Александр Рославлев
правитьВесенний хмель
правитьI.
правитьСтудент Лузин, готовившийся к экзаменам, прозанимался целую ночь и едва, как показалось ему, лег, его разбудил Новицкий.
— Чёрт знает! — возмущался тот. — Ждем его, а он дрыхнет.
Лузин что-то помычал, выругался и, когда Новицкий совсем вышел из себя, в недоумении поднял с подушки большую кудлатую голову.
— А… Коля…
— Целый час ждем… свинство!
— Да ну? Вот штука! Сколько же времени?
— Двенадцать скоро.
— Ах, чёрт возьми! — и Лузин стал быстро одеваться. Он нескладно суетился, хватал то, что не нужно, и удивлялся, как он так мог проспать, а Новицкий с присосом затягивался папиросой, отчего его впалые щеки казались еще худее, торопил и нервничал.
Он даже не дал Лузину как следует застегнуть тужурку. Нахлобучил на него фуражку и подал пальто.
Когда, сбежав по темной остро пахнущей котами лестнице, вышли на улицу, их ослепило вешнее солнце. Смеялось и словно струилось небо.
Радостно, полной грудью вдохнул Лузин возбуждающую свежесть утра. Мысль, что он сейчас увидит Лизу и что они будут вместе за городом, в лесу, сладостно повлекла его. Они останутся наедине, и он скажет ей, наконец, то, что так давно собирается сказать.
Он почти не слышал, что говорил ему Новицкий, не заметил, как сел на трамвай, не чувствовал, как его толкают. В теле было ощущение стремительной безудержности и размаха.
Замелькали окраинные одноэтажные, деревянные дома с садами и пустырями.
Заметив их, Лузин очнулся от своих мыслей.
Теперь уже близко — и его охватило нетерпение. Сейчас за церковью и вокзал.
На углу дожидалась компания; Новицкий замахал фуражкой, и компания оживилась.
Лузину показалось, что Лизы среди ожидавших нет.
«Да, нет!» — убедился он, не видя ее черной с белым шляпы.
Настроение его сразу упало. Сдерживая волнение, он рассеянно здоровался, жал руки и говорил что-то безразличное.
— А где же Елизавета Петровна? — спросил Новицкий.
— Она на вокзале.
И снова радостная волна хлынула в душу Лузина.
II.
правитьВ просторной, еще видно недавно срубленной, избе расположились пить чай. Думали устроить это на воздухе, но земля еще была сыра. В открытые окна подувало ласкающим ветерком и расточительно вливалось солнце.
Весело хлопотали около не хотевшего кипеть самовара, раздували его, дурачились. Глядя на них, хозяин избы, вылинявший от лет заскорузлый старик, улыбался как бы про себя в бороду.
Напрасно Лузин выискивал предлог уйти с Лизой от остальных, — та, как показалось ему, словно бы не хотела этого и вообще — он заметил — она всю дорогу держалась немного настороже и была далеко не той веселой, как обычно.
Отпили, наконец, чай и шумной гурьбой высыпали на улицу. Смеялись окна избы и лужи. Чванно и резко кричал на заборе огненно-красный петух.
По жирно-черным полям прохаживались грачи и тыкали в землю длинными носами.
Деревья были подернуты зеленью чуть раскрывшихся почек, а дали прозрачны и узывчивы. Тянуло сырыми запахами, крепкими и возбуждающими.
— Оо! О! — кричал во всю ширину богатырской груди плотный плечистый и краснощекий Королев, и с другой стороны извилистой речки из рощицы отвечал ему кто-то такой же сильный и весенний, как он: «о… о!». Искрились пуговицы на его складной, влитой тужурке и залихватски сидела на голове фуражка.
Лузин глядел на Королева с раздражением и неприязнью, потому что Лиза напротив улыбалась ему и все время заметно не спускала с него глаз.
Чувство возмущения толкнуло Лузина подойти к Леночке. Он сделал это неловко, грубо оставив Лизу на полуслове.
Леночка — худенькая, миловидная, кудрявая, как барашек, — звонко смеялась чему-то, что рассказывал ей Новицкий.
— Как хорошо дышится! — сказал Лузин.
— Да, — блеснула она на него синевой глаз.
В это время Королев подошел к Лизе и от того, как он поднял уроненный ею платок, Лузину стало больно.
— Вам нравится Королев? — спросил он Леночку.
— А что?
— Да так! Мне кажется, что он должен нравиться женщинам.
— Он милый, но как-то…
— Не умен, — вырвалось у Лузина.
Спускались к реке.
