М. А. Волошин править
Видение Иезекииля править
Во время Войны и Революции я знал только два круга чтения: газеты и библейских пророков. И последние были современнее первых.
Газеты — это наркотик. Это питье разжигающее, но не утоляющее жажды.
Пророки — это тот ключ, про который сказано:
«Он лучше всех жар сердца утолит».
Только в Библии можно найти слова, равносильные пафосу, нами переживаемому.
Малое зерно, из которого проросла вся наша культура, — Иудея, кинутая между жерновами двух мировых царств — Египта и Ассирии, нашла те образы и те идеи, в которые укладываются мировые катастрофы всех стран, всех времен. Ничего равносильного этой политической поэзии в последующей истории создано не было. И в эпохи, подобные нами переживаемой, люди невольно возвращаются к первоисточникам.
Как различны голоса Библии.
Исступленный Наум, дышащий пламенем и яростью…
Яркая и широкая историческая живопись Аввакума…
Политические памфлеты и вопли Иеремии, занимающего в Иерусалиме положение почти большевика, призывающего к союзу с Германией — Ассирией против старого культурного союзника — Египта, — создателя теории «Бичей Божьих»…
Необычайная мессианская гроза Второ-Исайи, райское видение будущего мира всего мира, раскрывающееся посреди мировых катастроф и бедствий; ликующая песня, прорвавшаяся из ада земных страданий…
Глубокая символика Апокалипсиса Эздры. Тонкая эмблематика Захарии…
И наконец Иезекииль, стоящий перед полем, усеянным мертвыми костями, на глазах у которого эти кости начинают оживать и обрастать плотью.
Иезекииль, как и Моисей, — выносил Бога лицом к лицу и оставил нам описание своего видения, столь точное и детальное, какого мы не находим ни у одного из духовидцев древних и новых времен.
Его Господь разговаривает со своею избранной страной голосом и словами ревнивого мужа с неверной женой; с теми реалистическими деталями, которые смели только библейские пророки влагать в уста Божьи.
Не та же ли ревнивая любовь Господа проявляется и в судьбах России — поруганной, обиженной и кинутой на позор перед всеми народами?
Ее образ стоял предо мной, когда я писал «Видение Иезекииля», стараясь быть как можно более точным и близким к библейскому тексту, только одним расположением слов и модуляциями ритма стараясь довести силу выражения до последней ударности.
Бог наш есть огнь поядающий. Твари
Явлен был свет на реке на Ховаре.
В буре клубящейся двигался он —
Облак, несомый верховными силами —
Четверорукими, шестерокрылыми,
С бычьими, птичьими и человечьими,
Львиными ликами с разных сторон.
Видом они точно угли горящие,
Ноги прямые и медью блестящие,
Лики, как свет раскаленных лампад,
И вопиющие, и говорящие,
И воззывающе к Господу: «Свят!
Свят! Вседержитель!» А около разные,
Цветом похожи на камень топаз,
Вихри и диски, колеса алмазные,
Дымные ободы, полные глаз.
А над животными — легкими сводами —
Крылья, простертые в высоту,
Схожие шумом с гудящими водами,
Переполняющими пустоту.
Выше же вышних, над сводом всемирным,
Тонким и синим повитым огнем,
В радужной славе, на троне сапфирном,
Огненный облик, гремящий, как гром.
Был я покрыт налетевшей грозою,
Бурею крыльев и вихрем колес.
Ветр меня поднял с земли и вознес…
Был ко мне голос:
«Иди предо Мною —
В землю Мою, возвестить ей позор!
Перед лицом Моим — ветер пустыни,
А по стопам Моим — язва и мор!
Буду судиться с тобою Я ныне.
Мать родила тебя ночью в полях,
Пуп не обрезала и не омыла,
И не осолила и не повила,
Бросила дочь на попрание в прах…
Я ж тебе молвил: живи во кровях!
Выросла смуглой и стройной, как колос,
Грудь поднялась, закурчавился волос,
И округлился, как чаша, живот…
Время любви твоей было… И вот
В полдень лежала ты в поле нагая,
И проходил и увидел тебя Я,
Край моих риз над тобою простер,
Обнял, омыл твою кровь, и с тех пор
Я сочетался с рабою Моею.
Дал тебе плат, кисею на лицо,
Перстни для рук, ожерелье на шею,
На уши серьги, в ноздри кольцо,
Пояс, запястья, венец драгоценный
И покрывала из тканей сквозных…
Стала краса твоя совершенной
В великолепных уборах Моих.
Хлебом пшеничным, елеем и медом
Я ль не вскормил тебя щедрой рукой?
Дальним известна ты стала народам
Необычайною красотой.
Но, упоенная славой и властью,
Стала мечтать о красивых мужах
И распалялась нечистою страстью
К изображениям на стенах.
Между соседей рождая усобья,
Стала распутной — ловка и хитра,
Ты сотворяла мужские подобья —
Знаки из золота и серебра.
Строила вышки, скликала прохожих
И блудодеяла с ними на ложах,
На перекрестках путей и дорог,
Ноги раскидывала перед ними,
Каждый, придя, оголить тебя мог
И насладиться сосцами твоими.
Буду судиться с тобой до конца:
Гнев изолью, истощу свою ярость,
Семя сотру, прокляну твою старость,
От Моего не укрыться лица!
Всех созову, что блудили с тобою,
Платье сорву и оставлю нагою,
И обнажу перед всеми твой срам,
Темя обрею; связавши ремнями,
В руки любовников прежних предам,
Пусть тебя бьют, побивают камнями,
Хлещут бичами нечистую плоть,
Станешь бесплодной и стоптанной нивой…
Ибо любима любовью ревнивой —
Так говорю тебе Я — твой Господь!»
Впервые опубликовано: Дело (Одесса). 1919. № 2. 30 марта. С. 2.
Исходник: http://dugward.ru/library/voloshin/voloshin_videnie_iezekiila.html