H. А. Добролюбов. Собрание сочинений в девяти томах
М., ГИХЛ, 1962
Том второй. Статьи и рецензии. Август 1857-май 1858
Ост-индское возмущение уже несколько месяцев обращает на себя внимание всей Европы. Оно до сих пор не утихает и, несмотря на некоторые успехи английского оружия в сшибках с сипаями, распространяется все более по всей стране.1 Если и нельзя ожидать, чтобы Индия могла теперь освободиться от господства Англии, то все же несомненно, что нынешнее восстание поведет к большим изменениям в настоящем положении дел Ост-Индской компании. Из Европы уже отправлено в Индию несколько десятков тысяч войска и миллионов фунтов стерлингов: это одно уже служит доказательством, что английское правительство понимает меру опасности. Кажется, выражение «Times», что «Индию надобно теперь снова завоевать», довольно близко к истинному положению дел.2 По крайней мере нет сомнения, что для окончательного подавления восстания потребуется теперь гораздо более сил, чем сколько имела Компания при первом своем водворении в Ост-Индии.
Известие о возмущении изумило и встревожило Англию и вызвало в английской журналистике сильные филиппики против индусов. Между тем это явление нисколько не было внезапным и изумительным. Государственные люди Англии, чиновники, служившие в Ост-Индской компании, даже проницательные путешественники, имевшие возможность ближе узнать настоящее положение Индии, давно уже предсказывали, что английскому владычеству угрожает здесь сильная опасность со стороны туземного населения. Они видели беспорядки управления, угнетение жителей и, проникая в нравственные расположения народа, замечали в нем глухое, покорное недовольство, которое, однако, рано или поздно должно было выразиться открыто, потому что есть мера всякому терпению человеческому. Теперь пришло время вспомнить все эти зловещие предсказания, и английские газеты сознаются уже, что происшедшее восстание не имеет в себе ничего случайного, что оно должно было произойти по естественному ходу английских дел в Индии. По общему мнению, нынешнее возмущение сипаев гораздо важнее, нежели все предыдущие волнения, возникавшие в индо-британских владениях, и в таком случае все предыдущее мы можем, в историческом порядке вещей, считать как бы приготовлением к великому восстанию, которое теперь разыгрывается. В самом деле, мирный характер населения, столько веков уже привыкшего ко всевозможным угнетениям, сравнительно лучшее устройство английского управления Ост-Индиею в последнее время, самая ничтожность предлога, из-за которого вспыхнуло возмущение, — все это заставляет смотреть на ост-индское восстание не как на случайный взрыв недовольства, но как на дело исторической необходимости.3 Объяснения его нужно искать не в том или другом частном влиянии, а во всей истории Индии, и в современной ее статистике, как результате исторического движения. Эта точка зрения в приложении к ост-индским делам тем более необходима, что самое водворение там англичан служит самым ярким доказательством той мысли, что ход истории нисколько не зависит от частных случайностей. В первое время существования Ост-Индской компании, и особенно в период ее борьбы с французским влиянием, были десятки случаев, вырывавших из рук англичан все приобретенные ими выгоды, изгонявших их из занятых ими мест, почти уничтожавших всякое их влияние в стране. И, несмотря на все это, они утвердились здесь и распространили свое владычество на весь Индостан, тогда как французы, не получая важных выгод от благоприятных случайностей, всегда терпели существенный вред и наконец все потеряли от неблагоприятных случаев. Напрасно было бы складывать вину на личности: народная сила, веками воспитанное и глубоко сознанное в народе стремление к определенной цели будет самым прямым и простым объяснением всех успехов англичан. Та же народная сила, тот же дух народа в своем историческом развитии должен объяснять и современные происшествия в Индии. Только здесь вопрос гораздо сложнее, потому что индийская народность развивалась под влияниями чрезвычайно разнообразными. На нее, кроме народных своих сил, действовали — ислам и христианство, восточный деспотизм и английское торговое управление, браминские суеверия и европейская цивилизация. Нечего и говорить, что в массе народа, дурно развитого, по природе беспечного и ленивого, постоянно сдавленного в своем развитии, каждое новое влияние отразилось всего более своей темной стороною, и последним результатом всего вышла странная путаница, и в понятиях народа и в его внешнем положении. Каким образом произошло все это, каким образом мало-помалу приведена была Ост-Индия к своему теперешнему положению — всего лучше может показать краткий исторический очерк судеб ее, после которого мы намерены представить читателям изложение теперешнего ее состояния под английским владычеством.
Индийские племена, находящиеся ныне под владычеством Англии, занимают чрезвычайно обширное пространство (около 1 400 000 англ. кв. миль). На этом огромном пространстве обитает народ в 160 миллионов, из которых восьмая часть принадлежит к исламу, остальное население держится коренной индийской религии и обычаев. Число европейцев, находящихся здесь, совершенно незначительно в сравнении с массою туземного населения. Оно ограничивается всего 30 000 европейской армии да несколькими десятками тысяч английских чиновников, купцов и промышленников.
Из отношения числа жителей к пространству полуострова видно, что масса населения его в настоящее время очень плотна. В древнее время плотность эта была, конечно, меньше, но все-таки Индия с самой глубокой древности была одною из населеннейших стран в мире. Естественные богатства ее постоянно привлекали толпы пришельцев, которые, пробравшись сюда через горы, окружающие Индию с северной стороны, не имели уже охоты оставлять страны, столь щедро наделенной природою, и основывались здесь навсегда. Сведения о первоначальном заселении Индостана теряются в доисторической эпохе, и потому трудно сказать, откуда пришли племена, составляющие нынешнее индийское население полуострова. Древняя Индия не имеет своего историка, и первые известия о ней находим мы у Геродота. Но памятники законодательной и поэтической литературы индийской, превосходящей своей древностью литературы всех других народов, доказывают раннее и богатое развитие цивилизации в Индии. К сожалению, это пышное развитие остановилось уже веков за пять до нашего летосчисления, и индусы времен Дария Гистаспа и Александра Македонского представляются нам такими же, если не лучше, как и нынешние потомки их. Причина такого внезапного застоя после столь роскошного и блестящего развития заключается, конечно, в самых принципах, на которых основывалась индийская цивилизация. Принципы эти могли возбуждать дух к деятельности только до тех пор, пока они еще должны были бороться с противоположными началами и потому не успели установиться. Но как скоро они утвердились и были развиты с фанатическим увлечением, свойственным Востоку, до последних своих результатов, — они неизбежно должны были остановить все попытки любознательного духа и привести к полнейшему квиетизму, так ярко выразившемуся в факирстве. Замкнутый со всех сторон горами и морем, отделенный от остального мира, индиец жил своею, особою жизнью, выработал себе миросозерцание, совершенно не похожее на миросозерцание других народов. Между тем как другие народы, даже соседние с Индией персы, находили в природе борьбу двух начал и из нее производили все существующее,4 индиец всюду видел совершеннейшее единство и весь мир считал продолжением верховного существа, Брамы. Брама — верховный творец и владыка всего, и потому, в сущности, каждая вещь равна перед ним; все разнообразие предметов в природе основывается только на различном способе происхождения от Брамы; на этом утверждается и разделение каст. Брамины потому выше всех остальных, что они произошли прямо из головы Брамы; далее — кшатрии вышли из груди его, и по этому самому уже от начала назначены защищать народ оружием; вайшии должны быть купцами, ремесленниками и земледельцами по своему происхождению из живота Брамы; судры, созданные из ног Брамы, должны потому служить другим, высшим кастам… Это — вечный, неизменно-гармонический порядок общества, не допускающий перемен, так как сам всесовершенный Брама не терпит изменения. Малейшая попытка нарушить установленный им порядок жестоко наказывается: от смешения каст происходят парии, жалкие отверженцы общества, служащие предметом отвращения для всякого порядочного индийца. Благоговея перед мудрым порядком, установленным Брамою, индиец должен почитать равно всякое состояние и не стараться перейти из низшего в высшее: если он будет хорошо жить в своей касте, то сам Брама обратит на него взор своего милосердия и после смерти пошлет душу его в существо высшей касты. Собственные же попытки подобного перехода всегда беззаконны и преступны, потому что показывают недостаток уважения к тому, что раз навсегда утверждено премудростью Брамы и что необходимо для соблюдения всеобщей мировой гармонии, которой тайна хранится в неисповедимых судьбах его. Следовательно, каждый должен быть доволен своим состоянием и не смеет помышлять о его изменении; во всем существующем заключается частица непостижимой сущности Брамы, и все, что ни происходит, отражает на себе частицу его верховного могущества.
Благотворные отношения Брамы к миру выразились для индийца невидимо в разных частных божествах, хранителях мира, а видимо — в царе. О царе законы Мену5 говорят как о высшем существе на земле, вследствие его благороднейшего, божественного происхождения. «Царь, — говорит Мену, — создан из частиц, взятых от различных божеств, хранителей этого мира, и, следовательно, превосходит славою всех смертных. Как солнце, опаляет он очи и сердца, никакая тварь человеческая не смеет прямо взглянуть на него. Он — огонь и воздух, он — бог наказующего правосудия, он — гений богатства, он — правитель вод и господин тверди небесной. С царем, даже с ребенком, непозволительно обходиться просто, как будто с простым смертным, потому что он есть могущественное божество, принявшее земную оболочку. Гнев его — смерть; навлекший на себя гнев царя своими заблуждениями погибнет непременно, так как царь не замедлит обратить силу свою на погубление этого человека… Царь создан быть попечителем людей всякого чина и звания, от первого до последнего… Если бы не было царя на свете, то свет был бы объят страхом и дрожал бы на своих основаниях; потому-то творец миров и создал царей для поддержания своей системы».
Как воплощение божества, царь, естественно, имел над народом все права, но не мог быть ограничен никакими обязанностями. Он имел при себе совет из семи или восьми человек; но по закону он должен был только выспрашивать их мнения, а потом решать дела сам, нисколько не стесняясь ими. Часть своей божественной власти он мог уделять своим сановникам, которые, в свою очередь, передавали часть своего значения низшим чиновникам, и таким образом образован был в Индии строго определенный иерархический порядок. Всякое официальное лицо обязано было безусловным повиновением в отношении к непосредственно высшему его и взамен того пользовалось неограниченною властью над следовавшим за ним, так что каждый чиновник в своем тесном кругу пользовался тою же властью, какою сам монарх в своей обширной сфере; изменялся размер власти, но характер ее оставался тот же. Высший чиновник после царя был начальник тысячи городов, затем следовали начальники ста, двадцати, десяти, одного города. Содержание их должно было получаться от жителей и вычиталось из той суммы, которую все подданные должны были платить царю. Как наместник Брамы, царь был полный господин земли и только отдавал ее в пользование; за это он должен был получать: из скота и драгоценных камней 1/50; из произведений земли от 1/12 до ⅛; из древесных плодов ⅙; из денежных доходов 1/20. Во время войны налог увеличивался и мог возрастать до ¼ произведений земли. Начальник отдельной общины собирал этот доход и, вычтя из него свое жалованье, отсылал остальное к ближайшему высшему начальнику; тот поступал точно таким же образом, и так доходило до царя. Жалованье чиновников не было значительно: начальник десяти городов или общин пользовался доходами с двух плугов; начальник двадцати — с пяти плугов; начальник ста — доходом с маленького городка; начальник тысячи — доходом с большого города. Для наблюдения за исправностью в сборе податей назначались от царя особенные лазутчики, «потому что, — сказано в законах Мену, — начальники округов обыкновенно жадны до чужого имущества». Верховным судьею по делам всякого рода был обыкновенно сам царь, и суд был словесный, как у всех народов на первой степени развития.
Под таким правлением много веков существовали в Индии сельские и городовые общины, владевшие поземельной собственностью с обязательством платить за право владения часть дохода царю. У них были свои начальники, которые сначала назначались государем по избранию общины. Но так как, по понятию индийца, всякое достоинство состоит главным образом в происхождении, а не в личных качествах, то скоро и эта должность, как все власти индийские, сделалась наследственною. Затем, в каждой общине должно было находиться двадцать четыре низших чиновника, из которых замечательны: школьный учитель, певец и флейщик.
Чтобы установить, изложенные нами начала, в которых видим полное уничтожение личности, — необходима была, разумеется, сильная борьба, и, конечно, Индия не вдруг пришла к такой спокойной и стройной организации. Признаки этой борьбы духа и заметны в литературных памятниках индийских, совсем не отличающихся тем спокойствием, образцом которого служит индийская община. Разрушительный Шива был необходимым жизненным явлением в истории индийской цивилизации и много мешал построению безмятежной системы браминов. Это была неизбежная уступка естественно пробуждающимся в каждом человеке требованиям ума, вечными изменениями природы и жизни вызываемого к постоянному, живому развитию, а не к пассивному успокоению в лоне Брамы. Но мысль человеческая в Индии была еще слаба, и она нашла себе успокоение в браминском учении о Вишну.6 Противоречия были формально примирены этим учением; Шива остался в индийской мифологии, но потерял жизненный смысл свой;7 пытливый дух, изнеможенный бесплодным исканием, спокойно покорился новому учению и начал последовательно проводить его через все явления своей жизни. Прямым следствием того был застой, и если он прерывался иногда, это было только благодаря тому, что индиец не умел вполне логически сделать последних выводов из своих начал или что последовательность браминской самоотреченности делалась наконец невыносимою даже для индийского сознания.
Религиозная система и политическое устройство, основанное на ней, образовали в индийцах их спокойный, смирный, созерцательный характер; а отдельное существование в общине, в которой им доставало всего, что нужно, сделало их совершенно равнодушными к правительственным интересам. Они платили определенный налог, как необходимую, искони предписанную жертву, и затем не знали ничего дальше своего непосредственного начальника общины. За пределы общины желания их не простирались, тем более что богатая природа вполне обеспечивала для них спокойную жизнь и делала даже нечувствительною значительность самого налога. Во времена Римской империи Индия производила даже обширную внешнюю торговлю, так что римский оборот в индийской торговле, по свидетельству Плиния, простирался до 50 миллионов сестерций (около 3 миллионов руб. сер.) ежегодно.
