Слетела ночь в красе печальной
На Филиппинские поля,
Последний луч зари прощальной
Впила холодная земля.
Между враждебными шатрами
Народа славы и войны
Туман сгущёнными волнами
Разнёс отраду тишины.
Тревоги ратной гул мятежной,
Стук копий, броней и мечей,
Умолк; кой-где в дали безбрежной
Мелькает зарево огней;
Протяжно стонет конский топот,
И, замирая в тьме ночной,
Сливает эхо звучный ропот
С отзывом стражи боевой!
И тихо всё — судьба вселенной
Погружена в глубокий сон:
Один булат окровавленной
Предпишет с утром ей закон.
Но чей булат окровавленный?
Святый защитник вольных стран,
Или поносный и презренный —
Булат убийца сограждан?
Погибнет сонм триумвирата,
Или, презревши долг и честь,
Готовит Римлянин для брата
Позор и цезарскую месть?…
Всё спит… Ужасная минута!
Ужель зловещий, тяжкий сон
Смыкает также очи Брута?
Ужель не бодрствует и он?
О нет, волнуясь жаждой боя,
В его груди пылает кровь:
В его груди, в душе героя
Горит к отечеству любовь!…
Во тьме полуночи глубокой,
Угрюм, задумчив и уныл,
Под кровом ставки одинокой
Он безотрадно опочил.
И сна вотще искали вежды:
Предчувствий горестных толпа,
И отдалённые надежды,
И своенравная судьба
Его насильственно терзали;
Он ждал, он видел море бед —
За думой чёрной налетали
Другие черные вослед.
То, жертва сильных впечатлений,
В волненьи памяти живой,
Он воскрешал угасший гений,
Судьбу страны своей родной:
Он пробегал картины славы,
Те достопамятные дни,
Когда Рим, гордый, величавый,
Был удивлением земли, —
Когда Камиллы, Сципионы
Дробили, в гневе роковом,
Составы царств, крушили троны
Народной вольности мечом, —
Когда рождались для потомства
Сцеволы, Регул, Цинциннат, —
Когда был Рим без вероломства
Свободной бедностью богат…
То снова, в вихрь переворотов
Проникнув с тайною тоской,
Он видел гибель патриотов
Над их потупленной главой:
Раздоры Mapия и Силлы,
Как бурный нравственный потоп,
Разрушив щит народной силы,
Повергли Рим в кровавый гроб;
Два солнца Рима, два злодея
В крови отчизны возрасли —
Помпей и Цезарь!… Прах Помпея
С гражданской жизнью погребли…
Лепид, Октавий, Марк-Антоний…
Судьбы заутра изрекут:
Или владычество на троне
Или свободный Рим и Брут.
«Глава, десница заговора,
Я первый вольность пробудил;
Я первый гения раздора,
Завоевателя Босфора,
Отца и друга умертвил;
Ничтожный, робкий сонм сената
Моей надежде изменил,
И пред мечом триумвирата
Колена рабства преклонил.
Позор мужей, позор вселенной,
Тебя проклятие веков
Постигнет тенью раздраженной
В пределах смерти, в тьме гробов!
Звучат, о Рим, твои оковы —
Безгласен доблестный народ, —
Но, Рим, отмстители готовы!
Тарквиний, час твой настаёт!
Ударит он, сей вестник казни,
Его зловещий, грозный бой
Отгрянет с ужасом боязни
В сердцах отваги роковой!…
Последний раз поля отчизны
Я потоплю в крови родной.
И клик безумной укоризны,
Иль голос славы вековой
Предаст потомкам дальным повесть
О битве будущего дня,
И пощадит, быть может, совесть
Убийцы друга и царя!»
Так вождь свободных ополчений
Мечтал в порыве бурных дум,
Так заглушал змею мучений,
Тоску души высокий ум…
Густеет ночь — между шатрами
Молчанье мёртвое и сон;
Луна закрыта облаками;
Герой в забвенье погружён:
Он жаждет сна, смыкает очи —
Но вдруг, глухой, протяжный гул
В священном царстве полуночи,
Как вихорь, ставку размахнул.
Колосс огромного призрака
Из тучи воздуха растёт,
И в ризе ужаса и мрака
Очам героя предстаёт.
Бесстрашный видит и трепещет —
Пред ним убийственный кинжал,
Извлёк его, отмститель блещет —
Шатёр раздался, дух пропал…
«Так, я узнал — мой злобный гений!
Он всё решил, он всё сказал —
Конец несчастных покушений!…»
День битвы пагубной настал.
Шумят знамёна бранной чести —
Триумвират непобедим,
И сын отваги, воин мести
Свободный пал за падший Рим!…
