Павел Сурожский править
Ветка полыни править
[*] — До середины 1930-х годов киргизами русские называли нынешних казахов. Нынешние киргизы именовались кара-киргизами. — В. Е.
У киргизского хана Мангара было два сына — Даржа и Басан. Оба они были однолетки. Басан был послушный, уступчивый, и отец любил его больше, чем сурового и строптивого Даржа.
Перед смертью старый хан созвал своих советников и сказал:
— Счастье народа не в воинских доблестях, а в мирной жизни, в разумном труде. Я всю жизнь был заступником мирного труда, хочу, чтобы и после моей смерти не было войн и раздоров. Поэтому, когда умру, пусть будет у вас ханом Басан. Он мудр и спокоен, и сердце у него доброе. Он будет для вас лучшим владыкою, чем смелый и воинственный Даржа.
Когда- Даржа узнал, что царство назначено брату, он опечалился и ушел из дому, за пределы своей страны.
Старый хан умер, владыкою стал Басан, а Даржа, после долгих скитаний, встретил далеко на севере кочующее воинственное племя, и это племя избрало его своим царем. Он делал набеги на соседние племена, завоевал многие из них, и стало царство его обширно, а имя его известно среди всех кочевых племен.
Прошло много лет. Басан мирно управлял царством, но не было у него сыновей. Кому передаст он царство на склоне дней своих?
И вот случилось: Басан заболел и умер. И осталось царство без владыки.
Похоронив хана, собрались советники и старейшины народные для совета. Как быть? И что делать?
II вспомнили, что где-то на севере, в своем новом царстве, живет и владычествует Даржа. Он ушел из родной страны оскорбленный, но время сглаживает обиду, смерть примиряет с обидчиками, и, может быть, Даржа согласится вернуться на родину.
И порешили на совете послать к Даржа послов, чтобы они уговорили его вернуться.
Избрали троих: мудрейшего среди советников, искусного в красноречии Худжурта, храброго начальника киргизских войск Сарсуна и молодого пастуха Цагана, умевшего петь прекрасные песни про степь, про солнце, про радости и печали киргизского народа.
Сели послы на коней и поехали.
Была весна. Солнце расточало всюду золотые стрелы, пели жаворонки, степь была, как персидский ковер. Сладкий аромат цветов смешивался с пряным запахом полыни. Попадались целые поля, покрытые душистой полынью. И тогда казалось, что послы не едут, а плывут по серебристо-сизому морю. А потом попадали в моря зеленые — из шелковистых степных трав, в моря лазурные и алые — из незабудок и воронца, в моря белые — из серебристой ковыли. Ночью светили звезды, светила луна; в степи было прохладно, тихо, и еще сильнее пахла полынь.
Однажды, когда послы ехали чрез полынное поле, и от терпкого запаха кружилась голова, пастух сорвал ветку полыни и бережно спрятал ее.
— Зачем это? — спросили товарищи.
— Пригодится, — уклончиво сказал Цаган. И запел одну из своих любимых песен — про то, как хорошо весной в степи, когда кругом травы, цветы, а над головой солнце, и дует в лицо вольный ветер.
Чем дальше подвигались послы, тем бесплоднее была земля, меньше было зелени, больше солончаков. И холоднее здесь было — солнце светило не так приветливо.
И когда вступили во владения Даржа, то показалось послам, что время повернулось вспять, и впереди ищет их зима, а не лето. Бесплодна была земля, там и сям желтели пески, попадались иногда озера, и вода в них была горько-соленая. И не курганы синели вдали, а какие-то странные островерхие горы, похожие на кибитки с заостренными верхами.
Вон и ханская ставка, похожая на военный лагерь. Беспорядочно стояли кибитки, возле них толкались вооруженные люди, и не было видно женщин и детей. Казалось, временно осели здесь для отдыха, а потом снимутся и пойдут дальше.
Когда привели послов к хану, он сделал вид. что не знает их, и спросил:
— Откуда вы?
— Из киргизской земли. — ответили с поклоном послы. — Неужели ты не узнал нас?
Даржа знал воина и мудреца, но не сказал ничего и только спросил:
— Зачем вы пришли?
— Мы принесли тебе поклон от родной земли, от твоего народа, — сказали послы.
Даржа прикрыл веками глаза и промолвил тихо:
— Благодарю.