Более тысячи лет длилось это спокойное, неподвижное существование Индии. Поселяне мирно возделывали земли, наследственные чиновники мирно исправляли свои обязанности в отношении к правительству, правительство мирно получало свой оброк, и случавшиеся иногда перемены его нисколько не озабочивали мирного населения страны. Все было хорошо, пока не пришлось этой спокойной стране испытать враждебного столкновения с чуждой силой. Столкновение это произошло в начале VIII века, когда мусульмане, в своем религиозном фанатизме, проникли и в Индию из Аравии. Но в это время им помешал здесь именно их религиозный фанатизм: на защиту своей религии индийцы восстали мужественно и успели отразить чуждое вторжение. Мусульмане успели только овладеть северо-западной частью Индостана и основать здесь Афганское государство. Но спустя три столетия (1004) с той же стороны явился в Индию Махмуд Газневид8 и покорил всю северную часть ее.
С XIII века начинаются вторжения монголов, мало-помалу завладевших всем полуостровом. В самом конце XIV века (1399) Тамерлан ниспроверг афганскую династию, совершивши по Индии поход с стотысячным войском и утвердившись в Дели. С этого времени монгольское владычество над Индостаном упрочивается в династии Тимуридов. В XV веке его нарушают еще восстания афганов и междоусобия претендентов, но со времен Бабера, в 1525 году победою при Панипуте (на север от Дели) получившего во власть свою весь Индостан, монгольское правительство устанавливается твердо и непоколебимо.
Монголо-мусульманские стремления были такого рода, что могли легко ужиться с национальными требованиями индусов. Бывши всегда плохими мусульманами, монголы XIV века совершенно потеряли тот характер пропаганды, который отличал поклонников пророка в первые времена после Магомета. Равнодушные к внутреннему управлению завоеванных стран и к положению покоренных народов, они заботились только о выгодах завоевания и о соединенном с ними блеске своего владычества. Захвативши в свои руки верховную власть и обеспечивши себе взимание податей, налагавшихся обыкновенно с беспощадной расчетливостью могучего победителя, они предоставляли народу право делать что хочет, оставляли народные обычаи и даже местные власти, которые уже должны были, чтоб удержаться на своих местах, выжимать из народа все, что можно, для удовлетворения требований сильных повелителей. Так поступали монголы в других странах; так поступили они и в Индии. Уничтоживши туземных властителей, которые не обещали быть для них исправными сборщиками податей, по непривычке к этому делу, монгольские победители оставили, однако, неприкосновенными должности начальников сельских и городовых общин и даже целых округов. Порядок управления для народа остался тот же; только подать увеличилась: монгольское правительство потребовало себе четверть жатвы. Вынужденные необходимостью, поселяне должны были согласиться платить эту подать, хотя она и в самом начале была несколько обременительна для них. С течением времени, при умножении населения, при размельчении участков земли и при необходимости вследствие того больших издержек на ее обработку, подать становилась все тяжелее и в неурожайные годы поглощала даже весь прибыток земледельца от его участка. Чтобы сделать сбор своих доходов вернее и успешнее, монгольское правительство усилило власть земиндаров,9 общинных и окружных начальников, которые теперь из простых сборщиков податей превратились в сановников, облеченных властью административною, судебною и исполнительною. Вместе с тем земиндары получили более самостоятельности, чем прежде: из должностных лиц, поставленных царем и состоявших у него на жалованье, они сделались чем-то вроде феодальных владетелей. Действия их управления уже не определялись предписаниями свыше, а предоставлялись большею частию их собственному произволу. Перед правительством они отвечали только за недоимки в сборе податей. Народ привыкал, таким образом, смотреть на земиндара как на своего настоящего владетеля, и так как достоинство его, по индийскому обычаю, делалось наследственным, то они действительно и делались наконец как бы самостоятельными владельцами своей общины, платившими только вассальную подать великому моголу. Так рядом с общинным владением произошло в Индии поместное право.
При всех этих изменениях масса народа оставалась верною принципам своего учения, т. е. почти всегда сохраняла свое робкое спокойствие и равнодушие. Почитая в своих властителях не личное достоинство, а единственно олицетворение отвлеченной идеи власти, индийские народы были совершенно равнодушны к тому, кто ими владеет. Есть власть — хорошо; надобно ей повиноваться, потому что в ней выражается могущество и мудрость Брамы. Является другая власть, пересиливающая прежнюю, — и то хорошо; опять, значит, не без воли Брамы, который захотел теперь избрать новый орган для проявления своей силы. В этом случае индийцы были последовательны и личность всегда отделяли от звания. Обстоятельство это замечено было еще знаменитым завоевателем Бабером,10 который в своих записках говорит: «В Индии есть царский престол, равно как есть места и звания визиря, эмира и проч. Этот престол, эти места и звания и составляют единственный предмет уважения для народа. Если царю вздумается отставить какого-нибудь чиновника и заменить его другим, то, каков бы ни был вновь назначенный, все обращаются к нему с тем же уважением и повиновением, как и к прежнему. Это правило остается неизменным и в отношении к царскому престолу». Этими замечаниями Бабера объясняется для нас, почему большинство народа было совершенно равнодушно к перемене правителей, да и не считало себя вправе вмешиваться в то, что происходит между ними. Низшие классы народа были вполне убеждены, что их дело — знать только свое звание, с его ближайшими отношениями, и только здесь могли еще являться для них сколько-нибудь живые личности. Далее же начинались мертвые отвлечения и пустые, постоянные по привычке, но не сознанные мышлением, формы без содержания. Поэтому-то, замечает Жансиньи в своем очерке Индостана, «индийцы совершенно безразличны относительно образа правления и всякое облегчение своей участи, равно как и всякое стеснение и угнетение, приписывают только ближайшим чиновникам, которые заведуют их делами». При таких общественных понятиях могла бы еще возбуждать индийца на защиту существующей национальной власти любовь к отечеству. Но, с одной стороны, предрассудки касты мешали индийцу понять кровные связи, соединяющие народ, и заставляли его признавать родною только свою касту, а все остальное считать чуждым и нечистым. С другой же стороны, общинная уединенность предохраняла массу индийских поселян и от того ложного увлечения, по которому бедняк, не имеющий хлеба и пристанища, вздумал бы гордиться обширностью и богатством своей родной страны. Народ не понимал этих воззрений, оставался верным учению браминов и предоставлял все подобные высшие взгляды своим властителям.
Рядом с индийским квиетизмом мало-помалу утвердился на почве Индии и магометанский фанатизм, в тех частях, которых владельцы и земиндары приняли ислам или были заменены мусульманскими начальниками. Кроме делийского императора, который, с титулом великого могола, долго владел всем Индостаном, замечательнейшие из мусульманских владетелей были: низам деканский, король удский, султан мисорский и набоб бенгальский. Воззрения корана в приложении к государственному управлению были не слишком далеки от индийских, хотя и разнились в своих основных началах. Успокоение ли в лоне Брамы, во всем премудро выражающего свою сущность, или убеждение в неизбежности рока — все равно и то и другое должно было привести индийца к смиренному перенесению постигшей его судьбы. По праву ли наместника Брамы или по праву завоевателя, изложенному в коране, брал властитель с жителей свой оброк, право это в глазах индийца все-таки было равно законно: он сам всегда считал себя только временным пользователем земли, перенося право собственности па высшие лица. Поэтому мусульманский харадж11 хотя и был для поселян отяготительнее прежней подати, но всегда исправно собирался земиндарами и выплачивался райотами, т. е. земледельцами, имевшими частную поземельную собственность.
Монгольское правительство XVI и XVII веков оставило в Индии много следов своего мудрого государственного управления. Акбар, царствовавший в течение второй половины XVI века, и Аурунгзеб, умерший в 1707 году, особенно памятны своим мудрым и блестящим правлением. И действительно, Акбар определил положительными узаконениями чиновную администрацию, ввел лучшую систему сбора податей, увеличил государственные доходы, устроил дороги, завел правильные почты, ввел лучшую дисциплину в войске, произвел множество великолепных построек, доселе, даже в своих развалинах, возбуждающих изумление путешественников. Аурунгзеб в особенности прославился своими громадными и роскошными сооружениями. Вскоре по вступлении на престол он должен был приняться за оружие и войною утвердить власть свою в Декане.12 Война эта сопровождалась опустошениями и неистовствами, какими всегда отличались монгольские войны. Но зато по окончании ее Аурунгзеб предпринял здесь множество общественных работ, отчасти чтобы доказать, что он твердо решился навсегда удержать за собою вновь приобретенную землю, отчасти же и затем, чтобы дать работу жителям, разоренным войною. При нем выстроено несколько великолепных храмов, пагод, дворцов и пр., которых сооружение, по выражению одного французского писателя, служило источником жалкого прозябания для народа и символом ужасного могущества его владык.
Могущество это было велико и действительно придавало державе великого могола необыкновенный блеск и величие. Но, как мы видели, индийская община так была устроена, что ей очень мало утешения могла приносить слава и обширность державы ее повелителя. Богатство и великолепие великого могола не заставляло его отказаться от своих доходов. Напротив, с течением времени подати все увеличивались. Шер-Шах, предшественник Акбара, требовал четвертой части произведений земли. Акбар, уничтоживши некоторые косвенные налоги, установил зато годовою податью треть жатвы. Чтобы иметь менее посредствующих лиц между правительством и подданными, Акбар учредил особых чиновников, которые при сборе податей должны были иметь дело прямо с податным населением. Неизвестно, лучше ли было для жителей иметь дело с мусульманским чиновником, чем с своим общинным начальником, но правительство, конечно, выиграло при этом в скорости и верности сбора. При Акбаре вообще увеличивается в Индии число монгольских чиновников и даже учреждается сипах-салор, или субодар, что то вроде вице-короля, с военной и гражданской властью и с правом смертной казни в важных случаях. Таких субодаров было двенадцать, по числу провинций, на которые Акбар разделил свою огромную монархию. Около субодара составилась целая свита сановников, имевших различные должности и образовавших вскоре монгольскую аристократию в Индии. По принципу Акбара, аристократию нужно было беречь и возвышать во всяком случае и даже щадить ее между индийцами, которых вообще, по корану, следовало бы преследовать и истреблять, как неверных противников пророка. «Творец мира, — говорит Акбар в своих записках, — вверил царям господство над ними для того, чтобы они имели попечение о счастии народов и особенно заботились о чести и славе знатных фамилий». Такое воззрение, разумеется, приходилось как раз по духу индийцев, для которых учение о кастах имело столь важное значение. Следовательно, народ и при лучших из мусульманских правителей все-таки не имел ни малейшей возможности восстать из того покорного, бессмысленного унижения, до которого он доведен был предшествовавшими обстоятельствами.
Как слабо было умственное развитие народа во времена блеска монгольской династии, свидетельствует неуспех нововведений, задуманных Акбаром. Акбар (ум. 1605 г.) принадлежит к числу людей истинно гениальных. Его положение мешало отчасти его уму в совершенно свободном и окончательном развитии своих идей, но и в том, что он успел сделать, выразилась уже его умственная сила. Воспитанный в законе Магомета, окруженный поклонниками пророка, находя в исламе все удобства временной жизни и все залоги вечного блаженства, он, однако, выводами философствующего рассудка дошел до убеждения в ложности Магометова учения и оставил его. Религиозная система индийцев казалась ему в своем основании возвышеннее ислама, но и она не могла удовлетворить его. Тогда Франциск Ксавье предстал пред ним с проповедью евангелия; Акбар долго держал его при себе, выслушивал убеждения его, излагаемые со всею тонкостью и силою иезуита, позволил ему проповедовать в стране своей, но и эта проповедь ему не понравилась. Испытавши все вероучения и продолжая философствовать по-своему, Акбар составил свою религиозную систему, имеющую деистический характер.13 Он не называл себя посланником божиим и все свои положения основывал на том, что они согласны с разумом. Миром управляет, по его учению, верховное существо, к которому должно относить всякое свое действие, всякое решение, всякую мысль. Это существо не требует себе никакого внешнего богослужения: почитание его должно выражаться в постоянно добродетельной жизни и в подчинении своих личных выгод и страстей чувству всеобщей любви к человечеству. Он обнародовал свое учение и хотел его ввести в Индии. Но ни мусульмане, ни последователи браминского учения его не поняли. Религиозные идеи индийцев давно уже пришли к тому, к чему необходимо приводит всякий умственный застой. Лишившись права рассуждать, встретивши непреодолимые преграды на пути свободного умственного развития, индийцы поневоле должны были остановиться на внешности и удовольствоваться одними религиозными формами. Брамины, не имея ни охоты, ни надобности следить за духовным развитием народа, строго наблюдали за исполнением обрядов, придавали им преувеличенную важность и усердно старались о великолепии церемоний и увеличении количества жертвоприношений, которые приносили им значительные выгоды. Религиозный формализм произвел бессмысленное факирство с бесчисленными видоизменениями его уродливости, и безотрадное прозябание индийца делалось еще жалче от неблагодарного влияния браминов. В таком народе невозможно было установить религию, подобную Акбаровой, без принудительных мер; но Акбар не хотел насилия. Он решился лучше сделать уступку и прибавил к своему учению сабеистическое почитание звезд и огня: в этом виде религия его приобрела нескольких прозелитов. Тем не менее она прекратилась вместе со смертию самого Акбара.
