Погодин М. П. Вечное начало. Русский дух
М.: Институт русской цивилизации, 2011.
Взгляд на русскую политику в нынешнем столетии
правитьЕсть политика, которая действует во тьме и состоит из тайн; есть дипломатия, которая имеет целью, по отзыву, кажется, Талейрана, закрывать мысли словами, а не открывать их; но есть и здравый смысл, который судит о делах мира сего, не мудрствуя лукаво, и старается приводить все соображения к простой формуле: дважды два — четыре.
Нам Бог дал особый вид здравого смысла, который выразительно называется у нас «толком» и не имеет синонима ни на одном европейском языке. Вот к этому чистому русскому толку я и обращаюсь, предлагая свои мысли о нашей политике в продолжение нынешнего столетия.
Найдется в них дельное, пусть употребится по усмотрению; окажется, что не дельное, пусть отбросится в сторону, а я, как русский человек, как верноподданный, как старый служитель Истории, хочу исполнить свой долг.
Нынешнее столетие[1] открылось, а прошедшее кончилось помощью императора Павла австрийцам против властолюбивых притязаний Французской республики и освобождением почти всей Италии. Дальнейшие успехи Суворова и намерение поразить революцию в Париже остановлены предательскими мерами Венского кабинета, как теперь документально известно.
Император Александр, по восшествии своем на престол, два раза посылал свои войска спасать Австрию (1805) и Пруссию (1806) против Наполеона.
Наконец, отразив в 1812 году его нападение, вместе с сими союзниками, на Россию, он продолжал войну далее и избавил Европу от ига Наполеонова походами 1813 и 1814 годов. На Венском конгрессе были восстановлены все разрушенные престолы и возвращены государям все владения, коих они были лишены прежде. Австрия и Пруссия, совершенно расстроенные и низложенные Наполеоном, обязаны были преимущественно императору Александру за возвращение им прежнего значения в системе европейских государств.
С ними заключил он тройственный Священный союз — жить братски, помогать друг другу всеми силами и защищать установленный порядок.
И с 1814 года Россия стала как будто на стражу этого порядка: содержа целый миллион войска, для самой почти ненужного, она готова была останавливать все покушения ниспровергнуть или поколебать его, где бы и как бы они ни обнаруживались. Сорок лет миллион русского войска готов был лететь всюду: в Италию и на Рейн, в Германию и на Дунай. Императоры Русские, сами священной своей особою, скакали на перекладных, как фельдъегери, в Троппау и Лайбах, Верону и Вену, а о Берлине говорить нечего, чтоб как можно скорее и действительнее доставить свою помощь и успокоить любезных союзников. Никаких трудов и стараний они не щадили, а употребленных миллионов русских денег и счесть трудно.
Усилия наши увенчивались, казалось, полным успехом, в принятом смысле, особенно в отношении к Австрии, Пруссии и Германии, и, несмотря на страшное потрясение 1848 года, их престолы устояли, а через несколько времени утвердились даже крепче. Опасение, что Россия сзади готова напереть своею массою, останавливало самых отчаянных республиканцев от крайних мер и давало время другой стороне переводить дух, отдыхать, оправляться.
Но кроме нравственной пользы она приносила помощь действительную. В 1849 году Австрия приведена была на край погибели вследствие Венгерского восстания. Двести тысяч русского войска принудили венгерцев сдаться, и Австрия была спасена. В 1851 году Пруссия и Австрия, вследствие происков партий, готовы были начать междоусобную войну, которая неминуемо бы привела обеих на тот же край погибели, вместе с Германией, и двести тысяч русского войска, готовые стать, по знаменитому слову императора Николая, против первого обнажившего меч, остановили пагубное кровопролитие.
Действуя так в отношении европейских государств, Россия сама старалась наблюдать и показывать как можно более бескорыстия, и в 1840-м спасла она Константинополь от покушения египетского паши; в 1848 году, когда вся Европа была поставлена вверх дном, Россия не ступила ни одного шага для распространения своих владений, доказывая тем очевидно великодушие своей политики, в коей наше правительство поставляло как будто всю свою честь и всю свою пользу.
