Велосипедисты (Дорошевич)/ДО
Текст содержит фрагменты на иностранных языках. |
Текст содержит цитаты, источник которых не указан. |
| Велосипедисты : Письмо къ пріятелю |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Одесса, одесситы и одесситки. — Одесса: Изданіе Ю. Сандомирскаго, 1895. — С. 130. |
Дорогой другъ!
Надѣюсь, вы не будете особенно пенять на то, что въ теченіе восьми дней я пишу второе письмо.
Но у меня есть на это уважительныя причины, мой дорогой другъ.
Я не могу удержаться отъ желанія похвалиться однимъ учрежденіемъ, которымъ не достаточно гордится Одесса.
А, между тѣмъ, именно это учрежденіе выдѣляетъ ее изъ ряда прочихъ русскихъ городовъ, составляетъ предметъ зависти, создаетъ ея славу.
Я говорю о велосипедномъ трэкѣ.
Чѣмъ мы можемъ похвалиться?
Наша торговля падаетъ, особой образованностью Одесса, по врожденной скромности, никогда похвастаться не могла, даже наши знаменитыя мостовыя отличаются такой пылью, что мы можемъ пускать ими пыль въ глаза только въ прямомъ, а отнюдь не въ переносномъ смыслѣ.
Тогда какъ трэкъ… У насъ первый въ Россіи асфальтовый трэкъ!
Вы, москвичъ, не чувствуете зависти при этихъ словахъ:
— Асфальтовый трэкъ!
Не чувствуете?
У васъ благородное сердце. Вамъ никогда не будетъ знакомо чувство зависти!
Мы бьемъ всероссійскіе рекорды!
Наша молодежь… о, говорите что хотите про нашу молодежь! Ставьте ей въ вину, что за цѣлый годъ въ университетъ было подано всего 92 прошенія о поступленіи. Говорите, что она не хочетъ учиться. Но за то она бѣгаетъ, какъ ни одна молодежь въ мірѣ!
Поразительно, головоломно, головокружительно.
И это не пустая забава.
Если-бы вы видѣли эти счастливыя лица отцовъ, матерей, братьевъ, сестеръ, засѣдающихъ по воскресеньямъ въ трибунахъ для публики. Если-бъ вы видѣли, какою гордостью, какимъ восторгомъ горятъ ихъ глаза, когда ихъ близкій дѣлаетъ «финишъ», которому позавидовала-бы любая лошадь.
А эти мамаши! Какою тревогой полны ихъ лица, когда дочки летятъ съ развѣвающимися платьями и обгоняютъ другъ друга, рискуя ежеминутно упасть и разбить себѣ личико, — этотъ главный шансъ въ жизни.
Тревога автора, произведеніе котораго выставляется на судъ публики!
О, вы не сказали-бы, что это пустая забава.
Что эта молодежь, у которой отъ постояннаго фанатическаго круженія по трэку лица принимаютъ, наконецъ, такое-же высоко-безсмысленное выраженіе, какъ у вертящихся дервишей, — что она даромъ тратитъ свои силы.
Что она напрасно ради трэка бросаетъ учиться, читать, заниматься чѣмъ-бы то ни было, возвышающимъ умъ!
— Асфальтовый трэкъ — это будущее человѣчества!
Такъ пророческимъ тономъ изрекъ мнѣ Иванъ Ивановичъ.
Мнѣ жаль, что вы не знакомы съ этимъ почтеннымъ человѣкомъ.
Мы съ нимъ знакомы давно, но не видались лѣтъ пятнадцать.
Я встрѣтилъ его въ прошлое воскресенье на трэкѣ, послѣ гонокъ, и сразу рѣшилъ, что Иванъ Ивановичъ выигралъ 200 тысячъ.
Онъ сжалъ меня въ объятіяхъ и сразу смочилъ мою жилетку слезами восторга.
Онъ шепталъ голосомъ женщины, задыхающейся отъ страсти:
— О, какъ я счастливъ… Какъ я счастливъ… Какъ хорошо!