Несколько царствований, подобных Акбарову, может быть, и вызвали бы Индию к жизни. Но положение великого могола слишком соблазнительно, особенно в такой стране, какова Индия, и в отношении к такому народу, каковы ее жители. Преемники Акбара предпочли деспотический произвол трудной заботе о развитии и благосостоянии народа. Капризы властителей вызывали ропот и противодействие даже в смиренных индийцах. Вот, например, из множества других один случай, который рассказывает мусульманский историк Феришта как образец твердости духа монгольского владыки. Магомет-Шах торжествовал какой-то праздник; на этот праздник явилась, между прочим, из Дели труппа музыкантов в триста человек. Шах так был восхищен их игрой, что тут же приказал своему визирю дать предписание радже вис-янагарскому, чтобы тот щедро вознаградил музыкантов. Вис-янагара не была подвластна Магомет-Шаху, и потому визирь, видя, что повелитель его говорит под влиянием опьянения, отложил исполнение приказа до другого дня. Но, проспавшись на другой день, Шах сказал: «Богу не угодно, чтобы из уст моих вышло пустое слово, которое бы осталось без исполнения. Отошли приказ к радже вис-янагарскому: я хочу этого». Раджа прогнал от себя посланного с шахским приказом, и началась война. Индийцы овладели одной мусульманской крепостью и вырезали гарнизон ее, около восьмисот человек. Узнавши об этом, Магомет-Шах поклялся истребить тысячу индийцев, для отомщения своих воинов, и сдержал свое слово. Он даже с излишком превзошел меру, назначенную им самому себе, так что один из приближенных осмелился заметить ему: «Ты, однако же, не клялся, государь, истребить все индийское племя». Пораженный этим замечанием, властитель велол прекратить убийства и согласился принять от раджи вознаграждение, которого сначала требовал для музыкантов. Принимая его, он самодовольно заметил: «Я не хотел, чтобы слово, брошенное на ветер, осталось пятном на моей памяти». Видя, что он в хорошем расположении духа, послы осмелились спросить его: зачем велел он убивать людей всякого пола и возраста, которые ничем не участвовали в оскорблении, какое нанес ему раджа? Он отвечал: «Это была воля божия, для меня не было выбора!» — и в припадке великодушия он решился на будущее время постановить условие, чтобы несражающиеся были щадимы во время войны…
Такого рода поступки должны были превзойти меру всякого терпения. Против них нужно было наконец вооружиться, по безотчетному инстинкту самосохранения. Как ни сильно обезличен был индиец своим религиозным учением, как ни тяжело налегла на него рука деспотических завоевателей, но естественная любовь к жизни взяла свое. Чужеземное нашествие, довершивши бедствия страны, периодически разграбляемой собственным правительством, указало исход из страшного положения. В 1739 году персидский шах Надир опустошил и ограбил империю великого мотола, оставив из милости престол сыну Аурунгзеба, Магомету XIV. Сокровища, вывезенные им из Дели, великолепием своим превосходят самые знаменитые добычи, о которых только упоминает история. Между прочими предметами в это нашествие вывезен престол, доныне находящийся во дворце тегеранском и представляющий павлиний хвост, весь составленный из брильянтов и других драгоценных камней. Захвативши добычу, Надир-Шах тотчас же удалился из Индии, но его нашествие сильно потрясло Монгольскую империю и перелило последнюю каплю в полной чаше страданий народа. Прежде всех решились воспользоваться расслаблением Монгольской империи маратты, живущие в центральной Индии, между Нербуддою, Бераром и Аурунгабадом.14 Этот народ всегда отличался суровостью и даже дикостью; делийские владетели никогда не могли совершенно покорить их. Один из отчаянных удальцов, обладавший обширным умом и практической ловкостью, Сиваджи,15 был основателем могущества мараттов. При нем основалось сильное Мараттское государство, и вскоре владычество великого могола над Индостаном было уничтожено. В то же время Шейд-Кулыхан, названный Низам-уль-Мульком, основал сильное государство гайдерабадское.16 Несколько позже Гайдер-Али,1? достигший высшей власти из погонщика верблюдов, возвысил Мисорскую империю, процветавшую и после него при сыне его Типпу-Саибе, до начала нынешнего столетия. Все эти события, имевшие в начале своем характер возмущений, сопровождались сильными войнами и способствовали совершенному раздроблению правительственных интересов полуострова. Народ продолжал страдать в этой безурядице и, переходя от одного властителя к другому, тщетно ожидал облегчения своей участи. Не привыкши к сильным напряжениям, он уже начинал уставать от быстрого течения событий, в которых его заставляли теперь принимать участие гораздо более, чем прежде. Маленькие независимые владетели, которых множество развелось теперь на полуострове, старались тянуться за большими в великолепии; иные хотели поддерживать старинный блеск громкого имени, как, например, великий могол, только с 1803 года обязанный своим престолом милости англичан. Владения их не были уже столь обширны, как прежде, и после стольких разграблений не могли доставлять таких богатых средств, как в прежние времена; следовательно, нужно было увеличить количество налогов. Такова была логика индийских властителей, и они действовали сообразно с нею. В это время являются в Индостане сильными деятелями англичане.
Английские торговые фактории издавна существовали здесь, не предъявляя особенных претензий и предоставляя первую роль даже в торговых сношениях со страною португальцам, голландцам и особенно французам, которые в половине XVIII века пользовались обширным влиянием в Пондишери и Шандернагоре.
Англо-Индийская торговая компания была учреждена королевою Елизаветою в 1600 году. Первое торговое складочное место было заведено англичанами в Сурате, на западном берегу Индии, в 1611 году. Затем в 1654 году основана была фактория в Мадрасе и в 1664 году в Бомбее. Около этого времени круг действий торговой английской компании расширился по особенному, благоприятному для нее случаю. Суратская фактория отправила посольство к императору Агры, Шах-Джегану. При посольстве находился лекарь Боуфтон, который подоспел сюда как раз кстати, чтобы спасти жизнь любимой дочери императора. В благодарность за это Шах-Джеган дал ему право свободной торговли во всем своем государстве. Боуфтон передал это право Компании, которая не замедлила им воспользоваться и в Бенгалии, на берегу Гугли, одного из рукавов Ганга, скоро основала новую купеческую контору. На этом месте возникла впоследствии Калькутта.
Утвердившись таким образом на двух противоположных концах полуострова, английские купцы стали стараться о распространении круга своих действий во внутренности страны. Средства их в это время были невелики, и Компания даже не мечтала о возможности владычества над Индостаном. Весь основной капитал предприятия состоял из сорока тысяч фунтов стерлингов с акциями в пятьдесят фунтов каждая. С этими средствами им нужно было выдерживать соперничество с голландцами и французами и держаться в виду сильной империи Аурунгзеба, царствовавшего тогда в Дели. К несчастию, некоторые поступки англичан вовлекли их во враждебные отношения с этим императором, и в 1690 году почти все их фактории были разорены или заняты войсками Аурунгзеба.18 Чиновников Компании водили в цепях по бомбейским улицам. Видя, что дело идет плохо, англичане отправили из Сурата посольство к Аурунгзебу, просить прощения. Деспот был весьма доволен этим поступком. Он приказал ввести к себе послов со связанными руками и с веревкой на шее, велел им упасть пред собою во прах и, вдоволь натешившись над ними, в заключение простил Компанию и возвратил ей все прежние привилегии, с тем чтобы она вознаградила его подданных за все убытки, причиненные им англичанами. Прежние торговые сношения возобновились.
Через тридцать пять лет (1726) отправлено было в Дели новое посольство от Компании. Оно было снабжено разными европейскими безделушками для обольщения двора индийского императора. Эта миссия имела успех, которым была обязана отчасти искусству послов, умевших ловко вести переговоры и давать подарки, главным же образом искусству компанейского доктора Гамильтона, излечившего императора от болезни, мешавшей ему жениться. С этих пор англичане прочно основались в трех пунктах: в Бомбее, Мадрасе и Калькутте.
Вскоре после этого англичанам пришлось выдержать столкновение с противниками более опасными, нежели туземные владетели, с французами, которые, под управлением Дюпле (Düpleix) и Бюсси,19 приобрели тогда большое влияние на индийские дела. Французские историки с восторгом отзываются о Дюпле как о человеке гениальном и говорят, что он, при первом же появлении своем в Индии, составил уже замысел основать здесь французское владычество в тех же размерах и на тех же основаниях, как впоследствии удалось это Англии. И на самом деле, при нем, под покровительством великого могола, французы владели более нежели третьей долею Индийского полуострова. Его стараниями влияние англичан в Индии было несколько раз почти совершенно уничтожаемо. Но он не находил себе поддержки во Франции и наконец в 1754 году, по стараниям английских дипломатов, был отозван из Индии в Париж и заменен человеком более сговорчивым, который тотчас же согласился заключить с английской Компанией договор совсем не к выгоде Франции. Как французская, так и английская Компании отказывались в нем от всякого вмешательства в дела внутреннего индийского управления и предоставляли великому моголу земли, занятые ими в его владениях. «В силу этого договора, — говорит один французский писатель, — Англия уступала несколько деревушек, Франция же теряла целое царство».
Однажды лишившись приобретенных выгод, французы никогда уже потом не могли вознаградить своей потери. Англичане, напротив, успевши возвыситься до того положения, до которого теперь низведены были французы, быстро пошли вперед, беспрестанно увеличивая свои владения. Торговые права их были велики, основной капитал возрос до шести миллионов фунтов стерлингов, и торговля шла так успешно, что к 1760 году капитал удвоился, принося от двенадцати до пятнадцати процентов. В 1769 году парламент уже счел нужным ограничить наибольший дивиденд на каждую акцию десятью процентами, что потом постоянно и соблюдалось. Между тем, преодолевши французское влияние, английская Компания из чисто торгового общества сделалась вдруг учреждением полуполитическим, с притязаниями на территориальное господство.20 События в Бенгалии, неосторожно затеянные молодым набобом бенгальским, Сураджа-Доула,21 возбудили воинственную энергию Клейва и послужили началом политического могущества англичан в Индии. Сураджа-Доула неожиданно напал на форт Вильям, выстроенный англичанами для тишины Калькутты, и удушил там в тюрьме сто англичан, захваченных в плен; это было 1755 года, 28 июня. Роберт Клейв находился в то время в Мадрасе и узнал о неистовствах Сураджа-Доула уже в августе. Немедленно собрал он тысячу человек английских солдат да около двух тысяч сипаев, выступил с ними против шестидесятитысячной армии бенгальского набоба, имевшего пятьдесят пушек и несколько европейских офицеров. Битва произошла при Плассаджи, близ Калькутты; она недорого стоила англичанам: с потерею сорока пяти человек убитыми и ранеными Клейв разбил Сураджа и провозгласил на место его набобом бенгальским Мир-Джаффара, который был союзником англичан и давно добивался этой провинции. В награду за содействие Мир-Джаффар уступил Компании двадцать четыре перчуннаха (общины) в Бенгалии и обязался уплатить двадцать два миллиона серебряных рупий. Кроме того, англичане сами присвоили себе с этих пор право возводить на престол набоба бенгальского. В следующие за тем годы на Бенгалию нападали голландцы и сам великий могол: англичане отразили их и получили за то еще три округа в Бенгалии. Вскоре они принялись самовластно распоряжаться в Бенгалии, сводя и возводя на трон набобов по своему произволу и вытребывая от них всякого рода привилегии, из которых в числе важнейших было право беспошлинной торговли внутри всего государства. Кроме того, они беспрестанно требовали значительных контрибуций с владельцев, которых сажали на престол. Это сделалось наконец скучно жалким властителям, которые и добивались власти только затем, чтобы побольше иметь доходу для великолепной и сладострастной жизни. Заботиться об увеличении государственных доходов по-своему им было неловко в виду европейцев, и они рассчитали весьма благоразумно, что лучше получать деньги без хлопот, ничего не делая, нежели подвергаться из-за них всяким заботам, а часто и неприятностям. Вследствие такого рассуждения в 1765 году великий могол уступил англичанам все свои претензии на Бенгалию за 330 000 фунтов стерлингов в год, а набоб бенгальский Вуджин-Дольва отказался от всех своих прав, выговорив себе пенсион в 662 000 фунтов стерлингов. Он делал это потому, что «не мог наконец получить ни одной рупии, которая бы тотчас не перешла в руки к англичанам». Так уж после этого и хлопотать ему не стоило.
С приобретением Бенгалии Ост-Индская компания становилась обладательницею царства с 30 000 000 жителей и 2 500 000 фунтов стерлингов годового дохода. Затем увеличение территорий Компании пошло с чудовищною быстротою, благодаря продажности владетелей и равнодушию населения, для которого, кто бы ни владел, Компания или туземный деспот, «оба были хуже». Не стоило бороться из-за того, чтобы из огня перейти в полымя: пусть кто одолеет, тот и будет владеть. Английские деятели в Индии хорошо поняли эти обстоятельства и для приобретения провинций совсем не старались приобрести популярности в народе. Они просто вели дела с раджами и набобами, зная, что приказ властителя мог отдать им целую область не только живою, но даже мертвою. В особенности решительными успехами отличалось управление Варрена Гастингса, бывшего генерал-губернатором до 1785 года, В 1775 году король удский уступил им Бенарес; в 1778 году субоб деканский отдал им прекрасные провинции, Гонтурскую и Сиркарскую, на юге полуострова; в 1792 году, разбивши Типпу-Саиба и взявши Серингапатам, лорд Корнваллис разделил большую часть владений побежденного султана между англичанами и союзниками их, низамом и мараттами. Лорд Корнваллис хотел таким образом установить в Индии систему политического равновесия,22 подражая образу действий, который тогда, на основании этой системы, был в ходу между державами Европы. Но индийские владельцы плохо были приготовлены к этой системе, и лорд Уэльсли-старший, заменивший Корнваллиса, придумал другое средство мирно управлять Индией — систему вспомогательных войск.23 Эта система как нельзя лучше удалась в Индии и, продолжаясь до сих пор, принесла уже англичанам большие выгоды. В 1799 году погиб в войне с англичанами Типпу-Саиб; престол его был отдан десятилетнему ребенку, оставшемуся от прежней династии мисорских султанов, и для защиты его оставлен английский корпус. Вместе с тем часть мисорских земель отошла в непосредственное владение Компании. В 1803 году сам великий могол поступил на пенсию Компании: английские войска в 1803 году одержали победу над Доулет-Синдиахом, который владел Дели, возвели на престол великого могола Шах-Аллоума, содержавшегося до тех пор в темнице, и назначили ему пенсию в 1 200 000 серебряных рупий (120 000 фунтов стерлингов). Звание великого могола, хотя лишенное всякого значения, сохранено англичанами в Индии доселе. В то же время все раджи, гвалиорский, индурский, нагпурский, восставшие против британского господства, были усмирены Арчером Уэльсли (впоследствии герцог Веллингтон) и купили мир не иначе, как уступкою значительной части своих владений, с согласием принять английскую военную помощь и не допускать к себе в службу ни одного европейца без согласия правительства Компании. Таким образом постоянно действовал лорд Уэльсли-старший (граф Морнингтон) до 1805 года, когда он отозван был в Лондон и заменен лордом Корнваллисом, бывшим здесь уже прежде. Корнваллис и потом лорд Минто, стараясь всего более о мире, занимались более внутренней организацией англо-индийского управления, и десять лет их управления прошли спокойно.