Этого мало — она готова была ко всяким уступкам и в 1846-м предоставила Австрии во владение один из важнейших европейских пунктов — Краков.
Она простирала свою снисходительность до того, что старалась всеми силами избегать даже малейшего повода к недоразумениям или подозрениям и приносила в жертву все свои самые дорогие, кровные интересы, отказываясь от священнейших чувствований. Все для европейского порядка, который был, кажется, высшею, единственною ее целью. Тридцать миллионов народа славянского, ей соплеменного, связанного с ней теснейшими узами крови, языка и религии, было оставляемо почти без малейшего участия в их горестной судьбе, на жертву всем истязаниям, из коих турецкие были самые легкие — единственно потому, чтоб эта помощь и это участие не произвели какого-нибудь смущения, неприятного чувства в союзных державах, преимущественно в Австрии. Даже ученые русские путешественники не получали почти никакого пособия со стороны русского правительства и должны были прибегать к чужим миссиям за содействием к их трудам на пользу науки. Вот до какой почти унизительной степени доводима была дипломатическая деликатность, особенно в отношении к Австрии и Пруссии!
Казалось, эти два государства, обязанные, так сказать, своим существованием России, осыпанные несметными благодеяниями, избавленные, по нескольку раз, от конечной погибели, получавшие беспрерывные доказательства родственной дружбы и приязни, должны были быть привязаны к России самыми тесными узами, готовы для нее на всякие пожертвования, коими могли б хотя несколько выразить свою благодарность, должны б почитать за особенное счастье всякий случай оказать ей малейшую услугу.
И что же? Поверит ли История совершающимся пред нашими глазами событиям?
Возникну л у России спор с Турцией по поводу несчастного состояния христиан на Востоке, которое, не улучшаясь нисколько, несмотря на обещания самые торжественные, возбудило наконец справедливое сострадание в сердце Русского Государя, и он потребовал подтверждения их старых прав, купленных русской кровью еще в прошедшем столетии. Требования эти были самые умеренные и легкие, в сравнении с беспрерывными требованиями, по местам, европейских консулов, и ничтожные в сравнении с теми, кои предъявляют теперь Франция и Австрия.
Но в прошлом году они показались морским державам стесняющими власть султана (стесняющими власть султана — История! что ты скажешь на это опасение первых христианских держав XIX столетия?), и они ободрили турок отказаться от их исполнения, послали им флот на помощь. Русский Государь повелел занять княжества, зависящие, впрочем, от России, в подкрепление своего требования, объявив торжественно, что он не хочет завоеваний и очистит занятые области, лишь только исполнятся первые его условия.
Австрии и Пруссии стоило присоединить одно твердое слово о согласии с Россией к этому занятию, и все требования России, без сомнения, были бы исполнены, морские державы притихли б и одумались, мир не нарушился б, и Европа осталась бы спокойной.
Собственная польза их, особенно Австрии, того требовала, как мы докажем после, чтоб они сказали это слово.
И этого слова ни Австрия, ни Пруссия в ту минуту, когда происшествие подвергалось, так сказать, своему кризису и зависело почти от их содействия, сказать не хотели за Россию, ободряя своей видимой нерешительностью, а может быть, и еще чем-нибудь более, к противодействию!
Никакими словоизвитиями, никакими софизмами, никакими нотами никогда не могут они оправдаться в этом простом, ясном и непреоборимом обвинении, которое легло на их голову во веки веков, — в дополнение к прочим, коим изобилует Русская История.
С самого начала переговоров Австрия твердила беспрерывно о целости и неприкосновенности Оттоманской империи, которая сделалась столько драгоценной для европейских государств и европейского прогресса, и поставила непременным условием своего нейтралитета, чтоб мы не шли вперед, как будто б русское войско можно легко приучить к такой тактике, — условие, в сущности равное объявлению войны.
