В. Раевский. Стихотворения. Библиотека поэта. Малая серия. Второе издание
Л., «Советский писатель», 1952
Вечер в Кишиневе
Нет, ни одно честолюбие увлекает меня
М. ходил по комнате и курил трубку.
Майор Р. сидел за столом и разрешал загадку об Атлантиде и Макрабеях… Он ссылался на Орфееву Аргонавтику, на Гезиода, на рассуждения Платона и Феопомпа и выводил, что Канарские, Азорские и Зеленого мыса острова суть остатки обширной Атлантиды.
— Эти острова имеют волканическое начало — следственно, нет сомнения, что Атлантида существовала, — прибавил он и вскочил со стула, стукнул по столу рукою и начал проклинать калифа Омара, утверждая, что в Библиотеке Александрийской, наверно, хранилось описание счастливых островов.
— Итак, если эти описания сгорели, то не напрасны ли розыски и предположения твои, любезный антикварий, — оказал я ему.
Майор. — Совсем нет. Ум детский, ограниченный (étroit) доволен тем,, что он прочел вчера и что забудет завтра. Сочинять стишки — не значит быть стихотворцем, научить солдата маршировать — не значит быть хорошим генералом.
Ум свободный, как и тело, ищет деятельности. Основываясь на предположениях, Колумб открыл Америку, а система мира Пифагорейцев, спустя 20 веков, с малыми переменами признана за истинную.
Земля, на которой мы рыцарствуем теперь, некогда была феатром войны и великих дел. Здесь процветали Никония, Офеус или Тира, Германикггис, отсюда Дарий Истаоп, разбитый скифами в 513 году, бежал через Дунай, здесь предки наши, славяне, оружием возвестили бытие свое… Но согласись, что большая часть соотечественников наших столько же знают об этом, как мы об Атлантиде. Наши дворяне знают географию от села до уездного города, историю ограничивают эпохою бритья бород в России, а права…
— Они вовсе их не знают, — воскликнул молодой Е., входя из двери. —Bonjour!
Майор. — В учебных книгах пишут вздор. Я вчера читал «Ночую всеобщую географию», где между прочими нелепостями сказано, что река Даль-Ельва величайшая в Швеции, — это все равно, что река ривьера Сена протекает в Париже.
Е. — Il y a une espèce des chiens en Russie, qu’on nomme sobaki…[1]
Майор. --…что Аккерман стоит на берегу Черного моря…
Е. — Не сердись, майор. Я поправлю твой humeur[2] прекрасным произведением…
Майор. — Верно, опять г-жа Дирто или bon-mot[3] камердинера Людовика 15? Я терпеть не могу тех анекдотов, которые давно забыты в кофейнях в Париже.
Е. — Оставь анекдоты. Это оригинальные стихи одного из наших молодых певцов!
Майор. — Я стихов терпеть не могу!
Е. — Comme vous êtes arriéré[4].
Майор. — Этот-то комплимент я вчера только слышал от [моего] генерала О.
Е. — Но оставим! Послушай стихи. Они в духе твоего фаворита Шиллера.
Майор. — Ну, что за стихи?
Е. — «Наполеон на Эльбе». В «Образцовых сочинениях»…
Майор. — Если об Наполеоне, то я и в стихах слушать буду от нечего делать.
Е. — (начинает читать)
Вечерняя заря в пучине догорала,
Над мрачной Эльбою носилась тишина,
Сквозь тучи бледные тихонько пробегала
Туманная луна;
Майор. — Не бледная ли луна сквозь тучи или туман?
E. — Это новый оборот! У тебя нет вкусу, [слушай]:
Уже на западе седой одетый мглою
С равниной синих вод сливался небосклон.
Одни во тме ночной над дикою скалою
Сидел Наполеон!
Майор. — Не ослушался ли я, повтори.
Е. — (повторяет)
Майор. — Ну, любезный, высоко ж взмостился Наполеон! На скале сидеть можно, но над скалою… Слишком странная фигура!
Е. — Ты несносен…
Он новую в мечтах Европе цепь ковал
И, к дальним берегам возведши взор угрюмый,
Свирепо прошептал:
Вокруг меня все мертвым сном почило,
Легла в туман пучина бурных волн…
Майор. — Ночью смотреть на другой берег! Шептать свирепо! Ложится в туман пучина волн. Это хаос букв! А грамматики вовсе нет! В настоящем времени и настоящее действие не говорится в прошедшем. Почило тут весьма неудачно!
— Это так же понятно, как твоя Атлантида, — прибавил я.
Е. — Не мешайте, господа. Я перестану читать.
Майор. — Читай! Читай!
Е. — (читает)
Я здесь один мятежной думы полн…
О, скоро ли, напенясь под рулями,
Меня помчит покорная волна.
Майор. — Видно, господин певец никогда не ездил по морю — волна не пенится под рулем, — под носом.
Е. — (читает)
И спящих вод прервется тишина.
Волнуйся, ночь, над Эльбскими скалами.
Майор. — Повтори… Ну, любезный друг, ты хорошо читаешь, он хорошо пишет, но я слушать не могу! На Эльбе ни одной скалы нет!
Е. — Да это поэзия!