С 1814 года опять начинаются продолжительные военные тревоги. Три года, 1814—1816, лорд Гастингс вел войну с гурками,24 воинственным племенем непальским. 1817—1819 годы прошли в войне с пиндарами, разбойничьей шайкой, чрезвычайно сильной, образовавшейся в горных областях Мальве и Бопале. Лорд Мойра выступил против них с армией в 114 000 человек и в 1819 году совершенно их уничтожил. Пейшва мараттский, вздумавший было принять участие в этом деле, поплатился за то потерей своей независимости и уступкой нескольких областей, лежащих на Нербудде, так что Компания приобрела здесь около 14 000 кв. миль. В 1824 году новые приобретения сделаны были в войне бирманской. Несмотря на воинскую славу бирманов, сэр Кэмпбель осмелился с восемью тысячами войска проникнуть вовнутрь страны до самой столицы Бирманской империи, Авы, одержал несколько побед и предписал мир, по которому Компания приобрела еще новые владения и получила два миллиона фунтов стерлингов контрибуции за военные издержки. Столь же блистательно для англичан кончилась в 1826 году распря с раджею буртнорским, который был наказан лордом Эмгерстом за самовольное завладение престолом и принужден возвратить его законному владетелю, поступившему с этих пор под покровительство Компании. Теперь уже весь полуостров, от Гималайских гор и Инда до Каморина и Цейлонского пролива, был под непосредственным или посредственным владычеством англичан, и несколько лет спокойствие в Индии ничем не было нарушаемо.
С 1838 года, со времени афганской войны,28 англичане встречают более противодействия на полуострове, и, что замечательно, противодействие это перестает уже быть делом личного произвола какого-нибудь властителя, а вызывает сильное участие в самом народонаселении страны. В афганской войне народ выказал сильное сопротивление возведению на престол шаха Суджи, которого поддерживали англичане и который, за свои неистовства, три раза уже был прогоняем своими подданными. Европейская армия восторжествовала над упорным сопротивлением афганов, но все приобретения англичан вскоре должны были быть оставлены ими, по невозможности удержать их за собою. 20 000 человек и 16 000 000 фунтов стерлингов были напрасно истрачены в этой войне.
Счастливее кончилась война с эмирами синдскими.26 Синд был присоединен к английским владениям и должен был заплатить 500 000 фунтов стерлингов контрибуции, из которой 70 000 досталось начальнику армии, сэру Чарльзу Нэпиру. Но и здесь замечательно то обстоятельство, что, когда эмиры, заботясь о своем спокойствии, соглашались на все требования англичан, народ, и особенно национальная армия, восстали против них. Эмиры напрасно старались удержать порыв ее негодования и принуждены были вести ее на битву с англичанами. Битва, происшедшая при Миани, решилась, конечно, в пользу британского владычества.
В 1845 году произошли страшные смятения в империи, утвержденной в Пенджабе Ренджит-Сингом, который, после славного и твердого правления, умер в 1839 году. После него несколько слабых и жестоких правителей, последовательно свергавших один другого, расстроили империю и заставили удалиться из нее европейских офицеров, управлявших армиею Ренджит-Синга. Лишившись своих руководителей и презирая преступное свое правительство, войско сейков27 рассыпалось по стране, предалось грабежу и наконец направилось, через Сатледж, на британские владения. Здесь встретил их лорд Гэрдиндж и, уничтоживши их, наложил контрибуцию на Пенджаб, а у магараджи лагорского оставил вспомогательный английский корпус.
Успокоившись после войны с сейками, Ост-Индская компания хотела приступить теперь к внутреннему устройству, которое необходимо было для страны. Но вскоре произошло новое восстание в Мультане, и для усмирения его потребовалось 100 000 войска. В марте 1849 года мятеж был совершенно успокоен, и следующий год уже показал в отчетах Компании 64 000 фунтов стерлингов излишка, вместо обыкновенного дефицита.
II
правитьОбращаясь к современному состоянию Ост-Индии, мы находим два предмета, обращающие на себя наше внимание: состояние самой Компании в ее внутреннем устройстве, составе и управлении и положение индийских народов в отношении к торговым интересам Компании и английскому управлению.
Начало Компании относится к 1599 году. Привилегии, данные ей, были возобновлены в 1635 году Карлом I, уничтожены в 1653 году Кромвелем, восстановлены в 1657 году и распространены в 1661 году. Все это делано было королевским правительством без всякого участия парламента, который сначала не обращал на Ост-Индию никакого внимания. В конце XVII века общее стремление парламента к ограничению королевской власти выразилось и в приложении к привилегиям, данным от короля Ост-Индской компании. По смыслу королевских актов, Компания имела совершенную монополию торговли в Ост-Индии; парламент требовал уничтожения исключительных прав ее, предвидя от того выгоды для индийской торговли и опасаясь оставить их в зависимости от короля, который мог бы употребить их на увеличение своей собственной власти. Не получивши удовлетворения своих требований, парламент дал с своей стороны право индийской торговли другой Компании, которая и начала свои действия в 1698 году. Но обе Компании мешали одна другой, и потому в 1702 году они были слиты в одну, и парламент уже присвоил себе право наблюдения над новообразованною «Соединенною Компаниею ост-индских торговцев». В 1708 году утвержден был парламентом новый устав ее, по которому устройство Компании, большею частию на основании прежнего порядка дел, представлялось в следующем виде. Управление делами Компании предоставлялось двум собраниям; одно — собрание акционеров, в котором прежде могли участвовать все, взявшие акции Компании, теперь было ограничено теми, кто имел акций не менее как на 500 фунтов стерлингов. Второе — собрание совета директоров — должно было состоять из двадцати четырех человек, которые выбирались ежегодно из общего числа акционеров Компании. Оба совета, как общий, так и частный, имели свои собрания в Англии по четыре раза в год. В Индии же управление было разделено по трем президентствам, основанным в 1708 году, — мадрасскому, бомбейскому и калькуттскому. Каждое из них состояло под начальством особого губернатора и было независимо от остальных. Но все губернаторы обязаны были ответственностью перед советом директоров Компании.
После 1756 года, когда действия Клейва открыли для Компании столь обширный круг действия в Индии, английское правительство начало обнаруживать сильное стремление вмешаться в ост-индские дела и захватить их в свои руки. Билль Питта, 1773 года,28 увенчал совершенным успехом это стремление, и с того времени Компания теряет свой исключительно торговый характер и превращается в учреждение политическое в английском аристократическом духе. Билль 1773 года, был блистательным делом Питтова министерства. Раньше его Фокс29 хотел утвердить права правительства над Индией, предлагая назначить туда от парламента семь комиссаров, которым подчинить директоров; право же быть директором предоставить только имеющим 2000 фунтов стерлингов. Но это было слишком грубое притязание власти, и сам Питт, как член оппозиции, опровергал его в Нижней палате. Сделавшись министром, тот же Питт принялся сам за дело Фокса, только гораздо искуснее. Он оставил по-прежнему совет директоров и совет акционеров, но предложил учредить при них еще «контрольное бюро» — собрание из шести членов, выбираемых министерством между коронными советниками, под председательством государственного секретаря. Оно должно было предварительно рассматривать все депеши, какие посылались в Индию от совета директоров, и могло, в случае несогласия с ними, изменить их содержание или останавливать посылку. Для особенных сношений, требовавших сохранения тайны, образован был еще Тайный комитет, состоящий из трех членов. В самом совете директоров и акционеров произведены перемены в пользу правительственного аристократического элемента. По биллю Питта, голос в совете акционеров мог иметь только владелец акций на 1000 фунтов стерлингов; имеющие 3000 фунтов — имели право на два голоса, 6000 фунтов — на три, 10 000 фунтов — на четыре. Директоры должны были избираться на четыре года — что давало им более независимости в отношении к избирателям. В Индии назначен был генерал-губернатор в Калькутте, и ему подчинены губернаторы мадрасский и бомбейский. При каждом из них был назначен совет из четырех членов, которых влияние, однако, много уменьшено против прежнего. Кроме того, в Калькутте учрежден верховный суд из главного судьи и трех других чиновников, назначавшихся от короны. Чиновникам этим определено было большое жалованье и запрещено заниматься каким бы то ни было родом торговли, равно как и принимать подарки в каком бы то ни было случае.[1] Прежние же чиновники, выбиравшиеся Компаниею, были просто купеческие приказчики и даже носили подобное название. Обязанность их была главным образом смотреть за ходом торговых дел, жалованье они получали ничтожное[2] и старались вознаградить их недостаточность торговыми предприятиями на свой счет, хотя это и не было особенно одобряемо Компаниею, видевшею в том ущерб своим интересам. Теперь чиновники делались представителями британского правительства и получали власть административную и судебную в огромных территориях, беспрерывно увеличивавшихся в своем объеме. В таком положении им уже неприлично, да и невозможно стало заниматься торговлей. Управление Индии отделялось, следовательно, от дела торговли. Хартия 1833 года окончательно отняла у купеческой Компании всякое право вмешательства в правительственные отношения Ост-Индии, хотя она, подобно хартии 1793 и 1813 годов, и оставляла индо-британские владения в распоряжении Компании еще на двадцать лет, по прошествии которых новая хартия, 1854 года, продолжила срок на неопределенное время: В 1833 году калькуттское президентство разделено на два: калькуттское собственно и на вице-президентство агрское, где был назначен особый вице-губернатор, с жалованьем 8400 фунтов стерлингов. Хартия 1854 года оставила в силе все распоряжения, утвержденные в 1833 году, только уменьшила число директоров до восемнадцати, из которых трое назначаются от короны, а срок их избрания увеличила до шести лет. Кроме того, в присяге, установленной хартиею 1854 года, находится клятва в верности ее величеству королеве Виктории — формула, которая не употреблялась в прежних присягах чиновников Компании.
Таким образом, Ост-Индская компания в настоящее время ограничивается торговлей и материальной частью управления, состоящею в сборе доходов и в уплате всех необходимых для управления денежных издержек. Само же управление находится в руках правительства, которое издает законы для обитающих в Индии, назначает чиновников, производит все дипломатические сношения по делам Индии, содержит там войско и проч. Управление Индии находится, следственно, частию в Англии, в лице парламента, королевы, совета директоров и контрольного бюро (Board of Control); отчасти в Индии, в особе генерал-губернатора, имеющего неограниченную власть, и губернаторов президентств. При них находится совет из четырех человек; далее следуют чиновники второстепенные, назначаемые обыкновенно генерал-губернатором, с утверждения парламента, а иногда также и советом директоров. При губернаторе находятся отделения, заведующие разными отраслями управления: финансовое, таможенное, соляное, опиумное, торговли, морское, медицинское. Кроме того, для управления в провинциях существуют особые чиновники. Сбор податей возложен на коллекторов, имеющих при том иногда и судебную власть. Каждому из коллекторов вверены чрезвычайно обширные округи: об их чрезмерной огромности можно судить по тому, что в 1847 году во всем президентстве бенгальском было только 62 коллекторства, в мадрасском 28, а в бомбейском 12. Каждое из них заключало в себе 3772 города и деревни, с народонаселением в 800 000 душ. Кроме коллектора, в каждом округе есть еще судья, соединяющий в своем лице власть судебную и исполнительную, если последняя не отдана коллектору. Эти два лица, да их помощники, или ассистенты, сосредоточивали в своих руках всю администрацию округа. Для внешних сношений в Индии английское правительство при каждом из туземных властителей содержало особого чиновника с титулом резидента и с обязанностью следить за всем, что делается при тамошнем дворе. Военная сила Индии, так же как и гражданская, находится под непосредственным заведованием генерал-губернатора, который, таким образом, властвует во всей стране совершенно неограниченно. Число индо-британской армии изменяется, смотря по положению дел, но обыкновенно цифра его не уходит далеко от 300 000. По исчислению, представленному у Варрена,30 число войск в Индии:
в 1826 г. было 302 797, в том числе европейцев 30 872
" 1830 " " 213 856 " " " 33 971
" 1837 " " 180 340 " " " 30 340
" 1842 " " 303 081 " " " 50 000
После того число европейцев все увеличивалось в индо-британской армии и теперь простирается до 60 000. Высшие должности замещаются англичанами; большая часть штаб-офицеров тоже из англичан. Офицеры из сипаев пользуются гораздо меньшим уважением и на деле никогда не могут достигнуть преимуществ, равных тем, какие имеют европейские офицеры. Все количество англо-индийской армии, конечно, слишком ничтожно для удержания в подданстве населения в полтораста миллионов на 70 000 кв. географических миль, в виду столь же сильной числительно армии туземных властителей, которая каждую минуту может быть употреблена против англичан. Но более содержать войска не позволяют средства Компании: и то военные издержки поглощают всегда более половины ее доходов.