Тогда выступил вперед Худжурта поклонился низко сказал:
— Вместе с поклоном от родной земли мы принесли тебе печальную весть.
Даржа быстро поднял глаза, пытливо посмотрел на послов и промолвил:
— Говори.
— Твой брат, — начал мудрец. — наш повелитель, Басан, скончался.
У Даржа дрогнуло лицо, но он подавил свое волнение и спросил спокойно:
— У него были сыновья?
— Нет, владыка, --сказал мудрец, — он не оставил наследника. Нет заместителя. Кто будет править нами?
Даржа молчал; лицо у него было спокойное, глаза полузакрыты, и трудно было сказать, о чем он думает.
Худжурта выждал время, потребное для возражения, и, видя, что возражения нет, продолжал:
— Старейшины народные собрались для совета о судьбе нашего царства и порешили так: отправить послов к тебе, и просить тебя вернуться к своему народу, быть нашим владыкою. И вот мы пришли сказать тебе волю народа. Родина ждет тебя, пойдем с нами.
Даржа слушал спокойно, с полузакрытыми глазами, и когда Худжурта кончил, Даржа. чуть улыбнувшись, сказал:
--Передаете привет киргизскому народу. Благодарю за честь, за память обо мне. Но не пойду с вами. Мое царство здесь, на севере. Я полюбил этот воинственный, смелый народ, и меня здесь любят. Я укрепил здешнее царство, раздвинул пределы его, и стало оно грозным, сильным. Я не могу оставить его.
Тогда Худжурта сказал:
— Но вспомни, великий владыка, что там твоя родина, твой родной народ. Неужели воля народа! — ничто? Вспомни, чему ты подвергаешь родину своим отказом. Если ты не пойдешь и не станешь правителем нашим, начнутся волнения, междоусобицы, смуты. Мы теперь богаты и сильны, прошли века с тех пор, как мы стали свободны, но что будет тогда, когда над нами будет иго чужой власти? Вспомни родину, государь, она прекрасна, вспомни ее поля, озера, реки… Родной народ ждет тебя, и ты должен идти. Нельзя быть ослушником воли народа.
Даржа выслушал внимательно и покачал. отрицательно головой:
— Нет, не пойду. Я сказал свое слово.
Мудрец отошел, огорченный. Он всю дорогу думал о том, что он скажет Даржа, и ему казалось, что его речь будет убедительна.
И приступил тогда воин, Сарсун. У него было смелое, открытое лицо, глаза светились отвагою, в волосах была легкая седина.
— Государь, --сказал он. — Я не умею говорить: я воин, и меч у меня послушнее языка, но ты все же выслушай. Ты должен ехать на родину, государь. Справа и с тыла у нас беспокойные соседи. Теперь, когда у нас безначалие, я боюсь, что они воспользуются этим и объявят нам войну. И кто поведет тогда в бой войска? Я ехал сюда с неспокойной .душой и сейчас у меня на душе неспокойно. Может быть, уже война объявлена, и на нас напали враги? Ты должен ехать, государь, чтобы спасти родину.
Даржа задумался, что-то заколебалось в нем, слова старого воина затронули его. Но он поборол свое волнение и сказал с прежним спокойствием:
— Передай храбрым киргизским войскам мой привет. Скажи, что я не могу оставить свою вторую родину. Здесь тоже кругом враги, и если я уйду, распадется великое северное царство.
Воин отошел, гневно блеснув глазами, крепко зажав в руке рукоять меча.
И подступил робко к трону Даржа пастух Цаган. Был он еще молод,. красиво было его загорелое лицо, и радость жизни светилась в глазах.
Даржа ласково и внимательно посмотрел на пастуха. —
чем-то степным и прекрасным пахнуло от юноши, — и спросил приветливо:
— Кто ты?
— Я пастух, — сказал простодушно Цаган. — Пасу стада и пою поспи. Я хочу спеть тебе свою песню. Можно?
Даржа улыбнулся и сказал:
— Пой. Я буду слушать.
И Цаган запел.
Был у него звучный молодой голос, он дрожал вначале от волнения, а потом окреп, и песня полилась свободно, и казалось пастуху, что он поет не перед лицом владыки, а в степи, где только травы, стада да солнце.
