Вешние воды (Тургенев)/24
Нерешительными шагами подходил Санин к дому г-жи Розелли. Сердце его сильно билось; он явственно чувствовал и даже слышал, как оно толкалось в рёбра. Что он скажет Джемме, как заговорит с нею? Он вошёл в дом не через кондитерскую, но по заднему крыльцу. В небольшой передней комнате он встретил фрау Леноре. Она и обрадовалась ему и испугалась.
— Я ждала, ждала вас, — проговорила она шёпотом, попеременно обеими руками стискивая его руку. — Ступайте в сад; она там.
Смотрите же: я на вас надеюсь!
Санин отправился в сад.
Джемма сидела на скамейке, близ дорожки, и из большой корзины, наполненной вишнями, отбирала самые спелые на тарелку. Солнце стояло низко — был уже седьмой час вечера — и в широких косых лучах, которыми оно затопляло весь маленький садик г-жи Розелли, было больше багрянца, чем золота. Изредка, чуть слышно и словно не спеша, перешёптывались листья, да отрывисто жужжали, перелетывая с цветка на соседний цветок, запоздалые пчёлы, да где-то ворковала горлинка — однообразно и неутомимо. На Джемме была та же круглая шляпа, в которой она ездила в Соден. Она глянула на Санина из-под её выгнутого края и снова наклонилась к корзинке.
Санин приблизился к Джемме, невольно укорачивая каждый шаг, и… и… И ничего другого не нашёлся сказать ей, как только спросить: зачем это она отбирает вишни?
Джемма не тотчас отвечала ему.
— Эти — поспелее, — промолвила она наконец, — пойдут на варенье, а те на начинку пирогов. Знаете, мы продаём такие круглые пироги с сахаром. Сказав эти слова, Джемма ещё ниже наклонила голову, и правая её рука, с двумя вишнями в пальцах, остановилась на воздухе между корзинкой и тарелкой.
— Можно подсесть к вам? — спросил Санин.
— Можно. — Джемма слегка подвинулась на скамейке.
Санин поместился возле неё. «Как начать?» — думалось ему. Но Джемма вывела его из затруднения.
— Вы дрались сегодня на дуэли, — заговорила она с живостью и обернулась к нему всем своим прекрасным, стыдливо вспыхнувшим лицом, — а какой глубокой благодарностью светились её глаза! — И вы так спокойны? Стало быть, для вас не существует опасности?
— Помилуйте! Я никакой опасности не подвергался. Все обошлось очень благополучно и безобидно.
Джемма повела пальцем направо и налево перед глазами… Тоже итальянскии жест.
— Нет! нет! не говорите этого! Вы меня не обманете! Мне Панталеоне все сказал!
— Нашли кому верить! Сравнивал он меня с статуей командора?
— Выражения его могут быть смешны, но ни чувство его не смешно, ни то, что вы сделали сегодня. И все это из-за меня… для меня. Я этого никогда не забуду.
— Уверяю вас, фрейлейн Джемма…
— Я этого не забуду, — с расстановкой повторила она, ещё раз пристально посмотрела на него и отвернулась.
Он мог теперь видеть её тонкий, чистый профиль, и ему казалось, что он никогда не видывал ничего подобного и не испытывал ничего подобного тому, что он чувствовал в этот миг. Душа его разгоралась.
«А моё обещание!» — мелькнуло у него в мыслях.
— Фрейлейн Джемма… — начал он после мгновенного колебания.
Она не повернулась к нему, она продолжала разбирать вишни, осторожно бралась концами пальцев за их хвостики, заботливо приподнимала листочки… Но какой доверчивой лаской прозвучало это одно слово: «что?»
— Вам ваша матушка ничего не сообщала… насчёт…
— Насчёт?
— На мой счёт?
Джемма вдруг отбросила назад в корзину взятые ею вишни.
— Она говорила с вами? — спросила она в свою очередь.
— Да.
— Что же она вам такое сказала?
— Она сказала мне, что вы… что вы внезапно решились переменить… свои прежние намерения.
Голова Джеммы опять наклонилась. Она вся исчезла под шляпой: виднелась только шея, гибкая и нежная, как стебель крупного цветка.
— Какие намерения?
— Ваши намерения… касательно… будущего устройства вашей жизни.
— То есть… Вы это говорите о господине Клюбере?
— Да.
— Вам мама сказала, что я не желаю быть женою господина Клюбера?
— Да.
Джемма подвинулась на скамейке. Корзина накренилась, упала… несколько вишен покатилось на дорожку. Прошла минута… другая…
— Зачем она вам это сказала? — послышался её голос.
Санин по-прежнему видел одну шею Джеммы. Грудь её поднималась и опускалась быстрее прежнего.