Быстрая, с крутящимися воронками не отстоявшаяся вода была мутна и казалась густой.
— Господа, на ту сторону! — предложил кто-то.
Неподалеку у мостков, на которых рыхлая баба, подоткнув юбки, колотила вальком белье, покачивалась, стремясь уплыть, привязанная к столбику плоскодонка.
— Сейчас! — бросил Королев, что-то с жаром объяснявший Лизе, словно, кроме него, не было никого, кто бы мог переправить.
Это Лузина подзадорило. Торопливо сбежал он на мостки и стал отвязывать лодку. Узел был мокрый и туго затянутый; пока с ним возился Лузин, подоспел и Королев.
— Чёрт его знает, как завязан!
— Держите вот здесь за конец! — и Королев вынул перочинный ножик, раскрыл его и перерезал веревку.
Лодку сильно потянуло, и Лузин чуть не свалился в воду.
Королев притянул лодку и ловко прыгнул в нее.
— Елизавета Петровна! — крикнул он, сгибаясь над бортом и сильно, умело опираясь в дно шестом. — Пожалуйте, я вас первую перевезу.
Лузин стоял в растерянности. Слишком все поспешно и уверенно делал Королев.
Лиза — легкая, дразнящая — поймала руку Королева и сошла в лодку.
— Вы хотите на ту сторону? — спросил Лузин Леночку. — Пойдемте лучше в Ланинскую рощу.
— Что же, господа, от компании отбиваться? — заметил Новицкий, — потом никого не соберешь.
— Зачем нас собирать? — шаловливо улыбнулась Леночка, — мы и сами соберемся.
Королев высадил Лизу и уже кричал, подводя лодку:
— Пожалуйте следующего! А вы что же, Лузин, уходите?
— Мы в Ланинскую рощу, — ответила за Лузина Леночка, и ее голосок — короткий и звонкий — упал с крутого берега, как острый камушек.
III.
правитьВ ветвях шумел ленивый ветер. Из-под еще непросохших прошлогодних листьев робко, стыдливо пробивалась травка, и казалось, что если приложить ухо к земле, то будет слышно, как она растет.
Лузин, разостлав пальто и посадив на него Леночку, стоял пред ней и жмурился, закрываясь рукой от солнца.
— А вы, Елена Григорьевна, очень чувствуете весну? Вы такая, что должны красиво и тонко мечтать. Вы вся прозрачная. Вы и сейчас меня не слушаете, а мечтаете.
Леночка не ответила и только ласково улыбнулась, соглашаясь с ним.
Откуда-то справа остро прорезал небо веселый гудок паровоза, и заглушенным стуком поезда наполнилась роща.
— Не правда ли, скучно? — вдруг странно усмехнулся Лузин. — Весна, любить хочется, а у нас нет смелости, чтобы говорит об этом прямо! — и он подумал, что, если сейчас взять Леночку за руку, обнять, она не будет сопротивляться.
— Что же вы замолчали? Так хорошо начали.
— Хорошо?
— Конечно, хорошо. Это же — правда.
— Помните, у Гамсуна в «Пане»: «У тебя есть возлюбленный… Есть. Как он тебя целует, вот так!»
— А вы бы так не сумели.
Лузину показалось, что перед ним совсем другая Леночка, — так сильно порывисто дышала ее маленькая грудь, так обещающе глубоко глядели глаза, так свободно и просто она говорила.
— Подите сюда! Сядьте!
Лузин послушно сел.
Леночка придвинулась к нему, приблизила к его лицу свое и возбужденно засмеялась.
— Дайте мне вашу голову… Положите сюда! — и, как бы ободряя и полушутя, пригнула его голову к себе на колени.
Он был изумлен и странно обрадован.
И откуда в этой хрупкой девочки столько женщины?
— Я знаю, о чем вы сейчас думаете, — сказала она.
— О чем?
— О том, что все это значит. Да?
— Да.
— Ничего не значит, а все-таки ведь хорошо. Правда, и близко и далеко, и ты и вы. Давайте, съедим листок на брудершафт. — Она весело вскочила и, поднявшись на носках, притянула к себе березовую ветку. — Еще мало распущенных. Вот какой невинный, славный! — сорвала и остро откусила маленькими зубами от листика половинку. — А теперь вы. Откройте рот… Так… ну, на «ты!» — и Леночка, закатисто смеясь, поцеловала его.
— На «ты», — смеялся и Лузин.
IV.