Въ такихъ случаяхъ хорошо класть женщинамъ на голову мокрую тряпку.
То-же сдѣлалъ и я, и только тогда Иванъ Ивановичъ немного пришелъ въ себя.
— Да что случилось? Что случилось?
— Пойми, что мой сынъ только-что побилъ…
Я встревожился:
— Какъ, побилъ? Кого побилъ? За что побилъ? И чему-же тугъ радоваться?
— Рекордъ побилъ! Все-рос-сій-скій рекордъ!!! Но этого мало! Мой средній сынъ признанъ лидеромъ! Каково это? Имѣть лидера сына! А ты видѣлъ мою дочь?
— Не видалъ.
— Настоящая лошадь!
Я былъ пораженъ.
Иванъ Ивановичъ расхохотался.
— А? Что? Не ожидалъ? Не думалъ, чтобы у Ивана Ивановича была дочь — настоящая лошадь? «Гдѣ ему!» — думалъ? Анъ вотъ и есть! Могу сказать — есть!
Иванъ Ивановичъ даже закрылъ глаза отъ восторга.
— Как-кія статьи!!! Фу ты, Боже мой, какія у нея статьи!!!
— Иванъ Ивановичъ, да ты про кого?
— Про дочь.
— Да что-же ты, братъ, про нее какъ-то этакъ… странно выражаешься?
— А какъ-же мнѣ про нее выражаться, если она бѣговая?!. Нѣтъ, ты посмотри, какъ она бѣгаетъ! Как-кіе рекорды! Какъ стартъ принимаетъ! Финишъ, финишъ какой у нея!
Иванъ Ивановичъ захлебнулся отъ восторга.
На его глазахъ выступили слезы.
— Вѣришь-ли, иной разъ смотришь на нее на бѣгахъ, — и даже сомнѣніе беретъ. «Господи Боже мой, — думаешь, — неужели это я? Право, не будь я такъ увѣренъ въ своей Агафьѣ Алексѣевнѣ»…
— Иванъ Ивановичъ!!!
— Что-жъ, братъ! Отъ полноты чувствъ говорю! Лестно, братъ, быть производителемъ такого потомства! Помнишь, какъ въ исторіи какой-то грекъ, когда его дѣти выиграли на Олимпійскихъ играхъ. Такъ ему другой грекъ сказалъ: «Умри, — говоритъ, — потому что больше, — говоритъ, — тебѣ ничего, — говоритъ, — не остается, — говоритъ».[1] Лестно! Ты только пойми, трое единокровныхъ въ одинъ день три приза взяли. Каково? Послушай, будь грекомъ…
— Что-о!!
— Будь другомъ, хотѣлъ я сказать. Пойдемъ ко мнѣ на заводъ.
— На какой заводъ?
— Ну, ко мнѣ домой, что-ли! Называй какъ знаешь…
— Иванъ Ивановичъ, да что это ты, братъ, такъ престранно выражаешься!
— Отъ полноты чувствъ, отъ полноты чувствъ, милый, выражаюсь. У тебя бѣговыя лошади когда-нибудь были?
— Нѣтъ.
— Ну, такъ тебѣ никогда моихъ родительскихъ чувствъ не понять. Идемъ, что-ли?
— Да мы лучше на извозчикѣ.
— Никогда!
Иванъ Ивановичъ даже отпрыгнулъ въ какомъ-то ужасѣ.
— Ни-ког-да!!! Ноги развивать долженъ. Экій ты, братъ, какой странный. Отецъ рысистыхъ дѣтей, — и вдругъ на извозчикѣ! Для будущихъ дѣтей долженъ ноги развивать. Вѣдь это по наслѣдственности нужно. Какіе-же они будутъ велосипедисты?
Иванъ Ивановичъ вздохнулъ.
— Эхъ, братъ! Все для дѣтей, все для потомства! Наслѣдственности, правда, движимой или недвижимой, я имъ не оставлю. Но ноги у меня здоровыя. И у нихъ, по наслѣдственности, такія же должны быть.