Этого мало. Последующими своими действиями, судя по отзывам самых официальных, следовательно сведущих, лиц, каковы император французов в своем послании к палатам и английский министр иностранных дел в своей парламентской речи, австрийский посланник в Париже, который на публичных балах объяснял свою политику, и принц Прусский, который искал своей популярности выражением неприязни к России, — судя, говорю, по сим отзывам, даже после безусловного принятия русским императором Венской ноты, Австрия и Пруссия явно показывали, что склоняются гораздо более к врагам России, чем к ней, и тем определили наступательный образ их действия.
То есть Австрия с Пруссией, выбирая между двумя сторонами, России, с одной, и Англии с Францией — с другой, выбрали сторону Англии с Францией, которая не только не думала об ее спасении в 1849 году, но, напротив, старалась всеми силами разжигать, везде где могла, пламя бунта, приняла потом под свое покровительство ее врагов и изгнанников, оказала им возможные пособия как у себя, так и в Турции, и даже устроила им все нужные лаборатории для продолжения их замыслов, — Австрия приняла эту сторону и оставила сторону России, своей благодетельницы и избавительницы.
Это еще не все. Становясь на сторону Англии с Францией против России, она становилась, вместе с своим титулом апостоличества, на стороне Магомета против Христа и должна была готовиться на помощь Корану против Евангелия. Вот даже что не испугало ее, вот даже на что решилась она, лишь бы только не принести какой-нибудь, хоть отдаленной, хоть неизвестной, хоть отвлеченной, пользы России, несмотря на торжественные обещания своего благодетеля.
Отдаленная, отвлеченная польза России и союз с отъявленными своими злодеями, помощь заклятым врагам Империи (Reichsfeind), победа магометанства — вот какие две стороны предоставлялись ей на выбор, и она не усомнилась выбрать последнюю.
За Австрией последовала Пруссия, за Пруссией Германия.
С врагами, со злодеями, с Магометом, лишь бы не с нами!
Как объяснить эту сверхъестественную злобу? Как объяснить такое непостижимое ослепление?
Русский Бог затмил их очи!
Господи! со слезами на коленях благодарим Тебя! Никакого благодеяния не мог ты оказать нам больше. Какие потери ни ожидали бы нас впереди, какие поражения, тяжелые для нашего народного самолюбия, ни готовила б для нас предстоящая война, но Ты оказал уже нам милость свою выше всякой меры: Ты избавил нас от наших друзей, а с врагами разделаться пособит нам и старый наш помощник, Николай Чудотворец.
Если б Австрия и Пруссия поступили чуть-чуть поблагороднее, почеловечнее, даже поумнее, великодушный Русский Государь остался бы опять на их службе, и опять наши войска должны бы были быть всегда наготове, чтоб лететь на Рейн и Дунай, в Германию и Италию, в помощь любезных союзников, которые теперь показали нам своекорыстную свою натуру во всем безобразии.
Шварценберг, незадолго пред смертью, говорил, что Австрия удивит мир своей неблагодарностью, и точно она удивила — только незнакомых с ее натурою, а мы не ожидали ничего лучше!
Каково было великодушному, благородному, рыцарскому сердцу Русского Государя перенести этот удар в самое чувствительное место?
Вот горький плод пятидесятилетней русской политики со всеми ее жертвами, благодеяниями, услугами, любезностями в отношении к Австрии, Пруссии и Германии! Вот чем их государи отблагодарили своего отца и покровителя при первом открывшемся для них случае оказать ему какую-нибудь маловажную услугу!
Прочие европейские государи объявляют себя также против России, более или менее. Ни один голос не раздается в ее пользу. Даже неаполитанский король, угощенный нами так радушно и блистательно, когда мы у него были в гостях, даже неаполитанский король предлагает свои услуги морским державам; датский волей или неволей служит им; шведский скрывает, может быть, более опасные замыслы. Наконец, о верх посрамления! Испанская королева Изабелла хочет непременно иметь представителя в турецком лагере, и генерал Прим со своим штабом отправляется на сцену военных действий?