правитьВернулись в город поздно вечером. После тишины и простора полей оглушил грохот улиц, — и пригнетающе сжали дома…
Лузин старался держаться с Лизой легко и просто и чувствовал, что ему это удается. Королев, казалось, был чем-то недоволен; он крутил усы, молодцевато держал плечи, но глядел совсем не так победоносно, как на пикнике.
Сначала всей компанией проводили Лизу, Лузин до конца выдержал игру и простился с ней по-товарищески развязно; потом компания разделилась, и вышло так, что ему пришлось провожать Леночку.
— Мне совсем не хочется спать, — заявила она.
— Пойдем ко мне! — и он взял ее под руку.
Разговор их перебрасывался с одного на другое, скользил вокруг какой-то затаенной, неясной мысли, и они шли по гулким тротуарам оживленно-близкие и неуверенные в своей близости.
У Лузина Леночка не захотела снять кофточку и неожиданно заторопилась домой. В ее голосе было беспокойство.
Доносило в открытую форточку бред засыпавшего города. Успокаивающий свет лампы был уютен и ласков. С тонким писком тикали за стеной часы.
— Посидите! — просил Лузин. — Не будете же вы дома сейчас спать! Снимите вашу кофточку.
«Можно ведь и на „ты“, — думал он — но отчего-то там на пикнике это было естественно, а здесь разладилось».
— Нет, я только минутку посижу и пойду.
Ее остренькое личико осерьезилось, и в глазах проходили еле заметные тени мыслей.
— Я вас не отпущу. Хотите, я вам буду рассказывать что-нибудь веселое?
— Нет, мне пора! — и Леночка встала.
— Почему вы так? Ведь вы же обещали посидеть.
Лузин чувствовал, что не может отпустить Леночку. Ощущение покинутости и буйное желанье близости понуждало его к этому.
Он взял ее за руки и посадил в кресло. Она покорно улыбнулась и сказала тихо: — «Зачем? Я лучше пойду», — но в ее голосе почувствовалось полусогласие.
— Нет, вы не пойдете… Не пойдешь! — и он сильно, порывисто обнял ее.
Леночка кротко покорилась его ласке, молчала; и казалось, все беспорядочнее бегут тени мыслей в ее глазах.
Хрупкое, тонкое тело ее в эти минуты жило как бы отдельной от нее жизнью. Лузин понимал ее безволие, и было она таким захватывающим, пьяным…
Лузин проводил Леночку на утро и когда вернулся к себе, в душе его были горькая муть и усталость. Сознание того, что он сделал то, чего не должен был делать (потому что не любит же он ее), пытало его. Это просто его распущенность и только. А она… Конечно, она думает иначе. Она потянулась к нему со счастливой доверчивостью, и теперь он связан с ней зародившейся в его душе жалостью к ней. К тому же мучила его мысль о неясности отношений с Лизой. Спать Лузин не мог и, еле дождавшись восьми часов, чтобы куда-нибудь себя деть, собрался к Новицкому.
На лестнице столкнулся с посыльным в дверях.
— Тридцать четвертый, — взглянул тот на номер квартиры. — Студент Лузин не вы будете?
— Да, я.
Посыльный подал письмо. Лузин узнал Лизин почерк.
Сходя по лестнице, распечатал, остановился у окна на площадке и стал читать:
«Приходите в сквер на обычное место в два часа. Елизавета».
V.
правитьВизгливо кричали и бегали по желтым дорожкам дети. Рябой сутулый бородач-садовник рыхлил неподалеку клумбу. Срывался с деревьев воробьиный гомон, перебрасывался через сквер, то затихал, то снова неожиданно рассыпался трескотней перебивающих один другого голосов. Лузин слушал Лизу с выражением тревоги и смущения.
Их разделяли лежавшие на скамейке ее ноты.
— Сейчас у меня была Леночка. Вы произвели на нее сильное впечатление, — полуусмехалась Лиза.
— А на вас, кажется, Королев? — поборол свое смущение Лузин.
— Словом, со вчерашнего дня все по-новому.
— Не знаю, как у вас, а у меня все то же.
Он гадал, знает ли она что-либо от Леночки. Леночка неожиданная: могла, пожалуй, все рассказать.
— Я не мог понять, что вчера было с вами. Все вышло не так, как я думал.
— Да, не так! — и ее густые, гордые брови почти сошлись.
— Знаете, Лиза? Отчего бы не поглядеть друг другу в глаза и не сказать, что чувствуем?
— Говорите!
— Я вчера хотел вам сказать, что я люблю вас. Теперь я это говорю так свободно, потому что это как бы в прошлом, да и сами вы это давно знаете. Почему вы вчера были такой. Я же и поехал на этот пикник только из-за вас, а что я ушел с Леной, так это потому, что вы ушли с Королевым. Может быть, я даже сказал ей что-нибудь лишнее. Такая была минута. Затем вы меня так оттолкнули. Что с вами вчера было?