— Зачем? Ваша матушка подумала, что так как мы с вами в короткое время, можно сказать, подружились и вы возымели некоторое доверие ко мне, то я в состоянии подать вам полезный совет — и вы меня послушаетесь.
Руки Джеммы тихонько соскользнули на колени… Она принялась перебирать складки своего платья.
— Какой же вы мне совет дадите, monsieur Dimitri!? — спросила она погодя немного.
Санин увидал, что пальцы Джеммы дрожали на её коленях… Она и складки платья перебирала только для того, чтобы скрыть эту дрожь. Он тихонько положил свою руку на эти бледные, трепетные пальцы.
— Джемма, — промолвил он, — отчего вы не смотрите на меня?
Она мгновенно отбросила назад через плечо свою шляпу — и устремила на него глаза, доверчивые и благодарные по-прежнему. Она ждала, что он заговорит… Но вид её лица смутил и словно ослепил его. Тёплый блеск вечернего солнца озарял её молодую голову — и выражение этой головы было светлее и ярче самого этого блеска.
— Я вас послушаюсь, monsieur Dimitri, — начала она, чуть-чуть улыбаясь и чуть-чуть приподнимая брови, — но какой же совет дадите вы мне?
— Какой совет? — повторил Санин. — Вот видите ли, ваша матушка полагает, что отказать господину Клюберу только потому, что он третьего дня не выказал особенной храбрости…
— Только потому? — проговорила Джемма, нагнулась, подняла корзину и поставила её возле себя на скамейку.
— Что… вообще… отказать ему, с вашей стороны — неблагоразумно; что это — такой шаг, все последствия которого нужно хорошенько взвесить; что, наконец, самое положение ваших дел налагает известные обязанности на каждого члена вашего семейства…
— Это все — мнение мамы, — перебила Джемма, — это её слова. Это я знаю; но ваше какое мнение?
— Моё? — Санин помолчал. Он чувствовал, что-то подступило к нему под горло и захватывало дыхание. — Я тоже полагаю, — начал он с усилием …
Джемма выпрямилась.
— Тоже? Вы — тоже?
— Да… то есть… — Санин не мог, решительно не мог прибавить ни единого слова.
— Хорошо, — сказала Джемма. — Если вы, как друг, советуете мне изменить моё решение… то есть не менять моего прежнего решения, — я подумаю. — Она, сама не замечая, что делает, начала перекладывать вишни обратно из тарелки в корзину… — Мама надеется, что я вас послушаюсь … Что ж? Я, быть может, точно послушаюсь вас.
— Но позвольте, фрейлейн Джемма, я сперва желал бы узнать, какие причины побудили вас…
— Я вас послушаюсь, — повторила Джемма, а у самой брови все надвигались, щёки бледнели; она покусывала нижнюю губу. — Вы так много для меня сделали, что и я обязана сделать, что вы хотите; обязана исполнить ваше желание. Я скажу маме… я подумаю. Вот она, кстати, идёт сюда.
Действительно: фрау Леноре показалась на пороге двери, ведущей из дома в сад. Нетерпение её разбирало: она не могла усидеть на месте. По её расчёту, Санин давным-давно должен был окончить своё объяснение с Джеммой, хотя его беседа с нею не продолжалась и четверти часа
— Нет, нет, нет, ради бога, не говорите ей пока ничего, — торопливо, почти с испугом произнёс Санин. — Подождите… я вам скажу, я вам напишу … а вы до тех пор не решайтесь ни на что… подождите!
Он стиснул руку Джеммы, вскочил со скамейки — и, к великому изумлению фрау Леноры, прошмыгнул мимо её, приподняв шляпу, пробурчал что-то невнятное — и скрылся.
Она подошла к дочери.
— Скажи мне, пожалуйста, Джемма…
Та вдруг поднялась и обняла её.
— Милая мама, можете вы подождать немножко, крошечку… до завтрашнего дня? Можете? И с тем, чтобы уж до завтра ни слова?.. Ах!..
Она залилась внезапными светлыми, для неё самой неожиданными слезами. Это тем более удивило фрау Леноре, что выражение Джеммина лица было далеко не печальное, скорее радостное.
— Что с тобой? — опросила она. — Ты у меня никогда не плачешь — и вдруг…
— Ничего, мама, ничего! только вы подождите. Нам обеим надо подождать. Не спрашивайте ничего до завтра — и давайте разбирать вишни, пока солнце не село.
— Но ты будешь благоразумна?
— О, я очень благоразумна! — Джемма значительно покачала головою. Она начала связывать небольшие пучки вишен, держа их высоко перед краснеющим лицом. Слёз своих она не утирала: они высохли сами.
|
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода. |