Итак, русская политика в отношении к европейским государям, которые все становятся против нее, оказалась очевидно несостоятельной и, следовательно, с этой стороны не принесла нам ничего, кроме вреда.
Но не оказала ли она последствий более благоприятных со стороны народов?
Народы возненавидели Россию, и теперь русскому почти невозможно путешествовать, не подвергаясь самым чувствительным оскорблениям, кои не знают никаких границ.
Народы видят в России, с ее могуществом, главнейшее препятствие к их развитию и преуспеянию, злобствуют за ее вмешательство в их дела, замечая только неприятную ее для себя сторону, и с радостью ухватились теперь за первый открывшийся случай сколько-нибудь поколебать ее. Вот почему со всех сторон Европы, из Испании и Италии, Англии, Франции, Германии и Венгрии, стекаются офицеры и солдаты не столько помогать Турции, сколько вредить России. Европейцы управляют движениями войск турецких, строят крепости, служат на кораблях, начальствуют пароходами, учреждают фабрики для огнестрельных орудий. Журналы и газеты истекают желчью, книги устремляют на нас тяжелую свою артиллерию, и вот составился легион общего мнения против России в дополнение к враждебным флотам и армиям.
Я не стану теперь разбирать, сколько здесь есть справедливого и точно ли виновата Россия в приписываемых ей видах и возводимых на нее преступлениях. Довольно, что она сделалась ненавистной для народного большинства в Европе, — и вот второй, не горький, а горчайший плод русской политики в последнее пятидесятилетие.
Нам остается теперь сказать несколько слов о самом ее начале (principe), об этом так называемом законном порядке, во имя которого она действовала так долго, с таким напряжением, с таким самопожертвованием и с такой несчастной наградой, как мы сейчас видели, со стороны правительств и со стороны народов.
Поддержали ль мы, согласно с нашею целью, законный порядок в Европе?
Нет! И в этом отношении мы имели успех только временный и местный, который почти везде кончился оптическим обманом. Пересмотрим все европейские государства, и мы увидим, что они делали, кому что угодно, несмотря на наши угрозы, неодобрения и прочие меры.
Португальцы не захотели признать Дона Мигуеля и прогнали его, а на престол свой возвели малолетнюю дочь Дона Педро.
Испания точно так же поступила, после продолжительной кровопролитной войны, с Доном Карлосом и на престол свой возвела малолетнюю дочь Фердинандову.
Вздумалось Франции, и она изгнала Карла X, а объявила королем Людовика Филиппа, потом прогнала и его. Вздумалось ей объявить себя республикой, и никто не посмел с ней спорить. Вздумалось ей сделать новую перемену, и вместо республики учредить у себя империю, — ту империю, которую союзные монархи именно уничтожили, — и вот Наполеону III (в самом имени новое для них оскорбление) они должны были предоставить титло друга и брата.
Бельгия решилась (по проискам Англии) отделиться от Голландии, и она отделилась, составив особое королевство, а союзные державы имели честь только подписать протокол в Лондоне.
Восстали греки, и вот основалось новое королевство, которому Европа имела только премудрость назначить немецкого короля, как будто в самом деле уже без немцев не было спасения.
Даже Швейцария делала и делает, что хочет.
Вот сколько политических событий, совершенно противоположных духу Венского конгресса и совершенно не согласных с целями русской политики.
Где собственно имели мы успех, где получили мы награду за свои старания, где видели мы исполнение своего начала?
Только в Австрии, Пруссии и Германии. Россия, с миллионом войска, в продолжение сорока лет, стояла у них на границе, как будочник, и содействовала точно к сохранению порядка у них, себе на голову, как теперь оказалось. Впрочем, и этот успех нельзя принимать совершенно безусловно: он подвергался большим ограничениям, а именно: в Германии произошли везде значительные преобразования, в Австрии совершилась революция, и император Фердинанд должен был уступить свою корону, и даже не по законам старшинства, не брату, не старшему племяннику, а младшему племяннику, Францу Иосифу — революция, подобная Июльской, когда французы вместо престарелого Карла X, ими изгнанного с внуком, избрали герцога Орлеанского. Австрийские аристократы исполнили свою революцию, только гораздо тише, не площадным, а семейным образом, предоставив оставленному императору Пражский дворец со всеми почестями.