Лиза густо заалела.
— Было… Я и сама не понимаю, что было… Я так себя презирала сегодня утром.
Лузину стало от этих слов радостно, и все его чувство, сдержанное, колебавшееся, хлынуло через край, мятежно и властно…
Когда он проводил Лизу домой, в небе уже горело золото заката.
Стоя у ворот, он долго держал ее руку в своей, и ее глаза говорили ему о счастье.
— Невеста моя, невеста! — расставаясь с ней, ликуя повторял он, — невеста.
VI.
правитьДома Лузин узнал, что заходила Леночка. Он совсем забыл, что обещал ей в шесть быть дома. Щемящее, томительное чувство поднялось из его души и заволокло мысли. Надо было сейчас же пойти к ней и все рассказать, но что-то удержало его — не то боязнь перед тяжелым объяснением, не то жалость. Сел было заниматься, но не мог сосредоточиться.
Вечером зашел Новицкий и позвал бродить.
Кончилось это, как и обычно, тем, что попали в ресторан. Лузин все время мучительно волновался, еле владел собой. Пил, стараясь заглушить мысли о Леночке, пьянел тупо и несуразно. Новицкий что-то рассказывал о последней сходке и о том, что решена забастовка…
Шныряли от стола к столу лакеи, гремела посуда и на эстраде навязчиво бубнил оркестр.
После третьего графинчика Лузин стал говорить горячо, с надрывом.
— Жизнь… О ней пишут миллионы книг, — торопливо и сбивчиво бросал он, — и никто ничего не решил, не узнал, и ни один дьявол никогда не объяснит, что такое жизнь.
— Зафилософствовал, значит — пьян! — вслух решил Новицкий, уже тоже в достаточной степени захмелевший. — Еще по одной под рыжика.
— Да, Вася, пьян, и надо быть вот как пьяным, чтобы все к чертям провалилось. Бывают, брат, такие минуты, когда быть трезвым страшно. Ты знаешь, я — человек, не мудрствующий лукаво, и ни в какие тайны не углубляюсь, но то, что со мной сейчас происходит, такая головоломка, что чёрт возьми. Я сейчас глуп, как вот этот стул. Видишь ли, я тебе объясню все по порядку… Ты, вероятно, заметил, что у меня с Елизаветой Петровной отношения больше, чем дружеские. Я ее люблю, а между тем вчера я так сподличал и перед ней и перед другой, что прямо, кажется, раздавил бы себя, как блоху — до того мерзко.
— Ну, ближе к сути!
— Вчера Леночка зашла ко мне, и я не знаю, как, почему все случилось, но, словом, я сделал подлость. Ведь у меня же ничего к ней нет, никакого чувства; я люблю Елизавету Петровну, и главное — подлее всего то, что и с Леночкой, пожалуй, не сумею теперь порвать. А, да чёрт! Давай лучше выпьем.
Он заметил, что, когда сказал о Леночке, Новицкий очень посуровел.
— Да, нехорошо! — согласился он, налил рюмки и еще более нахмурился.
«Что он? Уж так же не любил ли ее?» — с тревогой подумал Лузин.
VII.
правитьНа другой день Лузин был у Леночки. Комната была тесная и выходила окном в стену соседнего дома. Белое пикейное одеяло, аккуратно постланная накидка на подушках и столь же аккуратно сложенные на этажерке книги, платья на стене, закрытые простыней, и букетик фиалок в стакане на столе, — все носило печать нежной девичьей заботливости.
Леночка была необычайно радостна, Лузин несколько раз порывался высказаться, но она нечаянно перебивала его.
— Хотел, Лена, сказать тебе… — он запнулся, в голосе его была неуверенность.
— Что? — остановилась она посередине комнаты.
— Прости меня!
Она, по-видимому, его не понимала.
«Нет, я не сумею сказать, — подумал Лузин, — лучше было написать».
Ему стало стыдно. Когда шел к ней, то ведь окончательно решил, что все скажет.
— Я люблю, Лена… — уронил он тихо.
Леночка опустилась на стул, на лице ее было смущение…
— Я, Лена, не мог тогда владеть собой. Это все был весенний дурман какой-то. Да ведь и ты его чувствовала. Ведь ничего же, Лена, между нами нет, это ясно.
Леночка опустила голову. Молчала.