Финансовое положение Компании совсем не так благоприятно, как можно воображать, судя по слухам о баснословном богатстве Индии и об огромных выгодах, доставляемых Англии ост-индскими владениями. Доходы их обыкновенно не покрывают расходов, хотя цифра получаемых денег действительно огромна. Ежегодно получается с Индии около 20 миллионов фунтов стерлингов чистого дохода. Более половины этой суммы доставляет поземельный и поголовный налог; затем 14 процентов общего дохода доставляет монополия опиума, 12 — монополия соли; остальное собирается с штемпельных и гербовых пошлин, с почт, таможен и пр. Издержки же — главные на войско (около 56 процентов), затем на погашение государственного долга (11 процентов), на судебные и полицейские учреждения (9 процентов), на жалованье гражданским чиновникам (8½ процентов). Дивиденды Компании берут обыкновенно около 3 процентов ежегодного дохода.
С 1838 по 1849 год в финансах Компании постоянно оказывался дефицит, и она принуждена была прибегать неоднократно к займам, которые, впрочем, не были для нее обременительны, потому что, хотя долг и прибавился, но сумма взносимых процентов весьма мало увеличилась, по причине понижения среднего процента в займах Компании. В 1793 году долг Компании составлял всего 7 миллионов фунтов стерлингов.
В 1809 г. — 23 528 441 ф., процентов 1 835 423 ф.
" 1819 " — 29 014 808 " " 1 735 153 "
" 1829 " — 34 280 269 " " 1 846 457 "
" 1839 " — 30 703 776 " " 1 447 453 "
" 1849 " — 51 071 710 " " 2 410 535 "
В последний год средний процент приходится около 4,75, тогда как в первый, 1809, он равняется 7,80, а еще прежде Компания принуждена была платить: в 1798 по 12 процентов, а в 1799 по 11 процентов. Это обстоятельство само по себе уже доказывает ясно, что, несмотря на частные неудачи и постоянный видимый дефицит, дела Компании идут успешно и кредит ее утвержден прочно.
Последние пять-шесть лет, прошедшие для Индии довольно спокойно, дали возможность Компании справиться и с ежегодными своими издержками. В эти годы оставался даже излишек от расходов, тогда как прежде постоянно была передержка. Вот таблица доходов и расходов в Индии с 1835 года:
|
|
|
|
| |
| 1835-36 г. | 16 391 000 |
|
1 466 848 |
|
| 1836-37 " | 16 215 000 |
|
1 248 224 |
|
| 1837-38 " | 16 070 000 |
|
780 318 |
|
| 1838—39 " | 16 320 000 |
|
-- |
|
| 1839—40 " | 15 512 000 |
|
-- |
|
| 1840—41 " | 16 141 000 |
|
-- |
|
| 1841—42 " | 16 834 000 |
|
-- |
|
| 1842—43 " | 17 485 000 |
|
-- |
|
| 1843—44 " | 18 284 000 |
|
-- |
|
| 1844—45 " | 18 271 000 |
|
-- |
|
| 1845—46 " | 18 998 000 |
|
-- |
|
| 1846—47 " | 19 896 000 |
|
-- |
|
| 1847—48 " | 18 748 000 |
|
-- |
|
| 1848—49 " | 19 442 000 |
|
-- |
|
| 1849—50 " | 21 686 172 |
|
64 846 |
|
| 1850—51 " | 20 250 530 |
|
415 866 |
|
| 1851—52 " | 20 404 230 |
|
531 265 |
|
| 1852—53 " | 20 867 425 |
|
344 057 |
|
| 1853-54 " | 20 201 011 |
|
-- |
|
| Итого 4 851 424 16 918 792 |
Следовательно, в двадцать лет Компания понесла чистого убытка — 12 067 368 фунтов стерлингов и, кроме того, нажила 15 миллионов фунтов стерлингов долгу.
Просмотревши эту таблицу дефицитов Компании, невольно задаешь себе вопрос: в чем же заключаются те огромные выгоды, которые, по общему мнению, извлекаются Англией из ее ост-индских владений и которые заставляют ее решаться на такие страшные издержки, хлопоты, несправедливости, даже жестокости? Зачем это дорогое войско, зачем эти полтора миллиона фунтов стерлингов пенсиона индийским владельцам, зачем это громадное жалованье тамошним чиновникам? Ответ на все это находим мы в следующих соображениях. Несмотря на временный дефицит, дела Компании нисколько не падают; акционеры постоянно получают в исправности свои десять с половиною процентов дивиденда (что составляет 615 000 фунтов стерлингов), частные лица получают выгоду от торговых сделок с Компанией, простирающуюся, по счету Биорншиерны,31 до 3 миллионов фунтов стерлингов, чиновники компанейские в Лондоне получают свое жалованье, до 100 000 фунтов стерлингов, отставные чины, военные и гражданские, получают свой пенсион, более 200 000 фунтов стерлингов. Все это приобретается английскими подданными в Англии, на счет сумм Индийской компании, собранных ею в Индии. Кроме того, все чиновники, служащие в Индии, по окончании десятилетнего срока тамошней службы возвращаются в Англию с состоянием, накопленным в ост-индской службе. Сумму всех капиталов, ежегодно этим путем возвращающихся в Англию, полагают в 1 500 000 фунтов стерлингов. Кроме того, обмундировка и вооружение индийских войск, производимые в Англии, но выплачиваемые доходами Индии, составляют более 500 000 фунтов стерлингов. Вообще в Англии ежегодно получается индийских сумм более чем на 6 миллионов фунтов стерлингов (37 500 000 руб. сер.). В этот счет входит, впрочем, и оборот торговли с Китаем, который чаем платится за индийский опиум; а ежегодный вывоз опиума простирается до суммы 4 миллионов фунтов стерлингов.
Независимо от денежных выгод, для Англии весьма важны ост-индские владения, как удобное место, куда можно сбывать с рук младших сыновей знатных фамилий. По силе майората им некуда деваться в Англии. Без состояния и без значения, прежде они вступали обыкновенно в духовное звание, чтобы составить себе карьеру; теперь карьера их составляется в Ост-Индии.
Самая торговая и промышленная деятельность, без отношения к барышам при покупке и продаже, много выигрывает от господства Англии в индийских ее колониях. При их существовании для Англии всегда есть возможность поддерживать торговлю и находить сбыт своим произведениям; всегда есть надобность в торговом флоте, и сношения с Индиею имеют значительную долю участия в огромном количестве матросов на торговом английском флоте (около миллиона человек).
Все эти государственные и народные выгоды совершенно объясняют то упорство, с которым Англия в течение столетия старается удержаться на Индийском полуострове. Но этого мало. Прошедшее здесь не может давать аналогии для будущего, потому что до сих пор английское владычество в Индостане постоянно колебалось, не устанавливаясь вполне прочно. Только в последние годы англичане избавились от необходимости покорять вокруг себя независимые земли. До последнего времени находились они в беспокойном положении, которое выражено было одним из государственных людей их в следующих словах: «Мы здесь не можем остановиться; нам нужно постоянно расширять свои владения; один миг остановки, — и все потеряно». Эта, завоевательная по необходимости, политика была очень разорительна для Компании; вознаграждение же за все чрезвычайные издержки ожидается еще в будущем. Теперь Англия имеет на полуострове свои естественные границы, и продолжение завоевательной политики для нее уже не нужно. По усмирении нынешнего восстания она, вероятно, с новою деятельностью примется за те внутренние усовершенствования в стране, какими она начала заниматься там в последние годы.
Усовершенствования эти состоят всего более в общественных сооружениях и других работах, долженствующих привести в лучшее состояние средства сообщения и производительные силы страны. На англичан давно уже нападали за пренебрежение этой частью. Варрен писал в 1843 году: «В самом небольшом из департаментов Франции производится теперь больше публичных работ в полгода, чем во всей английской Индии в продолжение года. Компания не открыла здесь ни одного пруда, не провела ни одного канала, не устроила ни одного моста в пользу своих индийских подданных; не проложила даже ни одной дороги, кроме тех, которые назначены для похода войск…» При всей своей резкости, упрек этот был справедлив в своем основании; все внимание Компании было обращаемо тогда действительно только на способы утвердиться в стране, а забота о самой стране отлагалась на неопределенное время. Теперь время переменилось и вместе с тем переменился самый характер действий Компании в отношении к Индийскому полуострову.
Суммы, назначенные в 1851—1852 годах на публичные работы в Индии, составляли около 7 миллионов фунтов стерлингов, почти вдвое более суммы предыдущих пяти лет. С тех пор начатые работы не останавливались, поглощая ежегодно от полутора до двух миллионов фунтов стерлингов. В 1854 году был сделан заем в 22 миллиона фунтов стерлингов для публичных работ. Суммы эти обращены были главным образом на устройство путей сообщения и проведение каналов. В 1854 году было уже окончено около тысячи миль большой дороги, которая на пространстве 1423 миль должна проходить от Калькутты к Пешавару, через Дели, Карнуль, Лодианах и Лагор. Другая дорога — на 1170 миль — предположена из Калькутты в Бомбей, третья — 234 мили — из Бомбея в Агру. Работы канализации имеют в виду главным образом орошение полей, в котором земля очень нуждается в Индии. Рассчитано, что в сухое лето воды шести рек (Ганга, Ченабо, Джамны, Сатледжа, Равы и Джелума), берущих начало на высоте Гималая, могут дать 24 000 кубических футов в секунду для орошения земель. Кубического фута в секунду достаточно для орошения 218 акров земли; полагая, что треть обрабатываемых земель нуждается в орошении, найдем, что кубического фута достаточно на целую английскую милю, и, следовательно, воды Гималая могут служить для орошения 24 000 английских миль земли. По этой водной системе уже предпринята работа канализации. Такие же работы производятся и в приложении к другим водным системам. Во всех трех президентствах проводятся линии железных дорог и телеграфов; последние обнимают уже около 3000 миль. Все это доказывает, что материальные удобства страны теперь не забываются английским правительством.
То же и в отношении к нравственным и умственным интересам. В последнее время чиновничество гражданской службы Компании устроено лучше прежнего, и в число чиновников допускаются туземцы, по экзамену, какому должны подвергаться и английские кандидаты. Содержание обеспечено хорошим жалованьем, не только для высших, но и для низших чиновников. Судья получает 3000 фунтов, магистрат и коллектор 2300—2700, помощники их от 840 до 1200. По окончании службы, через двадцать пять лет, получают они пенсион в 1000 фунтов. В числе чиновников второго разряда находились в 1849—1850 годах туземцы с жалованьем от 100 до 1200 фунтов стерлингов. В низших должностях гражданской службы служат преимущественно туземцы. В 1840 году считалось в этих должностях гражданских чиновников 405, офицеров, допущенных из армий в гражданскую службу, — 1543, туземцев — 45 538. В числе последних:
получающих от 2 до 4 рупий[3] в месяц 24 118
" " 4 " 8 " " 11 417
" " 8 " 12 " " 3 504
" " 12 " 16 " " 1 767
" " 20 " 25 " " 618
" " 100 " 125 " " 37
" " 250 " 300 " " 13
" " 450 " " " 11
" " 500 " " " 1
" " 600 " " " 9
" " 750 " " " 1
" " 1200 " " " 1
Из незначительности жалованья, какое получает большая часть туземных чиновников, можно заключить если не о степени их материального благосостояния, то о степени нравственного влияния на них европейской цивилизации. В прежнее время и от самой страшной нужды, и за большее жалованье индиец не пошел бы служить в европейский суд.
Заботы Англии об образовании индусов выражаются в учреждении школ и в действиях миссионеров. К сожалению, сколько первое успешно, столько же второе вредит делу цивилизации в глазах суеверных индийцев. Первые школы для туземцев были основаны англичанами в Бенаресе и Калькутте в 1823 году. В 1825 году таких школ считалось четырнадцать, ныне более сорока в одной Бенгалии и в северо-восточных провинциях. Элементарные туземные училища считаются тысячами. Образование в этих школах достигает довольно значительных результатов, как показывают опыты воспитанников, напечатанные в Лондоне в 1852 году. Один из этих воспитанников пишет, между прочим: «Миссионеры делают все возможное, чтобы уверить молодых индийцев, что нет им спасения ни в чем, кроме библии. Цель их — совсем не просветить, а только обратить их в христианство; они думают, что это должно быть первым шагом в цивилизации Индии, и тем самым вредят ее успехам. Индийцы потому и не посылают своих детей в английские школы, что боятся за свою религию: учителя они смешивают с миссионером, потому что он тоже говорит с кафедры и раздает детям книги и тетради…» Из этого видно, что индийцы не созрели еще для принятия христианской проповеди. Английское правительство, стараясь вести свое дело постепенно, благоразумно обратилось к положительным наукам, и их преподавание в индийских школах идет весьма успешно.
Вообще действия английского правительства в Индии, особенно в последнее время, запечатлены характером просвещенной гуманности. Вместе с религиозной и национальной терпимостью правительство высказало и свое уважение к свободе мнений, дозволив в Индии свободу книгопечатания. Запретительные действия его направлены были постоянно только на явления, оскорбительные для человечества, например на человеческие жертвы, на сожигание вдов и т. п. Отношения высших каст к низшим оно смягчило, установив равенство всех пред законом. Чтобы предупредить злоупотребления судов, оно учредило суд присяжных; чтобы лучше соразмерить взимание податей, приступило к кадастру, и пр.