Майор. — Не у места, если б я сказал, что волны бурного моря плескаются о стены Кремля, или Везувий пламя изрыгает на Тверской! Может быть, ирокезец стал бы слушать и ужасаться, а жители Москвы вспомнили бы «Лапландские жары и Африканские снеги». Уволь! Уволь, любезный друг!
Нет, не одно честолюбие увлекает меня на поприще деятельной жизни! Любовь есть страсть минутная, влекущая за собой раскаяние. Но патриотизм, сей святильник жизни гражданской, сия таинственная сила, управляет мною. Могу ли видеть порабощение народа, моих сограждан, печальные ризы сынов отчизны, всеобщий ропот, боязнь и слезы слабых, бурное негодование и ожесточение сильных — и не сострадать им?.. О Брут и Вашингтон! Я не унижу себя, я не буду слабым бездушным рабом, — или с презрением да произносит имя мое мой ближний!..
ПРИМЕЧАНИЯ править
Вечер в Кишиневе. Опубликовано Ю. Г. Оксманом в «Литературном наследстве», 1934, № 16-18. Отрывок воспроизводит один из литературных споров в Кишиневе 1821—1822 годов. Непременный участник кишиневских литературных вечеров И. П. Липранди рассказывает в своих воспоминаниях: «Здесь не было карт и танцев, а шла иногда очень шумная беседа, спор, и всегда о чем-либо дельном, в особенности у Пушкина с Раевским, и этот последний, по моему мнению, очень много способствовал к подстреканию Пушкина заняться положительнее историей и, в особенности, географией. Я тем более убеждаюсь в этом, что Пушкин неоднократно после таких споров на другой или на третий день брал у меня книги, касавшиеся до предмета, о котором шла речь. Пушкин как вспыльчив ни был, но часто выслушивал от Раевского под веселую руку обоих довольно резкие выражения — и далеко не обижался, а, напротив, казалось искал выслушивать бойкую речь Раевского. В одном, сколько я помню, Пушкин не соглашался с Раевским, когда этот утверждал, что в русской поэзии не должно приводить имена ни из мифологии, ни исторических лиц древней Греции и Рима, — что у нас и то и другое есть свое и т. п.» («Русский архив», 1866, стр. 1255—1266). В «Вечере в Кишиневе» речь идет о споре по поводу лицейского стихотворения Пушкина «Наполеон на Эльбе». Раевский судил о нем без всяких скидок на время написания. В самом начале 1822 года лицейское стихотворение Пушкина было перепечатано во втором издании пятой части «Собрания образцовых сочинений и переводов в стихах». Видимо, Раевский перед самым арестом успел познакомиться с этим изданием и под непосредственным впечатлением от чтения «Наполеона на Эльбе» начал писать «Вечер в Кишиневе». 6 февраля 1822 года Раевский был арестован. «Вечер в Кишиневе» остался незаконченным и сохранился в виде чернового отрывка. Упоминаемые имена («майор Р», «генерал О») легко расшифровываются: майор В. Ф. Раевский и генерал-майор М. Ф. Орлов. «Молодой Е» — вероятно, прапорщик В. П. Горчаков, непременный участник кишиневских литературных споров. Загадка об Атлантиде и Макробеях, — Атлантида — загадочный материк в Атлантическом океане, который согласно мифу, рассказанному Платоном, представлял собой цветущую, густо населенную страну и якобы исчез во время землетрясения. В новое время к этому мифу неоднократно возвращались, и долгое время существовало предположение, что остатки Атлантиды представляют собой Канарские о-ва. Макробеи (долголетние)-фантастический народ древности, наслаждавшийся вечной юностью. Страна макробеев находилась где-то на западных берегах Африки. Он ссылался на Орфееву Аргонавтику, на Гезиода, на рассуждения Платона и Феопомпа — речь идет об орфической поэме, где описывается счастливая страна аргонавтов, о поэме Гезиода «Работы и дни», где говорится о счастливых островах на границе земли, о «Критии» и «Тимее» Платона, где излагается миф о громадном счастливом острове в Атлантическом океане (остров этот погибает во время землетрясения), об описании счастливой земли Меропов у греческого философа Феопомпа. Проклинать калифа Омара. — Калиф Омар (ибн-Хоттаб) в 642 году взял штурмом Александрию и будто бы уничтожил знаменитую Александрийскую библиотеку, содержавшую 400 000 свитков и являвшуюся средоточием европейской науки. Версия эта подвергается в науке сомнению; устанавливается, что библиотека была сожжена еще ранее.
Замечания «майора Раевского» по поводу «Наполеона на Эльбе» интересны теми требованиями, которые предъявлял Раевский к поэзии в начале 20-х годов. Это — требование точности и реалистичности в изображении. Это — высказывание против романтической поэтики, которую Раевский усматривает в стихотворении Пушкина. Здесь процветали Никония, Офеус или Тира, Германиктис — древнегреческие колонии на северных берегах Черного моря, в Приднепровье, Приднестровье и на Таманском полуострове. Река Даль-Ельва величайшая в Швеции — это все равно, что река ривьера Сена протекает в Париже — нелепость заключается в повторении слова река: Ельва (elf) — река по-шведски, ривьера (riviere) — по-французски.
«Hет, не одно честолюбие увлекает меня на поприще деятельной жизни!» Сохранившийся отрывок из неизвестного нам политического сочинения Раевского, какой-то автобиографической записки или письма или являющегося частью рассуждения «О рабстве крестьян».