— Вот ты плачешь… я так боялся этого…
Но вдруг она встала, странно выпрямилась, видимо что-то хотела крикнуть, но сдержалась и сдавленно с трудом произнесла:
— Уйдите! Уходите!
Лузин густо покраснел и, неловко взяв с вешалки фуражку, не знал, что ему делать — уйти или еще что-нибудь сказать. Надо было как-то еще оправдаться, но оправдания не находилось.
— Идите же! Что вам тут делать?
Часто дышала ее грудь под белой батистовой кофточкой.
— Я виноват, Лена, простите меня! Но ведь было бы еще хуже, если бы я солгал, затаил.
— Да, да, конечно, хуже.
Он стоял с фуражкой в руке и чувствовал себя унизительно, словно украл что-то и пойман.
Торопливо стал надевать пальто, запутался в рукаве.
Леночка следила за ним таким взглядом, словно не верила, что он сейчас уйдет, но он взялся за ручку двери, выкрикнул: «простите!» — и выбежал.
VIII.
правитьВечером Лузин, как было условлено, ждал Лизу к себе. После объяснения с Леночкой он никак не мог успокоиться.
Лиза пришла много позже, чем обещала. Она была в новой шляпе с яркими пунцовыми розами.
— А я позвала к тебе Семенова и Соню; они через полчаса зайдут, пойдем гулять. Да что ты хмуришься?
— Нет, я ничего.
— То-то! Чтобы этого не было! — деланно строго приказала она. — И вообще помни, если мне с тобой хоть одну минуту будет скучно, я уйду от тебя.
С парадной позвонили. Оказалось — Новицкий. Он был чем-то заметно расстроен и, посидев минуты три, вызвал Лузина в коридор.
— Ты был сегодня у Елены Григорьевны? — торопливо зашептал он.
— Был. А что?
— Я сейчас к ней заходил, не застал. Я боюсь, как бы чего не случилось.
— Пустяки! Почему ты думаешь?
— Я получил от нее странную записку.
— Записку?
— Да, вот! — и Новицкий достал из кармана измятый клочок бумаги.
«Мне Вас очень надо видеть, — с трудом разобрал написанное карандашом Лузин. — Приходите сейчас же, хотя не знаю, может быть, Вы меня и не застанете».
— Что ты с ней говорил? — допытывался Новицкий.
— Сказал все как есть.
— Да ну? Что же мы стоим? — и Новицкий прошел в переднюю, быстро надел пальто и, не простившись, вышел.
— Что случилось? — спросила Лиза, когда Лузин вернулся в комнату.
— Так, ерунда; боится, что у него будет обыск, и хотел у меня кое-что спрятать.
Лиза поверила.
IX.
правитьБыло часа три ночи, когда Лузин проводил Лизу. Чувствуя, что положительно не может оставаться в неизвестности и должен узнать, что с Леночкой; он по дороге к себе домой взял извозчика и поехал к ней. Решал, как ему лучше сделать: зайти ли самому, или послать дворника.
Когда извозчик остановился, Лузиным овладела такая тревога, что он еле смог объяснить дворнику, что ему от него нужно.
— У вас тут живет Ростовцева, в двадцать четвертом, так подите и узнайте дома ли она… я вам дам на чай.
Дворник был сонный и неповоротливый. Насилу сообразил и нехотя пошел.
Лузин стоял у ворот, ждал с безумным нетерпением.
Дворник что-то замешкался… Наконец послышались шаги.
— Ну, что?
— Нету, не ночуют.
Холод вошел в сердце Лузина.
«Что же это? Неужели? — в смятении и страхе подумал он. — Может быть, заночевала у кого-нибудь из знакомых?»
Решил сейчас же поехать к Новицкому. Сел на того же извозчика и заторопил его. Путались мысли… Колотилось, как сумасшедшее, сердце. Новицкий не спал. Он, судя по его лицу, был в отчаянии.
— Я сейчас оттуда и к тебе, — сказал Лузин.
— Нет?
— Нет!
— Я уже звонил в участки. Ничего неизвестно. У знакомых нигде нет.
— Что же теперь делать?
— Ничего не делать, ждать! — и Новицкий зашагал по комнате; его короткая юркая фигурка так и швырялась из угла в угол.
— Я все-таки не думаю…
— А где же она?
Лузин смолк.
— Скажи, ты ее любишь? — вдруг вырвалось у него.
— А не все ли это тебе равно?..
— Ты не знаешь, как мне сейчас тяжело! Ты понять не можешь!
— Прекрасно все понимаю, но самое лучшее, если ты поедешь к себе. Мне, откровенно говоря, неприятно тебя видеть.