И, несмотря на все это, индиец восстал, восстал с остервенением ненависти, и даже равнодушную Англию заставил содрогнуться от своих неистовств — в то самое время как эта Англия принималась деятельно заботиться о благосостоянии его страны. Эта странная реакция, произведенная совершенно не вовремя, вызвала уже много разнообразных объяснений. Иные сваливали все дело на религиозный фанатизм, другие — на злоупотребления английских чиновников, третьи — даже на то, что в индийских газетах позволяли печатать статьи о недостатках английского управления. Но, конечно, все подобные вещи если и могут служить поводами, то никак не могут делаться причинами возмущений… «Times» объясняет все дело самым ходом цивилизации в Индии, и в его заметках есть значительная доля правды. «Для людей, хорошо знакомых с Индиею, — писали в „Times“ два месяца тому назад, — вовсе не неожиданное явление это беспокойное, мрачное брожение, без цели и плана, миллионов людей, которые нам подвластны, особенно же войск. Действительно, постоянная работа и движение вперед человеческого ума в наш век деятельности и материальных перемен перешли от английского племени на племена ему подвластные. В то самое время как воспитание, мелькнувший луч истории и естественных наук, вид железных дорог и телеграфов, великие события, происходившие в последнее время в Европе, пробудили индийцев от их усыпления и довольства всем окружающим, еще более тягостное и скучное спокойствие спустилось на индийскую жизнь, военную и гражданскую. В прежние времена, когда сипай не имел ни знания, ни честолюбия, у него почти всегда было какое-нибудь дело. Но теперь мы покорили всех неприятелей, внешних и внутренних, и 250 тысяч туземных солдат превращены в обширную полицию. Нет никакой деятельности, никаких сильных ощущений, ничего, кроме однообразного исполнения своих обязанностей, с перспективою получить на старости лет пенсион. Думаем, что подобное печальное и бесцельное существование не по силам даже апатичным индийцам. Верность и дисциплина, испытанные в стольких битвах, были потрясены годами казарменной жизни с ученьями и чисткою ружей вместо развлечения и с одной надеждой впереди: за четвертьвековую службу приобрести право на получение в достаточном количестве риса на пищу и коленкора на одежду. Причины неудовольствия проистекают из самой сущности вещей, и, вероятно, с каждым днем оно будет становиться все сильнее. Мы можем себе представить, какое действие производит на впечатлительный характер индийца все, совершающееся в Индии. Все вокруг него изменяется. Сотни людей перевозятся перед его глазами на расстоянии двадцати пяти миль в какой-нибудь час, тогда как прежде и в день нельзя было проехать этого пространства. Известия из Калькутты в Бомбей передаются в несколько часов. В то же время открыты школы, которые научат его детей, что все, чему сам он учился, ложно и нелепо и что одна мудрость европейцев истинна. Рядом с этим целые толпы наставников проповедуют всем желающим слушать, что индийская религия столь же ложна, как и индийская мудрость. Индийцы начинают бояться, что наконец и это поле битвы останется за их противниками. Сипай имеет довольно времени, чтобы рассуждать о воображаемых замыслах против него, и неудовольствие его, выражавшееся посредством мрачного упрямства, натурально могло перейти наконец и в открытую оппозицию. Но не столько опасен самый мятеж, как скрытое неудовольствие, тлеющее целые годы. Нынешнее восстание, может быть, последний отпор индийцев возрастающему влиянию европейской цивилизации. Вероятно, что во время, когда вдовы выходят замуж и люди всевозможных каст сидят вместе в одном вагоне на железной дороге, суеверие сделает последнее усилие. Через несколько лет то, что отличает настоящее поколение азиатцев, исчезнет…» Все это очень может быть, и замечания «Times» касательно неизбежности в сдавленной Индии скрытого, глухого неудовольствия и касательно степени его опасности, по нашему мнению, совершенно справедливы. Но напрасно «Times» относит это неудовольствие на счет европейской цивилизации; оно направляется скорее всего на английский способ приложения цивилизации к Индии, исходя из побуждений, более близких к просвещенным стремлениям века, нежели могут предполагать англичане. Мы нарочно привели английское мнение, чтобы показать точку, с которой их воззрения начинают расходиться с нашими. Они могут думать, что нынешнее восстание есть произведение религиозного суеверия и невежества; но мы, не замешанные нисколько в это дело, как совершенно посторонние наблюдатели, можем сделать другие соображения касательно исторического хода событий, приведших к настоящему восстанию.32
Дело в том, что при всей либеральной гуманности своей английское правление по необходимости наследовало деспотизм прежних обладателей Индии и, стараясь, по человеческому чувству, освободиться от него, не хотело отказаться от соединенных с ним выгод. Мы уже видели, что индиец и по своим религиозным понятиям и по давнишней привычке считал совершенно естественным делом все насилия и притеснения своих индусских и мусульманских владык. Не далее как в начале XVIII века, по свидетельству мусульманского историка Голаум-Гуссейн-Шаха, в Индии «все туземцы по малейшему подозрению подвергались пытке; кол и цепи были самые обыкновенные виды наказания; в некоторых областях для потехи травили чернь собаками; у кого было какое-нибудь состояние, тот ежеминутно опасался видеть свое имущество конфискованным (причем, для удобства, обыкновенно начинали дело удавлением владельца имения); никто не мог приглашать к себе даже друзей без позволения визиря или раджи своего города; весь народ беспрестанно подвергался грабежу и самым страшным притеснениям». Индиец все сносил безропотно, потому что в нем глубоко хранилось еще ничем не подрываемое убеждение, что такова воля рока и таковы права властителя, как благороднейшего отражения на земле всеобъемлющей сущности Брамы или просто как наместника пророка. В то же время, помня о различии происхождения всех вещей от Брамы, на англичан индиец смотрел как на «прангис», на людей, подобных париям его родины. И вдруг эти англичане приобретают владычество над страною. Их положение, в отношении к предрассудкам населения, было совсем невыгодно; с другой стороны, и сочувствие к индийцам английских приобретателей было весьма умеренно: они смотрели на покоряемый народ просто, как на предмет, который может быть облагаем податью. При таком положении дел англичанам естественно было не хлопотать о нововведениях, кроме тех случаев, когда они нужны были для увеличения доходов. Так, действительно, англичане и поступали долгое время, и этому консервативному образу действий они обязаны первыми своими успехами в Индии. Они застали народ, обложенный податью, которая при Аурунгзебе достигла половины жатвы: и они стали требовать столько же в своей территории. Им представлялось полное, слепое повиновение народа властям: они и трактовали с властями, не стараясь о популярности в народе. Они даже до сих пор оставили многих туземных государей и управляют Индиею как бы под их покровительством. Плата пенсионов этим заштатным владельцам вводит их в большие издержки: если бы она была уничтожена, то поземельный налог мог бы понизиться на десять процентов. Но англичане все еще делают уступки призраку прежнего деспотизма. За недостатком народности это их жизненный элемент в Индии. Точно такие уступки постоянно делались англичанами во всех их действиях относительно Индии, до конца прошлого столетия. Они опирались в своем управлении на высшие касты, совершенно презирая низшие, они отдавали общины во владение земиндаров, давали огромную власть всем сколько-нибудь значительным чиновникам. Туземцы высших классов уже в начале нынешнего столетия, по свидетельству Гебера, «украшали дома свои коринфскими колоннами и убирали английскими мебелями, имели лучших лошадей, лучшие калькуттские кареты, свободно говорили по-английски и были сведущи в литературе». Видно, что они имели средства воспользоваться дорогою внешностью европейской цивилизации. Между тем народ страдает от чрезмерного налога, поглощающего все его достояние. Он живет в глиняной хижине, вместо одежды имеет несколько лоскутков на теле, питается просто зернами или мукою, разведенною в холодной воде, часто даже не приправленной солью.
Впрочем, нужно сознаться, что по мере утверждения своего в стране Англия все дальше отодвигала туземный деспотизм и становилась на место его с собственной системой управления. Но и тут дело было сделано не совсем успешно и благоразумно. Отказываясь от нелепого произвола, от жестокостей азиатского деспотизма, английская Компания не хотела отказаться от его выгод, она хотела только, чтобы народ добровольно, по сознанию долга, давал то, что прежде из него вымучивали. Но так как долга никакого, в сущности, и не бывало никогда, то народ рад был избавиться от него и, видя формальное уничтожение своих прежних обязательств, не хотел уже и на деле исполнять их. С самого начала, следовательно, английское управление вызвало в народе противоречие между правом и фактом. Свои отношения к туземным властителям индус еще понимал; но отношений к англичанам он никак не мог объяснить удовлетворительно. Эти обязательства в отношении к презираемому племени никак не вязались в его голове со всеми его религиозными и политическими преданиями и убеждениями. Поэтому англичане скоро увидели, что для соблюдения их выгод нужно de facto опять прибегнуть к системе деспотизма. Они так и сделали: дали неограниченную власть генерал-губернатору, с правом жизни и смерти, даже с правом издания законов для Индии. Эта мера, сосредоточивая в одних руках все управление огромною страною, была, конечно, выгодна для правительства, но народу напомнила она времена процветания великих моголов. Правда, в должности генерал-губернаторов были почти всегда люди отличного ума и благородных понятий; но самое их положение вызывало их беспрестанно на действия, гибельные для народа. Облеченный и военной и гражданской властью, обязанный ответственностью почти только за одно количество доходов, генерал-губернатор один должен быть везде, смотреть за всем, соблюдая государственные выгоды без обременения народа. Естественно, что он всегда жертвовал народом государству, так как в Индии выгоды их находятся в совершенном противоречии: государство ищет здесь собрать как можно больше, а народ хочет платить как можно меньше… Поставленный очень высоко, занятый высшей администрацией, генерал-губернатор, разумеется, не знал народа, не понимал его нужд, и ему ничего не стоило утвердить меру, которая могла привести в отчаяние миллионы народа. Так случилось в Бенаресе, когда, по случаю налога на дома, 300 тысяч человек решились отчаянно отомстить правительству дгурной. Дгурна эта состоит в том, что человек садится на землю и сидит неподвижно, не принимая пищи, пока человек, против которого это делается, не согласится поправить своего поступка. Целое население решилось мстить таким страдательным способом и уморило бы себя голодом, если бы генерал-губернатор не отменил налога. Вводя свою систему управления, английское правительство преобразовало в своем духе и систему налогов. Не обративши внимания на сельскую общину индийцев, оно обратилось к земиндарам и к райотам, как мелким собственникам земли. В калькуттском президентстве земиндарам был предоставлен сбор поземельного налога с платою 45 процентов правительству и с правом на 15 процентов для себя. Земледельцу, следовательно, оставалось 40 процентов валового дохода; но так как треть валового дохода обыкновенно полагается на издержки производства, то в остатке выходило только 7 процентов. Положение земледельца было ужасно. Ужас его еще увеличился оттого, что общинный порядок был разрушен, все должности, издавна бывшие в общине, были уничтожены, налог определен для каждого отдельно, равно как и участок земли. В платеже произошло затруднение, какого никогда не бывало. Райоты отказывались обработывать землю и скитались нищими, земиндары выгоняли их с земли и не находили работников. Между тем и земиндарам нужно было выплачивать свою часть-правительству, у которого расчет в этом случае был короток: оно продавало имение несостоятельного должника с публичного торга. Через три года по установлении новой системы количество продаваемых земель равнялось уже трети всей Бенгалии. Самые значительные владения попались в руки нескольким калькуттским спекуляторам; земли сделались предметом ажиотажа… Разумеется, к концу концов все это обрушилось опять на производительный класс населения, на райотов.
В Мадрасе тоже разрушена была сельская община и вместо ее чиновников, посредствующих между ею и правительством, поставлен прямо английский коллектор с своими помощниками и агентами. Через несколько лет оказалось то же следствие, хотя здесь весь налог был в 55 процентов (45 процентов подать и 10 процентов на издержки администрации), следовательно, земледельцу оставалось пятью процентами более. Земледельцы решительно не в состоянии были поодиночке платить то, что выплачивали без особенного затруднения при общинном устройстве. Принуждены были каждый год делать облегчения в пользу райотов и прощать недоимки. «Гузаратские земледельцы (где община осталась), — писал Брайгт, — платят ежегодную сумму, равняющуюся половине валового83 дохода по обыкновенной рыночной цене, и нисколько не разоряются, но налог в 45 процентов в округах, уступленных президентству мадрасскому, так тягостен, что не проходило года, когда бы не нужно было делать для земледельцев облегчений, отдаваемых на произвол коллектора и его помощников, облегчений, делаемых для предупреждения оставления земель». Нужно, впрочем, заметить, что причиною чрезмерной обременительности налога в Мадрасе могло быть еще и другое обстоятельство: агенты коллектора, получая очень маленькое жалованье, пользовались для своей выгоды положением, в каком были они поставлены между райотами и коллектором.
