніе. Такъ и теперь, вмѣсто того, чтобы употребить слово dragoon, драгунъ, — онъ написалъ dragon, драконъ.
↑ Fiddlestick, — вздоръ, пустяки, пустой человѣкъ.

[1] Обманъ, шарлатанство.

[2] Мистеръ Гарри Варрингтонъ не отличался особеннымъ знаніемъ правописанія и въ письмахъ своихъ часто давалъ нѣкоторымъ словамъ двусмысленное значеніе. Такъ и теперь, вмѣсто того, чтобы употребить слово dragoon, драгунъ, — онъ написалъ dragon, драконъ.

[3] Fiddlestick, — вздоръ, пустяки, пустой человѣкъ.

[1]

[2]

[3]

Виригинцы (Теккерей; Бутузов)/Часть третья/ДО

ВИРГИНЦЫ

1858

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

ГЛАВА I. ДРУГЪ ВЪ НУЖДѢ.

ГЛАВА II. СОДЕРЖИТЪ ВЪ СЕБѢ ЧРЕЗВЫЧАЙНО МНОГО УТОНЧЕННОЙ МОРАЛИ.

ГЛАВА III. ПЛѢНЪ.

ГЛАВА IV. ОСВОБОЖДЕНIЕ.

ГЛАВА V. МЫ ОСТАЕМСЯ ВЪ АРИСТОКРАТИЧЕСКОЙ ЧАСТИ ГОРОДА.

ГЛАВА VI, ВЪ ТЕЧЕНІЕ КОТОРОЙ ГАРРИ СИДИТЪ ДОМА И КУРИТЪ.

ГЛАВА VII. МЕЖДУ БРАТЬЯМИ.

ГЛАВА VIII. АРІАДНА.

ГЛАВА IX, ВЪ КОТОРОЙ МИСТЕРЪ ГАРРИ ВСЕ ЕЩЕ ОСТАЕТСЯ СЪ ПЕРЕЛОМЛЕННЫМЪ НОСОМЪ.

ГЛАВА X, ГДѢ МЫ ДѢЛАЕМЪ ТО, ЧТО МОГУТЪ ДѢЛАТЬ ОДНѢ КОШКИ.

ГЛАВА XI, ВЪ КОТОРОЙ НАМЪ ДОСТАВЛЯЮТЪ УДОВОЛЬСТВІЕ БЫТЬ ВЪ ТЕАТРѢ.

ГЛАВА XII, ВЪ КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ О МАКБЕТѢ, ОБЪ УЖИНѢ И РЫБНОМЪ БЛЮДѢ.

ГЛАВА XIV. Беллона.

ГЛАВА XV. МЕЛЬПОМЕНА.

ГЛАВА XVI, ВЪ КОТОРОЙ ГАРРИ ГОНИТСЯ ЗА СЛАВОЙ.

ГЛАВА XVII, ВОЗВРАЩЕНІЕ ВОИНА.

ГЛАВА XVIII, ВЪ КОТОРОЙ ИДЕТЪ РѢЧЬ О ЖЕНИТЬБѢ.

ГЛАВА XIX. ВЪ КОТОРОЙ РАЗЫГРЫВАЕТСЯ ОДНА ТРАГЕДІЯ, А ДВѢ ДРУГІЯ НАЧИНАЮТСЯ.

ГЛАВА XX. ГАРРИ ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ЗАПАДЪ.

ГЛАВА XXI. НЕВИННАЯ МАЛЮТКА.

ГЛАВА XXII, ВЪ КОТОРОЙ АМУРЪ РАЗЪИГРЫВАЕТЪ НЕМАЛОВАЖНУЮ РОЛЬ.

ГЛАВА XXIII. НЕОЖИДАННЫЙ БРАКЪ.