— Хорошо, как хочешь! — и Лузин покорно вышел.
На улице он разрыдался и долго не мог прийти в себя.
Незаметно в безысходном раздумье добрел до канала. Остановился на мосту.
Вода в канале была черная и, казалось, не текла. Дробились в ней вытянутые огни фонарей, словно чего-то ждали.
«Что же теперь, что же?» — обессиленный спрашивал Лузин судьбу и понимал, что ответа быть не может.
X.
правитьВернувшись к себе, измученный Лузин бросился, не раздеваясь, на постель и сейчас же заснул лихорадочно.
Спал он, то и дело задыхаясь от кошмаров.
Когда проснулся и взглянул на часы, было без четверти двенадцать.
Пережитое с разительной четкостью предстало ему во всех подробностях.
Не знал, что предпринять и вдруг заметил на столе письмо. Схватился с постели и, взглянув на почерк, понял, что сейчас сразу же все узнает. Быстро разорвал конверт.
На четвертушке писчей бумаги были набросаны торопливые кривые строчки:
«Милый, я была неправа к тебе. У меня была с тобой минута счастья. Как это случилось — не все ли равно, но я верю, что и тогда, и после, у меня ты был искренен. Да, весенний дурман, назови как хочешь… Но так горько пробужденье! Я слишком поверила счастью и теперь не могу поэтому от него отказаться. Спасибо тебе, что ты сказал правду. Прости, если с этим письмом, может быть, придут к тебе грустные мысли… Лена.»
Лузин едва дочитал до конца. Судорожно скомкал в руке письмо и, ткнувшись лицом в подушку, стиснув зубы, долго лежал неподвижный.
«Так и есть, — тяжело колыхалось в его мозгу, — так и есть!»
XI.
правитьБыла Лиза и сообщила, что с Леночкой несчастье: попала под поезд и ее отвезли в больницу.
— Меня ждет извозчик, — торопилась она. — Одевайся и поедем. У тебя такой вид, точно ты всю ночь кутил.
— Я занимался, — солгал Лузин, схватившись за первое, что пришло ему в голову.
По дороге в больницу Лиза рассказала, что Леночка вчера заходила к ней и не застала.
— Я в это время была у тебя. Мне кажется, что с ней что-то неладное. Это неслучайно.
— Какой я подлец! — решил Лузин, — не могу признаться.
В больнице к ним вызвали дежурную фельдшерицу и та сказала, что больная скончалась и сейчас находится в мертвецкой.
Лиза не выдержала, расплакалась.
— Я хочу ее видеть.
— Лучше после, — уговаривал Лузин. — Ты сейчас не можешь, надо успокоиться.
На дворе они встретили Новицкого. Он шел со стороны больничного сада — должно быть, из мертвецкой. Голова его была опущена, и шел он медленно. Если бы Лиза не окликнула его — прошел бы, не заметив.
— А… да… там… — показал он рукой и не остановился.
У ворот больницы Лузин посадил Лизу на извозчика и обещал часа через два заехать к ней.
— Мне надо поговорить с Новицким. Ты видела, какой он. И потом устроить все с похоронами.
Попрощался и пошел в другую сторону, но, пройдя несколько шагов, повернул обратно.
Он не мог удержаться не побывать в мертвецкой. Что-то, что было сильнее его мысли и воли, настаивало на этом.
Спросил у встретившегося служителя, как ему увидеть покойную. Тот провел его к той же дежурной фельдшерице, и она дала разрешение.
Надо было пройти через весь сад. Белые, словно ватные, облака стремились по небу. Пахло тополями и такое чувствовалось во всем ликование, что как-то не верилось в возможность смерти.
Мертвецкая, выкрашенная в серую невзрачную краску, выглядела замкнуто и пасмурно,
Открыл дверь приземистый с безразличным лицом сторож и пропустил Лузина вперед.
Из передней повеяло сыростью и холодком. Дверь в следующую комнату была закрыта, и Лузин сам отворил ее.
На крашенном белой краской столе лежало закрытое простыней маленькое тело. В углу перед унылым Спасителем стоял большой церковный подсвечник с красной лампадкой вместо свечи.
— Желаете взглянуть? — спросил сторож.
— Да, покажите! — едва нашел в себе мужество ответить Лузин.
Тот приподнял простыню. Лузин бегло взглянул и поспешил выйти. То, что он увидел, была не Леночка. Совсем другое, не передаваемое никакими словами лицо. Обритая голова с ватой на виске делали его таким худым и призрачным и такое запечатлелось на нем страдание, что душа Лузина на мгновенье как бы сгорела в порыве тоски и ужаса.