— А много ихъ у тебя?
— Чего? Ногъ-то? Къ сожалѣнію, только двѣ.
— Да не ногъ, а дѣтей.
— Ахъ, дѣтей! Дѣтей семеро. Пятерыхъ на призы пускаю. Одинъ еще выдерживается. А одинъ совсѣмъ маленькій — двухлѣтокъ. Но подаетъ надежды. О, братъ! Въ дѣтяхъ я счастливъ. Какъ бѣгаютъ!
— А учатся какъ?
— Всѣхъ выгнали.
Иванъ Ивановичъ сказалъ это даже съ какою-то радостью.
— Да иначе, вѣдь, ихъ и до призовъ-бы не допустили. Вообрази, воспитанникамъ учебныхъ заведеній участіе въ гонкахъ воспрещено. Нѣтъ, косность-то, косность какова?!
— Н-да… оно, конечно, косность… Но только, прости, Иванъ Ивановичъ, я твоей системы никакъ не понимаю… Престранная, братецъ, система воспитанія.
— Со-вре-мен-ная. Больше, чѣмъ современная. Прогрессивная. Н-да, братъ, пора объ улучшеніи рода человѣческаго подумать. Что мы дѣлаемъ? Куда мы идемъ? Чѣмъ дѣтей пичкаемъ? Мой дѣдушка шестипудовой гирей крестился, а я еле-еле два пуда съ половиной поднимаю!
— Можетъ быть, и вырожденье.
— Навѣрное тебѣ говорю, что вырожденье. А все почему? Потому-что все только о головѣ заботимся. Латынью ее, греческимъ, алгебрами, геометріями разными пичкаемъ. Все для головы, и ничего для ногъ! Я, братъ, въ книжкѣ одной читалъ. Ты знаешь-ли, что органы, которые не упражняются, постепенно исчезаютъ. Отчего, напримѣръ, мизинецъ такой маленькій? Ты думалъ когда-нибудь?
— О мизинцѣ, признаться, не думалъ.
— А я думалъ. Оттого онъ и маленькій, что имъ ничего не дѣлаютъ. Я, братъ, съ тѣхъ поръ, какъ объ этомъ узналъ, все мизинцемъ дѣлаю. Пуговку электрическую нажать — мизинцемъ. Пищу принимаю — мизинцемъ. Пишу даже мизинцемъ. Смотри-ка, какой у меня!
— Хорошо.
— То-то и оно-то. Вотъ такъ и о ногахъ думать нужно. Вѣдь если, братъ, на ноги вниманія не обращать, — вѣдь онѣ тоже на манеръ мизинца, выродятся. Что, я тебя спрашиваю, будетъ съ человѣчествомъ, если у него ногъ не будетъ? Что, я желалъ-бы знать, станетъ человѣкъ дѣлать со своей алгеброй, если у него, вмѣсто ногъ, будутъ два мизинца рости? Съ голоду перемрутъ! Алгебру знаетъ, — за хлѣбомъ въ лавочку сходить не можетъ. На двухъ мизинцахъ-то далеко не уйдешь!
Иванъ Ивановичъ сдѣлалъ наставительное лицо.
— Вотъ и обязанность наша, родителей, заботиться о томъ, чтобы дать человѣчеству здоровые экземпляры. Странное дѣло, объ улучшеніи лошадиной, овечьей, свинной даже породы заботятся, а о человѣчьей не думаютъ. Mens, братъ, sana in corpore sano.[2] Это римляне еще раньше насъ смекнули! Я, братъ, для улучшенія породы хлопочу. Вотъ увидишь. Какія дѣти! Рысаки, а не дѣти. Родителемъ быть лестно! «Чьи дѣти берутъ?» Ивана Ивановича. И послѣ смерти въ газетахъ напишутъ: «Скончался извѣстный производитель».
— Иванъ Ивановичъ, да что ты, братъ?
— Ничего не братъ, а просто лестно!