Трудно передать словами, о чем пел Цаган. Была его песнь, как шелест ветра, как шум воды. Послушай и спроси, о чем шумит ветер, пролетая над степью, или о чем звенят арыки, разносящие воду до полям, или о чем перекликаются птицы, когда пролегают в вечерний час над землей? Никто не знает, а слушать хочется, так же, как хотелось слушать песню пастуха.
Он пел о том. как прекрасна бывает степь весной, как нежен шелест ветра, как благоуханно пахнет полынь. Как хорошо смотреть на вечерний закат, когда в небе заря, а над ней молодой месяц и тишина кругом, и блестят вдали, точно окровавленная сталь, степные озера. И пел еще о киргизском народе, о стадах его, гуляющих на просторе; пел о юношах и девушках киргизской земли, о том, как хорошо быть любимым и любить.
Склонив голову, слушал Даржа, и казалось ему, вернулась к нему молодость, смелость, красота. Вот что он, как порыв ветра, несется по степи, опаленный солнцем, опьяненный запахом степных трав, и кажется ему, что весь мир его — и солнце, и небо, и синяя даль.
У Даржа сильно забилось сердце, радостно, как птица, встрепенулась душа. Ах, бросить бы сейчас этот дорогой наряд — иго власти, вскочить на лихого коня и полететь в родной степи — быстрее птицы, быстрее ветра…
— Довольно, — протянул к певцу руку Даржа, и в голосе его, обычно властном, послышалось что-то похожее на просьбу.
Пастух замолчал, не допев песни, и по лицу его пробежала тень смущения. Ему показалось, что пел он плохо, и не поправились его песни владыке.
— Ты хорошо поешь, --сказал Даржа. —Спасибо, я буду вспоминать тебя. Иди на родину, там нужды твои песни.
Тогда пастух вынул из складок одежды ветку полыни, протянул ее Даржа и сказал:
— Не гневайся. Это тебе на память о родной земле.
Даржа взял свежие махровые стебли полыни, Поднес к лицу и закрыл глаза.
Какой волнующий, знакомый аромат! Лицо у Даржа стало мягкое, умиленное. Как давно он не слышал запаха полыни, какое сладкое очарование в нем!
И вдруг ему представилась степь весной, представилась так. Явственно, будто он видел ее сейчас перед глазами. Бескрайняя равнина, синие курганы вдали, серебристо-сизая полынь, белые клочья ковыля, красные головки репейника, .тюльпанов, воронца. Тысячи запахов слились вместе, земля дымится ими. как кадильница, и сильнее всего пахнет терпкая горьковато-приторная полынь.
Прижав к лицу стебли полыни, Даржа сидел с закрытыми глазами, и ему вспомнилось, как он шел однажды по степи при свете вечерней зари, а навстречу ему шла девушка, которую он любил. Как тогда сильно и сладко благоухала полынь! Как тогда молод и силен был Даржа и как любила его та девушка, которая шла ему навстречу при свете вечерней зари. Она была прекрасна, как утренняя заря, и ветка полыни была у нее в руках. Она поднесла эту ветку к его лицу и оказала:
— Возьми, любимый.
И он как будто слышит еще этот волнующий, нежный запах, в котором слилась тогда вся красота мира, все благоухание земли.
Когда это было? Давно, в молодости, когда, у него не было ни царства, ни утомительной власти, ни дорогих одежд, а были только сильные руки и ноги, беззаботность и целая жизнь впереди…
Даржа очнулся и открыл глаза. Лицо у него стало тихое, радостное и что-то светлое было в глазах.
Он встал, подошел к послам и сказал твердо:
— Я иду с вами.
Послы онемели от изумления, и больше всех был поражен мудрец. А Даржа говорил голосом, в котором уже не было власти владыки, но слышалась другая власть — власть сердца, власть встрепенувшейся души:
— Я иду с вами. Хочу быть вашим рабом, слугою народа. Хочу умереть в родной земле. Вы не знаете, как я тосковал по ней… Пойдемте.
Они вышли, сели на коней и поскакали.
Был светел и радостен Даржа. Казалось ему, что по-иному светит солнце и ветер приветливей бьет в лицо, и там, за синими далями, ждет его какая-то огромная радость, такая же волнующая и близкая, как запах полыни.
Источник текста: Ветка полыни. Рассказы /П. Сурожский. — М.-Пг.: Гос. изд., 1923. — 122 с.; ил.; 23 см.