Выйдя из мертвецкой, он очень заспешил и очнулся только на улице.
XII.
правитьПрошла неделя. Столько отвращения к себе пережил Лузин, столько угнетенности, что единственной его мыслью было куда-нибудь убраться от всех подальше, даже от Лизы, и забыться, хоть как-нибудь забыться.
Новицкого на похоронах не было, и с тех пор, как он встретился на дворе в больнице, Лузин его не видел. Он в тот же день уехал и никому не оставил адреса.
Смерть Леночки осталась для всех, знавших ее, загадкой. Она написала только Лузину.
Лиза была уверена, что причиной всему Новицкий. В этом убеждал ее его отъезд.
Лузин чувствовал, что если он не найдет в себе смелости открыться Лизе, то ему своего одиночества с такой тягостной тайной в душе не вынести.
Не изглаживалось в памяти лицо Леночки. Особенно мучительны были ночи. Лузин часто видел его во сне и просыпался почти в горячечном страхе. Зажигал лампу и лежал, дожидаясь утра, понуждая себя думать о чем-либо другом.
Каждый день виделся с Лизой. Замечая его задумчивым, она допытывалась, что с ним, и он лгал сбивчиво.
Минула Пасха и был назначен день свадьбы. То и дело забегали приятели, благодаря забастовке отложившие экзамены, и надоедливо раздражали разговорами о разных разностях. Леночка словно ходила за ним по пятам. Положительно ни на минуту не покидала его тоска.
Он с жадностью в несчетный раз перечитывал ее письмо, и от этого ему делалось и больнее и легче.
Помимо чувства вины перед Леночкой, он заметил, что жалость его перешла какую-то грань и за этой гранью что-то другое. Может быть, любовь. Это все более яснело, и он почти уверился, что оно так и есть. Лиза уже не влекла его столь сильно, как прежде…
XIII.
правитьЛузин и Лиза были в кофейне. До свадьбы оставалось всего несколько дней, но настроение у Лузина было далеко не радостное.
— Что с тобой? — спросила Лиза. — Я прямо удивляюсь! Точно накануне самоубийства.
— Да так… Ты не обращай внимания. Когда это пройдет, я тебе все объясню.
— Ты уже много раз объяснял, и я прекрасно знаю, что все, что ты говоришь, — неправда. Ты скрываешь от меня что-то очень важное. Между нами не должно быть тайн.
— Видишь ли, Лиза, этого подробно не объяснишь. Это верно: я тебе не говорил правды, да и теперь не хотелось бы говорить. Во-первых, она и для самого меня не совсем ясна, а, во-вторых… — и он задумался.
— Ну, что «во-вторых»?
— Да не стоит, Лиза, право, не стоит!..
— Нет, я, наконец, хочу все знать.
— Только не сейчас, не здесь.
— Хорошо. Расплачивайся и пойдем! — решительно сказала она.
Когда вышли из кафе, встретили Королева. Сияющий, вылощенный, пахнущий духами, он шумно поздоровался и пошел с ними.
Лизу его присутствие видимо раздражало, а Лузин, напротив, оживился и заговорил с ним о каких-то пустяках.
— А я, знаете, новость узнал о Новицком, — вспомнил вдруг Королев, — ни за что не угадаете.
— О Новицком? — заинтересовалась Лиза.
— Представьте, оказывается с Ростовцевой все вышло из-за него, и он говорят теперь совсем, как помешанный. Какой Дон-Жуан, А?!. А ведь притворялся каким женоненавистником…
— Это — неправда, — хмуро оборвал его Лузин.
— Я вам даю честное слово, на днях я встретил Семенова; он его видел и с ним говорил.
— А я вам говорю, что это — неправда.
— Почему ты так уверен? — недоумело спросила Лиза.
— Потому, что Новицкий — мой друг, и я бы об этом давно знал, если бы так действительно было, — смутился Лузин.
— Ну, знаете, — нехорошо улыбнулся Королев, — о таких вещах и друзьям редко рассказывают.
Разговор оборвался. Наступило неловкое молчание,
— Вы куда идете, если не секрет? — спросил Королев.
— Нам надо к знакомым, — сочинила Лиза.
— А! Ну, всего лучшего! А я думал вас соблазнить авиаторов посмотреть.
— А не поехать ли нам, Лиза? Я еще не видел, — как бы обрадовался Лузин.