В Пруссии народ вытребовал себе конституцию и прикоснулся даже к особе короля, но удержался от дальнейших неистовств, опасаясь России.
Итак, вот результаты нашей политики! Правительства нас предали, народы возненавидели, а порядок, нами поддерживаемый, нарушался, нарушается и будет нарушаться. Следовательно, политика наша была не только для нас вредна, но и вообще безуспешна.
Но будем справедливы. Мы рассмотрели, под влиянием настоящих прискорбных и тяжелых для русского сердца впечатлений, только дурные ее следствия преимущественно для нас. По не может же быть в великой экономии Истории, чтоб сильнейшее государство в мире под управлением славных государей в продолжение целого столетия тратило лучшие свои силы совершенно по-пустому! Верно, так должно было! И действительно, кто поручится, чтоб без воспоминания о России и ее образе мыслей общественный порядок во Франции, в эпоху ее республиканского неистовства, совершенно не погиб, вместе со всеми плодами новой цивилизации, наук и искусств, и собственность не предалась грабежу; кто поручится, чтоб не был тогда воскликнут всеобщий шарап!
И если б это случилось во Франции, то вслед за нею, исполненная страстей Италия представила б, наверное, такие явления, каким удивились бы и средние века. А в Германии разве большинство менее обнищало и ожесточилось, дальше находилось от неистовства? Вспомнить Франкфуртские и Венские явления. Последствия необозримы. Страх объемлет сердце. Кто поручится, что замахнувшаяся рука везде не ослаблялась бессознательной мыслью о северном колоссе, готовом остановить ее порыв и покарать преступников.
Не станем же раскаиваться в наших трудах, наших жертвах, наших усилиях. Признаемся в настоящем нетерпении или даже осудим его за то, что оно осмеливается находить недостатки в прошедшем или обвинять оное.
Русские намерения растолкованы в дурную сторону Европой — не ей в честь, то Богу в честь, утешимся нашей пословицей.
Это служба, сослуженная Россией Европе бескорыстно и даже без занесения в формулярный список, исполнение судеб исторических, за которую и воздаст нам должное беспристрастная История.
Будем справедливы и ко всем действовавшим лицам. Намерением освящается действие. Они были убеждены в святости своей цели, и мы должны почтить благородство их убеждений, точно так и они должны в свою очередь согласиться с нами, что их миссия кончена и начинается другая.
Во всяком случае мы остались и не без настоящей пользы и награды. Мы сделали драгоценные опыты, и для такого молодого государства, как Россия, у которого впереди столько будущности, за подобные опыты жалеть не должно ничего, лишь пошли бы они впрок: мы узнали своих друзей. Русак задом умен, говорит пословица, и всяк своей бедой ума себе прикупит, говорит басня. Наверно, мы будем теперь умнее и, крывши столько времени чужие крыши, подумаем наконец и о своей.
Здесь я кончу мое письмо, и в заключение, для ясности, повторю вкратце главные мои положения и выводы: Россия пятьдесят лет служила Европе. Политика ее возбудила против нее слепую ненависть народов и доставила ей черную неблагодарность государей, вольную или невольную, это в итоге для нее все равно. Касательно законного порядка, он сохранился, и то только отчасти, в смежных государствах, к новому для нее вреду, — следовательно, политика ее была неверная и должна перемениться, хотя для Европы она была, может быть, спасительна, если не популярна, и доставила императорам Александру и Николаю лестное право на историческое титло европейских благодетелей.
1854 г.
В апреле.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьВпервые: «Русская старина». 1874. Май, июнь.
- ↑ XVIII столетие могло бы доставить нам много поучительного, но мы оставим пока эти дела давно минувших дней.