Устройство гражданской службы и особенно судебной части в Индии показывает также, как неловко европейская цивилизация приложена была к нуждам народа и как его существенное благо пожертвовано было для порядка государственной администрации. Индиец судился прежде в общине, гласно и словесно. Дел было немного, потому что нельзя судиться за ничто и судиться несправедливо перед людьми, которые хорошо нас знают: тут решение могло быть коротко и легко. Но англичане, все основываясь на наблюдении высших классов индийских, решили, что индийцы по своей развратности и продажности не могут быть хорошими судьями и что надобно учредить английские открытые суды, с присяжными и английским судопроизводством. Ожидали улучшения участи туземцев, имеющих дело с судом; вышло наоборот. Суд учрежден был один в каждом округе, а дел оказалось столько, что учредитель этих судов, лорд Корнваллис, не мог и подозревать такого множества. Рассуждая по-английски и предполагая в жителях ясное сознание долга и законности, он не рассчитал, что исторические обстоятельства совсем не благоприятствовали развитию в индийцах этих чувств. Они взялись за новое средство выражать неудовольствия всякого рода и воспользовались им весьма неумеренно. Через несколько месяцев число дел в одном из округов, Бурдванском, накопилось до 30 000, в других округах тоже количество было огромное. Принуждены были принять меры против такого сутяжничества и наложили особенную пошлину за начатие всякого дела. Тогда просьб стало вступать меньше, но все-таки было много; в 1802 году в туземных судах было 131 529 дел, в сельских 14 124, в городских 8528, в апелляционных 882. Следствием такого множества был застой дел в судах, который вел тяжущихся к самоуправству, потому что они не хотели ждать окончания тяжбы, которая, по всей вероятности, была бы продолжительнее жизни человеческой. Уголовные дела представляли еще более затруднений, чем гражданские: количество разбоев, всегда значительное в Индии, еще увеличилось при уничтожении общины и заведении присяжных судов, которые в Индии приняли вид забавный и вместе отвратительный. В Англии хорошо было учреждать такое судопроизводство, когда там судьи полны чувства законности и когда каждый гражданин, сам напрашиваясь на правдивое свидетельство, ни за какие деньги не продаст ложного показания. В Индии было совсем не то: долговременное рабство и угнетение приучило народ к хитрости и обману до такой степени, что они вошли в самый его характер. Судить индийца за подлог, говорит один француз, изучивший Индию на месте, — все равно, что судить мусульманина за многоженство. Другой французский писатель рассказывает следующий случай уголовного правосудия. Одного богатого фермера обвинили в том, что он убил индийца; двадцать пять присяжных утверждали, что видели его во время самого совершения преступления; другие тридцать уверяли, что видели его в это время совершенно в другом городе, в расстоянии двадцати пяти миль от места преступления… После множества исследований оказалось, что фермер и не убил индийца и не был в это время в том городе, который указывали подкупные свидетели. Естественно, что для такого народа, где каждый за самую ничтожную сумму согласится сделать ложное показание, — суд присяжных не великое благодеяние.
Но всего более принес горя туземцам верховный суд, учрежденный в Калькутте. В него представляли обвиненных часто, за несколько сот миль и прямо отправляли в тюрьму, если им некого было представить в поруки, что, конечно, бывало почти всегда, особенно с бедными. Потом начиналось исследование, в котором судьи, совершенно чуждые делу и обстоятельствам подсудимого, старались по своим понятиям дать ему правосудие, которое, впрочем, никогда почти не удовлетворяло индийца. А между тем дела часто начинались из-за пустяков или с злым умыслом; например, звали в калькуттский суд должника за двести миль, по жалобе его кредитора доказывалось, что долг был вымышленный, а вызван был должник за тем, чтоб отвлечь его от свидетельства, которое он должен был сделать в местном суде.
Так во всем исказились лучшие английские учреждения на индийской почве. Характер народа, рабством приученного к лукавству, обману и неуважению собственного достоинства, был непреодолимым препятствием для введения просвещенных учреждений. Как свободою книгопечатания воспользовались здесь прежде и больше всего брамины для памфлетов против христиан, как открытыми судами воспользовались богатые мошенники с подкупными свидетелями, так точно все благонамеренные стремления англичан послужили, вместо улучшения состояния народа, только к большему его отягощению. Народный характер нужно и можно было преобразовать, но только приняться за это следовало иначе. У Англии все-таки конечною целью была государственная и частная корысть, а не дело цивилизации. Управление издали, преемственность преданий деспотизма, забота более о доходах, чем о благе народа (что особенно доказывает опиум), предпочтение высших каст производительному классу народа, неуменье сообразоваться с народными потребностями — вот естественные явления, которые должны были тяжело лежать над индийским населением и постоянно возбуждать в нем мрачное недовольство. К этому присоединялись, конечно, и злоупотребления чиновников; но они сами по себе не могли иметь большого значения. За чиновников народ в Индии только и был бы недоволен чиновниками; дальше его ненависть не пошла бы. А теперь он восстал потому, что увидел наконец зло в самой организации английского управления.
Но почему же народ, столько времени молчавший, покорно сносивший страшнейшие неистовства нелепых властителей, покорно подчинившийся управлению презираемых им европейцев, покорно отдававший все свое достояние в силу никем не признанных прав чужого народа, вдруг вздумал возмутиться в то самое время, когда его властители начали серьезно заботиться о вещественном и умственном благе его? Ответ на это находим мы в жизненном влиянии цивилизации, которая расшевелила наконец индийца после тысячелетнего сна, в который погрузил его азиатский деспотизм, вспомоществуемый формализмом браминского учения. Народ, подвергшийся этому страшному давлению, при первом столкновении с новым, живым элементом должен или исчезнуть, уничтожиться, как исчезли древние азиатские государства, как исчез древний Рим под императорами, или же разорвать свои узы и с новыми, свежими силами восстать для принятия новой цивилизации. Мы думаем, что такова будет судьба Индии. Она пережила столько, что все ее прежние верования, убеждения, привычки теперь полуразрушены и не имеют никакой жизненной силы. Ее Брама теперь уже не тот бог, которого сила отражается во всей природе и в каждом человеческом действии: религиозный формализм браминов ограничил его пагодами и рассыпал на мелкие идолы, которым бросаются под ноги суеверные фанатики. Касты Индии уничтожились de facto, a это служит лучшим ручательством, что скоро произойдет уничтожение и de jure. Теперь уже есть примеры, что судры достигают богатства и высших должностей, и брамины находятся в услужении у европейцев: каста кшатриев осталась только в воспоминаниях. Отвращение индийцев к убийству животных, заповеданное их учением о метаморфозе, должно потерять свою силу при виде англичан, постоянно питающихся мясом. Их равнодушие к форме власти должно было исчезнуть при разрушении сельской общины; их мирная неподвижность должна уступить место беспокойному изумлению при виде материальных применений, какие делает в их стране европейская цивилизация. Все это смешивает, спутывает давно утвержденные понятия индийца, заставляет его принять некоторые новые убеждения, вызывает на борьбу противоречиями, производит в голове его совершенный хаос, который не дозволяет ему мирно покоиться и факирствовать. Личность индийца, долго считавшаяся несуществующею, долго попиравшаяся ногами, наконец сказалась в этом хаосе. Все, что веками накипело в груди несчастных поколений, служивших жертвою высших классов, поднялось теперь и вырвалось наружу с ужасным неистовством. После этой борьбы индийцу уже трудно погрузиться в прежний сон. Вероятно, еще английская цивилизация будет долго господствовать в Индии и руководить ее народы на пути просвещения. Но теперь уже и значение Англии в отношении к Ост-Индии должно перемениться. Назначение ее будет уже не эксплуатация народа, наконец обнаружившего, что он начинает понимать сам себя, а его образование. Это уже заметили государственные люди Англии, выражавшие убеждение, что Индия должна быть управляема из Индии и для Индии, а не из Англии и для Англии. Теперь, даже среди ожесточения, какое возбуждено в общественном мнении англичан неистовствами сипаев, раздаются уже в парламенте и на митингах голоса против злоупотреблений английского управления в Индии; в лондонских газетах печатаются статьи и письма, полные упреков Англии и сожаления об участи туземцев. В этой смелости, беспощадности, с которой во всякое время могут быть раскрыты правительственные и общественные недостатки, заключается величайшая сила Англии. С этим благодетельным правом общественного голоса она избегала многих ошибок в своей государственной жизни. Оно же, вероятно, поможет ей и теперь устроить управление Индиею с большим вниманием к нуждам народа, с большею заботою о его благе, нежели с корыстолюбивыми расчетами относительно налогов и пошлин. И тогда, конечно, английское могущество сильнее прежнего надолго утвердится в Ост-Индии, которая пойдет рука в руку с своей метрополией на пути цивилизации.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьАничков — Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений под ред. Е. В. Аничкова, тт. I—IX, СПб., изд-во «Деятель», 1911—1912.
Белинский — В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, тт. I—XV, М., изд-во Академии наук СССР, 1953—1959.
Герцен — А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах, тт. I—XXV, М., изд-во Академии наук СССР, 1954—1961 (издание продолжается).
ГИХЛ — Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений в шести томах. Под ред. П. И. Лебедева-Полянского, М., ГИХЛ, 1934—1941.
Гоголь — Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений, тт. 1—XIV,
М., изд-во Академии наук СССР, 1937—1952.
ГПБ — Государственная публичная библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
Изд. 1862 г. — Н. А. Добролюбов. Сочинения (под ред. Н. Г. Чернышевского), тт. I—IV, СПб., 1862.
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР.
Лемке — Н. А. Добролюбов. Первое полное собрание сочинений под ред. М. К. Лемке, тт. I—IV, СПб., изд-во А. С. Панафидиной, 1911 (на обл. — 1912).
Лермонтов — М. 10. Лермонтов. Сочинения в шести томах, М. —Л., изд-во Академии наук СССР, 1954—1957.
Летопись — С. А. Рейсер. Летопись жизни и деятельности Н. А. Добролюбова, М., Госкультпросветиздат, 1953.
ЛИ — «Литературное наследство».
Материалы — Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861—1862 годах (Н. Г. Чернышевским), т. 1, М., 1890 (т. 2 не вышел).
Салтыков — H. Щедрин (M. E. Салтыков). Полное собрание сочинений, т. 1 —XX, М. —Л., ГИХЛ, 1933—1941.
«Совр.» — «Современник».
Указатель — В. Боград. Журнал «Современник» 1847—1866. Указатель содержания. М. —Л., Гослитиздат, 1959.
ЦГИАЛ — Центральный гос. исторический архив (Ленинград).
Чернышевский — Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, тт. I—XVI, М., ГИХЛ, 1939—1953.
В настоящий том вошли статьи и рецензии Добролюбова, написанные им с августа 1857 по май 1858 года включительно. В это время Добролюбов выступает уже как профессиональный литератор и журналист, вырабатывает свойственные ему жанры и приемы критического анализа. С июля 1857 года Добролюбов становится постоянным сотрудником библиографического отдела в «Современнике», а с января 1858 года — руководителем и редактором отдела критики и библиография, своим участием определяя, наряду с Некрасовым и Чернышевским, идейные позиции журнала. С марта 1857 года Добролюбов сотрудничает также в «Журнале для воспитания».
Все рецензии, помещенные в отделах библиографии обоих журналов, печатались без подписи. Те из них, которые включены Чернышевским в Сочинения Добролюбова, изданные в 1862 году, не нуждаются в атрибуции. Принадлежность остальных рецензий настоящего тома Добролюбову устанавливается на основании дополнительных данных. 7 июля 1858 года в письме к А. П. Златовратскому Добролюбов писал: «Прочти последовательно и внимательно всю критику и библиографию нынешнего года, всю написанную мною (исключая статьи Костомарова в первой книжке), да статью о Щедрине в прошлом годе, в декабре, да библиографию прошлого года с сентября, в „Современнике“, — там тоже почти все писано мною, исключая трех или четырех рецензий, которые нетрудно отличить» (Материалы, стр. 433). Это утверждение корректируется данными гонорарных ведомостей «Современника», которые свидетельствуют, что в отделе библиографии четырех последних номеров журнала за 1857 год помещено шесть рецензий, принадлежащих не Добролюбову, а Пекарскому, Пыпину и Колбасину. Значит, Добролюбову принадлежат в этих номерах остальные шестнадцать рецензий. В тех случаях, когда показания письма к Златовратскому в сопоставлении с данными гонорарных ведомостей не дают бесспорного решения вопроса об авторстве Добролюбова, дополнительные данные приводятся в примечаниях в соответствующем месте.
Что касается отдела критики и библиографии в первом — пятом номерах «Современника» за 1858 год, то утверждение Добролюбова, что все статьи и рецензии принадлежат ему (исключая статьи Костомарова в первой книжке), полностью подтверждается гонорарными ведомостями и конторской книгой журнала. Поэтому в примечаниях к статьям и рецензиям первых пяти номеров за 1858 год авторство Добролюбова не мотивируется, за исключением тех случаев, когда оно почему-либо ставилось под сомнение советскими текстологами.
Принадлежность Добролюбову рецензий, напечатанных в «Журнале для воспитания», устанавливается на основании перечня статей Добролюбова, составленного редактором этого журнала А. Чумиковым.
Сноски, принадлежащие Добролюбову, обозначаются в текстах тома звездочками; звездочками также отмечены переводы, сделанные редакцией, с указанием — Ред. Комментируемый в примечаниях текст обозначен цифрами.
Впервые — «Совр.», 1857, № 9, отд. II, стр. 51—92, с подписью «Н. Турчинов».
Принадлежность статьи Добролюбову устанавливается свидетельством Чернышевского: «Под псевдонимом „Н. Турчинов“ он (Добролюбов. — Г. Т.) напечатал в сентябрьской книжке „Современника“ 1857 года статью: „Взгляд на историю и современное состояние Ост-Индии“. Статья написана по поводу восстания сипаев, начавшегося в мае этого года и продолжавшегося летом расширяться. Оно возбуждало всеобщий интерес и в Западной Европе и у нас. „Современнику“ нужна была статья о нем. Тот сотрудник, который обыкновенно писал статьи по подобным предметам (то есть сам Чернышевский. — Г. Т.), не имел досуга написать ее и попросил об этом Николая Александровича. Он отказывался, говоря, что мало знаком с предметом, получил ответ, что все-таки справится с делом удовлетворительно, и согласился исполнить просьбу. И действительно, статья вышла хорошая» (Материалы, стр. 465).
Первая часть статьи излагает наиболее существенные факты истории Индии, почерпнутые Добролюбовым из специальной литературы. Вторая часть выражает отношение русских революционных демократов к вопросу о колониализме вообще, к политике Англии в Индии в частности. Необходимость определить позиции в этом вопросе диктовалась не только тем, что народно-освободительное восстание в Индии вызвало оживленное обсуждение в зарубежной и в русской печати, но и тем, что этот круг вопросов затрагивал внутреннюю и внешнюю политику России.