Ему хотелось как-нибудь оттянуть разговор, происшедший в кофейной. Не мог он, положительно не мог открыться, — хотя желание сделать это в последние дни не оставляло его ни на минуту. И вдруг у него мелькнула мысль как-нибудь так устроить, чтобы Лиза увидела письмо Леночки к нему. Забыть его где-нибудь или выронить, или просто послать по почте.
Лиза поехать на авиаторов не согласилась, и Королев откланялся.
— Поедем ко мне. Поговорим! — решила она.
ХIV.
правитьЛузин, как ни добивалась Лиза узнать от него правду, ухитрился тонко извернуться, а когда пришел от нее домой, окончательно решил послать ей письмо Леночки; но, когда стал его запечатывать, его схватила за сердце безысходная тоска. Расстаться с письмом оказалось для него невозможным. Он никак не мог объяснить себе свою двойственность. Кто же, наконец: Леночка или Лиза? Потому ли он не смеет открыться Лизе, что боится ее потерять, или потому, что он свою тайну, а следовательно, и Леночку, любит больше, чем ее, или же ему мешает стыд… То, что так дорого ему это письмо, убедило его, что он любит Леночку. Это убеждение сразу же разрослось в необъятную глубокую уверенность. Конечно, любит, если хотел послать Лизе письмо; значит, рисковал порвать с ней, отказывался от нее ради тайны, связавшей его с Леночкой, и если не послал, то из этого ясно, как он дорожит этой тайной. Нет, он не откроет ее; он просто напишет Лизе, что должен расстаться с ней, что его тайна стала между ними преградой и разрушить эту преграду он не хочет.
XV.
правитьЛузин уезжал к себе на хутор. Он стоял на площадке вагона и с тоскливым нетерпением ждал последнего звонка. Суетня, окрики носильщиков, яркий свет электрических фонарей и весь этот разноголосо и гулко шумевший вокзал поселили в нем неприятное смятение, от которого ему хотелось поскорей освободиться. Боялся он также, что вдруг появится Лиза; хотя на его письмо она ответила, как он и ожидал, — гордо и чуть ли не с насмешкой, но все же в некоторых словах проскальзывали обида и горечь, и потому-то он предполагал, что она, пожалуй, может приехать на вокзал. Он подумал, что лучше войти в вагон. Осталось всего шесть минут. Если она теперь приедет, то едва ли сумеет его так скоро найти.
В вагоне было тесно и душно. Усаживались, толклись, громоздили вещи.
Лузин поместился в углу у окна. Ждал. Но вот, наконец, и третий звонок. Последние поцелуи, пожатия. Толкаясь гуськом, заторопились провожавшие; какой-то господин в котелке все никак не мог оторваться от окна вагона и частил сюсюкающим тенорком: «Только вы, пожалуйста, ему скажите, чтобы непременно в срок; я ждать ни одной минуты не буду». И все сыпал и сыпал нудными делецкими словечками.
Но вздрогнул вагон, и тихо поплыли мимо окна, лица, двери вокзала с плакатами. Разговоры в вагоне мешались с шумом колес.
Поезд вышел из-под вокзального навеса и потянулись по обеим сторонам его перекрещивающиеся рельсы, стрелки, будки, семафор.
Лузин вышел на площадку. Уже остались позади окраинные дома и фабрики с закоптевшими, упершимися в небо строгими трубами. Повеяло простором полей и весенними запахами. До последней черточки вспомнились Лузину и пикник и тот вечер. Ночная темень надвигалась на поля, и тонкий, ясный-ясный вырисовывался в самой средине месяц.
Стучали колеса, обволакивало паром, смешанным с дымом, и Лузину казалось, что, чем дальше летит поезд, тем сильнее нагнетает тоска. Весна плыла по полям, весна обливала его ласкающим ветром, но это дыхание ее казалось ему дыханием смерти. Ясно было ему теперь, как она, эта сила весенняя, напрягла его тело, наполнила его, как молодым вином, безудержной страстью, завлекла, затуманила на мгновенье и отхлынула прочь, чтобы туманить и завлекать других.
«Леночка!» — томительно и больно пело в его душе.
Темень совсем замутила поля. Паровоз забросал искрами. Тонкими переплетающимися огненными проволоками стремились они мимо вытянувшихся в ряд елей, падали наземь и, казалось, не гасли. Глядел на них Лузин и думалось ему, что вот так же стремятся людские жизни, и кто их бросает в тьму ночи, и зачем их так много… А искры вились, перегоняя друг друга, словно там, где-то, их что-то ждало.
«Но ведь всем им суждено, — думал Лузин, — упасть и погаснуть»…
Громыхали колеса, налетел порывами ветер, томился месяц…
1912 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.