Иванъ Ивановичъ смахнулъ слезу:
— Восьмаго, между нами говоря, жду. Стараюсь на пользу отечества. А вотъ и заводъ.
Агафья Алексѣевна встрѣтила насъ въ передней. У нея былъ счастливый видъ издателя, изданія котораго имѣютъ успѣхъ. Ея внѣшній видъ ясно говорилъ, что и дальнѣйшія ожиданія Ивана Ивановича не напрасны.
— Какова? — подмигнулъ мнѣ Иванъ Ивановичъ, представивъ своей супругѣ, и, не ожидая отвѣта, обратился къ ней съ дѣловымъ видомъ. — Сонькѣ кормъ задавали?
— Сейчасъ кормится! — такъ-же дѣловито отвѣчала Агафья Алексѣевна.
— А чѣмъ?
— Мясо рубленное сырое, яйца сырыя.
— Безъ хлѣба?
— Ну, разумѣется.
— То-то. Хлѣбъ, — обратился ко мнѣ Иванъ Ивановичъ, — я упразднилъ. Отъ него только жира прибавляется, а настоящей сухости въ мускулѣ нѣтъ. Сенька — это у меня тринадцатилѣтокъ. Тренируется. На тотъ годъ пускать буду. Большія надежды подаетъ, шельмецъ! Третьяго дня, на базарѣ, торговку одну ни за что, ни про что, кулакомъ стукнулъ. Такъ бѣжать припустился — любо-дорого было посмотрѣть. Большой молодецъ, однимъ словомъ! Ну, теперь пойдемъ въ гостиную.
Въ гостиной шелъ оживленный разговоръ: слышалось даже нѣчто вродѣ лошадинаго ржанья. Молодежь раньше насъ пріѣхала домой на велосипедахъ и теперь вела болтовню о гонкахъ, рекордахъ, побѣдахъ и финишахъ.
Кромѣ дѣтей Ивана Ивановича, тутъ-же сидѣлъ весьма достопримѣчательнаго вида молодой человѣкъ. Гладко-выстриженный, въ одной фуфайкѣ и панталонахъ, какъ рисуются на картинкахъ у неаполитанскихъ рыболововъ. На совершенно голыхъ рукахъ и ногахъ красовались очень почтенные синяки, ссадины и кровоподтеки. Онъ говорилъ голосомъ, въ которомъ было нѣчто лошадиное, и сидѣлъ, положивъ одну ногу на столъ. Когда мы вошли, онъ говорилъ дочери Ивана Ивановича:
— А я васъ побью! Непремѣнно побью! Хотите, завтра попробуемъ?
— Женихъ! — шепнулъ мнѣ восхищенно Иванъ Ивановичъ, — каковъ? Чэмпіонъ!
Я не успѣлъ похвалить, какъ «чэмпіонъ» съ такой силой хватилъ свободной ногой вертѣвшуюся около собаченку хозяйки, что та съ визгомъ разъ шесть перевернулась въ воздухѣ, а Агафья Алексѣевна отъ испуга вскрикнула, поблѣднѣла и упала на полъ.
«Чемпіонъ» расхохотался:
— Как-ково?!
Иванъ Ивановичъ даже захлебнулся отъ восхищенья:
— Сила-то, сила какова въ ногахъ! А? Шесть разъ собаку перекувырнуть? Позволь познакомить: женихъ моей дочери изъ хорошаго велосипеднаго семейства. Отъ Петра Петровича и Луизы Адольфовны. Мать бѣжала.
Я поспѣшилъ выразить соболѣзнованіе молодому человѣку, отъ котораго бѣжала мать.
Но Иванъ Ивановичъ расхохотался:
— Не такъ понялъ! Мать на гонкахъ бѣгала. Выигрывала. Хорошіе аттестаты имѣетъ. Петръ Петровичъ на ней за-границей женился. Тамъ это ужъ давно принято.
— Ну, какъ здоровье вашей матушки?
— Безъ восемнадцати приходитъ!