Анализ этих событий Добролюбов связывает с задачами борьбы против «азиатской» отсталости и застоя в России, в первую очередь — против крепостнического режима. Вопросы о неизбежности народных возмущений, о судьбе общины, о «способах приложения цивилизации» европейского Запада к жизни отсталых народов и т. д. имели прямое отношение и к России. Самодержавие продолжало в эти годы войну за покорение Кавказа, оно стремилось в Среднюю Азию и далее — к Индии.
Взгляд русских революционных демократов Добролюбов с самого начала противопоставил официальному «английскому мнению», видевшему причину восстания в невежестве и дикости, религиозном фанатизме и ненависти к цивилизации со стороны индийского населения. Эта точка зрения была усвоена также и русской официальной и либеральной периодикой, которая всячески расписывала «дикость» повстанцев, хотя одновременно злорадствовала по поводу неудач «гордой» Англии (см. статьи: «Об индийских преступлениях и тюрьмах» — «Отечественные записки», 1857, N" 7; «Ост-Индия в начало настоящего года» — «Библиотека для чтения», 1857, № 10; «Современная летопись» — «Русский вестник», 1857, X, кн. 2; XI, кн. 2; «Индийское восстание, его причины и последствия» — «Атеней», 1858, №№ 3, 4, 5, а также многочисленные материалы и газетах: «Русский инвалид», 1857, №№ 133, 174, 214, 220, 231; «С.-Петербургские ведомости», 1857, №№ 163, 164, 169, 240 и др.).
Добролюбов видел причину восстания в самом «ходе цивилизации в Индии» и утверждал, что вражду индийского народа вызвала не столько цивилизация сама по себе, сколько «английский способ приложения цивилизации», заключающийся в выкачивании из страны доходов и податей, ибо «у англичан конечной целью была все-таки государственная и частная корысть, а не цивилизация».
Статья является развитием взглядов Чернышевского на политику англичан в Индии. В статье «Губернские очерки» (1857) Чернышевский утверждал, что непримиримая противоположность интересов захватчиков и индийского народа возникла в результате хищнического хозяйничанья англичан, опиравшихся на реакционные касты и учреждения внутри страны (см.: Чернышевский, IV, стр. 289).
Ограниченность просветительской позиции Добролюбова и Чернышевского сказывается в том, что они учитывали преимущественно внеэкономические формы угнетения индийского народа колонизаторами (сравн. «Британское владычество в Индии» и др. статьи К. Маркса и Ф. Энгельса об Индии. — Сочинения, изд. 2-е, тт. 9 и 12). Это приводило к тому, что и в ближайшем будущем Добролюбов рассчитывал не на действие экономических законов буржуазного развития, в сферу которых английские захватчики втянули Индию, а на то, что под давлением демократического общественного мнения своей собственной страны англичане «должны» будут изменить свою политику так, что целью ее «будет уже не эксплуатация народа… а его образование», и тогда Индия «пойдет рука в руку со своей метрополией на пути цивилизации».
Неясность позиции Добролюбова в этом вопросе счел необходимым уточнить Чернышевский в 1889 году. В примечаниях к одному из писем Добролюбова он так истолковывает заключительные абзацы статьи: «Он (Добролюбов. — Г. Т.)… показывает, что, подавив мятеж, англичане произведут в своем управлении Ост-Индией улучшения, благодаря которым оно, уже и прежде бывшее полезным для этой страны, станет еще благотворнее и даст их власти более прочную основу, на которой и будет держаться оно до той поры, когда индийцы, благодаря заботам англичан о их просвещении, станут способны к самоуправлению, а потом и к полной политической независимости» (Материалы, стр. 465. Подчеркнуто мною. — Г. Т.).
1. Национальное восстание в Индии началось 10 мая 1857 года с возмущения нескольких полков сипаев (индийцев, служивших в наемных английских войсках) в г. Мируте. Повстанцы овладели крепостью Дели, а через две недели восстание охватило уже всю Северную Индию. Осажденные английские войска заперлись в Ландау. Общее восстание в Пенджабе было предотвращено совместными усилиями сикхских феодалов и колониальных властей. Опираясь на сикхские и непальские отряды, предоставленные феодальными правителями этих областей — ставленниками англичан, английские войска 8 нюня осадили Дели и 20 сентября взяли его штурмом.
2. На выражение «Times»: «Индию надобно теперь снова завоевать», — ссылается также и К. Маркс в своей статье «Известия из Индии» от 31 июля 1857 года (Сочинения, изд. 2-е, т. 12, стр. 257—260).
3. Суждение Добролюбова совпадает с точкой зрения Маркса на этот вопрос. Еще в начале восстания Маркс утверждал: «Со временем выплывут наружу еще и другие факты, которые смогут убедить даже самого Джона Буля в том, что движение, которое он считает военным мятежом, на самом деле является национальным восстанием» (Сочинения, изд. 2-е, т. 12, стр. 259).
4. Религии древней Персии была основана на дуалистическом представлении о двух враждующих божествах — Ормузде и Аримане, воплощающих доброе и злое начала и их борьбу в природе.
5. Законы Мену (Ману), или «Манавадхармашастра» (санскрит) — древний индийский сборник догматов и предписаний брахманизма. Ману (по-санскритски — человек) — мифический родоначальник людей, которому легенда приписывает составление этого свода законов. На самом деле он создавался на протяжении нескольких веков (дошедшая до нас редакция относится ко II в. до н. э. — II в. н. э.). В «Законах Ману» излагается миф о сотворении мира, о происхождении четырех варн (сословий), указаны обязанности людей, принадлежащих к каждой из варн, нормы государственного, семейного и уголовного права и т. д.
6. Во главе пантеона богов в религиозной системе индуизма стоит триада божеств: Брахма — бог творец, Вишну — бог хранитель и Шива — бог разрушитель и созидатель. Культ Шивы восходил к древнейшим культам плодородия, а позднее он включил и религиозные верования, последователей которых называют шиваитами, в отличие от почитателей Вишну — вишнуитов. Добролюбов с позиций революционного просветительства связывает возникновение культа Шивы с ростом общественного недовольства.
7. Культ Вишну восходит к древнему культу солнца; в дальнейшем процессе формирования религиозной системы индуизма растворил в себе божества многих культов. По учению вишнуитов, после того, как мир окончательно погрязнет во зле, наступит царство Вишну — царство добра.
8. Махмуд Газнеоид (998—1030) — правитель мусульманской династии в Афганистане; совершал завоевательные походы в Северную Индиго.
9. Земиндары (заминдары) — наследственные землевладельцы из вассальных индийских князей.
10. Правитель Кабула, сын ферганского правителя Бабер (Бабур) в 1525 году вторгся в Индию, разбил войска делийского султана Ибрагима "Поди и стал основателем династии Великих Моголов, существовавшей с 1526 по 1761 год; был автором стихотворений и мемуаров (Бабур-Наме).
11. Харадж — подушная подать, введенная мусульманскими правителями Индии.
12. В правление Аурангзеба (1658—1707) произошел ряд восстаний и крестьянских войн, в том числе восстание маратхов в северо-западной части Декана, которое привело к созданию в 1674 году независимого маратхекого государства. Последние двадцать лет своего царствования Аураигзеб провел на Декане, руководя безуспешной войной с маратхами, которые к концу его правления вторглись в Гуджарат, Мальву и Бихар.
13. Акбар (1542—1605), кроме административных преобразований, пытался создать, совместно со своим визирем Абу-л-Фазлом, общую для всей Индии религию, представлявшую собою эклектическое сочетание элементов индуизма, зороастризма, ислама и даже христианства.
14. Расслабление могольской империи на самом деле было результатом таких многолетних и разнообразных движений, как восстания афганцев, маратхов, сикхов, хотя из них были победоносными и привели к возникновению самостоятельных государств только восстания маратхов и сикхов.
15. Сиваджи (Шиваджи) (1627—1680) — основатель маратхекого государства.
16. Могольский наместник в Декане Чин Килич-хан (известный также по титулу Низам-ул-мулька) в 1724 году провозгласил себя князем Хайдарабада.
17. Хайдар Али (1728—1782) — правитель Майсура в Индии.
18. В 1685 году англичане снарядили экспедицию на десяти кораблях, высадили войска на западном берегу Индостана и предприняли несколько опустошительных набегов в глубь страны. Вследствие этого произошло разорение английских факторий.
19. Дюпле и Бюсси практически осуществляли захватническую политику французских колонизаторов. Дюпле был генерал-губернатором французских владений в Индии, в 1746 году с помощью флота захватил Мадрас. В Хайдарабаде распоряжался Бюсси, стоявший во главе десятитысячного войска из французов и сипаев. К 1761 году французское владычество в Индии рухнуло.
20. В 40-х годах XVIII века французская и английская Ост-Индские компании вступили в ожесточенную борьбу, которая завершилась победой англичан в Семилетней войне (1756—1763). «События Семилетней войны превратили Ост-Индскую компанию из торговой державы в державу военную и территориальную. Именно тогда было заложено основание нынешней Британской империи на Востоке» (К. Маркс в Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2-е, т. 9, стр. 152).
21. Набоб Бенгалии Сурадж-уд-Доуле в 1756 году изгнал английских захватчиков из Калькутты. В июне 1757 года английская военная экспедиция под командованием Роберта Клайва разбила бенгальскую армию при Плесси и возвела на престол английского ставленника Мир Джафара, что означало захват Бенгалии английской Ост-Индской компанией.
22. «Система политического равновесия», которую хотел установить генерал-губернатор Индии Корнуоллис (1738—1805), заключалась в стремлении европейских стран сообща противодействовать слишком явному усилению политической мощи какой-либо из стран в ущерб другим.
23. Уэлсли — генерал-губернатор английских владений в Индии в 1798—1805 годах. С 1799 года вел войну против Майсура, используя для этого систему вспомогательных войск — то есть войск, состоящих не из индийцев, а из англичан.
24. Гурки — народ горного Непала, сохранивший свою независимость до войны с англичанами. В результате войны в 1810 году был заключен мирный договор, ставивший Непал в зависимость от Ост-Индской компании. В тексте «Современника» — опечатка: вместо «с гурками» напечатано «с турками».
25. Англо-афганская захватническая война продолжалась с 1838 по 1842 год.
26. Синд был завоеван англичанами в 1843 году.
27. Сейки (сикхи) — возникшая в XVI веке на северо-западе Индии религиозная секта, проповедовавшая отказ от кастового деления, равенство всех перед богом. В конце XVII века стала идеологией антимогольских народных движений. В середине XVIII века сикхи возглавили борьбу против афганских завоевателей. Она увенчалась созданием государства сикхов в Пенджабе (1764). Сикхское государство долее других сопротивлялось английской экспансии. Только после смерти правителя сикхов Ранджит Сингха междоусобные распри облегчили англичанам захват Пенджаба, завершившийся в 1849 году.
28. К 1773 году относится «Билль Hорта», или «Акт о правилах лучшего управления делами Ост-Индской компании», согласно которому губернатор Ост-Индской компании в Калькутте назначался уже не Компанией, а английским правительством и становился генерал-губернатором всех английских владений в Индии, что означало установление правительственного контроля над деятельностью Компании. «Билль Питта» был проведен кабинетом Питта не в 1773, а в 1784 году.
29. Фокс Чарлз Джемс (1749—1806) — один из лидеров партии вигов, министр иностранных дел (1782, 1783, 1806). Специальным законопроектом 1783 года хотел закрепить за партией вигов преобладающее влияние на дела в Индии. Законопроект в парламенте не прошел.
30. Цифровые данные приведены по книге Эдуарда де Варрона «Английская Индия 1843 г.», 3 части, М., 1845, часть 2-я, стр. 260—267. Далее Добролюбов использует цифровые данные Варрена и цитирует его на стр. 32 и 34.
31. Биорншиерна (Бьернштирна) Магнус (1779—1847) — шведский государственный деятель, умеренный либерал.
32. О непосредственном поводе к возмущению в сипайских частях К. Маркс писал в июне 1857 года: «Сигналом для местных беспорядков послужила выдача патронов, обернутых в бумагу, смазанную, как говорили, говяжьим и свиным салом, а так как патроны надо было непременно скусывать, это было воспринято туземцами как посягательство на их религиозные предписания» (Сочинения, изд. 2-е, т. 12, стр. 241). Подлинные причины национального восстания в Индии были связаны с непосильным гнетом колонизаторов: «…не подлежит никакому сомнению, что бедствия, причиненные Индостану британцами, по существу… неизмеримо более глубоки, чем все бедствия, испытанные Индостаном раньше» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2-е, т. 9, стр. 131).
33. Брайгт (Брайт) Джон (1811—1889) — буржуазный политический деятель, защитник свободы торговли и отмены пошлин на хлеб.
- ↑ Генерал-губернатору назначено было жалованья 23 000 фунт. стерл. (143 750 руб. сер.), главному судье — 8000 фунт. стерл. (50 000 руб. сер.), четырем советникам тоже, трем чиновникам суда — 6000 фунт. стерл. (37 500 руб. сер.). Эти громадные суммы в последствие времени были еще увеличены.
- ↑ Прежнее компанейское жалованье губернатора было 360 фунт. стерл. (2250 руб. сер.), низших чиновников от 24 до 200 фунт. стерл. (150 до 1250 руб. сер.), а самых низших, называвшихся купеческими учениками, даже до 12 фунт. стерл. (75 руб. сер.) в год. При всем том приманка индийских сокровищ была так сильна, что молодые люди наперерыв старались попасть в службу Компании.
- ↑ Рупия — 1/10 фунт, стерл., около 62½ коп. сер.