Иванъ Ивановичъ даже всплеснулъ руками:
— Каково? Такого сына имѣетъ, а еще безъ восемнадцати приходитъ! Ноги-то, ноги-то каковы! Впрочемъ, оно и не удивительно. Ея отецъ, а его дѣдушка, гдѣ-то тамъ въ Германіи почталіономъ былъ. Вообще богатая наслѣдственность! Ты, братецъ, только подумай, какова порода пойдетъ отъ такого-то чэмпіона и моей дочери.
Дочка Ивана Ивановича заржала отъ удовольствія и вскачь убѣжала изъ комнаты.
Иванъ Ивановичъ посмотрѣлъ ей вслѣдъ любящимъ взоромъ:
— Совсѣмъ лошадь! А, что ты скажешь?
— Совсѣмъ.
— И даже, когда смѣется, у нея есть что-то лошадиное?
— Есть!
— Ну, слава Богу. А я все думалъ, что мнѣ только такъ кажется. Родительскому сердцу вѣрить, братъ, трудно. А это вотъ мой сынъ.
Молодой человѣкъ точно въ такомъ-же костюмѣ, какъ и чэмпіонъ-женихъ, крѣпко потрясъ мою руку:
— Бѣгаете?
— Ни отъ кого не бѣгаю.
— А насчетъ паука какъ?
— Пауковъ боюсь.
— И на двухколесномъ ничего не дѣлаете?
— И на двухколесномъ ничего не дѣлаю.
— Ну, хоть, по крайней мѣрѣ, на безопасномъ ѣздите?
— И на безопасномъ не ѣзжу.
Молодой человѣкъ съ удивленіемъ на меня посмотрѣлъ.
— Что-же вы въ такомъ случаѣ дѣлаете?
— Я? Пишу.
— А! Вы, стало быть, руками работаете, — ну, а я ногами!
— Нѣтъ, ты посмотри, жетоновъ-то, жетоновъ у него сколько! Идетъ, такъ на ходу бренчитъ! Каково это слушать родительскому сердцу! Ну-ка, походи, походи, Миша! А? Каково? Музыка-то, музыка какая! Лестно. Горжусь. Ну, а теперь пойдемъ, братъ, я тебѣ покажу мою главную гордость. Каковъ?
Въ дѣтской, въ кроваткѣ, лежалъ здоровый карапузъ и дрыгалъ ножками.
— Каковъ? Какова шельма?! Ногами-то, ногами какъ дрыгаетъ?
— Ногами дрыгаетъ хорошо.
— «Хорошо»! Многообѣщающе, а не хорошо. Если Богъ дастъ, его, какъ и братьевъ, рано изъ гимназіи выгонятъ, — съ двадцати лѣтъ семейство прославитъ. Большія надежды я на него возлагаю.
И Иванъ Ивановичъ посмотрѣлъ на меня такъ радостно, такъ счастливо, что я почувствовалъ умиленіе въ душѣ… и прослезился.
Дорогой другъ, я долженъ извиниться передъ вами.
Я разсказалъ вамъ сонъ.
Такихъ отцовъ-спортсменовъ, какъ Иванъ Ивановичъ, къ счастію или къ несчастію, — но въ Одессѣ пока еще не существуетъ. Я разсказалъ вамъ только сонъ, который навѣяли на меня велосипедныя гонки.
Мнѣ приснился идеальный велосипедный отецъ.
Но, мой другъ, въ моемъ снѣ нѣтъ ничего невозможнаго. Онъ когда-нибудь сбудется.
Въ этомъ меня убѣждаетъ все болѣе и болѣе развивающаяся среди молодежи страсть къ велосипедничеству, и та гордость, которая написана на лицахъ отцовъ и матерей при видѣ велосипедныхъ успѣховъ своихъ дѣтей.
Право, когда я получалъ пять изо всѣхъ предметовъ, — моя мать гордилась меньше!
— Сынъ чэмпіонъ!
Этимъ многіе родители такъ гордятся, что я изо всѣхъ благъ въ мірѣ желаю вамъ наибольшаго:
Имѣть сына велосипедиста.